Прототип бога (главы 1 - 9)

— Ты с рассветом пропадешь? Солнце тебя прогонит?

— Нет, мне оно не вредит. Утром я дальше пойду, — проговорил Антаглоуф, стараясь не бряцать голосом, чтобы ее лишний раз не пугать. — Мне сестру найти нужно.

— А можно... Можно нам с тобой?

Ожидавшие клейма погонщики вдруг обменялись тревожными взглядами, один размашисто перекрестился раскрытой ладонью, другой сложил руки на груди и что-то забормотал себе под нос. "Чего это они?" — изумился Антаглоуф, но потом понял: решили, что уроды хотят продать нечисти свои души. Дескать, просят, чтобы с собой в Преисподнюю забрал. Эх, поползут сейчас страшные сказки по ближним деревням...

— За мертвецом собрались? — спросил Антаглоуф. — Плохая это затея. Всемером вы бы и сами добрались. А я со своего пути свернуть не могу, и время терять на ночевки — тоже.

Сказал и сразу шлепнул железную печать на руку тому человеку, который крестился. Тот зычно охнул, скривился, подскочил и опрометью кинулся к своим. Последний караванщик побледнел хуже покойника — видать, от того, что очутился с нежитью лицом к лицу. Отражатель не стал его задерживать — чуть-чуть подержал прут в пламени и быстро приложил его к живой коже. С легким дымком, слабым пшиком и гулким стоном завершилась казнь.

Погонщика, который тоже лишился чувств, товарищи отволокли от Антаглоуфа, и девушка незамедлительно вернулась к их разговору:

— А мы можем почти не спать... Почти совсем-совсем... И почему же нам не по пути, нам очень даже по пути...

В ее голосе были слезы, и эти же слезы падали на плечи ходока — звучали там пятнышками, тонкой капелью.

— Ну хорошо, — помедлив, ответил Антаглоуф. — Только ночевки и правда короткими выйдут. И привалы тоже. И идем туда, куда я скажу, без всяких споров и пересудов.

"Не бросать же их, в самом деле! — решил про себя ходок. — И, кто знает, вдруг потом и они мне помогут... Раз уж на торги мне по-другому попадать придется."

— Спасибо! Ой, спасибо тебе! — обрадовалась девчонка, опять обняла его, прижалась к спине плотными грудями, четырьмя из шести. Такой непоседой оказалась, а ведь всего пара часов, как она из клетки освободилась. Хоть бы потом в сонное безволие не впала, в дороге же не растормошить будет...

Тут только ходока осенило: он же эти отзвуки на коже вместо прикосновений слышит! Должен был догадаться давным-давно, но они такими привычными казались, будто так и нужно. Сейчас вот задумался над тем, как объятия отозвались, и понял... А удивляться уже скоро перестанет.

Антаглоуф поднялся с земли, отряхнул штаны и плащ. Огляделся, отыскал глазами девушку, которая недавно с ним разговаривала — как же ему все-таки удается так хорошо видеть осенней ночью, хоть все предметы и кажутся раскрашенными в серые цвета? Приблизился к недавней рабыне — она вздрогнула от неожиданности, — сказал:

— Зови остальных, и пусть у костра собираются. Вам поспать надо будет, хотя бы немного, но надо. Завтра долго идти придется, и расторопно, я предупреждал. Сейчас местным скажу, чтобы теплой одежды вынесли и какого-нибудь снаряжения дорожного. Еще обувь хорошую. И еды с питьем. С них причитается.

Она кивнула, и Антаглоуф вновь двинулся в деревню. Поймал на улице какую-то обмершую со страху тетку, велел ей сходить к старосте и передать, чтобы все необходимое собрал. Та пролепетала что-то невразумительное и во весь дух припустила дальше. Ходок пожал плечами и отправился обратно, надеясь, что тетка побежала именно туда, куда указано.

Вернувшись к огню, убедился, что был прав, говоря об отдыхе: все уроды, как один, уже клевали носом, а волосатый ребенок устроился на коленях у серогубой женщины и уже, судя по всему, видел десятый сон. Непоседа-невольница тоже задремала, обхватив руками колени и уткнувшись в них лбом. Бородач с видимой опаской покосился на Отражателя, чуть отодвинулся от него, протянул свои детские ладони к теплу, делая вид, что больше ничего сейчас его не заботит. Женщины и согбенный хвостатый паренек тоже глядели на ходока очень настороженно, поэтому Антаглоуф не стал их лишний раз тревожить и сел подальше, отвернувшись к лесной опушке.

Неожиданно понял, что у костра не хватало еще одного человека — той самой девушки, которую он принял за свою сестру. Ходок опять вскочил, принялся озираться, но тут же с облегчением махнул рукой: вот она, у другого костра приютилась в одиночестве. Конечно, не позвал ее никто — ведь в караване ее не везли.

Антаглоуф осторожно, так, чтобы она успела его заметить, подошел к девушке. Она сжалась, вся подобралась, словно ожидая удара. Ходок это заметил, но виду не подал. Будь сам на ее месте — еще бы не так боялся ходячего мертвяка, который истекает лютым морозом и камни поедает. Наверняка.

— Ты чего тут, а? — шипяще поинтересовался Антаглоуф. Девушка тяжело сглотнула и невнятно проговорила:

— Так ночь ведь. Я тут до утра... Ну, посижу... А потом уже домой.

— Куда это? — спросил ходок с недоверием. — Ты в этой деревне живешь, что ли?

— Не-а, в другой, дня четыре до нее... Вроде бы... Ну, столько меня вели. Вроде.

— "Вроде", — передразнил ее Отражатель. — Сдурела, что ли? Как думаешь, далеко ты тут одна уйдешь? Не для того я старался, кровь свою проливал, чтобы тебя потом под десятым кустом сожрали. Никуда одну не отпущу. Мы с уродами договорились, они со мной пойдут. И ты тоже пойдешь. Все поняла?

— Ну...

— Значит, решили. Закончу свои дела, и провожу тебя до твоей деревни, — заключил Отражатель. О том, что колдуну такое решение вряд ли понравится, ходок старался не думать.

Отведя девушку ко второму костру — нужно, кстати, хотя бы узнать ее имя, подумал он, — Антаглоуф примостился рядом. Обнаружил принесенные из деревни вещи. Добежала, значит, тетка до старосты все-таки. Наскоро проверил — похоже, дали все нужное. Даже походные лежанки-скатки на меху — здорово! Надо будет еще у надсмотрщиков из каравана оружие взять для каждого — лишним в этих лесах не будет.

— Выбирайте одежду, лежанки, да и спать укладывайтесь, — распорядился ходок. — Рано встаем.

Сам же подкинул валежника в огонь и начал внимательно, как впервые в жизни, разглядывать пляшущие по древесине языки пламени. Такие тонкие, текучие, прозрачные. Струятся, как горный ручей, и в каждом — свои стремнины, перекаты, завихрения... Антаглоуф, когда присматривался, мог увидеть даже тепло, исходившее от огня — как ровное, чуть подрагивающее красно-желтое полотнище, тающее в осеннем воздухе. Очень красиво. Будет чем отвлечься до утра, если уж спать ходок разучился. И, конечно, последить нужно, чтобы не случилось еще чего-нибудь дурного.

Спустя четверть часа все живые у костра уже крепко спали. Лица их стали совсем другими, не как днем — больше не было на них ни безнадежной мглы, ни испуга, ни унижения. Заботы ушли в царство теней, а вернутся только утром.

Девушка, которую ходок принял за свою сестру, совсем по-детски подложила ладони под щеку и простуженно посапывала. Вздрагивал во сне хвостатый — лопатки гуляли по его спине, будто сами собой. Не дремал и слепой глаз в провале на голове серогубой — бегал туда-сюда, словно пытаясь наверстать упущенное за день, хоть чего-нибудь приметить.

Так прошло несколько часов. Скользила по небосводу, пропадая в облаках, щербатая половинка луны, дрожали от холода звезды, истлевали дрова в костре, отдавая ночи свое тепло вместе с жизнью. Текли в небо пламенные ручьи, высыхая почти перед глазами Антаглоуфа. Колыхалось жаркое полотнище, не укрывая спящих людей, но успевая их согреть. Небо светлело. Тьма отступала, неохотно возвращая миру его краски. Близилось утро, и что оно несло освобожденному грузу каравана — угадать никто не мог.

Отражатель разогнул спину, слегка потряс одну из женщин за плечо:

— Пора. Эй, пора.

Новоявленные спутники завозились, бородач привстал, осоловело захлопал глазами, громко зевнул. За ним зевнул чешуйчатый человек, сморщился, потягиваясь, расправляя затекшее тело. По его левой щеке потекла тонкая струйка крови. Девушка, которую Антаглоуф тоже позвал с ними, уже сидела, подогнув под себя ноги, и пальцами растирала лицо, слегка опухшее со сна. Вчерашняя же непоседа спала крепче всех, и разбудить ее ходок не мог, пока не побрызгал водой. Так и знал ведь...

Пока они пытались взбодриться, Антаглоуф еще раз сходил до пролома в деревенском частоколе. Вырезал ножом на бревне какую-то рожу с клыками и рогами, рядом — непонятную закорючку, которую только что придумал. Затем растолкал троих караванщиков и потребовал показать ему все оружие. Выбрал полдесятка солидных дубинок, десяток ножей, жердь, окованную железом, пару топоров разной величины, копье, кожаную пращу. Уложил оружие, какое уж поместилось, в большой заплечный мешок. Поразмыслил и взял еще меч, на котором зазубрин было поменьше — хоть ни ходок, ни уроды с ним обращаться не умеют, жалко оставлять, вещь в этих краях довольно редкая. Забрал и плотные кожаные куртки надзирателей, снимая прямо с хозяев те, которые покрепче показались. Одна нашлась даже с кольчужными накладками, изнутри пришитыми — тоже диковина. Богатый был караван, точно.

Никто из надзирателей помешать ходоку не осмелился, хотя, конечно, после его прихода далеко не все они спали. Даже не возразил никто вслух.

Потом, когда Антаглоуф проходил мимо тягунов, тесно сбившихся у бревенчатой ограды, ему захотелось посмотреть на упряжных зверей поближе. Не было ведь таких ни в родном поселке Отражателя, ни в окрестных. Но рогачи подозрительно зафыркали, почуяв, что рядом не человек, попятились к кустам. Ходок похлопал ближайшего по шерстистой морде, пытаясь успокоить зверя, но тот всхрапнул и угрожающе наклонил лобастую голову, метясь в недруга рогами и черепными выростами. Пришлось спешно отойти.

Попутчики, похоже, заканчивали последние приготовления, так что Антаглоуф натянул куртку с железными нашивками прямо поверх своей, взвалил на плечо копье с жердью и бодро зашагал к выгоревшему огнищу — раздавать остальное. По дороге ходок обернулся, помахал деревенскому дозорному, который опасливо выглядывал из-за края пролома в частоколе.

— Я пошел, счастливо оставаться, — сказал ему Отражатель с легким поклоном. — А Преисподняя всегда с вами рядом. Может и в дверь заглянуть.

Антаглоуф отвернулся и, уже оказавшись рядом с собравшимися уродами, подхватил с земли мешок со съестными припасами, тоже закинул его за плечо. Живым-то ведь силы нужно поберечь, а мертвец выносливым оказался.

Кивнув нечаянным товарищам, ходок определил нужный азимут, сошел с утоптанной околицы и углубился в заросли. С темных ветвей облетала последняя желто-бурая листва.

Девять бывших рабов подняли уложенные пожитки и побрели за ним.

Они уходили в бледнеющие сумерки, оставив за спиной оцепенелую, безмолвную деревню. Пара десятков шагов — и растворились в зыбком сумраке северного утра. Где-то над лесом, за правым плечом Антаглоуфа, забрезжил рассвет.

VIII. Голоса в лесу

Вместе все уроды держались недолго. Уже на первом привале, чуть позже полудня, трое из них — бородач с детскими руками, одутловатый карлик и женщина, покрытая складками — не стали отдыхать, а подошли к Антаглоуфу.

— Что? Чего хотели? — осведомился мертвый ходок, недовольный тем, что ему помешали отведать песка вприкуску с булыжниками. Все-таки неудобно как-то прилюдно землю есть.

— Мы это... Сказать хотели... — начал было карлик, с трудом шамкая непослушным ртом. Пустил пузырь, смущенно утерся и замолчал.

— Ну... Стало быть, спасибо тебе, добрый... э-э... человек, — продолжил за него сухорукий. — Что не бросил нас, значится, в беде, избавил от позора...

Он замялся на полуслове, очевидно, собираясь с мыслями. Ходок перебирал песок в горсти, ждал, что скажут еще.

— Но дальше мы уж сами как-нибудь... справимся, — заявил бородач, пряча глаза и смахивая со лба прилипшие волосы. — И дорогу отыщем... Так, с ними вот...

— Дело ваше, — развел руками Отражатель. — Я вас с собой не звал, подруга ваша сама попросила. Никого держать не буду, зачем мне? Идите, куда хотите.

Они постояли еще, как будто ожидая, что разговор продолжится, но Антаглоуфу больше нечего было им сказать. Решили — пусть уходят. Он их вполне может понять, сам не так давно человеком был.

Карлик, бородач и женщина быстро собрали все необходимое — пожалуй, чуть больше даже, чем нужно, но ходок промолчал — и стали прощаться с остальными. Те, видимо, не ожидали, что их маленький отряд так скоро распадется, поэтому выглядели сильно озадаченными. Девушка с шестью грудями даже тихонько дернула Антаглоуфа за рукав, спросила:

— Чего это они? Всего втроем... Куда пойдут... Тут же такие места дремучие, дикие, столько зверья бродит... Почему с нами не остались?

— Просто звери им понятней, чем я. Не так страшно, — ходок попытался изобразить усмешку. — Лучше будут одни бродить в здешних чащах, чем с мертвяком. Я бы и сам так, наверное, сделал... Кто знает, чего от меня ждать? Вдруг я вас в свое логово веду, чтобы тела сожрать, а души выпить?

Сразу пожалел, что язык распускает, такую чепуху несет. Тоже шутник нашелся! А ну как она за чистую монету примет, в лес убежит, и что тогда будет? Пропадет же.

Но девушка, на счастье, только удивленно распахнула иссиня-серые, точно речная вода, глаза и доверчиво посмотрела на мертвеца. Тон ее почему-то тотчас насторожил Антаглоуфа.

— Да кто же такое про тебя подумает? Ты нас из клеток выпустил, в деревню за нас пошел, злые метки им ставил, у костра всю ночь просидел, чтобы не случилось больше ничего... Нет, не можешь ты плохого желать! — уверенно проговорила она и взяла ходока за покалеченную кисть. Тут же ойкнула, отдернула руку, сунула пальцы в рот, потом стала торопливо дуть на них. Выпалила:

— Ай, горячо как! А говорят, что мертвецы холодные!

Антаглоуф и сам чувствовал, что внутри у него, в животе, там, где раньше был голод, — нарастает жар. Сперва еле заметный, теперь он уже начинал всерьез беспокоить ходока. И еще, оказывается, печет не только внутри...

Другие уроды отвлеклись от прощания и отдыха, с тревогой посмотрели на Отражателя и девушку. Она замотала головой:

— Нет, ничего! Просто чуть не обожглась, не знала!

— Раньше, вроде бы, не было так... — задумчиво сказал ходок. — Вы меня лучше не трогайте.

— Не больно-то и хотелось... — пробурчал кто-то. То ли из уходивших, то ли нет. Антаглоуф сделал вид, что не услышал.

Распрощавшись, отщепенцы уже было пошли своим путем, но Отражатель догнал их — все трое остановились, карлик втянул голову в плечи — и молча выдал несколько дубинок, большие ножи и один топор. Не погулять же идут. Бородач степенно кивнул, и они быстро пропали из виду.

Потом ходок дал мешок с оружием остальным, чтобы каждый себе выбрал что-нибудь по руке. Себе Антаглоуф оставил окованный железом шест — удобно им размахивать, совсем не тяжелый для мертвеца, да и как посох в лесу пригодится. На пояс, продев в широкую кожаную петлю, повесил наточенный топорик, каким хорошо рубить ветки для костра и, наверное, кости врагам. Еще Антаглоуф взял себе несколько ножей, и больших, и совсем тонких, для резки шкур. Спрятал их под плащ и в голенища сапог, один тесак привесил к топору — так удобней дотянуться.