— Вадим Фёдорович! Какое счастье, что я вас встретил! Бросайте всё — немедленно ко мне в лабораторию! — местный эскулап просто задыхался от избытка чувств.

Ну да. Прямо сейчас всё брошу и поскачу за десять вёрст. А потом обратно. У меня, знаете ли, задница не казённая. И профессиональных мозолей на ней пока нет.

— Увы! Прошу простить, но сначала я должен вернуться в усадьбу Сергея Васильевича. Там сильно обеспокоятся, если меня долго не будет. А что случилось, уважаемый Филипп Степанович? Вы так возбуждены.

— Не без причины. Почти наверняка вы правы. Позавчера мне доставили водоросли. Я не удержался и повторил описанный вами эксперимент — смотрите! — доктор протянул мне пузырёк, содержимое которого было весьма предсказуемо.

Чёрные кристаллы с признаками металлического блеска. Немного, разумеется. Я открыл сосуд и понюхал. Ну, естественно. Он самый. Йод.

— Да. Точно такие же кристаллы я получил в своё время. Вы уже исследовали его? Хоть немного?

Вообще-то вопрос излишний — руки, в которые я вернул вещество, были в бурых пятнах — явно деревенский исследователь успел повозиться с невиданным ранее минералом.

— Я, разумеется, не удержался. И по всем признакам это действительно не известное ранее простое вещество. И открыто в России! Представляете, что это значит? Нам нужно немедленно написать протокол исследования и отправить его вместе с образцом в Петербург.

— Почему "нам"? Исследовали вы, значит и приоритет ваш, — до меня только дошло, что писать-то по-русски я не умею. В смысле грамотно. "Еры" расставить ещё смогу, а вот на всяких "ятьах-ижицах" попалюсь на раз.

— Вадим Фёдорович! — на лице Бородкина нарисовалась обида. — И вы могли подумать, что я посмею присвоить это открытие? Неприятно слышать.

— Ради Бога не обижайтесь, — поспешил успокоить я доктора, — ни в малейшей степени не хотел вас обидеть. Можете упомянуть моё участие в открытии, но, честно говоря, просто не владею необходимым для отчёта стилем и не знаю правил, по которым он составляется. Я вас очень прошу: Составьте протокол сами. Если сочтёте необходимым упомянуть и моё участие — никаких возражений.

Щепетильный Филипп Степанович подуспокоился и кивнул.

А мы тем временем добрались до усадьбы, где я торопливо передал Афину подбежавшему конюху и, не переодевшись, пристроился в коляску к доктору. Хозяину попросил передать, что вынужден отъехать по неотложному делу. Надеюсь, поймёт.

Ну а как же без масонов?

Весь обратный путь доктор разливался по поводу своей работы с йодом, а мне удавалось вставлять только редкие реплики.

— Судя по вашему описанию, вещество напоминает хлор. Вы уже думали о том, как его назвать, если наша гипотеза подтвердится?

— Честно говоря, не думал об этом. А у вас есть предложения?

— Есть. Предлагаю по аналогии с хлором дать ему название по его цвету: "хлорос" — "зелёный", а пары этого элемента фиолетовые, не так ли?

— Именно. Фиолетовый по-гречески — "иодос". Значит "иод"?

— Мне показалось, что это будет логично. У вас нет возражений?

— Нет. Вполне разумно. Но не будем пока делить шкуру неубитого медведя. Я обнаружил ещё одно любопытное свойство. В свете последней темы исследований, которой мы занимались, — доктор выжидательно и слегка лукаво посмотрел на меня.

Ого! Неужели сам додумался? Ну, если так! Ну, Айболит! Настоящий учёный. Ну-ка, ну-ка...

— Вещество очень плохо, но растворяется в воде, и даже если этот слабенький раствор добавить в воду с бациллами, то они гибнут. Все! До единой! Представляете?

— Вот это да! — постарался изобразить я восторг от столь "неожиданного" события. — Погодите... А вы не пробовали исследовать на предмет бацилл смывы с этих бурых пятен на ваших руках?

— Как-то не додумался... А ведь вы, чёрт побери, правы! Это первое, что мы сделаем, приехав ко мне. И я почти уверен в результате.

Я-то был уверен не "почти". Что и конкретно подтвердилось в лаборатории — в смывах не было ни одного микроба. Бородкин ликовал.

— Вы представляете, какой это будет шаг в военно-полевой хирургии! Да и просто в лечении ран, даже бытовых. У меня за все эти годы умерло от относительно небольших порезов несколько пациентов, а, сколько таких случаев по всей России! А ведь всего-то обработать рану этим веществом...

— Это совсем не "всего-то", — поспешил я опустить на грешную землю размечтавшегося доктора. — Для начала представьте, сколько йода понадобится на всю страну. К тому же, как использовать его в кристаллическом виде? Нужен раствор. А в воде, как вы сами заметили, вещество растворяется очень плохо. Нужно поискать другой растворитель.

— Разумеется. Я всё это прекрасно понимаю. Но если мы сможем заинтересовать людей стоящих достаточно высоко, то все проблемы решатся. Требуется время и связи. Но главное начать процесс и тогда, может через пять лет, может и больше... Но мы ведь уже начнём спасать какие-то жизни, только ради этого стоит постараться. Как вы считаете?

— Несомненно. Работать надо и искать надо. Кстати, любезный Филипп Степанович, вы, помнится, собирались заняться исследованиями по поводу сохранения продуктов. Есть какие-нибудь результаты?

— Ну конечно! Как я мог забыть! Смотрите! — величественным жестом доктор указал на две колбы, как я понял, с бульонами, — Одна стоит десять дней, другая — шесть. Ни малейших признаков гниения. Давайте посмотрим, что в первой?

Ну, разумеется. Микроорганизмы имелись в следовых количествах. И те, наверняка, попали в бульон, когда мы открыли крышку. Ну что же. Ещё один шаг вперёд. Разовьём идею:

— Знаете, Филипп Степанович, я тут подумал и о других болезнях. Ведь они могут тоже проистекать от бацилл. Если еда или питьё не очень чистые или не очень свежие, то эти микроскопические животные могут попадать в наш организм без всякой раны. Разве не так? И вызывать болезни. Как вы считаете, стоит над этим подумать?

Вот тут доктор посмотрел на меня как-то странно.

— Вадим Фёдорович, я, в последнее время, стал чувствовать себя несколько ... Неуютно, что ли...

— Нездоровится? — но попытка спрыгнуть с темы, которой я боялся, была слишком наивна.

— Да нет, со здоровьем всё в порядке. Но я ощущаю себя доктором Фаустом.

— Намекаете, что я Мефистофель?

Но я уже совершенно конкретно почувствовал, что отшутиться не удастся.

— Вы не тот за кого себя выдаёте. Ведь так? — доктор смотрел на меня в упор, и было крайне тяжело вынести этот давящий взгляд, не отводя глаз.

— Разве то, что мы с вами сделали, может нанести кому-нибудь вред? — перешёл я в наступление. — Разве вы сами не поняли, что если донести всё это до людей, то не умрут и не заболеют десятки, а может и сотни тысяч? И это только в ближайшие годы. А потом наука, сделавшая мощный бросок вперёд, подарит человечеству новые лекарства и спасёт ещё миллионы. Вспомните, что сделала Екатерина Великая для популяризации вариоляций. Сколько людей не умерло от оспы в результате?

— Вы не тот, за кого себя выдаёте, — задумчиво повторил Бородкин, — Вы всё знали заранее. Я был марионеткой в ваших руках...

— Да, чёрт побери! — я не хотел понимать обиды славного доктора. — Я всё знал и знаю многое ещё. Но все открытия вы сделали сами. Я показывал лишь направление, в котором искать. И вы действовали как настоящий учёный, каковым и являетесь.

— Зачем вам всё это надо? — взгляд сельского эскулапа был растерянный и обиженный как у ребёнка, которому подсунули пустую бумажку вместо конфетки.

— Филипп Степанович! Дорогой! Ну, неужели вы уже записали меня в служители зла и удивляетесь тому, что я пытаюсь творить добро? Ведь вы сами не понимаете, зачем "Мефистофелю" делать то, что я сделал. К огромному сожалению, я лишён возможности рассказать вам всю правду. Она невероятна, но, когда-нибудь вы её узнаете. Обещаю. Я очень прошу поверить мне и продолжать ваши исследования.

— Я так не могу, — голос доктора был, тих, но непреклонен, — я не могу заниматься чем-то, постоянно думая о том, что мной манипулируют и направляют мои мысли. Это унизительно.

— Хорошо, я буду сообщать открыто факты, которые знаю, а вы — проводить исследования, могущие это подтвердить и являться убедительными для современной науки. Такое положение вас устроит? Подумайте, ведь это, повторяю, спасёт тысячи и тысячи жизней.

— Я должен понимать от кого принимаю помощь.

— Да разве? Если вы увидите с моста тонущего ребёнка, то вы бросите ему верёвку или будете раздумывать, кто и зачем здесь эту верёвку подложил? А?

Бородкин задумался...

— Понимаю вашу аналогию. Но откуда вы всё-таки обо всём упомянутом знали? Вы оказались правы во всём. Это невероятно, но это факт. Необъяснимый. Ведь можно уже даже не проводить исследования по передаче болезней через пищу вместе с бациллами. Верно?

— Верно. Через пищу и воду люди заражаются, например холерой и дизентерией, бацилл тифа переносят в основном вши. Даже через воздух передаются возбудители некоторых болезней. Но исследования продолжать необходимо — словам никто не поверит, нужны эксперименты.

— Вы может, и лекарства от всех этих хворей сделать можете?

Так. Уже хорошо — разговор переходит в конструктивное русло.

— Увы. Я мог бы изготовить несколько лекарств, если бы имел необходимые вещества. Я знаю формулы некоторых лекарств, но не знаю, как их получить, знаю, что от некоторых болезней лекарства есть, но понятия не имею не только о том, как их изготовить, но и об их составе.

— Простите, вы произнесли слово "формулы" применительно к веществам. Что это значит?

Ну вот. Очередное палево. Не успел Дальтон донести свои идеи до российской глубинки... А он вообще-то успел свою атомистику сформулировать? То, что Михайло Васильевич это давно сделал, я помнил. Но не прижилось ведь. Вся слава англичанину досталась... Хотя и во многом по делу. Всё-таки до формул мой великий соотечественник не додумался.

— Формула вещества, это запись, отражающая состав и строение его корпускулы. Понимаете?

— Понимаю... И вы, значит, знаете, как устроены корпускулы различных веществ?

— Для многих — знаю.

— Как я понимаю, спрашивать: "откуда?" — бесполезно?

— Именно так. И прошу на меня не обижаться.

Даже представить страшно, как клокочет сейчас содержимое черепной коробки местного эскулапа. Весьма, кстати, нетривиальное содержимое. Настоящая ЛИЧНОСТЬ.

Что он мне немедленно и доказал.

— Когда я был ещё мальчишкой, Россию посещал граф Калиостро... Шарлатан, конечно. Фокусник. А вы не шарлатан. Это уж точно. Вы учёный. Во всяком случае, с точки зрения СОВРЕМЕННОЙ, — доктор акцентировал это слово, — науки.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что "путешественник" из Америки оставил далеко за флагом лучшие умы НАШЕГО ВРЕМЕНИ, — снова акцентировано. — Просто "размышляя по дороге" и проводя нехитрые эксперименты в пробирной палатке... Вы из тайного общества, Вадим Фёдорович? Масон?

Блямш! Получил по башке, уёжик? Ну всё — скоро каждая крестьянка начнёт пальцем тыкать: Ой, бабы! Глядите! Этот, как его... масон который, идёт!

— Филипп Степанович, а вам самому не кажется такая идея абсолютно безумной?

Цепкий взгляд доктора не отрывался от моего лица.

— Кажется. И даже является безумной, только я почему-то вижу, как напряглось ваше лицо, вместо того, чтобы выразить изумление по поводу моей фантастической версии. Так что мне кажется — я не далёк от истины.

Нда. Штирлиц из меня никудышный. Я уже говорил, что Бородкин напоминал сельского доктора из "Формулы Любви", так теперь на меня смотрел другой герой Леонида Броневого — обаятельный папаша Мюллер.

Но уж лучше признаться в таком, чем в том, что есть на самом деле — у доброго айболита вообще крышу снесёт. Наверное, придётся 'разыграть' ту же версию, что и с Соковым. С вариациями, конечно...

— Вадим Фёдорович, я терпеть не могу непонятностей. Поэтому или вы мне дадите объяснения, или я буду вынужден сообщить о вас в полицию. Я вам симпатизирую, но, несмотря на это и на безмерное уважение к Сергею Васильевичу, мне придётся так поступить.

— И что вы им скажете? Ну да ладно... Вы недалеки от истины. Я не масон, но действительно был членом некого общества... Не важно какого. В основном там учёные. Но знания, которые добыты на протяжении трёх веков, запрещено выносить за пределы этого самого общества. Категорически. Под страхом смерти. И смерти членов семьи. Вы думаете, почему свалилась в корзину с опилками голова Лавуазье? Только потому, что он был сборщиком налогов? В обществе невероятно разветвлённая цепь взаимной слежки и влияния на власть имущих — в той же Франции они мгновенно сумели переключиться с аристократической власти на народную. И очень эффективно.

А я не могу пассивно наблюдать, когда умирают люди, которые могли бы жить. А семьи у меня нет. У меня есть только моя жизнь. Которой я согласен рискнуть, чтобы спасти тысячи.

Ну что? Вы рады, что вытащили из меня эту информацию? Теперь, возможно, и вы будете под ударом.

— А у меня семьи нет, — грустно улыбнулся доктор.

— У меня теперь тоже только моя жизнь. И мне нечего бояться. Я давно понял, что все эти ложи и секты, кланы и касты — только для того, чтобы затащить "под свою сень" гордецов. Думающих: "Я не такой как все! Меня не ценят!" И использовать их. Ну и романтика "тайны" играет свою роль... Принадлежность к "обществу", которое выше всех остальных. И, значит, принадлежа к нему, ты тоже возвышаешься над толпой... Глупость и ложь! Ложь самому себе. Вся эта "принадлежность к ТАЙНЕ" — кусок сала в мышеловке. И всё завязано на самом страшном из Семи Смертных Грехов — на Гордыне.

Я из-за этого потерял самых близких людей. Жену и сына. (Я почти не врал)

И тогда я понял, что все личные амбиции — прах. Вечны лишь два понятия для мужчины: СЕМЬЯ и РОДИНА. РОДИНА И СЕМЬЯ. Всё! Всё остальное — вторично.

Я потерял свою семью, и теперь хочу принести максимальную пользу своей Родине — России.

— А в чём моя роль? — Бородкин оставался настороженным. — Зачем я вам? Я ведь просто сельский доктор, моё имя ничего вам не даст. Вам нужна была моя лаборатория?

— Если честно: изначально — да. Но вы действительно показали себя настоящим учёным-исследователем. Таких — единицы на всю Империю, поверьте.

— Поверить сложно.

Почему-то вспомнилась фраза Шарапова из теперь уже бессмертного фильма: "Ну что же мне теперь, самому, что ли зарезаться, папаша, или справку от ментов принести, что я у них не служу?".

— Филипп Степанович, давайте спокойно: всё, что я вам рассказал, всё, что вы узнали благодаря моим подсказкам, может принести вред России?

— Вряд ли, — решительность доктора подрастеряла свой напор.

— А пользу? Мне надо вам доказывать, что потери армии из-за болезней, зачастую превышают её потери в боях?

— Пожалуй, тоже не стоит.

— Так какого же рожна, — вспылил я, — вы выискиваете какие-то гнусности в моих целях? Сберечь тысячи штыков от болезней на переходах, тысячи раненых спасти от смерти, а если вообще отстраниться от войны — десятки тысяч не умерших по-глупому крестьян и горожан...