Язычница

Шаман замер с металлической ручкой в руках. Солнечная энергия? Неужели и старуха почувствовала тот недавний выплеск? И так же, как и он сам, связала это явление с появлением в этих местах Яны Мальцевой... Странно, откуда ей известно про девушку?

— А ты здесь никогда раньше не была? — превозмогая внутреннюю дрожь, уточнил он.

— Товарищ Великий Археолог! Я же Вам говорила уже. Никогда. Ни здесь, ни вообще за пределами Москвы.

— А бабка, говоришь, тебя узнала? И сказала, что ты на мать похожа... Может, она с твоей мамой где-то встречалась?

— Ну, откуда мне знать? Моя мать умерла через пару часов после моего рождения.

— А бабушка тебе фото не показывала? Рассказывала что-нибудь про нее?

— Конечно. Только ничего достойного внимания и, тем более, уважения у меня ни рассказы, ни фото не вызвали.

— Странно слышать это от человека, чья мать умерла при родах...

— Не при родах, а после них... Хотите узнать как? Вы мне уже несколько часов подряд покоя не даете своими расспросами, так что слушайте. Сами напросились.

— Хорошо, слушаю, — ставя ведро с водой на скамью, пробормотал Шаман.

— Она сонную артерию себе перерезала еще в роддоме! Врачи сказали, постродовая депрессия. А мне по барабану. Слышите? По барабану! Дрянь она, вот и все!

Шаман недоуменно воззрился на Янку.

— Самоубийца?

— Ага, жалкая суицидница. Гордиться мне нечем, сами понимаете.

— Да уж... Но, ты же понимаешь, что не в ответе за поступки матери?

— Я-то? Понимаю! А теперь объясните это остальным идиотам! Ладно, что там с этой Вашей водой? Что я должна понять, попробовав ее?

— Ах, да, вода... — мужчина, загадочно улыбаясь, кивнул Янке на ведро. — Испей воду предков, красавица.

— Кружки нет, конечно?

— Нет, прямо из ведра придется, не обессудь.

Янка ехидно ухмыльнулась и, придерживая растрепанные волосы, склонилась над ведром.

— Фу! Тухлыми яйцами воняет... — тут же отпрянула она.

— Как и вся вода в Спасе. Не отравленная, просто в меру насыщенная сероводородом. И кстати, очень полезная... Пей.

* * *

Вечерело. Раскаленный добела солнечный диск неспешно клонился к горизонту, намереваясь вскоре скрыться за серовато-зеленой водной гладью. С берега дул легкий бриз, даря столь желанную прохладу. Наконец-то этот длинный, казалось бы, нескончаемый день близился к концу.

Шаман, мельком взглянув на раскинувшийся внизу палаточный лагерь, неторопливо поднялся к раскопу и величественным памятником самому себе замер у обрыва, пристально всматриваясь в медово-розовую акварельную даль.

— О живительное, всемогущее Солнце! — воздев руки к небу, почтительным шепотом обратился он к небесному светилу. — Вот и снова стою я пред тобой на земле предков своих и уверяю в чистоте наших помыслов и убеждений. Как верный и почтительный сын склоняю пред тобой голову, — опустив взгляд, продолжил он. — Милость и мощь твоя не знает границ, посему прошу, освети поиски наши светлыми лучами своими. Ниспошли озарение на наши головы. Благослови дело наше небом ясным и безоблачным!

Подождав пока солнечный диск полностью скроется за горизонтом, Шаман неспешно присел на корточки, коснулся кончиками пальцев земли и, осторожно погладив ее шершавую поверхность, будто извиняясь, прошептал:

— Мать сыра Земля, благодарю за оказанную нам сегодня честь — ступить на сей благодатный берег. Милость твоя вселяет в мою душу надежду на успешный исход дела предков моих. Спасибо!

Произнеся слова благодарности, Шаман прикрыл веки и надолго замолчал, прислушиваясь к шорохам вокруг. Над головой монотонно пищали комары, оттесняя на задний план доносившиеся из лагеря крики. Внизу под обрывом чуть слышно плескалась вода, набегая на усыпанный черепками берег. Легкий ветерок шуршал травяным сухостоем над лагерем. В густых зарослях крапивы слева от раскопа умиротворяюще стрекотали цикады, вселяя в душу Шамана спокойствие и настраивая его на одну волну с природой.

— О помощи тебя прошу, открой нам тайны, сокрытые в недрах твоих, — почувствовав молчаливое поощрение богов, продолжил он, сжав в кулаке горсть земли. — Помоги отыскать древние письмена, покуда жива память о них, и не истреблен еще род Хранителей.

* * *

— Я-я-я-ян! — донесся из палатки приглушенный стон Кати. — Ян, ты где?

— Тут я, — продолжая по-турецки восседать у входа, буркнула Янка и угрюмо вдохнула в легкие сигаретный дым. — Водички дать?

— Мы что уже переправились на остров?

— Переправились... Чтоб ему пусто было этому Вёжи. Не остров это, а комариный притон какой-то. Всего три часа как здесь, а на мне уже живого места нет.

— Попшыкайся чем-нибудь... — равнодушно протянула Катька, высовывая взлохмаченную голову наружу, и тут же недовольно скривилась. — Опять ты куришь! Ну, Ян!

— Ну-ну... Попшыкайся... им эти "Москитолы" как мертвому припарка. Только сигаретный дым их и отпугивает. Так что рекомендую и тебе заделаться в курильщицы, — мрачно усмехнулась Янка и с остервенением прихлопнула комара, усевшегося ей на коленку. — Эй! Ты чего ворота расхлебенила? Комары налетят! Двигай или сюда, или обратно!

— Воды-то дай... — жалобно проскулила Катя, заметив негодование подруги. — Сама же звала...

Янка просунула руку под палатку, нащупала в вырытой в земле небольшой яме все еще прохладную бутылку с водой и, хитровато улыбаясь, протянула ее выбравшейся наружу подруге.

— Пей. Отведай, подруженька, воду предков моих... — высокопарно произнесла она и загадочно хихикнула, машинально почесав Геродотика за ухом.

Катька, опасливо покосилась на Янку, перевела недоуменный взгляд на пластиковую бутылку, наполненную прозрачной жидкостью, и интуитивно поискала глазами собачью миску.

— Ян, ты чего это? Каких предков?

— А черт его знает. Ты тут такое проспала... Герман пьяный на берег приполз, я к бабке какой-то чокнутой забрела... А Павел Андреевич, кстати, действительно, нормальным мужиком оказался. Палатку мне помог поставить. Ну, в смысле, не помог, а сам поставил без моего участия. Даже цирковое представление устраивать не пришлось. А жаль... Я правда пыталась ему хоть чем-то помочь, пока ты тут мирно на "пенке" дрыхла, только он почему-то занервничал, увидев у меня в руках топор. А я всего-то пыталась обухом колышек в землю вбить.

— Ян, ты меня, конечно, извини, — послышался ехидный женский голос из соседней палатки. — Я к тебе очень неплохо отношусь. Только когда ты за топор взялась, тоже струхнула. Да и все наши парни врассыпную кинулись. Хорошо Герман к тому моменту еще не очухался, а то лишились бы мы нашего профессора в одночасье. Его бы, как пить дать, кондратий хватил. А Павел Андреевич — ничего. Всего-то слегка вздрогнул, когда ты над его головой топор занесла.

— Ой, Ленка, и ты здесь? Подслушиваешь? — усмехнулась Янка.

— Да, нет. Отоспаться пытаюсь после той веселенькой ночки, которую ваша святая троица во главе с древнегреческим историком Геродотом нам в поезде устроила.

— Но зато у нас с тобой, Кать, весьма миролюбивые соседи, — невинно улыбаясь, продолжила Янка свой рассказ, многозначительно кивнув на палатку однокурсницы Ленки. — Почти вся сволота-то еще до того, как лодка прохудилась, на остров успела переправиться. Они себе самые зачетные места под палатки застолбили. Хоть бы траву покосили. Мы приплыли, а тут сплошные крапивные заросли. Так что теперь живем двумя селениями — Старые Гребеня и Новые. Мы, как ты понимаешь, новые. А старые — те, что за зарослями крапивы.

— А почему "Гребеня"? От слова "гребля"?

— Нет, от другого слова. Не спрашивай, все равно не скажу.

— Почему? — недоуменно спросила Катя.

— Мне бабушка матом ругаться не разрешает, — лукаво усмехнулась Янка. — Спасибо ребятам. Пожалели нашу с тобой "тонкую душевную организацию", и согласились добавить парочку лишних букв в первоначальное название. Я ж говорю, повезло с соседями.

— Офигеть! — ошарашено уставилась Катя на подругу и, поднеся бутылку к губам, сделала жадный глоток. — Тьфу! — жидкость самопроизвольно прыснула изо рта девушки на тент соседской палатки. — Что за дрянь?

— Вода предков... — глубокомысленно указав пальцем на темнеющее небо, изрекла Янка. — Говорят, полезная.

— Для чего полезная? — поморщилась от омерзения Катя.

— В твоем случае, наверное, для головы. Так что пей... не бойся, не отравленная.

— Это тебе твой Павел Андреевич сказал?

— Ага... ты не думай, он нормальный мужик. Двинутый немного, но с харизмой.

— Понравился? — удивленно спросила Катька, многозначительно округлив глаза.

— Типа того... Вот черт, кусаются-то как, — шлепнув себя по лодыжке, выругалась Янка и покосилась на возвышавшийся над обрывом темный силуэт. — И чего он там так долго делает?

Катька проследила за взглядом подруги и насмешливо пожала плечами:

— Шаманит. Сама же говоришь, двинутый.

— Ты знаешь, я тут подумала... Если долго чесать комариный укус, ощущаешь что-то близкое к оргазму... — усмехнулась Янка, поскрёбывая ярко розовыми ногтями оголенную щиколотку. — Правда-правда...

— Ян, ты тут совсем что ли мозгами тронулась?

— Кто бы говорил... Сама-то как отжигала сегодня... Придумала тоже. Лодку я продырявила...

— Ну, ладно тебе, извини... не обижайся. Я ж не со зла.

— Да знаю я. Чего с тебя взять...

— Значит, мир? — протянув подруге мизинец, расплылась в улыбке Катя.

— Ага, мир, труд, май... Вот бы еще покормили, и настроение стало бы совсем праздничным... Хотела я нас с тобой в кашевары определить, народ воспротивился. Идиоты. Боятся, что я их отравлю ненароком. Герман очухался и заявил, что на раскопе от нас меньше вреда будет.

— А этот твой что на это сказал?

— Да ничего. Посмеялся... Говорит: "Не переживай, красавица. Зато калифорнийский загар тебе на раскопе гарантирован". Палатку нам с тобой поставил, тебя туда засунул и поминай его как звали. Они с Германом себе козырное место у воды застолбили. Написали на дощечке "Администрация. Вход строго запрещен". А еще, старшекурсники говорят, через пару дней Германовская жена приедет и несколько высокопоставленных челов от Костромского универа.

— А нам-то что с того?

— Да это я так... К слову...

— А где все? — с любопытством оглядывая пустующий пятачок между растяжками палаток, поинтересовалась Катя.

— У кашеварни с мисками ошиваются. Ужин ждут, боятся, не достанется.

— А мы?

— Что "мы"? Ты спала, а я еще до такого маразма не дожила, чтобы над душой у поваров стоять. Позовут, когда все готово будет. Зачем людей нервировать?

Со стороны полевой кухни донесся гулкий металлический лязг и нестройный гомон голосов, возвестивший всю округу о начале раздачи еды.

— Ну, вот видишь, — воодушевленно воскликнула Янка, украдкой взглянув на стоявшего у обрыва Шамана. — Бери обеденное снаряжение и пошагали к столу. — С этими словами девушка достала из внутреннего кармана палатки две креативно расписанные лаком для ногтей походные миски разного размера и бодро подскочила на ноги. — Голодание нынче не в моде, товарищи, и считается лечебным исключительно после сытного обеда. Геродотик, на старт, внимание, марш!

ОТ ЗАКАТА ДО РАССВЕТА

Задумчиво потирая переносицу, Шаман спустился по отвесной тропе к лагерю. Над островом сгущались сизые, мучнистые сумерки, оттеняющие все еще золотисто-лиловое небо.

Кинул бесстрастный взгляд на притулившуюся у берега полевую кухню под ржавым жестяным навесом. На рваные клочья стелющегося над водой тумана. На уже чуть размытые силуэты студентов-практикантов за длинным посеревшим от времени деревянным столом. Попытался вслушаться в разговоры, но тут же понял тщетность затеи — голоса сливались в неясный гул, витали в воздухе, словно бесплотные призраки. И вдруг поймал себя на мысли, что инстинктивно, помимо собственной воли, выискивает в толпе Яну Мальцеву.

"Выискивать" — неверное слово, совершенно не вязавшееся с девушкой, мощным магнитом притягивающей посторонние взгляды. Она выделялась среди галдящей братии, словно подсолнух в ячменном поле, будто поздний маковый цвет в выжженной солнцем степи, как белая березка в молодом ельнике. И, несомненно, знала о впечатлении, которое производит на окружающих. Шаман отчетливо видел это в ее горделивой осанке, в царственном повороте головы, даже в нарочито небрежно заправленной за ухо русой пряди волос.

Янка сидела рядом с подругой в стороне ото всех, у самого края стола, изредка поднимала взгляд от тарелки, переговариваясь с подругой. Но даже издали было заметно, что тема ее не слишком интересовала. Катя же, невзирая ни на что, отчаянно пыталась привлечь ее внимание. Беспрестанно жестикулировала, размахивая вилкой перед лицом подруги, хватала за запястье, принуждая хоть ненадолго отвлечься от поглощения ужина, и явно требовала ответа на свои реплики.

Глядя на эту сцену, Шаман невольно усмехнулся, в очередной раз подивившись Яне Мальцевой. В этой девушке совершенно непостижимым образом сочетался юношеский задор и зрелый, временами абсолютно лишенный эмоций сарказм, полудетская непосредственность и роковая тайна, беззащитность и ореол опасности — незримый, но оттого не менее яркий.

Нет смысла отрицать. Заглянув однажды в ее камышово-зеленые глаза с янтарными прожилками, он будто жалкая речная рыбёшка попал в искусно расставленные сети. И сколько не трепыхался, стараясь выбраться из плена, лишь больше запутывался. Отчаянно рвался на свободу, убеждая себя, что все это ненастоящее, иллюзия, порожденная ее ведьминской сущностью. Сверхъестественное притяжение, которое обязательно развеется, лишь только девушка исчезнет из виду. Просто нужно держаться от нее на расстоянии. Как? Если ему, как никому другому известно, что за Яной необходимо присматривать. Контролировать каждый ее шаг, чтобы избежать катастрофы... Так ли это на самом деле? Или он сам намеренно придумывает оправдание этому пагубному влечению?

С тяжким вздохом Шаман замер у деревянных языческих идолов, установленных несколько лет назад — в ходе первой экспедиции — чуть в стороне от импровизированного волейбольного поля. Приземистые, испещренные глубокими продольными трещинами божки мрачно взирали на своих юных гостей. Гневно хмурили рейки-брови. Недовольно кривили трухлявые рты.

Усмехнувшись, мужчина окинул взглядом подношения, возложенные, по некогда заведенной экспедиционной традиции, на импровизированном алтаре из битого кирпича. Идолопоклонство — одна из самых любимых "ритуальных" игр археологической братии. Редкая экспедиция обходится без возведения "священных" идолов. А в Вёжах и подавно без них никак нельзя, как не крути — воля предков. Шаману ли не знать этого? Дедовы слова попали в благодатную почву, пустили корни и дали крепкие ростки.

Именно он, Шаман — тогда еще просто Пашка Кудрявцев, подающий надежды молодой аспирант истфака — придав своим действиям форму шутки, подбил творчески настроенных практикантов на возведение островного "пантеона".

— Детский сад, ясельная группа, — снисходительно ухмылялся Герман, столичный профессор, ни с того, ни с сего проявивший интерес к раскопкам Костромского края и приехавший с группой студентов в экспедицию. — Павлуша, начальник экспедиции... а все не наигрался... Брось ты это мальчишество. Займись делом.