— Ну что вы! — Идея-то была ваша. Я, когда буду писать статью об этом, несомненно, укажу на то, что мы сделали это открытие вместе. И ещё... У меня появились некоторые мысли по этому поводу.

— Поделитесь ими, надеюсь?

— О чём речь, коллега! (Ого — уже коллега!). Я обнаружил, что на нашей коже тоже живут эти микроскопические существа, но, вероятно, именно кожа не даёт им возможности разрушать организм, а вот если она повреждена, тогда они "нападают" и начинают действительно "пожирать" нас и размножаться.

— Нет, ведь какой славный дядька! Какой молодец! Умеет ведь думать! — я мысленно аплодировал сельскому врачу. Конечно, для меня совершенно не представляло труда тут же уесть "ликующего Айболита" парочкой убойных вопросиков, но оно мне надо? Правильно ведь мыслит. В нужном направлении. Надо поддержать: — Если стала ясна причина, то можно подумать и о методах лечения, верно?

— Конечно! И основной принцип, я думаю, убить бацилл, но при этом не навредить пациенту, правильно?

— Да, Филипп Степанович, я ведь после нашего с вами разговора тоже думал над этой проблемой. Надеюсь, вы поймёте вполне естественное человеческое желание помечтать на тему: "А если я всё-таки прав"?

— Ещё бы!

— Так вот я пришёл к точно такому же как вы вопросу: Как убить бацилл, не навредив человеку. Что убивает всё живое? Огонь, правильно?

Лицо собеседника мгновенно сообщило мне о его сомнениях в моей психической нормальности.

— Естественно я не предлагаю жечь огнём ваших пациентов. Но ведь о прижигании ран раскалённым железом вам, конечно известно.

— Конечно, — доктор всё ещё не мог понять, к чему я веду.

— А мне теперь ясно почему. Смотрите: вы же сами сказали, что на коже у нас есть бациллы. И на свежем мясе они тоже есть. То что мясо жареное или копчёное хранится дольше сырого вы тоже, разумеется, знаете. О причине теперь догадаетесь?

— Подождите... Вы хотите сказать, что при жарке умирают те бациллы, которые там были и пока заведутся и размножатся новые...

— Браво! Вы очень сообразительный человек! — лицо доктора слегка порозовело от похвалы. — Именно это я и имел в виду. И ещё: ведь копчёное мясо хранится дольше жареного, так ведь?

— Дольше, несомненно. А к чему вы это? Я не успеваю за вашими мыслями.

— Это просто потому, что я думал заранее, предположив результаты ваших экспериментов. Смотрите: копчёное хранится дольше жареного, не значит ли это, что при копчении мясо покрывается и пропитывается веществом, угнетающим бацилл?

— Вполне логично. Надо проверить.

— Значит, есть вещества, которые убивают эти зловредные существа, но не вредны человеку. Правильно? Ведь мы же едим копчёное и не болеем от этого.

— Вы предлагаете коптить раны? — скептически прищурился доктор.

— Да ни в коем случае. Ни коптить, ни солить. Я предлагаю искать вещества, которые были бы безопасны для нас, но убивали бы бацилл. Кстати, высокие температуры — это уже решение кое-каких проблем. В перспективе, конечно.

— Вы о чём?

— Ой, простите — скачу с темы на тему. Вы же сами в первую очередь вспомнили о сохранности продуктов. Понимаете, возможно, если "сварить" их прямо в герметически закрытой посуде, то они ведь смогут храниться чуть ли не вечно, правильно? Если их "едят" бациллы и всех их убить, не пустить новых, то ведь не будет и гниения. Правильно я рассуждаю?

— Ничего себе! — слегка обалдевший доктор даже забыл про медицину, — Вроде бы придраться не к чему — всё логично. Но нужны будут эксперименты, чтобы убедиться в вашей правоте.

— Эксперименты-то ведь нехитрые, правда, для сколь-нибудь серьёзных выводов потребуется время. Но если всё получится, то ведь какие возможности открываются, а?

— Совершенно небывалые, согласен, — доктор был слегка ошарашен и я его даже слегка жалел — шутка ли, столько информации и пищи для размышлений, может и крыша поехать у человека с недостаточно стойкой психикой. Пожалуй, пора заканчивать "грузить идеями" добрейшего Филиппа Степановича. Пока... В следующий раз перейду к спирту как дезинфекции, а там, глядишь и сырьё для получения йода подоспеет. И тут вдруг Бородкин усадил меня крепко. А вот нечего было считать себя самым умным и образованным. Держал, оказывается сельский лекарь руку "на пульсе" современной ему науки. Он вдруг слегка задумался и выдал:

— Хотя знаете, Вадим Фёдорович, мы с вами тут, пожалуй, первооткрывателями не будем: несколько лет назад я читал об одном французском гастрономе, который наладил у себя выпуск продуктов, не портящихся неделями, а то и месяцами. И там вроде тоже всё дело было в том, чтобы кипятить их в закрытой посуде.

— Вот же зараза! — Обошёл меня с такой идеей "местный", — это я ругнулся про себя. Но виду не показал и продолжил наш, такой перспективный диалог, — Но ведь тот француз зафиксировал только факт. И сумел его использовать. Мы же, как я очень надеюсь, нашли причину и сумеем это обосновать экспериментально. Разве не так?

— О! Несомненно, это будет яркое слово в науке. Практически уверен в успехе и у меня уже начерно сложился план цикла весьма несложных и убедительных экспериментов.

А вот в этом я не сомневался. Это зулусом нужно быть, чтобы при такой гипотезе не придумать и не осуществить совершенно убойный набор опытов, неопровержимо доказывающих микробиологическую природу гниения и разложения продуктов. Извини, старик Пастер! (Хотя какой ты старик, если ещё не родился). Но твою идею я уже спёр и использовал. Так надо. И ты не последний в списке тех, кого я внаглую интеллектуально обворую. Таблицы Менделеева теперь тоже не предвидится. Вернее она просто будет уже не "Менделеева". Только дайте до официальной науки дорваться и имя себе сбацать. Ох уж я и развернусь...!

— А ну ша, придурок! — цыкнул я на себя, — Сначала с французами разобраться надо, а потом уже "высокую науку" двигать.

Ещё с часик поковырялись над микроскопом, разработали план проведения экспериментов по стерилизации продуктов и я поторопился отбыть в усадьбу к Соковым, сославшись на срочные дела.

От науки к пасторали

Дорога не радовала особо красивыми пейзажами, к тому же ехал я по ней уже далеко не в первый раз, поэтому под мерное покачивание коляски снова непреднамеренно пришлось погрузиться в "воспоминания о будущем". Мысли приходили достаточно безрадостные.

Науку-то российскую мы с доктором двинем, здесь нужно будет очень постараться, чтобы запороть идеи, которые родились. Но что, кроме прорыва в полевой хирургии, я могу сделать в грядущей войне? Даже динамита в сколько-нибудь серьёзных количествах изготовить вряд ли получится — негде и, главное, некому этим заниматься. Некому! Не крестьяне же метлой в бочке будут "хлор пикринить" и "зоман заринить". Попытался представить хотя бы простенькие сернокислое и азотнокислое производство — "сифонит" изо всех щелей, будут дохнуть работнички пачками, а там и до бунта меньше шага... И стану я для народа воплощением Антихриста.

И что в результате? Сделаю взрывчатки на несколько фугасов. Это серьёзно скажется на течении войны? Ой, вряд ли! Даже если их перед флешами Багратиона на Бородинском поле установить. Даже если напалмом "приправить". Чёрт! Ну почти ничего я один не могу! А ведь надо — не лежать же, как Емеля на печи и надеяться на волшебницу-щуку. В очередной раз накатило нечто вроде отчаяния от своей беспомощности: и знаю не так много, как раньше казалось, а уж руками умею и того меньше. А то, что знаю и умею, в имеющихся условиях осуществить, как правило, нереально — нет такого уровня промышленности и, тем более, образования... А ну стоп! Назад!! Емеля!!! Емеля, разъезжающий на печи! Ну конечно — всё про пушки, ружья и мины думаю, о том, как побольше вражеских солдат истребить. А о своих позаботиться? Ездящая печка! Полевая кухня! Вот уж телегу с железной печью местная промышленность точно потянет. Полевые кузни в то время точно были — вспомнился набор открыток, выпущенный к стосемидесятипятилетию Бородинской битвы, четыре комплекта, как сейчас помню: "Пехота", "Кавалерия", "Иррегулярные" и "Снаряжение". Так в последнем врезалась в память картинка с полевой кузницей на колёсах. Деталей в упор не помню, помню только что на колёсах и зелёная. Но была. Значит и кухню сделать можно. Наверняка можно. И без всяких огня, дыма и блеска стали, без технологий двадцатого века можно подарить русской армии такооой козырь! Сытый солдат — сильный солдат. И солдат ценящий заботу о себе.

Таак! Крутим тему дальше: благодаря нашим с доктором изысканиям можно будет попробовать подвести научную базу под санитарию и гигиену: не пить сырую воду, мыть овощи и фрукты, мыть руки перед едой, чёрт побери! Должно быть воспринято, ведь даже тогда генерал Неверовский, помнится, специальный приказ издал, о том, чтобы после "фруктажа" солдаты воду не пили. Значит, забота по данному поводу была, понимания не было. Вряд ли генералы мои предложения в штыки воспримут. А небоевые потери в той войне серьёзно превышали потери кровавые. И если удастся их уменьшить хотя бы на десять процентов, то это уже тысячи штыков и сабель... ТЫСЯЧИ!

Только как мне эти идеи донести до имеющих власть? И Барклай, и даже Аракчеев, о солдатах заботились. Правильно поданную информацию они и воспримут правильно, и в жизнь воплотить постараются, надо только до них мои "изобретения" донести. И не через посредников. Нужно как-то самому добраться до тех заоблачных вершин, над которыми они "парят". Хоть на полчасика разговора...

Вот за этими мыслями потихоньку и доехал до усадьбы. В общем, нужно с Василичем поговорить на тему полевой кухни. Пехотный офицер, прошагавший сотни вёрст вместе со своими солдатами, не может не оценить такой подарок для армии.

Никто не встречал. Ну и хорошо. Поспели аккурат к ужину или, как у них тут называется — к обеду. Есть в доме доктора, после возни в пропахшей тухлятиной лаборатории, совершенно не хотелось, а вот после часа пути по свежему воздуху, организм не преминул напомнить о необходимости своего питания.

Супчик подавали достаточно жиденький, а вот второе блюдо было выше всяких похвал: запечённый говяжий филей просто таял во рту. Не скажу, что восхитился работой местного повара — такое мясо испортить... Нужно очень постараться...

Десерт я поел из вежливости и по минимуму. Вообще не люблю сладкое. В любом виде кроме фруктов. Кофе выпил с удовольствием, но оно было подпорчено беседой с месье Жофре, который непонятно как дал понять Алексею, что хочет пообщаться со мной "тет на тет".

Честно говоря, этот его закидон меня несколько напряг: А не оборзел ли ты нафиг, дружок французский? Ты тут не хозяин и даже не гость, ты наёмный работник. И вряд ли дворянин в своей распрекрасной Франции. Какого... Ну, в общем нефиг пальцы веером распускать в доме, который тебя, чмо заграничное, кормит...

Однако Лёшка без всяких обид поклонился и оставил нас вдвоём. Всё-таки с большим пиететом относится парень к своему наставнику. Ну и ладно, не моё в конце концов дело.

— Месье Демидов, — начал француз, — не сочтите меня излишне любопытным, но если это не секрет: с какой целью вы так часто посещаете местного доктора?

На языке так и вертелась классическая фраза кота Матроскина: "А вы, почему собственно интересуетесь? Вы случаем не из милиции будете?". Но ответил я, естественно, по-другому:

— Да никаких секретов, просто оказалось, что у нас с господином Бородкиным есть общие интересы в области научных исследований. У него имеется весьма приличная лаборатория, а у меня, за время моих странствий, появились кое-какие идеи, которые хотелось бы проверить. А вы что подумали?

— О боже! — француз не стал отвечать на мой вопрос. — Вы в самом деле считаете, что можно сделать научное открытие в сельской любительской лаборатории? В России?

На лице моего собеседника совершенно явно нарисовалось что-то типа презрительного удивления.

Ах, ты ж лягушатник хренов! Просвещённый, блин, европеец! Россия тебе только как кормушка нужна. Овца, которую можно стричь и при этом презирать. Меня аж скрючило от злости, но виду постарался не подать.

— Ну, от чего же, сейчас и в любительской лаборатории можно сделать открытие. И примеров тому предостаточно. Шееле был аптекарем и, тем не менее, очень многое смог сделать для науки. А у Филиппа Степановича оборудование весьма неплохое. Вполне достаточное для наших с ним исследований. И уже есть обнадёживающие результаты. Так что зря иронизируете, месье Жофре, очень вероятно, что открытие мирового уровня произойдёт именно в русской сельской лаборатории, — я был хладнокровно зол и весел. Если конечно, можно представить такое состояние души. Но именно оно у меня и присутствовало.

— Я бы, конечно был очень рад в этом случае, — француз совершенно не пытался скрыть неискренность своих слов, — но позволю себе усомниться в благополучных результатах ваших экспериментов. Я не знаю, чем вы занялись, но неужели думаете, что ваши идеи, если конечно они представляют по настоящему научный интерес, уже не разрабатываются европейскими учёными? Честное слово, вы меня несколько удивили своей самонадеянностью.

— Самонадеянностью в чём? — внаглую попёр я на рожон, — Вы считаете, что русские вообще не способны делать научных открытий? Или я вас неправильно понял? Вы считаете русских недостаточно развитыми для этого?

— Боже упаси! — Жофре понял, что я начинаю беситься. Правильно понял, уже действительно был готов вцепиться ему зубами в глотку. — Я просто имел в виду, что в России не сложилось с развитием науки и образованием вообще. Понимаю, что вы русский и переживаете за свою страну, но вы ведь способны быть объективны? Способны?

— Что вы имеете в виду?

— Да просто назовите мне великого русского учёного, который сделал бы что-нибудь серьёзное в развитии мировой науки.

— Ломоносов, — но я уже заранее знал, что оппонент вякнет в ответ.

— Простите? А кто это? — удивление француза было совершенно искренним.

— Это учёный-универсал. Он изучал всё, от химии, и до правил русского стихосложения. В истории нет равного Ломоносову. Но вы, конечно, в это не поверите. Как не поверите и в то, что этот самый россиянин, задолго до вашего соотечественника Лавуазье, открыл и доказал главный закон химических превращений.

— Не смею сомневаться в искренности ваших слов, — Жофрэ выглядел слегка озадаченным, — но, согласитесь, тогда бы весь научный мир и не только научный, знал имя столь великого человека. Однако я никогда о вашем Ломоносове не слышал, а про Лавуазье знают практически все образованные люди.

— К сожалению, вы правы. Вероятно всё как раз из-за того, что научный мир Европы просто никогда всерьёз и не смотрел в сторону России, не интересовался тем, что здесь происходит. Но русские помнят и чтят память своего великого соотечественника. Если не верите мне — спросите господина Сокова когда он вернётся.

— У меня нет оснований не верить вам, — мой оппонент был несколько смущён. — Просто в голове не укладывается...