— Ну, а ты, Хёдин? — спросил он воина. — Принес, чего я велел?
Тот протянул конунгу что-то, завернутое в плащ.
— Положи пока на стол, — приказал конунг. Прошелся перед сидящими и остановился подле лампы. Тусклый пляшущий свет упал на его хмурое лицо.
— Вот я вам чего скажу, — сурово выговорил он. — Дело нешуточное. Парень этот, — он ткнул пальцем в Брана, — парень, может, виноват, а может, и не виноват. Серого не нашли. Сбежал, видно, Серый! Во как.
Люди стали перешептываться. Старший сын Харалда резко выпрямился на лавке.
— Тихо, тихо, — буркнул конунг. — Нечего шуметь. Тут думать надо, а не шуметь.
— Да што случилось-то? — спросил его Сигурд. — Говори толком.
— Кабы знать, — ответил конунг. — А только Серый, слышь, как в воду канул. Коль он и впрямь сбежал, так ты сам смекай, чего это может значить.
— Постой, постой, — возразил Сигурд. — Да пошто ему бежать? Когда б Серый успел пиво отравить? Он и в кузне-то с ними не был.
— Так он же, пес этакий, сам эту жратву для колдуна и собирал! — гаркнул конунг. — Харалд ему велел! Ведь он, паскуда, когда в кладовой да у стола возился, чего хочешь мог насыпать. Спасибо, что хоть мы-то живы. Великий Один, вот до чего дожились! Не хватало нам оборотня, так теперь...
— Но зачем, зачем ему меня травить? — сказал Бран. — Я его до сегодняшней ночи и в глаза не видел.
— Зачем, говоришь? — промолвил конунг. — Этого мы не знаем, но узнаем, и очень скоро.
Он кивнул, будто соглашаясь с собственными мыслями, и повторил:
— Да-да. Очень скоро.
И, окинув взглядом притихших людей, позвал:
— Эй, Улла! А ну, поди сюда!
Глава 19
Ему никто не ответил.
Стояла мертвая тишина. Возвысив голос, конунг произнес:
— Улла! Слышишь, или нет? Да где она?
— Я здесь, — девушка была у очага, в глубине дома, и явно не торопилась выходить вперед. Стояла, спрятав под накидкой руки.
— Иди сюда, — приказал конунг.
— Зачем?
— Потому что я так велю!
— Ты все ж потише, родич, — молвил Сигурд.
Конунг сверкнул глазами.
— Не вмешивайся, — бросил он, глядя на Сигурда в упор. — Это моя дочь. И это мое дело. Со своими детьми я уж как-нибудь разберусь, помощи не требуется!
Сигурд выпрямился, и лицо побагровело. Он открыл было рот, собираясь ответить, но помешал тихий голос Уллы:
— Будет, дядя, не надо. Я иду... иду. Только не ругайтесь.
Девушка подошла, упорно глядя в пол, а пальцы теребили край накидки.
— Тебе, видно, нравится меня злить, — бросил конунг. — Гляди, доиграешься.
Шагнув к столу, он взял в руки принесенный Хёдином сверток и откинул плащ:
— Вот, это кувшин, где было пиво. Чай, сама все слыхала, без тебя, похоже, не обойтись. Так что сама знаешь, чего надо делать.
Улла медленно подняла глаза. На лице появилась страдальческая гримаса.
— Давай, начинай, не веди время, — сердито бросил конунг. — Не на коленях же тебя умолять.
Помедлив, Улла приблизилась к столу. Все вокруг умолкли. Стало слышно, как шипят угли в очаге, как возится скотина в хлеву, за перегородкой, и дышат рядом люди.
Девушка медленно вытянула руки. Ладони легли на глиняный бок кувшина.
Тишина. Улла закрыла глаза и глубоко вздохнула. Пальцы прошлись по щербатой поверхности сосуда. Минула минута, за ней — другая, однако ничего не произошло. Люди начали переглядываться.
— Ну, что ж, — сказал конунг. — Раз ничего нету, так мы...
— Ничего нет... ничего нет, — перебил его тихий голос Уллы.
Люди вокруг зашептались, но конунг вскинул палец, и сразу же они умолкли.
Ясновидящая вдруг улыбнулась. Подняла голову. На детском личике широко раскрылись огромные грозные глаза.
— Какие дураки, — сказала Улла, глядя перед собой. Зрители подались в стороны, чтобы не встречаться с этим невидящим взглядом. — Какие гады... и дураки. Думают, я не понимаю... а я понимаю. Все, все понимаю! Но этот... он слишком опасен. Уж он-то не дурак. Он может помешать. Я уберу его. Все равно уберу его, хоть ему и везет... пока еще. Но в этот раз должно сработать. Он умрет, — веки Уллы медленно опустились, скрыв незрячие глаза.
— Кто умрет? — спросил конунг. — Это про кого? Кто должен умереть? Говори!
— Его сюда никто не звал, — сказала ясновидящая. — Чего он приперся? Его никто не звал... по нему никто не станет плакать. Он нам не может помешать. Нет. Нет, ни за что! Как же я его ненавижу....
Прерывистый вздох. Лицо Уллы исказилось. Она открыла глаза, и оттуда глянул темный ужас.
— Ох, нет, не пей, — простонала она. — Пожалуйста, не пей, не надо. Ох, Бран, это отрава... не трогай это, нет! Нет, нет, не трогай!
Конунг застыл, как над дичью пес.
— Так это колдуна, — протянул он. — Значит, это правда. Это не Харалда хотели отравить, а колдуна? Да? Так?
— Колдуна... колдуна... О боги... не надо! -запрокинув голову, девушка ловила воздух ртом. Казалось, еще немного, и она рухнет на пол.
— Кто это сделал? — торопливо спросил конунг. — Кто? Кто хотел его отравить?
Из горла девушки вырвался протяжный стон. Слезы брызнули, потекли по щекам.
— Кто хотел его отравить? — конунг схватил ее за плечи и встряхнул. — Отвечай мне, кто?!
Улла с воплем рванулась из его рук. Упала на пол и, скорчившись, загородилась локтем.
— Кто его хотел отравить?! — заорал конунг. — Почему ты не сказала?! Ты с ним заодно?!
Конунг замахнулся. Сорвавшись с места, Сигурд бросился к нему. Люди вскочили с лавок, и поднялся ужасный шум — будто на ярмарке Середины лета.
Улла отползла в сторону, глаза глядели, как испуганные зверьки из нор. Она, казалось, не понимала, где она, и что происходит. Чуть погодя она встала и, пошатываясь, медленно, будто сомнамбула, двинулась к двери. Конунг и Сигурд орали друг на друга, вокруг них толпились люди, поэтому никто не заметил, что Улла ушла.
Никто, кроме Брана.
Бран ее окликнул, но она не ответила. Он попытался пойти следом, однако остановили сторожа. Пришлось ждать, пока скандал утихнет.
Конунга и Сигурда наконец-то развели в стороны. Сигурд, чернее тучи, ни на кого не глядя, отошел подальше и сел на лавку. Конунг остался возле стола. У него был вид, словно у пса, еще не успокоившегося после драки.
— Улла где? — спросил конунг. Никто не ответил. Подняв голову, конунг обвел окружающих взглядом.
— Я спросил, где Улла? — он повысил голос. — Чего, оглохли?
И снова люди промолчали. Конунг смотрел на них, и лицо его темнело.
— Улла ушла, — громко выговорил Бран.
— Куда это? — обернулся к нему конунг.
— Я что ей, сторож?
— Должно, к нам пошла, — сказал Сигурд. — Арнор, поди, поищи ее, сынок, не заплутала бы часом.
— Не заблудится, — буркнул конунг, — чего ей сделается.
Когда за Арнором затворилась дверь, Торгрим снова повернулся к Брану:
— Ну, чего ж, кажись, твоя взяла, колдун. Видно, и впрямь не ты его отравил.
— Я тебе с самого начала... — начал Бран, но конунг не дал говорить:
— Помолчи-ка! Я еще не закончил.
Заложив за спину руки, нагнув голову, Торгрим прошелся перед столом. Остановился и воткнулся в собеседника глазами.
— И это в который, говоришь ты, раз тебя убить-то пытаются? — спросил он.
— А это, говорю я, в третий, — бросил Бран. — Почему это тебя вдруг заинтересовало?
— А потому заинтересовало, — в тон ему ответил конунг, — что мне не нравится, когда вместо тебя гибнут мои люди. И ты, щенок, не дерзи, молоко, слышь, на губах не обсохло, дерзить мне тут.
— Да ведь я к тебе не навязывался, — Бран вскинул подбородок. — Силой к тебе в двери не ломился.
— Правильно, колдун, ты не ломился и не навязывался. Но ты кое-что обещал. Или позабыл? Так я напомню. Ты обещал помочь. А вместо этого, колдун, из-за тебя умирают люди. Это что, и есть твоя помощь?
— Но ведь я его не убивал, — возразил Бран, чувствуя, как кровь отхлынула от щек. — Я ничего не сделал!
— Вот-вот, — Торгрим покивал головой. — В самую точку, колдун. В самую что ни на есть точку. Вот именно ты ничего не сделал. Ничего, колдун. Ничегошеньки.
— Ты думаешь, это легко? — кусая губы, ответил Бран. — Да ведь я здесь всего неделю.
— Одиннадцать дней уже.
— Пусть так, ладно. А сколько я в горячке провалялся? И, между прочим, ты, конунг, вовсе не рвешься мне помогать. Когда я тебе сказал про медведя, почему ты не поверил? А? Почему? Я так много врал, что мне и верить нельзя? Ведь ты же сам просил меня остаться. Что я такого сделал, за что ты меня так ненавидишь?
Конунг скупо усмехнулся:
— Ладно, колдун, я тебя боле не задерживаю. Можешь идти.
Бран растерянно смотрел на него.
— Ступай, — повторил Торгрим. — Слышь, чего говорю? Ступай отсюдова, покуда я не передумал.
Когда Бран переступил порог, мороз обжег ему лицо. Дверь захлопнулась, и свет погас. Было так темно, что Бран остановился. Холод мгновенно прохватил его насквозь. Передернув плечами, он пошел по тропинке.
Он обвиняет меня, все равно обвиняет меня, хоть я и не виноват. Или... или виноват? Бран прибавил шагу. Харалд умер, а я был рядом. Почему же я ничего не почувствовал? Я ведь мог почувствовать, почему же я не...
Он закусил губу. Теперь он почти бежал. Я ничего не мог поделать! Я не Бог, и не могу всего знать! Не могу я, не могу!
(Но ты должен знать. И еще в самом начале ты...)
(Бра-ан...)
Он остановился, будто ударившись о стену.
Тишина. Ветер не дул, и даже луна не светила. Вокруг, ледяная и неслышная, молчала ночь.
— Что это я, — дрожа от холода, сказал Бран, — с ума, что ли, сходить начинаю?
Он снова двинулся по тропинке. Спятишь тут, с этим Железным Лбом и впрямь не долго спятить. Отец был прав, черт меня дернул здесь остаться...
(Бра-а-ан...)
Это прозвучало отчетливее слов. Внутри. Прямо у него в голове. Он затаил дыхание. Бран, прозвучало в голове. И снова: Бра-ан...
Будто ножом, его полоснуло тревогой, смертельным холодом, страхом и болью. Как наяву, он услыхал бульканье воды, хруст ледяной ломающейся кромки, а потом — беззвучный зов: "Бран... Бран... помоги..."
Слабый, отчаянный звук. Шепот умирающего.
— О, Боже, — прошептал он, озираясь, — Боже, что... что случилось? Кто это?
(Пожалуйста...)
— Кто это? — Бран слепо шагнул вперед. — Кто? Улла? Это... это ты? Улла? Улла!
( Помоги-и....)
Сорвавшись с места, Бран кинулся бежать. Он позабыл про холод, потому что его окатило страхом, будто кипящей водой. Промчался мимо кузни, добежал до ворот, преграждающих проход сквозь защитный вал. Щеколда была отодвинута, Бран с силой пнул дверь и выскочил за ворота. Впереди, за холмом, смутно заметный в темноте, чернел лес. Скоро Бран услыхал журчание реки, бульканье воды у заиндевевших берегов, острый шорох ледяных осколков. Ноги скользили на обледеневших камнях, Бран уловил масляный блеск невидимых в темноте струй.
Но кроме этого — ничего.
— Улла? — позвал Бран.
Река вздыхала и шуршала у его ног, Брана обдало ее студеным дыханием. Он отступил на шаг и, удерживая равновесие, взмахнул руками.
— Улла! — крикнул он. — Где ты, Улла!
Его голос неожиданно громко раскатился над водой, гулким эхом пошел гулять меж берегов. Ответа он не получил, однако чувство, что она где-то здесь, не пропало. Пугало то, что Бран больше не слышал ее мыслей. Боже, сделай так, чтобы она не... чтобы только не....
Шорох, еле слышный стон. Он бросился на звук, но стон не повторился. Бран вгляделся в темноту. Сделал шаг, другой... На скользком и шатком камне нога подвернулась, не удержавшись, он рухнул на четвереньки — и заметил темный предмет неподалеку, напротив своего лица. Как был, на четвереньках, Бран рванулся вперед. Зашуршала галька, и ладонь коснулась мокрой ткани.
Улла.
Она ничком лежала на берегу, по пояс в воде, вся мокрая и ледяная. Лед захрустел под пальцами, когда Бран дотронулся до Уллиных волос.
Он подхватил ее и выволок на берег, быстро перевернул лицом кверху. Ее глаза были закрыты. Бран увидел, как по вискам медленно стекают капли.
— Улла... Улла, — Бран осторожно похлопал ее по щеке. Голова девушки мотнулась, будто у трупа.
— Очнись, — подолом своей мокрой рубахи Бран кое-как вытер ей лицо. — Очнись! Пожалуйста...
Улла медленно открыла огромные глаза.
— Ты меня слышишь? — позвал Бран.
Взгляд медленно переместился. Дрогнули и раскрылись черные губы.
— Не... не надо, — услышал Бран. — Пожалуйста, хватит... Я не могу... больше так... Не надо, пожалуйста, я... не могу...
— Тише, тише. Все будет хорошо.
Бран поднял Уллу на руки, и она тихо, едва слышно застонала. Одежда на Бране мгновенно намокла от воды, но он ни на что не обращал внимания. Спеша по тропинке в сторону ворот, молил Бога только об одном: лишь бы она не умерла.
Кузница встретила Брана промозглой тьмой. Он осторожно опустил девушку на солому.
— Сейчас. Потерпи, — Бран кинулся к поленнице, налетел на нее впотьмах, и деревяшки, посыпавшись на пол, больно зашибли ему ногу. Он сквозь зубы выругался, схватил несколько поленьев и швырнул в очаг. Кресало искать было некогда. Бран потянул с шеи камень, стиснул его между ладонями и, заставив себя успокоиться и не думать не о чем, нагнулся над холодными углями.
Вспыхнувший огонь теплом дохнул ему в лицо. Бран обернулся к Улле. Она лежала, будто мертвая. Бескровные щеки. Запавшие глаза. Черные запекшиеся губы.
Нет, Господи не надо!
Коснувшись ее шеи, Бран ощутил, как трепещет сердце: будто птица, попавшая в силок. Совсем, как давеча у Харалда...
— Ну, уж нет! — выдохнул Бран.— Вот уж нет!
Он подтащил к себе котомку, достал оттуда небольшую флягу и зубами выдернул пробку. В ноздри ударил крепкий спиртовой запах. Склонившись над Уллой, черенком ложки Бран разжал ей зубы и влил жидкость в рот.
Девушка слабо застонала, по телу пробежала дрожь. Ее рука оставалась безжизненной и ледяной, от мокрых волос шел пар. Бран отшвырнул флягу в сторону. Чуть помедлил — и принялся стаскивать с Уллы заиндевевшую одежду. Мокрая ткань стала как вторая кожа, тело девушки было неподатливым, неподвижным, и Бран совсем взмок, покуда ему удалось раздеть ее.
Схватив запасную рубаху, он принялся растирать Улле грудь. Ее голова моталась из стороны в сторону. Она все еще казалась неживой, но заглянув ей в лицо Бран увидел, как от губ и глаз отступает мертвенная синева.
— Клянусь, ты не умрешь, — сказал Бран. — Не умрешь. Вот увидишь.
Он взял руку Уллы. Ее сердце билось сильнее, и к пальцам вернулась гибкость. Слава Тебе, Господи. Теперь во что бы ее завернуть? Он привстал и огляделся. Припомнил, что Аса где-то тут оставила свой плащ и он, кажется, позабыл его отдать, после того, как они едва не подрались.
Синий плащ лежал в углу на бревне. Будто младенца, Бран закутал девушку в толстую шерстяную ткань. Разложил у костра Уллину мокрую одежду. Она больше не казалась мертвой. И хотя губы были белыми, как иней, а у глаз лежали темные круги, Бран знал: теперь опасность миновала. Она не умрет.
