Зверь лютый. Книга 15. Стрелка

Вот! Вот до чего довела меня "Святая Русь"! До полного извращения и подавления естественнейших желаний и устремлений! Как я изменился! Как я поплохел и похудел! А всё — предки! Со своими всякими... "Русскими Правдами"!

Я совершил воинское преступление: убил трёх боевых соратников. Что они — гады, и сами на меня напали... Свидетелей нет, подтвердить некому. Девка эта... она ничего не видела. А если начнёт рассказывать... лучше не надо.

— Ты кто?

Она так и не смогла нормально разлепить слипшиеся ресницы, залитые кровью новгородского мальчишки, и просто негромко заныла. Подрагивая торчащими кверху сосками небольших круглых грудей, трясясь нежной кожей юного животика, в пупочке которого плескалось небольшое озерцо ещё не успевшей свернуться подростковой крови, неуверенно елозила пятками, пытаясь сдвинуть, наконец, широко раздвинутые ляжки.

Зрелище...

Тут самый первый чудак резко захрипел, стал выгибаться, поёрзал по травке и... и успокоился.

Ты ж уже зарезанный! Чего суетишься?

Дошло. Хоть и с задержкой.

Заново осмотрев доставшийся мне... трофей, я понял — или дорезать, или отмывать. Уж больно она грязная. Отчего скинул с чресел своих завязанную рубаху.

Девка всё сразу поняла. Ещё бы не понять! И заново раскинула коленки.

Поняла. Но — по-своему.

В своей неправильности понимания она пребывала и дальше: пока я переворачивал её на живот и вздёргивал, за связанные локти, на ноги. Только когда потащил вниз по овражку к реке, она удивилась. Но в таком виде... Факеншит! Совершенно непригодна к употреблению! Вся грязная и липкая!

Узкую полосу пляжа проскочили бегом. И присели в воде.

По Волге ещё происходило интенсивное движение. Хотя пробок, как пару часов назад, уже не было. Несколько лодочек старательно угрёбывали вниз, определить их воинскую принадлежность я затруднился.

Слева за мысом что-то дымило. От мыса по пляжу валялось барахло и несколько человеческих фигур. Неподвижных. Штатско-мусульманского вида — в неподпоясанных халатах.

Я выдернул из воды за косы бьющуюся у меня в руке, захлебнувшуюся от полоскания, девкину голову, набрал с мелководья песок и начал оттирать измазюканную мордашку, поглядывая на поднимающийся из-за мыса дымок.

Похоже, ушкуи догнали какую-то лоханку эмира. Прижали к берегу и запалили. Пассажиры попрыгали в воду и побежали по бережку. Ушкуйники дорезали экипаж и, частью занялись грабежом багажа, частью — отправились ловить живой груз. Для превращения в товар типа "полон".

На "Святой Руси" человека ценят: его можно продать.

Эта троица покойников увлеклась и далеко отошла. Но искать их будут. Надо сваливать.

Я нервно размышлял о путях уклонения от наказания за совершённое мною тройное убийство. Механически вращая и поворачивая эту сопливку, отдраивая и начищая её речным песочком. Школа оружейной смоленского князя никуда не делась: как только мозги заняты — сразу руки сами тянутся чего-нибудь надраить.

Как вдруг поток повизгиваний — всё-таки, синяков и ссадин у неё немало — сменилось более глубоким дыханием.

Пока я полировал ей спинку с песочком, она начала характерно прогибаться и прижиматься ягодицами к... к моему "очень хор-р-рошему приятелю"!

Однако...! Ну, живуча! Её чуть не утопили, спутницу — убили, саму — избили, изнасиловали, а она... ещё напрашивается!

Хотя тут чисто инстинкт выживания. "Мужчина платит браком за секс, а женщина — сексом за брак". Здесь: за надежду дышать ещё и завтра.

Холодная вода прекрасно остужает не только горячие головы, но и головки. "Приходи — третьим будешь" — меня не очень... Да и вообще — дура. Открытое место, зона боевых действий, явится вдруг какой-нибудь... Вот ежели в каком укрытии...

Выволок из воды, перебежками по открытому, снова полянка в овражке. Из её прежней одежды — одни ошмётки. А ткань-то тонкая, недешёвая. Девка из непростых. Стоит, дрожит. Тряпьём вытер, туфли ей надел — всё равно трусится. Халат покойной толстухи сверху — как мешок. С головой, в три оборота.

Какой-то поясок... шёлковый? Поводком на шею. Бегом в гору: здесь оставаться нельзя.

Мы отскочили с полверсты от берега в гору, когда она захрипела и упала. Всё — выдохлась. Дышит с всхрипом, взахлёб. Аж корёжит бедняжку. Я сдёрнул с неё халат, чтобы чуть остыла, но она никак не могла продышаться.

Только когда взял за горло — вздохнула глубоко, глаза закрыла и затихла. Под моими руками. По всему телу. Дрожащему от едва сдерживаемого желания дышать. И — страха. Страха дышать без разрешения. Ожидая в тревоге. Моих действий и своей боли. Моей воли. На себе. Горяченькой. Пропотевшей. Влажной. Спереди и сзади. Снаружи и изнутри. Готовой ко всему. Согласной со всем. Везде. Лишь бы не били. Или — били, но — не сильно. Или — сильно, но — не насмерть. Молчит. Подставляется. Предлагается. Чувствует. Как я её...

Вот это ей понятно: самец, хозяин осматривает новую игрушку. Несколько жестковато. Но это — неважно! Важно — понравиться!

Понравится игрушка владельцу — будет игрушка жить. Может, и проявить себя позволят. Угодишь — может быть, как-нибудь потом... чего-нибудь сладкого-вкусного, дорогого-красивого... Но сначала — просто попасть. К хозяину. Который предыдущих хозяев убил. Который может защитить. Приглянуться, подольститься, отдаться, зацепиться, стать принадлежностью, массажным ковриком, постельной грелкой, частью обихода, тапочки приносить... Тогда игрушку не сломают, не выкинут на помойку.

Я чуть дёрнул её на себя, она умело упала передо мной на колени.

"Умело"... В меня это Саввушка в Киеве вбивал, могу оценить профессиональный уровень проявления этого навыка.

Качающаяся перед её лицом "кобра"... "кобёр"...

Зрелище... не вгоняет её в ступор — визуально знакома...

Ещё не веря себе, боясь ошибиться в понимании моих намерений и быть наказанной за ошибку, потянулась, готовая в любую секунду отшатнуться, отодвинуться... или быть обруганной, отшвырнутой ударом, пинком... дрожа нервно облизываемыми губами, прикоснулась, чуть обхватила... дёргая лицом, уголками рта, подышала, согревая неровным, жарким, влажным дыханием... своим выдохом, собственным духом, душой... уже внутри себя... коротко, будто случайно, будто невзначай прижалась языком... провела, будто ощупывая, будто удивляясь диковинке...

Пришлось надавить на затылок. Давай-ка, детка, по-простому, без игр и прелюдий, по-настоящему, на всю глубину. С захлёбом и проглотом. У меня, конечно, не пчёлкин хоботок с 7.2 мм в самом длинном кавказском варианте, ну так и здесь — не тычинки.

Она не пыталась сопротивляться, иметь собственное мнение, рассуждать о предпочтениях и пожеланиях. Старалась, всей своей трепещущей душой, уловить и предвосхитить любые мои намерения. И немедленно исполнить, угодить.

Похоже, что для неё такая, несколько резковатая техника, была новой, но какой-то бэкграунд имелся.

Главное — у неё было желание. Острое желание доказать свою ценность.

Если у "орудия говорящего" есть потребительская ценность, то... "орудие" имеет шанс остаться целой. А уж в чужом краю... эти страшные гяуры.... эти дикие русские...

Проще: жить — хочется. "Хочешь жить — умей вертеться". Хочешь хорошо жить — умей "вертеться"... изощрённо.

А уж навык подстраиваться под желания господина... угадывать его поползновения... "Это ж не трудно! Мужчины — такие примитивные и однообразные!"... видимо, воспитывали с детства. Как неотъемлемый элемент "правильной" женщины.

В какой-то момент она закашлялась, захлебнулась. Пришлось дать отдышаться, милостиво простить неловкость и неумелость и, не давая ей затягивать испуганно-виноватую улыбку — "продолжить с той же цифры" — с корня языка, гланд и далее.

Я-то думал, что после сегодняшней суеты и нервотрёпки, после первого в моей жизни настоящего воинского боя... Но девка хорошо попадала. "В такт, в тон и в размер". И получилось очень даже... вполне.

Она пыталась отдышаться, а я присел рядом и, наконец, поинтересовался:

— Аденуз недир? (Как твоё имя?)

— Ой. Сахиби келиме степ союгунцилари билир?! (Хозяин знает слова степных разбойников?!)

"Степные разбойники"... мда... какой именно народ имеется ввиду: кыпчаки, печенеги, торки? По моему корявому произношению определить конкретное наречие...

Интересно: она понимает тюркские диалекты, но, явно, для неё — не родной.

— Измим Ану. Бен буюук бе санли Эмир Беюаз Булгаристан севгилим цариюеси вар. (Моё имя — Ану. Я любимая наложница Великого и блистательного эмира Белой Булгарии)

Врёт. Цену себе набивает. А может и нет. В смысле: не врёт.

— Была. Была наложницей эмира. Э... Олду. Цариюе олду.

— Бен генсим. Бен гузел бир юуз бе вуцут вар. Бен динленмек — Егер алтин бир суру ичин бени сатабилирсиниз. (Я молода. У меня красивое лицо и тело. Если я отдохну — ты сможешь продать меня за много золота).

Цинично, прагматично, реалистично. Красивое молодое мясо можно выгодно продать. Выгодно — себе, выгодно — ей.

Заплатить "много золота" может только богатый человек. С богатым и хорошим домом. Где "игрушке" будет сытнее и теплее.

Она аккуратно вытерла пальчиком уголки губ, искоса разглядывая меня. Прямой взгляд на господина недопустим. Но... про периферийное зрение у женщин я уже...

Несколько раз недоуменно переводила взгляд с крестика на моей груди на моего опавшего "приятеля" и обратно.

— И — ит вар! Сен — гизли муслуман! Сен суннет гизлемек зарунда! Бана юардим ет ве сана юардим едецегиз! Куртар бени! Эмир готур, ве о сизи одуллендиресектир! Сен зенгир бие еве, алтин бир суру, алтар ве цариуелек, цок олацак! (Я — поняла! Ты — тайный мусульманин! Тебе приходится скрывать обрезание! Помоги мне и я помогу тебе! Спаси меня! Отведи меня к эмиру и он наградит тебя! У тебя будет богатый дом, много золота, много коней и наложниц!)

Что за жизнь?! Едва разложишь женщину — она сразу разворачивает... блестящие перспективы. Прошлый раз это делала Рада в Твери. До того — княжна в Смоленске. Теперь эта... "жертва многопользовательского режима".

Стоит дотащить её до Великого Булгара, и я сразу стану богачом и вельможей. Меня признают единоверным, единокровным, благородным и особо близким. "Потерянный брат" из индийских фильмов. Может быть, эмир возвысит меня даже до... до главного евнуха. Просто потому, что кожа с меня слезала неравномерно.

Покажи дуре член, и она сразу признает в тебе брата. В смысле: по вере.

А как же любовь?! Типа: она так же старалась! Она же восторженно, всеми наблюдаемыми и озвучиваемыми телодвижениями выражала свою радость и искреннюю признательность от... от того, что мы с ней делали. Типа: "Ваня! Я ваша навеки!". И тут же хочет сменить меня на эмира, наверняка толстого и старого. У которого всех достоинств... с учётом особенностей моего кожного покрова — только одно: небольшой и уже битый эмират.

"Все бабы — бл...". Нет, не буду обобщать — разные бывают.

— Гитти (пошли)

Глава 331

Связал ей локти, замотал в этот, размеров на восемь и роста на четыре больший халат, накинул сверху поводок, прихватив свой узел и снова замотавшись в подсыхающую рубаху, потопал в сторону "полчища". Надо найти своих, узнать — что с Лазарем. А с этой... видно будет.

В благодарность эмира — я не верю. В благодарность правителей — вообще.

Воздаяние, добром или злом, нужно начальнику не "за прошлое", а "на будущее". Чтобы и впредь, чтобы и другие впоследствии... Что делали? Спасали брошенных при полном разгроме, изнасилованных гяурами-победителями, наложниц?!

Она глупа и не может ещё понять — назад дороги нет. Наложницы, гарем — это, в значительной мере — статусные вещи. А какой у неё теперь может быть статус?

Типа пафосной футболки. Была да вывалилась. Потом где-то валялась. Её кто-то носил, какие-то бомжи-алкаши-придурки, сопли ею вытирали... или ещё что... щели в окнах затыкали... или ещё где... валялись в ней... не пойми по чём. Потом приволокли с мусорки — "на, носи, твоё" и награды требует.

Она будет постоянным напоминанием эмиру о позоре поражения, о пережитом страхе. Занозой стыда. И кто такую "красоту" будет в доме держать? В лучшем случае — бросят как милость какому-нибудь князьку в заштатном стойбище. А вернее — просто придушат. И меня за компанию.

Девка занервничала от моего нежелания принять её столь блестящее предложение. Принялась хвастать — как много у неё влиятельных знакомых в окружении эмира. В смысле — их жёны. Какие они все богатые и приближённые. Как мне хорошо там будет...

Тюркские слова и имена заставляли напрягаться, царапали слух... Некоторые — застревали.

Мы топали через большую поляну, когда откуда-то сбоку выскочил отряд конных. Меня они испугали, но на открытом месте — от верховых не убежишь. На красной попоне у одного вышиты белые кресты. Мне белые кресты... но не немецкие же танки! Всадники подскакали и закружили вокруг нас:

— Эй ты. Кто таков? Почему голый? Что в мешке тянешь?

Молодые парни горячили лошадей вокруг, наезжали на нас, один с седла попытался сорвать халат с головы Ану — она завизжала. Несколько более матёрых всадников держались чуть поодаль.

— Здрав будь государь Андрей Юрьевич!

Княжеское корзно, высокомерно вздёрнутое широкое лицо, круглая короткая борода... Всадник повернулся на моё приветствие. Взглянул, явно не узнавая.

Я стукнул себя в грудь кулаком, коротко поклонился и, пока он не переключился снова на своих собеседников, понёс в голос:

— Желаю тебе здравствовать! Многие лета! Во славу господа нашего Иисуса Христа и Царицы Небесной! Во одержание побед славных над супостатами безбожными! Во всякое Святой Руси нашей богоспасаемой благоустроение и в вертоград превращение. В человецах повсеместное и разливанное благорастворение!

Он рассматривал меня, пытаясь вспомнить: кто я, видел ли он прежде такого наглеца, который безбожно смешивает и перевирает величальный чин. Да ещё стоя полуголым посреди поля.

— Княже! Аль не признал? Ясно дело — у тебя перед очами тысячи проходят. Два года назад был ты, проездом с караваном своим по пути в Киев, в вотчине моего батюшки, славного сотника смоленских стрелков Акима Яновича Рябины. Я ж сын его, Иван! Может помнишь — мы ж с тобой там беседовали, я ножички в стенку метал, ты меч свой чудесный, от святого князя Бориса доставшийся, обещался подержать дать.

Несколько мгновений он разглядывал меня, пытаясь вспомнить. На всякий случай сурово поинтересовался:

— Почему голый?

— Увлёкся преследованием противника. В составе сборной муромско-тверской группы пытался догнать и захватить лодию с достоянием эмира. В ходе лодейного боя... понесли потери. Дальше пришлось выгребать самому. Доспехи и оружие сохранил. Тут они. А вот тряпки... Виноват, одет не по уставу. По возвращению в лагерь — незамедлительно исправлю.

Как у них тут за непорядок в форме ношения обмундирования...? Автоматически попытался переключить внимание:

— В ходе преследования противника захвачен трофей.