Попаданец со шпагой

Арена. Кровь на клинке

— Дурак ты, Вадик, — мой друг и "брат по оружию" Витька Маркович смотрел на меня как на дебила в третьем поколении. Ну, мог себе позволить — он в своё время угадал с профессией.

Да нет, я на свою не жалуюсь, я делаю то, что люблю и умею делать хорошо. И профессия у меня одна из самых нужных и важных по большому счёту. Только государство считает несколько иначе.

— Это почему же?

Блин! Ну почему я ловлю себя на том, что заискивающе заглядываю ему в глаза? Ну я ведь и не ждал положительного ответа, я просто хотел "поставить галочку" — этого попросил.

Перед кем "отчёт о галочках" предъявлять? Перед женой? Перед своей совестью...?

— Вадь, поверь: дам я тебе эти деньги. Вот честное слово — дам. Сделают твоему Тёмке операцию. А дальше?

— Что "дальше"?

— Вот ни хрена ты дальше своего носа не видишь: Сделают ему операцию. Сделают хорошо. Он что, встал и пошёл? Ты представляешь, во что тебе реабилитация обойдётся? А у тебя квартира, не в кредит ли куплена? А ты сколько, извини за совковский вопрос, получаешь? Ну ладно, я тебе на сына дам и своим внукам получить долг завещаю, но толку-то? А? У тебя-то внуков не будет. И не смотри на меня так. НЕ БУДЕТ!

Твой сын после самой удачной операции, (которую я, конечно, оплачу — мы братья больше, чем по крови, и я тебе чуть ли не жизнью обязан) не проживёт больше месяца. Так? Так, папаша?

Я сжался и почти физически чувствовал, как по башке бьют дубины Витькиных аргументов.

— Как будто у меня есть выбор! На органы продаться?

— Ты не психуй. Выбор всегда есть.

— Типа на органы?

— Дурак! Сейчас время такое, что можно нарубить бабла на самом неожиданном.

— Это на чём я могу "нарубить"? Взрывчатку производить? Наркотики? Ты с этим?

— Да пошёл ты, ненормальный, со своими поползновениями! Вспомни, что ты умеешь хорошо, а?

— Ну, химия...

— Не придуривайся!

— Неужели кораблики мои любимые, но за это фиг с два, где заплатят.

— Совсем сдурел? Какие кораблики? Блин! Ну ладно: Что ты умеешь лучше меня?

— Ты про женщин?

— Так! Пошёл ты на хрен! Разбирайся со своими проблемами...

— Вить! Ну, извини! В самом деле не врубаюсь, что я умею лучше тебя. Ну, фехтую лучше, но ведь ты не это...

— Это, чёрт побери! Именно это! Именно этим ты можешь заработать больше, чем весь твой педколлектив! За один бой больше, чем все они вместе взятые за месяц. А?

— Что-то я не пойму...

— Да тут и понимать нечего — гладиаторские бои, в натуре. Ставки — ахиретьневстать! Пару боёв — и ты меня можешь деньгами одалживать.

— Слышь, ты чё несёшь? Это людей за деньги убивать?

— Да, солнышка! — Витька презрительно прищурился. — Да! Ты не в сказке живёшь. И не в Союзе Социалистических Республик. Добро пожаловать в мир "волчьих законов". Ты, мать твою, хочешь сына спасти? Какого чёрта кочевряжишься? Химия твоя на хрен никому не упала! А вот на арене — можешь порвать сейчас всех и сразу. За деньги, которых ты не видел всю свою жизнь. Ты же мастер! Кто сейчас против тебя может дёрнуться?

— Ты обалдел? Ну, я мастер. Но мастеров круче моего только в нашем городе трое. И сравнимых пятеро.

— Вот уж на их счёт можешь не беспокоиться. С ними тебе встретиться не придётся. На арене будет предостаточно влюблённых в японский стиль и "средневековцев".

— И откуда у тебя такая уверенность?

— А самому подумать? Ну кто из мастеров полезет жизнью рисковать? Ромка Заборовский? Владик Поликашин? Колька Дворко? Кто? Они ведь по жизни упакованы так, что ни тебе, ни мне не снилось. Кентоистов боишься?

— Да никого я не боюсь. И убивать тоже никого не хочу. Что, просто фехтовать нельзя?

— О чём разговор — можно. Забесплатно. То есть не совсем: нужно будет заплатить за аренду, аппараты... Тваюмать! Ты в каком мире живёшь? Ничего тебе тут бесплатно не дадут! Вообще ничего. В общем, так, Вадька, вот тебе чек на лечение Тёмки, и вот номер телефона, где ты сможешь стать мужчиной, а не "тварью дрожащей". Я для тебя сделал, что мог. Решай сам.

Конечно, я позвонил. И не только позвонил, ещё и поехал по предложенному адресу. Жене, естественно, ничего не сказал. С меня взяли расписку об отсутствии претензий в случае моей кончины. К чести организаторов, тут же перечислили неплохую сумму на счёт моей жены. И проводили в оружейную. Выбор оружия был за мной.

Никогда не видел такого многообразия холодняка. Но необходимо было сделать выбор для себя. Я совершенно фиолетово относился к ударному оружию, с лёгким презрением прошёл мимо восточного и остановился перед набором шпаг и сабель.

Конечно шпага! Прямой клинок и приличных размеров гарда. — Вот эта подойдёт.

Будет поединок. А шпага — именно оружие поединка. Это узкоспециализированное оружие — оружие для двоих. Для меня и для соперника.

Выбрав клинок, подходящий по весу и балансу, я прошёл (вернее меня провели) в коридор ожидания. Пришлось около сорока минут дожидаться своей очереди на бой. Наконец позвали.

Распорядитель выпихнул меня на арену, где уже гоголем расхаживал какой-то парень, совершенно российской внешности, но при этом интенсивно пытавшийся из себя корчить восточного воина.

По команде мы заняли исходные позиции. Прозвучал гонг.

Я не поверил своим глазам, когда соперник с воплем ринулся вперёд и попытался цапануть мои ноги своим клинком. Я элементарно парировал это двумя шагами назад и, тут же показал нахалу, что могу контратаковать. Тот ушёл от демонстрации контратаки и, вроде бы остепенился.

Но только "вроде бы" — непонятно над кем одержанные победы вдохновили его "самурайский" дух и он опять перешёл в атаку. Сталь катаны свистела в сантиметрах от моего туловища и я понял, что долго играть дистанцией не получится — арена не бесконечная.

Мне надоело разыгрывать из себя "Мать Терезу". В конце концов: знал на что шёл. И убил бы меня, не задумываясь.

Он вызывающе помахивал своей катаной и ждал моей атаки. Ага! Щазз! Вот всё брошу и полезу напрямик! Прямо под твой удар. Но несколько показов, чтобы отыграть пространство, пришлось сделать. Соперник отступил, но было видно, что снова планирует атаковать.

Хотя терпеливый, сцуко! Сам не лезет.

А сымитируем-ка мы атаку... На... Наааа!

Парень отпрыгнул, и было видно, что он слегка озадачен. Успел, гадёныш, увидеть, как кончик моего клинка сплясал в нескольких сантиметрах от его глаз. Такое впечатляет. Наверное, занервничал, раз начал делать глупости: стал атаковать сам. Явно ему хотелось поскорее развязаться с нервным напряжением, которое я ему обеспечил. Катана дважды просвистела возле моего живота. Но вечно такое "хамство" продолжаться не могло. Я понял, что если не убью сам, то убьют меня. Мало того, что умирать просто не хотелось, но быть убитым таким... мягко говоря, недалёким фехтуном, было ещё и унизительно.

В общем, проткнул ему горло на противоходе, даже не поцарапавшись.

Просто получилось в горло — специально не выцеливал. Могло быть и в глаз, и под ключицу... Так попало.

Трудно описать ощущения, когда твой клинок входит в живую плоть... Да лучше и не надо. И выражение лица, когда он ещё только начал понимать, что сейчас умрёт... И не только понимать. Видеть хлещущую из горла кровь и чувствовать, как из него уходит жизнь...

И я на это смотрел. А публика орала и аплодировала.

Я убил в первый раз, это было непросто, но в тот момент мне казалось, что если бы сейчас на арене появилась бы даже одна из женщин, восторженно ликовавших по поводу хлещущей из того кэнтоиста крови, то я запросто распорол бы её шпагой со значительно меньшими угрызениями совести, чем испытывал сейчас. Гады! Ненавижу!

В общем, с арены я прямиком отправился в сортир. Сблевать не получилось, хотя ком в горле стоял, и желудок неоднократно делал заявления о необходимости освободиться от содержимого. Наверное, с полчаса пришлось простоять в душе, чтобы смыть с себя запах горячей крови. Её давно не было на мне, не было на самом деле и того запаха, но я всё продолжал упорно тереть себя мочалкой...

Был уверен, что никогда не ступлю больше на песок этой арены. Никакие силы не заставят меня больше убивать ради потехи толпы... Ошибался.

Во-первых, содержимое конверта, полученного за этот бой, равнялось моей годовой зарплате на две ставки. Единовременные стартовые "гробовые", которые получила моя жена, тоже были немалой суммой...

В общем, через неделю я снова позвонил и сказал, что согласен повторить... Можете считать меня мерзавцем и нелюдем, но сначала сами побывайте в моей шкуре. И получите такое предложение... Хотя вы правы. Дурак я и сволочь. И самооправдание по поводу того, что я выхожу на бой не с обычными людьми, а с тем, кто сам готов убивать за деньги, это достаточно наивная отмазка.

Так я стал "Шуриком". Распорядитель придумал мне такую кличку для арены. Не какой-нибудь там "Терминатор" или "Чёрный Ворон", как было у большинства моих визави... Я выходил в очках. Единственный из всех. И имя трогательного и смешного героя Александра Демьяненко смотрелось на арене оригинально (и, первое время, провоцировало зрителей делать ставки против смешного очкарика).

Даже не интересовался, что это были за ставки (в смысле, сколько было в деньгах), но вход на бои для зрителей стоил от тысячи долларов (моя квартира была взята в кредит за семь). Зрители были обязаны появляться только в масках, которые им выдавали... Да фиг его знает, где и в какой момент выдавали. И, подозреваю, что среди этих самых зрителей было немало тех, кто, пуская слезу, вещает с экранов телевизора о справедливости и гуманизме.

Потом было ещё четверо на протяжении месяца: сначала дуболом с кавалерийским палашом (пацанам нравятся большие штуковины), потом ещё один "самурай" с катаной, парень с секирой и "казак" с шашкой. Вот последнего было жалко по настоящему — он явно немало времени посвятил обучению во владении этим красивым оружием... Театральным владением. Клинок очень красиво выписывал восьмёрки и круги передо мной, но... немного спокойствия и выдержки. "Протыкается" такой "смерч" на раз. Действительно не хотелось его убивать. Никак не хотелось. И парень-то совсем молодой. Пришлось напрячься и умудриться всадить ему шпагу в предплечье. Получилось "очень удачно" — меж костей у самого локтя. Трудно представить его боль, но сознание он потерял. Тянул я бой долго и был уверен, что зрители позволят ему жить.

Чёрта с два! Не для того они отстёгивали такие бабки, чтобы смотреть на лёгкие раны. "Убей! Убей!.." — неслось со всех сторон... Убил. Пока тот не пришёл в себя. Ну и всё. Хватит об этом.

Изначально боялся одной проблемы: как объяснить Ленке, откуда взялись и продолжают браться деньги? Но всё разрулилось само собой — достаточно быстро удалось найти клинику в Германии, где обещали и сделать операцию, и провести реабилитацию. Поэтому она вместе с сыном уже месяц как была там, и ещё два месяца их возвращения можно было не ждать. Чек, выписанный Витькой, моя супруга видела сама, а истинной стоимости всего не знала. Поэтому я спокойно переводил деньги непосредственно в клинику и уже после второго боя выплатил всё, что требовалось за полный курс.

Нас выпускали к арене, когда заканчивался предыдущий бой, и я несколько раз мог видеть, как утаскивают за ноги проигравшего и как ликует и гордо расхаживает по песку победитель.

И в последний раз я заметил, что победитель не особо горд... И со шпагой... Серёга! Горский! Какого чёрта он тут делает? (Идиотский вопрос самому себе — а то я не видел "что он тут делает") Он меня, естественно, не заметил, а вечером я позвонил старому другу и предложил встретиться за пивком.

Сергей не особенно изменился, только в его иссиня чёрных когда-то волосах было огромное для тридцатилетнего мужчины количество седины. И в глазах этого, некогда весёлого и искромётного парня явно просвечивали боль и тоска.

Пристроились в парке, в кафе под открытым небом — благо погода позволяла. Заказали по пиву с сухариками. После банальных "Как дела?" -"Нормально, а ты как?", разговорились, повспоминали нашу спортивную молодость, "обменялись" несколькими анекдотами, но некоторая натянутость чувствовалась: я никак не мог начать разговор о том, о чём собирался, а Сергей не мог понять, чего это меня вдруг на общение потянуло — годами встречались только на могиле тренера.

— Слушай, Серёга, — мне надоело выискивать повод перейти к основному вопросу, — Ты давно на боях?

Собеседник удивлённо вскинул на меня глаза и стал усиленно пытаться изображать на лице нечто, по его мнению, являющееся удивлением и возмущением.

— Брось! Я тебя там видел. И не думай, что собираюсь вести с тобой душеспасительные беседы — сам в крови по уши. Пять поединков. А у тебя?

Нда. Оглоушил я его здорово. Пытаясь собраться с мыслями, Сергей с трудом выдавил из себя:

— Три. А ты как там...? Ведь это что получается? Мы могли с тобой...

— В том то и дело. Могли. И эти гниды не успокоились бы, пока один из нас не убил другого. И теперь нет никакой гарантии, что однажды так не произойдёт. Как тебе перспективка? Ведь идея то на поверхности: "Вон как эти шпажисты режут других. Не свести ли их друг с другом в каком-нибудь "праздничном поединке". Кого-то ещё из наших там видел?

— Никого.

— Ну, хоть это хорошо. А как тебя занесло-то туда?

— Как? — Горский пытливо посмотрел мне в глаза, — Наврать тебе про "двух тузов на мизере" или банальщины хватит?

— Оно тебе надо — звиздеть? Я же не следователь. Хочешь — могу и свою историю рассказать. И я не об этом. Понятно, что не от хорошей жизни... Ну, ведь не давал же ты объявления в газеты: "Готов биться насмерть за хорошее бабло...".

— Ах, ты об этом... Витька адресок подсказал.

— Маркович???!!! Он???

— Ну да, — Серёгино лицо стало приобретать осмысленное выражение, — Так что, и тебя тоже он?

— Ну, скотина! Ну, тварь! Мало ему своего бизнеса, так он ещё и на вербовке таких как мы идиотов подрабатывает!

— Почему подрабатывает? Насколько я знаю — это его второй бизнес и есть.

Ай да Витька! Ай да сукин сын! Ни черта себе он делишки крутит. "Брат по оружию", мать-перемать! Это мы для него "сырьё" значит. Дорогостоящее, правда. Не так уж и задёшево он меня на арену залучил. Но уж вряд ли сам в накладе остался. Хотя и рисковал...

— Серёг, всё-таки, если не секрет, а чего тебя попёрло в эту авантюру? — я не особо надеялся на искренний ответ, но Сергей, после второй кружки был не особо "закрыт" для общения. Скорее наоборот — ему хотелось хоть кому-то выплеснуть свои эмоции.

— Ты помнишь почему я ушёл из фехтования? Пока учился в универе — занимался, учился в аспирантуре — занимался. Диссертация, блин! Ночевал в лаборатории. И ведь не зря всё было — пусть не новый "суперэффект", но ведь и не "дерьмо в криостате". Шикарные результаты... Ага! Вот те нате — "хрен в томате". Перестройка, мать её! Все темы, не имеющие отношения к "процветанию народного хозяйства" задробили. А потом... Сам небось знаешь, что в нашем институте теперь торговый центр. И кому я нужен? Нет, существовал потихоньку. Благо — семья отсутствует... А тебя-то как угораздило?

Рассказал я ему и свою историю. Помянули матом Витьку и разошлись.

Но я уже совершенно окончательно для себя решил, что на арену больше не выйду. Хватит! Дальше уж как-нибудь и на зарплату проживу. И вообще — пора расслабиться. Отдохнуть.

Картина Репина "Вынырнул!"

Перламутровое небо обещало отсутствие сюрпризов и нормальный клёв. Приехал я на автобусе. Вот как-то с юности не задались отношения с автомобилями и, хоть права номинально у меня имелись, но машину я "не чувствовал" — или я в кого-то врежусь, или в меня. Нуйво нафиг. Не за себя даже боялся, а за тех, кого везу. Поэтому изначально уступил в своё время руль жене. А сейчас хватило и автобуса для того, чтобы приехать на озеро, где ещё пацаном отводил душу "охотника" за рыбой. Честно говоря, не за трофеями приехал — поесть ушицы из свежевыловленной рыбки, да на костре приготовленной... А если повезёт, то и вообще тройную уху забацать получится.

Дурдом, конечно — ехать за двести километров, чтобы ухи поесть. Да ещё и без компании. Да ещё и без... Неа! С "ней', родимой. На рыбалку в одиночку, да ещё и без водки — это особо извращённый вид мазохизма.

Вот уж чего я не боюсь, так это "шлёпать пешкодралом" на почти любые расстояния. Особенно когда "видишь цель" — тот самый бережок того самого озера. Где шелестят камыши (или как там по науке называется этот тростник).

Та самая полянка. Та самая бухточка. Ностальгия по... (Да знаю я, что "ностальгии по..." не бывает. Что "ностальгия — тоска по родине и ТОЛЬКО ПО РОДИНЕ). Но как прикажете описать то, что нахлынуло и навалилось в данный момент? Чувство, которое накрывает с головой, когда ступаешь на бережок, на который тебя, ещё совсем мелкого пацана, приводил дед. Всё-таки — "ностальгия". Ну не придумали до сих пор слова более точно отражающего эти самые ощущения.

Несколько минут потребовалось, чтобы поставить палатку (хвала изобретателям этого полукилограммового чуда, на установку которого нужно именно несколько минут).

Ещё с четверть часа ушло на притаскивание дров к непременному костру. Ну и всё. Теперь мой первый поплавок уже гордо реял над водной гладью. Недолго. Я ещё даже наполовину не успел наладить тяжёлую удочку, как он уверенно заскользил в сторону и первый окушёк заплескался в моём садке.

И так далее. Уж чего-чего, а "сорной рыбки" в этих местах всегда хватало. Плотвичка, окуньки, ерши и подлещики так и лезли на крючок. Уха намечалась знатная. Забросил ещё и пару донок — одну на выползков, вторую — на живца. И сработали обе: сначала задёргался кончик той, которая была с червём. Я уж думал, что пятикилограммовый лещ попался. А оказалось — угорь. В килограмм весом. Его я в садок не выпускал — известный номер, раздвинет рылом сетку, и поминай как звали. Специально кукан делать пришлось — жил дальше "на верёвочке".

А на живца взял судак. Хороший такой, полуторакилограммовый. Особой борьбы с рыбой и не было — тупо выволок на берег катушкой. Аж обидно. Так ведь и не трофейные были экземпляры.

Темнело и в котелке весело булькало моё варево. Уже отправилась в "отстой" всякая мелочь, отдав свои соки в бульон, уже становилась мягкой картошка, уже готовились к своему "последнему плаванию" кусочки угря и судака. Налита в котелок та рюмка водки, которой нужно оказать ухе "уважение". (А что поделать — традиция). Накрошены зелень и чеснок... Ещё минуты... Готово!

Знаете ли вы, что такое настоящая уха? Если вы не ели её на берегу, из котелка, только что снятого с костра... Вы не ели ухи. И я вас искренне жалею.

Ничего общего не имеет НАСТОЯЩАЯ УХА с тем "рыбным супчиком", который готовится дома из пусть и самой что ни на есть свежевыловленной рыбы.

Да ещё и под водочку... Сказка!

В общем, спать я пошёл в самом что ни на есть благодушном настроении... И проснулся в таком же.

Теперь пора было вспомнить ещё один, давно забытый навык. Но сначала — чаю. Котелок с ухой для этого задействовать не пришлось — вполне хватило армейского, алюминиевого.

Вода нежно обняла входящего в неё меня. Поворот, нырок, И я заскользил по глади озера, вглядываясь в то, что творилось на дне. А ничего там не творилось: стайки плотвичек, щучка, гоняющая эту мелочь — не более. Да я здесь и не ожидал ничего серьёзного. Серьёзное — там. На границе травы и чистой воды, именно в таких местах стоят в засаде щуки и щурята, именно там роют рылом ил золотистые лини. Как раз они и есть самые обычные трофеи подводного охотника. Вот эти рыбки как раз мне были и нужны. И я не ошибся в своих прогнозах — пара щук и три линя, общим весом под восемь килограммов уже тянулись за мной на кукане. Хватит. Взял курс на свою бухточку и, спиной вперёд, вышел на пляж.

Что-то было не так. Не знаю что, но явно был какой-то дискомфорт. Снял ласты, сбросил на песок маску с трубкой, ну и кукан с рыбой, соответственно... Неа — не проходит. Вот что-то не так и хоть застрелись!

Вроде — всё как и было. Палатка, кострище, удочки... Что не так? Вот мой комбез, рюкзак, расстеленный спальник, сигареты на нём, очки... Очки!

Я же вижу как в них! Даже лучше! Что за чёрт?

Ёлки-палки! Я же эту одинокую сосну на противоположном берегу и в очках с трудом различал. Ни фига себе — святая водица! Открыть что ли фирму: "Возвращение близоруких в мир зрячих"? Не — бред какой-то. И, главное, продолжало раздражать что-то ещё. И совершенно непонятно — что?

И вдруг стало ясно — язык. Да-да — мой собственный язык упорно сигнализировал , что во рту творится "непорядок". Я только сейчас осознал, что все зубы, все тридцать два, находятся на месте. Все. Вместе с вырванными в разные годы. И пломб — ни одной.

Бред. Но факт. Или я сплю?

Грех жаловаться — Мать-Природа, заодно с моими родителями в своё время постарались на мой счёт: "срубили топором", но то, что срубленно закрепили нехилыми "гвоздями". Не помню, когда последний раз простужался всерьёз.

Правда, по поводу внешности своей на первых порах "отрочества" комплексовал: большеносый, тонкогубый... А девочки-сверстницы предпочитали смазливых нежнолицых мальчиков.

Потом, правда всё устаканилось — уже в юности имел полный успех у противоположного пола не понимая, что во мне находят девицы. Ну да — знаю, что высокие и длинноногие у них "в цене". А без "длинноногости в фехтовании я бы ничего и не поимел — совершенно не демократический в этом отношении спорт.

Кстати и проблемы в связи со шпагой тоже появились — представьте: несколько часов в день в одной руке почти килограммовое оружие, а вторая типа "отдыхает". Ну и приобрёл дельтовидную мышцу на правом плече такую, что "мама не горюй", а на левом — обычная. Смотрелся на себя в зеркало и ужасался. Плечи — просто от разных людей как будто.

Несчастье помогло: сломал ногу и за полтора месяца на костылях выровнял плечи запросто.

С волосами тоже нормально — даже Ленка завидовала. Тёмные и густые до сих пор, а ведь, сколько моих сверстников уже с залысинами и сединой ходят...

Одна проблема всегда была. В смысле — две: зрение и зубы. Со вторым особенно после армии лихо пришлось — там ведь как было: только дёрнешься, когда врачиха в зуб буром залезет — сразу мышьяк туда, а потом, не заделав канал, цементную пломбу сверху. Ну а такая долго не держится — не серебряная амальгама, блин. В результате после дембеля за два года два зуба выдрали. А недавно и третий.

И вот мне вернули здоровье "по полной". Дурдом какой-то.

Машинально ткнул себя в руку дымящейся сигаретой и зашипел от боли — не сплю. Да что же за чёрт? Неужто какая-то "добрая душа" прямо на заводе в водку ЛСД подсыпает?

Ещё раз внимательно осмотрелся: та самая поляна, всё как было. Противоположный берег... Мать-перемать — ЛЭП пропала! Там ведь шла высоковольтная линия. Нету!

Что за ахинея? Я рухнул... этой... в общем сел на песок и обхватил голову руками. То, что ворошилось сейчас в моей голове назвать мыслями было нельзя — сплошная мешанина эмоций. Нет — всё ерунда, даже ЛЭП, даже вернувшаяся зоркость, НО ЗУБЫ! Я, уже не доверяя своему языку ощупал полость рта пальцами — на месте! Все! И тот клык справа наверху, который мне выдрали восемь лет назад. Ну что? — Быстро домой и к психиатру?

— Эй! Ты кто такой? — звонкий девичий голос заставил вздрогнуть и оглянуться.

На краю поляны стояла девушка из "раньших времён". В тёмно синем платье для верховой езды (я в костюмах того времени не разбираюсь, но в руках она держала стек), в шляпе того же цвета с белым плюмажем.

Кино что ли снимают?

Но в комплексе с предыдущими "непонятками", вопреки всякой логике и здравому смыслу в голове забрезжила мысль... Да нет! Не может такого быть! Ерунда какая-то!

— Ты что, немой? — девушка явно не была испуганна и держалась вполне уверенно, — Отвечай!

— Дддоббрый день! — сумел выдавить из себя я и только начал соображать, что стою перед незнакомкой практически голый — в одних плавках, — Извините!

Сразу попасть ногами в штанины комбинезона не получилось. Девица с лёгким удивлением смотрела, как я напяливаю свой, в зелёно-коричневых разводах комбез и нетерпеливо притоптывала ножкой.

А ведь хороша! Нет, по меркам конца двадцатого века она никак не походила на модную топ-модель — невысокая, совсем, судя по высоте затянутого корсета, не длинноногая, но такая... ладная, что ли. Сколько раз убеждался, что женская красота бывает бесконечно многолика. И совсем зря пытаются втиснуть её в какой-то дурацкий "стандарт". Ведь главное не то, чтобы... Да бес его знает, что главное. Главное, чтобы "глаз радовался". И здесь с этим всё было в порядке.

— Так ты кто?

— Простите, сударыня, я не совсем понял вопрос, — наконец-то я "вжикнул" молнией, застегнув костюм почти до горла, — Вас интересуют мои фамилия-имя-отчество, профессия или ещё что-то?

Удивлённый взгляд в ответ. Судя по тону, она несколько изменила свое мнение по тому, как вести со мной беседу.

— Вы дворянин? Тогда что за странный наряд? И что вы делаете на чужой земле?

Вот ёкарный бабай! Во влип! Ну и как теперь выкручиваться? То, что придётся подстраиваться под "век" — очевидно. Не завраться бы...

— Вадим Фёдорович Демидов, — личико барышни слегка скривилось от упоминания такой "посконной" фамилии, — из Поляковых, если слышали о моей родне.

— О! Разумеется, — сразу "просветлела" моя собеседница, — А почему к нам не заехали сначала? Я вас за браконьера приняла. И наряд такой странный... И "шатёр"...

Нда. Выкручиваться теперь будет ещё сложнее. Чёрт! Где же я? Вернее — когда? Да и "где" — тоже интересует. Мягко говоря.

— Понимаете... Простите, а как вас величать?

— Анастасия Сергеевна. Сокова.

— Так вот, Анастасия Сергеевна, я люблю удить рыбу. Понимаете, не ловить сетями, а именно удить. (Вроде бы этот глагол уже должен быть в ходу). Мне не важна масса (блин! ну нафига такое умное слово) улова, я хочу именно "перехитрить" каждую отдельную рыбку и вытащить её на берег. И съесть. Ну, это как охота, которую я, кстати, не люблю.

— Какой вы странный... Не любите охоту?

— Не люблю. Вот может я и странный какой...

— Это, мягко говоря, — улыбнулась Анастасия, — Но откуда у вас такой необычный наряд?

— Да понимаете, всё, ради того, чтобы...

— Настя! Ты где?! — на "сцене" появился ещё один персонаж. Пацан, лет этак в пятнадцать, заявился на берег, ведя в поводу двух лошадей, — Кто это?

— Демидов. Вадим Фёдорович, — я сразу взял быка за рога, чтобы не повторять ту "невнятку", которая происходила за несколько минут до этого. Хрен его знает "вкуда" и "вкогда" меня занесло, но проблемы нужно решать "по мере поступления".

Парень с удивлением разглядывал меня и мой "прикид".

— Кто вы, сударь? — высокомерно выдавил он из себя.

— Я уже представился. Соблаговолите назвать и своё имя, — я "оборзел" по полной, но твёрдо знал, что нельзя давать слабину в таких ситуациях.

— Соков. Алексей. А где ваша шпага?

Вот "матьтвою", вот только этого гонористого мальчишки мне и не хватало!

— Алексей Сергеевич, вы, я смотрю, тоже без шпаги.

— Я на своей земле, моя шпага в нескольких верстах отсюда и я всегда могу взять её в руки, когда в этом возникнет необходимость. А вы, как я смотрю, путешествуете. Очень подозрительно это выглядит.

— Прекрасно понимаю ваши сомнения, но, увы — не могу дать каких-то внятных пояснений. Если сомневаетесь в моём умении действовать шпагой, то могу показать, что вы ошибаетесь. Давайте возьмём вот эти кончики моих удочек, и я довольно быстро докажу, что владеть оружием умею.

— Дуэлировать на палках? — лицо молодого человека презрительно скривилось, — Ещё чего не хватало! Такие забавы подходят только для холопов. И всё же: вы вдали от своего дома, у вас нет шпаги, и вы требуете, чтобы к вам относились как к дворянину?

— Ничего я не требую: меня спросила Анастасия Сергеевна — я ответил. Верить мне вы не обязаны.

Тут в наш диалог вмешалась и девушка. Вернее превратила его в другой диалог. С братом.. На, чёрт побери, французском. И стоял я дурак-дураком, слушая эти, несомненно очень фонетически красивые переливы совершенно неизвестного мне языка. Когда же Анастасия, повернувшись ко мне, вероятно, предложила "вступить в разговор", то осталось только развести руками.

— Прошу прощения, но по-французски я не говорю. Английский и испанский мне знакомы, а вот язык великого Вольтера — совершенно чужой.

— Вы не говорите по-французски??? — округлились глаза у девушки.

— Увы. Не было случая в жизни с ним столкнуться. Может, если вы послушаете мою историю, станет яснее.

— Да, конечно, рассказывайте.

— Присаживайтесь... Ох, извините — некуда. Алексей Сергеевич, Анастасия Сергеевна, извините. Ни в коем случае я не собирался нарушать границы ваших владений. Можете меня выслушать не перебивая?

Анастасия, с любопытством посмотрела на меня и кивнула, её брат кивнул значительно менее дружелюбно.

Да гори оно всё огнём! Кажется я действительно "попал". Как в книжке. Идиотизм, но с этим приходится считаться.

— Я никогда не был в России. Из Америки приехал, это в Новом Свете, штат Орегон, слыхали? Там переселенцев русских много, живем уже лет сто, по обычаю предков. И не только русские: поляки есть, испанцы, англичане и французы. Со всего мира люди, даже негры встречаются, и индейцы. А я решил на месте не сидеть, отправился путешествовать. Объехал полмира. Даже в Китае побывал. Кстати большинство необычных предметов именно оттуда. Я понимаю, что поверить в это сложно, но это так. Там всё совсем другое, уверен, что многого, что у вас сейчас перед глазами вы не видели никогда. Анастасия Сергеевна, Алексей Сергеевич — ну посмотрите, из чего сделана моя палатка, моя одежда, моя "уда". Посмотрите на моё подводное снаряжение. Да-да — на эту стеклянную маску в резине, на резиновые ласты, на ружьё для охоты за рыбой... Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

— Это ружьё — для охоты за рыбой? — Алексей удивлённо ткнул пальцем в мой "арбалет", а зачем за ней охотиться?

— Давайте сейчас не будем об этом.

— Шёлк на вашем шатре действительно странный, — Анастасия, как и положено женщине, в первую очередь заинтересовалась тем, что было сделано из ткани, — А ваша одежда из того же?

Да чёрт с ним со всем! Какой сейчас год? Так. Врём дальше:

— Понимаете, приключилась со мной странная история: наверное от зелья, которое в Китае мне дал местный знахарь. Я недавно тяжело заболел в дороге и, именно на такой случай и было предназначено то лекарство. Помогло, но я забыл всё, что было с того момента и до вчерашнего дня. Как я добирался до России — совершенно вылетело из памяти. Я не представляю, где нахожусь и даже какой сейчас месяц.

— Июнь, — машинально ответил мне Алексей, но стал смотреть с ещё большим подозрением.

Вот спасибо, много мне это дало — сам вижу, что лето. Год-то какой? Хоть десятилетие? Жаль, что он не в военной форме — хоть приблизительно можно было бы сориентироваться. Ну и что прикажете делать?

— А император всё тот же? — закинул я удочку.

— Александр Павлович, а почему вы спрашиваете? Вы в каком году отправились в путешествие?

— Четыре года назад, — попытался выкрутиться я. Пока прошло. Но ясности не прибавилось. Надо срочно переключать внимание, — Но прошу осмотреть то, что я привёз из чужих земель. Гарантирую, что многого из того, что у меня есть, вы раньше не видели. В Европе такого никогда не найдёте.

Молодые люди с готовностью откликнулись на предложение и с интересом стали разглядывать и ощупывать моё снаряжение. И, если девушку, в первую очередь интересовали изделия из ткани, да ещё так ярко раскрашенные, то молодой человек инстинктивно потянулся к тому, что хоть каким то боком относилось к оружию.

— А можно посмотреть, как действует ваш "подводный самострел"?

— Да пожалуйста, — я натянул резинки на стрелу ружья и выстрелил вдоль пляжа. На лице молодого Сокова явно читалось разочарование — гарпун пролетел несчастных пять метров.

— И это всё? Так близко стреляет это ружьё?

— Смею вас уверить, что под водой это расстояние вполне достаточное. Видите, сколько я набил рыбы за полчаса?

— Но сетями ловят значительно больше.

— Правильно. Но ведь вы ездите на охоту тоже не оттого, что вам есть нечего? Вам интересно самому добыть зверя, так ведь?

— Ну, разумеется.

— И здесь то же самое. Мне интересно найти и подстрелить рыбу самостоятельно. Обхитрить и добыть её в её же родной стихии. То же относится к ужению. Понимаю, что вам непривычны такие интересы, но, смею вас уверить...

— Ой! Какая странная чаша, — Анастасия держала мой котелок для чая, — Вроде бы металлическая, но такая лёгкая!

Обана! А вот и деньги в перспективе. Я только сейчас сообразил, что являюсь обладателем несметных богатств. В голове быстро защёлкал "калькулятор": Два котелка, фляга, почти всё подводное ружьё, каркас рюкзака, ложка... Килограмма два-три алюминия. Ещё минимум полвека он будет самым драгоценным металлом на планете. Да, но ведь сельскому кузнецу это не впаришь, даже не всякий ювелир поймёт, какое сокровище я ему предложу...

— Это алюминий, Анастасия Сергеевна. Металл в Европе пока не известный, но китайцы как-то умудряются его получать, хотя и у них он стоит очень немало.

— Так вы богаты?

— Ну, как вам сказать. Наличных денег у меня нет, а то, что я имею — остатки былой роскоши. Всё золото, которое у меня было с собой, я вложил вот в эти удивительные вещи. Надеялся, что на родине смогу их превратить в ещё более значительное количество золота и серебра. Увы, то, что со мной произошло, серьёзно спутало планы.

— И что вы планировали делать дальше? — вмешался в диалог Алексей.

— Честно говоря — ещё не думал. Решил придти в себя на этом гостеприимном берегу, а потом потихоньку двинуться по какой-нибудь дороге — куда-нибудь да приведёт.

Девушка вопросительно посмотрела на брата. Тот нехотя кивнул и обратился ко мне:

— Вадим Фёдорович, имею честь предложить вам гостеприимство нашего дома. Наша усадьба в четырёх верстах отсюда.

— С удовольствием воспользуюсь вашей любезностью. Ненадолго. И постараюсь не остаться в долгу.

— Полноте. Батюшка будет рад побеседовать с человеком, столь много видевшим в мире. Обещайте нам только, что расскажете о своих путешествиях, — глаза Насти лучились от предвкушения "вечерних рассказов заморского гостя". Вот не было печали! Но приткнуться хоть куда-нибудь, чтобы собраться с мыслями, было необходимо. И желательно не в крестьянскую избу.

— Вы ездите верхом? — Алексей был уже в седле, — Сестра может прислать вам верховую лошадь.

Во влип! Ни разу в жизни не сидел в седле. Дворянин хренов. Сейчас "попалюсь" по-полной.

— Увы — нет. Всю жизнь провёл около моря, и палуба корабля, для меня значительно более привычна, чем седло. Простите, но я лучше пешком — привычней. К тому же ещё нужно собраться, — я показал рукой на палатку, рюкзак и всё моё прочее хозяйство.

У брата с сестрой медленно вытягивались лица, когда я на протяжении десятка минут превратил всё, что они видели на полянке, в ничтожный объём, уместившийся в моём "Ермаке". Вскинув рюкзак на плечи, я вопросительно посмотрел на Соковых.

— Идите рядом с моим Пеплом, — предложил юноша, — а Настя поскачет в имение и предупредит о вас.

Ну и ладно. Не привыкать. Не такие куски пёхом отмахивал.

Вот это занесло!

Уже растаял вдали цокот копыт каурого коня Анастасии, а я бодро вышагивал рядом с Пеплом и его наездником. Вроде было время собраться с мыслями.

То, что я "попал", как герои многих из читанных мной книг, было очевидно. Как "устраиваться" в этом мире? Я, конечно, "крут" по сравнению с "местными", но в чём конкретно это может выразиться? Благо, что я не филолог и не экономист. И не программист. Химик, чёрт побери. Но что умею, исходя из реалий данного времени? Лаборатории, даже школьной, у меня не имеется.

Ну ладно: что могу предложить этому миру как химик:

Всякая взрывчатка. Какая? Ну, тротил сбацаю. А детонатор? Гремучую ртуть вроде умеют. А умею ли я её флегматизировать? А толуол добывают? Ой, явно в лабораторных количествах. — Мимо.

Азотка — вроде бы должна быть. То есть нитровату я им обеспечу. А дальше? Бездымный порох — уже сильно следующая ступень. Смогу ли?

Вот чего смогу — так это "двинуть науку". Но сначала нужно "попасть в команду". А я никто и звать меня никак.

Красители... Один только "чёрный анилин" может озолотить. Ну ладно, анилина добудем, а бихромат? Вот чёрт его знает — есть ли он в данной реальности. Сильно подозреваю, что пока нет. Ещё пикринка... Но как тут с фенолом — не помню. Пока пишем в отстой.

Спички. Мысль хорошая — закрепить. Бертоллетку сделаем, серу и фосфор добудем. Пока — самое реальное.

Лекарства. Про антибиотики забудем, хотя хроматографию, при первой же возможности, учёным местным подсунем. Йод. Это запросто, если в нужном месте оказаться и показать, как и что. Спиртовая настойка календулы не сильно хуже. Запоминаем.

Эфирный наркоз... Перспективно, но самому такое пробовать нельзя. Запросто пациент может не проснуться — убьют к чёртовой бабушке. Только как идея... Керосиновая лампа! А вот это уже тема — здесь можно срубить миллионы. Но, опять же, сначала нужно "легализоваться", получить нефть, хоть какой-то термометр. Или пока скипидар сойдёт? Сговориться с каким-нибудь кузнецом и с ... часовщиком, что ли? Кто будет способен сделать устройство, позволяющее контролировать длину фитиля? А! — Оружейник! Но я пока никто и звать меня "никак". Блин! Как бы сплавить мой алюминий сведущим людям?

Да хрен с ним, с алюминием, Хоть что-то "впарить" папаше-Сокову при первой встрече, чтобы не сдал меня сразу в ведомство графа Аракчеева или Бенкендорфа. Вот в упор не помню, кто из них там главным был.

— Вадим Фёдорович! — Соков-младший явно заскучал в седле и решил скоротать путь-дорогу до родного имения беседой, — Скажите, а фехтовать вас тоже научили в Китае? Вы так уверенно предложили мне поединок на "удах", что, вероятно, считаете себя мастером искусства фехтования.

— Нет, ничего подобного, школа фехтования у меня исключительно европейская. А почему спросили?

— Ну, меня учит мэтр Жофре, мой гувернёр. Лучший учитель Орлеана, как говорят.

— Знаете, Алексей Сергеевич, я не буду пока критиковать вашего учителя как фехтовальщика, но как педагог он, вероятно, не очень хорош: вы очертя голову чуть ли не бросаете вызов незнакомому мужчине. А если бы у меня была с собой шпага? А если я бретёр? Убил бы вас на поединке и всё. Уверенность в себе, это хорошо, но излишняя самоуверенность может закончиться смертью. Для вас. Рекомендую вам на будущее быть посдержанней в подобных ситуациях.

Я даже боковым зрением заметил, что молодой дворянчик нахмурился и оскорбился за своего учителя.

— А вы согласны скрестить шпаги с моим учителем, когда мы приедем в усадьбу? Хотя может наши шпаги для вас и непривычны.

Вот мля! Меня когда-нибудь отпустит это долбаное фехтование? Ну не хочууу!

— Вы этого хотите? Если позволит ваш благородный отец — я не боюсь скрестить оружие ни с кем. Смею вас уверить, что если научился действовать шпагой, то совершенно неважно, что у тебя в руке. Главное, чтобы оно было достаточно длинным, но не слишком. Не кинжалом и не копьём.

— Неужели вы в Америке или Китае так научились?

— Я же вам уже говорил: европейская это школа. А в Америке — так там вообще фехтовать не умеют. У китайцев — совершенно другое фехтование. Хуже нашего, поверьте. Ну, то есть не хуже. Оно другое. Оно для боя, а не для дуэли.

Незаметно и потихоньку мы оттопали три версты, и показалась усадьба.

Не Архангельское по виду. Но вполне... Выглядит неплохо, башенки, понимаешь... Судя по всему, на заднем плане парк рисуется. Ладно, будем поглядеть, куда меня занесло.

Соков-старший встречал нас на входе в дом, перед лестницей "крыльца". И нельзя было бы сказать, что весь его вид выражал счастье по поводу моего визита.

А старик был "красивый". "Порода" просто чувствовалась физически. К тому же засунутый в карман рукав сюртука уже заставлял понять, что перед тобой старый вояка. Суворовский офицер, вероятно. И белый крестик в петлице ("Носить не снимая!") лишний раз иллюстрировал, что руку этот человек потерял наверняка в бою, а не на лесопилке по неосторожности.

— Здравствуйте. Соков Сергей Владимирович. Отставной, Белозёрского мушкетёрского полка подполковник, — представление было официальным, и ничего хорошего, судя по тону, не обещало.

— Демидов Вадим Фёдорович. Чинов Российской Империи не имею. Родился и вырос в Америке.

— Да, дочь говорила о вашем приключении...

В этот момент из дверей выпорхнула Настя. Она уже успела переодеться в светлое и, наверное была ещё более хороша, чем в тот момент, когда я её увидел впервые.

— ПапА! Это Вадим Фёдорович...!

— Спасибо, я уже знаю, — хозяин усадьбы неласково посмотрел на меня и продолжил. — Мы побеседуем в моём кабинете.

Понятно. Предстояла "проверка на вшивость". Причём не с восторженными "детьми", а с явно умным и дотошным человеком.

Зашли в дом и, когда проследовали по нескольким коридорам, подполковник распахнул передо мной дверь своего кабинета. Внутри было мрачновато, но достаточно роскошно. Когда я устроился в предложенном кресле, Соков предложил мне рассказать о своей "одиссее". Не предложил даже чаю. Начало не обнадёживало.

Оставалось держаться прежней версии. Я рассказал об Орегоне, путешествии в Китай, своей "амнезии". Чувствовалось, что верить мне он даже не пытается.

— Сергей Владимирович, я понимаю, что мой рассказ, мой облик, вызывают у вас нешуточные подозрения. Я очень необычен для этих мест, и, было бы глупо пытаться показаться обычным подданным Империи. Я и не пытаюсь. Моя история, возможно, для вас выглядит насквозь лживой. И мне нечем доказать обратное. Я могу лишь убедить вас в том, что я не обычный бродяга — содержимое моего "ранца", в основном — совершенно необычные для России и Европы предметы. Из, как правило, неизвестных здесь материалов. Заодно это может убедить вас, что я и не шпион. Согласитесь, но глупо было бы экипировать так врага, выполняющего тайную миссию.

— Понимаете, Вадим Фёдорович, я нисколько не сомневаюсь, что вы можете продемонстрировать нам, российским провинциалам вещи, которых мы в глаза не видели. Но облик ваш и ваше поведение весьма и весьма необычны. Нет, конечно, у меня и мыслей не было, что вы шпион, беглый или обычный бродяга...

— Беда, барин! — в кабинет вломилась какая-то тётка в крестьянской одежде, — Беда! Барышня наша...

Отставного подполковника просто подбросило в кресле.

— Что случилось, Алёна?

— Ой, бедааа! Ой, горе-то какое! Барышня наша, Анастасия Сергеевнааа... — продолжала причитать баба.

— Запорю, тварь! — лицо Сокова стало багроветь, — Что с барышней, дура?!

— К пруду она пошла, в парк. Цветок сорвать решила... А тут козюля её ужалила прямо в ручку. Ой, горе какое!

В кресло старый вояка не "рухнул", задумался не более, чем на секунду.

— Доктора вызвали? Где барышня?

— Молодой господин сразу за доктором поскакал, а Анастасию Сергеевну в её комнату повели.

Отец Насти рванулся к выходу...

— Сергей Владимирович, пока нет лекаря, разрешите предложить вам мои услуги?

Он недоумённо повернулся ко мне.

— Вы врач?

— Нет, но в Америке огромное количество змей, значительно более опасных, чем местные козюли. У меня есть некоторый опыт лечения именно змеиных укусов. Но может быть об этом потом? Время дорого.

Соков-старший колебался недолго. Пару секунд он испытывающе смотрел на меня, после чего кивнул и приглашающе махнул рукой к выходу.

Перед тем как выйти, я залез в карман рюкзака и прихватил с собой пакет, который был моей походной аптечкой. Ничего особенного там, конечно, не было, но пригодятся и йод, и кое-какие таблетки, и бинт с перекисью.

За пару минут, пока мы шли до комнаты Анастасии, я собрался с мыслями и планами "лечения". Ну, подумаешь — "козюля", она же "гадюка обыкновенная". Взрослые люди от её укуса не умирают. Да: больно, мучительно зачастую, но если соблюдать элементарную гигиену, то через неделю-другую забудет укушенный об укусе. Если, конечно, эта гадина зубом в вену не угодила... Но маловероятно.

В общем, избежать заражения, а дальше организм сам справится с ядом. Вероятно именно из-за результатов "лечения" пещерными методами, когда горе-лекари загоняли в могилу своих пациентов, здесь так и переполошились.

Девушка уже лежала в своей кровати и стонала. Больно, понимаю. Я присел рядом.

Рука здорово покраснела и заметно опухла. Две точки на месте укуса недвусмысленно показывали, что цапнула Настю именно гадюка, а не какой-нибудь испуганный ужик.

— Сергей Владимирович, распорядитесь, пожалуйста: мне нужна рюмка, свеча, бритва и много чистой воды. Желательно кипячёной, но не горячей.

Пока доставили перечисленное, я дал выпить пострадавшей пару таблеток (анальгин и супрастин) и обработал йодом место укуса. Перед "операцией" я повернулся к взволнованному отцу:

— Может вам лучше выйти? Я буду вынужден сделать небольшой разрез Анастаии Сергеевне, ей будет немного больно, кровь опять же... Вы сможете сдержать свои эмоции и не мешать мне работать?

Соков молча кивнул.

— Ну что же, — я повернулся к своей пациентке, — Анастасия Сергеевна, вы всё слышали. Сможете немного потерпеть?

-Да, конечно.

— Ещё будет довольно много крови — нужно, чтобы как можно больше яда вытекло вместе с ней из организма. Лучше вам на это не смотреть.

В ответ на мои слова она, не говоря больше ни слова, закрыла глаза, и лицо её напряглось...

Когда бритва чиркнула по коже, Настя лишь немного ойкнула и скривилась от боли. Я быстро приложил перевёрнутую, предварительно подержаную над пламенем свечи, рюмку к месту разреза (да скорее царапины — резать глубоко имеет смысл только при укусе какой-нибудь "серьёзной" змеи, а они в России не водятся) и эта импровизированная "банка" помогла поскорее отсасывать отравленную кровь из ранки. Конечно, значительная часть яда уже разнеслась по организму, но наибольшая его концентрация пока здесь. Повторив операцию ещё раз, я решил что достаточно. Обработал разрез перекисью и туго забинтовал девушке руку.

— Всё. Теперь нужно просто ждать. Организм должен справиться сам. Максимальный покой и как можно больше пить. Только не вино или квас — чай или что-то в этом роде. Тёплый или холодный. Есть можно всё, но понемногу и часто. Исключая сильно зажаренное, острое и копчёное. Желательна малопрожаренная говяжья печёнка. Для восстановления кровопотери.

Бледный как покойник хозяин поместья кивал как заведённый в ответ на каждое моё слово.

— Вадим Фёдорович, если вы спасёте мою дочь... — губы его дрожали.

— Да полноте, Сергей Евгеньевич, можете быть спокойны. Думаю, что через уже пару дней Анастасия Сергеевна будет гулять. Я, если позволите, буду наблюдать за её состоянием несколько дней, а потом, почти уверен, здоровье вашей дочери восстановится полностью.

— Да, пожалуйста. Я уже доверился вам, так что делайте всё, что сочтёте необходимым. Просите всё, что может понадобиться для лечения...

На "всё про всё" ушло около получаса и, с минуты на минуту, можно было ожидать прибытия местного доктора. Бес его знает, что он из себя представляет и не полезет ли в амбицию со своими методами лечения. Я могу оказаться в неприятной ситуации, а хозяин перед непростой дилеммой: кому из нас верить. Как ни крути, я здесь никто...

Однако мои опасения были напрасны, прибывший с Алексеем доктор, Бородкин Филипп Степанович, оказался вполне адекватным пожилым мужчиной и не стал разыгрывать обиду из-за того, что Соковы приняли предложенную мною помощь, а не стали дожидаться "дипломированного специалиста". Но мне он устроил дотошный "допрос" как и что я делал, осмотрел Настю и остался вполне удовлетворён и её состоянием, и моими действиями. Насчёт таблеток и остального пришлось опять заливать про Америку, что там это давно и успешно используют, а что из себя представляют йод, перекись и таблетки я понятия не имею, да и не обязан этого знать.

Но дядька он, тем не менее, был приятный в общении. И я получил большое удовольствие от беседы. Он крайне заинтересовался моими "заграничными снадобьями" и вытряс из меня обещание пренепременно приехать к нему в гости побеседовать и показать новшества "американской фармации". Задержаться на обед доктор отказался категорически, сославшись на необходимость посетить нескольких своих пациентов.

Он уехал, а я тоже не преминул посетить свою "пациентку".

В комнате Анастасии находилась горничная, читавшая барышне какую-то лабуду на французском. Да... С этим у меня будут проблемы. Ни в зуб ногой... Английский — запросто, немного могу по-испански, а вот с языком, завоевавшим русское дворянство у меня полный швах. Не более чем "шерше ля фам" или "а ля гер ком а ля гер". Досадно. Только Америкой и отмазываться...

— Как себя чувствуете, Анастасия Сергеевна?

— Спасибо, немного лучше, — слабо улыбнулась девушка, — Наташа, пересядь в угол.

Ну, естественно: одному мне находиться с девицей в комнате не положено, поэтому горничная осталась с нами.

Наташа встала, поклонилась и пошла в указанное место. Походка её была... Трудно найти подходящий эпитет. "Кургузой" что ли. Ну, то есть совершенно неженственной — избаловал меня двадцатый век грацией женщин ходящих на каблуках.

Я присел на освобождённое Наташей место и потрогал лоб Насти. Жарок присутствовал. Но несильный. Всё нормально — организм борется. Опухоль и краснота не продвинулись вверх по руке — уже хорошо. Пульс, конечно, учащённый...

Упс! (На несколько миллисекунд мысли опять скакнули в сторону: мой "Ориент", в случае чего — тоже шикарный подарок или товар). Ну ладно, об этом потом.

Глядя на лицо барышни, я вдруг подумал: какой разной может быть женская красота. И ведь она совершенно не укладывается в рамки хоть какого-нибудь стандарта. Даже наоборот: стандартные "красавицы" моего времени, топ-модели всякие, вряд ли способны "шевельнуть" что-то в душе нормального мужчины.

Вот и сейчас я видел перед собой довольно скуластое лицо с "значительным" носиком, глаза как глаза, ресницы не то чтобы очень длинные, брови густые и достаточно широкие, губы узкие... ну в общем, по описанию — чуть ли не "Квазимодо" рисуется... А ведь глаз не оторвать... Смотрел бы и смотрел...

Вот Ленка моя ведь совсем другая, курносая... Мммать! ЛЕНКА!! АРТЁМ!!!

Я ведь во всей этой круговерти совершенно забыл о своих! Что с ними? Как они теперь "там" без меня!? Мысли завертелись в совершенно безумном хороводе...

— Вадим Фёдорович, — прервала мою зарождающуюся шизу Настя, — А я не умру?

Вот не было печали! Неужели истеричка? Хотя в такой ситуации, возможно, и некоторые "большие и сильные" мужчины "завибрировали" бы. И мужчины даже с большей вероятностью. Стоит, зачастую, простудиться посильнее обычного насморка и покашлять: уже всерьёз думаешь, что не менее чем пневмония. И далее по списку... Не одного такого встречал... Да и сам, честно говоря, такой.

— Можете быть совершенно спокойны, Анастасия Сергеевна, такая мелкая змейка очень редко может убить взрослого человека, а если способна — то это происходит очень быстро. Вы выздоровеете. Очень скоро. Но нужно потерпеть. И пейте побольше. Обязательно. И не беспокойтесь: это в Америке змеиный укус почти приговор, а в России — неприятность.

— А что, в Америке змеи опасней? Расскажите о них, пожалуйста.

— Вам это в самом деле интересно?

— Конечно. Мне вообще интересно всё новое, а уж теперь про змей из других земель интересно вдвойне. Рассказывайте!

— Да где же это видано! — раздался у меня за спиной голос Наташи, о присутствии которой я, честно говоря, уже и забыл, — Барышне благовоспитанной о заморских ползучих гадах слушать...!

— Ещё одно слово и пойдёшь вон, — не меняя тона отреагировала Настя.

Видимо прислуга здесь была вышколена — "Мама не горюй!": Наташа моментально заткнулась, но я просто физически ощущал спиной её, мягко говоря, осуждающий взгляд.

— В Америке змей значительно больше и сами они... больше. Как правило. Лично я встречал несколько раз гадин толщиной с вашу руку и длиной с мой рост. Представьте себе: какой величины голова у такой твари, какой длины зубы и насколько больше яда она впрыскивает при укусе по сравнению с местной гадюкой. Козюлей то есть. Вот укус таких — безусловно, смертелен. Я не слышал ни об одном случае, чтобы человек выжил после укуса крупной гремучки.

— Крупной... кого?

— Этих змей в Америке называют гремучими. Дело в том, что на конце хвоста у них костяная трещотка, которой они трясут, когда чувствуют опасность. Они всегда предупреждают о том, что находятся рядом. Поэтому и укусы их редки, несмотря на то, что гадин этих достаточно много. Змея кусает человека только защищаясь. Или когда человек, не заметив её, вдруг оказался слишком близко и она не успела предупредить о своём присутствии. Нет в змеях злобности, которую им приписывают. Они никогда не нападают первыми.

— Но на меня же напала.

— На самом деле она этого не хотела. Вы просто не заметили её. Змея наверняка предупреждала вас шипением, просто тихо — змейка-то маленькая. Вы и не услышали.

— Пожалуй, вы правы, — наморщила лобик Анастасия, — А ещё какие змеи есть в Америке?

— Из опасных — ещё аспиды.

— Это который Клеопатру укусил?

— Не совсем. Её, если проанализировать описание, укусила египетская кобра, которую называют ещё "настоящий аспид". В Америке другие. Очень ярко раскрашены в красный, жёлтый и чёрный цвета. Размером с нашу козюлю, но яд у них очень сильный. Правда, чтобы такая змея укусила, нужно самому схватить её рукой. Но тогда последствия будут очень тяжёлыми. Так ведь опять же: она своей окраской предупреждает "Не тронь меня!".

— Вас послушать — все змеи предупреждают о том же самом, — улыбнулась девушка.

— Конечно. Понимаете: мы им не нужны, им нас не съесть. Не трогай змею, и она тебя не тронет. Хотя, к сожалению, бывают досадные случайности. Как та, что произошла сегодня с вами. В Китае, например, я встречался ещё с одной тварью — коброй. Она тоже предупреждает о своём присутствии: поднимает верхнюю часть тела кверху и раздувает шею. Очень впечатляющее зрелище. Десять раз подумаешь, прежде чем приближаться.

Я вдруг обратил внимание, что личико моей собеседницы несколько напряжено... Вот идиот! Сам ведь рекомендовал: как можно больше пить. Но признак хороший. Если я не ошибся в своих причинно-следственных выкладках, то всё будет хорошо. Пора откланиваться.

— С вашего разрешения, Анастасия Сергеевна, я вынужден вас покинуть. Состояние ваше опасений не вызывает, а у меня ещё разговор с вашим отцом не закончен, было бы невежливо заставлять его ждать больше, чем того требует необходимость.

— Конечно. Ступайте, — на лице девушки читалось явное облегчение от удачного выхода из ... деликатной ситуации.

Обживаюсь

Буквально через десять шагов от комнаты Анастасии, меня перехватил молодой Соков. Не один. Рядом с ним находился ещё и темноволосый мужчина лет тридцати пяти. Хотя чёрт его знает, как возраст в те времена сказывался на внешности. В общем, по нашим меркам выглядел он на "середину четвёртого десятка". И по каким-то неуловимым признакам было ясно, что это не русский. Почти наверняка, тот самый мэтр Жофре, о котором упоминал Алексей. Так оно и оказалось.

— Вадим Фёдорович, разрешите вас познакомить с моим учителем, — голос юноши выдавал некоторое волнение, — Господин Жофре говорит по-английски.

Это другое дело, на языке Шекспира я "шпрехал" вполне свободно. Мы раскланялись, (пожали друг другу руки?) и француз вежливо, но не очень приветливо начал:

— Месье Демидов, Алекс сказал, что вы невысокого мнения о моих педагогических способностях, как учителя фехтования.

— Боюсь, что произошло досадное недоразумение. Я не мог такого сказать, так как даже не видел вашего воспитанника в деле. Было сделано замечание по поводу необдуманно резкого его поведения при встрече с незнакомым мужчиной. Алексей дал повод к поединку и, окажись на моём месте не очень порядочный, но достаточно искушённый в обращении со шпагой человек, это могло бы кончиться весьма печально для вашего воспитанника. И от таких поступков, по моему мнению, вы должны были удержать юношу заранее.

— Что? — воспитатель повернулся к Настиному брату и опять зажурчала французская речь.

Было видно, как краска заливает лицо Алексея. А учитель явно высказывал ему весьма неприятные вещи.

— Прошу прощения, месье, вы правы, — слегка смущённо возвратился к общению со мной француз, — Я, конечно, не мог предвидеть сложившейся ситуации и не инструктировал Алекса конкретно, но он сам мог бы понять, что не с его мастерством искать ссоры с ...

— Первым встречным? — улыбнулся я, заметив смущение собеседника, — Всё правильно, я и был именно "первым встречным".

— А вы, в самом деле владеете шпагой? — поспешил сменить скользкую тему мэтр Жофре.

— Смею надеяться, что недурно.

— В таком случае не откажете в учебном поединке с моим воспитанником? Ведь когда есть новый соперник, это всегда полезно. Вы меня понимаете?

— Несомненно. Но, с вашего позволения, не сегодня. Мне нужно следить за состоянием Анастасии Сергеевны. Да и не устроился я ещё здесь.

— На этот счёт не беспокойтесь, Вадим Фёдорович, — вступил в разговор Алексей, — Отец уже распорядился насчёт комнаты для вас. Разрешите вас проводить?

Комнатку мне отвели вполне приличную, а на пороге уже ожидали два человека. Как выяснилось: портной и сапожник. Да уж, широко живёт господин отставной подполковник — всё необходимое у него есть и рядом. Распростившись на время с юношей, я отдал своё тело на изучение и измерение. Чего терпеть не могу. В смысле — пассивной роли. Поход в парикмахерскую для меня всегда был пыткой: сидишь чурка-чуркой, а с тобой в это время чего-то вытворяют. Но пришлось потерпеть. Как и в парикмахерской. Одежду обещали через два дня, обувь — через три. Пока пришлось сменить комбез на джинсы и майку. Благо, что на майке никаких "Дольче и Габано" или "Рибок" не отметилось. Или как на моей любимой: "Мы пели так, что вытрезвитель плакал". Не. Нейтрально всё вполне и за неё можно не беспокоиться. Ну и в кроссовках пока. Благо, что внимания на них ещё не обратили. Чтобы не появляться на людях с голыми руками — не поймут-с, пришлось накинуть и джинсовку, хотя было и жарковато для такого "обмундирования".

Честно говоря, уже серьёзно хотелось чего-нибудь пожевать. С утра только чаем "позавтракал". Но хозяева не особенно спешили пригласить поесть хотя бы с прислугой. Хотя вряд ли они до такого опустятся... Но я был согласен уже разделить трапезу с кем угодно, лишь бы она была. Не звали. Решили, небось, дать время на обустройство и не беспокоить лишний раз.

Пришлось пока, завалившись в кресло, осматривать свою "келью": комнатка невелика, но вполне себе роскошная. От кровати я слегка ошизел: просто как в фильмах — с пологом от летающих насекомых (ночью я оценил полезность этого, как мне казалось, дамского излишества).

Стол, полукресло почти как в фильме "Двенадцать стульев", разве что не в цветочек, а в полоску, такой же окраски занавески и обивка стен. Совершенно обалденный паркет, по моему чуть ли не вишня. В покинутом мною мире только совершенно зажравшиеся набобы могут позволить себе такую роскошь. Окно выходит в сад, прямо в цветник.

В дверь постучали и, в ответ на моё приглашение войти, на пороге появился рыжий мужик лет сорока (опять же я сужу с колокольни жителя конца двадцатого века).

— Здравия желаю, господин. Так что его высокоблагородие велели, чтобы я у вас в услужении был.

Надо сказать, что возмущения в душе у меня не возникло: ни ездить верхом на своём слуге, ни пороть его я не собирался, а вот знающий местность проводник был бы мне очень полезен.

— Звать то ва... тебя как? (даже своих восьмиклашек всегда называл на "Вы", а тут взрослый незнакомый мужчина)

— Тихоном кличут.

— А в каком году родился?

— От Рождества Христова, в тысяча семьсот семьдесят пятом.

— То есть тебе лет сорок уже? — закинул я удочку.

— Тридцать пять через месяц будет.

Уфф! Ну наконец-то! Значит на дворе лето тысяча восемьсот десятого года.

— Скажи, Тихон, а обед скоро будет?

— Так к вечеру, как обычно, — удивлённо посмотрел на меня мужик.

Нда, особой сообразительностью моя прислуга не отличается: откуда мне знать как тут обычно. Хотя может, я и поторопился с выводами:

— Так вы поснедать желаете? — сообразил мой новоиспеченный "ангел-хранитель", — Это я мигом!

Казалось, что он даже рад получить какое-то распоряжение. Шустро развернувшись, Тихон исчез за дверью.

Ждать его пришлось недолго и, минут через десять, слуга уже пристраивал поднос с едой на моём столике.

Да, неплохо: дымилась кружка с бульоном, рядом на тарелке горкой были сложены ломти лососины, кусочки маринованного угря, очищенные раковые шейки, хлеб, соленья и даже розетка с чёрной икрой. Ну и графинчик граммов на двести. Расстарался мой опекун на славу.

— Чего-нить ещё изволите? — спросил, явно не желающий уходить Тихон, прикипев глазами к чему-то на столе, старательно шевеля губами в окладистой бороде.

— Ты, Тихон, если спросить хочешь, спрашивай сразу, не верти.

— Ох, книжка-то у вас странная. Про охоту видать. А кто енто — пи-ра-ни-я?

— Так ты читать умеешь?

— Дык, обучены барином, дабы порученья евойные выполнять. Не шибко конечно... — мужик смущённо развёл руками...

— Так. С этим потом. А пока будь добр, дай поесть спокойно. И... Спасибо тебе за хлопоты.

— Дык... Всегда пожалуйста, господин Демидов, — Тихон, поклонившись, исчез за дверью.

Вот ёксель-моксель! Надо же таким идиотом быть: пока ждал обеда, стал выкладывать из рюкзака то, что может понадобиться в ближайшее время и, чисто машинально, выложил на стол книжку Бушкова, прихваченную с собой в дорогу. Не дай Бог, её увидел бы кто-то из хозяев усадьбы.

Ну да ладно. Пронесло на этот раз. Пора заняться плотскими утехами. В хорошем смысле. Сейчас я буду ЖРАААТЬ!

Да, такого я себе давно не позволял: чуть ли не трясущимися руками густо намазал икрой кус хлеба и набулькав из графина граммов пятьдесят... Положил на поднос бутерброд и поставил рюмку. Сначала поесть надо. Нечего. Как алкаш себя веду.

С огромным удовольствием, отпив из кружки с бульоном (явно варят тройную уху, и мне достался бульон "первого проявления") — жидковат, конечно, куснул хлеба с сёмгой — замечательно. Просто замычал от удовольствия. Мы, наверное, уже почти забыли вкус настоящего хлеба, да и вообще, настоящей, с душой приготовленной пищи. Эх! А ведь сегодня, как я понял, постный день. Всю жизнь бы так "постничал".

Вот теперь, прожевав и запив бульоном, потянулся за рюмочкой...

Ну, в общем, я ещё сибаритствовал минут двадцать. На подносе остались только металл, стекло и фарфор. Всё, что имело органическое происхождение, переселилось в мой организм, к вящему удовольствию последнего.

Пора бы и прогуляться.

Тихон дисциплинированно ждал меня за дверью. На мою просьбу провести экскурсию по усадьбе и её окрестностям откликнулся с готовностью, но без особого подобострастия. Нормально, в общем отреагировал. Но как следует осмотреться, мне на этот раз не удалось: заглянув в комнату Анастасии, чтобы проверить её состояние, я убедился, что девушка спит под неустанным надзором Наташи. Однако, когда мы вышли во двор, то практически сразу встретились с Алексеем и мэтром Жофре, который давал урок своему воспитаннику.

Костюмы и маски у них были — верх примитива по сравнению с тем, что использовалось в моё время. Но чего уж тут ожидать...

Меня, естественно, тут же "сцапали за хобот" и попросили продемонстрировать своё искусство фехтования. Отступать было несолидно, хотя и скакать со шпагой по поляне, после обеда не сильно хотелось. Ну да ладно — не отвертишься уже.

Слуги немедленно принесли ещё один костюм, а вот маску мне пришлось принять от француза. Понятное дело — штука явно дорогая, держать больше двух в одной усадьбе — роскошь.

Встали в позицию с Алексеем и прозвучало знакомое "Алле!" (начинайте!).

Парень явно горячий — попёр вперёд сразу, собираясь показать своему учителю, что без труда разделается с выскочкой в лице меня. Пришлось сначала отступить, слегка огрызаясь короткими имитациями контратак, благо мои кроссовки были серьёзным плюсом по сравнению с его туфлями. Присмотрелся. Класс невысокий, на уровне нашего второго разряда, можно было "растерзать" мальчишку сразу, но не стоило унижать ни его самого, ни его учителя.

Наверное, самое тяжёлое для спортсмена-фехтовальщика — "отдать бой". Несколько раз были ситуации, когда нужно было проиграть товарищу по команде, чтобы в следующую ступень соревнований прошли мы оба, а не только я. Не получалось. Совершенно искренне хотелось пропустить укол, но рефлексы, помимо сознания, заставляли взять защиту и дать ответ. Даже сообразить ничего не успевалось.

Так и теперь. Единственное, что я мог сделать — не ходить в атаки сам, только брать защиты или ставить оппозиции. Переводы Соков-младший делал примитивные и не больше одного за атаку. Было видно, что все его движения в каждом данном эпизоде запрограммированы заранее, и перестроиться по ходу парень не успевал. В общем, я успел уколоть его раз десять в грудь и бессчетное количество раз обработать вооружённую руку противника. Наконец прозвучало "Стоп!" от месье Жофре.

Сняли маски и пожали друг другу руки. Было видно невооружённым взглядом, что Алексей расстроен не на шутку. Но нашёл в себе силы даже улыбнуться мне в момент рукопожатия.

А вот его учитель был даже доволен, как мне показалось.

— Безмерно благодарен вам, месье Демидов. Фехтуете вы, как минимум, очень неплохо и Алексу очень полезно будет поработать с вами ещё несколько раз. И мне было весьма невредно посмотреть на его бой со стороны. Теперь я знаю, над чем нужно с ним поработать в ближайшее время. А не согласитесь теперь скрестить шпаги со мной?

— Почту за честь, но прошу дать мне несколько минут отдыха.

— О! Несомненно. И не несколько минут, а столько, сколько вам понадобится, — поклонился француз, — Жду, когда вы будете готовы.

Пот уже высох, но пить хотелось неимоверно. Предупреждая мою просьбу, из дома уже спешила какая-то местная девица с кувшином и кружкой.

Ёлки-палки, в советское время продавался очень вкусный бочковый квас, секрет изготовления которого был, кажется, безвозвратно утерян вместе с кончиной Советского Союза — даже в ресторанах конца девяностых подавалось лишь слабое подобие того, что можно было выпить за три копейки через каждые, наверное, пятьсот метров прогулки по любому городу СССР.

Но та амброзия, которая заструилась по моему пищеводу из деревянной кружки, поданной мне служанкой, по вкусу била наотмашь все встречавшиеся в моей жизни безалкогольные напитки. Это был какой-то фейерверк вкуса и свежести. Вкус был совершенно не "нежный" — ядрёный вовсю! Но как это было приятно!

Пяти минут мне хватило, и мы с французом стали смотреть друг на друга сквозь сетку маски.

Это был, конечно, не Алёша: двигался он пободрей, хотя мне в движении уступал однозначно. Я не торопился. Это явно был мастер. Сразу стало очевидно, что "рукой" месье Жофре владеет виртуозно. Соваться в атаку, не 'провалив' противника, было бы для меня смерти подобно. Но в игре на дистанции я однозначно превосходил своего визави. Надо ещё и на нервах его сделать.

Я просто физически ощущал недоумение француза, когда его имитации атак и прочие провокации элементарно парировались парой быстрых шагов в стойке. Я даже не касался клинка противника своим. Ну, почти. Наглеть не позволял.

Постепенно освоился и понял в чём слабые места учителя Алексея. И ничего удивительного тут нет: пусть он выдающийся мастер своего времени, но фехтование с этой хронологической точки развивалось ещё почти два века.

Нет, всё было не зря: пока я изгалялся в переплясах с Жофре, в голове молнией пронеслись воспоминания и о первых тренировках, и о моём становлении как мастера (извините за нескромность).

В фехтование мои ровесники шли стаями. Но ненадолго. Никто не давал оружие в руки, пока претендент не научится передвигаться в стойке. А это ой как непросто! Ходить "раскорякой" вперёд-назад учились неделями. Мало кто выдерживал месяц — ну совершенно неинтересно. Зато те, кто оставались и, наконец, надевали маски, перчатки, брали в руки оружие, уже умели в позе "раком" летать по дорожке со скоростью среднего бегуна-стайера. И это в состоянии "взведенной пружины", готовые "взорваться" выпадом в любой момент. Всё оставшееся обучение как раз и состояло в том, чтобы поймать этот момент.

Утрирую, конечно, но в принципе где-то так.

Соперник стал терять терпение и, с хорошей, правда, подготовкой сделал глубокий выпад. Впервые глубокий. Я пока просто ушёл. В принципе он совершенно конкретно ловился в простую четвёртую защиту, но пока можно было и потерпеть.

Кстати "терпеть" в шпаге тоже одно из главных... Поэтому и кажутся такими нудными и неинтересными спортивные поединки неискушённому зрителю. Но я опять отвлёкся.

Ну и хватит уже. Я сымитировал провал в атаке, а француз купился. Контратаковал, правда, мгновенно, но тут же попал в "круг шесть" и рипост. Получил короче.

Снова встали в позицию и продолжили. Нервы у мужика явно сдали. Я его задёргал и, поймав момент, вышел во флешь. Если вовремя — то флешь-атака просто неотразима. Ещё плюс один укол в мою пользу.

А потом он меня обыграл. Ай, как красиво обыграл! Расслабляться было нельзя. И нельзя было отдавать клинок в контакт надолго. Как он его захватил и завертел! В общем, получил я в плечо совершенно конкретно.

Пот уже заливал глаза и я, вместо того, чтобы снова встать в стойку, сдёрнул маску с лица.

— Прошу прощения, наверное, мне не стоило фехтовать сразу после еды, произнёс я, пожимая руку Жофре.

— Совершенно излишне извиняться, вы ведь до этого провели бой и с Алексом, — на лице француза были и доброжелательность, и уважение, но мне показалось, что присутствует ещё и некоторое недовольство, — Стойка у вас несколько странная, напоминает итальянскую, но всё-таки не она. Кто вас обучал?

— Один испанец с прииска. В посёлке было несколько мальчишек и он за небольшую плату от наших родителей учил меня и других благородному искусству фехтования.

— А как его звали?

— Диего. Фамилией не интересовались.

— Странно. Я думал, что знаю всех европейских мастеров... Эта ваша атака броском... Я её знаю, но ведь это огромный риск, так почти никогда не поступают. Знаете, я боюсь, что она произвела впечатление на Алекса. Я, конечно, обращу на это его внимание, но попрошу вас как-то поддержать меня. Ни в коем случае он не должен пытаться её воспроизвести, если вдруг придётся когда-то всерьёз обнажить шпагу.

— Можете быть совершенно спокойны. Я полностью разделяю ваше мнение в этом вопросе. Конечно, я постараюсь найти слова, которые должны его убедить.

Но напрягаться не пришлось. Первых же слов учителя оказалось достаточно для парня, и он пообещал не пытаться применять флешь-атаку и обучаться ей, пока месье Жофре не сочтёт его достаточно подготовленным.

С французом договорились встретиться и пообщаться на следующий день, после чего я вместе с Тихоном продолжил прогулку-экскурсию.

Парк был разбит в английском стиле: подобие дикого леса с тропинками, выложенными как ни странно именно жёлтым кирпичом. Я даже усмехнулся про себя, вспомнив одну из любимейших книг своего детства.

По дорожке идущей между кустов и лип встретилась вполне симпатичная беседка увитая плющом и пара деревянных статуй, имитирующих людей, причём оба раза они 'появлялись' внезапно, когда вдруг резко обрывалась череда кустов и кустиков. При встрече с первым "незнакомцем" я даже вздрогнул от неожиданности. Раньше читал о таких "милых шутках", но столкнулся впервые.

А вот и пресловутый пруд, возле которого, как я понимаю, Настю и цапнула та гадюка. Где-то в шесть соток, с очень живописными берегами. Явно водную растительность в воде и вокруг неё посадили искусственно, но смотрелось всё очень натурально и красиво.

Даже скамейка имелась. Правда, под ней стоило бы песочком всё засыпать, а не как сейчас — травка. Причём давно не кошенная. Вспоминая историю с Настей, как-то жутковато было сесть, опустив ноги в эту растительность. И хотя та самая гадина, которая непонятно что пришла искать на берегу пруда и которой здесь присутствовать не должно было по всем статьям, заползшая к этому берегу вопреки всему, уже точно мне не грозила, но некий дискомфорт присутствовал.

Достал сигарету и закурил. Только потом до меня дошло, что на глазах Тихона этого делать не следовало бы. Но мужик определённо был вышколен конкретно: никаких вопросов. Даже "Разрешите обратиться!" не звучало. Следовал за мной тенью и говорил, только когда спрашивал я.

Кстати с сигаретами рисовалась полная труба. Ну, четыре пачки у меня в рюкзаке имеются, но если "попадание" всерьёз и надолго, то либо курить бросать (давно собирался), либо к трубке привыкать. Но, как говорила небезызвестная Скарлетт: "Я подумаю об этом завтра..."

А сейчас приходилось беспокоиться о том, во что я влип. Влип по полной. Очень хочется думать, что вот-вот и проснусь... Наверняка зря. В этом мире я всерьёз и надолго, если не навсегда. Надо устраиваться с максимальным комфортом. В своей стране. И надо как-то легализоваться, стать не последним быдлом, а кем-то значимым. Но до этого ещё ой как далеко. Чёрт! Чем бы поразить местных "аборигенов" сразу и навсегда? И ведь без особого повода меня не допустят не только до императора, но даже и до местного губернатора. Это мне ещё дико повезло с тем, что Настю гадюка цапнула: даст Бог, пройдёт всё благополучно и в этой усадьбе я могу чувствовать себя более-менее уверенно, но даже тут быть откровенным альфонсом не стоит.

А через пару лет припрётся французский "гений" переделывать Россию под свою демократию. Вот этому выскочке по зубам надавать надо конкретно. Причём здесь и сразу, чтобы не было этого дурацкого похода в Европу и его жутких последствий на полвека.

А что могу сделать я? Ни батальоном командовать, ни эскадроном. Корабли — в отстой. Кстати и там я сейчас "ноль без палочки". Ни пулемёта, ни автомата сделать не в состоянии, будь я хоть в начале двадцатого века, даже в единственном экземпляре. Ну не моё это.

Только взрывчатка. Нитроглицерин, при наличии физических возможностей сбодяжить смогу. Динамит на его основе — тоже. Взрыватели — справлюсь. Но ведь всё самому придётся. Про промышленные масштабы можно забыть — грамотных рабочих и инженеров-химиков пока в природе существует несколько штук. И все заняты.

— Ой, барин! — неожиданно прозвучал голос моего "денщика". — Зовут!

Я обернулся: метрах в двухстах, действительно семафорила руками фигура какого-то парня из дворни, и мы вместе с Тихоном поспешили к дому.

То, что мне пришлось наблюдать во дворе, не радовало категорически: стояла телега с гнедой кобылой, вокруг толпился народ вместе с хозяином, а когда я подошёл поближе, то на этой самой телеге увидел тело молодого мужчины с раскроенной головой. В чёрном костюме-тройке. При галстуке...

Деревенский детектив

Если опустить весь мат, который заметался в моей голове, то основная часть мыслей складывалась следующим образом: "Откуда же ты нарисовался, красивый такой, на мою голову?"

Мужик был явно моим современником. Ну, в смысле из конца двадцатого века. И появился тут, хоть и в виде "мёртвого трупа". Небось ведь живым сюда попал. (Я пока ещё не был в состоянии воспринимать причитания возницы).

Ведь два (или полтора) таких "явления" в один день, для хозяина усадьбы — определённый перебор. А отмазываться предстоит мне. И это было очевидно: глаза всех присутствующих упёрлись в мою личность и я на собственной шкуре стал ощущать как загорались триеры (или как их там), штурмующих Сиракузы римлян.

Так ведь ещё и полиция какая-нибудь разбираться с трупом, наверняка припрётся. А тут я. Вот, бл..., не было печали!

Постепенно мой мозг стал воспринимать окружающий мир, а не только заниматься внутренним самокопанием: "Ваше высокоблагородие! Барин! Да вы же меня знаете! Разве же я бы когда посмел?! Лежал у дороги, ну не бросать же зверям на прокорм!" Голос хозяина телеги выдавал самый откровенный страх.

Ну да, по тем временам — кто нашёл, на того и первые подозрения. С "шерлоками холмсами" ещё неважно дело, небось, обстояло. Возьмут этого крестьянина местные пинкертоны за шкирку так, что любо-дорого... Или на кого-нибудь пришлого свалят. А тут: вон он я во всей красе.

— Вот, даже деньги какие-то рядом на дороге лежали. И кругляшки, — возница протягивал Сокову-старшему пачку до боли знакомых "американских рублей", а также, судя по виду, горсть фишек из казино. — Ничего я себе не взял, барин! Не выдай!

— Вадим Фёдорович, вы ничего не можете сказать по этому поводу? — упёрся в меня мрачным взглядом хозяин усадьбы.

— Думаю что могу. Но только не здесь. Если позволите, то я хотел бы поговорить с вами наедине, Сергей Васильевич.

Помещик испытующе посмотрел на меня и молча кивнул.

Ну, в общем, пора "колоться", Штирлиц доморощенный. Не могу я больше. Бояться каждого взгляда, каждого слова, каждого жеста... Запутаюсь не сегодня, так завтра. И уже не отмажусь. В общем, придётся "в омут с головой". Ну а вдруг поверит... А так — гроб мне с музыкой и однозначный трындец.

И как-то сразу стало легко. Принял решение и сбросил с плеч груз, давивший на них уже целый день: "Да гори оно всё огнём! Хватит!"

Сам на себя удивлялся: совершенно покойно шёл в кабинет подполковника и не терзался вопросом, поверят ли мне.

— Что вы хотели мне сказать, Вадим Фёдорович? Вам знаком этот человек?

— Совершенно незнаком. Честное слово. Мне знакома его одежда. И я, кажется, догадываюсь, откуда он взялся на вашей земле.

Моя уверенность в себе вдруг лавинообразно стала сходить на нет. Одно дело думать, что можешь всё высказать и дальше "пусть решает судьба", и совсем другое — подыскивать слова под взглядом этого славного старикана, к которому я испытывал уже искреннюю симпатию.

— Я вас слушаю, — терпеливо смотрел на меня Соков.

— Извините, Сергей Васильевич, я сказал вам не всю правду при знакомстве. Даже совсем не правду. Правда настолько невероятна, что я и сам до сих пор не могу в неё поверить. А уж вы бы приняли меня за сумасшедшего наверняка. И это ещё в лучшем случае.

— Так вы солгали мне? — лицо бывшего офицера стало совершенно каменным.

— Подождите! — почва уходила из-под ног и нужно было рубить с плеча, — Постарайтесь поверить, постарайтесь меня услышать: Я действительно не тот, за кого себя выдаю, но очень вас прошу не выспрашивать о моём прошлом. Очень вам обязан за гостеприимство, но готов в любой момент покинуть ваш дом, ибо моё присутствие может навлечь опасность на вашу семью.

— Будьте добры пояснить свои слова, Вадим Фёдорович... Или это не настоящее ваше имя?..

— Не настоящее. Я вас очень прошу не перебивать меня, Сергей Васильевич — мне и так очень трудно собраться с мыслями, чтобы рассказать вам всю правду...

— Трудно сказать правду? — снова прервал меня подполковник. — И совершенно напрасно пытаетесь меня испугать какой-то информацией. Я, знаете ли, и под пушечную картечь идти не боялся.

Вот же ж зануда! Он мне даст высказаться или где?

— Ещё раз прошу меня не перебивать, Сергей Васильевич...

— Хорошо. Слушаю, — опять перебил меня помещик.

— Понимаете... Молодость, глупость... Я, в своё время вступил в некое общество...

— Масоны?

Да етит твою налево! Он может просто слушать? Обязательно свою 'образованность' показывать?

— Нет. Масоны — просто дети по сравнению с ЭТИМ, — 'ЭТИМ' было выделено интонацией так, что и ребёнок бы понял, что 'ЭТО' — 'НЕЧТО'.

— Всё-таки тайное общество? Политическое?

Нет, блин — 'общество по защите морских свинок от гребнистых крокодилов'!

— Это слабо сказано. Оно практически управляет миром. Вступить в него... Впрочем, в него есть возможность исключительно вступить — получить предложение может только очень неординарная, прошу прощения за нескромность, личность. Отказаться — умереть. Вот так.

— Управляет миром, говорите?..

— Именно. Можете мне не верить, но это факт. Ни Сент-Джемский кабинет, ни Версаль, ни Вена, ни Петербург не влияют на мировую политику столь серьёзно, как 'Совет Девяти', — вспомнил я роман Головачёва и втиснул в свою трескучую фразу. Не — всё-таки школа учит импровизировать почище любой театральной сцены...

А ведь вроде верит мне старый вояка... Точно верит! Даже перебивать перестал. Продолжаем врать:

— Ещё в юности я увлёкся химией. Оказалось — не зря: открыл новый элемент и вообще серьёзно разобрался в первопричинах превращений веществ...

— Вы открыли новый элемент? — вновь перебил меня подполковник.

— Да. Практически уверен в этом. Но сделать заявку на него не успел. Пришли представители этого самого 'общества'. Вернее пришёл...

И предложил вступить в его ряды. Прошу меня понять и вспомнить свою молодость — я согласился: таинственность, причастность к власти над миром...

— В молодости я был сержантом Белозёрского мушкетёрского полка, — отрезал мой 'гостеприимный' хозяин.

Вот же зараза — так и цепляется к словам.

— Наверное, я менее благороден, чем вы — моё честолюбие это зацепило. К сожалению. Я согласился. И я стал достаточно быстро продвигаться по иерархической лестнице данной организации. И, когда 'забрался' достаточно высоко, узнал такое, что просто не мог реагировать на это спокойно...

— Что именно?

— Сергей Васильевич, я не знаю: стоит ли вам об этом говорить — это тайна, за знание которой могут уничтожить не только вас и меня — всю округу...

Немедленно вспомнился анекдот:

' — Плачу миллион долларов за клиента. Адрес: улица Стаханова, дом восемь, квартира...

— За такие деньги не нужен номер квартиры — достаточно номера дома...'

А, наверное, на основе подсознательного знания именно этой шутки, я и попытался создать у хозяина поместья впечатление о 'всемогущести' этого самого тайного ордена...

— Ещё раз повторяю: меня трудно испугать. Говорите!

— Хорошо. Так вот: организация эта вненациональна, её членам надлежит забыть, что у них есть родина и действовать только на благо Ордена. У меня не получилось. Когда узнал о планах руководства, вспомнил, что я русский.

— А что за планы?

— Если вкратце: их не устраивает растущее могущество Российской Империи и планируется вычеркнуть нашу страну из европейской политики, загнать в 'допетровское состояние'. Понимаете?

Подполковник был, мягко говоря, ошарашен. Выглядел он натурально "огретым пыльным мешком из-за угла". С одной стороны, в его взгляде читалось недоверие, с другой — желание понять, что же всё-таки творится на его усадьбе. Кто я такой и какую мистификацию задумал. Я бы на его месте тоже впал в ступор. Даже в своём времени, даже зная о наличии всевозможных спецслужб...

— И какова во всём этом была ваша роль? — наконец проговорил Соков.

— Я, как уже упоминалось, химик.

— А! "Ямчужных дел мастер"?

— Ну почему сразу о порохе? — улыбнулся я. — Селитру сделать, конечно, смогу — было бы из чего, смогу сделать и значительно более мощную, чем порох взрывчатку, но химия может дать людям не только это: лекарства, краски, да мало ли что ещё...

В общем, я узнал, что приблизительно через два года будет война, Сергей Васильевич. С Францией. Со всей Европой, практически. Только англичане, датчане и шведы не придут на нашу с вами землю с оружием в руках.

И результаты, в том числе и моих исследований, планируется использовать именно в военных целях. Против России.

Отказаться я не мог, покинуть ряды Ордена можно только в гробу. Наверное, мой случай — единственное исключение: бросил всё своё имущество и пропал. Прошу разрешения не рассказывать сейчас все подробности, но если вкратце: чтобы как следует запутать следы, мне, практически в образе бродяги, пришлось объехать полмира...

— Запутать, говорите? — подозрительно прищурился подполковник. — А тот человек?

— Я его не знаю. Просто одежда на нём знакомая.

— Весьма странная одежда, надо сказать...

— Для этих мест — несомненно, а в Америке — самое обычное дело.

— И как в нашей округе могло появиться это самое 'обычное для Америки дело'?

— Совершенно искренне вас заверяю: не знаю. Но это точно не тайный агент Ордена. Не такие там дураки, чтобы надевать костюмы не соответствующие времени и месту. Откуда здесь взялся этот человек и с какой целью появился в этих местах, для меня такая же загадка как и для вас.

— Пожалуй... — Соков на мгновенье задумался. — Пожалуй, я могу вам поверить, Вадим Фёдорович. Но что вы собираетесь делать дальше?

— Могу только сказать о своих планах в, так сказать, стратегическом направлении: поставить на службу России свои знания. Как это сделать практически — пока не представляю. Я, на данный момент, никто. Бродяга. Как сделать так, чтобы меня услышали и дали возможность проявить себя власти Империи — не знаю. Не смею рассчитывать на вашу поддержку...

— Напрасно, — огорошил меня хозяин усадьбы. — Ничего обещать не могу, я должен крепко подумать... В общем, поговорим завтра. Доброй ночи!

— Доброй ночи! Только, Сергей Васильевич, не смею ставить вам условия, но очень хотел бы попросить держать наш разговор и сведения, которые я вам сообщил...

— Совершенно излишняя просьба. Я, во-первых, не сумасшедший, чтобы делиться таким с кем бы то ни было — меня упрячут в бедлам вместе с вами, — мой собеседник даже улыбнулся. — Во-вторых, вы спасли мою дочь, а я умею быть благодарным.

— Да не спас я Анастасию Сергеевну. Не могла она умереть от укуса гадюки. Я просто постарался уменьшить возможные проблемы от этого укуса и ускорить выздоровление. Кстати, если вы позволите, я всё-таки навещу её перед сном.

— Разумеется. И... Ступайте!

Ну вот. Вроде всё не так плохо. Может действительно поверит?

Я ещё, естественно, заглянул к Насте, дал на ночь ещё одну таблетку обезболивающего, прихваченного из рюкзака, который самому тащить обратно в комнату было "несолидно". Пощупал лоб пациентки — жарок присутствовал, но вполне терпимый. Жаль, что нет у меня с собой снотворного — никогда не было актуальным. Ну да ладно. Пожелал девушке спокойной ночи и, провожаемый неодобрительным взглядом сиделки, отбыл в свою комнатёнку. Нужно было о многом подумать.

Не спалось. Да кто бы удивлялся. В такой ситуации у кого угодно крыша поедет: за один день событий... Пятерым на всю жизнь хватит, если экстримом особо не увлекаться. Мысли хороводили в голове как сумасшедшие и все на разные темы. Нужно было собраться и отсечь не самое актуальное на данный момент. Как ни дико это прозвучит, но в первую очередь я стал гнать от себя воспоминания о своих жене и сыне. Хоть не было и нет на Земле никого дороже и роднее, но... А может утром я проснусь уже дома? Или хотя бы в своём времени? — Прочь! Когда это произойдёт, тогда и радоваться буду.

Предположим всё-таки, что попал я крепко и застрял надолго... Необходима хоть какая-нибудь легализация. Даже если Соков мне поверил или поверит, это будет нелегко. Хотя кто его знает. Не помню я в упор "местные" порядки и законы. К тому же этот труп... Каким лешим сюда занесло моего современника, да ещё и угораздило получить чем-то по башке. Может с этого завтра и начать? Хоть какая-то ясность нарисоваться может...

Уснул, как водится, незаметно как. Снилась разная хрень, но совершенно "невспоминабельная", я вообще крайне редко могу вспомнить свой сон даже непосредственно после пробуждения, но он должен хотя бы иметь сюжет. А тут помню только то, что была некая фантасмагория и не более.

Как же здесь орут петухи! Причём каждый на свой лад. Внутренне матерясь, я потихоньку просыпался и подсознательно переводил размер гребненосных "трелей" на русский язык. Я совершенно явственно стал если и не понимать вопли "пернатых будильников", то, во всяком случае, узнавать, когда голосит один, а когда другой. Их было трое в пределах досягаемости звука, и один орал: " Я вас не зна-юууу!", другой: "На-та-шаааа!", третий: " Идите вы все наа фиг!". Ну, в общем, у меня "перевелось" именно так.

Наскоро умывшись и позавтракав чаем с пирожками, я попросил очередного встреченного мной "мундироносного" слугу передать Сергею Васильевичу, что хочу с ним поговорить. Ну и получил сразу: "Барин отдыхают, не велели беспокоить".

Погулял у крыльца, жутко хотелось курить и, чтобы не спалиться, пришлось для этого дела сбегать в свою комнату — разгуливать с сигаретой перед дворней совершенно ненужный риск. Очередной раз попытался "прорепетировать" начало разговора. Про себя естественно. Подполковник так и не появлялся.

Хотя... Я ведь могу скоротать время в приятной компании...

Температура у Насти с утра была уже практически нормальной, опухоль на руке уменьшилась, и всё шло к тому, что молодой и здоровый организм достаточно быстро справится с недугом.

— Ну что же, Анастасия Сергеевна, если так пойдёт и дальше, то завтра я разрешу вам гулять.

— Правда? — глаза девушки буквально "зажглись" радостью. — А сегодня нельзя?

Нет, меня просто подчас умиляет человеческая психология — стоит только пообещать что-то хорошее, как сразу просят поскорее и побольше.

— Нет! — категорически отрезал я (хотя на самом деле вполне можно было бы гулять и сегодня хоть сразу после завтрака, но нужно было "выдержать солидность ситуации").

— Как жаль! А ведь я себя уже вполне хорошо чувствую.

— Вот давайте и закрепим это состояние. Анастасия Сергеевна, или я вас лечу, и вы меня слушаетесь, или я не отвечаю за последствия. Именно так я и скажу вашему отцу. Как вы думаете, что он решит?

Настя сразу поняла последствия и больше занудничать не стала. Я поспешил откланяться, пообещав, что сегодня ещё зайду. Прямо в коридоре встретил Сокова-старшего и тут же поспешил взять быка за рога:

— Доброе утро, Сергей Васильевич.

— Доброе, — подполковник был довольно приветлив, что вселяло оптимизм, — Вадим Фёдорович, я обдумал наш с вами разговор, и у меня есть некоторые вопросы к вам.

— Обязательно отвечу на все, но давайте пока попробуем разобраться с одной проблемой, которая, думаю, вас волнует тоже серьёзно.

— Вы о чём? — брови Сокова надменно вскинулись.

— Сергей Васильевич, позвольте мне, во-первых, осмотреть тело доставленного вчера человека, а во-вторых, осмотреть место, где его нашли.

— Я, конечно, могу вам это обеспечить, но с какой целью? — мой собеседник опять стал смотреть слегка подозрительно.

— Да чтобы попытаться хоть немного понять (в этом месте, очень рвался с языка матерный артикль, эмоциональность которого, была бы понятней и убедительней многих словословий, но приходилось обходиться "цензурным" языком), откуда он здесь взялся.

— Он в подвале. Тихон вам покажет. Но только сегодня уже похороны. Отец Паисий приедет часа через два.

— Похороны? На кладбище?

— А что вы думали? У него на шее остался крестик. Серебряный, судя по всему. Не посмели его разбойники снять. Неужели мы похороним христианина на пустыре?

— Нет, конечно, но так вот быстро... Не дожидаясь расследования.

— Лето на дворе, Вадим Фёдорович. Не след покойников долго держать. Сегодня же и похороним.

— Ну, хоть содержимое карманов я могу посмотреть? Это может быть важно.

— Несомненно. Тихон вам всё покажет.

— Благодарю. Я могу идти к телу? — мне показалось, что подполковник держится со мной уж слишком официально, хотя я, конечно, мог и ошибаться.

Соков молча кивнул, и я отправился искать своего слугу. Нашёлся Тихон, естественно на кухне, где лопал кашу, параллельно пытаясь заигрывать с кухаркой Татьяной. Кстати весьма аппетитная бабёнка, хоть и слегка полновата, но это уж "работа такая".

Услышав о моём желании, Тихон, даже не доев свою гречку, немедленно вскочил и проводил меня в подвал, к телу. Канделябр со свечами, который мужик прихватил с собой, буквально должен был, по его мнению, символизировать важность и значимость моей персоны: свечей на семь, не меньше.

Просто удивительно как мёртвые люди разительно непохожи на себя живых: расслабившиеся мышцы лица позволяют коже сползти и совершенно обтянуть собой кости черепа. Так что я даже не мог судить — видел ли я когда-нибудь этого человека или нет.

Ну, так: кожа на пальцах вполне нормальная, значит, кольца или перстня с него не сдирали, а вот часиков никаких нет. Ой, не верю я, что мужик в таком прикиде какой-нибудь "Ролекс" или "Сейко" на руке не таскал!

Ага! И 'восходящее солнышко' на тыльной стороне ладони. Причём совсем не с 'японского флага'. Из этих значит...

Рана... Тут классика — тупым предметом (но в данном случае не головой), может быть что угодно — обух топора, дубина, кистень, лом... Да мало ли...?! Крови вытекло предостаточно — весь верх пиджака пропитан.

— Тихон! Пойдём, покажешь, что у человека в карманах было.

— Да не извольте беспокоиться, ваше благородие, все, как ни есть собрали. Пойдёмте за мной!

Да уж! Мало тебя, парень, муштровали! Тихон повернулся ко мне спиной и стал подниматься по лестнице, совершенно искренне, небось, считая, что если света достаточно ему, то и мне хватит. А между тем, из-за его широкой спины пробивалось только ничтожное подобие освещения. Но, хоть и на пределе, мне его хватило, чтобы выбраться из подвала не покалеченным.

Содержимое карманов "пациента" было ожидаемым: ключи от машины с мерседесовским брелком, ключи от, вероятно, квартиры и бумажка с номером телефона и пометкой "Павел" Явно мужик из сравнимого с моим времени. Хоть и хреново, но непонятно.

— Часов на нём не было? На руке? — на всякий случай спросил я своего слугу, хотя заранее знал ответ.

— Ни в коем разе, Вадим Фёдорович, — все, что при нём было — здеся!

— Ладно, я хочу осмотреть место, где нашли труп. Если можно, то в присутствии того мужика, что нашёл.

— Отчего же не можно — с нашим удовольствием. Миха пока на усадьбе, в сарае прохлаждается.

— Не понял. Что значит прохлаждается? Где?

— Ну, в сарае, стало быть, заперт, ждет, когда полиция из Пскова приедет.

Ойёооо! Вот только полиции мне и не хватало! Ну, Сергей Васильевич! Ну, спасибо! Теперь точно нужно этих убивцев найти поскорее, иначе мне полный "алескапут" приснится!

— Тогда давай его скорее сюда и поехали!

— Сей момент, барин! — Тихона тут же сдуло с места, а через минут десять передо мной уже тормознула коляска с парой гнедых (или рыжих) коней. Тихон сидел на козлах, а рядом с ним скрючился совершенно ничтожный мужичонка, тот, что ещё вчера мне казался вполне достойным русским крестьянином-землепашцем.

Я впрыгнул в экипаж, и нас затрясло по просёлочной дороге. Мимо пронеслось поле, въехали в лес. Летние запахи русского леса! (Да и не обязательно русского — леса "средней полосы"). Чёрт! Голову, конечно, не кружат, как написала бы какая-нибудь барышня... Но впечатляют! И где там запах хвои, где черники, где липы — не поймёшь. Но его, этот запах, просто можно нарезать ломтями, заворачивать в плёнку и продавать за сумасшедшие деньги. Купят! Особенно зимой. Особенно если удастся "законсервировать" и этот сладкий и изнуряющий зной...

— Приехали, барин! Здесь! — мужичок дёргал Тихона за рукав и заискивающе смотрел на меня. — Здесь он лежал! Вот перед этим ясенем, в канаве.

Я уже почти наверняка был уверен в том, что увижу. Так и оказалось: примятая трава в том, что канавой являлось чисто номинально — дождей давно не было. И лишь слабые мазки крови на травинках. Это притом, что зёму приголубили по черепу так, что моё почтение... И рядом тоже никаких следов крови. То есть уконтрапупили моего менее везучего товарища по несчастью явно не здесь.

— Тихон! Михаил! А есть здесь где-нибудь поблизости на дороге корчма какая или двор постоялый?

— Как не быть, — отозвался мой "Планше", — в трёх верстах трактир Кузьмы Полынцева. Кормят там — так себе, но водка отменная. И квасок хорош.

— Вот туда и отправимся.

И снова нас затрясло и завихляло по российской проезжей дороге. Нет, ну ведь надо же так умудряться пути прокладывать? Такое впечатление, что просто сначала звериную тропу ногами растоптали, а потом уже и копытами с колёсами разъездили. Три версты — путь недалёкий и вскоре показалась поляна с вполне исправным двухэтажным домишкой. Как я правильно понял, это и был искомый трактир.

Внутри он выглядел почти так же, как подобные заведения того времени в фильмах. То есть ничего особенного и неожиданного. Хозяин, бодрый мужичонка лет пятидесяти, услужливо подскочил к тем, кого считал новыми потенциальными клиентами, но, посмотрев на меня, слегка напрягся.

— Здорово, Федотыч! — не очень-то весело поприветствовал его наш возница. — Тут тебя...

— Ну-ка — цыц! — прошипел я осмелевшему мужику. Тот послушно заткнулся.

Чёрт! По всем статьям сейчас явно требовалось чего-нибудь заказать. Хоть квасу, что ли. Но у меня ни копейки с собой не было (да и не только с собой).

— Скажите, Кузьма Федотович, а не заходил ли к вам вчера мужчина в необычной одежде? — я приготовился отследить тень замешательства на лице своего собеседника, но это было совершенно излишне: актёр он был совершенно никакой. Глазки забегали, лицо стало багроветь с пугающей скоростью. Я уже начал опасаться, что хозяина тут же разобьёт удар...

— Да кто вас тут разберёт, кто обычный, а кто нет! Ты пить-есть чего-нибудь будешь? Только деньги сначала покажи! А то много вас тут таких шляется!

Да уж! Стругацкие — молодцы: этот самый типаж про дикаря, наглеющего от вежливого обращения с ним, они вывели очень грамотно. Придётся ставить на место понятными наглецу методами...

Не пришлось...

— Хрясь! — и обнаглевший хозяин трактира закувыркался между столами. Тихон озабоченно потирал кулак. Потом размеренно сгрёб наглеца за загривок, приподнял и прогудел тому в лицо:

— Чтобы держал себя с его благородием вежливо и отвечал на все вопросы, понял? Вадим Фёдорович гость нашего барина, — мой слуга ещё раз встряхнул сомлевшего трактирщика за холку и бросил размякшее тело мне в ноги.

Посетители постоялого двора, трое то ли крестьян, то ли ямщиков, даже не соизволили хоть как-то отреагировать на происходящее — они ели что-то из своих мисок и попивали из мелких чашечек. Явно не чай. Но времена не те — водитель транспортного средства вполне может себе позволить. Никто его в трубочку дыхнуть не попросит.

— Повторяю вопрос: Вчера к тебе в трактир заходил необычно одетый мужчина? — кабатчик явно пытался остаться в бессознательном состоянии дольше, чем требовала ситуация. — Или ты расскажешь всю правду мне, или будешь общаться уже с полицией. Что предпочитаешь? Ведь ты уже считай убийца и грабитель в глазах закона. Разбойник. Ну!

— Барин! Не погуби! Всё как перед Истинным расскажу! — трактирщик аж захлёбываться стал от эмоций. — Пришёл вчера. Костюм чёрный, не нашенский, никогда такого не видел. Да и сам нерусский — немец натурально...

— Это ты с чего взял?

— Да говорил он как-то... По-русски, но чисто немец.

— С акцентом что ли?

— Это тебе виднее, ваше благородие, а вот нерусский и всё тут!

— Ладно, дальше что было?

— — Да попросил он виску какую-то и ругаться стал, что нету. А где я ему эту "виску" возьму? Водочка у меня — высший класс, не побрезгуйте — попробуйте! Наливочки... Какая "виска"? И деньги он мне сунул фальшивые! Не просто фальшивые, совершенно глупые бумажки нерусские. А потом драться полез! Не виноватые мы!

— Не голоси, рассказывай. — визгливые нотки в голосе этого Полынцева, начали уже конкретно доставать.

— Так я и говорю: мне в брюхо заехал, Семёну руку сломал, Никитке фингал на скулу засадил... Ну и приголубил его Никита кочергой...

А ведь, похоже, не врёт: земляк-то мой вероятно "крутой перец", находился в обалдевшем и раздражённом от непоняток состоянии, ну и пошёл с ходу "строить" быдло периферийное. Вот будет смеху, если он вместе со своим мерсом сюда попал... Хотя вряд ли, тогда бы, наверное, на нём и заявился.

— Ну и дальше что?

— А что? Не дожидаться же посетителей! Погрузили потихоньку на телегу тело и отвезли от кабака подальше. Барин! Не было умысла убивать его! Зачем это мне? Ну не рассчитал мой слуга в сердцах силушку...

— Ладно, угомонись. Где бумажник его?

— Какой? Не было никакого "бумажника", — а вот сейчас явно врёт. Ключи от машины в кармане были, а права "пациент" типа дома забыл? Ага! Вот прямо сейчас всё брошу и начну верить!

— Кожаный бумажник. С документами. И не пытайся врать, что в глаза его не видел. Ну?

— Ах, это! — глазёнки трактирщика опять воровато забегали. — Я же и не знал, что это бумажником называется. Сейчас принесу!

— Тихон тебя проводит.

— Да как угодно, как угодно...

Через минуту передо мной лежал чёрный кожаный лопатник. Ну да. На месте и доллары, и рубли. Права на имя Игоря Кривко, выданы в девяносто четвёртом, значит, попал он не позже чем из две тысячи четвёртого. Но на самом деле, почти наверняка одновременно со мной. Кредитка "Виза" — точно крутой. Несколько визиток юристов, врача-офтальмолога и психолога. Кредитка на автозаправку. Всё. Итак, картинка ясная, можно отправляться обратно.

— Бумажник я забираю. Ну и: счастливо оставаться!

— А как же я? Мы? Что с нами будет? — Полынцев заглядывал в глаза с просто обожанием верной собаки.

— Господин Соков решит... Ах, ёлки! Чуть не забыл!

— Какие "ёлки", ваше благородие?

— Часы сюда! Быстро! — глазёнки трактирщика тускнели, извините за каламбур, просто на глазах.

— Часы? — попытался валять дурочку Кузьма.

— С левой руки. И не вздумай врать, что их не было!

— Не врать Вадиму Фёдоровичу! — громогласно подключился к диалогу Тихон.

— Ах, это часы были... — залебезил кабатчик. — Сей момент!

"Сейко" появились из кармана почти мгновенно. Хорошие часики, пригодятся. Я ни разу не чувствовал себя мародёром — невыносимо взрослому мужчине чувствовать, что у тебя нет "ни копейки". Нужна позарез хоть какая-нибудь местная валюта. Ведь не флягу же алюминиевую загонять аборигенам. Мало кто поймёт её ценность. А деньги нужны. Хоть просто для устранения комплекса "пустого кармана".

— Ладно, живи пока, и жди решения господина подполковника на твой счёт. Пойдём, Тихон.

Тот в лёгком обалдении проследовал со мной до порога молча, но как только мы ступили на двор, тут же запричитал:

— Ваше благородие, Вадим Фёдорович, неужели мы этих душегубов на свободе оставим? Прикажите только, я их мигом повяжу, в лучшем виде.

— А есть у тебя на это право? А у меня? Мы кто, полиция? Нет уж, пусть решает твой хозяин.

— Так ведь сбегут же ж!

— Никуда они не денутся. Хозяйство своё корчмарь не бросит. Будет ждать как миленький. И слуг никуда не отпустит, иначе самому отвечать за всё придётся.

— Ой, и мудрите вы, барин... — пробормотал мой "ангел-хранитель", но возражать больше не стал.

Возница с робкой надеждой посмотрел на меня, когда мы приблизились к повозке.

— Успокойся, Михаил, сознались они, — успокоил я мужика, — их рук дело, не виноват ты. Давай, поворачивай к усадьбе.

Надо было видеть, как расползлось в улыбке лицо бывшего подозреваемого. Казалось, он сейчас проглотит свои уши.

— Ай, спасибо, барин! Век буду за тебя бога молить!

— Ладно уж, поехали!

Было заметно, что Тихона просто распирало от возмущения, но голоса без разрешения он подать не посмел. Хотелось есть, хотелось пить и хотелось курить. Но последнее я себе позволить не мог со своими американскими сигаретами — зачем лишние разговоры, а всё остальное ожидало в усадьбе. Оставалось только думать. О будущем думать.

Если попал я накрепко, то самым актуальным вопросом была грядущая война. И очень не хотелось, чтобы она была такой же кровавой, как и в моей реальности. Во всяком случае, для России. Что я могу для этого сделать? Кое-что могу, но для этого в первую очередь нужна, как говорил незабвенный Остап Ибрагимович: "Легальность, легальность и ещё раз легальность!". А где и как мне её добыть? — Не имею ни малейшего понятия. Пока только Соков-старший может мне в этом помочь.

Кстати и то "кое-что", чем я могу помочь русским в войне — тоже капля в море. Динамит поможет уничтожить сотню-другую французов, йод — спасти несколько сотен русских, так ведь это такая капля в море... Тем более ещё нужно суметь эту каплю в море капнуть...

Потихоньку дотащились до усадьбы. Подполковник не то чтобы встречал меня у ворот, но прохаживался по двору, явно ожидая известий. Видно было, что слегка нервничал.

— Ну что, выяснили что-нибудь?

— Выяснил, Сергей Васильевич. Убили этого человека в трактире, верстах в пятнадцати отсюда.

— Это у Кузьмы, что ли? А кто?

— Да он со слугами и убил. Потом отвезли подальше и в канаву сбросили. Не виноват ваш Михась, правду говорил.

— Да что же вы этих воров не связали и сюда не привезли? — удивление Сокова граничило с возмущением.

— А у меня есть на это права — арестовывать? Я докладываю о результатах расследования вам — вам и решать, что делать дальше. Но не соблаговолите ли выслушать меня, прежде чем принять решение?

— Слушаю, — хмуро буркнул мой собеседник.

— Так вот: убийство, конечно, тяжкий грех. Но я приблизительно представил, что за человеком был покойный. И то, что рассказал мне хозяин кабака Кузьма, почти наверняка правда. Этот человек пришёл в трактир, чувствуя себя хозяином, и стал там распоряжаться. Грубо, смею вас уверить. Его, конечно, не поняли. Он стал избивать хозяина трактира и его челядь. Ну и получил кочергой по башке. За дело получил. Если бы не это, то он сам мог бы там убить или искалечить несколько человек.

— Ну, вы уж скажете! — лицо подполковника выражало явное недоверие.

— Поверьте, это так. Я имел возможность узнать людей подобного сорта. Они ни в грош не ценят ни чужое мнение, ни чужую жизнь. И не испытывают никаких угрызений совести жизнь отнимая. Таких немного, но они есть, поверьте. И этот был как раз из таких. Только осмотрев содержимое его карманов, я уже подумал о чём-то подобном. Не спрашивайте почему — это очень долго объяснять, но рассказ Кузьмы только подтвердил мои подозрения.

— Вы говорите какие-то очень странные вещи. В это трудно поверить и ещё труднее понять.

— Прошу вас: пока не пытайтесь понять, попробуйте просто поверить. Хотя... Решать, конечно, вам. Наказать трактирщика и его слуг, несомненно, нужно, чтобы неповадно было. Но отправлять на каторгу защищавших свою жизнь и здоровье от обнаглевшего и самоуверенного хама, право не стоит. Может обязать их сделать крупное пожертвование на местный храм?

— Может вы и правы. — Сергей Васильевич засомневался. — С час назад этого человека похоронили. Может обязать их... Хотя нет! Если правда то, что вы рассказываете, то пусть лучше действительно на храм. И... Пятьдесят розог что ли убийце впороть?

— Ну, можно и так, — про снятые с трупа часы я пока упоминать не стал, а то старый вояка опять психовать начнёт и забудет про свой временный гуманизм.

— Пойдёмте обедать, Вадим Федорович, — неожиданно поменял тему помещик, — а то всё скоро остынет. Очень вовремя вы вернулись.

— С огромным удовольствием, — улыбнулся я в ответ, — давно уже в животе бурчит. А после, если вы не возражаете, я загляну к вашей дочери. Думаю, что сегодня она уже сможет вставать.

— Вы серьёзно? Не рано? — на лице отца Анастасии читалось беспокойство.

— Если рано, то не разрешу — всего и делов. Но думаю, что молодой и здоровый организм успешно справляется с ядом.

Обед был простой, вкусный и сытный. Я чувствовал себя автомобилем под завязку заправленным горючим: энергия распирала изнутри, и хотелось что-нибудь делать.

Анастасия чувствовала себя вполне прилично, и я, как и обещал, разрешил ей не только вставать, но и гулять на свежем воздухе. Под присмотром, естественно.

Потом поговорил ещё раз с подполковником и попросил разрешения съездить назавтра к местному доктору, который мне был остро необходим для легализации и прорыва в хоть какие-нибудь верхи, чтобы я сумел приобрести пусть пока минимальные, но возможности влиять на события. А ещё...

— Сергей Васильевич, вы, надеюсь, понимаете моё положение, я — никто. Вы, несомненно, можете отказать в моей просьбе... — я замялся, — Я смогу спасти тысячи, если не десятки тысяч жизней русских солдат и офицеров в грядущей войне, но я не могу действовать как просто частное лицо без роду и племени. Если вы сочтёте возможным как-то помочь мне обрести какие-то документы... Я, честно говоря, не совсем представляю, как это делается... Вы сможете мне помочь?

— То есть я должен солгать? — пытливо посмотрел на меня Соков. — Лжесвидетельствовать?

— Я не знаю, как это назвать, Сергей Васильевич. Вы, разумеется, не обязаны для меня ничего делать. Решать вам. Мне оставить вас одного, чтобы вы подумали?

— Подождите. Можете конкретно объяснить, какую пользу вы принесёте русской армии в войне?

— Только очень приблизительно. Я могу сделать взрывчатое вещество значительно мощнее пороха. С его помощью можно изготовить такие фугасы, которые, при своевременном подрыве, будут уничтожать вражеских солдат десятками. Я могу сделать некоторые лекарства, вернее не сделать, а организовать их изготовление, благодаря которым огромное количество раненых достаточно быстро вернётся в строй, а не умрёт от антонова огня. Могу и ещё кое-что, но мне нужно будет спокойно подумать и быть уверенным, что всё, что я вспомню и придумаю, не пропадёт всуе. А того, что я уже сказал не достаточно?

— Пожалуй, достаточно. А можете мне хоть как-то объяснить то, что вы обещаете? Я понимаю, что с высоты вашего образования...

— Оставьте! Ни с какой не с высоты. Вы умный человек, а я знаю больше только потому, что учился именно тому, чему учился. Если вы мне поверите, то всё прекрасно поймёте. Вот смотрите: вы немало воевали и, наверняка, многие ваши солдаты умирали от незначительных ранений, так?

— Конечно. Очень обидно и жалко их было, но что поделаешь...

— Вы знаете о существовании микроорганизмов?

— Простите? Вы о чём?

— Достаточно давно был изобретён прибор — микроскоп. И с его помощью удалось рассмотреть, что существуют мельчайшие живые существа. Может быть, вы об этом слышали или читали?

— Нет, знаете ли. Не интересовался.

— Тогда вам придётся мне поверить: антонов огонь, нагноения и многое тому подобное, вызывают мельчайшие "животные", которые попадают в рану. Их невозможно увидеть глазом, они настолько же меньше комара, насколько комар меньше лошади. Но они есть. И именно они зачастую убивают раненого солдата. Достаточно же обработать рану раствором определённого вещества, и все они погибнут, не попадут в организм и не убьют. Я понятно объясняю?

— Понятно. А вы знаете именно такие вещества?

— Знаю. Некоторые из них можно получить даже из цветов, растущих на вашей клумбе. А одно, самое эффективное — из золы морских водорослей. К тому же, если это сделать поскорее, то новое простое вещество откроет русский химик, а не какой-нибудь там француз или англичанин.

— Аргумент, — усмехнулся помещик, — чтобы российская наука утёрла нос Европе... Ну и солдат, умиравших в горячке, я помню. Вы обещаете, что такого не будет?

— Я обещаю, что сделаю всё для того, чтобы такого не было. Но для этого меня должны услышать. И для этого я должен быть не просто бродягой. Решать вам, Сергей Васильевич.

— А вы ещё сомневаетесь в моём решении? Ладно уж, съездим в Псков, к предводителю дворянства, засвидетельствую ваше происхождение. Выправим бумаги необходимые. Моё слово в губернии кое-что ещё значит.

— Премного благодарен. Я прекрасно понимаю, что значит для вас этот шаг, но обещаю, что вы не пожалеете. Так я могу завтра съездить к доктору?

— Разумеется. Предупредите Тихона — он вам всё организует.

Этот день "выпил меня до дна", я был уже совершенно ни на что не способен. Пришлось отказаться сопровождать Настю в её первой прогулке, которую я ей разрешил. Хоть и самому чертовски хотелось побыть в обществе этой очаровательной девушки, но пришлось бы разговаривать, а на это я уже был категорически не способен. Месье Жофре, которому вздумалось пообщаться на предмет фехтования, очень хотелось послать сразу и далеко. Но, вежливо отбоярившись по поводу неважного самочувствия, я всё-таки добрался до своей комнаты. Мгновенно нарисовавшегося Тихона я отправил за коньяком и, получив заказанное, со смаком расправившись с двумястами граммами завалился дрыхнуть, несмотря на то, что солнце ещё не зашло.

Из детектива в триллер

А вот визит к доктору пришлось отложить...

— Ваше благородие, Вадим Фёдорович! — вырвал меня с утра Тихон из объятий Морфея. — Беда-то какая!

— Что случилось? — пришлось сесть на кровати и протереть глаза. — Чего орёшь как оглашённый?

— Трактир Полынцева спалили!

— Спалили? Именно спалили? Не просто пожар? — я потихоньку возвращался в реальный мир.

— Как есть сожгли. И не спасся никто, — рассказывал, делая круглые глаза, мой слуга, — пять покойников на пепелище нашли — не могло так днём получиться...

Да уж, мне и самому в подобные совпадения не очень верилось — только мы с неопознанным трупом разобрались, как его убийцам 'красного петуха' пускают. Да ещё и с жертвами. Просто вендетта какая-то...

— Господин подполковник знает?

— Вестимо знает — ему первому доложили.

Так... Значит предстоит мне ещё один неприятный разговор.

— Где сейчас барин?

— У ворот был...

Вот ведь ёксель-моксель! Ну что за невезуха — ведь еле-еле от предыдущего трупешника отбоярился! Подполковник меня теперь точно местным ментам сдаст, чтобы головной боли не было. Нет, надо самому на амбразуру кидаться, с разбегу...

Наскоро одевшись, не позавтракав, побежал к Сокову.

— Я уже всё знаю, Сергей Васильевич! — поспешил выпалить я, подходя к хозяину усадьбы.

— Доброе утро! — холодно поприветствовал меня помещик.

— Доброе утро, прошу простить мою невежливость. И понять, что это вызвано вестью о происшествии...

— А почему эта весть вас так взволновала? — мой собеседник оставался совершенно спокойным.

— Ну как же! Ведь совсем недавно... Вы же сами знаете о том, что произошло в трактире, — я чувствовал, что выгляжу всё более и более глупо. И ненатурально. Переигрываю. Нужно успокоиться.

— Сергей Васильевич. В ваших местах часто находят непонятные трупы и горят трактиры? — попытался я перейти в наступление. — И, чтобы одно за другим...

— Нечасто, — оборвал меня подполковник, — а путешественники из Америки, да ещё члены тайных обществ при этом, появляются ещё реже...

Ведь срезал! Умный мужик, как ни крути, да ещё и быстро соображающий.

То есть мне теперь с нуля нужно строить правдоподобную версию. А я быстро соображать не умею. То есть умею, конечно, мгновенно реагировать на ситуацию, иначе не добился бы ничего на фехтовальной дорожке, и не выжил бы на Арене, но по срочному сочинять сюжеты... Не, в буриме никогда не играл, и не собираюсь. Зараза! Но выкарабкиваться надо.

— Разумеется, я не считаю всю эту цепочку событий случайными совпадениями. Я из Америки, и тот покойник был одет по-американски. Причём так одеваются только для торжественных мероприятий. Его убили в трактире, и трактир сгорел вместе с убийцами.

Спросите, как я могу всё это объяснить? — Пока никак не могу — нет информации. Но меня здорово беспокоит сложившаяся ситуация. Как и вас, наверное. Поэтому и хочу предложить свои услуги в её расследовании.

— У вас есть навыки расследования преступлений? — удивлённо приподнял брови Соков.

— Нет. Но, смею надеяться, умею разбираться в причинно-следственных связях. Прошу вас, Сергей Васильевич, помочь мне выяснить истину в сложившейся ситуации.

— Может, всё-таки поделитесь своими мыслями по этому поводу?

— Извольте: тот, кого нашли мёртвым, был здесь не один. Возможно, и вполне вероятно, что вместе с каким-то достаточно близким человеком. Другом или братом. А может даже и с женой. Это, скорее всего месть.

— Вы хотите сказать, что поджог устроила женщина?

— Вполне это допускаю. Но выдвигать конкретные предположения ещё очень рано. Нужна информация. Вы позволите мне заняться её сбором?

— Будет достаточно, если я только позволю? — подполковник позволил себе обозначить подобие улыбки.

— Нет, разумеется. Мне понадобится и ваше содействие.

— В чём оно должно выражаться?

— Прошу вас выделить мне в помощь человека, хорошо знающего местные леса...

— Почему именно леса?

— Ну не в деревне же живёт тот, кого мы ищем. Не попросился же он на постой к кому-то из ваших крестьян.

— Логично, но ведь лесов у нас в округе... Вам их за всю жизнь не прочесать, Вадим Фёдорович.

— И не собираюсь. Зачем все леса? Только те места, где есть пресная вода поблизости. Я не прав?

На самом деле всё было ещё проще: ключи от 'мерса' в кармане моего 'одновременника', подсказывали, что прибыл он сюда на машине. Почти наверняка на 'уик-энд', как и я. Может на рыбалку, может на шашлыки, но остановился возле какого-нибудь водоёма, это 'к гадалке не ходи'. Причём, с высокой степенью вероятности, там должна быть некая 'купалка', то есть место, где можно не только мяско на углях поджарить, но и вспотевшее тело в прохладной влаге побаловать...

Блин! Так ведь они, вероятно, и не вдвоём припёрлись: либо с парой девок, либо с приличной компашкой мужиков. (романтическое уединение двух гомосеков, я отмёл сразу, вспомнив наколку на ладони трупа — не вяжется такое с сидевшим).

Итак, варианты:

Первый: Мужчина с женщиной. Женская 'мстя' за своего любимого... Маловероятно, но имеет право на 'быть версией'.

Второй: Два мужика. Зону топтали, вероятно, оба. Приехали оттянуться с девками.

Вполне себе вероятный вариант. Но для меня совершенно кошмарный — ещё и с этими жрицами любви разбираться...

Третий: Мужская тусовка. Скорее всего вчетвером-впятером...

Ещё хуже — наверняка 'братки' или 'урки'. Нет, я ничего не имею против тех, кто сумел устроиться в жизни. Тот же Витька (чтоб ему икалось до самой астмы) был нормальным человеком: умным, оборотистым... Я ему, в своё время, если и завидовал, то по-белому...

Мол, молодец, мне так не суметь... До самой Арены... Хотя, он ведь меня и тут выручил. Нефиг на других своё поганство списывать. Сам согласился убивать за деньги...

В общем, проехали.

Таки снова в тему: самый поганый вариант — 'пацаньё' гуляло. И, в этом случае, трындец тебе, Вадим Фёдорович. Если обнаружишь их место дислокации. Порежут тебя там на ломти, и в землю закопают, и надпись 'написают'.

А оружия у тебя с собой — ножик рыбацкий и гарпун от подводного ружья.

Даже если совсем врубить идиота, и расхаживать по местным лесам с тем самым подводным ружьём наперевес — не поможет...

— Рациональное зерно в ваших мыслях есть, — прервал моё внутримозговое словоблудие Сергей Васильевич. — Какой помощи вы ждёте от меня, кроме того, что я вызову лесника вам в пособление?

— Хотелось бы иметь при себе кое-какое оружие...

— Пистолеты или ружьё?

— Лучше шпагу или саблю...

— Так шпагу или саблю?

— Шпагу.

— Странный выбор, — подполковник посмотрел на меня с удивлением и некоторой толикой уважения. — Передам оружие Тихону. А пока, позвольте пригласить вас на завтрак.

Оставалось только поклониться и проследовать за хозяином здешних мест.

Завтрак не лез в глотку категорически. Чуть ли не давился кашей, чтоб её... Я и так с утра не особо до еды охоч — максимум яичницу могу употребить, а так вполне себе бутерброда с чаем достаточно. А сегодня мысли вообще ни в коей мере пищеварению вообще и питанию в частности не способствовали.

Сыщик я, конечно, тот ещё... Особенно в незнакомой сельской местности. Даже если мне в помощь отрядят местного лесничего, то этот 'пасторальный персонаж', вряд ли будет серьёзным помощником при встрече с 'братками' — ни разу он не 'волкодав', как и я, впрочем, тоже.

Даже общество очаровательной Анастасии за столом совершенно не улучшало моего настроения. И аппетита тоже. Благо, что девушка не стала приставать ко мне с разговорами. И Алексей воздержался.

За что им обоим моё большое человеческое спасибо...

Тихон молча выложил передо мной шпагу и пару пистолетов. Вот нахрена, спрашивается, мне сейчас кремнёвые пулялки, коими пользоваться не умею совершенно?

— Зарядил?

— Так точно, ваше благородие, только пороху на полку насыпать, и палите в своё удовольствие.

Вот паразит! Типа я сильно знаю, где эта самая 'полка'... Хотя, разберусь, наверное — явно где-то под ударным механизмом. Ну, то есть в районе кремнёвого замка.

— Ладно, иди. Сообщи, когда лесничий придёт.

— Не извольте беспокоиться, барин. Как только прибудет — сообщу незамедлительно.

Слуга 'испарился', и появилась возможность спокойно обдумать сложившуюся ситуацию.

Вряд ли место стоянки визитёров из моего настоящего, находится на берегу реки — там бы их давно засекли и растрезвонили об этом на всю округу. Почти наверняка — лесное озеро. Именно в этом направлении и нужно озадачить 'аборигена' здешних мест. Причём озеро максимально 'скрытое'. Но не очень при этом отдалённое, раз уж фигурант попёрся вискаря для опохмела искать и на трактир Полынцева вышел. Явно где-то неподалёку...

'Ворон здешний' никак не вписывался в образ, который я себе нарисовал. Абсолютно не старик с бородой до колен, в невыразимом балдахоне светло-серого цвета... Совершенно напротив — мужчина моих лет, в синем полукафтане, чернявый и с ружьём, а не с луком, как я опять же ожидал. Зовут Петром — всё нормально, и с таким вполне можно нормально взаимодействовать...

Соков отрядил в наше распоряжение свою коляску, и мы тронулись в направлении сгоревшего двора Полынцева.

Я, немедленно стал выяснять обстановку у местного старожила:

— Озёра с красивыми берегами в окрестностях сгоревшего трактира имеются?

— Так и не одно, — с удивлением посмотрел на меня лесничий, — почитай с пяток рядышком с пожарищем найти можно. А вам какое угодно?

Вот, ядрёнмакарон! Мне ещё и выбирать?

— Самое ближайшее, для начала. Но чтобы там можно было...

Блин! Как ему объяснить про место для пикника? Выезжают у них на подобные мероприятия?.. Ох, етиолапоть! Во кретин! Сыщик грёбаный... Место для пикника он ищет! Это первый фигурант, значит, поехал на природе оттянуться... Костёр развести, пивасика бухнуть, шашлычки пожарить, в палатке с девочками поваляться... В костюме-то! Самый тот наряд для мероприятия... А с утра попёрся вискаря для опохмела раздобыть... Ну и чмо ты, Вадим Фёдорович — развёл тебя трактирщик как ребёнка. Да и сам хорош, уму не растяжимо, как я про костюм не вспомнил, когда с умным видом подполковнику про район поисков излагал. Да и версия с местью уже по швам потрескивать начала...

— Так что можно-то, барин? — прервал моё самобичевание лесник.

— Погоди. Помолчи пока. Мне подумать надо. Не на озеро пойдём.

— Эй, — крикнул я вознице, оставив без внимания вопрос Петра, — давай к сожженному трактиру!

— Как скажете, ваше благородие, — отозвался тот с козел.

Поехали...

Итак, черновая версия: ехала наша парочка явно из цивильного места в цивильное место. Как они там 'провалились' в девятнадцатый век — пока неважно. Увидели трактир, подумали, что заведение стилизировано под старину и, вероятно, решили то ли передохнуть, то ли переночевать. То, что трактирщик плёл про утренний визит, стоит приблизительно полкопейки. Значит, более чем вероятно, что и на постоялый двор закатили прямо на машине, не подозревая о наличии того западла, что с ними приключилось.

Далее: что там произошло в трактире — совершенно непонятно. Теперь уже абсолютно не верилось в рассказ Полынцева про оборзевшего уголовника. Это в прошлый раз на меня наколка впечатление произвела, я и повёлся как лошара последний... Хотя, может частично это и было правдой — теперь судить сложно.

Второго, вероятно, повязали, но потом он каким-то образом вырвался и устроил местным козью морду...

Что характерно: машина вполне могла находиться где-то поблизости, даже когда мы наносили визит и я 'колол' хозяина постоялого двора.

В общем, пока информации недостаточно, сначала нужно прибыть на место...

Вот это действительно называется 'сгореть дотла', только остатки печи возвышались над поверхностью земли, да практически вровень с ней лежал слой пепла вперемешку с каким-то негорючим мусором. То же можно сказать и обо всех хозяйственных постройках вокруг. Да и неудивительно — если загорелся деревянный дом и пожар не задавили на ранней стадии — ничего не останется. И не погасить уже — просто не подойти с ведром ближе, чем на пятнадцать-тридцать метров. Такая 'стена жара' стоит, что никакой волей не 'протолкнуть' организм сквозь неё.

Вся растительность, включая траву, в радиусе метров пятидесяти уже неживая. И искать какие-то следы во дворе, прилегающем к бывшему трактиру бесполезно. Единственное, что очевидно — машины во время огненного буйства, поблизости уже не находилось. Уж от неё хоть какой-нибудь остов да сохранился бы.

Побродив для очистки совести по тому, что ранее являлось приютом для путников, и ничего не найдя, вышел на проезжую дорогу. Нужно осмотреть хотя бы её...

— Пётр! Пойди сюда! — позвал я лесника.

— Слушаю, ваше благородие, — достаточно лениво и в то же время бодро отозвался подойдя местный лесовик.

— Поищи-ка на дороге необычные следы.

— Это какие? — удивлённо вылупился на меня мужик.

Вот, ёлки! Как ему след от протектора нарисовать?

— Да любые, каких ранее никогда не видел. Не человечьи, не звериные... Как бы от колёс, но с особым рисунком.

— С каким?

— Ну не знаю я пока! — зла на этого зануду не хватает. — Любой непривычный след увидишь — зови. Договорились?

— Как скажете, барин...

Разошлись мы с ним в разные стороны от ворот, и побрёл я по проезжей дороге, внимательно вглядываясь в поверхность планеты. Да уж! Это вам не следы 'Камаза' по сырой глине выискивать — тракт был утрамбован очень даже плотненько.

Ну а вдруг? Ведь местами следы копыт на дороге читались...

'Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес!..' — в очередной раз высказал я 'комплимент' своему интеллекту, попытавшись даже внутреннему голосу придать интонацию на все времена любимого кота Матроскина.

Ведь ключи от машины в кармане убитого были! Как 'Второй' машину завёл?

Нет, я, конечно, слышал о том, что можно что-то там раскурочить и, замкнув провода накоротко, обеспечить зажигание. Или они оба-двое были такими близкими 'братанами', что сделали дубликат ключей... Или приехали на машине одного, а у второго просто ключики от своей в кармане были...

Ой, белыми нитками шито!.. Непонятка на непонятке...

Да и не могли местные не заметить шныряющую туда-сюда 'колесницу'. И, при этом, не заполнить всю округу рассказами о столь невероятном происшествии.

Ох, хреновый из меня 'Пуаро', да и 'Мегрэ' неважнецкий!

Занимаясь самобичеванием, я, тем не менее, продолжал машинально осматривать дорогу. И не зря — вот он, след покрышек автомобиля. Не очень хорошо различим, но не спутаешь с какими-нибудь другими отпечатками на тракте. Точно — 'оно'!

Только вот направления движения всё равно не определить — сюда ехали или отсюда...

Свистнул Петру и тот немедленно поспешил ко мне.

— Вот такие следы видел?

— Извиняйте, ваше благородие, — озадаченно посмотрел на отпечатки лесник. — Ни сейчас, ни когда раньше. Чудные-то какие!

— Вот теперь знаешь, что искать. Иди, и внимательно осмотри дорогу со своей стороны.

— А и смотреть нечего. Не было там такого — уж я бы не пропустил.

Оставалось только поверить намётанному глазу лесника. Да и с логикой это вязалось: чем гнать в неизвестность, наш подопечный почти наверняка захотел вернуться туда, откуда выехал: вдруг повезёт и выбросит обратно в своё время...

Но 'пациент' вряд ли дурак и всерьёз на такое рассчитывать не будет — наверняка свернёт где-нибудь поскорее и затихарится.

А если нет — проблемы обеспечены как мне, так и всей России: ладно, если он на своей 'дьявольской колеснице' несколько крестьян в ступор уронит. А если какой-никакой полк на марше встретит? Даже напрягать фантазию не хочется на предмет возможного развития событий...

К тому же, как у него с горючкой, тоже непонятно. Остаётся надеяться, что свернул с тракта при первой возможности.

— Значит так, Пётр, следуем по дороге в этом направлении, и осматриваем любой съезд с неё. Ищем на примыкающих дорожках подобные следы. Понял меня?

— А чего ж не понять — дело нехитрое. Поехали, что ли?

Ну и поехали.

— Когда будет ближайший поворот? — обратился я к леснику.

— Я, простите великодушно, больше по лесу, — замялся местный следопыт, — но вроде версты через полторы будет хутор Еремея, так что туда дорожка наверняка имеется.

— Вот её и осмотрим в первую очередь. Те следы, что видел, на ней разглядишь?

— Об этом можете не сомневаться, ваше благородие — как есть увижу.

Ну и ладненько, будем надеяться, что наш 'подследственный' не сквозанул по дороге в неопределённые дали, а решил где-нибудь пристроиться на первое время.

Следы на съезде с тракта обнаружились. То есть не стал испытывать судьбу мой одновременец, и решил то ли отсидеться на хуторе, то ли переждать на нём 'катаклизм', а может ещё что-нибудь взбрело в его буйную голову... Будем разбираться.

Коляску оставили у дороги, и отправились с Петром по направлению места проживания хуторян.

Дом был виден ещё с дороги, до него идти метров триста — триста пятьдесят. Недолго. Но и нас, в случае чего, разглядеть нетрудно — наверняка уже ждут. Ждут и судорожно прокачивают ситуацию (я не о хозяине, разумеется, а о моём 'соотечественнике по времени'.

— Семья у этого Еремея есть?

— А то как же — жена и две дочери.

Это хреново. Если хуторянин приезжего сразу не оглоушил, то запросто могут начаться игры в заложников со всем отсюда вытекающим.

Судя по всему, к этому и идёт — нам навстречу вышел мужик, совершенно 'сбледнувший' с лица. С виду — мужик и мужик себе: коренастый, бородатый, лет сорока-пятидесяти.

— Здоровы будьте, барин, — поклонился мне хозяин дома, — с чем пожаловали?

— Семья твоя где?

Не, нифига он не актёр — физиономию так и перекорёжило от страха.

— В город уехали, к бабке. Захворали доченьки...

— Хватит врать! — совсем по-барски оборвал я неуклюжую попытку вранья. — Он один?

— Кто 'один', ваше благородие? — на лице мужика нарисовалось совершенное чёрт знает что: смесь попытки продолжать свою бездарную игру с совершенно животным страхом.

— Тот, кто пришёл в твой дом и держит в страхе твою семью. И тебя тоже. Лучше говори, я всё равно узнаю, что здесь происходит. Ну?

— Не погуби, барин! — на глазах у пожилого уже мужчины показались слёзы, а лицо сморщилось просто до состояния высушенной груши. — Порешит ведь и жену, и дочек...

— Не беспокойся, можешь даже в сторону не отходить — я отсюда с ним поговорю, только не мешай и расскажи, как он к вам заявился. На колеснице невиданной?

— Какой такой колеснице? — слегка прибалдел абориген. — Ворвался грязный и злой. Стал шпагой размахивать... А что за колесница?

— Не твоего ума дело, — не без труда для себя отшил я неудобный вопрос, совершенно, как мне казалось, по-барски.

Далее последовал вполне предсказуемый и ожидаемый рассказ о том, как варнак, и, угрожая шпагой, загнал всех жителей хутора в избу. Потом отправил в подпол, и чем занимался всё это время, Еремею неведомо — его только что выпустили, чтобы гостей спровадить...

— Женщины всё ещё в подвале сидят?

— Точно так. Злодей грозился их сжечь, если я вас от двора отвернуть не смогу... Делать-то что, барин?

— Тебе — ничего. Мне не мешать. И будут твои бабы живы-здоровы. Понял?

— Да куда уж понятнее. Только вот всё-таки сомнительно мне...

— А ну, заткнись! — прервал я блеянье хуторянина. Мне и без его дудения в уши проблем хватает...

В общем, как ни думай, а необходимо начинать диалог с 'террористом'.

— Эй, киднеппер хренов, отзовись! Поговорить надо.

Ответа не было секунд двадцать. Переваривал, паразит, неожиданную вводную с 'киднеппером'.

Но решил проблему остроумно:

— Это кто там гавкает?

Правильное решение. Внесём ясность:

— С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает капитан Жеглов... Продолжать или всё понял?

Пауза.

— Ты, в самом деле, мент, что ли? — донеслось, наконец, из избы.

— Нет. Нету здесь ментов. Выходи давай, поговорим спокойно, обсудим ситуацию. Только женщин там не трогай, ладно?

— А гарантии какие? — донеслось из дома.

— А какие, к едреням, гарантии? Ты, в самом деле, думаешь, что я тут суд вершить имею право? Но то, что я здесь твой единственный шанс — это точно. Выходи, надоело орать уже.

Пауза. Понятное дело — подумать надо о возможных моих подлянах и обезопаситься по максимуму. Можно понять — больно уж негостеприимно встретил человека девятнадцатый век...

— Через десять минут выйду, — донеслось, наконец, из дома. — Только без фокусов там — хуже будет.

— Жду! И ещё раз: постарайся поверить, что зла я тебе не желаю. Может отпустишь женщин?

— Хренушки! Они моя единственная страховка.

Во дурак! Совершенно не въезжает, в каком времени находится. Представители властей, положили бы на жизни крестьянок с прибором... Террорист, блин, недоделанный...

Местные следили за нашим диалогом в состоянии полной прострации. С полуобморочным Еремеем всё понятно, но даже лесник слегка ошалел, слушая обороты конца двадцатого века во времени нынешнем.

— Эй, вы! — обратился я к мужикам. — Когда он выйдет, отойдите от нас подальше, не мешайте разговаривать.

Пётр молча кивнул, а земледелец не преминул снова начать причитания...

— Успокойся! Сделаю всё, чтобы твоих баб выручить и дом сохранить...

Тут как раз скрипнула дверь, и выглянул мой потенциальный собеседник.

— Отойти всем к забору!

Мы послушно отступили. Парень опасливо 'вытек' из-за створки и на пару секунд повернувшись к нам спиной, что-то 'поколдовал', закрывая вход в избу. Повернулся.

Высокий, ладный, ловкий. Длинные светлые волосы собраны в хвостик. Серые, в разводах грязи, брюки, чёрные туфли, белая когда-то рубашка. То есть прикид приблизительно тот же, что и у получившего кочергой по голове в трактире.

Шпагу, пока возился с дверью, держал под мышкой, но теперь, приближаясь к нам, перехватил в правую руку.

— Ну, ты что ли поговорить хотел?

— Я. Отойдём?

— Давай, — указал мой современник шпагой на угол сарая...

Оба-на! А ведь оружие держит умело! Как шпагу, а не как дубину. Случайный человек так ни в жизнь не сумеет. Клинок был продолжением его руки и составлял единое целое со всем телом. Мне, увидевшему только одно движение вооружённой руки, это было сразу понятно.

А, учитывая процент фехтовальщиков среди населения России конца двадцатого века (ноль целых, хрен десятых), это уже наводило на определённые мысли по избирательности переноса: в моём времени держать шпагу в руке умеет, хорошо, если один человек из десяти тысяч, а тут встретились двое, и оба умеют... Хронодесант фехтунов какой-то.

К сожалению, уже не осмотреть указательные пальцы покойника — весьма характерная мозолька должна иметься...

— Ты пистолетики-то из-за пояса вытяни и брось куда-нибудь — не нервируй меня, — начал парень слегка подрагивающим, но уверенным голосом.

— Да запросто, — я вытащил оба пистоля и бросил их на землю.

— И шпажку тоже.

— Перебьёшься.

— Всё равно ведь тебе она не поможет...

— Вот и ладушки. Не поможет, так и не волнуйся. Давай по делу уже. Из какого года сюда приземлился?

— Девяносто шестой. А ты?

— Аналогично. Слушай, нервно как-то. Что ты там с бабами в избе удумал? Давай без этих дурацких игр в заложников, а? Я подожду, а ты сходи, 'разминируй' свою затею, ладно?

— Ну да, а ты мне потом в спину шмальнёшь...

— Ну, ты вообще дурак? Какой мне смысл тебя грохать? Сам не понял, что нам друг друга держаться надо? И я тебе, кстати, нужен больше, чем ты мне.

— Вот именно. Я тебе, судя по тому, как ты упакован, вообще не нужен — ты и без меня неплохо устроился.

На самом деле он прав. Его появление здесь для меня та ещё головная боль. Надо ведь придумать как его перед подполковником отмазать... Но ничего, напрягусь. Только бы этот псих дров не наломал... То есть, конечно, не псих он, но наверняка в совершенно невротическом состоянии на данный момент находится.. И не первый денёк.

— Хорошо. Но я могу быть уверен, что твоя 'бомба' в доме контролируема? Что не полыхнёт-долбанёт раньше времени?

По выражению лица оппонента, понял, что особой уверенности в надёжности своей конструкции тот не имеет. Надо дожимать:

— Не мог ты что-то надёжное за десять минут сварганить. Душевно тебя прошу: не губи женщин по глупости и неаккуратности. Нельзя 'на коленке' надёжную мину сбацать.

— На эту тему базара нет. Что ты можешь мне предложить?

— Пока ничего конкретного. И мне особенно плохо думается, когда я знаю, что три бабы могут вот-вот взлететь на воздух. Давай всё-таки разрядим обстановку?

— Облезешь. Имеем то, что имеем. Твои предложения?

— Ладно. Никаких предложений пока нет. Говорю тебе об этом честно — может оценишь. Но обещаю что-нибудь придумать, чтобы перевести тебя из состояния затравленного зверя в какое-то более комфортное. Для начала: как ты здесь оказался? Меня Вадим, кстати, зовут

— Андрей. Не знаю как. Ехали с Игорёхой в Псков. Ночью. Пора заправляться было, но ни одной колонки по пути... Под утро добрались до этого гадючника, решили хоть пожрать да отоспаться, и нате вам: ему кочергой по кумполу, а меня кулаком в ухо и в подвал... Сссуки!

— А с чего бы так негостеприимно?

— У них спроси.

— У них, пожалуй, спросишь, после твоего 'файер-шоу'...

— Ну и отлезь с этим, — парень явно нервничал сверх меры. Нет, я-то тоже был весь на 'ускоренных нейронах', но упоминание о придорожном трактире, моего собеседника однозначно заводило. — Ты сам-то как здесь очутился? Устроился, как я погляжу, неплохо.

— Во время рыбалки попал. С ночевкой, которая. А устроился... Повезло, наверное. Принял меня один здешний помещик. Навешал ему лапши про путешествие из Америки. Вы вот тут некстати объявились... Но я тебе помогу. Не знаю ещё как — над этим надо подумать спокойно, в отсутствие 'заминированных' женщин. Убери свои сюрпризы в избе, ладно?

— Ладно. Куда машину-то дел?

Ухтыёпсть! Мозги ничего сообразить не успели. Сработали исключительно рефлексы: глаза увидели — ноги прыгнули. Организм в доли секунды перенёс своего обалдевшего хозяина на полметра назад и взметнувшийся клинок не разрубил моего горла.

— Совсем офонарел, придурок?!! — успел рявкнуть я, выхватывая свою шпагу и сбрасывая перевязь с ножнами. — Ты чего укурился? Брось клинок!

— Да прям! — хищно осклабился мой визави. — Брошу и руки подыму. И ты меня сдашь в местную кутузку. Или у тебя другие варианты имеются?

Кончик его клинка нацелился мне в корпус, грамотно нацелился — точно умеет оружием владеть. И стойка неплохая... Почему я его не узнаю? Всех приличных фехтовальщиков России и даже стран бывших когда-то в составе СССР знаю в лицо — этого же не встречал ни разу. Точно.

Эть! Прямой выпад, рассчитанный на лоха. Я даже 'четвёрку' брать не стал, просто шагнул назад. И тут же с батманом по его клинку обозначил атаку. Обозначил. Но он понял. Понял, и убрался с опасной дистанции очень шустро. Что-то умеет всё-таки, паразит. Почему я его не знаю?

— Угомонись, а? — остро не хотелось его ранить или, тем более убить. — Уже понял, наверное, что меня просто так не взять. Втыкай шпагу в землю, и поговорим спокойно.

— Хрен тебе по всей морде, — спокойно и зло ответил Андрей или как его там на самом деле. — Cам знаешь, что никакая ты мне здесь не 'крыша'. А вот 'тачка' тебе очень пригодится. Не пальцем деланный, понимаю.

Кончик его клинка продолжал смотреть мне в грудь — расслабляться нельзя.

— Дурак ты. Твой автомобиль здесь совершенно не в кассу. В ближайшем болоте утопить, чтобы не мешал устроиться в этом мире. А я тебе ничего не обещаю — почти такой же 'никто', как и ты, — батман-выпад-ушёл. — Постараюсь помочь. В это веришь?

— А мне по барабану твои обещания...

Ух, ты! Чуть не словил в атаке! Но остановился вовремя, хотя, при желании, я бы его уделал в этом фрагменте запросто.

— Ты где фехтовать-то научился?

— А ты где?

— Да вроде мастер спорта. Может всё-таки шпагу в землю? Всё понял? Тебе не светит, Андрюха. Раз пять тебя уже проткнуть мог. Сдавайся — мне сдаться не стыдно. И поговорим нормально...

Флешь... Или атака броском. Мой любимый приём в боях. Но эту неотразимую атаку нужно уметь подготовить... Этот не умел. Попал, естественно, в защиту. Отвечать на убой я пока не стал, просто пропустил его себе за спину и развернулся.

— Всё понял?

— А чего понимать? Я вас таких на Арене не одного уложил. Имел я ввиду ваши понты. И ты без пяти минут труп.

Оба-на!.. Он тоже с Арены?

Но сейчас не до этого.

— Не стреляааать! — Заорал я Петру, поднявшему ружьё, когда мой партнёр по спаррингу оказался развёрнут к нему спиной

— Не доводи до греха, а? Не хочу я тебя резать, — это я уже к своему супротивнику. — Ты где шпагу в руках держать научился, кстати? Я ведь всех серьёзных фехтовальщиков знаю, а тебя — нет.

— Актёр я, — выцедил сквозь зубы мой соперник, — нас этому учили. Напрасно считаешь, что несерьёзно учили.

Это он зря. Сценическое фехтование, конечно, отстой полный, но только по сравнению с настоящим спортивным. И то от вида оружия зависит — какого-нибудь саблиста этот бывший актёр может быть и сделал бы... Спасибо за информацию, но убить я его и так мог уже раз несколько... Не хочу, блин!

— Успокойся уже, а? — я, в очередной раз показал клинком на землю. — Нет у тебя шансов против меня.

Зря я клинок с линии угрозы отвёл — немедленно воспользовался, паразит. Тут же атаковать рванул. Да ещё и с ожиданием возврата моей шпаги в боевую позицию: попытался слить атаку с ударом по предсказуемой траектории движения моего клинка... Фигушки! Пальчиками, конечно переводы таким оружием делать затруднительно, но кистью — вполне себе. Я сблизился, убрав оружие из под контакта, и мы оказались, чуть ли не лицом к лицу. Для острия оружия противника моё тело было уже недосягаемо, поскольку этому сценическому фехтовальщику требовалось не менее секунды, наверное, чтобы снова попытаться угрожать моему организму...

Ннна! — Чисто в 'мушкетёрско-киношном' стиле, врезал я гардой по физиономии соперника. Будь тот в маске, мне бы, наверное, рефлексы не позволили такое хамство в отношении противника, а так — ничего, получилось. И, надо сказать, весьма смачно получилось, его ведь несло мне навстречу со всей возможной скоростью выпада, да и я себя не сдерживал. Не сломал ли челюсть дураку упёртому?

Бывший актёр и нынешний террорист на ногах устоял. Отскочил, выплюнул кровь (а может и пару зубов — я не разглядывал), несколько секунд приходил в себя, а потом снова стал в стойку. Разойтись миром явно не получится. Да и мне уже расхотелось.

Он мне кто, в конце концов? 'Одновременник', не более. Причём из тех, к кому спиной поворачиваться нельзя — немедленно какую-нибудь заточку всадит. Оно мне надо? К тому же его ещё необходимо было бы перед подполковником отмазывать, легенду какую-то придумывать. И для заради чего? Да пошёл он!

Причём запросто способен мне в пузо железо организовать — и второразрядник случайно вполне может зацепить мастера сдуру. И будет ни разу не легче от того, что я его тоже уделал... Всё! Работаем аккуратно и 'на убой'.

Как-то в армии, не помню по какому поводу, мой комвзвода (бывший боксёр), рассказывал: в боксе, проигрывающий по очкам, зачастую делает ставку на нокаут (а что ему остаётся?). И это, обычно, очень хорошо заметно противнику, если тот имеет кое-какой опыт боёв. Обычно номер не проходит, но последний шанс — он и есть последний шанс...

Мой явно стал готовить атаку 'ва-банк'. Разговоры прекратили оба, чувствуя приближение кульминации боя.

Что я ему сделал? Чем мешаю?

Да просто своим присутствием, наверное. Вряд ли этот несчастный ощущает во мне конкурента, но уж если я его нашёл в такой ситуации... Неа, не отмазать этого парня. Светит ему однозначная каторга на весьма немалый срок. Соображает он, кстати, получше 'благодушного меня'...

Пошёл 'актёр' в атаку. Уже совершенно по-глупому пытаясь сбить ударами мой клинок с линии, упирающейся в его грудь.

Пара шагов назад, чтобы провалить соперника, перехват в 'круг-шесть'... Вот и всё: если взята защита, то рефлексы требуют дать ответ в приблизившееся туловище противника. Что и было сделано: мой клинок заскользил по его, гарда неумолимо отклоняла угрожавшую мне сталь, и шпага, вручённая подполковником, неотвратимо пробила грудь бывшего актёра, бывшего бойца Арены и нынешнего террориста...

На его лице, умирающем лице, читались исключительно ненависть и, что-то очень похожее на непреодолимое желание уволочь меня вместе с собой в 'Края счастливой охоты'.

Оттолкнул соперника невооружённой рукой, контролируя, тем не менее, ситуацию — вполне может на последних вздохах, полоснуть сталью по столь родному мне организму. Нафиг-нафиг...

Стоял и смотрел как умирает в этом чужом времени человек из времени моего... Откуда у него такая неприязнь и неверие? 'Не верь. Не бойся. Не проси.'? Человек человеку волк? Не верится. Актёр всё-таки. Интеллигент, хоть и бывший. Чего вдруг в бутылку полез на свою голову?

А я тоже хорош: только-только закончил убивать в своём мире, но визит в новый опять-таки начал с убийства. Что за карма такая?

От самокопания меня отвлёк топот лаптей хозяина хутора...

— Не смей трогать дверь, дурак! — только и успел я крикнуть.

Внял. Тормознул. Но не въехал:

— Как же так, барин? Ведь там бабоньки мои...

— Вот и не дёргайся, пока я не разрешу, если хочешь их живыми увидеть. В подполе они, говоришь?

— Истинно так.

— Чем крышка прижата?

— Так, не ведаю. Столом, наверное.

— Понятно. Постой тут пока я не позову.

Угу. Что-то типа этого я и ожидал: закрытой дверью защемлён кончик верёвки. Причём синтетической, значит кое-что у него с собой имелось. Машина, вероятно где-то недалеко. Странно, что хуторянин о ней ничего не сказал.

Так, что за 'адскую машину' пациент успел сварганить из подручных материалов? Вряд ли граната — раз у него пистолета не было, то странно ожидать наличие более серьёзного снаряжения... Скорее всего канистра с бензином... Ставится в наколн, удерживается натянутой, переброшенной через что-нибудь верёвкой, ну и свечка зажжённая неподалёку. Попытался представить процедуру установки: стрёмно. Но больше никаких вариантов не придумывалось.

— Эй! — крикнул я хозяину дома. — Загляни в окно, что видишь?

— Так не видно ничего, — донеслось в ответ через минуту.

— Вырежи пузырь. .

— А без этого никак?

Во, куркуль! У него там жена с двумя пацанками, а он копейки считает!

Окошко маленькое, не пролезть, но разглядеть внутреннюю обстановку вполне себе можно.

Глаза потихоньку привыкли к полумраку помещения. Небогато живут хуторяне: стол, действительно стоящий ножкой на люке, пара лавок, печка, кровать... Ничего криминального и угрожающего дому неприятностями не видать. Может в сенях? Но там окна нету. Ладно.

— Гвоздь и молоток имеются?

— Найдутся, — ошалело посмотрел на меня абориген, — а зачем?

— Тащи, давай! — не стал я заниматься разъяснениями.

Аккуратненько приколотив кончик верёвки к косяку, отогнал хозяина и Петра на относительно безопасное расстояние. Ну что же: если покойник меня перехитрил — конец местным бабам, а может и мне заодно...

Толкнул дверь. Открылась. И ничего.

То есть ничего и быть не могло — просто кусок верёвки, защемлённый дверью. Блефовал наш подопечный.

А ведь с меня столько потов сошло... Ну, зараза!

На всякий случай осторожно прошёл в дом, внимательно осмотрел стол, опирающийся на крышку люка в подвал — вроде ничего подозрительного.

— Эй, внизу! — это я уже открыл выход из подпола. — Сами выйти сможете?

В ответ — испуганное шушуканье. Да ну его к бесу — я им психолог-реабелитатор что ли?

Позвал Еремея — пусть сам со своими бабами разбирается, и вышел снова на двор.

Теперь машина — геморрой на мою голову. Куда парень эту жестянку заховал, и что мне с ней делать? И чего эта груда штампованного железа в трактире не сгорела? Насколько меньше проблем было бы!..

Из избы вывалило слегка ошалевшее, но вроде счастливое семейство. Ничо так жена у Еремея — не в моём, правда вкусе — крупновата, но вполне себе интересная женщина для своих лет. А девки мелкие совсем, я, честно говоря, ожидал 'на выданье', судя по возрасту самого хозяина, ан нет — лет восемь-двенадцать...

Крестьянин, а за ним и всё семейство бухнулись передо мной на колени, и стали с причитаниями биться головами о планету. Среди всего этого вяканья и бормотания можно было разобрать только общий смысл: Спасибо, барин! Век за тебя молиться будем!..

Короче:

— Еремей! Встань и подойди!

— Слушаю, ваше благородие! — немедленно нарисовался 'как лист перед травой' мужик. Невооружённым глазом было заметно, что самое заветное его желание — спровадить нас поскорее со двора. Хренушки!

— Покойника мы заберём...

— Покорно благодарим!..

— Не перебивай. Где его 'повозка'? — 'подзащитный' кажется собрался включить дурочку: и глаза округлил, и на роже попытался 'я жду трамвая' изобразить... — Только не врать! Где?

— Так вы, барин, про колесницу его бесовскую? — запричитал землепашец. — Так как перед Истинным: не ведаю. Приехал, да, на телеге без лошадей — чёрная вся... А дальше мы все в подполе сидели, только вас встретить меня покойник, — мужик перекрестился, — и выпустил.

Понятненько. Натуральненько. Не врёт, вероятно. Вряд ли этот террорист сильно далеко автомобиль отогнал. Где-то рядом, наверное, заныкал. Сарай? Хлев? Сеновал? Или вообще куда-то в поле или лес?

Скорее третье — сеновал: строение обширное, и, по сезону, должно быть практически пустым.

— Пошли, посмотрим, — махнул я рукой мужику. Тот послушно засеменил рядом.

Ну да, как говорил дедушка Оккам: не множьте число сущностей сверх необходимости.

'Опель-Аскона' стоял именно за дверьми сеновала — самый удобный 'гараж' на дворе Еремея...

Ну, вот и ты... Моя головная боль с момента, как понял о твоём существовании здесь... Лучше бы ещё пара урок. Куда же тебя девать, создание германских автомобилестроителей?

Лениво открыл дверь, пошарил в бардачке — только солнечные очки. Нафиг они мне? В багажнике, естественно, запаска и домкрат. Хорошая штука, конечно, но как я её в усадьбу к Сокову привезу?

Самая полезная здесь вещь — аптечка. Она точно пригодиться. Огнетушителя нет — вот раздолбаи!

Хреново, в общем.

— Что делать дальше собираешься? — обратился я к подошедшему хозяину хутора.

— Мы люди маленькие, — втянул голову в плечи мужик, — что скажут...

— А я тебе и сейчас скажу: приедет куча чиновников, и устроят расследование на твоём хуторе. И не на день приедут — недели две у тебя тут проведут...

— Избавь, Господи! — испуганно закрестился Еремей.

— Не надейся. И тебе всю ораву поить-кормить придётся. Ещё и поп местный на твой двор может не совсем благостно посмотреть...

Кажется, проняло. Прикинул землепашец ближайшие перспективы. Невесёлые, надо сказать...

— Что же делать, барин! — казалось, что из глаз мужика, слёзы брызнут как у клоуна в цирке.

— Ладно. Я про эту колесницу никому рассказывать не стану...

— Век Бога за тебя молить буду, ваше благородие! — снова бухнулся на колени хуторянин.

— Да подожди ты! Но ты её закопаешь. Лучше прямо здесь, не вывозя из-под крыши, понял?

— А можно её всё-таки со двора увезти? — не хочет дьявольскую штуковину рядом держать. Уже хорошо.

— Можно. Но только так, чтобы никто не видел, а то тебе же хуже будет. И не вздумай хоть какую-нибудь мелочь себе в хозяйство прикарманить, понял?

— Боже упаси! — испуганно заморгал крестьянин. — Чтоб у меня руки отсохли!

— Смотри! Сам себя ведь обманешь, если что. Ладно, нам пора. Заеду как-нибудь проверить...

Ну что же, остаётся надеяться, что не соврал пейзанин, побоится шкурничать. Конечно, мне мысли об этом 'Опельке' долго ещё жизнь отравлять будут, но не палить же в самом деле хутор ради конспирации...

В усадьбу вернулись ещё засветло. Подполковник выслушал мой рассказ о событиях достаточно благожелательно, неприятных вопросов не задавал и вроде можно было вздохнуть с облегчением.

Добрый доктор Айболит

Доктор Бородкин был у себя дома и приветливо встретил званого гостя, то есть меня. И немедленно, по русской традиции, попытался накормить. Еле удалось убедить славного и гостеприимного хозяина дома, что я только что после завтрака, и есть совершенно не способен. Чтобы не обидеть Филиппа Степановича, пришлось пообещать разделить с ним полуденную трапезу, а пока удовлетворить его провинциальное любопытство за бокалом белого сухого вина (ох и сопьюсь я в этом времени).

Доктор до удивления был похож на своего коллегу из "Формулы любви", мастерски сыгранного Леонидом Броневым. Я про внешность, конечно. Никаких хохмочек в стиле того деревенского врача из знаменитой комедии мой новый знакомый не отпускал. Но внешне был похож очень: невысокий, коренастый, лысоватый ну чисто "папаша Мюллер", как ассоциировался Броневой у большинства людей моего поколения.

Потягивая вино, я на протяжении часа впаривал этому добрейшему человеку всякую ерундовину о своей "жизни в Америке". Рассказывал, в первую очередь, естественно, про тамошних змей, про травы и деревья, про образ жизни колонистов. Вроде бы нигде не прокололся. Ну и закинул удочку: рассказал, что с детства занимался в аптеке нашего посёлка химией. Клюнуло сразу! Мой гостеприимный хозяин просто расцвёл на глазах:

— Вадим Фёдорович! А не желаете осмотреть мою лабораторию?

— С огромным удовольствием! — изобразил я удивлённое восхищение, — А у вас и лаборатория имеется?

— Разумеется, разумеется, — засуетился доктор, — мне ведь самому и аптекарем быть приходится в этой глуши. Да и скука зачастую такая, что только естествознанием занимаясь себя от отупения спасти можно. Прошу, прошу...

А я зря беспокоился. "Стекло" в лаборатории сельского доктора-аптекаря было вполне на уровне. Очень даже неплохая посуда для примитива, который меня и интересовал. В общем одна проблема отпала: я до этого жутко беспокоился на предмет "глиняных горшков", в которых придётся проводить эксперименты и подыскивать пропорции для своих "ништяков".

— Да у вас просто шикарная лаборатория, Филипп Степанович! — я щедро сыпал комплиментами, — Никакого сравнения с той, в которой я работал в Орегоне. Какая аппаратура! Какая посуда! Примите моё восхищение! Только настоящий учёный мог такое организовать!

Славный доктор просто "растворился" в потоке лести, который я на него обрушил.

— Да полноте, Вадим Фёдорович, простая деревенская лаборатория.

— Ну да! — Простая! Я себе представляю, в какую сумму вам всё это обошлось!

— Так не всё сразу куплено. Годами, понемножку, — щёки доктора слегка заалели, но было видно, что моё восхищение доставило ему несомненное удовольствие.

Я продолжил осмотр "экспозиции": микроскоп имеется и это радует, печь — тоже здорово, реактивов на полках немеренно, но на этикетках, блин, латынь — формулы ещё не скоро придумают, хотя вроде бы Дальтон уже к этому времени свои кружочки предлагал использовать. Ладно, разберёмся.

— Филипп Степанович, — перешёл я потихоньку к главному, — не хотите полюбопытствовать на металл, который я вывез из Китая? Уверен, что вы такого не видели.

— С удовольствием! — у моего собеседника заискрились глаза.

Я вытащил из кармана прихваченную с собой алюминиевую ложку и протянул Бородкину. Тот, конечно, не преминул взять и внимательно рассмотреть предмет.

— Действительно, удивительный металл: не серебро, не олово — слишком лёгкий.

— Самый лёгкий из встречавшихся мне. И очень мягкий, почти как свинец. Можете, кстати попробовать согнуть ложку. Смелее.

Алюминий, разумеется, легко поддался даже небольшому усилию рук доктора, а я, развивая успех от демонстрации, продолжил:

— Но самое удивительное: я обнаружил, что этот металл растворяется не только в кислотах, но и в щелочах. Причём весьма активно. У вас, вероятно, имеется щёлочь? Убедитесь.

Не выпуская ложки из рук, Филипп Степанович проворно подошёл к полке, набулькал раствора в стакан и, опустив в него ложку, жадно смотрел на результаты. Всё произошло, как и ожидалось: сначала на поверхности металла появились редкие пузырьки, потом их тонкие струйки стали весело подниматься к поверхности раствора, а через минуту в стакане уже бурлило.

Пожалуй, хватит уже... Он мне так всю ложку ухайдокает. Хотя понять его можно: решил, хитрец, побольше нового металла растворить, чтобы потом его соединения исследовать. Понимает, что раствор я с собой не заберу.

— Филипп Степанович, я вам собираюсь кусочек этой ложки оставить, если вам интересно, конечно — у меня ещё немало данного металла. Хотите?

Если бы я подарил доктору золотой слиток размером с кулак — вряд ли он пришёл бы в больший восторг.

— Вадим Фёдорович! Вы не шутите? Вы, в самом деле, согласны оставить мне для исследований кусочек ложки?

— Можете не сомневаться.

— Буду перед вами в неоплатном долгу. Просите что угодно — все, что в моих силах — к вашим услугам.

Вот опять есть возможность разжиться деньгами, и опять воспользоваться ей никак нельзя. Подарок должен быть подарком. Даже если за него заплачена самая ничтожная сумма, он таковым быть перестаёт. Увы. Психология-с.

— Да оставьте. Ничего вы мне не должны. Вот только...

— Да? — доктор слегка напрягся.

— Как вы считаете, стоит показать его кому-то из учёных-химиков? У вас есть такая возможность?

— Несомненно, стоит, даже обязательно. А в Пскове у меня есть хороший знакомый, доктор Клаус. Через него можно смело отправить образец в Академию Наук.

— Было бы здорово! И ещё... Хотелось бы посоветоваться с образованным человеком.

— Почту за честь оказаться вам полезным, если, конечно, смогу помочь.

— Понимаете, мы жили на побережье, леса было немного и поташ для варки мыла и разных других целей, получали из золы морских водорослей — этого добра на берегу хватало. Однажды я помогал хозяину лаборатории и случайно пролил серную кислоту на золу — от неё тут же поднялся лёгкий дымок фиолетового цвета.

— Очень любопытно, — заинтересовался доктор, — и что дальше?

— Потом я уже специально провёл этот эксперимент, собрал и сконденсировал тот дым — получил почти чёрные кристаллы неизвестного мне раньше вещества. Исследовал его исходя из своих возможностей... Знаете, по-моему, это неизвестное ранее простое вещество. Я, конечно, могу ошибаться — возможности лаборатории были весьма ограничены, но вдруг?

— Ого! Новое простое вещество? Ну, это вряд ли. Хотя было бы любопытно его изучить в любом случае. У вас может быть есть образец?

— К сожалению нет. Я ведь что хочу вам предложить: не могли бы вы каким-то образом заказать высушенные водоросли с берегов океана или Чёрного моря?

— А почему именно оттуда? С Балтийского моря будет быстрее и дешевле, а уж из рек-озёр — вообще быстро и бесплатно.

— На Балтике почти пресная вода, а уж в реках-озёрах — сами понимаете. Попробовать, конечно, можно, но, я думаю, что для ожидаемого результата нужны водоросли из по-настоящему солёных водоёмов. Хотя могу и ошибаться.

— Вряд ли. Думаю, что вы правы — чем больше солей в воде, тем больше вероятность того, что в ней содержится искомое вещество. Не оказалось бы, что оно содержится только в океане близ американских берегов...

— Не окажется, не беспокойся, — подумал я и решил, что пора уже выбросить на стол главный козырь, основную "замануху" для доктора.

— Филипп Степанович, позвольте поделиться с вами ещё кое-какими сомнениями? Я вас не утомил?

— О чём вы говорите, Вадим Фёдорович! Я давно не получал такого удовольствия от общения. Уверен, что раз уж вы решили заговорить со мной на какую-то тему, то она заслуживает самого серьёзного внимания.

— Льстите, конечно, — "пококетничал" я, — но, пользуясь вашей любезностью, расскажу об одном случае со мной, и мыслях, которые у меня возникли по этому поводу.

— Я весь внимание!

— Однажды, ещё в Орегоне, я пошёл на охоту (Вот блин! — Чисто "Тот самый Мюнхгаузен" получается). Дичи не было, но я наткнулся на полуразложившийся труп койота — так в Америке называются животные похожие на шакалов. Было скучно, и у меня вдруг возникла ассоциация.

— Любопытно. Какая может быть ассоциация при виде разлагающейся плоти?

— То, что эту мёртвую плоть медленно ест и переваривает некий невидимка. Вы меня понимаете?

— Честно говоря — не успеваю.

— Ну, если абстрагироваться от трупа шакала или ещё кого-либо: гниющий кусок мяса со временем всё больше напоминает и по виду, и по запаху "продукт пищеварения". Разве не так?

— Пожалуй, вы правы. Никогда не задумывался. И что? Кто же этот таинственный "невидимка"? Я так понимаю: раз уж вы начали этот разговор, то у вас имеется своя версия. Верно?

— Имеется. Хоть она может показаться безумной... Я смотрю, что у вас в лаборатории находится микроскоп. Явно не для красоты и антуража. Вы, несомненно, наблюдали в него бацилл. Так ведь?

— Разумеется. Наблюдал и не раз.

— А вот подумайте — может они и есть тот самый невидимый пожиратель мёртвой плоти, а? — я решил не давать доктору времени прийти в себя и продолжал обрушивать на него лавину своих гипотез, — Я понимаю, что почти наверняка ошибаюсь — слишком дико выглядит мысль, но ведь можно продумать серию экспериментов и проверить её. А вдруг я прав?

— Тогда это произведёт фурор в научных кругах. Странно, что до сих пор эта мысль не пришла в голову никому из учёных мужей. Я, во всяком случае, ничего подобного в журналах не встречал.

— Научная ценность, это, конечно, здорово, но знаете, Филипп Степанович, в путешествиях много свободного времени, и я думал о практическом применении этой идеи, если вдруг случится так, что я окажусь прав в своих безумных мыслях...

— Попробую догадаться, что вы имеете в виду... Если вы правы, то можно будет сделать так, чтобы продукты не портились. Так?

— И это тоже. Но мне, ко всему вдобавок, вспомнился человек, умиравший в нашем посёлке от "антонова огня". Понимаете меня? Его нога, часть живого организма "умирала" точно так же как и кусок мяса на солнце. Почти с теми же видом и запахом. И у меня возникла совсем уже безумная идея: А если "антонов огонь", воспаление и заражение ран вызывают всё те же бациллы? Понимаете? Представляете, что значит для медицины такое открытие?

— Ох, молодой человек вы и размахнулись! Очень, очень смелая гипотеза. Почти наверняка ошибаетесь.

— Пусть так! А если нет?

— Тогда это будет просто переворот в медицине и естествознании вообще. А ведь проверить-то несложно. Обязательно займусь на досуге в ближайшие дни.

— Ой, лукавите, батенька! — хмыкнул я про себя, — Ишь как глаза разгорелись! Не в ближайшие дни займёшься, а сразу же после моего ухода.

В общем, зерно упало на благодатную почву, пора откланиваться.

— Ну что же, Филипп Степанович, мне пора. Надеюсь, не будете возражать, если я навещу вас ещё раз через несколько дней?

— Ну что вы! С нетерпением буду ждать вашего визита. Может быть, давайте сразу условимся о времени, чтобы я наверняка был у себя. Если, конечно, какой-нибудь больной не отвлечёт.

Мы договорились на послезавтра — доктор хотел встретиться поскорее. А сейчас, естественно, не стал меня удерживать и как только его дом скрылся из вида, я был готов спорить, на что угодно с кем угодно, что местный эскулап уже колдует на "заданную тему" в своей лаборатории.

Разговор с покойником

Первым, кого я встретил, приехав в усадьбу, был юный Алексей Сергеевич. Такое впечатление, что он специально дожидался моего возвращения, ибо после взаимных приветствий сразу, по-юношески неуклюже стал "как бы" подводить меня к разговору о подводном плавании. Чувствовалось, что мои рассказы о приключениях в "царстве Нептуна" его здорово зацепили.

Я пообещал парню, что расскажу позже ещё, а сейчас, мол, у меня есть некоторые дела, но тут Соков-младший меня здорово оглоушил:

— Вадим Фёдорович, осмелюсь вас попросить... Не могли бы вы и меня научить охотиться на рыб?

Вот те нате! Этого мне ещё не хватало! Других проблем у меня мало, чтобы ещё этого "подводного спецназовца" готовить.

— Понимаете, Алексей Сергеевич, для вашего обучения необходим второй комплект снаряжения. Где его можно будет достать здесь — я не представляю.

— Ну, хотя бы просто плавать в вашей маске, чтобы можно было увидеть подводный мир самому... — молодой дворянчик вперил в меня просто умоляющий взгляд.

Не умею отказывать жёстко и конкретно. Всю жизнь из-за этого проблемы. Всё обидеть боюсь. Ну да чёрт с ним!

— Хорошо. Но только там где неглубоко и только в том случае, если это позволит ваш отец.

— Я ваш должник, уважаемый Вадим Фёдорович! — лицо пацана просто засветилось счастьем, и он смылся разыскивать своего родителя.

Ну, согласие от родителя Лёшка почти наверняка получит. Мне-то что с ним теперь делать? Дайвер хренов! В озеро его точно пока пускать нельзя. Начнём с речки — благо местная Лжа и неглубока, и не широка. Я сам почти каждое утро в ней купался — приятное место. Но всё равно разведать, что там и к чему в маске стоит. Вроде сетей не ставят в районе "купалки", а это самая главная опасность. Глубины там вполне приемлемые, судя по тростнику и кувшинкам, посмотреть парню будет на что, но всё равно — сначала самому нужно "окунуться". Если наследник утонет — полный мне трындец нарисуется: вроде утопленников даже на освящённой земле не хоронят в эти времена. Ой-ёоо! Вот не было печали! Ну да ладно, справлюсь пока рядом.

На самом деле — зря психую, меня ведь и самого в своё время никто не учил. Приехал в Севастополь к тёте, отвели меня на пляж, нацепил десятилетний пацан маску-ласты и поплыл по Чёрному морю... И "заболел" с тех пор глубиной. И не жалею о том ни разу...

Кстати, а не сходить ли прямо сейчас? Жутко хочется окунуться после дороги. "Побаниться" за четыре дня ещё ни разу не предложили. А ведь хочется... Фиг с ним — пока будем купаться во "Лжи". Очень знаково получается...

Благо до речки было метров двести-двести пятьдесят. Что вполне разумно: кто же будет ставить свой дом далеко от проточной пресной воды, если есть возможность строиться рядом с нею.

Прихватив из усадьбы всё необходимое, я сквозанул к реке стараясь не привлекать внимания посторонних. Ага! Щаззз!

Вся свободная от работ дворня, углядев, что "чудо-юдо-рыба-я", с какими-то непонятными "штуками" направляется к реке, тут же увязалась следом. Кому-то за водой сходить приспичило, кто-то простирнуть решил, а некоторые вдруг просто как бы невзначай в определённую сторону поспешили, чтобы именно там на природу полюбоваться. Ох, и распустил свою прислугу Сергей Васильевич!

Нет, стоило бы мне слегка рыкнуть на любопытных — их бы смыло с горизонта в один момент. Наверняка. Но как-то не хотелось демонстрировать барские замашки. Ну и пёс с ними, пусть смотрят.

К речке имелся весьма удобный подход: метров двадцать берега было чистым песчаным пляжиком, по обе стороны от него — сплошные заросли ольхи и ивы. Ну и, естественно, поблизости от песочка, уже собралось человек пятнадцать, в основном бабы и дети. Мужики в это время ещё на работах были.

Ещё когда я начал разоблачаться до плавок — по толпе уже прошелестел недоумевающий шепоток, а уж когда пришлось напялить "лягушачьи лапы" да "стеклянное рыло", то многие из местных тёток часто-часто закрестились и, взяв, кто за руки, кто на руки детей, поспешили удалиться подальше от этого богопротивного зрелища. Но не все. Некоторые, наиболее психически устойчивые, всё-таки решили досмотреть "спектаклю" до конца.

То, что я входил в воду спиной вперёд, тоже явно не прибавило мне популярности среди наблюдавщих. Ага! Попробовали бы сами в ластах войти в реку или ещё какой водоём так как привыкли передвигаться. Но не вдудишь же это в уши каждому! Ай, ладно.

"И сия пучина поглотила меня в один момент..."

Ружьё в таких случаях беру с собой всегда: разведка-разведкой, но как наткнёшься при этом на какой-нибудь трофейный экземпляр типа пятикилограммовой щуки или линя, карпа, судака... Локти ведь себе потом искусаешь. И ведь стоят они в подобных случаях — чисто издеваются. Вот просто бери и убивай, а нечем... В общем как на рыбалке — подцепить трёхкилограммовую рыбину, а подсачека-то и нет... А ведь собирался просто мелочи на уху надёргать...

В общем ружьё я беру с собой всегда.

Не та, конечно, речка, чтобы бить здесь крупную рыбу. Но красиво: водичка весьма прозрачная для пресного водоёма, а посмотреть есть на что: травка очень даже красиво на дне растёт, камыши и стебли кувшинок стоят микроколоннами, небольшие щучки в этом частоколе прячутся, мелочь рыбья шныряет. Ого! А вот это мой клиент: здоровенный голавль караулил добычу встав против течения за нехилым каменюкой обросшим водорослями. Вот уж нежданная встреча — в такой речушке и такая рыбина!

Я подошёл с хвоста и всадил гарпун прямо под голову этой серебристой торпеде. Лёгкое трепыхание и всё. Видно попал удачно. Можно заканчивать рекогносцировку: есть, что показать Алексею, не сильно рискуя его жизнью — я, в случае чего, по такой глубине и "пешком" до него дойду и за шкирку выволоку. Пора на сушу. И, чтобы "нефиг"...

Я резко вынырнул под самым берегом. Народу, по сравнению с моментом моего погружения, опять прибавилось, но столь эффектное и неожиданное появление меня из "пучины", впечатление произвело — шарахнулись. Ну и будем иметь всё и всех в виду. Как в древнем Риме, где господа, если верить литературе, вполне спокойно совокуплялись в присутствии рабов.

Просто не обращать внимания, а то комплексы "рождённого в СССР" замучают. (А ведь как "рыкнуть" хочется! Нет, всё-таки очень сильны в любом хомосапиенсе альфа-лидерские инстинкты...)

— Дядя! Отдай нам рыбку! — подскочил ко мне пяти-семилетний пацан, когда я снял маску и ласты.

— Сенька! — заорала тут же баба неопределённого возраста на мальчишку, а ну отойди от барина! Ой, простите за ради Бога моего несмышлёныша, ваше благородие! — это она уже ко мне обращалась.

— Успокойся, прощать его не за что, — я поторопился привести мамашу в адекватное состояние, а то она действительно здорово испугалась по поводу фамильярности, которую позволил себе её сын. — Действительно — возьмите рыбу и накормите сегодня детей.

— Храни вас Господь, барин, — женщина не стала кочевряжиться и привычно взяла протянутого ей голавля под жабры, — Спасибо вам!

Подцепив за руку своего пацана, она очень оперативно припустила в сторону своего дома. Неужели решила, что я могу передумать и отобрать рыбу обратно?

А парень у неё славный. Чумазый конечно, но шустрый. Как мой Тёмка... Ёлки! — ведь совсем забыл о своих. У меня же жена и сын ТАМ!

— Жив твой сын. И уже здоров. Проживёт долго, — услышал я из-за спины.

Меня подбросило и развернуло на сто восемьдесят за треть секунды, наверное. Находившийся вот только что рядом крестьян словно слизнуло — ни души, один кряжистый и седой как лунь старик стоял передо мною.

Я очень медленно и тяжело приходил в адекватное состояние. Хотелось зажмуриться, помотать головой и, открыв глаза, снова увидеть перед собой тех самых пейзан, которых ещё минуту назад видеть категорически не было никакого желания.

— Успокойся, — спокойным и ровным голосом продолжал дед, — я не причиню тебе зла. Если не хочешь со мной разговаривать — просто повернись и уходи.

— Откуда ты знаешь!? — естественно, отпускать старика без вдумчивого разговора, я не собирался.

— Объяснять не буду — всё равно не поймёшь. Просто поверь — с сыном твоим всё в порядке, но ты его больше никогда не увидишь. Ты навсегда теперь ЗДЕСЬ. А ну стоп! Не балуй!

Да и не собирался я на старика "физически воздействовать" — не так воспитан. Хотя, честно говоря, первым порывом было действительно броситься вперёд, схватить за грудки и вытрясти всю правду. Так это рефлекторно, что ли...

— Дед, ты кто?

— Пасечник я, Силантием кличут. Ты только это узнать хотел? — хитро прищурился мой нежданный собеседник.

— Нет, конечно. Что ты обо мне знаешь? Откуда знаешь?

— Многое мне ведомо, и про тебя тоже. Мне тебя спрашивать не о чем, но, если хочешь, спроси меня: что смогу — отвечу, а уж если тебе чего понять не дано — не обессудь. Ещё раз повторю самое для тебя важное: твой сын жив, здоров и счастлив. Но ты его больше никогда не увидишь, потому что в свой мир никогда не вернёшься.

— Подожди, как это счастлив? Без отца?

Нет, не верить этому Силантию не было никакого повода, но представить себе Тёмку счастливым, несмотря на известие о моём исчезновении... Меня что, Ленка в космонавты определила? Или в полярники? Шиза какая-то!

— С отцом, — с лёгкой грустью в голосе "усадил" меня на грешную землю старик, — ты остался в своём мире и продолжаешь там жить. Тебя теперь двое. И вы, разумеется, никогда не встретитесь. Поэтому прими то, что ты здесь навсегда.

Нда... Психика у меня конечно крепкая, но так получить "сковородкой по чайнику"... А ведь главное то, что я прекрасно понимал о том, что пасечник этот вещает мне чистую правду. Чтобы переварить такую информацию, нужен не один час. Да ещё, желательно, с водкой.

Мамочка дорогая! Да откуда же ты, гад, на мою голову свалился? Я же ведь уже почти принял судьбу. Так нет — нужно было припереться этому пенсионеру с пасеки и, как поёт наш всенародно любимый Добрынин, "насыпать соль на раны". А точнее, эти раны расковырять.

— Больно, понимаю, — опять подал голос Силантий, — Так спрашивать чего будешь?

— Буду! Как и почему я здесь оказался?

— Не ты так решил и не я. Решил тот, кто обладает на это властью.

Так. В ответ на такой ответ, (извините за тавтологию), рисовался текст, в котором цензурными были только местоимения, приставки и суффиксы. Если кратко и цензурно: Я тебя что, сволочь, спросил? Ты же мне, гадёныш, обещал чётко ответить! Что за пургу ты погнал?

Вот никогда я не был особенно религиозным. Конечно, в мозгу постоянно присутствовал некий дискомфорт. Типа: умру и всё... Стёртые файлы... Пропадёт мой "богатый духовный мир", мои мысли, моё "Я"... Страшно!

Очень хотелось поверить. Поверить в Вечность. Но не получалось. Попытки почитать и перечитать "Святое Писание" приводили только к ещё большему отторжению оного. Как я завидовал тем, кто смогли просто поверить. А вот вдолбленная в мой мозг логика, помимо моих желаний, и даже вопреки им, вставала каменным бастионом на пути к ВЕРЕ. И сейчас я взбесился в очередной раз:

— Так это ваш "добрый боженька" мне очередное испытание послал? Чтобы проверить мою веру? Так нет её, веры этой! Особенно теперь...

— Замолчи немедленно! — я не слышал голос Шаляпина, но если он обладал тем, нет — "полтем", что выдал дед, перекрывая мои "причитания", то он поистине велик! Голос накрыл меня со всех сторон и вообще отовсюду. Стало даже слегка страшно. — Подробности узнаешь позже. Не от меня. Спрашивай! Или я ухожу.

— Постой! — в голове роилась уйма вопросов, для того, чтобы выбрать главные, требовалось сосредоточиться в спокойной обстановке. Пришлось "выстрелить" первым, что пришёл на ум:

— Сколько нас "попало"? Я видел двух человек из своего времени, наверное, есть ещё?

— Семеро. Из них живы пятеро. Один умом подвинулся — в бедламе сидит. Один в остроге и пусть там остаётся — самое ему место. Так что ещё трое вас осталось. Свидитесь. Когда — всё в руках божьих.

Хотя и те двое могут объявиться...

— А что меня ждёт в этом мире?

— В самом деле хочешь услышать ответ? В самом деле хочешь знать своё будущее? Подумай! Ведь даже врагу своему злейшему такого знания не пожелаешь. Хочешь знать, что будешь счастлив с самой замечательной женщиной? Хочешь знать сколько у вас будет детей? А сколько их умрёт в младенчестве знать хочешь? И какие именно. Хочешь знать, когда умрёшь и считать дни до этой даты? Пусть и очень нескоро, но ты будешь точно знать когда. Хочешь?

Меня передёрнуло. Вот уж действительно самое страшное проклятье — знать своё будущее. Знать своё завтра — полезно. Знать ещё и о своём "послезавтра" — совсем здорово, но не далее. Иначе и жить незачем.

Так о чём же спросить? Парадоксальная ситуёвина: очень хотелось задать вопросы, но категорически не хотелось услышать ответы на них.

Силантий молчал и с лёгкой хитринкой в глазах поглядывал на меня. Чёрт! Ведь потом сто раз себя прокляну и назову остолопом, за то, что не догадался "спросить о ...".

— Ну что, сам всё понял? Не надо тебе ничего знать. Поступай так, как подскажут тебе сердце и разум. В ВЕРЕ ты, я смотрю, слаб, но и не мучайся с этим. Не нужен тебе пока Бог, а настанет время — сам к нему придёшь. А пока... Многим, чтобы жить по совести, достаточно только совести, а многим недостаточно даже Бога. Не нужен тебе "присмотр", живи, как живёшь, делай, что задумал. Бог в тебе, но не жди от него подсказки, решай всё сам, в случае чего только себя и вини. Вот и все, пожалуй.

— А можно я к тебе позже на пасеку зайду? Ну, если...

— Нельзя, — оборвал меня старик. — Не увидимся с тобой больше. Ступай.

Я, словно зомби, развернулся и зашагал к усадьбе. В голове была совершеннейшая каша. Ёлки-моталки! Вот идиот! Мог ведь хотя бы спросить кто "попал" вместе со мной!

— Придёт время — узнаешь! — донёсся голос старика, прежде чем я даже успел остановиться. — Прощай!

Путь был, как уже упоминалось, недалёк и я даже не успел хоть сколько-нибудь переварить последние события, а во дворе от мыслей меня немедленно отвлекла Настя, вышедшая прогуляться:

— Вадим Фёдорович! Не составите компанию на прогулке?

— С удовольствием, — очнулся я, — только позвольте занести вещи в свою комнату.

Девушка благосклонно кивнула.

Бросив всё своё подводное хозяйство возле кровати, я через несколько минут уже мерно вышагивал по дорожке с Анастасией.

— Как рука? Не беспокоит уже? — во дурак! Не мог темы для общения поинтересней придумать.

— Благодарю, всё в порядке. Уже и не думаю о ней. Спасибо! Если бы не вы...

— Всё равно обошлось бы. Я просто помог вашему организму справиться с недугом побыстрей. Скажите... Анастасия Сергеевна, а вы знаете здешнего пасечника Силантия?

— Деда Силантия? Конечно. То есть знала — он ведь уже лет пять как помер.

Ну, разумеется. Меня почему-то совсем не ошарашило известие о том, что минут двадцать назад я разговаривал с покойником. Как там говорила кэрролловская Алиса: "Всё чудесатее и чудесатее...". Но уже потихоньку начинаю привыкать.

— А почему вы о нём спросили? — с лёгкой тревогой посмотрела на меня девушка.

— Потому что идиот, — мысленно ответил я, — вот чего, спрашивается, узнать хотел от помещичьей дочки про крестьянина-пасечника? Хотя... Такой колоритный дедок, наверняка был каким-нибудь местным знахарем и личностью в округе известной. Но пять лет назад умерев, он меня, конечно, здорово подставил...

— Вы с ним встретились? Разговаривали? — продолжала доставать меня своими вопросами Настя.

— Как я мог встретиться и разговаривать с давно умершим, Анастасия Сергеевна, сами подумайте? — попытался включить "дурочку" я.

— Вы не первый — его за эти пять лет многие встречали. Ну не то чтобы многие, но о нескольких случаях я слышала. Так вы его видели?

— Нуу... — я видел старика, который говорил странные вещи, и назвался тем самым Силантием. Наверное, самозванец. Только зачем ему это?

— Думаю, что вы, во-первых, ошибаетесь — скорее всего, это был на самом деле дед Силантий, а во-вторых — вы сейчас неискренни. Уверена, что сами знаете о том, что разговаривали именно с ним. Ведь так?

— Пожалуй, вы правы, просто не хотелось выглядеть смешным и нелепым. Вы совершенно огорошили меня известием о смерти старика...

— Напрасно беспокоились, он и при жизни был... Как бы это сказать... Необычным человеком. Местным знахарем. И добрым. Особенно к детям. Мы с Алёшкой часто к Силантию на пасеку бегали. Всегда угощал мёдом в сотах и истории разные рассказывал, то добрые сказки, то что-нибудь жутковатое про русалок или лешего. Зачастую специально к нему "побояться" приходили, — Настя мечтательно улыбнулась и мне в очередной раз стало ясно, что подростки везде и всегда одинаковы, что мы, балдевшие по вечерам и ночам в пионерлагерях от наивных "страшилок", что самая продвинутая аристократия прошлых веков. А у них это ещё и до зрелого возраста продолжаться могло. Достаточно вспомнить развлечения мадам де Монтеспан...

Хотя... Чем у нас-то лучше? Сатанисты и в моём времени цветут и пахнут. Да и чем те гниды, которые приходили смотреть на наши гладиаторские бои лучше сатанистов? А ведь были ещё и особо изощрённые мрази, за большие деньги покупавшие возможность пытать и убивать собственноручно каких-нибудь бомжей или, если позволяли финансовые возможности, похищенных по заказу женщин... И трудно понять, кто из них вызывал большую ненависть — те, кто заказывал себе такое развлечение или те, кто его обеспечивал... Опять бешено захотелось дотянуться хотя бы голыми руками до Витькиного горла...

— Вадим Фёдорович, что с вами? — чуть испуганно спросила Анастасия, — У вас лицо стало таким злым... Мне даже немного страшно.

— Прошу прощения, некстати вспомнил один случай.

— Ваше благородие! Вадим Фёдорович! — к нам поспешал мой "нянь" Тихон.

— Ну вот, Анастасия Сергеевна, — с чувством некоторого облегчения обратился я к своей собеседнице, — судя по всему, наша совместная прогулка завершается. Я снова где-то требуюсь.

— Ваше благородие, извиняйте, конечно, но барин вас срочно к себе просют! — Тихон запыхался, но изъяснялся вполне внятно, — Прямо сейчас просили быть.

Мне ничего не оставалось, как только вежливо откланяться. Настя отпустила меня благосклонным кивком своей изящной головки и мы вместе с моим "телохранителем" бодро затопали к усадьбе.

— Что же вы Вадим Фёдорович один на речку пошли, — мрачно забубнил Тихон, — а вдруг бы что...

— Друг любезный, — оборвал я его словесные поползновения, — я в одиночку ходил неделями по таким горам и лесам, что тебе и не снились, так что дорогу в четверть версты могу пройти и без провожатых. Не надо постоянно следовать за мной тенью. Ты понял?

Наверное, я был слегка резковат, но думаю, что кого угодно заставит взбеситься в большей или меньшей степени такая опека. Тихон вжал в голову в плечи, но всё-таки бубнил нечто вроде: "Господин полковник велели... Чтобы волос не упал... Я же со всем старанием...".

'Рождение' нового Ихтиандра

Подполковник был одет по-походному. Ну, в смысле по-дорожному. Явно куда-то собирался, что тут же и подтвердил своими словами:

— Я в Псков, Вадим Фёдорович. По вашему делу.

— А не поздно? Вечереет уже.

— Ночи сейчас светлые, да и луна полная. А трястись в коляске часами среди бела дня я не люблю — скукотища жуткая, а так — проснусь и уже на месте. Но позвал я вас по другому поводу: Алексей просил меня позволить заняться плаваньем под водой под вашим руководством. Мне это не очень нравится. Нет, я не собираюсь растить сына как цветок в оранжерее, он мужчина и не должен избегать опасностей. Но я категорически не хочу, чтобы единственный продолжатель рода Соковых утонул в глупой погоне за каким-нибудь карасём, каковых без особых проблем доставляют сети рыбаков. Вы можете гарантировать, что это будет безопасно?

— Сергей Васильевич, что-либо гарантировать может только Всевышний. Но вы ведь отпускаете сына просто купаться в реке?

— Это другое дело...

— Смею вас уверить, что плаванье в моём снаряжении, значительно безопаснее обычного купания. Если Алексей будет меня слушаться, а я в этом почти уверен, то ему ничего не грозит. Зато он сможет открыть для себя новый, чудесный и удивительный мир. Поверьте — тот, кто хоть однажды глянул на подводных обитателей в их естественной среде, никогда об этом не пожалеет.

— Вот это-то меня тоже беспокоит. Баловство ведь это. Несерьёзно.

Я бы, конечно, мог врубить ему навстречу про "серьёзность" псовой охоты и охоты вообще, но оно мне надо? Соков человек своего века. Вроде бы у сэра Артура Конан-Дойля было: "не отнимайте у тигрицы тигрёнка, а у женщины её заблуждения". Пусть подполковник и совсем не женщина, но суть высказывания относится к нему вполне. Да и не только к нему. Ко мне ведь, при определённых обстоятельствах, её тоже привязать можно...

— Решать вам, Сергей Васильевич, — не стал я переть на рожон , — Я вполне могу уделить вашему сыну час-другой в день. Он этого хочет, но против вашей воли, разумеется, не пойду.

— Ладно. Пусть попробует, — без особого оптимизма в голосе промолвил хозяин усадьбы. — Вадим Фёдорович, мне предстоит... Я хочу быть уверен, что моя ложь будет не напрасной. Не обижайтесь, но... Чёрт! Я солдат и всяких политесов не знаю: вы даёте слово дворянина принести пользу России?

— Я обещаю сделать для этого всё, что смогу. И сделать всё, чтобы вы никогда не пожалели о своём решении.

— Хорошо. В моё отсутствие по всем вопросам к управляющему. Степан. Вы его знаете. В общем: пожелайте мне хорошей дороги и до свидания.

— От всей души желаю. Всего доброго, счастливого пути и скорого возвращения! — я действительно желал всего того, что сказал старику. И не только потому, что от его поездки зависело напрямую моё будущее здесь. Он действительно был очень славный и НАСТОЯЩИЙ. Мужчина с большой буквы. И как здорово, что в этом мире моя судьба зависела именно от такого человека.

Попался бы мне какой-нибудь "троекуров", и пришлось бы присоединиться к обществу сгинувших, попавших в бедлам или в тюрягу местную. Скорее всего, первое. Беречь мне надо подполковника своего.

— Разбойников по дороге не опасаетесь, Сергей Васильевич?

— Совершенно, — суворовский офицер был невозмутим, — у меня с собой два пистолета, шпагой я владеть не разучился, со мной будут Егорка и кучер. Стрелять оба умеют, а уж как Егорка может саблей пластать... Я видел, что вы со шпагой мастерски управляетесь, но против этого лихого казака вам не выстоять.

— Ой ли, господин подполковник, — я попытался свести диалог в шутливую плоскость, — Вернётесь — выставляйте своего "телохранителя" на поединок.

— А что, попробуем.

Нет! Вот всё-таки классный мужик. Я бы с таким "в разведку пошёл". Пусть даже у него и одна рука.

Провожали до кареты хозяина усадьбы почти все из "приближённых". То есть пришли, "помахали платочками вослед" и разошлись по своим делам. Даже с дочкой и сыном Васильич простился весьма скупо. Про остальных и говорить нечего.

— В баньку не желаете, ваше благородие? — пробасил мне в ухо неизменный Тихон.

Тваюналево! Желаю! И давно.

— А что, уже можно? Прямо сейчас?

— Милости просим! — улыбнулся мужик. — Только сегодня растоплена.

Ну да. Попасть бы Тихону в наш конец двадцатого века, да в нужное место... В общем в Сандунах или где ещё, такого "парщика" оторвали бы с руками. И обслуживал бы он через месяц-другой после своего появления только олигархов, а, может быть, стал личным банщиком президента... Это было что-то!

В первом подходе он даже не коснулся меня вениками, только гнал ими пар. Но уже и этого мне хватило выше крыши. Так ведь не отпустил же, гад! Потом пошла такая веникотерапия, что я был уверен — мой истязатель, не менее, чем выпускник "Высшей школы палачей" при Тайной Канцелярии...

Но потом, после всех его пыток, я просто "воспарил". Я был каким-то неземным существом, просто не чувствовал тверди под ногами, не шёл, а плыл...

. Чисто физически ощущалось, как по лицу блуждает счастливая улыбка идиота. Но ничего поделать с собой я не мог — это была какая-то квинтэссенция физиологического счастья, нирвана, рай или ещё даже не знаю что. Единственные действия, на которые было способно моё тело, это периодически подносить ко рту кружку с превосходным квасом.

Когда Тихон пригласил меня ещё раз посетить "пыточную", я даже не ужаснулся, а только устало помотал головой, подарив моему мучителю и благодетелю очередную глупую улыбку. Его возмущённое бормотание о том, что "это ж совсем не то получается..." шелестело мимо моих ушей, совершенно не касаясь серого вещества, заключённого в черепной коробке. После того, как мужик понял, что достучаться до моих расслабленных извилин не удаётся и оставил меня в покое, я наслаждался расслабленным состоянием ещё минут двадцать. Потом энергия на удивление быстро и легко разлилась по телу, так что вышел из баньки уже вполне свежим и бодрым. Нет, бежать какой-нибудь кросс или даже фехтовать не хотелось ни разу, но перемещаться в пространстве можно было вполне свободно. Напрягаться не хотелось категорически, но при необходимости — вполне ...

Потом был очередной сеанс релаксации с парой бокалов портвейна в своей комнатке, а с утра, вместе с молодым Соковым, мы отправились на речку. С нами увязались месье Жофре и Тихон. Первый, судя по всему, уже начал слегка "приревновывать" — Алексей смотрел на меня с таким, мягко говоря, пиететом, что понять французского коллегу было весьма несложно. Честно говоря, это щенячье обожание со стороны Сокова-младшего меня тоже преизрядно напрягало. Но не осаживать же парня — ведь совершенно искренне и по-доброму он ко мне относился. Юности свойственен максимализм... Пусть уж всё идет, как идёт.

Тихона тоже, вне всяких сомнений, снедало любопытство и, в благодарность за вчерашнее послебанное блаженство, я позволил своему "Планше" сопровождать нас на первый сеанс обучения подводному плаванью.

Не буду приводить все инструкции, которые я давал Алексею перед первым "погружением", но, в общем, парень пошёл рассекать просторы Лжи (вот же название у речки!), совершенно спокойно. И выволакивать сына моего хозяина из воды мне пришлось, чуть ли не силком. Глаза, которые я увидел, когда пацан снял маску, можно было смело назвать "квадратными". Не в геометрическом смысле, естественно. Что, в общем-то, и ожидалось — увидеть подводный мир впервые, это, я вам доложу, впечатленице.

Ружья в первый раз я юноше не дал — пусть для начала спокойно наблюдать поучится. Во второй заход Алексей пошёл уже с ружьём, но без гарпуна, чтобы опять же спокойно научился чувствовать дистанцию, на которую сможет подойти к рыбе.

Француз наблюдал за плаваньем пацана достаточно спокойно и всем своим видом показывал пренебрежительное отношение к подобной плебейской забаве. Пару раз пытался со мной заговорить, но беседы получились не слишком содержательными, так как мне постоянно приходилось следить за своим подопечным. Хотя опасности практически никакой не было, некоторое волнение всё-таки присутствовало.

Однако пора было заканчивать — переохладится парень и сам этого не заметит. Несмотря на робкие протесты Алексея, я заставил его вылезти из воды, пообещав завтра дать с собой уже заряженное ружьё. Только этим и убедил. Кстати вовремя — зубы у него на берегу стали отстукивать ту ещё чечётку. Не хватало летом простуду подхватить.

День прошёл как-то пусто и скучно. Наверное, из-за пустоты внутренней: я был напряжён в ожидании результатов миссии Сергея Васильевича, и ни о чём ином нормально думать не мог. И ничего не хотелось. Было скучно, но при этом раздражало и чьё угодно общество, даже от прогулки с Анастасией отказался сославшись на недомогание. Идиотское состояние, хоть спивайся. Но уж фигушки, не дождётесь! Ладно, сегодня ещё похандрю, но назавтра я себе день распланировал напряжённый. Ибо нечего...

На следующее утро отправились на реку уже вдвоём с Алексеем и он с первого же захода загарпунил-таки щучку весом около килограмма. Ну, всё — пропал парень! Надо было видеть его восторг! Даже просьб о продолжении охоты не последовало — Лёшку распирало от желания поскорее похвастаться своим трофеем хотя бы перед сестрой и, наверняка оттащить рыбу на кухню, чтобы её приготовили сегодня к обеду. Добытчик, ёксель-моксель!

Однако все эти желания были настолько человеческими и понятными, настолько нормально-мальчишескими, что я горячо подыграл юношескому восторгу.

На обратном пути обсудили возможность изготовления аналогов моего снаряжения в местных условиях — ничего нереального. Качество будет конечно не то, но кожевник вполне сможет изготовить подобие ластов, с маской хуже, но тоже решаемо. Трубка — вообще не проблема. Правда, ружьё... Ну, пара запасных резинок у меня имеется, но вот всё остальное... Ладно, не горит.

Едва мы зашли на территорию усадьбы, Соков-младший тут же оставил меня и побежал к Насте. А я, переодевшись, попросил Тихона обеспечить лошадей и коляску для визита к Бородкину, узнать, как там взошёл "посев научный для жатвы народной"...

'Прогрессор' в действии

Счастливая физиономия доктора говорила вполне однозначно, что всё не зря — он за эти пару дней получил именно те результаты, которые мне и требовались. Что же, поизображаем из себя клоуна — поудивляемся и повосхищаемся.

— Безмерно рад вас видеть, уважаемый Вадим Фёдорович! — тепло поприветствовал меня Бородкин, — Как добрались?

— Здравствуйте, Филипп Степанович! Благодарю, вполне неплохо. Дороги для России здесь очень неплохие. (Чёрт бы побрал этот обмен любезностями — типа он не видит, что я добрался нормально). Как ваши дела?

— Замечательно, превосходно! Вы бы знали, с каким нетерпением я ждал нашей встречи! Впрочем, лучше пройдёмте в лабораторию.

В лаборатории ощутимо пованивало тухлым мясом, и этот запах не могли заглушить даже реактивы. Понятно — вероятно оба дня без перерыва сельский исследователь провёл в этом помещении.

— Вадим Фёдорович, — начал торжественно вещать доктор, — вы оказались совершенно правы! Ваша гипотеза блестяще подтвердилась!

— Да шо ви говорите! — подумалось мне с почему-то с псевдоодесским акцентом, — А то я не знал! — но вслух, разумеется, пришлось изобразить восторг и удивление:

— Неужели!? Всё подтвердилось? Не томите, Филипп Степанович, рассказывайте!

— Ещё позавчера, сразу после вашего отъезда, я отрезал пару кусочков мяса, сделал смывы с них и посмотрел на полученное в микроскоп — бациллы там были. Немного, но были. Потом я положил оба образца в колбы, закрыл пробками, чтобы туда не лезли насекомые, и выставил на солнце. Через четыре часа сделал смыв с одного из кусков и снова исследовал — бацилл стало больше. А мясо стало существенно пахнуть. Еле дождался вечера и исследовал второй, уже совершенно протухший кусок мяса — бациллы просто кишели! Представляете?

— Да уж! Трудно представить более убедительный эксперимент. Значит, я всё-таки был прав.

— Несомненно! Ведь это ещё не всё! — доктор просто захлёбывался от нетерпения и желания поскорее поделиться со мной своим триумфом, — Я взял образец с воспалённой раны одного моего пациента, так действительно, там было почти столько же этих бацилл, как и в тухлом мясе, понимаете? Теперь можно совершенно смело утверждать, что именно они вызывают нагноение и воспаление ран.

— Искренне поздравляю вас! — я затряс руку Бородкина и он не смог сдержать довольной улыбки.

— Ну что вы! — Идея-то была ваша. Я, когда буду писать статью об этом, несомненно, укажу на то, что мы сделали это открытие вместе. И ещё... У меня появились некоторые мысли по этому поводу.

— Поделитесь ими, надеюсь?

— О чём речь, коллега! (Ого — уже коллега!). Я обнаружил, что на нашей коже тоже живут эти микроскопические существа, но, вероятно, именно кожа не даёт им возможности разрушать организм, а вот если она повреждена, тогда они "нападают" и начинают действительно "пожирать" нас и размножаться.

— Нет, ведь какой славный дядька! Какой молодец! Умеет ведь думать! — я мысленно аплодировал сельскому врачу. Конечно, для меня совершенно не представляло труда тут же уесть "ликующего Айболита" парочкой убойных вопросиков, но оно мне надо? Правильно ведь мыслит. В нужном направлении. Надо поддержать: — Если стала ясна причина, то можно подумать и о методах лечения, верно?

— Конечно! И основной принцип, я думаю, убить бацилл, но при этом не навредить пациенту, правильно?

— Да, Филипп Степанович, я ведь после нашего с вами разговора тоже думал над этой проблемой. Надеюсь, вы поймёте вполне естественное человеческое желание помечтать на тему: "А если я всё-таки прав"?

— Ещё бы!

— Так вот я пришёл к точно такому же как вы вопросу: Как убить бацилл, не навредив человеку. Что убивает всё живое? Огонь, правильно?

Лицо собеседника мгновенно сообщило мне о его сомнениях в моей психической нормальности.

— Естественно я не предлагаю жечь огнём ваших пациентов. Но ведь о прижигании ран раскалённым железом вам, конечно известно.

— Конечно, — доктор всё ещё не мог понять, к чему я веду.

— А мне теперь ясно почему. Смотрите: вы же сами сказали, что на коже у нас есть бациллы. И на свежем мясе они тоже есть. То что мясо жареное или копчёное хранится дольше сырого вы тоже, разумеется, знаете. О причине теперь догадаетесь?

— Подождите... Вы хотите сказать, что при жарке умирают те бациллы, которые там были и пока заведутся и размножатся новые...

— Браво! Вы очень сообразительный человек! — лицо доктора слегка порозовело от похвалы. — Именно это я и имел в виду. И ещё: ведь копчёное мясо хранится дольше жареного, так ведь?

— Дольше, несомненно. А к чему вы это? Я не успеваю за вашими мыслями.

— Это просто потому, что я думал заранее, предположив результаты ваших экспериментов. Смотрите: копчёное хранится дольше жареного, не значит ли это, что при копчении мясо покрывается и пропитывается веществом, угнетающим бацилл?

— Вполне логично. Надо проверить.

— Значит, есть вещества, которые убивают эти зловредные существа, но не вредны человеку. Правильно? Ведь мы же едим копчёное и не болеем от этого.

— Вы предлагаете коптить раны? — скептически прищурился доктор.

— Да ни в коем случае. Ни коптить, ни солить. Я предлагаю искать вещества, которые были бы безопасны для нас, но убивали бы бацилл. Кстати, высокие температуры — это уже решение кое-каких проблем. В перспективе, конечно.

— Вы о чём?

— Ой, простите — скачу с темы на тему. Вы же сами в первую очередь вспомнили о сохранности продуктов. Понимаете, возможно, если "сварить" их прямо в герметически закрытой посуде, то они ведь смогут храниться чуть ли не вечно, правильно? Если их "едят" бациллы и всех их убить, не пустить новых, то ведь не будет и гниения. Правильно я рассуждаю?

— Ничего себе! — слегка обалдевший доктор даже забыл про медицину, — Вроде бы придраться не к чему — всё логично. Но нужны будут эксперименты, чтобы убедиться в вашей правоте.

— Эксперименты-то ведь нехитрые, правда, для сколь-нибудь серьёзных выводов потребуется время. Но если всё получится, то ведь какие возможности открываются, а?

— Совершенно небывалые, согласен, — доктор был слегка ошарашен и я его даже слегка жалел — шутка ли, столько информации и пищи для размышлений, может и крыша поехать у человека с недостаточно стойкой психикой. Пожалуй, пора заканчивать "грузить идеями" добрейшего Филиппа Степановича. Пока... В следующий раз перейду к спирту как дезинфекции, а там, глядишь и сырьё для получения йода подоспеет. И тут вдруг Бородкин усадил меня крепко. А вот нечего было считать себя самым умным и образованным. Держал, оказывается сельский лекарь руку "на пульсе" современной ему науки. Он вдруг слегка задумался и выдал:

— Хотя знаете, Вадим Фёдорович, мы с вами тут, пожалуй, первооткрывателями не будем: несколько лет назад я читал об одном французском гастрономе, который наладил у себя выпуск продуктов, не портящихся неделями, а то и месяцами. И там вроде тоже всё дело было в том, чтобы кипятить их в закрытой посуде.

— Вот же зараза! — Обошёл меня с такой идеей "местный", — это я ругнулся про себя. Но виду не показал и продолжил наш, такой перспективный диалог, — Но ведь тот француз зафиксировал только факт. И сумел его использовать. Мы же, как я очень надеюсь, нашли причину и сумеем это обосновать экспериментально. Разве не так?

— О! Несомненно, это будет яркое слово в науке. Практически уверен в успехе и у меня уже начерно сложился план цикла весьма несложных и убедительных экспериментов.

А вот в этом я не сомневался. Это зулусом нужно быть, чтобы при такой гипотезе не придумать и не осуществить совершенно убойный набор опытов, неопровержимо доказывающих микробиологическую природу гниения и разложения продуктов. Извини, старик Пастер! (Хотя какой ты старик, если ещё не родился). Но твою идею я уже спёр и использовал. Так надо. И ты не последний в списке тех, кого я внаглую интеллектуально обворую. Таблицы Менделеева теперь тоже не предвидится. Вернее она просто будет уже не "Менделеева". Только дайте до официальной науки дорваться и имя себе сбацать. Ох уж я и развернусь...!

— А ну ша, придурок! — цыкнул я на себя, — Сначала с французами разобраться надо, а потом уже "высокую науку" двигать.

Ещё с часик поковырялись над микроскопом, разработали план проведения экспериментов по стерилизации продуктов и я поторопился отбыть в усадьбу к Соковым, сославшись на срочные дела.

От науки к пасторали

Дорога не радовала особо красивыми пейзажами, к тому же ехал я по ней уже далеко не в первый раз, поэтому под мерное покачивание коляски снова непреднамеренно пришлось погрузиться в "воспоминания о будущем". Мысли приходили достаточно безрадостные.

Науку-то российскую мы с доктором двинем, здесь нужно будет очень постараться, чтобы запороть идеи, которые родились. Но что, кроме прорыва в полевой хирургии, я могу сделать в грядущей войне? Даже динамита в сколько-нибудь серьёзных количествах изготовить вряд ли получится — негде и, главное, некому этим заниматься. Некому! Не крестьяне же метлой в бочке будут "хлор пикринить" и "зоман заринить". Попытался представить хотя бы простенькие сернокислое и азотнокислое производство — "сифонит" изо всех щелей, будут дохнуть работнички пачками, а там и до бунта меньше шага... И стану я для народа воплощением Антихриста.

И что в результате? Сделаю взрывчатки на несколько фугасов. Это серьёзно скажется на течении войны? Ой, вряд ли! Даже если их перед флешами Багратиона на Бородинском поле установить. Даже если напалмом "приправить". Чёрт! Ну почти ничего я один не могу! А ведь надо — не лежать же, как Емеля на печи и надеяться на волшебницу-щуку. В очередной раз накатило нечто вроде отчаяния от своей беспомощности: и знаю не так много, как раньше казалось, а уж руками умею и того меньше. А то, что знаю и умею, в имеющихся условиях осуществить, как правило, нереально — нет такого уровня промышленности и, тем более, образования... А ну стоп! Назад!! Емеля!!! Емеля, разъезжающий на печи! Ну конечно — всё про пушки, ружья и мины думаю, о том, как побольше вражеских солдат истребить. А о своих позаботиться? Ездящая печка! Полевая кухня! Вот уж телегу с железной печью местная промышленность точно потянет. Полевые кузни в то время точно были — вспомнился набор открыток, выпущенный к стосемидесятипятилетию Бородинской битвы, четыре комплекта, как сейчас помню: "Пехота", "Кавалерия", "Иррегулярные" и "Снаряжение". Так в последнем врезалась в память картинка с полевой кузницей на колёсах. Деталей в упор не помню, помню только что на колёсах и зелёная. Но была. Значит и кухню сделать можно. Наверняка можно. И без всяких огня, дыма и блеска стали, без технологий двадцатого века можно подарить русской армии такооой козырь! Сытый солдат — сильный солдат. И солдат ценящий заботу о себе.

Таак! Крутим тему дальше: благодаря нашим с доктором изысканиям можно будет попробовать подвести научную базу под санитарию и гигиену: не пить сырую воду, мыть овощи и фрукты, мыть руки перед едой, чёрт побери! Должно быть воспринято, ведь даже тогда генерал Неверовский, помнится, специальный приказ издал, о том, чтобы после "фруктажа" солдаты воду не пили. Значит, забота по данному поводу была, понимания не было. Вряд ли генералы мои предложения в штыки воспримут. А небоевые потери в той войне серьёзно превышали потери кровавые. И если удастся их уменьшить хотя бы на десять процентов, то это уже тысячи штыков и сабель... ТЫСЯЧИ!

Только как мне эти идеи донести до имеющих власть? И Барклай, и даже Аракчеев, о солдатах заботились. Правильно поданную информацию они и воспримут правильно, и в жизнь воплотить постараются, надо только до них мои "изобретения" донести. И не через посредников. Нужно как-то самому добраться до тех заоблачных вершин, над которыми они "парят". Хоть на полчасика разговора...

Вот за этими мыслями потихоньку и доехал до усадьбы. В общем, нужно с Василичем поговорить на тему полевой кухни. Пехотный офицер, прошагавший сотни вёрст вместе со своими солдатами, не может не оценить такой подарок для армии.

Никто не встречал. Ну и хорошо. Поспели аккурат к ужину или, как у них тут называется — к обеду. Есть в доме доктора, после возни в пропахшей тухлятиной лаборатории, совершенно не хотелось, а вот после часа пути по свежему воздуху, организм не преминул напомнить о необходимости своего питания.

Супчик подавали достаточно жиденький, а вот второе блюдо было выше всяких похвал: запечённый говяжий филей просто таял во рту. Не скажу, что восхитился работой местного повара — такое мясо испортить... Нужно очень постараться...

Десерт я поел из вежливости и по минимуму. Вообще не люблю сладкое. В любом виде кроме фруктов. Кофе выпил с удовольствием, но оно было подпорчено беседой с месье Жофре, который непонятно как дал понять Алексею, что хочет пообщаться со мной "тет на тет".

Честно говоря, этот его закидон меня несколько напряг: А не оборзел ли ты нафиг, дружок французский? Ты тут не хозяин и даже не гость, ты наёмный работник. И вряд ли дворянин в своей распрекрасной Франции. Какого... Ну, в общем нефиг пальцы веером распускать в доме, который тебя, чмо заграничное, кормит...

Однако Лёшка без всяких обид поклонился и оставил нас вдвоём. Всё-таки с большим пиететом относится парень к своему наставнику. Ну и ладно, не моё в конце концов дело.

— Месье Демидов, — начал француз, — не сочтите меня излишне любопытным, но если это не секрет: с какой целью вы так часто посещаете местного доктора?

На языке так и вертелась классическая фраза кота Матроскина: "А вы, почему собственно интересуетесь? Вы случаем не из милиции будете?". Но ответил я, естественно, по-другому:

— Да никаких секретов, просто оказалось, что у нас с господином Бородкиным есть общие интересы в области научных исследований. У него имеется весьма приличная лаборатория, а у меня, за время моих странствий, появились кое-какие идеи, которые хотелось бы проверить. А вы что подумали?

— О боже! — француз не стал отвечать на мой вопрос. — Вы в самом деле считаете, что можно сделать научное открытие в сельской любительской лаборатории? В России?

На лице моего собеседника совершенно явно нарисовалось что-то типа презрительного удивления.

Ах, ты ж лягушатник хренов! Просвещённый, блин, европеец! Россия тебе только как кормушка нужна. Овца, которую можно стричь и при этом презирать. Меня аж скрючило от злости, но виду постарался не подать.

— Ну, от чего же, сейчас и в любительской лаборатории можно сделать открытие. И примеров тому предостаточно. Шееле был аптекарем и, тем не менее, очень многое смог сделать для науки. А у Филиппа Степановича оборудование весьма неплохое. Вполне достаточное для наших с ним исследований. И уже есть обнадёживающие результаты. Так что зря иронизируете, месье Жофре, очень вероятно, что открытие мирового уровня произойдёт именно в русской сельской лаборатории, — я был хладнокровно зол и весел. Если конечно, можно представить такое состояние души. Но именно оно у меня и присутствовало.

— Я бы, конечно был очень рад в этом случае, — француз совершенно не пытался скрыть неискренность своих слов, — но позволю себе усомниться в благополучных результатах ваших экспериментов. Я не знаю, чем вы занялись, но неужели думаете, что ваши идеи, если конечно они представляют по настоящему научный интерес, уже не разрабатываются европейскими учёными? Честное слово, вы меня несколько удивили своей самонадеянностью.

— Самонадеянностью в чём? — внаглую попёр я на рожон, — Вы считаете, что русские вообще не способны делать научных открытий? Или я вас неправильно понял? Вы считаете русских недостаточно развитыми для этого?

— Боже упаси! — Жофре понял, что я начинаю беситься. Правильно понял, уже действительно был готов вцепиться ему зубами в глотку. — Я просто имел в виду, что в России не сложилось с развитием науки и образованием вообще. Понимаю, что вы русский и переживаете за свою страну, но вы ведь способны быть объективны? Способны?

— Что вы имеете в виду?

— Да просто назовите мне великого русского учёного, который сделал бы что-нибудь серьёзное в развитии мировой науки.

— Ломоносов, — но я уже заранее знал, что оппонент вякнет в ответ.

— Простите? А кто это? — удивление француза было совершенно искренним.

— Это учёный-универсал. Он изучал всё, от химии, и до правил русского стихосложения. В истории нет равного Ломоносову. Но вы, конечно, в это не поверите. Как не поверите и в то, что этот самый россиянин, задолго до вашего соотечественника Лавуазье, открыл и доказал главный закон химических превращений.

— Не смею сомневаться в искренности ваших слов, — Жофрэ выглядел слегка озадаченным, — но, согласитесь, тогда бы весь научный мир и не только научный, знал имя столь великого человека. Однако я никогда о вашем Ломоносове не слышал, а про Лавуазье знают практически все образованные люди.

— К сожалению, вы правы. Вероятно всё как раз из-за того, что научный мир Европы просто никогда всерьёз и не смотрел в сторону России, не интересовался тем, что здесь происходит. Но русские помнят и чтят память своего великого соотечественника. Если не верите мне — спросите господина Сокова когда он вернётся.

— У меня нет оснований не верить вам, — мой оппонент был несколько смущён. — Просто в голове не укладывается...

А вот это другое дело. Кажется, ты всё-таки не природная сволочь, а просто живёшь во власти своих стереотипов. Тогда ладно. Это лечится.

Отходчив русский человек. Ещё полминуты назад я бы с чистой совестью порвал этого напыщенного и высокомерного французишку в лоскуты, а вот, поди ж ты! И ведь он ещё даже не извинился по поводу своих поползновений в сторону моей Родины и соотечественников. Да и вряд ли извинится. И ладно, не будем лезть в бутылку.

— Месье, вот, сколько лет вы уже живёте в России?

— Четвёртый год. А почему вы спрашиваете?

— Три с лишним года вы прожили здесь, неужели не успели разглядеть, что русские совсем не такие дикари, как о них думают в Европе? Знаете... Если у вас есть желание поговорить на эту тему... Не попросить ли нам бутылочку хереса? Вот за бокалом вина и попробуем найти общий язык. Что скажете?

— О! С удовольствием побеседую с вами, но, извините, не сейчас, не сегодня, — наставник Алексея поспешил вспомнить о своих обязанностях. — Через двадцать минут у меня занятия с Алексом.

— Фехтовать сразу после обеда?

— Нет-нет, не фехтовать. Французская литература. Так что вынужден отказаться от вашего любезного предложения, с надеждой на продолжение нашей беседы в будущем.

Ну и фиг с тобой на самом деле. Не больно-то и хотелось. Но в обозримом будущем воспитнуть тебя всё-таки придётся. Я тебя, гадёныш, ещё научу "Новую Родину" любить.

— Что же, не смею задерживать, — любезно улыбнулся я. — Всё прекрасно понимаю. Обязанности прежде всего.

Мы раскланялись и простились.

А идея с хересом или чем-то наподобие мне понравилась. Не собирался ведь. Но вот на самом деле захотелось. Чудесный тёплый вечер, тишина, бокал вина, сигарета и удобное кресло на террасе...

— Тихон! — мой "денщик" никогда не отходил далеко и настоящий момент не являлся исключением — не прошло и десяти секунд, как мужик с поклоном интересовался чего мне угодно.

Да понятно чего. И через четверть часа я уже сибаритствовал, потягивая великолепный портвейн и выдыхая сигаретный дым. И тишинааа! И "мёртвые с косами" отсутствуют.

Нужно бы прорепетировать разговор с подполковником, но совершенно нет настроения напрягать извилины. Хотелось просто раствориться в этом чудесном вечере и получать удовольствие. Имею я право на часик релаксации, в конце концов!

Но тишина была нарушена. Не сказать, что в худшую сторону: из окна полилась незнакомая мелодия, весьма неплохо исполняемая на фортепиано.

Ну конечно это Настя музицирует. А ведь неплохо. Никогда не был поклонником инструментальной музыки, но в данный конкретный момент — весьма кстати.

Упс! Настя? Нет, опухоль-то уже практически спала, но ведь не до такой же степени, чтобы пальцами по клавишам порхать. Ерунда какая-то!

Как ни не хотелось подниматься с кресла, но просто посиживать и оставаться в сомнениях я не мог. Бокал пришлось оставить — не заявляться же в комнату к девушке с алкоголем в руках.

Я понимаю, что о своём визите лучше предварительно доложить, но, думаю, данная ситуация давала мне право просто постучать в дверь. Анастасия Сергеевна всё ж таки моя пациентка. Хоть и пока.

Лёгкая смесь облегчения и обалдения от увиденного в комнате, после того как меня пригласили внутрь. Слава Богу! Ни я не рехнулся, ни помещичья дочка феноменом не является: за роялем находилась Наташа. Анастасия Сергеевна сидела в кресле и только слушала.

Вот сейчас бы сюда нашего французского друга. Пусть бы полюбовался и послушал, как псковская крестьянка по клавишам наяривает. Неужели он раньше этого не видел и не слышал? Или просто задуматься не хотел?

— Прошу прощения за поздний визит, Анастасия Сергеевна. Просто услышав звуки музыки, я забеспокоился: вам ещё рано играть на фортепиано.

— Благодарю за столь трогательную заботу, но как видите, причин для беспокойства у вас нет, Вадим Фёдорович.

Мне показалось или Настя действительно была рада моему появлению? Даже думать боюсь. Но какое приветливое у неё лицо...

— Если вас не раздражает Наташино исполнение, то приглашаю вас присоединиться.

— Да Господь с вами! Я был уверен, что это играете вы. Потому и обеспокоился — вам ещё не стоит напрягать руку. А тут... Моё восхищение Наталье!

Лёгкий румянец, улыбка и благодарный взгляд Настиной горничной, засвидетельствовали, что у меня появился ещё один "союзник" в этом доме.

— А вы сами не музицируете, Вадим Фёдорович?

— Увы. Только пою. Под гитару.

— В самом деле? — глаза у девушки разгорались, прошу прощения за каламбур, прямо на глазах. — Не исполните что-нибудь? Я вас очень прошу!

— Ну, разве можно отказать такой очаровательной девушке, — не стал ломаться я. — А гитара найдётся?

Вот что-что, а охмурять женщин стихами и романсами я всегда умел. Даден мне от Бога и природы очень неплохой баритон. Ну и медведь, пытаясь наступить мне на ухо, промахнулся. Вот так получилось.

С гитарой, правда, сложнее — только самый примитив, ну или чуть выше. Но смогу. Даже на местной, незнакомой.

Слегка потрынькал струнами, настраивая принесённый инструмент и начал свою "коронку":

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые...

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица давно позабытые.

Ох, простите, Иван Сергеевич. Упёр я ваш текст внаглую. Но не вы первый в этом веке из мной ограбленных...

Вспомнишь родные, нежные речи,

Взгляды так жадно, так часто ловимые...

Первые встречи, последние встречи,

Милого голоса звуки любимые...

Обычно, когда пою, уподобляюсь токующему глухарю — слышу только себя и ни на что вокруг не обращаю внимания. Ну, почти ни на что, конечно, посмотреть на реакцию слушающих хочется. Вот и сейчас мельком взглянул на Настю и очередной раз поразился: как хороша!

И в очередной раз возникло недоумение почему эта девушка обладает такой... Да нет, не красотой. Я уже говорил, что ничего особенного в её лице не было. Не дурнушка, но отнюдь и не красавица. И тем не менее... Какая-то непонятная притягательность...

И тут, кажется, понял: её лицо очень красиво "живёт". Именно ЖИВЁТ. Когда она говорит, смеётся, улыбается. Даже сейчас лицо практически неподвижно, всё во внимании к моим руладам, только веки и ресницы подрагивают... Но что-то неуловимое показывает эмоции, которые бурлят в этой очаровательной головке.

Всё-таки, хоть ты тресни — женскую красоту и очарование не определяет только анатомия. Уж я-то в школе насмотрелся на девиц девяносто-шестьдесят-девяносто, которые категорически не умели владеть своим телом, столь щедро выделенным им матушкой-природой — идёт такая вся из себя модель, но мужской глаз совершенно не цепляет.

И наоборот — вроде совершенно ничего особенного, но двигается с такой потрясающей грацией и женственностью, что голова, совершенно против воли разворачивается вслед как зеркало радиолокатора.

И с лицом то же. Зачастую и личико милое и глаза антилопьи (в хорошем смысле), но столько в этих глазах пустоты...

И наоборот: ну вообще никакая девчонка, а вот что-то есть в этих неярких глазах обрамлённых недлинными ресницами такое, что зачастую сожалел: "Где мои семнадцать лет...".

Вспомнишь разлуку с улыбкою странною,

Многое вспомнишь родное, далёкое.

Слушая говор колёс непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое...

Медленно замолкала последняя тронутая струна. В молчании. Только когда утих последний звук, "выщипанный" мною из инструмента, Анастасия лёгким восхищением (как мне очень хотелось считать) произнесла:

— Чудесно! Никогда раньше не слышала. Очень непривычно и очень красиво.

— Не заставляйте меня краснеть, Анастасия Сергеевна, — начал я показательно скромничать. — Красивый романс, но ведь не мой же...

— А чей? Кто автор?

— Нууу! Откуда же я знаю? Услышал в дороге, понравилось, запомнил. Моей заслуги никакой.

— Что вы! Вы же так замечательно спели!

— Песню не делает её исполнитель. Он лишь инструмент в руках её автора. Вы не согласны?

— Пожалуй, да. Но ведь и инструменты бывают разные... А у вас ещё есть такие необычные песни?

— Надо вспомнить. Но, с вашего позволения, не сегодня. Я ведь вообще заглянул сюда, беспокоясь за вашу руку. Уж никак не собирался "давать концерт". Прошу простить за вторжение.

— Вадим Фёдорович, вы же сами понимаете, что ваши извинения излишни. Огромное вам спасибо за романс, за ваш визит. И... Спокойной ночи.

Я, понятное дело, откланялся и вернулся к своему бокалу портвейна на террасе.

Нет! Всё же какая замечательная девушка! Ёлки-палки — ведь влюблюсь!

— А ну усохни, Донжуан псковский! — цыкнул на меня мой... не понял из-за какого плеча, то ли хранитель, то ли искуситель. — Знай своё место и не раскатывай губёнки. Ишь, размечтался!

То есть взяли меня в оборот до самого отхода в царство Морфея: полное смятение в мыслях, мечты, мечты, мечты, и, соответственно, дёрганье за крыло назад на грешную землю. В приземлённую донельзя реальность. С тем и заснул.

Создание первого 'чуда'

А с утра было событие. Для данной местности, как я понимаю, очень даже значительное.

Да можно и без "я понимаю": весь народ, стоящий на ногах высыпал к дороге, проходившей мимо усадьбы. Шёл драгунский полк. Не знаю, куда и откуда, но проходил мимо.

Наскоро проглотив завтрак, я присоединился к толпе зевак. Посмотреть было на что. Всё-таки самая красивая и элегантная военная форма носилась в русской армии именно во времена Александра Благословенного.

И пусть именно у драгун она была наименее броской, но, тем не менее, впечатление производила. Да и не только обмундирование — стройные и подтянутые усачи на элегантных (а по мне — так других и не бывает) лошадях... Это было что-то! Зрелище!

Каски, зелёные приталенные мундиры, воротники огневого цвета — красота!

Кавалеристы, проезжая мимо толпы, в основном состоящей из детей и женщин, приветливо улыбались в усы и помахивали руками в перчатках — для них, по всей вероятности, проезд мимо населённого пункта тоже был событием, слегка развлекавшим в длинном и вряд ли весёлом пути.

Интересно: станут ли теперь, в свете появления меня, эти усачи кирасирами? Как стали в реальной истории. Ведь именно псковским драгунам были отданы белые трофейные кирасы, снятые с мёртвых и пленных французских кирасир, переколотых и пленённых партизанами Давыдова и Сеславина. Ну, или я слегка ошибаюсь... Но в реале именно этому полку достались те самые кирасы белого металла и воротники из огневых сделались малиновыми.

Зацепился за память этот факт, как и приборный цвет полка. И не только этого — те самые наборы открыток я пересматривал и перечитывал десятки раз. Помню не всё, но многое: типа приборный цвет Иркутского драгунского — белый, кирасирского Военного Ордена — чёрный, у гусар так вообще помню все цвета доломанов и ментиков, приборный цвет и приборный металл.

Красивая была, чёрт побери, форма. Всё само запоминалось, без всякого напряжения.

Вот с пехотой у меня похуже — гвардию от остальных отличу, ну или гренадёра от обычного пехотинца, а вот с простыми пехотными или егерями — фигу. Не помню ни разу.

Кстати пора бы мне научиться верхом передвигаться, раз уж я так накрепко попал в это время. Наверное, не слишком сложная наука. За неделю можно будет научиться в седло запрыгивать и с него при спокойном шаге или мерной рыси не падать. Вроде бы и не дурак я, и спортсмен какой-никакой — должно получиться. А то в дальнейшем местные совершенно не поймут-с... Если , кроме незнания французского, ещё и от лошадей шарахаться буду, то меня точно нынешнее дворянство не примет, да ещё и жандармерия, если она уже имеется, "на карандаш" возьмёт...

А вот и она! Мимо проплывала та самая походная кузница. Двухколёсная и, в основном, состоящая из здоровенных мехов. Зелёная, разумеется.

Понятно, что штука в походе нужная: лошади-подковы-кузня. Но мой рояль в кустах, в виде полевой кухни, покруче будет. А уж раз кузнечные мехи на колёса поставили, то и печку с котлом как-нибудь пристроим.

В общем, на ближайшее время две основных задачи: научиться передвигаться верхом и убедить Сергея Васильевича на предмет полевых кухонь. Первая, мне кажется, будет наиболее сложной.

Ого! Лёгок на помине!

Сначала, обогнав колонну драгун, во двор влетел Егорка на своём вороном жеребце, а, через несколько минут, показалась и коляска моего гостеприимного хозяина.

Благо, что для его приветствия народу хватало: сначала на шее у отца повисла Настя, потом подполковника поприветствовал сын... В общем, дошла очередь и до меня.

Соков пожал мне руку и пригласил к себе минут через десять.

То есть, разговор со мной, был приоритетом даже после столь долгой и вряд ли весёлой дороги.

— Ну что же, Вадим Фёдорович, вот ваши бумаги, — мой хозяин протянул конверт, — Надеюсь, что всё было не зря. Здесь свидетельство о вашем происхождении и дарственная на Тихона.

Оба-на! Становлюсь крепостником! Этого мне ещё не хватало!

— Сергей Васильевич! Не знаю даже как вас благодарить...

— Не надо благодарить словами. Слово вы уже дали. Просто сдержите его.

— Но как вам удалось... Ведь я же представляю... Вернее даже и не представляю...

— Вот и не надо. Не пытайтесь представить, — Соков совершенно неожиданно мне улыбнулся, — у меня тоже свои маленькие секреты.

— Ну а у меня от вас секретов нет. Почти уверен, что оцените моё предложение, как улучшить быт русского солдата.

— Любопытно.

— Вы ведь наверняка отшагали в переходах со своим полком не одну сотню вёрст, так ведь?

— Я бы сказал: не одну тысячу. Батюшка Александр Васильевич своим войскам засиживаться не давал.

— Ну и чем занимались ваши мушкетёры по завершении дневного перехода?

— Да понятно чем — лагерь разбивали, да кашу варили.

— А теперь представьте, что эту самую кашу варить не надо — она уже готовая и горячая, только миски подставляй. Что скажете?

— Ничего не скажу. Вас послушаю. Раз вы говорите о таком чуде, значит, имеете на это основания. Итак?

— Да никакого чуда, просто варится каша на переходе. Вот представьте: железная печка с котлом, запасом дров и на колёсах. Тянет всё это одна лошадь. Я тут приблизительный чертёжик набросал.

Подполковник, живо сообразивший, о чём речь, жадно выхватил из моей руки протянутую бумажку и впился в неё глазами.

— Господи! Как просто-то! Как же до этого раньше не додумались?

— И, по-моему, вполне реально исходя из имеющихся возможностей. Другое дело, что такая кухня потребуется на каждую роту, а, если учесть, сколько в русской армии рот... Промышленность-то, наверное, справится, но ведь тогда придётся не делать что-то другое.

— Это не важно! Если оснастить таким всю армию... — глаза у Сокова горели как у подростка, впервые увидевшего купающуюся нагишом девицу, — ради такого многим можно пожертвовать. Ведь только дневной переход пехоты можно будет на десяток вёрст увеличить!

Это он загнул, конечно, но отдыхать пехотинцы точно станут больше.

— Да и заводы подключать не обязательно — в полках, как узнают, могут своими силами изготовить. Кстати и проверим сейчас. Пойдёмте к кузнецу!

— Но вы же ещё даже не позавтракали с дороги.

— Успеется! Идёмте.

Нисколько не сомневаясь, что я последую за ним, Сергей Васильевич поспешил к выходу. Пришлось присоединиться. Причём я еле поспевал за своим спутником. Ничего себе "старик"! Хотя какой он старик на самом-то деле? Вполне бодрый и энергичный мужчина. Ну да, лет на двадцать меня постарше, и что? Мне уже не пятнадцать лет, чтобы всех кому больше тридцати дряхлыми стариками считать. А в нынешнем времени пятидесятилетние вовсю к девушкам сватаются. И явно не только для того, чтобы рядом красивая 'кукла' была.

— Нет, Вадим Фёдорович, — прервал мои мысли на ходу подполковник, — я уже вижу, что всё сделанное мною для вас не зря. Вы уже оплатили мою услугу сторицей.

И мудрый же человек мой гостеприимный хозяин! Ведь сумел должно оценить предложенное. Молодец! Все бы тут такими были.

— Идея, она, конечно, важна, Сергей Васильевич, но надо её ещё воплотить в жизнь и железо, да и не в одном экземпляре. И даже не в десяти.

— Сделаем один — будут и сотни, и тысячи. Уж я об этом позабочусь!

Надо же! Идёт весьма быстро и никакой одышки, даже голос ровный как будто сидя в кресле разговаривает. А я: "старик".

Кстати да: если наш первый экземпляр "зафурычит", то главными будут связи и влияние 'их высокоблагородий', вернее: 'высокопревосходительств'. "Пробить" такой проект, имея влияние несложно. Но ведь Соков только подполковник, да ещё отставной...

Эх! Въехать бы на этой кухне к самому графу Аракчееву! Да предложить кашки отведать. Личность он, конечно, неоднозначная и одиозная, но о русском солдате заботу имел. Хотя на уроках истории мазался исключительно чёрной краской. Да мало ли таких — оболганных и замазанных грязью исторических персонажей.

Да ладно Аракчеев. Пока на эту тему мечтать нечего. Как и по поводу встречи с Цесаревичем или Барклаем. Хоть какого-нибудь генерала заинтересовать бы. Будем надеяться, что по соседству с Соковыми кто-то подобный имеется...

Кузнец Фёдор полностью соответствовал ожидаемому облику: здоровенный мужик лет сорока, нос картошкой и заляпанное сажей лицо. В волосах — ни сединочки (или это опять же от копоти?).

Приближающегося барина заметил его помощник, молодой парень, в облике которого уже явно наблюдалась причастность к кузнечному ремеслу, этакий юный Шварценеггер.

Оба прекратили звенеть молотками и встретили барина глубоким поклоном.

— Здравствуй, Фёдор, здравствуй, Иван, — торопливо поприветствовал Сергей Васильевич работников.

— Здравия желаем вашему высокоблагородию! — стройно прогудели в ответ своими басами кузнецы.

Не тратя время на какие-либо вступления и посторонние разговоры, подполковник сразу стал вводить мужиков в суть своего заказа. И, судя по всему, эта самая суть была ими схвачена.

— Ну что, сделаете?

— Дык чего же не сделать, ваше высокоблагородие, — Фёдор казалось бы, даже удивился вопросу, — если все материалы будут — за неделю управимся.

— Всё будет. Если чего нужно — скажи управляющему — доставит. Я предупрежу. А прямо сейчас что-то начать делать уже можете?

— Да, вестимо, можем. Кой-какое железо имеется. Но ещё потребуется...

— Всё! С этим к Степану. Если за две недели управитесь — награжу по-царски.

— Премного благодарны! Думаю и раньше сделаем, если котёл и колёса дней через пять будут.

Подполковник со сдержанной гордостью посмотрел на меня и мы, не перемолвившись ни словом, направились обратно к усадьбе.

— Вот удивительное дело, — завёл по дороге разговор Соков, — ведь Александр Васильевич на переходах, чтобы увеличить скорость маршей, отсылал кашеваров на лошадях вперёд... С той же самой целью... А до такой простой вещи как кухня на колёсах не додумался.

Да уж. Батюшка Александр Васильевич был велик! Обо всём думал и заботился. Таких генералов в России было... Ну, приблизительно один экземпляр, если не считать погибшего молодым Вейсмана. Даже турки уважали Топал-пашу... А вот поляки — не очень. Мягко говоря...

Поляки... Я ведь мальчишкой хотел быть именно "поляком" — очарование Янека и Гуслика из "Четырёх танкистов и собаки"... Да ещё и капитан Клосс... А пан Володыевский...

А песня из "Ярославны-королевы Франции":

Гордые флаги плещутся на ветру,

Вольная Висла шлёт свой привет Днепру,

Чашу подымем, выпьем её до дна!

Братья славяне, все мы — семья одна!

А вот нифигашеньки! Любовь, как выяснилось, совершенно не взаимная. Не любят поляки русских. Люто не любят.

Я раньше думал, что всё это на уровне правительств — неа! Учился у меня один парень, Мариуш, сын кого-то из Польского консульства. Прекрасный парень: умный, добросовестный, интеллигентный.

Зашла как-то речь... Я, как дурак, вещаю:

— Это ведь правительства могут враждовать, не может один народ не любить или презирать другой. Ведь русских в Польше, например, врагами не считали. Правда, Мариуш?

— Нет, — отвечает мне парень, — Не любят в Польше русских. И никогда не любили.

Честно, блин! И, правда. Как выяснилось.

Хотя пока на этот счёт думать рано — есть дела поактуальнее. Я ещё здесь никто и звать меня никак, чтобы о геополитике беспокоиться.

— Сергей Васильевич!

— Да-да?

— Я хотел бы научиться хоть в какой-то степени передвигаться верхом. Это возможно?

— А вы что, не умеете? — на лице моего хозяина отразилась смесь недоумения и лёгкого презрения.

— Увы, там, где я родился и жил, лошади практически не используются. Только запряжёнными в повозки.

— Господи! Вы продолжаете меня удивлять.

— Чем удивлять?

— В Америке нет кавалерии?

— В Америке пока вообще нет войн. Разве что отбитие набегов индейцев на наши поселения. Что происходит крайне редко. Мне, за два с лишним десятка лет жизни там, об этом приходилось только слышать.

— Так что, в Америке вообще нет армии? — глаза Сокова были готовы вылезти из орбит.

— Армия, конечно, есть, но она воюет с англичанами на восточном побережье континента, а у нас, на западном, она просто не нужна. С кем ей воевать?

А то, что творилось на востоке, меня никогда особо не волновало. Я не ощущал себя американцем. Мои родители с младых ногтей внушали, что я русский. За что им особое спасибо.

— То, что вы русский, я уже давно почувствовал, — подполковник смотрел на меня благожелательно. — Наверное, поэтому и поверил вам. А что, пехотинцев у вас там тоже нет?

Вот же вцепился, старый вояка! Придётся слегка ему подыграть...

— Разумеется, есть! — поспешил я утвердить Сокова в его надеждах, — Все другие войска, во всех войнах нужны только для обеспечения действия именно пехоты! Разве что флот нужен для охраны торговли своего государства. Но и он, в основном, необходим для того, чтобы обеспечить свой или не допустить вражеский десанты, или то же самое по отношению к их снабжению. Артиллерия расчищает путь своим пехотинцам и уничтожает вражеских. Кавалерия ведёт разведку для своей инфантерии, прикрывает её, преследует и добивает врага, который, опять же, в основном — пехотинец. А для кого пионеры наводят переправы и строят укрепления?

Все рода войск существуют для пехоты. Именно она "берёт города". И на это не способен никто, кроме неё.

Уверен: последний солдат последней армии мира, будет именно пехотинцем. Воины в будущем могут даже летать на воздушных кораблях, плавать под водой, перемещаться между планетами... Не знаю, чего ещё более фантастического придумать... Но уверен: последнюю вражескую столицу возьмёт обычный 'мушкетёр'.

Не важно как он будет называться, не важно, что за ружьё будет в его руках, но знаю точно: он будет из тех, кто просто идёт по земле, а не скачет на лошади, летит на боевой 'птице' или плывёт на самом, что ни на есть совершенном корабле.

И, хочется верить, что звать его будут Иван. Или Пётр. В общем: это будет русский солдат. Вы согласны с этим?

— Совершенно. А насчёт вашей просьбы по поводу верховой езды — не вижу препятствий. Егорка — отменный берейтор, обучит достаточно быстро. Кстати, как насчёт вашего поединка? Не передумали?

— Ни в коем случае. Сойтись с достойным противником всегда интересно. А учебная сабля для него имеется?

— Найдётся. А если боевая? — лукаво прищурился подполковник.

— Всё равно попробовал бы. Хотя, по-моему, глупо рисковать жизнью ради забавы.

— Согласен. И никогда бы такого не допустил. Прошедший через смерть умеет ценить жизнь. А я на своём веку смертей насмотрелся...

Егорке было лет сорок, но это был ловкий и подтянутый казак с практически юношеской фигурой. Уральский казак, которого мой гостеприимный хозяин привёз в имение после окончания службы. Каким образом они познакомились, и что до такой степени связывало этих двух вояк, я не знал, но чувствовалось, что Егор Пантелеевич испытывает к подполковнику поистине собачью преданность. Исключительно в хорошем смысле: не рабская покорность — это для казаков совершенно противоестественно, а именно преданность, опека, что ли...

Егоркой, кстати, его звали только двое мужчин Соковых, Настя — исключительно Егорушкой, а все прочие, вплоть до управляющего имением — Егор Пантелеевич.

Услышав от хозяина о показательном поединке, казак, естественно, возражать не стал, но недовольно буркнуть типа: "Баловство всё это..." не преминул.

И маску его надеть уговорили насилу. Явно считал, что я его не зацеплю. Напрасно. Мы встали на исходную и, по отмашке подполковника, начали.

Ну да. Впечатляет: "веер", который он тут же поставил между нами своей саблей. На противника со слабыми нервами может и подействовал бы. Как ферзевый гамбит на начинающего шахматиста — несколько пешек пожертвовать, зато фигуры развить. Но при спокойной и аккуратной защите — верный проигрыш атакующего.

Так и здесь: спокойно держать дистанцию и ждать — протыкается этот веер на раз. Если поймать момент, конечно. Терпим, ждём...

Егорку поначалу очень манило моё выставленное правое колено, казалось, наверное, что из той позы "раскоряки", в которой я двигался, увести его из-под удара не успею. Многим так кажется, из тех, кто на дорожке не стоял...

На этом я его и поймал в первый раз: колено, разумеется, убрал и ткнул навстречу куда поближе. Ну а "поближе" как раз маска и оказалась. Зрители слегка загудели, а Настя даже зааплодировала. Рановато, ёлки-палки, не разозлился бы мой будущий наставник по верховой езде.

После того, как я показал, что его "зеркало" пробивается шпагой, Егорка действовал поаккуратней и выпендриваться на публику перестал. Но клинок в руке уральского казака продолжал порхать, выписывая восьмёрки. Вот под это колющим я лезть не рискнул. А ведь шпага и рубить может.

Показательный в выпаде по голове — естественная защита-пять — перенос и рублю его правый бок, тут же сам, на автомате ставлю пятую, чувствую клинком прилетевший в голову ответ и мгновенно отвечаю сам. Есть!

Пусть бок, в реальной ситуации, я бы ему только поцарапал, но второй ответ в голову был действительно травмирующим — даже если не убил бы, то ошарашил точно.

Ой, наживу я врага, где не надо! Пропустить что ли укол-удар какой-нибудь? Неа, не умею — будь, что будет.

Но беспокоился я напрасно: в следующем эпизоде я обвёл саблю противника и, вдогонку за уходящим клинком, потянулся своей шпагой к груди соперника. Ну не просто потянулся, само собой — в выпаде.

Бздыньш! Его я не достал, а по башке получил. В общем, если бы всё опять-таки было реально, то половина от моего штатного количества ушей валялась бы под ногами. Поймал меня Егорка. Красиво поймал. Мысленно аплодирую.

И теперь уже, слегка разозлённый, я уделал соперника флешью вразрез. А ты думал! Но атаковали мы оба и всё чуть не закончилось плачевно: мой клинок, уперевшись в грудь Егорки, не выдержал скорости нашего сближения и сломался. Я еле успел отвести его от маски противника...

Сломанный клинок — страшное оружие. Он нисколько не менее опасен, чем заточенный кинжал — проткнёт и простёганную защитную куртку, и маску из обычной проволоки. Запросто проткнёт. Даже большинство масок конца двадцатого века, кроме элитных и очень дорогих, тех которые олимпийцы используют, ну или другие бойцы международного уровня. Так у них и воротники кевларовые — ножом не пробить.

А обычная среднестатистическая — проницаема для обломка шпаги или рапиры запросто. Сам видел, как на соревнованиях пробили, и обломок кожу на лбу парню распорол. Хорошо хоть не в глаз...

В общем обошлось. Поединок наш прекратили, а Егорка, пожимая мне руку, улыбался и выглядел вполне довольным. Хотя... Кто его знает, что творилось в душе побеждённого. Он-то ведь не спортсмен, проигрывать может и не уметь.

Оказалось — умел. Очень доброжелательно и тактично помогал мне в освоении верховой езды. И кобылку мне для обучения подобрал спокойную — красавица просто. Гнедая. Афина.

Я бы на её месте, при моих первых же попытках взгромоздиться сверху, взбрыкнул однозначно. А она-таки стояла смирнёхонько.

Нет, засунуть ногу в стремя и вспрыгнуть в седло — не проблема, но, например, как они, эти местные, умудряются тут же ногой во второе стремя попасть? Оно же, гадина, болтается! Непостижимо, но факт — попадают. Сразу. В отличие от меня, придурка. И это ещё Егорка лошадь под уздцы при этом держит и как-то её уговаривает, чтобы меня сразу с седла не сбрасывала.

И пошли мои первые круги вокруг берейтора. Сначала на ремне Афина была, потом я уже сам управлял, не на привязи.

Через неделю обучения мог спокойной рысью передвигаться верхом. Но недалеко. Но уже мог позволить себе поездки без сопровождающего. За всё время Афина не сбросила меня со своей спины ни разу.

Шикарная животина! Умная, спокойная... А какая красавица! Какие глаза! Чёрная грива и стройные ноги... Только на ноги женщин можно смотреть с большим удовольствием. А сколько грации в каждом движении! Меня изначально подмывало притащить именно ей какое-нибудь лакомство с барского стола, однако Егорка это мгновенно усёк и категорически запретил. Только изредка кусок хлеба или яблоко. Причём обязательно спелое.

В общем, я уже стал потихоньку разъезжать по окрестностям в одиночку. Мой "учитель" был вполне доволен и такое позволял.

Параллельно мы с Сергеем Васильевичем регулярно заходили на кузню, но, в последний раз, нам было предельно вежливо предложено "не путаться под ногами". То есть слова прозвучали, конечно, другие, однако смысл в них был самый тот. Причём кузнец умудрился довести до своего барина этот смысл так "изысканно", что Сергей Васильевич даже не подумал гневаться или обижаться.

Но дело шло. На наших глазах вырастала та самая "Емелина печка" — кухня на колёсах.

И во время одной из моих самостоятельных прогулок, когда на дороге были только мы с Афиной, а вокруг только изнуряющая летняя природа русской средней полосы, вдали заклубилась пыль — явно кто-то поспешал по той самой русской дороге, у которой семь загибов на версту.

И, при ближайшем рассмотрении, этим "Шумахером здешних мест", оказался мой старый знакомый — доктор Бородкин.

— Вадим Фёдорович! Какое счастье, что я вас встретил! Бросайте всё — немедленно ко мне в лабораторию! — местный эскулап просто задыхался от избытка чувств.

Ну да. Прямо сейчас всё брошу и поскачу за десять вёрст. А потом обратно. У меня, знаете ли, задница не казённая. И профессиональных мозолей на ней пока нет.

— Увы! Прошу простить, но сначала я должен вернуться в усадьбу Сергея Васильевича. Там сильно обеспокоятся, если меня долго не будет. А что случилось, уважаемый Филипп Степанович? Вы так возбуждены.

— Не без причины. Почти наверняка вы правы. Позавчера мне доставили водоросли. Я не удержался и повторил описанный вами эксперимент — смотрите! — доктор протянул мне пузырёк, содержимое которого было весьма предсказуемо.

Чёрные кристаллы с признаками металлического блеска. Немного, разумеется. Я открыл сосуд и понюхал. Ну, естественно. Он самый. Йод.

— Да. Точно такие же кристаллы я получил в своё время. Вы уже исследовали его? Хоть немного?

Вообще-то вопрос излишний — руки, в которые я вернул вещество, были в бурых пятнах — явно деревенский исследователь успел повозиться с невиданным ранее минералом.

— Я, разумеется, не удержался. И по всем признакам это действительно не известное ранее простое вещество. И открыто в России! Представляете, что это значит? Нам нужно немедленно написать протокол исследования и отправить его вместе с образцом в Петербург.

— Почему "нам"? Исследовали вы, значит и приоритет ваш, — до меня только дошло, что писать-то по-русски я не умею. В смысле грамотно. "Еры" расставить ещё смогу, а вот на всяких "ятьах-ижицах" попалюсь на раз.

— Вадим Фёдорович! — на лице Бородкина нарисовалась обида. — И вы могли подумать, что я посмею присвоить это открытие? Неприятно слышать.

— Ради Бога не обижайтесь, — поспешил успокоить я доктора, — ни в малейшей степени не хотел вас обидеть. Можете упомянуть моё участие в открытии, но, честно говоря, просто не владею необходимым для отчёта стилем и не знаю правил, по которым он составляется. Я вас очень прошу: Составьте протокол сами. Если сочтёте необходимым упомянуть и моё участие — никаких возражений.

Щепетильный Филипп Степанович подуспокоился и кивнул.

А мы тем временем добрались до усадьбы, где я торопливо передал Афину подбежавшему конюху и, не переодевшись, пристроился в коляску к доктору. Хозяину попросил передать, что вынужден отъехать по неотложному делу. Надеюсь, поймёт.

Ну а как же без масонов?

Весь обратный путь доктор разливался по поводу своей работы с йодом, а мне удавалось вставлять только редкие реплики.

— Судя по вашему описанию, вещество напоминает хлор. Вы уже думали о том, как его назвать, если наша гипотеза подтвердится?

— Честно говоря, не думал об этом. А у вас есть предложения?

— Есть. Предлагаю по аналогии с хлором дать ему название по его цвету: "хлорос" — "зелёный", а пары этого элемента фиолетовые, не так ли?

— Именно. Фиолетовый по-гречески — "иодос". Значит "иод"?

— Мне показалось, что это будет логично. У вас нет возражений?

— Нет. Вполне разумно. Но не будем пока делить шкуру неубитого медведя. Я обнаружил ещё одно любопытное свойство. В свете последней темы исследований, которой мы занимались, — доктор выжидательно и слегка лукаво посмотрел на меня.

Ого! Неужели сам додумался? Ну, если так! Ну, Айболит! Настоящий учёный. Ну-ка, ну-ка...

— Вещество очень плохо, но растворяется в воде, и даже если этот слабенький раствор добавить в воду с бациллами, то они гибнут. Все! До единой! Представляете?

— Вот это да! — постарался изобразить я восторг от столь "неожиданного" события. — Погодите... А вы не пробовали исследовать на предмет бацилл смывы с этих бурых пятен на ваших руках?

— Как-то не додумался... А ведь вы, чёрт побери, правы! Это первое, что мы сделаем, приехав ко мне. И я почти уверен в результате.

Я-то был уверен не "почти". Что и конкретно подтвердилось в лаборатории — в смывах не было ни одного микроба. Бородкин ликовал.

— Вы представляете, какой это будет шаг в военно-полевой хирургии! Да и просто в лечении ран, даже бытовых. У меня за все эти годы умерло от относительно небольших порезов несколько пациентов, а, сколько таких случаев по всей России! А ведь всего-то обработать рану этим веществом...

— Это совсем не "всего-то", — поспешил я опустить на грешную землю размечтавшегося доктора. — Для начала представьте, сколько йода понадобится на всю страну. К тому же, как использовать его в кристаллическом виде? Нужен раствор. А в воде, как вы сами заметили, вещество растворяется очень плохо. Нужно поискать другой растворитель.

— Разумеется. Я всё это прекрасно понимаю. Но если мы сможем заинтересовать людей стоящих достаточно высоко, то все проблемы решатся. Требуется время и связи. Но главное начать процесс и тогда, может через пять лет, может и больше... Но мы ведь уже начнём спасать какие-то жизни, только ради этого стоит постараться. Как вы считаете?

— Несомненно. Работать надо и искать надо. Кстати, любезный Филипп Степанович, вы, помнится, собирались заняться исследованиями по поводу сохранения продуктов. Есть какие-нибудь результаты?

— Ну конечно! Как я мог забыть! Смотрите! — величественным жестом доктор указал на две колбы, как я понял, с бульонами, — Одна стоит десять дней, другая — шесть. Ни малейших признаков гниения. Давайте посмотрим, что в первой?

Ну, разумеется. Микроорганизмы имелись в следовых количествах. И те, наверняка, попали в бульон, когда мы открыли крышку. Ну что же. Ещё один шаг вперёд. Разовьём идею:

— Знаете, Филипп Степанович, я тут подумал и о других болезнях. Ведь они могут тоже проистекать от бацилл. Если еда или питьё не очень чистые или не очень свежие, то эти микроскопические животные могут попадать в наш организм без всякой раны. Разве не так? И вызывать болезни. Как вы считаете, стоит над этим подумать?

Вот тут доктор посмотрел на меня как-то странно.

— Вадим Фёдорович, я, в последнее время, стал чувствовать себя несколько ... Неуютно, что ли...

— Нездоровится? — но попытка спрыгнуть с темы, которой я боялся, была слишком наивна.

— Да нет, со здоровьем всё в порядке. Но я ощущаю себя доктором Фаустом.

— Намекаете, что я Мефистофель?

Но я уже совершенно конкретно почувствовал, что отшутиться не удастся.

— Вы не тот за кого себя выдаёте. Ведь так? — доктор смотрел на меня в упор, и было крайне тяжело вынести этот давящий взгляд, не отводя глаз.

— Разве то, что мы с вами сделали, может нанести кому-нибудь вред? — перешёл я в наступление. — Разве вы сами не поняли, что если донести всё это до людей, то не умрут и не заболеют десятки, а может и сотни тысяч? И это только в ближайшие годы. А потом наука, сделавшая мощный бросок вперёд, подарит человечеству новые лекарства и спасёт ещё миллионы. Вспомните, что сделала Екатерина Великая для популяризации вариоляций. Сколько людей не умерло от оспы в результате?

— Вы не тот, за кого себя выдаёте, — задумчиво повторил Бородкин, — Вы всё знали заранее. Я был марионеткой в ваших руках...

— Да, чёрт побери! — я не хотел понимать обиды славного доктора. — Я всё знал и знаю многое ещё. Но все открытия вы сделали сами. Я показывал лишь направление, в котором искать. И вы действовали как настоящий учёный, каковым и являетесь.

— Зачем вам всё это надо? — взгляд сельского эскулапа был растерянный и обиженный как у ребёнка, которому подсунули пустую бумажку вместо конфетки.

— Филипп Степанович! Дорогой! Ну, неужели вы уже записали меня в служители зла и удивляетесь тому, что я пытаюсь творить добро? Ведь вы сами не понимаете, зачем "Мефистофелю" делать то, что я сделал. К огромному сожалению, я лишён возможности рассказать вам всю правду. Она невероятна, но, когда-нибудь вы её узнаете. Обещаю. Я очень прошу поверить мне и продолжать ваши исследования.

— Я так не могу, — голос доктора был, тих, но непреклонен, — я не могу заниматься чем-то, постоянно думая о том, что мной манипулируют и направляют мои мысли. Это унизительно.

— Хорошо, я буду сообщать открыто факты, которые знаю, а вы — проводить исследования, могущие это подтвердить и являться убедительными для современной науки. Такое положение вас устроит? Подумайте, ведь это, повторяю, спасёт тысячи и тысячи жизней.

— Я должен понимать от кого принимаю помощь.

— Да разве? Если вы увидите с моста тонущего ребёнка, то вы бросите ему верёвку или будете раздумывать, кто и зачем здесь эту верёвку подложил? А?

Бородкин задумался...

— Понимаю вашу аналогию. Но откуда вы всё-таки обо всём упомянутом знали? Вы оказались правы во всём. Это невероятно, но это факт. Необъяснимый. Ведь можно уже даже не проводить исследования по передаче болезней через пищу вместе с бациллами. Верно?

— Верно. Через пищу и воду люди заражаются, например холерой и дизентерией, бацилл тифа переносят в основном вши. Даже через воздух передаются возбудители некоторых болезней. Но исследования продолжать необходимо — словам никто не поверит, нужны эксперименты.

— Вы может, и лекарства от всех этих хворей сделать можете?

Так. Уже хорошо — разговор переходит в конструктивное русло.

— Увы. Я мог бы изготовить несколько лекарств, если бы имел необходимые вещества. Я знаю формулы некоторых лекарств, но не знаю, как их получить, знаю, что от некоторых болезней лекарства есть, но понятия не имею не только о том, как их изготовить, но и об их составе.

— Простите, вы произнесли слово "формулы" применительно к веществам. Что это значит?

Ну вот. Очередное палево. Не успел Дальтон донести свои идеи до российской глубинки... А он вообще-то успел свою атомистику сформулировать? То, что Михайло Васильевич это давно сделал, я помнил. Но не прижилось ведь. Вся слава англичанину досталась... Хотя и во многом по делу. Всё-таки до формул мой великий соотечественник не додумался.

— Формула вещества, это запись, отражающая состав и строение его корпускулы. Понимаете?

— Понимаю... И вы, значит, знаете, как устроены корпускулы различных веществ?

— Для многих — знаю.

— Как я понимаю, спрашивать: "откуда?" — бесполезно?

— Именно так. И прошу на меня не обижаться.

Даже представить страшно, как клокочет сейчас содержимое черепной коробки местного эскулапа. Весьма, кстати, нетривиальное содержимое. Настоящая ЛИЧНОСТЬ.

Что он мне немедленно и доказал.

— Когда я был ещё мальчишкой, Россию посещал граф Калиостро... Шарлатан, конечно. Фокусник. А вы не шарлатан. Это уж точно. Вы учёный. Во всяком случае, с точки зрения СОВРЕМЕННОЙ, — доктор акцентировал это слово, — науки.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что "путешественник" из Америки оставил далеко за флагом лучшие умы НАШЕГО ВРЕМЕНИ, — снова акцентировано. — Просто "размышляя по дороге" и проводя нехитрые эксперименты в пробирной палатке... Вы из тайного общества, Вадим Фёдорович? Масон?

Блямш! Получил по башке, уёжик? Ну всё — скоро каждая крестьянка начнёт пальцем тыкать: Ой, бабы! Глядите! Этот, как его... масон который, идёт!

— Филипп Степанович, а вам самому не кажется такая идея абсолютно безумной?

Цепкий взгляд доктора не отрывался от моего лица.

— Кажется. И даже является безумной, только я почему-то вижу, как напряглось ваше лицо, вместо того, чтобы выразить изумление по поводу моей фантастической версии. Так что мне кажется — я не далёк от истины.

Нда. Штирлиц из меня никудышный. Я уже говорил, что Бородкин напоминал сельского доктора из "Формулы Любви", так теперь на меня смотрел другой герой Леонида Броневого — обаятельный папаша Мюллер.

Но уж лучше признаться в таком, чем в том, что есть на самом деле — у доброго айболита вообще крышу снесёт. Наверное, придётся 'разыграть' ту же версию, что и с Соковым. С вариациями, конечно...

— Вадим Фёдорович, я терпеть не могу непонятностей. Поэтому или вы мне дадите объяснения, или я буду вынужден сообщить о вас в полицию. Я вам симпатизирую, но, несмотря на это и на безмерное уважение к Сергею Васильевичу, мне придётся так поступить.

— И что вы им скажете? Ну да ладно... Вы недалеки от истины. Я не масон, но действительно был членом некого общества... Не важно какого. В основном там учёные. Но знания, которые добыты на протяжении трёх веков, запрещено выносить за пределы этого самого общества. Категорически. Под страхом смерти. И смерти членов семьи. Вы думаете, почему свалилась в корзину с опилками голова Лавуазье? Только потому, что он был сборщиком налогов? В обществе невероятно разветвлённая цепь взаимной слежки и влияния на власть имущих — в той же Франции они мгновенно сумели переключиться с аристократической власти на народную. И очень эффективно.

А я не могу пассивно наблюдать, когда умирают люди, которые могли бы жить. А семьи у меня нет. У меня есть только моя жизнь. Которой я согласен рискнуть, чтобы спасти тысячи.

Ну что? Вы рады, что вытащили из меня эту информацию? Теперь, возможно, и вы будете под ударом.

— А у меня семьи нет, — грустно улыбнулся доктор.

— У меня теперь тоже только моя жизнь. И мне нечего бояться. Я давно понял, что все эти ложи и секты, кланы и касты — только для того, чтобы затащить "под свою сень" гордецов. Думающих: "Я не такой как все! Меня не ценят!" И использовать их. Ну и романтика "тайны" играет свою роль... Принадлежность к "обществу", которое выше всех остальных. И, значит, принадлежа к нему, ты тоже возвышаешься над толпой... Глупость и ложь! Ложь самому себе. Вся эта "принадлежность к ТАЙНЕ" — кусок сала в мышеловке. И всё завязано на самом страшном из Семи Смертных Грехов — на Гордыне.

Я из-за этого потерял самых близких людей. Жену и сына. (Я почти не врал)

И тогда я понял, что все личные амбиции — прах. Вечны лишь два понятия для мужчины: СЕМЬЯ и РОДИНА. РОДИНА И СЕМЬЯ. Всё! Всё остальное — вторично.

Я потерял свою семью, и теперь хочу принести максимальную пользу своей Родине — России.

— А в чём моя роль? — Бородкин оставался настороженным. — Зачем я вам? Я ведь просто сельский доктор, моё имя ничего вам не даст. Вам нужна была моя лаборатория?

— Если честно: изначально — да. Но вы действительно показали себя настоящим учёным-исследователем. Таких — единицы на всю Империю, поверьте.

— Поверить сложно.

Почему-то вспомнилась фраза Шарапова из теперь уже бессмертного фильма: "Ну что же мне теперь, самому, что ли зарезаться, папаша, или справку от ментов принести, что я у них не служу?".

— Филипп Степанович, давайте спокойно: всё, что я вам рассказал, всё, что вы узнали благодаря моим подсказкам, может принести вред России?

— Вряд ли, — решительность доктора подрастеряла свой напор.

— А пользу? Мне надо вам доказывать, что потери армии из-за болезней, зачастую превышают её потери в боях?

— Пожалуй, тоже не стоит.

— Так какого же рожна, — вспылил я, — вы выискиваете какие-то гнусности в моих целях? Сберечь тысячи штыков от болезней на переходах, тысячи раненых спасти от смерти, а если вообще отстраниться от войны — десятки тысяч не умерших по-глупому крестьян и горожан...

Вас личные амбиции заели? Понимаю. Да, я вас обманул сначала. Но вы же умный человек и давно должны понять, зачем я это сделал.

Ну что? Будем лелеять свою обиду, или вместе о грядущей войне подумаем?

— Да какая там обида. Я просто непонятного не люблю. Остро не люблю. И ненавижу чувствовать себя марионеткой в чужих руках, — доктор действительно не выглядел рассерженным. — Ваша история вполне правдоподобна и факты говорят в вашу пользу. Я согласен помогать, только что от меня требуется?

— Думаю, что сначала нужно донести результаты наших исследований до научного мира России, но постараться сделать это максимально секретно. То есть открытие йода, разумеется — с большой помпой, а вот область его применения — как раз наоборот. С этим — для начала к председателю медицинской коллегии (или как она там называется) военного министерства.

— Вы собираетесь спасать только избранных? — насторожился Бородкин.

— Филипп Степанович, дорогой, да поймите же, — я судорожно старался подобрать нужные слова, — я хочу спасти всех, кого можно, но в первую очередь думаю о России. Ведь посмотрите — все последние годы страна воюет. То с Францией, то со Швецией, а сейчас с Турцией и Персией...

Без торговли с Англией, на отказе от которой категорически настоял Бонапарт, Россия долго не протянет. А значит считать Францию долговременным союзником нельзя — она как раз наоборот, потенциальный враг.

Поэтому забочусь в первую очередь о русских солдатах, об их жизнях. На данный момент не стоит пытаться облагодетельствовать всё человечество. Вы согласны?

— На всё у вас есть ответ, Вадим Фёдорович. И очень убедительный, — доктор был не то чтобы задумчивым, но явно усиленно анализировал мои слова, — а ваши имя-отчество настоящие?

— А давайте не будем, Филипп Степанович, — я уже начал слегка злиться, — Я вам мало рассказал?

Удовлетворю ваше любопытство в последний раз: конечно не настоящие. Нужно быть последним идиотом, чтобы, уйдя оттуда, откуда ушёл я, снова появиться со своими фамилией-именем-отчеством. Надеюсь, вы не будете у меня выпытывать настоящие?

Мой напор произвёл впечатление на Бородкина.

— Ради Бога извините, я действительно слегка увлёкся...

— Ну и оставим это, — смягчился я. — Вы мне поможете?

— Всё-таки да, — доктор практически не раздумывал, — что от меня требуется?

— Да пока, просто составить отчёт о наших открытиях и направить его куда следует.

— Так следует — в Академию Наук, — слегка оробел Филипп Степанович.

— И что? Значит туда. Только на конверте напишите: "Открытие нового простого вещества" или что-то подобное, чтобы под сукно не сунули.

— Как раз в таком случае могут и сунуть, — смурно бросил доктор, — или того хуже — присвоить открытие. Лучше я через Клауса перешлю. Ему я доверяю как себе, а имя в научных кругах у него есть. Не посмеют пакостить или игнорировать.

— Как знаете. Кстати, вы этому самому Клаусу образец металла отправили?

— Сразу же. Сейчас покажу его письмо, — Бородкин в течение минуты нашёл среди вороха бумаг искомое и протянул мне листок, исчирканный невоспринимаемым текстом.

Немецкий. Причём старый немецкий. Они тут надо мной все издеваются что ли?

— Филипп Степанович, извините, но не владею ни немецким, ни французским. Только английский и испанский. Не знаю я немецкого. Что в письме?

— Профессор Клаус подтверждает, что данный металл неизвестен современной науке и отправил образец, вместе с описанием свойств в Академию Наук. Вкратце — всё.

— Тогда достаточно. Я принимаю ваш план действий. В какие сроки можно ожидать результатов?

— По йоду? Думаю, что на протяжении месяца. По бациллам — я ещё не закончил отчёт, а, значит — месяца два. Вас устроит?

— Вполне. Я вас умоляю, Филипп Степанович: посвятите всё своё свободное время этому отчёту. Чем скорее вы его закончите и отправите — тем больше жизней спасёте.

— Да понимаю. Постараюсь, можете не сомневаться.

— Вот и ладненько. Темнеет, мне уже пора. Так что откланиваюсь.

— Не смею задерживать.

Мы с доктором пожали друг другу руки и простились.

Чертовски хотелось спать, но нужно было дотерпеть до усадьбы. Не получилось.

Тихон так "ласково" управлял лошадьми, что меня сморило буквально через полверсты от докторского дома.

Разбудил мой слуга уже во дворе усадьбы. Достаточно слабо соображая спросонья, дотопал до своей комнатёнки, разделся и приготовился опять раствориться в царстве Морфея...

Щазз! — Сна не было ни в одном глазу. Обычные выверты "Закона Пакостности Природы", яти его! Ведь спать пора и выспаться я не мог. А уж морально выжат за сегодня... И, тем не менее, хоть вся усадьба уже отошла ко сну, заняться решительно нечем, заставить себя уснуть никак не получалось. Хоть тресни. Вертелся с боку на бок и никак не мог устроиться удобно, хотя до этого запросто уснул в коляске в сидячем положении. Подушка, зараза, постоянно грелась от моего лица и чуть ли не жгла щёку. Всё! Не спать мне в ближайшее время. И нечего себя насиловать. Подумаем о чём-нибудь полезном.

С дезинфекцией и санитарией дело должно двинуться. Об этом думать не хотелось. Про кухни — тоже. Надо бы как-то и о боевых новшествах помечтать. Или хоть о партизанских.

Бездымный порох я забацать сумею. Но, опять же, только в экспериментальных количествах и только в виде суррогата. Но можно. То есть некоторое количество снайперов-невидимок из очень ограниченного количества егерей организовать можно. Десятка два, не больше. С целью выбивать генералов (если повезёт) и офицеров противника на марше.

Мелко, конечно, при масштабах ожидающейся войны, но ничего, как говорится: "Курочка по зёрнышку клюёт".

Далее: пара снайперов осуществляет "огневой налёт" на французскую колонну... (А вот тут даже пусть будет ствол с чёрным порохом, чтобы именно себя обнаружить). Какой-нибудь взвод бросается разобраться с нахалами, а в траве, столь любезно подсказанная всё тем же Бушковым идея — заточенные ветки деревьев остриями навстречу наступающим. Площадями. А наступают бегом. И с разгона на острый рожончик ногой... И полетел вперёд всем телом на остальные заточенные прутья...

Бррр! Противно! Но может быть эффективно. Тут всё в наших генералов упрётся — могут и запретить такое варварство.

Ладно, отложим в запасник. Что ещё может предложить Родине господин химик конца двадцатого века?

И вспомнилась одна из серий про "Королевского стрелка Шарпа" (или как там его?). Очень даже грамотно его люди, по его распоряжению, обдали штурмующих какую-то крепостушку французов пылью негашёной извести.

По-любому должно быть очень эффективно — закрепить!

Теперь ещё один вид "бесчеловечного" оружия (можно подумать существует оружие "человечное"): огнемёты. Честно говоря, имея кое-какие возможности "сбодяжить" несколько штук — не проблема. А на поле сражения произвело бы неизгладимое впечатление: струи огня проходятся по наступающим колоннам...

Нда. Картинка рисуется жутковатая: мечущиеся и орущие люди, объятые пламенем, те, которых не зацепило, глядя на это уже ни за какие коврижки не пойдут в этот ад. Очень эффективно, но даже самому неприятно, мягко говоря. Вряд ли такое пропустит на вооружение генералитет. И, вероятно, это правильно. Не те ещё времена.

Ладно, проехали. Что у нас там ещё имеется? Связь. Очень немаловажная штука в бою. Полевой телеграф вполне мне по силам и возможностям: гальванические батареи сделать можно, собрать простейшую схему — хватит моих школьных знаний по физике. Навскидку — ничего особенного не требуется, все необходимые материалы в данном времени имеются. Изолированный провод, правда, в копеечку влетит, но на такое Империя может позволить себе разориться. Сетью телеграфных станций, правда, Россию покрыть не удастся, но несколько полевых телеграфных парков — вполне по силам.

Азбуки Морзе я практически не помню — ничего, свою сочиню.

Так, ещё сигнализация ракетами. Краткий "пиротехнический разговорник" на военную тему составить можно. Какие цвета сигнальных огней я могу сделать? Жёлтый — запросто, синий — тоже, красный и зелёный — проблема: стронций и барий, насколько я помню, ещё не открыты. Можно ли стронций заменить кальцием? Надо пробовать, хотя вряд ли... Белый огонь... Зараза!

Размечтался, понимаешь! А магний или алюминий где взять? Привык, что достаточно шкаф открыть или в магазин хозтоваров за краской-серебрянкой сходить. В общем, про сигнальные многоцветные огни можно забыть. Только дымы ракет. И только чёрный и белый — составы для этих я сочиню. То есть можно будет передавать сигналы только из трёх-четырёхбуквенных "слов" двухбуквенного "алфавита". Ну, тоже кое-что. Пару десятков стандартных команд отдавать можно. Не так уж и мало...

Дальше не помню. Уснул всё-таки.

Телега-самобранка

Утром, после завтрака, Алексей заявился ко мне хвастаться:

— Вадим Фёдорович, я сшил ласты!

— Хорошо, что не "склеил", — внутренне хихикнул я, но вежливо попросил полюбопытствовать по поводу изделия шорника, или как там назывались эти "седельных дел мастера".

Грубоватая, конечно работа, но вполне приемлемо: несколько слоёв кожи, прошито качественно, крепление на пятке ременное, вроде должно функционировать. С маской посложнее будет.

Нет, чёрт побери, сколько всё-таки проблем в обществе, где нет резины и пластмасс!

Каучук здесь в зачаточных количествах имеется, резину я из него, опять же, наверное, сделаю, но как её формовать — ума не приложу...

А через час ещё один мастер предоставил на суд заказчика свою работу: кузнец прибыл с нашей полевой кухней.

Симпатичное изделие получилось, приятно посмотреть. Но для меня всегда главным являлась функциональность предметов, а не их внешний вид.

Соков-старший, судя по всему, имел такое же отношение к вещам. С азартом ребёнка, получившего новую игрушку, он захотел немедленно провести "полевые испытания".

Пока разводили огонь в печке, уже приволокли половину свиного окорока и мешок крупы. В общем, дело пошло.

— Сергей Васильевич, — подошёл я к подполковнику, когда в котле уже забулькало, — дворни у вас человек двадцать. Не съесть им весь котёл каши.

— Чёрт! В самом деле. А назавтра в медном котле оставлять... Ну что поделаешь — найдём куда пристроить. Или у вас есть какие-то предложения?

— Есть здесь деревенька верстах в пяти? Можно было бы туда нашу кухню отвезти и угостить крестьян. Уж те, небось, не откажутся от дармовой каши. Да и вас лишний раз добром помянут. Заодно проверим, как работает наше творение на ходу.

— А ведь верно! Едемте в Выгузовку! Там дворов тридцать — как раз будет.

— Только, если разрешите, ещё совет: не стоит варить в большом котле без присмотра и перемешивания крутую кашу — пригореть может. Наверное, стоит готовить по дороге кашу-размазню или густой суп. Не так ли?

— Пожалуй, вы правы, Вадим Фёдорович. И с тем, и с другим. Сейчас я распоряжусь. Вы, я надеюсь, тоже поедете?

— О чём речь! Конечно. Думаете, мне неинтересно посмотреть, что вышло из нашей задумки?

— Вот и замечательно. Простите — я на пару минут.

Соков отошёл к Егорке и дал тому какие-то указания, после чего казак, козырнув, отбежал к своему жеребцу и только его и видели.

Понятно — помчался в деревню, предупреждать, чтобы обед сегодня не готовили — будет халява.

В котёл влили ещё одно ведро воды и через полчасика тронулись "творить благотворительность".

Я испросил позволения отправиться в данный вояж на Афине, чтобы попрактиковаться лишний раз, поэтому ехал не особо отвлекаемый разговорами.

Честно говоря, возможность "пригара" каши, очень напрягала. Даже в конце двадцатого века, несмотря на все кулинарные навороты, банальное перемешивание каши или чего-то подобного, ни одна машина нормально выполнить не может. Нужен человек, который ЧУВСТВУЕТ. Когда мешануть, а когда не торопиться...

Всё-таки кулинария — это искусство. Не меньшее, чем музыка или живопись.

Пусть сколько угодно снобы от "возвышенного" говорят, что "это совершенно другое", но как ни крути, кулинар играет на минимум трёх наших чувствах из пяти. Какое ещё искусство может претендовать на подобное?

Но я ушёл в сторону. Проблема крутой каши оставалась. Да и хрен с ней в конце концов: солдат в конце перехода и жиденькой похлебает — лишь бы сразу.

Вспомнился эпизод из "Они сражались за Родину": герой Шукшина (Лопахин вроде), материт кашевара по поводу того, что тот себе окопчик роет, вместо того, чтобы кашу варить. И выясняется, что на обед будет БОРЩ. Далее по тексту выясняется, что "борщ", это сваренный на роту барашек с капустой. Ну, может, кашевар ещё и крупы добавил.

Так Шукшин (Лопахин) чуть ли не рыдает от счастья.

Вряд ли армия Александра Благословенного была более балованной. Смечут горячий густой суп со свистом и наслаждением. И будут радоваться, что на переходе настоящий обед получили.

Всё население деревни, кроме находившихся на полях, уже ждало нашего прибытия. Егорка оперативно оповестил все дома и крестьяне, прихватившие с собой миски и ложки, с удивлением разглядывали дымящее "чудо-юдо" на колёсах.

Тихон, бывший за извозчика нашей полевой кухни, деловито спрыгнул с козел, откинул крышку котла, заглянул в него, понюхал варево и удовлетворённо кивнул:

— Можно снимать пробу, ваше высокоблагородие.

Соков степенно подошёл, принял ложку, зачерпнул каши из поднесённой миски, прожевал и улыбнулся. После чего кивком пригласил меня присоединиться.

А ведь неплохо! Жидкая гречневая каша сваренная практически на мясном бульоне, да с кусочками мелко порезанной свинины, была вполне хороша. Ничуть не хуже, чем мы варили в походах на костре. Хоть там и тушёнкой приправляли. А если учесть, что это был "первый блин" — так вообще роскошно.

Тихон понял, что пища одобрена к раздаче и накрыл улицу своим басом:

— Подходи по очереди! Не толпись! Всем хватит!

Селяне дисциплинированно протягивали свои миски и, получив полновесную порцию, спешили отойти, чтобы в более спокойной обстановке слопать подполковничий подарок.

В общем "презентация" удалась.

Соков пригласил меня вернуться в имение вместе с ним, в коляске. Надо сказать, что согласился я с радостью, так как... в общем, не привыкла ещё моя нижняя половина тела к длительным верховым прогулкам. Понятно, что адаптируюсь — это как с велосипедом по весне: нужна неделька, чтобы не испытывать дискомфорт после поездок. С лошадью, да с нуля, вероятно, требуется срок побольше.

В общем, Афину я поручил Егорке и пристроился в коляске подполковника.

Деревенские провожали Сокова поклонами и благословениями. Если бы здесь в ближайшее время проходили "выборы помещика", то электорат Выгузовки был бы за Сергея Васильевича стопроцентно.

— Ну что же, Вадим Фёдорович, — начал мой спутник, — спасибо вам от меня и от всей русской армии. От русского солдата — в первую очередь. Большое дело мы с вами сделали.

— Боюсь, что благодарность несколько преждевременная. Нужно ведь ещё донести идею до руководства армией. Вы уверены, что нас с вами выслушают в самых верхах?

— Не нас. Например, неподалёку проживает генерал-лейтенант Бороздин. Мы с Михаилом Михайловичем в приятельских отношениях. Нанесём-ка мы ему на днях визит. Вместе с нашей кухней. Уж он-то её оценит, смею вас уверить.

Знакомство с генералом

Действительно, через пару дней мы отправились с визитом к генералу.

Изначально возникла некоторая проблема: не тащиться же нам со скоростью той самой полевой кухни. Она конечно побыстроходнее, чем пехота на марше, но с экипажем Сокова в этом плане, ни в какое сравнение не идёт. С другой стороны — отправить её раньше с сырым мясом, крупой и котлом наполненным водой — тоже ерунда получается. И мясо подпортиться в августовскую жару может, и варить кашу часов семь-восемь пути, тоже глупо. А ведь именно у неё — полевой кухни, должен был состояться "бенефис". Каша из походного котла на колёсах была обязана произвести впечатление на генерала. Иначе и огород городить незачем.

Я предложил отправить наше детище вперёд уже в рабочем состоянии: пусть мясо разварится до состояния тушёнки. Часа через два после неё мы тронемся следом, через три, нагоним — это будет сигналом разбавить варево водой и засыпать крупу. Ещё с часик поварится, а за оставшееся время, при такой массе, остыть не успеет.

Так и поступили. Правда, ещё до нашей кухни к Бороздиным ускакал Егорка с предупреждением о нашем визите.

Потом возникла проблема вторая: с нами увязался Алексей. Он так пренастырно приставал к отцу по поводу желания увидеть генерала, что никакого благовидного повода отказать у Сокова не нашлось.

То есть эти пять-шесть часов пути нам с Сергеем Васильевичем напрямую не пообщаться. Хотя... При кучере ведь тоже особо не позволишь себе разговаривать на строго конфиденциальные темы — не в карете чай едем, в открытой коляске.

Тихон, ставший шеф-поваром нашего "ресторана на колёсах", отправился часов в восемь. У нас хватило времени позавтракать, собраться, погулять-поскучать в ожидании отъезда. Не зря говорят: "Хуже нет — ждать и догонять". А сегодня у нас этого добра — по полной программе. И выехать раньше времени смысла нет, и заняться всерьёз ничем нельзя. В общем, изнывали мы по этому поводу все трое. Хотя Алёшке повезло — француз позвал на занятия и хоть часок он провёл осмысленно.

Наконец прошло два с половиной часа, и Соков тоже не выдержав этакого взвешенного состояния, предложил трогаться в дорогу. Разумно. Ну, повезёт нас кучер чуть помедленней, ну догоним мы Тихона чуть пораньше...

Хотя основной проблемы это всё равно не решит: пять-шесть часов нудного пути нам обеспечены в любом случае.

Причём по делу нам с Соковым-старшим не пообщаться. Придётся в пути либо трындеть ни о чём, либо любоваться на достаточно однообразные и унылые пейзажи.

Поехали, в общем. Нет, ёлки-палки, ведь в моё время, за пять часов можно до Туниса долететь, а тут чуть больше полусотни вёрст... И ведь придётся трястись в этой самой коляске... Но не я выбирал время — время выбрало меня.

Ну и потащились мимо поля, луга и леса.

Конец августа. Что это такое знают все жители средней полосы России и соответствующих по географической широте государств: пока ещё всё зелено, но берёзы уже начинают давать первые жёлтые пряди, да и зелень уже не та — запылились бывшие весной и в июне ярко-зелёными, листочки. Нет уже этого "праздника жизни". Деревья уже загодя готовятся к временной смерти. И к посеву новой жизни...

Кто раньше, кто позже, но они бросят свои семена ветру. И самые удачливые из этих семян тоже станут деревьями.

В общем, так и ехали, глазея на окружающую натуру, мой глаз цепляли только водоёмы, где хотелось бы попробовать закинуть удочку. А так — нудно.

Нашу кухню мы нагнали часа через три и, естественно, сделали остановку. Я предложил попробовать в качестве "ленча" хаш, который сварился за это время.

Очень даже ничего получилось! Мясо-вода-соль, да два-три часа на огне — супер! Кстати: как средство "после вчерашнего" — лучше нет. Бывал как-то в Грузии, так после бурного вечерне-ночного застолья повезли друзья именно в "хашную" — никакой рассол в плане "лечения организма" с этим "недоделанным холодцом", не сравнится.

— Вадим Фёдорович, не желаете ли вина? — приглашал, разумеется, подполковник, а бутылку уже откупоривал Тихон.

— Не откажусь, Сергей Васильевич.

— Я предпочитаю всем винам венгерские, держу их для особенных случаев, но сегодня не выдержал и взял с собой в дорогу. Думаю, что вы оцените.

— Токайское?

— Как раз нет. Из Эгера. "Бычья кровь".

В бокалы полилось тёмно-красное, почти чёрное вино.

Великолепно. Я в винах не особо разбираюсь, тонких оттенков "букета" не различаю, но было очень вкусно. Великолепное вино: и горчинка, и кислинка, и терпкость... В общем надо самому попробовать — вкус, к сожалению, не передать словами.

Тихон с кухней уже поехал дальше, а мы с Соковым "высмаковали" всю бутылку до дна.

Алексею отец налил полбокала и не более.

И потряслись мы по русской дороге, той самой, у которой "семь загибов на версту", дальше.

Через час обогнали Тихона, а ещё через два остановились перед усадьбой Бороздина.

Хозяин, предупреждённый Егоркой, лично встречал нас у ворот.

Генерал-лейтенант в отставке Бороздин, действительно был "генералом от природы": монументальная личность — высок, атлетичен, с благородной сединой и выдающимся носом. Именно "выдающимся". Не просто крупным, а... Это что-то... Что кстати не портило его внешность ни разу. Очень эффектный мужчина. Такие женщинам нравятся. Особенно если одеты соответствующе. А голубая венгерка с золотыми бранденбурами, сидела на генерале как перчатка на руке.

Женщин нам вообще не понять никогда: они явно с другой планеты. Как можно считать красивым нечто "груборубленное" — мужчину? А ведь считают.

Нет, конечно, некоторым нравятся слащаво-прилизаные "дикаприо", но это, как правило, либо девчонки-малолетки, либо пенсионерки. Впрочем, хватит об этом.

Хозяин очень тепло поприветствовал Сокова, старые вояки обнялись секунд на десять, потом внимание было оказано Алексею, ну и наконец Сергей Васильевич представил меня:

— Мой гость, Демидов Вадим Фёдорович, рекомендую.

— Рад знакомству, — раскланялся со мной генерал, но в его взгляде мелькнула некоторая настороженность. Вероятно, решил, что мы приехали какую-нибудь протекцию для меня просить. Хотя кто знает, что у него в голове сложилось на мой счёт. Но напряжённость на лице появилась заметная.

— Мы ведь не просто в гости, Михаил Михайлович. Приехали продемонстрировать изобретение господина Демидова. Смею уверить, что оно простое, но принесёт огромную пользу армии. Говорю это как старый вояка-пехотинец.

— А что за изобретение? — генерал как бы получил подтверждение на предмет своих опасений по поводу "протекции", но не верить подполковнику тоже не мог.

— Прибудет через час-полтора, — улыбнулся Соков, — позвольте вас слегка поинтриговать...

— Сергей Васильевич! Здравствуйте! Несказанно рада вас видеть! — по лестнице парадного подъезда, стремительно спускалась чуть полноватая, но очень красивая женщина.

— Моё почтение и восхищение вашей красотой, Екатерина Александровна, — склонился в приветствии Соков.

А Бороздина была действительно очень хороша. Лёгкая полнота ничуть не портила её. Описать женщину, чтобы читающий это представил себе как она выглядит на самом деле, по моему невозможно — как ни старайся, получится этакий "фоторобот" не передающий жизни, поэтому и пытаться не буду, просто повторю: очень хороша. И значительно моложе своего мужа. Лет этак на пятнадцать-двадцать. Но всё равно смотрелись они рядом весьма гармонично. К тому же в эти времена такая разница в возрасте считается вполне нормальной и естественной.

Генеральша ласково чмокнула в лоб Алексея, после чего ей представили и меня.

— Где служите, Вадим Фёдорович? — не преминул поинтересоваться Бороздин.

— В настоящий момент на государственной службе не состою — недавно вернулся в Россию из Америки, где и вырос, но по профессии я химик, так что надеюсь принести России пользу на научном поприще.

— Значит, вы хотите продемонстрировать нам какую-то чудо-пушку?

— Нет, ваше превосходительство, моё изобретение, воплощённое в металл с помощью уважаемого Сергея Васильевича гораздо более банально, но от этого не становится менее полезным для русской армии. Надеюсь, что очень скоро вы его оцените.

— А пока попрошу в сад, где уже накрыт стол, — вмешалась Екатерина Александровна, — мне не терпится услышать об Америке. Прошу прощения, Вадим Фёдорович, но в нашей сельской провинции так редко появляются новые люди и жизнь достаточно однообразна. Надеюсь, вы не откажетесь рассказать нам о далёкой стране за океаном?

— Будем вам очень благодарны, — согласился с женой генерал.

— Но с одним условием, — вмешался, улыбаясь Соков, — только лёгкие закуски, а то я знаю ваш хлебосольный дом. Очень вас прошу: пока без горячего. Это помешает эффекту от нашего сюрприза.

— Да что же это за изобретение для армии, — недоумённо поднял брови Бороздин, — перед осмотром которого даже перекусить как следует нельзя?

— Потерпите немного, Михаил Михайлович. Всё поймёте.

В общем, последующие минут сорок я усердно "развешивал лапшу" на органы слуха гостеприимных хозяев, разливаясь соловьём по поводу страны, в которой никогда не был.

Фантазия уже стала иссякать, когда подошёл, наконец, Егорка и доложил о прибытии Тихона с нашим чудом-юдом.

Генерал с супругой отчаянным усилием воли заставили себя не броситься вприпрыжку, посмотреть наконец-то на предмет, которым их так долго интриговал подполковник, а отправились к дороге солидно и степенно.

Вид печки на колёсах здорово ошеломил генеральскую чету.

— Сергей Васильевич. Вадим Фёдорович, что это?

— Приглашаю вас подойти поближе и отведать горячей каши, приготовленной в дороге, — сделал приглашающий жест рукой Соков.

Всё-таки генералами к сорока годам становятся личности незаурядные: Бороздин сразу понял суть нашей кухни на колёсах. Он застыл на несколько секунд, потом повернулся ко мне и протянул руку.

— Я не знаю, что за каша у вас получилась, Вадим Фёдорович, но идея великолепна. Примите мои поздравления и благодарность. От всей армии России.

— Ну, в армии этого пока нет, — я никак не ожидал такой быстрой и адекватной реакции.

— Будет, чёрт побери! Все силы приложу. Хоть дураков у нас в министерстве и достаточно, но даже они оценят... Господи! Как просто-то! Когда это видишь — сплошное недоумение: почему до этого не додумались раньше? Впрочем, пойдёмте, попробуем кашу.

Тихон уже щедро раскладывал угощение по мискам и, судя по его довольной физиономии, варево удалось. Наверняка попробовал сам, подъезжая к генеральской усадьбе.

— Прекрасно! — высказался Бороздин, проглотив первую ложку каши. — Солдатам, разумеется, столько мяса не положат, но всё равно — здорово!

Я уже наворачивал так, что только за ушами трещало. Действительно очень вкусно. Пусть можно вычесть от этого несколько килограммов мяса, но приправьте такой обед маршем в несколько десятков вёрст — шикарно.

Даже юной супруге генерала понравилось. В общем, все вычистили миски до дна.

Позже вернулись к столу и всё-таки отдали должное запечённым кабаньим окорокам под красное вино. Бороздин не мог прийти в себя от восторга и продолжал засыпать меня комплиментами. Он явно всерьёз решил пробить идею полевых кухонь в ближайшее время.

— Нет, ведь сколько преимуществ сразу даёт войскам это нехитрое изобретение: можно ведь либо увеличить длину маршей, либо дать солдатам больше времени для отдыха...

— А малое количество костров в тёмное время, легко может запутать разведку противника, — вставил Соков.

— Можно будет делать прямо на марше короткие остановки на обед, — добавил я.

— Правильно! — подхватил генерал. — И солдаты реже болеть будут.

— И заботу государя о них лишний раз почувствуют, — это уже Екатерина Александровна поддержала.

В общем, ещё достаточно долго разговор вертелся вокруг нашей печки на колёсах. Договорились, что Бороздин заедет за мной через неделю, и мы вместе отправимся в Петербург.

Заночевали мы, разумеется, у Бороздиных — совершенно не улыбалось отправляться в такой длинный путь на ночь глядя.

Тихон с кухней двинулся домой ещё с рассветом. Вчера он, по совету Сергея Васильевича и с разрешения генерала, облагодетельствовал благотворительным ужином ближайшую деревеньку аналогично нашему мероприятию в Выгузовке. Столько благословений, как мой слуга рассказал позже, он не получал за всю предыдущую жизнь.

Мы отправились часиков в десять, и снова я клял вовсю неторопливую поступь девятнадцатого века. Это же с ума сдуреть можно — шестьдесят километров за шесть часов! И ни видика тебе с фильмами, ни музыки. Даже почитать толком нельзя — трясёт. Только разговор ни о чём со спутниками.

Хотя... Слегка призадумавшись понял, что слегка оборзел. Вспомнил, как в конце того самого двадцатого века, во время срочной (служил я в ПВО), сидел под землёй и тупо писал в тетрадь всю ту цифирь, что считывал оператор со своего экрана для планшетистов. Два раза по шесть часов в сутки. Неделями без перерыва в таком режиме. Это называлось "объективный контроль". Чтобы если какой-то самолёт грохнется или пересечёт границу страны не по делу, или ещё какой-то форс-мажор: мы цель выдавали — "все ходы записаны".

На командном пункте был и магнитофон, который вполне мог заменить солдата в наушниках, но ведь в случае чего это приспособление "стрелочником" не выставишь — разберись потом, после ЧП, с чего это техника вдруг перестала работать в самый нужный момент. А у техники такая тендеция всегда имелась.

Вот и сидели мы в наушниках по двенадцать часов в сутки. А "всё небо в самолётах". А уж летом, когда учения за учениями — просто кошмар. Эти летуны сами ночью покоя не знали и нам не давали.

Но один случай запомнился: Какой-то литовский крестьянин заехал после работы прямо к себе во двор на сенокосилке и "скосил" ножки своей маленькой дочери... Напрочь.

Шли учения по всему Прибалтийскому округу. В течение нескольких минут посадили на землю всё, что летает. Рябившие засветками экраны почернели почти мгновенно: это из Риги подняли военный борт (девочку к тому времени уже доставили вертолётом в Вильнюс) и: Рига-Вильнюс-Москва. Где грузинский хирург "приделал" ей обе ножки обратно.

И ведь качественно приделал. Где-то через год, в редчайшем увольнении в город, в кинотеатре, когда перед фильмом показывали киножурнал, увидел на экране эту самую девчонку. Приплясывающую.

И наших после этого ещё во всей Прибалтике оккупантами считают. Или считали? Или будут считать? Ммать!

Но это я очередной раз отвлёкся на эмоции.

Я к чему вообще: действительно оборзел ты, Вадим Демидов — сидел себе в наушниках по двенадцать часов в сутки на одном месте и слушал не музыку, а бессмысленную цифирь. Теперь же тебя, блин, пейзажи раздражают. Аж целых пять часов. Да ещё в компании не самых неинтересных в общении людей. Да уж. К хорошему быстро привыкаешь.

А ведь сунуть тебя опять в те же условия... Дать понять, что ты ДОЛЖЕН это сделать — и не пискнешь по поводу дискомфорта, даже сам себе. Потому, что знаешь, что это важно. Важно и нужно. И не тебе рассуждать насколько — просто выполняй приказ.

Самокопанием я занимался в длительных паузах между пустой болтовнёй, но в конце концов приехали.

Кроме дворни нас встретила, естественно и Анастасия. И, пользуясь правом единственной и любимой дочери (а Сергей Васильевич действительно относился к ней с некоторым "придыханием"), чуть ли не немедленно заявила права на моё внимание:

— Вадим Фёдорович, вы когда-нибудь можете уделить частичку своего времени и мне? — девушка капризно надула свои тонкие губки, — Право обидно: вы или с Алексеем в речке плещетесь, либо с батюшкой беседуете, а то и вообще с кузнецом...

— Анастасия Сергеевна, — оторопел я, — позвольте только умыться с дороги — и я полностью в вашем распоряжении. Если конечно Сергей Васильевич позволит.

— На этот счёт не беспокойтесь, — улыбнулась девушка, — Тогда после ужина. Я ведь понимаю, что вас надо отдохнуть и привести себя в порядок. Дорога была дальней и наверняка утомительной. И пока подумайте: что интересного вы можете рассказать провинциальной девушке во время прогулки.

Вот же язва! Напрягла по полной в самый последний момент. Чувствуют красивые женщины, что они могут управлять мужчинами так, как им заблагорассудится. А если они при этом ещё и умные — то и умеют это делать. Мне оставалось лишь почтительно поклониться.

Но несколько часов до ужина провёл всё-таки с пользой: приведя себя в порядок, отправил Тихона к подполковнику, испросить для меня аудиенцию. Право на это мне было сразу предоставлено. Соков принял меня в своём кабинете и я незамедлительно начал делиться с ним мыслями, которые кроме всего прочего, посетили меня по пути от Бороздиных. То есть мысли-то были давно, но то, как их можно донести, оформилось только сегодня.

— Сергей Васильевич, — начал я, усаживаясь в кресло, в направлении которого сделал мне приглашающий жест хозяин усадьбы, — позвольте поделиться дорожными мыслями?

— Я нисколько не сомневался, что они у вас будут. И наверняка на пользу России. Был бы очень удивлён, если бы вы не поспешили поделиться после столь долгой и скучной дороги. Наверняка ведь о чём-то думали, а направление ваших мыслей угадать не трудно. Что я только приветствую. Итак?

— Скажите, а у вас в усадьбе есть оружие с нарезами?

— Конечно есть, и не один ствол, а почему вы об этом спрашиваете?

— Хотелось бы к визиту генерала, удивить его ещё одним сюрпризом. На этот раз уже боевым.

— Слушаю вас, — подполковник уже перестал удивляться моим изобретениям.

— Всё очень просто и дёшево. Позвольте листок бумаги? Спасибо, смотрите: я стал набрасывать нехитрый рисунок — вот канал ствола, вот порох, вот пуля. Лежит она на нарезах штуцера неплотно, а если более-менее плотно, то загонять её в ствол штуцера тяжело и долго. Не так?

— Правильно, а что вы хотите предложить?

— Всё просто как блин: в донышке пули делается небольшое углубление, туда же устанавливается стальной усечённый конус и, в момент выстрела, пороховые газы давят на него, он раздвигает стенки этого углубления, края пули плотно ложатся в нарезы и вся мощь расширяющегося газа идёт на разгон пули в стволе, не прорываясь между ней и стенками. То есть и заряжать штуцер будет быстрее, и выстрел получим более далёкий, и более мощный. Что скажете?

— Звучит убедительно, выглядит — тоже, — сразу согласился подполковник. — Впрочем, я уже привык вам доверять и в результатах не сомневаюсь. Давайте попробуем.

— Если позволите — завтра, — слегка замялся я.

— А что так? — лукаво улыбнулся Соков.

Чёрт! Ведь не мальчишка я уже, чего краснею как молокосос перед первым своим свиданием с одноклассницей?

— Понимаете... Ваша дочь... Анастасия Сергеевна попросила меня составить ей компанию на прогулке. После ужина... — слышал свой жалкий мямлящий голос, презирал себя за это, но ничего поделать не мог и продолжал чуть ли не заикаясь. — Если вы не будете возражать, конечно.

— С чего бы это я стал возражать? — Настин отец смотрел на меня весело и приветливо. — Моя дочь — девушка взрослая, вы — умный и приятный в общении человек. Почему бы вам с нею не погулять и не побеседовать?

— Нуу... Я не очень хорошо знаком с правилами приличия в таких вопросах. Возможно, не совсем удобно, чтобы девушка гуляла вдвоём с мужчиной.

— Вадим Фёдорович, давайте будем откровенны. Я успел узнать вас как человека порядочного и умного, надеюсь, вы тоже поняли, что я не глуп и не напыщенный сноб. И Настя девушка разумная. Конечно, некоторые условности имеются, но не в данном случае и не в этом доме.

— Простите, я просто не хотел...

— Понимаю. И благодарен вам за тактичность. Но дочка действительно скучает в нашей глуши и, если провидению было угодно предоставить моей семье ваше общество, то почему бы этим не воспользоваться? Вон и Алёша в вас души не чает, почему бы и Насте внимание не уделить?

— Спасибо вам за благожелательное ко мне отношение, — я действительно был очень благодарен этому "екатерининскому орлу" за всё: за то, как он меня принял, а потом и понял, за помощь, за радушие... Сколько раз я уже благодарил Судьбу, что занесла она меня именно к нему, а не к какому-нибудь "Троекурову", которых в России наверняка хватало.

Ужин я как-то пропустил мимо вкусовых сосочков на языке. Задним умом понимал, что всё, что поглощаю, действительно очень вкусно, но удовольствия не получал. Все мысли были о предстоящем "свидании". Свидании с девушкой, которая мне действительно нравилась "по-бешеному".

Ну да. Пусть это и не свидание даже, а просто совместная прогулка... Всё равно. Робел как никогда.

Казалось бы: ну что за "нафиг"? Сколько у меня было женщин в прошлой жизни? Да до чёрта! Вот честное слово — умел им нравиться. А тут просто "клин" какой-то. Трепещу как пацанёнок.

И при этом... Настя — просто разрыв мозга. Совершенно не "модельная" по меркам двадцатого века. И всё равно: она даже стоит с такой умопомрачительной грацией, что просто "искры сыпятся". Во всяком случае, от меня. С сегодняшнего дня.

Нет, девушка мне понравилась с первой встречи, но здравый смысл, помимо моей воли сразу благоразумно поставил некую блокировку: "И не думай даже!". Действительно было бы верхом самонадеянности предполагать, что помещичья дочь может всерьёз обратить на какого-то сомнительного проходимца внимание как на мужчину, а уж рассчитывать при этом на благосклонное отношение её отца — вообще сумасшествие натуральное. Но сегодня...

Мне недвусмысленно дали понять, что ни сама Настя, ни подполковник, не возражают против нашего более (близкого что ли?) общения. И маленькая искорка надежды снесла всю блокировку к чертям собачьим. Хоть мне было просто предложено вместе погулять, и просто получено на это разрешение. Никаких авансов, ни намёка на что-то большее. И тем не менее...

С удивлением обнаружил, что "приплыл". Влюбился по уши. А зря. Теперь буду почти наверняка выглядеть идиотом и делать одну глупость за другой. Общеизвестный факт, что влюблённые глупеют прямо на глазах. На себе уже испытал, когда Ленку в первый раз встретил. Хотя до этого был тем ещё ловеласом...

— Папа, этим вечером я лишаю вас общества Вадима Фёдоровича, — обратилась к отцу Анастасия, промокнув губки салфеткой. — Он обещал сегодня составить мне компанию на прогулке.

Лихо! Этак запросто родителю, да ещё родителю "тех времён", да при всех... Но видимо знала, что делала: Соков только усмехнулся и никаких признаков неудовольствия столь вопиющим "нарушением субординации" не выказал.

— Раз обещал, то не могу же я его ставить в неловкое положение. Гуляйте.

— Я с вами, можно? — Алексей с надеждой посмотрел на меня.

Вот тебя-то нам, конечно, остро недоставало! Не, ну надо же быть таким ребёнком! В пятнадцать-то лет.

— Нет уж, Лёшенька, — пришла мне на помощь девушка, — вы с отцом и так постоянно с нашим гостем общаетесь. Дайте, наконец, и мне спокойно и не на бегу побеседовать с господином Демидовым о том, что интересно мне.

Я, честно говоря, испугался: не хватало ещё стать "яблоком раздора" в этой семье. Но Соков-старший быстро пришёл на выручку:

— Сегодня, Алексей, у меня с тобой будет серьёзный разговор. О твоём будущем. Так что сразу после ужина — прошу ко мне в кабинет.

— Да, отец, — как-то сразу сник Настин братец.

Интересно: в самом деле разговор серьёзный или Сергей Васильевич просто нас от назойливого присутствия парня избавляет?

— Ну, мы пойдём? — Анастасия встала из-за стола.

Я поднялся следом.

— Только не увлекайтесь, — напутствовал нас хозяин усадьбы, — скоро уже темнеть начнёт.

Стрела Купидона и пуля Минье

Хоть и лето, но всё-таки уже на излёте: до заката оставалось где-то полчаса. Солнце начало багроветь и вскоре собиралось коснуться своим краем дальнего леса.

Вечерок был вполне себе приятный, всё располагало к разговору, но начать его никак не получалось. Вот совершенно не шло в голову ни одной темы, с которой можно было бы завязать общение.

А Настя тоже молчала. Мы мерно вышагивали по дорожке, и я материл себя последними словами за тупость, но всё равно никаких идей и тем в череп не заявилось.

— Так и будем молчать? — слегка разочарованно повернулась ко мне девушка.

— Анастасия Сергеевна, простите великодушно, но я, в самом деле, не могу найти тему для разговора, который был бы вам интересен. Боюсь показаться скучным, но уже сам понимаю, что именно таким и кажусь. Помогите мне, пожалуйста, спросите о чём-нибудь.

— Откуда же я знаю, о чём вас спрашивать, — засмеялась Настя. — Я ведь тоже боюсь показаться провинциальной дурочкой и, задав вопрос, выглядеть глупо.

— Понимаете, я ведь не совсем знаком с современными российскими условностями. Очень боюсь сказать что-нибудь такое, что может быть воспринято с обидой. Там, откуда я приехал, нравы совсем простые, там нет сословного деления, нет какого-то этикета. Люди общаются непринуждённо и свободно. Нет, естественно имеются определённые рамки приличий, но они диктуются... Даже не знаю, как сказать... Христовыми заповедями, что ли. А вы аристократка. И я не знаю досконально правил хорошего тона, принятых в вашей среде.

— Но вы же нормально разговариваете и с отцом, и с Алёшей, и даже с месье Жофре. С мужиками опять же.

— Это другое дело. Понимаете, мужчинам между собой, значительно легче разговаривать... Нет-нет! Мне очень приятно общение с вами, не подумайте чего обидного, но...

— Да перестаньте извиняться, Вадим Фёдорович, я всё поняла. Но постарайтесь понять и меня: я дочь офицера. Старшая дочь. Вы уже могли заметить, что мой отец не сноб и не ханжа. И меня он воспитал так же. Держитесь со мной спокойно и естественно. Как с мужчиной.

— Простите, Анастасия Сергеевна, но это у меня вряд ли получится. Вы не мужчина, а очаровательная девушка. И мои глаза никогда не позволят об этом забыть своему хозяину. Увы.

— Ого! Так вы и комплименты говорить мастер, — мне показалось или в её голосе действительно чувствовалось некое удовольствие? — Только давайте не будем обсуждать мою внешность, ладно?

Получил, придурок? Во-во: доставай "губозакатыватель" и возвращайся в реальный мир.

— Ой, смотрите: первая звезда! — Настя, как ребенок, радующийся новой игрушке, с детским восторгом вытянула руку к зажигающемуся на востоке небесному "фонарю".

— Это не звезда, Анастасия Сергеевна — планета. Звёзды так ярко не светят. Ну а поскольку зажглась она на востоке, то не может быть Венерой. Это Юпитер. Только эти два светила могут гореть на небосводе так ярко. Ну и Марс ещё, однако, он светит красным светом, а здесь белый. Юпитер, точно.

— А вы и в небесных светилах разбираетесь? — спускающаяся темнота не позволяла мне разглядеть лицо моей собеседницы, но даже голос выдавал настроение, и можно было представить его в этот момент, совершенно не напрягаясь.

— Всегда любил смотреть на звёздное небо. Самое чарующее зрелище, какое может представиться человеческому взору, — и выдал классическое высказывание, если не ошибаюсь, дедушки Исаака (Азимова). — Думаю, что если бы только из одного места нашей планеты можно было бы увидеть звёздное небо, то туда стояла бы нескончаемая очередь из желающих полюбоваться таким зрелищем. Вы не согласны?

— Не задумывалась над этим. Ведь небо и звёзды даны нам Создателем. Даны просто так. Хотя вы возможно и правы: зрелище действительно величественное и таинственное. Жаль, что сегодня мы не сможем им полюбоваться — отец вскоре ожидает нашего возвращения, не будем его сердить. Но вы мне как-нибудь обязательно расскажете о звёздах, ладно?

— Обещаю. Правда, познания мои не так велики...

— Позволю себе в данном случае вам не поверить. У меня складывается впечатление, что вы знаете всё и обо всём.

— Увы, но мне придётся вас разочаровать. Кое-что я действительно знаю, но уж никак не всё. Кстати, чем больше узнаёшь, тем большее становится непонятным. Как ни странно, но каждый найденный ответ рождает несколько новых вопросов.

— Как-то вы мудрёно говорите... Ну ладно, оставим это. Вы недавно исполнили чудесный романс, которого я никогда не слышала. Может вы знаете какие-нибудь стихи? Вечер такой чудесный — очень бы хотелось закончить нашу прогулку на лирической ноте. Сможете оказать девушке такую любезность?

— Вероятно да, Анастасия Сергеевна, — извилины натужно заскрипели, выбирая из глубин памяти стихотворение, подходящее к данному случаю.

Пушкина я запретил себе сразу же: нечего обворовывать гения — нынешнего современника. А вот из "бывших" современников... Пожалуй, подойдёт Андрей Белянин.

— Ну вот, извольте:

Войди в рассвет, пока роса легка,

Пока вокруг всего и понемногу.

Дежурный ангел сдвинет облака

И выправит бумаги на дорогу.

Короткий путь из небыли в сюжет

Короткий вздох о прошлом безразличье.

Любимых глаз неотвратимый свет

И запах трав, и этот щебет птичий.

Всё как всегда: банально и смешно:

Рассказано, отыграно, пропето.

И повторяться было бы грешно,

Но так удобно, как иным поэтам.

Дай мне слова — я их сложу в строку.

Хотя бы звук — он зазвучит иначе.

И музыка, что вечна на слуху,

Не повторится в песне или плаче.

Она сгорит как нотная тетрадь

В огне каминном, пламенно и нежно.

Я всё прощу, я всё смогу понять.

Безропотно, безмолвно, безнадежно...

Настя молчала.

— Вам не понравилось, Анастасия Сергеевна?

— Очень понравилось. Необычно, непонятно, но... Как бы это выразить: создаёт настроение, что ли. Большое спасибо. Спасибо за стихи. И за весь вечер тоже.

Мы уже стояли у входа в дом — как-то незаметно пришагали сюда под моё самозабвенное токованье. Я почтительно приложился к протянутой ручке, и Настя упорхнула к себе.

Прямо не знаю: надо ли идти к Сокову докладывать, что дочь его доставлена в целости и сохранности?

Мои сомнения развеяло появление самого хозяина усадьбы:

— Всё в порядке, Вадим Фёдорович?

— Да, благодарю вас, Сергей Васильевич. Мне было очень приятно провести это время с Анастасией Сергеевной, — как-то вдруг я понял, что больше не смущаюсь.

— Вот и прекрасно. О чём беседовали?

— О разном. Немного о звёздах, немного о поэзии...

— Хорошо. Но я к вам по другому поводу, — Соков протянул мне раскрытую ладонь, — вы это имели в виду?

На ладони лежали четыре свинцовые пули.

— Разрешите? — я взял одну из них и рассмотрел поближе.

Оно самое: пуля с углублением, в которое уже вставили подходящий кусочек железа. Его сечение, разумеется, рассмотреть не представлялось возможным, но я был уверен, что всё сделано как надо.

— Очень похоже. Когда же ваши "левши" это сделать успели.

— Кто, простите?

Нда. Очередное "палево".

— Прошу прощения, Сергей Васильевич — сорвалось с языка. Просто читал как-то книгу про уникального мастера. Его звали Левша. Действительно удивили: так быстро и так точно изготовить по наброску на бумаге...

— Ну, это дело нехитрое. Думаю завтра с утра, и проверим насколько полезно ваше предложение. Спокойной ночи!

— Благодарю вас. Желаю того же.

Спокойной мою ночь назвать было бы никак нельзя. Не из-за пуль, конечно. Из-за мыслей о Насте. Как я их от себя не гнал, как не обещал себе разобраться с этим попозже — фигушки. Ворочался полночи как та самая Маша из мультика: "Кровать у меня неудобная, подушка душная, одеяло кусачее...".

А подушка, зараза, действительно грелась постоянно и обжигала уши — только успевай переворачивать.

И чертовски хотелось курить. Вроде бы уже думал, что "спрыгнул". Сигареты кончились с месяц назад, раз уж такая "оказия", то решил бросить — не привыкать же к трубке. И, главное, получилось на удивление легко. Помучился пару дней, а потом отпустило.

Так нет же — опять захотелось. По-сумасшедшему. Вот хоть спитой чайной заварки.

Ещё до кучи эта 'парочка', с левого и с правого плеча, устроила разборки в моём черепе. То есть, конечно, не буквально "ангел-хранитель" и "бес искуситель" — чувства против здравого смысла:

— То, что влюбился он, и девчонка явно тоже — невооружённым глазом видно.

— Ничего не видно. Это только твои домыслы. Два хороших человека хорошо относятся друг к другу. Чего же ты сразу со своими гнусностями?

— Какие гнусности? Да перекрестись лишний раз! Я же про любовь!

— Знаю я твои приёмчики: "Про любовь!". Местный хозяин нашего хозяина в болоте утопит. В ближайшем. Никто "наш" здесь пока. Не отдаст подполковник дочку за непонятно кого. Так что заткнись и терпи.

— Уже давно не за "непонятно кого". За вполне состоявшегося мужчину. Дворянина. В чём проблемы?

— Как раз папаша-то прекрасно знает, что дворянин этот "дутый". А дочку свою обожает. И никогда её таким сомнительным альянсом не подставит.

— Это всё теоретизирование. А есть реальность. Влюбились они. Оба. И ничего ты с этим не сделаешь.

— Сделаю! Не позволю! Во всяком случае, пока. Изыди!

— Ну и ладно. Счастливо оставаться, чистоплюй!

В общем, где-то так. Уснул в полных непонятках, а наутро имелись и другие проблемы.

Сразу после завтрака были испытания "моего" изобретения: договорились, что Егорка и Тихон (а он ещё оказывается и стрелять умеет), будут на протяжении трёх минут палить из штуцеров по двум половинкам здоровенной колоды. Егорка стрелял обычными пулями, а Тихон "моими".

Было видно, что подполковник здорово волнуется, причём, я догадывался, что нервничал он по двум, взаимоисключающим причинам: ему хотелось и чтобы его верный "нукер" победил и, чтобы я оказался прав.

"Дрова" были установлены шагах в тридцати от линии стрельбы.

— Не бойсь, ваше благородие, — прогудел своим сочным басом Тихон, отправляясь на исходную, — я барину на охоте всегда ружья заряжал, а уж по такой здоровянине не промахнусь.

— Удачи тебе, — напутствовал я своего "ангела-хранителя".

Стрелки стали возле натянутой верёвки, ещё раз проверили оружие и, как по команде, дружно повернулись к подполковнику.

— Товьсь! Пали! — зычно проорал Соков.

Да уж! Как пела Алла Борисовна: "Настоящий полковник". — Натуральный 'командирский' РЫК.

Шарахнули два выстрела и стрелки, не сильно интересуясь, как они там попали, стали сноровисто перезаряжать свои ружья. Наверное, излишне говорить, что Тихон успел значительно раньше, мало того, он дал свой третий выстрел практически одновременно со вторым своего визави. Ну а четвёртую пулю выпустил, когда не прошло ещё и двух минут. Больше зарядов не было. Скорострельность оружия с новой пулей была уже несомненна. Оставалось проверить поражающее действие.

Колоды принесли и замеряли щупом глубину, на которую ушли пули. Понятно, что в случае с новыми боеприпасами результаты были лучше. На четверть.

— Да, Вадим Фёдорович, — задумчиво протянул Соков, — знатный подарок для армии.

— Это ещё не всё: надеюсь, вы понимаете, что и дальнобойность такого оружия будет выше. Представьте реакцию противника, когда его атакующие колонны с запредельной дистанции частым огнём обработают наши егеря. А уж потом он получит плотный залп линейной пехоты в упор.

И всё это с ничтожными по сравнению с конечным результатом затратами от казны.

— Право я ещё не в состоянии до конца осмыслить то, что видел и то, что вы сказали... Но впечатляет!

— Это ещё не всё, Сергей Васильевич. Я почти наверняка успею изготовить некоторое количество пороха, который не даёт дыма при выстреле. Немного. Но если взять несколько лучших в армии стрелков, дать им такое оружие с бездымным порохом и научить стрелять из засады.

Представьте: вражеская колонна на марше, а тут из леска в двухстах шагах несколько выстрелов. Причём по офицерам. И дым не выдаёт стрелка. А?

— Двухсот шагов... — с сомнением покачал головой старый вояка.

— Ну, хорошо, пусть не с двухсот, пусть со ста. Но ведь с такой дистанции наши лучшие егеря будут бить наверняка. Не так ли? И тут же отходить. Не увлекаясь. Например: четыре выстрела из четырёх штуцеров — минимум три вражеских офицера уже выведены из строя. Мало?

— Но ведь этих стрелков ещё научить нужно будет. Представляете сколько это выстрелов, сколько изношенных ружей только на их подготовку? И вообще на подготовку егерей стрелять на большие дистанции... Ведь не привыкли. Это же какие расходы для казны... Я, честно говоря, увлёкся вашей идеей и впечатлён её результатами, но в масштабе государства это всё-таки будет стоить огромных дополнительных денег.

То есть такую пулю, конечно, внедрить могут, но стрелять в такую даль учить не будут. Хоть в скорострельности выиграем, и то ладно.

— Дорого говорите? — я не злился, неумение подполковника видеть дальше собственного носа в таких вопросах, было характерно практически для всех военных того времени. — Сергей Васильевич, а вы никогда не пытались прикинуть, во что обходится казне каждый убитый или раненый вражеский солдат?

— То есть? Я что-то не совсем вас понимаю, — Соков смотрел на меня с недоумением.

— Да всё очень просто. Прикиньте, во сколько обходится Империи один обученный солдат-пехотинец: его, вчерашнего пахаря-крестьянина нужно обучить ходить строем, выполнять команды, стрелять, колоть штыком и многому другому. Сколько на это уходит времени? А всё это время его нужно кормить и поить, предоставлять койку, одеяло с подушкой, палатку в походах... Платить офицерам и унтерам, которые его обучают. Так?

— Ну а как же без этого?

— Никак. Без этого не обойтись. Но вот теперь представьте, сколько, по сравнению с этим стоит его ружьё и заряды к нему. И то, что один убитый вражеский солдат, это один неубитый наш.

Стоит раскошелиться государству на пару фунтов пороха, фунт свинца и лишний штуцер, чтобы лишний раз русский боец убил врага и сам остался жив?

— Вы, конечно, как всегда убедительны, — Сергей Васильевич засомневался, — но всё-таки мне кажется, что эти "убийства из-за угла" — не очень благородно... Не знаю, как сказать...

— Да и не надо, я вас понял.

Вот, блин, эпоха чистоплюйская!

— Скажите, а когда десять солдат нападают на одного, если уж так получилось, это благородно? Или они не атакуют заведомо более слабого противника из рыцарских побуждений?

— Атакуют, разумеется, но ведь это будет лицом к лицу...

— И что? Убитому от этого легче? Разве погиб он "по-честному"? Что унизительного в том, чтобы застрелить из укрытия врага, который пришёл с оружием на твою землю? Чем это в принципе отличается от атаки из засады?

— Ну не знаю... Вы, пожалуй, можете убедить меня, но генералитет наверняка воспримет эту идею в штыки.

— Главное сделать эти самые ружья и научить людей, а там уже...

— Ого! А у нас гости! — перебил меня подполковник.

Я обернулся и увидел подкативший к воротам экипаж доктора Бородкина.

Последние дни в усадьбе

— Вадим Фёдорович! — лицо выскочившего из коляски эскулапа просто сияло. — Вадим Фёдорович, прекрасные новости! Ой, прошу прощения, Сергей Васильевич — эмоции. Здравствуйте, господа!

— Что случилось, Филипп Степанович! На вас лица нет.

— Ой, сейчас, дайте отдышаться... Поздравьте нас с Вадимом Фёдоровичем, господин подполковник: пришло письмо из Академии Наук. Признано открытие нами нового элемента. Нас приглашают в Петербург для доклада. Каково?

Хозяин усадьбы понимающе посмотрел на меня и слегка улыбнулся. Однако очень тепло поздравил счастливого доктора.

— Так что, Сергей Васильевич, — продолжал заливаться счастливый Бородкин, — я скоро похищу вашего гостя, не обессудьте. Нас ждут в столице.

— Разве бы я посмел препятствовать! Разумеется, поезжайте. Причём у вас будет попутчик.

— То есть?

— А мы тут тоже времени зря не теряли...

Далее последовал рассказ о нашей полевой кухне и её демонстрация. Впечатление произвело, а реакция была уже привычной:

— Господи! Как просто-то!

— Так что компанию вам составит генерал Бороздин, который поклялся приложить все силы для быстрейшего начала использования данного изобретения в армии.

— Я, к сожалению, с Михаилом Михайловичем знаком очень поверхностно, но буду рад его обществу.

— А как ваши работы по бациллам, Филипп Степанович? — встрял в разговор я. — Вы отсылали результаты в Петербург?

— Разумеется. Но ответа пока нет. Надеюсь, что получим его сразу на месте.

— Я тоже так думаю. Так что будьте готовы — мы с генералом за вами через несколько дней заедем. А чтобы не застать врасплох — заранее пошлём к вам моего Тихона вместе с кухней. Приютите его на ночь?

— О чём речь! Действительно это будет наиболее удобно для всех нас.

— А пока прошу перекусить, — радушно пригласил Соков. — И по бокалу вина. За столом и договорим.

Разговор о нашем предстоящем путешествии действительно продолжился за "перекусом" — непонятно как назвать данное застолье, ленчем, что ли...

И... Не знаю, как мне было реагировать: Настя явно огорчилась, узнав о нашей поездке в столицу. Виду старалась не показывать, но было заметно.

И вот непонятно: расстроиться тоже, глядя на её погрустневшее личико или радоваться, что мои надежды не беспочвенны?

В общем, я тоже разволновался и в значительной степени пропускал разговор мимо ушей.

Даже когда девушка нас покинула, мысли о ней продолжали пульсировать в моей голове.

Чёрт! Надоело! Объясниться что ли, в конце концов? Ну, приложат меня "фейсом об тейбл", так хоть успокоюсь, наконец. А поездка "довыветрит" эту дурь из черепа. Решено! Сегодня же... Нет, пожалуй, сегодня не стоит. Послезавтра, например. Поближе к отъезду.

Но, как говорится: "Бог располагает". И не надо "смешить его" своими планами.

Я оставил, как бы это сказать... Возрастных мужчин общаться между собой и хотел пройти в дом, заняться расчётами по поводу ещё одной идеи, но по дороге случайно (а может и нет) встретил Анастасию. Ну не обходить же её и не проходить мимо молча...

— Вы чем-то расстроены, Анастасия Сергеевна?

— Так заметно? — не стала жеманничать она. — А что, вас это удивляет?

Простенький вопрос. И снова я дурак-дураком. И что отвечать?: "Нет, не удивляет, я прекрасно вижу, что вы ко мне испытываете симпатию и опечалены предстоящей разлукой". Или лучше прикинуться дауном: "Конечно, удивляет, а у вас что-то случилось?". Тьфу! Но девушка сама помогла мне выйти из дурацкой ситуации:

— Разумеется, немножко грустно, что вы уезжаете. Сами же могли заметить как мне приятно ваше общество, я уже привыкла, что можно поговорить с умным и интересным человеком. Пусть и не в любой момент, когда захотелось, но всё-таки...

— Если честно, то мне тоже будет недоставать общения с вами...

В общем, разговор завязался, и мне пришлось изменить свои планы по поводу расчётов. Пошли по тропинке в английский парк, беседуя... Да не беседуя — просто занимаясь болтовнёй.

Но чувствовалось, что оба напряжены и оба чего-то ждём...

Да гори оно всё синим пламенем!

— Анастасия Сергеевна, а у вас есть жених?

— Нет. Это удивительно? — лицо её слегка порозовело, но она остановилась, и смело посмотрела мне в глаза.

— Если честно — то очень. Вы чрезвычайно красивая девушка, умная, как я понимаю не бесприданница (Идиот!). По моему скромному разумению к вам должна стоять очередь из женихов со всей Псковской губернии.

— Да была у меня за последний год парочка кавалеров, — Настя посмотрела в мою сторону слегка лукаво, — но не очень бы хотелось с ними связывать свою жизнь: один старик сорокапятилетний, другой, хоть и вам ровесник, но уж больно... Ну не знаю даже как сказать. Хлыщ. А теперь... Наверное, у меня вообще женихов не будет...

Ну и всё. Или ты вообще баран, господин Демидов, или...

— Анастасия Сергеевна, Настя, а если я попрошу вашей руки у Сергея Васильевича? Вы будете возражать?

— Вы очень интересно построили вопрос, Вадим Фёдорович, — потенциальная невеста казалось, была не совсем довольна моими словами. — Вы именно это хотели спросить у меня?

Тваюмать! Ну ведь точно: дебил-дебилом, ведь надо же было именно так сформулировать текст фактического предложения руки и сердца! — Лох натуральный.

— Нет, — собрался я с духом, мысленно сделал глубокий выдох, как перед принятием сотки спирта, и продолжил: — Я, в первую очередь, хотел сказать, что люблю вас, что вы самая замечательная, самая красивая и умная девушка, из всех, кого я встречал в своей жизни. Прошу понять и простить меня: я не знаю досконально всех условностей поведения в кругу российской аристократии.

— А быть просто человеком вы можете?

— Очень бы хотелось. Но постарайтесь представить моё положение: я практически никто, можно сказать проходимец. Ни кола, ни двора, ни копейки за душой. Как я могу спокойно и уверенно делать предложение девушке, которую полюбил, если она знатна и, как понимаю, богата. Но и молчать перед длительной разлукой тоже не могу — я ведь тогда потом всю жизнь себе не прощу, что струсил и не сказал те, самые важные слова. Вот поэтому и волнуюсь и, вероятно, выгляжу достаточно глупо.

— Вообще-то есть немного, — засмеялась девушка. — Только это вы зря. В нашей семье достаточно простые нравы. Алёша ещё, правда, иногда свой гонор показать хочет, но он просто ещё мальчик. А вы просто попали в неприятную ситуацию. Но ведь мы успели вас узнать за это время. И отец уважает, и брата очаровали — никогда не видела, чтобы он относился к кому-то с таким пиететом. О своём отношении я уже сказала. Так что стесняться вам нечего. К тому же вы спасли меня...

— Умоляю: остановитесь! Анастасия Сергеевна, очень вас прошу не вспоминать этот случай! Ведь я буду думать, что вы просто чувствуете себя мне обязанной, в зеркало я посмотреть не мог, но просто кожей ощущал, что лицо моё не просто покраснело, а побагровело. — Я ведь помог бы тогда любому человеку, попавшему в беду, прошу вас меня понять...

— Понимаю. Извините. Наверное, вам действительно неприятно было это слышать именно в такой ситуации. Знаете, я вижу, как вам тяжело даётся этот разговор, так давайте его закончим. Я не говорю вам "Да", но и не отказываю. Мне нужно подумать. Проводите меня в дом.

Возвращались молча. В голове была сплошная чехарда, мысли категорически отказывались собираться в связные предложения. Ничего нет хуже "непоняток". Но всё-таки на душе полегчало. Я сказал то, что хотел. Дальше от меня ничего не зависит.

— Спасибо вам за прогулку и беседу, Вадим Фёдорович, — произнесла девушка у дверей, — поверьте, мне очень лестно услышать ваше предложение.

Я приложился к протянутой ручке, и Настя стала подниматься по лестнице. Потом вдруг остановилась, обернулась и весело посмотрела на меня.

— А знаете, пожалуй, всё-таки "Да"! — засмеялась и упорхнула, оставив вашего покорного слугу в совершенно обалдевшем состоянии.

Всё же первым делом надо выпить или я вообще с ума сдурею от такой карусели событий.

Но планам моим осуществиться не пришлось — из-за угла дома вынесло оживлённо беседующих подполковника и доктора.

— А! Вадим Фёдорович! Очень кстати, — пожалуй, с вином они слегка переусердствовали, не то чтобы слишком, но лёгкое подшофе имелось, — вы где пропали?

— Немного погулял с Анастасией Сергеевной.

— И правильно, — приветливо заулыбался Бородкин. — Молодо-зелено, погулять велено. Не с нами же, старыми грибами, разговоры разговаривать, когда такая девушка скучает.

Да, пожалуй, это не "лёгкое подшофе", когда успели-то?

Что характерно, Соков тоже улыбнулся и на лице его никакого неудовольствия не отразилось. Да и выглядел он потрезвее эскулапа. Но тому простительно на радостях слегка "накидаться".

— Счастливой дороги, Филипп Степанович, стал прощаться хозяин усадьбы, — через несколько дней ждите попутчиков.

— С нетерпением, Сергей Васильевич. Вадим Фёдорович! — протянул мне руку доктор. — Жду!

Не без труда погрузившись в экипаж, гость отбыл "до хаты".

— Сергей Васильевич, — осмелел я, когда коляска доктора скрылась за пригорком, — очень прошу вас уделить мне часть вашего времени для важной беседы.

— Слушаю вас, — нет, этот-то вполне себе адекватен, вполне можно разговаривать.

— Мне очень трудно начать подобный разговор, вы столько для меня сделали... Очень бы не хотелось, чтобы это выглядело как-то, что я злоупотребил вашим гостеприимством. Но сказать я должен...

— Ну, говорите, говорите.

Я поднял глаза на собеседника и с удивлением обнаружил, что тот смотрит понимающе и ободряюще что ли...

— Сергей Васильевич, я осмелился полюбить вашу дочь. Я понимаю, что это выглядит дерзко и, может быть неблагодарно с моей стороны, но это случилось. Я испытываю к вам огромные уважение и благодарность, поэтому не смею скрывать от вас мои чувства по отношению к Анастасии Сергеевне, — я замялся...

— Уважаемый Вадим Фёдорович, я ценю вашу откровенность, — совсем уже весело заговорил подполковник, — но, по моему, о вашей взаимной с Настей симпатии, во всей усадьбе не догадывались до сих пор только двое: вы и она. Все эти ваши с ней взгляды и румянец на щеках при каждой встрече... В общем, я, как отец, понял всё давно. Сначала это меня порядком встревожило. Нет-нет, вы во всех отношениях очень достойный человек... Но вот ваша дворянская грамота...

— Я понимаю... — казалось бы, физически ощущалось, как моё сердце ухнуло если не в пятку, то уж в низ живота точно.

— Ни черта вы не понимаете, — в голосе Сокова почувствовалось лёгкое раздражение, — я люблю свою дочь, а она любит вас и, как я понял, взаимно. Вы хоть объяснились с Анастасией?

— Да, только что, — я не знал, куда прятать глаза от стыда. — Анастасия Сергеевна не ответила утвердительно, но... Обнадёжила, что ли...

— Понятно, — старый вояка с некоторым одобрением отнёсся к услышанному. — Вадим, согласись, что в данный момент о свадьбе думать нечего...

Обана! Сразу и на "ты", и просто по имени. Я что ли в сказку попал?

— Наталья! — загрохотал по коридорам голос ХОЗЯИНА, — Предупреди барышню, что я к ней сейчас зайду.

Пробегавшая мимо Наташа быстро пискнула что— то навроде: "Не извольте беспокоиться", и по быстрому сквозанула к Настиной комнате.

— Пойдём, — приобнял подполковник моё плечо практически по-родственному, — сейчас всё поставим на свои места.

Настя, предупреждённая служанкой, приняла нас с относительно спокойным выражением лица, но некоторое волнение всё-таки чувствовалось.

— Значит так, стрекоза, — совершенно в неромантическом ключе начал разговор Сергей Васильевич, — Вадим Фёдорович только что просил твоей руки, что скажешь?

— Ты же знаешь мой ответ, отец. Дело за тобой, — Настя была смелее меня, но, чёрт побери, она не находилась в такой дурацкой ситуации. Хотя это оправдание слабое. Недостойное мужчины.

— Да конечно знаю, но хотел бы услышать твой ответ.

— Согласна я. А ты сомневался?

Чертовски хотелось вмешаться, но я, в очередной раз, находился в ситуации, когда моё мнение не сильно на неё влияло. Вот согласитесь: не одёргивать же мне потенциального тестя, когда речь идёт о том, что по большому счёту, зависит от его решения.

Не урезонивать же мне Настю, чтобы она была повежливее с отцом...

Я уже конкретно съезжал с катушек и, к удивлению своему, очень хотел вызвать кого-нибудь на дуэль. Ну, хоть кого-нибудь. Чтобы сбросить адреналин, что ли...

Вот долбанная эпоха — проникся-таки. Мммать! Точно дурдом по мне плачет. Горючими слезами.

Сами представьте: оказаться между человеком, которому обязан практически всем, и его дочерью, в которую влюблён по уши. Да ещё в момент, когда они "выясняют отношения". И эти отношения касаются меня... Блин!

— В общем, так, — пошёл ставить гранитные точки над всевозможными буквами подполковник, — Сейчас о свадьбе думать нечего. Пусть время пройдёт. Но в принципе у меня возражений нет. Если Вадим Фёдорович после визита в Петербург не передумает, и ты тоже не изменишь своего решения, то моё родительское благословение вам обеспечено. Такое решение вас обоих устроит?

Я молча поклонился. Настя повисла на шее у отца.

— Но сейчас, Вадим, я попросил бы тебя оставить нас с дочерью наедине. Других ведь вопросов нет?

— Есть, но они подождут до завтра. Честь имею!

Следующим утром мы встретились с подполковником, как ни в чём не бывало. То есть я-то конечно до жути хотел узнать, о чём он там разговаривал с Настей, но раз уж меня не считают необходимым ставить в известность — переживём. Начинать общение с "выспрашивания" по этому поводу — себя не уважать. Захочет — сам скажет.

— Сергей Васильевич, — начал я разговор при нашей встрече, — а ваши умельцы смогут изготовить ещё пару таких пуль за пару часов.

— Ещё бы, — Соков посмотрел на меня с удивлением, явно он ждал другого вопроса, — А зачем это вам?

— Да возникла у меня мысль провести эксперимент, который покажет разницу в дальнобойности между новыми пулями и старыми.

— Через час всё будет готово, можете не беспокоиться, я только отдам распоряжения.

— Подождите, ещё нужно будет...

А ведь точно: через час все мои пожелания были выполнены: и "лафет" для ружья приготовлен, и мишень. И пули сделаны.

Всего лишь два выстрела...

Я измерил высоту попаданий в мишень и пошёл считать.

Мать-перемать! Тяжело жить без калькулятора. Всё бы ничего, но квадратные корни брать...

Благо, что из двух: " Я Таня, я дура, но я вот нашла корень из двух." То есть: один, четыре, один... А большей точности мне и не требовалось (количество букв в данном предложении про Таню, соответствует цифре, если кто не понял).

В общем, получилось, что "моя" пуля бьёт почти вдвое дальше.

Когда я познакомил Сокова с результатами своих расчётов, тот, конечно, обрадовался, но особого удивления не высказал: привык старик к тому, что все идеи исходящие от меня должны являться успешными.

Если бы я предложил план, как сляпать "на коленке" самолёт, то подполковник, разумеется, обрадовался бы, но на его удивление рассчитывать не приходилось.

Договорились изготовить ещё несколько пуль для демонстрации генералу и отправки в Петербург, чтобы там не заморачиваться такими мелочами.

Последующие несколько дней я общался в основном с Настей, и понятно о чём мы разговаривали. Подробностей приводить не буду, ибо это касается только нас двоих.

Удивил подполковник. Такого я даже от него не ожидал.

За день до приезда Бороздина, Соков пригласил меня к себе в кабинет:

— Вадим Фёдорович, вы едете в столицу, жизнь там стоит денег. И немалых. Плюс дорожные расходы. У вас, насколько я понимаю, денег нет вообще...

Это он верно подметил: уже третий месяц я проживал на усадьбе как в отеле "олинклюзив". Деньги мне вообще-то были не нужны, но их отсутствие здорово напрягало — пусть они и без надобности, но когда имеются, чувствуешь себя спокойней.

— Поэтому прошу вас принять от меня это, — продолжил мой гостеприимный хозяин, протягивая... Вот как описать? Не лопатник — больше, не портфель — меньше. Что-то вроде кожаной папки размером с общую тетрадь. Но толще. — Здесь двести рублей. Немного, но на первое время хватит. Считайте это дружеским беспроцентным займом. Отдадите когда сможете.

Ну да. Корова в те времена стоила рублей пять-десять, не помню точно. Так что две сотни — сумма немалая. Хотя с другой стороны — столица есть столица, да и в дороге подрастратиться придётся...

— Ещё два костюма Тихон уже отнёс в вашу комнату, — продолжал подполковник. — Ну и, наконец...

Соков взял со стола шпагу, которую я заметил сразу, как вошёл и слегка недоумевал, что она делает в столь неподобающем месте.

— Владейте! — старый солдат протянул мне оружие. — Не подобает вам прибыть в Петербург без неё. Надеюсь, что использовать по прямому назначению не придётся. Клинок добрый, поверьте.

Я с благодарностью принял оружие, и было чрезвычайно приятно ощутить его тяжесть. До жути захотелось тут же вытащить сталь из ножен и проверить балансировку, подвигаться... Но это было бы несолидно.

Горячо поблагодарил Сергея Васильевича за царский подарок, но тот только махнул рукой:

— И я лично, и Россия вообще уже очень обязаны вам, Вадим Фёдорович, за то, что вы сделали. Не сомневаюсь, что принесёте ещё немало пользы и стране, и нашей семье. К тому же принято, чтобы при помолвке отец невесты делал подарок жениху, так что всё по традиции, — подполковник доброжелательно улыбался. — Я вижу, что вам не терпится спокойно рассмотреть и опробовать эту шпагу — ступайте, не стесняйтесь.

Я поклонился и вышел. Паркет коридора просто жёг мне пятки: так хотелось поскорее почувствовать оружие.

Кстати паркетом здесь были застланы все полы. Во всяком случае, там, где мне пришлось ходить. Понятно, что ламинат, линолеум или банальная крашеная ДВП в это время, по стоимости, оставили бы далеко за флагом самый что ни на есть роскошный паркет, но было очень непривычно. Первое время я прикидывал, сколько стоит покрыть натуральным деревом такую площадь в конце двадцатого века — волосы дыбом вставали.

Ленка в своё время настояла, чтобы у нас в свежекупленной квартире был именно натуральный паркет. Хотя люди значительно более крутые в финансовом плане, чем наша семья, вполне себе обходились хорошим ламинатом. У меня просто сердце кровью обливалось, когда мы вгрохивали в эти деревяшки чуть не половину наших отпускных, а потом пару месяцев на завтрак, обед и ужин, в основном было: "Овсянка, сэр!". Ну да ладно. Проехали.

У себя в комнате, разумеется, сразу вытащил шпагу из ножен. Клинок был прост, без всяких украшений. Ни резьбы, ни, тем более, эмали. Присутствовало клеймо в виде буквы "Р". Это мне ни о чём не говорило, кроме того, что он всё-таки изготовлен ФИРМОЙ, а не сельским кузнецом.

Гарда — простая чашка без наворотов, ручка тоже обычная. То есть — боевое оружие, а не парадно-выходной атрибут.

Естественно, тут же проверил, как лежит в руке и как чувствуется кончик. Потяжелее спортивной, что и следовало ожидать, но не принципиально. Пальчиками, конечно, не поуправляешь, но кистью — запросто. Клинок, опять же пожёстче, но так иного и не ожидалось. Кстати и не приучен я был охотиться за "клевками" в перчатку соперника, тренер, земля ему пухом, требовал отрабатывать в основном уколы действительные и надёжные. В чём и преуспел. Атака в темп, защита-ответ, оппозиция были моими основным "оружием" на дорожке, а хлещущие через гарду уколы — не по мне.

И ещё: приучил меня Сан Саныч к простой ручке, а не к анатомическому "пистолету". Причём всем разрешал, а мне — нет. Вот как будто знал... Мелочь, конечно, но в моей ситуации может стать весьма существенной.

Подвигался ещё немного со шпагой — вполне. Даже лучше той, что была на арене.

Только потом обратил внимание на костюмы. Один, как я понял, повседневный, а второй типа парадный. Оба тёмно-серые, но вот чувствовалось нечто более торжественное в одном из них, причём непонятно что. Примерил оба — вроде сидят хорошо и никакого дискомфорта. А ведь портной мерку снимал только один раз, когда шил тот, что сейчас на мне. Мастер, ничего не скажешь.

Кстати осень на пороге. Чего же мой будущий тесть насчёт плаща не озаботился? Придётся самому разориться из выделенной суммы. А там и зима...

Остаётся рассчитывать на какую-нибудь премию от Академии Наук или ещё откуда-то. Не могут же власти российские не отметить материально "моё" открытие. Хотя бес его знает, как у них тут с этим сейчас...

Кстати! Надо ведь "отдариться". Может свой "Ориент" подполковнику презентовать? У меня же ещё "Сейко" имеются. Те, которые у трактирщика отобрал.

Пожалуй — самое оно. Теперь: что делать со всем моим имуществом из двадцатого века?

Я мрачно смотрел на своего верного "Ермака" и понимал, что почти ничего из его содержимого взять с собой в Питер не смогу. Спиннинги были отметены сразу — вообще дурдом получается: сидит "дворянин" на берегу Невы и рыбку удит стеклопластовыми удочками с безынерционными катушками. Рядом желательно плакат: "Я из ГРЯДУЩЕГО".

Подводно-охотничье хозяйство... Тоже ни разу не в кассу. Оставлю Лёшке, пусть пока поныряет. Дюраль ружья даже демонстрировать никому не стоит. Резину ласт и маски — тоже.

Флягу, котелок, вилку и остатки ложки, конечно, прихвачу — алюминий мне ещё очень пригодится.

Палатку, спальник и всё тому подобное опять же оставляю — на кой они мне? Джинсы, куртку, свитер, майки, носки... Прихватить, что ли? Да пригодятся.

Ну и осталась мелочь. На уровне "по карманам" рассовать.

— Тихон! — рявкнул я высунувшись за дверь.

— Слушаю, Вадим Фёдорович, — немедленно нарисовался мой ангел-хранитель.

— Пригласи ко мне молодого господина, если он сейчас не занят.

— Не извольте беспокоиться. Сей момент, — просто удивительно как быстро и в то же время неторопливо отправился этот мужик выполнять моё распоряжение: вроде идёт... да не идёт — следует вполне солидно и неспешно, но всё равно как-то молниеносно, что ли...

Ну и Алёшка прибыл соответственно. Минут через пять.

Блин! Сил нет никаких общаться с парнем, который тебя откровенно боготворит. Просто "пожирал глазами". Ну, чисто солдат перед генералом. Честно говоря — раздражает. Но "приказа" так не делать за всё время придумать не удалось.

— Добрый день, Алексей Сергеевич. Простите, что вас побеспокоил, но вы, наверное, уже знаете, что я скоро уеду.

Соков-младший молча кивнул.

— Хочу оставить вам своё снаряжение для подводной охоты. Мне оно в ближайшее время будет без надобности, а вы, я вижу, этим делом увлеклись.

— Премного благодарен, Вадим Фёдорович...

— Алексей, давайте просто по именам, ладно? Ведь мы уже почти родственники.

— Вообще-то да, — улыбнулся парень, — я попробую. Только я ведь тоже скоро уеду. Причём тоже в Петербург. В Дворянский полк. Уже пора. Отец именно об этом говорил со мной в тот вечер, когда вы с Настей пошли гулять, а меня с собой не взяли.

Так что у меня осталась парочка охот под водой, а потом я последую за вами.

— Понятно. А в какие войска собираетесь?

— Вероятно в пехоту. Пока ещё не решил. Да и решать не я буду. А вы куда посоветуете?

— Действительно решать не вам, но, если для вас что-то значит моё мнение, — или в артиллерию, или в пионеры. Если получится.

Алексей слегка прибалдел:

— В пионеры? Зачем?

Ну да. Мальчишка всё-таки. Хорошо, что ещё не гусаром себя представляет... Но тогда бы речь шла о Дворянском эскадроне.

— Понимаете, Алексей, артиллеристы и пионеры, как правило, самые образованные из офицеров. Хоть и не самые "блестящие" по внешнему облику. Сами посудите: насколько больше нужно знать, чтобы правильно наводить пушку или строить укрепление. Я желаю вам стать не "блестящим", а именно образованным. Понимаете?

— Не совсем понимаю. Но верю вам.

Вот мать-перемать! Верит он, видишь ли... Христа, понимаешь, нашёл!

— Не надо мне верить, надо понять. Офицер пехоты или кавалерии, несомненно, очень уважаемая должность. Но он только военный. А ведь России нужны не только те люди, которые её защищают, но и те, которые нечто созидают, верно?

— Не думал об этом, но, пожалуй, вы правы.

— Так вот: пионер может не только редуты строить, но и дома. Так?

Мне уже давно понравилась идея заканчивать ответ на вопрос вопросом. Если не ошибаюсь, в "Семнадцати мгновеньях весны" мелькнула. С тех пор эффективно пользуюсь.

— Я подумаю, Вадим Фёдорович...

— Подумайте, Алексей, — я вдруг решил пойти дальше. — А ещё подумайте, что выигрывать генеральные сражения — мечта генералов. Но вы ведь им не скоро станете. Так ведь? А ещё подумайте о том, что если на поле этого самого сражения прибудет несколько меньше солдат противника, чем могло прибыть. Или там будет несколько больше наших солдат, чем рассчитывал враг. Как считаете, это скажется на результатах?

— Скажется, конечно, — на лице юноши отражалась явное напряжение — уже хорошо. — Но ведь пехота...

— Пехота всегда и везде решит исход любого сражения, — прервал я Алексея. — Это не обсуждается. Но ей, пехоте, нужно подготовить победу. И не дать её разгромить в отступлении, и дать ей возможность беспрепятственно наступать. А кто это сделает? Совершенно скромные и "незаметные" пионеры наведут мосты. Построят укрепления, разрушат пути отступления врагу.

А артиллеристы расстроят колонны наступающего противника, добьют отступающего... Но это неярко, не геройски. А ведь стоит атаки пехотного полка. Не так ли?

— Вадим Фёдорович... Я не знаю, вы так убедительны, но...

— Прекрасно вас понимаю, Алексей: вы мечтаете ворваться во вражеский строй, или первым взобраться на стену крепости. В храбрости вам не откажешь. Но война, это не поединок. И война, это не самоутверждение. Не возможность показать свою храбрость. Война — это смерть. Никакой романтики в ней нет. И задача офицера, которым вы собираетесь стать, не погибнуть геройски, а нанести противнику максимальный урон, и, при этом, остаться живым. Чтобы завтра снова убить или помочь убить врага. И снова выжить. А потом, когда закончится война, построить заново тот самый мост, что вы взорвали, препятствуя неприятелю.

Теперь вы меня понимаете?

— Теперь, кажется, да, — у парня явно зашевелились извилины в нужном направлении.

— И ладно. У вас будет время подумать. А пока... Я всё-таки оставляю своё подводное снаряжение вам, ладно?

— Почту за честь. Может быть, ещё нырну разок-другой...

Бороздин прибыл через два дня. Демонстрация новой пули произвела на генерала "сногсшибающее" впечатление, а когда он узнал, что я ещё и "афигенный химик"... Просто стал коситься на меня как на инопланетянина.

И тут трудно его не понять: столько изобретений и открытий от одной "морды лица", в смысле "личности"... Кого угодно заставит задуматься.

Тихона, как и договаривались, отправили к доктору вместе с кухней. И вот она — последняя моя ночь в этой усадьбе. Последняя рядом с моей невестой, с которой я даже ни разу ещё не поцеловался...

А на самом деле, хотелось не столько поцеловаться, сколько обнять. Прижать к себе нечто родное и любимое перед расставанием. Просто прижать и кожей, через одежду ощутить, что кому-то нужен и необходим.

Терпеть не могу прощаться а уж тем более описывать это. С Настей тяжело простились вечером, я её даже попросил не вставать утром, чтобы лишний раз не видеть слёз — куда там, пришлось ещё лишних полчаса убеждать, что люблю и не хочу поскорее избавиться. Дурдом какой-то!

В общем всё. Поехали мы с генералом сначала за Бородкиным, а потом...

Кстати Сергей Васильевич мне ещё и Афину отвалил с барского плеча. Теперь у меня, кроме крепостного Тихона ещё и лошадка имеется. Так глядишь вообще помещиком-мироедом в этом мире заделаюсь. Да уж...

К барьеру!

Бороздин, с первых же минут стал выспрашивать по поводу нашего с доктором "открытия".

— Ну, как вам объяснить, Михаил Михайлович, это видеть надо. Йод на вас вряд ли впечатление произведёт, да и времени у нас нет, чтобы в лаборатории Филиппа Степановича развлекаться. А вот этот металл — я протянул Бороздину алюминиевую вилку, вас может и удивит.

Далее уже стандартное удивление и расспросы. И мои, зачастую неуклюжие, попытки прекратить обсуждение этой темы.

— Понимаете, я этот металл привёз из Китая, но современной науке мало иметь образец, нужно описание процесса его получения. И чтобы по этому описанию, тот же результат получился у других учёных.

Я почти уверен, что знаю, как получить это вещество из обычной глины...

— Как из глины???

— Именно из глины. Глина — руда этого металла. Я уверен. Но, чтобы доказать это, мне нужна хорошая лаборатория. Надеюсь, что Академия Наук таковую предоставит.

Через полчасика подсадили доктора с его скарбом, ну и... Поехали, в общем.

Как там было у Макаревича: "Вагонные споры — обычное дело, когда уже нечего пить...". "Пить" у нас, само собой, было, но не заниматься же этим сразу. Да и не очень удобно. А пока — разговоры, разговоры, разговоры...

Генерал практически сразу определил тему как самый старший из присутствующих: война с турками. Не возражать же! Мне бы было интереснее пообщаться с Бородкиным на предмет наших дальнейших планов в науке, но приходилось считаться с реалиями данной поездки и чином генерал-лейтенанта.

Мне-то ведь, по большому счёту, совершенно по барабану, что там творится на Дунае и в его окрестностях. Не могло моё появление в этом мире что-нибудь всерьёз изменить. Война продолжится ещё полтора года, скоро вроде должен заболеть и умереть Каменский, ему на смену придёт Кутузов и поимеет турок в своём обычном стиле: с минимальными потерями. Могу слегка ошибаться, но что-то в этом плане. У истории чудовищная инерция и раздавленная в рассказе Брэдбери "И грянул гром..." бабочка, на самом деле не могла всерьёз на ход этой самой истории повлиять. Я могу. Но в перспективе. Если хотя бы один из нас троих доедет до Петербурга, то сброшенный мной камешек наверняка стронет лавину. Это вам не "бабочка". Но пока ещё ничего не изменилось. Пока я ещё только еду в столицу...

Вспомнилось: "Штирлиц ехал в Берлин, он ехал работать..." Ну, чисто про меня. А ведь работы ещё...

Кстати: а вы ездили на комфортабельных туристических автобусах в туристические путешествия? Мягкие кресла, ровный, в основном асфальт... На котором часу раздражать начинает? На втором? На четвёртом? И это ещё, как минимум, с музыкой, а то и с видеофильмами.

А тут, понимаешь, только собеседники. И карета, хоть и рессорная, но уж совсем не мягкое кресло международного автобуса, летящего по магистрали...

Ну, то есть ягодицам не очень комфортно. А я ещё представил про "верхом"...

Представьте себе как Д"Артаньян в свои пятьдесят скакал от Бретани до Парижа? Кошмар! Я в карете уже умучался.

Начало темнеть, мы давненько обогнали Тихона с кухней и, на благо, постоялый двор всё-таки встретился.

Так себе "зданьице". Но всё можно переночевать в горизонтальном положении. Да и горячего на ночь глядя поесть.

Внутри достаточно пусто, но парочка молодых мужчин в статских мундирах имелась. И уже явно успела поддать.

Мы заняли отдельный от присутствующих стол, наскоро перекусили и генерал с доктором отправились к себе в комнаты. Чёрт меня дёрнул задержаться. Захотелось ещё с коньячком покейфовать придурку... Да и Тихона нужно было дождаться.

— Рад приветствовать в местном клоповнике благородного человека! — подошёл ко мне один из посетителей постоялого двора. Я молча кивнул, и пришлось сделать приглашающий жест в сторону стула присутствующего за данным столом.

— Разрешите представиться: Кнуров Сергей Аполлонович. Местный помещик. С кем имею честь?

Я представился.

— Какими судьбами в наших краях? Я, извините, о вас не слышал.

Пришлось опять лепетать про Америку и путешествие через полглобуса. Сглотнул. Но тут же, как водится, стал интересоваться по поводу всевозможных заграниц. Когда прозвучало о том, что я был гостем Сокова, лицо моего собеседника слегка напряглось. Или мне показалось?

— Не желаете партию в фараон? При дорожной скуке ведь хочется развлечься? — ух ты как глазки хищно разгорелись!

Фигушки! В преферанс я бы вас ещё "раздел", а во всякие непонятные игры — увольте. Нет, "преф" — это вещь. А я прошёл очень неплохую школу: работал в военном училище и играл с офицерами. Это фирма! Потом научные сотрудники, когда мы садились играть, слушая про то, что моими партнёрами раньше были "звёзднопогонники", покровительственно ухмылялись... Но расплачивались исправно. Хоть и удивлялись. Сильно удивлялись.

Про фараон я помню только: "Тройка, семёрка, туз". Не более. Не буду.

— Благодарю за приглашение, но в карты не играю. Вообще предпочитаю надеяться только на себя самого, а не на удачу. Извините. К тому же уже и спать хочется.

— Не уделите нам с господином Рыльским, — мой собеседник указал рукой на своего товарища, — ещё несколько минут? По бокалу вина хотя бы. Оно удивительно неплохое для такой придорожной дыры...

Ну что же. Крепче спать буду...

— Благодарю вас. С удовольствием.

Хотя никакого удовольствия, находясь в данной компании я, честно говоря, не испытывал. Не знаю почему. Оба "собутыльника" были типичными холёными дворянчиками, оба выглядели в высшей степени аристократически, может даже слишком. Не исключено, что именно эта нарочитая, вычурная их "дворянскость" и производила несколько неприятное впечатление. А ещё "букет" из запахов парфюма и пота. Было им лет по двадцать пять-тридцать, практически ровесники, но в причёске Кнурова уже прорезались заметные залысины. Хотя женщинам такое зачастую нравится. К тому же, повторюсь, в облике обоих совершенно конкретно чувствовалась ПОРОДА. Таких хоть в сермягу одень — без ошибки узнаешь человека высшего света.

— Как погостили у Соковых? — начал разговор Кнуров.

— Благодарю вас, замечательно провёл время.

— Странно, я слышал о подполковнике и его семье весьма нелицеприятные высказывания. Особенно по поводу "гостеприимства" его имения.

— Сергей Аполлонович, — постарался быть вежливым я, — если вы хотите, чтобы наша беседа протекала с взаимным уважением, то попрошу вас высказываться о хозяевах дома, который дал мне приют только в хорошем смысле. Тем более, что вы сейчас говорили в смысле дурном о моём будущем тесте.

Ну и кто меня за язык тянул? Идиот — он и в девятнадцатом веке идиот. Я сразу понял, что накачал себе на голову проблемы. И немалые.

Тут как бы следовало написать: "Ни один мускул на его лице не дрогнул, но в глазах сверкнула ненависть...". Не бывает так. Ненависть не может "сверкать в глазах", чувства передаёт всё-таки мимика лица, мгновенная, "долесекундная", но именно она.

Лицо Кнурова осталось невозмутимым, но ненавистью и злобой от него полыхнуло вполне однозначно...

— Тогда за вашу невесту! — поднял бокал уже вполне захмелевший Рыльский.

— Я бы не стал на твоём месте поздравлять господина Демидова с такой партией, Александр Игнатьевич, — этот самый "Аполлоныч" обращался к другу, а смотрел в глаза мне. Я и отреагировал соответственно:

— Простите, я не очень хорошо пока разбираюсь в правилах хорошего тона российского дворянства, но вы позволили себе высказаться в пренебрежительном тоне относительно девушки, которую я люблю. И которая согласилась стать моей женой. Потрудитесь либо объясниться, сударь, либо взять свои слова обратно.

Я понял, что проиграл. Я сделал именно то, чего от меня и добивались. Непонятно только зачем это было нужно данному лощеному дворянчику. Жить ему, что ли скучно?

Этот мерзавец, которому я уже был готов вколотить его мерзкие слова в глотку вместе с зубами, выразил на своём лице полное удовлетворение и начал вещать:

— Я, сударь, всегда отвечаю за свои слова, и всегда готов привести доказательства им. Но когда меня об этом просят вежливо. Вы стали не просить, а требовать. Требовать от меня ничего нельзя. Поэтому вы должны извиниться за ваш повышенный тон в обращении ко мне. Тогда, вероятно, останетесь живы. Так что?

— Я сформулировал свою просьбу предельно вежливо, так что вы или приведёте доказательства своих слов, либо...

— Милостивый государь, — этот господин стал общаться со мной предельно официально. — Вы, как я понимаю, обвинили меня во лжи. Так что будьте любезны либо принести извинения, либо приготовьтесь к тому, что наши разногласия будут разрешены металлом.

Эка загнул. Уважаю! Но убью на хер. Всё именно к этому и идёт. Вот ведь отъехал на пятьдесят вёрст от усадьбы... Но отступать некуда.

— Немедленно принесу вам извинения, как только вы соизволите объяснить свои грязные намёки (гулять, так гулять — отступать всё равно некуда), по поводу моей невесты.

— Я? Грязные намёки? — мой визави был просто счастлив, услышав эти слова, он даже и не надеялся, наверное, поиметь такой повод. — Милостивый государь, вы отдаёте себе отчёт, что обвиняете меня во лжи?

— Именно так! Я обвиняю вас во лжи, или требую доказательств, — один хрен от дуэли уже не отвертеться, но пистолеты мне как-то не особо приятны в данной ситуации. Да и в любой другой тоже.

Теперь выиграл я. Официальный вызов прозвучал именно с его стороны:

— В таком случае соизвольте выбрать оружие. Понадеетесь на крылья случайности пули или выберете клинок?

— Не беспокойтесь. Выбираю шпагу, — на лице Кнурова немедленно нарисовалось совершенно нескрываемое удовлетворение.

— Рад вашему выбору. Мой секундант, — кивнул он на Рыльского.

— Завтра утром я представлю своего. А сейчас позвольте откланяться. Честь имею!

Да уж. Продуктивно провёл вечерок! Будет завтра генералу "С добрым утром!". И действительно:

Ещё до завтрака я поспешил ввести его превосходительство в курс сложившейся ситуации.

Сначала Бороздин впал в шоковое состояние:

— Вадим Фёдорович, вы с ума сошли! Я вам решительно запрещаю драться! На всех нас сейчас возложена важнейшая миссия, вы не имеете права!

— Уважаемый Михаил Михайлович, — я постарался быть как можно более убедительным, — отказаться уже совершенно невозможно. Затронута честь моей невесты, если я не заставлю мерзавца ответить за свои слова, то мне останется только застрелиться. Вы считаете иначе? К тому же миссия наша практически не пострадает: вы уже везёте и кухню, и пулю, а Филипп Степанович — материалы по нашим научным исследованиям. И в Военном Министерстве, и в Академии Наук со всем этим наверняка разберутся.

— Да как вас вообще угораздило ввязаться в ссору с этим Кнуровым? Вы совершенно не производите впечатления забияки...

— Простите, но я сам в полном недоумении. Этот человек совершенно недвусмысленно меня провоцировал. Я не понимаю почему...

— Я понимаю, — мрачно бросил молчавший до этого доктор.

Тааак! Опять сюрпризы! Мы дружно повернулись к Бородкину и вопросительно уставились на него.

— Понимаете, — эскулап смотрел на нас несколько виновато, — я не знаю этого господина, но год назад слышал от господина Сокова, что к Анастасии Сергеевне сватался некто Кнуров... Ему было отказано. Причём достаточно резко. Я не помню причин, но Сергей Васильевич был очень возмущён, что этот человек посмел просить руки его дочери.

Теперь всё более-менее вставало на свои места. Понятно, что этот чмошник взбеленился при знакомстве со своим "счастливым соперником". Понты взыграли. Решил отомстить Насте и Сокову посредством меня. Но чего же так опрометчиво? Жизнь ведь на кон ставит...

— Всё понятно, — сумрачно промолвил генерал, — отступать вам конечно нельзя, Вадим Фёдорович. Я пойду к этому господину в качестве секунданта, поединок должен состояться, но будьте уверены, что при его неблагоприятном исходе, я дойду до государя, и этот чёртов бретёр отправится в Сибирь. Вы фехтовать-то умеете?

— Довольно сносно, не беспокойтесь.

— Хорохоритесь? Хотите меня успокоить?

— Успокоить хочу, несомненно, — довольно весело (и без особой натуги весело), ответил я, — Вам будет спокойнее, если я скажу, что обыгрывал в поединках мэтра Жоффрэ, который обучает искусству владения шпагой сына Сергея Васильевича?

— Вы серьёзно?

Нет, блин! Я вот сейчас поприкалываться решил!

— Совершенно серьёзно. Не торопитесь меня хоронить, Михаил Михайлович.

Лицо генерала слегка просветлело.

— Хорошо, ждите моего возвращения, — Бороздин обозначил лёгкий кивок и вышел.

Перед дуэлью принято "приводить свои дела в порядок". А что мне было "приводить"? Наследством распорядиться? А каким?

Так и пульсировала в мозгах фраза из "Того самого Мюнхгаузена": "Я улетаю налегке..."

Правда не совсем — задурил девчонке голову и в кусты. В смысле — в небытиё... Мне-то там всё по барабану будет, а ей как с этими проблемами оставаться?

Но слова совершенно не складывались. Сидел, думал, придумывал...

В общем, получилось только: "Прости! Я не мог поступить иначе".

Поединок состоялся через час, на пустыре за трактиром. На традиционные "Предлагаем закончить дело миром", последовали традиционные же отказы от обеих сторон.

Отсалютовали друг другу клинками и встали в позицию.

— Начинайте! — совершенно генеральским голосом подал сигнал Бороздин.

Ну, понеслось!

Стойка у Кнурова фронтальная, что не есть "гуд" для него. Значит, в движении я буду выигрывать. Но расслабляться нельзя — не на "дорожке". Каждая ошибка может стать последней — не до пяти уколов "играем".

Так, лёгкие батманы по моей шпаге... Один... Второй... Сейчас или через раз будет жёсткий удар по клинку и атака...

Ну, так и есть: шмякнул со всей дури, которую может обеспечить кистевое движение и вперёд!

Оба-на! А ведь не попался! — Влёт остановился, увидев мой перевод и пляшущее перед глазами жало клинка. — Умеет, паразит, кое-чего!

Ладно, будем аккуратнее, мне по любому проигрывать нельзя, я этого гадёныша должен сделать обязательно.

— Что отступаете, сударь? — подал голос мой противник.

— Прекратить разговоры во время дуэли! — это уже громовой рык генерала.

Мне-то пофиг, но, в самом деле, ты раз уж ввязался в "блаародный" поединок — соблюдай, сцуко, правила.

Дистанцию он держать, конечно, не умеет, и агрессивен, весьма агрессивен. Причём свои "цели" обозначил весьма недвусмысленно: низ живота и лицо.

Ну, дурак натуральный: я же уже показал, что кое-что умею. Тебе бы жизнь свою поберечь, а не стараться охолостить или изуродовать "Настиного жениха"...

То, что я не позволяю ни приблизиться, ни оторваться от себя, уже стало здорово раздражать моего соперника. Нервничает: по морде лица заметно — очень хорошо, лишь бы мне глупость какую не сделать.

А может сделать? И с мастерами такое проходило, чего же на этом не попробовать?

Слегка разорвав дистанцию, я стал делать махи шпагой в девятой позиции. То есть непредсказуемо и медленно вращать клинком то от себя, то к себе.

Типа: приглашаю, атакуй!

Такое пробивается на раз короткой атакой с близкой дистанции — защиту взять не успеешь, с чуть более дальней — только атакуй — сразу получишь "защиту-ответ". Так что рискованно для обоих, но если поймать момент...

Мой визави поверил первому варианту: стал понемногу сближаться, надеясь пробить прямым выпадом любые мои попытки защиты. И пробил бы. И защиту, и мою грудь.

Но, как говорится, "меня этому учили": самым беззащитным фехтовальщик является перед самой атакой или сразу после её безуспешного завершения.

Он слишком приблизил свой клинок к моей груди, и не представлял масштаба дистанции: я ведь специально это организовал. А теперь, перед самой его атакой, началась моя — жёсткий удар по его шпаге в выпаде. Удар и выпад слились в одно движение, и сталь вошла в левое плечо моего противника.

Я немедленно отскочил назад и отсалютовал.

— Серж, у вас кровь! — поспешил вмешаться Рыльский.

— Ерунда, царапина, — со злостью отозвался этот долбанный бретёр. — Продолжаем!

А ведь не умён: небось, в самом деле подумал, что я его случайно зацепил. Ну так сам себе дурак: продолжаем так продолжаем. Надо мной "не каплет", а вот из тебя уже течёт...

Кнуров тоже это понимал, и попытался форсировать события: скачок-выпад, с двумя переводами. Я просто сделал три шага назад — не дождёшься! Пока я сам этого не захочу.

Показ контратаки — и мой соперник был вынужден убраться на исходную.

Теперь кончик его клинка заплясал совершенно угрожающе: явно сейчас будет "пан или пропал". Зря. Видали мы лилипутов и покрупнее...

Ну да: типа задёргал меня в наскоках-отскоках, и пошёл... Нарвался на оппозицию (оппозиция — укол навстречу наносимый одновременно с взятием защиты). — Получил уже в правое плечо. Неглубоко правда — умеет останавливаться, чувствуя провал в атаке. Добить его сейчас проблем не составляло — стоило мне перейти в совершенно простую и "дубовую" флешь-атаку стиля "бешеный таракан", то всё — выковыривай клинок из груди или из горла.

Но приезжать в Петербург с "трупом на шее" мне как-то совершенно не улыбалось. Там и без этого проблем хватит. Маршрут "Псков — Петербург — Сибирь" совершенно не вязался с моими планами.

Я отступил и поднял свою шпагу кончиком в небеса. Так этот паразит, даже не дождавшись реплик секундантов, снова атаковал. Ну, то есть быстро сократил дистанцию шагами и сделал выпад. Торопится, гадёныш. Интересно: если бы я лажанулся и не успел — ему бы прилетело за нарушение правил?

Я стою и салютую, а этот притырок атакует противника не находящегося в боевой позиции... Да на любых соревнованиях за такое чёрную карточку вручают. А тут всё-таки дуэль... Ведь чуть меня не распорол. Успел я отступить и стать в стойку. Пуганул атакой с захватом клинка — ушёл супротивник достаточно легко, но я ведь и не ставил перед собой задачи его немедленно проткнуть — просто восстановил нормальную ситуацию и оклемался от его "западло".

Ну что же — выхаживаем дальше. Опять и снова держу дистанцию и жду — время работает на меня. На лице Кнурова не просто ненависть — существительного в русском языке не найти, чтобы выразить его чувства: я, мерзавец такой, посмел оказаться не "чмом болотным", а, образно говоря, отхлестать его по харе как мальчишку. Он, мать-перемать, замыслил меня изящно и "красиво" отыметь в этой дуэли, а получилось "накося-выкуси". Не привык к такому данный пациент...

Снова атака (думал, что у меня глаз замылился)

А вот и всё: шаг назад и моя шпага под небольшим углом направляется в атакующую руку. Дальше Кнуров сам, всем своим весом и скоростью выпада, насаживает своё предплечье на мой клинок. Просто чувствую, как сталь касается кости.

А я вам не Мать Тереза — слегка доворачиваю ручку шпаги и слышу звериный вой. Больно? А то!

Не подумайте, что я садист вообще или в данном конкретном случае в частности. Но жить хочется, а непосредственно после "протыка" мой соперник не выпустил из руки свою шпагу. А оно мне надо? Хрен знает, может он от злобы на данный момент берсерком стал и впорет свой клинок мне в пузо... Ну его нафиг, такие эксперименты — ты "шпажку положь", а после этого я уже буду гуманистом по самое не могу.

Оружие противника упало на траву, и я выдернул свою шпагу из руки мстительного неудачника.

— Стоп! — загрохотал генеральский бас. — Дуэль окончена!

Вот тебе и здрасьте! А извинения? А взять свои слова обратно? Я чего ради всё это затеял? Чтобы клинком в "мясо" потыкать? Но нарываться нельзя: я в местном "Дуэльном кодексе" разбираюсь как в теории относительности — то есть кое-что слышал, но не более. К Кнурову уже спешил Бородкин. Интересно, а с дуэлянтов за медицинскую помощь врачи что-то имеют? Или в поединках сплошной альтруизм?

Мамочки! Как много я ещё не знаю об этом времени!

Мой визави уже стоял на одном колене, лицо его было бледным (а чего ещё ожидать при таком кровопускании).

Доктор, подскочив, сделал в мою сторону совершенно конкретный жест рукой: вали отсюда, ты уже сделал всё, что мог...

Я отошёл к генералу.

— Михаил Михайлович, я ничего не нарушил?

— Всё замечательно, уважаемый Вадим Фёдорович, — лицо Бороздина было весьма довольным, — в такой ситуации этот мерзавец не посмеет больше ни слова произнести в адрес Анастасии Сергеевны. А вот если бы вы его убили... В общем, было бы весьма нелегко отвести от вас "руку правосудия", несмотря на все ваши заслуги перед Россией.

Очень хотелось спросить по поводу кнуровской шпаги: не является ли она моим трофеем?

Но раз не предложили, попрошайничать не буду...

Мы с генералом вернулись в трактир (или как там это заведение называется) и попросили хозяина подать завтрак. Теперь уже можно и подкрепиться — проникающее ранение в пищеварительный тракт мне больше не грозит.

Минут через пятнадцать к нам присоединился доктор.

— Да уж, господин Демидов, — начал он, — теперь ваш соперник сможет в правой руке держать только ложку. Да и то нескоро. Вы умудрились перерезать несколько сухожилий вблизи кисти руки. Совсем немного до лучевой артерии не достали. Можно сказать, что своей шпагой вы орудовали с точностью хирурга.

— Действительно, молодой человек, — не преминул заметить Бороздин, — вы не устаёте удивлять: сначала ваши военные усовершенствования, потом я узнаю о научных открытиях, а теперь ещё выясняется, что и фехтуете вы здорово. Причём весьма необычно, я такого стиля никогда не видел.

Ну, естественно: теперь снова трепать про мифического испанца-мастера. Как же надоело всё время врать! А ведь это ещё цветочки. Академики в Питере из меня душу вынут, чтобы разобраться, как я до таких открытий дошёл...

— Так я же не скрывал, что умею орудовать клинком, Михаил Михайлович. А насчёт остального — в дороге есть время подумать, во всяком случае я именно так привык бороться со скукой.

— Прошу прощения у вашего превосходительства, — это зашёл Тихон. — Мне с кухней уже отправляться или погодить?

Мы с генералом вопросительно посмотрели на доктора.

— Я уже освободился. Необходимая первая помощь оказана, а неподалёку живёт мой коллега. Хозяин трактира уже отправил за ним человека. Я сделал всё необходимое, чтобы этот мерзавец не умер в ближайшее время, а дальше у меня нет ни малейшего желания задерживаться здесь ради него.

— Поезжай, Тихон, — махнул я слуге рукой, — мы скоро отправимся следом.

Петербург

И снова дорога... Я для разнообразия и для "закалки" своего седалища часа с полтора сопровождал карету верхом. Афина уже привыкла к новому хозяину, да и я к лошадке здорово привязался — чудесная животина.

Пейзажи вокруг всё те же: лес, поле, луг и снова что-то из перечисленного ранее в произвольном порядке. Хотя хорошо ещё, что не степь от горизонта до горизонта или не барханы...

Тогда вообще взвыть от тоски можно. А ведь живут же всевозможные кочевники и на таком рельефе. И всю свою жизнь, возможно, не видят ничего, кроме бескрайней плоской земли и горизонта.

Я, когда из армии увольнялся, поехал за проездными документами в Калининград. Вместе с сослуживцами. Домой хотелось неимоверно ПОСКОРЕЙ. А тут мне ребята из Казахстана и говорят:

— Мы сегодня не поедем, переночуем на вокзале, а завтра съездим посмотреть море...

Я просто офонарел тогда — ну море и море, чего ради него ещё целые сутки здесь кантоваться, когда в родной дом хочется лететь как на крыльях... Просто даже мысли не приходило в голову, что можно дожить до двадцати лет и ни разу не видеть моря... А вот не у всех, оказывается бабушки в Риге и Калининграде имелись. И тёти в Севастополе...

И так сплошь и рядом: что для одного человека обыденность, для другого экзотика. Но и любая экзотика имеет тенденцию очень быстро становиться обыденностью. И это знаешь наперёд: очень интересно было бы проплыть пару дней по Амазонке или её притокам, посмотреть на антарктических пингвинов в их родной среде обитания, побывать в Австралии или в цветущей весенней тундре... Да мало ли ещё ландшафтов, которые я никогда не видел и не увижу. Но знаю наверняка — надоест достаточно быстро и потянет назад — к этим самым лесам средней полосы, к глинистым дорогам, чёрт их совсем побери в дождливую погоду, к речкам, в которых ловится не пиранья, не апараима или мормирус, а обычные плотвички и окуньки. Родина она и есть Родина.

Когда я пересел с седла в карету, доктор с генералом весьма оживлённо обсуждали перспективы полевой медицины и санитарии в армии. Два "Боро" (Бороздин и Бородкин) достаточно легко нашли общий язык, и Филиппу Степановичу удалось убедить своего собеседника, что именно микробы являются причиной многих болезней и небоевых потерь среди личного состава.

Что приятно — получить генеральскую поддержку ещё и в этом вопросе дорогого стоит.

Хотя... Мама дорогая! Что же я натворил!! Идиот, дебил в третьем поколении!!!

— Филлип Степанович, — встрял я в разговор, — я вас очень прошу после доклада в Академии, не публиковать результатов своих исследований в научных журналах или где-то ещё. Да и содержание самого доклада нужно будет подкорректировать.

Две пары недоумённых глаз уставились на меня.

— Вадим Фёдорович, я вас не понимаю, — голос доктора слегка дрогнул.

— Да и я, признаться, тоже, — генерал тоже посмотрел на меня вопросительно, — объяснитесь, пожалуйста.

— Конечно. Эти исследования являются стратегически важной информацией. Для наших будущих врагов важной. Ведь Россия воюет все последние годы. Отношения с той же Францией опять неважные и грозят стать ещё более плохими. Так?

— Нну, пожалуй...

— Так при промышленном потенциале, который сейчас подчинён Бонапарту, узнав о результатах наших исследований и поверив им, а они проверят и поверят, мы сделаем армии будущего врага просто царский подарок. Европейцы очень быстро, в отличие от нас, внедрят и используют открытия глубокоуважаемого Филиппа Степановича в жизнь и в войска. Это у них уменьшатся небоевые потери и увеличится процент выздоровевших раненых. В большей степени, чем у нас, верно?

— Простите, господин Демидов, — эскулап нервно поджал губы, — но я врач и ...

— Вы русский? — уже психанул я и слегка повысил голос, — вы слышали, что я только что сказал? Как врач, можете сколько угодно лечить раненых и больных солдат противника, но как русский вы не имеете права заведомо усиливать армию врага. Я не прав?

Оба задумались. Уже хорошо. Пора добивать.

— Филипп Степанович, поймите, ваш приоритет в открытии никуда не денется. В своём докладе и статье, можно сделать самые общие, но, несомненно, революционные для развития новой отрасли науки вещи. Просто не надо пока касаться прикладной роли вашего открытия, понимаете? С этим нужно прийти к военному министру и начальнику медицинского департамента Военного Министерства. Убедить их просто издать приказы по войскам. А приказы не обсуждаются.

— Да, молодой человек, — хмуро заговорил Бороздин, — возразить вам сложно, но осуществить секретность... Кстати, вероятно относительно полевых кухонь и новых пуль та же петрушка?

— Ну а вы как сами думаете?

— Думаю, что вы правы. Но не представляю, как можно осуществить секретность в масштабах всей армии.

— Полной секретности, разумеется, не будет, но если просто не хвастаться нашими достижениями, то всё равно Россия получит значительный выигрыш во времени: пока враг узнает, пока поверит, пока задумается, пока решит... Ну и так далее.

На эту тему и проговорили до самого Пскова.

Промышленный шпионаж тогда (или сейчас?) присутствовал в самом зачаточном состоянии. Секретность — аналогично. Разве что "секретные гаубицы" Шувалова вспоминаются, которые на самом деле были хуже несекретных.

В общем, если не "звонить" на всю Европу о наших открытиях и изобретениях, то можно быть относительно спокойным на предмет того, что вороги о них прознают и немедленно внедрят — не та держава пока Россия на научном "глобусе", чтобы целенаправленно вынюхивать здесь "что эти русские ещё нового придумали".

В псковской гостинице "причесали" доклад доктора в области микробиологии и медицины, а так же обсудили с генералом как можно произвести "презентацию" кухонь на колёсах и новых пуль эффектно, но без излишней помпезности.

А с динамитом, гремучей ртутью и прочим, я уж сам разберусь. Дали бы только нормальную лабораторию.

Вообще-то должны предоставить — ведь два элемента новых, это вам не фунт изюму. Перспектив ещё накидаю... По любому заинтересуются, на эту тему беспокоиться не стоит.

А ещё через несколько дней мы въезжали в Санкт-Петербург.

Разумеется, я не ожидал увидеть светло-серые параллелепипеды новостроек спальных районов, трамваи и автобусы... Но чтобы город был до такой степени не похож на тот, который я знал и любил! Ведь просто вообще ничего знакомого!

Деревянные халупы на окраинах, это понятно, но центр! Ни одного знакомого здания даже на Невском. Ни тебе Казанского собора, ни Александрийской колонны, про рвущихся с поводьев коней Клодта на Аничковом мосту вообще говорить нечего. Исаакий совершенно не похож на себя...

Понятно, что всего этого в данный момент и быть не могло, но сознание просто отказывалось верить, что я приехал в Северную Пальмиру. Хотя разум пренастырно мне твердил: "А чего ты ожидал?" И всё равно...

Генерал отправился на проживание к кому-то из своих друзей, а мы с доктором сняли квартиру на Фонтанке. Очень приличный двухэтажный дом с садом. Поселились на первом этаже..

Визит в Академию решили нанести завтра, а пока устраивались на новом месте жительства и писали письма.

Вот по поводу написания писем хотелось бы сказать отдельно. И очень хочется исключительно в матерной форме.

Какой мерзавец додумался писать этими идиотскими гусиными перьями? Сколько, блин, у них тысячелетий было от изобретения письменности? Ничего другого придумать не могли?

В общем, я испоганил два листа бумаги, извазюкал все пальцы в чернилах, плюнул и, втихаря от Бородкина достал свою шариковую ручку. Вряд ли тут перлюстрацией всей личной переписки занимаются, а в случае чего отопрусь привычно — из Китая. А перьевую ручку нужно "изобретать" в срочном порядке.

Но это ведь не всё. Хоть я и штудировал у Сокова в усадьбе правила нынешней русской грамматики, это ведь теория...

Русский язык и так состоит практически из исключений и неправильных глаголов. Грамотно говорить, а тем более писать на нём может только, во-первых, родившийся в русской семье, а во-вторых, учившийся в советской школе, где грамотность долго и нудно вколачивалась в "спинной мозг", до состояния, когда рука пишет вне зависимости от головы, и, что характерно, грамотно пишет.

А тут совершенно нереальный "русский", с его "ерами", "ятями", "ижицами". Над каждым словом по минуте думать приходилось. Но "сваял" всё-таки два письма: Сергей Васильевич, в случае чего поймёт, а Настя простит.

На следующее утро отправились в Академию. Доктор уже не раз говорил, что мы находимся под патронажем член-корреспондента Кирхгофа, и обратиться по прибытии должны именно к нему.

Я всё время, с момента получения данной информации находился в полушоковом состоянии: Кирхгоф был физиком и чего-то там открыл, был Кирхгоф, который вместе с Бунзеном "родил" спектральный анализ. Не исключено, кстати, что это один и тот же человек — не помню. Но они (или он) вроде ни разу не русские немцы. Что ещё за Кирхгоф?

Выяснилось достаточно быстро. Но не просто. Когда мы с доктором перешагнули порог Академии Наук, непременно нарисовался некий служка на предмет "чего изволите?".

— Нас ожидает господин Кирхгоф, — со сдержанной гордостью "прорёк" Филипп Степанович.

— Не извольте беспокоиться, — немедленно отреагировал "местная шестёрка" и испарился.

Прошёл час. И, если бы я не отловил ту же физиономию, с которой мы беседовали до этого, то возможно, что мы с Бородкиным просидели бы в вестибюле Академии до темноты.

— Сударь! — окликнул я сквозящего мимо чиновника, — Вы доложили о нашем прибытии господину Кирхгофу?

— Константин Сигизмундович сейчас занят, — на меня посмотрели просто как на "тварь дрожащую", — вас известят, когда господин член-корреспондент освободится.

Ах, ты ж сука! Они что, эти чинуши, всегда и везде одинаковые!?

— Милостивый государь, — я постарался быть предельно корректным и не настучать в табло этой канцелярской крысе в данный конкретный момент, — вот письмо. Письмо, подписанное президентом Академии, где нас с коллегой немедленно, вы слышите: НЕМЕДЛЕННО! вызывают в Петербург, и где предписывается НЕМЕДЛЕННО сообщить о своём прибытии господину Кирхгофу. Я уже час назад поставил вас в известность о нашем прибытии. И что? Вы уже доложили господину члену-корреспонденту?

Увидев подпись на бумаге, это чмо моментально "потекло". Чтобы кровь с такой скоростью отхлынула от физиономии... Это что-то! У гипсовых скульптур жизни в лицах больше.

— Прошу прощения, ваше...

— Без чинов. Проводите нас, куда следует и доложите.

— Не извольте беспокоиться, прошу за мной.

Ведь просто "на цирлах" поскакал указывать дорогу. А он как минимум коллежский регистратор, а стало быть, дворянин. Тьфу ты, ёлки! Неужели уже тогда народ мельчать начал?

Лаборатория Кирхгофа была на втором этаже и чинуша, просочившись за дверь, вынырнул оттуда меньше чем через минуту. И не один. Вместе с ним вышел мужчина лет сорока.

— Здравствуйте, господа! Очень рад вас видеть! Кирхгоф Константин Сигизмундович.

Мы с Бородкиным тоже представились.

— Вы так молоды, — на лице будущего академика выражалось нешуточное удивление, когда он пожимал мне руку.

— Это временно, — отшутился я.

— Пожалуй, вы правы, — улыбнулся в ответ учёный. — Примите оба мои поздравления с вашим замечательным открытием. Европа пока не очень-то обращает внимание на работы русских химиков, но теперь, я надеюсь, ситуация несколько изменится. Уже получено поздравление из Лейпцига, а с течением времени, уверен, отреагируют и другие учёные.

Мы с доктором, не сговариваясь, ответили поклонами.

— Ваш доклад, — продолжал Кирхгоф, — я назначу на завтра, в два часа пополудни, если не возражаете. А пока — не изволите ли пройти в лабораторию?

Мы с удовольствием согласились.

Помещение было достаточно просторным и светлым. Посуда и оборудование произвели на меня впечатление удручающее, я просто поразился как, работая с таким вот примитивом можно было делать фундаментальные открытия. А вот у доктора просто глаза разгорелись при виде такого "богатства". Всё относительно... Ну ладно, придётся учиться работать с тем, что имеется: "за неимением гербовой пишут на простой".

— Над чем в данный момент работаете? — не преминул поинтересоваться Бородкин у хозяина лаборатории.

— Исследую крахмал, — приветливо ответил учёный и поспешил поделиться с благодарным слушателем результатами последних экспериментов. — Понимаете, я обнаружил, что если прокипятить его раствор....

Понятно. Гидролиз, катализ и так далее... Совершенно не представляю, как можно исследовать биополимеры, когда ещё нет ни формул, ни малейших понятий о строении вещества, ни метрической системы... Атомные массы тоже ещё не определены. Просто в голове не укладывается: КАК??? Но ведь работали. И получали результаты. Те результаты, благодаря которым существуют наука и техника двадцатого века. Совершенно банальные вещества и устройства, которые окружают нас на пороге третьего тысячелетия, созданы благодаря многолетнему кропотливому труду тысяч и тысяч учёных использовавших совершенно примитивные приборы и устройства. Мысленно снимаю шляпу перед этими титанами науки.

— Вадим Фёдорович, — слегка обиженным голосом оторвал меня от мыслей член-корреспондент, — вам неинтересно?

— Прошу прощения, я просто в некотором ступоре от вида вашей лаборатории. Мне приходилось работать либо в аптеке, либо в домашней лаборатории любезного Филиппа Степановича — а тут такая роскошь!

Моё объяснение вполне удовлетворило учёного, он даже слегка разрумянился от гордости.

— Да уж, лаборатория очень неплоха и, вероятно, первое время она будет предоставлена в ваше распоряжение. Если вы, конечно, примете наше предложение здесь работать. Кстати, вы, простите, где обучались?

— Увы — нигде, кроме как в той самой аптеке. Я самоучка.

— Весьма странно, — слегка посмурнело лицо химика, — нет образования?

— Увы.

— Тем не менее, — поспешил прийти мне на помощь доктор, — смею вас уверить, что господин Демидов очень грамотный химик и изобретатель.

— Ещё и изобретатель? — удивлённо вскинул брови Кирхгоф. — А позвольте полюбопытствовать...

— Прошу меня простить, уважаемый Константин Сигизмундович, — поспешил ответить я, — но при всём уважении к вам, не могу пока рассказать о своих изобретениях — они касаются военного ведомства. Надеюсь на ваше понимание.

— Ах, вот как? Вы положительно удивительный человек, Вадим Фёдорович. Но понимаю. Ладно. А над чем планируете работать?

— Если помните, то кроме йода, мы прислали вам образец нового металла...

— Конечно помню. Удивительное вещество, но не было описания его получения.

— Вот именно. Образец достался мне готовым вместе с информацией о том, что в Китае его выделяют из глины. Именно этим мне и хотелось бы заняться.

— Разумно. Не ознакомите ли со своими планами?

— С удовольствием. Итак: исследовав сам металл, я, как наверняка и ваши коллеги, работавшие с присланным образцом....

Дальше я поведал, как планирую выделять алюминий из каолина. Было, разумеется, громоздко и дорого. Но надёжно. Потом, правда, тот ещё геморрой с очисткой, но бокситно-криолитовое сырьё обрабатывать по тем временам — анреал полный. Не говоря уже о том, что я не знаю, ни как выглядит это самое промышленное сырьё двадцатого века, ни как оно здесь называется. Придётся через натрий или калий пытаться.

— Вполне обоснованно, — выслушав меня, промолвил Кирхгоф. — Проблемы технического характера, конечно, будут, но перспективно. Скажите, а у вас нет больше образца данного металла? Присланный вами настолько невелик...

— Есть, извольте, — я раскрыл саквояж и протянул вилку, специально захваченную для такого случая. Надо было видеть как разгорелись глаза учёного!

— Вадим Фёдорович! Я, от имени Академии Наук прошу разрешения приобрести у вас данное изделие. Уступите? Вам с господином Бородкиным и так будут выплачены премиальные за открытие йода, но лишние деньги ведь не помешают?

Хороший подход. Наконец-то! Сколько же содрать с Российской науки? И продешевить не хочется, и рвачеством заниматься неудобно... У меня, кстати, ещё фляга и котелок имеются, но на них отдельные планы.

— Уважаемый Константин Сигизмундович, я в принципе, готов подарить Академии эту вилку, но всё-таки жизнь в столице требует некоторых средств, которых у нас с господином Бородкиным негусто...

— Не беспокойтесь, — перебил меня учёный, — кое-какие средства найдутся. Но я оценил ваш великодушный жест.

Не могу решить сейчас точно, но, думаю, что рублей двести совет вам выплатит. Ваши премиальные — тысяча на двоих. Кроме того вам будут предложены должности адъюнктов, а это сто рублей в месяц. Не так уж и мало, согласитесь.

Ну, вообще-то ничего, жить можно. И даже приодеться к зиме.

— Благодарю, ваши условия меня вполне устраивают.

— Замечательно! Теперь вы, Филипп Степанович, — Кирхгоф повернулся к доктору, — я догадываюсь, над чем вы хотите работать, но хотелось бы услышать это из ваших уст...

Бородкин уже, по-моему, стал слегка обижаться, что всё внимание членкора было обращено на меня, но мгновенно оттаял, услышав вопрос.

— Если есть такая возможность, то хотелось бы заняться исследованиями бацилл — эта тема меня очень заинтересовала и обещает неплохие перспективы в медицине.

— Ну что же — именно так и думал. Признаться, ваши работы меня несколько изумили сперва, но потом, поразмыслив, я понял, что в этом скрывается нечто многообещающее. Даже планирую с вами сотрудничать, если не возражаете.

— Ну что вы, почту за честь, — зарделся доктор.

В общем, всё разрулилось к вящему удовольствию всех сторон.

Наши с Бородкиным доклады на следующий день прошли на "Ура!". Ну для нас во всяком случае. Честно говоря, чувствовалось, что некоторые профессоры весьма недовольны появлению таких выскочек из провинции, как мы с Бородкиным. Но против фактов не попрёшь: вот он йод, вот пропись его получения, что подтверждено экспериментально, вот описание его свойств. И никуда от этих фактов не деться.

С микробиологией было чуть посложнее, но отчёты предоставлены и не опровергнуты. Тема есть и сулит ещё много при её разработке. Так что в открытую возражать никто не стал.

А на следующий день началась рутина: выпросить батареи, дающие достаточный ток, посуду и всё остальное... Неделю убил на создание материальной базы для дальнейшей работы. И то только благодаря содействию Кирхгофа.

Вот кстати немец натуральный, но русский больше, чем основная масса исконно русских по происхождению щелкопёров, сидящих на своих креслах и чуть ли не целенаправленно создающих препоны.

Но дело двинулось. Чтобы получить королёк алюминия, у меня ушло две недели: это вам не уравнения реакций, правильные и "зачётные", на бумажке писать. Умучался вусмерть.

Потом очистка, переплавка... И наконец-то около грамма "вменяемого" алюминия получилось. Всё: можно "ставить псису" и подавать полноценную заявку на "открытие".

'Высокие' визиты

А ещё через пару дней заглянул Бороздин. Он и раньше появлялся, но особо не распространялся на предмет продвижения идеи полевых кухонь и новых пуль, а вот на этот раз выдал сразу:

— Вадим Фёдорович, завтра нас с вами ожидает военный министр!

Нормально, да? Вот так "с разбегу об телегу" — сразу к министру. Меня его превосходительство раньше мог предупредить?

— Простите, Михаил Михайлович, а почему так срочно? Я совершенно не готов...

— Перестаньте! — генерал улыбался во все тридцать два зуба, — Какие ваши планы это нарушает?

— У меня, извините, работа в лаборатории, — я замялся, — и там же некоторые вещества, которые стоит продемонстрировать его высокопревосходительству...

— Хорошо, я заеду за вами часом раньше, и мы успеем заглянуть в ваше "святилище науки" за образцами.

Молодец! Настоящий вояка: Раз-два, — Вперёд!

— Извините, но всё не так просто. Эти вещества нужно подготовить и отмерить, чтобы демонстрировать самому министру. А это не час и не два, понимаете?

В результате, поехали мы на следующий день "налегке". В случае чего — расскажу. Заинтересуется — попросит подробностей и назначит ещё одну встречу...

Интерьер Военного Министерства "не поражал". То есть никакой особой роскоши. Нет: всё было очень солидно и добротно — мраморные лестницы, паркет, барельефы... Но это не давило на психику и не заставляло чувствовать себя той самой "тварью дрожащей" пришедшей просить милостыню.

После доклада Бороздина адъютанту о нашем прибытии, тот немедленно отреагировал: "Вас ожидают!", и, на минуту заскочив в кабинет министра для доклада, распахнул перед нами двери.

Барклай совершенно не напоминал себя в монументе возле Казанского в Ленинграде-Петербурге: человек и человек. Наград на нём, конечно, было навешано немало, но это не "мишура" — каждый свой орден, каждую медаль, этот человек получил за сражения. Сражения, в которых, как минимум, не проиграл.

Я немножко робел, зная с каким великим человеком мне предстоит общаться. Честно говоря, я, как и сам Александр Сергеевич, который Пушкин, ставил Михаила Богдановича Барклая де Толли, выше самого Кутузова, перед которым преклоняюсь. Князю Смоленскому было легче — он был русским. То есть, в отличие от Барклая, носил русскую фамилию.

Военный министр встал и пожал нам руки. Вполне себе среднего роста оказался. Ну, совершенно не "эпичен". Не то, что на памятниках.

Ведь в Риге, как мне бабуля рассказывала, испокон веков стоял постамент именно ему, возле Кафедрального собора на Эспланаде. (Тогда это был планетарий в Парке Райниса). А ведь сам памятник был, пылился и окислялся где-то, но почему-то в советское время на Невском Барклай стоял, а в Риге — фигу.

Кстати, во времена моего "исчезновения" из двадцатого века, уже шли споры по поводу восстановления фельдмаршала на положенное ему место. (Я по привычке следил за событиями в Латвии). Но пока лишь споры. Так же как и насчёт Петра Великого...

Его памятник стоял ранее на месте нынешнего "Памятника Свободы", построенного в годы между мировыми войнами, но сама "бронза" сохранилась. И некто Гинзбург, достаточно богатый, как я понимаю, человек, её выкупил, отреставрировал и добился права выставить хоть на время в одном из парков Риги. Потом пришлось убрать, поскольку "на время".

Но я видел фотографию. Это был не "Медный Всадник" — никакого порыва вперёд, ничего подобного — Победитель, спокойно въезжающий в покорённый город.

Да, от такого действительно можно озвереть. И запретить навеки. Что и было сделано. Но я отвлёкся...

— Наслышан о вас, господин Демидов, — голос был практически без акцента. — И спешу принести горячую благодарность от лица всей русской армии. Ваши изобретения трудно переоценить. А вы к тому же ещё и блестящий учёный, наслышан, наслышан...

Я достаточно смущённо поблагодарил.

— А стишками не балуетесь? — улыбнулся Барклай. — Неужто появился в России второй Ломоносов.

— Если честно, ваше высокопревосходительство, то бывает, — но получается не очень.

— Оставьте титулование, Вадим Фёдорович — вы не на докладе. Меня зовут Михаил Богданович. Договорились?

— Почту за честь, Михаил Богданович.

— Вот и хорошо. Над чем сейчас работаете в Академии?

— Совсем недавно закончил очистку нового металла от примесей.

— Какого металла? Ещё один новый элемент? — лицо генерала выражало искреннее удивление.

— Совершенно верно. Удивительный и ни на что не похожий металл. Уверен, что за ним будущее. Но пока он слишком дорог. Значительно дороже золота, хотя его соединения у нас под ногами — например, обыкновенная глина.

— Ничего не понимаю: если он есть в глине, то почему дорог?

Да уж. Беседа о химии с военным... С темы надо "спрыгивать".

— Судите сами: чтобы получить меньше золотника этого вещества у меня ушёл месяц непрерывной работы в лаборатории.

— Вот это да! Очень бы хотелось взглянуть на это чудо.

— У меня есть слиток, вывезенный из Китая, но он в Академии. К сожалению, Михаил Михайлович пришёл с вашим приглашением слишком неожиданно — я не успевал заехать за образцами. Имея время, мог бы продемонстрировать вам вещества представляющие для армии значительно больший интерес, чем алюминий.

— Что, ещё что-то изобрели? — в глазах военного министра совершенно явно зажёгся неподдельный интерес. Он даже не обратил внимания на слово "алюминий".

— Осмелюсь предположить, что весьма полезное для войск. Например, порох, который практически не даёт дыма при выстреле...

— Чтооо! — ничего себе сколько эмоций! — Порох без дыма? После всего о вас слышанного не смею не верить. Но разум отказывается.

— В самом деле, Михаил Богданович, — вступил в разговор Бороздин, — господин Демидов мне это показывал — мгновенная вспышка и почти никакого дыма.

— Я должен это видеть! Завтра же! — Барклай был совершенно не похож на того хладнокровного "немца", которым его принято изображать в советском кино.

— Простите, Михаил Богданович, но завтра — рано. Я создал ещё одно вещество, многократно превосходящее порох по взрывчатой силе, но мне надо подготовить его для демонстрации. Можно дня через три?

Так. Ещё один смотрит на меня как на Мефистофеля. Может я действительно зарвался, выливая такой поток новшеств?

— Вадим Фёдорович, это уж слишком. Вы не шутите?

— С вами? Шутить таким образом? Разумеется, нет. Я — химик, подумавший о возможности создания нового класса взрывающихся веществ. Понимаете — идея у обоих одинаковая: внести в корпускулу новых порохов ту часть селитры, которая позволяет гореть внутри ствола ружья или пушки пороху обычному. Я провёл много экспериментов. Большинство привели к неудаче, но в двух случаях получилось. Никакой мистики.

— Да. Понимаю, — Барклай задумался. — А не могли бы вы продолжить свои изыскания именно в этой области дальше? Ведь новый металл уже получен. Чем вам не тема для дальнейшей работы?

— Мы с Вадимом Фёдоровичем, — снова вмешался генерал-лейтенант, — говорили на этот счёт по дороге в Петербург. Он меня убедил. Так же как в случае с новыми пулями и кухнями — опасно. Такие работы нужно проводить в обстановке строгой секретности иначе наши будущие враги могут взять их на вооружение и в результате нам будет больше вреда, чем пользы.

— Так что вы предлагаете? — министр был слегка оглоушен обрушившейся на него информацией.

— Разрешите, Михаил Богданович? — я уже слегка осмелел и решил озвучить свою идею. — В Академии мне приходится делать регулярные отчёты о ходе своих работ и, хотя у меня нет никаких поводов подозревать коллег в двурушничестве, но опаска имеется. Это ведь стратегическая информация, за которую многие государства согласятся заплатить немалые деньги. Где гарантия, что кто-то из тех, через кого проходят протоколы моих исследований не польстится? Пусть вероятность и не очень большая, но она есть, не так ли?

— Есть, конечно, — Барклай посмурнел.

— Поэтому-то я проводил все работы по порохам между делом. Сам. Без помощников. Но для армии такие масштабы ничего не значат. Для производства нужны прописи синтеза, а я их не делал. И не собираюсь в ближайшее время. Раз уж так случилось, что вы знаете об этом, Михаил Богданович, то, если имеется такая возможность, я хотел бы работать в войсках, а не в Академии.

Образно говоря: челюсти обоих генералов шмякнули по паркету. Ещё бы — закрытый оборонный НИИ, иначе говоря: "шарашка", в начале века девятнадцатого...

— Я правильно понял, что вы просите о переводе вас из Академии Наук в армию? — наконец смог выдавить из себя министр.

— Совершенно верно. Так будет значительно надёжней и спокойнее. К тому же у меня есть задумки не только по изготовлению взрывчатых и некоторых других веществ, но и по их боевому применению.

— Хотите работать с минёрами, я не ошибаюсь?

— Именно так, Михаил Богданович.

Барклай задумался. Было видно, что ему непросто принять решение по столь неожиданному предложению.

— Сделаем следующее: через неделю проведём испытания изобретённых вами веществ. Хоть я практически не сомневаюсь в их результате, но принять официальное решение смогу только после этого. Был рад знакомству с вами Вадим Фёдорович, надеюсь, что оно продолжится, а сейчас прошу меня извинить — день министра расписан по минутам. Вас известят по поводу времени и места. Честь имею, господа!

Аудиенция закончилась и, будем надеяться, была не бесполезной.

Всю неделю я пахал в лаборатории как Папа Карло. Если с порохом проблемы, возникавшие при его изготовлении, были уже решены раньше, то нитроглицерин создавал их одна за другой. Вот хотя бы: где взять осенью лёд? Пришлось обойтись влажным нашатырём — ничего, тоже температуру снижает. Потом разделение фракций... И это при самых "весёлых" перспективах в случае малейшей ошибки. Справился, в общем. Имелось граммов пятьдесят пороха и две динамитных шашки. Для первого раза достаточно.

Заехали за мной непосредственно в Академию, и некий неразговорчивый штабс-капитан протянул пакет с приглашением следовать за ним.

До места добирались около часа, там уже ожидал Барклай с группой офицеров и генералов — человек пять.

После обмена приветствиями и представлением вашего покорного слуги присутствующим, перешли собственно к демонстрации. Сначала порох: я поставил на демонстрационный столик, прихваченный с собой, сначала тигель с обычным чёрным порохом и поджёг — ну и всё как ожидалось: клубы дыма. После этого образец своей "бездымки".

Вспыхнувшая от фитиля и мгновенно сгоревшая кучка порошка особого впечатления на военных не произвела: любопытно, конечно, но не более.

Перешли собственно к стрельбе: Сначала солдат бабахнул из обычного ружья — тоже всё ожидаемо, не первый и не сотый раз офицеры и генералы такое видели.

Пришла моя очередь. Укреплённое на специальном лафете ружьё я зарядил предварительно рассчитанной порцией и попросил всех отойти. Я не особенно беспокоился, но чёрт его знает — вдруг ошибся и ствол разорвёт. Ну, с Богом!

Потянул за шнур, пшикнуло дымом от замка и треснул выстрел. Именно "треснул". В сравнении с "бабахом" привычного боезапаса, звук был совершенно иной. "Острый", что ли. Лёгкий белый дымок тут же рассеялся и в толпе наблюдавших явно раздались удивлённые вскрики. В общем, сработало.

Было видно невооружённым глазом, что извилины присутствующих военных заскрипели, пытаясь поскорее осмыслить все выгоды, которые может принести армии такое новшество.

— Ну, Вадим Фёдорович, — подошёл ко мне Барклай протягивая руку, которую я не преминул пожать, — сверх ожиданий! А я ведь знал, был уверен... Но всё-таки пока своими глазами не увидишь... Браво!

Ко мне стали подходить и поздравлять остальные генералы и офицеры. Теперь на их лицах читалось неподдельное уважение. А ведь ещё несколько минут назад я в их глазах был обычным "шпаком".

— Благодарю за поздравления, господа, — слегка срывающимся от волнения голосом поблагодарил я, — но это не всё, что я хотел сегодня продемонстрировать.

— Да, я помню, — кивнул министр. — Вы что-то говорили о новом взрывчатом веществе для мин.

— Именно. Посмотрите, — я вытащил из мешка динамитную шашку размером... Ну, как объяснить? О! С крупный банан. — Какой разрушительной силой может по вашему обладать такой заряд?

— Смотря для какой цели, — пожал плечами майор в форме пионерных войск (чёрный воротник с красной выпушкой), — как заряд для мины — совершенно недостаточен.

— Вот сейчас и сравним, — я вытащил и вторую шашку. — Здесь обычный пороховой заряд. Как видите, по объёму заряды равны. Я попрошу у вас с полчаса терпения, необходимые для подготовки демонстрации.

Полчаса мне были благосклонно предоставлены.

Сначала установил пороховой и завалил его горкой щебня, метрах в тридцати — динамит. Условия аналогичные. Нервно всё-таки: как скажется в очередной раз "генеральский эффект" или, говоря по научному "Закон Мэрфи"... Нет, не всё прахом, конечно — бездымка уже своё дело сделала, но хотелось бы "добить окончательно"...

Сначала пожег шнур от порохового заряда, а потом бегом к "новому". Обошлось без дурацких сюрпризов и шнур весело задымился.

Всё! У меня секунд тридцать. Бегом и вприпрыжку!

Ещё не добежав метров десяти до стоявших в ожидании "представления" армейцев, услышал за спиной глухой "Бубух" — сработала пороховая мина. Значит, если я всё правильно рассчитал, успею.

Едва я присоединился к группе наблюдающих, сработало. Даже отдышаться не успел.

ШАРАХ! Опять было "звонко". А с расстоянием ошибся — долетели кое-какие камешки и до нас. Надо было подальше свою мину относить или окопчик для генералов — полковников вырыть.

Но зато эффект...

В ушах звенело ещё долго. Думаю, что не только у меня. Но, несмотря на это, представители армии российской не преминули подойти ко мне и начать расспросы. Причём в первый момент обалдение настолько овладело военными, что заговорили они, чуть ли не все одновременно, вопреки всякой субординации. Я молчал. Наконец до присутствующих дошло, что они слегка "погорячились". Гомон смолк.

— Господин Демидов, — начал уже тот, кто имел на это неоспоримое право, — а этим веществом можно снаряжать пушечные гранаты?

— Увы, ваше высокопревосходительство, — в последний момент я спохватился и не назвал Барклая по имени-отчеству, как он просил в приватной беседе — при подчинённых ему генералах и прочих, это было бы сверхнаглостью, — это вещество слишком чувствительно, чтобы помещать его в артиллерийские боеприпасы — будет рваться в стволе пушки. Его можно использовать только в минах.

— Ну, в минах можно использовать и порох, просто положить побольше, — вставил тот самый майор-пионер.

— Разница есть. Во-первых, представленный вам заряд имеет значительное превосходство перед пороховым по компактности. Так? Значит, чтобы, например, взорвать опору моста, по которому собираются переправляться вражеские войска, требуется значительно меньший вес. Вес, который легко унесёт один минёр. Сравните с бочонком пороха — его-то придётся тащить нескольким солдатам.

Далее: у данного вещества... Как бы это сформулировать...? "Дробящие" свойства многократно превосходят обычный порох. Заряд разнесёт в щебень крепостную стену там, где порох эти камни только пошевелит. Понимаете?

— Конечно, — задумался Барклай, — но осада крепостей, дело настолько редкое, тем более подведение мин под стены...

— Да не это главное...

— Я понял, — оборвал меня Михаил Богданович, — поговорим позже.

Кстати правильно сделал, что не дал мне "распеться соловьём" — мудрый мужик всё-таки.

Дальше были изъявления уважения в мой адрес со стороны господ генералов и штаб-офицеров. На том их Барклай и спровадил. И пригласил меня вернуться в Питер в своей карете.

— Вадим Фёдорович, — начал генерал, как только карета тронулась, — то, что вы продемонстрировали, действительно представляет для армии огромный интерес. Но почему вы не хотите продолжать свою работу в Академии?

— Видите ли, ваше...

— Михаил Богданович, — прервал меня министр, — мы ведь теперь не в компании моих подчинённых. Итак?

— Понимаете, Михаил Богданович, я бы не беспокоился, в случае, если речь шла только о моих чисто научных изысканиях. Но работы имеют, согласитесь, стратегическое значение. Человек слаб. А человек умный, зачастую недоволен своим жалованием. Да и неумный тоже. Разве не так?

— Увы. Так. И что же?

— То, что хоть у меня нет ни малейших подозрений на предмет моих коллег по научной работе, но я не стал бы ручаться, что никому из них никогда не придёт в голову мысль передать основные идеи моих разработок представителям страны, которая может оказаться в будущем нашим врагом.

Барклай услышал меня и задумался. Надо добивать. Чёрт! Как верно и хлёстко высказался в своё время Юлиан Семёнов устами "папаши Мюллера": "Знают двое — знает свинья".

— Михаил Богданович, поймите: я должен отчитываться о своей работе чуть ли не ежедневно. Значит получение столь нужных для войск веществ, можно проводить только в "дополнительное время". А где я его возьму? К тому же...

— Подождите, — прервал меня Барклай, — Если Военное Министерство пришлёт приказ не контролировать ваши работы...

— Вы подпишете мне смертный приговор. В лучшем случае. Я бы, на месте заинтересовавшихся разработками посольств ныне дружественных государств, меня бы просто выкрал. Ну, то есть: по башке чем-нибудь тяжёлым в тёмном переулке, связать и доставить в соответствующее посольство.

— Вы не сгущаете краски? — было видно, что мои аргументы заставили заволноваться даже невозмутимого "немца".

— Отнюдь. А если и сгущаю. Вы готовы рискнуть? — я упёрся взглядом в глаза полководца. — Я ведь не более чем человек. Я боюсь, например, боли. Пытки не выдержу. А ведь тот, кто меня похитит, не остановится перед такой "мелочью", если от этого будет зависеть судьба его страны. Разве не так?

Вот ёлки-палки! Что, разыграть собственное похищение со счастливым избавлением? Только тогда поверит Барклай, наш, де Толли?

Честно говоря, у меня уже сложился план подобного мероприятия: отправить Тихона нанять "варнаков" для нападения на меня, покромсать их в "стружку", и представиться жертвой заговора.

Вроде необходимость отпала. Въехал военный министр в ситуёвину.

— Пожалуй, вы правы — работы безопаснее проводить непосредственно в армии. Я подумаю, как это лучше устроить.

Уже хорошо. Делаем новый "вброс".

Я рассказал о наших с Бородкиным трудах в области микробиологии и вытекающих оттуда санитарии, гигиене и асептике. Генерал, немного посомневавшись по поводу первопричин болезней, всё-таки проявил себя разумным человеком и оценил перспективы уменьшения некровавых потерь в воюющей армии. Договорились, что Филиппа Степановича оформят и в медицинский департамент Военного Министерства без отрыва от работы в Академии Наук.

Барклай довёз меня до дома в своей карете, после чего мы простились, договорившись, что я буду ждать от него вестей.

А через два дня вечером в дверь нашей квартиры постучали. Тихон открыл и проводил в гостиную, где мы с доктором кайфовали после трудов праведных с бутылкой хереса, ротмистра конной гвардии.

— Господа Демидов и Бородкин если не ошибаюсь? — чопорно поинтересовался офицер.

— Именно так, — отозвался я, вставая с кресла. — С кем имеем честь?

— Ротмистр Лейб-гвардии Конного полка Нехлюдов. Имею к вам поручение.

— Слушаем вас, господин ротмистр.

В ответ наш посетитель молча протянул конверт.

— Благодарю.

— Ответа приказано не ждать. Честь имею, господа! — кирасир кивнул, щёлкнул шпорами, развернулся и удалился.

Я пока находился в некоторой прострации: ещё бы, чай не каждый день офицеры Лейб-гвардии мне письма притаскивают.

А вот доктор держался молодцом, аж завидно...

— Вадим Фёдорович, вскройте же конверт. Что там?

Я очнулся и, пренебрегая всякими условностями типа специального ножа для конвертов, чисто по-быдлячески надкусил бумагу в углу и оторвал краешек. Вытащил письмо.

Мы с Бородкиным чуть лбами не стукнулись, пытаясь прочитать его поскорее.

Уважаемые господа Демидов и Бородкин.

Буду рад встретиться с вами в Зимнем Дворце сего года тринадцатого ноября в три часа пополудни.

Благосклонный к вам.

Александр.

Упс! Не пришлось бы любезного Филиппа Степановича отпаивать чем-то покрепче хереса...

— Вадим Фёдорович, — обалдело прошептал эскулап, — нас что, приглашает к себе Император???

— Ну да. А чему вы удивляетесь? Мы с вами как-никак "светила европейской науки" — почему бы государю с нами не познакомиться?

— Нет, но всё-таки...

— Филипп Степанович, успокойтесь — да, визит к самому царю, это, конечно событие, но это случилось. Так что готовьтесь к нему и перестаньте нервничать.

— Легко вам говорить, — краски на лице Бородкина сменяли одна другую просто как в мультике: багровая — розовая — белая — салатовая... И по новому кругу...

— Прекратите психовать! — в конце концов не выдержал я, — выпейте ещё хереса и идите спать, Филипп Степанович. Ночь вас успокоит.

— Думаете?

— Уверен.

— Кстати: а почему вы так спокойны? Для вас визит к монарху — обыденность?

Вот же ж зараза! Вот инфекция! — у самого поджилки трясутся от предстоящего визита, а он ещё чего-то анализировать пытается...

Будем выкручиваться.

— Вы слышали то, что я вам сказал? Мы с вами, Филипп Степанович, совершили научные открытия, которых нет и не было за всю историю российской науки. С точки зрения Европы во всяком случае.

Император не чужд всему этому. И он ценит престиж России во всём. Разве не так? Что же вас удивляет?

— Не знаю. Вы, конечно, логичны, но предстать перед государем... Наверное, позже я привыкну к этой мысли, но пока прошу извинить мою нервозность. Пожалуй действительно стоит выпить ещё.

— Несомненно. Причём этой бутылки нам не хватит. Тихон!

— Слушаю ваше благородие, — немедленно "встал передо мной как лист перед травой" мой "опекун".

— Вот тебе деньги, — протянул я слуге три рубля, — сбегай к Чусовому в трактир и попроси для меня вина, он знает какое. Бутылки четыре. Со сдачи возьмёшь гривенник себе.

— Премного благодарен...

— Подожди. Учти — сначала принесёшь вино нам, а потом пойдёшь пропивать свой гривенник, понял?

— Не извольте беспокоиться, Вадим Фёдорович — всё исполню в точности, — поклонился и немедленно смылся выполнять приказание.

— А не много ли нам четырёх бутылок будет, — с сомнением в голосе спросил доктор.

— Да кто же нас заставляет всё сегодня выпивать? А запас никогда не помешает. За каждой бутылкой что ли Тихона гонять. Так что пока разлейте по бокалам то, что осталось и будем потихоньку привыкать к мысли о встрече с императором.

Вино как раз заканчивалось, когда вернулся Тихон.

— Так что, ваше благородие, — слегка смущённо начал он, — я шесть бутылок принёс. И там сёмга свежая была — тоже прихватил. Извиняйте на этом.

Ну не золото у меня слуга? — Чисто Швейк. Умница.

Блюдо с нежно-розовыми ломтями рыбы было немедленно поставлено на стол. Рот тотчас же наполнился слюной и, судя по всему, ощущения доктора не сильно отличались от моих. Я понимаю, что херес под рыбу это моветон, но если очень хочется?

— Так что, я могу быть свободен? — робко спросил Тихон.

— В кабак торопишься? Ступай, — улыбнулся я.

— Ни боже мой. Я с собой водочки взял. На кухне буду. Если что — покличьте.

За пару часов мы с Филиппом Степановичем под неторопливую беседу "уговорили" ещё две бутылки и очистили блюдо от лососины. Пора было ложиться, но сначала я решил проверить как там дела у моего "Планше" на кухне. Проверил...

Перефразируя великого комбинатора: "А ваш дворник довольно-таки большой пошляк — разве можно так нажираться на гривенник?". Кстати тоже о "Тихоне" сказано.

Мой слуга сладко спал сидя за столом на котором стояла порожняя бутыль внушающих уважение размеров. И пустая тарелка — чем закусывал, непонятно. Что характерно спал тихо — никакого тебе храпа. Сплошное умиление.

Будить его я не стал, раздевать и укладывать баиньки — тоже. Утром ему пистон вставлю, а пока — пусть продрыхнется.

Втык после пробуждения я сделал Тихону спокойно и "без души" — на самом деле никакой злости по отношению к нему не испытывал, к тому же сам дал добро на попойку, а границ не установил — вот мужик и оторвался до полного "изумления". Даже слегка жалел распекаемого — вполне заметны были мучения перебравшего организма. Пришлось даже собственноручно набулькать полстакана вина для поправки здоровья жертвы "жажды вчерашней".

Последующие дни прошли в хлопотах по приготовлению к аудиенции. Даже в лаборатории приходилось себя заставлять думать о деле. Посуда, конечно из рук не валилась, но способен я оказался только на механическую работу — о научном творчестве пришлось забыть.

К тому же в голову пришла одна идея, которую срочно требовалось воплотить в жизнь. Но об этом ниже...

Наконец мандраж и томительное ожидание завершилось и день аудиенции наступил. Бессчетное количество раз хотелось плюнуть на всё и просто банально удрать куда-нибудь подальше. Но, увы. Жребий, как говориться, брошен. Нужно пройти и через это. В конце концов, отопрусь своим "заграничным" воспитанием. В общем — "Поехали!".

Никаких проблем с "проникновением" во дворец не возникло: вызванный дежурный офицер глянул на наше письмо, сверился с каким-то списком и кивнул:

— Вас ожидают.

Нас поручили какому-то придворному (чёрт его в самом деле разберёт: может камергер какой, а может просто лакей — не разбираюсь я в придворной амуниции ни разу) и тот молчаливо пригласил нас следовать за ним. Шагал этот человек неторопливо и степенно, что для меня всегда было пыткой — не умею ходить медленно. Но пришлось.

Высокие окна дворца полыхнули солнечными бликами уходящего дня и подернулись свинцовой матовостью вечера. Вот тебе и здрасте, а только три часа дня. Но ноябрь есть ноябрь...

По залам запорхали лакеи, или как их там, расставляя подсвечники, меняя оплавившиеся огарки на новые, ровненькие, радующие глаз свечи. Удивительно, никто не замечает сумеречную суету, во всяком случае обращаю внимание только я.

А свечи-то восковые. Просто представить страшно в какую копеечку влетает освещение таких апартаментов в сутки зимой.

Наконец местный "Сусанин" довёл нас с доктором до дверей возле которых замерло в карауле двое гвардейцев. Казалось, что они даже не дышат — чисто экспонаты музея мадам Тюссо.

Провожатый просочился за дверь и, через полминуты, распахнул дубовые створки:

— Его Императорское Величество приглашает господ Бородкина и Демидова!

Помещение оказалось кабинетом. Самодержец Всероссийский встретил нас стоя у стола.

Довольно высок, строен, круглолиц и курнос в отца. Ярко выраженные залысины ото лба, но зато почти непременные по тем временам бакенбарды.

— Здравствуйте, господа, — приветливо начал Александр, — я сначала хотел, чтобы наша встреча произошла в более торжественной обстановке, но военный министр убедил меня не разводить излишней парадности. Прошу садиться.

Мы послушно присели в расположенные напротив стола кресла, и император продолжил:

— Приношу вам обоим благодарность от всей России за тот научный подвиг, который вы совершили в её честь. Я искренне восхищён всем вами сделанным и надеюсь, что на этом вы не остановитесь, что принесёте ещё немало славы своей Родине.

Нам оставалось только снова встать и поклониться. И зачем спрашивается, нужно было перед этим в кресла садиться?

— Ваши труды, несомненно, требуют награды, — продолжал государь. — Прошу подойти вас, господин Демидов.

Я послушно приблизился и Александр собственноручно приколол к моему сюртуку тёмно-красный крестик.

— Поздравляю вас кавалером ордена Святого Владимира, Вадим Фёдорович! — и царь пожал мне руку.

Слов нет — одни слюни. Сразу "Владимира"? Я, честно говоря, на "Анну" рассчитывал. Ведь понятно, что пригласил нас император не для того, чтобы на конюшне высечь, но так сразу...

Да ещё и сам крест прицепил. Ведь в те времена, насколько я помню, награду за собственные деньги у ювелиров заказывать нужно было, а тут — на тебе. Ничего, в долгу не останусь...

Пока я смущённо благодарил, Александр произвёл ту же операцию с полуобморочным Бородкиным. Тот пребывал в полном обалдении и едва держался на ногах.

— "Польза. Честь. Слава." являются девизом ордена. Именно пользу, честь и славу вы принесли России. Ещё раз поздравляю, господа!

Красиво сказал. Ещё его знаменитая бабка говорила: "Александр — любитель красивых телодвижений". Ну, или что-то в этом роде.

— Ваше величество, — собрался с духом я, — разрешите и нам сделать небольшой подарок?

— Подарок? Мне? — в глазах императора зажглось любопытство. — Чрезвычайно интересно! Извольте.

Вернувшись к креслу, я взял принесённый с собой футляр, раскрыл и с поклоном протянул Александру Павловичу.

На чёрном бархате сверкала дюжина алюминиевых пуговиц — моя бывшая фляжка.

— Пуговицы? — искренне удивился Хозяин земли русской.

— Ваше величество, они изготовлены из алюминия, из того самого нового металла, который открыли мы с доктором. Я подумал, что вам будет приятно осознавать, что такого не имеет ни один человек в Европе. Ни один монарх не может и ещё очень долго не сможет позволить себе такое украшение мундира.

— В самом деле? — в глаза царя загорелся неподдельный интерес.

— Можете не сомневаться, ваше величество.

Александр взял одну из пуговиц и стал разглядывать.

— Какой лёгкий... Знаете, господа, меня удивить трудно, но вам это удалось. Примите мою искреннюю благодарность за столь ценный и оригинальный подарок. Я этого не забуду.

Да уж, ценный — не то слово. Вспомнилось алчное лицо ювелира которому я принёс слиток (фляжку , естественно, предварительно пришлось переплавить). Представляю как ему хотелось заныкать хоть немного и только недвусмысленная фраза о том, что пуговицы предназначены для подарка ОЧЕНЬ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННОМУ ЛИЦУ и других изделий из этого металла в природе существовать не должно удержала его вполне естественное желание чуточку "сэкономить".

Свою работу, тем не менее, выполнил качественно, за что и был щедро вознаграждён. Я потом на всякий случай взвесил пуговицы в лаборатории — чуть легче исходного сырья, но всё в пределах ожидаемых потерь.

Император сел за стол для продолжения общения, но футляр не закрыл и периодически косился на "новую игрушку" во время дальнейшего разговора.

— К сожалению, у меня есть ещё только четверть часа, господа — государственные дела, но я уверен, что эта наша встреча не последняя.

А дальше — стандарт. Мне пришлось опять рассказывать свою выдуманную одиссею, которая, впрочем, была выслушана с неподдельным интересом. Будем наедятся, что этот самый интерес не станет слишком глубоким, а то как решит самодержец по полной программе удовлетворить своё любопытство на мой счёт... У кого у кого, а уж у императора возможности найдутся. Можно и в Сибирь загреметь под горячую руку. Или в дурдом. Хотя как раз Александр может и поверит. Вроде мистицизм был его слабостью.

Отведённое время подошло к концу и визит пришлось закончить. Не скажу, чтобы я об этом сильно сожалел — хорошенького понемножку. Поддостало уже сидеть как на иголках и ожидать какого-нибудь неожиданного вопроса. Да и всё время боялся нарушить что-то из протокола общения с монархом.

Обошлось. Пока мы шагали к выходу по коридорам дворца, основной проблемой, которую я обдумывал, было количество бутылок, за которыми нужно будет послать Тихона по возвращении — того, что есть дома явно не хватит для того, чтобы, во-первых, снять стресс после этой аудиенции, а во-вторых, чтобы отметить всё-таки наши с доктором ордена.

— Ну что, Филипп Степанович, — нарушил я молчание, когда мы вышли на Дворцовую Площадь, — с кавалерством вас!

— Ох, и не говорите — до сих пор в себя не приду, — подал наконец голос доктор промокая платком влажный лоб. — Не ждал такой чести. Чтобы "Владимир"...

— Да, вроде бы слегка не по чину нам такой орден, но государь может себе позволить.

Поймали извозчика и, пристроившись в коляске, первое что сделали, так это не сговариваясь отстегнули свои кресты и принялись их разглядывать.

Тяжёлый. Золото всё-таки.

Вполне понятные чувства завладели мной при осмотре своей награды. Вроде бы крест себе и крест. Красивый, дорогой, но дело не в этом...

Тема орденов вообще очень деликатная: ведь каждый, кто хоть что-то делает на благо государства, как минимум в глубине души надеется на официальное признание пользы своих трудов, на то, чтобы окружающие видели, что живёт и работает человек не зря. И ничего лучше орденов и медалей в этом плане не придумано.

С другой стороны давать их действительно нужно с разбором, чтобы не каждый отпротиравший штаны на службе энное количество лет имел бы право повесить награду на парадную одежду.

И вот тут государству или монарху нужно умудриться "пройти по лезвию": поощрять соответствующими знаками отличия тех, кто этого действительно заслуживает, но, не раздавая награды направо и налево.

Не могу припомнить, где, когда и кому удалось держаться именно такой золотой середины. Разве что в области боевых орденов и медалей, хотя и тут зачастую имели место отношение с начальством, которое давало представление на награждение.

В общем — тема скользкая...

А крестик красивый. Ну, дай Бог, не последний: я — человек честолюбивый.

Похищение

Наш парадный банкет состоялся уже через пару часов. Тихон, отправленный с деньгами за выпивкой и провиантом, вернулся на удивление быстро и доложил, что хозяин трактира обещал немедленно всё прислать в лучшем виде: и вино, и закуски, и горячее. Ценит, поганец, постоянных клиентов.

И действительно, расстарался Чусовой на славу: полдюжины шампанского, коньяк, заливная стерлядь, копчёный язык, пара запеченных цыплят, фрукты, ну и кое-чего ещё по мелочи.

Чего недоставало в сложившейся ситуации, так это компании: Бороздин уже уехал из столицы, Кирхгоф... Ну не посылать же ему посыльного практически на ночь глядя — мол у нас награды, приезжайте обмывать...

И не девок же заказывать. Да и ни к чему. Доктор явно не из тех, кто расположен отрываться посредством оргий, а я, хоть уже и который месяц на "голодном пайке" в плане интима, всё равно не хочу — у меня Настя есть. И пусть ничего не было и не предвидится в обозримое время — у неё есть моё слово — этого достаточно. Предать человека, который тебе верит и любит тебя, наверное, хуже, чем предать Родину.

Нет, я не пытаюсь расставить приоритеты "что предавать допустимее". Предавать нельзя вообще. Но если "предают Родину", то это или из-за страха смерти, пытки, шантажа судьбой близких людей... Ради немалых денег, в конце концов...

А тут ради чего? Ради нескольких секунд (минут) чуть новых ощущений? Оно того стоит, чтобы потом прятать глаза и чувствовать себя сволочью? Если на самом деле любишь, конечно.

А кто у нас ещё из знакомых? Барклая пригласить? А чего уж — и императора до кучи!

Бред в общем.

Так что устроились мы с Бородкиным вдвоём, (предварительно набулькав стакан Тихону и отжалев ему слегка закуски) и славно повечеряли. Правда, доктор, слегка нарезавшись, попытался покомплексовать по поводу незаслуженности награды — дескать, всё это я придумал, а он только исполнитель... Пришлось поизображать из себя няньку и убедить Филиппа Степановича, что без его многодневной пахоты в лаборатории мои идеи стоили бы меньше копейки. Что, кстати, было правдой. И учёным-исследователем он был от Бога. Так что мне с ним повезло не меньше, чем ему со мной.

Кстати не особенно мы и "переупотребили" за вечер — всего пару шампанского и коньяк. Утром встали вполне себе свежими и отправились в Академию.

Но работать не получилось — весь день ушёл на принятие поздравлений. Просто двери лаборатории не закрывались: то один придёт выразить своё "Очень-с рад-с за вас-с, давно заслужилис-с...", то другой. Я не поинтересовался своевременно: здесь что, как и у нас, "поляну" в таких случаях выставлять надо? И это желающие на халяву выпить-закусить?

Причём половину из заглянувших я и в глаза раньше не видел, а вторую половину, процентов на девяносто, видел, но в упор не знаю.

Не, Кирхгофа и моих лаборантов, я готов поить до "синих соплей", но так ведь они до такого и не опустятся, чтобы "намякивать".

День прошёл впустую. А мне ведь надо было потихоньку ещё хоть фунт "бездымки" сбодяжить...

Зато следующее утро отыгралось событиями за всё...

— Господин Демидов? — Тихон впустил в комнату просто наишикарнейшего лейб-гусара.

— Я.

— Вас срочно требует военный министр!

Вот ёлки-палки! Чего же я ему так срочно понадобился?

— Прошу подождать, господин поручик — мне нужно собраться.

— Жду. Но поторопитесь, сударь.

Ишь ты! — Только что "копытом" паркет не "роет". Сразу видно — недавно на "посылках" у самого министра служит.

Я оделся, и спустились к подъезду, там ждала карета, запряжённая парой рыжих. Устроились в ней друг против друга и поехали. Почему-то не совсем в ту сторону, куда я ожидал. Вернее совсем не в ту...

А когда колёса застучали по мосту через Неву, то я уже не сдержался:

— Господин поручик, а почему мы едем на Васильесвкий?

— Его высокопревосходительство сейчас в Адмиралтействе, — скупо бросил гусар.

Угу. Внезапно понял, какой вопрос пульсировал всё это время в мозгу, но никак не мог "сформироваться" конкретно: "Ты зачем, дурик, усы сбрил?"

Гусарский офицер лет тридцати и без усов. Ой, что-то тут точно неладно — это же привилегия лёгкой кавалерии, офицерам можно носить усы. А этот не носит. Да ещё в гвардии...

Кстати: а ведь он письменного приглашения от Барклая не предъявил! Во я дурак! Во влопался!!

С моста пора было сворачивать направо, к Адмиралтейству, но коляска продолжала путь по прямой.

Точно влип! Стал правой рукой растирать левое плечо:

— Вероятно погода испортится — старая рана заныла, — извиняющимся голосом промямлил я.

— Рана? А где получена? — слегка оживился поручик.

— Да было дело... Простите, а что, его высокопревосходительство никакого письма не передавал?

Ну да — глазоньки-то забегали... Но собрался мужик, быстро соображает:

— Ой, Господи! Совсем забыл! Конечно, есть письмо, просто это моё первое поручение на службе у военного министра. Секунду!

Офицер торопливо стал расстёгивать доломан, склонил, естественно, голову налево, типа доставая конверт, и получил ребром ладони по открывшейся шее.

Ага. Извинюсь в случае чего по полной. Заплачу там или на дуэль выйду. Но это вряд ли.

Мой визави с всхлипом сполз с сидения. Я проворно запустил руку ему за пазуху и выудил оттуда ну совершенно не конверт. Кинжал. Причём хороший. Ножны были пришиты подмышкой, чтобы на груди не топорщиться, хотя ментик всё равно прикрывал...

Ну и что это за номера? Меня в натуре иностранная разведка заполучить хочет? Ой, не верится — не те всё же времена. И я не профессор Плейшнер, чтобы в связанном виде в багажнике через границы путешествовать.

Времени у меня минута-две, пока пациент оклемается...

Руки болезному я стянул сзади его же кушаком (или как там у гусар этот "шарф на поясе" называется), чакчиры (гусарские штаны, если кто не в курсе) подрезал сзади и спустил ему до колен. Достал свою шпагу из ножен, ножны отстегнул. Всё, можно будить.

Полученная оплеуха частично привела в сознание лжегусара:

— Ссука! Тебе не жить!

Какая прелесть! Ну, просто сериал! У них тут что, такие же штампы как в нашем (бывшем? будущем?) кинематографе? Ладно, я тоже сыграю "героя" "тупого бабского сериала" (это Ленка так их называла).

— Хавало захлопни, гнида. Будешь говорить, когда я разрешу, — и кончик его же кинжала к трахее. — Всё понял?

Ну да. Некоторое ошаление в лице. Интеллигент такими словами шпарит. Не ждали-с от научных работников?

— Итак: кому и зачем я понадобился? Будешь врать — распорю глотку с чистой совестью. Ну?

— Ваше благородие, не знаю я, наняли за пятьдесят целковых, — поплыл клиент, — Главный — кучер, он договаривался...

Понятно, что кучер не просто нанятый, явно в деле.

— И что, без тебя договаривался? — я слегка наколол кожу на шее допрашиваемого.

— Ай! Перестаньте! — хочет жить сучонок. — Это был молодой господин, которого я не знаю.

— Иностранец?

— Да русский вроде бы.

Интересно, какому русскому я понадобился? И зачем? Ведь явно живым довезти хотели...

— Точно русский?

— Да точно. У него ещё правая рука еле двигалась...

Оба-на! Чего-то я не въехал. Кнуров что ли за мной охотится? Битому неймётся?

— Так, а с этого места подробней, как выглядел?

— Не помню я точно, — голос "лейб-гусара" был просто плачущим, — ну ваших лет, брюнет, слегка лысоват, рука вот опять же... Как я ещё могу объяснить?

Ладно, из этого чмыря много сейчас не вытащить, а время дорого...

— И как же вы собирались меня передать заказчику?

— Вы меня не убьёте?

— Будешь себя хорошо вести — поживёшь ещё. Так что?

— Скоро уже остановимся, а там ждут. Не знаю кто — нам приказано вас туда привезти и не более.

— Что-то ты недоговариваешь, друг ситный. Вы как меня передавать собрались? — Скомандуете, а я тут же и послушаюсь?

— У Семёна пистолеты, — мрачно пробубнил лжеофицер.

— Понятно. Крикни ему, чтобы остановился. Ну!

— Так меня же тогда, ежели что...

— А я тебя прямо сейчас, придурок. Кричи, гадёныш! — я трижды бухнул кулаком в стенку кареты. — Ну!

— Семён! Останови!

Мы встали, и послышался стук сапог спрыгнувшего с козел кучера — насторожился, идёт сам проверить, в чём дело. Своевременно выскочить наружу не удалось. Ладно, играем другой сценарий. Я, не отрываясь, смотрел на ручку дверцы. Как только заметил её шевеление, сразу вмазал ногой, со всей "пролетарской ненавистью". И немедленно вперёд!

Это конечно не дверца грузовика, но ошарашил её удар кучера здорово. Секунды на две как минимум, а мне больше и не надо — прыжок из кареты и шпага впереди меня...

Целился я в лицо — грудь дело ненадёжное в такой ситуации. И шинельку для начала пробить нужно, и в грудную кость не угодить, да и по рёбрам скользнуть может...

Но такого попадания не ожидал: думал, что если распорю этому Семёну щёку, то от боли и неожиданности лжекучер подарит мне ещё несколько секунд, а там он уже и без пистолетов...

Клинок вошёл прямо в глазницу. Практически на ладонь. Не жилец.

А ведь бабахнуть из пистоля своего успел, сволочь. Пусть с задержкой, пусть "в божий свет", но пальнул...

И рухнул без звука, ну то есть только со звуком падения тела.

Интересно: в таких ситуациях как пальба на улицах люди будут сбегаться или прятаться? В моё "бывшее" время точно бы по "норам" разбежались. Вплоть до милиции-полиции.

Подождём и посмотрим как "тут".

Оказалось — довольно шустро. Городовой, или как его тут называют, нарисовался в течение десяти минут. Я представился и сдал "туловище" кучера вкупе со лжегвардейцем представителю власти. А в ожидании оного я просто сидел на крыльце ближайшего дома. Даже не стал осуществлять "экстренное потрошение" клиента. Вот просто нахлынула "пустота". Наплевать на всё и даже больше. Но главное, что именно НАПЛЕВАТЬ. Устал. Надоело, не хочу больше.

Пусть я убил человека, который сам хотел сдать меня палачам, пусть он значительно более гнусное существо, чем те, кого я убивал на арене — те собирались отобрать мою жизнь за деньги, но ведь ставили на кон и свою, и ею расплатились. Этот же хотел навариться на моей смерти "из-за угла". На чём и погорел. И совершенно его не жалко. Одним варнаком на свете стало меньше. Можно считать, что я спас несколько жизней... И почему-то всё равно муторно...

От подобного рефлексирования меня и спас местный полицейский, деловито принявшись разбираться в произошедшем.

Сурово рыкнув на собирающуюся толпу любопытных, служитель закона спокойно выслушал мои объяснения, уяснил ситуацию и предложил проехать к начальству. Ну да кто бы сомневался...

Тело кучера решили положить в карету, (решение не только мудрое, но и единственное разумное). Мой "упакованный" спутник испуганно вжался в самый угол, когда к ногам положили труп соучастника. Очень хорошо. Замечательная компания для недолгого пути, весьма способствует размышлениям о "тернистом пути греха". Как и зуботычина, лениво и буднично отвешенная полицейским чином вляпавшемуся гаврику — грамотно, пусть ощутит себя "мясом", с которым церемониться не будут, пофантазирует о ближайших перспективах...

— Я сяду за кучера, — предложил городовой, — а вы, ваше благородие, не откажите проехаться с этим татем в карете: всё же кой-какой пригляд за ним нужен.

— Разумеется. Далеко ехать?

— Да рядышком туточки, даже заскучать не успеете. И... Это... Спасибо вам за Сеньку.

— За кого?

— Да вы же Сеньку Махова закололи — душегубец известный. Каторга по нему давно горючими слезами плакала, но никак поймать не могли.

Поехали. В разговоры с киднеппером-неудачником я решил по дороге не вступать и не выяснять "как он дошёл до жизни такой" — пусть помается.

Ну и ему блатная гордость не позволяла первому начать беседу. Но было очень заметно, как напрягся болезный в предвкушении общения со стражами правопорядка. Так и промолчали всю дорогу.

Остановились у достаточно обычного дома, но было заметно, что это некая государственная контора, хотя может я просто знал, что едем мы не в Оперу и не на банкет, да и стоящий у подъезда ещё один (вроде их в эти времена будочниками называли) создавал соответствующую атмосферу.

Меня провели в кабинет на первом этаже, где за обширным столом восседал круглолицый лысоватый чиновник. Полицейский, вместе с которым мы прибыли с Васильевского склонился над ухом начальства и что-то возбуждённо зашептал. Лицо чиновника было непроницаемым, только один раз он удивлённо поднял брови.

Выслушав подчинённого, местный, как я понял "участковый", кивком головы отпустил его и с интересом посмотрел на вашего покорного слугу.

— Разрешите представиться: коллежский асессор Штауфенберг Илья Адольфович. С кем имею честь?

Я представился.

— Очень приятно, господин адъюнкт. С учёными пока встречаться не приходилось. Прошу вас рассказать о произошедшей с вами неприятности.

Мило! Всего лишь "неприятность". Ну да ладно, не буду кривляться в стиле уездного трагика: рассказать так рассказать.

Когда я закончил, Штауфенберг выглядел очень даже заинтригованным.

— Просто роман можно писать о вашем приключении, господин Демидов. Знаете, если бы не труп Сеньки Махова, то я бы десять раз подумал, прежде чем отнестись к вашему рассказу всерьёз. Никогда не сталкивался с похищением людей, разве что слышал о некоторых случаях, но тогда речь шла о женщинах — можно понять. Но ваша история... А у вас есть какие-то правдоподобные объяснения по этому поводу?

— Если честно, то сначала я подумал об иностранных посольствах. Дело в том, что я сделал несколько изобретений, имеющих серьёзное значение для армии. При их демонстрации его высокопревосходительству генералу Барклаю де Толли...

— Вы знакомы с господином военным министром? — лицо чиновника выразило нешуточное удивление.

— Имел честь беседовать с ним и демонстрировать, как я уже упомянул, свои новшества.

Лицо коллежского асессора стремительно поскучнело. Оно и понятно: с одной стороны моё дело не замнёшь, а с другой — допекать расспросами, а то и допросами достаточно высокопоставленных военных, да ещё и вероятно приближенных самого министра... Да уж, перспектива в голове моего собеседника рисовалась достаточно тусклая.

— Так кто, кроме его высокопревосходительства присутствовал на испытаниях? — чиновник с вздохом обмакнул перо в чернильницу.

— Думаю, что это не важно, — когда я скрутил своего спутника по этому вояжу, тот рассказал, что их нанял некий дворянин с малоподвижной правой рукой. А относительно недавно у меня произошёл... некоторый конфликт с одним господином и у того случилась некоторая неприятность именно с правой рукой. То ли с лошади неудачно упал, то ли ещё что-то... Понимаете? Признаваться в дуэли судейскому было, разумеется, нельзя, но, будем надеяться, что он, во-первых, просечёт ситуацию, а во-вторых, человек порядочный.

— Ещё бы! — улыбка снова заиграла на губах Штауфенберга. — Так вы хотите сказать...

— Мне трудно представить, что дворянин способен на такую низость, но тот господин произвёл на меня впечатление весьма непорядочного человека.

— Так назовите имя человека, которого вы подозреваете — проверить будет очень легко. Особенно если он сейчас в столице.

— Некто Кнуров Сергей Аполлонович. Насколько мне известно — помещик из Псковской губернии.

— Не слыхал о таком. Ладно, если это действительно он, то разобраться с делом не составит большого труда. Вас известят, когда появятся какие-то новости. Где проживаете?

— На Фонтанке, давайте напишу адрес.

— Будьте любезны, — следователь протянул мне небольшой листок и перо.

Чёрт! Наверное, никогда не смогу научиться этим нормально пользоваться. Но адрес накарябать всё-таки получилось.

Я попрощался и отправился ловить извозчика.

Если кого удивит, что я не поинтересовался дальнейшей судьбой своего похитителя, то меня и самого это удивляет. Но было совершенно конкретно пофиг. Упекут в Сибирь почти наверняка, а на какой срок — мне реально по барабану.

Вот отловят ли Кнурова, это действительно волновало. Если нет и я не ошибся, подозревая его, то такая гнусь может попытаться ещё не раз мне жизнь испоганить.

Блин! А ведь может и не непосредственно мне... Надо будет Сергею Васильевичу всё же написать, чтобы Настю поберёг...

Домой добрался без приключений и рассказал о произошедшем Бородкину. Лучше бы промолчал.

Никогда не думал, что добрый доктор может так рассвирепеть:

— Да это ни в какие ворота не лезет! Чтобы дворянин мог опуститься до такой степени!! Я немедленно пишу Михаилу Михайловичу, он ведь не только генерал, но и предводитель дворянства, а потому...

— Любезный Филипп Степанович, очень прошу вас остыть. Пока ведь нет никаких доказательств, что этим мерзавцем является именно господин Кнуров. Только то, что у заказчика похищения плохо действовала правая рука. И всё только со слов какого-то уголовника. Этого совершенно недостаточно для выдвижения столь серьёзных обвинений против дворянина, не так ли?

— Пожалуй, вы правы, — слегка успокоился эскулап. — Но ведь и бездействовать тоже нельзя.

— А что мы можем предпринять? Будем ждать результатов расследования, этот Штауфенберг показался мне толковым человеком. А у меня есть более срочное дело и я попрошу от вас некоторой помощи, хорошо?

К вашим услугам. Что от меня требуется?

— Раз уж жизнь пошла такая, что нельзя за неё ручаться, то мне необходимо составить прописи синтеза некоторых веществ, которые нужно будет передать Барклаю, если со мной что-нибудь случится.

— Да Господь с вами! Даже слушать о таком не хочу! — доктор всерьёз опешил и судорожно пытался по быстрому найти слова, чтобы пресечь мои "похоронные настроения".

— Филипп Степанович, дорогой, я умирать не собираюсь. У меня, если помните, невеста есть. И с нею я намерен прожить долгую и счастливую жизнь. Но дело в том. что человек смертен и, что самое неприятное — внезапно смертен, — сплагиатил я Михаила Афанасьевича, — мне на голову может упасть кирпич, меня теперь могут банально подстрелить из-за угла, не заворачиваясь с похищениями, может разбить удар...

— Да прекратите! Какой удар в ваши годы и с вашим телосложением?

— Всякое бывает. Все под Богом ходим. В общем, не надо меня раньше времени хоронить, но в случае чего, я не хотел бы, чтобы мои разработки пропали для России, понимаете?

— Принимаю, — хмуро бросил Бородкин, — но настроение мне ваше не нравится.

— Да при чём тут настроение? Ведь перед дуэлью люди приводят свои дела в порядок, чтобы в случае их смерти не было каких-то споров о наследстве и тому подобном.

Я не на дуэль иду, но и речь не о каком-то там наследстве, а о судьбе нашей с вами Родины в грядущей войне.

— Ладно, — Бородкин не то чтобы согласился с моими аргументами, но основную мысль уловил, — передам, конечно. Но лучше бы этого делать не пришлось.

— Сам нэ хачу! — мысленно нарисовалось у меня, ага — "Кавказская пленница". Ёлки-моталки, как же давно я не видел киношек!

И ведь нынешними театрами не заменить. Нету в данный момент приличной драматургии и режиссуры. Смотреть как герой закалывается картонным мечом, вопия о своём благородстве скучно и неинтересно. Гоголя с Грибоедовым на них нет. И Станиславского до кучи. Чтобы хотя бы Шекспира ставить от души.

Сходил разок на "спектаклик" — убожество натуральное. А ведь зал аплодировал...

Дан приказ ему: 'На Запад!'...

А с моим "научным наследием" всё решилось само собой, доктору напрягаться не пришлось: Барклай меня вызвал через два дня после описанных событий.

Именно вызвал письмом, а не прислал карету.

То есть, можно было не опасаться очередной подставы, а спокойно ехать в министерство. Но я, на всякий случай, отправился верхом — обжёгшись на молоке на воду дуешь.

Доктор, которого тоже пригласили, всё-таки поехал на извозчике, но я был рядом — оставлять Бородкина одного направляясь к Барклаю не стоило.

Министр принял нас немедленно после известия о прибытии. Ну, то есть минут через двадцать после того, как я показал дежурному офицеру письмо его высокопревосходительства.

— Очень рад вас видеть, Вадим Фёдорович, — пожал мне руку генерал.

— Рад знакомству, Филипп Степанович — Михаил Богданович Барклай де Толли, — явно демонстрируя, что хочет общаться без титулования. — Позвольте поздравить вас с высокой наградой, полученной из рук самого Государя.

— Весьма польщён, ваше...

— Перестаньте! Уважаемый Филипп Степанович, давайте без чинов, ладно?

Нет, всё-таки чертовски приятный в общении человек этот Барклай...

— Вадим Фёдорович, — тут же остудил моё благодушие генерал, — а вами я недоволен. Мне уже сообщили об инциденте, имевшем место третьего дня. И о его предполагаемой первопричине. У вас не так давно была дуэль? Так?

— Не смею отрицать.

Ну, следователь, ну зараза — уже успел настучать на всякий случай...

— И вы хотите служить в армии? Думаете, мне нужен в войсках лишний бретёр?

Не, нормально? Только что жал мне руку: "Очень рад вас видеть..." — и на тебе: сразу "с разбегу об телегу...".

— Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, (в такой ситуации, наверное, лучше титуловать на всякий случай), но зачинщиком был не я. Тот господин просто совершенно откровенно нарывался на ссору, вплоть до того, что позволил себе оскорбительные намёки в адрес моей невесты. Как, по-вашему, я мог смолчать? Поверьте: я очень неконфликтный человек, но любое терпение имеет пределы.

— Свидетельствую, что всё так и было, — подключился доктор. — И генерал Бороздин может подтвердить.

— Ах, вот как, — на пару секунд задумался Барклай. — Тогда понятно. Не смею осуждать, наверное, и сам в подобной ситуации поступил бы так же. И действительно, вас, господин Демидов, желательно "спрятать" в армии от подобных происшествий, вы и ваша работа очень ей нужны.

Я поклонился.

— Вот ваш офицерский патент, — министр взял со стола бумагу и протянул мне, — пока, Вадим Фёдорович, вы получаете лишь чин поручика во Первом пионерном полку. Я понимаю, что это понижение для вас в "Табели о рангах", но, к сожалению, не имею возможности сразу дать человеку, не служившему в армии соответствующий чин. Хотя должность в Академии и соответствующее жалованье тоже остаются за вами. К тому же, надеюсь, что вы достаточно скоро сделаете и военную карьеру.

— Благодарю, Михаил Богданович, — вроде теперь можно и без титулования. — Я и не смел надеяться, что мне сразу дадут капитана или майора. Действительно неправильно было бы не имеющему серьёзного представления о жизни современной армии, получить под команду сколько-нибудь значительное количество людей. А дальше — время покажет. Ещё раз благодарю за оказанную мне честь.

— Я рад, что вы всё правильно поняли. Пока под вашим командованием будет полурота минёров. Батальон сейчас в Риге, так что неделя вам на сборы и отправляйтесь.

— Прошу прощения, но, если позволите, хотел бы передать вам это, — я протянул генералу пакет с прописями синтеза бездымного пороха, нитроглицерина ну и так далее, — если со мной всё-таки что-то случится, не хочется, чтобы пропала рецептура. Очень вас прошу пока не вскрывать этот пакет и никому не показывать его содержимого.

— Понял вас, — министр одобряюще посмотрел на меня. — Можете не беспокоиться. А насчёт господина Кнурова, (я правильно запомнил?), тоже можете не переживать — второй дуэли не будет. Поверьте: я обладаю достаточной властью, чтобы поставить на место обнаглевшего дворянчика. Если, конечно, факты подтвердятся.

Ну что же, можно жить относительно спокойно. Даже если "факты не подтвердятся". В войсках меня этому ушлёпку не достать. Почти наверняка.

Эх, жаль не приколол гадёныша сразу — ведь не проблемой было. Впрочем, наверное, правильно сделал, что не убил скота. С трупом "на шее" мне бы в Питере ой как скучно было. Пусть труп и "дуэльный".

"Гнев — плохой советчик" — это точно: принимать решения на эмоциях нельзя. Сколько раз мне хотелось в редких, но реальных конфликтах с Ленкой "хлопнуть дверью". Ну да, а потом "упиваться своей обидой" до полного опустошения бутылки взятой для "лечения" душевных ран?

— Теперь вы, уважаемый Филипп Степанович, — прервал мои мысли Барклай. — Господин Демидов вкратце ознакомил меня с вашими работами по бациллам, признаюсь, это меня очень заинтересовало. Не могли бы вы подготовить доклад для руководства медицинского департамента Военного Министерства?

— Конечно, могу, — доктор слегка разрумянился от волнения. — Какое время вы мне даёте для подготовки к этому?

— Сколько вам потребуется. Нисколько не хочу вас торопить, но затягивать с этим вероятно не стоит. Недели будет достаточно?

— Более чем достаточно, благодарю.

— Вот и замечательно. Значит, мы будем вас ждать в следующий четверг, к двум часам пополудни, договорились?

— Конечно, благодарю за оказанное доверие.

— А вас, Вадим Фёдорович, жду во вторник, в десять часов утра, — повернулся министр ко мне. — То есть сам я принять вас не смогу, извините, но в канцелярии получите все необходимые для предъявления на новом месте службы бумаги. И в добрый путь.

Ёлки-палки, это что за пять дней нужно мундир успеть пошить? Вернее мундиры. Лихие тут портные вероятно. Надо бы уже сегодня ехать с заказом. С деньгами-то сейчас не проблема, можно даже за срочность приплатить, но как-то с трудом верится, что успеют.

Предстоящий доклад Бородкина хотелось обсудить ещё по пути домой, но, увы — я ведь верхом прибыл. Пришлось потерпеть до дома.

Зато уж там мы засели часа на три только для того, чтобы набросать самый приблизительный планчик.

Чертовски жаль, что фенола "ещё нет". Конечно мелинит-шимозу я делать не планировал, но вот карболка на данный момент оказалась бы архиполезной.

Но не хватает у меня ни рук, ни мозгов, ни времени, чтобы ещё и химией каменноугольной смолы заниматься...

Но, забегая вперёд, можно сказать, что наши с Бородкиным идеи, пройдя всевозможные бюрократические препоны, в конце концов всё-таки пришли в войска в виде приказа, который привожу здесь адаптированным к современному мне русскому языку:

Приказ по армии Российской по сбережению военнослужащих от потерь некровавых:

Воду сырую пить воспрещается, только колодезную или родниковую. Прочую перед употреблением кипятить или, при невозможности, сдабривать веществами, которые лекарь знает и в указанным им количествах.

Фрукты и овощи сырые, перед употреблением в пищу мыть тщательно.

При стоянке длительной рыть выгребные ямы или рвы для оправления.

После оправки руки мыть тщательно, желательно с мылом или золою. Перед едой — непременно.

Посуду, после еды, мыть непременно сразу. Если на данный момент возможности не позволяют — перед следующим приёмом пищи — обязательно.

Волосы солдатам стричь коротко, в баню не реже раза в неделю солдат водить, бельё и одежду в бане регулярно "прожаривать".

При подозрении на болезнь заразительную, заболевших помещать в карантин, жить и питаться больным от здоровых отдельно.

Лекарям, операции производя, один и тот же инструмент, для разных раненых без кипячения оного использовать запрещено категорически. Если нет возможности прокипятить, то хотя бы обмывать и в имеющихся для того специальных растворах ополаскивать.

Тем лекарям, что умеют эфирным наркозом пользоваться, при болезненных операциях по возможности им пациентов пользовать. Прочим — тому учиться.

При отсутствии эфира или неумении его применять — водки или другого аналогичного напитка перед операцией пациенту давать.

В холодное время долго в караулах и подобной ситуации пребывающих, после смены горячим кормить, водки, по возможности, подносить.

Не умеющих плавать, по возможности тому учить, дабы при переправах напрасно воинов не терять.

А портной всё же успел к понедельнику. Обошлось мне всё это удовольствие в двадцать рублей, но оно того стоило: мундир сидел шикарно, я, честно говоря не мог налюбоваться собой любимым в зеркале. Всё-таки есть что-то в военной форме. А уж при Александре Благославенном она была самой элегантной и красивой. Хоть и не самой удобной. Далеко не самой. Но самой эффектной.

А ведь у меня пионерная, а не гусарская. И всё равно: тёмно-зелёный мундир, чёрный воротник с красной выпушкой, красные с золотом эполеты, гренадка о трёх огнях (я же минёр) на кивере...

Видела бы меня Настя!

Ладно — ещё увидит. Свадьба назначена на июнь, так что приеду обязательно в форме. Впрочем: кто меня спрашивает — обязан быть в форме. И с крестом — Владимира, как и Георгия, положено "носить не снимая".

Так. Ещё пальто, плащ, "треуголка", которая давно уже не треугольная, но так называется...

Нет, на Афину всё это не взгромоздить, придётся извозчика нанимать и рядом ехать.

А ещё через пару дней — "Прощание с Петербургом". Так вроде назывался фильм из моей юности. Про Штрауса кажется, но могу и ошибаться.

Прощай Невский, прощайте "Адмиралтейство и Биржа"... Ну и так далее.

Здорово тяпнули "на дорожку" с Бородкиным и Кирхгофом — весьма компанейским мужиком оказался, жаль, что я раньше за ним такого не замечал...

Понамякивал ему, кстати, на предмет парочки перспективных тем для исследований, но вроде впустую — завёрнут на сахаристых соединениях и всё. Остальное воспринимает постольку-поскольку. Да и ладно. Пусть работает с тем, что ему интересно. Талантище всё же, своё возьмёт.

А мне — в Ригу. Вот уж точно не думал, что занесёт туда после всех приключений. До жути интересно посмотреть, какая она сейчас. Ну и уж по дороге к Соковым не заглянуть...

В общем, сами понимаете — к Насте и Сергею Васильевичу заеду пренепременно. И чего это я про июнь думать начал — на днях в мундире и предстану.

Пришлось ещё разориться: купить лошадку Тихону — куда же я без своего верного "Планше".

Блин! Надо же было узнать: можно ли офицеру иметь гражданского слугу? Что-то из глубин памяти подсказывало, что да. В общем, разберёмся в усадьбе — уж Сергей Васильевич наверняка в курсе. В крайнем случае оставлю своего единственного "крепостного" там — не в армию же его забривать ради собственного удобства. Хотя в случае чего, расставаться будет очень жаль — прикипел я к слуге здорово, второго такого вряд ли найду. тем более при ограниченном выборе из нестроевых пионерного батальона.

А осенняя дорога не в пример поскучнее и понеприятней будет. Особенно когда в седле, а не в карете. Не то чтобы длительная поездка верхом доставляла мне чисто физические неудобства — нет, на ягодицах мозолей не образовалось, но дискомфорта я уже не ощущал — организм привыкает ко всему кроме болезни наверное.

Но осенние дождь и ветер, дующий всегда исключительно в одном направлении — в морду, никак не делают вояж вне стен автобуса или хотя бы кареты приятным. Как и глинистая грязь русских дорог под копытами лошади. И лужи. Лужи на дорогах, это вообще нечто инфернальное.

Горожане двадцатого века, вы не видели настоящих ЛУЖ! Те "капли влаги", которые иногда собираются на городском асфальте после дождя — детский лепет на лужайке по сравнению с "Её Величеством Лужей" на грунтовке начала века девятнадцатого.

Понятно, что на просёлках и на пороге нового тысячелетия встречаются "бермудские треугольники", в недрах которых и джип с честью прошедший Париж-Дакар может сгинуть без следа, но на трактах между городами такого не встретишь. А тут чуть ли не на каждой версте.

И приходилось спешиваться, обходить это самое месиво из холодной воды и грязи по полю или лесу...

Ехал и думал: сколько же я могу сделать для России... Вернее мог бы, но не смогу. Как же обидно именно это: "мог бы, но не смогу". Пусть я и не кладезь премудрости, но ведь резина, дорожные покрытия (ведь даже в древнем Вавилоне асфальт клали), красители, нефтехимия и те же самые керосиновые лампы, о которых я думал "на взлёте", да мало ли ещё подобного — поле непаханое, только работай... А вот хрен в тряпке — рук две, голова одна, часов в сутках не более как двадцать четыре. И эта "голова" иногда спать хочет. И не хочет сойти с нарезки вследствие постоянного напряжения.

А может, в самом деле, лучше было бы двигать российскую науку в Академии? Войну ведь всё равно у Наполеона выиграем, а? И вместо новых взрывчаток я бы вывалил перед обалдевшей Европой бром и спектральный анализ, формулы веществ и Периодический закон.

И в России, ставшей одним из лидеров мировой науки, будет популярным естествознание, а не интеллигентское самокопание?

То самое, которым я, чёрт побери, сейчас и занимаюсь. Вот зараза! Эта дрянь что, в каждом русском на генетическом уровне заложена? Всё, хватит этих дурацких рефлексий! Рубикон перейдён! Так нечего сопли распускать! Хорош бы я был, если через пару дней вернулся в Питер и заявил Барклаю, что передумал. Вперёд!

Поздняя осень не самое подходящее время для поездок, поэтому люди без особой необходимости дома не покидают. Была скучной не только сама дорога, но и на постоялых дворах весьма невесело, зато любой гость воспринимался хозяевами с особым радушием — каждая лишняя копейка в этот "мёртвый сезон" для них — приятная неожиданность. Правда и меню достаточно ограниченное, что и понятно: какой смысл стараться с широким выбором блюд, если посетители даже не каждый день появляются? Так что в основном питались мы с Тихоном традиционными щами да кашей.

Когда-нибудь кончается не только всё хорошее, но и всё унылое — через несколько дней показались места, ставшие уже для меня чуть ли не родными. Несмотря на то, что ничего неожиданного в этом не было, сердце стало биться о рёбра сильнее и чаще, я с трудом сдерживался от того, чтобы не пустить Афину в галоп.