Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

Для обкатки сомнительных — сформировать бригады и отправить на рудные поля за Ватомой. Объяснить тамошним туземцам... возможные "негоразды". Сразу установить премии за пойманных "беглых". И отдельно — за головы.

Нормальных — в "строительные цепи". Мастеров — в работу. Молодёжь — в казармы и обучение.

— Николай, опись имущества Клязьменского каравана сделал? — Мне копию. И — Терентию. Терентий, у тебя сколько человек сейчас работает?

— М-м... Половина. Может — чуть больше.

— Бездельных — вышиби. Новых — набери. Посмотри спешно по взятому в караване — что нам самим срочно надо, что — полежит. Что нам "всё надо" — сам знаю, определитесь с порядком потребностей.

Привезённых попов — к Аггею. Пусть помогают. Мне интересно его мнение. "Критика" — на отпевание. Навечно до передислокации.

Шлак обрабатывать начали? — Чего ждём? Почему вышки только до Каловой заводи? Давайте быстрее ставить к Клязьме. "Петухи" мешают? Чуть раскидаюсь — сам туда сбегаю. Пока — подготовка к строительству. И команду с полным оснащением — к Гороховцу. Оттуда в две стороны. Ночное патрулирование в городе есть? А в других поселениях? А куда Огнедар смотрит? Как у нас с черепицей? Христодул! Тебя научить работать?! К осени всё казённое строение должно быть под глиной — шевели людей. Альф, ты увлёкся пятистенками с теплушками. Не спеши — технология ещё сырая. И поставь гостиный двор выше Дятловых гор. Фриц, это — спешно. Караваны в город пускать нельзя. Что — "нет людей"? Гоняй своих шустрее. Окский караван, Клязьменский... Дважды обожглись — не поумнели?

Ночью пообщались с Самородом. По телеграфу. Вещь! Ты ему:

— Как там у вас?

А оттуда через пару часов:

— Да всё путём! Исповедались и чистое надели.

Надо бечь быстренько. Повтора Клязьменского каравана мне не надо, эмир — не Боголюбский, может не понять.

Наконец, утречком раненько, с красными глазами, опухшей головой и совершенно задурёнными мозгами, погрузился в "Ласточку". И — ходу! Софочку к мужикам в общий кубрик — оставлять такую хитро-злобную стерву в городе, среди людей, без присмотра... Курта под бок и...

Часа в четыре по полудню мы старательно маневрировали в виду Усть-Ветлуги. Точнее: перед теми обрывами, за которыми она стоит.

Вот тут зимой я нашёл Алу. Точнее — меня тогда нашёл Курт. И свалился на меня сверху. Потом... было много нервов, криков, глупости, битвы... Я победил — теперь расхлёбываю.

Длинный остров вдоль Волги. По протоке, где устье Ветлуги, у берега стоят булгарские учаны, ладьи и барки. Целый табор развёрнут. С цветными шатрами, палатками. На марийской стороне — только вышка на горах и пара больших корявых невзрачных шалашей на берегу. Разница — по глазам бьёт.

Исправляем.

Собственно говоря — уже начали. Вид идущей галсами "Ласточки" привлёк внимание и произвёл впечатление. С острова начали призывно махать руками, но мы гордо перекинули гик и повернули к своим. Где чуть не застряли на мелководье.

Самород вышел из шалашика уже в бронях. Следом повалили его оружные черемисы и десяток слуг.

Внушает. Царь всея мари собственнолично.

Впрочем, понты с него слетели сразу:

— Опасаюся, Иване. Как бы не побили. Народу-то у них сильно много. И пропустить нельзя: кугырза моя уважать-боятся перестанет. Ты войско-то привёл?

— Тю! На что тебе войско, когда я сам тут?

— Ну... Мои-то жмутся и пятятся... Как бы не разбежались...

— Так займи делом! Вон там — копать канаву. Две. Друг против друга. Землю высыпать на наружные стороны. Четыре локтя вглубь, два — в ширь, сорок — в длинь.

— А... А зачем?

— Надо. Котлы большие тащи. Пяток. Но лучше — десяток. Оборудовать костровые места. Кипятка нужно много.

— Отбиваться будем? Может, лучше смолы?

— Смолы тоже давай. Её варить пока не надо.

— Во! Лодочка бежит. В гости звать будут. Угощениями всякими, подарками заманивать. Пойдёшь?

— Самород, ты, никак поглупел? Я что, девка красная, чтобы сластями да прикрасами соблазняться? Вон бревно поваленное лежит. Притащить ещё два сходных, положить треугольником. Командуй.

Нервишки... играли.

На кораблях за тысячу народу. Три сотни... Говорят — русские невольники, отпущенные эмиром. Почти все — старики и калеки. "На тебе боже, что нам негоже". Эмир собрал мусор человеков. Тех, кого кормить — себе дороже.

Ещё сотни две — прислуга, охрана, сами купчики. Пять-шесть сотен гребцов — здорового боевого народа. Такая команда... С разумным начальником... Усть-Ветлуга — на один укус. Да и самому Всеволжску...

Тем более — нельзя пускать к городу.

Толмач с подошедшей лодочки орал что-то длинное и велеречивое. Пришлось прервать:

— Кто ведёт караван? Муса? Пусть приходит. Один. Без подарков.

Самородовы засуетились, мои с "Ласточки" разгрузились, тут и булгарские подтянулись.

На их острове по берегу между лодок — сплошная стена людей. Любопытствуют.

А к нам лодочка бежит. С переговорщиком.

Муса... нервничает. От непонятности, от отсутствия сопровождающих, от своих пустых рук.

Так дела не делаются. Везде, во всём мире гость приходит со свитой, с подарками. Хозяин принимает, отдаривается, приглашает, угощает. Неспешная беседа, вкусная еда, красивые вещи... Это же все знают! Но плешивый Иван...

Отошли чуть от берега, сели на брёвна сложенные. Только мы вдвоём — ни его людей, ни моих.

— Извини, Муса, за пустой стол. Точнее: за отсутствие стола. Только я — врагам корма не даю. И тебе нынче решать: кто мы друг другу — враги или нет.

— Кха... Эмир Ибрагим, да продлятся годы его жизни по воле аллаха...

— Я знаю. Продлятся. Ещё я знаю договор между ним и князем. И помню то, что он мне обещал. Увы, глупые слуги отвели глаза блистательнейшему и победительнейшему. Конечно, они будут наказаны, и их пустые головы украсят зубцы стен прекрасного дворца несравнимого. Но что мне делать сейчас?

— Э... делать?! Зачем делать?!

— Эмир прислал мне три сотни русских невольников. Три сотни стариков и старух, гадящих под себя, ибо от старости они уже неспособны дойти до отхожего места. Разве это — достойный дар могучего и сотрясающего? Что это, если не злобная хитрость ничтожных людишек и недостойных слуг? Твой караван — оскорбителен. Плевок в сияющее лицо благороднейшего. Да обрушится гнев аллаха на головы презренных и негодных, сотворивших такое!

Оп-па!

Муса был изумлён. Конечно, у него были какие-то ожидания. В нормальном традиционном русле: Воевода Всеволжский скажет — "дай!". Мыто запрещено договором. Но будет канючить. Или грозить. Выпрашивать или пугать. Придумает какие-то хитрости. Типа прошлогодней связки: "всем сойти на берег — ищу татей" и "всяк на моей земле — вольный".

Это такая интересная игра ума, характеров, изворотливости... Но сути не меняет: караван что-то заплатит и пойдёт дальше. Его, караван-баши, забота, чтобы это "что-то" было поменьше, а стоянка покороче. В подобные игры все торговцы играют все свои жизни. Оттенки, детали... да, бывают интересными.

Тут маячит совсем другая статья. "Оскорбление чести и достоинства благороднейшего и блистательнейшего".

Вот под таким углом он ситуацию не рассматривал.

* * *

Вот эта толпа присланных людей — "дань" или "дар"? — А в чём разница? Толпа-то та же. Как её не назови — сущность не изменится.

Так ли это? "Не изменится" — для кого?

Нормальный купец берёт штуку ткани и прекрасно понимает: вот "здесь и сейчас" — это "товар". Завтра — может стать "даром" доброму человеку. Или — "данью". Человеку опасному. Может: "данью" под видом "дара" — "принуждение к дарению", бакшиш.

— Дорогая! Сегодня, в этот знаменательный день, я должен подарить тебе это драгоценное колечко...

Это "дар"? Или — раз "должен" — "дань"? — Дело в одном слове: "должен" или "хочу".

Сущность передаваемого объекта не меняется. Разница — в этикетках. Наклеиваемых на объект человеком по его восприятию. Не объекта — ситуации, себя и своего визави.

Это чётко видно в деятельности государей. Для них символизм действия, вещи — чрезвычайно важен.

Великий князь Иван Третий, принимая посольство хана Большой Орды Ахмата, взял "басму лица его" и растоптал. Какое отношение имеет этот кусок металлической пластинки к лицу блистательнейшего? Но восприятие — плевок в лицо. Вот прямо здесь! За тысячи вёрст — долетело.

Государство — это символика. Особенно в средневековье. Отсюда изощрённые этикеты и ритуалы, куропалаты и мажордомы, титулование и облачения. Государи в этом живут, этим дышат.

"Дань" или "дар"? Ошибка... как публичное сжигание государственного флага с одновременным закидыванием посольства тухлыми яйцами. Оскорбление чести государя. Государственное преступление. В средневековье — действие со смертельным исходом.

Одно дело — выбитая войной контрибуция. Чем меньше заплатил — тем лучше. Перехитрил врага.

Другое — дар эмира. Владетель не может послать в дар — кусок дерьма.

Вру: может. После чего "одариваемый" рубит гонцу дарителя и всем его досягаемым подданным — головы и другие части тела.

Или, если такой дар не есть выражение воли правителя, а инициатива "гонца" — это делает палач дарителя.

В роли такого "гонца" здесь оказывается Муса, в роли сырья для расчленёнки — персонал его каравана. Судя по тому, как Муса крутит головой — представил прикосновение топора к своей шее.

Снова: дело не в сущности предмета, дело в отношении к нему сторон.

"А мордовски старики, от белого царя казну получивши, после моляна судили-рядили: что бы белому царю дать, что б великому государю в дар от мордвы послать. Меду, хлеба, соли набрали, блюда могучие наклали, с молодыми ребятами послали. Молодые ребята приуставши сели: мед, хлеб-соль поели, "старики-де не узнают".

Земли да желта песку в блюда накладали, наклавши пошли и белому царю поднесли. Белый русский царь землю и песок честно принимает, крестится, бога благословляет: Слава тебе, боже царю, что отдал в мои русские руки мордовску землю".

Мордовские молодцы-послы, проевшие дары своего народа Ивану Грозному, заменяют их мусором. А Грозный в восторге: они добровольно отдали свои земли под мою власть.

* * *

Глава 427

Тема прохода каравана из реала, из области экономики, налогов, торговли... переходит в символизм, в чистый виртуал — оскорбление чести и достоинства государя. Что сегодня будем считать вашей "гос.честью"?

Причём о моей чести — ни слова. Единственное что меня заботит — белизна репутации несравненного и превосходнейшего.

Снова я играю на своём "пограничном состоянии". Простой вопрос: освобождённые невольники — дань Боголюбскому? Но в тексте договора нет слова "дань". Договор с такими словами эмир никогда не подписал бы. Есть чуть другое: Ибрагиму — отпустить. И вот — они привезены ко мне. Каков нынче их статус?

Я утверждаю: эти люди — подарок мне. Эмир свою часть договора с князем — "отпустить" — исполнил. Не отдавая людей князю, но даря их Ваньке-лысому. А с чего вы взяли, что должно быть иначе?

Так "дань", факт чего эмир никогда не признает, превращается в "дар". А вредный и противный Боголюбский вообще исчезает из числа "участников транзакции"! И заменяется милым и добрым Ванькой.

* * *

Веками Московские цари платили Крымскому ханству. В Москве это называли "подарки хану", в Бахчисарае — "московская дань". Османы при этом злобно хихикали:

— Московиты — данники крымчаков, крымчаки — слуги султана. Значит, московиты — рабы османов.

* * *

"Дани" — нет. Даже намёк на отношения "данничества" — унижение эмиру. Как на сходные рассуждения очень обижались столетия спустя московские самодержцы.

"Дани" — нет. А что есть? — "Дар". — А какая разница?! Просто смена этикеток! — Нет, дарение имеет свою специфику. И я намекаю, что подарки такого качества — оскорбление. Причём не мне, мне любое внимание пресветлого эмира — млеко благочестия и сироп восхищения, но — самому дарителю. А честь эмира... это такая материя... Руками не пощупать, на зуб не проверить. Но головы срубает — на раз.

— И что теперь делать, вали Иван?

О! Титулование, которое в прошлом году появилось с немалой задержкой, нынче выскакивает совершенно естественно.

Позиционирование статусов — подтверждено. Продолжим "проездку по ушам". В смысле: озвучивание нового взгляда на казавшуюся очевидной ситуацию.

Не ново: "Удивить — победить".

Ещё говорят: "сбить с панталыку". Вот с этого самого, с панталыка — и сбиваю.

Я старательно избегаю говорить о реакции "общественного мнения" в эмирате на "злобный клеветнический слух":

— Наш-то... неверным... гадскому Боголюбскому... кланяется и дань платит. А вот великий Аламуш этих северных гяуров — резал. Да и праведные калифы говорили...

Не надо. Это ваше внутреннее дело. Муса и так всё понимает. Я толкую исключительно о последствиях для "международной репутации" эмира.

Я не "ломаю" человека, не навязываю ему свою волю. Я лишь предлагаю ему выбрать тропинку. В поле его собственных, как-то им самим оцениваемых, вариантов.

"Давайте подумаем вместе".

— Что делать? — Этого я не знаю. И буду благодарен твоему совету. Мнению человека умудрённого годами странствий и часами размышлений. По моему суждению... Нельзя, чтобы русские гяуры связали появление этих... старых и убогих — с именем властительнейшего. Поэтому... пусть эти люди сойдут с кораблей на мою землю. Я отвезу их в нужные места в удобное время. И отпишу Боголюбскому об их числе, не показывая их... ветхости. Очевидно, что булгарские корабли не должны появляться в это время в землях христиан. Иначе злые языки свяжут два этих события. И честь "самого северного из знамён пророка" испытает ущерб и понесёт урон.

Как эти "ущерб и урон" отзовутся на целостности шеи караван-баши? — Иншалла.

Что в основе — не "злые языки" христиан, а "длинные" самих булгар... При таком количестве действующих говорильников... Заткнуть болтунов из каравана — невозможно.

"Всё — секрет и ничего — не тайна".

Подстава получится... звонкая. Пускать караванщиков на Русь — нельзя. Или Мусе плевать на репутацию блистательнейшего?

— Э-э-э... Да явит аллах свою силу и позволит нам обрести мудрость. Чтобы найти решение столь странного вопроса. Э-э-э... В караване множество купцов. Если они просто вернутся, привезут свои товары назад — они разорятся.

— Да не допустит аллах такого несчастия! Но что мы можем сделать? Если они вернутся назад — беда. Ибо их семьи впадут в нищету и познают горечь бедности. Если они пойдут вперёд — беда. Ибо светлое имя самого... будет запятнано.

Ванька, спокойнее! Прекрати "актёрский зажим"! Нельзя так сильно скрести затылок, изображаю мучительную работу мозга — дырку до крови расколупаешь! А теперь — радость открытия! Озарение! От самого аллаха!

— О! Но! Между "назад" и "вперёд" есть "здесь"! Да! Это — решение, это выход из той беды, в которую мы с тобой попали! Я напрягу все свои силы, я заставлю бегать всех своих слуг! Лучших из лучших! Не смыкая глаз и не отирая пот! Я куплю все товары здесь! Никуда не ходя, никому не показывая, не позволяя связать эти жалкие подобия человеков с именем могущественнейшего из мудрейших!