Язычница

Название — Язычница

Автор — Петропавловская Ольга

Аннотация:

На какие только каторжные муки не приходится порой идти студентам ради успешной пересдачи экзаменов. Вот и Янке после заваленной сессии не остается ничего, кроме как отказаться от всех благ цивилизации и отправиться в составе археологической экспедиции кормить комаров на крошечный остров посреди Костромского водохранилища. Но могла ли она предположить, что в этом месте даже невинная шалость может привести шутницу в загадочный мир языческих поверий и заклинаний... Мир, где балом правят всемогущие боги древних славян.

ПРОЛОГ

Янка на полусогнутых ногах вышла из аудитории и тут же обессилено привалилась спиной к двери. Осоловевший взгляд бездумно скользнул по столпившимся у подоконника однокурсникам. Несмотря на поздний час толпа у дверей триста четвертого кабинета не редела. Кто-то уже побывал в кресле напротив стола экзаменатора, но большинство собравшихся все еще ждали своей очереди, судорожно перелистывая страницы учебников по археологии. Надеяться на конспекты не приходилось, так как лекционный материал олицетворял собой бессвязный набор тезисов на любые темы, за исключением самой археологии.

Взгляды однокурсников в едином порыве обратились на Янку.

— Ну, как?

— Требует новую тушку на заклание, — криво усмехнувшись, объявила девушка и демонстративно закатила глаза.

— Сдала? — шагнув ей навстречу, поинтересовался высокий худощавый парень и, взяв под локоть, потянул к соседнему подоконнику, на котором бесформенной кучей громоздились сумки ожидавших своей участи студентов.

— Издеваешься? Час он надо мной измывался под дружный гогот группы поддержки на задних партах. Вот скажи мне, старшекурсникам потусить больше негде? Лето на дворе, а им как медом намазано на Германовских экзаменах.

— А где ты еще такой цирк увидишь?

Янка нетерпеливо отмахнулась от нелепого аргумента и начала ожесточенно копаться в груде чужих вещей, пытаясь отыскать свою сумку.

— Кто Германа сдавал, тот в цирке не смеется.

— И потом, они же с благими намерениями, — продолжил парень. — Шпоры передают, Германа отвлекают...

— Да кому нужны их шпоры? — снова вспылила девушка, не дав ему договорить. — У меня вопрос был "Херсонес и хора Херсонеса". Я ему про городище, некрополь, транзитную торговлю и все такое. А он меня про то, как свиней пасут, спрашивает. Откуда мне знать? Я что мелиоратор?

— Зоотехник, — машинально поправил ее парень.

— Жень, не взрывай мне мозг, его и так только что раком поставили!

Парень, едва сдерживая смех, снова попытался утешить Янку.

— Да не нервничай ты так. В сентябре точно сдашь.

— Шутишь? Он к сентябрю еще что-нибудь придумает! Свиньи отдыхают.

— Ты с ним на раскопки едешь?

— Я что больная? Месяц в палатке жить без горячей воды...

— Ну, и дурында же ты! Я тебе полгода твержу, Герман всем, кто с ним в экспедицию ездил, на пересдаче тройбан автоматом ставит. Герасимова в прошлом году даже Карфаген на Сицилии умудрилась найти, Герман под стол сполз от хохота и все равно поставил.

— Откуда же я знала, что не сдам? — скривилась Янка.

— И не сдашь, если не поедешь в Кострому, — безжалостно отчеканил Женька.

— Проклятье!

— Иди срочно в деканат, пока списки на подпись декану не отдали. Перезаписывайся с музейной практики на археологическую. Мухой! — скомандовал парень и слегка подтолкнул Янку в спину, указывая в дальний конец коридора.

— Жень! Какой смысл? У него свои списки! И в них меня нет!

— Ну, ты сложная, — недовольно протянул парень и, схватив девушку за руку, решительно повел обратно в аудиторию.

— Герман Альбертович, — распахнув дверь, громко обратился он к экзаменатору. — Мальцева хочет с Вами в экспедицию ехать. Запишите ее в первую группу, пожалуйста.

В аудитории воцарилась гробовая тишина. Все присутствующие, как по команде, повернулись к остолбеневшей от неожиданности Янке. Замолчавший на полуслове профессор, удивленно приспустил на нос очки и скептически посмотрел на девушку. Его ошарашенный взгляд медленно скользил сверху вниз по миниатюрной фигурке студентки: длинные распущенные волосы, яркий макияж, белая футболка с перьями и стразами на груди, короткая мини-юбка, открывающая на всеобщее обозрение стройные ноги... Довершали картину модные босоножки на высоченных шпильках.

Брови профессора стремительно поползли вверх. Янке показалось, что его вот-вот хватит удар от одной лишь мысли про ее участие в экспедиции. Но в то же мгновение на лице Германа промелькнуло озарение и его губы расплылись в блаженной улыбке.

— Шутить изволите, юноша, — издав вздох облегчения, прервал он затянувшееся молчание и демонстративно стер носовым платком несуществующие капли пота с лысины.

— Какие шутки, Герман Альбертович? — усмехнулся Женя. — Правда, хочет.

Профессор снова недоуменно воззрился на Янкины босоножки и, забавно склонив голову на бок, стал пристально их рассматривать.

— Ну, что ж, — наконец, произнес он. — Это будет... эммм... весело...

Услышав вердикт Германа, Янка вздрогнула и в панике окинула взглядом аудиторию, тут же осознав, что помощи ждать неоткуда. Народ безмолвствовал. И лишь Катька, лучшая подружка, нервно ерзая на стуле, вдруг смяла лежавший перед ней лист подготовки и нерешительно подняла руку, желая привлечь к себе внимание профессора.

— Герман Альбертович, я тоже хочу в экспедицию! И можно я сразу на осеннюю пересдачу?

— Кажется, вечер перестает быть томным, — закатив глаза, буркнул себе под нос профессор, доставая из портфеля списки практикантов.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Шаман стоял на низком перроне в ожидании прибытия поезда из Москвы и нетерпеливо поглядывал на циферблат вокзальных часов. К приезду московских студентов-историков все было уже готово. На привокзальную площадь подогнали старенький уазик-"буханку", чтобы погрузить в него экспедиционное снаряжение и провизию. Для самих практикантов куплены билеты на рейсовый автобус до Прибрежного. В Спасе ждала лодка для переправы на остров. А поезд задерживался. Еще полчаса и вся организация полетит в тартарары.

Шаман снова раздраженно посмотрел на часы. Где-то у кромки сознания зрела смутная, но все же весьма ощутимая тревога. Странное состояние — некое подобие легкой вибрации в голове. Предчувствие, усиливающееся с каждой секундой.

Он привык прислушиваться к собственным внутренним ощущениям, видя в них предзнаменование свыше. И, вероятно, именно поэтому малейшее отклонение от графика в это утро настолько выводило его из себя. День и без того обещался быть не из простых.

Издали донесся гудок паровоза, и Шаман облегченно вздохнул. Теперь, по крайней мере, был шанс успеть на нужный автобус. Но тревожное состояние, вопреки ожиданиям, вовсе не развеивалось по мере приближения поезда, а наоборот становилось все более отчетливым. К моменту, когда состав, гулко звякнув тяжелыми сцепками, остановился у перрона, оно успело превратиться в пульсирующую головную боль.

Досадливо потерев висок, Шаман направился к нужному вагону.

— Ну, что ж, Герман, посмотрим на Ваших бандерлогов, — задумчиво пробормотал он, окинув снисходительным взглядом галдящую толпу, выгружавшую из поезда экспедиционное снаряжение. Шумную братию студентов-археологов ни с кем не спутаешь.

На перроне множились большие походные рюкзаки, складируемые в кучу двумя рослыми молодыми людьми.

"По крайней мере, новобранцам не чужда взаимовыручка", пронеслось в голове у Шамана при виде энтузиастов, взявшихся помочь девушкам спустить "непосильную ношу" по лестнице.

И вдруг в руках одного из них оказалось нечто ярко-розового цвета. Шаман недоуменно воззрился на загадочный предмет, не сразу сообразив, что это. И лишь, когда рядом на асфальте появилось второе такое же "недоразумение" небесно-голубого цвета, сумел стряхнуть с себя оцепенение, опознав в розово-голубом тандеме походные рюкзаки, ничем не уступавшие по габаритам своим собратьям более традиционных расцветок. Такого Шаману еще на своем долгом экспедиционном веку видеть не доводилось. Но ведь все когда-то бывает впервые.

Из вагона послышался пронзительный лай, тут же сменившийся испуганным поскуливанием.

— Тише-тише, Геродотик! Не бойся... Герман Альбертович только с виду страшный, а на самом деле он просто пусечка! — произнес вкрадчивый женский голос.

Шаман, едва сдерживая смех, заглянул в тамбур. Любопытство на мгновение оттеснило головную боль на вторые позиции. Все-таки не каждый день услышишь эпитет "пусечка" применительно к Герману. К кому угодно, только не к этому закоренелому скептику... Но ответ старшего коллеги заставил его усомниться в собственной вменяемости.

— Яночка, деточка моя ненаглядная, уберите от меня своего волкодава, — мученически взмолился профессор. — Иначе я за себя не отвечаю.

— Герман Альбертович, не бойтесь. Геродот не кусается. Правда ведь, мой котеночек? — прощебетала девушка и выпорхнула в тамбур...

Шаман нервно сглотнул, увидев на уровне своих глаз небесно-голубые босоножки на высокой танкетке, в которых девушка, судя по всему, собиралась пройти по покрытой щебенкой девятикилометровой дамбе, отделяющей Прибрежный от Спаса.

Взгляд мужчины скользнул вверх по худенькой девичьей фигурке и замер на испуганно выглядывающей из сумки крошечной собачке. Вот, значит, что собой представляют волкодавы...

За спиной девушки показался Герман и, заметив ожидавшего на платформе Шамана, демонстративно закатил глаза.

— Яночка, не создавайте пробку. Спускайтесь, — поторопил он студентку.

Та, насмешливо скривив губы, решительно направилась к выходу. Мельком взглянула на Шамана сквозь большие солнцезащитные очки и, буркнув себе под нос что-то нечленораздельное, не спеша спустилась на платформу.

— И зачем так нервничать, Герман Альбертович? Нервные клетки не восстанавливаются, — снисходительно усмехнулась она, почесав собачку за оттопыренным ухом длинными, ярко-накрашенными ногтями. — Пошли, Геродотик, вон наши вещи.

Шаман пожал руку Герману и, вопросительно изогнув бровь, кивнул на девушку.

— И не спрашивайте, Павел Андреевич! — буркнул профессор, обреченно махнув рукой. — Вы еще подружку ее не видели. Кстати, где она? Неужто заблудилась по пути из вагона? — немного оживившись, продолжил он и стал, будто бы надеясь на чудо, озираться по сторонам. — Эта может... У Мальцевой хоть какие-то зачатки интеллекта наблюдаются, а подруженька ее... эх... да Вы сами скоро увидите. Одна извилина, и та прямая.

Шаман заметно напрягся и решил на всякий случай уточнить:

— Герман Альбертович, а Вы их про дамбу предупреждали? Дойдут ли в такой обуви?

— Не дойдут — нам же лучше! — отчеканил профессор, но тут же снова пал духом. — Но не видать нам такого счастья, поверьте мне на слово. Хоть бы Геродота что ли своего по дороге потеряли...

— Забавная кличка. Историческая!

— И не говорите... Может, утопим древнегреческого историка в прибрежных водах, а? Маленький гаденыш, а лаючий. Всю ночь спать не давал.

Шаман, не в силах больше сдерживаться, громко засмеялся. И тут же почувствовал острую боль в затылке. Будто кто-то с остервенением пытался просверлить дырку в его черепе, чтобы проникнуть в самую глубь сознания... И судя по ощущениям, этот "кто-то" был близок к цели... Шаман чувствовал некое постороннее присутствие в собственной голове, а заодно и то, что избавиться от него ему не под силу. И это настораживало... Возможно ли такое? Он годами тренировался блокировать проникновения извне, и сказать, что неплохо преуспел в этом, значит, ничего не сказать. Он достиг совершенства! Но, оказывается, существует некто, способный пробить мощный щит, оберегающий его сознание, словно фанерную перегородку... Кто?

Шаман, едва сдерживая панику, медленно обернулся в поисках неведомого колдуна. Позади — лишь группа с любопытством взирающих на него студентов. Боль в затылке отступила, столь же резко, как и нагрянула. Сомнений не оставалось — кто-то из них, но кто?

Мужчина пристально посмотрел в глаза каждому. Ничего... Ни намека на что-то сверхъестественное... Только праздное любопытство и некое подобие предвкушения начала экспедиции. Но ошибки быть не могло... Кто-то из них...

Взгляд Шамана в поисках подсказки задумчиво скользил по окружающим, и вдруг наткнулся на стоявшую чуть в стороне от остальных и равнодушно наблюдавшую за ним сквозь темные стекла солнцезащитных очков, девушку.

"Дааа, Мальцева... еще до острова не добрались, а ты уже успела довести Германа до белого каления... Что же ты за птичка-невеличка, Яна?" — мысленно усмехнулся Шаман, пытаясь стряхнуть с себя тревогу. Еще будет время выяснить личность колдуна, а пока стоило заняться более насущными проблемами. Например, двумя "великосветскими дивами", которых предстоит каким-то образом доставить на остров... Кстати, где же все-таки вторая?

Будто подслушав мысли Шамана, Яна решительно направилась к вагону и, поднявшись на пару ступенек, позвала подругу:

— Кать, ну ты где там? Заблудилась? — нетерпеливо крикнула она.

Шаман не услышал ответа, но, видимо, он все-таки был, так как Яна спустилась обратно на платформу, а через пару мгновений на лестнице появилась вторая прелестница. И увидев ее, Шаман тут же в полной мере осознал правоту Германа. Что такого особенного было в Янином наряде? Да по сути ничего. Джинсовые шорты, облегающая белая майка, множество ярких аксессуаров на запястьях, модные солнцезащитные очки... Обычный подростковый наряд. Да, обувь не походная. Да, рюкзак оригинального цвета. Карманная собачка, выглядывающая из сумки... Любит животных девочка, что с того? Все познается в сравнении...

Теперь же перед ним предстало действительно "нечто"... в розовом кружевном платье, широкополой шляпе и, самое главное, на шпильках...

* * *

Дождавшись, пока все остальные участники экспедиции скроются далеко впереди, Янка решительно уселась на обочине.

— Ну, всё, Кать, переобуваемся. Побесили Германа, и хватит пока. Теперь надо и о себе подумать, — сказала она, доставая из сумки балетки.

— Блин, Ян! Зла на тебя не хватает. Кто говорил, оденься по-гламурному? Сама ты на нормального человека похожа, а я по твоей милости выпендрилась, как последняя дура.

— Кать, вот именно дура! — усмехнулась Янка, окинув снисходительным взглядом наряд подруги. — Кто тебе вбил в голову, что это гламур? Балда! Но эффект мне понравился.

Катька обиженно насупилась.

— Я, между прочим, каблук по этой дурацкой щебенке ободрала. И палец натерла.

— Ничего. Искусство требует жертв. Физиономия Германа того стоила.

— А второй тебе, кстати, как? Суперский мужик, правда?

— Ничего так, только дерганый какой-то. Я, пока ты в вагоне ковырялась, понаблюдала за ним. Дергается, оглядывается постоянно. То заржет, как лошадь Пржевальского, то вдруг бледнеет, будто привидение увидел. Что у него на уме?

— Так может, это он на нас так реагирует?

— Может... Посмотрим. Ладно, пошли. А то до ночи переплавляться на остров будем, а нам еще спектакль разыгрывать.

Переобувшись, девушки стремительно двинулись вперед по дамбе к Спасу. На некоторое время вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным шуршанием щебенки под ногами и стрекотанием кузнечиков в высокой траве вдоль дороги. Солнце прочно зависло в зените, низвергая с безоблачного голубого неба потоки изнуряющего жара. Воздух раскалился от зноя и, казалось, даже легчайшее дуновение ветерка не нарушало его неподвижности.

— А красиво тут, — прервала затянувшееся молчание Янка.

— Ага, а еще жарко. Может, отдохнем?

Не дожидаясь ответа подруги, Катя измождено опустилась на обочину и с великомученическим стоном вытянула ноги. Янка, еще раз окинув взглядом живописные окрестности, последовала ее примеру. Пять минут погоды не сделают, а Геродотика уже давно пора напоить.

Некоторое время девушки сидели молча. Катя усердно массировала себе ноги, уставшие от долгой ходьбы. Яна, наполнив походную миску Геродота питьевой водой, задумчиво чесала собачку по холке, любуясь поблескивающей на солнце водной гладью.

— Знаешь, что я тебе скажу, Кать, — вдруг глубокомысленно изрекла она. — Нам с тобой не хватает габаритности.

— Эээ нет, — возмущенно перебила Янку подруга. — Я своими габаритами вполне довольна. Не зря четыре месяца на раздельном питании сидела.

— Да я не об этом. Мелко мыслим мы с тобой, подруга. Без фееричности.

Осознав, что от нее не требуется неизвестно зачем набирать лишние килограммы, Катя расслабилась.

— У тебя вода осталась? Пить хочу.

— Держи. Вот сама подумай. По сути, вывести Германа из себя нам с тобой удалось чисто случайно.

— Ну, не скажи, — отхлебнув из бутылки, воспротивилась Катя. — Я наряд очень тщательно подбирала.

— Посмеялся бы он над нашей с тобой гламурностью и все, если бы Геродотика в поезде не укачало... ну, и если бы ты Герману на хребет случайно рюкзак не уронила.

— Да, весело получилось. А когда ты его шампанским облила, вообще умора была.

— И снова случайность. Везение. А на нем далеко не уедешь.

Катя задумчиво прикусила нижнюю губу и перевела взгляд на подругу.

— У меня плечи обгорели, кстати, — наконец озвучила она свои мысли.

— Кать! Я тебе о серьезных вещах, а ты как маленькая. Потерпи.

— Я не могу о серьезных вещах думать, когда у меня ноги болят и плечи. А еще жарко очень и пить хочется. Вон и Геродотик тоже весь спекся, — кивнула она на собаку.

Янка решительно отмахнулась от жалоб подруги и погрузилась в раздумья. Но, то ли жара так пагубно влияла на ее мыслительный процесс, то ли изнурительная дорога по дамбе, только ничего дельного в голову не приходило.

— Можем палатку ему поджечь, — вдруг нерешительно предложила Катя.

От этих слов Янка на мгновение лишалась дара речи. Нервно сглотнув, ошарашено посмотрела на подругу и покрутила пальцем у виска.

— Кать, ты идиотка?

— Ну, ты же сама хотела фееричности, — обиженно буркнула девушка, не понимая, что так шокировало Янку.

— Но не пиротехничности же. Ладно, хватит загорать. Пошли, пока тебе еще что-нибудь в голову не взбрело.

— А ты не в курсе далеко до этого Спаса?

— Говорят, девять километров.

— Кажется, мы уже все двадцать протопали. И Спас остался далеко позади, — угрюмо проворчала Катя.

— Не остался. Женька говорил, там колокольня у дороги стоит. Развалившаяся.

— Она, наверное, совсем в руины превратилась с прошлого года, вот мы ее и не заметили, — мрачно предположила девушка. — Я не могу больше идти. И чего тут машины не ездят?

— Жара, похоже, тебе на самом деле мозги повредила. Шлагбаум в начале дамбы не заметила?

— Заметила. Но дорога-то есть. Почему машины по ней не ездят? — настаивала девушка.

— Кать! Я откуда знаю? Вставай, — поднимаясь на ноги, скомандовала Янка.

— Уазик с нашими вещами ведь проехал как-то через шлагбаум, почему другим нельзя? — не отступалась Катя, продолжая сидеть на обочине. — Можно, наверное. Просто нужно чуть-чуть подождать и обязательно кто-нибудь проедет. Подождем?

— И будем мы тут сидеть до скончания веков, — едко прокомментировала предложение подруги Янка и начала перечислять мрачные пророчества. — Плечи твои покроются волдырями, питьевая вода закончится...

— У нас есть Шампанское... — перебила ее Катя.

— Предлагаешь напиться? Не вариант.

Не дожидаясь реакции подруги на столь категоричный отказ, Янка энергично двинулась дальше по направлению к Спасу, в глубине души начиная подозревать Женю во лжи. Не могут какие-то девять километров тянуться бесконечно. Или колокольню, правда, смыло весенним паводком, и теперь она, как справедливо предположила Катька, лежит в руинах, или расстояние от Прибрежного до Спаса гораздо больше. Третьего не дано. Только Катьке о столь пессимистических настроениях лучше не знать.

Янка с мрачным остервенением продолжала идти вперед. За спиной, постепенно сливаясь с ее собственным учащенным дыханием, послышалось сосредоточенное сопение догонявшей подруги. Удалось все-таки сдвинуть Катьку с места. И на том спасибо. Дикая жара, в отличие от надежды добраться до Спаса живьем, не ослабевала. Босоножки, которые пришлось нести в руках, по весу стали напоминать десятикилограммовые гири, так же как и сумка с крохотным Геродотом. И вдруг, словно оазис в пустыне, впереди за деревьями показался шпиль колокольни.

От осознания собственной близости к финишной черте, у Янки открылось второе дыхание. Издав победный вопль, она оглянулась на подругу.

— Ну что я говорила! Спас на горизонте, подруга, — торжественно провозгласила она. — Готовься переобуваться обратно в гламурную обувь.

* * *

Сидя на опушке чахлой рощицы, раскинувшейся на берегу водохранилища, Шаман украдкой наблюдал за студентами. Обычные подростки... разные, стремящиеся чем-то выделиться из толпы, но все же совершенно обыкновенные. На первый взгляд. Только все не так просто. В этом Шаман был уверен, как никто другой. Был среди них кто-то, умело скрывающий под маской нормальности, свою истинную сущность.

Только кто? Быть может, бард-гитарист, собравший вокруг себя толпу слушателей? Или его друг-аккомпаниатор, выстукивающий ритмы на неком подобии гавайского барабана? Или, например, смуглая девушка с торчащими в разные стороны черными патлами? Может быть... Черная футболка с черепом на груди намекала на ее интерес к потустороннему миру... Только это вовсе не доказывало, что он подкреплен какими-то сверхъестественными способностями... Скорее наоборот. "Ряженых" Шаману доводилось встречать не единожды, каждый раз убеждаясь, что с миром магов и колдунов эти люди не имели ничего общего, как бы им этого не хотелось.

Шаман снова обвел взглядом собравшихся на берегу. Кого-то уже успели переправить на остров, но многие все еще ждали своей очереди. Двух гламурных див по-прежнему не было. Не удивительно. В такой-то обуви. Вероятно, их стоило все-таки погрузить вместе с багажом в Уазик хотя бы ради собственного же спокойствия. Но Герман этому категорически воспротивился. Злопамятный мужик. И чувство юмора у него очень оригинальное.

При ближайшем рассмотрении, оказалось, что две дивы — вовсе не единственный его сюрприз. Парочка молодых людей нетрадиционной ориентации в составе практикантов тоже вряд ли даст заскучать на острове. И как им удалось остаться незамеченными на вокзале? С такими-то красноречивыми ужимками...

Шаман поморщился от отвращения.

— Проклятье! Ну, и шуточки у Вас, Герман, — обратился он к старшему коллеге.

— Павлуша, не горячитесь. Нужно идти в ногу со временем.

— Если это означает, что я месяц должен нянчиться с педиками и светскими ослицами, то предпочитаю жить по старинке.

Профессор снисходительно взглянул на младшего коллегу и криво усмехнулся.

— Павлуша, в Вашем-то возрасте... — оборвав себя на полуслове, он удивленно воззрился на что-то за спиной Шамана. — Дошли. Ну, надо же. И быстро...

Шаман машинально проследил за его взглядом и замер, не в силах прокомментировать увиденное. С пригорка к берегу неспешно спускались Яна Мальцева и ее подружка Катя. По бодрому виду девушек, никто бы и не подумал предположить, что они только что прошли не меньше девяти километров по дамбе на каблуках. Лишь изнуренная морда выглядывавшего из сумки Геродота и покрасневшие плечи одной из девушек указывали на долгое пребывание под палящим солнцем. Выносливости див можно было только позавидовать. Может быть, им даже удастся самостоятельно поставить палатку? Вряд ли, конечно...

— Герман Альбертович, мне кажется или мы только что стали свидетелями чуда?

— Чудом было бы, если бы они не дошли, — мрачно изрек профессор. — Вы даже не догадываетесь, Павлуша, с кем нам довелось иметь дело.

— С кем же?

— С "Мисс Катастрофой — 2001".

— Странно слышать подобное от человека, который сам же и зачислил ее в состав экспедиционной группы, — усмехнулся Шаман.

— Я тогда еще не знал о ее титуле, — угрюмо признался профессор в собственной неосведомленности.

— И в чем же он выражается?

— Сами увидите, — загадочно произнес Герман. — Не хочу портить Вам сюрприз. Кстати, что-то лодка долго не возвращается. Не иначе как опять мотор заглох.

— Наверное. Он давно барахлит. Как бы не пришлось всю эту ораву на веслах перевозить.

Через несколько минут, когда к берегу причалила лодка, стало ясно, что мрачные прогнозы оправдались. Мотор сдох... окончательно и бесповоротно. Шаман с тяжелым вздохом поднялся с земли и направился к студентам сообщить им радостную новость о предстоящих соревнованиях по спортивной гребле.

— Итак, архаровцы, — решительно начал он. — Бандерлоги вы или настоящие археологи, доказывать, как выяснилось, придется уже сегодня. А настоящий археолог в воде не тонет и в огне не горит. По сравнению с этим то, что нам с вами предстоит — детская забава. Вёсел всего два, на всех не хватит, так что прошу поторопиться с выдвижением кандидатов на роль гребцов. Первую партию слабых и немощных повезу сам и к своему возвращению жду энтузиастов. Время на раздумья ограничено.

Не дожидаясь реакции на свои слова, мужчина зашагал к лодке. Но, проходя мимо Янки с Катей, вдруг остановился и, окинув их снисходительным взглядом, провозгласил:

— А вас, красавицы, прошу на борт. Столь ценный груз я, пожалуй, не доверю никому — повезу сам.

— Вот дура-а-ак, — донесся до его слуха тихий стон Германа. Удивился старый черт. Приятно, конечно, только Шаман и сам не знал, что за неведомые силы сподвигли его на столь опрометчивый шаг. Еще секунду назад он и не помышлял о подобном, и вдруг уже стоит напротив девушек, сообщая им о своем решении. Своем ли?

* * *

Янка мрачно посмотрела на Шамана сквозь темные стекла солнцезащитных очков и, неспешно поднявшись с земли, двинулась в направлении лодки. Ее молчание почему-то настораживало, не предвещая ничего хорошего. Шаману хотелось списать его на усталость после изнурительной прогулки по дамбе под палящим солнцем, но что-то подсказывало — не все так просто.

— Ян, а может не надо? — вывел его из задумчивости плаксивый голос Кати.

— Надо, Катюш, надо! — сквозь зубы скомандовала Янка и тут же ласково добавила, — по дамбе прошли и на остров переплавимся. Чего уж теперь?

Шаман остановился, переводя недоуменный взгляд с одной девушки на другую.

— О чем это она? — нервно сглотнув, наконец, осмелился он спросить у Янки.

— У нее аквафобия! — трагическим тоном поведала ему та.

— Чего?

Шаман в поисках поддержки, оглянулся на профессора. Но тот лишь многозначительно улыбнулся, всем своим видом олицетворяя фразу: "А я Вас предупреждал!"

— Ак-ва-фо-би-я, — повторила по слогам диагноз подруги Яна и ехидно добавила. — Неужели никогда не слышали?

— И у тебя тоже, да?

— Нет, — невинно улыбаясь, ответила девушка. — У меня Геродотик.

— У Геродотика аквафобия? — подозрительно посмотрев на собачку, уточнил Шаман.

— Нет, у Геродотика морская болезнь.

Наблюдавшие за этой сценой студенты залились дружным смехом. Шаман на мгновение заподозрил, что над ним просто издеваются. Но тут же, переведя взгляд на Катю, убедился в абсурдности такого предположения.

— Здесь нет моря, — взяв себя в руки, буркнул он.

— А Костромское море? — не унималась Янка. — Нам-то оно, может, и по колено, а Геродотику?

— Это образное название, так что не морочьте мне голову, — сердито отчеканил мужчина и, не дожидаясь ответа, направился к лодке. — Хотите — оставайтесь, но вещи ваши уже на острове, так что раньше надо было комедию разыгрывать.

— Хорошо, только потом не говорите, что вас не предупреждали.

— Ян, я знаю, мы утонем! — снова взвыла Катя.

— Так, Катюш, не паникуй. Доверия данное плавсредство, конечно, не внушает, но... думаю, доплывем, — успокоила она подругу, залезая в лодку. Только лукавый взгляд, которым она при этом одарила Шамана, снова заставил его напрячься в предвкушении.

Катя опасливо шагнула к лодке и тут же отпрянула, заметив, как она покачнулась на волнах.

— Яяяян, — жалобно протянула она.

— Товарищ археолог, помогите девушке забраться, — ехидно обратилась Яна к Шаману. — Каким бы большим начальником Вы себя не мнили, элементарную вежливость еще никто не отменял.

— О, Боги! — буркнул Шаман, но все же отложил весла и, поднявшись со скамьи, приторно улыбнулся и протянул Кате руку. Девушка тут же нервно ухватилась за его пальцы и, нерешительно посмотрев на подругу, переступила борт, оказавшись в лодке.

Яна милостиво кивнула Шаману:

— Ну, что ж поплыли.

Катя судорожно вцепилась в скамью, наблюдая, как лодка отчаливает от берега. Взгляд девушки не выражал ничего иного, кроме прощания с жизнью. Шаману даже стало жаль несчастную. Вот, оказывается, какие заболевания бывают у людей. А с виду и не скажешь, что эту красотку может беспокоить что-то кроме нарядов.

В какое-то мгновение ему показалось, что девушка готова разрыдаться. Яна отошла на второй план. "Мисс Катастрофа" она, или нет, но пока ничего особенного ей сотворить не удалось. Если подумать, то Катя гораздо более запоминающаяся личность...

И вдруг, едва он успел решить для себя, что Яна Мальцева почти милейшее создание, в его мысли вторгся полный ужаса возглас:

— Смотрите!

Шаман саркастически скривился и проследил за взглядом Кати, тут же поняв, что именно напугало девушку. Этого еще не хватало! Сквозь днище в лодку сочилась вода, стремительно заполняя собой крохотное суденышко.

— Янка, ты! — взвизгнула Катя, истерично тыча пальцем в подругу. — Ты!

— Что я? — мрачно поинтересовалась Янка, насмешливо скривив губы.

— Это все ты со своей фееричностью! Ты лодку проколола!

Шаман ошарашено уставился на Янку, едва не выронив весло. Такого поворота событий он даже в кошмарном сне представить не мог.

— Кать, ты совсем умом тронулась? — неожиданно спокойно спросила девушка.

Шаман облегченно вздохнул, продолжая молча наблюдать за спутницами. Реакция Яны на слова подруги убедила его в том, что лодка дала течь без ее помощи. И на этом спасибо. Он даже устыдился тех мыслей, которые на мгновение промелькнули в голове. Как здравомыслящий человек мог даже предположить такое? Какое бы впечатление не складывалось при первом взгляде на эту девушку, но ведь не полная же она идиотка... А вот Катя, как и уверял Герман, явно близка к подобному определению. Судя по всему, даже ее подруга придерживается такого мнения.

Но все равно поведение Яны его удивляло. В отличие от подруги она сохраняла странное спокойствие, и оно совершенно не вязалось с тем образом, который успел нарисовать себе Шаман. По его мнению, она должна была биться в истерике, визжать от ужаса, но нет... Каменное спокойствие, ровный тон с едва заметной насмешкой и лишь неестественно горделивая осанка, выдающая внутреннее напряжение девушки.

— Кто еще тронулся! — снова взвизгнула Катя. — Мы все утонем по твоей милости!

— Кать, держи себя в руках. Ты Геродотика пугаешь, — чеканя слова, произнесла Яна и погладила заскулившую собаку. — Почему чуть что, так сразу Яна виновата? Уж к тому, что наша отечественная археология находится в столь плачевном состоянии и оттого стремительно идет ко дну, я никакого отношения не имею, — повернувшись к Шаману, съязвила она.

— Ты фееричности требовала! — не желала успокаиваться Катя.

Яна возмущенно фыркнула и, достав из сумки собачью миску, начала решительно вычерпывать воду из лодки.

— Гребите к берегу, товарищ археолог, — едко скомандовала она. — Спасайте девушек.

Шаман, удивленно наблюдая за ее действиями, взялся за весла. Не ожидал он от "гламурной дивы" подобного поведения. Не так проста девочка, как хочет казаться. Что же у нее в голове? И что за история с "фееричностью"?

— Ты, я вижу, утонуть не боишься? — поинтересовался он.

Янка насмешливо хмыкнула и, приспустив на нос солнцезащитные очки, снисходительно взглянула на мужчину.

Шаман замер. По спине пробежал озноб. Холод чугунными цепями сковал грудь, выталкивая из легких прерывистые потоки воздуха. Сердце гулко бухнуло и остановилось. Кровь раскаленным потоком огненной лавы устремилась в голову. Тишина. Вязкая. Тягучая. Душная.

Мужчина судорожно сжал в руках весла, силясь вырваться из цепкого плена ее глаз. Манящих каре-зеленых порабощающих волю омутов... Засасывающих в самые глубины таинственного и пугающего царства ведьм... Ошибки быть не могло. Ведьма...

— Здесь, говорят, воды по колено, — взорвал тишину на миллиарды звенящих частиц ее полный сарказма голос. — Кого вы напугать пытаетесь?

— З-зачем тебе очки? — игнорируя ее едкий комментарий, спросил Шаман. Глупый вопрос, ответ на который был известен заранее.

— Солнце, — равнодушно пожала плечами девушка, снова пряча глаза за темными стеклами.

— Ты не любишь солнце?

— Не говорите глупостей. Гребите лучше! — отмахнулась она и продолжила вычерпывать воду из лодки. — Эй! Нам тут, может быть, и по колено, а Геродотик? Гребите к берегу, кому говорю. Пожалейте Катькины нервы. И наши уши.

Будто осознав нависшую над ним опасность, Геродот залился испуганным лаем. Катя всхлипнула и, зажмурившись, вжалась в борт лодки. Янка обернулась на подругу и, едва ли не брезгливо скривив губы, покачала головой.

— Блин, ну что за день? — буркнула она себе под нос.

— Согласен, — тихо усмехнулся Шаман и начал энергично грести обратно к берегу. Как бы ни шокировал его взгляд этой девушки, но ведь он уже давно не подросток, чтобы так легко поддаться панике. Тем более, что глаза не выдавали приверженности Яны ни к светлым, ни к темным силам.

Шаман снова задумчиво посмотрел на девушку, пытаясь предугадать, чем могло обернуться ее присутствие на острове. И ничего... будущее представлялось чистым листом. Боги упорно молчали.

— Да хватит таращиться на меня, как на исчадье ада, — гневно прервала его раздумья Яна. — Не дырявила я вашу лодку! Не ды-ря-ви-ла!

— Я верю. Только вот почему твоя подруга обвинила тебя?

— Солнечный удар у нее, не иначе, — процедила сквозь зубы Янка и снова посмотрела на притихшую Катьку. Та, судорожно теребя подол платья, беззвучно шевелила губами, вперив полный ужаса взгляд в шпиль видневшейся из-за деревьев колокольни.

— Молится, — глубокомысленно изрекла Янка. — Кстати, меня Яна зовут.

— Это я уже понял. А меня — Павел Андреевич.

— Молодой Вы еще для Павла Андреевича. Можно просто Паша?

— Нельзя, — отрезал Шаман.

— Ну, и злюка же Вы, Павел Андреевич, — елейно промурлыкала Янка, и тут же многозначительно приподняв брови, кивнула на весло. — Да Вы не зависайте — гребите. Иначе наш крейсер на самом деле погибнет смертью храбрых, даже Катькины молитвы не помогут.

— А ты сама не молишься?

— А что, неплохая идея, — съязвила девушка. — Может и Вы, Павел Андреевич, с нами заодно? Я брошу вычерпывать воду, вы перестанете истязать весла — и будем мы все трое ждать чудесного спасения в дырявом суденышке посреди водохранилища. Чудесная идея! Просто гениальная!

* * *

Лодка, с тихим скрежетом чиркнув днищем по суглинку, причалила к берегу. Катя издала стон облегчения и, порывисто перекрестившись на скрытую за кронами деревьев колокольню, поспешно выбралась на сушу, тут же увязнув каблуками в осклизлой земле. Окинув возмущенным взглядом ветхий каркас лодки, покрытый облупившейся голубой краской, снова всхлипнула и, вытирая ладонью текущие по щекам слезы, рванула подальше от воды.

Янка снисходительно покачала головой и повернулась к Шаману.

— Даааа... отечественная археология самая безопасная наука в мире! — торжественно провозгласила она и, подхватив с лавки сумку с собачкой, последовала за подругой. — Не волнуйся, мой хороший, теперь тебе ничего не угрожает... Я с тобой.

Шаман проводил взглядом удаляющуюся девичью фигурку и, наконец, вылез на берег. Задумчиво посмотрел на небольшой зеленый островок, видневшийся в отдалении. Не желали Боги пускать их в свои владения ... Опасались чего-то или кого-то... И Шаман тоже опасался, не зная чего ожидать от близости ведьмы. Неведение, как ни странно, пугает всегда гораздо больше, чем заранее предрешенная неудача. Но больше всего страшили собственные ощущения... странное, настораживающее притяжение к этой девушке с колдовским взглядом и чувство беззащитности перед ним...

— Я же говорил! — ехидно усмехнулся спускавшийся по пригорку профессор. — Мальцева настоящий магнит для неприятностей. "Мисс Катастрофа"! Держитесь от нее подальше, Павлуша. Иначе и Вас сметет ударной волной.

— Вы думаете, в том, что прохудилась сотню раз латаная лодка, есть вина этой девушки? — саркастически поинтересовался Шаман. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось посвящать Германа в свои тревожные мысли. Не хватало еще испытать на своей собственной шкуре тяжелую колесницу профессорских представлений о юморе.

— Даже не сомневаюсь, Павлуша. Даже и не сомневаюсь. Титул "Мисс Катастрофа" говорит сам за себя!

— Зря Вы так, Герман. Полюбовались бы на нее в лодке, сразу взяли бы свои слова обратно. Не ожидал от нее такого присутствия духа.

— Ну-ну. Знала, чертовка, что бояться нечего, вот и вела себя соответственно, — отмахнулся профессор. — Утонуть здесь, только если спьяну можно, да и то придется очень постараться...

— Ладно, что делать-то теперь будем? На чем всю эту ораву переплавлять на остров?

— Есть у меня одна идейка, — загадочно протянул Герман. — Петрович тут неподалеку живет. Рыбак. Душевный мужик. Может, и согласится за магарыч помочь. На его б лодке за одну ходку всех переправили на тот берег. Только Мальцеву я б на всякий случай вброд отправил... от греха подальше. А то потом с Петровичем не расплатимся.

Шаман ухмыльнулся и достал из кармана помятую пачку сигарет. Закурил, опустив отрешенный взгляд на вытащенную на берег лодку.

Даже не верится. Всего несколько часов прошло с того момента, когда он впервые увидел Яну в тамбуре вагона... А, кажется, будто целая жизнь. И он уже, сам того не замечая, вслушивается в голоса вокруг, в надежде услышать ее имя, узнать побольше об этой девушке.

— А Вы когда-нибудь ее без очков видели? — вдруг спросил он у Германа.

— Не припомню... У нее, кажется, какой-то дефект зрения. Острая непереносимость солнечного света или что-то в этом роде.

— Интересно... Даже в помещении?

— Да, даже на лекциях в очках сидит.

— Интересно... — повторил Шаман. — И в чем выражается эта непереносимость?

— Да откуда мне, Павлуша, знать? Я ее медицинскую карту не читал... Ладно, хватит прохлаждаться. Пойду-ка я к Петровичу. Оболтусов на Вас оставляю. И, послушайтесь совета, держитесь от Мальцевой подальше.

* * *

Оказавшись на поляне, где ждали отплытия на остров остальные члены экспедиции, Янка растерянно обвела взглядом однокурсников в поисках подруги. Та, обняв колени, сидела в стороне ото всех и плакала. Девушку била нервная дрожь. На щеках поблескивали черные подтеки туши. Губы беззвучно шептали то ли молитву, то ли проклятья в адрес Янки, археологии и Германа заодно.

Янка решительно направилась к компании собравшейся вокруг гитариста.

— Ребят, у вас водка есть?

Все как по команде повернулись к девушке.

— Вы же такие простонародные напитки не потребляете, — озвучила общую мысль Верка-металлистка. — Или с перепугу позабыли о гламуре? — ехидно поинтересовалась она и громко засмеялась над собственной остротой.

Янка с усмешкой кивнула на Катю и, многозначительно подняв бровь, продолжила:

— Тут одним Шампанским не отделаешься. В лодку в трезвом уме она больше не залезет.

— Что-то я не припомню ее в трезвом уме... — с издевкой в голосе продолжила острить Верка. — Как, впрочем, и тебя.

— Ну-ну. Особенно мне лестны подобные слова от сумасшедшей сатанистки, — приторно улыбнувшись, парировала Янка. — Ладно, раз жалко, так и скажите.

— На, держи, — вдруг смилостивился один из ребят и, достав из пакета початую бутылку, протянул ее девушке. — Отпаивай Катюху.

— Спасибо, Миш. С меня целая.

— Эй, Ян, ты только осторожней, а то вдруг ханка в твоих руках демидрольной станет. Траванешь подругу нефиг делать!

— Мелко мыслишь, Мишань. Я на более глобальных катастрофах специализируюсь.

Под дружный гогот однокурсников Янка развернулась и решительным шагом двинулась к подруге.

— Катюш, я успокоительное раздобыла, — присев рядом с Катей, мягко сказала она. — Ребята расщедрились.

— Сама пей, — пряча лицо в ладонях, буркнула девушка и поспешно отодвинулась. — От тебя одни неприятности.

— Кать, и ты туда же?

— Правильно говорят, — шмыгая носом, продолжила девушка. — От тебя надо держаться подальше, если жить хочешь. И чего я — дура — не слушала... Но теперь уж точно...

— Кать, выпей, а? А то глупости какие-то говоришь...

— Глупости? — взвизгнула девушка, подняв зареванные глаза на Янку. — А не глупость ли вся эта твоя задумка с экспедицией? Какого черта я за тобой потащилась? Сидела бы дома!

— Ну, это уж я не знаю, чего тебе в голову взбрело. Сама вызвалась. Никто тебя за руку не тянул.

— Это всё ты виновата! Я за тобой сюда потащилась!

— Кать!

— Что "Кать"? Я домой хочу! Подальше от тебя!

— Если тебе так будет спокойнее, то, пожалуйста, я отойду подальше. Только о доме надо было раньше думать. Хотя бы пока мы еще до Спаса не дошли.

Катя снова всхлипнула и тут же разрыдалась пуще прежнего. А Янка, устало покачав головой, поднялась с земли и направилась обратно к берегу, надеясь, что оставленная Кате бутылка водки все-таки приведет ее в себя.

На душе кошки скребли. Слова подруги задели за живое. Да, Янка уже успела привыкнуть к своему шуточному титулу. Он ей даже нравился. Но разве она могла себе представить, что он сыграет с ней такую злую шутку? Единственная подруга боится находиться рядом... Пусть, все и было сказано в момент аффекта, но разве от этого легче?

Янка уселась на траву, угрюмо наблюдая за плескавшейся у берега водой. В отдалении виднелся небольшой зеленый островок, на который им сегодня еще предстояло добраться. Только вот на чем? Понятное дело на лодке, но не на этой же дырявой посудине. Герман куда-то смотался... Вероятно, искать новое плавсредство. Надо бы в Катьку все-таки хоть насильно, но влить водку, иначе ее и палкой не загонишь на борт...

Мысли метались в голове, будто рой назойливых ос. А на душе, как на городской свалке. Все непонятно, мерзко, уныло. Тошно.

Рядом заскулил Геродотик и лизнул хозяйку по руке. Девушка слабо улыбнулась и почесала собачку за оттопыренным ушком.

— Все будет хорошо, мой родной. Мы ведь вместе, — тихонько прошептала она. — Все будет хорошо.

* * *

Шаман молча присел рядом с Янкой и задумчиво посмотрел на остров. Девушка угрюмо покосилась на мужчину и устало вздохнула. Катька права. Шикарный мужик. Не каждый день такого встретишь.

Решительный, немного мрачный взгляд пронзительно голубых глаз. Неправильной формы нос — впрочем, это только придавало его лицу еще больше привлекательности. Четко очерченные скулы. Волевой подбородок, покрытый легкой щетиной. Выгоревшие на солнце короткие русые волосы. И невероятно сексуальные рельефы мышц, перекатывающиеся под футболкой при каждом движении.

Будучи школьницей, Янка именно так представляла себе своего Прекрасного принца. Только, оказывается, у Прекрасных принцев тоже есть свои идеалы женщин. И Янка под них не подходила. Категорически. Принцы смотрели на нее словно на пустое место, как на недочеловека, как на жалкого мышонка, случайно выскользнувшего из норки.

Теперь все иначе. Она сотворила себя сама. Многие парни душу бы продали дьяволу за один ее взгляд. Многие, но не он... Рядом с ним она почему-то снова чувствует себя нелепой, нескладной, недостойной... школьницей. Хотя, впрочем, какое ей дело до него? Никакого. Есть он, нет ли его... У нее своя роль...

— Как ты в экспедицию-то попала, свет очей моих? — усмехнулся Шаман, надеясь, что вопрос прозвучал непринужденно.

— По приколу, — буркнула Янка. — Нашелся один шутник.

— Дааа... Интересно было бы посмотреть ему в глаза... — На самом деле интересно, кого же стоит благодарить за такой подарочек.

— Успеете еще. Приедет на днях этот... эээ... доброжелатель.

— А родители твои как отнеслись к поездке? — продолжил допытываться Шаман.

— Бабушка была рада. Она считает, что это пойдет мне на пользу, — после продолжительного молчания ответила девушка.

Шаман бы дорого заплатил за то, чтобы прочитать ее мысли. О чем она задумалась, услышав его вопрос? О родителях? Кто эти люди? Откуда у их дочери паранормальные способности? Получила ли она их в наследство от кого-то из них? Он чувствовал, что за тем, как ловко она перевела разговор на бабушку, что-то крылось. Или он сегодня стал излишне подозрительным?

— А мама с папой? — повторил попытку Шаман.

— У меня никого кроме бабушки и Геродотика нет, — насупившись, отчеканила девушка и, будто бы давая понять, что не желает больше отвечать на бестактные вопросы, отвернулась.

— Сирота, — задумчиво пробормотал Шаман.

— Спасибо, что напомнили. Вам, что больше заняться нечем, кроме как меня о жизни выспрашивать? — вспылила Янка и, резко вскочив на ноги, рванула к лесу. — Последите за Геродотиком! Я скоро.

И снова Яне удалось его удивить. Не похожа она на бедную сиротку, живущую с бабушкой. Конечно, может быть, он отстал от жизни, но бабушки ассоциировались у него в основном с нищенскими пенсиями. На какие деньги, спрашивается, сиротке-первокурснице дневного отделения удается поддерживать образ гламурной дивы? Вот и еще одна загадка Яны Мальцевой... Сколько же их у нее?

Шаман с улыбкой посмотрел на выглядывающую из сумки собачку. Умилительное существо. Черные любопытные глазки-пуговки, стоящие торчком уши, хитрая вытянутая морда. Крошечный лисенок — под стать своей загадочной хозяйке. Даже в лодке, несмотря на свою "морскую болезнь", вел себя неожиданно спокойно. И почему Герман так категорично настроен против него?

* * *

Янка стремительно удалялась от берега, в надежде побыстрее скрыться от посторонних глаз в чахлой рощице. В голове чугунным молотом по наковальне билось одно единственное слово: "Сирота". Насмешливое. Обидное. Бескомпромиссное. Сирота. Зачем она ему сказала? Почему не отшутилась как всегда?

Почему позволила этому мерзкому слову снова ворваться в ее жизнь? Теперь, когда она наконец смогла захлопнуть дверь в прошлое, оставив позади всех тех, от кого годами слышала колкие издевки в адрес себя и бабушки... Именно теперь, когда ей удалось прочно закрепить за собой репутацию "Мисс Катастрофы" вместо унизительного "неудачница"...

Убедившись, что ее не видно с берега, Янка села на мшистый бугорок под деревом и закурила. Крадучись, словно школьница. Знала, что не от кого таиться, а все равно не смогла побороть выработанную годами привычку.

Затянулась. В легкие хлынул терпкий сигаретный дым, затуманивая мысли мягкой пеленой и наполняя тело приятной истомой. Выдохнула, окутываясь едким сизым маревом. Покрутила в тонких пальцах тлеющую сигарету, равнодушно наблюдая, как с ее кончика устремляются к небу рваные струйки дыма и неспешно рассеиваются в раскаленном воздухе.

Катька бы ужаснулась. Обязательно приплела какой-нибудь бред про загрязнение атмосферы, защиту окружающей среды и тому подобную чушь.

Вспомнив о подруге, Янка мрачно усмехнулась. Катька... бедняжка явно поступила не на тот факультет. Вероятно, ей стоило выбрать профессию эколога, например, а вовсе не историка. Каким ветром ее занесло на истфак? Ясное дело по блату, но стоило ли оно того?

Вот училась бы она где-нибудь в другом месте, тогда бы они и не познакомились, и не поехали бы ни в какую экспедицию, не оказались бы в одной дырявой лодке посреди Костромского разлива... и не винила бы Катька во всех своих несчастьях лучшую подругу... Теперь уже, вероятно, бывшую...

Янка инстинктивно прислушалась к доносившимся из-за деревьев песням под гитару, пытаясь вникнуть в слова.

...Пьяных боги берегут, берегут,

Истина святая.

Видно боги с нами пьют, с нами пьют,

Только мы не знаем.

Пей, гуляй, пока живешь, пока живешь,

Веселись по пьяни,

Все равно конец найдешь

Во степном бурьяне...

— Забавная песенка, — буркнула себе под нос девушка, надеясь, что оставленная без присмотра Катька внемлет задорным строкам и опустошит бутылку с "успокоительным", пока ее не отобрали обратно. Правда была вероятность того, что подруга накинется на музыкантов с кулаками за воспевания аморального образа жизни. Что ни говори, а особа она непредсказуемая.

Девушка снова затянулась и, прикрыв веки, сняла очки, подставив лицо струившимся сквозь листву солнечным лучам. Прислушалась к шорохам вокруг. Тишина. Неестественная, напряженная. Будто природа замерла в ожидании чего-то. С берега по-прежнему доносились песни однокурсников, в отдалении плескалась вода, но в остальном — ни звука. Ни комариного писка, ни шелеста листвы. Даже птицы, и те примолкли, затаивших на ветвях. Янка настороженно задержала дыхание.

Глаза рефлекторно распахнулись и тут же, подвергшись яростной атаке дневного света, оказались во власти обжигающей тьмы. Мышцы свело судорогой. Лоб покрылся холодной испариной. Тело, словно пустой сосуд, наполнялось жидким огнем. Янка знала, что за этим последует, но сопротивляться мощному энергетическому потоку, устремившемуся по венам и артериям, уже не могла.

Застилавшая взгляд темная пелена постепенно рассеивалась. Янка не в силах пошевелиться безвольно взирала, как над деревьями, словно раздуваемые ветром обугленные листки бумаги, тревожно взметнулись черные птицы, наполняя округу пронзительными криками. Парализующая боль нарастала с каждой секундой, грозясь вскоре достичь кульминации и, наконец, взорваться на миллиарды осколков. И лишь тогда наступит облегчение... скорее бы...

Тело пронзил электрический разряд, раздирая в клочья сердце, сознание, и в тот же миг все вокруг, будто хрупкий стеклянный шар, покрылось множеством змеистых трещин. Еще доля секунды — и словно в замедленной съемке мир начал рассыпаться на крупицы, оставляя за собой зияющую чернотой пустошь. Янка выгнулась дугой и тут же обессилено рухнула на землю, погрузившись во мглу. Уютную, мягкую, обволакивающую сознание, словно шелковый кокон... Где нет ни чудовищной боли, ни адского звона в ушах, ни проблем, ни обид, ни даже экспедиции. Ничего...

* * *

Янка очнулась оттого, что кто-то настойчиво тряс ее, требуя немедленно открыть глаза. Приятный мужской голос с легкой хрипотцой решительно пробил иллюзорные барьеры, ограждающие ее сознание от внешнего мира, и явно не собирался сдавать занятые позиции. Шевелиться категорически не хотелось, а уж открывать глаза тем более. Особенно, когда доподлинно известно, чем это непременно обернется. Но чьи-то непрекращающиеся попытки вырвать ее из царства безмятежности и покоя начинали утомлять.

— Ммм! Ну, кому там неймется? — наконец, пробормотала она, изображая сонливость и недовольство, и попыталась нащупать рядом с собой очки. Безуспешно.

— Фуф, — послышался облегченный вздох... — Что тут произошло?

— Ничего, — буркнула девушка и тут же яростно перешла в атаку: — Куда, черт возьми, делись мои очки?

Послышался короткий смешок, и в это же мгновение Янка почувствовала, что ей на нос осторожно водружают пропажу. Шершавые пальцы мягко коснулись ее щеки. Девушка опасливо приоткрыла глаза и тут же столкнулась с пристальным взглядом склонившегося над ней Шамана.

— Так что тут произошло? — потребовал ответа мужчина.

— Ничего! — неохотно приподнимаясь на локте, отчеканила она. — По крайней мере, пока кому-то не пришла в голову гениальная идея вытрясти душу из спящего человека.

— Спящего? — изумленно воззрился на девушку Шаман.

— Именно! Я Вам что яблоня, чтобы так меня трясти? С ума сошли? А если бы я заикой осталась по Вашей милости?

— Хочешь сказать, что спала, — с сомнением в голосе снова переспросил он.

— А Вы что не заметили? — съязвила Янка, надеясь, что ей удалось ввести мужчину в заблуждение.

— И чего это ты решила вздремнуть?

— Не выспалась! Кстати, куда Вы дели Геродотика?

— Оставил на попечение твоей подружки, — равнодушно пожал плечами Шаман, кивнув в сторону берега.

Янка встрепенулась и резко вскочила.

— Да Вы в своем уме? — испуганно выкрикнула она. — Она и за собой-то сейчас присмотреть не может, а Вы... Вы ей Геродотика доверили!

Девушка, превозмогая слабость в ногах, рванула к берегу. Шаман по пятам следовал за ней, не выпуская из поля зрения, и едва не впечатался Янке в спину, когда та резко остановилась на опушке. Оба недоверчиво воззрились на открывшуюся картину.

Катька, то и дело отпивая из горла бутылки "успокоительное", что-то настойчиво доказывала Геродотику, сопровождая свою пламенную речь активной жестикуляцией. А тем временем крошечный песик, выбравшись из сумки, с интересом наблюдал за разыгравшимся перед ним действом, склонив голову на бок, и даже время от времени кивая, будто бы в знак согласия.

— Наверное, убеждает Геродотика держаться от меня подальше, — угрюмо прокомментировала увиденное Янка.

— Не бери в голову.

Девушка недоверчиво покосилась на стоявшего рядом мужчину, но промолчала. Зачем что-то говорить, когда доподлинно известно, что знай он ее чуть подольше, то и сам бы предпочел отойти на безопасное расстояние. Пока все, что ему успели поведать о ней, для него всего лишь слова, но скоро он на собственном опыте убедится в их справедливости. А ей самой остается лишь одно — придать тому, что может произойти, форму шутки.

Девушка устало улыбнулась и направилась к подруге, но в тот же момент Шаман поймал ее за руку, удержав рядом с собой.

— Подожди, дай ей выговориться. Скоро она придет в себя и поймет абсурдность своих обвинений.

— Катька? — Янка скептически скривилась.

— Вы же подруги. Она обязательно поймет, что была неправа.

— Да откуда Вам знать, кто из нас прав, а кто виноват! Вы нас сегодня на вокзале первый раз в жизни увидели! Посмеялись — флаг Вам в руки, барабан на шею и палочки в жо... зубы! А корчить из себя дельфийского оракула не надо!

— Давай пройдемся, — спокойно предложил в ответ на Янкину гневную отповедь Шаман.

Янка неловко повела плечом и, еще раз взглянув на Катьку с Геродотиком, неуверенно кивнула.

— Ну, если Вы такой отважный...

— Звучит как угроза.

— Да? А я надеялась, что как восхищение Вашей храбростью, — проворковала девушка и, сунув руки в узкие карманы шорт, медленно побрела в сторону села.

* * *

Шаман шел позади Янки, вперив тревожный взгляд ей в спину. Глаза то и дело неосознанно опускались ниже — на соблазнительные изгибы бесстыдно выглядывающих из-под коротких джинсовых шорт ягодиц. А девушка, будто чувствуя, какая именно часть тела приковывает в данный момент внимание мужчины, старательно виляла бедрами при ходьбе.

— Вы знаете, а я ведь никогда еще не жила в походных условиях, — не оборачиваясь, вдруг поведала она Шаману.

— И почему я не удивлен? — мрачно усмехнулся он.

— Вам лучше знать почему, — равнодушно пожала плечами девушка.

— И тебе совсем не интересно узнать ход моих мыслей?

— Нет.

— Тогда расскажи мне о своих.

— Зачем Вам?

— Считай это праздным любопытством.

— В таком случае считайте, что у меня в голове пусто.

— Другими словами, не суйте свой нос куда не следует?

— Другими словами, я сейчас не в настроении вести светские беседы.

— Значит, будем молчать?

— Ладно, расскажите мне что-нибудь, — неохотно протянула Янка, резко повернувшись лицом к Шаману. — Развлеките девушку. А то я что-то заскучала в последние десять минут. Катька над ухом не истерит, лодка ко дну не идет, дамба тоже уже пройдена. Скука смертная.

— Ну, что ж. Желание дамы для меня закон. Пошли, я тебе колокольню покажу.

— Валяйте.

Шаман взял девушку под руку, помогая ей подняться вверх по крутому холму, и начал рассказ:

— Знаешь, а ведь раньше, до создания Горьковского водохранилища, все здесь выглядело совсем иначе.

— Ясное дело. Вы совсем за идиотку меня не принимайте. Конечно, до затопления тут что-то еще было кроме воды и разрушенной колокольни.

— Да, уникальные места. Обширная низина со множеством озер и рек. Помнишь как у Некрасова?

Янка многозначительно хмыкнула и, ехидно скривив губы, протянула:

— Ну, конечно, наизусть полное собрание сочинений. "Мой дядя самых честных правил..."

— Эх, неуч, — снисходительно усмехнулся Шаман, решив не развивать эту тему, чтобы не нервировать Янку излишними поучениями, но, заметив, что губы девушки расплылись в самодовольной улыбке, заподозрил, что она намеренно пытается выглядеть в его глазах глупее, чем есть на самом деле.

— Ну, ладно-ладно. Что там у Некрасова?

— "В августе около Малых Вежей

С старым Мазаем я бил дупелей.

...Я по неделе гощу у него.

Нравится мне деревенька его;

Летом, ее убирая красиво,

Исстари хмель в ней родится на диво.

Вся она тонет в зеленых садах,

Домики в ней на высоких столбах

(Всю эту местность вода заливает,

Так, что деревня весною всплывает,

Словно Венеция). Старый Мазай

Любит до страсти свой низменный край". — процитировал Шаман. — Так что, Яна, нам предстоит жить в гостях у Дедушки Мазая.

— Вот счастье-то привалило, — снова съязвила Янка. — Всю жизнь мечтала побывать в гостях у литературного персонажа. А заодно покопать грядки у него на даче.

— А, между прочим, это ведь был вполне реальный человек. Иван Саввич Мазайхин. И его потомки жили в Вёжах вплоть до затопления. До сих пор в окрестных деревнях можно встретить кого-нибудь по фамилии Мазайхин.

— А Вы-то откуда знаете?

— Доводилось общаться с местными жителями. А память человека — это настоящая сокровищница. Неиссякаемый кладезь информации. Старики еще помнят и то, как на Пасху во время половодья отправлялись на лодках к стоявшей в воде на сваях Преображенской церкви, и как ее закрывали в 1937 году, и потомков деда Мазая тоже помнят. Гордятся своим земляком. Многие могут рассказать о своих бабушках-дедушках вплоть до пятого-шестого колена. Рассказы о былых временах передаются от отца к сыну, от сына к внуку... Вот ты, например, что знаешь о своей семье? — осторожно подвел он девушку к интересующей его теме.

— Я же Вам уже сказала, у меня кроме бабушки никого нет, — резко остановившись на пыльной дороге, повернулась к Шаману девушка.

— Так ведь не в капусте же она тебя нашла и не на базаре купила. Были же у тебя родители.

— Я их не помню. Как я могу помнить тех, кого никогда не знала? Это к вопросу о памяти.

— Но ведь бабушка, должно быть, рассказывала тебе о них, — мягко подбодрил ее мужчина и, чуть склонив голову набок, улыбнулся.

Янка пристально посмотрела на Шамана. Даже сквозь темные стекла очков было видно, как гневно прищурились ее глаза. Лишь чудовищным усилием воли мужчине удалось выдержать этот пылающий яростью взгляд.

— Рассказывала, — наконец буркнула она и недовольно скривила губы. — Хотите послушать?

Шаман удивленно воззрился на девушку, услышав неприкрытую враждебность, которой был пропитан ее вопрос. Нервно сглотнул, не зная как вести себя, чтобы Янка вдруг не пошла на попятный. Просто кивнуть, подтвердив тем самым свой интерес? Не вызовет ли он тем самым подозрения с ее стороны? Промолчать и для усыпления ее бдительности отложить разговор на потом? Но подвернется ли снова такая возможность выудить у нее сведения о семье? Янка, вероятно, заметив его замешательство, криво усмехнулась.

— Праздное любопытство, — приторно сладким голосом протянула она. — Не порок, конечно, но большое свинство. Не считаете? Зачем лезть человеку в душу, если он Вас об этом не просит?

— Всегда считал разговоры о родителях довольно нейтральными, — постарался усыпить бдительность девушки Шаман.

— Вам повезло, — холодно отчеканила она и, резко развернувшись, направилась в сторону колокольни. — Ну что же Вы замолчали? Рассказывайте о церкви. Мы же для этого сюда пришли, или у вас были другие планы на мой счет?

Шаман мысленно выругался и последовал за Янкой. Что с ним происходит сегодня? Почему он — всегда такой проницательный и корректный, умеющий выудить необходимую ему информацию из кого угодно — чувствует себя рядом с этой девушкой, словно несмышленый мальчишка? Теряется, мямлит, нерешительно топчется на месте, не в силах пробить броню ее сарказма и ухмылок. Ведьма? Однозначно. Только это мало что объясняет. И в особенности тот мощный выплеск неконтролируемой солнечной энергии, который он почувствовал поблизости, сидя на берегу. Настоящий смерч, огненным столбом взметнувшийся к безоблачному небу. К счастью, мало кому из людей под силу увидеть такие явления...

— Да, конечно, Преображенская церковь... — стряхнув с себя задумчивость, начал свой рассказ Шаман. — Действительно уникальный памятник русского деревянного зодчества XVII века. Представь себе, она была построена не только без пил, но и без единого гвоздя. Из инструментов у зодчих были лишь топоры и все. Но не это главное. Прежде всего, уникальность местной церкви заключалась в том, что она была возведена на дубовых сваях. "На высоких столбах", как верно заметил Некрасов. Сделано это было не просто так, а чтобы церковь не смыло во время обширных весенних паводков. Это весьма характерно, кстати, для местных построек. Не все, конечно, но довольно много. Но церковь — особый случай. Аналогов нет. Ты только вообрази, насколько это было великолепное зрелище: будто парящий над водой корабль, отражающийся в ее зеркальной глади. Даже традиционный крестный ход на Пасху здесь происходил на лодках. Полночь. Колокольный звон. Богомольцы со свечами и иконой, а вокруг вода...

— Да, красиво, наверное...

— Старики рассказывали об удивительном явлении, которое происходило в этих местах на пасхальной неделе. Танец солнца.

— Солнца? — напряженно переспросила Янка, резко замерев на месте.

— Да, именно солнца, — указав на небо, подтвердил Шаман и, пристально наблюдая за реакцией девушки на свои слова, продолжил: — Когда во всех окрестных церквях начинали звонить к заутрене и вечерне, многоголосый колокольный звон эхом разносился далеко-далеко по обширной, залитой водой низине и, сталкиваясь в ее центре — у Вёжей — сливался в единый, вибрирующий клубок звуков. И то же мгновение солнце начинало исполнять причудливый танец на горизонте. "Солнце Пасхе радуется", заворожено любуясь его движениями, говорили люди.

— Я не понимаю...

— Я не физик, мне сложно объяснить природу этого явления. Но факт остается фактом — в сочетании с этой звуковой вибрацией, с испарением, которое шло от воды, солнечные диск начинал подрагивать, будто приплясывать в такт колокольному звону.

— А, — заметно расслабившись, кивнула Янка и зашагала дальше по грунтовой дороге. — Теперь понятно. Физика.

— Кстати, когда-то у Преображенской церкви была совсем другая колокольня. Не эта. Деревянная, построенная одновременно с самим храмом и соединенная с ним крытым переходом. Но потом она обветшала и в начале XX века на деньги прихожан была построена новая — каменная. Как раз та, которую мы имеем возможность лицезреть в столь плачевном состоянии сегодня. Старую же — деревянную — было решено разобрать за ненадобностью. Тогда-то на ее защиту и встало местное археологическое общество. Оно категорически воспротивилось уничтожению уникального памятника русского деревянного зодчества и сумело отстоять свою правду. В итоге благодаря вмешательству любителей старины без малого два десятка лет у Преображенской церкви было целых две колокольни. Абсолютно разных и по стилю, и по стройматериалу. Случай, может быть, не уникальный, но весьма и весьма редкий.

— Забавно. А теперь ни старой колокольни, ни церкви. Только лишь это, — задумчиво протянула Янка и, запрокинув голову, посмотрела на шпиль без креста.

— Деревянная колокольня, действительно, не дожила до наших дней. Она исчезла с лица земли в середине двадцатых годов прошлого века...

— Большевики постарались?

— Да нет. Люди в ее разрушении, как ни странно, не виноваты. В 1926 году здесь разразился жуткий ураган. Он то и уничтожил старинную постройку. К слову, к тому времени она уже пребывала в наиплачевнейшем состоянии. Ходить ходуном во время звона она начала еще до строительства новой колокольни, а к исходу второго десятилетия прошлого века и вовсе сильно накренилась в сторону дороги и стала угрожать падением на проходящий мимо скот. Попытки исправить положение особым успехом не увенчались, тут-то и взял дело в свои руки ураган. Снес страдалицу с лица земли. В то время, как сама церковь и новая каменная колокольня продолжали стоять на своем исконном месте. А потом наступил 1937 год и храм закрыли. Навсегда погасли здесь огоньки лампад и свечей, исчезли со стен иконы...

— ... священника расстреляли, попадью с детьми сослали куда-нибудь в Караганду, — бесстрастным тоном продолжила за него Янка. — А церковь не иначе, как сожгли.

— Вовсе нет, — усмехнулся Шаман. — Хотя и у попа, и у самой Преображенской церкви были все шансы разделить подобную участь. Но последний священник Спаса — отец Василий Петрович Нарбеков — оказался мудрее. Осенью — еще до закрытия церкви — он снял с себя сан и уехал в Кострому. Кажется, даже устроился бухгалтером в какое-то государственное учреждение.

— Дезертировал?

— Я бы не стал применять к нему подобные эпитеты. Хотя бы потому, что именно благодаря его отказу от сана закрытие церкви в Спасе прошло бескровно.

— Оправдываете вероотступника?

— Не оправдываю. Но и не сужу строго. Не всем по плечу мученический крест.

— Хотите сказать, этот Нарбеков не выдержал жестоких пыток?

— Да нет. Все было значительно прозаичней. Испугался обвинения в браконьерстве. Он был страстным рыболовом и никогда не упускал возможности порыбачить "по-черному". Так вот однажды летом 1937 года на том и прогорел — был застигнут врасплох с бреднем в воде и с корзиной рыбы на берегу. Отец Василий был поставлен перед выбором — либо его отдают под суд, со всеми вытекающими, либо он отказывается от сана священника и покидает свой приход. Он выбрал второе и уехал.

— Променял веру на рыбу, значит?

— Ну не нам с тобой его судить.

— Не нам. Верно. Но зачем тогда столько разговоров о вере, о Боге, о грехах человеческих и каре небесной? Претерпите муки земные и вам воздастся на небесах, Бог терпел и нам велел... Пустой трёп?

— Поп тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо. Инстинкт самосохранения в частности.

Янка скептически покачала головой, но развивать поднятую тему дальше не стала, вернув разговор в прежнее русло:

— А что же с церковью-то стало?

— Осенью того же года, как я уже сказал, ее закрыли и отдали под иные нужды. На некоторое время в ней даже обустроили рыбную коптильню. А потом — уже в 50е — было решено создать Горьковское водохранилище, а вместе с ним — для его подпитки — и Костромской разлив. Преображенская церковь попадала в зону затопления. Но невзирая на это, ей все же удалось избежать печальной участи. Дело в том, что одновременно с затоплением низины, в Костроме организовали музей русского деревянного зодчества под открытым небом, и Преображенскому храму посчастливилось стать его первым экспонатом. Уникальное деревянное строение разобрали и перевезли на новое место — в Ипатьевский монастырь. Помнишь, чем он знаменит, кстати?

— Помню, — буркнула Янка и после непродолжительного молчания, заметив, что мужчина выжидательно смотрит на нее, неохотно продолжила: — Именно там тихо-мирно пил чай с баранками будущий царь Михаил Федорович Романов, пока бояре решали, достоин ли он занять русский престол, а Иван Сусанин выгуливал поляков по Костромским лесам и болотам.

— Насчет чая с баранками очень не уверен, — усмехнулся Шаман. — Ибо чай впервые появился на царском столе аж на четверть века позже обозначенных событий. А в остальном все верно. Умница. В Ипатьевском монастыре мы, кстати, побываем на следующей неделе, когда поедем на экскурсию в Кострому. И ту самую Преображенскую церковь заодно посмотрим.

— Вот счастье-то привалило...

— Истинно счастье. Хотя те, кто видел ее прежде — на исконном месте в Спасе — уверяют, что сегодня это лишь "мертвый памятник" былых времен. В Спасе, на открытом месте ее можно было сравнить со скалой в пустыне или одиноким парусником в океане, там же — в Ипатьевском монастыре — она лишь экспонат, этакая "избушка на курьих ножках". Но, на мой взгляд, именно перенос церкви Спас-Вежи на территорию музея и спас ее от полного уничтожения. Людьми, временем, стихией — не важно. Вопрос сложный. Увидишь, составишь свое мнение. А пока давай-ка полюбуемся на колокольню. Она — красавица, хоть и в плачевном состоянии, но стоит в Спасе до сих пор.

— Судя по ее виду, недолго ей осталось.

— Может быть... Кстати, забыл добавить. Преображенскую церковь сначала хотели построить вовсе не в Спасе, а в Вёжах.

— На острове?

— Островом это место, как ты сама понимаешь, стало относительно недавно. В 50х годах. А до этого, как и большинство селений в Зарецком крае, деревня Вёжи представляла собой высившийся среди лугов небольшой бугор, плотно застроенный крестьянскими домами. Во время половодья, конечно, низину заливало и раньше, но уже к маю обычно вода спадала. Теперь же, сама видишь, Вёжи — крошечный необитаемый островок посреди Костромского моря. Летнее пристанище археологов.

— И тут Остапа понесло... — закатила глаза Янка. — Павел Андреевич, ближе к сути.

— А ты нетерпеливая, — улыбнулся Шаман, лукаво покосившись на девушку. — Итак, хотели построить церковь в Вёжах. Привезли стройматериалы, но на утро сосновые бревна благополучно исчезли. И чудесным образом оказались на вот этом самом месте. — Шаман многозначительно кивнул и для пущей убедительности потопал одной ногой по земле.

— Конкуренция? — ехидно поинтересовалась Янка.

— Высшие силы, — таинственно провозгласил Шаман.

— Ну-ну... В то время так воровство называли?

Шаман снисходительно махнул на Янку рукой и продолжил.

— Слушай дальше. Снова отвезли материалы для строительства в Вёжи, и опять повторилась та же самая история. Доски словно по воздуху улетели в Спас. И в одну ночь не осталось никаких следов. Жители деревни забеспокоились, но от постройки церкви не отказались. Лишь когда таинственное перемещение бревен произошло в третий раз, смирились, решив, что на то воля Божья. Построили церковь в Спасе. И до сих пор в память об этой загадочной истории она именуется церковью Спас-Вёжи.

Янка с Шаманом обошли вокруг колокольни и остановились у сбитой из свежих неотесанных досок лестницы.

— Ну, что, красавица, пойдем вовнутрь? Или так и будем тут топтаться? — Мужчина выжидательно взглянул на Янку и протянул ей руку, приглашая следовать за ним. Девушка неловко повела плечами и нерешительно подняла лицо вверх, всматриваясь в шпиль колокольни. От Шамана не укрылось ее встревоженное состояние. Но причины пока оставались для него загадкой.

— Мне не очень нравится это место, — тихо и будто бы даже жалостливо обратилась к нему Янка. — Правда. Не знаю, почему.

— Боишься потревоженных душ умерших? — нарочито беззаботно спросил мужчина, уловив дрожь в ее голосе.

— Что? — нервно прикусив губу, переспросила Янка. — Как потревоженных?

— А ты как хотела? Здесь же раньше кладбище было. Очень старое. Местные говорят, что и Иван Саввич Мазайхин (тот самый Дед Мазай) тут когда-то покоился. Его могила рядом со старой колокольней находилась. А когда водохранилище строили...

— Пойдемте! — перебила его Янка и ухватилась за протянутую ей руку. -. Ничего я не боюсь. А уж тем более призраков. Глупости все это!

* * *

Теперь Шаман имел возможность взглянуть на Янку без очков. Едва переступив порог колокольни, она тут же сняла их, видимо, убедившись, что внутри ей не грозит столкновение с солнечными лучами. Очень естественный жест. Так, наверное, поступил бы любой нормальный человек, оказавшись в полутемном помещении, куда свет проникал лишь сквозь узкие продолговатые окна-бойницы на верхних ярусах колокольни. Но именно эта естественность в поведении девушки и поразила Шамана больше всего. Яна Мальцева естественная? Невозможно.

Мужчина пристально посмотрел ей в глаза. Ничего. Янтарно-золотистые прожилки, поразившие его посреди водохранилища, бесследно исчезли, будто их и не было вовсе. Чертовщина. Чистый прозрачно-зеленый, камышовый оттенок. И ни малейшего намека на колдовскую сущность. Заметив его недоуменный взгляд, девушка прищурилась и тут же, поспешно отвернувшись, двинулась вдоль кирпичной кладки.

— Ну, и как ощущения? — внимательно наблюдая за реакцией Янки, поинтересовался Шаман.

Девушка, продолжая изучать скудные остатки росписей на стенах, равнодушно пожала плечами и, не оборачиваясь на спутника, сказала:

— Кушать хочется.

— И все? — недоверчиво усмехнулся Шаман и чуть приблизился к девушке, чтобы лучше видеть выражение ее лица, скрытое в полумраке.

Губ девушки коснулась снисходительная полуулыбка.

— А Вам кажется, этого мало?

— Как минимум, неуместно...

— Почему? — Ему, кажется, удалось ее удивить. Забавно. Притворяется? В таком случае Яна Мальцева весьма талантливая актриса... И тут, судя по мгновенно сменившемуся выражению лица, на нее снизошло озарение. — Ааа! Поняла, Вы намекаете на пищу духовную?

— Вроде того...

— Так ею, товарищ Великий Археолог, сыт не будешь.

— А как же тревога, о которой ты говорила минут пять назад?

— Тревога? Ну, так снаружи эта колокольня выглядит гораздо более зловеще, чем изнутри.

— Считаешь? Интересно... И почему же?

— А Вы, значит, со мной не согласны?

— Почему же? Мне просто интересно узнать твое мнение.

— Ого. Вы серьезно? Вас интересует мнение... эээ... как Вы сказали, неуча?

— Зря ты все принимаешь в штыки. Мне, действительно, интересно.

Девушка замялась и, лихорадочно облизнув губы, снова обвела взглядом нижний ярус колокольни. Задрала голову наверх, прищурилась, будто подбирая нужные аргументы.

— Ну, как сказать? Изнутри она пустая, что ли... Безликая... Кирпичные руины, остатки каких-то невзрачных росписей, будто срисованных откуда-то. Пустая, одним словом. А вот снаружи, все иначе... Кажется, что она — неотъемлемая часть этого места. Проржавевший шпиль без креста, потемневший от времени кирпич. Есть в этом нечто тревожное и органичное одновременно.

— Интересно... — задумчиво протянул Шаман. — Знаешь, — спустя некоторое время продолжил он, решившись пойти ва-банк. — Многие люди считают, что церковь может укрыть их от нечистой силы. А ведь это — весьма опасное заблуждение. Культовые постройки очень притягательны для ведьм, например. И именно там им гораздо проще, чем где-либо еще наложить на человека порчу. Именно в церкви они чувствуют себя наиболее вольготно и спокойно. Многие связывают это с тем, что некоторые старинные церкви были возведены на месте древних языческих капищ. Но это не главное. Прежде всего, причина кроется в том, что ведьмам жизненно необходима дополнительная энергия и едва ли не самый мощный из ее источников — это как раз таки места большого скопления людей, да еще и объединенных общей верой и ритуалом.

— Павел Андреевич, что за бред Вы несете? Какие еще ведьмы? Мы не в Средние века живем...

— То есть ты утверждаешь, что всех ведьм и колдунов истребили в Средние века? — осторожно поинтересовался Шаман.

— Я утверждаю, — сделав ударение на последнем слове, Янка приторно улыбнулась, — что в XXI веке пора бы уже отказаться от глупых суеверий.

— Значит, для тебя все, во что веками... да что там века? Тысячелетиями — верили люди — это пустой звук?

— Ой, да во что они только не верили... А параллельно во имя веры не давали спокойно жить тем, кто хоть чем-то отличался от них. Так что перестаньте грузить меня чепухой. Вы еще скажите, что привели меня сюда, чтобы проверить, а не ведьма ли я случаем...

Шаман замер и в упор посмотрел на Янку, силясь обнаружить хоть какие-то признаки фальши в ее негодовании. Ничего! И вдруг, заметив его пристальный взгляд, она засмеялась. Заливисто и очень искренне. Будто бы, действительно, она никогда еще не сталкивалась ни с чем смешнее собственного предположения.

— Ну, Вы даете, товарищ Великий Археолог! Вот это да! Правда что ли? Вы бы мне еще метлу всучили, а вдруг я на нее сяду и летать начну! Ну, Вы даете!

— Извини, метлы нет, — буркнул Шаман. — Есть только лопата... штыковая.

— Валяйте. За неимением лучшего и лопата сойдет. Вот умора! Ведьма на лопате! Штыковой! Ахаха!

Неожиданно для самого себя Шаман осознал, что напряжение и тревога, владевшие им с самого утра, ослабили свои тесные путы. Заразительный девичий смех целебным бальзамом разлился по венам и артериям и мужчина невольно улыбнулся. Смотрел на Янку и просто не смог сдержаться. Да, ведьма. Да, сильная и, вероятно, очень опасная. Но, даже зная это, устоять перед обаянием и непосредственностью девушки было невозможно. И уже через долю секунды, поддавшись ее чарам, он смеялся вместе с ней. От чистого сердца. Как когда-то в детстве.

* * *

— Вы это слышали?

— Что именно? Завывания потревоженных душ?

— Блин, — отмахнулась Янка от предположения Шамана. — Герман — ну, в смысле Герман Альбертович — что ли вернулся?

Шаман двинулся к выходу.

— Пора бы уже. Давно его нет.

Янка, спотыкаясь об осколки битого кирпича, последовала за мужчиной и тут же недоуменно остановилась в дверном проеме.

— Ого! — невольно вырвалось у нее при виде профессора. — Ого.

— Нда... Сколько Петрович не пытался сделать из воды, дрожжей и сахара квас, все равно получалась самогонка... — мрачно усмехнулся Шаман, подавая девушке руку. — Спускайся.

По узкой вытоптанной вдоль покосившегося забора тропе, сильно размахивая руками, пошатываясь и спотыкаясь на колдобинах, шел профессор. Хмельной дурман кидал его из стороны в сторону, ноги заплетались и норовили завести хозяина в придорожный бурьян. По округе разносился демонстративно громкий, невнятный голос, местами переходящий в завывания.

— ... кааааа-зак мо-ло-дооооой... По Дооооуну гу-ляяяяяет кааааазаааак мо-ло-доооооой! Ааааа тааааам дееееева пла-а-а-ачет, аааа т-т-тааам...

— Ох, ты ж ёшкин матошкин. Где же это он так замариновался? — еле сдерживая смех, удивилась Янка.

— Где-где... Говорю же, у Петровича.

— Сделаем вид, что я в курсе кто такой Петрович и пойдем приводить профессорскую тушку в человеческий вид. Хотя... — девушка скосила на Шамана хитроватый взгляд и замолчала.

— Ну? Говори, что задумала?

— Я? — Губ девушки коснулась почти ангельски невинная улыбка. — Почему чуть что, так сразу Мальцева? Ничего я не задумала... Пока.

— Звучит многообещающе.

— Многообещающе звучит Германовская песня. В лучших традициях жанра.

В этот момент профессор все-таки не удержался на ногах и, звучно чертыхаясь, завалился на колени, скрывшись от посторонних глаз в высокой траве. Притих, но тут же громко и протяжно застонал. Янка с Шаманом бегом ринулись ему на помощь, а через несколько метров остановились как вкопанные. Герман, осознав тщетность попыток подняться на ноги, продолжил свой путь ползком на карачках. Позади него в пыли валялась засаленная светлая фуражка, которая еще пару минут назад скрывала профессорскую лысину от солнца.

— Ну, дает, — в очередной раз озвучила Янка свои мысли. — Профессор, а туда же. Жаль фотик в рюкзаке остался.

— Не волнуйся, тебе еще представится возможность увековечить все это на пленке. И не раз, можешь не сомневаться, — мрачно успокоил девушку Шаман.

— Обалдеть. Дайте две.

Взгляд профессора с трудом сфокусировался на молодых людях, губы растянулись в глуповатой улыбке.

— Паааавлуууша, — радостно протянул он. — Сокоооолик мой сизо... сизо...

— Сизокрылый, — подсказала Янка.

— Ооооо! — Профессор все еще не в силах встать с колен, торжественно поднял указательный палец вверх, тут же начав заваливаться на бок. — Сизо-к-к-к-рылый. К-как же ты во-время! Уважь старика. П-по-мо-ги подняться. Упал. Проклятая колдобина.

Шаман подошел к профессору и решительно дернул его вверх за шкирку. В отличие от Янки, которая воспринимала происходящее как цирковое представление, он был в бешенстве. Если так и дальше пойдет, то переправиться на остров удастся не раньше утра. И этот старый дурак Герман уже успел сорваться с катушек. Встретил собутыльника и вместо того, чтобы заниматься делом, на радостях приложился к бутылке.

— Вы лодку нашли? — скрежеща зубами, спросил он.

— Ага, — улыбаясь кивнул Герман.

— И где она?

— У Петровича.

— А Петрович где?

— Там... — махнув рукой в неопределенном направлении, ответил профессор и стал стремительно заваливаться на Шамана.

— "Там" это где? — нетерпеливо встряхнул Германа Шаман.

— Там...

— Павел Андреевич, Вы его лучше на берег несите. А я сбегаю к этому Петровичу. Только скажите куда, — вмешалась Янка.

— Сбегаешь? Сама-то трезвая вернешься?

Янка скривилась и демонстративно покрутила пальцем у виска.

— Товарищ Великий Археолог, Вы соображалку включите. У меня там Катька уже, наверняка, пьяная в ноль, у Геродотика морская болезнь, палатку непонятно как ставить... Осталось только самой напиться и будет полный боекомплект. Где этот Ваш Петрович живет?

* * *

Янка приоткрыла скрипучую калитку и с опаской протиснулась в образовавшуюся щель, оказавшись в скрытом за высоким забором тенистом дворе.

— Эээй... дядя Петрович! Есть тут кто? Дядя Петрович!

— Здравствуй, Яна. Давно я тебя жду. Уже грешным делом подумала, что не сдержит твоя бабушка обещание, — послышался откуда-то сбоку тихий, старушечий голос.

Янка невольно вздрогнула и стремительно повернулась на звук, тревожно всматриваясь вглубь двора.

— Кто здесь?

— А ты кого рассчитывала увидеть? — выходя из тени, усмехнулась морщинистая старушка в черной косынке.

— Я? Петровича... — неуверенно пролепетала девушка, инстинктивно пятясь к калитке. — Он нам лодку обещал.

— Петровича? — тяжело опираясь на кривой костыль, переспросила старуха.

— Ну, да. Я из экспедиции. У нас лодка прохудилась.

— Из экспедиции? — недоверчиво прищурилась старуха.

— Ну, да. Я же говорю.

— Ты ведь Яна?

— Яна... Откуда Вы знаете?

— Как не знать? Ты не смотри, что старуха. Глаз у меня зоркий. И на память не жалуюсь... Проходи, голубушка, в хату. Проходи. Заждалась тебя бабка Матрена. Уж и дожить не чаяла.

Чуть позже Янка и сама, как ни старалась, не могла понять, что двигало ею в тот момент, почему она покорно двинулась вслед за старухой к крыльцу, поднялась по ступеням и переступила порог ее дома. И вот она уже стоит на плетенном из разноцветных лоскутов половичке, принюхивается к витающим в воздухе запахам — сухих трав и ладана — и с любопытством озирается по сторонам. А вокруг все так чудно — сени с бревенчатыми стенами, висящие под потолком связки сушеных трав; справа вдоль стены — застеленная домотканым покрывалом лавка, а на ней — эмалированное ведро, чугунок и разнокалиберные глиняные горшочки и крынки. На дощатом полу — уходящая вглубь дома ковровая дорожка из лоскутов.

Старуха не торопила. Молча взирая на Янку, ждала, пока она оглядится в сенях и сама сделает шаг к следующему дверному проему. И в повисшей тишине было слышно даже, как где-то в глубине дома с приглушенным жужжанием бьется о стекло муха.

Время шло, молчание затягивалось. Теперь царившая в доме тишина казалась почти зловещей. Но нарушить ее не спешила ни старуха, ни сама Янка.

Неизвестно, сколь долго бы это продолжалось, не донесись со двора пронзительно громкий крик петуха. Янка невольно вздрогнула, тут же устыдившись своего нелепого испуга. И когда петух через несколько секунд прокукарекал во второй раз, сдвинулась с места. Но тут же остановилась, как вкопанная, удивленно воззрившись на старуху. Та будто позабыв о присутствии в сенях постороннего человека вдруг начала суеверно креститься, бормоча что-то себе под нос. И наконец, когда петух снова громко прокукарекал, подала голос:

— Петушок, петушок, с добрыми вестями еще раз прокричи, а с дурными — прочь уйди.

Петух покорно притих. Янка продолжала недоверчиво наблюдать за старухой. А та, выждав некоторое время, опять перекрестилась. И на этот раз Янка почему-то не сумела углядеть в ее действиях суеверных мотивов.

— Проходи, голубушка, проходи в хату. Там и поговорим. Самовар уж вскипел. Чаю попьем. А чай у меня добрый. Травяной... Проходи.

Янка покорно ступила через порог в полумрак комнаты.

* * *

Петрович, оказался гораздо более стойким к продукту собственного гонения, нежели Герман. И уже минут через пятнадцать после того, как Шаман доволок профессора до берега, вся археологическая братия за исключением Янки была готова к отплытию. Даже Геродотик, позабыв о своей морской болезни, восседал на лавке в ожидании невесть куда запропастившейся хозяйки и потявкивал на каждого, кто отпускал нелестные комментарии в ее адрес.

Петрович клялся-божился, что никакая девушка в очках, тем более темных, за ним не приходила, и по пути к берегу он ее тоже не встречал...

Время шло. Над водной гладью Костромского разлива разносился богатырский храп профессора. Рядом с ним, привалившись к деревянному бортику, мирно посапывала Катька, пребывая в блаженном неведении о предстоящей переправе. Недовольство в адрес "заблудившейся в Костромских лесах" Янки становилось все более громогласным и единодушным. А девушки по-прежнему не было.

Шаман нервно посматривал в сторону Спаса и, наконец, не выдержав затянувшегося ожидания, решительно выбрался из лодки на берег. Что могло произойти с этой взбалмошной девчонкой? Где ее черти носят?

* * *

Шаман увидел бегущую сломя голову Янку еще издали, едва обогнув колокольню, и недоуменно замер. С девушкой явно что-то произошло. Как иначе объяснить отпечатавшуюся на ее лице панику, которую не могли скрыть даже солнцезащитные очки.

То и дело оборачиваясь назад, Янка стремительно неслась вдоль покосившегося забора Шаману навстречу, но будто бы и не замечала его. И вероятно, если бы он не преградил ей дорогу, так и пробежала мимо, а не врезалась со всего размаху в столь неожиданно возникшее на ее пути препятствие.

— Что произошло? — твердым, нарочито спокойным тоном, поинтересовался мужчина, осторожно высвобождая из маленьких кулачков ткань своей футболки.

Янка чуть отстранилась от его груди, в которую испуганно уткнулась, подсознательно ища защиты, и тихо пробормотала:

— Там... Там...

Шаман видел, что она изо всех сил старается унять дрожь, но пока это не приносит желаемого результата.

— Что там? Медведь?

Продолжая громко стучать зубами, Янка отрицательно замотала головой.

— Волки, лоси?

— Нет... там...

— Корова? Гуси? Петух? — уже насмешливо продолжил перечислять Шаман.

— Да какой петух! Вы издеваетесь надо мной, — неожиданно яростно выкрикнула девушка и снова вцепилась в футболку Шамана. — Меня только что отравить пытались!

— Чем? — недоуменно воззрился на нее мужчина.

— Да откуда я знаю? Мышьяком... Крысиным ядом... Я аптекарь, что ли? Откуда мне знать?

— Кто?

— Бабка какая-то сумасшедшая!

— Так, успокоились оба. Рассказывай все по порядку.

Сделав несколько глубоких вдохов и все-таки выпустив из кулаков уже порядком измятую ткань, Янка нервно оглянулась на деревню.

— Я за Петровичем пошла, значит...

— Он уже на берегу вместе с лодкой. Все в сборе. Только тебя ждем, между прочим.

— Черт... Захожу во двор, судя по Вашему описанию, не ошиблась. А там бабка какая-то. Не знаю, может, жена его или мать. Старая очень. В платке черном. Говорит, ой, Яна, а я ж тебя заждалась.

— Тебя?

— Да обозналась, наверное. И в дом тащит. Ну, я и пошла, думала там Петрович этот ваш. А там все так чудно. Стены бревенчатые, между бревен пакля торчит, травы какие-то везде развешаны. Ставни наглухо закрыты. Свечи горят. И запах такой странный, как в церкви почти. У входа метелки какие-то подвешены. А эта бабка, знай себе, приговаривает, как я на мать похожа. Как она меня давно ждала к себе в гости и думала, будто бабушка моя не сдержит какое-то обещание.

— Обещание? Что за обещание? — подозрительно переспросил Шаман.

— Да, черт его знает, — отмахнулась от него Янка. — Обозналась старуха. Вот и все. За кого-то другого меня приняла. А я чуть жизнью за это не поплатилась. Говорит, пойдем-ка, деточка моя, чай пить. Чай у меня хороший, травяной... Ну а я у нее снова спрашиваю: а где ж Петрович? Тут она почему-то разозлилась и чуть ли не шипеть стала... "Петрович, Петрович, что за черт? Нет тут никакого Петровича. И не было. Чай, говорю, пошли пить. Я тебе там все и расскажу". Тут я и поняла, что Вы мне неправильно координаты указали. И я совсем в другой двор явилась. Я бабка хвать меня за руку, и к столу тянет. Я ей говорю: "Да не надо мне чаю. Может воды?" А эта ведьма будто только этого и ждала, головой закивала и метнулась к ведру с водой. Оно у нее у печки стоит. Зачерпнула ковшом эмалированным и мне протягивает: "Испей, деточка, воду предков своих..." и еще что-то в таком же духе.

— Воду предков, — задумчиво пробормотал Шаман. — Интересно... интересно... "Вода предков"...

— Интересно? — вспылила Янка. — Вам интересно на мой труп было взглянуть после этой "воды предков"?

— Тихо-тихо... Успокойся. Просто выражение интересное. Вода предков...

— Интересное...

— Ладно, как ты поняла, что там яд?

— Ну, я едва ковшик пригубила, сразу почувствовала, дело неладно. Не вода это вовсе, а отрава. Тухлыми яйцами воняет.

— И все? — неожиданно весело поинтересовался Шаман. — Ты решила, что там яд только из-за того, что запах был неприятный?

— А Вам этого мало? — насупилась Янка. — Блин, ну что за день? Одни сумасшедшие вокруг.

— Ян, а когда в Москве вода из-под крана хлоркой пахнет, ты не думаешь, что она отравлена?

— Нет.

— Так чего же сейчас испугалась? Пойдем, вон там есть колодец. И ты сама все поймешь.

Девушка неохотно двинулась вслед за мужчиной обратно в направлении деревни, опасливо поглядывая по сторонам.

— Может быть, все-таки к берегу пойдем? Вы говорите, там нас уже все заждались.

— Две минуты погоды не сделают. Пошли, не бойся.

Приблизившись к старому колодцу, под прогнившей деревянной крышей, Шаман решительно спустил ведро вниз. Послышался плеск воды, скрип проржавевшей цепи, гулко разносимый эхом по бетонной трубе. Янка настороженно прислушалась, неловко облокотившись на трухлявый деревянный столб.

— Чего там еще тебе старуха наговорила? — нарочито равнодушным тоном поинтересовался Шаман, налегая на рычаг колодца.

— Да ничего, — отмахнулась девушка. — Чушь всякую. Про какую-то солнечную энергию, пустой сосуд и про то, что мне нужно учиться его наполнять... Бред сивой кобылы.

Шаман замер с металлической ручкой в руках. Солнечная энергия? Неужели и старуха почувствовала тот недавний выплеск? И так же, как и он сам, связала это явление с появлением в этих местах Яны Мальцевой... Странно, откуда ей известно про девушку?

— А ты здесь никогда раньше не была? — превозмогая внутреннюю дрожь, уточнил он.

— Товарищ Великий Археолог! Я же Вам говорила уже. Никогда. Ни здесь, ни вообще за пределами Москвы.

— А бабка, говоришь, тебя узнала? И сказала, что ты на мать похожа... Может, она с твоей мамой где-то встречалась?

— Ну, откуда мне знать? Моя мать умерла через пару часов после моего рождения.

— А бабушка тебе фото не показывала? Рассказывала что-нибудь про нее?

— Конечно. Только ничего достойного внимания и, тем более, уважения у меня ни рассказы, ни фото не вызвали.

— Странно слышать это от человека, чья мать умерла при родах...

— Не при родах, а после них... Хотите узнать как? Вы мне уже несколько часов подряд покоя не даете своими расспросами, так что слушайте. Сами напросились.

— Хорошо, слушаю, — ставя ведро с водой на скамью, пробормотал Шаман.

— Она сонную артерию себе перерезала еще в роддоме! Врачи сказали, постродовая депрессия. А мне по барабану. Слышите? По барабану! Дрянь она, вот и все!

Шаман недоуменно воззрился на Янку.

— Самоубийца?

— Ага, жалкая суицидница. Гордиться мне нечем, сами понимаете.

— Да уж... Но, ты же понимаешь, что не в ответе за поступки матери?

— Я-то? Понимаю! А теперь объясните это остальным идиотам! Ладно, что там с этой Вашей водой? Что я должна понять, попробовав ее?

— Ах, да, вода... — мужчина, загадочно улыбаясь, кивнул Янке на ведро. — Испей воду предков, красавица.

— Кружки нет, конечно?

— Нет, прямо из ведра придется, не обессудь.

Янка ехидно ухмыльнулась и, придерживая растрепанные волосы, склонилась над ведром.

— Фу! Тухлыми яйцами воняет... — тут же отпрянула она.

— Как и вся вода в Спасе. Не отравленная, просто в меру насыщенная сероводородом. И кстати, очень полезная... Пей.

* * *

Вечерело. Раскаленный добела солнечный диск неспешно клонился к горизонту, намереваясь вскоре скрыться за серовато-зеленой водной гладью. С берега дул легкий бриз, даря столь желанную прохладу. Наконец-то этот длинный, казалось бы, нескончаемый день близился к концу.

Шаман, мельком взглянув на раскинувшийся внизу палаточный лагерь, неторопливо поднялся к раскопу и величественным памятником самому себе замер у обрыва, пристально всматриваясь в медово-розовую акварельную даль.

— О живительное, всемогущее Солнце! — воздев руки к небу, почтительным шепотом обратился он к небесному светилу. — Вот и снова стою я пред тобой на земле предков своих и уверяю в чистоте наших помыслов и убеждений. Как верный и почтительный сын склоняю пред тобой голову, — опустив взгляд, продолжил он. — Милость и мощь твоя не знает границ, посему прошу, освети поиски наши светлыми лучами своими. Ниспошли озарение на наши головы. Благослови дело наше небом ясным и безоблачным!

Подождав пока солнечный диск полностью скроется за горизонтом, Шаман неспешно присел на корточки, коснулся кончиками пальцев земли и, осторожно погладив ее шершавую поверхность, будто извиняясь, прошептал:

— Мать сыра Земля, благодарю за оказанную нам сегодня честь — ступить на сей благодатный берег. Милость твоя вселяет в мою душу надежду на успешный исход дела предков моих. Спасибо!

Произнеся слова благодарности, Шаман прикрыл веки и надолго замолчал, прислушиваясь к шорохам вокруг. Над головой монотонно пищали комары, оттесняя на задний план доносившиеся из лагеря крики. Внизу под обрывом чуть слышно плескалась вода, набегая на усыпанный черепками берег. Легкий ветерок шуршал травяным сухостоем над лагерем. В густых зарослях крапивы слева от раскопа умиротворяюще стрекотали цикады, вселяя в душу Шамана спокойствие и настраивая его на одну волну с природой.

— О помощи тебя прошу, открой нам тайны, сокрытые в недрах твоих, — почувствовав молчаливое поощрение богов, продолжил он, сжав в кулаке горсть земли. — Помоги отыскать древние письмена, покуда жива память о них, и не истреблен еще род Хранителей.

* * *

— Я-я-я-ян! — донесся из палатки приглушенный стон Кати. — Ян, ты где?

— Тут я, — продолжая по-турецки восседать у входа, буркнула Янка и угрюмо вдохнула в легкие сигаретный дым. — Водички дать?

— Мы что уже переправились на остров?

— Переправились... Чтоб ему пусто было этому Вёжи. Не остров это, а комариный притон какой-то. Всего три часа как здесь, а на мне уже живого места нет.

— Попшыкайся чем-нибудь... — равнодушно протянула Катька, высовывая взлохмаченную голову наружу, и тут же недовольно скривилась. — Опять ты куришь! Ну, Ян!

— Ну-ну... Попшыкайся... им эти "Москитолы" как мертвому припарка. Только сигаретный дым их и отпугивает. Так что рекомендую и тебе заделаться в курильщицы, — мрачно усмехнулась Янка и с остервенением прихлопнула комара, усевшегося ей на коленку. — Эй! Ты чего ворота расхлебенила? Комары налетят! Двигай или сюда, или обратно!

— Воды-то дай... — жалобно проскулила Катя, заметив негодование подруги. — Сама же звала...

Янка просунула руку под палатку, нащупала в вырытой в земле небольшой яме все еще прохладную бутылку с водой и, хитровато улыбаясь, протянула ее выбравшейся наружу подруге.

— Пей. Отведай, подруженька, воду предков моих... — высокопарно произнесла она и загадочно хихикнула, машинально почесав Геродотика за ухом.

Катька, опасливо покосилась на Янку, перевела недоуменный взгляд на пластиковую бутылку, наполненную прозрачной жидкостью, и интуитивно поискала глазами собачью миску.

— Ян, ты чего это? Каких предков?

— А черт его знает. Ты тут такое проспала... Герман пьяный на берег приполз, я к бабке какой-то чокнутой забрела... А Павел Андреевич, кстати, действительно, нормальным мужиком оказался. Палатку мне помог поставить. Ну, в смысле, не помог, а сам поставил без моего участия. Даже цирковое представление устраивать не пришлось. А жаль... Я правда пыталась ему хоть чем-то помочь, пока ты тут мирно на "пенке" дрыхла, только он почему-то занервничал, увидев у меня в руках топор. А я всего-то пыталась обухом колышек в землю вбить.

— Ян, ты меня, конечно, извини, — послышался ехидный женский голос из соседней палатки. — Я к тебе очень неплохо отношусь. Только когда ты за топор взялась, тоже струхнула. Да и все наши парни врассыпную кинулись. Хорошо Герман к тому моменту еще не очухался, а то лишились бы мы нашего профессора в одночасье. Его бы, как пить дать, кондратий хватил. А Павел Андреевич — ничего. Всего-то слегка вздрогнул, когда ты над его головой топор занесла.

— Ой, Ленка, и ты здесь? Подслушиваешь? — усмехнулась Янка.

— Да, нет. Отоспаться пытаюсь после той веселенькой ночки, которую ваша святая троица во главе с древнегреческим историком Геродотом нам в поезде устроила.

— Но зато у нас с тобой, Кать, весьма миролюбивые соседи, — невинно улыбаясь, продолжила Янка свой рассказ, многозначительно кивнув на палатку однокурсницы Ленки. — Почти вся сволота-то еще до того, как лодка прохудилась, на остров успела переправиться. Они себе самые зачетные места под палатки застолбили. Хоть бы траву покосили. Мы приплыли, а тут сплошные крапивные заросли. Так что теперь живем двумя селениями — Старые Гребеня и Новые. Мы, как ты понимаешь, новые. А старые — те, что за зарослями крапивы.

— А почему "Гребеня"? От слова "гребля"?

— Нет, от другого слова. Не спрашивай, все равно не скажу.

— Почему? — недоуменно спросила Катя.

— Мне бабушка матом ругаться не разрешает, — лукаво усмехнулась Янка. — Спасибо ребятам. Пожалели нашу с тобой "тонкую душевную организацию", и согласились добавить парочку лишних букв в первоначальное название. Я ж говорю, повезло с соседями.

— Офигеть! — ошарашено уставилась Катя на подругу и, поднеся бутылку к губам, сделала жадный глоток. — Тьфу! — жидкость самопроизвольно прыснула изо рта девушки на тент соседской палатки. — Что за дрянь?

— Вода предков... — глубокомысленно указав пальцем на темнеющее небо, изрекла Янка. — Говорят, полезная.

— Для чего полезная? — поморщилась от омерзения Катя.

— В твоем случае, наверное, для головы. Так что пей... не бойся, не отравленная.

— Это тебе твой Павел Андреевич сказал?

— Ага... ты не думай, он нормальный мужик. Двинутый немного, но с харизмой.

— Понравился? — удивленно спросила Катька, многозначительно округлив глаза.

— Типа того... Вот черт, кусаются-то как, — шлепнув себя по лодыжке, выругалась Янка и покосилась на возвышавшийся над обрывом темный силуэт. — И чего он там так долго делает?

Катька проследила за взглядом подруги и насмешливо пожала плечами:

— Шаманит. Сама же говоришь, двинутый.

— Ты знаешь, я тут подумала... Если долго чесать комариный укус, ощущаешь что-то близкое к оргазму... — усмехнулась Янка, поскрёбывая ярко розовыми ногтями оголенную щиколотку. — Правда-правда...

— Ян, ты тут совсем что ли мозгами тронулась?

— Кто бы говорил... Сама-то как отжигала сегодня... Придумала тоже. Лодку я продырявила...

— Ну, ладно тебе, извини... не обижайся. Я ж не со зла.

— Да знаю я. Чего с тебя взять...

— Значит, мир? — протянув подруге мизинец, расплылась в улыбке Катя.

— Ага, мир, труд, май... Вот бы еще покормили, и настроение стало бы совсем праздничным... Хотела я нас с тобой в кашевары определить, народ воспротивился. Идиоты. Боятся, что я их отравлю ненароком. Герман очухался и заявил, что на раскопе от нас меньше вреда будет.

— А этот твой что на это сказал?

— Да ничего. Посмеялся... Говорит: "Не переживай, красавица. Зато калифорнийский загар тебе на раскопе гарантирован". Палатку нам с тобой поставил, тебя туда засунул и поминай его как звали. Они с Германом себе козырное место у воды застолбили. Написали на дощечке "Администрация. Вход строго запрещен". А еще, старшекурсники говорят, через пару дней Германовская жена приедет и несколько высокопоставленных челов от Костромского универа.

— А нам-то что с того?

— Да это я так... К слову...

— А где все? — с любопытством оглядывая пустующий пятачок между растяжками палаток, поинтересовалась Катя.

— У кашеварни с мисками ошиваются. Ужин ждут, боятся, не достанется.

— А мы?

— Что "мы"? Ты спала, а я еще до такого маразма не дожила, чтобы над душой у поваров стоять. Позовут, когда все готово будет. Зачем людей нервировать?

Со стороны полевой кухни донесся гулкий металлический лязг и нестройный гомон голосов, возвестивший всю округу о начале раздачи еды.

— Ну, вот видишь, — воодушевленно воскликнула Янка, украдкой взглянув на стоявшего у обрыва Шамана. — Бери обеденное снаряжение и пошагали к столу. — С этими словами девушка достала из внутреннего кармана палатки две креативно расписанные лаком для ногтей походные миски разного размера и бодро подскочила на ноги. — Голодание нынче не в моде, товарищи, и считается лечебным исключительно после сытного обеда. Геродотик, на старт, внимание, марш!

ОТ ЗАКАТА ДО РАССВЕТА

Задумчиво потирая переносицу, Шаман спустился по отвесной тропе к лагерю. Над островом сгущались сизые, мучнистые сумерки, оттеняющие все еще золотисто-лиловое небо.

Кинул бесстрастный взгляд на притулившуюся у берега полевую кухню под ржавым жестяным навесом. На рваные клочья стелющегося над водой тумана. На уже чуть размытые силуэты студентов-практикантов за длинным посеревшим от времени деревянным столом. Попытался вслушаться в разговоры, но тут же понял тщетность затеи — голоса сливались в неясный гул, витали в воздухе, словно бесплотные призраки. И вдруг поймал себя на мысли, что инстинктивно, помимо собственной воли, выискивает в толпе Яну Мальцеву.

"Выискивать" — неверное слово, совершенно не вязавшееся с девушкой, мощным магнитом притягивающей посторонние взгляды. Она выделялась среди галдящей братии, словно подсолнух в ячменном поле, будто поздний маковый цвет в выжженной солнцем степи, как белая березка в молодом ельнике. И, несомненно, знала о впечатлении, которое производит на окружающих. Шаман отчетливо видел это в ее горделивой осанке, в царственном повороте головы, даже в нарочито небрежно заправленной за ухо русой пряди волос.

Янка сидела рядом с подругой в стороне ото всех, у самого края стола, изредка поднимала взгляд от тарелки, переговариваясь с подругой. Но даже издали было заметно, что тема ее не слишком интересовала. Катя же, невзирая ни на что, отчаянно пыталась привлечь ее внимание. Беспрестанно жестикулировала, размахивая вилкой перед лицом подруги, хватала за запястье, принуждая хоть ненадолго отвлечься от поглощения ужина, и явно требовала ответа на свои реплики.

Глядя на эту сцену, Шаман невольно усмехнулся, в очередной раз подивившись Яне Мальцевой. В этой девушке совершенно непостижимым образом сочетался юношеский задор и зрелый, временами абсолютно лишенный эмоций сарказм, полудетская непосредственность и роковая тайна, беззащитность и ореол опасности — незримый, но оттого не менее яркий.

Нет смысла отрицать. Заглянув однажды в ее камышово-зеленые глаза с янтарными прожилками, он будто жалкая речная рыбёшка попал в искусно расставленные сети. И сколько не трепыхался, стараясь выбраться из плена, лишь больше запутывался. Отчаянно рвался на свободу, убеждая себя, что все это ненастоящее, иллюзия, порожденная ее ведьминской сущностью. Сверхъестественное притяжение, которое обязательно развеется, лишь только девушка исчезнет из виду. Просто нужно держаться от нее на расстоянии. Как? Если ему, как никому другому известно, что за Яной необходимо присматривать. Контролировать каждый ее шаг, чтобы избежать катастрофы... Так ли это на самом деле? Или он сам намеренно придумывает оправдание этому пагубному влечению?

С тяжким вздохом Шаман замер у деревянных языческих идолов, установленных несколько лет назад — в ходе первой экспедиции — чуть в стороне от импровизированного волейбольного поля. Приземистые, испещренные глубокими продольными трещинами божки мрачно взирали на своих юных гостей. Гневно хмурили рейки-брови. Недовольно кривили трухлявые рты.

Усмехнувшись, мужчина окинул взглядом подношения, возложенные, по некогда заведенной экспедиционной традиции, на импровизированном алтаре из битого кирпича. Идолопоклонство — одна из самых любимых "ритуальных" игр археологической братии. Редкая экспедиция обходится без возведения "священных" идолов. А в Вёжах и подавно без них никак нельзя, как не крути — воля предков. Шаману ли не знать этого? Дедовы слова попали в благодатную почву, пустили корни и дали крепкие ростки.

Именно он, Шаман — тогда еще просто Пашка Кудрявцев, подающий надежды молодой аспирант истфака — придав своим действиям форму шутки, подбил творчески настроенных практикантов на возведение островного "пантеона".

— Детский сад, ясельная группа, — снисходительно ухмылялся Герман, столичный профессор, ни с того, ни с сего проявивший интерес к раскопкам Костромского края и приехавший с группой студентов в экспедицию. — Павлуша, начальник экспедиции... а все не наигрался... Брось ты это мальчишество. Займись делом.

О чем — о чем, а о своем деле "Павлуша" не забывал ни на секунду. Как иначе, если он сызмальства слушал наставления деда о возложенной на их семью миссии?

Именно поэтому, сразу после поступления в аспирантуру, он пошел по инстанциям и добился-таки от Института Археологии Академии Наук разрешения на раскопки селища Вёжи. Более того, выбил, пусть скудное, но все же финансирование из Костромского Университета.

Кто-то сказал: "Неудачник... Собственными руками загнал себя в захолустье." Кто-то наоборот обвинил в карьеризме: "Cмолоду в начальники выбивается. По головам идет." Но правду о целях, которые ставил перед собой Шаман, знал один лишь дед. Понимал, внуку необходимо во что бы то ни стало попасть на остров. И написание кандидатской диссертации — весьма удачный повод. Пусть тема не слишком перспективная — "Сельские поселения Костромского Поволжья XIII-XVII вв.", но это лишь начало, давшее возможность беспрепятственного доступа к недрам земли предков...

А земли предков должны охранять их исконные покровители...

В стремительно сгущавшихся сумерках, окутавших остров таинственным полумраком, грозные идолы выглядели еще более зловеще.

— Това-а-а-арищ Великий Археолог! — раздался за спиной издевательски протяжный девичий голосок, обрубив поток воспоминаний в голове Шамана. — Неужели я Вас так испугала, что Вы решили отказаться от ужина?

Мужчина вздрогнул от неожиданности и, не поворачивая головы, усмехнулся. Очень старался, чтобы голос звучал ровно, но и сам понимал, что не слишком в этом преуспел.

— Испугала? Чем же это? — скосил взгляд на вставшую справа девушку.

— Как чем? — многозначительно приподняв брови, скривила губы в приторной улыбке и тут же кокетливо захлопала ресницами Янка. — Топором. Говорят, в моих руках даже английская булавка выглядит зловеще. — Демонстративно скрестила руки на груди и искоса посмотрела на собеседника. — Что уж говорить о топорах...

Шаман пристально наблюдал за каждым ее движением, стараясь не упустить из виду ни мимолетную улыбку, ни стремительного взмаха ресниц. После захода солнца девушка сняла очки и, как тогда внутри колокольни, водрузила их на лоб поверх челки. Теперь у него, Шамана, снова была возможность внимательно изучить ее глаза без защитных преград. В зеленых омутах опять стали заметны янтарные вкрапления, но не столь явно, как днем посреди озера. Быть может, дело в освещении? Он обязательно выяснит эту загадку, но, вероятно, пока не стоит спешить, чтобы в очередной раз ненароком не вспугнуть роковую пташку.

— А тебя, я вижу, реакция окружающих не слишком заботит? — уже абсолютно ровным голосом спросил Шаман.

— Конечно, я же не доллар, чтобы всем нравиться, — хмыкнула Янка.

— Но ведь и не Чубайс, чтобы всех раздражать, — вкрадчиво заметил мужчина и, наконец, повернулся к девушке всем корпусом.

— Мне до лампочки, кто такой Чубайс и чем он вызвал такую пламенную реакцию толпы, — отмахнулась она.

— Не поверишь, как раз лампочки-то и имеют к источнику раздражения прямое отношение.

— Правда что ли? — Янка театрально округлила глаза. — Ну, тогда "до фонаря".

— И фонари тоже.

— А барабаны?

— Вроде нет, — пожал плечами Шаман.

— Отлично, тогда мне "по барабану", — лукаво улыбаясь, проворковала Янка.

И снова Шаман поймал себя на мысли, что ему доставляет удовольствие общение с этой девушкой. Нравится ее мимика, жестикуляция, даже саркастические нотки в голосе.

— Ладно, не смотрите на меня так, — видимо, растолковав его молчание по-своему, продолжила она.

— Как "так"?

— Как будто я только что призналась с трибуны, что не ношу нижнего белья.

— Серьезно?

— Хотите убедиться?

— А вот теперь ты перегибаешь палку. Не забывай, я все-таки, во-первых, преподаватель, а во-вторых...

— Товарищ Великий Археолог! — возмущенно перебила его Янка, доставая из заднего кармана шорт маленькое зеркальце. — Правильно говорят, не бывает пошлых слов, бывают пошлые мысли! — поднесла зеркальце почти вплотную к носу Шамана и, чеканя слова, продолжила, — Взглянуть на себя и убедиться в моей правоте!

Шаман ошарашено замер, скосив глаза на собственное отражение.

— И ни в чем ином! — Негодующе топнула ногой девушка. Этот по-детски бесхитростный жест вывел Шамана из замешательства и заставил устыдиться собственных слов. Впервые за много лет он вдруг почувствовал, что краснеет. Перевел виноватый взгляд на Янку и, заметив, как она обиженно выпятила нижнюю губу и нахмурила брови, расхохотался. Громко, заливисто, от чистого сердца. Абсолютно не задумываясь о том, какое впечатление производит на студентов, мужчина обнял девушку за плечи и, притянув к себе, смачно чмокнул в висок.

— Ты чудо!

* * *

— М-м-м-м! — разнесся над "пантеоном" жалобный стон. Протяжный, полный муки и даже отчаяния, отдаленно напоминающий поскуливание потерявшегося щенка. Янка с Шаманом синхронно дернулись на звук и недоуменно воззрились на едва ли не комичное действо, развернувшееся посреди узкой тропы, соединяющей владения администрации с Гребенями.

Незабываемая картина. Профессор, ухватившись левой рукой за куст крапивы, а правой пытаясь начертить в воздухе нечто среднее между крестом и знаком Зорро, ошарашено глядел на молодого коллегу и его юную спутницу и медленно, но совершенно неуклонно оседал на землю. Выглядывающие из-под кумачово-красных шорт колени заметно тряслись. Глаза в ужасе округлились до размера пятирублевых монет и вот-вот грозились вылезти из орбит. Глубокая залысина покрылась испариной. Дрожащие губы беззвучно бормотали что-то невнятное.

— Горячка... белая... белая... — наконец, сумела разобрать в его бессвязном лепете Янка и перевела изумленный взгляд на Шамана.

— И часто с ним такое? — демонстративно покрутив пальцем у виска, поинтересовалась она и тут же, опасливо покосившись на профессора, отступила на шаг назад, едва не споткнувшись об алтарь.

Шаман растерянно покачал головой и ободряюще подмигнул девушке. Хотя и сам отлично понимал, что вряд ли мог добиться этим желаемого эффекта.

— Черт его знает... Допился старик.

— Сгинь! Сгинь, нечистая! — вдруг заголосил Герман, всей массой тела обрушившись на колени и стараясь прикрыть лицо и лысину руками.

Мельком взглянув на поредевшие ряды студентов за обеденным столом метрах в десяти от разворачивающегося спектакля, Шаман молниеносно оценил масштабы надвигавшейся катастрофы и решительно шагнул к профессору, заслоняя его от любопытных глаз.

— Сгоняй за Виталем! Срочно! — скомандовал он Янке через плечо и грубо дернул профессора вверх за шкирмы, принуждая того принять вертикальное положение.

Янка неловко замялась, оглянувшись на лагерь.

— Эээ... Я не... — попыталась она привлечь к себе внимание Шамана, но тот лишь махнул рукой в неопределенном направлении — то ли на соседний островок, то ли на полевую кухню, а быть может и вовсе, на выглядывающую из-за высоких зарослей наклонную крышу туалета.

Взгляд Германа стал более осознанным после встряски. Отдернув руку от куста крапивы, который продолжал сжимать в кулаке, даже повалившись на землю, профессор попытался придать лицу снисходительно-осуждающее выражение.

— Павлуша, — все еще дрожащим голосом прошептал он, — мне не привиделось? Вы поцеловали Мальцеву? — И кивнул на нерешительно переминавшуюся за спиной Шамана Янку.

— Именно это и повергло Вас в шок? — саркастически скривился Шаман, не отрицая, но и не подтверждая "опасения" старшего коллеги.

— Шутить изволите, юноша! Я грешным делом подумал, Петрович демидрол мне подсунул под видом натурального продукта. А это, оказывается, Вы, Павлуша, из ума выжили.

Шаман снова усмехнулся и заговорщески подмигнул Янке.

— За Виталем можно уже не бежать.

— Я все равно не знаю, кто это... — равнодушно пожала плечами Янка и, опустив взгляд, тихо добавила: — Ладно, я пойду, наверное.

Стремительно развернулась и едва ли не бегом рванула к лагерю.

— Павлуша, бросьте Вы это... Сделаем вид, будто то, что я сейчас имел честь лицезреть — всего лишь досадное недоразумение, — милостиво предложил Герман, глядя вслед убегавшей девушке.

— Или бред Вашего ослабленного самогоном сознания, — мрачно добавил Шаман и, не оборачиваясь, ступил на тропу, неучтиво оттеснив профессора в сторону. — Рекомендую Вам все-таки сходить на ужин... Коллега.

* * *

Лихорадочно озираясь по сторонам, Янка вбежала в Новые Гребеня и тут же, зацепившись ногой за одну из натянутых строп соседской палатки, плашмя упала на землю. Не больно. Только стыдно и невероятно унизительно растянуться безвольной тряпкой у ног изумленной толпы однокурсников. Из груди вырвался жалкий всхлип. В носу защипало от обиды. То ли на себя, то ли на Германа, то ли даже на Шамана и его нелепый жест.

"Ну и пусть! Пусть! Не на дуру напал! Посмеяться решил... Гад!"

Над ухом раздалось жалобное поскуливание Геродотика. Крошечный песик первый ринулся на помощь хозяйке и ласково лизнул ее в щеку. Янка неловко приподнялась на локте, окинув мутным взглядом окружающих. Села, поджав одну ногу под себя, и начала нарочито внимательно изучать кровоточащую ссадину на коленке.

— Больно? — участливо поинтересовался рыжий Мишаня — один из сидевших рядом ребят — и придвинулся поближе, чтобы взглянуть на рану. — Дай посмотрю.

— Все в порядке, Мишань, — сглотнув, пролепетала Янка и отвернулась. Выдохнула. — Не смертельно. Переживу. Не обращай внимания.

— У тебя аптечка-то есть, чудо? — усмехнулась Ленка.

— Ага, целый фармо-комбинат опустошила перед отъездом, — буркнула Янка. Слово "чудо" больно царапнуло сознание. Чудо... чудосиха, одним словом. Да пошли они все со своими "чудесатостями"!

Тем временем Катя расстегнула палатку и скрылась в ее недрах.

— Есть у нас все! Не волнуйся, — отчеканила девушка, копошась внутри.

— Девчонки, да не ершитесь вы, — неожиданно дружелюбно произнесла Верка— металлистка. — Свои ведь все. Мы же помочь хотим.

— Спасибо, — тихо промямлила Янка, взяла на руки Геродотика и, пытаясь спрятать лицо в его короткой шерстке, снова шмыгнула носом. Если уж Верка проявила несвойственное ей участие, значит, выглядит она, Яна, действительно жалко. А тут еще эти нелепые слезы норовят политься из глаз всемирным потопом.

— Эй, ты чего? Нюни распустить решила? Эй, Ян! — встряхнул ее за плечо Мишаня. — Ты же "Мисс Катастрофа", а не плакса! Крошечная ссадинка всего-то. Сама же говоришь, не очень больно.

— Совсем не больно, — старательно отводя глаза, согласилась Янка.

— Ну что ты на самом деле к человеку пристал, — вступил в разговор еще один студент. Шкафоподобный амбал Жорик. — Шок у нее от падения. Испугалась. Сейчас ханки накапаем в чай и очухается. Да так, что никому мало не покажется. Янчик. Давай-ка кружку свою. Лекарить тебя будем.

— Кстати, о ханке... — протянул Мишаня. — Ветераны, говорят, что-то организуют сегодня ночью. Вскладчину. А мы тут ни сном, ни духом... Может, зашлем к ним... этого... парламентера?

— Сгоняй, — согласно кивнул Жорик, раскупоривая бутылку водки, и указал подбородком на заросли крапивы, отделявшие Новые Гребеня от Старых. — Там некий Виталь всем рулит.

Из палатки на карачках выползла Катя и, присев на "пенку", стала изучать содержимое большой розовой косметички.

— Перекись водорода есть. И зеленка...

— Эй, Кать, ты чего? Не надо... — воспротивилась Янка, опасливо отодвигаясь подальше от подруги. — Так заживет.

— Давай сюда! — решительно схватив пострадавшую за плечи, скомандовал Мишаня. — Я ее держу! А ты, Катюш, обрабатывай.

— Ага, — хохотнул Жорик, наливая в протянутую ему металлическую кружку прозрачную жидкость из бутылки. — Ничто так не красит женщину, как зеленка. Так-с, Ян, куда тебе накапать священной влаги? Кать, где ее кружка?

— Сейчас мы тебя мигом на ноги поставим, подруга, — продолжил Мишаня. — Как новенькая будешь.

— Эээ, — нерешительно пролепетала Янка, лихорадочно выискивая способ увильнуть от экзекуции. — А кто такой Виталь?

— Ооо! Ты еще не видела его? — встрепенулась Ленка, — Колоритный такой типчик из костромских. Пирсинг во всех мыслимых и немыслимых местах. Вся спина в татуировках. Правая рука начальника экспедиции, говорят. Ну, этого... Павла Андреевича.

— А кто говорит? — продолжила допытываться Янка, надеясь усыпить бдительность "лекарей" посторонними разговорами, прежде чем ее коленку раскрасят в изумрудно-зеленый цвет.

— Да наши ветераны. Глеб, Стас...

Воспользовавшись моментом, пока Мишаня чуть ослабил хватку, Янка стремительно поднялась с земли.

— Ааа, ну, ясно. Ладно, я сейчас вернусь. За чаем только схожу.

— Эй! Куда собралась, трусиха? А ну-ка вернись! — пытаясь ухватить девушку за щиколотку, потребовал Мишаня, но, заметив его движение, Янка мигом отскочила на безопасное расстояние.

— Неа! — нарочито задорно хохотнула она и рванула по тропе к берегу, скрываясь за зарослями крапивы. — Врагу не сдается наш гордый "Варяг"!

— Во! Что и следовало доказать! Пригрози девушке зеленкой — она тут же про все свои боевые раны забудет! — давясь от смеха, пророкотал за ее спиной Жорик. — Ян, возвращайся! Он больше не будет! Честное пионерское!

— Жор! Ты не был пионером! — весело парировала Янка. Но ее голос потонул в пронзительном лае увязавшегося следом Геродотика.

* * *

До ведра с чаем Янка так и не дошла, вовремя заметив у полевой кухни темный силуэт Павла Андреевича. При виде него всяческое желание пить, а заодно и бравурный настрой, как ветром сдуло. Стараясь остаться незамеченной, Янка подхватила на руки Геродотика и юркнула в недавно прорубленную в высоких зарослях бурьяна просеку, тут же очутившись под прицелом мощной комариной атаки. Если на открытом пространстве эти жужжащие чудовища просто досаждали, то здесь от них, казалось, не было никакого спасения.

Бессильно и оттого еще более яростно Янка замахала свободной рукой и, едва разбирая дорогу, ринулась вперед, к просвету. Комары не отставали, черным гудящим роем кружа вокруг. В ушах звенело от их непрекращающегося монотонного писка.

— Ну, Женечка, я тебе это припомню, — сквозь крепко стиснутые зубы буркнула Янка.

По сбитому колену хлестнул нависший на тропу куст крапивы. И это могло стать последней каплей, если бы Янка не вырвалась, наконец, из зарослей и не оказалась на лысом, усыпанном разномастными черепками пятачке у подножья старого дерева... То ли ивы, то ли вербы, а, быть может, и вовсе ясеня, притулившегося у самой кромки воды.

Прислушиваясь к доносившимся из лагеря голосам, Янка начала опасливо озираться вокруг, слегка сожалея, что не догадалась осмотреть территорию до захода солнца. Теперь бы не металась в поисках укрытия. Но сделанного не вернешь, а несделанного и подавно. Пришлось довольствоваться потемками.

В сумеречном полумраке склонившиеся к воде ветви выглядели почти зловеще, мощный раскоряченный ствол напоминал осьминога с вальяжно распростертыми вокруг черными щупальцами-корнями. Узловатыми, как старческие пальцы. Какие-то тянулись по земле, другие — уходили в воду, и, кажется, даже шевелились в набегавших на берег волнах.

Посреди площадки отчетливо угадывались остатки прошлогоднего кострища в окружении нескольких бревен. От него лучами уходили три узкие тропки. Первая — ведущая к полевой кухне, вторая — та, по которой только что прибежала сама Янка, и третья — уходящая вдоль берега в противоположный конец острова.

Обнаружив, что комаров здесь значительно меньше, чем в зарослях — по крайней мере, не по три штуки на квадратный сантиметр воздушного пространства — Янка решительно шагнула к одному из бревен и села. Убежище, конечно, весьма сомнительное, так как, судя по сваленным чуть поодаль веткам, скоро здесь соберутся едва ли не все обитатели лагеря на обещанную "приветственную вечеринку у костра", но пока вокруг ни души, а это уже хоть что-то. Более подходящего места, чтобы привести мысли в относительный порядок все равно в радиусе километра не наблюдалось.

Тем для размышления за прошедшие сутки наметилось бесчисленное множество. И как ни странно в свете последних событий, даже поведение собственной бабушки выглядело более чем странно. А ведь сперва Янка не придала ее словам практически никакого значения...

— Бабуль, — прикрыв за собой массивную входную дверь, позвала Янка. Навстречу, радостно повизгивая, кинулся крошечный Геродотик и, энергично виляя хвостом, закружил у хозяйкиных ног.

— Я на кухне, детка. Как экзамен? — донесся из темных недр длинного коридора бабушкин голос.

Янка надеялась оттянуть момент признания своего провала, но бабушка сразу взяла быка за рога, даже не дожидаясь пока внучка разуется. На самом деле к такому положению вещей пора бы уже привыкнуть, только едва ли не экстрасенсорные способности бабушки по-прежнему не переставали удивлять Янку. Казалось, та всегда все знает наперед и даже вопросы задает лишь, чтобы убедиться в собственной правоте. Вопросы пусть и простые, но до странности своевременные, затрагивающие как раз то, о чем хотелось хотя бы на время умолчать. Вот и сейчас то же самое.

Спрашивается, почему четыре дня назад, когда тот же самый Герман осчастливил Янку тройкой по Истории Древнего Мира, бабушка даже не поинтересовалась результатами экзамена? И что изменилось теперь? Не так дверь хлопнула, или шаги слишком осторожные? Непонятно...

— Провал, бабуль... полный и бескомпромисный. Бездарь у тебя внучка, — остановившись на пороге кухни, мрачно усмехнулась Янка.

Бабушка закрутила кран и, вытерев руки о кухонное полотенце, неспеша повернулась к внучке. Мягко улыбнулась и, поправив выбившуюся из строгой прически прядь седых волос, вкрадчиво произнесла:

— Не правда. Просто ты наперекор себе идешь. Вот и бьешься лбом в замурованную дверь, вообразив, что за ней сокрыта Янтарная комната... А нету ее там, Яна, нету...

— Ба! — отмахнулась Янка. — Не начинай, а? Германа со всего курса тринадцать человек сдали всего. И нет в этом никакого предзнаменования свыше. Просто он старый маразматик, который за наш счет самоутверждается.

— Нельзя так, детка, о человеке говорить...

— О Германе можно, — припечатала Янка и, сняв очки, плюхнулась на кухонную табуретку. — Теперь придется из-за него тащиться на целый месяц в какие-то Вёжи! Как с работы отпрашиваться не знаю... Точно уволят...

— Вёжи?— оставив без внимания последнюю часть гневной тирады внучки, дрогнувшим голосом переспросила бабушка. Не выпуская из рук полотенце, пересекла кухню и села напротив Янки.

— Что-то типа того. Где-то под Костромой. Да без разницы. Хоть под Колымой... мне это работы не сохранит!

— Значит, Вёжи... — задумчиво глядя на внучку, снова пробормотала бабушка. — Нашла, значит...

— Ага, нашла... Приключения себе на ягодную точку. Что же с работой делать, а?

— Это теперь не так уж и важно, — криво усмехнулась бабушка. — Вот, значит, кто тебя надоумил в историки пойти. А я-то старая не поняла сперва.

На кухне воцарилось долгое молчание, прерываемое лишь возмущенным посапыванием Янки. Даже Геродотик притих, выжидательно поглядывая на хозяйку. Но та отказывалась замечать что-то вокруг себя, прожигая яростным взглядом столешницу. Слова бабушки на фоне происходящего казались совершенной нелепицей, и вникать в их смысл не было ни сил, ни тем более желания. Зря...

— Да, может, оно и к лучшему... — погладив внучку по щеке, наконец, пробормотала бабушка и приподняла двумя пальцами ее подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.

Янка упрямо тряхнула головой.

— Ба! — взвыла она, сжимая ладонями виски. — Ну, какое к лучшему? Где я еще такую работу найду? Женька балбес. Так меня подставил!

— Так и Женя, значит, едет в Вёжи? — заметно приободрилась бабушка.

— Едет... — буркнула девушка, не поднимая глаз. — И Катька еще.

— А вот это хорошо. Они тебя в обиду не дадут.. Ты, главное, от местных подальше держись... Может, и обойдется. Может, и к лучшему оно... так. Иди-ка руки мой. Ужинать будем.

На следующее утро бабушка развила бурную деятельность по подготовке внучки к экспедиции. Тщательно изучила список необходимых продуктов и, достав с антресолей старую клетчатую сумку-тележку, ринулась на оптовый рынок. Самой Янке предстояло не менее ответственное, а главное творческое дело — вместе с Катькой обзавестись походным снаряжением. Ближайший магазин для охотников и рыболовов, куда порекомендовал заглянуть Женька, разочаровал однообразием ассортимента. Почти все здесь было совершенно скучного болотно-зеленого или черного цвета. В крайнем случае, темно-синего. И это категорически не устраивало девушек. Пришлось устроить рейд по Москве, но оно того стоило. К вечеру были найдены и почти уникальные походные рюкзаки — розовый и голубой, и лимонно-желтые с ромашками спальные мешки под цвет палатки, а заодно и салатовые рабочие перчатки с розовыми пупырышками на ладонях. Жизнь, несомненно, налаживалась, и месяц в походных условиях теперь уже не выглядел настолько безрадостной перспективой.

Но по возвращению домой хорошее настроение Янки дало крупногабаритную трещину, едва она увидела на кухонном столе все то, что ей предстояло утрамбовать в рюкзак помимо собственных вещей. Закупленные едва ли не в промышленных масштабах макароны, гречка, рис, тушенка и сгущенка — незначительные мелочи лишь в надиктованном Германом списке. А на факте все это придется везти в экспедицию на собственном горбу.

Уже через час Янка с бабушкой стояли посреди гостиной, растерянно глядя то на забитый до отказа рюкзак, то друг на друга. Кажется, даже лица предков, всегда равнодушно взиравших на деяния своих потомков с многочисленных масленых холстов на стенах, наполнились скептисом. Поместиться то все поместилось — Янке даже удалось найти место для трех пар любимых босоножек — но поднять ношу с пола и дотащить хотя бы до дивана ни Янке, ни бабушке было не под силу.

— Ничего страшного, детка, — неуверенно произнесла бабушка. — Женечка тебе поможет.

— Бабуль, так ведь у него всего один хребет, а вовсе не три. Давай-ка еще разок попробуем. Я присяду, руки в лямки продену, а ты мне потом из такого положения подняться поможешь.

Эксперимент не удался. Принять вертикальное положение с рюкзаком за спиной у Янки не получалось категорически. Но, к счастью, проблема с транспортировкой багажа решилась сама собой, благодаря разгильдяйству все того же Жени, о чем он не замедлил сообщить Янке по телефону тем же вечером.

— Ян, ты только не кричи, ладно? Я Галагана завалил. Договорился о пересдаче вместе со второй группой на двадцать пятое. Так что придется вам с Катюхой в Вёжах пару дней без меня перекантоваться.

— Ну, ты и свинья, Севасьянов! На такой пи... ну, ты понял... меня подписал! А сам дёру?

— Почему дёру? Приеду я! Только на пару дней позже! Я уже билет на двадцать шестое поменял.

— А палатку нам с Катькой кто ставить будет?

— Ребята поставят, чего ты?

— Да ничего! — обреченно пробормотала Янка. — У меня тут проблема... Рюкзак не поднимается...

— Нашла проблему... Дотащу я твой рюкзак до поезда. А там ребята помогут.

— Ну-ну... помогут... Догонят и еще раз помогут...

— Эй, мелкая... Ты чего? Все будет зашибенно. Помнишь, как мы в детстве с тобой мечтали лето вместе провести? Вот теперь и сбудется наша мечта. Может, тебе в Вёжах так понравится, что ты на вторую смену останешься...

— Жень!

— Ладно, не паникуй раньше времени. Завтра в восемь буду у тебя. Провожу до вокзала.

И вот они уже на острове. Рюкзак добрые люди помогли дотащить, палатка благополучно поставлена, спальники расстелены, комары кусаются, а Женьки в этой катавасии жутко не хватает. И даже страшно представить, что может произойти за два дня без него. Без него вообще страшно... А в этом месте и подавно.

* * *

Досадливо поджав губы, Янка вдохнула свежий, с легким запахом тины, воздух. Машинально почесала за ушком задремавшего у нее на коленях Геродотика и подняла глаза к небу — уже почти смолянисто-черному с обильной россыпью звезд, обрамляющих яркий серебристо-белый рогалик молодого месяца.

Дневная жара ослабла, уступив место приятной прохладе. Легкий ветерок тихо шуршал листвой старой ивы, чуть поодаль, в камышах, пронзительно громко квакали лягушки, а рядом, почти у самых Янкиных ног, убаюкивающе плескалась вода, набегая на усыпанный черепками берег. Замечательный летний вечер, плавно перетекающий в ночь.

И в целом, если отбросить кучку произошедших за день недоразумений, комаров, а заодно и невероятно сексуального начальника экспедиции с его насмешками, остров Вёжи в эти минуты казался Янке довольно симпатичным местечком...

С тропинки, ведущей к полевой кухне, послышались приглушенные шаги. Янка, растянув губы в равнодушной улыбке, обернулась на звук, силясь разглядеть в темноте, кто идет. И не без труда узнала силуэт Павла Андреевича.

— Вы меня преследуете? — саркастически поинтересовалась она, когда мужчина оказался в паре метров от нее.

— Угадала, — усмехнулся Шаман, присаживаясь на бревно рядом с ней. — И не только я. Тебя там все уже обыскались.

— Ну, надо же... — скривилась Янка, отодвигаясь подальше. — С чего это вдруг я стала так популярна?

— По лагерю пронесся слух, что в ближайшие часы тебе грозит мучительная смерть от заражения крови.

— И народ в отсутствие телевизора возжелал насладиться созерцанием моих предсмертных мук?

— Ты в своем репертуаре, — с легкой усмешкой покачал головой Шаман. — Дай взгляну, что там у тебя с коленом...

— С ним все в порядке, — резко поднявшись с бревна, отмахнулась Янка. — Царапина.

Шаман не успел что-либо ответить, так как со стороны лагеря послышались приближающиеся голоса, перемежающиеся с шуршанием листвы и хрустом прошлогоднего сухостоя. Отчетливее всего среди общего гомона звучал звонкий, словно колокольчик голос Кати.

— Ребят, ну как вы не понимаете! — доказывала она. — Я где-то слышала, что звери, чувствуя приближающуюся смерть, уползают куда-нибудь, чтобы никто не видел их страданий... Может, и Янка так же!

— От крошечной ссадины еще никто не умирал... — язвительно парировала Верка-металлистка.

— Даже порез на пальце может привести к заражению крови! — настойчиво продолжала гнуть свою линию Катя. — Тем более, откуда нам знать, а вдруг у нее внутренние повреждения.

— Внутренние повреждения у Михиной палатки, после того как Мальцева об нее споткнулась...

— Ну, все, — недовольно буркнула Янка, закатив глаза, и тут же попятилась к полевой кухне. — Пора драпать. Иначе сейчас до смерти залечат.

— Стой! — яростным шепотом скомандовал Шаман.

— Неужели мне ни секунды нельзя побыть одной? — капризно выпятив губу, простонала Янка, но отступление к полевой кухне прекратила.

— Можно, только прежде скажи об этом Катерине. Да и рану твою, действительно, не мешало бы промыть.

Янка порывисто метнулась к берегу и плеснула водой на пораненное колено.

— Все, промыла! Довольны?

— Ты ведешь себя неразумно.

— А чего еще можно ждать от такой как я? — усмехнулась Янка.

— Как минимум честности. Катя — твоя подруга. И она волнуется. Целый поисковый отряд собрала. А ты из-за нелепой прихоти прячешься по углам.

— Черт! Как же сложно с вами, правильными, иметь дело, — угрюмо потупившись, вздохнула Янка. — Ладно. — Метнула судорожный взгляд на заросли и громко позвала: — Эй! Народ! Что за кипиш? Здесь я. Жива, здорова.

— Кто бы сомневался... — хохотнул возглавлявший процессию рыжий Мишаня. — Нашу Яну никакая зараза не возьмет.

— Точно, и не надейтесь, товарищи. Так просто вы от меня не избавитесь, — ехидно усмехнулась Янка и села обратно на бревно рядом с Шаманом, скосив на него лукавый взгляд.

Вслед за Мишаней у дерева появились остальные обитатели Новых Гребеней, составившие основной костяк поискового отряда. Увидев начальника экспедиции, Катька ойкнула и виновато посмотрела на подругу, зачем-то пытаясь спрятать за спиной розовую косметичку с медикаментами.

— Кать, что за цирк? — нарочито лениво протянула Янка. — Какое, к черту, заражение крови? Ты умом-то не тронулась часом?

— Ну... я это... ты же пропала... и я подумала... — запинаясь на каждом слове, стала оправдываться Катя, но Янка не дала ей договорить.

— Кать, ты лучше не думай... плохо у тебя это получается. Особенно сегодня.

— Так, архаровцы! — вклинился в разговор Шаман, решительно поднимаясь с бревна. — Хватит прохлаждаться. Вы, я слышал, изъявили желание устроить вечеринку у костра... Думаете, дрова сами себя порубят?

— Эээ... так ведь старики взяли на себя организацию... — возразил Мишаня, с сомнением взглянув на скудную охапку хвороста, лежавшую чуть в стороне от берега.

— Ты их здесь видишь? — многозначительно ухмыльнувшись, поинтересовался Шаман и обвел рукой поляну. — Я — нет. Так что рекомендую во избежание недоразумений взять дело в свои руки. Хотя дело ваше. Видимо, не так вам и нужна эта вечеринка.

— Вы намекаете, что старики нас кинули? — брезгливо скривилась Верка-металлистка.

— Не намекаю, просто особых подвижек с костром не замечаю, — отчеканил Шаман и шагнул к Янке, беря ее за локоть. — А ты, свет очей моих, пойдешь со мной.

— Это еще зачем? — подозрительно прищурилась Янка.

— Будем обрабатывать твои боевые ранения, — вкрадчиво произнес Шаман.

После этих слов Катя моментально воспрянула духом, увидев в начальнике экспедиции своего соратника. Решительно протянула ему розовую косметичку, которую еще долю секунды назад старательно прятала от Янки за спиной.

— Вот. И я о том же, — многозначительно приподняв бровь, заявила она.

Янка недоуменно воззрилась на импровизированную аптечку, которую Шаман без колебаний взял у Кати, и интуитивно погладила Геродотика по холке.

— Вы шутите, да?

— Какие уж тут шутки. Шагай. Не заговаривай мне зубы.

— Товарищ Великий Археолог, давайте я лучше дрова буду рубить, — недовольно скривилась девушка.

— Думаю, сегодня нашему отряду потрясений хватило выше крыши. Поэтому прошу тебя к топору ближе, чем на метр не подходить.

* * *

На голову будто рывком водрузили тяжелый шлем с острыми ранящими шипами внутри. Чудовищная боль сотрясла сознание до самых глубин, полностью парализуя тело. Он мог бы с диким воем пасть на землю и, хватаясь за виски, кататься у ног ошеломленных студентов, кричать, молить о помощи. Но нет... Казалось, кто-то заковал его в тиски, не позволяя пошевелиться и усилием воли лишая дара речи.

Из груди вырвался слабый стон, но никто не заметил — ни студенты, разразившиеся громогласным хохотом, едва насмешливые слова сорвались с языка Шамана, ни сам Шаман. Перед глазами замер пронзительный, раздираемый молниеносно сменяющимися эмоциями взгляд Яны Мальцевой.

Секунда — и адская боль отступила. Вместо нее сознание наполнил непонятный шум. Будто в голову поместили ненастроенный радиоприемник, и кто-то неумелой рукой пытался поймать нужную волну. Безуспешно. Невнятные, шипящие звуки бесперебойно сменяли друг друга, то и дело сбиваясь на пронзительный скрежет. А в голове не мысли, а эмоции — не его, а чьи-то чужие — невероятным образом сливающиеся воедино именно с тем, что так красноречиво показывали ему янтарные глаза напротив.

Недоумение... боль... стыд... обида... ненависть... отвращение... гордость... отчуждение... И, наконец, тишина. Бездонная. Вязкая. Невыносимая. Изжигающая его изнутри, превращая душу в мрачное пепелище. И вся вселенная сосредоточилась лишь в одном взгляде — теперь уже пугающе пустом и отчужденном.

Она стояла перед ним — бесподобна и сногсшибательна, чиста и невинна, замкнута, неприступна и безучастна ко всему происходящему. Но, главное, совершенно незнакома. Ею можно восхищаться, пасть к ее ногам, восторженно молить о толике внимания или наоборот прятаться в тени, боясь попасться ей на глаза. Она могла быть кем угодно, но уже не той Яной Мальцевой, которая стала ему настолько близка за прошедший день.

Глядя на эту девушку с гордо расправленными плечами, равнодушным взглядом и презрительной улыбкой на губах, едва ли можно было представить, что это именно она в ужасе бежала ему навстречу вдоль покосившегося забора, тревожно озиралась стоя у заброшенной колокольни и безотчетно искала поддержки именно у него, Шамана.

— Ну, что же Вы стоите, Товарищ Великий Археолог, — неожиданно хрипло обратилась она к нему. Высокомерно усмехнулась и, многозначительно приподняв бровь, продолжила: — Пойдемте.

— Куда? — не своим голосом пробормотал Шаман.

— Как "куда"? Обрабатывать мою смертельную рану. Или уже передумали?

— Нет... не передумал...

— Я польщена, — усмехнулась она. — Такой большой начальник и хочет лично осчастливить мою скромную персону своей неоценимой помощью. Ах... — театрально закатила глаза, прижав свободную руку к груди.

Шаман промолчал и, не глядя ни на кого, двинулся по тропинке к полевой кухне.

— Ну, куда же Вы так быстро, Товарищ Великий Археолог! — ехидно протянула Янка за его спиной. — Я ведь при смерти... скоростные забеги мне не под силу!

— Предлагаешь донести тебя до аптечки на руках? — мрачно поинтересовался он, оглянувшись на девушку.

— Дерзайте! Если это не ущемит Вашего достоинства, конечно.

— Не ущемит, — сквозь зубы буркнул Шаман и, резко развернувшись, взвалил Янку себе на плечо. — Довольна?

— Визжу от восторга, — гневно прошипела она, вися вниз головой. — Потрясающий ракурс. Геродотик, укуси-ка большого начальника куда следует!

Но вопреки ожиданиям песик ослушался хозяйку. Вместо этого, будто наслаждаясь происходящим, задорно тяфкнул, лизнув девушку в лицо.

— И ты туда же... — досадливо застонала она. — Предатель!

— Ого, а у меня, оказывается, появился соратник, — усмехнулся Шаман.

— Поставьте меня немедленно!

— Ты уж определись, свет очей моих. То донесите, то поставьте...

— Да идите Вы к дьяволу! — яростно выпалила Янка.

— Кажется, я уже у него! — тихо буркнул Шаман, покосившись на соблазнительные формы, находящиеся теперь в волнующей близости от его лица.

— Ненавижу Вас!

— Ооо! Это сколько пожелаешь... Поверь мне, я от тебя тоже не в восторге.

— Вы... Вы... — дрожа от негодования, взвыла девушка и резко дернулась на плече Шамана. — Я... Да отпустите же меня!

— Поздно... сама напросилась, — мрачно ухмыльнулся он и звонко шлепнул свою ношу по выглядывающей из-под коротких шорт ягодице.

— Ай! — взвизгнула Янка. — Да Вы в своем уме?

— Успокойся. Я комара убил.

— Ненавижу Вас!

— Повторяешься, свет очей моих.

Осознав, наконец-то, что словесные увещевания не возымеют должного эффекта, и сама она продолжает все так же висеть вниз головой на плече у несущего ее в административный лагерь начальника экспедиции, Янка начала отчаянно колотить кулаком ему в спину. Но это лишь прибавило ему решимости проучить таким образом неугомонную девчонку.

— Успокойся, а то кину тебя в крапиву, — пригрозил он.

— Да лучше уж крапива, чем Вы!

— А чем же я так плох, Ян?

— Вы, такой же, как все остальные! Да отпустите же меня!

— Интересно... А чем же плохи остальные?

— Отпустите меня! — Янка со всей силы вдарила кулаком по спине Шамана и, тяжело вздохнув, наконец, прекратила сопротивление, тряпичной куклой повиснув у него на плече.

Подозрительно затишье затягивалось, но вместо облегчения это почему-то породило смутную тревогу.

— Эй... ты в порядке? — окликнул Янку Шаман. В ответ донеслось лишь жалобное поскуливание Геродотика. — Ян!

Молчание. Геродотик, неведомо как оказавшийся на земле, отчаянно лая закружил у ног Шамана, призывая его к действию.

— Ян, — слегка встряхнул девушку Шаман и, не услышав очередной порции ехидных ругательств в свой адрес, резко поставил свою ношу на ноги. Но Янка, в ту же секунду обессилено привалившись к его груди, стала медленно оседать на землю.

* * *

Туман — вязкий и совершенно неподвластный Янке — сковал тело чугунным саваном. Словно душное, непроглядное марево, пропитанное парализующим газом. А где-то в дали маячили размытые тени, настойчиво звали ее, как заблудившегося во влажном тропическом лесу путника. Хотелось откликнуться, подать голос и навести поисковый отряд на след, но пересохшие губы едва шевелились, распухший язык отказывался подчиняться, в то время как грудь наполнялась чем-то тяжелым и жгучим.

Руки из последних сил цеплялись за что-то твердое и теплое, покрытое грубой тканью — единственное, что связывало Янку с реальным миром. И казалось, отпусти она спасительную материю, туман моментально затянет ее в свои призрачные недра — туда, откуда просто не может быть возврата, где она — Яна — будет плутать до Судного дня. Корчась от изжигающей нутро боли. Задыхаясь от тягучего, словно кисель, дыма. И проваливаясь в темную бездну — медленно и мучительно — словно утопая в торфяных болотах. Плутать? Может быть... если все-таки сумеет собрать волю в кулак и подняться...

Когда-то... совсем недавно... днем... она уже стояла на коленях. И уцепиться было не за что. Тогда, после неосторожного соприкосновения взглядом с солнечными лучами, начальник экспедиции обнаружил ее на лесной опушке...

Но все было иначе. Солнечные лучи будто вытравливали из нее все лишнее, нездоровое, через боль даря успокоение и даже негу. То, уже привычное ей забытье всегда было мягким, уютным, словно шелковый кокон... как приятный сон.

Происходящее сейчас не имело ничего общего с негой и не поддавалось ни пониманию, ни, тем более, объяснению. Сознание было при ней — пусть замутненное болью и туманом, но было... Почти не реагируя на внешние раздражители, оно все же с невероятной четкостью фиксировало внутренние ощущения и даже мысли Янки. А мысли шальным роем кружили в голове, натыкаясь на исступленно и безуспешно искавшую выхода ярость. На мгновение сливались с ней воедино и тут же приобретали горький привкус, словно попавший на язык клоп... А потом что-то внутри снова приходило в движение — бесконечное и мучительное... Будто она, Янка, умерла и попала в ад, где неведомые силы, поджаривали ее на медленном огне... А впереди была целая вечность пыток, ядовитый туман и черные тени, простирающие пугающие крылья к своей жертве...

Иссушенных огнем губ коснулась живительная влага. Жидкость тонкой струйкой проникла сквозь судорожно стиснутые зубы к языку. В нос ударил неприятный, тухлый запах. Янка дернулась, еще крепче вцепившись в шершавую материю. Вода достигла горла и, даря столь желанное успокоение, устремилась к груди. Огонь стихал... туман развеивался, превращаясь в полупрозрачные серые клочья.

В изнуренное сознание ворвался чей-то взволнованный шепот. Но смысл произнесенных слов все еще оставался за пределами понимания. Весь мир сосредоточился в той прохладной жидкости, сумевшей погасить пламя. Теперь Янка чувствовала, как вода течет по подбородку, заливается за ворот футболки, скапливается во впадинке ключицы, и даже проникает сквозь поры под кожу.

— Черт побери! Что с рацией? С утра еще работала... — чей-то возбужденный шепот.

— Есть еще вода? — и снова шепот. — Кажется, ей лучше.

Кто-то коснулся Янкиного запястья. Над ухом послышалось предостерегающее рычание Геродота. Янка попыталась пошевелиться, чтобы успокоить песика, но рука безвольно упала на землю.

— Пульс есть.

— Он и не пропадал.

— Как думаешь, эпилепсия?

— Не похоже... А там кто его знает.

Янка с трудом приоткрыла веки. Получилось. Глаза слезились, вокруг все плыло, но мир заметно расширил свои границы. Взгляд судорожно фиксировал размытые картинки: ночное небо с покачивающимся ковшом большой медведицы над головой, темные очертания палатки, шершавые пальцы, поглаживающие ее — Янку — по щеке.

— Воды, — беззвучно простонала девушка. Губы все еще едва шевелились. Голова безвольно покоилась на чьих-то коленях, обтянутых грубой тканью, за которую и цеплялась Янка все это время.

— Она очнулась! Дай еще воды! — снова требовательный шепот. Через секунду чьи-то губы мягко коснулись Янкиного лба. — Т-с-с-с! Все хорошо! Все хорошо!

— Хорошо... — послушно повторила она, пытаясь сфокусировать взгляд на своем спасителе. На нее тревожно смотрели пронзительно голубые глаза начальника экспедиции. — Аааа... это Вы... — простонала.

— А кого ты ожидала увидеть? — не скрывая облегчения, усмехнулся Шаман. — Черта из табакерки?

— Не... знаю, — судорожно сглотнула и снова прикрыла веки.

— Виталь! — яростно прошептал Шаман. — Где тебя носит? Дай воды!

Губ Янки снова коснулось пластиковое горлышко бутылки. В рот потекла тонкая струйка жидкости со стойким запахом тухлых яиц.

— Спасибо, — стараясь приподняться на локте, прошептала Янка. Силы возвращались к ней. — Что произошло?

— Это я у тебя должен спросить. Рассказывай! — решительным шепотом потребовал Шаман. Совсем рядом раздалось шуршание травы и удаляющиеся шаги. Янка испуганно дернулась, вперив взгляд в спину худощавого мужчины, остановившегося чуть поодаль у камышовых зарослей. Чиркнул кремень зажигалки и в то же мгновение вспыхнуло крошечное пламя, осветив на долю секунды профиль незнакомца. Казалось, его смуглое лицо состояло из одних лишь углов, без единой плавной линии. Острый нос, выступающий подбородок, скошенный лоб.

— Что именно? — опасливо косясь в сторону незнакомца, переспросила девушка.

— Что это было? И часто ли такое случается?

— Такое? Впервые. — Голос заметно окреп. В голове по-прежнему шумело, картинка перед глазами слегка пошатывалась, но несмотря на слабость, Янка все же сумела принять сидячее положение. Шаман властно притянул девушку к груди и, крепко обняв ее за плечи, поил их бутылки.

— Рассказывай. Лучше по порядку.

— По порядку? Ну, сначала, я на вас очень разозлилась, — устало начала перечислять Янка. — Очень. Как Вы могли? Вы!

— Что я?

— Вы взрослый человек, а туда же! Герману можно, он всегда немного не в себе, а Вы!

— Да что я такого сделал-то?

— Что? Вы начали надо мной насмехаться... — обличительно выпалила Янка, ткнув кончиком ногтя грудь Шамана, и тут же почувствовала, что гнев снова застит взгляд. Шум в голове усилился. — Как Вы могли?

— Да что такого особенного произошло там, на камералке?

— Вы уподобились им! Всем! Наслушались бредней и... Ладно оставьте! — попыталась отстраниться от мужчины, но тот еще крепче прижал ее к груди и решительно поднес бутылку с водой к ее губам.

— Пей!

Янка покорно сделала очередной глоток зловонной жидкости и почувствовала, что вновь всколыхнувшаяся ярость стихает.

— Странно... — едва слышно протянула она.

— Что именно?

— Вода предков? Из Спаса?

— Она.

— Так вот она меня успокаивает. Нет, не утром, а сейчас.

— Отлично, что тебя успокаивает, мы разобрались. Теперь давай выясним, что тебя раздражает.

Янка чуть отстранилась, забрала у Шамана бутылку с водой и, сделав большой глоток, закрутила крышку.

— В последние... эээм... — попыталась ехидно ухмыльнуться, но замялась, поняв, что не имеет ни малейшего понятия, сколько прошло времени с момента, когда Шаман взвалил ее к себе на плечо и потащил прочь от старой ивы. — Долго я была в отключке?

— Полчаса, не больше.

— Ну, так вот. Последние полчаса Вы. А еще Катька. А еще... кто это такой? — капризно ткнув пальцем в темный силуэт у кромки воды, прошептала Янка.

— Виталь, — пожал плечами Шаман.

— Кто еще знает о том, что со мной тут творилось? — нервно облизнув пересохшие губы, спросила девушка. — Катька?

— Нет. Мы решили пока не травмировать общественность.

— Отлично. Герман?

— Он немного не в себе.

— Еще лучше. То есть только Вы и этот? — Янка снова кивнула на силуэт мужчины в паре-тройке метров от палаток. В темноте его было сложно разглядеть. Отчетливо просматривалось лишь худощавое телосложение, короткий ежик волос и крошечный огонек сигареты.

— Да, — решительно подтвердил Шаман.

— Ну, хоть на этом спасибо. Да и вообще... спасибо. Ладно. Мне пора, пока Катька снова панику не подняла.

Янка попыталась высвободиться из объятий Шамана, но это оказалось не так уж и просто. Отпускать девушку восвояси явно не входило в его планы. А сил, чтобы дать начальнику экспедиции должный отпор по-прежнему не ощущалось. Дойти до собственной палатки и то было бы затруднительно, что уж говорить о физическом противостоянии с крепким мужчиной, чуть ли не вдвое превосходящим ее саму в весовой категории.

— Эй. Что это Вы задумали? Я кричать буду.

— Это ты зря. Пойми, только что произошло кое-что из ряда вон выходящее, а я головой отвечаю за вверенный мне отряд. Мне необходимо знать... Понимаешь? Необходимо!

— Да я сама не знаю, что это было. Простой обморок, вот и все. Вы меня вниз головой несли, кровь в голову ударила, вот... Так что, ищите причины в своем поведении, а не в моем!

— Но, по крайней мере, о серьезных проблемах со здоровьем участников экспедиции я знать должен.

— У меня нет никаких серьезных проблем со здоровьем, — отчеканила Янка и снова открутила пробку от бутылки. Поморщившись, отпила. — Ну, и гадость эта Ваша вода предков, скажу я Вам. Редкостная гадость.

— Не моя, Ян, а как раз — твоя, — усмехнулся Шаман, погладив притихшего у его ног Геродотика. — Но, действительно, странно, что она на тебя так влияет. Кстати, разве тебе самой не интересно, почему старуха, так себя повела при встрече с тобой?

— Давайте завтра поговорим, а? Я, правда, очень устала. А Вы, похоже, хотите поднять слишком много вопросов сразу. А я не в состоянии переварить и объяснить столько информации за раз.

* * *

На нетвердых ногах Янка двинулась по тропинке, протоптанной за вечер от административного лагеря к полевой кухне. Затылком чувствовала тяжелый взгляд начальника экспедиции. Или, может, просто придумала, что он должен смотреть ей в спину, отмечая про себя мельчайшие детали ее гордого шествия... Гордого? Смешно. Скорее уж позорного бегства. Только от чего? От вопросов, на которые она еще не может найти ответ? От Павла Андреевича? От странного молчаливого Виталя? Или от себя самой? Трусиха!

Опасливо озираясь по сторонам, Янка вышла из-за зарослей крапивы и снова очутилась перед языческим пантеоном. Вопреки страстному желанию поскорее добраться до Новых Гребеней и скрыться от посторонних глаз в ромашковых недрах палатки, миновать деревянных идолов ей по неясным причинам не удалось.

"Неясным" потому что никто путь не преграждал, по рукам-ногам не вязал, насильно на месте не удерживал. И все равно она, Янка, сама того не желая, стоит, всматриваясь в темные силуэты. Мысленно отмечает, что в призрачном свете полумесяца они приобрели зловещие очертания. У ног, нетерпеливо потявкивая, кружит Геродотик и всеми доступными ему способами старается вывести хозяйку из оцепенения. Только что не кусает за лодыжки.

А сама хозяйка в это время пытается найти ответы на бесчисленное множество вопросов. Что же так потрясло Германа, с кем перепутала ее старуха и, наконец, что именно спровоцировало ее собственное недавнее состояние. Усталость? Ярость? Тепловой удар?

Со стороны раскидистого дерева у воды доносились песни под гитару. Судя по всему, вечеринка у костра была в самом разгаре. И, вероятно, ей, Янке, во избежание назойливый вопросов и насмешек стоит присоединиться к однокурсникам, плюхнуться рядом с Катькой на бревно и подобно остальным затянуть какую-то всем известную походную песню. Досидеть до рассвета, делая вид, что все отлично, что день прошел великолепно, а сама она полна сил и готова к новым свершениям. А ведь не хочется, почти смертельно не хочется.

Едва ли не сверхчеловеческим усилием воли Янке удалось оторвать взгляд от трухлявых идолов и, подхватив на руки Геродотика, двинуться мимо полевой кухни к костру.

С каждым шагом слова песни становились все разборчивее. Из нестройного гомона голосов отчетливо выделялся очередной гимн паленому алкоголю в исполнении рыжего Мишани:

"...Пусть ждут меня видения и абстинентный криз,

Пусть глюки машут пятками из стопки!

Но я не отступлюсь, поскольку это не каприз

И мой запой принципиальней забастовки! — надсадно голосил он, перекрикивая остальных.

Янка досадливо скривила губы и с сожалением кинула взгляд на видневшуюся из-за крапивных зарослей лимонно-желтую палатку. Даже в темноте она выделялась ярким пятном среди соседей.

— Печа-а-алька, — протянула Янка. — Придется тебе, мой милый ромашковый домик, еще чуть-чуть потосковать без своих хозяек. Сегодня им все-таки надо уйти в небольшой загул.

— Мальцева, ты совсем что ли свихнулась? — донесся из темноты приглушенный смешок. Клацнув зубами от неожиданности, Янка снова замерла и уставилась на дальний конец длинного обеденного стола у полевой кухни. Только теперь ей удалось разглядеть неподвижный мужской силуэт. Присмотрелась, не без труда узнав шкафоподобного Жорика.

— Решила не отставать от коллектива, — ехидно усмехнулась Янка и неспеша двинулась вдоль лавки к однокурснику. — Ты-то чего один в потемках сидишь, к костру не идешь?

— Пытаюсь насладиться единением с природой.

— С комарами что ли?

— Совсем ты не романтичная, Янка, хоть и девушка. Эээххх... Посиди со мной, попробую тебя уму разуму научить.

— Вот уж, спасибо, избавь от такого счастья. Как говорится, не учите меня жить, лучше помогите материально.

— Спонсоров, думаю, у тебя и без меня предостаточно.

Янка снисходительно скривила губы и присела за стол напротив Жорика. С выводами, которые делают окружающие, глядя на нее, она уже давно свыклась. Теперь ей даже нравилась собственная репутация, хотя впервые узнав, какие именно слухи ходят про нее по факультету, захотела провалиться сквозь землю или хотя бы до конца лекций запереться в кабинке женского туалета, куда она незамедлительно и рванула. Казалось, все вокруг обсуждают исключительно аморальный образ жизни студентки-первокурсницы Яны Мальцевой, более того, не таясь, смеются и показывают на нее пальцем. Так ли это на самом деле, или всего лишь воспаленное воображение разыгралось не на шутку, но щеки пылали, сердце болезненно сжималось от стыда и обиды, а в голове навязчиво кружила мысль об отчислении из университета по собственному нестерпимо острому желанию. Шутка ли, весь факультет считает ее беспринципной содержанкой, ублажающей стареющих папиков в постели и не только... Даже поступление на бюджетное отделение, к которому она так усердно готовилась, ночами просиживая за учебниками, приписывалось исключительно банальному блату, добытому не где-то, а в чужой постели.

В тот день с пылающими от стыда и обиды щеками Янка ворвалась в женский туалет. По счастливой случайности там не было ни души. Отчаянно метнулась к тесной кабинке и, лишь закрыв дверь на хлипкую щеколду, выдохнула. Легче не стало. Наоборот. Многочисленные надписи, покрывавшие стены ее временного убежища, лишили Янку остатков самообладания. Эпитеты, соседствовавшие с ее именем и даже номером телефона, были гораздо красноречивей и оригинальней, чем их устные собратья... Кто пустил сплетни, Янка не знала. Да и не задумывалась об этом в тот момент. Главное — за что? Ответа не находилось...

Из коридора донесся звонок на очередную пару, а она, Янка, продолжала читать надписи на стенах:

"Горячо, качественно, дорого... позвони: ... и ее, Янкин, номер телефона".

"А ты трахнул Мальцеву?"

И банальное:

"Мальцева — блядь".

.... А потом — далеко не сразу, конечно — Янка поняла, что так даже лучше. Зачем кому-то знать правду про бедную сиротку, отчаянно выискивающую способы подработать? Курьером, продавцом в магазине одежды, официанткой...

И разговоры стихли. Интерес к аморальному образу жизни студентки Мальцевой угас сам собой. Нашлись новые поводы для негодования праведной общественности. И ближе к весне Янка уже искренне верила, что однокурсники осознали всю несправедливость своих нападок в ее адрес. Ошиблась. Ничего они, как оказалось, не осознали, просто свыклись и все.

Продолжая снисходительно смотреть на Жорика, Янка достала из кармана помятую пачку сигарет и прикурила. К темному небу устремилась седая струйка дыма.

— Ну ладно, Жор. Расскажи мне что-нибудь романтичное в твоем понимании, — подперев щеку ладонью, предложила девушка. — Может быть, и я проникнусь единением с природой.

Снова чиркнула зажигалка, подпаливая кончик Жоркиной сигареты.

— Взгляни, — неспешно начал парень. — Что может быть романтичнее звезд на ночном небе? Видишь большой ковш? Знаешь, как называется это созвездие?

— Знаю, почему бы не знать? Большая Медведица.

Жорик удивленно взглянул на Янку.

— Ого! Ты меня удивляешь...

— Это единственное созвездие, которое я знаю, — хмыкнула девушка. — Только при чем здесь романтика? Школьные уроки астрономии и все.

— А легенду про Большую Медведицу знаешь?

— Сегодня, видимо, день легенд... — ехидно протянула Янка. — Всем хочется посвятить меня в мир древних баек. Хорошо, рассказывай свою легенду.

Жорка едва заметно насупился и начал постукивать пластиковой зажигалкой по деревянной столешнице.

— Ладно, слушай... Давным-давно в Аркадии правил царь Ликаон. И была у него дочь — Каллисто. Настолько прекрасная, что даже могущественный Зевс не смог устоять перед ее красотой. Он часто навещал ее в тайне от своей ревнивой супруги Геры... И, само собой, их встречи не прошли без следа. В результате на свет появился Аркад — их сын.

— Ну и где же тут романтика? Неверный муж, царская дочка легкого поведения, внебрачный ребенок... Ничего не меняется на протяжении веков.

— Однозначно... Падки женщины на богатых и могущественных, сама знаешь.

— Кто про что, а вам бы все Мальцевой косточки перемыть. Что там дальше было? Звезды-то тут при чем?

— А при том, что узнала обманутая Гера об измене своего благоверного и в ярости превратила прекрасную Каллисто в безобразную медведицу. Вернулся Аркад вечером с охоты домой и увидел собственную мать в таком обличии. Натянул тетиву лука и-и-и-и... тут вмешалась рука могущественного Зевса. Не дал он сыну убить мать. Схватил медведицу за хвост и взвился с ней в небо, где и оставил в виде созвездия. Но пока Зевс нес возлюбленную на небосклон, ее хвост начал вытягиваться. Именно поэтому он у Большой Медведицы такой длинный и изогнутый. Вот такая вот история. Поучительная, между прочим...

— Чем же это?

— Ну как... не связывайся с женатыми мужчинами.

— А ну да, ну да... В таком случае давай взглянем на эту легенду с другой стороны. Не полюби Каллисто Зевса, а Зевс Каллисто, так и покинула бы прекрасная девица сей мир в положенный срок без славы и следа. А тут ее имя сохранилось в вечности. Сколько веков прошло, а люди на разных концах земли смотрят на Большую Медведицу и, может быть, даже рассказывают друг другу о любви Каллисто и Зевса.

— Ну ты загнула...

— Считаешь, я не права?

— Конечно! Должны же быть какие-то моральные рамки. Мы все-таки люди, а не дикие животные.

— Вот именно. А людям свойственно хотеть оставить что-то после себя потомкам.

— Ты сама-то именно поэтому... как это у вас называется? "Эскорт услуги" денежным мешкам оказываешь? Ради вечной славы?

— А это, Жорик, уже не твое дело, — стараясь казаться спокойной, заявила Янка.

— Нет, ну правда! Никак понять не могу... зачем? Ради "красивой жизни", карманных собачек и брюликов с цацками?

— Жор! — резко одернула парня Янка, кинув незатушенную сигарету на землю. — Я не намерена обсуждать с тобой свою личную жизнь!

— Эй, молодежь! — раздался за ее спиной знакомый насмешливый голос с очень сексуальной хрипотцой. — Что за шум?

Рядом с обеденным столом остановился Павел Андреевич, с напряженной улыбкой наблюдая за молодыми людьми.

Янка досадливо поджала губы, пытаясь понять, какую часть из их с Жоркой разговора мог услышать начальник экспедиции. Встав с лавки, девушка почесала за ушком Геродотика и искоса посмотрела на мужчину.

— Пытаемся ощутить единение с природой, — язвительно протянула она. — А заодно и с древними греками.

— Вот, значит, как?

— Пытаюсь наставить Мальцеву на путь истинный, — насмешливо заявил Жорка. — Присоединитесь? Одному мне явно не справиться.

— А она, значит, сбилась?

— Однозначно. Вот скажите, что Вы думаете о Каллисто?

— И ее грехопадении... — ехидно добавила Янка. — Достойна ли была прекрасная гречанка попадания на небосклон? Или ее моральный облик настолько далек от идеала, что это имя стоило запретить произносить в приличном обществе?

— Ого... Яна, ты не перестаешь меня удивлять! — многозначительно приподняв бровь, усмехнулся Павел Андреевич.

— И не говорите, сама в шоке.

Окинув Янку странным взглядом — долгим и очень пронзительным — Павел Андреевич запрокинул голову и воззрился на звездный ковш. Янка напряженно следила за мужчиной, внутренне содрогаясь от одной лишь мысли, что он мог слышать слова Жорика об "эскорт услугах", которые якобы она оказывает. Как объяснить этому человеку, что все это ложь? И стоит ли оно того?

— Знаете, а ведь у разных народов свои версии появления созвездия Большой Медведицы, — наконец заговорил начальник экспедиции, скосив глаза на Янку. — Например, гренландские эскимосы знать не знают ни про какую Каллисто, зато у них есть история про храброго и ловкого охотника Эриулока.

— Тоже трагическая? — облегченно выдохнула Янка. В душе вспыхнула благодарность к Павлу Андреевичу, что тот не стал развивать тему морального падения.

— Нет, совсем наоборот.

— Ну тогда мы все во внимании. Рассказывайте.

Павел Андреевич потянулся в карман за сигаретами и, чиркнув зажигалкой, прикурил.

— Жил как-то в снежной хижине великий охотник Эриулок. Жил один, поскольку очень гордился тем, что он именно великий охотник и не желал знаться с другими эскимосами, тоже охотниками, но не великими. В одиночку выходил Эриулок в утлом кожаном челне в бурное море и длинным, тяжёлым гарпуном с костяным острым наконечником добывал не только моржей и тюленей, но случалось, и кита.

— Кита? В одиночку? Вы сами-то в это верите?

— Как в одиночку можно добыть целого кита, оставим на совести самих эскимосов.

— Да не вопрос. В одиночку, так в одиночку. Его проблемы.

Шаман насмешливо покосился на Янку.

— Итак, никогда в снежной хижине великого охотника Эриулока не переводился нужный в хозяйстве тюлений жир, которым издавна заправляли эскимосские лампы и смазывали лица и пальцы, чтобы не отморозить. В любой день хватало у него вкусного вяленого мяса, а потолок и стены его снежного жилища были затянуты лучшими моржовыми шкурами, какие только можно было сыскать на всём протяжении от Гренландии до Лабрадора. Богат был одинокий Эриулок, сыт и доволен. Но не было в его жизни самого главного...

— Любви...

— Правильно, свет очей моих, любви... Затосковал великий охотник и решил найти себе жену. Но, оказывается, это гораздо сложней, чем убить в одиночку огромного кита. Не желали другие эскимосы знаться с гордецом. Дабы избежать одинокой старости, пришлось Эриулоку искать помощи богов. А точнее Великой эскимосской богини Арнаркуагссак. Рассказал о своей проблеме и попросил помощи в надежде, что столь известному лицу, как он, богиня не откажет. Эскимосская богиня, и вправду, не отказала и пообещала прислать местной грозе тюленей и моржей хорошую невесту, а если надо — и двух. Но, как водится у богов и богинь, назначила испытание. Следовало отправиться на далёкий остров, разыскать там ледяную пещеру, победить или обмануть огромного белого медведя и выкрасть у него ковш, полный волшебных ягод, дарующих молодость. Старой морской богине такие ягоды были очень нужны, а найти сумасшедшего, который за ними бы отправился, всё не удавалось.

— А тут как раз Эриулок подвернулся. Удачно.

— Герой добрался до острова, отыскал пещеру, усыпил медведя и похитил ковш с волшебными ягодами. И к тому же благополучно доставил все это по назначению.

— Молодец какой!

— Самое интересное, что и морское божество, не надуло в последний момент простодушного героя. Нет, разошлись по-честному: Эриулок получил серебристую нерпу, которая тут же обратилась прекрасной девушкой и заявила, что всю жизнь только и мечтала, как бы выйти за Эриулока замуж. Так что вскоре великий охотник на ещё большую зависть соседей стал к тому же отцом обширного и счастливого семейства. Морская же богиня, съев волшебные ягоды и сбросив пару тысяч лет, на радостях так подкинула вверх пустой ковш, что он там за что-то зацепился, да так и повис над головами. Вот такая вот история. Не трагическая!

— Учись, Жорик, у старших, какие истории надо девушкам рассказывать! А то аморальность-аморальность... — оживленно защебетала Янка и показала язык однокурснику, в надежде отвлечь начальника экспедиции от подслушанного разговора. — Кстати, об аморальности... Павел Андреевич, а как там Герман... ну в смысле Альбертович?

— Жить будет.

— Только разве ж это жизнь... Ладно, думаю, на сегодня звезд мне достаточно. Пойду-ка я все-таки к костру. А то Катька волноваться будет.

* * *

И снова он смотрел ей вслед. Хотел окликнуть, удержать хоть на мгновение рядом, понять... А она по традиции убегала. То ли от него, то ли от вопросов, которые он мог бы ей задать... или от ответов, которые ей когда-нибудь все-таки придется ему дать.

Шаман перевел взгляд на парня, имени которого пока еще не знал.

— С пути истинного, говоришь, сбилась?

— А черт его знает, что в ее понимании путь истинный, — ухмыльнулся тот, пришлепнув севшего на щеку комара. — Она вообще как не от мира сего. То ли дурочка, то ли просто шлюшка высокооплачиваемая.

— Третьего не дано? — подавив яростное желание схватить молокососа за грудки, прохрипел Шаман и прищурился, напряженно глядя на собеседника.

Тот равнодушно пожал плечами, затянулся и, выпустив изо рта клубы дыма, затушил бычок об угол стола.

— Ночь звездная, — наконец вместо ответа произнес он. — Красиво. В Москве такого не увидишь.

— В Москве тоже можно найти много красивого.

— Может быть, таким как Мальцева это сделать проще.

— А в самой Мальцевой ты красоты не видишь?

— У меня денег нет на такую красоту. Да и не хочу я видеть ничего прекрасного в продажных женщинах. Так что... лучше уж звезды. Они в отличие от Мальцевой всем одинаково ярко светят — и бедным студентам, и толстосумам.

Шаман судорожно стиснул зубы. Не успев докурить одну сигарету, машинально потянулся в карман за второй. Пальцы с силой сжали и без того мятую пачку, превратив ее через долю секунды в бесформенный бумажно-табачный ком.

— На что ты намекаешь? — будто со стороны услышал он свой дрогнувший голос.

— Да какие уж тут намеки, — равнодушно усмехнулся парень, пытаясь поймать в кулак кружившего у носа комара.

Смысл его обвинений в Янкин адрес действительно не поддавался двойной трактовке. Проституция? Слово, вспыхнувшее на кромке сознания, молниеносно, подобно ядерному взрыву поглотило мысли, раскаленным шаром прокатилось по горлу и обосновалось где-то в районе желудка. Омерзительное ощущение... Болезненное и опустошающее.

Поднес дотлевающий окурок к губам. Затянулся. Горечь осела на кончике языка... Яна Мальцева — такая хрупкая и по-детски беззащитная, дерзкая и ехидная, магнитом притягивающая взгляды окружающих... Яна Мальцева проститутка... порочная и беспринципная... Не может быть! Он, конечно, что-то не так понял! Не может быть!

"Может! — безжалостно усмехнулся внутренний голос. — Сам же не мог понять, откуда у бедной сиротки деньги на поддержание гламурного лоска".

Не может быть!

— А подружка ее?

— Катька что ли? Да нет... Она дуреха просто. Весь факультет знает, каким образом Мальцева на бюджет поступила. А эта грудью на защиту подружки встает. Не правда! Все вы гады... и бла-бла-бла... Яна не такая! Ну да, ну да... "Я не такая. Я жду трамвая".

— Так, может, и правда напрасно на девушку наговаривают? — с надеждой спросил Шаман и поспешно откинул в крапивные заросли окурок с опаленным фильтром. Стараясь выглядеть безразличным к поднятой теме, мужчина вынул руку из кармана и начал отряхивать со вспотевшей ладони налипшую табачную труху. — Откуда сведения? Кто-то свечку держал?

— Эмм, — замялся парень. — Откуда сведения, не знаю. Но сам видел, как Мальцеву на крутом джипаре какой-то тип в универ подвозил.

— Ну так это еще не доказательство, — заметил Шаман и снова потянулся в карман за сигаретами. Нащупал скомканную пачку и чертыхнулся сквозь стиснутые зубы.

— Так мы и не на геометрии, чтобы теоремы доказывать.

— Ты предпочитаешь считать ее принадлежность к древнейшей профессии аксиомой? Не слишком ли категорично?

— Павел Андреевич, а Вы у нее сами спросите о ее "профессиональной" деятельности... — неожиданно резко заявил парень. — Она не слишком-то скрытничает на этот счет. Гордится, можно сказать.

— А можно и не сказать. Ладно, герой, отдыхай. Пойду-ка я проверю, как там обстоят дела с вашей вечеринкой.

— Вы только от Мальцевой сегодня подальше держитесь. А то что-то день слишком мирно прошел... Рядом с ней так не бывает. "Мисс Катастрофа" затихает только перед бурей.

— А сам-то зачем к ней с разговорами о звездах полез, раз опасаешься? — скривился Шаман.

— На экстрим потянуло, не иначе, — хохотнул парень. — Но мы-то о ее особенностях не понаслышке знаем, а Вы... человек новый. По неведению можете угодить в самый эпицентр катастрофы. Мало не покажется.

— Какой катастрофы?

— Да хоть извержения вулкана. От Мальцевой всего можно ожидать.

— На Вёжах нет вулканов.

— Мальцеву это вряд ли остановит.

— Еще одно бездоказательное обвинение? — многозначительно изогнув бровь, усмехнулся Шаман.

— Какие еще доказательства, Павел Андреевич? Мало нам рухнувших потолков в универе, терактов в московском метро и ни с того, ни с сего взорвавшейся аппаратуры во время новогодней дискотеки? Я уж не говорю о поломанных конечностях, выбитых зубах, порванных связках и прочих неприятностях, происходящих с людьми в ее присутствии. Она и родилась-то в день крупнейшей техногенной катастрофы в истории человечества.

— Бхопальской? — Шаман замер, не в силах пошевелиться.

— Именно! Третьего декабря 1984 года. Хотите, считайте всё совпадением... но... лично мне что-то слабо в это верится.

* * *

В совпадения, особенно если они касались Яны Мальцевой, Шаман тоже уже не верил. Не в таком количестве...

Утреннее предчувствие. Дважды пробитый щит, ранее всегда надежно ограждавший сознание от постороннего вмешательства. Лодка, давшая течь, едва в ней оказалась девушка. Ведьминский взгляд, скрываемый за темными стеклами очков. Мощный выплеск солнечной энергии. "Вода предков". Старуха, знающая девушку по имени. Загадочный обморок... И, наконец, Бхопальская катастрофа, странным образом совпавшая с появлением Яны Мальцевой на свет...

И, кажется, единственный человек, который не видит в происходящем ничего особенного, это сама Яна... Так ли это на самом деле? Или ее категорическое отрицание сверхъестественного — лишь самозащита?

Прошедший день подкинул множество тем для размышления. Сама экспедиция всвязи с участием в ней девушки с такими неординарными способностями находится под угрозой срыва... А он, Шаман, вместо того, чтобы предпринять решительные действия и, воспользовавшись своими начальственными полномочиями, не допустить вздорную девчонку на священную землю, медлит, присматривается, крутится вокруг ведьмы... Более того, услышав брошенные в ее адрес обвинения в проститутстве, забывает обо всем и кидается на Янкину защиту... Убеждает себя, что все это лишь для сбора необходимой информации... и действительно узнает о Бхопальской катастрофе... Но в глубине души понимает, что добытые сведения вовсе не результат тщательно спланированной разведывательной операции, а всего лишь случайность...

И даже теперь его по-прежнему больше волнует другое... Моральный облик Яны Мальцевой. Какое ему дело? Никакого. Совершенно. Поэтому и думать об этом не стоит. Ни при каких обстоятельствах... Но ведь на нем лежит ответственность за экспедиционный отряд. И то, что в его состав затесалась Вавилонская блудница, вряд ли пойдет на пользу запланированным археологическим изысканиям.

Найдя разумное объяснение собственному малодушию, Шаман решительно направился к костру. Разговор с Яной Мальцевой не терпел промедления. Бхопал Бхопалом, а...

— Кстати, о Бхопале... — остановившись посреди тропы, задумчиво пробормотал мужчина. — Какое отношение к Индии может иметь юная ведьма, ни разу до вчерашнего дня не выезжавшая за пределы столицы? Вопрос... — Что-то подсказывало ему, что у самой Янки он ответ не найдет.

Отчетливо ощущался недостаток информации и даже знаний. Узкопрофильная специализация, как не крути, имеет свои минусы. Особенно, когда у тебя в данный момент просто нет доступа ни к интернету, ни к библиотечным фондам, ни тем более к архивным документам. Шаман не тешил себя напрасными иллюзиями — о Бхопале, он, без трех минут кандидат исторических наук, знает не больше, чем любой из тридцати студентов, приехавших сегодня в экспедицию.

Находясь на оторванном от цивилизации островке, где нет даже сотовой связи, приходится довольствоваться скудными знаниями, почерпнутыми когда-то давно на лекциях по Новейшей истории стран Азии и Африки, ведь выбраться в Кострому раньше чем через неделю ни при каком раскладе не удастся. Поэтому, будь он хоть трижды эксперт в истории Костромского края и домонгольской Руси, здесь и сейчас предстоит действовать методом ненаучного тыка или просто набраться терпения, наблюдать за Яной Мальцевой, размышлять, строить предположения и, само собой, тщательно фиксировать на подкорке, а лучше на бумаге, полученные сведения.

Шаман двинулся дальше по тропе к камералке. Голоса студентов, дружно воспевающих под гитару прелести походной жизни, звучали все отчетливее. Еще секунда и он остановился чуть в стороне, у кромки воды, медленно скользя взглядом по студентам, пока не наткнулся на Янку. Она сидела на бревне подле своей подруги и, задумчиво поглаживая притихшего Геродотика, смотрела на огонь.

Золотистые блики костра, словно в зеркале, отражались в ее глазах. Манили, порабощали волю и мысли, невидимыми цепями сковывали зачарованного пленника, заставляя забыть обо всем на свете, кроме Нее... таинственной госпожи. И уже не понять, где именно исполняют свой трепетный танец языки пламени — на земле или в ее взгляде. Завораживающее зрелище.

Шаман неловко переступил с ноги на ногу и машинально потянулся в карман за пачкой сигарет. Просеял меж пальцев табачную труху и едва слышно чертыхнулся сквозь стиснутые зубы. Жутко хотелось курить, но вместо того, чтобы вернуться к палатке за сигаретами, он продолжал наблюдать за Яной Мальцевой, тонул в огненном водовороте ее глаз и подспудно не упускал из виду ни единого жеста.

Вот она повернулась к Кате и что-то прошептала ей на ухо. На лицо упала прядь волос, подкрашенная пламенем в рыжеватый оттенок. Еще мгновение — и Яна снова откинула ее за спину, продолжая что-то шепотом объяснять подруге. Та была не слишком многословна, но, судя по всему, даже ее краткие фразы, противоречили тому, что хотела услышать Яна. О чем шла речь, Шаману разобрать не удавалось. Он старательно напрягал слух, но заинтересовавший его разговор был надежно скрыт от любопытных ушей посторонними звуками.

Захмелевшие студенты немного видоизменили свой песенный репертуар, заметно увеличив децибелы. Менестрель пустил гитару по кругу и теперь, нервно ерзая на бревне, следил за ее передвижениями. И, кажется, уже не раз пожалел, что проявил столь несвойственную ему безалаберность в отношении своей "верной подруги".

— На границе ключ переломлен пополам,

А наш дедушка Ленин совсем усоп,

Он разложился на плесень и на липовый мёд.

А перестройка всё идёт и идёт по плану

И вся грязь превратилась в голый лёд.

И всё идёт по плану!

Всё идёт по плану! — истошно вопили пришедшие на смену Менестрелю музыканты, оповещая всю округу о начале нового экспедиционного сезона.

А Янка, невзирая на музыкальное сопровождение, продолжала что-то шепотом доказывать Кате, то и дело неохотно кривила рот в неком подобии улыбки и досадливо кусала губы. Наконец, когда Шаман, раздираемый любопытством, вознамерился пересечь поляну и присесть рядом с девушкой на пустующее место на бревне, она вдруг неохотно пожала плечами и перевела задумчивый взгляд на костер. Изогнула тонкую бровь, отчего лицо стало очаровательно несимметричным, отразив за несколько мгновений целый калейдоскоп эмоций девушки. Досаду, раскаяние, легкий испуг и волнение, а заодно и нечто напоминающее обреченность.

Шаман не решился прервать ее раздумья и продолжал стоять у кромки воды, наблюдая за Янкой со стороны. А та, устало понурив плечи, долго и пристально смотрела на языки пламени, кажется, не замечая никого и ничего вокруг себя.

Время шло. В костер уже не единожды щедро подкинули сухих веток. Гитара, сделав круг, опять перекочевала к Менестрелю. Тот затянул глубокомысленную балладу о средневековых городах Кракове, Вене и Бремене. Сидевший на разливе рыжий долговязый парень снова собрал с однокурсников кружки и начал наполнять их водкой. Как всегда незаметно, на камералке появился Виталь и молча остановился рядом с Шаманом.

— Как она? — спустя пару минут поинтересовался он.

Шаман молчал, будто тщательно обдумывая ответ. А Виталь, привыкший к подобному поведению начальника, торопить не стал. Отзвучал последний аккорд песни. Послышался звон кружек, поднятых студентами над потрескивающим костром. И лишь по окончании этого ритуала Шаман, пожав плечами, пробормотал:

— Нормально. Сигареты есть?

Виталь достал из кармана пачку, молча протянул ее Шаману. Тот едва заметно кивнул в знак благодарности и, чиркнув зажигалкой, вдохнул горьковатый дым.

— Что-то замышляет... Даже не знаю, что хуже... Когда она поступает спонтанно или когда тщательно продумывает свои действия.

— Да уж, — саркастически хмыкнул Виталь. — Хотя, если верить Герману, думает она крайне редко.

— Старик в своем репертуаре, — мрачно усмехнувшись, покачал головой Шаман. — Сам понимаешь, думать, по его мнению, способен только один человек на земле. И это он. Остальные имитируют мозговую деятельность. Либо удачно, либо нет.

— А она?

— Что она?

— Удачно?

— Весьма, — неохотно пожал плечами Шаман и снова посмотрел на Янку, неожиданно для самого себя наткнувшись на ее пристальный взгляд. Понимала ли девушка, что именно ее в данный момент обсуждали они в Виталем? Вряд ли...

Янка глубоко вздохнула и резко поднялась с бревна. Что-то сказала подруге и, посадив ей на колени Геродотика, неспешно вышла из светового круга, оказавшись вне досягаемости отблесков костра. Шаман напряженно следил за ее темным силуэтом, движущимся по периметру камералки. Сомнений не оставалось, девушка направлялась к нему.

Доля секунды — и вот она останавливается напротив. Напряженно смотрит ему в глаза, облизывает пересохшие губы и, глубоко вздохнув, подает голос:

— Павел Андреевич, я... — замялась, на мгновение опустила взгляд, но тут же взяла себя в руки и решительно продолжила. — Я бы хотела с Вами поговорить.

— С глазу на глаз? — боясь вспугнуть нежданно-негаданно нагрянувшую удачу, уточнил Шаман.

— Если это возможно.

— Ну что ж, тогда пойдем прогуляемся до раскопа, свет очей моих, — усмехнулся Шаман и кивнул Янке на темную тропу. Дождался, пока девушка сделает шаг в указанном направлении, и двинулся следом.

— Я не отниму у Вас много времени. Не волнуйтесь.

— Поверь, это меня в данный момент волнует меньше всего.

— Верю. И все же... Вряд ли стоит уходить аж к раскопу ради двух минут.

— Считай, что я решил провести тебе экскурсию по острову. Надеюсь, ты не откажешь мне в этом маленьком удовольствии.

Янка на мгновение замешкалась и, подозрительно прищурившись, оглянулась через плечо на идущего позади мужчину. Пристально посмотрела ему в глаза, будто пытаясь понять, что он замышляет и, наконец, натянуто улыбнувшись, кивнула.

— Если это на самом деле доставит Вам удовольствие, то я вся внимание. Покажите мне свои владения.

— С чего это ты такая покладистая вдруг стала? — саркастически поинтересовался Шаман, беря Янку под руку.

Девушка приглушенно фыркнула и, задорно подмигнув мужчине, проворковала:

— Сама удивляюсь! Но скажу Вам по секрету, и такое со мной случается... Изредка.

— Не верю своему счастью.

— То ли еще будет, Павел Андреевич. Я ведь это... извиниться перед Вами хочу. За свое поведение. Не знаю, что на меня нашло. Но Вы меня очень разозлили, когда сказали, чтобы я к топору ближе, чем на метр не приближалась.

— Согласись, у меня были на то основания.

— У Вас — нет! — обманчиво спокойно произнесла Янка. — Остальные могут болтать что угодно, а Вы... наслушались баек про "Мисс Катастрофу" и уподобились идиотам.

— А у тебя оригинальные представления об извинениях.

— Рада, что Вам нравится.

— Не просто нравится, я сражен наповал.

Янка резко остановилась и, выдернув руку, гневно воззрилась на начальника экспедиции.

— А чего Вы ожидали? Что я буду терпеливо сносить Ваши насмешки? Лично Вам я что успела сделать? Наслала ураган на Вёжи? Лагерь подожгла? Лодку потопила? Что? Или Вы считаете, нашествие комаров тоже моих рук дело?

— Не думал, что тебя настолько заденет моя шутка.

— Сама шутка меня вовсе не задела. Но Вы меня очень разочаровали!

— Где-то я это уже слышал... — насмешливо протянул Шаман. — Кажется, далее должна последовать фраза, что я не лучше всех остальных.

— Не последует, — отчеканила Янка и, нарочито равнодушно пожав плечами, двинулась дальше к раскопу. Молча прошла мимо полевой кухни и, наконец, снова оглянулась. — Нравится жить коллективным разумом и бездумно повторять за толпой якобы смешные шутки? Флаг Вам в руки, барабан на шею и палочки в зубы. Мне это уже не интересно. Я другое хотела сказать...

— Извиниться, — угрюмо пробормотал Шаман и устало потер переносицу, глядя куда-то поверх Янкиного плеча.

— Именно, — кивнула девушка. — Мне неприятно, что я сорвалась из-за такой мелочи и устроила тот дурацкий спектакль. А еще я, наверное, должна сказать "спасибо" за легенду про эскимосов. Вы меня очень выручили. Правда.

— Пожалуйста... А теперь все-таки пойдем к раскопу. Я тебе кое-что покажу.

* * *

Янка покорно карабкалась вслед за Шаманом по узкой отвесной тропе, с переменным успехом уворачиваясь от крапивы. Модные босоножки на высокой танкетке явно не самая подходящая обувь для ночных прогулок по наклонному бездорожью. То и дело оступаясь на колдобинах, Янка недовольно сопела, бурчала одной ей слышные ругательства в адрес мужчины и, наконец, в очередной раз соприкоснувшись травмированным коленом с землей, облекла свое возмущение в язвительные слова.

— Товарищ Великий Археолог, пусть Вы даже и начальник недостижимых высот, но элементарную вежливость это не отменяет!

— Не отменяет, — усмехнулся Шаман, все-таки подав девушке руку. — Рад, что ты это понимаешь и готова принять помощь.

— Принять? — фыркнула Янка. — Готова. А вот выпрашивать — нет. Как бы это не тешило Ваше самолюбие.

— При чем здесь мое самолюбие? Я уже успел привыкнуть за сегодняшний день, что любое проявление заботы, ты почему-то воспринимаешь, как личное оскорбление и попытку тебе досадить.

— Вовсе нет. Не придумываете то, чего и в помине нет. Я умею быть благодарной за помощь, если она не переходит разумные границы и не... — Янка замялась, силясь подобрать нужные слова, чтобы выразить свое отношение к назойливым попыткам начальника экспедиции выведать у нее какую-то информацию о семье, взаимоотношениях с однокурсниками и титуле "Мисс Катастрофы".

Шаман выжидательно смотрел на девушку, не выпуская ее руки.

— И не становится слишком обременительной, — через несколько долгих секунд, наконец, чуть слышно пробормотала Янка.

— То есть то, что Катя, например, очень волновалась за тебя, когда ты поранила колено, для тебя слишком обременительно? — скептически ухмыльнулся мужчина. — Именно поэтому взамен на несомненно искренние и достойные уважения порывы она заслужила твои едкие и даже злые насмешки?

— Павел Андреевич, пожалуйста, не утрируйте. Катька меня не первый день знает, и ей-то уж как никому другому известно, что за такого рода внимание к себе я спасибо не скажу... И вообще всю эту кутерьму вокруг моего состояния здоровья считаю в высшей мере бестактной.

— Даже так?

— Да именно так!

— Ладно, Ян... Это твое право. И навязывать тебе что-то...

— Вот и не навязывайте! — отчеканила девушка и продолжила карабкаться вверх по тропе. — Это что же мы ежедневно таким альпинизмом заниматься будем?

— Если бы ты прислушалась к рекомендациям Германа Альбертовича и взяла более удобную обувь, то подняться на 5 метров выше лагеря показалось бы тебе детской забавой.

— Ну-ну! Все остальные прислушались и что в итоге? Теперь по их внешнему виду, можно определить, что было в моде пять, а то и десять лет назад. Нет, уж спасибо! Избавьте меня от такой радости. Я уж лучше как-нибудь по-Мальцевски.

— Ну, по-Мальцевски, так по-Мальцевски. Судя по тому, как вы с Катериной бодро прошли дамбу, это не самый плохой метод преодоления трудностей.

— А то! Лучший! — ступив наконец на вершину холма, торжествующе отчеканила Янка.

— Верю тебе на слово! А теперь внимание! Смотри! — Обводя рукой открывающийся с самой высокой точки острова вид, объявил Шаман.

Перед Янкой лежал темный прямоугольник раскопа, а за ним водная гладь — черная, будто лоснящаяся от самодовольства. И поперек нее уходящая вдаль серебристая лунная дорожка, подрагивающая на мелкой ряби смолянистого полотна.

— Ух ты! И, правда, как море... Красиво.

— Красиво... Знаешь, когда я смотрю на это водохранилище, нет-нет, да закрадывается в голову крамольная мысль, что не такая уж это и страшная утрата, заливный луга Костромского Поволжья. Зато теперь у нас есть это!

— Павел Андреевич, Вы ведь теперь сами себе противоречите. С утра пели мне о деревянном зодчестве, а сейчас вот это...

— Противоречу... не буду спорить. Но как тебе объяснить... С одной стороны я, как историк, как археолог и просто как внук своего деда, наслышан о том, что здесь было до затопления, с другой — я вижу, что есть сейчас. Мне нравится та картинка, которую рисует воображение, когда звучат рассказы о прошлом, но в то же время я восхищен, глядя на это!

— Так Ваш дед родом отсюда?

— Не совсем... Он нередко наведывался в эти края, но родился и жил в другом месте.

— Это из-за него Вы решили начать раскопки именно здесь?

— Все не так просто, но в целом... да, если бы не дед я бы вряд ли вообще стал археологом.

— Он тоже был историком?

— Можно и так сказать. Краеведом любителем, но поверь мне, даже не имея специального образования, он мог бы дать фору современным именитым историкам. А твоя бабушка чем занимается по жизни?

— Моя бабушка? — задумчиво пробормотала Янка. — Знаете, она не любит говорить о прошлом... Сейчас она пенсионерка, когда-то работала врачом... Но после того, как я родилась, она целиком и полностью посвятила себя моему воспитанию.

— Врач? А какой специальности?

— Не знаю... К ней до сих пор приходят люди за консультациями, но она не рассказывает какого рода... Запирается с ними в дедовом кабинете... Я пыталась расспрашивать, только она не хочет, чтобы я вмешивалась в ее дела.

— Неужели никогда не пыталась подслушать под дверью? Даже в детстве?

— За кого вы меня принимаете? — гневно поджав губы, вспылила девушка.

— За юную особу, которой не чуждо любопытство. Разве это не нормально интересоваться жизнью близких?

— Может быть, и нормально... для кого-то. Но в нашей семье не принято лезть не в свое дело, если нас об этом не просят.

Шаман недоверчиво покосился на Янку, и та досадливо повела плечами.

— Правда, — не сказала, выдохнула она. Искренне. От чистого сердца. И даже немного обреченно. — В детстве мне, конечно, было любопытно. Нет, не то слово. Не любопытно... Меня очень задевали сплетни, которые распускали соседи о бабушке. Шушуканья за спиной. Моей бабушкой детей пугали, небылицы разные придумывали. Будто она в черную кошку превращается по ночам, и на кладбище бегает. Мы на Преображенке живем, а там куда ни плюнь то кладбище, то еще какая-нибудь мрачнотень, вроде старообрядческого монастыря. А еще говорили, будто бы бабушка мою маму зарезала и кровью ее насытилась, чтобы вечно молодой быть... Ой, да много всякого. Одно абсурдней другого, честное слово. И меня дразнили, пинали, гадости всякие в портфель и в карманы подсовывали. Я маленькая была, плакала... Хотела всему миру доказать, что моя бабушка не ведьма. Что она добрая, умная и не заслужила такого отношения к себе. И я тоже.

Янка перевела взгляд с Шамана на черную водную гладь и потянулась в карман за сигаретой. Чиркнула зажигалкой. Раз. И еще трижды. Безуспешно. Снова взметнулся крошечный веер искр, но огонек так и не вспыхнул.

— Черт! У Вас спички есть? Поделитесь? — неохотно обратилась она к Шаману.

— Поделюсь, в обмен на сигарету.

Голос начальника экспедиции звучал напряженно и будто бы даже взволнованно. Янка подозрительно покосилась на мужчину, силясь понять, что именно его смутило — ее рассказ или то, что пришлось просить курево у студентки-практикантки.

— Ворошиловским стрелком подрабатываете? — долю секунды спустя ехидно усмехнулась она и протянула открытую пачку начальнику экспедиции. — Угощайтесь.

Мужчина проигнорировал насмешливый вопрос.

— А что же вызвало такие разговоры, знаешь? — будто невзначай поинтересовался он, прикуривая.

— На самом деле точно не знаю. Много разного было. Но не уверена, что это причина, а не следствие. Помню, я совсем маленькая была, приходила тетка из больницы, где когда-то бабушка работала. Кричала что-то об идиотских нетрадиционных методах бабушкиной работы, которые попахивают знахарством, а не медициной. Потом еще какая-то старуха заявилась. Вот она-то в выражениях не стеснялась. Мне и под дверью подслушивать не надо было, у нее такой голос, что половина района могла ее воплями наслаждаться. Она бабушку обвиняла, что та ее сына в могилу свела... Ну вроде как дала надежду, а на деле оказалась ведьмой, которая нарочно людей губит. Тем и живет. А это не так! К бабушке люди за помощью приходят, и она делает все, что в ее силах. И они благодарят. С подарками возвращаются. Иногда, когда выходят из кабинета, руки ей целуют, плачут... не от горя, а от счастья. Правда. Я видела. И хотела узнать побольше, чтобы доказать всем сплетникам, которые мешают нам жить спокойно, что они не правы. А бабушке это не нравилось. Однажды она поймала меня, когда я притаилась за дверью, и учинила мне такой разбор полетов, что до сих пор стыдно... Но зато теперь я понимаю, человек не в праве копаться в чужих жизнях, если его об этом не просят.

— Камень в мой огород?

— Возможно... Понимаете, мне достаточно знать, что есть люди, которые ценят профессионализм бабушки и даже после ее ухода на пенсию не могут без нее обойтись. А доказывать кому-то, что ты не верблюд, неблагодарное дело. Пусть судачат, коли им без этого жить скучно. Ни я, ни тем более моя бабушка теперь не станем унижаться и оправдываться перед кем-то.

— Понимаю, — задумчиво протянул Шаман, выпуская изо рта клубы дыма и окутывая ими кружащего перед носом комара. — Теперь кое-что понимаю. Вот взгляни.

Шаман взял Янку за плечи и развернул лицом к глубокому котловану, который до сих пор оставался у нее за спиной. Янка осторожно приблизилась к краю обрыва, пытаясь разглядеть в лунном свете смутные очертания каких-то бревен, торчащих из грязевой жижи.

— Осторожно, не упади вниз. Земля может осыпаться.

— Да уж... Отечественная археология все-таки самая безопасная наука в мире... Глубоко, а ограждений нет.

Шаман пожал плечами. Скривился, как от зубной боли, но развивать тему не стал.

— Это наш старый раскоп. Археологические изыскания на острове начались именно с него. За последние пять лет нам шаг за шагом удалось достичь культурного слоя XIV века. И могу тебе с уверенностью сказать, что недра этой земли таят в себе бесценные сведения о жизни, быте, труде и верованиях местного населения. Нам удалось исследовать материальную культуру, особенность жилых, хозяйственных, бытовых и производственных построек. Понять, как жили люди, во что одевались, чем питались, из чего ели и пили... Сегодня он почти на полметра затоплен водой. Ежегодно, чтобы вода не уничтожила безвозвратно все, о чем может поведать нам эта земля, мы откачиваем ее из раскопа. Возводим деревянные укрепления. Пойдем-пойдем, покажу.

Шаман потянул Янку за руку вдоль раскопа к обрыву. Янка, пусть неохотно, но все же безропотно следовала за ним. Через несколько секунд оба они уже стояли у края и всматривались в темный, подсвеченный луной частокол высоких бревен, обрамляющий земляной утес со стороны берега.

— Смотри, видишь бревна?

— Типа того.

— Оно и есть. Уже завтра Виталь с парочкой опытных ребят займутся ремонтом заграждения. Другие будут откачивать воду из раскопа. Это тоже важная часть археологических изысканий на Вёжах.

— Угу. А остальным предстоит прополка, правильно я Вас понимаю? — угрюмо фыркнула Янка, кивнув на второй раскоп — менее глубокий, потому не затопленный, а лишь поросший травой.

— В верном направлении мыслите, коллега. Это новый раскоп. Его мы начали лишь в прошлом сезоне. На сегодняшний день удалось опуститься на шесть штыков. Тот культурный слой, над которым нам с вами доведется работать в ближайшее время, относится всего в XVIII веку. Особое внимание на данном раскопе уделяется хозяйственным постройкам. Видишь, древесные конструкции?

— Товарищ Великий Археолог, сжальтесь. Инфракрасным зрением не обладаю. Темно ведь... Да и как Вы себе представляете, я должна разглядеть что-то в этих зарослях?

— Ладно, не ершись. Завтра увидишь.

— Вот именно ЗАВТРА, — картинно изогнув брови, усмехнулась Янка. — А на сегодня хватит. Возвращаемся, пока Вы мне не начали суть своей диссертации пересказывать.

— Тебе не интересно?

— Интересно, не обижайтесь, — примирительно произнесла девушка и улыбнулась. — Просто я на самом деле устала, а все это Вы утром, несомненно, будете повторять всем. Тогда и послушаю. А сейчас... Помогите мне спуститься, ладно?

УТРО НОВОГО ДНЯ

"Ту-ту-ту-ту-ту-ду-у-у-у!

Вставай, вставай, дружок!

С постели на горшок!

Вставай, вставай!

Штанишки надевай!

Ту-ту-ту-ту-ту-ду-у-у-у-у!" — прорезал предрассветную тишину льющийся из будильника бодрый мальчишеский голосок, перемежаемый звуками пионерского горна.

Янка неохотно приоткрыла глаза и окинула сонным взглядом ромашковые недра палатки. Судя по царившему вокруг сумеречному полумраку, солнце еще не встало, но до рассвета явно оставалось недолго.

— Я-я-нка, клевать тебя в чепчик! — послышалось невнятное, но оттого не менее гневное бормотание из Катиного спальника. — Ты сдурела? В такую рань...

— Т-с-с-с-с! Спи! — прошептала Янка, пытаясь нащупать будильник, пока он не переполошил весь лагерь. Поздно. Голосистый пионер снова затянул утренний гимн, на этот раз значительно усилив децибелы:

"Ту-ту-ту-ту-ту-ду-у-у-у!

Вставай, вставай, дружок!

С постели на горшок!..."

— Кому не спится в ночь глухую? — донесся из соседней палатки яростный рык Мишани.

— Мальцева! — Взвыла Верка-металлистка. — Тебе жить надоело? Заткни свою кукарекалку!

Досадливо морщась, Янка наконец-то сумела отыскать будильник в груде своих и Катиных вещей. Звонкая песенка оборвалась на полуслове, уступив место полусонному ворчанию разбуженных соседей. Потревоженные в неурочный час, Новые Гребеня не сомневались, виновницей внеплановой побудки мог быть только один человек в лагере — Яна Мальцева. И пусть сама Янка пыталась убедить себя, что недовольство окружающих ее волнует в последнюю очередь, не спешила покидать палатку прежде чем стихнут звучащие снаружи голоса.

Ждать пришлось недолго — минуты три от силы. Негодующая общественность отложила выяснение отношений с "чокнутой девицей" до лучших времен и отправилась досыпать, а Янка выудила из верхнего кармана рюкзака косметичку и, стараясь не шуметь, расстегнула молнию палатки. Выглянула наружу и, блаженно прикрыв глаза, глубоко вдохнула пока еще прохладный воздух. Улыбнулась, наслаждаясь свежим, росистым ароматом. Ей действительно до сих пор никогда не доводилось бывать за пределами Москвы, но лишь теперь Янка впервые в жизни ощутила ограниченность своего маленького, привычного мирка... где нет ни росы, ни запаха тины, ни плеска рыбы в камышах, ни лунной дорожки, пересекающей темную водную гладь ... Без комаров она бы, конечно, с радостью обошлась и сейчас, но...

— Ян, мой дружок просил тебе передать, что вставать пока не собирается, особенно на какой-то там горшок, — прервал ее размышления грубоватый голос Жорки.

Янка невольно вздрогнула, окинув взглядом окруженный палатками пятачок земли и, наконец, заметила чуть в стороне темный силуэт парня.

— Но если ты повременишь с надеванием штанишек и сбацаешь мне стриптиз по льготному тарифу... — насмешливо продолжил он.

— Я по пятницам не подаю! — ехидно парировала девушка, выбравшись из палатки, и скривила губы в подобии снисходительной ухмылки. — И вообще благотворительность — не мой конёк. Чего не спишь-то?

— А сама как думаешь?

— Неужто никак не можешь насытиться единением с природой? — картинно изогнув бровь, усмехнулась Янка.

— Типа того... только собрался баиньки, а тут ты со своим гимном фетишизму-онанизму.

— Эк тебя проняло-то... — невинно округлив глаза, протянула Янка. — Это "ж-ж-ж" неспроста. Ведь зачем тебе жужжать, если ты не пчела?

— Эй, потише на поворотах, Мальцева. А то ненароком в кювет улетишь, — грозно прищурившись, прошипел Жорка.

— Эх, Жорик, что-то ты нервный какой-то. Не выспался? Так я и знала, что бесконтрольное единение с "природой" до добра не доведет. Иди вздремни. До подъема часа три есть.

Пытаясь создать видимость непринужденной пикировки, Янка присела на корточки и начала застегивать ремешки на босоножках.

— Знаешь, Геродотик тоже, когда не выспится, тявкает по поводу и без повода, — искоса взглянув на парня, снова усмехнулась она.

— Звучит, как угроза... Я предупрежу ребят, чтобы не тревожили без особой надобности сон древнегреческого историка. Хотя, судя по тому, что от твоего будильника проснулись все, кроме блохастика, сон у него крепкий.

— У него иммунитет. Ладно, не скучай.

Подавив зевок, Янка направилась к берегу. Несмотря на показную бодрость и даже относительное благодушие спать ей хотелось не меньше, чем остальным обитателям Новых Гребеней. Но походные условия жизни заставляли вносить коррективы в привычный распорядок дня, а заодно и время утреннего пробуждения.

В действительности, бравада бравадой, но сама Янка слабо представляла, как ей удастся продержаться целый месяц на острове... с той-то острой непереносимостью солнечного света, из-за которой ей и в пасмурную погоду приходилось носить темные очки. Хотя бабушка была настроена более оптимистично на этот счет.

— В темном подземелье себя, детка, не запрешь на всю жизнь... — мягко улыбаясь, сказала она и погладила внучку по щеке. — Да и незачем это. Хочется в экспедицию, так почему бы и нет...

— Вообще-то, бабуль, не очень-то и хочется. Какие мне экспедиции... с моей-то проблемой. Тем более, с работой что делать не понятно теперь.

— Детка, не такая уж это и проблема, если подойти к ее решению со знанием дела, соблюдая ряд элементарных правил.

— Например? Да я даже умыться с утра не смогу, так как очки на солнце снять для меня уже катастрофа.

— А зачем на солнце? Умываться ведь можно и до рассвета. Я положу тебе с собой календарь солнечной активности. И то попроще будет.

— Спасибо, бабуль... — неохотно растянула губы в слабой улыбке Янка и почти равнодушно пожала плечами. — Буду жить по будильнику.

— И еще... Я тебе уже говорила, но ты же не слушаешь... бестолковка... — замялась бабушка и отвела взгляд к окну. — Ты утреннего солнышка не слишком опасайся. Оно боли не несет, а наоборот силу дарует и бальзамом душу питает. Но под полуденным глаза не кажи, очки не снимай и шляпу не забывай надевать. От греха подальше. Сама знаешь, чем это тебе грозит.

Янка, оказавшись на острове, советы бабушки не забыла. Тем более, что накануне днем уже успела испытать на себе результат собственной же безалаберности. И не впервые. Но все же, невзирая на оптимистичные прогнозы, проверять первые рассветные лучи на целебные и прочие полезные свойства не спешила. Покорно встала по будильнику и, пока остальные студенты и администрация лагеря не покинули своих спальников, отправилась умываться.

Лагерь спал, закутавшись в мучнисто-сизую дымку. Кругом царила мягкая, умиротворяющая тишина. Даже ветер стих в ожидании рассвета. Лишь изредка из Новых Гребеней доносились краткие всхрапы. Оглашали на миг округу и вновь уступали место сонному спокойствию.

Янка неторопливо прошла мимо пустующего обеденного стола и искоса взглянула на возвышающиеся над зарослями бурьяна темные силуэты деревянных идолов. Украдкой. Будто боясь, что ее уличат в преступном интересе к островным стражам. Те, мрачно взирая на водохранилище, как и накануне вечером, несли свою бессменную вахту, охраняя покой вверенной им земли.

Усмехнувшись собственным мыслям, Янка приблизилась к берегу и остановилась подле укрытой брезентом лодки. Над замершей в ожидании рассвета водной гладью стелился густой туман, опоясывая молочно-белой пеленой крошечный островок напротив. Его темные очертания таинственной тенью возвышались над белесой дымкой всего в нескольких метрах от Вёжи. Манили, приковывали взгляд и даже неведомым образом заставляли сердце учащенно биться в груди.

Что-то загадочное таил в себе этот густо поросший ивняком и окольцованный камышовой топью клочок земли. Но что?

А быть может, это лишь иллюзия, искусно созданная предрассветным туманом? И едва забрезжит рассвет, все исчезнет без следа.

— Мне здесь, определенно, начинает нравиться... — двинувшись мимо полевой кухни к камералке, пробормотала девушка. — Определенно.

Узкая тропа, точно повторяя изгиб берега, тянулась на восток, к противоположной части острова. Янка, минуя остатки вчерашнего костра под раскидистой ивой, направилась дальше. Любопытство призывало безотлагательно разведать окрестности. Идти пришлось недалеко. Уже через несколько минут дорожка привела девушку к небольшой заводи, с двух сторон опоясанной густыми зарослями камыша.

Раздевшись и сменив модные босоножки на резиновые тапочки, Янка вошла в воду. Чтобы погрузиться хотя бы по пояс, пришлось отойти на очень приличное расстояние от берега — не менее десятка метров.

— Действительно, утонуть тут только если спьяну можно, — недовольно буркнула Янка себе под нос и поплыла, в надежде не задеть травмированным накануне коленом усыпанное черепками дно.

Стремительно бледнела звездная россыпь на светлеющем небосклоне. На востоке занималась акварельно-лиловая заря, грозясь вскоре окрасить водную гладь первыми лучами солнца. Некогда густой туман начал рассеиваться и теперь рваными клочьями стелился над водой.

— Эй, русалка! — окликнул Янку с берега звонкий мальчишеский голос.

Вздрогнув от неожиданности, девушка резко обернулась на звук и только теперь заметила, что чуть в стороне от места, где она оставила свои вещи, притулилась небольшая лодка. В ней сидел незнакомый долговязый парнишка с удочкой.

— Эй! Плыви сюда! — махнув Янке рукой, снова подал голос он. — Дело есть!

Не двигаясь с места, Янка пристально всматривалась в окутанную клочьями тумана фигуру рыбака. Но из-за мешковатой одежды и низко надвинутой на лоб бейсболки невозможно было разобрать даже общих черт его внешности. Худой, долговязый, молодой -все, что могла сказать о нем Янка.

— Не боишься, что рыбу тебе распугаю? — наконец, отозвалась она.

— Сегодня и так паршиво клюет, — без раздумий крикнул в ответ парнишка. — Да не бойся ты! Не укушу. Мне спросить надо!

Поднявшись с корточек и оказавшись в воде лишь по пояс, Янка неохотно двинулась к берегу.

— Ну, спрашивай, — остановившись в паре метров от лодки, обратилась она к рыбаку.

Вода теперь едва достигала колен девушки, полностью открывая на обозрение стройную фигурку.

— А ты ничего так, — окинув ее оценивающим взглядом, улыбнулся парнишка.

Вблизи он показался Янке даже моложе, чем она думала вначале. Лет тринадцати от силы. Курносый нос, покрытый россыпью мелких веснушек, открытая улыбка, голубые глаза и торчащие из-под бейсболки золотисто-русые кудряшки придавали ему совершенно детский вид.

— Правда, на русалку похожа. Только без хвоста.

— Я его в химчистку сдала. Подожди секунду.

Обойдя вокруг камышовые заросли, Янка выбралась на берег. Подняла с земли ярко-салатовое полотенце и, накинув его на плечи, направилась обратно к парнишке на этот раз сухопутным путем.

— Так что тебе? — остановившись в метре от лодки, грубовато спросила она.

— Ты же из археологов, да? — проигнорировав не слишком доброжелательные интонации в голосе девушки, уточнил юный рыбак.

— Типа того, — неопределенно пожала плечами Янка.

— У вас там есть девчонка одна — некая Яна. Можешь позвать? Очень надо.

Девушка заметно напряглась и, машинально поправив надетые поверх волос очки, неловко переступила с ноги на ногу. Это явно не ускользнуло от внимания юного рыбака, и он выжидательно замолчал, с любопытством наблюдая за собеседницей. Лишь на мгновение, когда из камышовых зарослей послышался краткий всплеск, парнишка метнул взгляд на поплавок удочки, но, убедившись, что тот по-прежнему неподвижно покоится на воде, снова вопросительно посмотрел на Янку.

— Зачем? — чуть слышно поинтересовалась она, поплотнее закутавшись в полотенце.

— А тебе-то что? Позвать сложно?

Вспомнив пионерскую побудку, которую она несколько минут назад учинила в Новых Гребенях, Янка не без улыбки представила реакцию соседей, приди ей вдруг в голову сейчас кого-то из них позвать.

— В начале пятого утра? — ехидно поинтересовалась она и, не тая сардонической ухмылки, выразительно взглянула на парнишку. — Издеваешься? Да меня на британский флаг порвут, а потом ритуально сожгут на костре в кашеварне.

— Спят, да? — разочарованно пробормотал он. — Вот вы, городские...

— Да хоть какие, только нормальным же людям в такую рань спать положено.

— А ты чего тогда?

— А я наслаждаюсь единением с природой. Ну так что? Зачем тебе Яна нужна? Рассказывай, а там решим.

— Не могу, — будто бы даже обреченно вздохнул парнишка и пожал плечами. — Поручено передать ей лично.

Янка перевела задумчивый взгляд на водную гладь и, покачав головой, чуть слышно усмехнулась.

— Интересно девки пляшут... по четыре в один ряд. И кому же это Яна в Спасе понадобилась? Вроде бы и не была здесь никогда... Бабке что ли той сумасшедшей? Так обозналась старуха, так и передай.

— Э-э-э, нет, — покачал головой парнишка. — Бабка Матрена никогда не ошибается. Раз сказала, так и есть.

— Вот оно как, значит? Кто ж такая эта ваша бабка Матрена?

— А ведьма. Кто ж еще?

— Ну-ну... По ночам в черную кошку превращается, у коров молоко сцеживает, мор на кур и гусей насылает...

— Да нет. Она хорошая. Только злить ее все же не стоит... а то всяко может случиться. Есть у нас тут одна... огород с бабкой Матреной не поделила. Так кричала, что стекла в домах дребезжали. А через два дня сама себя кипятком обварила. Может, и случайность... Так кто ж теперь в это поверит. Говорят, бабка Матрена постаралась. Черных духов на нее наслала.

— Ясно. Что здесь, что у нас в Москве, всё одно и то же... Чудачат люди, а ведьмы виноваты...

— А нам она, наоборот, помогла. Моя мать теперь на нее едва ли не молится.

— О как. Иконы что ль нет, на ведьм молиться вздумала?

— Есть у нас икона, — насупился парнишка. — Только, когда пару лет назад мой младший братишка под лед провалился, никакие иконы не помогли. Вытащить-то мелкого вытащили, но простудился он не хило. А весна... лед еще не сошел, дорогу размыло, трактора застревают. То есть до города ни по воде, ни по суше стало не добраться. У нас школа ближайшая в Прибрежном, так я недели две законно халявил. А тут такое вдруг. Думали, всё, кирдык. Пора свечку за упокой ставить. Мать слезами обливается, нашу чертову дыру клянет на чем свет стоит. И вдруг бабка Матрена является. Ее никто не звал, а она тут как тут. Подошла к постели мелкого, руку ко лбу приложила. А они у нее страшные, костлявые такие руки-то. Аж дрожь берет. На икону перекрестилась и говорит, чтобы мелкого к ней в хату срочно перенесли. Мать, было, заголосила: "Не отдам! Пусть если помрет, то в своем дому". А бабка Матрена на нее так зыркнула, будто к стене пришпилила взглядом, и тихо так повторила: "Несите его ко мне в хату". И вроде не грозно сказала, а ослушаться никто не решился. Закутали мелкого в два одеяла и понесли к ней. Она три дня из дома не показывалась, никого на порог к себе не пускала. А знаешь, ведь выходила брата моего. Почти с того света достала.

— А ты говоришь "ведьма". Знахарка... Только и правда странная она бабка какая-то. Ночью приснится, трусами не отмашешься...

— Ты что ль Яна сама и есть? — вдруг с надеждой спросил парнишка.

— Типа того. А тебя-то как звать-величать?

— Саньком. Так чего ж ты кочевряжилась тогда? Сказала бы сразу: "Это я" и всего делов.

Янка ехидно хмыкнула и тут же лукаво подмигнула новому знакомому.

— Забавный вопрос. Плаваю я себе, никого не трогаю, а тут вдруг... — Девушка не успела договорить, так как в это мгновение в руках парнишки неожиданно дернулась удочка, резко натянулась леска. Янка метнула взгляд на всколыхнувшуюся водную гладь, где еще совсем недавно почти неподвижно покоился поплавок. — Смотри! Смотри! — завопила она. — Клюет, да? Да?

— Клюет, — стиснув зубы от напряжения, буркнул парнишка и потянул удочку вверх.

На конце лески отчаянно и исступленно трепыхалась крупная зеленовато-желтая рыбина с темными полосками на чешуе и яркими, розовато-оранжевыми плавниками. Юный рыбак ловко взмахнул удилищем, так что оно дугой изогнулось над водой, и уже через долю секунды подсеченная добыча шлепнулась на дно лодки, окатив Янку каскадом мелких брызг.

Восторженно приоткрыв рот, Янка ринулась к суденышку, чтобы поближе рассмотреть нежданно-негаданно подвернувшийся улов.

— Ух ты! Какая красивая! А как она называется? — едва не хлопая в ладоши от восторга, защебетала девушка.

— Окунь это, — снисходительно улыбнувшись, пояснил парнишка. — Никогда не видела что ли?

— Да, может, и видела в замороженном виде. Кто ж его знает... Но что бы вот так... когда она еще живая, едва-едва из воды вытащенная — никогда! Потрясающе! А можно ее потрогать?

— Да трогай. Почему нельзя-то?

Янка опасливо потянулась к притихшей на мгновение рыбине и тут же резко отдернула руку, едва та снова затрепыхалась на дне лодки.

— Ей больно, наверное... — протянула жалостливо. — Вон губа разодрана.

— Больно, наверное. Куда ж без этого. А ты чего в гринписовцы метишь? Не дури. Хочешь сама попробовать поудить?

— А можно? — неуверенно покосилась на лежавшую поперек лодки удочку Янка и тут же подняла на парнишку полный надежды взгляд. — Правда, можно? Только ты сам червяка насади, ладно?

— Эх, девчонки... — усмехнулся юный рыбак. — Хорошо, насажу. Залезай в лодку.

Янка с почти комичной решимостью вскарабкалась в покачнувшееся плавсредство и плюхнулась на скамью рядом с парнишкой.

— Осторожно, перевернемся же, — нарочито ворчливо буркнул он. — Закидывай удочку и жди.

Янка неловко замахнулась удилищем. Крючок с извивающимся червем, едва не зацепившись на воротник Саньки, все же чудесным образом оказался в воде, и Янка покорно притихла. Вцепившись обеими руками в рукоять, девушка восторженно уставившись на поплавок.

— А долго ждать-то, — громким шепотом обратилась она к парнишке через несколько минут ожидания.

— Пока поплавок не дернется, — усмехнулся тот.

— А-а-а! — опять же шепотом протянула она. — А когда он дернется?

— Когда рыба клевать начнет.

— Что-то она долго не клюет... — разочарованно поджав губы, вздохнула Янка.

— Это разве долго...

Прошло еще минут пять, показавшиеся Янке вечностью. Внезапно вспыхнувший интерес к рыбной ловле теперь столь же стремительно угасал. Бестолковое сидение с удочкой начало нагонять сон. Веки будто налились свинцом, и хоть Янке пока удавалось удерживать их в приоткрытом положении, но надолго она на себя не рассчитывала. Взгляд уже едва мог фокусироваться на неподвижном поплавке.

Наконец, по водной глади скользнули первые солнечные лучи, словно лазером прорезав полупрозрачные ошметки тумана. Янка, мгновенно стряхнув с себя дремотное оцепенение, поспешно опустила на глаза темные очки.

— Слушай-ка! — вдруг, забыв о необходимости вести себя тихо, вскрикнула она. — А чего старуха-то хотела?

Парнишка, видимо, тоже задремав от тщетного ожидания клёва, вздрогнул.

— Чего орешь-то? — чертыхнулся он. — Ах... да. Бабка Матрена. Просила тебе вот это передать.

Он неторопливо потянулся в карман и, широко зевнув, достал оттуда небольшой, размером с пачку сигарет, тряпичный сверток темно-бордового цвета. Потертый, выцветший от времени, он производил впечатление чего-то не столько зловещего, как загадочного. Янка опасливо взяла протянутый ей предмет.

— А что там?

— Так мне-то откуда знать?

— Ну, может, заглядывал?

— Еще чего. Мне пока жить не надоело... Бабка Матрена сказала лично Яне в руки и не совать нос, куда не следует.

— Так ведь другой Яне! Не мне!

— У вас тут еще какая-то Яна есть?

— Нет, Оль, Лен и Наташ пруд пруди, а я одна.

— Вот и бери, раз одна.

Янка осторожно раскрыла сверток и, досадливо прикусив нижнюю губу, отрицательно покачала головой. В потертой ткани скрывался овальный медальон с красновато коричневым полупрозрачным камнем в обрамлении массивных, замысловатых завитков.

— Забери! Это не мне... Я даже дотронуться до этого боюсь... Он ведь не иначе как старинный. Страшно представить, каких денег стоит! Забери! Отнеси обратно!

— Вот сама и отнеси. А я свое дело выполнил.

— А, может, она на словах что-то передать просила? Зачем мне это?

— Ой... что-то говорила... подожди, я записал, чтобы не забыть...

Парнишка снова потянулся в карман куртки и спустя пару секунд вытащил оттуда помятый клочок бумаги — косо оторванный кусок тетрадного листа в клетку, сверху исписанный мелким корявым почерком.

— Ща... Я это... ну как его... тезисно. "Поможет направить энергию солнца в нужное русло... Силу прибавит... терпение... на путь истинный наставит... душу исцелит... теплом янтаря согреет"... Вот вроде все...

— Слушай, ну забери его обратно, а? — жалобно протянула Янка, торопливо пытаясь завернуть медальон обратно в кусок материи. — Ну скажи старухе, что не нашел меня. Чего тебе стоит-то?

— Да ты башкой двинулась, что ли? Бабку Матрену обмануть? Не-е-е-е! Точно сдурела!

— Я не могу это взять! Ну правда! Это не мне... Она обозналась! Я здесь вообще никогда не бывала раньше, она не может меня знать! Ну пойми ты! Не мне это! — Едва не плача затараторила Янка, снова и снова пытаясь всучить парнишке сверток. Но юный рыбак был непреклонен.

Дремоту как рукой сняло... Какой уж тут сон, раз такие дела творятся. И кто ее, Янку, дернул признаться, что именно она и есть та, на встречу с кем послала Саньку старуха? Молчала бы себе в тряпочку... А нет! Честность взыграла... Черт бы ее побрал эту честность!

Осознав тщетность попыток заставить парнишку отнести подарок обратно бабке Матрене, Янка вновь притихла. Судорожно стиснув в кулаке завернутый медальон, девушка снова ухватилась за удочку и немигающим взглядом уставилась на поплавок.

— Вот ведь невезуха, — буркнула она себе под нос. — Слушай, а может, сейчас быстренько сбегаю к палатке, оденусь... А ты меня к старухе отвезешь?

— Тоже не получится, — решительно замотал головой парнишка. — Нельзя! Бабка Матрена строго настрого наказала, чтобы раньше чем через три дня, ты носа к ней не казала. И мне запретила тебя везти. Говорит, время тебе нужно, чтобы все самой дотумкать. Ты как знаешь, а я себе не враг! Не повезу тебя сегодня!

Янка задумчиво постучала ярко накрашенным ногтем по рукояти удочки.

— Все продумала старая грымза... как же быть-то?

— Она не грымза, говорю же. Ведьма — да, а вообще добрая! И никогда не ошибается! Все знают.

— А вот теперь ошиблась! — упрямо повторила Янка и снова уставилась на поплавок. И вдруг тот ни с того, ни с сего изменил свою позицию. Резко качнулся и тут же ушел под воду. Леска туго натянулась, дернув за собой удочку. Янка взвизгнула, крепко сжав рукоять!

— А-а-а! Клюет! — торжествующе завопила девушка. — Что мне делать-то?

— Подсекай! — отчаянно заголосил парнишка. — Подсекай, кому говорю!

— Как?

— Тяни! Ну чего ты копаешься-то?

Янка дернула удилище вверх, так что оно изогнулось изящной дугой, и над водой снова затрепыхалась рыбина. Чуть меньше предыдущей, но столь же красивая. Серебристая, с поблескивающей в первых рассветных лучах чешуей.

Янкиным движениям явно не доставало сноровки, поэтому, желая ухватиться рукой за леску, девушка сперва неловко перемахнула рыбину через лодку и тут ж влепила рыбьим хвостом Саньке по щеке. Тот, вскрикнув, шарахнулся в сторону и резко накренил суденышко набок. А Янка, упорно не желая сдаваться, снова попыталась схватить трепыхавшуюся на крючке добычу и качнула лодку в другую сторону. Оправившись от первого шока, Санька подскочил на ноги, продолжая раскачивать плавсредство.

Доля секунды — и Янка сумела наконец-то поймать рыбину за хвост. Но лодка не выдержала столь отчаянных телодвижений, вновь накренилась и, зачерпнув воды, все-таки перевернулась. Оба рыбака полетели в воду. Победный клич Янки, перемежаемый воплями Саньки, торжественно и громогласно разнесся над мирно спящим лагерем археологов...

* * *

Шаман неподвижно стоял на холме и всматривался в озарившийся первыми лучами солнца горизонт. Тихо, почти беззвучно, нашептывал слова молитвы Яриле, восхваляя его могущество и милосердие, обещая щедрые дары, а главное, испрашивая милости и солнечного благословения на поиски. Как вдруг над островом разнесся душераздирающий вопль, оборвав напевную молитву на полуслове.

Ни секунды не сомневаясь в источнике звука, разорвавшего в клочья царившую на острове сакральную тишину, мужчина ринулся вниз по тропе. Бегом пересек лагерь.

Судя по гневным возгласам, доносившимся почти из каждой палатки, разбуженная общественность негодовала, но покидать спальники все же не намеревалась. Оно и к лучшему — что бы ни произошло на берегу, ротозеи там были ни к чему. И без их праздного любопытства ситуация уже успела выйти из-под контроля. В этом Шаман был уверен на сто процентов.

Но не успел он свернуть на тропу, тянущуюся вдоль берега от полевой кухни к камералке и далее на восток, как услышал за спиной собачий лай. Преданный Геродотик, вырвался-таки из ромашковых недр палатки, устремившись на помощь своей неугомонной хозяйке. Позади него, стараясь не слишком отставать, бежала взлохмаченная Катя.

— Павел Андреевич! Павел Андреевич! — запыхавшись, окликнула она начальника экспедиции. — Подождите нас!

Шаман не замедляя бега, снова оглянулся на девушку, лишь теперь по достоинству оценив ее внешний вид — в особенности, кипельно-белую атласную пижаму с черной кружевной отделкой и босые ноги, выглядывающие из-под широких, теперь уже мокрых от росы штанин.

— Ну подождите же! Я аптечку искала! — взмахнув ярко-розовой косметичкой, взмолилась Катя.

Но просьба не возымела должного эффекта.

— Обуйся! — скомандовал Шаман и через мгновение исчез за зарослями бурьяна. — Поранишься!

Первым на месте происшествия оказался, как и следовало ожидать, Геродотик. Обогнав начальника экспедиции, он устремился вперед по узкой тропе и тут же скрылся из виду, продолжая оглашать округу тревожным лаем. Но теперь слуха Шамана достигали и другие звуки — обрывочные крики и плеск воды.

Выводы напрашивались сами собой. И они совсем не обнадеживали умудренного экспедиционным опытом Шамана. Наоборот, на горизонте отчетливо замаячила перспектива нового витка конфронтации с аборигенами.

Доносившийся издали шум не оставлял сомнений: в Вёжи наведались местные лоботрясы, наткнулись на Янку, неведомо зачем оказавшуюся в столь ранний час у берега, и теперь пытались увезти неистово сопротивляющуюся девушку на "большую землю".

Воображение рисовало сцены ожесточенной борьбы. Нападавших, несомненно, не двое, и даже не трое, а гораздо больше. И все они пытаются обездвижить отчаянно брыкающуюся, взвизгивающую, кусающуюся и царапающуюся Янку. В иной ситуации Шаман, наверное, даже посочувствовал бы смельчакам. Но еще не поросли мхом воспоминания о стычках четырехлетней давности, когда на острове изо дня в день объявлялись пьяные деревенские охламоны с требованиями отдать им найденное на их земле золото, "городских тёлок" и водку...

Притязания, конечно, были абсурдней некуда. Золота в рыбацкой деревушке Вёжи испокон веков не было. Пусть "земля предков" и таила в своих недрах сокровища, но все же совсем иного рода. Водка в лагере закончилась через три дня после прибытия экспедиции на остров. Археологи сами изредка восполняли острую нехватку алкоголя у местных самогонщиков. А требование уступить на ночь-другую кого-то из девчонок и вовсе иначе как неудачной шуткой никем не воспринималось.

Но как не курьезны были запросы аборигенов, в тот год ни дня не проходило без их нежелательных визитов. Приходилось держать оборону, сперва вооружившись подручными средствами, а к концу сезона даже с охотничьим ружьем наготове. Пусть и незаряженным. Но местные о такой незначительной детали не догадывались и, справедливо оценив силу кулака против оружейной стали, поспешно ретировались.

В следующем сезоне на открытый конфликт они уже не шли, хоть и не оставили попыток поживиться за счет экспедиции. К счастью, существенного ущерба отечественной археологии им нанести не удалось. Дело ограничилось таинственным исчезновением мешка с керамикой, нескольких банок сгущенки и Германовских плавок, оставленных ночью сушиться на растяжке палатки.

И вот по прошествии трех сравнительно мирных лет отношения с местными снова обострялись. А в эпицентре назревающего конфликта, как не странно, оказалась титулованная "Мисс Катастрофа" — Яна Мальцева.

— Кажется, я начинаю понимать, откуда растут ноги у этого титула, — буркнул себе под нос Шаман и вдруг изумленно замер, услышав заливистый и даже жизнерадостный девичий смех. — Она там заигрывает с ними что ли?

Лай Геродотика прекратился. И на фоне наступившего затишья Шаману удалось разобрать обрывки слов:

-... растяпа!... Да держи ты ее со своей стороны... Ну? Переворачивай!

-... не получается... она скользкая! — И снова смех, плеск воды и возбужденные возгласы.

Через пару секунд, Шаман все же сумел справиться с замешательством и, стараясь не шуметь, двинулся дальше по тропе. За спиной все отчетливее слышалось напряженное сопение Кати, время от времени перемежаемое краткими вскриками. Судя по этим весьма красноречивым звукам, обуться "гламурная дива" так и не удосужилась и теперь, раня босые ноги о битые черепки и прошлогодний сухостой, с максимально возможной при таких обстоятельствах скоростью, настигала замешкавшегося Шамана.

Он в очередной раз подивился самоотверженности этой девушки. Подумать только. Разбуженная в неурочный час, даже об обуви забыла, а косметичку с медикаментами прихватила на случай, если подруге понадобится медицинская помощь...

Обогнув камышовые заросли, из-за которых доносились крики и плеск воды, Шаман облегченно выдохнул. Представшая взгляду сцена совершенно не соответствовала той, что так красочно рисовало его воображение.

Вместо оравы воинственно настроенных деревенских лоботрясов рядом с Янкой был один лишь белокурый парнишка лет тринадцати отроду. И эта парочка вовсе не боролась, а, стоя чуть глубже, чем по колено в воде, пыталась перевернуть лодку, затонувшую к верху дном на мелководье.

Шаман окинул взглядом беспорядочно раскиданные на берегу вещи: мокрое ярко-салатовое полотенце, удочка с трепыхавшейся на крючке серебристой рыбешкой, Янкины босоножки, еще какая-то мокрая серо-болотного цвета тряпка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся курткой, мужские шлепанцы, пустая жестянка и два весла. Чуть в стороне, тараща сквозь металлическую сетку круглые глаза, трепыхались еще три блестящие рыбешки. А рядом, у самой кромки воды, нетерпеливо повиливая хвостом, стоял примолкший Геродотик и удивленно взирал на ребят.

— Давай лучше я с той стороны... А ты вперед...

— Бли-и-ин! — взвыл парнишка. — На ногу мне поставила! ... Черт тебя... через коромысло! На фига отпускаешь?

— Так я со своей стороны, не с твоей же!

— И чего? Берись с того края! Раз-два! Взяли!

— Эй, молодежь! — стараясь сдержать рвавшийся из груди смех, окликнул ребят Шаман. — Что у вас тут произошло?

— Кораблекрушение... — не оборачиваясь, буркнул парнишка и снова попытался приподнять борт лодки. — Ну чего ты? Поднимай!

— Ой, Павел Андреевич! С добрым утром! А я рыбину поймала! — завидев на берегу начальника экспедиции, бодро крикнула Янка и, отпустив суденышко, указала в сторону валявшейся на траве удочки. — Такая красивая! Посмотрите! Сань, а как она называется?

— Карасик это! Ну ты держишь борт или как?

Шаман широко улыбнулся и, скинув шлепанцы, закатал по колено штанины.

— Так, свет очей моих, марш на берег! Без тебя тут разберемся, — входя в воду, скомандовал он. — Иди своего карася с крючка снимай.

— Я помогу, — нахмурившись заявила Янка и снова наклонилась к лодке.

— Иди уж... рыбачка. И без тебя справимся, — добродушно усмехнулся Шаман и подтолкнул девушку к берегу.

Наконец, впервые с момента появления у заводи, подал голос и Геродотик. Его краткий "тяф" без лишних слов показывал, на чью сторону в этом споре встал песик.

— Да ну вас, — насупилась Янка, — спелись... Я же помочь хотела.

— Иди-иди!

Без Янкиного содействия перевернуть суденышко и втащить его на берег действительно удалось гораздо быстрее — буквально одним махом. Что и довелось лицезреть запыхавшейся Кате, едва она оказалась у камышовых зарослей.

— Что случилось? — напряженно озираясь по сторонам, выпалила девушка и кинулась к Янке.

— Я рыбу поймала. Карасем зовется, — гордо помахав перед подругой снятой с крючка добычей, объявила та. — Правда, красивая?

— Ян, ты чего? Это же убийство! — возмущенно вскрикнула Катя, уронив от неожиданности косметичку. — Она ведь тоже жить хочет! Тебе стыдно должно быть, а ты радуешься!

— Кать, — картинно закатила глаза Янка. — А тушенка, которую ты, между прочим, вчера вечером за милую душу уплетала с гречкой, это коровка. И когда-то, прежде чем попасть в расчлененном виде в жестяную банку, она травку жевала. А ты ее съела. Стыдно, Катя, стыдно!

— Я-я-ян! Прекрати мне такие ужасы рассказывать!

— Ну-ну! Еще в вегетарианки заделайся для полного боекомплекта, вот народ-то удивится. А ты чего босиком, кстати?

— Торопилась.

— Куда?

— К тебе на помощь! Думала, с тобой что-то страшное произошло...

— Ой... Правда что ли? — Янка виновато потупилась. — Извини. Обуйся в мои босоножки, ладно? И лучше, наверное, спать иди. Еще, кажется, часа два до побудки.

— Какой уж тут сон, — смачно зевнув, протянула Катя и снова покосилась на рыбину в руке подруги. — Может, все-таки отпустишь ее, а?

— Эй-эй! И не вздумай! — вмешался в разговор Санька и во избежание недоразумений решительно забрал у Янки добычу. — Что это еще за буржуйские штучки? Придумали тоже!

Возмущенно чертыхаясь, парнишка пересек лужайку и, сунув рыбу в металлическую сетку, двинулся к лодке.

— Она бы еще подстреленную на охоте утку предложила отпустить! — ни на кого не глядя, снова гневно буркнул он. — Так... ладно... Поплыву я домой от греха подальше... Сектанты, блин...

— Весла не забудь, — усмехнулся Шаман.

Санька неопределенно кивнул, оглядев разбросанные на берегу вещи. Затем молча подобрал с травы шлепанцы, мокрую куртку, бейсболку и весла.

— Мне, правда, пора, — уже миролюбиво сказал он. — Рад был познакомиться. Ян, а ты это... ну бабку Матрену не бойся. Она, правда, добрая...

* * *

— Да, Катюш... Жаль, что ты вместо аптечки фотик не прихватила, — с тяжелым вздохом произнесла Янка, провожая взглядом отчалившую от берега лодку. — Представляешь, какой классный кадр был бы! Такая рыбина потрясающая. Даже не верится, что я ее сама поймала!

— Не горюй, свет очей моих, — ободряюще улыбнулся Шаман. — Приглашаю тебя завтра утром на рыбалку, раз уж ты у нас такая ранняя пташка. Будем с тобой снабжать лагерь рыбным провиантом...

— Да ну вас! — возмущенно выпалила Катя и ринулась прочь от берега. Но, пробежав всего пару метров, неохотно вернулась. Плюхнулась на покрытую росой траву и стала надевать Янкины босоножки. — Живодеры вы.

И Шаман, и Янка синхронно усмехнулись, наблюдая за Катиными манипуляциями с застежками. Подрагивающие от негодования пальцы девушки, категорически не желали слушаться хозяйку. И оттого процесс затягивался. Но не прошло и минуты, как Катя все же справилась со столь сложной задачей и, метнув напоследок гневный взгляд сперва на Янку, а затем на начальника экспедиции, гордо удалилась.

— Удивительная девушка, — засмеялся Шаман, оставшись наедине с Янкой.

— Она замечательная. Очень добрая, честная и искренняя. А то, что с заморочками... так давайте будем считать это её жизненной позицией.

— Так я же не в укор ей это говорю. Действительно считаю ее удивительной и достойной уважения.

Янка согласно кивнула. Дважды для убедительности. А Шаман, вдруг вспомнив слова парнишки о какой-то бабке Матрене, которую Янке не следовало бояться, задумчиво скользнул взглядом по оставшимся на берегу вещам и заметил, наконец, в складках мокрого полотенца поблескивающий на солнце медальон. Вещица вовсе не производила впечатления бижутерии и то, что она была так беспечно брошена в кучу тряпья, не могло не вызвать удивления.

— Это твоё? — опустившись на корточки рядом с полотенцем, поинтересовался мужчина.

— Эм... не совсем... — замялась Янка, не сразу сообразив, что именно привлекло внимание начальника экспедиции. — Мне его та странная старуха через Саньку передала. Перепутала меня с кем-то, так что теперь надо при случае вернуть. Санька не взял, испугался чего-то... А я чуть ли не воровкой себя чувствую... Вот ведь подстава!

Шаман, не произнося ни слова, провел пальцем по темному янтарю, коснулся изящных завитков, обрамляющих камень и, наконец, перевернул медальон обратной стороной. Замер.

— Коловрат... — с каким-то суеверным придыханием прошептал он. Осторожно провел пальцем по тонкой гравировке. — Коловрат...

Услышав незнакомое слово, Янка с любопытством присела рядом с начальником экспедиции и заглянула ему через плечо, но увиденное не произвело на нее никакого впечатления. Обычный круг с загнутыми, будто вращающимися лучами... немного напоминающий фашистскую свастику, но с удвоенным количеством кочерёг.

— "Коло" что? — переспросила недоуменно.

— Коловрат, — все так же шепотом повторил Шаман. — Славянский символ, олицетворяющий Солнце. Бабка, говоришь, передала? Очень интересно... Янтарь и коловрат...

— На двойную свастику похоже, — озвучила свое сравнение Янка. — Перекрещенную.

— Она и есть. Фашисты были не слишком оригинальны и в основу своей символики положили языческую атрибутику. Коловрат бывает трех видов. Первый — с восемью лучами — означает силу солнечного огня. Второй — с шестью — Перуново колесо, иначе символ бога Перуна. И третий — с четырьмя — огонь, горящий на земле. Вот его-то и взяли фашисты.

— Сплагиатили, то есть...

— На самом деле этот символ встречался у наших предков буквально везде. И на одежде, и в украшениях, и в домашней утвари. А еще на знаменах, оружии и щитах. Например, сохранилось упоминание о том, что киевский князь Святослав Игоревич разбил Хазарский Каганат под алым стягом с золотым коловратом. Славяне верили, что символ солнца укрепляет боевой дух и несет победу...

— Ох уж эти суеверия.

— Кстати, посмотри, — Шаман протянул Янке медальон и снова провел пальцем по гравировке. — Здесь мы видим, что загнутые лучи, фактически смыкаются и по внешнему, и по внутреннему кольцу. А это уже означает Вселенную и вечный круговорот в природе... Смену дня и ночи, времен года и вселенское равновесие... Занятная вещица. Очень занятная.

— Да уж... Павел Андреевич, бабка передала через Саньку, что ждет меня через три дня у себя. Страшновато, конечно, снова к ней идти, но делать нечего... Надо. Медальон-то дорогой, наверное. Не могу я его себе оставить. Получится, будто украла. Ведь старуха меня с кем-то перепутала. И подарок предназначался совсем другому человеку. Понимаете?

— Понимаю... Но думаю, здесь нет никакой ошибки. Уж слишком много совпадений... Вспомни, твоя бабушка не рассказывала, почему тебя Яной назвали? Не Машей, не Дашей, а именно Яной?

— Павел Андреевич! Что за дурацкие вопросы? Какая разница? Назвали и назвали. Что Вас так удивляет в моем имени?

— Удивляет не само имя, а обилие солнечных символов вокруг тебя, свет очей моих, вот и интересуюсь...

— Обилие? — подозрительно покосилась на Шамана Янка.

— Оно самое... и коловрат, и янтарь, и древнеиталийский бог солнца и света — Янус... Столько всего понамешано...

— Точно, без пол-литра не разберешься, — угрюмо буркнула девушка, обвив руками ноги и пристраивая подбородок на коленях. — Ну так, значит, Вы отпустите меня через три дня с острова? Да? Ненадолго...

— Вместе пойдем к этой бабке Матрене. Заодно продуктами у местных разживемся.

* * *

Завтрак подходил к концу. Несмотря на ранний час, солнце уже припекало нещадно, грозясь в скором времени испепелить островитян дотла. Янка с Катей хмуро восседали за опустевшим обеденным столом и почти синхронно вздыхали, всем своим видом олицетворяя полную беспросветность бытия и, как следствие, вселенскую скорбь. Успешно выстояв перед яростными атаками однокурсников за все утренние подвиги "Мисс Катастрофы", девчонки неожиданно для окружающих и самих себя оказались безоружны против кулинарных изысков лагерных кашеваров.

— И все-таки меня смущает наш рацион, Катюш, — вяло ковыряясь ложкой в миске с остывшей кашей, пробормотала Янка. — На ужин гречка...

— Ага, гречка... с коровкой, — столь же угрюмо буркнула Катя.

— На завтрак овсянка, — продолжила перечислять Янка. — На обед не иначе как макароны...

— С коровкой, — горестно вздохнув, добавила подруга.

— Тюремное меню. И никаких вкусняшек, вроде оладушек, сырников не предвидится в обозримом будущем.

— Все вкусняшки оседают в ляжках. Это я тебе точно говорю.

— Н-да... Только то и утешает, что с таким продовольственным снабжением ожирение нам явно не грозит.

— Как ты думаешь, если я попрошу сварить мне макароны без тушенки, меня далеко пошлют?

— Да нет. Всего-то в самую ягодную точку анатомического атласа.

— Значит, далеко. Нет, ну должны же они понять!

— Что именно? Что ты вдруг на восемнадцатом году жизни узнала, что говядина — это мясо коровы? И теперь отказываешься есть из общего котла?

— Нет, что убийство животных это безнравственно! И мы, кушая мясо, этим убийствам потакаем!

— Эх, блинский раскарась! Дернул меня черт за язык с утра! Ладно... если уж тебе так приспичило, можешь выковыривать из своей порции тушенку и скармливать Геродотику. Он не откажется.

Катя заметно приободрилась и, метнув воодушевленный взгляд на песика, отправила себе в рот полную ложку каши.

— А против овсянки ты зря возмущаешься. Она очень полезная.

— Ну-ну... — скривилась Янка, брезгливо покосившись на миску. — И как у всякой полезной пищи, у нее лишь один недостаток. Есть ее совершенно невозможно.

— Не преувеличивай. Кстати, о невозможностях... Мне кажется, Павел Андреевич на тебя запал. Правда-правда! Запал! Ты бы видела, как он рванул к тебе на помощь, когда ты заорала как потерпевшая сегодня утром.

Янка смущенно замялась и решительно зачерпнула полную ложку каши, тут же сунув ее в рот. Усердно работая челюстями и превозмогая отвращение к овсяному "клейстеру", который сколько не пережевывай, все равно когда-нибудь придется хотя бы попытаться проглотить, девушка старательно тянула время. Что-то нужно было ответить. Непременно едкое и, главное, сходу отметающее любые подозрения о Янкиных симпатиях к начальнику экспедиции. Иначе Катька, святая простота, чего доброго возьмет на себя роль свахи, превратив подругу в объект насмешек всего лагеря. Исключительно из благих побуждений, конечно...

— Глупости... — с набитым ртом, наконец, выдавила Янка.

— И вовсе не глупости! Я видела, как он на тебя смотрел. И на свидание пригласил!

Янка от неожиданности проглотила кашу и ошарашено уставилась на Катю.

— Кать, ты чего? Сдурела? На какое еще свидание он меня пригласил?

— На рыбалку! Я сама слышала. Завтра утром. А ты согласилась. Так что не отнекивайся теперь. Мы с Геродотиком все видели.

— Кать, так какое же это свидание? Так... эм-м-м. Снабжение лагеря провиантом.

— Как какое? Самое что ни на есть романтическое!

— Да уж... романтика... комары, рыба, рассвет...

— Вот! А говоришь, не свидание! Самое настоящее свидание! Кстати, когда вы там на берегу вдвоем остались, о чем говорили?

— Эм-м-м... — задумчиво протянула Янка, пытаясь вычленить из утреннего разговора с начальником экспедиции что-нибудь, о чем можно было бы смело, не вызывая подозрений, рассказать подруге. — О Святославе Игоревиче, о Хазарском Каганате... о верованиях древних славян.

Катя изумленно воззрилась на Янку и машинально зачерпнула ложкой кашу.

— Во дает! — наконец, справившись с потрясением, выдала она. — Он тебе что, с утра пораньше лекции по истории Древней Руси читал? Все-таки эти ученые двинутые люди... нашел, о чем с девушкой разговаривать!

— Ну что ты, Кать. Мне на самом деле очень интересно было... Честно!

— Вот! — торжественно взмахнув ложкой, провозгласила Катя. — Вот! Что и следовало доказать! Он тебе тоже понравился! Только влюбленная женщина готова часами слушать любые бредни мужчины! Вот! Я же говорила!

— Кать, ты чего орешь-то? — испуганно озираясь по сторонам, пролепетала Янка. — Всему лагерю вовсе не обязательно знать, что ты тут себе нафантазировала.

— Ой... Но все равно, — понизив голос до шепота, продолжила Катя. — Ты только не теряйся! Знаю я тебя! Это ты только с виду такая смелая и остроумная, а как до амурных дел доходит, сразу под лавку забиваешься...

— Еще чего! Нет у меня никаких амурных дел!

— Поэтому и нету. Ян, не дури! Он сам вокруг тебя вьется, а ты...

— Ну и что я?

— Вот именно, что ничего. Даже улыбнуться ему без ехидства не можешь!

Янка задумалась, по инерции отправив в рот очередную ложку каши и не тая отвращения, принялась ее пережевывать. Долго и мучительно.

— Милейшие барышни! — вдруг, словно гром среди ясного неба, раздался над девчонками подозрительно мягкий голос Германа. — Долго ли вы еще трапезничать изволите?

Янка вздрогнула и наконец-то проглотила овсянку, в ту же секунду сообразив, что в моменты легкого потрясения это ей удается гораздо легче.

— Герман Альбертович, — картинно закатив глаза, протянула она. — Зачем же так пугать? Смилуйтесь...

— Яночка, деточка. Неужели у меня такой страшный голос?

— Да нет, что Вы? Такой сладкий, что хоть на хлеб вместо меда толстым слоем намазывай...

— К сожалению, не могу сказать того же о Вашем, красавица. Особенно с утра пораньше...

— Так вы тоже слышали?

— Сложно было не услышать... Уж поверьте старику. Остается надеяться, что такие вокальные этюды не войдут у Вас в привычку. Тем более, в столь неурочный час.

— Я постараюсь впредь не тревожить Ваш чуткий сон.

— Я был бы Вам весьма признателен. А сейчас, милейшие барышни, рекомендую вам все же закругляться с трапезой. Через десять... — Герман сверился с наручными часами. — Нет, уже через восемь минут состоится общелагерное построение.

— Ну вот... Я же говорила. Колония строго режима...

* * *

— Ну, что ж, орлы и орлицы... голуби и голубицы! — стоя перед шеренгой студентов, начал свою приветственную речь Шаман.

По строю пронесся дружный хохот, перемежаемый едкими комментариями в адрес двух колоритных юношей не слишком традиционной сексуальной ориентации.

Первокурсники... Подростки! Что с них взять? Но и стоявший слева от Шамана Герман тоже не пожелал оставить без внимания упоминание ни в чем неповинной "птицы мира" в приветственной речи.

— Да, Павлуша, насчет орлов пока не ясно, а голуби есть однозначно... — чуть слышно усмехнулся он. — И что самое неприятное, в двойном экземпляре.

Шаман ничего на это не ответил. Окинув бесстрастным взглядом сначала профессора, а затем шеренгу студентов и, убедившись, что сами геи отнеслись к "голубям" спокойнее остальных, продолжил:

— Администрация лагеря приветствует вас на острове Вёжи и поздравляет с началом нового археологического сезона. Ура-ура-ура!

— Ура-а-а-а! — бодро подхватили студенты.

— Приятно видеть, что мы с вами единодушны в нашей радости. Будем считать это добрым предзнаменованием, — громко объявил Шаман и, выдержав эффектную паузу, продолжил: — Большинство из вас, думаю, уже в той или иной степени удовлетворили свою любознательность и расспросили Германа Альбертовича и старших товарищей, что за место станет нашим домом на ближайшие четыре недели. Ну, а тем, кто до сих пор пребывает в блаженном неведении, сообщаю, что остров наш называется Вёжи, в точности, как и небольшая рыбацкая деревушка, находившаяся до затопления на этом месте. Целых сорок лет он был необитаем, пока пять лет назад нам не дали разрешение на раскопки. Теперь и у вас есть отличная возможность соприкоснуться с историей этой земли.

От внимания мужчины не укрылось, как стоявшая в хвосте шеренги Янка скривила губы в ехидной ухмылке.

— В чем же уникальность наших с вами археологических изысканий? Может быть, кто-то из вас уже поинтересовался у Германа Альбертовича? И расскажет нам? — повысил голос Шаман, заметив, что студенты начали перешептываться.

— Ну же, асфальтовые вы мои! — усмехнулся Герман. — Докажите мне, наконец, что головы у вас не глинобитные.

Студенты притихли, усердно глядя на что угодно, только не на профессора.

— Эх... все-таки глинобитные... — картинно закатив глаза, протянул он, так и не дождавшись ответа. — Тьфу на вас. Тьфу на вас шесть раз.

— Ну что же вы? Совсем никто не хочет поделиться с нами своими мыслями на этот счет? — попытался сгладить насмешки старшего коллеги Шаман. — Версии?

— Секта молчунов...

— Останки мамонта мы здесь однозначно не найдем! — многозначительно кашлянув, хохотнул рыжий Мишаня, не выходя из строя.

— Не могу с Вами не согласиться, юноша, — согласно кивнул Шаман. — А чего еще мы здесь не найдем?

— На клады золотых монет тоже вряд ли стоит рассчитывать, — усмехнулся Жорик, перехватив у друга эстафетную палочку.

— Уже что-то. А как насчет оборонительных сооружений? Есть шансы на них наткнуться при раскопках? — снова подтолкнул студентов в нужном направлении Шаман.

— Павел Андреевич, не морочьте нам голову! — неожиданно громко заявила Янка. — Мы здесь вообще вряд ли что-то кроме деревяшек, рыболовецких грузил и битых черепков найдем. Наслышаны.

— Яночка, деточка... — удивленно воззрился на нее Герман Альбертович, прежде чем Шаман успел что-либо произнести. — Я сражен наповал Вашими познаниями! Откуда возникло сие великолепие в Вашей светлой головушке?

— Добрые люди открыли страшную тайну.

— А что же это за деревяшки, они Вам не рассказали? — ехидно протянул профессор. — Ну же, ну же! Смелее. Блесните серым веществом.

— Не такое уж оно у нее и серое, Герман Альбертович, — вдруг, решительно выйдя из строя, вступилась за Янку Катя и вызывающе скрестила руки на груди, всем своим видом демонстрируя готовность грудью встать на защиту подруги.

По шеренге пронесся многоголосый хохот. Янка, картинно закатила глаза и, на мгновение досадливо поджав губы, потянула Катю за локоть обратно в шеренгу.

— Кать, ты лучше молчи, — тихо фыркнула она, украдкой взглянув на начальника экспедиции. И тут же невольно улыбнулась, заметив, как тот ободряюще ей подмигнул.

К счастью, никто из присутствующих не обратил внимания на их краткий зрительный контакт. Лишние подколки от однокурсников Янке были совсем ни к чему, особенно если они касались такого щекотливого вопроса, как отношения с красавцем археологом Павлом Андреевичем.

Наконец, смех начал стихать. И воодушевленный реакцией общественности Герман продолжил свою словесную атаку.

— Барышня, ну у Вас-то упомянутая субстанция однозначно карамельно-розовая, — ехидно улыбаясь, проворковал он и, приспустив на нос очки, выразительно посмотрел на Катю. — А на счет Вашей милой подруженьки я еще питаю некие надежды. Так что же это за деревяшки такие, Яночка?

— Останки некогда процветающего селения. Что же еще?

— Вот именно, деточка. А Вам не приходило в голову, что деревянные конструкции крайне редко способны пролежать в земле не одно столетие и дождаться-таки, пока до них доберутся археологи?

— Приходило... — буркнула Янка.

— Итак, архаровцы! — решительно взял дело в свои руки Шаман. — Судя по всему, если и проявил кто-то из вас помимо Яны любознательность, делиться с нами своими выводами вы не намерены. Ваше право, мы не на экзамене. Поэтому дабы сэкономить и наше, и ваше время, я сам отвечу на свой же вопрос. Нам с вами предстоит проводить археологические изыскания селища, а именно неукрепленного сельского поселения. Невзирая на то, что как раз они то и составляли преобладающее большинство населенных пунктов в средневековой Руси, их изученность оставляет желать лучшего. Почему? Да лишь потому, что основной интерес для археологов до недавнего времени представляли поселения укрепленные, то есть городища, военные крепости и остатки феодальных замков. Поэтому именно здесь и именно сейчас нам с вами дается уникальная возможность сделать свой вклад в изучение быта, образа жизни и материальной культуры селян, пока всё это не постигла невосполнимая утрата.

Шаман снова замолчал, окинув долгим и пристальным взглядом студентов в ожидании реакции на свои слова. Но они, судя по всему, не произвели должного эффекта. Из года в год он сталкивался с одной и той же проблемой. Студентам гораздо интереснее копать могильники и крепости, нежели восстанавливать по крупицам быт простых людей. Они жаждут сенсаций, кладов и костей. Этому трудно что-то противопоставить, поэтому, чтобы разжечь их интерес всегда нужно иметь при себе припасенный козырь. И такой у Шамана имелся.

— Герман Альбертович совершенно прав, — подавив разочарованный вздох, наконец, продолжил он. — Земля в этой местности является очень хорошим консервантом в силу своей консистенции. В ней отлично сохраняются и древесные конструкции, и кожаные изделия. И именно это позволяет нам надеяться на действительно сенсационную находку... — Шаман снова окинул взглядом студентов и торжественно объявил, — берестяную грамоту.

— Вот так вот, мои асфальтовые друзья! — Подхватил инициативу Герман. — А вы говорите, деревяшки!

— Такие находки небывалая редкость. Наибольшее их количество было обнаружено при раскопках в Великом Новгороде и каждый раз это производило настоящий фурор и в археологическом сообществе, и в прессе. Ну а чем наше Костромское Поволжье хуже? Поищем, ребят? Порадуем общественность новой сенсацией, а?

Услышав заветное слово "сенсация" студенты заметно оживились и даже начали возбужденно перешептываться.

— Поищем! — почти в один голос пророкотала шеренга.

— Отлично! Рад, что и в этом мы с вами единодушны! Но прежде, чем приступить к раскопкам, нам все же предстоит заняться делами более прозаичными — обустройством острова для жизни и труда. И сегодня у вас, кстати, есть возможность — опять же уникальная — высвободить себе побольше времени для отдыха. Чем быстрее мы покончим с делами насущными, тем раньше вы отправитесь купаться, загорать и петь песни. Так что в ваших же интересах не халтурить.

— Итак, приступим к распределению рабочей силы по местам, — раскрыв потрепанный блокнот, объявил Герман. — Двух господ кострантов и барышень кашеварок на сегодня мы уже определили. Теперь нам требуются "великолепная шестерка" богатырей, способных не просто поднять бревно, но и закрепить его в вертикальном положении, не уронив на голову товарищу... Добровольцы?

Добровольцы нашлись и даже в увеличенном объеме. "Богатырей" в отряде насчиталось аж тринадцать человек, и все они дружно сделали шаг вперед.

— Эй, а ты-то, Принц Датский, куда собрался? — насмешливо окликнул Герман юношу, прозванного благодаря изящному телосложению и меланхоличному взгляду Гамлетом. — Бревно вдвое больше тебя весит. Не бойся, без работы не оставим. Вернись-ка пока в строй. И маленького друга своего прихвати, чтобы под ногами не путался.

Гамлет неохотно сделал шаг назад. "Маленький друг", а именно низкорослый Ваня, последовал его примеру, проявив при этом гораздо больше решимости, нежели когда объявлял себя добровольцем таскать бревна.

В результате тщательного отбора "великолепная шестерка" была укомплектована и в составе семи человек под предводительством Шамана отправилась обновлять частокол бревен вдоль Старого раскопа. После чего Герман продолжил озвучивать список.

— Итак... Требуется еще восемь юношей, способных не утонуть в луже глубиной по колено и поднять ведро воды, не надорвавшись при этом... Желающие?

В добровольцах недостатка снова не наблюдалось. И уже через пару минут несколько студентов, вооружившись ведрами, отправились вычерпывать воду из раскопа. Руководство процессом легло на плечи неведомо откуда появившегося Виталя.

Лишь теперь Янка сумела разглядеть этого мужчину. Он, несомненно, был молод, не старше двадцати лет, но резкие черты лица и острый взгляд темных, почти угольно черных глаз придавали ему вид многое повидавшего человека.

Он показался перед студентами в одних лишь выгоревших штанах цвета хаки, демонстрируя окружающим сухие мускулы на обнаженном торсе. Смуглую кожу на спине, груди и руках покрывали многочисленные черные татуировки в виде переплетенных языческих символов. Сильнее других в глаза бросался рисунок на плече Виталя — будто высеченный из темного дерева идол с символикой восьмилучного коловрата.

Янка заворожено смотрела на это изображение, а в голове лихорадочно метались бессвязные мысли. О старинном медальоне, бабке Матрене, начальнике экспедиции, солнце и теперь еще о загадочном Витале. Что-то странное, совершенно ей непонятное, творилось в этом захолустье. И сама она — Яна — каким-то неведомым образом вдруг оказалась в это замешана...

— Продолжаем распределение по рабочим местам, — вывел девушку из прострации голос профессора. — Требуются два юноши, которым уже сегодня не терпится взяться за лопату. Желающие?

— Герман Альбертович, можно я уже не буду в строй обратно возвращаться, если Вы решите, что я и лопату не осилю? — усмехнулся Гамлет, делая шаг вперед. — Надоело маршировать туда-сюда-обратно.

Но на этот раз кандидатуры Гамлета и Вани были одобрены. И два закадычных друга отправились копать яму под импровизированный холодильник для съестных припасов.

— Все до единой юные барышни,— продолжил Герман, — назначаются на очистку лагеря от бурьяна, крапивы и сухостоя. А в помощь прекрасному полу нужны два здравомыслящих юноши, понимающие, что коса — это холодное оружие, с которым шутки плохи.

Из поредевшего строя под дружный смех и аплодисменты вышли небезызвестные "голуби", чем привели Германа в состояние легкого недоумения, ярко отразившегося на его лице.

— Ах... голубки... — чуть заикаясь протянул он. — Кажется, я четко выразился о здравомыслии. Выбор у нас, конечно, невелик, но, уж извините, ваши кандидатуры на роль косарей не рассматриваются. У меня для вашего брата есть более подходящее задание. Косить пойдут вот эти двое, — указал он на Менестреля и его аккомпаниатора. — А вам мы доверим реконструкцию и чистку... эм... Нового Колизея! Туалета то есть. Итак, архаровцы, инвентарь в зубы и по рабочим местам! На старт! Внимание! Марш!

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Время близилось к обеду. Солнце прочно зависло в зените, устремив на остров свои жалящие лучи и заставляя экспедиционную братию изнывать от жары.

Тяжело посапывая от напряжения, Янка подняла большую охапку скошенного бурьяна и потащила ее к выгребной яме. Широкополая шляпа, которую девушка предусмотрительно водрузила на голову, как дополнительную защиту глаз от солнца, почти полностью закрывала обзор. Да и смотреть на что-то уже не было никакого желания. Ходи себе сомнамбулой по одному маршруту туда-сюда, носи тюки с травой, да от крапивы уворачивайся. Причем обратный путь от выгребной ямы, когда руки вдруг оказывались свободны, можно было смело именовать отдыхом.

Очистка острова от бурьяна лишь на первый взгляд была плевым делом, которое под силу даже ребенку. А на факте под прицелом комариных стай и изнуряющим зноем превратилась в тяжкий труд. Нескончаемый и отупляющий.

Остатки воодушевления полностью стерлись с лиц студентов уже к исходу третьего часа работы. Начало последнего перед обедом десятиминутного перерыва встретили, как чудо вселенского масштаба. Кострового приветствовали овациями и радостными возгласами. Плескавшаяся в его ведре сомнительного вида мутно-бурая жидкость, гордо именуемая чаем, вдруг показалась самым изысканным напитком на свете. Божественным нектаром — не больше, не меньше. Даже назойливо липнущие к зубам и языку неосевшие чаинки придавали ему особый, ни с чем несравнимый шарм.

Янка обессилено опустилась на лавку рядом с Катей и, прикрыв глаза от наслаждения, сделала большой глоток так и не успевшего закипеть чая. Потянулась в карман за пачкой сигарет. Прикурила.

— Знаешь что, Ян, — тихо заговорила Катя, безучастно глядя на заметавшегося в клубах табачного дыма комара. — Враньё это всё, что перед финишем открывается второе дыхание. Вон вроде бы перед прошлым перерывом казалось, совсем чуточка осталась. Час прошел, а ни конца, ни края нашим трудам не видно.

— Нашим — не видно, а Менестрель с Лёхой уже откосились. Теперь с чистой совестью Германовские байки о Нильско-Амазонских крокодилах и мамонтах слушают, — усмехнулась Янка, кивнув в сторону берега, где внимая профессорским россказням, вальяжно развалились на черепках два недавних косаря.

— Надо было и нам с тобой вызваться.

— Косить? Ага, одни уже вызвались и отправились чистить... как его там? Новый Колизей. Мне бы косу в руки точно никто не дал.

— Это точно, — фыркнула Катя. — И как тебе только всё это удается? И потолки, и стекла, и лодка...

— Ага, и извержение Везувия, и нашествие татаро-монгол, и взрыв на Чернобыльской АЭС. Кать, хоть ты-то не начинай!

— Не будь ты "Мисс Катастрофой", могли бы мы с тобой уже наслаждаться заслуженным отдыхом, как те двое. Авось, и узнали бы, наконец, как все-таки охотились на мамонтов наши далекие предки.

— Оно тебе надо? Охотились и охотились. Может, ямы рыли и туда их загоняли, а может, всей толпой с копьями на них кидались. Какая разница?

— А вдруг на пересдаче спросит...

— Да ну тебя, — Янка лениво взмахнула сигаретой и снова поднесла ко рту кружку с чаем. — И кто бы мог подумать, что мы будем такую бурду литрами поглощать и радоваться? Не удивлюсь, что завтра за милую душу буду и овсянку уминать.

— Она полезная.

— Да слышала я уже эту песню... Слышала. Ты, кстати, Геродотика не видела?

— Спит ваш блохастик в тенечке. В Новых Гребенях, — плюхнувшись на лавку неподалеку от Янки с Катей, вмешалась в разговор Верка-металлистка.

— Еще чуть-чуть и я начну жалеть, что не родилась декоративной собачкой, — досадливо протянула Катя.

— Ну, в плане умственного развития ты от нее недалеко ушла, красотуль, — ехидно хмыкнула Верка, картинно изогнув украшенную тройным пирсингом бровь.

Янка глубоко вздохнула, предостерегающе сжав Катино запястье, и, не поворачивая головы, сладкоголосо протянула:

— Вот слушаю я тебя, Верунчик, понимаю, что чем дольше с тобой общаюсь, тем больше мне нравятся собаки. Они и умнее, и добрее. И тявканье их гораздо приятнее на слух, чем твои остроты.

Верка дернулась, намереваясь парировать что-то в ответ, но вдруг заметила спускающегося по тропе начальника экспедиции и обидные слова будто утратили для нее свою актуальность. Девушка заворожено уставилась на обнаженный торс мужчины. Почувствовав перемены в настроении однокурсницы, Янка проследила за ее взглядом и досадливо закусила губу. Что-то неприятное, почти тошнотворное всколыхнулось в груди. Царапнуло по сердцу и камнем осело в животе. Не что-то, а ревность. Необоснованная и абсолютно бессильная. Не завязывать же глаза каждой девице, которая вздумает плотоядно смотреть на Павла Андреевича.

— Ни финтыкс себе... Вот это самец! — изумленно присвистнула Верка и нарочито громко добавила: — Ты, Мальцева, среди своих престарелых толстосумов хоть раз такие тела встречала?

В глазах на мгновение потемнело от ярости. К насмешкам такого рода Янка давно должна была бы привыкнуть. Но здесь, на острове, они почему-то задевали ее гораздо больнее, чем в Москве. Что тому виной? В глубине души Янка уже понимала — Павел Андреевич, перед которым ей вдруг захотелось предстать в самом выгодном свете. Не получалось...

Титул "Мисс Катастрофы" и сплетни о проституции, которые она сама с упорством садомазахиста старательно подпитывала прежде, вдруг обернулись против нее же. И теперь, едва ли не впервые за долгое время она не сумела найти достойного ответа на подколки однокурсников.

Янка метнула испуганный взгляд на начальника экспедиции. Быть может, ей только показалось, что голос Верки звучал слишком громко, и Павел Андреевич на самом деле ничего не услышал? Но, столкнувшись с его сосредоточенным прищуром, девушка осознала всю иллюзорность этой надежды. Услышал. Конечно, услышал. Остановился в десятке метров от девчонок, едва успев спуститься от раскопа. Облокотился на черенок лопаты, демонстрируя окружающим точеные мускулы на руках и груди, плоский живот с тонкой полоской темных волос, уходящей под пояс штанов цвета хаки. Прищурился и теперь смотрел на нее, Янку, не тая раздражения и, кажется, снисходительного превосходства.

Захотелось вскочить с лавки, подбежать к нему. Крикнуть, что все это ложь. Убедить. Заставить поверить. Только зачем? Разве есть ему какое-то дело до маленькой неуклюжей сиротки — "Мисс Катастрофы" и ее постельных похождений?

На смену горечи и обиде пришла исступленная ярость. Огненным потоком она хлынула в голову. Перед глазами начал стремительно сгущаться серый, непроглядный туман. В точности, как накануне вечером... Уши наполнил мучительный звон, переходящий в гул. И побороть его Янке было уже не под силу.

— С каких это пор ты в нимфоманки заделалась, Верунчик? — будто издали донесся до нее непривычно насмешливый голос Кати. Локтя ободряюще коснулись пальцы подруги, даря надежду на благополучный исход неприятного разговора.

Как утопающий, цепляющийся за тонкую соломинку, Янка попыталась сосредоточиться именно на этом полном дружеского участия касании, откинув прочь и взгляд начальника экспедиции, и обидные слова Верки, которые снова сделали ее, Янку, центром внимания заскучавшей общественности.

Усилием воли Янка стряхнула с себя секундное оцепенение и попыталась скривить губы в язвительной ухмылке. Заговорила.

— Кать, да что с нее взять? Человек, может, впервые в жизни нормального мужика в полураздетом виде увидел. Раньше-то все с прыщавыми малолетками дело иметь приходилось. Вот и хочет попросить совета, интересуется... Правда ведь, Верунчик?

— У кого? У тебя что ли? Нафига мне твои советы? — зло сощурилась Верка.

— Ну как же? Ты же мне свечку держала. В деталях знаешь, с кем, когда и в какой позе я была. У кого, как не у меня, тебе спрашивать советы по обольщению... Как ты сказала? Самцов? Слово-то какое обезьянье... Тебе под стать, мартышка ты наша пирсингованная.

Голос не дрогнул, а, наоборот, прозвучал слащаво и немного тягуче, ничем не выдавая ни ярость, изжигавшую Янку изнутри еще мгновение назад, ни негодование и обиду. Довольная произведенным эффектом, девушка вновь поднесла ко рту кружку и сделала большой глоток чая. Вздохнула, лукаво покосившись на Верку.

— Да ты, Верунчик, не переживай. Будет и на твоей улице праздник. Труд сделал из обезьяны человека. Авось, и тебя к концу экспедиции в божеский вид приведет.

Краем глаза Янка заметила, как Павел Андреевич с легкой усмешкой на губах сунул руку в карман. Покрутил в пальцах вынутую из пачки сигарету и прикурил. Скользнул взглядом по отдыхавшим студентам и очищенной от бурьяна поляне, оценивая результат их трудов. А потом неторопливо двинулся дальше к полевой кухне.

Что у него на уме и на сердце? Досада? Или, быть может, он давно привык к оценивающим и восхищенным взглядам студенток, воспринимая их как данность?

Янка поднесла ко рту кружку с чаем и, силясь окончательно восстановить пошатнувшееся самообладание, отхлебнула.

Верка почему-то задумчиво притихла, даже не пытаясь парировать что-то едкое в ответ на последнюю реплику Янки, и понять, что у нее на уме, не удавалось. Повисшее молчание прервала Катя. Поднявшись с лавки, она выплеснула остатки чая на землю и громогласно заявила:

— Не знаю, чем кому-то из нас может помочь труд, а эта странная жидкость явно ничего хорошего нам не сулит. Повезет, если дело ограничится легкой диареей.

— Катюш, скажи спасибо, что хоть какая-то вода есть. Представь себе, что мы тут совершаем трудовые подвиги мало того, что под палящим солнцем, так еще и без воды. На фоне такой перспективы и канализационный сток покажется святым источником.

— Не покажется, — безапелляционно заявила Катя, для пущей убедительности решительно покачав головой. — Какая разница без воды или с водой, но совершенно непригодной к употреблению? Сама подумай, мы в ней моемся, стираем, полощем. Не сомневаюсь, что кто-то уже успел справить туда малую нужду...

— Скажу тебе больше, подруга! Или нет, лучше оставайся в неведении. Крепче спать будешь.

— Теперь не буду, — обреченно вздохнула Катя, подозрительно покосившись на водохранилище. — Говори уж. Ты же знаешь, какая я мнительная, такого себе могу напридумывать из-за недостатка информации. Так что договаривай, раз начала.

— Да не вопрос. Пораскинь мозгами, Катюш, и сама поймешь, что попало в зону затопления при создании Костромского разлива?

Катя задумчиво наморщила лоб, снова посмотрев на широкую водную гладь, опоясывающую остров. Озарение снизошло на девушку далеко не сразу, а лишь когда ее взгляд наткнулся на виднеющийся вдали шпиль полуразрушенной колокольни.

Боясь поверить страшной догадке, Катя с надеждой обернулась к Янке.

— Ну скажи, что ты меня сейчас просто пугаешь своей неуемной фантазией, прошу тебя!

— Если хочешь, скажу, — ехидно улыбнулась Янка. — Конечно, никакие кладбища в зону затопления не попали. Конечно, нет. В этой местности вообще испокон веков никого не хоронили. Люди жили вечно.

Катька обреченно вздохнула, но все же предприняла еще одну попытку докопаться до правды.

— И ты еще шутить на эту тему можешь? Мы же все тут отравимся трупным ядом и умрем!

— Не умрем! Марганцовка — лучший друг российского археолога. И потом, мы эту воду не в сыром виде пьем, а кипятим.

— В этот раз чай точно не успел вскипеть.

— Зато марганцовки в нем предостаточно, — снова отхлебнув из кружки, уверила подругу Янка. — Поверь мне.

— А тебе все эти ужасы про зону затопления Павел Андреевич понарассказывал или ты сама догадалась? — уже не рассчитывая получить обнадеживающий ответ, продолжила допытываться Катя.

До сих пор молчавшая Верка, будто очнулась от забытья при этих словах.

— Ого! Вижу, наша Яна уже взяла начальника экспедиции в оборот? — ядовито протянула она. — Пошла проторенной дорожкой.

Почти успевшая позабыть о недавней стычке с однокурсницей, Янка снова досадливо поморщилась, но промолчала, радуясь, что на этот раз Павел Андреевич уж точно не слышит прозвучавших в ее адрес обвинений. Поднесла ко рту почти докуренную сигарету и глубоко затянулась.

— Эх, и губы жжет, и носу жарко, а бычок выкинуть жалко, — с сожалением глядя на окурок, вздохнула она.

— Ян! — осуждающе протянула Катя. — Тебе стыдно должно быть, а ты, кажется, даже гордишься своим курением!

— По крайней мере, ничего постыдного в нем точно не вижу. А судя по тому, как на него реагируют комары, рекомендую и тебе...

— Конец перерыва! — прервал ее на полуслове громогласный голос Германа Альбертовича. — Барышни, не рассиживаемся! Не рассиживаемся!

— Барышни курят!

— Покурите после получения зачета по практике. А сейчас прекращаем полировать лавку филейными частями тела и приступаем к работе.

— Кто бы еще объяснил, какое отношение наше сегодняшнее времяпровождение имеет к археологии...

— Яночка, деточка моя ненаглядная, а вы рассчитываете получить запись в зачетке исключительно за душераздирающие вопли на рассвете?

— Ну почему же "исключительно", Герман Альбертович? — ехидно усмехнулась Верка. — У нашей Яны очень разнообразные методы. Начиная от лаючей шавки, заканчивая налаживанием контактов с начальником экспедиции.

— Ах, вот оно что? — не тая сарказма, протянул профессор и, по своему обыкновению приспустив очки, взглянул на Янку. — Но в таком случае, смею вам напомнить, милейшая барышня, что Павел Андреевич руководит археологической практикой студентов Костромского Университета, а вы, если мне не изменяет память, пока еще числитесь в Московском Педагогическом. Пока еще.

— Герман Альбертович, не хотелось бы показаться невежливой, но Вам не кажется, что нелепые обвинения завистливых кумушек не самый достоверной источник информации для человека Вашей профессии и возраста?

— Ну что ж, милая барышня, надеюсь, в ближайшие четыре недели мне не доведется усомниться не только в вашем желании получить зачет по практике, но и в нелепости этих обвинений.

Янка, гордо вздернув подбородок, поднялась с лавки, отбросила уже успевший дотлеть окурок и, метнув на Верку уничижительный взгляд, направилась к кипам скошенного бурьяна. Катя поспешила вслед за ней, буркнув напоследок нечто нелестное в адрес профессора и его педагогических методов. Но то ли ее слова прозвучали слишком тихо и невнятно, то сам Герман Альбертович устыдился собственных намеков, только ответа не последовало. А вскоре нелицеприятный разговор со студентками и вовсе почти забылся на фоне более насущных проблем.

С начала нового рабочего часа прошло не больше десяти минут, когда над островом разнесся отчаянный вопль. И несмотря на то, что на этот раз его источником была вовсе не Янка, взгляды окружающих устремились именно на нее.

— Эх, а счастье было так возможно, — закатив глаза, простонала Янка, и, чуть приподняв закрывавшую обзор широкополую шляпу, обернулась. Потребовалось мгновение, чтобы заметить на краю расчищенной от бурьяна поляны упавшую на колени Верку. Быть может, ее неестественная поза и показалась бы Янке комичной, если бы не обреченный стон, в который постепенно превращался полный ужаса крик однокурсницы.

Сама не осознавая, что делает, Янка почти по инерции двинулась через расчищенную поляну к Верке — медленно и будто бы даже с неохотой, но все же значительно опережая замерших позади однокурсников.

Тем временем стон дополнился слабыми, но очень отчетливыми всхлипами, и Верка, ухватившись за щиколотку, начала заваливаться на бок. Янка услышав, что остальные наконец-то отвлеклись от созерцания ее спины и ринулись к месту происшествия, вышла из прострации и остановилась в паре метров от Верки.

— Вер, — чуть помедлив, окликнула она девушку и с опаской сделала шаг вперед. — Что случилось-то?

Ответа не последовало, зато стон вдруг сменился лихорадочным завыванием. Спиной ощущая близость однокурсников Янка опустилась на корточки рядом с Веркой и нерешительно коснулась ее подрагивающего плеча.

— Вер! Что? — в один голос выкрикнули три подоспевшие к месту происшествия девушки, в том числе Катя. Через мгновение к ним присоединились все остальные. Окружив однокурсницу плотным кольцом, они выжидательно переводили взгляд со скорчившейся на земле Верки на Янку и обратно, не зная, от кого скорее дождутся ответа.

— Вер!

Осознав, что она уже не одна наедине с собственным ужасом, и помощь совсем рядом, Верка завыла с новой силой.

— Да очнись ты! — яростно встряхнула ее за плечо Янка. — Ну! Говори, что произошло?

Верка на мгновение притихла, но дрожать не перестала. Лихорадочно клацая зубами, она подняла на Янку бледное, покрывшееся испариной лицо и устремила на недавнюю противницу блуждающий взгляд. Столкнувшись с ним, Янка инстинктивно отпрянула. В Веркиных глазах отчетливо читался граничащий с безумием животный страх и еще что-то... Что-то незримо напоминающее о несоизмеримо далеком и, кажется, давно забытом. Что-то.

Янка прищурилась, силясь уловить тонкую нить, скрывающуюся в темных закоулках памяти. Знала, что должна что-то вспомнить и не могла. Почти воочию видела, как промелькнувшая искорка испаряется во мраке, будто и не было ее.

— Не подходи ко мне! — вдруг пронзительно взвизгнула Верка и, дернувшись от Янки, оказалась у чьих-то ног. — Не подходи! Это все ты! Ты виновата! Ты!

Янка скептически усмехнулась и, демонстративно пожав плечами, поднялась с корточек, уступив место подле Верки Кате. Но и той далеко не сразу удалось понять из невнятных возгласов, что же все-таки произошло.

— Пусть она уйдет! Это все она! — хватаясь одной рукой за ногу кого-то из однокурсниц, а другой сжимая собственную щиколотку, продолжала голосить жертва неизвестно кого и чего. — Она! Она — "Мисс Катастрофа"! Мы все умрем!

— Посмотрите, она за ногу держится... Может, подвернула? — наконец, озвучила первую здравую мысль Ленка. — Или ударилась.

— Головой она ударилась, — фыркнула Янка и перевела взгляд на спешащего к ним Германа Альбертовича. Судя по выражению его лица, он заведомо, еще не зная, что случилось, придерживался той же позиции, что и Янка. А когда заметил, что две остро наточенные косы никем не тронутые продолжают лежать там же, где их оставили выполнившие свою сегодняшнюю миссию Менестрель и его аккомпаниатор, и вовсе сурово сдвинул брови на переносице, явно намереваясь обвинить собравшихся студенток в тунеядстве.

— Так, барышни! Что за балаган вы тут устроили в рабочее время? Ну-ка!

— Герман Альбертович! — метнула на профессора полный праведного негодования взгляд Катя. — Вере плохо!

— А весь остальной курятник на медицинский симпозиум собрался? А ну-ка расступитесь. И марш по рабочим местам!

Девушки посторонились с явной неохотой, а Катя и вовсе проигнорировала требование, оставшись сидеть подле Верки. Янка тоже, хоть и успела благодаря привычным обвинениям в свой адрес утратить интерес к происходящему, не двинулась с места, продолжая стоять, выжидательно скрестив руки на груди.

— Герман Альбертович! — взвыла Верка. — Это все она виновата!

— И снова "здравствуйте", — ехидно протянула Янка, выразительно округлив глаза. — Знать бы, в чем?

— Меня змея укусила! Гремучая! Гадюка или медянка. Или даже...

— Анаконда, — приторно сладким голосом подсказала Янка. — Специально по моему зову из амазонских джунглей приползла.

— Мальцева, помолчи, — вдруг поменявшись в лице, резко одернул ее профессор и словно подкошенный рухнул на колени перед пострадавшей. — И марш за Шама... за Павлом Андреевичем! Мухой!

На этот раз ему не нужно было повторять дважды. Последние слова были кинуты уже вдогонку рванувшей с места Янке. Преодолеть расстояние до раскопа в рекордно короткие сроки девушке не помешала даже совсем не предназначенная для этого обувь на высокой танкетке.

— Павел Андреевич! — чуть запыхавшись, выкрикнула она, замерев на краю обрыва. — Павел Андреевич! Срочно!

За время знакомства с Янкой Шаман еще не успел в полной мере осознать, что хороших новостей при ее столь внезапных появлениях лучше не ждать. Но, едва взглянув на взбудораженную девушку, отчетливо понял, что все вчерашние неприятности — жалкие недоразумения по сравнению со случившимся только что. Пытаясь сохранить остатки самообладания, мужчина воткнул лопату в землю и двинулся вверх по осыпающемуся склону.

— Что у вас там произошло? Что за вопли? — поднявшись к Янке, тихо спросил он и предупреждающе приложил палец к губам.

Девушка оглянулась по сторонам и, покорно понизив голос до шепота, отрапортовала:

— Верку змея укусила. Герман Альбертович за Вами послал.

— Какая змея? — стараясь не привлекать внимание студентов, спокойно уточнил он и не спеша двинулся вдоль края старого раскопа к лагерю.

— Анаконда, блин! — гневно, но все также шепотом вспылила Янка. — Павел Андреевич, ну откуда мне знать? Эта идиотка толком ничего сказать не может. Только кричит, что я во всем виновата. А меня, к слову, там даже рядом не было в тот момент.

— Так почему она тебя обвиняет?

— А то Вы не знаете? Раньше евреи были во всех бедах человечества виноваты, а теперь Яна Мальцева.

— Ясно. Успокойся и веди себя естественно. Не беги.

— Да не бегу я. Не дура же!

— Тс-с! Может, это всего лишь уж был. А она с перепугу не поняла.

Надежды Шамана не оправдались. Едва он успел взглянуть на две яркие точки на щиколотке Верки, сомнений не осталось — девушку укусила гадюка. А стремительно усиливающееся воспаление на месте укуса лишь подтвердило этот вердикт.

— Больно! Очень больно! — хныкала Верка, теперь уже не обращая на окружающих никакого внимания. Ни на пытающуюся ее успокоить Катю, ни на накладывающего жгут Германа Альбертовича, ни на появившегося рядом начальника экспедиции, ни даже на Янку.

— Срочно найдите водку, — скомандовал он. — Яна!

— У нас только шампанское.

— Сейчас! — срываясь с места, выпалила Ленка и бегом ринулась к Новым Гребеням. — У меня есть!

— Отлично. Герман Альбертович, девочку надо в административный лагерь перенести.

— Павлуша, нужно ей ногу по максимуму обездвижить, — покачал головой профессор. — Чтобы замедлить распространение яда по организму.

Шаман кивнул и с легкостью приподнял Верку на руки, решительно направившись в сторону заросшей тропы.

— Яна, за мной, — скомандовал он, не оборачиваясь. Чуть подумал и добавил: — И, Катя, тоже.

— Павлуша, э-э-э... не лучшая идея, — попытался образумить его старший коллега.

— Герман Альбертович, я не намерен это обсуждать.

Спроси в тот момент кто-нибудь, зачем ему вдруг понадобилось присутствие Янки в административном лагере, вопрос так бы и остался без ответа, и не потому, что Шаман не считал нужным объяснять кому-то причины своих действий. Просто он и сам пока их не знал.

К счастью, если и возникало у кого-то желание поинтересоваться ходом его мыслей, то резкий отпор, который он, воспользовавшись полномочиями начальника экспедиции, дал профессору, заставил присутствующих умерить любопытство и прикусить языки.

Герман Альбертович досадливо поджал губы и, сощурившись, посмотрел на Янку. Пристально и очень красноречиво, будто еще раз, в продолжение недавнего разговора об аморальности, предостерегал студентку от необдуманных действий.

Столкнувшись с устремленным на нее взглядом, Янка чуть замешкалась, но вдруг вместо того, чтобы привычно изогнуть губы в ироничной ухмылке и парировать что-то едкое, широко улыбнулась. Настолько обезоруживающе открыто, что даже закоренелый скептик Герман Альбертович на мгновение растерялся. Янка не стала дожидаться, пока он придет в себя, и бодро двинулась вслед за Павлом Андреевичем и Катей.

Глядя на обнаженную спину начальника экспедиции, на рельефно перекатывающиеся под смуглой кожей мускулы, идущая позади него Янка вдруг мысленно усмехнулась парадоксальности ситуации. Пятнадцать минут назад Верка любовалась телом Павла Андреевича и, несомненно, грезила, что сможет когда-нибудь прильнуть к нему или хотя бы просто коснуться. И вот шутница судьба исполнила ее желание — закинула на руки к начальнику экспедиции. Теперь Верка может с чистой совестью у всех на глазах прижиматься к его груди. И все его мысли лишь о ней одной. Или почти все... Только могла ли Верка предположить, что ее грезы воплотятся в жизнь исключительно благодаря укусу гадюки?

* * *

Впервые с начала нового экспедиционного сезона Шаман не замедлил шага, проходя мимо островного пантеона, и не вознес молчаливую молитву деревянным идолам. Не до того было. Увидел бы его в тот момент дед, непременно укорил в недальновидности. Знамо ли дело, знахарить, не испросив дозволения и помощи богов-покровителей. Но Шаман, хоть и придерживался той же позиции, все-таки по-прежнему не сумел изжить в себе молодецкую порывистость. И теперь, в полной мере осознавая, насколько дорога каждая секунда, едва сдерживался, дабы не сорваться на бег и тем самым посеять панику среди студентов.

Уже в который раз он усомнился, правильно ли расставил приоритеты. Быть может, едва увидев на краю обрыва взволнованную Янку, ему стоило наплевать на то, какое впечатление он производит со стороны, и рвануть со всех ног в лагерь, а не изображать светскую беседу, неторопливо огибая старый раскоп. А еще прислушаться к профессору и лишний раз не тревожить пострадавшую транспортировкой в административный лагерь.

Но он, как никто иной знал, что дело всей жизни его деда и теперь уже его собственной висит почти на волоске. Быть может, этот год последний из тех, что были отведены его семье на поиски артефакта. И рисковать он не имел права. Экспедиция должна идти своим ходом, без паникерских настроений и наплыва нежелательных гостей в лице возмущенных родителей и проверяющих инстанций.

— Павел Андреевич! Ей, кажется, хуже, — вдруг поделилась с ним наблюдениями Катя, все это время ободряюще державшая Верку за руку.

В этом Шаман даже не сомневался. Конечно, хуже. Иначе и быть не может. Яд попал в кровь и теперь стремительно распространялся по организму. Да и девчонка перепугалась до смерти и судя по всему уже в обмороке из-за пережитого шока.

— Мы яд даже не попытались отсосать из раны, — едва не плача, продолжила сокрушаться Катя. — Надо, пока не поздно...

— Поздно, Кать! — резко одернула ее Янка. — Мне бабушка говорила, что змеиный яд имеет смысл отсасывать из ранки только в первые несколько секунд после укуса. Дальше бесполезно.

— Но в кино...

— Кать!

Янка могла бы много чего сказать Кате и о вреде телевидения в целом, и о конкретно взятых фильмах, благодаря которым, оказывая первую помощь пострадавшему, можно его и до смерти залечить, но ограничилась лишь гневным окликом. Исключительно потому, что они, наконец, добрались до административного лагеря, а к Верке, судя по возобновившимся стонам и всхлипам, начало возвращаться сознание.

Шаман уложил девушку на землю и через мгновение уже скрылся в своей палатке.

— И про жгут бабушка тоже говорила, — крикнула ему вслед Янка. — Сказала, что его нельзя ни в коем случае накладывать при змеиных укусах. Потому что змеиный яд вызывает омертвение клеток и, если его локализовать жгутом в одном месте, то это может привести к ампутации укушенной конечности. А у Верки вон уже нога синеет. Павел Андреевич!

Шаман выбрался из палатки, мельком взглянул на стонущую Верку и, убедившись в справедливости Янкиных наблюдений, согласно кивнул:

— Развязывай жгут! Срочно! Кто накладывал?

— Так Герман Альбертович! Вы же сами видели!

— Возможно, — мрачно буркнул он, осознавая, что и в этом допустил оплошность. И объясняй теперь студенткам, что несмотря на многолетний экспедиционный опыт, ни разу не сталкивался со змеиными укусами. В то время как "Мисс Катастрофа" Яна Мальцева, ни разу в жизни не выезжавшая за пределы асфальтированной столицы, вдруг оказалась в этом вопросе просто кладезем знаний. Пусть даже и теоретических.

Но и сам он тоже не надеялся на "авось" и, как всегда, серьезно подошел к комплектации экспедиционной аптечки. Невзирая на то, что все предыдущие годы, боги хранили вверенный ему отряд от укусов змей, он все же не забыл пополнить ее специальной сывороткой-антидотом. Исключительно на всякий случай. И вот он настал.

Вероятно, все же стоило освежить подзабытые знания об оказании первой помощи при укусе змеи, но знал бы, где упасть соломки б подстелил.

— Нет! — вдруг взвизгнула Верка, едва Катя коснулась перетягивающего ее ногу жгута. — Нет! Кого вы слушаете? Она меня убить хочет, я знаю! Герману Альбертовичу лучше знать, как надо.

— Успокойся, — гневно рявкнул на нее Шаман, на мгновение оторвавшись от поисков нужного препарата в аптечке. — Только хуже делаешь своими истериками. Снимайте жгут! И обездвижьте ее как-нибудь, чтобы яд медленнее распространялся.

Янка крепко схватила Верку за плечи и решительно уложила плашмя на землю.

— Не трепыхайся, — сквозь зубы, приказала она. — Кать, снимай. А я пока рану ей перекисью водорода залью, — и, взяв протянутый ей пузырек с жидкостью, опустилась на колени перед Веркиной ногой. Начала аккуратно лить прозрачный раствор на рану, наблюдая, как он мгновенно приобретает снежно-белый окрас на местах укуса.

Верка испуганно замерла. Даже стонать перестала на пару секунду, устремив полный надежды взгляд на начальника экспедиции. Из ярко подведенных глаз нескончаемым потоком лились слезы, оставляя на щеках и висках черные подтеки туши и пыли.

Наконец, Шаман выудил из аптечки сыворотку и шприц. Дело оставалось за малым -сделать инъекцию и по возможности быстро переправить девчонку в больницу. Хотя с последним могли возникнуть сложности. Лодка по-прежнему была непригодна к пересечению водных пространств, рация потеряла сигнал еще накануне вечером. И даже если вплавь добраться до большой земли и попытаться вызвать помощь оттуда, то прибудет она в лучшем случае через сутки. В Спасе телефонов отродясь не водилось, а до Прибрежного девять километров, которые предстоит преодолеть пешком.

— Где там эта девчонка с водкой? Заблудилась? — выругался Шаман и, разорвав упаковку со шприцом, метнул нетерпеливый взгляд на тропу.

— Павел Андреевич! — вдруг изумленно уставилась на него Янка. — Вы никогда не имели дела со змеиными укусами?

Судя по выражению ее лица, вопрос был чисто риторическим. Столкнувшись с недоуменным и в тоже время осуждающим взглядом Янки, Шаман снова устыдился своей недальновидности в обеспечении безопасности экспедиции.

— Как-то до сих пор боги миловали, — выразительно посмотрел он на девушку. — А теперь у тебя есть все шансы помочь мне восполнить этот пробел в образовании.

— Да-а-а! Все-таки отечественная археология — самая безопасная наука в мире, — не тая сарказма, повторила она уже не раз звучавшую из ее уст фразу. — Подумать только! Павел Андреевич, прочитайте хотя бы инструкцию. Сыворотка вводится примерно через пятнадцать минут после приема какого-нибудь антиаллергена — "Димедрола", "Тавигила". Иначе может анафилактический шок случится. А вы сразу колоть собрались!

— Ты знаешь, что такое анафилактический шок? — удивленно посмотрел на Янку Шаман.

— Нет, не знаю, — равнодушно пожав плечами, призналась девушка. — Но ничего хорошего таким неприятным словом явно назвать не могли.

— Не слушайте ее, Павел Андреевич!— снова взвыла Верка. — Пожалуйста, вкалывайте. Я умру через пятнадцать минут!

— Не умрешь! — резко одернула ее Янка и, приторно сладко улыбнувшись, добавила: — У тебя собственный антидот в организме в неисчерпаемом количестве имеется. Хоть ты его сегодня и сцедила немного на меня. Но думаю, запасов еще достаточно.

Шаман криво усмехнулся и снова начал копаться в аптечке.

— Есть "Димедрол". Сколько давать?

— Не меньше двух таблеток. Глотай, Верка. Хуже не будет. Чуть-чуть голова поболит, зато потом как огурчик будешь.

Шаман решительно шагнул к лежавшей на земле студентке.

— Открывай рот, — не терпящим возражений тоном, приказал он, и когда та покорно разомкнула крепко стиснутые зубы, ловко положил девушке лекарство на язык и тут же поднес к ее рту бутылку с остатками воды. — Запивай. Итак, обратный отсчет пошел. Ждем пятнадцать минут.

Тем временем Катя, наконец, справилась со жгутом и шумно выдохнула. Слово "срочно", как всегда, производило на нее обратный эффект — заставляло жутко нервничать и оттого замедляло даже самые элементарные процессы. Этот раз не стал исключением. Завязанный профессором узел категорически не желал поддаваться дрожащим от волнения пальцам.

К счастью, этого никто кроме самой Кати не заметил, в противном случае, приди кому-нибудь в голову вдруг упрекнуть ее в медлительности, снятие жгута могло бы затянуться еще на неопределенный срок.

— Ян, — тихо позвала она подругу. — А что мне дальше делать?

Янка неуверенно посмотрела сначала на Катю, а затем на Павла Андреевича.

— Вообще-то Верке сейчас пить надо много. Но... я не уверена, что вода с марганцовкой для этого подходит.

— С ней даже лучше, — решительно отмел ее сомнения Шаман. — Воду со слабым раствором марганцовки при отравлениях дают. Кать, беги на кухню за водой!

Катя поспешно кивнула и, подскочив с места, ринулась выполнять поручение. Но не успела она добежать до тропы, как в административном лагере появились Ленка и один из костровых с ведром.

— Павел Андреевич, мы еще остатки теплого чая принесли, — озабоченно косясь на Верку, сообщила девушка, протягивая начальнику экспедиции обещанную бутылку водки. — Герман Альбертович велел.

— Отлично, на ловца и зверь бежит. А сам Герман Альбертович где?

— В Спас собирается. Говорит, брод знает.

— Знает, — согласно кивнул Шаман. — Точно знает. В прошлом году не раз ходил.

Поняв, что бежать на кухню больше незачем, Катя не медля ни секунды, зачерпнула эмалированной кружкой чай из ведра и, снова присев рядом с Веркой, чуть приподняла ее голову, чтобы было удобнее поить. Руки по-прежнему предательски дрожали. А то, что Верку начал бить лихорадочный озноб, еще больше усложняло процесс. Чай из кружки лился куда угодно, только не в рот пострадавшей.

— Ян, — наконец, почти отчаявшись, позвала Катя. — У меня не получается ее напоить.

Но Янка, погрузившись в собственные раздумья, не услышала и вместо того, чтобы хоть как-то отреагировать на покаянную жалобу подруги, сосредоточенно хмурясь, двинулась к Павлу Андреевичу.

— Знаете, я тут подумала, — тихо, чтобы никто не услышал, начала она и тут же, будто устыдившись чего-то, замолчала.

Мужчина пристально посмотрел на девушку, пытаясь за почти черными солнцезащитными очками разглядеть выражение ее глаз. Янка взгляд не отвела, но и договаривать не спешила. Да и Шаман, видя ее сомнения, терпеливо ждал. Лишь на долю секунды покосился на циферблат часов, отсчитывая время до необходимой инъекции. Именно в этот момент Янка набралась смелости и торопливо продолжила.

— В Спасе больницы нет. А до Прибрежного далеко. Может быть, бабку Матрёну лучше позвать?

— Бабку Матрёну? — недоуменно переспросил Шаман. — Зачем?

— Ну, Санька сегодня утром рассказал, что она его брата спасла. И вообще вся округа к ней в случае чего бежит. Знахарка она.

— Знахарка, говоришь? — задумчиво повторил он, устремив взгляд вдаль на противоположный берег, где за лесом скрывался крошечный Спас.

— Да, так Санька сказал. А еще сказал, что она добрая и, если кто к ней за помощью обращается, никогда не отказывает. А порой и сама приходит. Понимаете...

— Понимаю. Пойду просить Германа, чтобы заглянул к ней прежде, чем в Прибрежный идти. Может, она действительно чем-нибудь поможет, пока будем врачей ждать. Жар собьет, например.

— Да, вот и я об этом, — энергично закивала Янка.

— Так ты, значит, ее больше не боишься?

— Боюсь, еще как боюсь. Но новая встреча с ней еще не самое страшное, что может случиться. Да и медальон вернуть надо.

Шаман снова взглянул на часы, а вслед за этим на Верку. Теперь ее пытались напоить сразу двое — Катя и Ленка. В паре у них это получалось гораздо лучше. Рядом с девушками, то ли готовясь в случае чего без промедления придти на помощь, то ли просто из любопытства, стоял принесший ведро с чаем костровой. Наконец, убедившись, что его присутствие в ближайшие несколько минут вряд ли понадобится, Шаман ободряюще подмигнул Янке.

— Так, оставляю тебя здесь за главную. Скоро вернусь. — И двинулся к тропе, но через несколько шагов все-таки обернулся и тихо спросил: — Ян, а где медальон?

Удивленная вопросом Янка недоуменно нахмурилась, но, видя, что начальник экспедиции тратит драгоценное время, дожидаясь ответа, все же неохотно ответила:

— В рюкзаке, а что?

— Сходи за ним.

— Хотите взять его на сохранение? — осенило Янку. — Так я...

— Нет, — не дал ей договорить Шаман. — Хочу, чтобы ты его повесила на шею.

— Вот еще! — воспротивилась девушка и, скрестив руки на груди, решительно покачала головой. — Это вещь чужая. И я не горю желанием ее потерять где-нибудь в ближайшие три дня. Точнее два с половиной. Или если повезет...

— Ян, это не обсуждается, — прервал ее он и еще раз взглянул на часы, всем своим видом демонстрируя, что разговор окончен. После чего развернулся и ушел на поиски Германа Альбертовича.

* * *

Шаман решительно шагал по тропе к лагерю. Лишь мельком скользнул взглядом сперва по островным стражам, потом по уже расчищенной от бурьяна поляне и сбившимся в группку у полевой кухни студенткам и, не теряя ни секунды, свернул к раскопу. Германа Альбертовича нигде видно не было, но Шаман вопреки недавним намерениям его и не искал.

Надежд в отношении старшего коллеги, памятуя о его вчерашних "подвигах", он не питал. И предпочел бы, чтобы к бабке Матрене за помощью пошел кто-нибудь другой. Не столь падкий на выпивку. Кто знает, чем обернется визит профессора в Спас? Быть может, новой встречей с Петровичем.

Шаман почти воочию видел, как Герман Альбертович согласно кивает на предложение своего собутыльника выпить "на ход ноги по одной", а потом еще "по одной", и еще. После чего Герман, конечно, двинется в путь, оглашая округу бравыми песнями о молодецкой удали и конной армии Буденного. Но дойдет ли до цели или разморенный на солнцепеке ляжет прикорнуть под ближайшей сосной? Само собой, на минутку...

Посему Шаман, едва покинув административный лагерь, твердо решил, что от профессора будет гораздо больше пользы, если он, минуя Спас, двинется по дамбе сразу к Прибрежному. Только необходимость идти за помощью к бабке Матрене это не отменяло.

Шаман выбрал на роль гонца единственную возможную кандидатуру — Виталя.

Поднялся по отвесной тропе и, еще раз взглянув на циферблат часов, двинулся по отвалу к импровизированным, укрепленным подгнившими рейками ступеням — спуску на дно "старого" раскопа, где и находился в тот момент главный помощник.

Дренажные работы, как всегда проходили ощутимо медленнее всех прочих. В то время, как отведенная под лагерь часть острова была уже вполне пригодна и для жизни, и для культурного досуга, в старом раскопе продолжала стоять вода, и вопреки всем стараниям ее уровень опускался с явной неохотой.

Виталь, увидев Шамана, подхватил два полных ведра и, глубоко увязая высокими болотными сапогами в грязевой жиже, направился к лестнице.

— Ну как тут у вас? — кивнув на студентов, поинтересовался Шаман, когда Виталь поднялся наверх и остановился рядом с ним на отвале. — Тихо?

— Да как всегда. Еще неделю воду откачивать будем, видимо. Ребята, конечно, молодцы. Стараются. С такими можно работать.

— Отлично. Справятся тут пока без тебя? Есть на кого положиться до обеда?

— Что-то случилось?

— Случилось. Надо в Спас идти за знахаркой. Девчонку змея укусила.

— Ту самую? — подозрительно прищурившись, поинтересовался Виталь.

— Да нет, — с усмешкой покачал головой Шаман. — Та самая как раз в полном порядке. Даже более того. Порхает в лучах славы. Сам увидишь. Пошли со мной. Только оставь тут кого-нибудь за главного.

Главным на время своей отлучки Виталь назначил ярого любителя живой природы и звездного неба Жорку. Несмотря на то, что его кандидатура доверия у Шамана не вызывала, возражать он не стал, и об его сомнениях Виталь мог догадаться исключительно по одному краткому взгляду — хмурому и даже неприязненному — брошенному сверху вниз на студента.

— Нормальный парень, — заметив, куда смотрит начальник, недоуменно пожал плечами Виталь. — Ответственный.

— Как знаешь, — равнодушно кивнул Шаман и, давая понять, что не намерен тратить время на такие незначительные детали, жестом приказал помощнику следовать за собой. — Итак, ты сейчас сходишь в Спас. Янка расскажет тебе, как найти эту знахарку. В крайнем случае, если не найдешь по ее ориентирам, заглянешь в любой двор и спросишь. Эту бабку Матрену там каждый ребенок, думаю, знает. Объяснишь, что девочку гадюка укусила, что за помощью в Прибрежный наш профессор пошел, но мы боимся, ждать долго придется. Поэтому очень просим ее помочь.

— А как ее на остров-то переправлять, если согласится?

— На месте сориентируешься, — скривился Шаман. — Если она согласится плыть, то уж к кому за лодкой обратиться скажет. Да хоть к тому же Петровичу — собутыльнику Германа. И еще, — продолжил он, окинув пристальным взглядом многочисленные татуировки на груди и плечах парня, — прикрой свой вернисаж, когда к ней пойдешь. Бабка не из простых.

— Ведьма, что ли?

— Ведьма. Только пока неизвестно, на чьей она стороне.

Виталь с сомнением покачал головой.

— Вряд ли. Мы бы знали. Не первый год копаем здесь.

— Вот сегодня и посмотрим на нее. Разведаем, что да как. Брод, надеюсь, найдешь?

— Уж если старик нашел, то я тем более справлюсь.

— Пошли.

Вернувшись в административный лагерь, Шаман попытался оценить произошедшие за время его отсутствия изменения в состоянии Верки. Даже при беглом осмотре стало ясно, что девушке хуже. Яд стремительно распространялся по организму.

— Павел Андреевич, пора антидот колоть, — увидев начальника экспедиции, напомнила ему Янка.

— Уколы делать умеешь?

— Только теоретически, — неуверенно пожала она печами. — На практике ни разу.

— Хорошо, тогда я сам. А ты пока объясни Виталю, как бабку Матрену найти в Спасе.

— А я думала, Герман Альбертович...

— Нечего ему там делать, — резко и даже почти грубо оборвал он девушку, но в тот же момент, будто устыдившись своей вспышки, ободряюще коснулся Янкиного плеча и улыбнулся. — А то не ровен час, на Петровича наткнется. Не будем подвергать его лишним соблазнам. Сама видела, чем это может закончиться.

Янка хотела что-то ответить, но передумала и поспешно отвернулась, мельком взглянув на все еще лежавшую у нее на плече руку мужчины. И вид у девушки при этом был отчего-то смущенный и даже немного испуганный. Шаман не мог не заметить произошедшую в ней перемену. Заметил и, чуть склонив голову на бок, снова улыбнулся — на этот раз своим собственным мыслям. И вдруг, поддавшись сиюминутному порыву, не отрывая глаз от Янки, аккуратно погладил кончиками пальцев чуть покрасневшую кожу на ее плече.

Девушка вздрогнула. Испуганно взглянула на него сквозь темные стекла солнцезащитных очков. Облизнула пересохшие губы и сделала неловкий шаг назад, нерешительно высвобождая плечо из его руки.

При иных обстоятельствах Шаман, непременно, попытался бы выяснить, что у нее на уме. Но не теперь, когда вокруг полно постороннего народа, а на земле бьется в лихорадке укушенная гремучей змеей студентка, которой срочно надо делать инъекцию. Поэтому он лишь ободряюще подмигнул Янке и отошел в сторону, начиная распаковывать капсулу антидота, чтобы, наконец, вколоть его пострадавшей.

Верка уже мало что соображала. То хныкала, то постанывала, то начинала невнятно тараторить о том, что у нее все двоится в глазах, немеет язык и сильно тошнит. И все ее тирады заканчивались одним:

— Я умру, да?

— Так не умирают! — стараясь, чтобы слова звучали бодро и убедительно, уверил ее Шаман и перевернул на бок. — Так.

Задрал ей на спине майку и, протерев место укола смоченным в водке куском ваты, загнал шприц под лопатку.

— Ай!

— Вот тебе и "ай", — усмехнулся он. — Теперь точно жить будешь. И, между прочим, во многом благодаря нашей Яне.

Янка, объяснявшая в этот момент Виталю, как найти дом бабки Матрёны, неловко замолчала на полуслове и метнула недоверчивый взгляд на начальника экспедиции. Неужели он, правда, только что ее похвалил. Не кто-то, а он! Павел Андреевич! Более того, вроде бы даже заступился, не понаслышке зная, что Верка именно ее — Янку — винит в произошедшем.

— Так, ладно. Все ясно, — вывел ее из оцепенения насмешливый голос Виталя.

Девушка настороженно покосилась на молодого человека, силясь понять, что конкретно ему ясно: где искать знахарку или что сейчас на уме у маленькой "Мисс Катастрофы"? Очень хотелось верить в первое, но понимающий и в то же время немного снисходительный взгляд Виталя не оставлял места иллюзиям.

Янка досадливо поморщилась и, глубоко вздохнув, с вызовом посмотрела на парня, всем своим видом демонстрируя готовность защищаться до последнего. Чем бы это ни грозило и ей самой, и окружающим.

Виталь не отвел глаз, а наоборот, смотрел на Янку до неприличия долго и пристально. И вдруг, когда она уже начала опасаться, что их зрительный контакт вызовет подозрения окружающих, заговорщицки подмигнул ей и, широко улыбнувшись, добавил:

— Найду я эту вашу бабку Матрену. Ждите.

* * *

Они сидели на берегу у самой кромки воды и курили. Бок о бок, плечом к плечу, почти соприкасаясь локтями. Шаман время от времени, не поворачивая головы, искоса посматривал на Янку и снова устремлял взгляд вдаль. Думал. Уже в который раз, словно мозаику, пытался сложить воедино образ этой девушки. Но она, по-прежнему, умудрялась его удивить.

Шаману вдруг пришло в голову, что даже курила она совсем не по-женски. Без изящества, вульгарности и, тем более, кокетства. Не красовалась одним словом, а наоборот, будто бы с облегчением сбрасывала с себя все чуждое и наносное, яркое и нарочито гламурное, нимфеточное. И появлялось в ней в этот момент что-то мальчишеское и в то же время тревожное.

Она сидела почти неподвижно, ссутулившись, глубоко втягивая дым. Выпускала его изо рта симметричными сизоватыми кольцами и с угрюмым равнодушием подростка-беспризорника наблюдала, как они медленно рассеиваются в воздухе. По ее плечам и спине, отливая на солнце янтарной патокой, струились волосы. Наконец-то она сняла эту дурацкую шляпу, которая если и могла где-то смотреться уместно, то только в фильмах Феллини.

Шаман обвел взглядом поляну в поисках ярко-розового ужаса, который еще недавно красовался у Янки на голове. Шляпа валялась на траве в тени камышовых зарослей. Там ей и место. Рядом, будто готовясь грудью встать на защиту хозяйкиного имущества, если кому-то вдруг придет в голову на него покуситься, кружил невесть откуда взявшийся в административном лагере Геродотик. Чуть поодаль сидела Катя, пристроив у себя на коленях голову притихшей Верки. Ту все еще слегка била лихорадка, но опасность явно миновала.

А в стороне ото всех, будто намеренно копируя друг друга, молча восседали скрестив ноги по-турецки костровой и Ленка. Столкнувшись со взглядом начальника экспедиции эта парочка замерла, а уже через мгновение на их лицах абсолютно синхронно отпечаталась нарочитая невозмутимость. Ненатуральная, а лишь отчетливо демонстрирующая желание ребят задержаться в административном лагере как можно дольше.

Шаман мысленно усмехнулся. Хотел позволить им остаться, тем более, что до этого момента ему и в голову не приходило отправить их восвояси. Но вдруг, исключительно благодаря их собственному поведению, с несокрушимой уверенностью понял, что здесь им делать нечего. Да, помогли. Молодцы. И сейчас тоже не мешают, сидят тихо, даже не перешептываются. Но у полевой кухни от них теперь было бы гораздо больше пользы, чем тут. В качестве кого? Источника новостей для остальной экспедиционной братии, конечно. Уж ему ли не знать, к каким последствиям может привести полная информационная блокада.

— Ребят, — окликнул он кострового и Ленку. — Дело есть для вас. Чрезвычайной важности. Поможете?

Янка недоуменно сощурилась, но вопросов задавать не стала и, заметив с какой готовностью двое ее однокурсников ринулись к начальнику экспедиции, снова перевела взгляд на водную гладь. О чем она думала?

— Ты молодец, — наконец, спровадив "парочку синхронистов", обратился к Янке Шаман. — Не растерялась.

Хотел снова ободряюще коснуться ее плеча, но в последний момент передумал. Или попросту побоялся. И она это, несомненно, заметила. Краем глаза. Досадливо поджала губы и будто бы неохотно покачала головой. Не отрывая взгляда от горизонта, чуть слышно пробормотала:

— Нет. Растерялась. Особенно, когда она кричала, что это я во всем виновата. А я еще даже не поняла, что произошло.

— Но быстро взяла себя в руки и первая пришла Вере на помощь.

— Пришла. Удивила я Вас, да? — усмехнулась Янка. — Можете не отвечать. Знаю, удивила. И Вы меня тоже удивили.

— Разочаровал? — Затянувшись, Шаман скосил взгляд на девушку.

— Нет, наверное, — неуверенно пожала плечами она. — Не знаю, как объяснить. Сначала, да. Разочаровали. На самом деле разочаровали! А потом вдруг человечней, что ли, показались... Проще.

— Проще? — удивленно вскинув брови, переспросил Шаман.

— Ну да. Проще. Я же раньше думала, что Вы все знаете, все умеете, все можете. И... чуть ли не богом себя мните. Смотрите на всех вокруг так снисходительно. И на меня, и на Катьку, и на Германа Альбертовича, и на всех-всех-всех. А Вы оказались гораздо проще.

— И на тебя, значит, тоже? — Шаман пристально посмотрел на Янку и снова поднес ко рту почти докуренную сигарету. Затянулся.

— А на меня в особенности. Вот и сейчас тоже.

Впервые за долгое время она посмотрела на него не искоса, а в упор. И даже сквозь темные стекла солнцезащитных очков Шаман видел отпечатавшуюся в ее глазах уверенность в собственной правоте.

Он улыбнулся скупо. Неопределенно. И досадливо, и с некой тенью облегчения одновременно. Радовался, что Янка смотрит на него хоть и в упор, но все же не предпринимая ни малейшей попытки проникнуть в его сознание. Не силится понять ход его мыслей. А ведь могла бы, в точности как накануне, пробить охранительный щит, словно фанерную перегородку, но почему-то не делала ничего подобного. И именно этот факт вопреки всяческой логике вызывал какую-то совершенно мальчишескую обиду. Неужели ей на самом деле все равно...

— Готова поспорить, наши там уже успели в очередной раз обвинить меня во всех смертных грехах, — вдруг сменила тему Янка, насмешливо скривив губы. — Ну что за люди, а?

— Забей ты на них. Мы-то знаем, что ты... — хотел сказать "не при чем", но замялся, подбирая более подходящее слово. Янка сделала вид, что не заметила его сомнений и нарочито равнодушно пожала плечами.

— Забивают, Павел Андреевич, гвозди, а от дураков нужно просто держаться подальше. Вот и все.

— Ну так и держись!

— Не помогает. Верка — идиотка — под ноги не смотрит, а Яна, которой, к слову, и рядом-то не было в тот момент, виновата! Не удивлюсь, что если один из наших голубков сегодня при чистке Нового Колизея в дырку провалится, тоже меня обвинят.

— Типун тебе на язык. Думаю, на сегодня происшествий нам за глаза хватит.

— Так это я так. К примеру...

— Давай-ка лучше без подобных примеров. Очень тебя прошу. Дай передохнуть.

Шаман не мог не заметить, как напряженно замерла Янка, едва эти слова сорвались с его языка. Будто воочию видел, как она окружает себя непроницаемым панцирем иронии и сарказма. Но прежде, чем девушка успела парировать что-то едкое, поспешил смягчить сказанное.

— Знаю-знаю. Сейчас ты снова скажешь, что я такой же дурак, как все, и живу коллективным разумом. Твое право. Только я ведь сейчас лично тебя ни в чем не обвиняю.

— Разве? — недоверчиво усмехнулась она.

— Именно так. Я просто прошу тебя быть поосторожней с подобного рода... эмм... пророчествами.

— Павел Андреевич! — возмущенно одернула его Янка. — Какие к черту пророчества? Вы в своем уме? Ах да, как я могла забыть? Вы же меня еще вчера ведьмой нарекли. Предлагаю компромисс. Давайте я буду феей? А что? Нафеячу, отколдую, ткну палкой. Недорого!

Шаман раздраженно нахмурился, понимая, что Янка намеренно старается вывести его из себя. Паясничает. Язвит. Ёрничает. И, несомненно, прячет за балаганными остротами и жестами собственную обиду. Не изменяет своим привычкам. Хочет казаться равнодушной и ироничной, но все же очень болезненно переживает. Не доверяет людям. И, конечно, не без основания. Но от этого понимания лично ему — Шаману — нисколько не легче. Ведь несмотря на все его попытки наладить с Янкой контакт, в искренней похвале Янка упорно ищет подвох, а в любом даже самом невинном замечании — обвинительный приговор.

— Ян, пойми... — осторожно, боясь сделать еще хуже, снова заговорил Шаман. — Поверь, слово — это бесценный дар...

— Ну это как посмотреть. Порой этот дар исключительно публичную порку напоминает. А то и хуже.

— Верно. В частности, поэтому я и прошу тебя быть поаккуратней со словами. Каждое наше слово материально. Даже если оно брошено невзначай — "к примеру", как ты говоришь. Оно несет в себе мощную и совершенно уникальную энергетику, которая так или иначе воздействует на окружающий мир. Это не просто набор звуков, хотя и они тоже играют очень немаловажную роль, но и проекция наших мыслей, жизненного опыта, знаний, чувств, воспоминаний, ассоциаций, в конце концов, которые...

— Хорошо, давайте пофилософствуем, — ехидно перебила его Янка. — Бабушка, когда ей не нравится моя речь, обычно Евангелие цитирует: "В начале было Слово, и Слово было у Бога... Все чрез Него начало быть... И в Нем была жизнь". А Вы, насколько я понимаю, хотите поговорить о Космосе и о материализации мысли? Прекрасно! Я Вас очень внимательно слушаю.

— А твоя бабушка, я вижу, очень мудрая женщина. Еще и глубоко верующая, да?

— Глубоко верующая? — недоуменно вскинула брови Янка. — Да нет. Я бы это иначе назвала. Просто она считает, что в основе любой религии лежит накопленная тысячелетиями мудрость, которая и является нравственным оплотом человечества. А вера в Бога, Аллаха, Кришну там и вся связанная с ними атрибутика — это лишь вершина айсберга. Доступная взгляду человека. Но снеси ее вдруг, и сам айсберг не перестанет существовать, просто без вершины его не каждый заметит под водой.

— Под водой... — задумчиво повторил Шаман, устремив взгляд вдаль — на искрящуюся на солнце водную гладь. — Конечно, где же еще может скрываться накопленная мудрость, как не в священной стихии...

— Ну да. Так и бабушка говорит. А еще, что без естественной "вершины" эту мудрость всегда нужно чем-то обозначать, чтобы мир ее не утратил окончательно... красным флагом с серпом и молотом в уголке, например. Или еще чем-нибудь.

— Весьма философски.

— Да уж... Весьма. Правда Герман Альбертович уверяет, что философия не подвластна женскому уму. Вот и я пока никак не могу сообразить, что вы там мне про проекцию мыслей пытаетесь втолковать.

— Ян, ты опять ёрничаешь, а ведь все до безобразия просто и логично. Произнося что-то, ты в любом случае закладываешь некий смысл в свои слова, рисуешь пусть обрывочную, но все же картинку в своем воображении и проецируешь ее вовне. Придаешь ей ту или иную эмоциональную окраску. И мир отвечает взаимностью. Воплощает ее в событиях. Материализует.

— Конечно, логично, — сардонически усмехнулась Янка. — То есть "типун на язык", который вы мне пару минут назад послали, нематериален, а мое "если провалится" вдруг звучит, как пророчество? И к Вашему сведению, ничего вроде "если Верку укусит змея" я ни сегодня, ни вчера, ни позавчера не произносила. И "если лодка даст течь" тоже. Зато очень часто в детстве повторяла бабушке: "Если Дедушка Мороз подарит мне на Новый год куклу Барби...". Только Барби мне так никто и не подарил, а сам Дедушка Мороз на поверку оказался подвыпившим соседом в банном халате и с мочалкой на подбородке вместо бороды. Так что Ваша теория не жизнеспособна в данном случае. А как было бы замечательно: скажешь, к примеру, "если я найду клад золотых монет", и вот он тебе сундук с сокровищами.

— Да, Герман Альбертович, видимо, в кои-то веки оказался прав. У женщин своя совершенно уникальная философия. Кстати, о сокровищах. Медальон ты все-таки не надела, правильно я понимаю?

— Нет.

— Вот ведь упрямая девчонка.

— Упрямая. И еще отлично осознающая, что у нее очень большие шансы быть разодранной на британский флаг, едва она окажется в Гребенях. Так что давайте-ка лучше отложим поход за медальоном до лучших времен. До приезда бабки Матрены, например.

— Думаю, ждать осталось не долго. Слышишь гул? Плывет к нам кто-то.

Янка напряженно замерла. Даже, кажется, побледнела, прислушиваясь к нарастающему где-то вдали рокоту лодочного мотора. Судорожно вздохнула. Поднесла ко рту уже дотлевший окурок. Попыталась затянуться — безуспешно. Раздраженно взглянула на обуглившийся кончик фильтра и тут же с отвращением откинула его в камышовые заросли. Вытряхнула из пачки еще одну сигарету, но чиркнуть зажигалкой так и не успела.

— Прекрати так часто курить, — не терпящим возражений тоном потребовал Шаман и в довершение своих слов решительно выдернул у Янки изо рта сигарету. — Хватит.

— Вам-то какое дело? — обиженно насупилась девушка. — Я, когда волнуюсь, всегда много курю. Или ем. А это еще хуже.

Шаман не стал уточнять, чем же еда хуже сигарет. Лишь усмехнулся, но сигарету не вернул.

— А ты не волнуйся. Сама же говорила, бабка Матрёна добрая. Знахарка. Считай, врач, как твоя бабушка.

— Это не я говорила, а Санька. Лично я ее знать не знаю. Видела один раз в жизни. Сами понимаете, еле ноги унесла.

— И чего ты так испугалась? Выяснили же, отравить она тебя не намеревалась. Вон, подарок с Санькой передала. Воспринимай это как жест доброй воли.

— Не знаю... — скептически кривя губы, покачала головой Янка. — И медальон этот меня почему-то больше всего пугает. Какой-то он... ну, не знаю, как объяснить. Не зловещий, нет, но чем дольше он у меня, тем тревожней на сердце. А вы хотите, чтобы я его на шею повесила. Не хочу. Даже если этот подарок именно мне и предназначен. Не хочу. И всё!

— Ян, — машинально сунув в зубы отобранную у девушки сигарету, снова заговорил Шаман. — Судя по коловрату на обороте и янтарю, медальон не может нести ничего дурного. Это охранительные символы. Солнечные. Светлые.

— И это меня тоже пугает. Понимаете, я с солнцем не слишком дружна. Ничего кроме болезненных ощущений оно мне не несет. И теперь среди всех этих солнечных символов я как в западне, как будто кто-то нарочно хочет меня извести... Знаю, глупо звучит. Но по-другому объяснить не могу.

— И не надо по-другому. И так понятно. Но мне кажется, тут что-то другое. Ты просто по привычке ищешь везде подвох. А на деле, может быть, все эти знаки призваны стать своего рода антидотом. Создать охранительный щит вокруг тебя и нейтрализовать вредное воздействие солнца.

Янка ничего не ответила. Ни словом, ни жестом, ни взглядом не выказала своего отношения к аргументам Шамана. Будто не услышала их вовсе, вновь сосредоточив все внимание на нарастающем гуле мотора. Напряженно, почти не дыша, всматривалась в камышовые заросли, из-за которых вот-вот должна была показаться лодка. Будто оцепенела от страха перед неизбежным. И Шаман отчетливо осознавал, что вывести Янку из этого состояния ему уже не под силу. Остается лишь ждать, чем обернется для всех них новая встреча Янки со странной старухой.

* * *

С наступлением обеда новость об укушенной Верке стала достоянием широкой общественности и из-за недостатка достоверной информации начала обрастать все новыми и новыми подробностями. Обыкновенная змея отряда гадюковых превратилась сперва в гюрзу, а затем и вовсе в эфу. Количество полученных Веркой укусов тоже стремительно множилось и к исходу первого часа обеденного перерыва достигло небывалых величин. При этом любая мало-мальски здравая мысль давилась в зародыше. Никто из "знающих людей" уже не придавал значения ни тому, что ни гюрза, ни эфа в средней полосе России сроду не водилась, ни тому, что на сотню укусов ни у одной из этих змей не хватило бы ни яда, ни времени. На все эти противоречия был исключительно один аргумент — Яна Мальцева. Когда рядом "Мисс Катастрофа" возможно всё!

Самочувствие Верки тоже вызывало оживленные дискуссии и, естественно, с каждым произнесенным словом планомерно ухудшалось. Кто-то вспомнил, что укус гремучей змеи может вызвать слепоту, глухоту и, само собой, полный паралич. Кто-то с пеной у рта доказывал, что змеиный яд распространяется по организму со скоростью света и уже через несколько минут приводит к неминуемой гибели. В итоге, когда через какое-то время на огибающей островной пантеон тропе показались Ленка и один из костровых, на обеденном столе был организован пункт сбора денежных средств на достойные похороны студентки-практикантки Веры Филоновой.

Появление очевидцев происшествия взволнованные студенты заметили не сразу. Чтобы привлечь к себе хоть чье-то внимание в царившем на поляне перед полевой кухней гвалте, тем пришлось не единожды напрячь до предела голосовые связки. Зато после этого их тут же окружили плотным кольцом и уже не отпускали до получения полной и исчерпывающей информации.

Но достоверные сведения из первых рук оказались гораздо менее увлекательными, нежели те, что передавались в лагере из уст в уста весь последний час. И потому были встречены всеобщим недоверием.

— Как не умерла? — изумленно тараща глаза, переспросил один из студентов.

— Но говорили же, что всё, каюк Верке пришел, — добавил второй.

— Сначала паралич, а потом смерть! — настаивал третий.

— Да нет. Лучше ей. Значительно лучше! — пыталась убедить однокурсников Ленка.

— И представляете, благодаря кому? — продолжил костровой. — Благодаря Янке Мальцевой!

— Как благодаря Мальцевой? — вмешался Жорик, — Да не может быть!

— Оказывается, она у нас большой спец по змеиным укусам.

— Ну да. Она вообще спец по части всяческих катастроф.

— Дурак ты, Жорик! — отчего-то вдруг вспылила Ленка. — Точно дурак! Янка Верку как минимум от ампутации спасла!

— Вот уж не поверю!

— А ты поверь и помолчи!

— Эй, смотрите! — вдруг прервал однокурсников Менестрель и указал рукой на водохранилище. — Лодка! Плывет кто-то!

— Герман Альбертович возвращается? — прищурился, пытаясь разглядеть людей в лодке, его аккомпаниатор. — Да нет. Парень какой-то. А с ним бабка вроде бы. И третий кто-то. Виталь, что ли?

Толпа студентов в едином порыве ринулась к берегу. К острову действительно стремительно приближалась моторка. Но, судя по всему, причаливать у полевой кухни не входило в планы гостей. Обогнув берег, они скрылись из виду. А через несколько секунд звук мотора резко стих где-то у административного лагеря. Студенты же, получив новую пищу для размышлений, продолжили строить гипотезы о дальнейшей судьбе Верки.

* * *

Янка пыталась убедить себя, что бояться нечего, что все страхи это лишь плод разыгравшегося воображения, и бабка Матрена вовсе не зловещая старуха, а добрая деревенская знахарка-травница... ну а внешность... Не пощадили ее годы, что с того? А кого они щадят, если уж на то пошло?

Только аутотренинг не возымел должного эффекта. Чем ближе звучал рокот мотора, тем тревожней становилось на сердце. Тем сильнее пульсировала кровь в висках и дрожали пальцы. Заметив это, Янка поспешно скрестила кисти рук в замок и оглянулась в поисках поддержки на начальника экспедиции. Но тут же, будто устыдившись собственной слабости, снова отвернулась и продолжила убеждать себя в безосновательности и даже абсурдности своих страхов.

Успокоение пришло откуда не ждали, а именно из обрывочных школьных знаний. Янка вдруг, сама не ведая как, вспомнила, что согласно какому-то закону физики звуки по воде распространяются гораздо быстрее, чем по суше, поэтому, быть может, это лишь кажется, что лодка совсем рядом, а на самом деле она едва отчалила от Спаса. Но не успела девушка насладиться этой мнимой отсрочкой, как моторка, обогнув остров, наконец, вырулила из-за зеленой камышовой каемки.

— И тут обманули, — сардонически усмехнулась Янка.

— Ты это о чем?

— О физике, — равнодушно пожала плечами, не отрывая взгляда от приближающейся лодки и, прежде всего, от сидевшей у кормы старухи.

На этот раз ее облик показался Янке еще более зловещим. Неестественно распрямленные плечи и спина, черные одежды, настолько свободные, что, кажется, под ними и вовсе нет тела. Столь же черный платок, не повязанный, а лишь накинутый на голову. Бледное, будто пергаментное лицо, густо испещренное глубокими морщинами. Впалые щеки, напоминающий клюв хищной птицы нос и острый, выдающийся вперед подбородок. Но главное — взгляд. Тяжелый. Пристальный. Напряженный. Устремленный на Янку.

Лодочный мотор чихнул, после чего его рокот приобрел совсем иную тональность — сперва превратился в ровное, едва слышное урчание, а через пару секунд и вовсе заглох. Лодка приближалась к берегу.

— Не дрейфь. Прорвемся, — поднявшись на ноги, ободряюще бросил Янке Павел Андреевич и направился к воде встречать гостей. — Обещаю не отходить от тебя ни на шаг.

— Вот еще, — упрямо вздернула подбородок Янка. — Я же не маленькая. — Но все же встала с земли и, на ходу отряхивая шорты, двинулась вслед за мужчиной.

— Как минимум несовершеннолетняя, за безопасность которой руководство экспедиции отвечает головой.

— Надеюсь, Ваша голова останется в целости и сохранности. Зачем нам начальник без головы? — в полголоса фыркнула Янка. Решительно выдохнула и, придав лицу нарочито беззаботное выражение, приветливо помахала сидевшему у штурвала Саньке — парнишке, с которым ей довелось рыбачить на рассвете.

— Рыбакам привет!

— Здорово! А тут знакомые все лица.

— Не все, — кивнув на Верку, усмехнулась Янка. — С нашей потерпевшей ты еще не знаком.

— А-а-а! Точно. Доставил вам лекаря в лучшем виде и в кратчайшие сроки. Батя в честь такого дела моторку дал.

— Вижу, — вздохнула Янка и выжидательно посмотрела на поднявшуюся со скамьи бабку Матрёну.

Даже опираясь на костыль, та как-то умудрялась сохранять прямую осанку. Но вблизи ее облик уже не казался столь мрачным и пугающим. Даже прикованный к Янке взгляд утратил прежнюю зловещность. Наоборот, его янтарный блеск вдруг подействовал на Янку успокаивающе. Девушка с удивлением осознала, что недавнее напряжение абсолютно исчезло, прихватив вслед за собой и нелепый страх, и тревогу, и малодушное желание спрятаться, отсидеться в палатке, пока бабка Матрёна не покинет остров.

Возможно, наконец-то, подействовал аутотренинг. Или попросту начала сказываться усталость. Или сделала свое дело близость Павла Андреевича, Катьки, Геродотика и даже Верки. На миру, как говорится, и смерть красна, а уж встреча с бабкой Матреной и вовсе мелочь.

— Здравствуйте, — теперь уже искренне устыдившись прежних страхов, обратилась Янка к старухе.

Та оскалилась щербатым ртом. Кивнула, не отрывая взгляда от девушки.

— И тебе не хворать, милая. Вижу, не серчаешь на старуху за то, что напугала тебя давеча. Добре.

Янка беззаботно пожала плечами и согласно кивнула.

— Напугали, да. Было дело.

— Не со зла я. Не со зла. Думала, рассказала тебе Пелагея обо мне, коли ты пришла. А нет...

Услышав бабушкино имя, Янка тяжело вздохнула и поджала губы. Досадливо и не таясь. Но глаз не отвела.

— Не рассказала, — подтвердила.

Старуха не ответила. Ухватилась за протянутую Виталем руку и, оттолкнувшись костылем, тяжело ступила на скамью, чтобы перебраться через борт лодки. Снаружи, стоя почти по колено в воде, ее готовился принять Павел Андреевич. Янка последовала его примеру и зашла в воду, дабы в случае чего помочь. Но это не потребовалось. Хотя судя по выражению лица, бабка Матрёна была довольна Янкиным жестом. Одобрительно прищурилась и тут же перевела лукавый взгляд на Шамана. Понимающе улыбнулась, но не произнесла ни слова.

— Спасибо, что согласились приехать, — первым заговорил он. — У нас тут девочку змея укусила. Антидот вкололи, за врачами послали. Но сколько их еще ждать.

Старуха снова кивнула.

— Слыхала. Слыхала, — ответила тихо. Едва слышно. — Посмотрим, — и, обведя взглядом берег, двинулась к лежавшей на земле у палаток Верке. — Посмотрим.

Шла она, сильно хромая, тяжело опираясь на костыль, но все так же не сутуля спины.

— Отойди-ка, голубушка, — не терпящим возражений тоном, обратилась она к испуганно взиравшей на нее Кате. — Уступи бабке Матрене место.

Катя вздрогнула и, метнув испуганный взгляд на Янку и Павла Андреевича, посторонись. Осторожно положила Веркину голову на землю и, не поднимаясь с колен, попятилась. Абсолютно молча, будто боясь снова попасться на глаза странной гостье.

Тем временем, старуха с удивительной для ее хромоты и возраста легкостью опустилась на колени перед больной и приложила костлявую с шишковатыми пальцами руку к ее лбу. Подняла глаза к солнцу. И в это же мгновение Янке показалось, что небеса вдруг разверзлись, устремив к неподвижно застывшей старухе сияющий мириадами золотистых искр столп света...

Янка изумленно замерла, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляда от происходящего. Затаила дыхание, точно и вовсе забыла, как дышать. Творилось что-то странное и совершенно неподдающееся никаким объяснениям.

— Павел Андреевич, — одними губами прошептала, справившись с первым потрясением. — Что это?

Он услышал и предостерегающе коснулся ее локтя. Низко склонился к уху девушки.

— Целительная сила солнца, насколько я понимаю.

* * *

Шаман даже не удивился. Просто принял происходящее как данность, как аксиому, которая не требует ни доказательств, ни лишних разглагольствований. Щурился, не отрывая взгляда от ослепительно яркого столпа света, и отчетливо понимал, что уже видел нечто подобное не далее как вчера... И на мгновение вдруг показалось, что все, наконец, встало на свои места. Но лишь на мгновение... Далее мозаичная картинка вновь дала трещину, обнажив зияющие пустоты.

— Павел Андреевич, что это?

Шаман не сразу понял, что этот жалобный голос никому кроме него не слышен и звучит лишь в его голове, настолько безболезненным оказалось в этот раз Янкино проникновение в его сознание.

— Целительная сила солнца, насколько я понимаю, — тихо прошептал он, низко склонившись к уху девушки и предостерегающе коснувшись ее руки.

Знал, что происходящее могут узреть лишь три человека на острове — он сам, Янка и бабка Матрена. Взглядам остальных ни разверзшиеся небеса, ни устремившееся к земле золотое сияние недоступны. Даже Виталь, как не велико было его стремление постичь сокровенные тайны земли и в полной мере приобщиться к когорте "хранителей", по-прежнему был почти слеп.

Годы забвения не прошли для него бесследно. И теперь не так просто вернуть утраченное дедами умение, даже если оно и сохранилось в крови. Иначе и быть не может...

— Зашибись, спецэффекты! — отчего-то насмешливо присвистнула Янка. — Люк Бессон нервно курит в сторонке.

— Тс-с-с! — раздосадованный ее тоном, цыкнул Шаман и угрожающе хмуро посмотрел на девушку. Попытался вложить в этот взгляд все то, что не мог позволить себе выразить словами в этом момент.

"Позже! — мысленно приказывал он. — Поговорим и поиронизируем позже!"

Но Янка не замечала, или попросту не желала замечать его молчаливого приказа.

— Не могу я "тс-с-с", когда тут такие дела творятся, — вновь усмехнулась она громогласным шепотом и картинно закатила глаза.

Шаман ничего не ответил, лишь яростно стиснул челюсти и, почувствовав, как загуляли желваки на скулах, отвернулся. Попытался не просто придать лицу невозмутимое выражение — это-то было вовсе не сложно — но и подавить вспыхнувшее раздражение в зародыше, дабы оно не затуманивало разум, заставляя забыть о бдительности. Вдруг вопреки его твердой, не терпящей допущений убежденности, кто-то помимо Янки и него самого все же сумел увидеть сияние. Чем черт не шутит, а при нынешних обстоятельствах ротозейство могло дорого обойтись экспедиции...

Стараясь ничего не упустить из виду, Шаман медленно обвел взглядом поляну, пристально наблюдая за поведением присутствующих. На всякий случай.

Еще недавно шокированная зловещим видом бабки Матрены Катя теперь взирала на старуху исключительно с любопытством и не более. Гораздо сильнее ее волновало поведение Геродотика, который почему-то вдруг ощетинился и чуть слышно зарычал. Не отрывая взгляда от неподвижно сидевшей подле Верки старухи, Катя придерживала встревоженного песика за ошейник. Что, впрочем, было излишне, так как тот вовсе не рвался с места.

Тем временем Санька, повернувшись к бабке Матрене спиной, двинулся обратно к моторке, словно не видел в происходящем совершенно ничего занимательного. Но его походка в этот момент все же показалась Шаману неестественно степенной, будто парнишка лишь создавал видимость равнодушия.

Шаман прищурился, пытаясь понять, что именно за этим кроется, и уже через долю секунды смог убедиться, что наблюдательность его не подвела и на этот раз. Мальчишка действительно играл роль, но ни устремившийся к земле столп солнечного света, ни бабка Матрёна, судя по всему, не имели к этому никакого отношения. Зато его поведение, несомненно, напрямую касалось Янки, на которую, остановившись у лодки, вдруг украдкой покосился Санька.

Смесь разочарования и восхищения, промелькнувшие на его лице в тот момент, иначе как мальчишеской влюбленностью Шаман объяснить не мог. А то, с каким вызовом Санька через долю секунды встретил его собственный взгляд, лишь подтвердило эту догадку. У Янки появился новый поклонник. Молодой, безыскусный и пока еще не знающий, как привлечь внимание этой девушки.

Мысленно усмехнувшись, Шаман продолжил изучать обстановку и тут же столкнулся с устремленным на них с Янкой взглядом Виталя. Сомнения отпали — Боги и на этот раз не пожелали приподнять пелену, застившую глаза парня. Виталю по-прежнему приходилось довольствоваться лишь собственной наблюдательностью и проницательностью. Впрочем, и это уже не мало.

Да, Виталь не мог видеть столп света, но зато научился подмечать изменения в настроении окружающих, их взгляды, жесты, интонации и мгновенно делал правильные выводы. Нет никаких сомнений, что и теперь от его внимания не укрылись ни Санькина нарочитая степенность, ни шок, отпечатавшийся на лице Янки, ни то, как после краткой реплики Шамана, она вдруг поспешно стряхнула с себя эти эмоции, призвав на помощь привычную насмешливость.

Со стороны могло показаться, что Виталь взирает на все это абсолютно равнодушно, но легкий прищур и чуть заметное подрагивание правой брови выдавали Шаману его истинные чувства. Прежде всего, досаду.

Да, потомку тех, кто добровольно пренебрег даром из страха перед сопутствующей ему миссией, предстоит долгий путь, прежде чем снова заслужить доверие богов. Шаман знал, что когда-нибудь Виталь сумеет его преодолеть. Шаг за шагом, вздох за вздохом. Но пока боги недоверчиво взирают на него с небес, испытывают, куражатся — то вдруг на мгновение снимают непроницаемую пелену с его глаз, то, будто раскаявшись в прежнем решении, вновь возвращают ее обратно.

Виталь болезненно переживал такие шутки богов. Но, к счастью, времена, когда он то бродил по лагерю мрачной тенью, то вдруг начинал с остервенением гонять студентов-практикантов на раскопе, демонстрируя всем и вся перепады своего настроения, остались в прошлом.

В те дни, наблюдая за парнем, Шаман вновь и вновь восхищался мудростью богов. Не заслужил Виталь их доверия и не заслужит, пока не научится самоконтролю и терпению. Виталь этого не понимал и, натыкаясь на осуждение во взгляде начальника, вместо того, чтобы хотя бы попытаться что-то изменить в себе, просто уходил на другой, почти необитаемый конец острова и выпускал накопившееся раздражение, швыряя остро заточенные охотничьи ножи в ствол засохшего дерева. После чего возвращался, доставал из палатки гитару и бутылку самогонки, садился у берега и планомерно напивался. Причем, гитара в этом "ритуале" служила лишь декорацией и не более. Вытащив из палатки, Виталь клал ее рядом с собой на траву, а потом, так ни разу и не прикоснувшись к струнам, уносил обратно.

Если бы не дед, Шаман прогнал бы Виталя восвояси после второй вспышки. Но старик был весьма убедителен в своей непреклонности. Да и аргументы выдвигал один весомей другого. Впрочем, и сам Шаман без лишних подсказок понимал, что Виталь слишком много знает, чтобы его можно было без ущерба для дела отпустить в свободное, бесконтрольное плавание. Не ровен час, заплывет во вражеский стан.

Время показало, что дед был прав и в другом. Мало что напоминало теперь в Витале того мальчишку, которым он запомнился Шаману в прошлом. И речь шла вовсе не о многочисленных татуировках, которыми с той поры обзавелся Виталь...

Бабка Матрена вдруг пошевелилась, снова приковав к себе внимание Шамана. Обвела поблекшим, будто выцветшим от солнца взглядом поляну и окликнула Саньку.

— Принеси-ка мне сюда котомку из лодки.

Санька порывисто кивнул и ринулся выполнять поручение. Шумно всколыхнув воду у берега, уже через мгновение перемахнул через борт моторки и, не задерживаясь в ней ни на секунду, подхватил оставленную там ношу старухи.

— Настойку я прихватила травяную и травки сухие — змеелистник, веронику, календулу с ромашкой, — тем временем пояснила бабка Матрёна. — Веронику заварите девчонке вместо чая. А из змеелистника с календулой и ромашкой припарки на место укуса. Жаль, не осталось у меня после зимы черной бузины и конопляного семени. Да не беда... И того, что есть, хватит. К завтрашней заре здоровее прежнего будет.

— Спасибо Вам, — помогая старухе подняться с колен, кивнул Шаман.

— Так то ж не мне спасибо, — многозначительно улыбнувшись, протянула старуха и указала взглядом на солнце.

От Шамана не укрылось, как в тот же момент Янка машинально посмотрела сперва на небо, а затем, слегка нахмурившись, на притихшую на земле Верку. Коснулась дужки очков, будто намереваясь их снять, но вдруг, испугавшись чего-то, отдернула руку и отошла в сторону, пропуская к бабке Матрене подоспевшего с котомкой Саньку.

Повисло неловкое молчание. Казалось, что все вокруг его ощущают, хотят прервать, но не знают, как, или попросту боятся сказать что-нибудь лишнее. Неизвестно сколь долго все это могло продолжаться, если бы не Верка. Словно почувствовав что-то неладное, девушка приоткрыла глаза и, едва успев заметить бабку Матрену, испуганно вскрикнула:

— Пожалуйста, пожалуйста! Уходи, я не хочу умирать! Рано мне еще! Пожалуйста. Рано смерти за мной приходить!

— А санитарам психбольницы уже давно пора, — ехидно протянула Янка и скосила взгляд на бабку Матрену, словно опасаясь ее реакции на слова Верки.

Но старуха была совершенно спокойна и, кажется, даже чем-то довольна. На ее тонких, выцветших губах прочно обосновалась скупая, едва заметная постороннему взгляду улыбка. В тусклых глазах цвета спитого чая вдруг промелькнул лукавый блеск. И даже густо испещрявшие лицо старухи глубокие борозды морщин будто бы чуть разгладились.

* * *

С появлением в лагере бабки Матрёны студенты вмиг утратили интерес и к проделкам, и к подвигам титулованной "Мисс Катастрофы". Теперь всё внимание вновь встрепенувшейся общественности было приковано именно к странной гостье, что дало Янке возможность не только беспрепятственно пересечь уже расчищенную поляну у полевой кухни, но и скрыться в собственной палатке. Впрочем, пребывание в ее ромашковых недрах пришлось сократить до минимума. Солнце не скупилось на жару и, устремив сквозь светлый тент свои палящие лучи, наглядно продемонстрировало Янке, что все познается в сравнении. Жарко на солнце? Да там просто оазис по сравнению с тем, что творится внутри стоящей на солнцепеке брезентовой палатки.

К счастью, чтобы достать медальон из потайного кармана рюкзака, много времени не потребовалось. Уже через несколько секунд Янка смогла выбраться из ромашковой "душегубки" и полной грудью вдохнуть свежий воздух.

На этом везение закончилось. Едва Янка успела застегнуть ремешки босоножек, в Новых Гребенях показался Жорик.

— Ну, что, Мальцева? — преградив девушке путь, начал он словесную атаку. — Запланированное убиение врагини Верки не состоялось? Будешь добивать или помилуешь?

Геродотик предостерегающе зарычал, приняв воинственную стойку у ног хозяйки.

— Думаю, пока можно остановиться на достигнутом и заняться поисками следующей жертвы, — театрально закатив глаза, ехидно протянула Янка. — Кста-а-ати, а твоя кандидатура идеально подойдет на эту роль.

— Спасибо, что предупредила. Есть шанс успеть составить завещание. Как там принято начинать? "Я, Георгий Сергеевич Дугин, находясь в здравом уме..."

— Утверждение, конечно, сомнительное, но так как завещать тебе кроме старой палатки особо нечего, думаю, твои наследники не будут оспаривать его в суде.

— Точно! Во избежание судебных дрязг организую-ка я прием заказов на наследство. Хочешь, и тебе что-нибудь отпишу? Любимые джинсы, например.

— Предлагаешь похоронить тебя без штанов? Не лучшая идея. Если ты намерен устроить посмертный стриптиз, на похороны можешь даже не приглашать. Не приду.

— Жестокая! — схватившись за сердце, патетически простонал Жорик. — Этого я точно не переживу.

— А ты, Жорик, рассчитываешь пережить собственные похороны? — картинно округлив глаза, усмехнулась Янка. — Оригинально.

— А я вообще неординарный парень.

— Рада за тебя. А теперь в подтверждение своей неординарности уйди с дороги, а? Не до тебя пока.

Жорик замялся. И Янке показалось, что в его взгляде вдруг промелькнуло нечто отдаленно напоминающее досаду. Но уже через долю секунды парень снова скривил губы в пренебрежительной ухмылке и, демонстративно медленно сойдя с тропы, по-лакейски раскланялся.

— Милости прошу, Ваша Светлость! — не тая издевки, протянул он.

Янка вздернула подбородок и, не оборачиваясь, двинулась обратно к полевой кухне. Лишь скрывшись за зарослями бурьяна, сунула руку в карман и, нащупав там медальон, невесело усмехнулась.

— И чего бояться, правда же, Геродотик? — взглянув на крутившегося у ног песика, тихо пробормотала она. — Подошла, улыбнулась, вернула медальон, извинилась и ушла. Всё! Ни капельки не страшно!

Но на деле все оказалось гораздо сложнее. Как минимум, потому что рядом с бабкой Матреной постоянно кто-то крутился, а демонстрировать ее загадочный подарок окружающим вовсе не входило в Янкины планы.

Время шло, старинное украшение оттягивало карман шорт, ни на секунду не позволяя забыть о себе, а Янка по-прежнему сидела на берегу, обняв колени, и ждала. Сперва — пока старуха вновь напоит Верку своей чудодейственной травяной настойкой, затем — пока объяснит кашеварам, как именно нужно заваривать лекарственные травы, потом еще чего-то, сама не зная чего именно.

Наконец, удобный момент настал, и Янка даже успела подняться с земли и шагнуть в нужном направлении, но тут рядом появилась Катя и, схватив подругу за руку, начала восторженно делиться впечатлениями.

— Ян, вот это да! Это же потрясающе! Никогда такого не видела! Только в кино!

— Точно, — обреченно покачав головой, буркнула Янка. — "Пятый элемент" с Бабой Ягой из "Морозко" в главной роли. До сих пор в глазах звездочки.

— Ян, ты чего? Какие звездочки?

— Золотистые, Кать, золотистые. Не представляю, как вы на тако-о-о-о-е без солнцезащитных очков могли любоваться и не ослепнуть...

— Ян, ты чего? — Катя недоуменно взглянула на подругу и, нахмурившись, приложила руку ей ко лбу. — Ты на солнце перегрелась что ли до звездочек в глазах?

Янка, подозрительно прищурившись, посмотрела сначала на Катю, затем — на все еще стоявшую у полевой кухни старуху и, наконец — по сторонам в поисках начальника экспедиции. Тот, хоть и нарушил свое обещание не отходить от своей юной подопечной ни на шаг, все же старался держаться неподалеку. Как только Верку перенесли из административного лагеря в Новые Гребеня, он присел на лавку у обеденного стола, внимательно следя одновременно и за бабкой Матреной, и за Янкой.

Столкнувшись с его предостерегающим взглядом, Янка снова обернулась к подруге и неуверенно пробормотала:

— Возможно. А тебя-то тогда, что так впечатлило?

— Ну как что... Старуха такая... эм-м-м... колоритная. Немудрено, что Верка ее за смерть с косой приняла.

— Вот уж не выдумывай, нет у нее никакой косы, — стараясь скрыть волнение, усмехнулась Янка.

— Косы не было, зато костыль, нос, подбородок, черные одежды — все при ней. А взгляд-то какой! Ого-го! Не дай Бог, ночью приснится. Меня саму чуть кондрашка не хватила, когда я ее увидела. Хорошо, не одна была, а то... у-у-у... Ну вылитая Баба Яга. А Вам с Павлом Андреевичем хоть бы хны. Улыбаетесь, перешептываетесь, флиртуете друг с другом. Нашли время!

— Глупости! Не было никакого флирта! Это я тебе точно говорю!

— Ну конечно!

— Скворешно!

Катя обиженно насупилась, с вызовом скрестив руки на груди.

— Ну чего ты как маленькая? — вспылила Янка. — Опять начинаешь: "Забирай свои игрушки и не писай в мой горшок"? Прекрати. Лучше дальше рассказывай.

— Ну неужели ты совсем-совсем не испугалась эту бабку Матрёну? Ничуточки?

— Испугалась, конечно, — неохотно пожала плечами Янка. — Особенно, когда она меня вчера этой своей "Водой предков" угостить пыталась. Драпала я от нее так, что не иначе как мировой рекорд скорости установила. Жаль, некому было зафиксировать. А то бы прославилась.

— А-а-а-а, — вдруг радостно протянула Катя, будто объяснения подруги действительно расставили все точки над "i". — Так это ты к ней вчера забрела по ошибке?

— К ней. Я ж рассказывала. Теперь твоя очередь. Что дальше-то?

— Ну как что дальше? Ты же сама видела. Отогнала она меня от Верки и на мое место села. Стала ее по голове гладить, а сама на небо смотрит. Не мигает, точно как орлица. Знаешь, оказывается, орел — единственная птица, которая может, не отрываясь, смотреть на солнце и не ослепнуть. Я во "В мире животных" видела. Так и эта бабка Матрёна. Смотрит и не мигает. А потом вообще как в кино. Травки всяческие пахучие, бутылочка такая мутная, старинная... Потрясающе!

— И никакого сияния ты, значит, не видела? — прикусив губу, чуть слышно пробормотала Янка. — Понятно. На бутылочку и травки пахучие купилась. Ясно.

— Блин, ну точно! — вдруг встрепенулась Катя. — Тебе же нельзя долго на солнце находиться, Женя говорил. А я — балда — забыла. Приедет Женя — покажет мне, где раки зимуют.

— Не покажет, — устремив задумчивый взгляд на водную гладь, тихо усмехнулась Янка. — Забудет до зимы.

— Причем здесь зима?

— Ну как же, — все так же не глядя на Катю, покачала головой. — Раки же зи-му-ют! А сейчас лето, до зимы еще долго. Не покажет.

— Опять ты шутишь. Ну, пошли в тень, а?

— Иди, а мне со старухой поговорить надо, — отмахнулась Янка и, глубоко вздохнув, решительно двинулась к бабке Матрене, но Катя вновь удержала подругу за локоть.

— Зачем? Она уже девчонкам про травяную настойку все объяснила и про ромашковые припарки на место укуса тоже.

— Да зачем мне ее припарки? Она бабушку мою откуда-то знает. Вот и хочу спросить, — озвучила Янка заранее придуманную версию, призванную усыпить Катины подозрения, если таковые возникнут.

— А-а-а! Я с тобой.

— Зачем?

— Ну, вдруг... — Катя замялась, не сводя с Янки озабоченного взгляда. — Вдруг...

— Ты пока придумай, что там "вдруг" и присмотри за Геродотиком. Ладно? А я пошла. Одна! Пока зеваки снова не набежали.

Янка сделала глубокий вдох и, задержав дыхание на несколько секунд, на выдохе шагнула к полевой кухне.

"Улыбайся! Дыши ровно! Не мямли!" — мысленно приказала она себе и машинально посмотрела по сторонам.

Павел Андреевич сидел за опустевшим обеденным столом, изучая разложенные на нем бумаги — читал, делал какие-то заметки между строк и на полях, время от времени задумчиво покусывал кончик карандаша, устремив взгляд вдаль, и снова что-то записывал. Казалось, происходящее вокруг, не выдержав конкуренции с археологией, попросту перестало его интересовать. Погрузившись в работу, он забыл и о Янке, и о бабке Матрене, и об укушенной змеей Верке.

Но едва Янка поравнялась со столом, Павел Андреевич вдруг оторвался от изучения бумаг и ободряюще ей подмигнул, давая понять, что по-прежнему держит ситуацию под контролем, как бы это не выглядело со стороны. Янка вымученно улыбнулась, чуть заметно кивнув в знак благодарности, и, отсчитывая шаги, двинулась дальше.

Бабка Матрена встретила ее лукавым прищуром и молчанием.

— Я должна Вам это вернуть, — осипшим от волнения голосом пролепетала Янка, достав из кармана завернутый в потертый бархат медальон.

Старуха понимающе улыбнулась и накрыла шишковатой рукой Янкину ладонь, принуждая девушку сомкнуть пальцы на медальоне.

— Нет, не должна. Он твой.

— Нет, — упрямо покачала головой Янка. — Я не могу принять такой дорогой подарок. Поймите.

— А это не подарок. "Око Солоня" принадлежит тебе с рождения, — настойчиво повторила старуха. — Я лишь хранила его, чтобы передать истинной владелице, когда настанет срок. Уж не чаяла дожить... Шутка ли, без малого семнадцать лет миновало.

— Я не понимаю.

— Поймешь. Чуть позже. А пока надень его и носи. Почувствуй свою силу.

Старуха вновь скривила губы в мягкой, ободряющей улыбке и вдруг, прикрыв глаза, дотронулась кончиками крючковатых пальцев до своего живота в районе солнечного сплетения, а затем — до Янкиного. Протянула между собой и Янкой тонкую золотистую нить, не видимую никому кроме них двоих и Шамана.

Янка настороженно замерла, не отрывая взгляда от старухи. Затаила дыхание.

— А через три дня приходи, — продолжила старуха. — Тогда и поговорим.

— Я приду.

— Знаю, — лукаво подмигнула Янке старуха. — Обязательно придешь.

— Только не одна, а с Павлом Андреевичем.

Старуха согласно кивнула и коснулась рукой сперва Янкиных волос, а затем — дужки ее очков.

— Тяжко тебе без них? — вдруг перевела тему она. — Тяжко, знаю. А все потому, что сила иного выхода не знает... Надень "Око Солоня", не бойся. Он худого не несет. Надень.

* * *

Бабка Матрена с Санькой покинули остров задолго до того, как закат зарумянил горизонт и тронул янтарным блеском водную гладь. Но удлинившиеся тени уже указывали на близость вечера.

Вслушиваясь в удаляющийся рокот мотора, Шаман машинально посмотрел на часы и, убедившись, что ужин, действительно, не за горами, двинулся прочь из административного лагеря. Но, не доходя до полевой кухни, остановился у Пантеона, наблюдая за происходящим на острове со стороны.

Янки уже нигде видно не было. Тепло распрощавшись с бабкой Матрёной и Санькой, а заодно удостоверившись, что Шаман отпустил их не с пустыми руками, отблагодарив хотя бы парой буханок хлеба, она дождалась, пока лодка отчалит от берега, и тут же скрылась в неизвестном направлении — то ли из опасений перед возможными расспросами, то ли попросту без какой-либо задней мысли отправилась на поиски Кати и оставленного под ее присмотром Геродотика.

Виталь на пару с Гамлетом, оказавшимся неожиданно для всех большим знатоком моторизированной техники, занялся починкой лодки. И судя по их оживленным лицам, были все шансы уже до темноты вернуть экспедиционное плавсредство к жизни.

Богатырь Жорик и долговязый Мишаня, абсолютно верно истолковав назначение двух деревянных шестов, вбитых в землю по бокам расчищенной площадки, повесили волейбольную сетку, и теперь, подражая турецким аниматорам, громогласно созывали народ сыграть разок-другой.

— Вол-лей-бо-о-ол! — разносились над лагерем их раскатистые голоса. — Вол-лей-бо-о-ол!

Но как не странно, желающих было немного, в отличие от потенциальных болельщиков. У обеденного стола собралась едва ли не вся экспедиционная братия. В том числе и укушенная змеей Верка. Внешне она уже вовсе не выглядела больной — лихорадка спала, вернулся легкий румянец, не оставив и следа от недавней синюшной бледности, но девушка явно не желала расставаться с ролью страдалицы. Впрочем, ни ее трагичная поза с вытянутой вперед перебинтованной ногой, ни нарочитая вялость движений в купе с мученическим взглядом из-под полуопущенных век не могли надолго удержать внимание общественности. Во многом благодаря Менестрелю и его аккомпаниатору, которые в две глотки горланили бодрую песню о прелестях запоя:

Иду на брудершафт, сворачиваю в штопор,

Вздымаюсь на рога, попутно приспустив шасси.

И мертвою петлей себя затягиваю, чтобы

Всем встречным косякам кричать "пардон" или "мерси".

Нет, все, друзья, приехали — на следующей схожу!

Ей богу, очень срочно надо выйти!

Подайте мне стоп-кран! Я из-под крана остужу

Свои крупнокалиберные мысли!

Лагерь полнился звуками — настолько естественными и даже обыденными, что появись сейчас на острове кто-нибудь посторонний, он вряд ли поверил бы рассказу о недавно произошедших здесь "катаклизмах".

Шаман нахмурился, только сейчас вспомнив, что Герман по-прежнему не вернулся ни с врачами, за которыми отправился еще до обеда, ни без них.

— Уж вечер близится, а Германа всё нет, — чуть слышно усмехнулся он, перефразировав классика в соответствии с ситуацией.

И едва слова сорвались с языка, издали, как по заказу, вновь донесся характерный звук приближающегося катера. При мысли о том, что через пару минут на Вёжи опять нагрянут гости — столь жданные и желанные еще несколько часов назад, но уже никому не нужные теперь, после визита бабки Матрёны — на плечи вдруг навалилась усталость. Но вовсе не та, что приятно разливается по телу, сменяя напряжение в мышцах после плодотворного физического труда, или окутывает сонной пеленой стройный ряд строк, уже излитых на бумагу, но все еще звучащих в голове по окончании работы над статьей для научной конференции или очередным параграфом диссертации.

Эта усталость была совсем иной — нервной, оглушающей, не имеющей ни выхода, ни конца. Оседлав плечи, она потянулась цепкими щупальцами к горлу. И по мере нарастания рокота мотора Шаман все острее ощущал их удушающее воздействие. Словно со стороны видел свою ссутулившуюся спину, пусть падающая на землю тень и демонстрировала обратное. Что значит тень, когда собственные ощущения рисуют совершенно иную картину?

Резко тряхнув головой, Шаман сцепил кисти рук в замок и, выгнув их ладонями наружу, потянулся. По мышцам прокатилось приятное напряжение, даря новый заряд бодрости сначала телу, а затем и разуму.

— Ну что ж. Еще не вечер, — щелкнув напоследок костяшками пальцев, решительно изрек Шаман и вновь оглянулся на собравшихся вокруг гитариста студентов.

Увиденное вызвало лишь сардоническую ухмылку, напомнив о словесной перепалке между двумя юными особами, свидетелем которой ему довелось стать с утра. Громогласно высказавшая тогда свое "восхищение" Верка вновь воззрилась на Шамана, не тая плотоядного вожделения и вмиг позабыв о своей роли "великомученицы".

Шаман знал, какое впечатление обычно производит на женщин. И было время, их восторженные взгляды даже тешили его самолюбие. Но с возрастом пришло пресыщение и равнодушие. Сегодняшний день расширил столь скудный спектр эмоций, дополнив его сначала досадой, затем — раздражением, и наконец — неким подобием снисходительного превосходства.

Дед назвал бы это мальчишеством, да и сам Шаман свою реакцию ничем иным объяснить не мог. Особенно, учитывая, что ему и без эротических фантазий девочек пубертатного возраста было о чем подумать. Например, о том, как объяснить врачам столь быстрое восстановление Верки после укуса змеи. Чудодейственными свойствами календулы, ромашки и вероники? На горизонте отчетливо замаячила перспектива штрафа за ложный вызов.

Тем временем, в поле зрения, действительно, появился стремительно приближающийся к берегу катер МЧС с раздираемым ветром российским триколором на корме.

— Добро пожаловать, — мрачно изрек Шаман, двинувшись мимо островного пантеона к берегу и, остановившись рядом с экспедиционной лодкой, закурил.

— Что-то они рано, — усмехнулся Виталь, оторвавшись на секунду от ремонтных работ. — Зато аж втроем. Не иначе, как решили, что у нас тут пол-лагеря пало от укуса одной гадюки.

— Или на знатный магарыч рассчитывают. Только что-то нашего профессора среди них не видать.

Германа на борту причалившего к берегу катера, действительно, не было. Зато был лодочник, больше напоминающий бойца спецназа, похожий на суслика медбрат, немногим старше собравшихся на острове студентов-практикантов, и преисполненная осознанием своей неотразимости ярко-накрашенная женщина в возрасте "слегка за тридцать" или около того.

Медики прибыли без отправленного за ними гонца, и как выяснилось, даже его не видели. Вызов поступил по телефону из Прибрежного. Когда? Видимо, недавно.

Шаман не стал уточнять, что вкладывает в понятие "недавно" пышногрудая прелестница в зеленном медицинском костюме, ограничившись лишь вежливым кивком, и протянул ей руку, помогая выбраться из лодки. Картинно тряхнув темными блестящими кудрями, гостья окинула Шамана заинтересованным взглядом, уделив особое внимание тронутому загаром торсу, и лишь после этого ступила на землю.

— Девушке уже значительно лучше. Так что зря мы, наверное, вас побеспокоили, — сказал Шаман, стараясь не обращать внимания на ее кокетливо надутые губы и выражающий все что угодно, кроме интереса к самочувствию пациентки, взгляд.

— Ну что вы? — с характерным придыханием проворковала она, зачем-то вручая Шаману оранжевый саквояж с медикаментами. — Змеиные укусы — это очень серьезно. Чрезвычайно серьезно!

— Чрезвычайно.

— Девочку непременно нужно поместить в стационар.

— Помещайте. — Насмешливо изогнув брови, Шаман кивнул на восседавшую по левую руку от гитариста Верку. — Вон она наша потерпевшая. Песни поет.

— Песни? В каком смысле? — недоверчиво сощурилась врач.

— В прямом. Сами взгляните. Вон та, с перебинтованной лодыжкой.

Женщина посмотрела в указанном направлении и, мигом оценив обстановку, вновь кокетливо надула ярко-накрашенные губы. Недвусмысленным жестом поправила воротник туго обтягивающей грудь рубашки, коснувшись кончиками алых ногтей ложбинки над декольте, и улыбнулась.

— Сложно вам с ними?

— Не очень, — нарочито бесстрастно пожал плечами Шаман.

— В таком случае вы, видимо, очень терпеливый мужчина. Сегодня симулянты, завтра...

— Девочку, действительно, укусила змея, — перебил он и, теперь уже не тая неприязни, демонстративно взглянул сперва на возвышающуюся над декольте грудь, а затем в глаза ее обладательнице. — А вы всегда ставите диагнозы, глядя на больных издали?

— Я... — запнулась женщина, вдруг поменявшись в лице. — Я... Да вы хам!

— Разве? В таком случае не буду досаждать вам своим обществом, — возвращая ей оранжевый саквояж, отчеканил он и, резко развернувшись, двинулся через волейбольную площадку к раскопу. — А вы, будьте добры, займитесь пациенткой.

— Постойте, — окликнула его она. — Да постойте же.

Шаман не оглянулся, лишь, не замедляя шага, бросил через плечо:

— Если вам что-то понадобится, вы можете обратиться к моему помощнику. Он в лодке.

* * *

Темень не опускалась, а будто бы наоборот поднималась ввысь из недр земли. Сначала окутала остров, затем устремила сумрачные щупальца к воде и, наконец, потянулась к небу. Еще освещенный лучами скрывшегося за горизонтом солнца небосклон затягивался курчавой, похожей на дымчато-серый каракуль, зыбью.

Шаман сидел на отвале, молча наблюдая за наступлением ночи. Курил. В бесчисленный раз прокручивал в памяти события минувшего дня, корил себя за никому не нужные эмоции, которые он себе позволил, за ту психологическую усталость, с которой едва сумел справиться, за вспышки раздражения на пустом месте. Сам не мог понять, почему так повел себя с той кокеткой из МЧС... Красивая баба, скорее всего не претендующая ни на что, кроме секса, без романтических бредней в голове... И чего он взбеленился-то? Нервы, усталость, экспедиция, Бхопальская катастрофа... Черт побери, она-то тут при чем?

За спиной послышались приглушенные шаги. Не крадущиеся, но едва-едва ощутимые. Так умел ходить только Виталь... Не произнося ни слова он сел подле Шамана на отвал. Закурил. И лишь после этого, искоса посмотрев на начальника, прервал молчание.

— Отличный денек выдался. Веселенький.

— Цирк-шапито, — хмуро усмехнулся Шаман, пришлепнув севшего на щеку комара.— Живности хоть отбавляй. Клоуны тоже имеются. Ведьмы. Акробаты... и те были. Я даже удивлен, что метатель ножей не порадовал меня сегодня своим фееричным выступлением..

Виталь досадливо поморщился и вновь поднес ко рту сигарету. Крошечный оранжевый огонек на ее конце тут же вспыхнул ярче и, жадно пожирая папиросную бумагу, начал стремительно удлиняться к фильтру.

Видя это, Шаман скептически скривил губы, но промолчал. Подобрал с отвала один из многочисленных черепков — никому не нужный образец ямочно-гребенчатой керамики — и, замахнувшись, швырнул его в воду. Из сгустившейся темноты донесся тихий всплеск.

— Это все в прошлом, — снова заговорил Виталь. — Метатель ножей больше не вернется.

Шаман ничего не ответил, давая понять, что не расположен продолжать этот разговор. Но Виталь не унимался и, уже не скрывая раздражения, продолжил:

— И все-таки я тебя не понимаю. Гнать нужно взашей эту "Мисс Катастрофу", а ты носишься с ней, как с писаной торбой. Знаешь же, ничего хорошего от ее подрывной деятельности ждать не приходится.

— Вот именно, что не знаю. Чего от нее ждать ни я, ни ты на самом деле не знаем. Кстати, что там за гвалт стоит? Слышишь?

Со стороны лагеря действительно доносились какие-то крики. И пусть самого источника шума видно не было, а голоса звучали неразборчиво, их тональность ничего хорошего не сулила. Шаман нахмурился, пытаясь понять, что происходит.

— Слышу! — зло буркнул Виталь. — Не иначе как опять эта девица развлекается. Ну скажи мне, на кой черт нам такой риск? И без нее проблем полные шаровары.

— С тобой в свое время их было не меньше и ничего. Справились. Как там говорят? Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

— Но и без штанов домой не уходит. А штаны — это мелочь по сравнению с тем, что можем потерять мы.

— Мы еще и не нашли ничего такого, что жаль было бы терять, — невозмутимо пожал плечами Шаман и, решительно поднявшись с отвала, двинулся вдоль раскопа к лагерю. — За четыре года мы дорылись до навоза XIV века, а кроме битых черепков, кожаных тапок и трухлявых бревен ничего откопать так и не довелось. Ни-че-го!

— Вот, значит, как ты теперь заговорил? — со злостью в голосе протянул Виталь, неотступно следуя за начальником. — Ничего, что ты на основе этих трухлявых бревен и черепков двести страниц диссера накатал?

— Если бы целью наших изысканий, действительно, было получение мною КИНа, мы бы уже давно оставили Вёжи в покое. Копали бы сейчас с Авдеевым в Галиче и проблем не знали.

— Мы бы и здесь проблем не знали, если бы не эта девица. По крайней мере, сегодня.

— Ты мне в свое время тоже немало крови попил, а ничего, вышел толк в конце концов. А вообще... практика показывает, археология действительно щедра на неожиданные открытия. И понимаешь ты это, как не странно, вовсе не дорывшись до навоза XIV века, а глядя на то, какие разительные перемены вдруг происходят с членами экспедиции. С кем-то на третий день, с кем-то к исходу первой недели — это, по сути, не так уж и важно. Сам знаешь, крепкие, надежные, свои в доску "пацанчики" порой вдруг превращаются в "оранжерейных" маменькиных сынков, зубрилы-очкарики — в запойных алкоголиков, спортсмены — в сердечников, язвенников и даже астматиков. А гламурные дивы, копирующие девушек с глянцевых обложек, начинают проявлять чудеса выносливости, упорства и неприхотливости.

— Лично мне плевать с высокой колокольни на выносливость и неприхотливость этой девчонки. А уж на упорство и подавно. Хватит того, что забот с ее появлением у нас прибавилось в разы.

— То же самое я говорил когда-то деду про тебя.

— Но я же свой, а она кто такая?

— Не знаю, может, тоже не чужая. Зрячая, как никак. Ты этим похвастаться не можешь даже сейчас. А уж когда шесть лет назад, размахивая старым дневником, вдруг нагрянул к моему деду, и вовсе.

— Мне тогда вообще особо нечем было хвастаться, кроме того дневника, который я на чердаке в бабкином доме среди груды хлама отыскал. Но ведь отыскал же! Значит, как говорит твой дед, была на то воля богов. Иначе он мог там еще сотню лет проваляться.

— Мог. Виталь, речь-то сейчас не об этом. Нам пока не дано знать, кто такая Яна Мальцева и чего именно от нее ждать, но, быть может, и ее появление в наших рядах тоже воля богов? Не просто стечение обстоятельств, а награда за наши труды? Она зрячая! А это уже о многом говорит. О многом! Посмотрим, что скажет старуха, тогда и вернемся к этому разговору. А пока пусть все идет своим чередом.

— И старуха эта тоже странная, — не унимался Виталь, неотступно следуя за Шаманом вдоль края старого раскопа. — Ну откуда она здесь взялась? Откуда? Четыре года мы о ней слыхом не слыхивали. И теперь вдруг: "Здравствуйте, я местная ведьма!" Странно все это. Я когда к ней сегодня вошел, она на меня так зыркнула, будто я ей сарай спалил. Потом, когда узнала, зачем явился, немного оттаяла. Но все равно я этот ее взгляд вовек не забуду.

— Что-нибудь сказала? — не оборачиваясь и не замедляя шага, поинтересовался Шаман.

— Нет.

— Совсем?

— Мне — ни слова. Кивнет, зыркнет, губы подожмет, отвернется. А с мальчишкой соседским, который нас на остров переправлял, на разговоры не скупилась.

— Интересно, — задумчиво протянул Шаман и, остановившись перед отвесным спуском к лагерю, окинул взглядом тронутые тусклым светом щербатой луны яркие крылья палаток. Теперь крики звучали ближе и отчетливее, но их источник по-прежнему был вне поля зрения.

— Со мной она таких молчаливых демаршей не практиковала, — шагнув вниз по тропе, продолжил свою мысль Шаман. — С Янкой тоже была весьма разговорчива — и вчера, и сегодня. Что же ей в тебе не понравилось?

— Не знаю. Татуировок она моих не видела. Я, как ты и велел, рубашку накинул.

Шаман усмехнулся, снисходительно покачав головой. Но озвучивать свое мнение относительно "вернисажа" на теле Виталя не стал, по опыту зная, что это напрасная трата слов и времени. Для него до сих пор оставалось загадкой, кто вбил парню в голову, будто подобные нательные художества помогут ему прозреть. Бред. Но Виталь свято верил в успех, а шутки богов, как по заказу приспустивших ненадолго пелену с его глаз после очередного визита в тату-салон, лишь укрепили эту веру. И никакие аргументы уже поколебать ее не могли.

Между палаток возник темный силуэт, в котором Шаман сию же секунду безошибочно угадал Янку. Девушка стремительно пересекла открытое пространство и, на мгновение скрывшись сперва за высокой палаткой, а затем за зарослями бурьяна, вновь появилась в поле зрения. Понять куда она направляется, не составляло труда — к раскопу. Не просто к раскопу, а к нему — к Шаману. Решительно и уверенно сокращала расстояние между ними, а вслед за ней трусцой семенил маленький силуэт Геродотика.

— Легка на помине, — неприязненно усмехнулся Виталь и двинулся вниз по тропе, всем своим видом демонстрируя Шаману отношение к девушке. Но, поравнявшись с ней, вдруг на долю секунды чуть замедлил шаг и шумно усмехнулся.

Янка не дала сбить себя с курса. Сделав вид, будто не заметила ни демонстративно пренебрежительной ухмылки, ни даже самого Виталя, прошла мимо и остановилась лишь, оказавшись подле Шамана.

— Ну скажи мне, — начал он без лишних предисловий и мягко улыбнулся. — Что на этот раз ты не имеешь никакого отношению к тому, что там происходит. Что бы это ни было.

— Конечно, не имею, — невозмутимо пожала плечами Янка. — Я вообще просто мимо проходила.

— И тебя даже никто ни в чем не обвиняет?

— Случилось чудо! — картинно закатила глаза девушка. — Никто и ни в чем! По крайней мере, пока. Зато ваше имя там звучит гораздо чаще прочих.

— Моё? Пора доставать корону из рюкзака. А ну-ка выкладывай, что там происходит, пока у меня острый приступ звездной болезни не случился.

— Да не вопрос, — с вызовом посмотрев на него, кивнула Янка и тут же скривила губы в привычно ехидной улыбке. — Впрочем, нет. Вопросы все же имеются.

— Ну хорошо, задавай. Постараюсь ответить.

— Отлично. Тогда начнем с самого животрепещущего. Павел Андреевич, вы принципиально футболки не носите или как?

— Это ты о чем сейчас?

— О мире во всем мире. И на этом клочке земли под названием Вёжи, в частности.

— А-а-а! Понимаю. Ты имеешь в виду ту нелепую стычку между тобой и Верой, которую мне довелось лицезреть сегодня утром?

— И ее, кстати, тоже. Хорошо, что напомнили. Но ладно Верка. Она там уже оду любовную во славу "гибкого сплетения округлых мышц" на вашем обнаженном торсе сочинила. Приторную, аж зубы сводит. Зря, между прочим, улыбаетесь. Она три аккорда знает и не сегодня-завтра начнет серенады у вашей палатки горланить. Не до смеха будет.

— Так тебя сейчас больше всего волнует мой крепкий сон? — сквозь смех спросил Шаман.

— Прежде всего, мой. Павел Андреевич, я не знаю с какой целью вы там у Пантеона гимнастикой занимались, но Веркина ода — не единственное, во что все это вылилось. Наши голубки, между прочим, благодаря Вам разругались вдрызг. Один — я так и не поняла, кто именно — пускал слюни на ваше "гибкое сплетение", второй приревновал. Вцепившись возлюбленному в космы, грозился придушить его или ножом пырнуть в отместку за измену. Короче, Павел Андреевич, сжальтесь. В кровопролитии ведь не кого-нибудь, а как всегда меня обвинят. Оденьтесь, а?

Шаман брезгливо поморщился.

— Черт побери! Этого нам только не хватало! Разняли их?

— Разняли. Только Энджику, кажется, сегодня предстоит ночевать под открытым небом, комаров кормить и звездами любоваться.

— Влюбленным под одной крышей стало тесно?

— Не то слово. Развод и тапочки по почте. А народ у нас придерживается гомофобских взглядов. Причем поголовно. Никто не хочет приютить беднягу.

— И ты, значит, тоже гомофобка?

— Я? Не знаю, не задавалась никогда таким вопросом. А Катька едва не рыдает над незавидной участью Энджика. Но четвертым к нам он просто-напросто не поместится. Палатка по швам треснет. Оно и к лучшему, наверное... Иначе Герман меня точно с острова бы выселил.

— За что? За палатку больших размеров?

— За аморальное поведение. Он же на последнем предэкспедиционном собрании обещался всему курсу свечку подержать. Зря смеетесь! Я серьезно! Сказал, что лично будет с

ней каждый вечер по лагерю ходить и проверять, что девочки спят с девочками, а мальчики с мальчиками.

— А тот, что без крыши над головой остался, значит, мальчик в голубином тандеме?

— Не знаю. Я как-то стесняюсь у них спрашивать who is who. Но по паспорту он точно мальчик и этого вполне достаточно. И-и-и-и... не сбивайте меня, пожалуйста, с мысли, я так до второго вопроса никогда не доберусь.

— Свет очей моих, притормози чуть-чуть. Я еще и на первый не успел ответить.

Янка притихла, подозрительно глядя на смеющегося Шамана. Но тот вовсе не торопился озвучивать то, ради чего остановил Янкино повествование о последних происшествиях на острове. Вместо этого достал из кармана помятую пачку и, отрывистым движением вытряхнув из нее сигарету, закурил.

— Итак, ответ на твой животрепещущий вопрос, — выпустив изо рта тонкую струйку дыма, улыбнулся он. — Доводы твои я к сведению принял. И впредь постараюсь не шокировать общественность своим видом. Довольна?

— Не очень, — неопределенно пожала плечами Янка. — Но к делу это не относится. Поэтому благодарю вас за понимание и перехожу, если вы не против, ко второму вопросу.

— Давай! Первым настроение ты мне уже подняла, боюсь, представить, что будет после второго.

— Поверьте, я тоже, — кивнула Янка, и вид у нее при этом был столь невинен, что Шаман подсознательно напрягся, ожидая подвоха. Тем временем девушка выдержала театральную паузу и, потупившись, продолжила: — Не найдется ли у вас случайно запасной палатки для нашего новоявленного бомжа?

Такого поворота разговора Шаман почему-то никак не предполагал, тем более, что сама Янка — "Мисс Катастрофа" — до сих пор не ассоциировалась у него с ролью просительницы. Именно поэтому вместо ответа он лишь облегченно выдохнул. Но Янка истолковала его молчание по-своему.

— Ну или, может быть, Вы разрешите ему в отсутствие Германа... то есть Германа Альбертовича, переночевать в его палатке. А то, — девушка расплылась лукавой улыбке, — боюсь, придется нам с Катькой в знак солидарности тоже всю ночь комаров кормить, закутавшись в спальники по самое не хочу.

— Зачем же такие жертвы?

— Из солидарности, говорю же! Да не смейтесь вы! Катьке как что-нибудь в голову взбредет, так кувалдой не выбьешь. Будет ночевать на улице. А я ее одну не оставлю. Павел Андреевич, сжальтесь над несчастными. На мне и так живого места уже не осталось из-за этих кровососов, а тут еще всю ночь им пиршество устраивать...

— И все-таки ты чудо! — покачал головой Шаман, приобняв девушку за плечи. — Не волнуйся, спи спокойно и Катерине того же пожелай. Устрою я вашего голубка на ночлег.

— Правда?

— Правда!

Янка порывисто кинулась Шаману на шею и, прежде чем он успел как-то отреагировать на происходящее, прильнула к его губам. Поцеловала. Легко. Непринужденно. Безыскусно.

— Спасибо вам, — не сказала, выдохнула, опалив горячим дыханием его губы, и тут же словно смутившись, отстранилась. — Спасибо, — повторила тихо, дурманя сознание чуть хрипловатыми, обволакивающими нотками в голосе.

Отступила, теперь уже испуганно глядя Шаману в глаза. Коснулась кончиками пальцев своих губ и сделала еще один шаг назад.

— Я пойду... обрадую Катьку! — пробормотала с запинкой и, лихорадочно вздохнув, скрылась в темноте. — Спасибо!

— О боги!

* * *

Янка остановилась, лишь скрывшись за темными зарослями бурьяна, и в ту же секунду с мученическим стоном опустилась на корточки. Уткнулась пылающим от стыда лицом во влажные ладони и снова застонала:

— Ну ты и ду-у-ура!

Рядом жалобно заскулил Геродотик. Заметался вокруг хозяйки, не понимая, что же стряслось на этот раз. И, наконец, встав на задние лапы, а передними опершись о ее колени, лизнул в нос.

Не убирая рук от лица, Янка обреченно покачала головой.

— Ну и дура же у тебя хозяйка, мой хороший... Полная дура!

Зажмурилась и с силой стиснула ладонями виски, будто пытаясь таким образом изгнать из памяти свою недавнюю вольность и, прежде всего, реакцию Павла Андреевича. Но его опешивший взгляд категорически не желал покидать мысли — заставлял сердце исступленно биться о грудную клетку, отдаваясь в висках болезненно гулкой пульсацией.

Судорожно вздохнув, Янка открыла глаза и жалобно взглянула на Геродотика.

— Вот такая вот песня, мой хороший, — прошептала чуть слышно. — Как мне теперь ему в глаза смотреть?

Геродотик ободряюще тяфкнул.

— Точно. Хорошо хоть он не начал мне мораль читать о недопустимости подобных... хм... "порывов".

Из-за дымчатой ряби облаков выглянула щербатая половинка луны. Темнота и до этого не была кромешной, а теперь и вовсе будто бы испуганно юркнула в тень бурьяна, позволяя разглядеть не только очертания, но и оттенки окружающих предметов. Тревожно озираясь по сторонам, Янка выудила из пачки последнюю сигарету и чиркнула кремнем зажигалки. Дрожащие пальцы категорически не желали слушаться, и прикурить удалось далеко не с первой попытки. Наконец, на кончике сигареты вспыхнула крошечная огненная бархотка. В легкие устремился душистый дымок, заставляя дышать ровнее и глубже.

Геродотик снова тяфкнул и опустил лапы с колен хозяйки на землю. Задорно завилял хвостиком.

— Мне бы твой оптимизм, — глядя на него, фыркнула Янка. — Представляешь, что он теперь обо мне думает? О-о-ох... Лучше бы сразу мораль прочитал. А если видел кто-нибудь? О-о-о!

Сердце вновь сжалось — на этот раз от страха, что темнота могла служить кому-то укрытием, позволяющим исподтишка наблюдать за двумя темными силуэтами, остановившимися на самой высокой точке острова.

Янка опять застонала и рывком поднялась на ноги. Воровато оглянулась вокруг, выискивая притаившегося где-нибудь за кустом бурьяна или крапивы "доброжелателя". Прислушалась.

Над ухом раздражающе монотонно жужжал комар — а скорее всего, даже не один. Чуть слышно шелестел листвой и прошлогодним сухостоем легкий ветерок. В Новых Гребенях по-прежнему было тихо и безлюдно. Невзирая на то, что недавний скандал в Старых Гребенях, судя по доносившимся оттуда поредевшим голосам, угас, всколыхнувшаяся общественность не торопилась возвращаться в родные пенаты. Кто-то все еще пестовал надежду на продолжение феерического шоу с двумя голубками в главной роли и не спешил покидать место действа. Кто-то решил "разнообразить" культурный досуг — двинулся на камералку с намерением за вечерними посиделками у огня допить все, что не осилили накануне. Вдали уже мелькали отблески костра, и звучало бренчание гитары Менестреля. А Янка, не заметив вокруг никаких подозрительных шевелений и звуков, наконец, смогла вздохнуть с облегчением и даже относительно здраво взглянуть на произошедшее.

Поцелуй... Ну и что с того? Обыкновенное проявление благодарности. Можно сказать, и не поцелуй вовсе, а легкое соприкосновение губами. Что подумает Павел Андреевич? Да пусть думает! При случае Янка сумеет направить его мысли в нужное русло! Парочка ироничных реплик и — вуаля!

Подняв Геродотика на руки, Янка смачно чмокнула его в нос и вновь прислушалась, на этот раз пытаясь определить, где в данный момент находится Катя, которую еще предстояло обрадовать благополучным исходом операции по обеспечению Энджика крышей над головой. Да и самого "страдальца" не мешало бы известить о счастливом избавлении от перспективы пасть жертвой комариных стай этой же ночью.

Так и не услышав среди доносившихся из Старых Гребеней голосов Катиного, Янка все же двинулась именно туда, справедливо рассудив, что до камералки через лагерь доберется быстрее, нежели в обход мимо полевой кухни.

Кати в поредевшей толпе зевак, действительно, не было. Уже через пару минут Янка отыскала подругу у костра, разведенного, как и накануне, под раскидистыми ветвями единственного на острове дерева. Она пристроилась на краю бревна в стороне ото всех и с меланхоличным видом почесывала щиколотку.

Ближе всех к Кате — примерно в полуметре на том же бревне — сидел рыжий Мишаня и, покручивая в руках початую бутылку, кидал нетерпеливые взгляды на Менестреля. Собравшаяся у костра публика уже держала наготове кружки. А сам музыкант этого, казалось бы, не замечал, продолжая вдохновенно распевать о прелестях свободы и огня:

— Барин, рано празднуешь ты!

Ночь мне день, и длинна она до бесконечности!

Я в твой усадьбе цветы

Украду для наряда ее подвенечного.

Не холоп я, помни о том!

До тебя мне и дела нет...

Янка неторопливо обошла круг света по периметру и, ненадолго задержавшись у кромки воды, все же присоединилась к вечеринке у костра.

— Ну вот и все, Катюш! — присаживаясь на бревно между подругой и Мишаней, тихо изрекла она. — Можешь спать спокойно. Миссия выполнена! Павел Андреевич обещал устроить Энджика на эту ночь в Германовской палатке.

— Ян, — осуждающе покачала головой Катя.

— Что на этот раз не так?

— Всё не так! Ладно — парни. Им можно быть твердолобыми в сердечных делах! Но мы же девушки! Чуткие, дальновидные, мудрые...

— Ближе к делу, — перебила подругу Янка.

— Неужели ты сама не понимаешь, что, если вмешается Павел Андреевич, станет еще хуже? Ведь весь этот сыр-бор именно из-за него разгорелся. И теперь если он начнет заботиться об Энджике, Кирюнька совсем с катушек съедет от ревности. У них же любовь, а ты своей инициативой...

— Прекрасно! Любовь... "Так не доставайся ж ты никому!" Ночуй на улице, мучайся от укусов комаров и, может быть, даже змей. Но не вздумай воспользоваться чьей-нибудь помощью, ибо я ревную! Кать, ты в своем уме?

— В своем, а любовь требует жертв.

— Чьих? — многозначительно округлив глаза, фыркнула Янка.

Катя неопределенно повела плечами и отвернулась, уставившись на охваченные язычками пламени поленья. А Янка, чуть повысив голос, продолжила гневным шепотом:

— Сперва ты бьешь себя в грудь с криками: "Люди должны поддерживать друг друга! Я тоже буду ночевать под открытым небом!", а теперь, когда речь зашла о реальном решении проблемы, а не о бестолковых жестах показушного характера, обвиняешь меня в твердолобости. Да ну тебя! Делай что хочешь! Корми комаров, митингуй, хоть голой по лагерю в знак протеста бегай! А я умываю руки. Всё!

Не прерывая своей песни, Менестрель кинул на Янку раздосадованный взгляд поверх огня. В тот же миг, словно желая поддержать музыканта, костер всколыхнулся и с треском выплюнул ввысь столп золотистых искр. Менестрель запел громче — будто превозмогая ярость, извергал слова из груди:

— ...Песня моя в горло, как кость, летит,

На, подавись! Жалко не до смерти!...

Янка уже успела убедиться, что музыкант весьма болезненно реагировал, если кто-то переговаривался между собой во время его пения. Накануне вечером, например, он прервал себя на полуслове, демонстративно отложил гитару в сторону и, обведя присутствующих негодующим взглядом, объявил, что он не холуй и такого отношения к себе не потерпит. Но в итоге — несколько минут спустя — все же позволил себя уговорить снова взять гитару в руки. На этот раз — то ли из опасений перед "Мисс Катастрофой", по слухам, безжалостно карающей всякого, посмевшего ей досадить, то ли из-за вполне благостного расположения духа — он подобных спектаклей не разыгрывал, но оставить без внимания столь пренебрежительного отношения к себе тоже не мог.

— Ладно! А как сам Павел Андреевич отреагировал? — наконец, заговорила Катя, снова повернувшись к Янке.

— На что?

— Ну на Энджика, Кирюньку... нас с тобой.

— Он в восторге. Ждет не дождется, чем мы его в следующий раз порадуем, — невесело усмехнулась Янка и, цокнув языком, поджала губы.

Катя подозрительно прищурилась.

— Какая-то ты сегодня странная, — тихо протянула она. — Может, все-таки расскажешь, что происходит, а?

Соблазн поговорить с подругой о наболевшем вдруг стал столь велик, что никакие доводы рассудка и боязнь огласки, не могли ему противостоять. Нервно облизнув заветренные губы, Янка оглянулась по сторонам и, убедившись, что никто, кроме разъяренного их невниманием Менестреля за ними не наблюдает, склонилась к Катькиному уху:

— Пошли со мной. Только тихо! — прошептала едва слышно.

Катя с готовностью кивнула и для пущей убедительности жестом показала, что застегивает рот на воображаемую молнию. Но сию же секунду встать и покинуть круг света подругам не удалось. Едва обе успели чуть приподнять ягодицы над бревном, Менестрель доиграл последний аккорд, и сидевший слева от Янки Мишаня нарочито торжественно провозгласил:

— Так-с, товарищи алкоголики, тунеядцы и прочая нечисть! Песенки про природу можно и дома петь, а на природе бухать надо! Давайте-ка сюда свою тару! Не задерживайте процесс!

Проигнорировать этот красноречивый призыв не получилось. И вовсе не потому, что вдруг нестерпимо захотелось выпить, не отделяясь от коллектива. Просто намерение девушек покинуть вечеринку у костра не укрылось от внимания Мишани, и следующие слова он адресовал уже именно им:

— Вас, красавицы, это, между прочим, тоже касается! Куда это вы копытца навострили? Янчик, а ну-ка, давай сюда свою кружку!

Столь настойчивое требование само по себе тоже не входило в разряд обстоятельств непреодолимой силы, как и то, что благодаря нему обе девушки вдруг оказались в центре всеобщего внимания, и ни о каком незаметном уходе речи уже не шло. Снова сесть на бревно Янку заставило иное — появившийся на камералке Павел Андреевич и его пристальный взгляд, устремленный не куда-нибудь, а на Янку. Столкнувшись с ним, девушка невольно потупилась и протянула Мишане эмалированную кружку.

— О! Децл! — усмехнулся парень, покрутив ее в руке. — Янчик, сразу видно, что до матёрого походника тебе еще как до Китая. В нашем деле главное что? Большая кружка! Запомни!

— А ты решил устроить аттракцион невиданной щедрости и набухать мне разом полканистры.

Мишаня откупорил бутылку и, заговорщицки подмигнув Янке, не скупясь, плеснул остатки водки в ее миниатюрную тару. Остатков было хоть и немного, но на половину кружки хватило с лихвой. Янка хмуро взглянула на поблескивающую в свете костра прозрачную жидкость.

— Н-да!

— Извини, канистры водки у нас, к сожалению, нет! Но чем богаты, тем и рады, -хохотнул Мишаня и, отставив пустую бутылку за бревно, откупорил следующую.

— А теперь ты, Катерина! Во-о-от это я понимаю — кружка настоящего походника. Учись, Янчик, у подружки.

При взгляде на то, что вызвало столь уважительный комментарий Мишани, Янка уже в который раз не смогла сдержать улыбки. Катя, действительно, при подготовке к экспедиции слишком буквально восприняла советы Жени насчет посуды покрупнее. В отличие от самой Янки, изо всех сил пытавшейся уменьшить объемы и вес походного рюкзака, она втайне от матери позаимствовала из кухонного шкафа литровую эмалированную кружку, которую в доме привыкли использовать в мерных целях при засолке огурцов и помидоров.

— Только не полную, — испуганно пролепетала Катя.

— Ты преувеличиваешь масштабы моей щедрости, — под дружный хохот однокурсников успокоил ее Мишаня и в подтверждение своих слов плеснул в кружку абсолютно несоизмеримое с ее объемами количество жидкости. — Хватит с тебя. Следующий.

Разлив водки не затянулся надолго. Мишаня проявил завидную сноровку, и не более чем через минуту вся честная компания, в том числе и вовремя замеченный Павел Андреевич, уже стояла вокруг костра, устремив навстречу друг другу наполненные алкоголем кружки.

— Ну, поехали! — звонко чокнувшись со всеми, громко провозгласил Мишаня.

— До встречи на орбите! — тихо буркнула себе под нос Янка и, глубоко вздохнув, поднесла кружку ко рту. Задержала дыхание.

Водку до сего момента ей доводилось пить всего раз — и то с перцем, для предотвращения неминуемой простуды...

В тот день они с Женей попали под проливной дождь и промокли до нитки. Потом Янка, закутанная в банный халат, сидела у друга на кухне, пила горячий чай, ни на секунду не прекращая отбивать барабанную дробь зубами. Тогда-то Женя и вспомнил про старый дедов рецепт — достал из отцовского мини-бара бутылку водки, разлил по стопкам и, щедро сыпанув в них черного перца, протянул одну Янке.

— Не нюхай! Пей!

После чего Янка покорно кивнула, для верности зажала нос пальцами и, наконец, следуя примеру Жени, бодро опрокинула в себя все содержимое стопки. Обжигающая горечь опалила язык, горло и добралась до груди. Дыхание сбилось на сип и уже через долю секунды взорвалось кашлем. Из глаз брызнули слезы.

Жадно глотая воздух, Янка уставилась на Женю.

— Гадость! — прохрипела, чувствуя, как стремительно замутняется сознание — картинка перед глазами расплывается и начинает подрагивать, слова Жени звучат далеко-далеко и настолько невнятно, что и не разобрать ничего, кроме обрывочных слов.

— ... мелкая... стоять... черт...

С тех пор Янка успела окончить школу, поступить в университет и год в нем отучиться, а между делом опытным путем проверить свой организм на восприятие шампанского, белого вина и даже коньяка, благодаря чему уверилась, что столь "туманные" последствия первого соприкосновения с водкой были напрямую спровоцированы простудой и ничем иным. Поэтому, невзирая на то, что в памяти волей-неволей вдруг всплыли события двухгодичной давности, особых опасений плескавшаяся в кружке "огненная вода" у Янки не вызывала.

Гораздо больше в этот момент ее волновал пристальный взгляд Павла Андреевича. Взгляд, заставляющий вновь содрогаться от воспоминаний о том случайном поцелуе. Взгляд, от которого нестерпимо хотелось спрятаться куда-нибудь. Нет, не в хмельном дурмане, конечно...

Янка прикрыла глаза и залпом осушила содержимое кружки. По горлу устремилась уже знакомая огненная горечь и разлилась по груди неожиданно успокаивающим теплом.

— Хорош нектар, дамы? — усмехнулся Мишаня, глядя поочередно то на Катю, то на Яну. — То-то же. А то все "шампанское, шампанское"!

Янка, не произнося ни слова, вернулась к бревну и, присев, погладила по холке пристроившегося у ее ног Геродотика. Перевела взгляд на воду, на отражающиеся в ней золотисто-янтарные отблески костра. Менестрель опять взялся за гитару, заиграл что-то расслабляюще лиричное о любви. Музыка, гармонично сливаясь с потрескиванием поленьев, окутывала сознание приятной пеленой — умиротворяющей и теплой... Заставляла забыть о всех тревогах и страхах.

На смену одной песне пришла другая — о закате, плавящем оконные стекла. На слух, мелодия была даже приятней предыдущей, а в смысл пропетых Менестрелем слов Янка перестала вникать уже после первой строчки, продолжая зачарованно взирать на окропленную золотистыми бликами темную рябь воды. И на душе было легко и спокойно.

Гитара Менестреля, как и накануне вечером, пошла по кругу. Сначала она попала в руки к Верке. И даже ее голос, прежде нередко напоминавший Янке скрипучую калитку, вдруг показался необычно мягким, а всем известная бардовская песня в ее исполнении приобрела совершенно новое, по-своему очаровательное звучание. Ей хотелось подпевать, тихонько, не нарушая гармонии, мурлыкать себе под нос:

— Всю себя измучаю,

Стану я самой лучшею,

По такому случаю

Ты подожди...

Любоваться отражающимся в воде мерцанием костра и тусклым, вспыхивающим в такт песне огоньком на противоположном берегу.

От Верки гитара перешла к Павлу Андреевичу. Но едва успев коснуться струн, он тут же прервал игру, чуть подкрутил колки на грифе, и лишь после этого снова взял аккорд. Прислушался и, одобрительно кивнув, запел. Сначала тихо, будто опять проверяя звучание — только на этот раз не гитары, а собственного голоса. Затем громче — перекатывал слова на языке, пробуя их на вкус.

Услышав его голос, Янка оторвала взгляд от воды, устремив его сквозь язычки пламени на мужчину. Улыбнулась. Искренне и уже почему-то не опасаясь, что кто-нибудь из присутствующих уличит ее в романтических чувствах к начальнику экспедиции. Даже он сам. И Шаман не замедлил с ответной улыбкой — заговорщицкой, но в то же время очень мягкой, демонстрирующей что угодно, только не снисхождение, которого так страшилась Янка, спасаясь бегством вниз по отвесной тропе.

Перебирая струны, он продолжал безотрывно смотреть на Янку и, быть может, именно поэтому ее не покидало ощущение, что поет он сейчас лишь для нее одной. Не просто поет, а обволакивает хрипловатыми нотками обманчиво мягкого баритона и неприкрытой сексуальностью голосовых перекатов. Ласкает. И тембром голоса, и взглядом.

Янка не слышала слов песни. Павел Андреевич мог бы петь хоть гимн СССР, хоть трогательный, берущий за душу романс о любви — это не имело никакого значения. Слова забудутся, ощущения — никогда...

— Смотрите! Что это? — вдруг громко закричала Катя и, вскочив со своего места, стала хаотично размахивать руками, указывая то на водохранилище, то в противоположном от него направлении, а то и вовсе на звездное небо. Вокруг костра повисло молчание. Музыка стихла. Все присутствующие ошарашено уставились на Катю, не в силах определить, куда именно она призывает посмотреть.

Выдернутая из состояния томной задумчивости, Янка резко вскинула голову, подобно остальным недоуменно воззрившись на жестикуляцию подруги, и в то же мгновение почувствовала, что картинка перед глазами начинает стремительно расплываться и почему-то заваливаться на бок.

— Офигеть, тумба-юмба, — прервал повисшее вокруг молчание Мишаня.

Его насмешливый тон явно подействовал на Катю отрезвляюще и заставил, наконец, определиться с направлением.

— Там! — ткнув пальцем в сторону водохранилища, снова выкрикнула она и ринулась к берегу — чудом умудрившись не наступить на Геродотика и не споткнуться о Янкины ноги.

Отложив гитару, Шаман резко встал и, переступив через бревно, направился к девушке. Понять, что именно ее так взволновало, теперь не составляло труда. Посреди темного водохранилища — примерно на полпути от Спаса до Вёжи — действительно, мелькал похожий на свет электрического фонарика тусклый огонек. Он то устремлялся вверх, то куда-то в сторону, то вдруг гас совсем, а через пару секунд вновь начинал мельтешить в темноте, едва ли не в точности повторяя "танец африканских племен", который несколько секунд назад продемонстрировала Катя.

— Виталь! — не оборачиваясь, скомандовал Шаман. — Кажется, профессор, наконец, объявился. Сгоняй за ним на моторке. — И брезгливо поморщившись, тихо добавил: — А то потонет еще ненароком.

Но эту полную сарказма реплику уже никто не услышал. Еще до того, как она успела прозвучать, Виталь ступил на ведущую к полевой кухне тропу и скрылся в темноте. В ту же секунду студенты повскакивали с нагретых бревен и ринулись вслед за ним, оглашая округу громким хохотом.

Янка и рада была бы присоединиться к остальным, но перед глазами по-прежнему все плыло. Хуже того — удаляющиеся голоса вдруг начали сливаться в раздражающий гул, и казалось, доносятся они даже не с другого конца острова, а сквозь толщу воды. Мозг четко фиксировал усиливающуюся дурноту, но побороть ее Янка уже не могла. Поэтому, стараясь не делать резких движений, она перевела взгляд на огонь и притихла. Лучше не стало. Но был шанс, не вызывая подозрений, выдать собственное опьянение за любование язычками пламени.

Тем временем, кроме нее самой на камералке остался один лишь Шаман. Он неподвижно стоял у кромки воды спиной к костру, всматриваясь в хаотичные вспышки в мглистой дали. Наконец, у полевой кухни взревел мотор и тусклый огонек замер. Судя по всему, профессор, услышав рокот, направил свет фонарика в сторону отчалившей от берега лодки.

Лишь после этого Шаман с усмешкой покачав головой отвернулся от воды. Но заметив неподвижно сидевшую на самом краю бревна Янку, вновь подозрительно прищурился. Как и накануне вечером язычки пламени плясали в ее янтарных глазах. Манили, зачаровывали, лишали воли и спутывали мысли. Впрочем, что-то в неподвижной позе девушки все же настойчиво развеивало этот странный дурман, будто вступив с ним в неравную схватку. Настораживало и даже вызывало пока еще необъяснимую тревогу. Понять бы, что именно?

— А тебя, свет очей моих, операция по спасению утопающего, значит, совсем не интересует? — после непродолжительно молчания, наконец, заговорил Шаман и не спеша двинулся к Янке.

Она не ответила. Лишь неопределенно пожала плечами, продолжая безотрывно смотреть на охваченные огнем поленья. Но от Шамана не укрылась напряженность, сквозившая в этом жесте.

— Что случилось на этот раз? — присев рядом с девушкой на бревно, снова заговорил он.

Янка едва заметно покачала головой. Быть может, если бы Шаман не наблюдал за ней столь пристально, это движение и вовсе ускользнуло бы от его внимания или было списано на игру теней. И все же именно оно вдруг стало тем самым недостающим кусочком мозаики, давшим импульс для понимания подоплеки происходящего.

— А ну-ка посмотри на меня! — строго потребовал Шаман. Янка чуть пошатнулась, но все же покорно повернулась к нему лицом. Ее застывший и почему-то стремительно тускнеющий взгляд в ту же секунду подтвердил Шаману неожиданную догадку. — Понятно! И ты туда же, значит. С завтрашнего дня объявляю на острове сухой закон. Как минимум, для несовершеннолетних членов экспедиции.

Янка что-то невнятно буркнула, но единственное, что Шаману удалось разобрать — это собственное имя. Без отчества.

— Я так и понял, — саркастически усмехнулся он. — Вставай.

— М-м-м-м, — простонала девушка и стала медленно заваливаться вперед, через долю секунды безвольно уткнувшись лбом ему в грудь.

— Ясно, — насмешливо, но в то же время обреченно изрек он. И это было последним, что услышала Янка, прежде чем все вокруг накрыла тишина и мрак.

Шаман помедлил лишь несколько секунд, после чего, беззлобно усмехнувшись, погладил притихшую у него на груди девушку по растрепавшимся волосам.

— Когда же ты успела так намариноваться-то, а, свет очей моих? — Вопрос, конечно, был исключительно риторическим. Даже если бы Янка его услышала, вряд ли смогла бы дать внятный ответ. Но Шаман его и не ждал. — Ну да, конечно, — сардонически протянул он. — Долго ли умеючи... А не умеючи — еще быстрее.

До сих пор молча наблюдавший за происходящим Геродотик вдруг громко тяфкнул, будто желая продемонстрировать полное согласие с прозвучавшими словами.

— Ты-то, древнегреческий историк, куда смотрел? Почему не уследил за хозяйкой? — скосив взгляд на пса, снова усмехнулся Шаман. После чего без лишних раздумий подхватил девушку на руки и, поднявшись с бревна, направился по огибавшей Новый Колизей тропе к палаточному лагерю.

— А у меня, красавица, похоже, входит в привычку носить тебя на руках в потемках, — тихо продолжил он, отодвигая плечом нависший над тропой высокий куст крапивы, и, стараясь, чтобы тот не хлестнул Янку по лицу, двинулся дальше. — Забавная традиция, скажу я тебе. Весьма забавная.

Рядом пронзительно запищал комар и уже через мгновение, не встретив преграды на своем пути, приземлился Янке на лоб. Заметив это, Шаман попытался его сдуть. Безуспешно. Кровосос категорически не желал расставаться со своей жертвой. Янка чуть слышно застонала и, не приходя в себя, обняла начальника экспедиции за шею, спрятав лицо у него на груди.

— Очаровательное создание... — протянул он и прислушался к доносившимся со стороны полевой кухни крикам.

Судя по всему, заставить подвыпившую экспедиционную братию покинуть свой наблюдательный пост до того, как профессор ступит на берег, могло разве что цунами, извержение вулкана или, на худой конец, землетрясение. А так как ничего подобного на Вежах, к счастью, по-прежнему не наблюдалось, Шаману удалось донести Янку до Новых Гребеней, так ни с кем и не столкнувшись. Оно и к лучшему.

Пусть Шаман и не видел существенной проблемы в том, что толпа нагрянет в лагерь, прежде чем Янка окажется в спальнике, все же предпочел бы не афишировать ни состояние своей подопечной, ни собственную роль в транспортировке ее пьяной тушки от костра до палатки.

Рокот мотора нарастал, возвещая о скором завершении "спасательной операции". Конечно, у многоуважаемого столичного профессора были все шансы надолго удержать толпу зевак возле себя. Сомневаться, в каком виде он вновь предстанет перед студентами, не приходилось, и вряд ли тихо-мирно "задремавшая" на бревне Янка могла составить ему достойную конкуренцию в борьбе за внимание общественности. Но не понаслышке зная, насколько болезненно девушка реагирует даже на самые безобидные насмешки в свой адрес, Шаман все же прибавил шагу и уже через несколько секунд остановился перед ромашковой палаткой.

От финишной черты его отделял лишь тонкий слой туго натянутого на каркас брезента. А это, как выяснилось, не такая уж незначительная преграда, как казалось вначале. Мало того, что за неимением третьей руки, расстегивание молнии на входе больше походило на исполнение циркового трюка, так и сама Янка вдруг неведомым образом ожила, но, к сожалению, не настолько, чтобы самостоятельно залезть в палатку, а, наоборот, будто нарочно стараясь усложнить Шаману и без того непростую задачу.

Едва ему удалось, пристроив Янку у себя на колене, дотянуться до бегунка молнии, как девушка вдруг вскинула руку и, чудом не заехав локтем в глаз Шаману, со всего маху саданула его по скуле. И тут же, не дав ему придти в себя от этой неожиданной атаки, судорожно вцепилась в ворот его толстовки и, крепко зажмурившись, начала бормотать что-то совершенно невразумительное о необходимости извиниться перед кем-то, отблесках огня на воде и мире во всем мире.

Ткань затрещала, но все же выдержала испытание на прочность и теперь угрожала Шаману удушением. Он попытался высвободить ворот из цепкой хватки тонких девичьих пальцев, но вскоре вынужден был сдаться, осознав тщетность усилий.

— Ну что за день...

— ...я... хот-т-те-е-ела ми-и-ирно...

— Конечно, мирно. Тихо-мирно потрепать мне нервы и удушить напоследок. Прекрати!

Ткань снова угрожающе затрещала. И в то же мгновение Янка уткнулась носом Шаману в шею. Он уже не сопротивлялся ее пьяному натиску. Наоборот, чуть крепче прижал к себе и ободряюще погладил по голове.

— Конечно, мирно.

— А потом кост-ё-ё-ёр... И пес-с-сня...

— И водка тоже. А сейчас давай-ка мы тебя уложим баиньки, а о мирном урегулировании всех конфликтов поговорим утром.

Не тут-то было. Янка будто не услышала его или попросту не желала откладывать на завтра то, что задумала выложить, как на духу, сегодня.

Лодка уже причалила к берегу. Царивший на берегу гвалт начал стихать. Толпа с минуты на минуту грозилась перекочевать с берега в Новые Гребеня. А Шаман по-прежнему никак не мог преодолеть последний рубеж. Помощник теперь пришелся бы весьма кстати. И, к сожалению, крутившийся у ног Геродотик на эту роль не подходил совершенно.

— ... ми-и-ирно... без-з-з-з по-ка-зу-у-ухи... А она... об-бви-ни-и-ила... И опять... ме-ня-я-я... А я ми-и-и-ирно, но... И объяс-с-сни-и-ить...

— Точно, — мрачно изрек мужчина и облегченно выдохнул, сумев наконец справиться с молнией. — Сапоги свистели над головой. Миротворческая миссия не удалась. Марш спать!

— Неа-а-а... — не открывая глаз, покачала головой Янка.

— Так, миротворец! — чуть встряхнув девушку, уже строже скомандовал Шаман. — А ну-ка марш баиньки! Иначе окуну тебя в воду предков вытрезвления ради. Потом не жалуйся.

— Я не-е-е жа-а-а-алуюсь... Я объясняю.

Последнее слово прозвучало обнадеживающе трезво, без дрожи и растягивания звуков в бесконечность. Но порадоваться столь неожиданному повороту событий Шаман не успел, так как Янка, видимо, сочла свою миссию выполненной и в ту же секунду вновь обмякла у него на руках.

— Чудесно.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Янка спала, и снились ей пионеры. Самые настоящие — с красными галстуками и столь же красными пилотками. В парадной школьной форме — девочки в белых накрахмаленных фартуках и с такими же белыми, нашитыми на темно-коричневые платья воротничками, мальчики — в светло-голубых рубашках и синих отутюженных брюках. Настоящие пионеры. Они выстроились в длинную шеренгу на залитом солнцем школьном дворе. Позади них цвела яблоня или, быть может, вишня. И выглядела такой празднично-нарядной — будто специально приодевшейся к торжественному событию.

Женю принимали в пионеры. И он казался приникшей к стеклу маленькой Янке таким взрослым. И она очень боялась, что теперь он, занятый взрослыми пионерскими делами, больше не будет с ней дружить. И как прежде уже никогда не будет.

А еще вчера вечером они с Женькой сидели на крыше дома и смотрели не на закат, не на возвышающиеся над городом дымящие трубы ТЭЦ, а вниз на темные кроны деревьев. И Женя уже как-то иначе — по-взрослому — говорил о том, что в этом году очень ранняя весна и скоро наступит лето и каникулы. И на деревьях уже листва. И за этой листвой, если смотреть сверху — с их любимой крыши — уже почти не разглядеть каменных надгробий на кладбище. А потом Женя сказал, что завтра у него особенный день, потому что он наконец-то станет пионером. И Янка смотрела на него восторженными глазами сквозь затемненные стекла очков и была очень горда за него.

Горда она была и теперь. Только там за окном был праздник и залитый солнцем асфальт, были нарядные пионеры и цветущая вишня. А в школе на первом этаже — там, где, сбежав с урока, стояла у окна маленькая Янка и украдкой подглядывала, как принимают в пионеры ее лучшего друга — было отчего-то холодно. И ледяная батарея до ломоты морозила колени. И приколотая к черному повседневному фартуку звездочка октябренка, которую судорожно теребила Янка, тоже была очень холодная. И казалось, что это прозрачное, вымытое до блеска стекло навсегда отделило от маленькой Янки ее лучшего друга, ставшего вдруг в одночасье совсем взрослым... И было очень страшно.

А со школьного двора доносился пионерский горн, и мелодия была отчего-то очень знакомая. Очень...

"Ту-ту-ту-ту-ту-ду-у-у-у!

Вставай, вставай, дружок!

С постели на горшок!..."

— Мальцева, черт тебя побери! Зарублю твоего петуха к чертям. Топором!

Янка открыла глаза и одним лишь взмахом ресниц, словно тонкий слой осевшей пыли, стряхнула с себя остатки сна. Молча дотянулась до предусмотрительно оставленного в изголовье будильника.

В воцарившейся тишине вдруг показалось, что и не спала она вовсе, а просто в бесчисленный раз прокручивала в мыслях давнее воспоминание. Незначительное, но отчего-то не желающее отступать в тень прочих гораздо более ярких событий жизни. Снова и снова, что бы ни происходило с Янкой днем, пионеры, дождавшись ночи, врывались в ее сознание и выстраивались в шеренгу на школьном дворе. А сама Янка, приникнув к стеклу, наблюдала за ними из холодного школьного фойе.

Янка почесала за оттопыренным ушком Геродотика и, глядя, как тот распахнул крошечную пасть в неестественно широком зевке, улыбнулась.

— Ты мой хороший, — прошептала одними губами и, подавив досадливый вздох, рывком расстегнула молнию спального мешка. — Пора.

Не оборачиваясь, протянула руку за косметичкой и вдруг ошарашено замерла. На все еще заспанном лице отпечаталась смесь недоверия и замешательства. Девушка судорожно сглотнула и, обреченно зажмурившись, повернулась к изголовью спального мешка. После чего, сделав пару глубоких вздохов, снова открыла глаза, воззрившись на будильник.

— Кто ж тебя завел-то, а? — задумалась, силясь вспомнить, как попала в собственный спальник накануне вечером. Но в памяти всплывали лишь плохо стыкующиеся между собой картинки: прозрачная жидкость в эмалированной кружке, отблески костра на воде, гитара в руках Павла Андреевича, отчаянно жестикулирующая Катя, рыжие язычки пламени над поленьями, отдаленные крики и темный мужской силуэт на фоне водохранилища...

Янка перевела полный надежды взгляд сперва на спящую подругу, а затем на вновь улегшегося на подстилку Геродотика. В то, что кто-то из этих двоих завел вчера будильник, да еще строго в соответствии с приколотым к брезенту палатки солнечным календарем, не верилось категорически. Геродотик, конечно, пес умный, но не до такой же степени, а Катя, судя по ее недовольному ворчанию сквозь сон, считала звонкоголосого пионера воплощением вселенского зла. На собственную сознательность, учитывая пугающий своим размахом провал в памяти, Янка тоже не очень надеялась. Оставался последний вариант, но даже мысль о нем повергала в ужас.

А память вдруг предательски подкинула еще одну картинку: пугающий своей близостью пристальный взгляд серых глаз на загорелом лице Павла Андреевича.

Янка издала мученический стон и, крепко зажмурившись, потрясла головой, страстно желая, чтобы благодаря этой нехитрой процедуре картинка или исчезла, или дополнилась какими-нибудь обнадеживающими деталями. Но эффект оказался совсем иным.

— Мальцева, что за звуки? — донесся снаружи насмешливый голос Жорика. — Ты там мастурбируешь что ли?

Эти едкие, демонстративно провокационные слова в тот же миг заставили девушку забыть обо всем, кроме захлестнувшей ее ярости. На мгновение стало нечем дышать, уши наполнил мучительный гул, тело пронзила лихорадочная дрожь, а по ягодицам побежали мурашки. Жадно хватая воздух ртом, Янка изо всех сил стиснула висевший на шее медальон — не сознательно, а поддавшись какому-то неведомому доселе инстинкту. И тут же с удивлением ощутила, как по ладоням разливается приятная прохлада, устремляется от кончиков пальцев к плечам, груди, животу и, наконец, охватывает все тело целиком, мягко остужает мысли, но в то же время и согревает.

Осознав это, Янка с опаской разомкнула пальцы и воззрилась на медальон. При взгляде на то, что с ним происходило, недоумение сменилось странной смесью изумления, восторга и суеверного страха. Обрамленный замысловатыми завитками янтарь не просто стал огненно-алым, а будто неведомым образом вобрал в себя огонь вчерашнего костра. Пойманные в каменную оболочку язычки пламени причудливо извивались, пританцовывали и, казалось, терлись о прозрачные стенки тесной капсулы, силясь нащупать в ней невидимый глазу изъян и вырваться на свободу. Но невзирая на это камень вовсе не стал обжигающе горячим, а наоборот дарил успокаивающую прохладу — не леденящую, а мягкую и даже ласковую.

Янка снова тряхнула головой, после чего машинально достала из рюкзака банные принадлежности и, взглянув на настороженно притихшего Геродотика, выбралась из палатки. Вопреки ожиданиям, Жорика нигде видно не было. А жаль. Едва успев придти в себя от потрясения, Янка уже готовилась дать достойный отпор однокурснику. Но рвавшаяся с языка едкая реплика, так и осталась неозвученной.

На фоне произошедшего царившая в лагере тишина показалась Янке вовсе не умиротворяющей и сонной, как накануне, а неестественно напряженной. Окутавшая остров туманная дымка выглядела зловеще, навевая мысли, о мистических триллерах и призраках.

Все вокруг будто замерло в ожидании рассвета. Донесшийся из Новый Гребеней резкий всхрап заставил Янку вздрогнуть, но в то же время вернул ощущение реальности. Охватившая девушку тревога развеялась, уступив место более насущным заботам.

— После вчерашних спецэффектов ты еще умудряешься пугаться какого-то горящего медальона? — нарочито ехидно буркнула Янка себе под нос и, решительно сунув ноги в резиновые тапочки, зашагала прочь от собственной палатки. А уже через несколько минут с наслаждением погрузилась в теплую, приятно ласкающую тело воду.

* * *

— Доброе утро, пьяница, — донесся с берега насмешливый голос Павла Андреевича.

Невзирая на малодушное желание сделать вид, что не услышала оклика, Янка все же прервала свой заплыв и, хмуро сдвинув брови, оглянулась на мужчину. Но вылезать на берег не торопилась, даже после того как Шаман бодро помахал ей удочками в знак приветствия.

— Доброе, — тихо буркнула она себе под нос, продолжая стоять по пояс в воде и всем своим видом олицетворяя беспросветность бытия.

Тем временем Шаман, искоса поглядывая на Янку, положил удочки на землю и, подняв с травы ярко-салатовое полотенце, распахнул его в призывном жесте.

— Головка болит, что ли? — насмешливо крикнул он, видя, что девушка по-прежнему не выказывает намерения выходить из воды. — Вылезай, угощу тебя аспирином.

— Не болит, — с вызовом посмотрев на мужчину, громко отчеканила Янка и, обреченно вздохнув, наконец, не спеша направилась к берегу.

Наблюдая за ее почти неестественно медленными движениями, Шаман многозначительно усмехнулся и, не опуская развернутого полотенца, подошел к воде.

— Не бойся, ремня у меня с собой нет. Так что пороть тебя в наказание за вчерашнее не буду. Хотя очень хочется.

Янка картинно закатила глаза и, растянув губы в нарочито ненатуральной улыбке, ступила на сушу. После чего, вызывающе скрестив руки на груди, остановилась в паре метров от начальника.

— Предлагаю компромисс. Давайте Вы меня в качестве наказания оставите без завтрака. Я сделаю вид, что очень страдаю без овсянки, а Вы...

— А я сделаю вид, что тебе верю, — хмыкнул Шаман и, покачав головой, шагнул к девушке, накинув ей на плечи полотенце. — Нет, свет очей моих. Наказывать едой непедагогично.

— Какая жалость, — не отводя взгляда, поморщилась она. — Ладно, чего уж теперь. Рассказывайте, что такого я вчера умудрилась отчебучить?

— С какого момента начать?

— С какого хотите. Только желательно не с сотворения мира.

— Договорились. Расскажу тебе сказку. А если захочешь, то и колыбельную, как вчера, спою.

— Какую колыбельную?

— Ну как какую? Самую что ни на есть настоящую. "Баю-бай, должны все дети ночью спать, Баю-баю, завтра будет день опять..." Извини, других не знаю. Придется тебе в случае чего опять довольствоваться этой.

— Вы сейчас шутите, да?

— Отнюдь.

— Какой кошмар!

— Ну что ты, — с издевкой в голосе протянул Шаман. — Ты вчера была просто очаровательна. Осчастливила меня хуком в челюсть. Чуть не отправила к праотцам путем удушения. А потом, когда мне все-таки, удалось запихнуть тебя в спальник, снова очнулась и потребовала спеть колыбельную.

— Я Вам не верю.

— А зря.

Обреченно вздохнув, Янка уселась на траву и, подтянув ноги к груди, уткнулась подбородком в колени. Вопросов в голове крутилось множество, но озвучивать их Янка не спешила, справедливо рассудив, что ничего хорошего не услышит, а о плохом Павел Андреевич ей и без наводящих вопросов поведает за милую душу. А если не он, то кто-нибудь еще. Надеяться на то, что ее "пьяный дебош" прошел без свидетелей, не приходилось. И их количество при этом не имело никакого значения. Какая разница один или все сорок? Если этот один не слепо-глухо-немой, то уже через десять минут вряд ли в лагере хоть кто-то оставался в неведении о вопиющем поведении "Мисс Катастрофы".

Будто подслушав ее мысли, Шаман усмехнулся и, присев рядом, снова заговорил.

— Скажи спасибо Герману Альбертовичу. Он, сам того ведая, не позволил тебе стать гвоздем вчерашнего вечернего шоу. Отвлек внимание публики на себя.

— Это как? — с надеждой взглянув на Шамана, уточнила Янка.

— Так, как умеет только он. Явился в Спас в ночи. Само собой, предварительно выпив значительно больше твоего. Пытался подать световой сигнал с помощью пародии на азбуку Морзе, которую он якобы знает наизусть, но ничего так и не добился. Пошел искать брод в потемках. Не нашел. И чуть не утоп посреди водохранилища.

— Ой.

— Вот тебе и "ой". Не волнуйся, Катерина его очень вовремя заметила. В итоге в тот момент, когда ты решила вздремнуть у меня на груди, вся толпа твоих однокурсников наблюдала за спасением утопающего профессора. Ну, а пока я пел тебе колыбельную, они наслаждались "Орлом шестого легиона" в профессорском исполнении.

— Чем наслаждались?

— "Орлом шестого легиона". Ну неужели никогда не слышала? Ничего еще услышишь, пьяный профессор редко в силах одолеть свою любовь к пению и становится не в меру голосистым. И как затянет:

Пусть я погиб под Ахероном

И кровь моя досталась псам -

Орел 6-го легиона,

Орел 6-го легиона

Все так же рвется к небесам...

— Давайте Вы мне в следующий раз этого орла вместо колыбельной споете, а? — засмеялась Янка. Но Шаман не дал ей в полной мере насладиться этим весельем.

— Уже планируешь следующую попойку? — строго спросил он.

— Я... — Янка снова поникла, так и не озвучив то, что хотела сказать. Незачем. Впрочем, Шаман и не ждал от нее никаких слов.

— Предупреждаю сразу, — вкрадчиво продолжил он. — Еще раз увижу тебя в таком виде, как вчера, публичной порки тебе не избежать. Сразу весь хмель выветрится.

— Вы меня не так поняли! — Янка обиженно насупилась.

— Очень на это надеюсь. Но все же предупреждаю заранее.

— Это Вы мне будильник завели? — предпочла сменить тему она.

— Конечно. Не мог же я допустить, чтобы ты проспала рыбалку, — кивнув на удочки, усмехнулся Шаман. — Приступим?

Янка снова расплылась в беспечной улыбке и энергично закивала, демонстрируя готовность немедленно закинуть удочку в воду. Но вдруг, будто вспомнив о чем-то неприятном, скривилась в брезгливой гримасе и, обведя взглядом берег, ткнула пальцем на рыболовецкие снасти, а точнее на жестяную банку из-под тушенки рядом с ними.

— Только червяков, — не терпящим возражений тоном заявила она, — будете на крючок насаживать Вы!

— Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Высочество! — сквозь смех отрапортовал Шаман и рывком поднялся с земли. — Начнем.

Продолжая сидеть, обняв колени, Янка внимательно наблюдала, как он в три шага пересек поляну, присел на корточки рядом с удочками и занялся последними приготовлениями к рыбалке. Любопытство брало свое, и даже процесс насаживания червя на крючок не смог заставить ее отвернуться.

— Ну же. Иди сюда, — Шаман призывно махнул Янке. — Или ты решила ограничиться ролью зрителя?

Еще не успев определиться, что именно звучит более оскорбительно — снисходительный тон Павла Андреевича или же слово "зритель", Янка приготовилась дать отпор. Растянула губы в вызывающей улыбке и, поднявшись с земли, отчеканила:

— И не надейтесь!

— Надеялась трава, что будет ей хорошо, когда она вырастет, но поникла позднее под тяжестью своей, — закатив глаза, тихо изрек Шаман и в тот же миг не увидел, а всем нутром почувствовал очередную резкую смену настроения Янки.

Показалось, что сгустился воздух, став душным и вязким, точно перед надвигающейся грозой. Воцарилась неестественная тишина, не прерываемая ни шорохом, ни всплеском воды в камышах, ни писком комариных стай, ни даже легким дуновением ветра. Будто кто-то накрыл Вежи невидимым звуконепроницаемым куполом.

Словно со стороны Шаман услышал собственный, отчего-то надломленный голос.

— Прекрати немедленно. Прекрати.

А в ответ лишь та же давящая вакуумная тишина.

— Что на этот раз? — подавив рвущийся из груди стон, спросил Шаман сквозь крепко стиснутые зубы и медленно повернул голову к Янке. — Ну! Говори!

Столкнувшись с его взглядом девушка ехидно изогнула брови. В пока еще прозрачно зеленых глазах промелькнул недобрый, напоминающий огненные всполохи блеск. Ничего нового, но на фоне воцарившегося напряженного молчания он выглядел почти зловеще. Янка не торопилась с ответом. Будто доподлинно зная, какие именно эмоции одолевают в данный момент Шамана, продолжала испытывать его на прочность.

— Терпеть не могу, — наконец неохотно произнесла она, — когда люди начинают разговаривать цитатами. Особенно, с таким глубокомысленным видом.

— Интере-е-е-есная постановка вопроса, — превозмогая себя, протянул Шаман. Попытался улыбнуться. Не растянуть губы в мученическом оскале, а именно улыбнуться. И судя по Янкиной реакции, ему это действительно удалось.

— Ничего интересного, — присев рядом, буркнула она. — Вот что Вы мне сейчас пытались продемонстрировать? Свою эрудированность или отсутствие собственного мнения?

— Еще интереснее.

— Ну что вы заладили? Интересно да интересно. Не вижу я ничего интересного в банальном позёрстве.

— Значит, теперь я еще и позёр?

Янка замялась и, так и не ответив, резко отвернулась.

— Ну же, ну же. Договаривай, свет очей моих. Не дави в зародыше надежду на альтернативный вердикт.

— Альтернативный? Хорошо! Пусть будет альтернативный! Вы опять пытаетесь наглядно продемонстрировать мне мою невежественность. Спасибо, я и без дополнительных подсказок знаю, какого вы мнения о моих умственных способностях.

— Обиделась?

— Нет.

— Ну да. Я так и понял. Ты же умная девочка и не обижаешься на плоды своего разыгравшегося воображения.

— Разыгравшегося воображения, значит? — метнув на мужчину гневный взгляд, угрожающе вкрадчиво переспросила Янка.

— О-о-о! Да ты я вижу уже перешла к следующему пункту программы. Судорожно соображаешь, что лучше — утопить меня в прибрежных водах или сбегать за топором.

— Кто б мне еще топор доверил.

— Слава небесам! Есть добрые люди на свете. А если серьезно, Ян. Не доводи до абсурда. Этак ты не сегодня — завтра посчитаешь личным оскорблением пение под гитару. А что? Вчера у костра, например, никто песнями собственного сочинения наш слух не услаждал. И ничего, никто не оскорбился! Или ты вчерашние песнопения тоже не помнишь?

— Сравнение неуместно! — все так же гневно сверля Шамана взглядом, отчеканила Янка. — То песни. А тут чужие философские высказывания, которые Вы цитируете с глубокомысленным видом и явно пытаетесь выдать за собственные.

Шаман вновь закатил глаза.

— Как же с тобой порой бывает сложно! Два дня назад ты старательно пыталась заставить меня поверить в то, что для тебя Пушкин и Некрасов на одно лицо, да и Чубайс с ними вместе. Потом вдруг порадовала интересом к легендам гренландских эскимосов и даже к коловрату на стяге Святослава Игоревича, далее продемонстрировала нам всем свои познания в борьбе с последствиями змеиных укусов, а сегодня вдруг...

— И вовсе не вдруг! — перебила его Янка. — Меня всегда раздражало чрезмерное цитирование. Особенно, без упоминания оригинального источника.

— Ах вот оно что? Ты просто жаждешь услышать от меня имя автора сей шедевральной мысли? Так бы сразу и сказала. Я бы с превеликой радостью удовлетворил твою любознательность. Держи-ка удочку, рыбачка.

— Не увиливайте!

— Да не увиливаю я. Просто пытаюсь занять чем-нибудь твои руки, дабы не получить ненароком очередной хук слева. А про Аль-Фараздака и арабскую поэзию времен Омейядов тебе теперь хочешь — не хочешь, а придется послушать. Сама напросилась.

Янка милостиво кивнула и, пристально посмотрев в глаза Шаману, взялась за удочку.

— Сначала скажите мне, пожалуйста, вот что. А то я не успокоюсь. За что я Вас вчера ударила?

И снова он не смог сдержать смеха.

— Ну это уж у тебя надо спросить, свет очей моих. Чем я так перед тобой провинился, что ты даже в бессознательном состоянии со мной воевать пытаешься?

— А-а-а-а... Вы? — Янка нахмурилась и, подозрительно глядя на мужчину, потуже запахнула на груди полотенце.

Жест выглядел столь красноречиво, что Шаман вновь устыдился того притяжения к Янке, на котором уже не раз ловил себя за прошедшие два дня. Но какие бы мысли не закрадывались в голову, Шаману все же хватало ума и выдержки, дабы не воплотить их в жизнь. Даже накануне вечером — невзирая на весьма провокационное поведение самой Янки. В память об этом захотелось сию же секунду развеять даже намек на подобные подозрения в свой адрес.

— Я? Ну что-о-о ты? — после непродолжительной паузы, наконец, не дрогнувшим голосом протянул Шаман. — На твою девичью честь я вчера вечером не покушался. Этого еще не хватало! За кого ты меня принимаешь?

Казалось бы, эти слова и тон, каким они были произнесены, должны были успокоить девушку, но реакция Янки все же стала для Шамана неожиданностью. Вместо того, чтобы принять заверения как данность, она вдруг обиженно насупилась. В ее взгляде вновь вспыхнули искры гнева. Яркие, огненные всполохи, стремительно выжигающие из глаз умиротворяющую зелень.

Словесного дополнения столь странной реакции Шаману долго ожидать не пришлось. И нового витка удивления ее реплика почему-то не вызвала.

— А что, Товарищ Великий Археолог, это ниже Вашего достоинства? — полным недоброго сарказма тоном поинтересовалась Янка и, демонстративно отвернувшись, потянулась за пачкой сигарет.

Шаман невольно сглотнул. И, машинально окинув взглядом укрытую туманной дымкой водную гладь, вновь пристально посмотрел на Янку. Не искоса, а в упор.

— Домогаться до почти бездыханного пьяного тела? Кажется, это попахивает уголовно наказуемыми сексуальными извращениями, — озвучил он те самые аргументы, которые словно священную мантру повторял себе ночью, укладывая девушку спать. — Тебе так не кажется?

Вместо ответа Янка неопределенно повела плечами и, не оборачиваясь, чиркнула зажигалкой. Почувствовав в воздухе легкий аромат сигаретного дыма, Шаман тут же последовал ее примеру и достал из кармана пачку сигарет, но прикуривать не спешил. И, продолжая теперь уже искоса поглядывать на Янку, начал разминать пальцами фильтр.

— Вот ты мне скажи, что заставило тебя вчера так напиться? — снова заговорил он, наконец, так и не дождавшись никакого ответа на предыдущий вопрос.

На этот раз Янка не промолчала.

— Заставило? — фыркнула она и напряженно уставилась на поплавок, стараясь даже искоса не смотреть на начальника.— Ничего меня не заставило, я пошла на это добровольно.

— Добровольно, значит, и с песней, — усмехнулся он. — Очень бы хотелось услышать из первых уст о мотивации подобной добровольческой деятельности.

— Павел Андреевич! Ну может хватит? Какая, к черту мотивация? Выпила и выпила. Осознала. Раскаялась. Постараюсь впредь быть поосторожней с алкоголем и приношу извинения за доставленные неудобства. Все? И между прочим... Не хочу показаться неблагодарной, но если ничего кроме отвращения я в моем вчерашнем состоянии у вас не вызывала, могли бы с чистой совестью оставить меня у костра. Вот.

— Ну да. В следующий раз именно так и поступлю. Или еще лучше — погружу тебя в лодку и отправлю на противоположный берег с вещами. Как тебе такой вариант?

Янка рывком поднялась на ноги и, скрестив руки в защитном жесте, яростно отчеканила:

— Да лучше уж так, чем слушать бесконечные попреки! — Голос срывался на крик. — Могу хоть сейчас убраться с этого чертова острова! Вплавь, если Вам от этого легче дышать будет. Добровольно и с песней!

Он действительно хотел в тот момент плюнуть на все и указать ей дорогу домой. В голове промелькнула абсолютно здравая мысль, что от этого его жизнь станет значительно проще и спокойнее. Без нее, без Янки. Но при взгляде на поблескивающие в ее янтарных глазах слёзы, на дрожащие губы и в то же время гордо вздернутый подбородок, вдруг понял, что не хочет ни простоты, ни тем более спокойствия, если этой девушки не будет рядом.

Понял. Обреченно прикрыл глаза и, отложив удочку в сторону, поднялся с земли. Шагнул к Янке. Положил ладони на хрупкие, лихорадочно дрожащие плечи.

— Т-с-с-с! Ну чего ты разбушевалась? — притянул к себе, крепко прижал к груди, не позволяя ни вырваться, ни пошевелиться, и осторожно коснулся губами Янкиной макушки. -Тише-тише... кот на крыше... Т-с-с-с.

— Что? — Янка резко вскинула голову, изумленно воззрившись на Шамана снизу вверх, и замерла. Что-то странное, совершенно не знакомое ей до сего момента таилось в глубине устремленных на нее глаз. Серых, подернутых дурманящей дымкой, зачаровывающих...

— Т-с-с-с... — тихо повторил Шаман и, глубоко вздохнув, накрыл ее губы поцелуем. Волнующе мягким, но в то же время требовательным и настойчивым. Лишающим воли, подчиняющим, заставляющим забыть обо всем на свете. Об обидах, тревогах, сомнениях и даже о первых солнечных лучах, уже через мгновение прорезавших плотную белесую дымку тумана над водохранилищем и окрасивших ее в золотисто-янтарный оттенок. Зарождался новый день...

И на его заре

— Ну, вот и поговорили об арабской поэзии...

— О чем? — невнятно переспросила Янка, чуть отстранившись.

— Об Аль-Фараздаке.

— Не знаю кто это.

Шаман проследил, как девушка провела кончиком языка по губам, и, разомкнув объятия, отступил к кромке воды. Будто то, что произошло всего несколько секунду назад, было для него чем-то обыденным, не более волнующим, чем рукопожатие при встрече с хорошим приятелем.

— Хаммам ибн Галиб по прозвищу аль-Фараздак, что в переводе с арабского означает "кусок теста". Один из самых знаменитых поэтов эпохи Омейядов, — устремив взгляд на первые лучи солнца, произнес он. И его тон при этом показался Янке настолько ровным, что не мог демонстрировать ничего кроме равнодушия. В ее глазах, этот мужчина вдруг снова стал важным, всезнающим преподавателем истории, а она сама — лишь малоинтересной ему студенткой — глупой, неинтеллектуальной особой, не знающей элементарных вещей.

— Как все сложно... — ехидно протянула она.— Бани, пирожки, яды-омейяды какие-то...

Шаман не обернулся, лишь отчего-то напряженно стиснул челюсти так, что на его скулах и шее дрогнули желваки. Это не укрылось от внимания Янки и чуть сгладило ее настрой. Не так уж он и равнодушен, каким кажется на первый взгляд. Да и глупо было полагать, что произошедшее никоим образом его не взволновало. Янка облегченно вздохнула, но не сделала ни шага в сторону мужчины.

На берегу повисло напряженное молчание, ощущаемое еще острее на фоне множества звуков, наполняющих все вокруг, едва утренняя заря окрасит небо золотым сиянием. Плеск в камышах, стрекот цикад, щебетание очнувшихся ото сна птиц...

— А он стихи о любви писал этот ваш "кусок теста"? — первой прервала молчание Янка.

— Писал. Как же без этого? Вот, например: "Отпусти мне, о боже, мой самый безвинный из всех Целомудренной ночи невольно содеянный грех!" Красиво?

Янка не ответила, мысленно повторяя только что услышанные строки...

"Невольно содеянный грех..."

Подыскивала подходящие слова, а они все не шли на ум.

Тем временем, так и не дождавшись ответа, Шаман продолжил:

— Но, на мой взгляд, по большей части аль-Фараздак известен благодаря своим сатирическим стихам. Не просто сатирическим, а зло поносящим его соперников и оппонентов. В частности, история сохранила для нас его полемические стихотворные баталии с другим арабским поэтом — Джариром, где он не стесняясь ни современников, ни потомков, именует противников не иначе, как убогими ублюдками, которые лишь на словах горячи.

— Ну вот. Теперь мне совсем не стыдно, что я не знакома с его поэзией. Вот еще, всяких сквернословов читать!

Шаман широко улыбнулся, намереваясь что-то сказать в ответ, но едва он успел раскрыть рот, как над островом вдруг разнесся полный ужаса и одновременно негодования крик. И Янка, и Шаман синхронно замерли, мгновенно узнав голос Германа Альбертовича. После чего, не теряя ни секунды, оба ринулись по тропе к лагерю.

На полевой кухне они оказались далеко не первыми. Там рядом с деревянными островными идолами уже толпились едва ли не все члены экспедиции. Но сделать шаг к административной части лагеря решились далеко не все.

Шаман направился к студентам с твердым намерением немедля разогнать всех по палаткам, каким бы ворохом домыслов и пересудов это не обернулось в дальнейшем.

— Что тут у вас опять творится? — нарочито грозным тоном поинтересовался он. Впрочем, вряд ли кто мог бы в тот момент усмотреть в его словах именно интерес, а не явный намек на праздное времяпровождение в неурочный час в неположенном месте.

Студенты притихли, предоставляя право ответить на заданный начальником экспедиции вопрос кому угодно, но не себе лично. "Смельчак" обнаружился не сразу, и был весьма краток.

— Это не у нас, это у Германа Альбертовича, — отчего-то по-военному чеканя слова, отрапортовал Жорик. — Катька на разведку побежала. Ждем.

— Нашли, значит, тушку на заклание, — усмехнулся Шаман. — Ладно, марш по своим палаткам. Без вас разберемся, что там приснилось вашему "пионервожатому". — И решительно двинулся по тропе мимо островного пантеона.

* * *

Катя появилась на задворках Новых Гребеней всего через несколько минут и, игнорируя шквал посыпавшихся на нее со всех сторон вопросов, ухватила Янку за локоть и с присущей ей непреклонностью потащила подругу подальше от палаточного лагеря.

— Я-я-ян! — мученически простонала она, добравшись, наконец, до камералки, и для пущего эффекта капризно надула пухлые губы. — У нас полная жопа!

— У кого это у нас? — ехидно переспросила Янка, скривив губы в насмешливой ухмылке.

— У нас с тобой.

— Лично у меня, к твоему сведению, вполне упругие ягодицы, а вовсе не полная, как ты говоришь, "жопа"! Фу, какое слово отвратительное. Фу-фу-фу, Кать, забудь его немедленно!

— Ну, Я-я-я-ян! Не до шуток сейчас! У нас катастрофа!

— Цунами? Смерч? Землетрясение? Извержение вулкана с селевым потоком на пару? Или, может быть, международный лайнер рухнул у берегов Вёжи?

— Ян! — яростно отмахнулась Катя. — Герман Альбертович во всеуслышание заявил, что мы можем готовиться к отчислению из универа, так как зачета по археологической практике нам теперь не видать, как собственных ушей.

— Возьми зеркальце из косметички и увидишь.

— Зачет?

— Уши, Катя, уши! — Янка театрально закатила глаза и, покачав головой, села на бревно у останков вчерашнего костра.

— Ян, ну я же серьезно, — обиженно протянула Катя. — А ты все шутишь.

— И я серьезно! Собственные уши ты можешь увидеть в зеркале, а Герман... да, вредный старикашка, конечно, но не злопамятный. Уже к вечеру забудет о своих угрозах.

— Скажи еще, проникнется к нам с тобой искренней симпатией.

Янка ответила не сразу. Достала из пачки сигарету и, скрестила ноги по-турецки, с задумчивым видом закурила.

— Конечно, проникнется, — наконец, заговорила она, взглянув на Катю снизу вверх. — Мы же с тобой девушки симпатичные! А что испытывают к симпатичным девушкам? Сим-па-ти-ю!

— Что-то не особо заметно по поведению окружающих, что мы с тобой вызываем у них именно это чувство!

— Просто все вокруг нас такие... м-м-м-м... как бы покорректней выразиться, дабы не осквернять твой слух ненормативной лексикой.

— Тупые?

— Несимпатичные, я бы сказала. А несимпатичным людям испытывать симпатию не слишком свойственно.

— Герман Альбертович тоже несимпатичный.

— Ну что ты? Очень даже симпатичный. Просто пусечка. Особенно, после встреч с Петровичем.

— Шутишь? — Катя присела рядом с подругой и, недовольно поморщившись, стала размахивать рукой, пытаясь отогнать от себя сигаретный дым.

— Вовсе нет. Герман за прошедшие три дня раскрылся для меня совсем с другой стороны. И эта сторона у него гораздо симпатичней той — Московской.

— По крайней мере, его "Московская сторона" не грозилась нам отчислением из универа.

— Разве?

— А нет. И она тоже грозилась.

— Ну и как? Пережили мы с тобой зимнюю сессию? Пережили. И археологическую практику тоже переживем. Не волнуйся.

— Откуда столько позитива? — вдруг подозрительно прищурилась Катя, пристально глядя на подругу. — Рассказывай.

— Просто настроение хорошее с утра пораньше. А ты зачем-то его пытаешься мне испортить. Даже не надейся. Сегодня я твердо решила не поддаваться на провокации.

— Какие еще провокации, Ян? У нас с тобой проблемы, а тебе все шуточки-прибауточки. И глупые улыбочки!

— Ка-а-а-ать! А помнишь, что барон Мюнхгаузен сказал?

— Что?

— Цитирую: "Умное лицо это еще не признак ума, господа... Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица... Улыбайтесь, господа... Улыбайтесь!" А пока пойдем-ка лучше соберем рыболовецкие снасти и мое барахлянство, пока ему кто-нибудь ноги не приделал.

* * *

Отведенное для завтрака время стремительно подходило к концу. Солнце с каждой секундой жарило все нещадней, недвусмысленно намекая о своем намерении побить вчерашние температурные рекорды. И, кажется, единственная вещь на острове, которая не нагревалась, а наоборот продолжала остывать, невзирая на усиливающуюся жару — это все еще недоеденная геркулесовая каша в Янкиной тарелке.

Сама же Янка продолжала сидеть за обеденным столом и, не отрывая взгляда от ведущей в административный лагерь тропы, машинально размешивала ложкой это уже малосъедобное кушанье. Ждала. Пристроившаяся слева от подруги Катя наблюдала за этим, не тая скептической ухмылки, но все же предпочла оставить происходящее без комментариев. Наконец, у островного пантеона появился Павел Андреевич, и в ту же секунду ложка в Янкиных руках прекратила свой бессмысленный круговой путь. Заметив это, Катя понимающе улыбнулась и попыталась забрать у подруги тарелку, справедливо рассудив, что о еде Янка теперь уже вспомнит очень нескоро. Но Янка не позволила ей этого сделать, вцепившись в посудину мертвой хваткой, а настаивать Катя не стала.

— Подойди к нему, — заговорщицким шепотом заговорила она и, желая чем-то усилить этот призыв к действию, толкнула подругу локтем в бок. — Ну же! Не бойся! Иди!

— Вот только драться вовсе не обязательно, — нарочито ехидно фыркнула Янка, скосив взгляд на подругу — лишь на долю секунды, после чего вновь перевела его на приближающегося к лагерю Павла Андреевича и, расценив, что вид у того вполне бодрый и совершенно не предвещающий неприятностей, все же поднялась из-за стола.

— Ну же! — повторила Катя на всякий случай.

Янка лукаво улыбнулась и, зачем-то прихватив с собой тарелку с недоеденной кашей, двинулась навстречу Павлу Андреевичу.

— Как там? — с невинной улыбкой на губах поинтересовалась она, остановившись напротив него. — Успокоился профессор?

Шаман скосил насмешливо-снисходительный взгляд на тарелку в Янкиных руках и, многозначительно изогнув брови, переспросил:

— Успокоился? Ну как тебе сказать... Сапоги свистели над головой, обвинительный приговор был вынесен, не дожидаясь показаний свидетелей, а... В общем, миротворческая миссия провалилась.

— Где-то я это уже слышала, — подозрительно прищурившись, протянула Янка.

— Отлично. Значит, к тебе возвращается память о событиях вчерашнего вечера.

— Да не дай Бог. Ну ладно. Перевели бы все стрелки на меня. Мне не привыкать, а Герман Альбертович, услышав мое имя, получил бы заряд позитива и сменил гнев на милость.

— Позитива? Это теперь так называется?

— Конечно, позитива. Знаете, как у него всегда настроение поднимается, когда речь обо мне заходит. Сияет, как начищенный самовар. Ну, сами подумайте, что доставляет профессору самое большое на свете удовольствие?

— Неужели водка?

— Фи! Вовсе не она, а возможность продемонстрировать на публике свое остроумие. И моя скромная персона для этой цели подходит, как нельзя лучше. Так что можете мне поверить. Я для Германа Альбертовича просто неиссякаемый источник положительных эмоций.

— Потрясающая логика, свет очей моих. Но боюсь, на этот раз одной тебя для урегулирования конфликта будет мало.

— Хорошо, уговорили. Возьму с собой Геродотика, — кивнув на присевшего у ее ног песика, усмехнулась Янка.

— О-о-о! — Шаман закатил глаза. — Это уже тяжелая артиллерия!

— Вот-вот! И я о том же. Ладно, не будем тратить время зря. Пошла я, значит, творить добро, — хмыкнула девушка и, лукаво подмигнув Шаману, двинулась по направлению к административному лагерю дарить профессору обещанный заряд позитива.

Шаман помедлил лишь мгновение, после чего тяжело вздохнул и, покачав головой, отправился вслед за ней.

— Надеюсь, никто не пострадает, — тихо усмехнулся он, стараясь не отставать.

— Надежда — наш компас земной, а удача — награда за смелость! — бойко пропела Янка, не замедляя шага, и звонко засмеялась.

— Ну да. Безумству храбрых поем мы песню.

— Не дрейфьте, Товарищ Великий Археолог! Идите-ка лучше позавтракайте. Овсянка сегодня хоть и мерзопакостная, но все же значительно приятнее на вкус, чем вчера.

— То-то я смотрю, ты никак с ней расставаться не желаешь.

— Это мое тайное миротворческое оружие.

— Н-да... Звучит многообещающе.

* * *

— Герман Альбертович, я тут подумала... — бодро начала Янка, остановившись подле лежащего на шезлонге профессора. Но тот не дал ей договорить.

— О боже! Только не это! — рывком поднявшись на ноги, взмолился он. — Яночка, деточка...

— Герман Альбертович! Вас в детстве не учили, что перебивать собеседника неприлично?

— А подсовывать педиков мне в постель, значит, прилично? Яночка, вы хоть понимаете, что увидев с утра пораньше это спящее недоразумение, я не поседел исключительно потому, что и так седой.

— Герман Альбертович, не наговариваете на себя. Вы не седой, вы лысый.

— Посмотрите повнимательней. Кое-какие волосенки у меня на голове имеются. И они седые. Не без вашей помощи, между прочим.

— Герман Альбертович, так вы так голосили, чтобы мне отомстить? Хотели, чтобы я от вашего леденящего душу вопля тоже поседела?

— Ну, что вы, Яночка. Я же не монстр какой-нибудь...

— И на этом спасибо, а то с этой вашей археологией я и так уже стала похожа на свою фотографию в паспорте.

— Родина этого не забудет.

— Звучит, как приговор. А я-то рассчитывала на снисхождение с ее стороны. А вообще... Я вам тут покушать принесла, — протягивая профессору свою миску с недоеденной овсянкой, обезоруживающе открыто улыбнулась Янка.

Герман подозрительно прищурился, но миску из рук девушки все же принял. После чего стал пристально разглядывать ее содержимое.

— Там яд? — наконец, мрачно поинтересовался он.

— Конечно. — Янка с готовностью кивнула. — Самый что ни на есть яд. Белый. Сахаром называется. Но без него эту гадость вообще в рот не возьмешь.

— А-а-а... Понятно. Взятка должностному лицу при исполнении. Рассчитываете, что я сейчас поем, и сразу стану милым. "Пусечкой", как вы с вашей милейшей подруженькой привыкли выражаться. Господи, неужели я убил кого-то в прошлой жизни?

— Предлагаю устроить вечером у костра спиритический сеанс и выяснить все подробности.

Янка не видела, как поменялся в лице стоявший за ее спиной Шаман при этой шутливой реплике, но и его прерывистого вздоха хватило, чтобы понять — новой лекции на тему осторожного обращения с потусторонними силами не избежать. Тем не менее, Янка продолжила:

— У дедушки Мазая, например, полюбопытствовать, — лукаво усмехнулась она. — А что? Чей как не его дух, нам вызывать в его исконных пенатах?

— Яночка, деточка, вы лучше на зайцах пока потренируйтесь.

— На зайцах... — Янка задумалась, будто взвешивая все "за" и "против" общения с отошедшими в мир иной представителями фауны, и. наконец, после непродолжительного молчания решительно покачала головой. — Нет, зайцы нам ни к чему.

— И откуда же такой вывод? — насмешливо поинтересовался Шаман, подав голос впервые с момента появления в административном лагере.

— Павел Андреевич, Вы знаете заячий язык? — с нарочито ангельской улыбкой на губах вопросом на вопрос ответила девушка, обернувшись на начальника экспедиции. — Я лично — нет. Да и откуда зайцам знать, в чем нагрешил Герман Альбертович в прошлой жизни? Так что, если уж вызывать кого-нибудь на разговор, то исключительно человека.

— Железная логика, свет очей моих. Только давай все же повременим со спиритизмом.

— Какой же вы все-таки зануда, — театрально насупилась Янка, но уже через долю секунды, заговорщицки подмигнув Шаману, вновь обернулась к профессору. — Да Вы кушайте, кушайте, Герман Альбертович. Не обращайте на нас внимания.

— Это выше моих сил...

— Вот. И вы тоже не всесильны. Что уж говорить о нас с Катькой? Вчера вечером, например, было выше наших сил позволить Энджику остаться без крыши над головой.

— Наслышан, — сухо кивнул профессор и, наконец, зачерпнул первую ложку каши из Янкиной миски. — Именно поэтому вы решили довести меня до инфаркта.

— И в мыслях не было. Кто же мог подумать, что вы так болезненно отреагируете.

— Могли бы догадаться. Вы бы мне еще змею в спальник подсунули, а потом удивлялись.

— Ну и сравнения у вас, Герман Альбертович. Энджик и змеи...

— И то верно. Змеи бы обиделись такому сравнению. Да и мне было бы в разы приятнее проснуться в одной палатке со змеей, нежели с педерастом.

— Ну, Герман Альбертович, неужели Вам настолько чужда толерантность?

— Яночка, к Вашему сведению, толерантность — это, прежде всего, медицинский термин, обозначающий неспособность организма сопротивляться инородным телам. К слову, снижение реакции на повторяющееся введение лекарств и наркотиков, то есть привыкание, ввиду которого требуется всё большая и большая доза для достижения желаемого эффекта, тоже именуется толерантностью. Так что, барышня, рекомендую задуматься, к чему ведет нас толерантность, то есть привыкание к окружающей нас педерастии...

— И к чему же?

— К тому, что не сегодня-завтра на улицу с транспарантами выйдут не только педерасты, но и педофилы, зоофилы и прочая нечисть. Выйдут и будут выступать за свое понимание свободной любви.

— Герман Альбертович, и все-таки какие-то у вас сегодня странные сравнения. Педофилия — это же уголовно-наказуемое преступление, а гомосексуализм — нет.

Профессор демонстративно тяжело вздохнул и, закатив глаза, покачал головой.

— Учи историю, свет очей моих! — вступил в разговор Шаман. — И делай выводы. Гомосексуализм до недавнего времени тоже считался преступлением в большинстве стран мира. В частности, в Великобритании уголовное преследование содомии было отменено лишь в 1967 году. А до этого педерастов и на костре сжигали, и на исправительные работы отправляли, и принудительной химической кастрации подвергали.

— Павел Андреевич, и вы туда же? — недоверчиво округлила глаза девушка. — Ладно Герман Альбертович. Он человек... Эмм... старой формации. Но Вы!

— И что же я?

— Вы? Неужели Вы на полном серьезе думаете, что отход от варварских методов воздействия на кого бы то ни было это неминуемый шаг в пропасть?

— Прежде всего, я думаю, что исключение педерастии из списка психиатрических заболеваний, подо что бы этот шаг ни маскировали — под сострадание, под борьбу с предрассудками, под свободу личности — это не просто манипуляция с общественным сознанием, а преступление против человечества.

— Ну вы загнули! — ехидно протянула Янка и скривила губы в кривой усмешке. — Людей перестали насильно кастрировать и это, по-вашему, преступление против человечества?

— Да, свет очей моих. И то, что ты не можешь провести логическую цепочку от одного к другому, является наглядным примером успешной многоуровневой манипуляции общественным сознанием.

— Павел Андреевич, у вашей ненаглядной протеже вообще проблемы с логическими цепочками, — не преминул вставить свои пять копеек профессор. — Так что...

— Герман Альбертович, вы кушайте-кушайте кашу, — не оборачиваясь на профессора, нарочито ласково протянула Янка.

— Помолчите, одним словом, — сам себе расшифровал Янкин наказ он и, с усмешкой покачав головой, покорно зачерпнул ложкой кашу.

Шаман удивленно покосился на старшего коллегу. Подобная покладистость была настолько тому несвойственна, что ассоциировалась исключительно с пресловутым затишьем перед очередной бурей. Но уже через несколько секунд профессор развеял подобные подозрения.

— Продолжайте-продолжайте, Павел Андреевич, — лукаво улыбаясь, кивнул он. — Не обращайте внимания на старика. Может, Вам и удастся пробудить ото сна хоть какие-то мыслительные процессы в этой прелестной головушке.

Янка скосила на Шамана заговорщицкий взгляд, невзирая на колкость сказанных профессором слов, всем своим лучезарным видом демонстрируя самодовольство и уверенность в том, что именно сейчас она одержала победу в неведомом состязании. Девушка не озвучила вслух причин столь нетипичной реакции на уничижительное высказывание в свой адрес, но Шаман, как и накануне, абсолютно отчетливо услышал ее торжествующий голос в голове.

— Ну что я Вам говорила, Павел Андреевич? Что я Вам говорила! Кто гениальный миротворец? Яна Мальцева — гениальный миротворец!

* * *

День до обеда прошел на удивление мирно. Без склок между студентками, пьяных дебошей и прочих катастроф как местного, так и более глобального масштаба. И это невзирая на то, что почти все участники экспедиции за исключением поварих, костровых, а также пострадавшей накануне Верки, несли свою трудовую вахту бок о бок друг с другом на двух небольших раскопах. Девушки очищали от сорняков "новый", юноши — откачивали воду из "старого".

Герман Альбертович в то утро так и не покинул административный лагерь, восстанавливая здоровье в шезлонге у воды. И с одной стороны Шаман был не в восторге от столь вопиющего тунеядства профессора, с другой — в глубине души радовался полученной передышке в общении с ним. Тем более, что профессор, невзирая на свое перманентно пьяное состояние, вдруг начал проявлять чудеса наблюдательности и, несомненно, уже сделал свои выводы относительно истинной природы интереса начальника экспедиции к несовершеннолетней студентке.

Стоя на перешейке между двумя раскопами, Шаман вновь окинул взглядом занятую прополкой женскую половину экспедиционной братии. Как и следовало ожидать, Янка с Катей не пожелали слиться с толпой и вновь продолжали демонстрировать окружающим свои познания в модных тенденциях. Широкополые шляпы, яркие топики с блестящими пайетками и цветными перьями, до неприличия короткие шорты и босоножки на убийственных каблуках.

Шаман тяжело вздохнул и, мельком взглянув на часы, двинулся вдоль кромки отвала по направлению к дальней части нового раскопа. Как раз туда, где трудилась Янка. До очередного десятиминутного перерыва оставались считанные секунды, на ведущей к раскопу тропе уже показались костровые с двумя ведрами чая, и Шаман решил, что время обсудить с девушками их внешний вид, а точнее правила поведения в раскопе, все-таки настало.

— Перерыв! — громогласно оповестил он студентов и, закурив, жестом подозвал Янку к себе. — Ян, ну скажи мне, — начал он без обиняков, — неужели вам с Катей так необходимо произвести фурор даже в такой мелочи, как обувь для раскопа? Посмотри на ребят... Все люди, как люди. А вы?

— Павел Андреевич, — вызывающе подбоченилась Янка и, кивнув в сторону однокурсников, едко продолжила: — По одежде наших экспедиционных братьев можно определить, что было модно лет десять назад. И если это показатель принадлежности к роду человеческому, то я, пожалуй, предпочитаю собак.

— То есть ты считаешь, что собакам важно, кто во что одет?

— Конечно. Геродотик, например, ни за что не позволит нарядить себя абы во что.

— О да! Геродотик, несомненно, эксперт в вопросах моды.

— Зря смеетесь, Павел Андреевич. У Геродотика отменный вкус.

— Искренне верю. Но в данный момент речь не о вкусе и, тем более, не о моде, а об элементарных правилах поведения на раскопе. Правилах, которые обязаны соблюдать все без исключения участники экспедиции. Поэтому, сделай милость, переобуйся. Каблуки при нахождении внутри раскопа недопустимы.

— Час от часу не легче. Кому какая разница на каблуках я или нет?

Шаман глубоко вздохнул и для пущей убедительности закатил глаза.

— Ян, уважай свой и чужой труд. Обувь для раскопок должна быть на плоском ходу с максимально гладкой подошвой, дабы оставлять наименее заметные следы. Особенно в ходе зеркальной зачистки раскопа.

— Хорошо. Слушаюсь и повинуюсь, Товарищ Большой Начальник, — не тая язвительных интонаций отрапортовала девушка. — Во время зеркальной зачистки буду летать по воздуху... на штыковой лопате. Как истинная ведьма. А пока мы занимаемся прополкой огорода Дедушки Мазая, позвольте нам с Катькой побыть просто женщинами. Уважьте женские капризы, а?

— Ян, в нормальном обществе человека уважают вовсе не из-за его одежды...

— Ну да, ну да... что-то я не припомню, чтобы голые люди вызывали хоть толику уважения. В нормальном обществе.

Шаман не ответил и, оглянувшись в сторону Спаса, напряженно прислушался к нараставшему рокоту мотора. Ошибки быть не могло, к острову вновь приближалась чья-то лодка. И, невзирая на то, что гостей на острове в тот день не ждали, Шаман был уверен, что мимо она не проплывет.

И верно. Вскоре рядом с экспедиционным плавстредством пришвартовалось небольшая, видавшая виды моторка, из-за штурвала которой ловко выпрыгнул невысокий смуглый мужчина в подвернутых тренировочных штанах с белыми лампасами по бокам. Его обнаженный торс вызывающе лоснился на солнце. На груди поблескивал то ли медальон, то ли крестик. Довершала образ выцветшая до бледно-розового оттенка бандана на лысой голове.

Шаман прищурился, не отрывая взгляда от гостя. Тем временем тот обошел лодку и поочередно помог выбраться на сушу двум приплывшим вместе с ним женщинам. В одной из них Шаман безошибочно признал молодую жену Германа Альбертовича. Во второй — ее подругу, школьную учительницу из какого-то маленького подмосковного городка, название которого она уже бесчисленное количество раз озвучивала Шаману, а он упрямо не желал его запоминать.

Обе женщины считались завсегдатаями экспедиции, и их появление на острове было ожидаемо. Тем более, что Герман Альбертович уже успел обмолвиться, что Татьяна Андреевна непременно скоро почтит их своим присутствием.

Старик почему-то всегда называл молодую жену исключительно по имени-отчеству. Не только при студентах и коллегах, но и будучи с ней наедине. В свою очередь Татьяна Андреевна, хоть и не имела ничего против столь официального обращения со стороны мужа, сама звала его Герочкой и никак иначе. При этом она немного растягивала первый слог и жеманно надувала пухленькие нежно-розовые губки, тем самым волей-неволей подчеркивая солидную разницу в возрасте между собой и мужем.

Сторонний наблюдатель при взгляде на эту красивую молодую блондинку вряд ли заподозрил бы у нее наличие интеллекта. Но внешность, мимика и неизменно жеманные интонации в голосе в ее случае были весьма обманчивы. Шаман знал Татьяну Андреевну уже четыре года и за это время успел убедиться, что за миловидно-кукольным образом скрывается цепкий аналитический ум, железный характер и целеустремленность.

С приездом Татьяны Андреевны Шаман мог вздохнуть с облегчением. Уж она-то сумеет привести своего Герочку в божеский вид и не допустит повторения вчерашней и позавчерашней попойки. И это, несомненно, пойдет на пользу экспедиции.

Ее подруга представляла собой едва ли не полную противоположность и внешне, и внутренне.

Невысокая молчаливая брюнетка со впалыми щеками и большими темно-карими глазами производила впечатление особы серьезной и вдумчивой. Но на деле особым умом, по мнению Шамана, не отличалась. Впрочем, он допускал, что не может судить непредвзято о Ритуле — а именно так ее и звали все вокруг — начиная с коллег и руководства, заканчивая школьниками.

Эта женщина еще четыре года назад вдруг задалась целью выйти замуж за Шамана и даже теперь не забыла о своем намерении. А после того, как он прошлым летом — было дело — на недельку пригрел ее в своем спальнике, уверилась, что цель близка.

* * *

Янка проследила за взглядом Павла Андреевича и только тогда заметила, что на остров прибыли очередные гости. Точнее гостьи. Татьяна Андреевна была ей хороша знакома, в отличие от второй особы — красивой брюнетки в костюмчике цвета хаки.

Девушка еще не успела ее толком разглядеть, но уже заподозрила неладное. Не просто заподозрила, а почувствовала всеми фибрами души. Поджала губы, ощутив себя вдруг кем-то сродни воробушку на фоне прекрасного лебедя — только что прибывшей на остров незнакомки.

Не отрывая взгляда от нее, Янка, сама того не замечая, неловко попятилась к краю раскопа. Подальше от Павла Андреевича. Будто опасаясь, что ее присутствие подле него, вызовет лишние вопросы у этой женщины. Машинально сунула руку в задний карман шортов и достала оттуда сплюснутую сигаретную пачку. Но не закурила, продолжая внимательно наблюдать за происходящим.

Брюнетка поправила пояс на тонкой талии, одернула блузу, отряхнула брюки, после чего попыталась пригладить ладонями растрепавшиеся на ветру волосы. Но, видимо, усомнившись все-таки во внешнем виде своих волос после столкновения с ветром и брызгами воды, чуть помедлив, водрузила на голову болтавшийся у нее за спиной пробковый шлем.

Янка глубоко вздохнула и, наконец, перевела взгляд с незнакомки на Павла Андреевича. И к своему удивлению, заметила, что его лицо вовсе не выражало положительных эмоций при виде гостей. На нем прочно обосновалась печать равнодушия, будто приезд этих людей на остров его абсолютно не касался.

— Кто это с Татьяной Андреевной? — тихо поинтересовалась девушка, снова шагнув к Павлу Андреевичу.

Тот равнодушно пожал плечами и, будто его это совершенно не касалось, отвернулся. То ли делая вид, то ли, действительно, внимательно осматривая очищенные от травы деревянные конструкции в раскопе.

— Ее подруга, — наконец, бросил он.

Янка не поняла, что именно в тоне Павла Андреевича остановило ее от дальнейших расспросов, но все же предпочла не демонстрировать ему свой повышенный интерес к незнакомке. Кем бы она ни была.

Тем более, что все скоро и без наводящих вопросов само собой выяснится.

Янка закурила и поискала взглядом Катю. Та, судя по всему, в очередной раз отказалась от странного напитка, который на острове гордо именовали чаем, и легла загорать, расстелив на отвале специально прихваченное для этой цели парео из поблескивающей на солнце бледно-розовой органзы.

В отличие от подруги Янка не испытывала особой неприязни к местному чаю, но в этот раз тоже решила воздержаться от него. Правда исключительно из-за длинной очереди к ведру.

— Интересно, долго ты на такой жаре без воды протянешь? — усмехнулась девушка, присаживаясь рядом с Катей на отвал.

— С такой водой я еще меньше протяну... — буркнула та, не открывая глаз.

— А у нас очередные гости, — оставив без едкого комментария слова подруги, нарочито бодро сообщила Янка.

— Ммм, — лениво протянула Катя, продолжая нежиться на солнце.

— Скоро на Вежах иголке некуда будет упасть.

— Ммм.

— Жена Германа, кстати. С подругой.

— Ммм.

— Кать!

— Ммм.

— Эх... И ты, Брут...