— Да что ж это такое поганое выросло? Я его рожала-мучалась, кормила-ростила, недосыпала-недоедала. Душой всею во всякую минутку об ём болела. А оно мне... За что?!
За то. За то, что растила ребёнка, а вырастила человека. И не заметила. Бабочку от гусеницы отличаем же? Внешние изменения человека не столь выразительны. Дело не в изменениях тела — в изменениях души. Они видны снаружи. Но нужно знать куда смотреть, нужно быть готовым понять. Иначе... "Видят. Но не разумеют".
Такое взросление слабо связано с возрастом, с разными... вторичными половыми признаками. Даже с внешними событиями. Изменения — результат событий внутренних, душевных переживаний. Необходимости брать на себя ответственность.
Иногда взрослыми становятся и дети:
"А кой тебе годик?" — "Шестой миновал...
Ну, мёртвая!" — крикнул малюточка басом,
Рванул под уздцы и быстрей зашагал...".
Порой, и взрослые не взрослеют до старости. "Инфант не первой свежести".
Здесь, в средневековье, ранняя детская взрослость бьёт по глазам. Особенности питания, грязь, недоедание... тормозят развитие тел. А уровень угроз выживанию — форсирует взрослость душ. Пубертата — нет. Двенадцать? — В замуж. 13-15? — В мужья, в воины. Ему бы по возрасту "сложением и вычитанием дробей с разными знаменателями" баловаться. — Зачем? Бабу и дитё своё кормить надо? — В борозду! На лесоповал!
Или, как шестилетний "мужичок с ноготок" у Некрасова — на лесовывоз.
Сиротство, детский труд, ранняя смертность... Хочешь жить? — Решай. Рви свою "мёртвую" "под уздцы". Каждый день. Сам. Никто, кроме ГБ, о тебе не позаботится.
* * *
Софья помнила Ростиславу семилетней девочкой, отправляемой в далёкий край под венец. Видела сейчас уже другую, пятнадцатилетнюю женщину. Но понимать разницу не хотела. А Ростислава повзрослела. Критическим был последний год. Прогрессирующее заболевание мужа, его смерть, похороны, раздел имущества, дорога...
— А кули куды сваливать?
— А вона — у госпожи спроси.
— У той сопливки?!
— Тя плетьми драть? То не сопливка, а княгиня. Самая тута главная.
И плевать — хочет ли, может ли она "ответ держать". Этикетка на лбу — "первое лицо". С неё и спрос. Этакая принудительно-самостоятельная женщина. Которая самостоятельности не ищет, не хочет, боится. Готова с радостью свалить ответственность за всё, за себя — на кого-нибудь. На мужа, матушку, хозяина. На ГБ, в конце концов.
Хорошо её понимаю: "переложить ответственность" — широко распространённое стремление.
"Вчера перекрасилась в блондинку. Сразу стало легче жить".
И правда: какой спрос с дуры?
Честно говоря, я не стал бы возражать. Если бы мог оставить её для себя. А вот в Саксонии это опасно. Для неё.
Если я, требуя от неё самостоятельности, начну нажимать, то она кинется под крыло Софьи. Та — примет и загнобит.
Вывод: надо связь между матерью и дочерью... не разорвать — не получится. Да и вредно: они должны работать вместе, как равные партнёры. Поодиночке обе погибнут. Софья в "головниках" — опасна сама себе своей беспринципность, азартностью. Яркая, но недостоверная. Ростислава — не имеет достаточно опыта, смелости. Пассивна и зашорена.
"Если бы молодость смела, если бы старость могла".
Одна, на мой вкус — ещё вовсе не старуха. Другая, по здешним меркам — уже не ребёнок. Но — та самая ситуация.
Надо эту связь... ослабить. Не более. Не переводя во вражду: это, при характере Софьи, смертельно. Не переводя в равнодушие. Выжить они могут только вдвоём, совместно.
Нужно заставить Софью чуть отступить, дать девочке пространство для личного самостоятельного роста. Для формирования реального взгляда на родительницу и на мир.
Софью — укротить.
Что невозможно.
Её можно испугать. На минутку. Она замрёт, спрячется. И снова вывернется, "пойдёт в рост". Так или иначе "расширяясь", захватывая всё новые куски пространства воли окружающих. "Вампирюха энергетическая". Только внешняя, достаточно мощная сила, постоянно проверяемая ею "на вшивость" и выдерживающая такое "тестирование", может её сдерживать. И направлять: её интерес к экспансии влияния довольно хаотичен. Она видит ближние цели и ждать не хочет.
Прежде таких сил было две: Андрей и её братья. Теперь роль единственного "намордника для Улиты" предстоит играть Ростиславе.
Кто?! Вот эта плаксивая "доска с глазами"?! Да ну... не... что за хрень?!
Тогда чуть подробнее.
Сдерживающих Софочку сил в намечающейся "Саксонском проекте" будет три: сам караван — Софья море не знает, "тянуть на себя одеяло"... будет. Но — осторожно. Потом на месте: новая обстановка с кучей непонятных людей, деталей. Она не "кавалерист-девица", ей надо сперва понять — где тут ниточки за которые дёргать. Позже, через год-два, такой "сдерживающей и направляющей" силой должна стать её дочь.
Через пару лет... неизвестно где, неизвестно среди кого... Это какой же мега-сверх-точный "пинок" я должен дать, чтобы Ростислава в такое состояние вышла?
Факеншит! Просчитать траекторию изменения личности девочки на год-два вперёд... в таком возрасте, в таком путешествии, в другой стране... Ванька-лысый — Зигмунд Фрейд пополам с Альбертом Бандурой?! — Нет? Невозможно? — Тогда — убить.
Мда... Как очень точно по этому поводу высказался Боголюбский: "Х-р-р...".
Мозги кипят. И завиваются, как дым на ветру.
"Голова ль моя, головушка,
Голова ли молодецкая,
Что болишь ты, что ты клонишься
Ко груди, к плечу могучему?".
А времени у меня на всё про всё... три месяца максимум.
Тогда — начали. И я велел вызвать к себе Цыбу с её подопечной.
Глава 508
Перед своим уходом в Боголюбово я сдал Ростиславу Цыбе в совершенно измученном состоянии. С краткой инструкцией типа: кормить-поить-гулять. Ничего не спрашивать-рассказывать-показывать. Судя по тому, что Ростислава в курсе слухов о моём оборотничестве... Цыба отработала не вполне. Хотя, может, Софья раньше трепанула.
Цыба сняла мерки и заказала кое-какую одежонку и обувку. Сводила к Маране. На общее обследование. Результаты... могло быть и хуже. Есть ещё одна специфическая проблема для моих планов. И как с этим...
Факеншит! Не те люди, не в том месте, не с теми свойствами! Или это к лучшему...?
— Как спалось-почивалось? Присаживайтесь.
— Благодарствую, господине, хорошо, твоей милостью.
Ростислава осторожно усаживается на краешек скамьи, морщится. "Наалтарные игры" оставили ощущаемую "память тела". По счастью, я не святорусский богатырь, не Добрыня: "в раскаряку" ходить, как Маринка после брачной ночи под ракитовым кустом — не.
Чем же Добрыня её так...? Если у Маринки Змей Горыныч в "милых друзьях", то "удивить" её без применения спец.средств...
Ростислава ловит мою понимающую ухмылку и начинает розоветь. Цыба видит наше переглядывание и утомлённо закатывает глаза. Хозяин завёл себе новую игрушку. И чего он в ней нашёл? Всё мужики — козлы. Даже и...
— Цыба, как она тебе?
— Ростя? Тоща, слаба, неумела, глупа, плаксива.
Исчерпывающе. Бытовая оценка аристократки инкогнито со стороны битой жизнью крестьянки-служанки.
Глупое ощущение: Цыба куда больше подошла бы на роль герцогини Саксонской. По душевным свойствам и разнообразному опыту. "Глупое" — потому, что с ней вообще этого проекта не возникло бы. Нужды бы не было. А сделать всё интересное в мире... "нельзя объять необъятное".
Княгиня против такой оценки не возражает. То ли пропустила мимо ушей, то ли приняла верховенство служанки.
"Воспитанная беспомощность" превращает человеческую личность в лужу: любой может топнуть, и она послушно расплескается в стороны. Такая "со всеми согласность", бесконфликтность — в нашем случае недопустима. Правительница, как и правитель, должна быть постоянно готова к конфликту, к "проверке на вшивость" со всех сторон.
— Тощая-слабая? Поглядим. Раздевайся.
— Э... ой... прямо здесь?
— Прямо везде. Где я велел.
Ростя неуверенно, беспорядочно теребит одежду. Цыба, тяжко вздохнув, встаёт и резко поднимает её с лавки. Презрительно, в отношении бестолковой неумехи, сдёргивает платок.
— А-ах!
Ну ещё бы, женщине без головного убора, простоволосой... стыд и позор.
Только простоволосой её назвать нельзя — волосы сбриты. За последнюю неделю ёжик лишь чуть отрос. Что ещё хуже: женская "лысость" в комплексе святорусских стереотипов — "вторая смерть". После "первой" — простоволосости.
Короткий взгляд испуганно распахнувшихся серых глазищ, мгновенно наполняющихся слезами. Сразу — очи долу, щёчки — из розового в алое, негромкое всхлипывание. Сейчас разрыдается в голос.
Вот это "герцогиня Саксонская"?! Факеншит! И как с этим работать?
— Ты помнишь, чья ты есть?
Главный вопрос при общении людей на "Святой Руси" — чьих будешь?
— Д-да. Т-твоя. Г-господин.
— Почему ты краснеешь?
— Сты-ы-ыдно...
— У тебя нет стыда. Кроме как за неисполнение моей воли. Во всём остальном — ты бесстыдна. Повтори.
— Я... йиа... бес... бесты-ы-ыдна-а-а...
И — в слёзы. В рёв. Цыба презрительно морщится, раздёргивает завязки на горле и рукавах, задрав девкин подол, вытирает им княгине слёзы, с усилием выкручивая нос, сдёргивает целиком рубаху. Отодвинувшись на шаг, окидывает оценивающим взглядом и почти точно повторяет слова Софьи при первом представлении тогда ещё безымянной для меня девушки:
— И на что тут смотреть?
Забавно: Цыба — женщина опытная, жизнью битая, много чего повидавшая. И возле меня, и вообще. А увидеть в этом тощем цыплёнке герцогиню Саксонскую — не может.
А оно там есть? В смысле: герцогиня в цыплёнке? — Посмотрим. Отчасти это и от меня зависит.
У голых — сословий нет. Посреди моего кабинета стоит нагая, одетая лишь в простенький крестик, рабский ошейник и домашние туфли, лысая девушка. Скулит, жмётся, пытается прикрыться руками, свернуть плечи, сжать, согнуть колени.
Интересно, Евпраксия тоже так канючила? Когда император выставлял её перед своими дворянами? Или, поскольку дворяне тоже были голые, императрица увлекалась разглядыванием и забывала сутулиться? Помахала весело ручкой, как в немецкой бане — "Привет, мальчики", и отправилась к ближайшему джакузи?
Судя по былине "о сорока каликах", к тридцати годам Евпраксия выучилась. Сама "играть первую скрипку". У этой девочки-вдовы нет столько времени для обучения.
Подхожу, ухватив за подбородок, подымаю её лицо.
Ты смотри какая! Ещё и и сопротивляется. Отметим: шейка хоть и тонкая, а сильная. Поклонами "на помин души" накачена?
— Ты сослужишь мне службу. Согласна?
— Ы-ы-ы...
— Твоего согласия — мало. Надо ещё умение.
— Ы-ы-ы...
* * *
Постоянная ошибка разных магов, попаданцев и вселенцев. Р-раз — и у индивидуя образуется куча новых способностей. Мечта лентяя.
"Человек может только то, что он может".
Да, иногда удаётся кратно усилить возможности. В каких-то простых действиях, на короткое время. Потом неизбежен "откат". Растянутые связки, порванные сухожилия, посаженная печень... И на бабушку, вытащившую при пожаре с пятого этажа трёхстворчатый шифоньер с её погребальным платьем, очень скоро это платье и надевают.
Вы можете, как та французская домохозяйка, заговорить, после удара автомобилем по голове, на арамейском языке. Пусть бы никогда о таком своём таланте не знали, даже о том, что слышали — забыли. Но не на языке "голубого народа", если вблизи вас не разговаривали туареги.
Человек должен уметь выполнять поставленную задачу. Такое не возникает по щелчку. Такое заблаговременно воспитывается, выучивается, создаётся.
"Из ничего — ничего и бывает".
Не сажайте слепых гранить алмазы. Помогите им сначала прозреть. Научите технологии, дайте станки и сырьё. "И будет вам счастье". Но — потом.
* * *
— Для этого тебя будут учить. Первое, чему ты должна выучиться — не бояться.
— Я... я не боюсь... я умру. Если ты прикажешь. Ы-ы-ы...
Мда... в сочетании с соплями и слезами... очень храброе утверждение.
— Я верю. Но это — слова разума. Головы. А не твоего тела. Вспомни, как ты испугалась недавно в подземелье. Если бы я не привязал тебя — ты бы пыталась убежать, бросалась из стороны в сторону. Погибла бы.
Утихает. Слышит. Не частое свойство. Множество людей предпочитают длительно переживать свои страдания, не реагируя на окружающее.
— Я верю. Что ты умрёшь. По моему приказу. Но мне надо больше. Чтобы ты жила. В моей воле.
Оп-па. Удивляется. Она, что, не знает, что жить тяжелее, чем умереть? И много дольше.
Отпускаю её подбородок и продолжаю урок:
— Опусти голову как было. Запомни себя. Своё тело. Сжатые пятки и ляжки. Дрожащие ягодицы, согнутые плечи и коленки, согбённую спину. Дыхание взахлёб. Ручонки, бессмысленно пытающиеся прикрыть от моего взгляда то, что ты считаешь важным. Давно мне известное. Во внешних и внутренних подробностях. Текущие сопли, пляшущие губы, льющиеся слёзы. Мешающие дышать, говорить, смотреть. Страх и ужас в каждой клеточке. Судорожное напряжение мышц, жар щёк, холод в животе.
Я перечисляю анатомические составляющие, и она их расслабляет. Чисто инстинктивно, просто фиксируя внимание на конкретной части тела. Не отпускает себя совсем, но чуть сдвигает, чуть смягчает зажим. "И правда, чего это я?".
* * *
Меня в раннем детстве лечили горчичниками. Орал как резаный. Потом чуть подрос и снова нарвался на эту форму... оздоровления. Начал, было, орать. По привычке. Отец спросил:
— Ты же вырос. Неужели так сильно жжёт, что нельзя терпеть?
Я подумал, проверил свои ощущения. Можно. Так зачем?
* * *
— З-зачем? Зачем запоминать?
— Х-ха... Ты выглядишь как абсолютно слабое, беззащитное, безответное существо. Такую можно бить, ломать, насиловать совершенно не опасаясь последствий. Поимел и выбросил. Вид слабости, страха — может быть полезен. Хитрость, обман. Может спасти тебе жизнь. При исполнении моей службы.
Похоже, что Евпраксия применяла сходный приём: создание впечатления слабости, покорности. Дважды. И когда сумела убедить императора оставить её в Вероне без надёжной охраны, и когда уверила Папу, что её можно отпустить на Русь. А не сунуть "добровольно" гнить в одном из католических монастырей.
— Со стороны ты выглядишь вот так. Посмотри.
Я отошёл к стене и открыл створки "трюмо".
* * *
В стену вделано сборное ростовое зеркало.
Нет, не для самолюбования. Здесь часто собирается мой гос.совет. И мне полезно видеть моих советников не только со своего "председательского" места, но и с другой стороны. Чтобы не спали.
Четыре пластины по 0.6х0.3 м. В здешних ценах... по большому морскому торговому кораблю за каждую. У меня ещё несколько таких сделано, в разных местах поставлены. У Артемия, у сказочников.
Почему не продаю? — А некому.
В РИ пройдут века и картину Рафаэля в начале 16 в. продадут за 3 тыс. ливров. А зеркало такого же размера (100х65 см) в тот же год — за 8 тыс. Ливр в 1656 году — единственный момент, когда его отчеканили монетой — весил 8,024 г (7,69 г серебра).
