— Жуть! — Илкер передернула плечами. — А можно отличить такого человека? Чтобы как-то обезопасить себя? И можно его исцелить?
— Говорят, раньше священники могли определить, если на человека наложено заклятие. Может, и остались такие, но, наверно, их единицы. А уж исцелить... Думаю, этого в Энгарне уже никто не может. Так что перед проклятыми мы беззащитны. Но если бы рядом появились проклятые оборотни, ты бы сразу об этом узнала, они не умеют скрывать следы, так что пока можешь спать спокойно.
— Ты меня утешил, — рассмеялась девушка. — А вот еще скажи... Может, ты знаешь... Никак не могу понять, куда девается одежда, когда оборотень превращается в волка?
— Я не совсем эксперт... — Ялмари смутился. — Но кое-что об этом слышал. Как бы тебе объяснить... — он посмотрел вперед. Они вошли в тенистую аллею с вековыми дубами. Среди деревьев блеснула вода. — Иди за мной, — он опять взял ее за руку. Сердце Илкер забилось часто-часто, она очень надеялась, что лесник не заметит, как она разволновалась от этого простого прикосновения. Он невозмутимо подошел к небольшому пруду, зачерпнул горсть воды. — Видишь воду? — обратился он к Илкер, не выпуская ладони. Потом вылил ее на траву. — Где она теперь? — спросил он с хитринкой.
— В земле? — предположила Илкер.
— Нет, — заверил он. — Смотри, — потянул за руку, заставляя нагнуться, чтобы рассмотреть тонкие зеленые листья и стебли. — Поняла?
Там, где он брызнул водой, трава стала мокрой.
— Вода на траве? — уточнила Илкер свой вывод. — Ты хочешь сказать...
— Представь, что кожа оборотня, — он легко прикоснулся к ее запястью, — становится шкурой волка. В нашем примере — это трава. Тогда одежда, — такое же легкое прикосновение к рукаву платья, — станет чем-то вроде воды на этой траве.
Еще ни разу он не стоял так близко. Несколько мгновений они смотрели глаза в глаза. Сердце стучало так, что на мгновение показалось, она оглохла от этого стука. О Эль-Элион, только бы он не почувствовал, что происходит. Илкер быстро отвернулась, сбрасывая наваждение. Кажется, она поступила не очень разумно, когда решила погулять с ним в лесу.
— Что с тобой? — вполголоса проговорил он. — Что-то не так?
— Нет-нет, — губы сложились в вымученную улыбку. — Все хорошо, — она тряхнула головой и продолжила расспросы. — Одежда превращается в как бы воду на шкуре. Любая одежда? А если на оборотне рыцарский доспех?
— Пойдем туда, — показал он направление. — Мы почти пришли.
В этом месте парк действительно напоминал живой лес. Разве что живности не водилось, да тропинки уж слишком хорошо вычистили. Между дубами мелькнуло что-то белое, а затем деревья расступились, и перед ними во всей красе предстала мраморная беседка.
— Ой! — воскликнула девушка и побежала вперед. Беседку выстроили на небольшой поляне. Изящная вязь ограды напиталась солнечным теплом. Илкер коснулась витков изгороди, взбежала по ступенькам. Усевшись на скамью, провела по ней рукой. — Даже не предполагала, что здесь есть что-то подобное!
— Еще бы, — горделиво усмехнулся Ялмари. — Знала бы — не гуляла бы по лесу.
— Гуляла бы, — возразила Илкер. — Лес — это иное. Ты же знаешь.
— Знаю, — тут же сдался он.
Они сели в беседке на расстоянии друг от друга. Словно сговорившись, избегали встречаться взглядами.
— Так что насчет оборотней?
Ялмари откинулся назад, подставляя лицо солнцу.
— Ты всерьез полагаешь, что оборотням нужны доспехи? Вообще-то и в человеческом обличье их почти невозможно убить.
— А серебро?
— Ты видела серебряные сережки? — Илкер кивнула. — Они мягкие, да? Руками можно согнуть. Это потому что в Энгарне еще не научились хорошо очищать серебро. А ранить оборотня можно только чистым серебром. Как ты себе представляешь серебряный меч?
— Можно посеребрить стальной меч, — предложила Илкер. — Если купить чистое серебро в Кашшафе или у лейнских купцов.
— Правильно, — согласился Ялмари. — Но скажи, часто ты встречала такое оружие? Серебром иногда украшают мечи, делая на них надписи или узоры. У знати встречается столовое серебро, но и только. Так что, получается, шанс встретиться с человеком, который может хотя бы ранить оборотня, очень невелик. Следовательно, доспехи оборотни не носят. Но если бы даже носили... Все, что на них есть: деньги, оружие... Шляпа! — он помахал головным убором, — все становится невидимой и неощутимой пленкой на шерсти. И вернется в прежнее состояние, когда оборотень вновь примет человеческий облик.
— Слушай... — Илкер напряженно размышляла. — Значит, оборотни почти неуязвимы.
— Почти... — лесник вдруг изменился в лице. От спокойствия и радости не осталось и следа. Какое-то время он напряженно молчал. Потом еле слышно промолвил. — Если есть сковывающий ошейник. Магический... Если надеть такой на оборотня, то его можно сжечь...
Илкер притихла, наблюдая, за побелевшим лицом лесника, а он погрузился в воспоминания...
...Ялмари не видел этого. И мама — женщина, полюбившая оборотня, — никогда не рассказывала об этом эпизоде своей жизни. Щадила сына. Просветил друг. А тому рассказали родители. Рассказали так, как могут рассказывать лишь люди: скупо, в особых местах вставляя пошлые шутки. Может, именно поэтому воображение легко дорисовало то, чего сказано не было.
Отец Ялмари не совершил никакого преступления. Единственным преступлением было то, что он не человек. Поэтому в одной из деревень, его привязали к дереву. Дерево было живое. Ветви шумели над головой, напоминая о спасительном лесе — таком близком. Отцу не хватило каких-нибудь полчаса, чтобы уйти от погони.
Он не скалился, не выкрикивал проклятия. Не пытался объяснить, насколько заблуждается тот, кто подносит факел к ногам. Он закрыл глаза и... Молился? Думал о любимой женщине? Ялмари не смог спросить отца об этой минуте...
А потом он кричал, потому что никто не может выдержать этой муки — оборотням не дают настой, дарующий забвение в адском пламени. Оборотни должны пить полную чашу.
А потом он умолк — боль стала больше, чем он мог вынести.
А потом прискакала мать Ялмари. Голыми руками убирала головешки. Вырывалась из рук тех, кто пытался ее удержать. Бросалась к дереву, стараясь своим телом потушить пламя.
Отец был страшно изуродован: кожа обуглилась и лопнула, кровь снова запеклась. Но он еще дышал. Мать так голосила, что добилась своего: огонь потушили, отца положили на землю.
Мать не выла. Встала на колени и стала тихо-тихо умолять его, чтобы он не умирал, не бросал ее одну. Он на мгновение пришел в себя, улыбнулся черными губами, и глаза закатились.
Вот тогда мама потеряла сознание. Так и лежали они за деревенской околицей: обугленный труп и красавица энгарнка — светловолосая и светлокожая. Друг сказал — очень красиво смотрелось. Белое и черное. Красавица и чудовище...
...Эта сцена сейчас особенно ярко представилась Ялмари. Илкер что-то почувствовала — он с первой встречи увидел, что девушка понимает его без слов. Как и он ее. Она замерла, будто вспоминала то же, что и он. Когда лесник поднял взгляд, показалось, она все знает. Все. И ее нисколько не отталкивает то, что он оборотень. Но вслух они так и не произнесли ни слова.
— Что-то мы загрустили... — прервал тягостное молчание Ялмари, искоса взглянув на Илкер. — Расскажи что-нибудь веселое.
Илкер не знала, о чем парень только что вспоминал, но, казалось, его боль перетекала в нее. На мгновение померещилось, что лесник рассказывает о себе. Но вот он заговорил, и она расслабилась. Как она могла подумать такое?
— Не знаю, что тебе рассказать, — девушка обхватила себя руками. — В моей жизни не очень много радостного.
— По тебе не скажешь. Ты почти всегда улыбаешься.
— Такой была моя мама. Отец говорил, что я на нее похожа. В жизни много печального, но если сосредотачиваться только на этом, можно упустить то прекрасное, что дает Эль-Элион. Он все дает по силам. Ты заметил? Ровно столько, сколько можно перенести. После радости приходит печаль, которая снова сменяется радостью. Наверно, так надо. Наверно, мы не смогли бы по-настоящему оценить счастья, если бы не грустили до этого. Как ты считаешь?
Он отозвался не сразу.
— Я размышлял об этом, — наконец заговорил он. — И я не совсем согласен. Есть люди, которых горе сломило. Выходит, не всем по силам. А кроме того... Мне кажется, что человек должен быть всегда счастлив. Он создан для этого — для такого счастья, которое не заканчивается. И то, что сейчас все иначе... Ты ведь знаешь о восстании духов, — он хотел продолжить, но оборвал себя. — Кажется, я сейчас залезу в богословские дебри, — рассмеялся он.
Илкер тоже улыбнулась, с удивлением глядя на него:
— Ты очень странный лесник, — заметила она. — Иногда такой простой, словно я вижу тебя до донышка. Иногда такой сложный, что кажусь себе круглой дурой, — Ялмари обреченно закрыл глаза ладонью. — Но кроме отца я еще не встречала человека, с которым мне было бы так интересно.
— У меня очень похожие чувства, — заметил он, смеясь. — Могу повторить все слово в слово. И еще, мне кажется, я не встречал другой горничной, которая бы настолько не вписывалась в этот дворец. Ты здесь что-то инородное, и я...
— Хватит! — категорически прервала Илкер. — Раз разговор о веселом у нас не получился, давай посплетничаем о господах. Как ты полагаешь, королева любит Полада?
— Что? — изумился Ялмари и сдвинул брови. — Извини, но это не обсуждается.
— Почему?
— Потому что я не люблю сплетничать.
— Я пошутила, просто скажи свое мнение.
— Нет, — он смотрел очень серьезно. — Я не буду говорить на эту тему. Извини.
Илкер неверяще взглянула на него. Она и предположить не могла, что Ялмари может быть таким непреклонным. Сразу стало неуютно в беседке. Захотелось уйти домой.
— Не огорчайся, пожалуйста, — встревожился Ялмари.
— Я не... я не должна огорчаться. Ты ведь имеешь право говорить или молчать...
— Ты не должна, но ты огорчилась. Да?
— Да, — вынужденно согласилась она. — Ты знаешь, я спросила, потому что... Ничего, что я скажу? Ты можешь не отвечать, если не захочешь, — она выжидающе посматривала на него, пока он не кивнул. — Отец с детства привил мне любовь к истории. Я с восторгом читала о королеве Эолин. Ее жизнь похожа на рыцарский роман. Ее прятали в семье небогатого графа в Лейне. Она вернулась домой, минуя множество опасностей, чтобы опять принять трон. Она победила врагов и вышла замуж, чтобы вскоре вновь остаться одной. Я гордилась королевой, играла в нее и сочиняла о ней пьесы. И вот теперь, когда я повзрослела, я поняла, как же она несчастна. Что видела она в жизни? Родителей потеряла только родившись. До двадцати лет в изгнании. Наконец вроде бы жизнь наладилась — получила корону, вышла замуж, родила сына... И тут любимый муж погибает. Ей ведь тогда было всего двадцать четыре! Представляешь? Чуть старше меня. С тех пор всегда одна... Я только поэтому спросила. Меня мучает вопрос: она всю жизнь тоскует по мужу или все же счастлива хоть немного? Хоть чуть-чуть, украдкой...
Ялмари откликнулся не сразу.
— Знаешь, есть две категории людей. Одни всегда несчастны — такие живут и думают: вдруг случится то или это, и я все потеряю? Другие умеют хранить если не счастье, то покой. Они говорят: надо ценить то, что есть. Мне кажется, королева именно такая. Она потеряла мужа, но у нее есть дети. Это тоже счастье, разве нет?
— Да, — согласилась Илкер. — Хотя, я говорила о другом, — она грустно улыбнулась. — Расскажи мне о принце. Какой он?
— Что именно ты хочешь знать? — девушка чувствовала, что он напрягся.
Илкер сложила руки на коленях.
— Правда, что он... не совсем в себе. Или это опять сплетни?
Ялмари погладил подбородок. Он тщательно подбирал слова. Илкер чувствовала, что когда речь заходит о королевской семье, лесник переставал быть самим собой. Он уже не отвечал легко то, что думает, а словно боялся сказать лишнее. Неужели он вправду считал, что она может передать его слова кому-нибудь из тайной полиции?
— Скорее всего, да, — наконец услышала Илкер.
— Ты лучше ничего не отвечай, чем так, — прервала она. — Я не люблю такие ответы. Или "да", или "нет". А что значит "скорее всего"? То, что это тоже запретная тема для тебя?
— Скажем так: не очень приятная, — неохотно признался Ялмари. — Хорошо... — он на мгновение закусил губу. — Мне кажется... я уверен, что он не совсем в себе.
— И в чем это проявляется?
— Ты же понимаешь, какими должны быть принцы. Примерно такими, как лорд Нево. Всегда на виду. Образец элегантности и изысканных манер. Прекрасно танцует, победитель рыцарских турниров, покоритель женских сердец. А принц... его толком и не видит никто. Словно скрывается. Даже в государственных делах не принимает участия, а ведь матери нужна его помощь, хоть он всего лишь принц крови.
Единственное, что он делает из того, что достойно его положения, — охотится. Так и это он делает неправильно. Вместо королевской охоты... Ты же знаешь, как это происходит? Толпы придворных, дамы в прекрасных нарядах, трубы гремят на весь лес, собаки лают, кони в мыле... Нет, принц вместо этого в одиночку уйдет в лес с утра. Бродит там целый день, вечером притащит оленя, скучно кинет его — разделывайте, мол, и в библиотеку за книжки. Читатель, — в последнее слово он вложил столько презрения, словно сплюнул.
— Ты действительно считаешь, что если человек любит читать, то он душевно больной и достоин презрения? — опешила Илкер. — А что тогда ты говоришь обо мне, когда уходишь? Я тоже люблю одиночество и люблю читать. Я тоже, по-твоему, больна?
— Илкер! — укоризненно воскликнул лесник.
— Я не ожидала от тебя такого, — девушка встала. — Принц любит одиночество. Любит книги. За это вся страна твердит, что он сумасшедший? За то, что он хочет быть самим собой, а не выставляется, как некоторые, напоказ?
— Илкер, ты уходишь? — он тоже вскочил. — Вот уж не думал, что из-за принца мы поссоримся. Пожалуйста, не уходи. Давай не будем о нем.
— Мне кажется, ты завидуешь ему, — девушка, собиравшаяся сбежать по ступенькам, снова повернулась к леснику, будто желала высказаться до конца.
— Завидую? Да объясни, чему я должен завидовать? — Ялмари не на шутку завелся. — Тому, что для всех незамужних девушек страны от четырнадцати до сорока четырех предел мечтаний — выйти замуж за принца? Это при том, что за глаза все, говоря о нем, крутят пальцем у виска? Я должен завидовать тому, что все влюбляются в слово "принц" и им плевать, каков он на самом деле?
Они стояли в беседке друг напротив друга и впервые всерьез ссорились
— Ялмари, что с тобой? — Илкер смягчилась. Лесник отвернулся. Тут она догадалась и ахнула. — Ялмари... Тебя бросила девушка? — он дернулся и кивнул. — Из-за принца?
