Язычница

— А ты говоришь "ведьма". Знахарка... Только и правда странная она бабка какая-то. Ночью приснится, трусами не отмашешься...

— Ты что ль Яна сама и есть? — вдруг с надеждой спросил парнишка.

— Типа того. А тебя-то как звать-величать?

— Саньком. Так чего ж ты кочевряжилась тогда? Сказала бы сразу: "Это я" и всего делов.

Янка ехидно хмыкнула и тут же лукаво подмигнула новому знакомому.

— Забавный вопрос. Плаваю я себе, никого не трогаю, а тут вдруг... — Девушка не успела договорить, так как в это мгновение в руках парнишки неожиданно дернулась удочка, резко натянулась леска. Янка метнула взгляд на всколыхнувшуюся водную гладь, где еще совсем недавно почти неподвижно покоился поплавок. — Смотри! Смотри! — завопила она. — Клюет, да? Да?

— Клюет, — стиснув зубы от напряжения, буркнул парнишка и потянул удочку вверх.

На конце лески отчаянно и исступленно трепыхалась крупная зеленовато-желтая рыбина с темными полосками на чешуе и яркими, розовато-оранжевыми плавниками. Юный рыбак ловко взмахнул удилищем, так что оно дугой изогнулось над водой, и уже через долю секунды подсеченная добыча шлепнулась на дно лодки, окатив Янку каскадом мелких брызг.

Восторженно приоткрыв рот, Янка ринулась к суденышку, чтобы поближе рассмотреть нежданно-негаданно подвернувшийся улов.

— Ух ты! Какая красивая! А как она называется? — едва не хлопая в ладоши от восторга, защебетала девушка.

— Окунь это, — снисходительно улыбнувшись, пояснил парнишка. — Никогда не видела что ли?

— Да, может, и видела в замороженном виде. Кто ж его знает... Но что бы вот так... когда она еще живая, едва-едва из воды вытащенная — никогда! Потрясающе! А можно ее потрогать?

— Да трогай. Почему нельзя-то?

Янка опасливо потянулась к притихшей на мгновение рыбине и тут же резко отдернула руку, едва та снова затрепыхалась на дне лодки.

— Ей больно, наверное... — протянула жалостливо. — Вон губа разодрана.

— Больно, наверное. Куда ж без этого. А ты чего в гринписовцы метишь? Не дури. Хочешь сама попробовать поудить?

— А можно? — неуверенно покосилась на лежавшую поперек лодки удочку Янка и тут же подняла на парнишку полный надежды взгляд. — Правда, можно? Только ты сам червяка насади, ладно?

— Эх, девчонки... — усмехнулся юный рыбак. — Хорошо, насажу. Залезай в лодку.

Янка с почти комичной решимостью вскарабкалась в покачнувшееся плавсредство и плюхнулась на скамью рядом с парнишкой.

— Осторожно, перевернемся же, — нарочито ворчливо буркнул он. — Закидывай удочку и жди.

Янка неловко замахнулась удилищем. Крючок с извивающимся червем, едва не зацепившись на воротник Саньки, все же чудесным образом оказался в воде, и Янка покорно притихла. Вцепившись обеими руками в рукоять, девушка восторженно уставившись на поплавок.

— А долго ждать-то, — громким шепотом обратилась она к парнишке через несколько минут ожидания.

— Пока поплавок не дернется, — усмехнулся тот.

— А-а-а! — опять же шепотом протянула она. — А когда он дернется?

— Когда рыба клевать начнет.

— Что-то она долго не клюет... — разочарованно поджав губы, вздохнула Янка.

— Это разве долго...

Прошло еще минут пять, показавшиеся Янке вечностью. Внезапно вспыхнувший интерес к рыбной ловле теперь столь же стремительно угасал. Бестолковое сидение с удочкой начало нагонять сон. Веки будто налились свинцом, и хоть Янке пока удавалось удерживать их в приоткрытом положении, но надолго она на себя не рассчитывала. Взгляд уже едва мог фокусироваться на неподвижном поплавке.

Наконец, по водной глади скользнули первые солнечные лучи, словно лазером прорезав полупрозрачные ошметки тумана. Янка, мгновенно стряхнув с себя дремотное оцепенение, поспешно опустила на глаза темные очки.

— Слушай-ка! — вдруг, забыв о необходимости вести себя тихо, вскрикнула она. — А чего старуха-то хотела?

Парнишка, видимо, тоже задремав от тщетного ожидания клёва, вздрогнул.

— Чего орешь-то? — чертыхнулся он. — Ах... да. Бабка Матрена. Просила тебе вот это передать.

Он неторопливо потянулся в карман и, широко зевнув, достал оттуда небольшой, размером с пачку сигарет, тряпичный сверток темно-бордового цвета. Потертый, выцветший от времени, он производил впечатление чего-то не столько зловещего, как загадочного. Янка опасливо взяла протянутый ей предмет.

— А что там?

— Так мне-то откуда знать?

— Ну, может, заглядывал?

— Еще чего. Мне пока жить не надоело... Бабка Матрена сказала лично Яне в руки и не совать нос, куда не следует.

— Так ведь другой Яне! Не мне!

— У вас тут еще какая-то Яна есть?

— Нет, Оль, Лен и Наташ пруд пруди, а я одна.

— Вот и бери, раз одна.

Янка осторожно раскрыла сверток и, досадливо прикусив нижнюю губу, отрицательно покачала головой. В потертой ткани скрывался овальный медальон с красновато коричневым полупрозрачным камнем в обрамлении массивных, замысловатых завитков.

— Забери! Это не мне... Я даже дотронуться до этого боюсь... Он ведь не иначе как старинный. Страшно представить, каких денег стоит! Забери! Отнеси обратно!

— Вот сама и отнеси. А я свое дело выполнил.

— А, может, она на словах что-то передать просила? Зачем мне это?

— Ой... что-то говорила... подожди, я записал, чтобы не забыть...

Парнишка снова потянулся в карман куртки и спустя пару секунд вытащил оттуда помятый клочок бумаги — косо оторванный кусок тетрадного листа в клетку, сверху исписанный мелким корявым почерком.

— Ща... Я это... ну как его... тезисно. "Поможет направить энергию солнца в нужное русло... Силу прибавит... терпение... на путь истинный наставит... душу исцелит... теплом янтаря согреет"... Вот вроде все...

— Слушай, ну забери его обратно, а? — жалобно протянула Янка, торопливо пытаясь завернуть медальон обратно в кусок материи. — Ну скажи старухе, что не нашел меня. Чего тебе стоит-то?

— Да ты башкой двинулась, что ли? Бабку Матрену обмануть? Не-е-е-е! Точно сдурела!

— Я не могу это взять! Ну правда! Это не мне... Она обозналась! Я здесь вообще никогда не бывала раньше, она не может меня знать! Ну пойми ты! Не мне это! — Едва не плача затараторила Янка, снова и снова пытаясь всучить парнишке сверток. Но юный рыбак был непреклонен.

Дремоту как рукой сняло... Какой уж тут сон, раз такие дела творятся. И кто ее, Янку, дернул признаться, что именно она и есть та, на встречу с кем послала Саньку старуха? Молчала бы себе в тряпочку... А нет! Честность взыграла... Черт бы ее побрал эту честность!

Осознав тщетность попыток заставить парнишку отнести подарок обратно бабке Матрене, Янка вновь притихла. Судорожно стиснув в кулаке завернутый медальон, девушка снова ухватилась за удочку и немигающим взглядом уставилась на поплавок.

— Вот ведь невезуха, — буркнула она себе под нос. — Слушай, а может, сейчас быстренько сбегаю к палатке, оденусь... А ты меня к старухе отвезешь?

— Тоже не получится, — решительно замотал головой парнишка. — Нельзя! Бабка Матрена строго настрого наказала, чтобы раньше чем через три дня, ты носа к ней не казала. И мне запретила тебя везти. Говорит, время тебе нужно, чтобы все самой дотумкать. Ты как знаешь, а я себе не враг! Не повезу тебя сегодня!

Янка задумчиво постучала ярко накрашенным ногтем по рукояти удочки.

— Все продумала старая грымза... как же быть-то?

— Она не грымза, говорю же. Ведьма — да, а вообще добрая! И никогда не ошибается! Все знают.

— А вот теперь ошиблась! — упрямо повторила Янка и снова уставилась на поплавок. И вдруг тот ни с того, ни с сего изменил свою позицию. Резко качнулся и тут же ушел под воду. Леска туго натянулась, дернув за собой удочку. Янка взвизгнула, крепко сжав рукоять!

— А-а-а! Клюет! — торжествующе завопила девушка. — Что мне делать-то?

— Подсекай! — отчаянно заголосил парнишка. — Подсекай, кому говорю!

— Как?

— Тяни! Ну чего ты копаешься-то?

Янка дернула удилище вверх, так что оно изогнулось изящной дугой, и над водой снова затрепыхалась рыбина. Чуть меньше предыдущей, но столь же красивая. Серебристая, с поблескивающей в первых рассветных лучах чешуей.

Янкиным движениям явно не доставало сноровки, поэтому, желая ухватиться рукой за леску, девушка сперва неловко перемахнула рыбину через лодку и тут ж влепила рыбьим хвостом Саньке по щеке. Тот, вскрикнув, шарахнулся в сторону и резко накренил суденышко набок. А Янка, упорно не желая сдаваться, снова попыталась схватить трепыхавшуюся на крючке добычу и качнула лодку в другую сторону. Оправившись от первого шока, Санька подскочил на ноги, продолжая раскачивать плавсредство.

Доля секунды — и Янка сумела наконец-то поймать рыбину за хвост. Но лодка не выдержала столь отчаянных телодвижений, вновь накренилась и, зачерпнув воды, все-таки перевернулась. Оба рыбака полетели в воду. Победный клич Янки, перемежаемый воплями Саньки, торжественно и громогласно разнесся над мирно спящим лагерем археологов...

* * *

Шаман неподвижно стоял на холме и всматривался в озарившийся первыми лучами солнца горизонт. Тихо, почти беззвучно, нашептывал слова молитвы Яриле, восхваляя его могущество и милосердие, обещая щедрые дары, а главное, испрашивая милости и солнечного благословения на поиски. Как вдруг над островом разнесся душераздирающий вопль, оборвав напевную молитву на полуслове.

Ни секунды не сомневаясь в источнике звука, разорвавшего в клочья царившую на острове сакральную тишину, мужчина ринулся вниз по тропе. Бегом пересек лагерь.

Судя по гневным возгласам, доносившимся почти из каждой палатки, разбуженная общественность негодовала, но покидать спальники все же не намеревалась. Оно и к лучшему — что бы ни произошло на берегу, ротозеи там были ни к чему. И без их праздного любопытства ситуация уже успела выйти из-под контроля. В этом Шаман был уверен на сто процентов.

Но не успел он свернуть на тропу, тянущуюся вдоль берега от полевой кухни к камералке и далее на восток, как услышал за спиной собачий лай. Преданный Геродотик, вырвался-таки из ромашковых недр палатки, устремившись на помощь своей неугомонной хозяйке. Позади него, стараясь не слишком отставать, бежала взлохмаченная Катя.

— Павел Андреевич! Павел Андреевич! — запыхавшись, окликнула она начальника экспедиции. — Подождите нас!

Шаман не замедляя бега, снова оглянулся на девушку, лишь теперь по достоинству оценив ее внешний вид — в особенности, кипельно-белую атласную пижаму с черной кружевной отделкой и босые ноги, выглядывающие из-под широких, теперь уже мокрых от росы штанин.

— Ну подождите же! Я аптечку искала! — взмахнув ярко-розовой косметичкой, взмолилась Катя.

Но просьба не возымела должного эффекта.

— Обуйся! — скомандовал Шаман и через мгновение исчез за зарослями бурьяна. — Поранишься!

Первым на месте происшествия оказался, как и следовало ожидать, Геродотик. Обогнав начальника экспедиции, он устремился вперед по узкой тропе и тут же скрылся из виду, продолжая оглашать округу тревожным лаем. Но теперь слуха Шамана достигали и другие звуки — обрывочные крики и плеск воды.

Выводы напрашивались сами собой. И они совсем не обнадеживали умудренного экспедиционным опытом Шамана. Наоборот, на горизонте отчетливо замаячила перспектива нового витка конфронтации с аборигенами.

Доносившийся издали шум не оставлял сомнений: в Вёжи наведались местные лоботрясы, наткнулись на Янку, неведомо зачем оказавшуюся в столь ранний час у берега, и теперь пытались увезти неистово сопротивляющуюся девушку на "большую землю".

Воображение рисовало сцены ожесточенной борьбы. Нападавших, несомненно, не двое, и даже не трое, а гораздо больше. И все они пытаются обездвижить отчаянно брыкающуюся, взвизгивающую, кусающуюся и царапающуюся Янку. В иной ситуации Шаман, наверное, даже посочувствовал бы смельчакам. Но еще не поросли мхом воспоминания о стычках четырехлетней давности, когда на острове изо дня в день объявлялись пьяные деревенские охламоны с требованиями отдать им найденное на их земле золото, "городских тёлок" и водку...

Притязания, конечно, были абсурдней некуда. Золота в рыбацкой деревушке Вёжи испокон веков не было. Пусть "земля предков" и таила в своих недрах сокровища, но все же совсем иного рода. Водка в лагере закончилась через три дня после прибытия экспедиции на остров. Археологи сами изредка восполняли острую нехватку алкоголя у местных самогонщиков. А требование уступить на ночь-другую кого-то из девчонок и вовсе иначе как неудачной шуткой никем не воспринималось.

Но как не курьезны были запросы аборигенов, в тот год ни дня не проходило без их нежелательных визитов. Приходилось держать оборону, сперва вооружившись подручными средствами, а к концу сезона даже с охотничьим ружьем наготове. Пусть и незаряженным. Но местные о такой незначительной детали не догадывались и, справедливо оценив силу кулака против оружейной стали, поспешно ретировались.

В следующем сезоне на открытый конфликт они уже не шли, хоть и не оставили попыток поживиться за счет экспедиции. К счастью, существенного ущерба отечественной археологии им нанести не удалось. Дело ограничилось таинственным исчезновением мешка с керамикой, нескольких банок сгущенки и Германовских плавок, оставленных ночью сушиться на растяжке палатки.

И вот по прошествии трех сравнительно мирных лет отношения с местными снова обострялись. А в эпицентре назревающего конфликта, как не странно, оказалась титулованная "Мисс Катастрофа" — Яна Мальцева.

— Кажется, я начинаю понимать, откуда растут ноги у этого титула, — буркнул себе под нос Шаман и вдруг изумленно замер, услышав заливистый и даже жизнерадостный девичий смех. — Она там заигрывает с ними что ли?

Лай Геродотика прекратился. И на фоне наступившего затишья Шаману удалось разобрать обрывки слов:

-... растяпа!... Да держи ты ее со своей стороны... Ну? Переворачивай!

-... не получается... она скользкая! — И снова смех, плеск воды и возбужденные возгласы.

Через пару секунд, Шаман все же сумел справиться с замешательством и, стараясь не шуметь, двинулся дальше по тропе. За спиной все отчетливее слышалось напряженное сопение Кати, время от времени перемежаемое краткими вскриками. Судя по этим весьма красноречивым звукам, обуться "гламурная дива" так и не удосужилась и теперь, раня босые ноги о битые черепки и прошлогодний сухостой, с максимально возможной при таких обстоятельствах скоростью, настигала замешкавшегося Шамана.

Он в очередной раз подивился самоотверженности этой девушки. Подумать только. Разбуженная в неурочный час, даже об обуви забыла, а косметичку с медикаментами прихватила на случай, если подруге понадобится медицинская помощь...

Обогнув камышовые заросли, из-за которых доносились крики и плеск воды, Шаман облегченно выдохнул. Представшая взгляду сцена совершенно не соответствовала той, что так красочно рисовало его воображение.

Вместо оравы воинственно настроенных деревенских лоботрясов рядом с Янкой был один лишь белокурый парнишка лет тринадцати отроду. И эта парочка вовсе не боролась, а, стоя чуть глубже, чем по колено в воде, пыталась перевернуть лодку, затонувшую к верху дном на мелководье.