Осень бедствий

Вместо. Него.

То есть — он может и заменить Пламенного. При нужде.

Есть только одно препятствие. Тигр не стремился к высшей власти.

Вообще.

Вот его брату это было в удовольствие, покуражиться над пленными, помучить кого, показать в чьих руках жизнь и смерть... Пламенный видел это и не раз.

А Тигру...

Его это словно бы не касалось. Неинтересно.

Не важно.

Надо убить? Убьет.

Надо помучить?

Будет мучить, но без наслаждения, словно человек неприятную работу выполняет. Так надо — и все.

Брезгливость? Отвращение? Неприятие чего-либо?

Это уж точно не про Тигра, он никогда не боялся запачкать когти в крови. Но с таким равнодушием...

Жом Пламенный не мог понять, что ему нужно!

Что!?

А непонятный человек — опасен. Очень опасен, в свете его, Пламенного, гениальных планов...

Пусть едет.

Пусть разбирается с убийством побратима.

И пусть не лезет в его, Пламенного, дела. Так все целее будут. А уж когда Пламенный прочно перехватит вожжи и сядет на трон... ах да, на трон сесть невозможно?

Так это не препятствие!

Вместо империи устроим республику, Ламермурцы так уже не первый век живут и довольны по уши. Те, кто у власти, конечно. Но кому какое дело до быдла?

Если ты не можешь пробиться, это твои проблемы! Нет сил лезть наверх? Тогда оставайся внизу, и не открывай рот, если тебя изволят топтать ногами! Поделом тебе!

Пламенный улыбнулся.

Он и сам не был тором. Обычный жом, но вот ведь! И идет впереди, и ведет за собой тех, кто умнее, образованнее, ведет аристократию... что там, кстати, пишет один из аристократов?

Пламенный разорвал конверт и вчитался.

Улыбнулся. Даже посмеялся немного.

Вот ведь идиоты!

Гаврюша искренне считает, что все затеяно, чтобы посадить его на трон! И выражает свое недовольство ситуацией! Мол, все вышло из-под контроля, извольте найти наследника и срочно его устранить! Или...

Что — или?

Гаврюша не сможет сесть на трон?

А ему кто-то собирался предлагать?

Ослики бывают очень полезны. Покажи им морковку, помани вкусной целью — и они уже бодренько цокают копытцами. Вот и Гавриил...

Пара встреч — не с Пламенным, конечно, с его доверенными людьми.

Немного сожалений — ах, какая жалость, что вы не император! Вы бы правили намного лучше племянника, и трон могли бы передать сыну, а не бестолковым бабам... это ж надо! Прерывать прямую линию наследования и передавать корону по бабской линии, как... как подцепленную у портовой девки болезнь!

Несколько намеков — и вот Гаврюша бодро летит в ловушку! И помогает Освобождению, и разговаривает с военными, и затрудняет работу ведомств, чтобы племяннику было сложнее... хотя там и трудиться сильно не пришлось, главным врагом Петера был сам Петер...

Безмозглое ничтожество.

Ничтожество, у которого не хватило даже ума найти себе грамотного советника. Бывали в истории слабые короли, бывали императоры, которые не отличались умом, но если они находили себе советников... о, их страны процветали.

Пусть даже советников ненавидели всей страной!

На советников, кстати, и покушались. Не на короля. Их ругали, их презирали, в них плевали, а короли оставались в истории, как мудрые и справедливые правители. Вот если бы Петер нашел себе такого советника...

Да что уж!

Если бы он себе нашел такого Тигра! Хотя бы!

Пламенный не любил соратника, но признавал — Тигр разбирается в политике не хуже него. Просто ему это...

Как он изначально сказал — без идеологии, так и придерживался этого принципа. После того, как он пристрелил одного, самого недогадливого, остальные отвязались.

Именно Тигру принадлежала идея использовать уголовные элементы — на одних нарах спали, из одной миски баланду хлебали. Вот и пусть поработают.

Именно Тигр несколько раз спасал Пламенному жизнь.

Но... зачем?

Когда не знаешь, что нужно человеку, начинаешь нервничать. Сильно нервничать. Пусть опасный соратник побудет поодаль от эпицентра событий.

Пламенный довольно кивнул, и принялся писать Гаврюше.

Пусть великий князь пока будет спокоен. Авось, да и пригодится? А нет... пули у нас недороги. Разберемся!

Глава 5

Кто на ветру — убогий?

Всяк на большой дороге -

Переодетый князь!

Безвременье и безнадежность.

Что чувствуют марионетки, когда хозяин долго не вынимает их из пыльного темного ящика?

Вот это, наверное, и чувствуют.

Давящую, темную, тяжелую... даже не тоску.

Неопределенность.

Мерзкое чувство, когда твоя жизнь зависит от других. Ты сам себе не хозяин, тебя словно и вообще нет, и никто твои интересы не учитывает. Никто...

Всем наплевать на марионетку.

А она лежит, и руки-ноги чуть подергиваются,, словно у паука-сенокосца. Только вот сделать марионетка ничего не может.

Ничего...

Вот так себя и чувствовал полковник Алексеев.

Никак.

Безвременье накрыло его своим удушливым облаком, проникло в каждую клеточку тела, отравило, одурманило...

Что делать? Куда идти?

Он не знал. И не мог отдать команду людям, которые ждали его решения. Новости приходили одна другой хуже, но решиться на что-то полковник никак не мог, а приказов не было. И предложений тоже больше не было.

Ничего.

И как тут что-то решить?

В Звенигород? К Освобожденцам?

Он присягу давал! И то, что Петер от нее отрекся, дела не меняет. Полковник-то не отрекался, значит — предательство. Да и...

Кому там служить?

Быдлу?

Вот еще не хватало!

Гаврюша?

Да от одного имени Алексеев испытывал омерзение. Знали в армии, что это за фигура. Петер, конечно, бездарь и недоумок, но хоть не воровал! А Гаврюша-то тащил вагонами и возами!

Нет, только не он.

Но... третьего не было дано. И сидел тор Алексеев в штабе, и ждал хоть какой команды...

Яна сказала бы: 'не Буонапартий'. Именно так, с ехидством.

Анна сидела бы рядом с ним и плакала.

А сам по себе Алексеев...

Что он мог?

Только ждать. Ждать, пока один из часовых не доложил, что к расположению полка приближаются несколько человек. Верхом.

В мундирах императорской армии. Алексеев подумал пару минут — приказал пропустить беспрепятственно.

Хоть что бы узнать! Все лучше, чем эта мучительная неизвестность.

* * *

— Ваше высокопревосходительство!

Тор Алексеев вытянулся по струнке — и было отчего!

Он, конечно, тор, а мужчина, стоящий перед ним, из простых. Но все выслужил себе сам.

И звания, и чины, и титул, и потомственное дворянство...

Антон Андреевич Валежный, сын простого крепостного крестьянина. Да, вот так. Отдали крестьянина в солдаты, а тот служить стал. Да так, что до майора дослужился. И чин себе выбил, и пенсию, хоть и невеликую, и сына оставил... конечно, для Антона и дороги другой не было.

Служить отечеству.

Служить верно, служить честно, служить вот уже двадцать лет... в войне с Борхумом он дослужился до генеральского чина.

А вот потом...

Петера тор Валежный ненавидел.

Ненавидел люто, истово, искренне, просто потому, что ладно бы правителем! Но Петер же с-самка собаки, полез в главнокомандующие! А еще его родственнички!

Главнокомандующие?

Простите, говно-командующие!

Сколько ребят погибло, сколько ушло в безнадежные атаки, сколько... да не одна тысяча! Но что там Петеру думать?

Валежный криком кричал, требовал оружие, одежду, лекарства, сражался с генеральным штабом, как лев, сам ел из солдатского котелка...

И в отличие от Ильи был боевым генералом. Не парадным полковником, как называли за глаза Алексеева. Боевым.

Настоящим.

Петер его попросту не слышал. Петеру пели в уши дядюшки, пели в уши племянники, пели в уши... да все! Кроме тех, кого надо было слушать!

Результат?

Поражение за поражением.

Конечно, когда Петера заставили подписать отречение, тор Валежный принял это с восторгом. А вот потом...

С его точки зрения, вместо Петера надо было посадить на трон кого-то другого из Вороновых.

Кого?

Да как вариант, выдать замуж за правильного человека одну из императорских дочек, и пусть правит. Это было бы в какой-то мере правильно. А когда началась безобразная свара, плюнул тор Валежный на порог, и при всех в три слоя обложил Комитет по матушке.

За что и был посажен в Звенигородскую крепость. Месяц он там отсидел, потом появился жом Пламенный, и, зарабатывая себе очки, генерала выпустил.

Благодарности, правда, за это не получил.

Генерал так же, при всех, прямо поинтересовался, какие планы у жома Пламенного. Услышал про свободу, равенство, братство — и поинтересовался еще раз, кто править будет.

Опять услышал про свободу, равенство и братство, плюнул на порог вторично — и ушел. В этот раз — беспрепятственно.

Не верил Валежный во все эти высокие идеалы.

Равенство?

Да позвольте, люди априори не равны друг другу! Кто-то выше — кто-то ниже, хотя бы и ростом. Сильнее и слабее, умнее и глупее, добрый и злой, жадный и щедрый, ленивый и трудолюбивый... о каком равенстве речь?

Братство? Вспоминаем историю из Книги Веры, про двух братьев, один из которых убил второго. Братья, да...

Свобода? А свобода одного вообще заканчивается там, где начинается свобода другого. И мера твоей свободы определяется твоими способностями.

Нет, не верил Валежный в лозунги. Не верил...

А сейчас, вот, объявился на пороге полковой канцелярии, и смотрел на Илью, подкручивая ус.

— Что делать думаешь, тор?

— Тор генерал...

— Без чинов, разрешаю...

Алексеев показательно развел руками.

— Не знаю, тор. Отправил своих людей в Звенигород — пока вестей нет.

— Какие тебе вести нужны?

— Да хоть бы — что с царской семьей.

Валежный помрачнел.

— Плохо с ними. Петер мертв.

— Что?!

— Тор Алексеев, я понимаю, вы любимец Петера, но его больше нет.

— Что?!

— Его. Больше. Нет.

Алексеев побледнел, словно мел. Эти новости сюда еще не дошли.

Нет?!

— А... семья?

— Пока неизвестно.

— Простите, тор.

Илья не смог оставаться в комнате, выбежал на крыльцо, впопыхах хлопнул дверью. Ветер ударил в разгоряченное лицо.

Анна...

Карие глаза, растрепанные волосы, робкая и одновременно нежная улыбка...

Анна...

Первый их танец. И она — такая уязвимая и нежная, с маргаритками в темных волосах.

Рука в руке...

Илюша, я тебя так люблю... я никогда не была так счастлива!

Анна над крохотным кулечком из пеленок...

Наш сын, Илюшка! Наш малыш... я умру без вас!

Анна...

И теперь — ее нет?

Да что...

Да гори оно все огнем!

А что делать?

Гаврюша?!

И Анны нет...

И...

Делать-то что?

Уходить?

Куда?

Или...

Илья метался взад и вперед, не зная, что предпринять.

Анна, Анна...

Любовь?

Он не знал, любовь ли это. Но что-то важное ему эта принцесса дала, что-то такое, без чего его мир никогда не будет полным.

И прежним тоже не будет.

На плечо опустилась тяжелая рука.

— Успокоился, тор? Пошли, продолжим разговор.

Валежный.

Илья опустил голову и пошел за ним, словно телок на веревочке.

В канцелярии Валежный налил коньяка в стакан, протянул Илье, сам взял второй.

— Давай, на помин души... хоть и не любил я Петера, а все ж не стоило бы им так-то...

— А как — стоило?

Коньяк обжег горло, хлестнул по нервам.

— Не знаю. Сейчас и не скажешь уже...

— Тогда о чем тут говорить?

— О нас. Русина осталась, даже если Петера нет. И кто-то должен ей править.

— Вы?

Валежный покачал головой.

— Нет. Мое дело сражаться, страну я погублю наверняка.

— Тогда к чему весь разговор, тор?

— К тому, что власть надо брать. Петер успел оставить наследника.

— Что!?

— Это правда.

— И... кого?

— А вот это неизвестно.

И Валежный, и Илья знали, что под этим подразумевается. Пока стоит Русина, пока есть законный наследник — никому другому на ее престоле не сидеть. Погибнут в несколько лет. Вот если бы наследник сам кому престол передал...

Петер отрекся?

На словах-то да. А магия таких вольностей не признает. Император может потерять голову, но не корону. Перед смертью Петер мог передать наследство — так он и сделал, и магия этот выбор приняла. А до того — простите.

В глазах высших сил он был императором, он им и остался.

Илья опустил руки.

— Но если так...

— Скажи, Илья... ничего, что я так? Я тебя лет на двадцать старше...

— Ничего, Антон Андреевич. Все хорошо, — безжизненным тоном отозвался Илья.

— Не хорошо. Но что мы можем сделать — это взять Звенигород под свой контроль. А потом передать власть законному наследнику.

— Антон Андреевич...

— Эти крысы, что сейчас пируют в Звенигороде, как на туше дохлой коровы, добровольно власть не отдадут. Явись пред ними хоть сам Творец, что они сделают?

Илья невесело хохотнул.

— А мы что должны сделать?

— Я еду к войскам. Ты — со мной?

Илья помолчал пару минут. Но — что его ожидало? Анны нет. Сын в Звенигороде, он получил от сестры телеграмму, она собирается уехать в деревню, но чуть позднее. Боится голода, в Звенигороде все же можно достать хлеб, да и ребенок... Георгий достаточно болезненный малыш, врачи и лекарства должны быть под рукой. И потом, все это долго не продлится. Может, пару месяцев, может, год... но не больше, правда же?

Потом народы выберет себе нового императора, и тот будет править разумно и справедливо.

Илья не был пока ни в чем уверен, но ведь такой кошмар не может длиться долго, правда? Да и Звенигород — хорошее место. Столица же!

За сестру он покамест был спокоен.

А самому?

Что его ждет?

Да ничего хорошего, можно даже не сомневаться! Ничего! Либо он переходит на сторону Гаврюши, либо на сторону Освобожденцев, либо — Валежный предлагал третий путь, который позволял сохранить хоть каплю уважения к себе.

Они офицеры!

Они присягу давали...

— Приказывайте, ваше высокопревосходительство, — вытянулся в струнку Илья, давая понять, что беседы 'по душам' закончились. — Все исполню.

— Приказ — идти на соединение с семнадцатым гвардейским. Сейчас подпишу приказ, будешь командовать. Оттуда телеграфируешь.

— Куда, выше высокопревосходительство?

— Мне. Я отправлюсь вот сюда, — палец с желтым крепким ногтем ткнул в карту. Здесь стоит Ферейский полк. Мы должны установить контроль над югом Русины. Если получится — можем начинать наступление уже зимой.

Илья подумал пару минут.

— Справимся ли?

— Маловато, конечно. И дезертирует много, и у освобожденцев частей хватает. Но должны справиться.

Илья кивнул еще раз.

— Приказывайте, ваше высокопревосходительство.

— Приказываю. Идти на соединение с семнадцатым кавалерийским, удерживать Подольский округ до моего подхода.

Илье оставалось только поклониться. Коротко, по-военному.

Валежный потратил вечер, разъясняя ему маневр. А когда наступило утро — уехал.