— А что? — проворчал Ансберт Силач. — Разве запасы подходят к концу? Или, может, ты решил продавать хлеб втридорога? Такое предложение я с радостью поддержу. Давно пора!

Ансельм провёл по бороде дрожащей ладонью:

— Как можешь ты предлагать такие вещи?

— А что тут такого? — пожал плечами Силач. — Все торговцы так поступают — потому и купаются в роскоши.

— Прекрати! — возвысил голос Добряк. — Неужели ты считаешь меня способным на такую низость?

— Низость?! — фыркнул Ансберт. — Да это же дар Семи богов! Награда за терпение и трудолюбие. Деньги сами сыпятся нам в руки — так зачем отказываться от них?

— Замолчи! — неожиданно закричал Ансельм. — Почему ты болтаешь всякую чушь? Почему прерываешь, даже не выслушав, что я хочу сказать?

Раздался возбуждённый гул голосов. Зеленодольцы были изумлены: никогда им не доводилось видеть голову таким разгневанным. Многие бросали на Ансберта осуждающие взгляды, однако никто почему-то не решался вслух возмутиться его словами.

Увидев эту нерешительность, Эльдемар, лучший друг Силача, воскликнул:

— А по-моему, Ансберт прав! Он думает о богатстве Зеленодолья, а Ансельм — нет. Разве плохо будет, если все мы заработаем немного денег? Что тут худого?

— Разве мы — торгаши? — перебила его Адалина, красавица, руки и сердца которой некогда домогался Силач. Отказ, который он получил, был таким решительным и грубым, что с тех пор мужчина люто возненавидел бывшую возлюбленную. — Столько лет честно трудились — и жили счастливо! А теперь вы хотите разгневать богов, нажившись на чужом горе.

Сразу несколько голосов заглушили слова женщины.

— Все так делают!

— Чем мы хуже?

— Заживём ещё лучше прежнего!

— Соглашайся, Ансельм!

Голова беспомощно поворачивался то к одному крикуну, то к другому, но ничего не успевал ответить. Жосс и Энгерранд в испуге глядели на это, не в силах поверить, что человек, которого они считали всесильным, поддастся толпе.

Наконец Ансельм пришёл в себя и закричал так, что все вмиг смолкли:

— Я собрал вас, чтобы предложить помочь страдальцам, гибнущим от голода! Но, похоже, жажда наживы в ваших душах сильнее чувства милосердия. И тут я ничего не могу поделать — нужно согласие всех жителей посёлка... — Внезапно голос его стал чуть слышен: — Раз уж я не способен убедить вас... похоже, настало время мне сложить с себя звание головы.

Несколько секунд понадобилось зеленодольцам, чтобы осознать услышанное, когда же первое замешательство прошло, Эльдемар воскликнул:

— Слышите, друзья?! Ансберт больше не хочет управлять Зеленодольем! Разве можно противиться его желанию? Нет. Значит, нужно решить, кому быть новым головой... Предлагаю Ансберта — при нём мы заживём богато, как никогда прежде.

— Почему? — раздался дрожащий от возмущения женский голос. — Мой муж Фабиан — вот кто должен всем управлять. Не зря же вы сами прозвали его Мудрецом!

— Глупости! — вмешался в спор какой-то юноша. — Куда ему до моего отца Хадеберта Смельчака?

Голоса становились громче, речи — яростнее. Всё чаще слышались ругань и оскорбления. Об Ансельме позабыли, и никто не заметил, как бывший голова побрёл домой, сопровождаемый растерянным Энгеррандом и Жоссом, который едва сдерживал слёзы.

Придя домой, Добряк впервые за многие годы достал бутылку крепкого вина...

Ансельм очнулся из-за холодной воды, которой кто-то брызнул ему в лицо. Приоткрыв глаза, тихо простонал:

— Что за демон?

— Вставай, дядя — к тебе пришли.

— Ах, это ты, Энгерранд... — Добряк едва ворочал языком. — Скажи, что я никого не хочу видеть. Гони в шею любого, кто заявится сюда.

— Но там тётушка Фабрициана. Она вся в слезах.

Мужчина приподнялся на кровати:

— В слезах, говоришь?

— Да, горько плачет и просит вашей помощи.

С тихим стоном поднявшись с кровати, Добряк пошатываясь побрёл на кухню, где его дожидалась жена Мудреца, ещё вчера предлагавшая назначить мужа новым головой. При виде Ансельма она сжала своё лицо в ладонях и проскулила:

— Ох, что же творится в посёлке? Я никогда не видела такого безобразия!

— Что стряслось?

— Страшные вещи! Сегодня утром, когда Фабиан вышел из дома, на него напали Ансберт и Эльдемар! Они исколотили моего несчастного мужа до полусмерти, да ещё и сказали напоследок, чтобы он и не думал становиться головой.

Женщина судорожно всхлипнула.

— И чем я могу помочь? — передёрнул плечами Ансельм.

— Нужно наказать драчунов... — оторопела от неожиданности женщина.

— Пусть новый голова и займётся этим, когда будет избран.

С этими словами Добряк встал и, не обращая внимания на слёзы и причитания Фабрицианы, вернулся обратно в спальню.

Однако едва женщина ушла, вновь раздался громкий шум и в комнату ворвался встрепанный подросток с перекошенным от возбуждения лицом.

— Дядя Ансберт! — крикнул он. — Скорее идите в кабачок "Зелёный дол"!

— Зачем?

— Там дерутся Ансберт Силач и Хадеберт Смельчак!

— Что ж, я не стану им мешать.

— А вдруг они поубивают друг друга?

— Это их дело.

Подросток ушёл ни с чем.

Однако на этом поток нежданных гостей не иссяк. Едва Ансельм ложился на кровать, к нему приходила какая-нибудь женщина и жаловалась, что у неё пропали вещи. Стоило Добряку выпроводить её и потянуться за кружкой — прибегал Энгерранд и задыхаясь сообщал, что в "Зелёном доле" вновь вспыхнула ссора.

Поэтому к часу, на который были назначены выборы, Ансельм, хотя и пребывал в весьма скверном расположении духа, вновь обрёл ясность мысли, да и обида его несколько поутихла, сменившись сожалением о том, что жители замка так и получат помощи.

Но каково же было удивление мужчины, когда, выйдя вместе с племянником на порог, он увидел толпу зеленодольцев, которые, вне всякого сомнения, шли к его дому. Добряк замер и стал ждать, что случится дальше.

Когда странная процессия остановилась, вперёд выступил Эльдемар.

— Мы тут... это... как бы получше сказать... — смущённо забормотал он, — ...немного посовещались. И решили... в общем...

— Оставайся головой, Ансельм! — не вытерпев, крикнула Эрвелина.

— Да... — промямлил Эльмер, — это я и хотел сказать...

Отовсюду зазвучали возгласы:

— Соглашайся!

— Прости нас!

— Пусть всё остаётся по-прежнему!

Помедлив несколько секунд, Добряк нерешительно кивнул. В глаза его в этот миг стояли слёзы...

На следующий день из замка барона да Рево пришли несколько слуг и, нагрузившись приготовленной для них едой, побрели обратно. Подобное действо продолжалось каждую декаду, до тех пор пока весеннее солнце не отогрело землю и сердца людей, сумевших пережить страшную зиму.

Наверное, нет нужды рассказывать, как рассыпался в благодарностях Жосс всякий раз, когда появлялся в Зеленодолье — а случалось это всё чаще и чаще. Конечно, иногда кое-кто из зеленодольцев, наслушавшись речей Ансберта или Эльдемара, принимался недовольно ворчать, но даже у таких людей невольно становилось теплее на душе при виде сияющего от счастья лица мальчишки.

Появление Жосса всякий раз превращалось в настоящий праздник для Энгерранда. В такие дни приятели старались спрятаться подальше от чьих-либо взоров — чаще всего убегали в лес — и вели беседы обо всём, что приходило в голову.

Во время одного из таких разговоров Жосс беззаботно сказал:

— Знаешь, Энгерранд, мой господин как-то раз сказал, то хотел бы познакомиться с тобой, а баронесса поддержала его и даже сказала, что надо бы щедро наградить человека, спасшего всех от смерти. Может, упросишь дядю на пару дней отпустить тебя в замок?

Энгерранд, вспомнив сцену на поляне, затряс руками:

— Нет, даже не предлагай!

— Почему?

— Я боюсь, — выдавил мальчик первое, что пришло ему на ум.

— Кого? — опешил Жосс.

— Барона, разумеется. Как могу я прийти в дом такого благородного сеньора?

— Он же сам ищет встречи с тобой...

Энгерранд оставался непреклонен. Тогда слуга привёл довод, который, как ему думалось, должен был подействовать на друга:

— Ещё увидеться с тобой мечтает мой молочный брат. Говорит, что не обретёт покоя, пока не отблагодарит своего спасителя...

— Вот как? А может, ему самому приехать сюда?

— Ну, не знаю...

— Представляешь, как было бы здорово? Мы могли бы болтать о чём вздумается, бродить где угодно — здесь ведь нет слуг, которые следят за каждым шагом своего господина.

После недолгих раздумий Жосс радостно улыбнулся:

— Ты прав — это отличная мысль! Жаль только, я не представляю, как нужно поступить...

— Всё просто, — перебил его Энгерранд. — Барон не сидит безвылазно в замке, ведь так?

— Нет, конечно. Иногда пропадает даже на несколько дней.

— Вот и прекрасно. Дождитесь, когда он будет в отъезде, и тихонько покиньте замок. Барон ведь позволяет своему сыну гулять, где тому захочется?

— Да.

— Тогда едва ли вас хватятся раньше ужина.

Жосс почесал затылок и вздохнул:

— Путь-то неблизкий... Я-то, конечно, изучил лес вдоль и поперёк и знаю самую короткую дорогу, но и по ней идти и идти, пока сюда доберёшься...

Друзья замолкли. Положение казалось им безнадёжным.

Вдруг глаза Энгерранда торжествующе сверкнули.

— Погоди-ка! — воскликнул он. — Барон ведь научил своего сына ездить верхом?

— Конечно! — гордо ответил Жосс. — Он уже сейчас гарцует на коне не хуже любого рыцаря. Да и я неплохо держусь в седле!

— Тогда вы легко доберётесь сюда.

Жосс восхищённо посмотрел на приятеля и медленно произнёс:

— Знаешь, Энгерранд, кто ты? — И воскликнул со смехом: — Величайший мудрец королевства — вот кто!

Глава 15

Видимо, барон да Рево и не думал прекращать свои разбойничьи вылазки: не прошло и двух декад после переданного нами несколькими строками выше разговора, когда одним солнечным утром Энгерранд услышал за окном чей-то молодецкий посвист. Выглянув, он увидел Жосса верхом на старой кляче — важного, словно вельможа.

— Выходи, Энгерранд! — прокричал мальчишка.

Тот не заставил себя долго ждать и, сунув в карман несколько сухарей, выбежал на улицу.

— Где твой брат?

— Сеньор Фердинанд, — многозначительно посмотрел на приятеля слуга, — дожидается нас в лесу.

— Что ж, идём к нему.

Кобыла, повинуясь приказаниям юного наездника, неторопливо побрела по дороге. Энгерранд, изредка усмехаясь, легко поспевал за ней и подумывал, не спросить ли у спутника, на каком скакуне примчался баронский сын.

Но когда друзья очутились у лесной опушки, взорам их явилась самая изумительная картина, какую только можно себе вообразить: на дороге, точно по волшебству, возник тонконогий жеребец, на котором восседал белокурый подросток, похожий на одного из светлых духов, чьи образы рисовал Энгерранд, слушая дядюшкины рассказы.

И этот юный красавец, спрыгнув с коня, опустился перед мальчишкой на одно колено, словно перед королём! В последующую минуту тому пришлось выслушать немало пышных благодарственных фраз и уверений в вечной дружбе.

— Ладно вам... — только и сумел вымолвить Энгерранд. — Я-то здесь причём? Это моего дядю нужно благодарить... И прошу вас, сеньор Фердинанд, встаньте...

— Что за "сеньор"?! — вмиг вскочил на ноги баронский сын. — Зови меня Фердинандом — и никак иначе!

— Хорошо, — пожал плечами мальчишка.

После того как знакомство состоялось, новоявленные друзья зашагали по дороге, ведя оживлённую, но, говоря откровенно, довольно-таки бессмысленную беседу. В ней причудливо переплетались рассказы о жизни в посёлке и замке, воспоминания о недавнем голоде и всяческий рассуждения, которые мальчики излагали друг другу с видом учёных мужей из Университета. При этом Энгерранд невольно отметил, сколь благородны и изысканны манеры Фердинанда, словно тот получил воспитание в столице, а не жил в замке вместе с разбойником — отцом и неотесанными крестьянами.

Время летело незаметно. Находить темы для беседы становилось всё труднее и в конце концов настал миг, когда между приятелями воцарилось молчание.

Энгерранд решил воспользоваться этим и задал вопрос, давно его мучивший:

— Скажи, Жосс, что ты слышал о демонах?

Слуга неуверенно произнёс:

— Ну, не очень много... Знаю только, что они воюют с Семью богами. Всё зло в мире — из-за них...

— Зачем ты это говоришь?! — фыркнул Фердинанд. — Об этом и так все знают!

— А что тогда я должен рассказать?

Баронский сын вздохнул:

— Пожалуй, лучше я сам превращусь на время в древнего сказителя, хотя и знаю обо всём только слов родителей.

— Мне и этого должно хватить, — усмехнулся Энгерранд.

Рево кивнул и начал рассказывать:

— Говорят, будто на небе правят Семь богов, главный из которых — Авир, но при этом он не приказывает остальным и не повелевает ими. Скорее, боги составляют нечто вроде Небесного совета, на котором всё и решают. Когда-то, ещё до создания мира, туда входил и восьмой бог, Адемар — до тех пор, пока Авир не задумал создать жизнь на земле. И тогда — уж не знаю, где именно, ведь у богов, как известно, сердца нет, — у Адемара зародилась зависть, страшная и необоримая. Поднявшись из-за стола Совета, он сказал, что согласится, если получит право вершить судьбы будущих созданий по своему разумению.

"Ты даруешь им жизнь, я же хочу отбирать её, когда пожелаю", — обратился Адемар к Авиру.

"Зачем?!" — хором воскликнули боги.

"Обладая вечной жизнью, создания эти когда-нибудь восстанут против нашей воли".

Авир задумался. Прошло немало времени, пока он всё же сказал: "Может, ты и прав, Адемар, но я не хочу превращать их в игрушки одного из нас, которые тот может сломать в любой миг".

"Тогда что ты хочешь сделать?"

"Прикажу светлым духам, которые нам подвластны, писать книги судеб..."

"Книги судеб?" — со злостью прошипел Адемар.

"Да, для каждого из наших созданий".

"Я не верю: ты просто обманываешь нас, прикрываясь мудрыми речами — на деле духи во всём будут послушны тебе! — Боги гневно посмотрели на Адемара, он же продолжал: — Думал, сумеешь провести меня? Не выйдет! Я давно понял, что ты мечтаешь о власти. Это ведь так обидно — быть сильнейшим из нас, но никем не повелевать! Вот и решил создать хотя бы кукол, чтобы делать с ними всё, что придёт на ум. Но я не собираюсь потакать твоим прихотям... Я ухожу!"

С этими словами Адемар покинул небесные чертоги и помчался к светлым духам.

"Хотите стать равными богам? — спросил он. — Тогда следуйте за мной — я открою все сокровенные тайны, научу всему, что умею сам и на что способны мои враги".

Тотчас к нему обратились несколько духов:

"Мы готовы всюду следовать за тобой!"

"Вы не пожалеете об этом", — пообещал Адемар.

Изменники умчались к одной из далёких звёзд, туда, где царит вечный холод, и создали свои собственные чертоги, тёмные и мрачные. Там Адемар начал обучать духов всем премудростям, как и обещал.

Трудно сказать, сколько времени это длилось. Новоявленные боги становились сильнее и сильнее, и сам учитель их стал всё чаще задумываться, не ошибся ли, не слишком ли поддался чувству ненависти.