Пока я лихорадочно озирался, толпа взорвалась одобрительными криками — приплыли неотловленные русалками претенденты. Их было пять. Две невысоких и нелохматых дворняги трудноуловимого в свете костров цвета, шикарная овчарка, нечто совершенно лохматое, напоминающее помесь колли с ньюфаундлендом и вполне натуральный волк.
— Дар! Дар! — скандировала толпа. Соседи отвлеклись от прелестей Услады с Роксаной и обратили внимание на очерченный кострами круг.
— Пусть дар продемонстрируют! — радостно завопил Ясенёк, вскакивая с места.
Началась демонстрация. Роксана с Усладой вскочили на ноги, размахивая руками. Толпа орала. Ясень прыгал и визжал.
Я вцепился рукой в крестик на груди. "Господи, помилуй!" — всё, что пришло мне в голову. Как танец живота оказался восхитителен вблизи и скучен в кино, так и частичная трансформация, сколько б её не рисовали на видео, не сравнится с реальностью. У них появлялись собачьи головы на человеческих плечах. Руки принимали форму не просто лап, а кошмарных орудий убийства с загнутыми когтями. Хвосты втягивались и исчезали. Тело покрывалось шерстью и тут же её сбрасывало. Пять постоянно меняющих форму нечеловеческих фигур извивалось на поляне. Они выли, говорили, плевались, лаяли и рычали. Я примёрз к бревну, на котором сидел и боялся зажмуриться. Скосил глаза на беснующуюся толпу: бороды, носы, лица — клыков пока не видать. Пока. Миха, паразита, по-прежнему не наблюдалось. Кошмар не кончался. Чего они ждут?
Они ждали, пока останутся двое. Один из пятерых не выдержал,завизжал, поджал хвост и выскочил с поляны. Следом второй брякнулся в обморок приняв человеческий вид. Его тут же унесли. Третий покрутил головой и сам вышел из круга, принимая из чьих-то рук штаны и рубаху.
— Поединок! — завизжала толпа. — Поединок!
— Ура! Поединок! — заверещал Ясень. — Двое осталось!
Как ни странно, дольше всех продержались дворняга и лохматик. Это стало ясно, когда они встали в боевую стойку.
Кобели кружили друг вокруг друга, изредка сцепляясь. Похоже, они точно знали расстановку сил и не хотели рисковать. Рычали, рыли земмлю, но драться не собирались. Круг, третий, десятый...
— Халтура! — заорал кто-то. — Халтурщики! Деритесь, собаки! Позор!
Псы лениво тяпнули друг друга и снова разбежались. Дебошира заткнули кулаком по затылку.
— Имеют право, — солидно подтвердил Ясенёк. — Хоть трое суток так кружиться могут. И никто вякнуть против не смеет. Это не местный орал. Можно пока отвлечься и поесть принести. Тебе опять рыбу?
Он успел принести рыбы мне и какую-то копчёность себе. Мы дружно их съели и запили пивом. Я не знал, можно ли пиво мальцу, но ничего безалкогольного здесь не было. Мы ещё поели и ещё выпили. Кобели всё кружились. Либо они над нами издевались, либо очень тряслись за должность старосты.
— Друзья они, — разъяснил сосед сзади кому-то из приезжих. — Да и силы совсем равные. Ну ничего, у нас на такие уловки свой способ есть, если драться не начнут, опробуем! Цветан сюрприз специально из Щукинок по воде привёз, чтоб раньше времени не учуяли!
Мы с Ясеньком ещё вдарили по закуске. Ещё по пиву. Я начал бояться, что паренька развезёт, и его героический отец предъявит мне претензии. Роксана с Усладой переместились ближе к поляне. И как я побегу к ним на помощь?
Тут по толпе прокатился дружный вой. Откуда-то из реки выбралась замухрышистая собачонка и продефилировала мимо никак не желающих драться кобелей. Явственно виляя хвостом и строя глазки. Постояла, повиляла, да и пошла себе обратно в речку. Лохматый взвыл и кинулся за ней. Дворняга села посередине круга, почесалась задней лапой и торжественно гавкнула.
Мнения толпы разделились. Все женщины и большая часть мужиков дружно завопили: "Да-а! Ура новому вожаку! Ура Лису!" Другая часть спешно рванула вслед за виляющей хвостом шавкой, на ходу выпрыгивая из одежды и покрываясь шерстью. По боку меня хлестнул чей-то хвост.
— Да! — возбуждённо зашептал Ясенёк. — Нечего тому в старостах делать, кто себя в руках держать не может! Этим-то кобелям, — он показал на лезущих в воду псов, — ни в жисть вожаками не стать! Ура Лису!
Глава восьмая. Хвост и рога
Из которой понятно, что любовь непредсказуема, а вслед за ней могут появиться и рога...
Виктор
Суббота, день
На своей розовой Акуре я смотрелся много ниже и Миха, и Роксаны, и выделенного нам белокурого охранника двух с половиной метров ростом с мечом и топором на поясе. Звали парня Златоцвет, и был бы он хорош старинной богатырской красотой, если бы не четыре косы с синими лентами на голове, и столько же в бороде. Впрочем, ленты гармонировали с его васильковыми глазами. Кобыла ему досталась рыжая с белой гривой, кажется, игреневая. И уж конечно сидел я заметно ниже Услады, которая увязалась за нами — ей хочется прокатиться в город, пояснила она, потупив зелёные глаза.
"В город ей хочется, как же, — откомментировала Роксана. — Домой возвращаться стыдно без денег! А сама ночью на лошадь заработала, потаскушка!"
Услада и правда справила себе кобылку серого цвета с длинной шеей и маленькой головой, такую же высокую и худощавую, как она сама.
Охранник дожен был отгонять распоясавшуюся нечисть, если она вдруг полезет.
"Не полезет", — утешил нас бывший возница, а теперь деревенский глава. — "Драгоцвет уже в лес вышел. Стыдно ему дома пока сидеть." Также в обязанности очередного Цветика входило защищать нас от разбойников, волков и медведей. По мне, так Мих и сам бы прекрасно с этим справился, но у него, видать, были свои виды на детину. Или я сильно преувеличивал возможности меча.
Лето было в самом разгаре, деревья шелестели листвой, только вошедшей в полную силу, на обочине дороги колосилась трава, пахло цветами и свежестью. При желании спокойно можно представить себя на верховой экскурсии в дорогом загородном пансионате. Мих пусть будет тренером, а остальные — отдыхающими. Тут же накатила тоска, и яркие краски померкли, словно на природу набежала тучка. Я немедленно собрался. Вон тот гриб — наверняка леший, сосна искривилась как-то очень подозрительно, а в десяти метрах от нас трава шевелится против ветра. Или всё-таки по ветру? Если бы я ещё в этом разбирался. И сосны слева мрачные. А впереди вообще ничего, кроме хвоста Михова жеребца не видать.
Дул теплый ветерок, лошадка моя стояла спокойно, навьюченные спереди и сзади мешки не сильно мешали, на обочине цвели медуница и земляника, деревенские прощались с нами очень тепло — окола ста взрослых и детей вышло провожать нас за ворота. Босые детишки весело свистели нам вслед, женщины стояли молча, молодые мужчины поглядывали на Усладу, жмурились, усмехались и перешёптывались. Я злорадно подумал, что с точно таким же выражением они облизывались бы сейчас и на вчерашнюю собачонку, уезжай она с нами. Или, может, рычали бы и кидалась вслед? Кажется, я понял, почему в Выселках нет собак.
Верхневолчкане провожали нас дружно и дружелюбно.
Интересно, как все наши провожающие помещаются в этих домах? Пусть там даже три комнатёнки и закуток для кухни, но и детей в каждой семье пять-шесть, не меньше. Мы всё это время спали на телеге на свежем воздухе, а они где спят? Вповалку, или ночью всё по лесу больше гуляют?
Груша с зятем и свояками уже уехала, так что проститься с Ясеньком я не успел. Мих непрерывно зевал, засыпая прямо в седле. Его серый жеребец пару раз пытался подловить наездника, но даже почти спящий меч справлялся с ним играючи. На мой провокационный вопрос, где он был во время выборов ( а то я не догадывался!), Мих, подавив зевок, ответил: "А чего я на них забыл?", и сунул в рот очередной стебель тимофеевки — её он предпочитал всем прочим травам.
Во главе нашего отряда поехал бессовестно дрыхнущий меч, за ним я, потом Роксана, Услада и охранник. Сначала шли шагом, а метрах в двухстах от деревни пустили лошадей рысью. Вот тут я полностью осознал, насколько был прав, что поменял лошадь. Меня не выбрасывало и не раскачивало, тряслась Акура достаточно мелко и плавно, и, поскольку была заметно ниже всех остальных, то упасть с неё было почти не страшно — до земли ближе. Сначала я даже не приподнимался на стременах, настолько гладкой была рысь. Потом начал приподниматься. Перестал. Снова попробовал. Потом у меня кончились силы и я сдался на милость лошади. Как довезёт, так и довезёт. Впрочем, до привала я не свалился. Я вообще в этот день не свалился. Правда, по сторонам мне тоже глядеть было некогда — я боялся выпустить повод из рук, боялся потерять равновесие и пуще всего боялся, что Миху вдруг захочется быстрой езды, и он рванёт галопом. Так что всё, что я успел увидеть — почти розовую гриву впереди себя и хвост Серого. В принципе, сволочной меч может начать обламывать меня и на этой спокойной лошади, с него станется. Но, на моё счастье, он отсыпался. Эх, Груша, Груша, счастья тебе, добрая ты женщина! На сегодня только ты и спасла меня от кошмаров строевой подготовки.
Плюсом нашего построения было также и то, что Роксана при всём желании не могла ко мне прижаться. С другой стороны я не мог никого расспросить о местных обычаях и выучить здешний алфавит. Может, оно и к лучшему. Меньше знаешь — крепче спишь. Да и разговаривать верхом на лошади я пока не рисковал.
Мы доскакали до речки, немного проехались вдоль неё и остановились на привал. Лошадям спутали ноги и пустили неподалёку. Решили, что Цветик отправится на охоту, а готовить будут женщины. Не повелтителю же с мечом, в самом деле, браться за это занятие. Я рухнул на траву и уставился на облака, стараясь не представлять себя на пляже. Боялся, что потом придётся возвращаться в реальность. Цветик взял лук и отправился в лес. Я раздумывал, нельзя ли выменять у русалок на хлеб пару рыбин, но не знал, где и как их найти днём. Опустошив свою флягу, я с ужасом понял, что наполнять мне её придётся прямо из реки, чем и занялся. Долго раздумывал, стоит ли снимать сапоги, и решил, что без разницы — травиться водой с глубины или прибрежной. Цветик принёс трёх подстреленных птиц, которых назвал перепёлками. После ощипывания, потрошения и уваривания они стали микроскопическими. Это теперь навсегда, понял я. Надо привыкать. Буду радоваться каждому съедобному куску.
Роксана с Усладой сохраняли вооружённый нейтралитет, Мих спал, проигнорировав обед. Роксана пнула его ногой, когда девушки отмыли котелок и упаковались. Мы сели на лошадей и поехали дальше. Забираясь на Акуру, я почувствовал, что руки у меня трясутся. Мих по-прежнему отсыпался на ходу.
Суббота, вечер — Понедельник, утро
К вечернему привалу я чувствовал себя полностью разбитым. Руки тряслись, ноги тряслись, шея не поворачивалась. К тому же вокруг лошади непрерывно вились слепни, которые покусали и меня, потому что я вцепился в повод обеими руками, и боялся освободить даже одну, чтобы отогнать кровососов. Чесаться сил не было. Куда я упал на лесной поляне, я не помню. Я вообще ничего не помню. Кажется, Роксана меня пинала. Или она пинала Миха? Кажется, они что-то ели в темноте у костра. И даже пили. А Цветик пел песни. Разбудило меня жестокое потряхивание и потёки холодной воды на лице.
— Раз проспал — поедешь голодный, — отрезала дива.
Мне было всё равно — когда я попытался встать, то понял, что нет такого места на теле, которое бы у меня не болело. Вообще. Любое движение вызывало мышечную боль. Я не представлял, как подниму ногу и сяду в седло. Я не мог поднять руку. Я не мог повернуть голову. Подсаживал на лошадь меня Цветик. Мих изъявил желание привязать меня к седлу, и даже попытался это сделать. Странно, но я не свалился. Кажется. Может, он меня всё-таки привязал? Ещё я пил. Полфляги самогона за день или больше. Это было единственное доступное обезболивающее. Когда я вечером рухнул на траву, то выхлебал остальное. А заодно, кажется, и Роксанину флягу. Где мой комфортабельный "Лексус" с мягким сиденьем? Следующее утро встретило меня безрадостно. Мышцы всё ещё болели, во рту пересохло, а голова и печень испытывали все прелести двух вчерашних фляг. Зато по сравнению с головной болью ломота во всём теле теперь казалась мелочью. И как я поеду? А придётся.
— Пи-ить! — простонал я.
Самым человечным оказался Цветик — поднёс мне напиться и даже предложил сводить до озера. Я повис у него на плече и протащился к воде по еле заметной тропке, благо оказалось совсем недалеко. Смысла бояться своего благодетеля я уже не видел. Я стянул рубаху, сапоги, порты и упал на четвереньки у края берега. Хлебал прямо из озера, как поступила бы и вторая личность моего провожатого. Цветик милосердно поливал мне голову. Мне полегчало, понял я, когда заинтересовался своим отражением в воде. Ещё бы — зеркал я не видел уже две недели. Из воды на меня глянула перекошенная синюшная рожа с клочковатой чёрной бородой. Синюшность и кривоватость я списал на пробежавший мимо ветерок и нечёткость отражения. Лихорадочный упыристый блеск в блуждающих безумных глазах мне, конечно же, просто померещился. А седых волос в бороде я просто не мог разглядеть в таком некачественном зеркале. Да и откуда у меня там седые волосы, в моём-то возрасте?
— Плохо? — сочувственно поинтересовался женский голос из глубины. Я поднял взгляд — напротив в зеленоватых волнах всплывала толстенная тётка центнера на полтора весом. С мокрыми тёмными волосами, румяными толстыми щеками, колыхавшимися в такт волнам, и, для полной моей радости, топ-лесс. Я отвёл глаза. Тётка захихикала:
— Ух ты, мужчина, а какой целомудренный! Душка, ты откуда такой застенчивый? А ты чего вылупился, нахал? — это она Цветику.
— Из Верхних Волчков мы, — прохрипел я, тщательно избегая пялиться на неохватный бюст.
— О! Так я родом почти оттуда, Щукинки, не слышали? — тётка радостно заплескала хвостом по воде, обдавая меня брызгами.
— А то! — радостно прогудел Цветик, пожирая пышные телеса жадным взором. — Щукинки! Ну! Дык я только дюжиницу назад, как оттудова!
Что я, дурак, переться обратно на поляну и садиться с похмелья на лошадь? Я отодвинулся чуть подальше — вдруг тетеньке захочется меня защекотать, или ещё чего, на глубине, например, порезвиться, да и оставить меня на дне в качестве ценного приза — прислонился к дереву на берегу и завёл на пару с млеющим Цветиком светский разговор с дамой. Если мы Миху потребуемся — пусть идёт сюда сам.
Вскоре мы выяснили печальную историю одинокой русалки. Примерно с год назад юная стройная авантюристка приплыла по подземной реке в это прекрасное незанятое озеро, окружённое чудесными вековыми соснами, со своим горячо обожаемым мужем. Озеро пленило их огромным количеством доступной и вкусной рыбы, и супружеская пара осталась в нём на ПМЖ. Время шло, иногда к ним приплывали гости, иногда они и сами наведывались в родные щукинские воды — только вот недоразумение: полгода назад подземный проход между рекой и озером сузился в силу непонятных тектонических сдвигов, так что пробраться через него почему-то мог теперь только атлетический тритон, но никак не наша неохватная собеседница. Подруги сначала навещали отрезанную от общества русалку, но сама она никак не могла протиснуться в узкое русло подземной реки. Муж, увлечённый то ли свободной жизнью, то ли новой вертихвосткой, появлялся всё реже и реже, подруги стали её забывать, и дама заскучала.
