— Успокойся. Не враг я тебе, не видишь? Оборотень, это да, но не враг. И Эдлаю я... не друг. Я помогу. Ты — забудешь Аланну, я — приструню Эдлая.
— Нет!
— Нет? — протянул Мир, откусывая кусок нового корня. — Вкусно. Ты, брат, хоть представляешь, что я могу с тобой сделать? Да и делать-то многого не надо. Кинуть в темницу и забыть. Я забуду, Эдлай — нет.
— У меня нет выбора, — прошептал Рэми, опуская голову. — Без Аланны я умру быстрее.
Про ребенка Рэми промолчал. Он мог убежать, но отказаться от беременной женщины не мог. И от сына отказаться не мог.
— Ну, ну... Рэми, — протянул оборотень. — А выход у тебя какой? Аланна не для тебя — это же ясно. И слова тут твоего мне даже не требуется — и без того к ней не подойдешь. Да вот только пока я тебя спрашиваю, а не приказываю — не люблю без причины приказывать. Мальчик ты порывистый, нервный, маг, что б их... За твои глупости я отвечать не намерен. Ну, согласен?
— Я подумаю, — процедил сквозь зубы Рэми.
— Долго не думай, ладно? — недобро сверкнул глазами Мир. И в слова его Рэми почему-то верил. — Не привык я, чтобы мне отказывали. И что бы условия ставили — не привык. А вот боятся меня часто... тебе — не следует. Пока. Ешь!
Рэми повиновался: взял свой корень, косясь на Мира, откусил кусок и прожевал, не чувствуя вкуса. И все не мог оторвать взгляда от тонких пальцев оборотня, запачканных сажей, от их плавного, едва заметного движения...
Странно это. Рэми — маг, хоть и больной, хоть и уставший. Напротив сидит зверь. Стоит только Рэми действительно захотеть, освободить свою силу, и зверя этого больше не будет! И угроз его не будет.
Но нет сил... сопротивляться. И почему-то в глубине души тлеет желание подчиниться, пойти за ним, забыть и Аланну, и весь мир. Почему?
— Только этого мне не хватало, — неожиданно тепло прошептал оборотень, и сделал нечто, что показалось Рэми еще более неожиданным: ласковым жестом откинул от лба Рэми прядь слипшихся волос, будто хотел что-то разглядеть, а потом задумчиво сказал:
— Еще один... избранный. И рожанин? А ты, брат, дрожишь. Загоняла лунная ночка, а?
— Неужто жалеешь? — огрызнулся Рэми.
— Может, и жалею... — горько усмехнулся оборотень, подбросив в огонь хвороста. — Хотя в твоем случае лучше не жалеть. Ты сам не знаешь, что хочешь, а боги, увы, уже все решили.
Потом сверкнул глазами, и одежда сама обняла его обнаженное тело, а в руках появился теплый плащ. Рэми вздрогнул. Никогда раньше не видел он, чтобы вещи появлялись из воздуха, никогда раньше не видел, чтобы кто-то одевался при помощи магии, никогда не знал, что это возможно.
Мир поднялся и подошел к Рэми. Приказал:
— Встань.
Они были примерно одного роста, и глаза Мира оказались на одном уровне с глазами Рэми. Рэми, давно уже поняв, что имеет дело с арханом, хотел по привычке отвести взгляд, но полыхающие синим огнем глаза Мира не позволили.
— Какой послушный, — усмехнулся оборотень. — Иногда послушный, иногда дерзкий до дури. Ты когда-нибудь бываешь нормальным?
Он плавным жестом достал из-за пояса Рэми кинжал. В полумраке его глаза казались бездонными и зловещими.
— Красивое оружие, — протянул Мир. — Странное для рожанина.
— Что ты делаешь? — выдохнул Рэми, когда тонкое лезвие прошлось по его больному плечу, разрезая ткань.
— Ничего особенного. Помогаю тебе избавиться от грязной одежды. И я сказал же тебе, не двигаться.
— Здесь не жарко, знаешь ли, — прошипел Рэми.
Взгляд Мира отпустил, и оборотень одним плавным движением оказался за спиной Рэми.
— Не двигайся... Если не желаешь осложнений.
Рэми краем глаза видел руку Мира с кинжалом. Видел, как белоснежное лезвие вдруг сначала почернело, а потом вдруг раскалилось до бела. Видел и дрожал, не понимая, что Мир собирается делать, но знал, что это "что-то" ему не понравится.
Мир произнес несколько слов. Рэми не успел понять, что происходит, как застрявший в его плече наконечник вырвался наружу, открыв фонтан крови. Мир обхватил одной рукой Рэми за талию, прижимая к себе, другой резким движением коснулся раскаленной сталью раны. Рэми закричал. Пахнуло в воздухе паленным мясом, разорвало плечо от боли и какое долгое мгновение казалось, что Рэми этого не выдержит.
— Было не так уж и страшно, правда?
Рэми понял, что сидит на земле, а Мир уже заканчивает перевязку. Старая туника Рэми была разорвана на ленты, плечо рвало болью, но боль была уже терпимой.
— Ты прости... я не виссавиец, лечить при помощи магии не умею. Пришлось использовать подручные средства. Ну и успокоить боль, это уже я слегка могу.
Мир подал Рэми новенькую, мягкую тунику.
— Держи.
— Если ты маг, то почему сам не освободился на поляне? — зло парировал Рэми, медленно, стараясь лишний раз не потревожить плечо, одеваясь.
— А это и не моя сила. Твоя. Лечить ты можешь, но лечишь очень плохо. Ты дал мне слишком много...
— Так много, что ты и против меня используешь?
Оборотень промолчал. Глаза его сузились и засверкали зло. Рэми думал, что доигрался и сейчас оборотень вспыхнет от гнева, но Мир вдруг улыбнулся и подал Рэми кинжал.
— Тайны есть у всех, а вот открывают тайны далеко не всем, — повторил он недавние слова Рэми. — Вот ты, например. Мальчишка в лесу, рожанин, маг, изгнанник. Раненный, что даже не подумал позвать виссавийцев. Что еще? Ах да, вечно всем недовольный. Хотя было бы чем... с такой раной ты вряд ли бы до города сам дошел. Карри тоже утихли. Они боятся бегущей воды, так что опасность миновала. На время. Но будет лучше, если мы доберемся до города как можно быстрее, не так ли? Ты ведь у нас парень сообразительный? Неужели не понял, что я мог бы тебя убить давно, если бы захотел... а я не хочу.
Рэми придержал рвущиеся на язык резкие слова и кивнул:
— Прости.
— Вот и умница.
Дорога, укутанная в туман, отыскалась неожиданно быстро. По обе стороны ее росли невысокие, молодые ели, под ногами скрипел мокрый песок, поросший еще несмелой и чахлой травой, налипали к сапогам рыжие иголки.
Рэми ненавидел идущего впереди оборотня. Ненавидел его прямую спину. Его уверенные движения, его привычку насвистывать под нос, покусывая сорванную по пути травинку. Но больше всего ненавидел повисший в воздухе вопрос. Выбор. Свобода от Эдлая или Аланна?
Рэми, собственно, уже давно сделал выбор. Ему не нужен был ни Мир, ни его странная, похожая на хомут помощь. Ему нужно было просто добраться до города и встретить Бранше. А дальше? А дальше посмотрим. Вопрос был в другом — как избавиться, да поскорее от этого зверя?
Стук копыт за спиной более привычный к лесу Рэми уловил первым. Решившись, он мысленно долбанул по щитам Мира, приказав ему заснуть. Мир удивленно обернулся, оборвав свист на высокой ноте, глаза его сверкнули гневом и тотчас закрылись.
Не дав Миру упасть, Рэми подхватил его у земли и оттащил к обочине. Плечо болело невыносимо, но теперь это казалось неважным.
Невидимый путник был все ближе. Мелькнула в белом тумане тень, вылетел на дорогу всадник, и решившись, Рэми бросился наперерез несущейся лошади.
— С дороги!
Засвистел кнут, обжег спину, заставил упасть на колени. Но выдавить Рэми сумел:
— Помогите, пожалуйста, моему другу плохо!
Всадник резко осадил лошадь окинув коленопреклонного рожанина внимательным взглядом. Лица его в тени капюшона Рэми разглядеть не мог, да, собственно, и не пытался. Его мучил только один вопрос — можно ли этому человеку доверить Мира?
Всадник кинул Рэми поводья и спрыгнул с седла.
Рэми тотчас забыл об архане, уставившись на коня. Это животное было столь же совершенно, как и Арис. И было таким же порождением магии. Черная с красным отливом шкура, длинная грива, в которой то и дело вспыхивали искры, недобрый взгляд... Огнистый. И рука сама собой потянулась к шее, к амулету матери, сжала его крепко, а пальцы вспомнили шелковистость спрятанных в мешочке волос с искорками... Вот они чьи... такого же Огнистого, как и этот...
— Шей! — шепнул Рэми, копируя Самала. — Шей ми сай, шей, дон
В темно-красных глазах необычного коня появилось что-то вроде понимания. Рэми протянул руку и осторожно погладил морду животного, не обращая внимания на обжигающие пальцы искры. Опустил поводья. Теперь этот конь точно никуда уйдет. После заветных слов еще никто не уходил.
— Животное умнее, чем человек думает, — говорил Самал. — И тоже умеет говорить, чувствовать. И умеет доверять. Слова, которым я тебя научу, на самом деле не важны. Важно — как ты их произнесешь. А если произнесешь правильно, то ни одно животное в подлунном мире не сумеет тебе противостоять, и ни одно не пойдет против твоей воли.
— Что значат эти слова?
— Ничего не значат. Напоминают они братьям нашим меньшим, кому боги отдали власть над миром. Человеку. Но не каждый человек той власти достоин.
— Простите за удар кнутом, — сказал архан, подходя к лежавшему на обочине Миру. — Я действительно не хотел, но иногда рука быстрее разума, вы же так неосмотрительно бросились под лошадь...
Рэми оторвал взгляд от лошади и понял, что если он хочет уйти, то уходить надо сейчас.
— С вашим другом все в порядке, — продолжил маг, не замечая волнения Рэми. — Сейчас мы его разбудим.
Сейчас он разбудит Мира и обратит внимание на Рэми, проверит его знаки и поймет, наконец-то, что дорогой плащ покрывает плечи рожанина.
Глаза незнакомца засветились синим, проступили на запястьях сквозь рукава знаки рода, синие, как и подобает архану, разорвали воздух магические фразы. И в воздухе запахло озоном.
Рэми сделал шаг в сторону леса, стараясь не замечать внимательного, понимающего взгляда излишне умного коня.
— Мир! — воскликнул архан.
В голосе его послышалось такое облегчение, что Рэми мгновенно перестал беспокоиться об оборотне, начал беспокоиться о себе и метнулся в сторону леса.
— Арман! — услышал Рэми недовольный, усталый голос Мира. — Это опять ты...
Арман... О боги, откуда ему знакомо это имя?
— Прячься, идиот! — раздался за спиной раздраженный шепот.
Чья-то сильная ладонь заткнула Рэми рот. Обожгло болью раненое плечо. Полулишившись сознания, чувствовал Рэми, как его тащат в ближайшие кусты, бросают лицом на кучу прошлогодней листвы и что-то наваливается сверху, вжимая в гниющую мякоть.
Запах мокрой земли казался невыносимым, вызывая тошноту. В рот набились листья. Окатила с головой паника.
— Молчи! Ради всех богов, молчи! — зашипел кто-то, а со стороны дороги раздался крик оборотня:
— Держи Рэми! Держи придурка!
18. Глава одиннадцатая. Город.
— Сиди тихо, — прошипел кто-то на ухо, надавив Рэми на затылок.
Рэми сидел. Вернее, лежал. И усиленно старался не замечать ни ноющей боли в плече, ни накатывавшей волнами слабости, ни смыкающихся глаз.
Он вдыхал запах прелых листьев, и слушал, как неподалеку кричит и ругается оборотень, как осторожно отвечает ему Арман, явно пытаясь успокоить... Как раздается на дороге лошадиный топот, и к двум голосам присоединяются другие. А вокруг начинает шуршать...
— Только этого не хватало! Вот удружил, Рэми. Рожу спрячь!
Рэми повиновался, задыхаясь от запаха гнили. Но надолго его не хватило. Осторожно оторвав лицо от преющих листьев, он выглянул из-за кустов на поляну и тотчас пожалел о своей смелости: стоявший на поляне Арман медленно опускал на плечи капюшон плаща. Тот самый Арман, которого Рэми не еще знал, а уже почему-то ненавидел.
Разве можно было не ненавидеть эти высокомерные голубые глаза? Эти прилизанные, словно нарисованные, светлые волосы? Это белоснежное, будто из льда высеченное лицо? Сжатые в презрении тонкие губы? Длинные пальцы, унизанные перстнями, что ласково поглаживали рукоятку кнута?
И разве можно сознавать, что ты гораздо сильнее, гораздо способнее, но этот... архан, а должен лежать в кустах? Дрожать от страха — и перед кем? Перед слабым магом. Но он — маг, потому что архан. А ты — ты рожанин, потому — колдун. Пусть и сильный. И даже через щиты Армана тебе никогда не проникнуть, не увидеть, что он чувствует на самом деле. Не дано тебе этого.
И самое главное — почему так сердце ноет? Почему хочется выйти, заглянуть в холодные глаза архана, гордо вскинув голову. Ответить на его взгляд, как равный. Рэми почему-то знал, что имеет на это право. Но в то же время хотелось чтобы Арман наконец-то ушел, оставил их в покое.
Арман медленно натянул перчатки, тихонько свистнул. Раздался топот копыт, и из кустов орешника выскочил Огнистый. Рэми вновь вжался в листья, когда упали невдалеке на землю красные искорки, оставляя яркие звездочки, когда прошлись рядом огромные, черные копыта, когда конь захрипел, подчиняясь уверенной руке архана.
— Тише, Искра, — сказал Арман, и его голос вызвал у Рэми новый приступ дрожи.
О боги, что сегодня за ночь? Почему так действуют на него и Мир, и Арман, почему так тяжело на сердце, будто совершает Рэми огромную глупость, хоть и приказывает разум прятаться?
Арман встал между конем и Рэми, ласково поглаживая точеную морду животного. Раскосые глаза Искры ответили хозяину теплом и вдруг уверенно пронзили раскрашенную осенью листву встретившись взглядом с Рэми. Показалось рожанину или в самом деле где-то в пылающей жаром душе Огнистого шевельнулось... осуждение?
"Не выдавай меня, — молил Рэми. — Прошу..."
Конь понял. Глаза его на мгновение вспыхнули искрами, и взгляд отпустил Рэми, вновь переходя на хозяина. Лаская, прося прощения, что не выдал чужака. Рэми вздохнул с облегчением. Арман ловко вскочил в седло, заставил огнистого развернуться и ускакал в туман.
Вскоре раздались с дороги недовольные крики, сменившиеся топотом копыт, и все замерло. Рэми почувствовал, что его отпустили. Услышал, как кто-то рядом тяжело поднялся, вздохнул облегченно. И только тогда обернулся, впервые увидев лицо своего то ли друга, то ли похитителя. Сердце дрогнуло, раз, другой, с губ сорвалось глупое:
— Что здесь делаешь, Жерл?
— Я? Я тут работаю, — холодно ответил старшой, подавая Рэми руку и помогая встать. — А ты? Впрочем, и так понятно, не отвечай. Я рад, что ты выбрал правильно.
— Был бы я так уверен, что правильно, — задумчиво ответил Рэми, отряхивая с плаща прилипшие листья. — Сказать по правде, я уже ничего не понимаю. Ни Мира, ни Армана.
— А имена узнал? Не почувствовал, что где-то их слышал? — настороженно поинтересовался Жерл.
Неожиданный вопрос заставил Рэми замереть, посмотреть внимательней на дозорного. А ведь Жерл изменился. Странно изменился — постарел, осунулся. И взгляд его, всегда ясный, прямой, как будто приобрел оттенок безумия, да и где взгляд этот? Воровато шарит по листьям орешника, отказывается встречаться с глазами Рэми, будто Жерл стыдится. Чего?
Впервые Рэми увидел скрывающие душу дозорного щиты и впервые захотелось ему, очень захотелось, те щиты убрать, чтобы проникнуть в мысли Жерла. Да вот только старшой такой вольности не простит.
— Изменился ты, — повторил мысли друга дозорный. — И уж не знаю, у добру ли, ко злу... Слишком большая сила это ведь не только дар, это проклятие. И цена не нее бывает неподъемной.
