Осень бедствий

— Спасибо.

— Не стоит благодарности.

— Как ты ее! Ваще лампово!

Анна пожала плечами. И предложила.

— Хочешь, научу?

— Эммм... не знаю...

— Ты что-то теряешь? — коварно поинтересовалась Анна. — Сейчас ты — бунтарь и все твои выходки воспринимаются, как детские. Перерастешь, поумнеешь... ведь так?

Кира насупилась. Кажется, девушка попала не в бровь, а в глаз.

— Намного интереснее вежливо и аккуратно, раз за разом усаживать гадину в лужу. Светски и любезно.

— У меня так не получится.

— Почему?

— Ну...

— Что ты теряешь, если попробуешь? Подумай над моим предложением. Я тебя много чему научить могу.

— Чему, например?

— Вести дом. Устраивать приемы, сервировать стол, аранжировать цветы, подбирать одежду и украшения, правильно вести себя в свете... кем ты хочешь стать?

— Журналисткой.

— Журналистам многое надо уметь и знать. И общаться со всеми слоями общества, и не испытывать неловкости в любой ситуации. Думай, я не стану настаивать.

— Я подумаю.

Анна не улыбнулась. Не стоило сводить на нет всю работу. Вместо этого она кивнула еще раз.

— Подумай. Потом поговорим. А пока — желаю вам спокойной ночи.

И — реверанс.

Официальный, придворный, благо, длинная юбка это позволяет.

— Ауч!

Подняться и улыбнуться. Как учили.

— Это тоже входит в курс обучения.

— Вот этому, Кира, обязательно научись. Танцевать вы тоже можете?

— Разумеется, — кивнула Анна. Правда, немного другие танцы, но это уже никого не касается. — Борис Викторович, у меня есть небольшая проблема, о которой я сразу не подумала. У меня остался дома кот. Соседи его покормят, но я не хотела бы взваливать на них содержание животного.

Мужчина задумался, а потом махнул рукой.

— Перевозите кота сюда.

— Борис Викторович, это не породистый выставочный экземпляр, это дворовый кот, привыкший к свободе.

— Хм... тем более. Прислугу я предупрежу.

— Благодарю вас. Я съезжу за котом, как только вы позволите.

— Съездите завтра. Заодно и вещи заберете.

— Благодарю.

Анна ее раз поклонилась, на этот раз уже — едва-едва, в качестве любезности, и отправилась к себе в комнату. Борис Викторович проводил ее взглядом.

— Учись, малявка! А то отрастила лохмы!

Забавно, но впервые Кира на него не обиделась.

Русина, Ирольск.

Борха шел домой.

Длинный день, тяжелый день...

С утра — родители. Не то, чтобы они были против переезда сына — семейство Лейва было легким на подъем. Но сами-то они переезжать никуда не собирались! И сыну не верили.

Не может смута долго длиться!

Глупости это!

Вот, придет новый император, и все встанет на свои места. Обязательно.

Когда придет? Скоро, наверное...

Не то чувствуешь? Так ты и ошибаться можешь... бывает. Зачем сразу паниковать? Зачем дергаться? Никуда отъезд не убежит, да и зима скоро...

А Борха понимал — может быть поздно!

Родителей он не убедит... что ж! Хоть свою семью спасет!

Еще и брат... идиот! Шейва Лейба! Смотрит воловьим взором, хлопает глазами... Бор, ты чего? Все будет хорошо....

Будет, понятно!

Вопрос. Сколько с вас шкур сдерут до того момента? Особенно если вы принадлежите к эфроям, нации, которую не любят по определению.

За что?

За все.

За повальную грамотность, за повальную чистоплотность, за собственную веру, за следование обычаям...

За все.

Ибо единственное, чего не прощает один человек — другому, это видимых отличий. Как триггер срабатывает — чужак! Порвать! Убить!!! И — готово.

Начинается возмущение, недовольство, негодование, потом погромы, убийства...

Много чего бывало в истории эфроев, что им не хотелось вспоминать. А только и забывать не стоило, если не хочешь получать по лбу теми же граблями, да раз за разом...

Борха носом чуял беду и хотел сбежать. Сегодня днем встречался с одним жомом...

Освобождение там, или оледенение, но люди таки хотят красиво одеваться, и им нужны хорошие портные. А Борха был именно таким.

Костюмчик здесь, блузочка там, пальто тут...

Так связи и заводятся. И жом Сокол готов был помочь своему портному выехать из Ирольска. Более того, даже из Русины. Подорожная до Свободных Герцогств была выписана с избытком — аж на пятнадцать человек.

Пятнадцать!

Всем бы хватило! Надо только вписать — кого!

А едет шестеро... может, еще сестра с мужем и двумя детьми....

Творец, за что караешь людей слепотой?

Задумавшись, Борха сразу и не заметил двух темных теней, выступивших из подворотни.

— Эй, ты, а ну хиляй сюда!

Мужчина дернулся, метнулся туда-сюда, но позади подходили еще две тени.

— Глянь, эфрой.

— Точно!

— Жирненький гусь!

— Щас мы его ощиплем... карманы выворачивай...

Борха задрожал.

Драгоценное разрешение!

— Я отдам... я сам все отдам...

— Отдашь, куда ты денешься, — один из мужчин поигрывал дубинкой. И Борха вдруг отчетливо понял — никто его отпускать не собирается. Сейчас подождут, пока он разденется, чтобы не пачкать одежду, по нынешним временам и это ценность, а потом...

Творец, за что призываешь!? Помилуй душу мою!

— Раздевайся, — подтвердил его предположения третий.

— Торы, я все отдам. Прошу вас, только отпустите...

— Кочан капусты тебе торы, — огрызнулся грабитель. — Ну!?

— Умоляю, пощадите! — всхлипнул Борха, надеясь уж вовсе непонятно на что и принимаясь расстегивать пуговицы пальто.

За что и получил дубинкой под ребра, воздух с шумом вырвался из груди, эфрой согнулся вдвое и его вырвало.

— Шевелись, ...!

Борха понял, что это конец.

Но...

— И какого хрена тут творится?

Звонкий женский голос прорезал мрак переулка, словно клинок. Негодяи шарахнулись, потом оглянулись — и успокоились. В начале переулка стояла девушка.

Невысокая, симпатичная, кажется, с хорошей фигуркой, руки в карманы, ноги расставлены... поза — уверенного в себе человека, который ничего не боится.

Но как?!

— Слушь, чикса, хиляй сюда. Мы тебя пригреем, — заржал один из грабителей, тот,, который стоял ближе всех к Борхе.

— Да, давай к нам, баб нам не хватает, — поддакнул второй.

Третий просто отпустил непристойность.

Девушка фыркнула.

— Считаю до пяти. Те, кто не сбежит — здесь и лягут. Один.

Ответом ей был еще более густой мат.

Борха задрожал. Его тоже поторопили матом — и взмахом дубинки перед носом. Наверное, он бы обмочился от страха, но...

— Пять!

И что-то негромко, но отчетливо захлопало.

* * *

В гробу бы Яна видела тот Ирольск.

А куда деваться? Здесь есть железнодорожная развязка, здесь есть возможность отправить с кем-нибудь Нини... с кем и куда? Вот вопрос!

Яна подыскивала попутчиков уже третий день. Отчетливо понимала, что еще до-олго провозится... и куда деваться?

Не бросишь малявку и не отправишь абы с кем. Это как убить...

Но и найти сразу кого-то порядочного — нереально. Быстро найти — и то чудом покажется.

Вот кто бы Яне объяснил, в какое место уползает порядочность, когда начинаются беспорядки? Люди сразу вспоминают, что своя шкура ближе к телу, что они произошли от обезьян, и что съеденный банан лучше несъеденного. И начинается такое...

Ей-ей, мечтаешь стать удавом Каа и сожрать всех этих бандерлогов!

Цинично сожрать, с костями и тапочками! И не получить несварения желудка...

Увы. Мечты, лишь мечты...

Мимо переулка Яна вообще прошла чисто случайно. И только чье-то бормотание заставило ее сменить курс.

Так бы она и наплевала на все. Подумаешь — грабят! Не убивают же!

Или — уже? Звук удара, всхлип...

Яна махнула на все рукой — и свернула в переулок.

Ну да.

Трое бандерлогов ощипывают местного Маугли. Кто б сомневался? Ну а раз свернула... дальше Яна не колебалась. Или ты — или тебя. Или проходи мимо, или стреляй первой.

Закон Дикого Запада в действии. Закон Дикого Запада — действенен!

Яна честно предложила подонкам убраться дальше, чем она видит. Но ее словам не вняли. Увы.

Первую пулю получил тот, кто стоял ближе других к Яне. Вторую тот, кто был ближе к пострадавшему. Третья досталась третьему. Насмерть. А нечего дергаться, когда в тебя стреляют!

Яна целила в грудь, а попала в лоб. Мужик как раз пригнулся, собираясь броситься на ее, и словил пулю прямо в макушку. Целилась бы — так не попала! Судьба.

— Тебе, Хелла. Приятного аппетита.

Спасенный застыл памятником самому себе.

Яна цапнула его за руку.

— Ноги!!!

Сунула револьвер обратно в карман — и потянула за собой пострадавшего. Кто его знает... выстрелы все же. Городовых тут с начала революции нет, но мало ли кто набежит на поживу?

Лучше убраться с места происшествия.

* * *

Борха двигался за женщиной, как сомнамбула. Ноги переставлял, но разум включился намного позже, в какой-то забегаловке.

Яна лично поставила перед ним рюмку с выгонкой.

— Пей!

Борха опрокинул ее — и охнул. Отправил в рот ложку квашеной капусты, выдохнул... в голове чуть прояснилось, потом тепло ударило в желудок, разошлось по телу, перестали дрожать колени.

— Спасибо вам, тора!

Яна скрипнула зубами.

Маскируйся, не маскируйся, а в ней за версту узнают тору. И это не волосы — косу она убрала под куртку. А что тогда?

— Не за что. Пойдем, провожу до дома. А то опять прицепятся...

— Тора, вы...

— Вооружена и очень опасна, — хмыкнула Яна, вспоминая плакаты.

— Вы мне жизнь спасли!

Яна пожала плечами. Спасла — и спасла, не все ж ей убивать? Пусть и доброе дело на ее счет запишется.

— Все в порядке, жом. Не переживайте так, все будет хорошо... вот, выпейте еще рюмку — и я провожу вас до дома.

Борха послушно хлопнул еще одну рюмку.

Непьющему эфрою хватило.

И адрес назвал, и разрешил Яне себя провожать, и всю дорогу жаловался на родных.

Не понимают!

Уезжать не хотят!

Он разрешение достал! Деньги на отъезд есть! Что еще нужно!?

Нет, не хотят... а свою голову людям не приделаешь. Но как это обидно, когда родные тебя не понимают! Как больно!

Как несправедлива жизнь!

* * *

— Нини, можешь порадоваться.

— Да?

— Может быть, на днях ты уедешь.

— Куда? Яна!?

— В Свободные герцогства. В Альден. Советую.

— Яна!

— Ты против эфроев ничего не имеешь?

— Эф-ро-ев?

— Ага. Поедешь с ними. Перекрасим тебя, загримируем, и поедешь.

— Яна, это немыслимо!

— Можешь оставаться. Погибнуть здесь, оно куда как лучше. И главное — так благородно! Может, потом даже канаву позолотят!

— Какую канаву?

— В которую твой труп сбросят! Золотым забором обнесут и зевакам показывать будут.

— Ты злая...

— Не я такая, жизнь такая.

Нини надулась, но Яна не собиралась обращать внимания на ее нежные чувства. Лапами грести надо, лапами! Надо уезжать — поедешь! Хоть чучелом, хоть тушкой, как в том анекдоте! И с эфроями, и загримируешься, и по-эфройски заговоришь! Понадобится — еще не так раскорячишься!

Но раз уж девчонке требуется время, смириться с обстоятельствами — пусть. Получит она пару дней, а потом Яна впихнет ее в поезд — и переведет дух.

Хоть один человек из жизни Анны будет в безопасности. И можно будет рвануть в Звенигород.

* * *

— Творец, прими душу чада своего в ладони свои, обереги ее и сохрани для долгой дороги...

Поминальная молитва читалась с душой.

Старенький священник молился за несчастного императора и его семью, и сам чуть не плакал.

Как же так?

Как же это?

Тор Изюмский не плакал. Не клялся отомстить, не ругался, не...

Он был занят. Он слушал доклад.

Да, стоило бы отдать последний долг мертвому императору, но Петер УЖЕ мертв, ему уже все равно, а под началом тора живые люди. Которые от него зависят.

Значит — нужна информация. Вот, ее для тора и добыли.

Картина складывалась интересная.

Петер с семьей и несколькими доверенными слугами, не бросившими господина в беде, жил в небольшом доме, за городом. Выезжать им не разрешалось, продукты доставляли на дом...

Потом приехал человек из Звенигорода. И с ним несколько вооруженных (доверенный сказал — оборуженных, но сути это не меняло).

Зачем?

А вот затем.

Император — это не просто человек, это символ. Поди, найди того, кто руку на символ поднимет! Здесь провинция, здесь нравы не настолько вольные.

А в столице кого хочешь найти можно. И руку поднимут, и ногу...

Итак, приехали вооруженные люди, поехали к императору — и пропали. Кто-то их всех перестрелял. И император тоже погиб. И его семья.

И — как?

Как что произошло? Кто-то был в доме — посторонний? Кто-то спас нескольких дочерей императора? Вроде как двоих не хватает...

Или не спас, а просто увез тела?

Тору Изюмскому, что интересно, доставили семь тел.

Император, императрица и пятеро дочерей. Слуг тоже доставили, но отдельно.

Освобожденцы стараются исключить все возможности? Сделали все, чтобы предотвратить появление самозванцев?

Или...

Сделали все, чтобы не поверили настоящим правителям.

Тор Изюмский побарабанил пальцами по стене. Сложно, м-да....

И что делать? Как быть?

Хотя он и так знает.

Отпеть и похоронить несчастных.

И отправить телеграмму знакомому. Известие о гибели императорской семьи заинтересует людей. Главное, подать все правильно.

И начать поиски.

Говорите, второй машины не было рядом с домом? А куда она уехала? Где заправлялась?

Для машины нужен керосин, его надо где-то покупать... хотя по этим следам не пройдешь, керосин нынче товар ходовой. Если кто машину видел... надо разослать людей...

Но если императорскую дочь — пусть одну! — увезли на машине, могли и догадаться никому ничего не показывать. Пришел человек, купил керосин, а машина ждет в лесочке, или еще где...

Как это все сложно!

А еще...

Императора убили.

Страна полыхнет, узнав об этом. И не освобожденцам потушить тот пожар. Но если есть кто-то из его семьи...

Кто-то есть...

Кто-то жив...

Определенно, иначе бы освобожденцы на переговоры не пошли. А значит, надо известить всех. Пусть ищут, пусть знают...

Тору Изюмскому предстояло много работы.

Русина, Звенигород.

— Что у нас с продовольствием?

Вот вопрос!

Создавая проблемы Петеру, Пламенный не учел, что последствия разгребать придется ему. И...

Крестьяне собрали урожай.

Сложили в амбары.

И — все.

Ярмарки не проводились — опасно. Зерном не торговали — не получается. Нет покупателей, не на чем его вывозить... заводы потихоньку вставали, города сами себя никогда не обеспечивали, а подвоза из деревень не было... в городах может начаться голод.

Ладно, все города Пламенного не интересовали. Но Звенигород, в котором он и сам располагался?

Он взлетел на волне бунта, а вторая волна может накрыть его с головой — и утопить.

И что делать?

Вариантов было два.

Либо налаживать хозяйство — долго и тяжко.