Восьмой медальон. Том 1

— Да, это так! И я с радостью отдам медальон мессеру Ансберту — пусть магией занимаются люди, которые смыслят в ней, мне же волшебство безразлично.

С этими словами он подошёл к Верховному жрецу и с поклоном протянул ему медальон.

Священнослужитель выхватил из рук молодого человека желанную добычу и начал внимательно разглядывать. Иногда губы его беззвучно шевелились.

Вдруг лицо мессера Ансберта исказила страшная гримаса.

— О боги! — отшвырнув медальон, вскричал Верховный жрец. — Это копия! Пусть и очень сильная, но всё же лишь копия! — Затем сказал Энгерранду — словно выплюнул: — Убирайтесь. И не забудьте забрать вашу паршивую игрушку.

Молодой человек пожал плечами. Вновь спрятал медальон и направился к двери, однако у самых дверей остановился.

— А что будет с моим другом? Вы ведь отпустите его?

Канцлер криво усмехнулся:

— Не тревожьтесь. Вы невиновны — значит, и барона да Рево можно отпустить.

— Благодарю вас, — поклонился Энгерранд и, облегчённо выдохнув, покинул камеру.

Часть 2

Градоначальник

Глава 1

В один из первых дней лета у Дворца правосудия собралась большая толпа. Событие это, впрочем, вовсе не было удивительным — уже два столетия подряд стены этого прекрасного творения зодчего Этельберта да Везер, которого ещё при жизни боготворила столичная беднота, притягивали к себе народ, словно какой-то маг заколдовал их. Чем, как не колдовством, объяснялось поведение везерхардцев, каждое утро устремлявших взоры, полные надежды, к узким застеклённым окнам, забывая, сколько раз из этих же окон выбрасывали бунтовщиков с петлёй на шее?

В час, с которого мы возобновляем повествование, горожане даже не подозревали, что на них устремлён внимательный взгляд чёрных глаз. Принадлежал он высокому мужчине, который, несмотря на жаркую погоду, кутался в длинный синий плащ с вышитым на нём золотом и серебром гербом Везерхарда.

Похожий герб можно было увидеть также, подняв глаза к стрельчатому своду, подпертому восемью колоннами с высеченными на них всевозможными фигурами. Стены залы, куда мы перенесли читателей, покрывали искусно нарисованные фрески; пол был вымощен разноцветной плиткой; добрую половину помещения занимали скамьи: одни — старые и истёртые, другие — совсем новые; перед ними же возвышались массивный дубовый стол и внушительного вида сиденье, которое можно было назвать как креслом с высокой спинкой, так и троном.

Мужчина долго стоял у окна, стараясь при этом, чтобы его не заметили с улицы, и прислушивался к шуму толпы. Наконец он покинул наблюдательный пост и, усевшись на "трон", пробормотал:

— Пора начинать...

Двери распахнулись. В зале появился худощавый горбатый секретарь с несколькими пергаментными свитками под мышкой и чернильницей на поясе. Следом шествовали с полдюжины стражников вперемежку с представителями Городского совета и судьями — последние явились сюда, чтобы полюбоваться на занимательное зрелище: уже несколько дней градоначальник Везерхарда, господин Бертгард, с которым мы только что познакомились, собственноручно разбирал все уголовные дела, лишив этой славной привилегии орду служителей правосудия. Более того, прошёл слух, будто сей чудак вознамерился оставить всего дюжину — полторы судей, не запятнавших в глазах народа свою репутацию.

Многие судьи, когда речь заходила об этом, хмыкали:

— Посмотрим, как быстро он растеряет свой пыл, — сами же нервно сглатывали слюну и втайне молили богов, чтобы те избавили Везерхард от полоумного градоправителя.

Впрочем, пока на призывы их никто не откликнулся: господин Бертгард был здоров и бодр и в это утро, как видят читатели, вновь приготовился карать везерхардцев, повинных в злодеяниях.

Один из стражников отворил небольшую дверцу в боковой стене. В залу вошли двое его товарищей и подвели к градоначальнику пожилого мужчину с всклокоченными волосами, распухшим от синяков лицом и испуганным, бегающим взглядом. Руки его мелко дрожали, а ноги заплетались.

Когда несчастный оказался в нескольких локтях от стола, за которым сидел господин Бертгард, секретарь прогнусавил:

— Подсудимый обвиняется в том, что прошлым вечером грубо схватил за волосы жену соседа с явным намерением учинить над ней насилие. Однако вмешательство двух знатных сеньоров не дало свершиться преступлению.

— Свидетели? — коротко спросил градоначальник.

— Пять человек.

— Прекрасно... — Господин Бертгард на секунду задумался. — Сто пятьдесят денариев штрафа!

— Помилуйте! — взвыл "преступник". — Я ни в чём не виноват! Меня оговорили!

Стражники поволокли его к выходу.

"Быстрей бы покончить со всеми делами и взяться за поиски убийцы камергера. Знаю, в королевском окружении есть подлецы, которые мечтают о моём унижении, хотят, чтобы я лишился своего поста. Уверен, в эту самую минуту вокруг государя вертится проклятый Геральд и шипит: "Градоначальник ничего не делает... ему плевать на смерть Хельменфельда... он заботится только о мясниках да ростовщиках..." Ничего не выйдет, мой друг! Можешь сколько угодно трепать языком — я найду убийцу, как бы тебе ни хотелось обратного!"

— Подсудимый, — читал секретарь, уничижительно глядя поверх пергамента на здоровенного детину в рваной рубахе, — бросился с ножом на владельца мясной лавки.

— Свидетели?

— Три человека.

— Двадцать пять денариев штрафа.

Парень шумно выдохнул и обратил на градоначальника по-собачьи преданный взгляд.

"Дело кажется мне весьма странным.... Каким могуществом или безрассудством обладает убийца, если он осмелился поднять руку на государева любимца? Неужели не понимал, что король не пожалеет сил, чтобы отомстить? Хотя... Прямо скажем, Хильдеберт не снискал уважения народа: всего-то два четвертования и одно колесование за прошлый год. Разве этим кого-нибудь испугаешь? Вот и решил неведомый злодей, что избежит заслуженный кары — при таком-то монархе! Но он не подумал, что за дело возьмусь я!"

Секретарь пронзительно кричал:

— Подсудимая украла из ювелирной лавки украшений на девять денариев! Есть подписи шести свидетелей...

— Высечь на площади Позора.

Худощавая грязная девица залилась слезами. Её не без труда выволокли из залы.

"По правде говоря, меня удивляют страдания жены Хельменфельда. Кажется, некогда сеньора Годелива чуть не предстала перед судом за прелюбодеяние — лишь в последний миг камергер не стал устраивать скандал. Что за глупец! Как будто он сохранил незапятнанной честь, когда жаловался всему двору на вероломность супруги.... Может, жена затаила на него обиду? Или вновь связалась с бывшим любовником?.. Как, кстати, его звали? Ох, да это же старший брат барона ди Эрна! А в том души не чает государь — вот почему Хельменфельд простил жену!"

— Подсудимый обвиняется в прелюбодеянии! — надрывался секретарь.

— Пятьдесят ударов кнутом, а после — сутки у позорного столба.

— Нанесение удара кулаком по лицу!

— Штраф в двенадцать денариев.

— Нанесение увечья соседу!

— Что за увечье?

— Сломанная рука!

— Шестьдесят денариев...

Последним в залу ввели мужчину средних лет, с лицом, которое подошло бы больше благородному сеньору, нежели простолюдину. Обстоятельство это не ускользнуло от господина Бертгарда, и он, не дожидаясь, когда заговорит секретарь, спросил:

— Что за преступление совершил подсудимый?

— Ночью проник в чужой дом!

Градоначальник нахмурился:

— За такое вас ждёт смертная казнь.

— Знаю, — кивнул мужчина. — Однако я попытаюсь оправдаться.

— Едва ли вам это удастся... Свидетели имеются?

— Два человека, — огорчённо произнёс секретарь.

— Маловато, — покачал головой градоначальник. — Что ж, придётся выслушать ваши объяснения. Только не вздумайте лгать. — Взглянув в глаза подсудимого, он спросил: — Имя?

— Этельберт Верак.

— Чем занимаетесь?

— Я — купец.

— Хм, тогда и впрямь непонятно, зачем вам вздумалось проникать в чужой дом. Может, объясните, что произошло?

— Несколько дней назад я встретил демона.

Через мгновение стены содрогнулись от страшного хохота. Смеялись все: градоначальник и стражники, судьи и члены Городского совета. Даже секретарь захихикал, спрятавшись за листком пергамента.

Рассказчик невозмутимо продолжил:

— В тот вечер я допоздна задержался в квартале Знати, поэтому домой возвращался затемно. К счастью, на небе светила луна, и потому я не боялся, что могу заблудиться. Когда до моста Мясников оставалось совсем чуть-чуть, я увидел вдруг, как дверь одного из домов отворилась. На улицу вышел какой-то мужчина. Я пригляделся и с удивлением узнал сеньора Хельменфельда.

— И что же было дальше? — насторожился градоначальник.

— Он поглядел по сторонам и быстро зашагал куда-то. С изумлением я увидел, что пути наши совпадают. Камергер свернул за угол — и вдруг улицу озарил свет. Поверьте, это был колдовской свет — ярко-алый! Я прижался спиной к стене дома и осторожно выглянул из-за своего укрытия.

— И что же вы увидели?

— К сеньору Хельменфельду подошёл какой-то мужчина...

— Как он выглядел?

— Высокий, черноволосый... Одет в тёмный плащ до самой земли, а в руках — длинный тонкий меч. И негодяй насквозь пронзил им камергера!

— Что было дальше?

— Не знаю... Я бросился прочь. Бежал, словно безумец, пока не забился в какой-то пустой сарай, дверь которого отчего-то оказалась незапертой. Там и нашли меня поутру. Хозяева решили, что я — грабитель, не стали слушать объяснений и позвали стражников... А ведь я ни в чём не виноват!

— Вы так думаете? — зло спросил господин Бертгард.

— А что? Если я хотел спрятаться от страшного убийцы, разве это считается преступлением?

— Вы хоть понимаете, глупец, что трусостью своей сослужили славную службу негодяю, который убил сеньора Хельменфельда?! Почему не явились ко мне? Почем сразу не рассказали о том, что видели? — Градоначальник ударил кулаком по столу и прошептал: — Какой трус и глупец... — Затем резко встал и сказал: — Вы не смогли опровергнуть обвинений. И я приказываю, — повернулся он к стражникам, — заключить этого человека в городскую тюрьму и держать там до тех пор, пока он не осознает свою вину. Тогда мы продолжим беседу.

Купец открыл было рот, чтобы возразить. Однако один из стражников ударил мужчину в живот — и с губ его вместо слов сорвались лишь нечленораздельные звуки.

— Я хочу побыть один, — бросил градоначальник.

Зала вмиг опустела.

Господину Бертгарду потребовалось немало времени, чтобы вновь обрести самообладание. Следует, впрочем, заметить, что он не крушил ничего вокруг себя и не сыпал страшными проклятьями — просто быстро шагал из одного конца залы в другой.

Успокоившись, градоначальник уселся на "трон" начал размышлять:

— Всё не так уж плохо — теперь ясно, с чего начинать поиски убийцы. Конечно, едва ли рассказу купца можно всецело доверять, но я сомневаюсь, что этот болван выдумал историю про убийство. Может, услышал где-то? Вряд ли. Мои молодцы схватили его рано утром, а известие о смерти камергера пронеслось по городу куда позже. — Господин Бертгард покачал головой — ему не были чужды угрызения совести. Да и прекрасно понимал, что сам во многом виноват: зачем было столько дней держать Верака под стражей, прежде чем выслушать его? — Давай-ка решим, что считать правдой, а что — выдумкой... Зачем, скажем, Хельменфельду выходить из дому поздним вечером? По приказу короля? Тогда Хильдеберт хватился бы своего камергера гораздо раньше... И куда же он шёл? И откуда взялся убийца? Неужели знал, что Хельменфельд отправится на ночную прогулку, да ещё и поджидал в заранее выбранном месте? И, конечно, этот странный свет, о котором говорил купец...

Понемногу в голове градоначальника зародилась мысль, что рассказ о нападении демона не выглядит столь уж невероятным. И на сколько трудных вопросов сразу нашлись бы ответы!

— Нет! — затряс руками господин Бертгард. — Прекрати! Нужно искать разумные объяснения, а не списывать всё на вмешательство тёмных сил... И всё же, такую версию тоже не следует отбрасывать... Проверю-ка я её в первую очередь. Докажу, что всё это — полная бессмыслица, и тогда уж возьмусь за поиски убийцы по-настоящему.

Мужчина встал с "трона" и вышел из залы. Через некоторое время он вернулся, облачённый в скромный серый плащ.

Очутившись на улице, господин Бертгард поспешно накинул на голову капюшон — он не желал быть узнанным. Без труда смешался с толпой и торопливо зашагал к Кожевенному мосту.

Уже через несколько минут мужчина очутился в квартале Знати. Некоторое время он побродил по улицам, лежавшим у самой реки, на одной из которых, по словам Верака, был убит камергер, затем покрутился возле дома Хельменфельда, но заходить внутрь не стал, лишь пробурчал себе под нос:

— Сейчас время ещё не настало, но вскоре я приду к вам, сеньора Годелива — даже не сомневайтесь. И тогда вы ответите на очень серьёзные вопросы.

Градоначальник не стал надолго задерживаться у жилища несчастного камергера и продолжил свой путь. С каждым шагом он всё больше углублялся в лабиринт узких улочек, пока не оказался неподалёку от берега Ривьеры. Дома здесь были старыми и ветхими, в стенах зияли трещины. Впрочем, как мы уже упоминали, вдоль берега реки пролегала одна из самых больших и длинных улиц квартала Знати — улица Отваги, — и уж там-то жили очень состоятельные люди — и жили в прекрасных новеньких дворцах.

Господин Бертгард двинулся по одной из улиц, параллельных Ривьере.

Вдруг за углом одного из домов послышался звон оружия. Градоначальник на секунду остановился, а затем решительно пошёл на эти звуки.

Едва господин Бертгард свернул за угол, на голову его обрушился поток страшной брани: какой-то молодой человек только что оказался ранен и теперь выл от боли, не забывая, впрочем, подбадривать своих товарищей:

— Рубите их! Убейте ублюдков!

Те же кружили возле двух человек, в которых читатели без труда узнали бы Жосса и Энгерранда. Наши герои ловко орудовали короткими шпагами, но видно было, что надолго бой не затянется.

На некотором отдалении от драчунов стоял юноша и внимательно следил за ходом сражения. Градоначальник решил, что это он руководит нападением, и сказал:

— Немедленно прекратите драку.

Молодой человек даже не посмотрел в его сторону и лишь процедил сквозь зубы:

— Пошёл прочь, оборванец...

— Я приказываю...

— Что? Ты приказываешь мне, барону Эльмеру да Фур?

Господин Бертгард откинул капюшон.

— Градоначальник! — охнул раненый.

Бой тотчас прекратился. Соратники барона остановились в нерешительности, не зная, как поступить: продолжить схватку или убраться восвояси. Фур что-то прошипел сквозь зубы и с ненавистью посмотрел на господина Бертгарда, однако благоразумие всё же взяло верх: молодой человек подал знак своим людям — и улица опустела.

— Спасибо вам, высокочтимый господин, — дружно произнесли Энгерранд и Жосс.

Градоначальник махнул рукой — мол, не произошло ничего особенного. Мы же, однако, отметим, что в глубине души мужчина испытал удовлетворение — ему всегда доставляло радость уважение к собственной персоне.