Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

Толпа — валит. И натыкается на Салмана с его отрядом.

— Сахиби! Даже "ку-у" показать не дали! Такие злые люди! Вай!

"Ку-у" он не показал. Он показал двуручную работу длинными палашами. И выучку моих бойцов в рубке палашами строем.

Пляжный народ попробовал этой выучки, передумал, и побежал обратно. Под стрелами Любима. Который перешёл к обучению стрельбе по рассеянным движущимся мишеням.

— Выбор надо производить по порядку. Чтобы не бить двумя стрелами в одно место. Вот кто у нас крайний слева? Ты себе выбираешь тоже крайнего. А ты — следующего. А чего ждём? Выбрали — стреляйте. А то остальным — непонятно. Из чего выбирать.

Толпа, постепенно уменьшаясь, устилая песок телами вопящих на разные голоса "избранных", прокатывается по пляжу. И натыкается на уже спустившегося с горы Чарджи. Который чувствует, что происходящее — плохо, неправильно. Но он, оставшись старшим по команде, обязан проявить рвение. Чтобы никто не посмел заподозрить его в трусости.

Глупость — ладно, а вот трусость — ни за что!

Два отряда моих бойцов, рубя людей, постепенно сближаются, сжимая толпу. Наконец, оставшиеся в живых бросают оружие, перестают суетиться, укладываются на песок и закрывают головы руками.

Бой закончен? — Отнюдь. Пошла фаза дорезания и обдирания. Это тоже... шумно и грязно.

Причём, всякие вопли, типа:

— Братки! За что?!

У моих людей вызывают чисто "рубательную" реакцию. Они все уже "вражьей кровушки попробовали". Каждый — лично и публично. И на любое, хоть бы и словесное, воспрепятствование своей деятельности, реагируют примитивно: либо выпад с уколом до позвоночника, либо — наотмашь.

Гавкнул-мявкнул-кукарекнул? — Покойник.

В этот момент из кучи чуть шевелящихся тел под платформой "фурункулёра" вылезает залитая с ног до головы кровью и мозгами фигура с полуторником. И вытаскивает за шиворот вторую, поменьше. У которой с бородёнки — кровь капает. По счастью — чужая.

Яков всаживает Акима на платформу "фурункулёра", тот, протерев забрызганные кровищей очи, и обозрев залитые тем же — окрестности, сообщает своё, наполненное исконно-посконной жизненной мудростью и обширным боевым опытом, резюме славного сотника в отставке:

— Эк нах...ли до х... Ну и х... с ним.

Всё. Фанфары — отменяются. За неимением. Переходим к уборке мусора.

С нашей стороны — погибли приказчики, которые были с Акимом в самом начале. Досталось кое-кому из гражданских, кто на пристани работал да пошёл полюбопытствовать. Раненные... Подготовка мечников при противодействии кистеням... имеет существенные недостатки.

В караване из шести сотен человек — осталось четыре. Убитые, раненные, добитые, утонувшие, затоптанные... Могилы ещё и сегодня копают.

— М-мать... Ну и кто мы после этого?!

— Как кто?! Победители! Кучу ворогов побили! Воров истребили!

— Аким Янович! Мы побили кучу русских людей! Дураков. Воров там было — десятка три! Тех, кто эти ленточки купил, чтобы закон обойти. Да и то... Не удивлюсь, что обмануть решили одни, а в поход послали других.

— Соучастник воровства — сам вор.

— Да, Чарджи, я так говорил. Так сужу и судить буду. Но ведь злой воли в этих людях — не было. Вражды к нам — не было. А теперь — стала. За каждым из них — жёны-дети, братья-сёстры, друзья-соседи... Которые теперь к нам... соответственно.

Аким и Чарджи — воины. Для них смысл жизни — найти и уничтожить врага. Они срабатывают по предварительно наклеенной этикетке: "супротивник"? — в прах.

Но я-то — "шпак"! Гражданский, "эксперт по сложным системам". Я-то знаю, что "враг" — лишь одно из состояний человека. Бывает друг, союзник, партнёр, сотрудник, "попутчик", нейтрал, некомбатант, мирное население... серенькое, полосатенькое, в крапинку... И конкретную особь хомнутого сапиенсом можно перевести из одной позиции в другую.

Себе — на пользу.

Или — во вред.

"Теперь не уходят из жизни,

Теперь из жизни уводят.

И если кто-нибудь даже

Захочет, чтоб было иначе,

Бессильный и неумелый

Опустит слабые руки,

Не зная, где сердце спрута

И есть ли у спрута сердце...".

"Спрута" зовут — "Русь Святая". Та самая, которая у поэта "сосёт глаза". Система. Которая посылала, посылает и будет посылать нормальных, ни в чём, кроме принадлежности к этой системе, не виноватых людей — на убой. Точнее: на воровство. На неисполнение моего закона в моих землях. За что я убивал, убиваю и буду убивать.

Частью этой системы является работорговля. И вот две сотни вполне приличных русских мужиков — ушли из жизни. Точнее: мои люди их "из жизни увели".

Я. Мои люди — это я.

За что? — За компанию. За соучастие. Уверен, что они, подавляющее большинство из них, даже не понимали, что совершают преступление.

Не так: они не совершали преступление — они его обеспечивали.

Путём исполнения обычных, простых, привычных действий. "Как с дедов-прадедов заведено". Наняться на лодейку, махать веслом, броситься подмогнуть своим... Это ж хорошо! Это ж правильно!

Дать начальнику "на лапу"?

— Дык, он же тоже человек! Ему ж тоже кормиться надо!

Везти детей в неволю на чужбину?

— А чё? Им, чего ж, в родном дому с голодухи помирать?!

Воспрепятствовать задержанию купчика-вора?

— Это ж наш, Володимирский, Сил Силыч! Мы ж c одной улицы! Как облупленного знаем! Вор? — Не, спутал, паря. Сила, мужик, конечно, хитроватый, но чтобы воровать... Не...

* * *

Как-то вспомнилось... Из совсем других мест и времён...

Через речку тянется цепочка. Ослики и погонщики. По белым галечным отмелям в почти пересохшем, пустом, широком русле реки. Караван. В последней протоке перед нашим берегом их накрывают огнём. Из людей и животных летят ошмётки и брызги.

Потом... Выловленный из воды аксакал. Мокрый. Грязный. Испуганный.

— Зачем ты тащил героин? Зачем ты нёс сюда белую смерть?

Он не понимает. Пришёл "большой человек", попросил отвезти вьюки. Какой героин?! Какая "белая смерть"?! О чём ты, шурави?! Просто помочь уважаемому человеку. За совсем небольшие деньги. Всю жизнь возил грузы на ослике. Честно трудился! И отец возил, и дед возил...

Он бредёт обратно. Единственный оставшийся в живых. В последней перед тем берегом, в неглубокой, по колено протоке — падает. Выстрел. Один. С той стороны.

— Почему?

— Кто знает? Может, чтобы не рассказал своим... однокишлачникам. Что за такой "честный труд" убивают.

"Они были пассивны, жадны и невероятно, фантастически эгоистичны. Психологически почти все они были рабами — рабами веры, рабами себе подобных, рабами страстишек, рабами корыстолюбия. И если волею судеб кто-нибудь из них рождался или становился господином, он не знал, что делать со своей свободой. Он снова торопился стать рабом — рабом богатства, рабом противоестественных излишеств, рабом распущенных друзей, рабом своих рабов. Огромное большинство из них ни в чем не было виновато. Они были слишком пассивны и слишком невежественны. Рабство их зиждилось на пассивности и невежественности, а пассивность и невежество вновь и вновь порождали рабство".

* * *

Здесь, на Стрелке, я, кажется, физически чувствую к западу от себя нависающую над моим городишкой громаду восьмимиллионного "русского народа". В котором "пассивность и невежество вновь и вновь порождали рабство".

А чё? Нормалёк! Все так живут!

Я не знаю — где сердце у этого "спрута".

Спокойно, Ванюша. Кому, как не "эксперту по сложным системам" разбираться с конкретным... "головоногим".

Где у него сердце — не знаю. Тем более, их у осьминогов — три. Пока до каждого докопаешься... кровищи будет... Но щупальцы — рубить сразу. У осьминогов более половины мозговых клеток — там. А что "присоски" имеют вид живых людей... Так ведь ты сам — нелюдь!

"Огромное большинство из них ни в чем не виновато. Они слишком пассивны и слишком невежественны". За что и будут наказаны. "Без вины виноватые"? — Для наказания — достаточно.

Разгром Клязьменского каравана похоронил надежды на быструю интеграцию с Залесьем. В караване были боярские приказчики и представители известных купеческих родов. Из Владимира, Суздаля, Ростова... Между нами легли не только нанесённый ущерб, но и пролитая кровь. Жажда мести жгла многие русские души. Карательного похода, как предлагали горячие головы, Боголюбский не допустил. Но гадости мне делали.

Это была хорошая школа. Взбучка, прежде устроенная мною Лазарю и Резану, спасла их — посольство смогло перейти на осадное положение.

Рухнули планы по инвестициям из этого региона, открытию представительств, привлечению мастеров... просто — их присутствию в моих землях.

Моё, несколько умозрительное, логически придуманное неприятие туземных элит, неприязнь к русскому боярству, к князьям, к духовенству, дополнилось конфликтом с ещё одной группой — с купеческой верхушкой. Это создавало проблемы. Но выбирая между сотрудничеством с "милыми соседями" и "законом", я выбирал "закон". Мой закон.

"Милость хвалится над судом" — пусть Иларион проповедует.

— Побили и побили. Что ты весь... аж с лица спал. А неча воровать! Детишки-то почти все целые. Они, как беготня началась, под стенку береговую забилися. Чего ты смурной сидишь? Четыре ста голов полона! Три ста мужиков здоровых! По пяти гривен — за милую душу! Булгаре с руками оторвут! Мальков возьмут — аж с присвистом!

— Аким Янович, ты не понял. Я не торгую людьми.

— А, да, сказывали. Экая глупость! Ты ж глянь: вон ты дирхемы приволок. ХитрО взял, с Богородицей да с колдовством. А тута, на ровном месте, ни за что, ни про что, оп-па-на — почитай вдвое гривен поднял!

— Ты всем нашим павшим глаза закрыл? Над каждым молитву прочитал? "Ни за что...". За души их, за жизни, до срока взятые.

— Ой, ой! Ты меня учить будешь! Да я против твоего, знашь сколь раз людей в бой водил! Скольким глаза закрывал, землёй засыпал...

— Вот и я про то. Привык ты. Своих хоронить. Как сапог дырявый выбросить...

— Ты! Ты мне такого...! Не сметь!

— Не смею. Вон там — дом твой. Вот и иди туда. А мне дела делать надо.

Аким в очередной раз ткнул меня носом. В финансовую ненужность разнообразных подвигов и приключений. Общая стоимость каравана, даже без пленных и утраченного или испорченного имущества, оценивалась тысяч в пять кунских гривен. Никакие кладоискательства и, уж тем более, шантажо-вымогательства, такой эффективностью не обладали. Правильно организованный грабёж — в разы прибыльнее. Но торговля, если по умному — ещё выгоднее.

Дальше... Дальше я просто захлебнулся. Увы — не в потоке ласки, которым рвались одарить меня мои женщины, а в потоке нерешенных, зависших, сомнительных... вопросов.

Пердуновский караван ещё не был полностью расселён, три сотни пленных — ещё не расставлены...

— Ноготок с ними работает?

— Зачем?

— Там есть люди из вятших. Или близких к ним. Там могут быть чудаки из шишей речных. Надо "потрогать". Широко и глубоко. Особенно — по делам прежним. Особенно — по Волжским. И — по Окским. И — по Клязьменским. И — вообще.

Вспомнилась компашка, с которой у Лазаря на дворе столкнулся. Возможны аналоги. Это ещё не работа с "информационным мусором", бывшая "фигурным болтом" разведки ФРГ, но ширина захвата у меня — как у комбайна.

Общее население Залесья меньше миллиона. Взрослых мужчин, при здешней демографии — тысяч сто. Почти все живут у рек, но на дальние дистанции ходят... тысяч несколько. В этой, довольно немногочисленной общности — лодочники, караванщики, гребцы, кормщики, бурлаки... шиши речные, разбойники, барыги (скупщики краденного) — почти все друг друга знают. Видели, слышали, хаживали... Людей надо знать. Особенно тех, кто имеет склонность отбирать разное чужое. Например — моё.

Тут пришёл Христодул и начал качать права.

Сначала порадовал: выше Дятловых гор, чуть вглубь от реки, нашли, как я и говорил, выходы качественного известняка. Христодул с Фрицем уже план зоны нарисовали, карцер, там, бараки, пищеблок... С Терентием технологическую цепочку прикинули: карьер, помол, гашение, обжиг, отгрузка... Пока я в бумаги смотрел и в каракулях разбирался, пошло "дай". Всего: леса, железа, мастеров, зэков... А ещё надо обустраивать рудные поля на Ватоме, а где это, и как туда...

Фриц от волнения путает русские и немецкие слова. У него несколько крупных строек в разных стадиях. Кудыкина Гора почти сделана, Лосиный Городок — вчерне. Только что пошла интенсивная подготовка к стройке солеварен в Балахне. А ещё надо срочно в Усть-Ветлуге...

— Стоп. В Усть-Ветлуге стоит караван? Что с ним?

Нормальный Низовой караван. Из Булгара. Вполовину меньше обычного: два десятка разных тяжёлых лоханок. Всё-таки, прошлогодние мои "фокусы" — купцов несколько напугали. Ведёт караван мой знакомый — Муса. Особенность: в грузе три сотни освобождённых эмиром Ибрагимом русских невольников. Похоже, купцы и вовсе бы не пошли, если бы не этот, послуживший затравкой, "государев товар".

Самород караван остановил, но долго их держать нельзя. Караванщики за сегодня отдохнули, завтра ещё постоят, потом... Самород с берега их удержать не сможет.

Запретить им ходит по рекам — нельзя. Нарушение договора. Эмир взбесится. И будет прав. А пускать их... очень не хочется.

Я не хочу, чтобы пришлые торговали с местными племенами, я не хочу, чтобы они торговали с моими людьми, я не хочу, чтобы они вели пропаганду ислама, а она будет просто по их присутствию, я не хочу, чтобы они видели мой город, мои строения и мои предприятия, я не хочу, чтобы они поняли динамику роста Всеволжска...

Я — не хочу. Но запретить — не могу.

Дилемма.

И чего делать?

А как всегда! Выбирая из двух зол, надо выбирать третье. Добро.

Раз я — "не хочу", то пусть и они — "не захотят". По их глубоко собственному и внутренне сильному убеждению. От чего случится у нас полное взаимное согласие и нестерпимая дружба.

Без меня это дело не сделается.

Дальше мы говорили только о самом "горячем". О безопасности. Немедленной. Внешней и внутренней. И о необходимом для... для корректного "разворачивания взад" булгарского каравана. Всё остальное — "на потом".

Разговоры-разговоры... Переселенцев из Пердуновки надо пропустить через Кудыкину Гору — среди них много грамотных и толковых. Поучить, проверить и поставить тиунами по весям. Наиболее перспективная категория потенциальных руководителей низового звена в сельских поселениях. Ясно, что не все. Но если десятка полтора-два с сотни получится, то, с уже имеющимися и готовящимися... потребность обеспечивается.

Среди "примкнувших" к каравану есть типы просто уголовные. Присмотреть. "Выдающихся" — "нагнуть". Парочка лёгких провокаций. Лёгеньких. Типа:

— Головник? Пошёл сортир чистить.

— Чё?! Да я тя сопля приреченская...

— Взять! — Не взялся? — Ты и ты — тащите придурка свеже-упокоенного на кладбище.

"Взялся"? — к Ноготку. Опять выжил? — К Христодулу.