Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

Самород вытер и отвязал парня. Но ни сидеть, ни стоять тот не мог. Каждое движение вызывала у него волну боли. Уже и не привязанный, он снова опустился на колени и, чуть постанывая, опёрся на лавку. Моя снисходительная усмешка была им вполне понята. Но попытка занять менее... характерную позу — вызвала вскрик боли. Ощущения тела пересилили гордость, и Вечкенза замер на коленях на полу. Вполне пригодный для повтора в любой момент. И — осознающий это.

Выбор — отдан мне. И он с этим — согласен.

— Ладно. Давай о деле. Ты — глуп. Ты хочешь вернуться к отцу. Пичай организует тебе быструю смерть.

— Говорит: нет. Не верит. Отец его любит. Отец его выкупит.

— Ты смешиваешь разные вещи. Отец тебя выкупит. Чтобы убить. Не сам — слуги сделают. Не открыто — тайно. Случай. Упал, утонул, съел не то... Твой отец храбрый командир, мудрый правитель и умный человек. Богатый душой, крепкий характером. Он — лучший среди твоего народа. Он хочет и может стать государем, объединить твой народ. Он потратил на это всю свою жизнь. Он близок к успеху. И тут — ты. Старший сын, наследник от плоти и крови великого ине. Радостно распевающий песенки, подмахивая своим инязорским задком — врагам-кипчакам, врагам-русским...

— Нет!

— Да! Именно так и будет рассказано. Именно в это поверят люди. В то, что наследник мудрого и храброго Пичая — курв-давалк. Каждый человек в твоём народе, приезжая к Пичаю по делу, будет видеть тебя, будет думать: а как он это делал? Как становился, что при этом говорил, какие песни пел? Как там, в твой охотничьей песне: "Я и медведю дал"? Это Пичай научил сына такому? Если я отдам своих сыновей в отряд ине — их там тоже...? Люди перестанут приходить к твоему отцу, люди перестанут слушать твоего отца, люди будут презирать его.

— Ы-ы-ы...

— Твой отец — мудр. Поэтому он убьёт тебя. Как можно скорее. Он будет опечален, но сделает это. Потому что он любит свой народ, свою власть над ним, свою цель в жизни. Эта любовь — сильнее любви к своему сыну.

Не понимает. Не хочет понять. Попробуем авторитетным источником. Евангелий Вечкенза не читал, но стиль дойдёт:

— Разве не сказано у Матфея: "Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Итак по плодам их узна?ете их. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь". Понял? Пичай не хочет, чтобы его "срубили и бросили в огонь". Поэтому он тайно уничтожит "плод худой". Тебя.

* * *

Национальный герой часто отдаёт за свой народ жизни многих лучших представителей своего народа. Жизни своих близких, своих детей. Авраам пытался убить единственного сына во имя Господа, защитника народа. Пётр I пытал своего Алексея, Иван Грозный убил своего Ивана Ивановича...

Ритуальные жертвоприношения членов правящей семьи, чтобы умилостивить богов, чтобы война была удачной, чтобы прошёл дождь и вырос урожай... в легендах многих народов.

"Сын за отца не отвечает" — эпоха недостижимого гумнонизма, либерастии и дерьмократии. Да и тогда — а "отец за сына"?

* * *

С кружкой бражки в руках я подошёл к парню. Тот испуганно затих. Потом, чуть слышно подвывая, опустился синими, битыми в ходе предыдущих "наслаждений" рёбрами на лавку, раскинул руки, уже не привязанные кем-то, самостоятельно ухватившиеся за края. Всхлипнул и расставил пошире ноги. Привык уже. "Поза покорности".

Я, прихлёбывая бражку, обошёл по кругу. Жалкое, душераздирающее зрелище. Ослик Иа-иа в день своего рождения — просто Брижжит Бардо и Клаудиа Кардинале в одном флаконе.

"Вкус и совесть очень сужают круг различных удовольствий" — Губерман прав.

Что у меня воспалилось на этот раз? Вкус или совесть?

Что ж, придадим взгляду вид мудрости, а лицу — милосердного прощения.

Парень, тебя больше месяца непрерывно били. Насиловали, унижали, мучили, морили голодом... по моему заказу, за мои деньги. Я сломал жизнь тебе, сломаю твоему отцу, твоему народу. И я тебя за это милостиво прощаю. Потому, что ты всё ещё хочешь жить. А, значит, тебя можно использовать. Мне на пользу. Вот когда ты умрёшь... тогда тебя простит бог. А пока...

— На. (Я сунул Вечкензе кружку с бражкой) Прикройся. (В парня полетела чья-то использованная простыня).

Кажется, он хоть и с трудом, но способен воспринимать слова. Пора заняться делами. В смысле: поставить беднягу. Не на колени — это он и сам теперь хорошо умеет. Поставить — перед выбором.

— Итак, твой горячо любимый отец — стал твоим смертельным врагом. Он должен убить тебя. Чтобы сохранить свой авторитет, своё дело — объединение эрзянских родов. Ты можешь согласиться с его выбором. И умереть презираемым, бесславным, оплёвываемым. Но... ты мне нравишься. В тебе есть нечто... забавное. Я не хочу твоей смерти. Есть ли способ сохранить тебе жизнь? Если придумал — скажи.

"Подумаем вместе". Стань соучастником. Не прими результат как вторгаемое, чужое, впихиваемое со стороны, но пройди дорогу суждений сам. Своими мыслями, своими чувствами. С моими поддерживанием и направлянием, конечно. Тогда и результат — будет твоим. Продуманным, прочувствованным, выстраданным. Несомненным.

Несколько ошалевший, напряжённо думающий Самород, переводил с паузами. Парень поперхнулся бражкой. На "я не хочу...".

Надежда.

Умершая много раз.

А ведь она "умирает последней".

И вдруг — возрождающаяся. Непонятная, слабенькая, чуть-чутошная.

Он так и сидел, скособочившись на полу у лавки, с открытым ртом, уставившись на меня, постепенно наклоняя кружку, пока бражка не потекла ему на руку. Тут он очнулся, глаза его забегали. В судорожной попытке найти выход.

"И волки сыты, и овцы целы" — русский народный идеал.

Я нашёл его аналог. В рамках моих определений понятий "волки" и "овцы". А вот что найдёт "наследный принц Мордовии"? Начнёт ли он с аксиоматики? С определения безусловного? Что для тебя "безусловно"? Твоя жизнь? Твоя честь? Каков смысл слова "честь" для тебя? В "здесь и сейчас".

Думай, думай "инязорная дырка на ножках". Или ты ни на что другое не годен?

— Говорит: э... если ты оставишь его у себя... или продашь далеко...

— О! Вечкенза возмечтал о месте наложника в моём доме? Тебя уже не пугает роль подстилки для хозяина и его дворни?

— Он говорит... он многое узнал за это время, многому научился. Научился... э... терпеть и понимать. Он надеется, что господин... э... будет добр к нему. И он очень не хочет умирать. Так. Не в бою, а тайком от рук слуг и замыслов отца. Говорит: он будет рад умереть от твоих мечей.

Мальчик пытается быть храбрым. Это хорошо — храбрость ему ещё потребуется. Но — не здесь, не сейчас, не в этой... позе.

— Милосердие смерти... Нет. Я не могу даровать тебе смерть. Я не могу оставить тебя у себя, я не могу продать тебя далеко. Это даст Пичаю явный повод для войны. И многие его поддержат. Я хочу мира. Поэтому верну тебя отцу.

— Говорит: он убьёт меня.

Очень хорошо. Парень способен воспринимать очевидное. Не виртуал детства: "Папа — самый сильный и добрый", а кусочек реала: нац.герой, обязан, вот в этих условиях, тихо и быстро уничтожить своего наследника. Или его самого — "срубают и бросают в огонь".

— Пичай — захочет, попытается, решит... сделать это. И сделает. Если ты дашь ему время. Время его жизни для организации твоей смерти.

Фактор времени. Почему никто об этом не вспоминает? События происходят не в пространстве, не в — "здесь", а в пространственно-временном континууме — "здесь и сейчас".

Вот он тупо смотрит на меня, дрожит всем телом, хлопает глазами, а подумать... Придётся объяснять.

— Вообрази: завтра я пошлю гонца к Пичаю с предложением о выкупе.

Сколько недоверчивой, трепещущей радости! Робкая надежда на чудо освобождения.

Жаль — мощная эмоция отключает логические способности. Хочется петь и танцевать. А не рассуждать и анализировать.

А теперь виден страх. Вдруг я передумаю? Или это уже ужас понимания смертельности встречи?

— Приедет ли за тобой сам Пичай или пришлёт кого-нибудь?

— Э... он говорит... да. У них есть тайный знак. Если гонец передаст его отцу — он приедет. Не сюда — выше по Оке есть место. Ты же не сделаешь ему ничего плохого?

Нет парнишка, я — ничего. Иначе начнётся война, а нам нужен мир. А вот ты...

— Я — не сделаю. Тебе придётся самому убить отца. Быстро. В первый же день. Иначе... он мудрый человек, он поймёт о тебе всё. Убить тайно. Чтобы стать законным наследником, новым инязором. Иначе тебя растерзают свои же.

Робкая радость сменяется паническим ужасом. Отвращением к самому себе. И пониманием безысходности.

"Делай что должно".

"Должно" — кому? Тебе? Например: убей своего великого и любимого отца? Иначе — он убьёт тебя.

Да за своего отца...! Он бы...! Готов жизнь отдать! Всегда!

В бою, на охоте, спасая родителя от врагов, от удара в спину... Но умереть тайно, от своих же, по его же приказу... Это...

Это — подлость!

Подлость кумира? Кумир — подлец?! Де-кумиризация?

"А батяня-то у меня того — псина бешеная. Я для него — всей душой! А он...".

Не потому, что вы такие, виноватые или невинные, плохие или хорошие, а потому, что есть общественное мнение, набор ценностей и стереотипов. Этика вот этого племени, размером в несколько десятков тысяч душ, вот этой эпохи, продолжительностью в несколько десятков лет. Через 70 лет придёт Батый, многие умрут, многое изменится, но вот пока...

Твоя смерть — цена его власти, его смерть — цена твоей жизни.

— Я помогу тебе. Я дам тебе снадобье. И — верного слугу. Вон его — Саморода. Никто из твоего народа не надёжен, не сохранит твою тайну. Самород будет верным. Слушай его советов. Тогда ты будешь жить. Тогда ты станешь властителем и героем. О тебе сложат песни и былины. Иначе... сдохнешь и сгниёшь. В боли и безвестности.

Явного ответа нет. Я отправляю Вечкензу мыться. Мы с Самородом рассматриваем через открытую дверь мыльни, как парень с остановившимися пустыми глазами, тупо водит по себе ненамыленной мочалкой. Пытаясь смыть с себя следы и запахи. И не понимает что он делает.

— Самород, выпей-ка.

— С чего это?!

— Когда я прошу — делай.

Мужик недоуменно хмыкает, смотрит на маленький стаканчик в своей здоровенной лапище, запрокидывает стопарик в горло.

— Крепкая, зараза.

— Это, Самород, "хвост оленя". Настойка. Мара делает. Повышает выносливость и сообразительность, защищает от болей в спине и в почках, помогает не подхватить заразу. А главное: стоять у тебя будет. Как у волка на морозе. Лучше, чем от оленьих пантов. Вот тебе вся корчажка. На будущее. И вторая — с маслицем. Потому что ты, с этой минуты, при нём постоянно. Нянькой, сторожем, полюбовником. Накормить, одеть, утереть... Присмотреть, чтобы руки на себя не наложил, чтобы ноги были сухие... Он должен просыпаться и засыпать, со словами прославления меня, своего господина, на устах. И с твоим удом — кнутом господским — в заднице. Каждый день.

— Ыгыкх... Дык я ж... Оно ж мне... Не-не-не...! У меня ж жена!

— Не некай. Ты взялся служить мне. Присягнул. Исполняй службу. Мне тоже многое не нравится. Но дело-то делать надо. Если поганые соберутся, да всем скопом навалятся... Тут никого живого не останется. Тебе людей наших — не жалко? Ведь пожгут-вырежут. Тебе что краше: свой уд в этом... в этой дырке пополоскать, или могилы рядками по пепелищу копать? Так что своё хочу-нехочу... засунь в задницу. Хоть — в свою, хоть — в его. А жена твоя... Мадина — умная женщина. Здесь поживёт. Сделаешь дело — и с ней ничего не случится.

"Нет лучшего лекарства для человека, чем человек же" — давняя мудрость.

Самород будет "лечить" Вечкензу, "принц" — "вылечит от нац.героизма" своего папашу.

Появившийся из мыльни голый, скрючившийся Вечкенза дрожал от свежего воздуха. Самород, зло глядя мне в глаза, ухватил поводок от ошейника раба, несколько раз подёргал, пытаясь выразить обуявшие его эмоции. И поволок парня в пустую келию. Ставшую им обоим жильём на несколько последующих недель. Откуда вскоре донеслись характерные звуки и ахи.

Правильно приготовленная настойка из хвоста оленя — мощное и быстродействующее средство.

Николай отправил свою лодейную команду в поход на Унжу, чтобы не болтали лишнего, а сам начал принимать выкуп от Пичая.

Это было... фантастически! Мы перекрыли все наши потребности в скоте! Ещё порадовали эрзянский мёд, воск, пушнина... И — тёплая зимняя одежда!

Три первые вещи превратили Всеволжск в главный региональный рынок основных экспортных товаров. С этого момента я мог начинать серьёзную игру с купцами, устанавливать свои правила, свою монополию. Не только "фокусами", как было с Булгарским караваном, но и просто товарными объёмами.

Зимняя одежда и обувь сняли панику, которая охватывала меня при мысли о будущей зиме. При воспоминаниях о мучениях зимы прошедшей. Эта была большая проблема: большинство новосёлов приходила ко мне "голыми". Очень немногие тащили с собой тулупы и тёплые сапоги. А собственного производства у нас пока не было.

Пичай вытряс свои запасы. А не запрашиваемое мною — "злато-серебро, жемчуга-яхонты, халаты шелковые, чаши серебряные..." — продал соседям в обмен на скот и другие, требуемые нами, товары.

Ещё, пользуясь своим авторитетом, он у очень многих кудатей набрал в долг.

Со слов Вечкензы мы имели представление о том, чего и сколько можно получить у эрзя и, не ставя невыполнимых требований, хотели "всё возможное".

Пичай не мог отказать: не выкупить сына — "потерять лицо". Соседи, соратники ему бы этого не простили:

— Не тот инязор пошёл. Загордился. Об людях думать перестал. Если уж он сынка своего любимого Зверю Лютому на съедение бросил — что ему мы?

Если бы Вечкенза умер или был убит у меня — инязор поднял бы эрзя. Ради всем понятной кровной мести, он выжег бы Всеволжск. Как сжигают медведя, напавшего на охотника.

Он поступил бы так же, если бы узнал о моём сговоре с Куджой.

Мы старательно "наводили тень на плетень": подробности обнаружения Вечкензы, место, уплаченная сумма... Ничего, кроме факта: он — есть. Это вызывало подозрения, но... Кроме меня и Николая никто не знал о Кудже. Те, кто ходил туда — были для Пичая недосягаемы. Единственное, видимое со стороны, звучало так:

— Ходили торговать на Мокшу. Там и сыскали. А как привезли — Воевода опознал. И, памятуя о дружбе и приязни, явленных Пичаем, решил сына ему вернуть.

Понятно, что отсутствие подробностей Пичая тревожило, он собирался послать людей, дабы узнать точно — кто украл его сына. Уверен — через пару-тройку месяцев он бы разобрался в ситуации.

Время...

Пичай шёл к большой войне — такова логика становления государства. Он был к этому готов. Морально, материально. Он готовил к этому свой народ. Начали-то ещё много лет назад проповедники эмира. Но...

Бряхимов не развеял надежд. Просто надо делать самим, не надеяться на предавших нас на полчище пришлых, булгар.

Мудрый Пичай скрывал свои планы от меня. Но моя "чуйка" оказалась права: меня показывали азорам.