Зверь лютый. Книга 15. Стрелка

* * *

Мирный пейзаж, освещаемый заходящим солнцем "угол" — поворот русла Волги, от чего и название города пошло, действовал умиротворяюще. Красиво. Где-то здесь родственник Святой княгини Ольги — Ян Плесковитич основал город, а точнее — прибрал ранее существовавшее городище. Угличе поле.

То, что этот город — "поле", долго говорили. Да и местность здесь... непривычно для меня ровная. Холмы-то не над берегом, а много дальше.

Как-то майским вечерком пришлось мне на тех холмах собак погонять: мы с женой и приятелями искали церковь с "Неупиваемой Чашей". Почему в Угличе? — А почему нет? Подруга жены решила, что мужу — уже пора. Прикладываться к иконе, а не к чему покрепче.

Вообще-то, икона в Серпухове. Но нам с приятелем было уже всё равно. Чего с бабами спорить? — Пошли, ща найдём.

Был здесь Ян Плесковитич, ещё в 19 веке часть местности называли Яново поле, были, лет 200 назад, викинги, "скандинавская феодализирующаяся знать", разрушали городок Изя Блескучий с Ростиком Смоленским. Дотла сожжёт Батый, выжгут тверские князья. Ещё один Ян — Сапега — в Смутное время убьёт здесь 40 тысяч местных жителей...

Нормальная русская история. Так с чего ж мне так муторно на душе?

* * *

Вечерние сумерки густели, переходили в ночь, лагерь постепенно затихал. Костры уже погасали, воины похрапывали, изредка вскрикивая от ночных кошмаров, вызванных напряжением дневной работы.

За эти несколько дней войско втянулось в режим, слабые — заболели, остальные — приспособились. Усиленная рыбно-мясная диета — очень этому поспособствовала.

Но, как пишет Энгельгардт:

"Харч хороший — сам работать не заставит... Если нет выгоды более сработать, если работаешь не на себя, если не работаешь вольно, если работу сам учесть не можешь, то и не заставишь себя более сделать, — всё будешь прилениваться, приберегать себя, в жир пойдешь, отъедаться станешь".

У нас — работа "не на себя". Гребём все вровень — какая тут "вольная работа"? Вот воины и "прилениваются", ориентируются на слабейшего: "как бы не перетрудиться".

Один я, как дурак...

Да как же мне эта "Святая Русь"... всё время — в поперёк! Я весло рву, мышцу набираю. Мне же в бой скоро идти! Супостата-то надо посильнее ударить. А эти... отъедаются.

Это ещё хорошо, что мне в пару, на другом борту, Сухан сидит: хоть лодейку не разворачиваю.

Если я правильно понимаю, то такие сытые мужички скоро начнут изливать свою накопившуюся энергию... разными доступными им способами. Преимущественно двумя: морды бить и залазить. Или — на баб, или — друг на друга. А какие здесь могут быть другие физкультурные развлечения? Управлять рационами начальство не может — централизованного снабжения нет. Брома в каждый котёл — нету. Разве что, поднимет скорость движения каравана. Ударим физухой по гормонам? Греблей — по е...ле? Мда...

Чего я дёргаюсь? Не моя забота: начальство опытное, оно — знает. А я пока лучше по леску побегаю.

Мы с Суханом чуть пробежались, выскочили за край лагеря к посаду.

Тут, в уже наступившей темноте, на дороге, обнаружилась группа из "трёх богатырей". Очень сообразительных: чувствуется, что "сообразили на троих" немелко. Пешие: три головы и ни одного хвоста.

— Сто! Стоят!

Так, один из них — нурман. И по говору, и по габаритам: даже в темноте видно. Другой, с другого края, быстренько залопотал. Сначала по-ихнему, потом — видать слов не хватило, перешёл на русский:

— Этот... тот самый...

— Касте!

Не понял. Это он про кастинг?

Понял — "бросай": не дожидаясь реакции напарника, нурман скинул с плеча руку среднего, отчего тот завалился в дорожную грязь, сделал шаг ко мне, наклонился с высоты своего роста и, вглядываясь мне в лицо произнёс:

— Вил комме морген. Завтра. Асс гуд. Ты есть дев... девак. Ха-ха-ха!

Заржал, обдал меня густым хмельным духом, хлопнул по плечу, так что я чуть не улетел в придорожную канаву, и ушёл. Второй, тот самый сеунчей, который к нам прибегал вечером, мелко подхихикивая помчался за ним следом. Сходу всунулся нурману под руку к боку, взвизгнул, видимо, от щипка. И оба силуэта чему-то радостно посмеиваясь, потопали в сторону посада.

И что это было? И, кстати, а что это у нас под ногами валяется?

Под ногами у нас валялся Лазарь. Он был вдребезги пьян, без пояса и кафтана. Зато — в шапке. Шапка была мокрая и надета так сильно, что стащить её удалось только двумя руками.

Мои манипуляции дали положительный результат: мой командир начал блевать. Но — нечем. По-издавав задушевных — из самого задушевья — звуков, парень на мгновение открыл глаза и жалобно произнёс:

— Ва... Ваня... Мне... плохо...

Какая неожиданная мысль! Прямо-таки — разгул интеллекта и пик гениальности!

Вот скажите мне: на хрена было вляпываться в "Святую Русь"?! Чтобы снова растаскивать по домам упившуюся молодёжь?! Мне что, в своём времени этого удовольствия мало досталось?! Нормальный же парень, несколько идеалистический, чересчур восторженный, и вот: как свинья. До поросячьего визга. Вот же... ещё и обделался. Штаны насквозь мокрые.

Таскать усравшихся аборигенов, устраивать промывание желудков... И это — жизнь попаданца?! Не знаю, как в других странах-эпохах, а на "Святой Руси" всякий прогресс — с привкусом спиртного и дерьма... Калище-пьянище-блюющее... А ведь есть же чудаки, которые об этом мечтают! Я имею в виду попадизм, а не то, что вы подумали.

Стоп. Третий запах. Запах крови.

Мы с Суханом уже оттащили Лазаря с дороги по направлению к лагерю. Теперь я достал свою верную "зиппу".

Штаны у Лазаря сзади — чёрного цвета.

Можно, конечно, скривить морду: "фи, понос — это так не эстетично, не гламурно!". Что "да" — то "да". Гламуром здесь не пахнет. Здесь пахнет... войной здесь пахнет. Несчастьем. Вином, дерьмом и кровью. Вот же...

Я настолько растерялся, что не сообразил испугаться. Уж очень всё происходящее не соответствовало... героическому походу русского воинства за веру православную. Полез посмотреть. Сдёрнул с Лазаря штаны, задрал рубаху, при дрожащем свете "зиппы" попытался найти ранение.

Я уже как-то говорил: просвет бедренный артерии таков, что я ничего сделать не успею. Есть куча других точек, где я тоже... Господи, одного проникающего в живот...! Да не хирург я! Я не умею, я не знаю...!

Стоп. Вот это я знаю. Прополоскав в придорожной луже собственную косынку, я потихоньку стирал с тела Лазаря... всякую лишнюю грязь. Да, у него было расслабление кишечника.

На фоне повреждённого, кровоточащего ануса.

Ну, здрасьте...!

Так, эмоции — после.

Глава 317

В лагере должна ещё быть тёплая вода, а у меня в хотулях — "тревожный чемоданчик" от Мары. Чего-то она эффективное сделала из того лишайника, который туберкулёзную палочку убивает.

По нашему, по рабоче-крестьянскому: промыть, остановить кровь, прижечь, смазать потёртости и царапины. Успокаивающее внутрь... при таком отравлении и повреждении промывания нормально не сделать...

Ну на хрена мне такие... заботы?!

Мы потащили чуть мычащего Лазаря к нашему костру, к нашему стягу.

Забавно, уже вбито до автоматизма: раненых — под знамя, потом разберёмся. Как у Наполеона в Египетском походе: больных, ослов и ученых — в середину. УчЁных или учЕнных — какие есть. С ослами... и так понятно.

На подходе нас заметил едва ли не единственный не спавший — Резан. Подскочил, послушал мои, в двух словах, объяснения, коротко бросил:

— К костру — нельзя. Давай тихо вон туда, за край лагеря.

— Свет нужен. Воды тёплой. И тряпок чистых.

— Сейчас принесу. Тихо тащите. Если спросят — просто перепил боярич. Без... что, как. Скоро луна выйдет — будет свет.

Мы послушно потащили беднягу в сторону темнеющего кустами берега Волги.

Лазарь — из самых молодых предводителей в караване, заслуг у него нет, родовитости — тоже. Поэтому нашу хоругвь становили у дальнего от княжеского стяга края лагеря, в растянувшейся вдоль берега цепочке лодок и костров.

Отошли от последней лодки на полсотни шагов, нашли на бережку ровное место, стянули с бедняги мокрое, стали умывать. Чем-чем?! Чем есть — холодной речной водой. В принципе... тоже кровоостанавливающее. А вот что-то серьёзное...

Зашивать раны я не умею. Я этого не умею! У меня нет даже нитки для этого! У меня иголка только портняжная! Я не умею! И не... не хочу!

Парень был никакой. Как размороженный кусок мяса. Такой... ляп-ляп. Только хрипло дышал сквозь зубы. Трезвый бы тут... вопил и в судорогах бился, а пьяный... У них свой бог.

Резан притащил нужное, включая тулуп, но исключая воду. Сам всё принёс, один. Я приступил к... к омовению и умаслению тела своего командира. Снаружи, вроде бы, серьёзных ран нет. А внутри? А посмотреть чем? По количеству вытекающей крови?

— Слышь, Резан, а чего ты тёплой воды не принёс?

— А на что? Кровь лучше холодной водой отстирывать.

— Мать... Я что здесь?! В прачки нанялся?! Я стирать ничего не собираюсь!

— Э... руки были заняты, взять некуда.

— Так кого бы из людей припряг. У боярича такая... хрень, могли бы и на помощь прибежать.

— Ты, боярич... тут дело такое... Ты про это не болтай. И слуге своему заповедай крепко-накрепко. Чтобы ни-ни.

— С чего это такая секретность?

— В народе говорят: "Кого е...ут — тот сам е...ать не может".

Забавно: первый раз я услыхал эту народную мудрость в 21 веке от одной очень известной режиссёрши. Как пример отношения к ней окружающих в начале её карьеры. Карьера у неё удалась и тон мог бы быть издевательский. Но она говорила, что это правильное правило. Просто из каждого правила бывают исключения.

Размышление над этой народной мудростью позволило мне сформулировать гипотезу о причинах странного исхода одного судьбоносного столкновения двух княжеских дружин в реальной истории Руси следующего десятилетия. И, через пять лет, озвучить своё предположение в моей, альтернативной, истории. "Озвучить" — одному из участников того боестолкновения и персонажа русской былины. Что заставило его выслушивать меня, хоть и с зубовным скрежетом, но — со вниманием. А дальше... Многие наши славы от сего произошли. Но главное: княжеские крамолы да усобицы на "Святой Руси" — задавил на корню. В то время сиё было наиглавнейшее. Не услыхал бы нынче — не додумался бы после.

Горький всхлип Лазаря показал, что пациент пребывает в сознании и чрезвычайно удручён озвученной перспективой.

— Ежели в войске про такое узнают — нашим прохода не будет, засмеют-запинают. Да и в хоругви... не будут они слушаться, склока начнётся. А то к другим боярам перебегут.

— Я не щегол, чтобы песни петь. А Сухан и вовсе молчит. Если кто и разболтает — только ты сам. Ты лучше скажи: что это такое случилось?

Мы уже умыли Лазаря, переодели и переобули в сухое и чистое. Только штаны не надевали, оставив пострадавшую часть тела на свежем воздухе. Я хотел понять — так есть внутреннее кровотечение или нет?

Положили на бочок, чистую тряпочку с Мараниной мазью... Надо бы ещё что-то успокаивающее наружно. У него на шее содрана кожа по кругу. Петля пеньковая, ошейник жёсткий, дырка дощатая...?

— Дурни вы. Молодые да глупые. Кажный вечер намываетесь. Были бы как все, в поту да в грязи — никто б и не глянул. А так... чистенькие-беленькие-молоденькие... задницы полощут... поджидают-тоскуют-напрашиваются... Ну, напросились. А ты ещё шутки шутить над нурманами удумал. Насчёт драконов. Да ещё перед князем с боярами. Вот тот... хрен белесый... Его Эриком кличут... Ему ж деваться некуда! Он же честь свою уронил! Да и не только свою, а их всехнюю! Наши же теперя у кажного выспрашивают: а ты, мил человек, не дракон? А что ж так? Зубки кривеньки али ручки слабеньки? Нынче этому Эрику одна дорога: над вами... восторжествовать. Э-эх... пойдёт слух, как пить дать, пойдёт. Сивые дылды эти — обязательно растрезвонят. Хоть бросай поход да беги домой. Или этого — к маменьке под подол, а хоругвь — под другого боярина? В "пристебаях" ходить? В бою — всех в первую линию... За славой охотников... на наших костях-то...

— Погоди. А как же князь? Это же преступление, содомитский грех. Князь должен наказать этого Эрика!

— Вот же дурни, вот же ж олухи царя небесного! Ты глянь закон! Хоть "Правду Русскую", хоть "Устав Церковный". Нету там казни за мужеложство. Нетути! Епископы да игумены своей властью — своих, духовных, казнят. А для мирян казни нету! Да и не пойдёт князь против гридней. Ему-то шутка твоя... Да не в ней дело! То его гридней все наши земские... и слова поперёк сказать боялися! А теперя... подхихикивают. А они ж — его люди! Нет страха перед слугами — не будет страха и перед господином.

"Не судите по слугам о господах их" — сказано в Писании. Глупость сказана. "Русская Правда" постоянно возлагает ответственность за преступления холопов на их хозяев. И наоборот: возвеличиваются княжьи гридни, возвеличивается и их предводитель — князь.

Как всё это... забавно. Помыться после трудового дня — "напрашиваться". Упомянуть "дракона" — смертельно обидеть. Да ещё "шьют" разрушение "вертикали власти", подрыв основ и оскорбление органов. Гос.измена, однако.

Расформирование подразделения из-за... случая с командиром? Предки мои, а вы, случаем, мозгой не стронувши?

Факеншит! Сам дурак! Весь феодализм — на личной преданности! С чего Дмитрий Донской из-под знамени сбежал, боярина Бренка в своих доспехах на смерть оставил? — А чтоб все свои знали: государя не убили, живой он. Тут где-то стоит-бегает.

Стоило Харальду Суровому, последнему из викингов, получить стрелу в горло в конце уже выигранной битвы при Стамфорд-Бридже 25 сентября 1066 года, как сражение было проиграно.

Аналогичных примеров в истории множество. Смерть сюзерена освобождает от присяги ему, и войско немедленно разбегается. Уникальное исключение — битва на Косовом поле. Милош Обелич убил султана, но турки не успели разбежаться: наследник — Баязет — был здесь же и сумел остановить бегство.

Целые государства, типа Великой Бургундии, растаскиваются за пару месяцев после смерти государя вчерашними, вполне лояльными государю, вассалами.

"Служили делу, а не лицам" — это из историй про дерьмократию и либерастию. Здесь взводом командует не лейтенант, а конкретный Иванов. Убили Иванова — всё. Присланный Петров — нам никто и звать никак. Вот ежели он нам понравится, ежели мы ему присягнём... Начальству проще распихать таких людей по другим подразделениям.

Сюзерена — сняли, его люди — ничьи. "Преданых" — в приданные, в "пристебаи". К кухне — последними, в бой — первыми.

Осознание повсеместности "культа личности" в феодализме, отсутствие в здешних управляющих структурах подготовленных резервов на замещение, "построенных в затылок", а то и прямое уничтожение государями своих потенциальных преемников, тяжёлые формы дезорганизации, вплоть до длительных династических войн, возникающие в подобном образом управляемых обществах, просто навязывали "личный террор" в отношении сюзеренов.