Зверь лютый. Книга 15. Стрелка

У неё хорошо получались ямочки на щёчках в тот момент, когда, при обратном ходе, возникает разрежение. Остальное... "учиться, учиться и ещё раз учиться". Как завещал великий Ленин комсомольцам и комсомолкам.

Шум за спиной привлёк моё внимание. В десятке шагов, с обрывчика, которым ограничивается пляж, на нас смотрели четыре пары глаз: Сухан, Резан и пара костровых. Ребятишки, явно, пребывают в недоумении.

Пришлось встать, поднимаю девку за голову, развернуться боком и, сдвинув полу кафтана, ознакомит аборигенов с "достижениями всего прогрессивного человечества рубежа третьего тысячелетия".

Вы пляшущих скелетов в лунную ночь на кладбище никогда не встречали? Когда встретите — у вас будет такой же вид, как у моих одностяжников. Я поманил их пальцем, но парни мгновенно исчезли за краем обрыва. Кажется, даже дышать там перестали. А Сухан с Резаном подошли к нам.

— Э... а не укусит?

— Баба, конечно, дура. Но не настолько. Снова с поленцами здороваться... — дурных нема. Попробовать хочешь? Оно полегче, чем как обычно. Только сперва подмыться надо.

Резан махнул уже снова торчащим над обрывом головам наших дежурных. Один из них, спотыкаясь на каждом шагу, поскольку не смотрел под ноги — взгляд оторвать не может, притащил котелок с нагретой водой.

Девка сперва задёргалась, заныла при появлении зрителей. Но я натянул ей поглубже на глаза шапку. И она успокоилась, как успокаивается нервная лошадь с закрытыми шорами.

Сухан и Резан занимались подготовительными личными гигиеническими процедурами, я комментировал свои и её движения, показывал различные варианты, как вдруг, поджидающий возврата котелка одностяжник, осмелился спросить нервно прерывающимся голоском:

— А... это... а мне... ну... можно?

Какая любознательная, интересующаяся, ищущая, открытая инновациям молодёжь растёт в нашей стране! Ну как можно отказать пытливой душе ребёнка?!

* * *

" — Бабушка, тебя опять на встречу ветеранов с пионерами приглашают. Ты пойдёшь?

— Нет, внучек. Устаю я от пионеров. Они все такие любознательные. Всё им расскажи, да покажи, да дай попробовать".

* * *

Поскольку вопрос усталости нашей "бабушки" никого не интересовал, то я озаботился другим:

— Можно. Но завтра серебра на курв городских не дам. Согласен?

— А? Ну... Да.

Тут я уже как раз... смог уступить место Резану. К моменту его завершения... или здесь правильнее — кончания? — концепция эффективного применения наблюдаемого явления оформилась в моём мозгу:

— Резан, подымай потихоньку остальных. Пусть и другие тоже... приобщатся.

— А она того... не сдохнет? А Лазарь? Он знаешь чего скажет... и сделает...

— Сделает он одно — поумнеет. Процесс необратим, процесс пошёл. Пока он по бережку бегает да руками машет... Вернётся — поговорю. Дальше: поставь грамотного. Чтобы список вёл. Чтобы помытость проверял. Чтобы смотрел насчёт всяких насекомых. У кого есть — нафиг. И всякие язвочки, потёртости, покраснения, опухоли... И ещё — серебра я больше на баб давать не буду. Зато вот это — каждый день каждому.

— Вона оно чего... А поднимать их не надо — все уже, глянь: над обрывом торчат. Эй, вы там, ходи сюда!

Я полагаю сию историю из самых наиважнейших моих прогрессов. Ни основание городов или строительство мостов, ни разрушение царств или их создание, ни изобретение хоть бы каких вещей или материалов — с этим не сравнимы. Ибо те есть изменения лишь для относительно малой группы людей. Изменение же формы проявления основного инстинкта, самого что ни на есть базового и повсеместного, затрагивает повседневное поведение огромной человеческой массы. Тех бессчётных племён и народов, кои проживают под властью разных ответвлений авраамических и прочих скотоводческих религий. В которых всякое отклонение от единственного способа выражения основного инстинкта есть табу. Есть действо сатанинское и грех смертный.

Моя инновация, при всей кажущейся малости, была потрясением величайшим. Ибо — всехным. Не только святорусскими ратниками применяемое, но любого роду-племени-сословия-вероисповедания — доступное. Не навязанное, не указанное, но — добровольное.

Ни границы государств и вер, ни замкнутость общин или закрытость теремов — остановить его не могли. Начавшись здесь, в Ярославле, от подглядывания хоругвенных воев, мальчишек-отроков, распространилось оно по всему миру.

Сотрясая и потрясая его. Ломая и разгрызая туземную "нравственность" — систему ценностей и запретов, столь жестоко вбитую в аборигенов. Систему, в которой утопить жену с любовником, вбив предварительно в неё кол — правильно, прибежать по зову сюзерена, который бросит своим слугам на забаву, как тряпку щенкам — святое.

Мир-то и поныне трясёт. И дальше трясти будет. Каждый раз как новое поколение будет открывать для себя такое.

Как бы не злобились церковники, как бы не пугали казнями загробными, а пошло-покатилося волной высокой, расходясь во все стороны, новое умение человеческое. Не остановить уже. Называли его по-всякому — Ростовский обычай, Суздальский, Залесский... Ныне по всему миру говорят: "Русский поцелуй". Иные и учиться приезжают. Что тоже — к славе и богатству нашему.

А началось с того, что попало мне удобное место да время: войско на походе. Тут всякая новость быстро расходится. Как воины по местам своим вернулись — и там известно стало. В Пердуновке-то у меня не получилось, а тут в один миг разлетелось. Дальше, как я уже сказывал: водица гретая, печка белая... Это ещё так... минус-нулевой цикл. Не застройка Руси приличным жильём, а чуть-чуть... подготовка возможностей. Точнее: намёк насчёт потребностей.

Всякий прогрессизм, всякое изменение общества есть изменение правил, действующих в нём. Чем сильнее изменяется этот свод норм, чем более они фундаментальны, более связаны с базовыми инстинктами, тем сильнее изменение.

Иисус воздействовал на триаду инстинктов. Самосохранение: воскресив Лазаря, накормив тысячи несколькими хлебами, пообещав всем посмертие в блаженстве. Размножение: "Бог есть любовь". Социализация: "И последние станут первыми". Я, не отказываясь от опыта предшественников, добавил лишь чуток своего.

Коллеги-попандопулы! Научите аборигенов удовлетворять хоть какие их инстинкты по-новому, и они с восторгом воспримут любой ваш прогресс! Ибо всякая новизна удовлетворяет ещё и четвёртый человеческий инстинкт — любопытство.

И это — великая тайна великих пророков!

Мы чуть не пропустили Лазаря. Он появился вдруг у костра с одухотворённо-мечтательным выражением на лице.

— Я так хорошо прогулялся!

— Лазарь...

— Жаль, что ты не пошёл — там такая луна! Такая дорожка на воде...! Кажется, встал бы и пошёл бы по ней... в сказку чудесную... в края волшебные... А... а где люди?

— У лодки. Новожею... сношают.

Хорошо, что у него не было сабли на поясе, хорошо, что Афоня прибежал к нам с Суханом на помощь, хорошо, что наручники у меня всегда во внутреннем кармане кафтана...

— Убью...!!! Порву...!!! Зарежу...!!! Змей...! Ироды...! Изменники...!

— Когда вернёшься в разум — поговорим.

— У-у-у... сука-собака-сволочь-стерв... А-а-а... у-у-у...

Чисто для знатоков: "стерв" восходит к исконно-посконному названию внутренностей животных. Аналог требухи. В эту эпоху применяется как в женском, так и в мужском роде.

Наконец, он устал. Теперь от механики захвата стало возможным перейти к логике аргументов.

— Лазарь, ты собрался жениться. Значит, ты считаешь себя мужчиной. Так?

Как хорошо, что в "Святой Руси" нет однополых браков! Впрочем, русский язык насквозь пропитан "сексизмом": женится — только мужчина. Женщина — выходит замуж.

— Да! С-с-с...

— Мужчина отвечает за свои слова. Так?

Опять сегрегация по половом признакам. Фригидность, фертильность...? — А! Вспомнил! "Отвечать за базар" — маскулинность!

— Так! Отпусти!

— Несколько дней назад ты говорил мне: я для тебя всё сделаю, я — твой человек, весь. Было?

— Было-было! Отпусти!

— Ты отдал себя в мои руки. Ты отдал мне свою волю, свою судьбу. Сам.

— И?! И чего с того?!

— Я решил, что тебе не следует жениться на этой женщине. Такова моя воля. Тебе надлежит её исполнить. Если ты мужчина и отвечаешь за сказанное. А если ты не мужчина... То жениться тебе... тем более не следует.

Про отсутствие однополых и сексизм с дискриминацией, диффамацией и дивергенцией — я правильно сказал? — в слове "жениться" — я уже...

— П-почему?

— Потому что я так решил. Когда ты успокоишься, я перечислю доводы, приведшие меня к такому решению. Но это неважно. Для тебя важно, что я решил вот так. И ты обязан, по принятому на себя добровольному обязательству, моё решение исполнить.

Процесс осознания неприятной правоты собеседника проходит болезненно, многостадийно и нелинейно. Но мы старались не делать ему больно. Пришлось заварить остатки валерианы. Наконец, он... "вернулся в разум".

Хотя правильнее: настолько устал и отупел, что спросил:

— Объясни. Почему.

— Не судьба. Птички не женятся на рыбках.

— Э... Не... Не понял.

— Вот вы обвенчаетесь, вернёшься ты домой. Твоя мать, Рада...

— Она — дура! Курва старая! Ты же сам её...

— Цыц! Не смей говорить о матери плохо.

— Но ты же сам...!

— Это наше с ней дело. Но я никогда не говорил о ней неуважительно.

— Мне на неё наплевать!

— А на сестёр? Твои сёстры никогда не выйдут замуж.

— С чего это?!

— Ты — старший в роду, твоя жена — хозяйка в доме. Ни один нормальный род не пошлёт сватов на подворье, где хозяйкой — войсковая подстилка. Ты не можешь привести её за княжеский стол — вас вышибут. Ты потеряешь вотчину, шапку, честь... Вообще: ты не можешь взять в жёны простолюдинку. Ни одну. Это — обесчестить, унизить род. Дальше — ты не боярин. Твоя семья... все, каждый... — аналогично. Пожизненное изгнание с конфискацией — из самого благостного. Мучения, унижения, ранняя смерть — для всех твоих, для сестёр, для маленького брата... Просто потому, что — "Хочу жениться!". Сравни цену.

Я уже говорил, что отношение к неравным бракам на "Святой Руси", да и позднее — крайне отрицательное. Изгоняют не только бояр, но и князей. Хоть бы в основе такого брака лежало чудесное исцеление, обоюдное согласие, спасение от смерти... "Низя", табу.

Как редчайшее исключение — закончилось хорошо — можно глянуть "ПОВЕСТЬ О ЖИТИЕ НОВЫХ МУРОMCKИX СВЯТЫХ ЧУДОТВОРЦЕВ, БЛАГОВЕРНОГО, И ПРЕПОДОБНОГО, И ДОСТОЙНОГО ПОХВАЛЫ КНЯЗЯ ПЕТРА, НАРЕЧЕННОГО ВО ИНОЧЕСТВЕ ДАВИДОМ, И СУПРУГИ ЕГО, БЛАГОВЕРНОЙ, И ПРЕПОДОБНОЙ, И ДОСТОЙНОЙ ПОХВАЛЫ КНЯГИНИ ФЕВРОНИИ, НАРЕЧЕННОЙ ВО ИНОЧЕСТВЕ ЕФРОСИНИЕЙ, БЛАГОСЛОВИ, ОТЧЕ".

Девка совсем сбрендила, если пыталась навязать Лазарю "брачные узы". Да хотя бы просто согласилась на такое предложение! Или это из серии "торговый запрос"? В смысле: побольше попрошу — что-нибудь да получу. Просилась бы она в личные подстилки... может быть... Но для Лазаря... с его идеалистической правильностью... Торг с любимой...?! — Разврат и цинизм.

Он бы обиделся: в христианском идеале правильно только одно — трахать исключительно жену венчанную исключительно по скоромным дням.

— Я... я... я всё брошу! Я в леса уйду! С ней вдвоём!

— И оставишь сестёр и брата в нищете? В бесправии и бесчестии? Да и куда ты уйдёшь? В леса жить вдвоём? До первого прохожего ватажка. Потом обоим ошейники и на торг. А в скит... в келью монашескую — с бабой не пускают.

— Ы-ы-ы... Ива-а-ане... Чего же мне делать-то-о-о? Как жить-то-о-о...

— Как всегда. Делать что должно. Использовать возможное. Возлюбить имеющееся. Думать о хорошем. Следовать судьбе и стремиться к лучшему. Твоя судьба — судьба боярская, её — дырки ушкуйной.

— Но почему, Ваня?! Почему так... несправедливо-о-о...

— "Несправедливо"?! Судьба, предначертание, божий промысел... для них нет понятия "справедливость"! Эта женщина — родилась. Где тут "справедливость"?! Родилась в этой стране, в эту эпоху, в семье смердов, бабой... причём здесь "справедливость"?! Потом она выросла, и её выдали замуж. За одного из этих... пошехонцев. Нормальный муж, нормальная семья. Которая забыла, что православное воинство надо обходить десятой дорогой. Не за версту, а так, чтобы и увидеть не могли. Её увидели, выкрали, поимели. От неё ничего не зависело. Судьба, воля божья... "Справедливость"... Единственная справедливость здесь — я! Остановил... "уделывание штук деревами". А то бы ей... "страх вбили" по самые... гланды. И что в благодарность?! Она попыталась "оседлать" тебя. Потому что ты — командир, потому что молодой и глупый. Стандартное женское решение: заманить начальственный уд в потаёнку, чтобы крутить яйца и мозгИ. И тебе, и остальным. Это — единственное её собственное решение, собственное деяние. Так в чём несправедливость?! В том, что я помешал тебе разрушить собственную жизнь, втоптать в грязь твоё семейство, превратить в посмешище твою хоругвь?! И тем угробить и этих мальчишек, и самого себя на поле боя?! Или в том, что, помятуя о её побитом состоянии, показал парням наименее болезненный для неё способ?

— Ы-ы-ы...

Вот и поговорили.

* * *

Справедливости он захотел... В этом мире... Так, просто из историй моего приятеля:

"Худо-бедно отслужил почти до дембеля. Служу себе не тужу, прям на атомной станции. В Чернобыле, однако.

Тут прибегает дозиметрист и кричит:

— У нас приборы на крыше блока "А" зашкаливают на всех пределах!

Я пошел. Поднялся на крышу. Там рота бойцов сидит — ждет моего решения.

— Показывай, — говорю.

Показывает. Фон высокий, но до зашкаливания далеко. Раздал работу, ушел. Но куратору с АЭС доложил.

Куратор на следующий день:

— Тут такое дело. По поводу зашкаливания. В то время какие-то работы на реакторе проводились. То ли ТВЭЛы меняли, то ли еще чего. Так что зашкаливать могло....

Вот тебе и "9-я рота". Без единого выстрела. Всех. Домой они, конечно, поехали. Каждый в свой срок. И доехали. Наверное.

А подвиг мы уже с другой ротой совершали".

И в чём вина тех воинов? В том, что приказ исполняли, присяге следовали? Просто... не в то время, не в том месте, слишком продолжительно...

* * *

Поутру личный состав оправился в город на молебен. Но — только в церковь. На чём я сэкономил "четыре коровы" — сорок ногат. Цены здесь... — городские.

Потом, под ярким солнцем на переливающуюся и отблескивающую гладь Волги вышли новгородские ушкуи и пара ярославских ладей сходной постройки, подняли мачты, распустили свои прямые белые паруса... Будто гуси-лебеди...

Приняли лёгкий ветерок... Пошли-побежали... Вниз по Волге-матушке. Красота!

Слух был: булгар у Городца видали. Сбегают-погоняют. По дороге — пополнения соберут, к Бряхимову явятся уже силой.

Вслед за ними вывалились в Волгу и купеческие лодейки. Часть из тех, что с нами пришли, местных добавилось. Если у эмира есть здесь соглядатай — спешно погонит весточку: "русские идут!".