— Слишком опасно, детка. А вдруг найдут следы? Собаки могут раскопать, или свиньи, гляди, сколько крови. Как такое скроешь, ну, как? Если найдут здесь кровь — мне точно конец. Как я тогда смогу оправдаться? Ну, подумай, родная, как?
— Он тебя убьет...
— Не убьет.
— Они изобьют тебя... замучают...
— Ну, это не так уж и легко, я же им не кролик дался. Не бойся, маленькая. И не ходи со мной. Хорошо?
Улла ожесточенно затрясла головой:
— Я пойду.
— Милая, не надо. Ну, что это даст?
Она опустила ресницы. У нее стало упрямое, замкнутое лицо.
— Я туда пойду, — ответила она. — Я там буду. Обязательно. И если увижу, что он тебе не верит... если он тебя... то я ему все скажу. Скажу все, как было.
— Улла, я прошу.
— Не проси.
— Улла, я не...
— Нет! Нет, любимый мой, не проси, не надо. Я не буду стоять и смотреть, как он тебя убивает. Я этого... не смогу. Я не смогу. Прости меня.
— Ты с ума сошла...
— Может быть, мне все равно, не знаю. Но одно знаю: я тебя ему так просто не отдам, и молчать не буду.
— Улла, ты что, не понимаешь... — начал было Бран, но она не дала договорить. Положила ладонь ему на губы.
— Не спорь, это бесполезно. Я упрямая, ты ведь знаешь.
Бран взял ее руку и крепко сжал.
— Знаю, — ответил он. — Но я надеялся, что ты передумаешь.
Отведя взгляд, Улла покачала головой. Бран поцеловал ее ладонь.
— Хорошо, — промолвил он. — Не будем спорить. Об одном тебя прошу: не спеши. Ладно? Ничего ему не говори без крайней надобности. Пока не увидишь, что выбора нет. Я прошу только об этом. Это ты можешь сделать для меня?
— Могу.
— И сделаешь?
— Сделаю.
— Поклянись.
— Клянусь. Клянусь...
— Хорошо. Поцелуй меня.
Улла потянулась к Брану, осторожно поцеловала в губы. Он схватил ее и не отпускал целую минуту.
— Теперь иди, — наконец отодвинув девушку от себя, сказал он, — возвращайся домой. Я приду чуть позже. Ты сделай вид, что спишь. Может, все и обойдется. Не плачь, моя родная, все будет хорошо. Не плачь же.
— Я люблю тебя.
— И я тебя. Давай-ка, подымайся, — Бран помог ей встать, отряхнул снег с одежды.
— Иди. Давай, иди, — сказал он. — Не дай Бог, тебя заметят.
— Я иду, — сказала Улла. Огромные глаза не отрывались от его лица. Бран подтолкнул ее в плечо:
— Иди, родная.
— Я иду, — она побежала обратно по тропинке.
Бран взял из снега Хилдиров кинжал и завернул в полу плаща. Он избегал глядеть на Хилдира, но все же не сумел удержаться.
Тот лежал лицом вверх, и темный плащ сливался с темной кровью. Из-за ресниц поблескивали полузакрытые глаза. Казалось, Хилдир исподтишка следит за Браном.
— Я не хотел, — сказал Бран. — Видит Бог, я не хотел.
Мертвые глаза смотрели на него. Бран глотнул и отвернулся. Надо идти, мелькнула мысль. Но прошло еще с десяток очень долгих минут, прежде чем он направился к конунгову дому.
Глава 23
— Клади свой меч на стол, — скомандовал конунг.
Бран подчинился.
— Теперь отойди и сядь туда, — конунг пальцем указал на стул перед очагом. Бран проделал это без возражений. Конунг опустился в свое кресло.
В доме горели все лампы, и никто уже не спал. Люди тихо сидели на скамьях. Через пять минут слуги внесли Хилдира и положили на лавку. Его рука безжизненно упала, белые глаза смотрели в потолок, а волосы стали багровыми от крови. Кровью пропитались куртка и плащ.
— Ты прям берсерк какой-то, — медленно выговорил конунг. — Второе убийство за три дня, не многовато?
Бран поднял голову:
— Это вышло нечаянно, я же говорю.
— За нечаянно бьют отчаянно.
— Конунг, клянусь, я не хотел. Я не собирался его убивать. Он... он на меч напоролся. Кто же знал...
— Напоролся, говоришь? — перебил конунг. — И чего ж это он напоролся? Иль пьяный был? Вы чего, с ним пили?
— Нет.
— Тогда с чего бы? — в голосе конунга слышался сарказм. — Поскользнулся и упал?
Бран поглядел на конунга. Тот ему не верил, это было предельно ясно, для этого и мысли не надо было читать. Бран отвел глаза и промолчал.
— Молчишь, колдун? — с усмешкой осведомился конунг. — Правильно, сказать-то тебе и нечего. Ну, коль молчишь, так я скажу, как дело было, — опершись ладонью о колено, конунг подался вперед. Снова усмехнулся и сказал:
— Вы с ним опять поцапались, ведь так? Он за нож, ты за меч, хлоп — и готово дело. Очень просто. Разве не так оно было?
— Нет!
Конунг поморщился:
— Вот чего я не терплю, колдун, так это вранья. Вранья — и трусости. Ну, чего ты отпираешься? Ведь козе понятно. Вы уже с ним пару раз дрались, тут это каждая собака знает. Так чего ты трусишь? Говори правду.
— Я уже сказал, — сдержанно ответил Бран. — И я не трушу. Я не трус и не убийца. Я не убийца, конунг, уж это, по-моему, ты мог уяснить.
Конунг помолчал, разглядывая Брана. В ястребиных глазах горел враждебный огонек.
— Ты ведь не раба убил, колдун, — сухо заметил Торгрим. — Этот парень ярл, в отличье от тебя, и, кстати, из очень старинного рода. Его брат на моей дочери хотел жениться, у меня в дружине был. И Хилдир бы тоже в дружину попал, если б дожил. У него родичи остались, целый клан. Слышишь, нет? Ты, колдун, не надейся: они тебе это просто так не спустят. Люди они горячие и гордые, вирой не отделаешься, уж нет. Даже если я теперь тебя отсюда выгоню — они тебя в любом месте найдут и убьют, как собаку. Вот так-то, колдун.
— Ты меня этим не пугай, — ответил Бран. — Я свое сказал, добавить нечего.
Брови конунга сдвинулсь:
— Не ври.
— Я не вру!
— Кончай уже, колдун! — конунг повысил голос. — Терпеть не могу врунов и трусов!
— Я тоже! — в тон ему ответил Бран. — Да только я не врун и не трус!
Конунг хватил себя кулаком по колену и, багровея, заорал:
— А коли нет, давай Божий Суд устроим! Чего ж замолчал? Коль не врешь, чего тебе бояться?
— А я и не боюсь! Давай устроим, я согласен!
Конунг, щурясь, усмехнулся:
— Думаешь, я дурень, а, колдун? Думаешь, ты меня на мякине проведешь? Э-э, нет, не тут-то было. Ты ж колдун, ты, небось, и раскаленное железо вытерпишь с колдовством со своим. А мы вот по-другому сделаем. Эй, где там Улла?
Бран едва не ахнул вслух, до хруста стиснул зубы. Конунг с усмешкой глянул на него и крикнул громче:
— Улла! Улла! Где она?
— Я здесь, — раздался тихий голос, и Бран вцепился пальцами в сидение.
— Иди сюда, да поживей, — приказал конунг.
Улла вышла к очагу. Щеки были будто иней, в глазах девушки Бран уловил откровенный страх.
— Что ты собираешься делать? — Бран повернулся к конунгу. Как ни старался держать себя в руках, голос предательски дрогнул.
Конунг победно ухмыльнулся:
— Сам же знаешь, колдун. Правду знать хочу. Правду!
— Но я тебе ее сказал! — Бран почти кричал. — Почему ты мне всегда не веришь? Ты мне каждый раз не веришь — и каждый раз я прав! Разве нет? Конунг, разве нет?
— А с чего ты это так раздухарился? Коль ты прав, так и бояться нечего. Вот меч его лежит, — сказал конунг дочери, — давай, начинай.
Девушка, едва дыша, кусала губы. Все смотрели на нее. Она стояла среди дома: совсем одна, маленькая, как подросток. У Брана так сдавило сердце, что он едва не застонал. Конунг с угрозой произнес:
— Чего, оглохла? Начинай, говорю, ну?
Улла не двинулась.
— Это что еще, засранка?! — конунг взвился с места. — Сто раз прикажешь повторять? Или, может, выпороть, чтоб слушалась? Совсем от рук отбились! Гляди ты у меня!
Улла вздрогнула и еще ниже опустила голову.
— Хватит, конунг! — крикнул Бран. — Оставь ее!
— А ты не лезь! — ответил конунг. — Не твое собачье дело! Взялись меня учить, щенки паршивые!
Рванувшись к дочери, он вцепился ей в плечо и швырнул к столу, как тряпочную куклу:
— Шевелись!
Улла упала на стол спиной и вскрикнула. Бран вскочил, сжимая кулаки.
— Не тронь ее!
— Пошел вон, щенок! — отозвался конунг. — Не тебе меня учить! Ишь, засранцы, позорить отца взялись! Я вам дам! Гляди-ка!
Бран шагнул к нему:
— Оставь ее в покое!
Конунг повернулся. Синяя жила вспухла на виске, а ноздри по-бычьи раздулись.
— А ты с ними заодно? — почти шепотом промолвил он. В зрачках пульсировал такой бешеный огонь, что Бран невольно отступил. Рука конунга сжала плеть.
— Заодно? Да? Ты с ними заодно?! — его голос вдруг налился, загудел, как колокол. — Проклятый гаденыш! Я тебя проучу! Эй, стража! Стража! Берите его, живо!
Шестеро дружинников подступили к Брану, но замялись, держа мечи наизготовку. Бран знал их всех по именам, трое были друзьями Эйвинда. Они глядели на него, а он — на них. Один, поближе, опустил меч и неловко усмехнулся.
— Чего ждете? — подстегнул их голос конунга. — Хватайте, пока он колдовать не начал! Берите его, ну? Я вас повешу, сволочи!
Опомнившись, дружинники накинулись на Брана. Он яростно сопротивлялся, но силы были неравны. Скрутив руки, парни повалили его на пол, на колени.
— Вот так-то, щенок, — промолвил конунг. — А теперь поговорим.
Бран вскинул голову и сквозь зубы процедил:
— Сволочь. Я всегда знал, что ты сволочь, с первой же минуты.
Лицо конунга перекосилось. Плеть хлестнула Брана по губам, и он зажмурился.
— Я тебе покажу, — сказал конунг. Плеть снова поднялась...
— Нет! — выкрикнула Улла. — Нет! Не надо!
Конунг обернулся. Улла стиснула ладони и произнесла:
— Нет. Нет, не надо. Не бей его. Это... не он виноват. Это... это я.
Конунг оторопело уставился на дочь, а она подняла глаза на Брана. Их взгляды встретились. Одними губами, умоляюще, он сказал:
— Не нужно, перестань!
Улла тихо выговорила:
— Прости, — и, повернувшись к отцу, сказала:
— Все это вышло из-за меня.
Конунг насупил брови:
— Чего ты мелешь? Как так — из-за тебя?
— Он его убил из-за меня.
— Это неправда, конунг! — воскликнул Бран. — Не слушай ее, это неправда!
— Нет, — сказала Улла. — Это правда. Хилдир хотел меня убить. Он за мной погнался, а Бран меня защитил. Хилдир действительно наткнулся на меч. Я сама видела, я подтверждаю. Он бежал, там было темно... и он налетел на меч. Бран не виноват. Это из-за меня.
— Не верь ей! — крикнул Бран. Конунг будто не расслышал.
— Так-так, — он не сводил с дочери глаз. — Интересно. Только я чего-то не пойму, что же ты делала среди ночи возле старой кузницы? А?
Улла низко опустила голову:
— Я... просто шла.
— И куда ж ты просто шла? Ночью? А? Отвечай!
Улла молчала. За нее ответила Аса.
— Туда же, куда и всегда, — насмешливо промолвила она.
Аса вышла к очагу и победно усмехнулась.
— Она уж третий месяц туда шастает, — подбоченясь, выговорила она. — Весь поселок об этом говорит.
— Ты... ты это о чем? — медленно спросил конунг. — О чем ты это, а?
— А то не знаешь. Об этом вот об самом! — Аса постукала одним пальцем о другой. — Она третий месяц с колдуном живет. Не нова уж новость-то!
Тишина. Глаза конунга расширились.
— Ты ври, да не завирайся, — с угрозой молвил он. — Она ж твоя сестра, чего болтаешь?
Аса пожала плечами:
— А я чего, если все так и есть. Да ты ее спроси, пускай ответит.
Взгляд конунга переместился к Улле:
— Это правда?
Та стояла, тяжело дыша. Все глядели на нее, а она упорно глядела себе под ноги. Конунг повысил голос:
— Я спрашиваю, это правда?
— Нет! — Бран дернулся в руках у сторожей. — Она все врет!
— Заткнись, щенок, — уронил конунг, — с тобой после потолкуем. Я жду, — он повернулся к Улле. — Чего молчишь? Это правда?
— Правда, — еле слышно вымолвила Улла.
— Чего?! — рявкнул конунг.
Девушка вдруг вскинула голову. Руки сжались в кулачки, на щеках полыхнул румянец.
— Да! Да! Это правда! — в лицо отцу крикнула она. — Это правда! Всё, доволен? Да! Да! Я с ним сплю! Все слышали?!
— Улла, не надо! — Бран старался вырвать руки.
— Нет, надо! — Улла обвела взглядом молчаливую толпу. Ее глаза сверкали, а грудь тяжело вздымалась. — Пускай все знают! Да! Я с ним сплю! Потому что я люблю его! Поняли, вы?! Я люблю его! Так, как тебе и не снилось! — она повернулась к Асе. С губ у той сбежала победная улыбка.
— Слышишь?! — продолжала Улла. — Я люблю его! Можешь и дальше завидовать! Ты... ты... у тебя такого никогда не будет! Я его люблю! Люблю, понятно? И я горжусь этим! Мне наплевать, что вы...
— Шлюха! — конунг ударил Уллу по лицу, и она осеклась, заслонясь ладонями. Ноздри конунга раздулись, пальцы сжали плеть. Люди, что стояли рядом, подались прочь от стола.
— Так вот оно что, — в мертвой тишине промолвил конунг. — Вот как оно все... Ох, боги... Какой позор... — конунг закрыл глаза. Лицо и шея наливались бурой кровью.
— Что ж это, а? — конунг обвел домашних взглядом, от которого они остолбенели. — Ари, видите ли, ей был плох... Ярл, значит, ей был плох, а этот раб понравился. Перед всей округой осрамила. Хорошо еще, что мать не дожила. Опозорила на старости лет, — конунг шагнул к дочери, схватил за руку, грубо рванул и крикнул:
— Глядите, люди добрые! Радуйтесь! Да, да, глядите на нее, на эту шлюху подзаборную! — конунг швырнул Уллу к очагу, на средину комнаты. Она едва не упала, застыла, дрожа, обхватив себя руками. Конунг заорал:
— Вот она, хорошая дочь! Утешение родителям! Ну, спасибо, доченька, порадовала! Ах, дрянь! — он опять ударил Уллу по лицу. Не издав ни звука, та еще ниже опустила голову. Конунг дернул ее за подбородок и рявкнул прямо в широко открытые глаза:
— Чего молчишь, ничего не скажешь?! Прощенья не попросишь? А?!
Улла отпрянула, пытаясь отвернуться от него.
— У-у, зараза! — конунг намотал ее косу на кулак и пригнул девушку к земле.
— Мне не за что... просить... — ответила она, задыхаясь. — Не за что... Только... ты только его не трогай! Пожалуйста! Отпусти его! Ай, не надо! Больно!
— Больно, а? — отозвался конунг. — Сейчас еще больнее будет. Бесстыдница! Потаскушка! — он рванул ее за косу и ударил плетью по лицу, рукоятью рассек губы. Взвизгнув, Улла заслонилась рукой, но конунг словно не заметил. Принялся стегать дочь плетью: по чему попало, изо всех сил. Она закричала.
— Хватит! Хватит! — пытаясь вырваться, завопил Бран. — Не надо! Оставь ее в покое! Не тронь ее! Не смей!
Как зверь в капкане, он забился в руках у стражей, да только те держали очень крепко.
— Остынь, слышь, — тихо сказал Брану один из парней. — Он тебя убьет. Погодь маленько. Да постой ты, дело говорю, тебе ж лучше будет. Не пускайте его, ребята!
Конунг схватил Уллу за ворот, дернул к себе. Одежда на ней разорвалась, и Улла вскрикнула. Конунг взревел как бык:
