Стихийная работа

— Да не за что! — отмахнулся я, вновь сосредоточившись на реке, исчезающей за следующей дверью. — Можешь звать меня Черный Факел. Будешь на Северном побережье — загляни на остров Аджалейн. У меня там замок.

— Запомню, — кивнула статуя, с интересом оглядывая помещение.

Я приготовился к чему угодно и шагнул за дверь, но там никого не было. Только одуванчики кивали солнечными головами. Целое поле одуванчиков и пронзительной голубизны небо — едва ли не самая лучшая картина, которую я когда-либо видел. В детстве я очень любил одуванчики, не помню, за что. Может, за солнечный цвет и пушистые головы, кивающие на ветру.

Здесь одуванчики не то, что кивали — кланялись в пояс. Шальной ураганный ветер гнул их к земле, ломал стебли, отрывал головы, но упрямая зелень цеплялась корнями за жизнь и землю, поднималась, на глазах выбрасывала молодые, немедленно раскрывающиеся бутоны. На кочке неподалеку сверкала глазом и портила пейзаж очень-очень знакомая поганка, при виде меня радостно замахавшая ошметками шляпки.

— Эх, раззудись плечо, размахнись рука! — воскликнул я, превращая многострадальный меч в косу.

— Всю жизнь мечтал, — хотел съязвить меч, но не успел: коса голосом не обладала.

Через несколько часов поле, наконец, кончилось. Было, видно, что-то в холодном железе, не дававшее развернуться одуванчиковой магии: те, что попали под косу первыми, давно исчезли, и даже последние растаяли почти наполовину. Одуванчиковое поле — гастрономическая мечта кроликов и черепах — благоухало скошенной травой. Ни одного цело стебля не осталось, а поганку я завалил травой и сжег. Обычным горячим пламенем, без всякой магии. На Солнечной равнине, я уверен, торжествовал Легион, и все-таки, одуванчики было немножко жаль. Именно одуванчики, пушистые золотые цветы, а не их агрессивные воплощения.

Я вздохнул и щелкнул пальцами, превращая косу в... превращая косу... По техническим или другим каким причинам превращаться коса не пожелала. Точнее, причины я, как раз, знал: у моего несчастного меча, каким бы он ни был пацифистом и сковородником, тоже была гордость. У оружия её зачастую побольше, чем у людей. Обычно это у него была гордость незаметная, никак не проявляющаяся, он соглашался быть чем угодно: топором, ножом, лучеметом и много чем еще, но когда я однажды на пять минут превратил его в треножник для котла, он не на шутку обиделся и пробыл им почти месяц, лишив меня своего общества.

Ну, если он рассчитывает еще на месяц от меня отделаться — не выйдет. Треножник за собой таскать несподручно, а косу — запросто. Громоздко, конечно, и не очень удобно, но не уступать же ему, право слово. И коса — все-таки оружие.

Я взял косу на плечо, попрощался с восторженно бродящей по музею статуей и вернулся на наш холм.

Никогда еще Легиону не доводилось так странно побеждать. Так, что непонятно даже, победа это, или случайность, или вовсе пробуждение от страшного сна.

Последние ряды айранской армии смешались, словно оттуда подошло подкрепление Легиону, но айраны не развернулись к новому фронту, а с удвоенной силой рванулись вперед. Только когда армия их сократилась едва ли не вдвое, Корэн смог разглядеть, что там происходит. Зрелище вызывало тошноту. Сияющее металлом узкое полотно мерно качалось в воздухе, с каждым замахом срезая ряда три айранского войска, кого как попадет: наискось, поперек тела, по шее, отрубая ноги, руки или головы, оставляя позади быстро разлагающееся месиво. Легионеры растерянно отступили, когда металлический блеск прошел вплотную к первым рядам, сквозь первые ряды... и не причинил никакого вреда. Немногие оставшиеся айраны почувствовали их замешательство, усилили натиск.

Корэн почти удивился, увидев перед собой отчаянный оскал едва ли не последнего айрана и почувствовав в груди нестерпимую боль. На соседнем холме корчилось в огне умирающее Древо, и сквозь его крик, казалось, пробивался голос Вэйланны. Что-то он такое пел, знакомое... "Гори, гори ясно"! Корэн решил, что это просто галлюцинация, успел увидеть, как развалился надвое атаковавший его айран, и провалился во тьму.

И тишина...

Айраны исчезли, Древо догорело, и ничто не напоминало о недавней бойне. Будто её не было. И айранов не было, и страшного металла в воздухе не было, а был только сон. Легионеры оглядывались, протирали глаза, словно и впрямь только что проснулись, и исчезали: выполненный договор отправлял их обратно, кого домой, кого в казармы Легиона в мире Директории. К моменту моего появления на равнине не осталось никого, кроме бесчувственного Корэна. Рана оказалась бы пустяковой для любого другого — сабля едва вспорола кожу и мышцы, но друг мой всегда обладал странностью нервной системы. Кажется, болезнь эта называется гипералгия — сверхчувствительность к боли. Однажды Корэн сказал, что в молодости его прокляла фея за садистские наклонности, и с тех пор и своя, и чужая боль отзывается десятикратно. Я даже знаю, что за фея ему так удружила, но, так или иначе, теперь ему легкой царапины достаточно для болевого шока.

Я нашарил в кармане орочье снадобье и намазал рану — тело, даже бесчувственное, судорожно дернулось. Орки очень хорошие лекари, но почему-то гуманность лечения их никогда особо не заботила. Неприятно, конечно, и шрам останется огромный, но мне сейчас важна была скорость восстановления, а со шрамом Корэн сам разберется. Попозже.

Порез затягивался на глазах, и, аккуратненько подняв друга на руки и пристроив на плечо неудобную косу, я потопал назад к "Миражу", напрашиваться на Мурково сочувствие и гостеприимство.

Отложи на послезавтра все, что можно сделать сегодня, и у тебя появится два свободных дня.

Народная мудрость.

Путь мы продолжили через два дня, гадая, стоит ли соваться в "город-сказку" после недавнего побоища. Оказалось, стоило. Айраны будто ничего не заметили. Просто на их счету оказалась еще одна непонятность.

— Вот она, легенда о божестве двух колец, — я держал в руках книгу повышенной пыльности и старательно не дышал. Да и говорить, пожалуй, не стоило...

— Апчхи!

Не с моей пожароопасной аллергией рыться в архивах. Корэн извлек из воздуха огнетушитель, и струя пены хлынула на пылающие страницы.

— Дай-ка мне, — он забрал истекающую пеной книжку. — Целее будет. Как думаешь, если айраны не заметили пропажи целой армии, заметят они исчезновение одной маленькой книжки?

— Может, здесь прочита... апчхи!

Корэн едва успел увернуться от шаровой молнии.

— Нет, не может! Не дыши пока.

— Каким... Апчхи!

Теперь орудовать огнетушителем пришлось мне самому.

— Пошли отсюда, — скомандовал Корэн. — Пену бы еще убрать, следы замести...

Я дирижерски помахал руками, и пеня исчезла, а перед нами открылась пространственная дверка в мой замок.

— Молодец, — поаплодировал Корэн и первым перешагнул порог.

Я шагнул следом и врезался в его спину. В замке грохотала музыка. Точнее, то, что из музыки получается при переизбытке громкости. Уши зажимаешь быстрее, чем понимаешь, что происходит. Не знаю, как Корэну, — мне это ничуть не помогло. Казалось, звук проходит едва ли не по костям.

На столе в библиотеке, как ни в чем не бывало, спала моя летучая мышь.

— Асфа! — позвал я, сам не услышал своего голоса и, пожертвовав благосостоянием правого уха, подергал помощницу за крыло.

— Что? — спросила она, извлекая из уха клок ваты. Я, правда, вопроса не слышал, но что еще она могла спросить?

— В чем дело? — я повысил голос, но и это не принесло ощутимого результата.

— А? — на стол перекочевала еще одна порция ваты.

Великий Хаос! Я запоздало активировал звукоизоляцию, и в наступившей звенящей тишине раздался облегченный Корэнов вздох.

— Ась? — еще раз осведомилась Асфа. — Что говоришь?

"Вату вытащи", — объяснил я жестами.

Мышь понимающе кивнула и продолжила разгружать уши. Когда она закончила, извлеченной ваты хватило бы на среднего снеговика.

— Что у вас стряслось? — поинтересовался я. — Что за чушь, и почему так громко?

— Отвечаю по порядку. Первое — что за чушь, я не знаю. Это Милена с Мирового радио записала, что-то якобы по твоему заказу ставили. А почему громко — это к Милене. Мы тут привыкли уже, почти неделю наслаждаемся. Всю вату извели, объясняемся письменно. Без ваты Милена только обходится и Бур — у него уши каменные. А изоляцию твою мы включать не умеем.

— Астинити не умеет?

— Мы Астинити уже неделю не видели. Загулял наш Нежить, покинул родной замок, и изоляцию включить некому, — с проникновенным подвыванием запричитала Асфа.

— Вы тут и спите под музыку? — перебил я.

— Ну, да. Все, кроме Милены. Та вообще не спит от расстройства... Чуть за Винден не отправилась, еле поймали. А ты чего с косой?

— С косой? Да так, случайно. Меч вот тоже в расстроенных чувствах. Я его, видите ли, обидел. А с Миленой что стряслось?

— Тоже обидели.

— Неужели тоже я?

— Ты.

— Ну, надо же! Меня и дома-то не было.

— А кому ты ее камень отдал?

— Кинту. В обмен.

— "Хрустальное сердце" — в обмен?!

— А что?

— Ты хоть знаешь, кому его дарят?

— Знаю, и что?

— В обмен! Детсадовец ты всемогущий! А я-то думала...

— Про индюка пословицу знаешь? Тоже думал... Выключаю, готовьтесь!

Все заткнули уши, и я снял звукоизоляцию, однако музыки не было. В замке царила благословенная тишина.

— А что ты про Винден говорила? — вдруг вспомнил я. — Кто куда отправился? Она же тапир. Или нет?

— Ну, да, тапир, — не очень уверенно согласилась Асфа, решая, врать или не стоит. — Была.

— Что значит "была"?

— У Астинити спроси. Он лучше знает, — вывернулась мышь.

Что случилось с музыкой, я выяснять не стал, и только спустя несколько дней узнал, что конец концерту положила Тетушка Миша. Поскольку эпицентр этого стихийного бедствия находился в кухне, медведица не выдержала первой, и Миленины переживания закончились конфискацией записи.

Малой кровью не обойдемся.

Рассуждения хирурга.

Аджар действительно был божеством Двух Колец, причем похожим на свой портрет в книжке, что, кстати, большая редкость. Айранским божеством. Лет ему оказалось не триста, а гораздо-гораздо больше, и даже айранам он достался "в наследство".

Некоторое время назад (вот откуда я помню Аджара — из птичьих новостей) была шумиха с изгнанием трех древних сумеречных богов: Аджара — бога Двух Колец, Лаолы — Весны (видели, знаем!) и Ксины — Уничтожающей Тени (ба, знакомые все лица!). Ксина занялась наукой, сохранив большую часть врожденного могущества. У Лаолы дела пошли куда хуже — силу ей давало поклонение и, лишившись храмов, она сошла с ума и скрылась в подземелье. Аджар с тех пор несколько раз рождался в человеческом теле, тоже потеряв силу, и теперь, когда прошли все сроки давности, решил вернуть свое могущество, заключенное в двух кольцах, одно из которых и было храмом, как помнил Аджар. Ключ к храму, тоже колечко, я как раз видел у нашего божества на пальце. А второе, маленькое, кольцо (легенда все сильнее походила на ювелирный магазин) было ключом не к двери храма, а к его силе. И если месторасположение большого кольца осталось загадкой — лист с картой пал жертвой аллергии, — то с маленьким дело обстояло куда проще.

Я достал из кармана подарок айранской близорукой статуи: каменный обруч, украшенный то ли худосочным кочаном капусты, то ли очень упитанной розочкой. Если это не то самое малое кольцо, то Аджар страус. Хотя кто знает, кем он был в раннем детстве.

Значит, ищем храм. Ключ, при должном заклинании, может к нему привести. Долго, но не сложно. А "маленькое" кольцо я пока превратил в более изящный, а главное, подходящий мне по размеру браслет и надел на руку. Пожалуй, ничего не случится, если Аджар чуть позже узнает, кто владеет его утерянной собственностью.

Заглянувшему вечерком Аджару сообщили, что завтра же начинается новое путешествие и честно предупредили, что дверку пространственную не откроем. Во-первых, из-за отсутствия координат, а во-вторых, (и этого Аджару знать не обязательно) потому что так интереснее.

Поход вдвоем с амбициозным божеством не представлялся мне такой уж радужной перспективой, и я решил найти попутчиков. У Корэна кончился отпуск, и он вернулся к Героям и их претензиям, а я отправился в Акениани.

В студии "Мирового радио", как всегда, звучала музыка.

— Привет, Черный Факел! — воскликнул при виде меня ди-джей Вэдиар. — Каким ветром?

— Ветром странствий. Прогуляться не хочешь?

— Как в прошлый раз?

— Вроде того.

— Нет уж, увольте. Мне того раза хватило.

В прошлый раз мы начали с исследования нового, найденного самим же Наблюдателем мира, а закончили почему-то переворотом в Директории, и Вэдиар остался без трона и правой руки. Иноходец Сэнс дис Арен, мастер на все руки, сделал ему новую, механическую, но Вэд с тех пор безвылазно засел в Акениани, следил за нашей сумбурной жизнью и говорил, что он в наших авантюрах не участвует. Прогуляться можно было и не предлагать, но я все равно каждый раз спрашивал. По традиции. Скорее я рассчитывал найти кого-нибудь из моих друзей-странников или странных друзей.

Акениани, он же Мировой Вокзал, вообще интересное место, если его можно назвать местом. Это скорее где-то между всеми возможными местами, откуда можно попасть, куда угодно, и каждому он представляется по-своему. Для меня это узорчатый лабиринт с множеством дверей и студией "Мирового радио" в центре, для кого-то он был вокзалом, для другого — просто темным местом или еще чем-нибудь. Что видит Вэд — я не знаю до сих пор и, честно говоря, не собираюсь спрашивать. Он единственный, кому пришло в голову, что в Акениани можно жить. И, наверное, единственный, кому Акениани это позволяет. Все остальные здесь "проездом", по дороге из мира в мир, в поисках пересечения мировых дорог.

— Привет, Черный Факел, — сказал незнакомый женский голос. — Только не смейся, ладно?

Незнакомый голос и очень знакомое присутствие. Я обернулся: в дверях босиком стояла маленькая симпатичная пухлая девушка в розовом брючном костюме, детском платочке с цыплятами на кудрявых темных волосах и в очень знакомых темных очках. Вот что значит странные друзья.

— Не смеяться? — уточнил я, прикусив кулак и еле сдерживая смех. — Это возможно? Где ты нарыл это тело? И главное, зачем?

Укоризненный взгляд чувствовался даже сквозь очки.

— Ну, не из любви же к искусству, — буркнула девушка, в недавнем прошлом бывшая моим другом Иноходцем дис Ареном. — Так получилось. У меня к тебе просьба...

— Догадываюсь, какая. Я тебя тоже искал.

— Зачем?

— Не хочешь по моему миру погулять, компанию мне составить? У меня там путешествие намечается, а ты, вроде, в гости собирался...

— Можно. Я у тебя давно не был. Только сначала ты мне поможешь.

— Помогу, — со смехом согласился я, — но ты расскажешь, как это тебя угораздило.

— Попозже, ладно?

— Ладно, но не надейся, что я забуду.

— Такое не забывается, — скривился Сэнс.