Свето-Тень

Не совсем понимаю, о чем речь, но отвечаю коротким кивком. Вымокнуть, пусть и не наяву, мне не улыбается.

Туманный демон обходит плиту с живописью, неуловимым взгляду движением достает уже виденное мной стило — заостренный камень.

— Не будем затягивать.

Четыре резких взмаха, и у картины появляется прямоугольная рамка.

— Постарайся выбрать быстро, времени у тебя крайне мало. Кого мне надлежит изобразить?

Совсем близко от нас вспыхивает ломанная фиолетовая молния.

Мне не нужно долго раздумывать. Мой ответ сливается с раскатом грома, тонет в нем.

Покачивается капюшон.

— Нет.

— Почему?! — кричу я, стараясь оказаться громче завывающего ветра, швыряющего мне в лицо горстями камушки и пыль.

— Видение Брендона может повлиять на исполнение предначертанного. Другое имя, скорее!

— Флинер.

Честное слово, понятия не имею, почему я назвала мага с кошачьими глазами. Но менять решение было поздно, призрак уже зачерпнул пригоршню тумана и швырнул в центр картины. Плиту заволокло дымкой, зоологические наброски потеряли резкость, а потом и вовсе расплылись. Осталась лишь рамка.

В рамке...

...Глянцево-розовое море лениво плещется о кобальтовый берег, распространяя мягкое сияние... Прозрачное, будто хрусталь, небо. Вдоль горизонта — дым. Волны отступают от берега, обнажая дно и глубокой синевы глыбу стекла (или льда?..) — внутри нее отчетливо виден контур сидящего в позе лотоса человека с приподнятой рукой. Глаза его закрыты, губы сжаты в тонкую линию. Жидкий розовый глянец смыкается над ним до того, как я успеваю додумать — жив ли заточенный в синеву маг?

Изображение мутнеет, из транса меня выводит резкий оклик призрака.

— Еще!

Фиолетовая вспышка. Грохот. Ана?.. Нет, она же не человек... В памяти всплывает та, что я называла сестрой.

— Арна!

...Позолота на лепном потолке дворца. Полотно в тяжелой золоченой раме с горным пейзажем. Бордовый диван на высоких ножках. На нем — светловолосая девушка с дымчато-серой пушистой кошкой на коленях. Рука Арны размеренно гладит мягкую шерстку, по щекам непрерывно текут слезы. Она не пытается их вытирать.

Рябь, легкое головокружение.

— Еще!

Пыль режет глаза. Пытаюсь проморгаться — не помогает. Сколько видений мне осталось?..

— Койт.

...Двор, мощеный черно-белой плиткой, весь устланный опавшими листьями: багряными, золотисто-желтыми, бурыми. Глубокий мраморный бассейн, заполненный бирюзовой водой, в которой плавают немногочисленные листья, сброшенные ветром, и как всегда великолепный, мускулистый Койт. К краю бассейна подходит рослая брюнетка с отличной фигурой, обтянутой белым закрытым купальником. Цвет ее кожи немного светлее, чем у Койта. Девушка опускается на корточки и что-то говорит — слов, увы, видение не передает — глядящему на нее мужчине. Он улыбается, но мне кажется, что глубокие синие глаза его глядят мимо девушки.

Еще миг я вижу в его взоре отблеск далеких звезд, а потом изображение рассыпается. Вместе с каменной плитой.

На ее месте нежным облаком опадает груда красно-розовых тонких лепестков георгины. Из отголосков памяти о прошлой жизни всплывает название цветка — Дочь Земли.

От ложа до охладителя семь шагов. Каждый раз, просыпаясь, но не открывая глаз, я загадывала желание: очутиться в другом месте. И каждый раз действительность рушила наивную фантазию. Каждое пробуждение: семь шагов до охладителя, восемь до сухого душа. От него четыре шага до каморки с определенного рода удобствами.

Весь мой крохотный мирок был измерим шагами.

Когда у меня еще оставалось немного Силы, я обследовала свою конуру. Результат, мягко сказать, не порадовал. Следили за каждым сантиметром этого серого убожества. Не исключая душ и каморку с удобствами.

Я пробовала дотянуться в направлении исходящих с датчиков моей тюрьмы сигналов, но не смогла. Не хватило накопленной Силы, а почерпнуть новую было неоткуда.

Затем меня настиг первый приступ безумия.

Хорошо, что я мало о нем помнила. Противно и стыдно, что на поверку меня так легко оказалось сломать. Сейчас, почти насильно вытягивая из памяти разрозненные всполохи сознания, я четко различала лишь одно: как я пыталась ногтями разорвать серую стенку, и выла подобно баньши. Свихнувшийся призрак самой себя.

Обломанные ногти до сих пор не отросли. И, как бы ни было мерзко, я сохраню это воспоминание. Однажды стены перестанут быть преградой, и тогда я предъявлю счет тем, кто сделал со мной такое.

Пока же спрячу его поглубже, и буду сдувать пылинки шелковым платочком, бережно и аккуратно. Сейчас мне необходимо спокойствие.

Мне казалось, будто я вижу глаза Койта... Мягкая, приятная грусть наполнила мое существо... Хочется верить, он сейчас счастлив.

Я так мало узнала из видений в рамке... Очевидно, это тот самый случай, когда ответ порождает лишь множество новых вопросов.

Один из них — отчего мне не позволили увидеть Брендона?

— Ты уже получила ответ на этот вопрос.

Влажно, недавно прошедший ливень прибил пыль к земле. Даже ветер, неизменно рыскающий по ущелью, перестал, вволю выбесившись накануне.

От россыпи лепестков георгины ничего не осталось, ими играли буйствующие стихии.

— Это повлияет на исполнение предначертания, я помню. Но нельзя ли подробней? Я до сих пор плохо понимаю твои иносказания, — признаюсь я.

Его тяжелый вздох, полный разочарования, отчетливо слышен в притихших скалах.

— Узри ты его, и волнение и прочие человеческие эмоции захлестнули б тебя с головой, — наконец донесся ответ. — А я отнюдь не уверен, что ты смогла бы их сдержать. Было бы недопустимым легкомыслием отправлять тебя сейчас к твоему предначертанию. Ты не готова.

Я усмехаюсь.

— Полагаешь, стоит подождать очередного приступа безумия?

— Безумие очищает. Тебе пока не осознать этого, потому просто запомни.

Двусмысленное замечание, на которое у меня нет ответа.

Он первый прерывает затянувшуюся паузу.

— Знаешь, я не хотел критиковать, но ты довольно глупо израсходовала шанс, который у тебя был.

— О чем ты?

— Я о них молю: не о ВСЕМ мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои14, — нараспев цитирует призрак. — Я ценю твою заботу о близких, но разве ты стала счастливее, поглядев на них?

Мне снова нечем крыть...

— Взгляни с другой стороны. Попроси ты показать тех, кого считаешь врагами, могла бы узнать нечто полезное для себя. Всегда важнее знать, чем заняты враги, нежели друзья.

— Пожалуй, ты прав, — поразмыслив, отвечаю я. — Но жалеть уже поздно. Скажи, то, что я видела — происходит сейчас?

— Ближе всего настоящее, может недавнее прошлое или скорое будущее. Мои картины не хронометр. И не часы с кукушкой.

В том, что заточение мое было полу-официальным, крылось одно, но значимое преимущество. Меня никто не обыскивал, все личные вещи, захваченные со "Странника", остались при мне. Даже тусклая и бесполезная Звезда Атиров. Чуть больше пользы принесла косметичка, позволившая не опуститься до грязного нечесаного животного.

И самой нужной, эффективной и прочее, оказалась моя рукопись. Каждое бодрствование я проводила, перелистывая странички, покрытые неразборчивым почерком, вчитываясь в отдельные отрывки... Зачастую возникало желание что-то поправить, внести новый, более красочный элемент в повествование, но я непреклонно давила его в зародыше. Это ведь не роман, а дневник. Назначение его — не захватывать яркостью художественного изложения, а сохранить в целости мои похождения, злоключения, переживания...

Еще у меня появилась привычка: записывать последние сны, ведь реальность, до предела однообразная, не содержала ничего, стоящего описания.

Сильнее всего я жалела об отсутствии хорошей книги, она могла бы занять мои мысли.

Что ж, ввиду скудости развлечений, дневник мой являл собою весьма приемлемый способ скоротать время...

Земля окончательно впитала влагу. Камни потускнели, а зеленый туман вновь расползся по округе, восстанавливая прежние границы царства, ненадолго суженные до бездонного ущелья прошедшей грозой.

Дух, именующий себя предначертанием, куда-то запропастился, и мне, привыкшей уже к завсегдашнему собеседнику, стало откровенно скучно... Тогда же мне вздумалось, что здешний мрачноватый пейзаж с налетом таинственности может служить отличным фоном для медитации. Уж всяко лучше серой ограниченной клетки с искусственным воздухом.

Сидеть на земле — довольствие для избранных, к коим я себя не отношу, потому пришлось пересилить суеверный страх, внушаемый мне неровным жертвенным камнем. Я ведь уже видела, как его используют в качестве скамьи. Зажмурившись, преодолеваю расстояние до алтаря и забираюсь на него с ногами. Камень шершавый и теплый на ощупь...

По правде говоря, это мой первый позыв такого рода: на Земле я не была поклонницей медитативных погружений, да и дела, дела... А в Империи водоворот событий закружил меня, и в водовороте этом не нашлось места для созерцаний.

За неимением опыта я принялась импровизировать. Вспомнив образ Флинера, погребенного под гладью глянцевых волн, приняла позу лотоса. Ладони сами легли на колени, веки сомкнулись, отяжелели, и шепот легкого ветерка стал громче, призывнее. В живом его шепоте зазвучал серебряный звон колокольчика, и я устремилась за ним...

Меня настиг раскаленный первозданный хаос, его бурлящий поток кипел и плавился, изгибался огненными дугами и взрывался фонтанами лавы. Высоко над огневой феерией раскинулись тончайшие, словно сплетенные из облаков, анфилады порядка. Толщина их не превышала листа картона или, скажем, апельсиновой кожуры.

Над всеми этими аллегориями раскинулся мир, обыденный в своей материальности, единый во все времена вне зависимости от захвата территорий.

Время от времени особенно высокая дуга пламени прорывалась сквозь не слишком серьезный заслон порядка и извергалась на поверхности неожиданным гейзером.

Ни одна из аллегорий не была подписана, но чувство глубокой убежденности не покидало меня: именно порядок и хаос наблюдала я в своей недолгой каталепсии, которая моментально распалась обесцвеченной мозаикой, стоило мне ощутить, что уединение мое нарушено.

— А раньше тебе не нравилось это место, — замечает призрак. — Стоило отлучиться ненадолго, как ты обратилась к его гармонии. Однако, не могла бы ты освободить мой камень?

Я поспешно сползаю с седалища, на ходу разлепляя воспаленные веки.

— Не знала, что ты покидаешь сии скалы. Слишком хорошо ты в них вписываешься.

Надеюсь, удивление в моем голосе несколько прикрывает откровенное хамство...

— Я и правда стараюсь уходить от них как можно реже. Полагаю, ты оценила их энергетику?

Да уж, и мой насморк тому в подтверждение...

— Что же может вынудить тебя расстаться с милым краем? — спрашиваю я, не пряча ехидства. Настроение у меня гадкое, не иначе к простуде.

— Необходимость встречи с высшими сущностями, — следует абсолютно невозмутимый ответ.

Я замираю с разинутым ртом. Кажется, с меня довольно на сегодня метафизики...

Но любопытство пересиливает.

— С богами?

— С Дайр'Коонами, — он занимает освобожденное от моих мощей (я не просто исхудала, я почти растаяла за время заточения) седалище, и принимает вид властителя на троне.

Челюсть моя отправляется в свободное падение. Даже заложенный нос внезапно прочистился.

— Наверняка тебе сообщали, что эти редчайшие существа не обладают развитым интеллектом и не покидают Опоры, планеты, ближайшей к Капелле, — менторский тон призрака на этот раз раздражает даже сильнее, чем когда-либо прежде. И почему я не могу, скажем, уронить на голову "учителя" верхушку вон той скалы?..

— Угу, — ничего вразумительнее мне из себя не выдавить, не нагрубив — жить мне пока что хочется...

— Данные заверения не соответствуют действительности. Дайр'Кооны способны жить везде. Их организмы устроены отлично от человеческих и вообще всего "тварного мира". Но они не видят смысла удаляться от дома.

— Мне говорили, что они гибнут в любой другой среде...

— Не гибнут. Становятся с каждым днем более прозрачными. И в надлежащий момент пропадают, попросту возвращаясь на Опору. Таким образом они отгородились от людей, избавились от исследований и избежали участи экзотического зверя в вольере.

Потрясающие знания, прямо-таки жизненно важные в моей нынешней ситуации! Они-то сей участи избежали, и не обязательно тыкать мне в лицо тем, что я прошествовала в "вольер", как говорится, добровольно и с песней. И без напоминаний тошно. Многоступенчатая ненормативная лексическая конструкция застревает в горле — я и так в этот визит скаредничала сверх меры.

— Но они разумны?

— Разумны? Нет, это неверная категория. Они представляют собой сущности иного порядка. У людей нет критериев, способных пояснить различия.

Закатываю глаза и приступаю к мечтам о суициде...

— Не понимаю.

Он тяжело вздыхает, встает с жертвенника и начинает расхаживать взад-вперед.

— Разумнее ли человек пуговицы?

— Эмм... да, пожалуй.

— При том, что пуговица — неодушевленный предмет, неспособный каким-либо образом мыслить, и не может быть соотнесена с человеком?

— Хм. Правильным ответом по твоей логике будет — нет?

— Именно. Дайр'Коон отличается от человека, как человек от пуговицы.

Я шмыгнула носом. Есть мнение, что снящиеся мне скалы дурно на меня влияли. А именно — чрезмерно затягивали в себя.

Конечно, банальный насморк не повод для паники, и проявление простудного синдрома из снов в реальности могло быть совпадением, но разодранные до крови коленки и лиловые синячищи на ногах (все эти прелести я обнаружила в душе намедни), к разряду совпадений не могут быть отнесены.

Не случится ли однажды, что, открыв глаза, я увижу вокруг те же хмурые скалы?.. А может, так было бы лучше? Если не думать о мрачности, нельзя отрицать Силу этого места, пусть и чуждую мне, но — Силу!

Сила... Будь она у меня, ненавистный спутник плавно и бережно приземлился бы в любой точке на Консуле, которая взбрела бы мне в голову. А приземлившись, распался бы а четыре ровные дольки, как разрезанный грейпфрут.

Сколько раз я мысленно проигрывала эту сцену! Не реже, ох не реже, чем красочные, но не эстетичные сцены моего общения с тюремщиками, которое должно было следовать за спутниковым грейпфрутом.

Обозлило ли меня заточение? Да. Глупый вопрос. Сомневаюсь, что многие на моем месте пришли бы к смирению.

Он парит. Руки раскинуты, плащом играет ветер. Замечая мое появление — как всегда, в тот же миг — чуть лениво взмахивает кистью, и в воздухе под ним закручивается полупрозрачная спиральная лесенка. Призрак неторопливо спускается, и за его спиной тают нестандартные ступеньки.

— Меня взбудоражил твой рассказ о Дайр'Коонах, поэтому долго не удавалось уснуть. Поразительно все, что ты сказал о них, но поразительней всего — зачем ты это сделал?

— Это была часть сделки.

— Сделки?! — сдавленно восклицаю я. Он так расписывал отстраненность Дайр'Коонов от человечества, их интеллектуальное превосходство, что торговая операция не увязывалась с выстроившимся у меня образом.