Свето-Тень

Но однажды сакура умерла; от горя самурай занемог и отправился уйти вслед за ней. Соседи старались отвлечь его от тягостных мыслей, и посадили в его саду молодое вишневое дерево, очень красивое. Самурай выглядел счастливым, но в действительности сердце его разрывалось от боли.

И тогда, на шестнадцатый день первой луны, старик вышел в сад, поклонился сухому стволу и произнес:

— Возьми мою жизнь, начни расцветать снова.

Он исполнил обряд харакири, под высохшими ветвями сакуры, на белом покрывале, ставшим алым от его крови.

Дерево расцвело в тот же час.

И продолжает покрываться в бело-розовым туманом год за годом, на шестнадцатый день первого лунного месяца, в сезон снегов, ведь в нем — душа самурая30.

Я пересказала это предание Ане, увы, с неминуемыми расхождениями от оригинального текста, но и память моя несовершенна. Рассказывая, я ожидала, что подружка оценит историю.

Когда она ответила мне, голос — нежный, мелодичный, с грустинкой — исходил разом изо всех стен, с некоторой задержкой, рождая глухое эхо.

— Блестят росинки.

Но есть у них привкус печали,

Не позабудьте!31

Лишенная подобных звуковых эффектов, модулируя размеренный речитатив, я откликнулась:

— На осеннем поле

Непрочный приют осенен

Сквозной плетенкой.

Оттого-то мои рукава

Что ни ночь от росы намокают32.

— Великолепно, Ирина! Ты позволишь мне сохранить это танка?

— Тебе не требуется моего разрешения, Ана. Пока мои воспоминания не стали сквозной плетенкой, я рада поделиться ими с тобой.

— Люди не помнят, но мы храним. Я — что та сакура с душой человека, хоть и машина, а роса на моих ветках имеет вкус слез. Жаль, я не умею плакать.

— Но ты видишь сны. Ты более человек, чем сонмы двуногих. И я завидую тебе, потому как роса на моих рукавах — вкуса крови.

— Тебе нужен отдых, Ирина. Впереди много осенних полей...

— И непрочных приютов, — я улыбнулась сквозь слезы. — Знаю, дорогая, знаю... Но я больше не могу спать. И все больше скучаю по дому, пускай мне там теперь нечего делать.

— Я не обладаю предзнанием, — изрекла мыслящая машина. — Но уверена, что ты никогда туда не вернешься. Прости. Это не значит, что тебе нужно его позабыть.

— Ты права, мне надо развеяться, — я рывком поднялась с округлого ложа. — Пойду, поищу кофе и праздношатающихся.

— Грустишь?

— Скорее, пафосно депрессирую, — я отставила чашку, наполненную ароматным кофе со сладким фруктовым сиропом, чтобы перенести все внимание на подошедшего мужчину.

Мы не были особо близки с Листенном, довольно замкнутым и молчаливым человеком. За все время я едва ли слышала от него десяток фраз.

— Тебя подослала Ана? — вывод был очевиден, а откровенность я ценю выше хорошей игры.

— Она. Говорит, ты скучаешь по дому.

— Немного. Присаживайся, кофе будешь?

Он кивнул, протягивая мускулистую руку к настольному табло, чтобы набрать заказ. Темные пальцы заплясали над крышкой стола.

— Ты гадаешь, отчего Ана прислала к тебе молчуна?

Я развела руками, признавая его правоту.

— На самой высокой скале моей родной планеты, Ираго, выбито:

За жизнь непрочную и жалкую

Цепляясь,

Весь вымокший в волнах у Ираго,

Кормиться буду я теперь, срезая

Лишь жемчуг-водоросли возле берегов33!

Я потрясенно молчала. Для одного дня звучало излишне много лирики, более чем специфичной, и столь удивительны были такие строки в устах Листенна, рушащего мое представление о нем.

А ведь если присмотреться, можно разглядеть в нем азиатские черты, смазанные — еще бы, за столько-то веков! — но вполне угадываемые.

— Ираго, — продолжил Листенн, блеснули черные глаза и фарфоровые зубы. — Черно-зеленые волны, скалы, редкие островки, единственный материк посреди океана, там — школы. Водоросли, рыба, планктон... Жемчуга нет. Постоянные циклоны, ливни и шквалы. Мы не меняли свою планету, а подстраивались под ее норов.

— Там прошло твое детство? — я вслушивалась в каждое слово, затаив дыхание.

— Там начался мой путь. На Ираго был мой дом. Как и все дома на Ираго, его окружали барьеры и силовые поля, но они не уберегли от волн. Дом моей семьи смыло в океан во время тайфуна. Отец понадеялся на барьеры и остался вместе с матерью и младшим братом там, хотя другие семьи не стали рисковать и покинули остров. Меня в тот год отправили на материк, учиться. Больше никогда я не видел ни своей семьи, ни своего дома.

— Листенн...

— Не надо! — оборвал меня его вкрадчивый, но твердый голос. — Не надо сожалений, у меня есть моя память. И в ней я могу вернуться в свои счастливые дни.

Он встал, и я осознала, что приоткрытая дверь сейчас снова захлопнется. Неожиданно Листенн дотронулся до моего плеча.

— Я молчу не оттого, что мне нечего сказать. Я молчу потому, что мне есть, о чем молчать.

День 137.

Когда "Странник" достиг Консула, я малодушно заперлась в каюте. Юного Тода, с которым я за весь полет не перемолвилась и словечком, вызвалась сопровождать Нильда, павшая жертвой невинного обаяния мальчика. Во дворец с докладом отправился Тиор, не столько как капитан, сколько как друг Императора.

Я же запросила у высокоинтеллектуальной полумеханической подруги сводки по последним событиям и погрузилась в дебри анализа.

Данные Ана черпала из того же источника, что и высшее командование флота — обладание полнейшим допуском к инфо-хранилищам пригодилось как нельзя кстати.

Диаграммы, графики, световые обозначения, принятая для сокращений символика, терминология, протоколы совещаний, все это обрушилось на меня ушатом ледяной воды. Вычленяемая идея же сводилась к двум словам: Империю лихорадило.

До паники пока не дошло, но волна беспорядков, столкновений с властями и манифестаций прокатилась по мирам Империи вслед за введением военного положения, подобно перекати-полю, не затронув разве что Консул I, Вельзевул, Гренаду и еще с десяток малонаселенных планет. Сытое, мирное и безбедное существование грозило подойти к концу, немногие готовы были с этим смириться, а явная, но не очерченная строгими рамками опасность только подливала масла в огонь. На пороге вторжения Оплота Кри никто не мог чувствовать себя спокойно. Сэр Ивенс был прав: в Империи слишком давно не было войн.

Несмотря на сложную обстановку, выступления Императора после выздоровления и меры, предпринимаемые для обороны конгломерата человеческих миров, получили, в целом, положительный отклик.

Корабли-разведчики широким веером разлетелись по граничным областям Империи, дабы мгновенно отследить выход из надвселенной ударных групп криогов. Несколько сотен звездолетов, колесико военной махины, авангарды имперской армады, были вооружены, укомплектованы и отправлены на дальние рубежи. Оборонительные силы подтягивались к Капелле, к системе Консула I и II (я едва удержалась от хохота, узнав, что Дайр'Коонов будут защищать люди), и ряду планет, имеющих стратегическую и ресурсообразующую ценность.

Разумеется, каждый из ста восьмидесяти четырех миров закрыть надежным щитом имперский флот оказался не в состоянии, и волнения на слабо защищенных планетах не прекращались по сей день.

Введенный миграционный контроль и жесткие ограничения на туристические перелеты подорвали бюджеты десятков планет, специализирующихся на развлечениях. Застрявший на Македонии корабль с путешественниками стал поводом этих санкций и моей обескураженности: как могли отпустить десятилетнего (хорошо, одиннадцатилетнего, пока меня носило по галактикам, Тод успел отметить день рождения) мальчугана, пусть и в сопровождении дальнего родственника, в такой полет сестра и родители? Скучно ребенку было, понимаете ли!..

Увеличение налогов (увы, неизбежное, расходы на перевооружение, укрепление планетарных оборонительных систем и прочая были колоссальны, а казна Империи бездонной не являлась) отозвалось чередой акций протеста, на удивление быстро прекратившихся, и инфляцией.

Жернова войны закрутились, готовые перемолоть все и вся.

Брендон не мог охватить необъятное, но он очень старался.

— Ана, опираясь на обзор по Македонии и фактор избранности, культивируемой во внутренних слоях, ты можешь вычленить подобия?

— Попробую... Что ты надумала?

— Облегчить задачу Брендона. Империя уязвима не только границами, предателями и отсутствием практики ведения войн. Тебе не кажется, что Оплот Кри в этот раз пустил в ход новую тактику?

— Исходя из деталей нападения на Македонию и тезисов ультиматума, я склонна с тобой согласиться. Продолжай.

— Уникальность. Ищи миры, пропагандирующие свою отличность от других. Желательно, найди упоминания о конфликтах с внешней властью. Еще учти самостоятельность планеты, не должно быть сильной зависимости от поставок извне. Приблизительно так.

Ана занялась вычислениями, оставив меня в сомнениях о верности выбранной линии рассуждений. И я попросила КР позаботиться, чтобы никто меня не беспокоил.

Огнедышащая Капелла над царственным Консулом, Солнце с кружащимися вокруг него осколками когда-то голубо-зеленого шара, Шам и отчужденная Македония, неведомая мне звезда над нареченным мною Дитом холодным миром, тысячи иных звезд...

По звездам можно проложить дорогу...

И, не убоявшись, сделать шаг.

Место Слез Бога. Тетрарх склонился над чашей на тонкой ножке, произрастающей из центра исполненного мраком грота. Никогда не проникал сюда свет, да и не было в нем нужды — в темноте тетрарх видел лучше. Холод и сырость волновали его еще меньше.

С выступа на своде грота сорвалась крупная капля, чтобы упасть в объятия чаши. Только звон капели и еле различимое дыхание тетрарха звучали сейчас в недрах Ситфина, планеты, извечно закованной в снежный панцирь.

К гроту вел сложный лабиринт тоннелей, каверн, пустот — все естественного происхождения. Только четверо знали путь к чаше — из живых. И трое скоро ступят на него.

Тетрарх ждал. Он был Вторым, и шло его бдение в месте Слез, оку тетрарха еще долго не дано будет закрыться. Второй — лишь удобство в различии между ххфа, воздающих, от имени он отказался давно, стряхнул, словно снежинки с покровов, и никогда больше не вспоминал.

Скоро... Скоро к чаше придут трое.

Раньше, чем шум шагов, он различил медленное биение их сердец. Бдение завершалось.

— Ступень Славы рассыпалась, ею не став, — произнес Первый.

— Двурукий поплатится, — отозвался Второй.

Плюм! Чаша всегда переполнена печалью его...

— Двурукий исполнил слово. Они не применяли ударной волны. Но ступень выстлана тленом наших бойцов. Двурукий донес в Оплот известия. Они призвали небывалые Силы.

Пока Первый вещал, остальные молчали, то было право его и долг.

— Жаспан призовет их к ответу! — Четвертый, последний из сменяющихся тетрархов, меньше семи оборотов был ххфа.

— Да сбудется, — согласился Первый. — Жаспану угодна решимость Кри.

— Гибнут дети.

Око Третьей было подернуто пленкой. Ффта, отворяющая, лишь частью сознания вышла из транса.

— Мы приведем Жаспану новых детей, ффта, — стоял на своем Первый.

Молчание Второго и Четвертого не прервалось, воля была объявлена.

Спинное щупальце Третьей коснулось темени, освобождая от защитных полей. Покровы ее, колыхаясь, опустились к подножию чаши. Опираясь на шесть конечностей, она изогнулась, открываясь.

Под мерный перезвон падающих капель тетрархи шагнули к ней.

— Ааа! — я очнулась на разметанном ложе, в тусклом ночном освещении, под серебристым закругленным потолком, нависающим над испуганной жертвой.

Что это было?

Отголоски действительных восприятий криога, экстраполяция воспаленного рассудка или болезненное наваждение, фантасмагория из царства снов?.. И если первое, то не породят ли отголоски эти метаний больше, чем ответов?

Синхронно с пробуждением пришло осознание того, что "Странник" в движении, а значит — в нас снова возникла необходимость.

— Ана, куда мы летим? — я хотела отвлечься, вырваться из удушающего видения. Осмысливать буду позже...

— На Ишвари. Прости, я занята, — так она меня еще ни разу не отшивала.

— Ты подготовила то, что я просила? — разочарованно вздохнула я.

— Да. Нижний экран, приложи ладонь, — бесстрастно сообщила чудо-машина.

Ана составила список из пятнадцати планет. Ишвари среди них не значилась.

День 149 (по ст. исч-ю).

Дух запустения витал над низенькими строениями, щедро присыпанными красноватой пылью. Насыщенно-коричневое, едва ли не многослойное небо украшал крупный бледный диск немного выше линии горизонта. Редкие кустарники жались к земле своими листочками-иглами цвета ржавчины, тщась защититься от ветра, выжимая из нерадивой почвы скудные запасы влаги.

Здесь жили, но не день и не два назад.

— Хорошенькое местечко. Для демонов, — попыталась пошутить я. — Что мы здесь делаем, Тиор?

— Приводим в исполнение приказ Императора, — казенным тоном ответил капитан.

— А можно поконкретнее? — взмолилась я. Атмосфера, скажем прямо, не располагала к долгим прогулкам. — Здесь смердит, и песок в рот набивается, а страшных криогских рож я не наблюдаю в обозримом пространстве.

— Опусти лицевое поле, — еще суше посоветовал Тиор.

Домики остались позади. Теперь, насколько хватало взгляда, простиралась окрест лишь растрескавшаяся земля, кое-где отмеченная пятнышками кустарников.

— Слушай, мы что, клад ищем? — взорвалась я. — Откуда такая таинственность? Или ты намерен пристрелить меня и бросить тело на растерзание стервятникам? Так не хочу тебя огорчать, я пока не видела ни одной птички.

— Тут добывали поллуцит, — как ни в чем не бывало, пожал плечами Тиор. Пушистые длинные ресницы опустились, скрыв синяки под глазами и часть веснушек на очень светлой коже.

— Что-что? — переспросила я.

— Минерал, из которого получают цезий. Впоследствии добычу свернули, рабочих с этого спутника вывезли... Очень удобно для того, чтобы избавляться от неопознанных трупов, даже без вмешательства стервятников.

Я вздрогнула, так невыразительно и уверенно вещал мой давний знакомец.

— Эмм... Благодарю, ты раскрыл мне глаза. Далеко нам еще топать?

— Уже пришли. Под нами расположены туннели, в которых ты и останешься.

Подобно обелиску стояла я, пока он активировал ПИР — плазменно-импульсный разрядник, направлял на меня, пятился. Из него не стоит стрелять в упор, это знала даже я...

— Почему? — сумела я выдавить из себя.

— Приказ Императора. Он создал монстра, не сознавая этого. Ошибку надлежит исправить.

Брендон... Я оцепенела, и только соль вскипала на горящих щеках. Как же так?.. Я глядела в вязкое небо, с бордовыми росчерками на коричневом фоне, в котором оттенков было больше, чем у меня, жалкого истукана, — чувств, в небо, обещающее покой, забвение и истому долгого полета...

Полета — в небе без птиц.

— Стреляй.

Раз вы уже все решили, не мне противиться или молить...

Взмах фиолетовых крыльев. Смазанные силуэты, скорее — тени на лике неба.