Восьмой медальон. Том 1

И Жрец счастливо улыбнулся, словно уже держал желанный медальон в своих руках.

Глава 13

Следующим утром в отель Рево явился мальчишка — паж и передал Фердинанду послание от принца Ланделинда. Наследник престола приглашал молодого человека в свой дом на улице Слёз, чтобы побеседовать с глазу на глаз о "весьма важных вещах". Встреча была назначена на полдень.

Изумлённый Фердинанд решил поделиться известием с друзьями, однако едва трое наших героев обрались вместе, к ним подбежал Герберт и дрожащим от испуга голосом сообщил, что у дверей дома стоят королевские стражники.

— Что им нужно? — в растерянности спросил Рево.

— Сейчас узнаешь, — усмехнулся Энгерранд. — Ты же считаешь своим долгом всегда держать дверь открытой.

— Проклятье! — вскричал Фердинанд и бросился прочь из комнаты.

Однако было поздно: очутившись в коридоре, молодой человек увидел, что дом уже полон стражников, а возглавляет их сам Геральд.

— Стойте! — вскричал мужчина. — И не вздумайте бежать.

— О бегстве я думаю меньше всего, — с напускным спокойствием ответил Рево. — Мне хочется узнать, что привело вас сюда.

Геральд извлёк из-под полы плаща пергаментный свиток и потряс им в воздухе:

— Мне приказано арестовать вас и вашего друга, — указал он на Энгерранда, который вышел из комнаты, чтобы также поучаствовать в разговоре.

— Нас в чём-то обвиняют?

— Об этом вы узнаете от королевского канцлера. Мне приказано доставить вас в Тур — а большего я и знать не желаю.

— В Тур? — протянул Энгерранд. — Так, кажется, называют тюрьму для знатных сеньоров?

— Да, — прошептал Фердинанд.

— Кажется, мне оказана великая честь...

— Не обольщайтесь, — прервал молодого человека Геральд. — Государь считает, что наказание человека должно быть тем суровее, чем он знатнее и богаче. Поэтому узники Тура называют свою темницу "местом ужаса и боли" — и называют справедливо... А теперь — хватит болтать о пустяках. Следуйте за мной.

И капитан королевской стражи повернулся спиной к своим жертвам, уверенный, что приказание его будет выполнено.

Путь к Туру был долгим. Солнце жарило нещадно, и к концу пути стражники, которые парились в своих толстых одеждах, точно раки в панцирях, имели весьма жалкий вид. Приободрились они, лишь когда вдалеке показалась могучая чёрная крепость, окружённая колоннадой высоких башен; лица арестантов в этот миг, напротив, стали мрачнее тучи.

Внутри молодых людей ожидало печальное зрелище: грязный двор, покрытые плесенью стены, полутёмные коридоры с бродящими по ним тюремными служащими, похожими скорее на тени, чем на живых людей.

— Печальное место, — пробормотал Энгерранд.

Геральд, услышав его, ухмыльнулся:

— Ужасное место... Ужасное!

После долгих блужданий стражники остановились перед какой-то неприметной дверцей. Геральд распахнул её и сделал знак Энгерранду:

— Входите...

Молодой человек повиновался и, войдя внутрь, первым делом огляделся. Камера, где он оказался, была освещена единственным факелом, так что в углах её клубился сумрак; возле одной из стен виднелся стол, а за ним — мужчина в тёмной мантии.

— Что ты стоишь, как истукан? — раздался за спиной Энгерранда хриплый шёпот капитана стражи. — Это сам мессер Гумберт — так выкажи ему почтение, негодяй!

"Хм, вот стало быть, каков королевский канцлер", — согнувшись в поклоне, подумал молодой человек.

Мессер Гумберт добродушно улыбнулся:

— Как видите, вам оказана немалая честь, метр Энгерранд. Не всякому аристократу выпадает счастье — или несчастье? — беседовать со мной... — Молодой человек в ответ вновь поклонился. — Впрочем, не я один жажду поближе познакомиться с вами...

Едва отзвучали эти слова, из полумрака выступил человек, при виде которого Энгерранд помимо воли отступил на пару шагов — по расшитому золотом багровому одеянию он узнал Верховного жреца.

— Да, — пробормотал он. — Это и впрямь величайшая честь, которая, полагаю, не сулит мне ничего хорошего.

— Отчего же? — усмехнулся мессер Ансберт. — Жизни вашей и даже свободе ничто не угрожает. Просто ответьте на несколько вопросов. Откровенно.

— А вдруг из-за своей честности я сознаюсь в каком-нибудь злодеянии?

Губы канцлера расплылись в улыбке. Жрец поморщился:

— Если совесть ваша нечиста, лучше сразу во всём сознаться. Тогда палачи останутся без работы, а вам не придётся корчиться от боли в их руках.

Энгерранд понимающе кивнул, показывая, что не ожидал от мессера Ансберта ничего, кроме угроз.

— Зачем говорить такие вещи? — покачал головой канцлер. — Думаю, метр Энгерранд достаточно разумен, чтобы рассказать о своих преступлениях и без помощи тех славных ребят, — он кивнул в сторону двух мужчин, чьи силуэты были едва различимы в полумраке, — которые слывут лучшими знатоками пыточного дела во всём Алленоре... Пожалуй, — мужчина дружески улыбнулся молодому человеку, — будь вы на моём месте, я без раздумий посоветовал бы вам обратиться к их услугам...

— Быть может, настало время перейти к допросу? — перебил его Верховный жрец.

— Да, вы правы, — ничуть не обиделся на грубость мессера Ансберта канцлер.

Тот задрожал от радости и сказал Энгерранду:

— Вы догадываетесь, отчего очутились здесь?

— Думаю, да.

— Вот как? Стало быть, вы готовы признать свою вину?

— Нет, конечно! Если я и оскорбил человека из свиты графа Артландского, так тот первый затеял ссору...

— Прекратите! — махнул рукой мессер Ансберт. — Нам нет дела до ваших склок с графом и его вассалами — пусть этим занимается государь, если пожелает.

— Что же тогда вас интересует?

— Вы отвратительно разыгрываете неведение, метр Энгерранд. Речь идёт о вашем бегстве из Лотхарда.

— Разве в поступке моём есть что-то предосудительное? Думаю, даже вы поступили бы так же, угрожай вашей жизни опасность.

Канцлер одобрительно хмыкнул — его радовало, что Верховного жреца всё сильнее охватывает гнев. Всего час назад мессер Ансберт похвалялся, что легко "развяжет мальчишке язык", зато теперь, как не без удовольствия думал мессер Гумберт, начал понимать, что "допрашивать преступника куда труднее, чем, завывая в храме, возносить Семи богам заученные наизусть молитвы".

Жрец тем временем, набрав побольше воздуха в лёгкие, проревел:

— Вы применили запретную магию, негодяй!

— Запретную магию?..

— Да!

— Не понимаю, о чём вы говорите...

— Хватит лгать! Сотня свидетелей подтвердит, что вы пользовались магией императора демонов, когда убегали из города!

Энгерранд пожал плечами — его ничуть не испугала ярость священнослужителя.

— Постойте, мессер Ансберт, — вмешался канцлер. — Не волнуйтесь понапрасну. Даже если метру ничего не известно, мы вполне можем допросить его приятеля. И уж барон-то да Рево прольёт свет на это дело!

Лицо Верховного жреца просветлело.

— Вы правы. Так и есть! Допросим барона — только без лишних церемоний! Любой аристократ почтёт за честь оказаться в руках таких палачей, как ваши, мессер Гумберт.

Всё в груди Энгерранда похолодело. Нервно сглотнув, он прохрипел:

— Да объясните же толком, что вы хотите от меня узнать!

Канцлер развёл руками:

— Мессер Ансберт уже задал вопрос. Пользовались вы магией или нет?

— Пользовался.

— Прекрасно. Свидетели утверждают, будто в миг, когда вы вместе с друзьями прошли сквозь ворота, видели алую вспышку. Знаете, о чём это говорит?

— Нет.

— Лжец... — прошипел Верховный жрец.

Даже не взглянув в его сторону, канцлер пояснил:

— Магия, применённая вами, — запретная.

Энгерранд грустно улыбнулся:

— И если я скажу, что не догадывался об этом, никто мне не поверит?

— Отчего же? Напротив, я склонен считать, что вы-то ни о чём не догадывались, а истинный виновник всего случившегося — барон да Рево.

— Нет! — вскричал молодой человек. — Клянусь, мой друг даже не слышал о запретной магии!

— Друг! — фыркнул мессер Ансберт. — Опять ложь — даже в таких мелочах! За годы жизни я ни разу не видел, чтобы простолюдина и аристократа связывали дружеские чувства... — Глаза его сверкнули. — Постойте-ка! Быть может, Рево — ваш хозяин, и вы пытаетесь выгородить его? Тогда ваша догадка и впрямь верна, мессер Гумберт! Барон — вот кто настоящий злодей, а метр Энгерранд — лишь его прислужник, ничего не смыслящий в магии.

Жрец пристально посмотрел на молодого человека:

— Где вы родились?

— В Зеленодолье.

— Никогда не слышал о таком месте. Должно быть, какая-нибудь деревенька, где даже не знают имён всех Семи богов. А вот Рево — древний род, чьи представители не раз становились священнослужителями, поэтому барон мог постичь самые сокровенные тайны, доступные лишь жрецам и магам.

— Мой друг ни в чём не виновен, — процедил сквозь зубы Энгерранд. — Мы не виделись семь лет: я жил в Лотхарде, барон — здесь, в столице.

— В самом деле! — воскликнул канцлер. — Вы ведь не станете отрицать, мессер Ансберт, что Рево уже давно живёт при дворе.

— Тем удивительнее, что метр Энгерранд называет его "другом".

Канцлер вздохнул:

— Что вас тревожит, мессер Ансберт? Кажется, мы привели сюда метра Энгерранда, чтобы выяснить, использовал он запретную магию или нет. Вас же отчего-то интересуют совсем иные вещи. Быть может, в таком случае, следует узнать, как метр Энгерранд познакомился с бароном? — И не дождавшись ответа, он кивнул молодому человеку: — Говорите...

Глава 14

Во времена, о которых мы ведём речь, одним из самых страшных бедствий, уносивших жизней ничуть не меньше, нежели война, был голод. Как ни молили алленорцы богов защитить их от этого ужасного бича тёмных сил, каждые четыре-пять лет история повторялась — и тогда смерть заглядывала в каждый дом: и к ремесленнику, и к землепашцу, и к феодалу. Дыхание её чувствовалось даже в самой столице...

Вышло так, что на следующий год после знакомства Энгерранда и Жосса весна выдалась поздней и очень холодной, а лето — необычайно знойным и засушливым. И с наступлением морозных дней закрома, и без того не ломившиеся от зерна, начали стремительно пустеть. К середине же зимы королевство уже являло собой поистине страшное зрелище: толпы бродяг, похожих на скелеты, на дорогах, полупустые деревни, точно жителей их поразила чума. Многие феодалы питались ничуть не лучше собственных крестьян.

Зеленодольцы, наверное, также испытали бы на себе все тяготы голодной зимы, не прикажи Ансельм ещё летом закупить как можно больше зерна в столице графства Фотланд по любой цене, какую только запросят торговцы. И благодаря этому решению даже к концу зимы в амбарах осталось немало запасов. Всё чаще кто-нибудь предлагал Добряку не скупиться и использовать их — холода-то на исходе.

— А что вы будете есть весной? — с усмешкой отвечал голова. И добавлял таким тоном, что у собеседников дрожь пробегала по спине: — Представляете, каково это: умереть, когда земля покрывается зеленью, весело щебечут птицы и солнце ласково пригревает?

После таких слов даже самые ярые противники Ансельма умолкали...

В один из коротких сумрачных дней, когда нависшие над землёй тучи изредка бросали на землю белоснежные хлопья, Энгерранд без толку разгуливал по посёлку, грызя необычайно вкусные сухари. Вдруг ему почудился чей-то тихий голос:

— Энгерранд...

Обернувшись, он увидел возле изгороди какого-то мальчика с кожей бледной, словно у мертвеца, и тёмными кругами под огромными глазами.

— Жосс! — в испуге вскричал Энгерранд и бросился к товарищу по давнему ночному приключению. Тот слабо улыбнулся. — Что с тобой?

— Есть нечего...

— О боги! Иди скорее сюда.

С трудом передвигая ноги, Жосс обошёл изгородь. Энгерранд подбежал к нему, взял за руку и повёл к дому Ансельма.

Внезапно дорогу мальчикам преградил мужчина лет сорока, высокий и широкоплечий. Нервно облизывая губы, он смотрел на Энгерранда с явной неприязнью. Это был Ансберт Силач, получивший прозвище после пьяной ссоры, во время которой он поднял длинную скамью и ударил ей одного из своих собутыльников.

— Кто это? — указал он на Жосса. Тот в испуге попятился.

— Мой друг, — ответил Энгерранд.

— И он пришёл сюда попрошайничать?

— А разве это преступление — попросить у кого-нибудь кусок хлеба?

— А ты как думаешь? Если барон Рево — а я знаю, что мальчишка этот прислуживает в его замке, — не догадался запастись на зиму едой, пусть винит в этом себя. Пусть сдохнет от голода из-за собственной глупости! Пусть делит трапезу с крестьянами и слугами, а не отправляет их побираться в Зеленодолье, которое он давно мечтает прибрать к рукам!

Энгерранд ничего не ответил. Дерзко взглянув на мужчину, он взял Жосса за руку и пошёл прямо на Ансберта. Тот метнул на мальчишек ненавидящий взгляд, однако отступил в сторону.

У порога их встретил Добряк, воскликнувший с притворной весёлостью:

— Вот так дела! Кого я вижу! Пожалуйте в наш дом, юный господин!

Жосс последовал за приятелем на кухню, каждый уголок которой был полон аромата испечённого только что пирога.

— Да у вас тут пиршество... — протянул он.

— Пиршество? — улыбнулся Добряк. — Что ж, тогда присоединяйся к нему.

Жосс не заставил себя уговаривать и с жадностью набросился на еду. Энгерранд и Ансельм взяли себе по крохотному кусочку.

Немного насытившись, мальчик поблагодарил гостеприимных хозяев, а затем произнёс со спокойствием, от которого Добряк вздрогнул:

— А у нас в деревне каждый день кого-нибудь хоронят. Недавно один из моих приятелей умер, а ещё раньше — две его маленьких сестры. И слуги в замке тоже начали умирать... — Внезапно мальчик запнулся. Глаза его заблестели от слёз. — И господин Фердинанд уже два дня не встаёт с постели.

— Как? — выдохнул Энгерранд. — Сын барона?

— Да.

— Но разве такое возможно?

— Барон и его семья тоже голодают...

Вдруг Добряк ударил кулаком по столу:

— Я не могу так этого оставить! Помоги собрать людей, Энгерранд — нужно посоветоваться.

Через час все взрослые зеленодольцы уже собрались на единственной площади посёлка, где обычно устраивались празднества, переглядывались и гадали, о чём с ними хочет поговорить Добряк.

Едва на площади появился Ансельм, шум разом стих. Три сотни глаз устремились сперва на Энгерранда, который по какой-то причине сопровождал дядю, а затем — на незнакомого тощего мальчишку.

Из толпы раздался женский голос:

— Я догадалась! Ты, Ансельм, нашёл себе преемника!

Раздался хохот, однако Добряк даже не улыбнулся. Покачав головой, он произнёс:

— Ещё вчера, Эрвелина, я с удовольствием посмеялся бы вместе с тобой, но сейчас мне не до шуток.

Вперёд выступила женщина такого богатырского вида, что, казалось, без труда смогла бы побороть любого мужчину, и сказала:

— Прости, Ансельм. Я должна была догадаться, что ты собрал нас ради серьёзного дела. Да и веселиться, когда кругом умирают люди...

Добряк с благодарностью посмотрел на неё:

— Ты словно читаешь мои мысли, Эрвелина. Именно о голоде я хочу с вами поговорить.