В начале сентября 2006 года весь мир облетела новость — киевский режим начал настоящую войну с непризнанной никем — даже Россией, — Новороссийской республикой. Еще весной попытался с ходу пробить оборону ополченцев, но получил от них неожиданный отпор — потерял несколько тысяч бойцов, пару десятков танков и другого вооружения, — убрался восвояси, умывшись своей кровью. По-видимому, за прошедшее время набрался сил, да еще помогли американские и прочие натовские инструктора в переобучении армии, теперь снова решился на авантюру. Хозяева уже было решились снабдить свою марионетку боевой техникой, оружием и боеприпасами, когда вмешалась Россия, предупредила противника, что предпримет ответные меры. Да еще вынесла на обсуждение в Совете безопасности вопрос о вмешательстве НАТО во внутренний конфликт суверенного государства, внесла свой проект резолюции о мирном разрешении путем переговоров между центральной властью и восставшей республикой, предоставлении ей полной автономии.

Очевидно, что Ющенко и его команда, также как и их заправилы, не согласились с таким предложением, решили по-своему — задавить самозваную республику массированными силами — более шестидесяти тысяч вояк, еще десяток в военизированных формированиях типа "Азов", "Донбасс", "Правый сектор", сотнями танков и орудий. Правда, и защищающаяся сторона не теряла времени даром, укрепила свои рубежи, набрала добровольцев, среди них немало выходцев из России, нашла по неизвестным каналам нужную технику и вооружение. Боевые действия начала украинская армия — после многочасовой обработки артиллерийским огнем и системами 'Град' переднего края обороны бросилась в наступление по всей линии фронта. Где-то ей удалось добиться успеха — на некоторых участках ополченцам пришлось отойти на несколько десятков километров, — но прорваться в тыл и выйти на оперативный простор не смогла, несмотря на сосредоточение здесь существенных сил. После сложилось позиционное противостояние, длившееся не одну неделю, пока однажды не произошло неожиданное событие — ополченцы сами перешли в наступление.

Война на востоке Украины

Непонятным образом у них нашлись резервы, мощным ударом прорвали оборону в местах выступов и взяли в 'котел' несколько полков противника, среди них тот же "Азов" и "Правый сектор". Еще неделю шли бои, окруженные части пытались вырваться, с внешней стороны также старались им помочь, но безуспешно — кольцо с каждым днем все сильнее сжималось тугой петлей, пока враг не сдался. Общие потери центральной власти за месяц сражений составили убитыми и попавшими в плен более десяти тысяч активных стволов, а о технике говорить страшно — практически треть от начального состава! Разгром деморализовал остальную часть украинских войск, да и командование поняло провал операции, в октябре отвело большую часть полков на переформирование. Ополченцы же встали на прежние рубежи, в дальнейшее наступление не пошли, показывая всем — мы своего не отдадим, но и чужого не надо! Так закончилась первая война между режимом и свободной республикой, но никто не сомневался — впереди будут новые, Киев и хозяева из-за океана ни за что не смирятся с непокорством народа на этой земле.

То ли повод посчитали удобным, то ли лопнуло терпение, но в самый разгар боевых действий на востоке Украины руководство России наконец-то решилось на крутой политический шаг — признало независимость Новороссийской республики. После же выступило с заявлением о защите жизни своих граждан от показавшего себя бесчеловечным киевского режима, устроившим, по сути, геноцид русского населения, потребовало от украинской стороны немедленно прекратить войну. К этому времени почти треть местных жителей старше четырнадцати лет получила российские паспорта и гражданство, процесс этот все нарастал. В какой-то мере такой демарш охладил головы ястребов в окружении Ющенко — вступать в военное противостояние с одной из самых грозных армий в мире было бы для них подобно политической смерти. А надеяться на то, что заступятся заокеанские хозяева и направят в пекло свои войска, даже самый наивный человек не стал бы. Пригрозить — да, могут, или напасть на заведомо слабого противника, как три года назад на Ирак, но связываться с Россией — увольте!

Через месяц после завершения боевых действий и наступившего на фронте затишья, в приграничную зону ввели ограниченный контингент российских войск — буквально несколько сотен бойцов, — для контроля за сохранением мира, их так и назвали — миротворцами. Все принятые меры вызвали воодушевление и радость мирного населения, поверившего в то, что что войны не будет — ведь гарантом стала родная Россия! На Западе же поднялась новая волна возмущения и угроз, но, кроме дополнительных санкций, других серьезных последствий не вызвала. Правда, началось брожение натовских кораблей и самолетов возле границы, якобы для демонстрации воинственности блока, но все эти потуги никого уже пугали, даже западных обывателей. Так что Путин и его команда сыграли четко, добились своего в многоходовой партии. Впрочем, вся эта политическая комбинация прогнозировалась в программе исследовательского центра, а противник практически подыграл, действовал точно по писанному сценарию.

Многие в России переживали за народ Новороссии, тем большую неприязнь, даже ненависть вызывали у Павла откровенные враги, не скрывавшие антирусские убеждения вроде того же Макаревича, выступившего на Украине с концертами для 'освободительной' армии. Поражался долготерпению власти, с каким-то непонятным спокойствием относящимся к предателям и прочим отщепенцам, готовым продать за 30 сребреников себя, свою страну и народ заокеанскому дяде, прикрываясь красивыми словами о демократии, свободе и правах человека. И ведь находились такие, кто верил им, внимал их словам как откровению мессии, посланного нести правду в мир лжи и тирании. Самое страшное — этих обманутых с каждым годом становилось все больше и без серьезных прогнозов была очевидна картина будущего — рано или поздно в России случится то, что произошло на Майдане, если уже сейчас не предпринять все доступные меры против расползающейся гнили.

Возможное решение наряду с другими путями — пропагандой патриотизма, уважения друг к другу и духовных ценностей русского человека, открытыми процессами над провокаторами, использование для этих целей новейших информационных и политтехнологий, — Павел видел в выбранной им отрасли психологии. Ведь знание тонкостей души, умение оперировать ею, направлять в нужную сторону представляли огромную важность как инструмент влияния на окружающих, особенно на неокрепших жизненным опытом юнцов, легко попадавших в сети сладкоголосых агентов врага. Правда, имелась опасность, что если бы удалось создать подобное 'психическое' оружие, то оно могло попасть в руки тех, кому не должен, абсолютной гарантии просто не существовало. Следовало предусмотреть в нем некий предохранитель или ограничитель, не позволяющий чужаку использовать его, вроде того же биометрического кода доступа.

Именно задачу с таким средством поставил себе приоритетной, даже более важной, чем изучение пси-способностей, хотя инстинктивно чувствовал, что они взаимосвязаны. Ближе других к этому направлению исследований в России занимались в Институте мозга, а прежде, еще до развала Советского Союза, секретные лаборатории КГБ, разрабатывавшие некое психотронное оружие. Позже посчитали пси-воздействие мистикой, лже-наукой, лаборатории распустили, так и загубили важное дело. Хотя в тех же Соединенных Штатах исследования продолжались в Военном институте радиобиологических исследований, когда-то пытались создать установку для дистанционного воздействия на людей, позже отказались по неизвестной причине. Хотя в чем-то преуспели, даже опубликовали в открытой печати статьи о применении гипноза, нейропрограммирования, компьютерных психотехнологий. Конечно, сведения в них приводились скудные, обрезанные военной цензурой, но даже в таком виде представили для Павла серьезный интерес, счел в будущей своей работе достаточно перспективными.

Глава 11

Первым тревожным сигналом в истории новой России стал 'Марш несогласных', прошедший по улицам Москвы в декабре 2006 года и организованный коалицией оппозиционных партий и общественных организаций 'Иная Россия'. Политическая борьба вышла из парламентских кулуаров, вылилась в массовое уличное движение недовольных властью — а таких во все времена хватало, стоило лишь найти привлекательный повод и бросить им клич. По сути, 'Марш' послужил предвестником, пробным шаром будущего 'русского Майдана', хотя его главные организаторы — Гарри Каспаров, Эдуард Лимонов, Михаил Касьянов, — открещивались от подобной аналогии. Призывали людей листовками, обращениями в негосударственном телевидении, а выдвигаемые лозунги не казались настолько радикальными, чтобы отпугнуть потенциальных сторонников — требовали свободу слова, отмену цензуры и ограничений в избирательном праве, освобождение политзаключенных.

Власти отреагировали ожидаемо прямолинейно, без какой-либо продуманной стратегии — вначале запретили шествие, а когда люди все же вышли на улицы, ОМОНовцы разогнали их дубинками, а самых активных задержали. Практически никакой профилактической пропаганды не велось, как и разоблачения истинных планов вожаков протеста, даже не удосужились через СМИ рассказать о случившемся на московских улицах. Тогда как противник воспользовался сложившейся ситуацией гораздо умнее — пустил слухи о массовых избиениях мирных демонстрантах, через ряд телекомпаний, среди них зарубежных, провел передачи, изобличающие в жестокости действующую власть. Да и в Интернете блоггеры, участвовавшие в запрещенной акции, выложили сюжеты примерно в том же свете, только гораздо эмоциональнее. Неудивительно, что счет тех, кто сочувствовал жертвам насилия, рос на глазах, в последующих Маршах шли не несколько тысяч бунтарей, как в первом, а во много раз больше.

Марш несогласных на улицах Москвы

В обществе отнеслись к акции несогласных снисходительно, многие не придали серьезного значения этой первой ласточке уличного бунтарства — ну, побузил кто-то, мне от того ни холодно, ни жарко! Не подумали о том, что именно так — с молчаливого потворства большинства, — начались 'оранжевая революция' и Майдан! Ладно, обыватели, но даже люди власти восприняли случившееся, как временное явление, Павел не заметил какой-либо разумной реакции государства, будто ничего чрезвычайного не произошло. Бить тревогу, опять влезать в политику не посчитал нужным — каждый должен заниматься своим делом, а влезать в чужое — кроме лишнего беспокойства, ничего существенного не добьется. И Путин, и его люди прекрасно видят ситуацию, значит есть какие-то обстоятельства, о которых он не знает, притом держат ее под своим контролем. Успокоив себя такой мыслью, продолжил учебу как по программе курсов, так и всем материалам, хоть как-то относящимся к аномальной психологии и, в особой мере, пси-воздействиям.

Параллельно — после занятий или даже прихватывая их, — приступил к работе в лаборатории нейропсихологии, его назначили помощником аспиранта Леонтьева, недавнего выпускника этого же факультета. Совсем еще молоденький, двадцати трех лет, тот первое время смущался давать указания взрослому мужчине, да еще, как скоро выяснилось, доктору наук, чуть ли не Нобелевскому лауреату! Павлу даже пришлось как-то одернуть того и установить, если можно так выразиться, статус-кво между ними:

— Костя, считай меня новичком, мало знающим в этом деле. Потому говори смело, что нужно от меня, а я постараюсь исполнить по мере своих возможностей. Если что-то неправильно пойму или допущу ошибку, то приму твое замечание без обиды, напротив буду только благодарен.

После все же сработались, постепенно у них сложились отношения не как между начальником и подчиненным, а равных сотрудников, занимающихся одним делом. Павел, как и ожидалось, довольно быстро усвоил основы исследуемой темы — восстановлении когнитивных навыков при нарушении речи, — после уже довольно уверенно мог обсуждать какие-то вопросы. Они работали слаженной парой, Павел особенно помог с обработкой экспериментальных данных — впрочем, в последующем и другим группам лаборатории. Выстроилась примерно такая практика — Костя давал идеи, довольно толковые, а потом вместе прорабатывали, находили оптимальные схемы и доводили до реализации. В таком тандеме работа продвигалась скоро, а результат выходил вполне удовлетворительный, вскоре они из группы новичков-аутсайдеров вышли в лидеры, им стали поручать более сложные проекты. Заведующий, еще молодой кандидат наук — чуть постарше Павла, — предложил ему остаться на постоянную работу уже не лаборантом, а полноправным специалистом, но он отказался:

— Иван Степанович, я с вами только до июня, пока не окончу курсы переквалификации. После намерен перейти в Институт мозга — есть предварительная договоренность, — там займусь интересующей меня темой.

За две недели до Нового года беспокойства и хлопот доставил отец Павла — Николай Алексеевич, — у него подскочило давление, произошел микроинсульт. Никто из близких такого не ожидал, прежде он не жаловался на здоровье, да и выглядел молодцом, несмотря на свои семьдесят. Та же мать, младше пятью годами, чувствовала гораздо хуже, маялась с ногами, со зрением тоже обстояло неважно, а с недавних пор сердце стало беспокоить, после обследования врачи поставили диагноз атеросклероз. Дважды за последние годы лечилась в больницах, в глазной клинике Федорова ей сделали операцию сетчатки, вроде прошла удачно. После того, как отца выписали из неврологического отделения, Павел повез обоих родителей в санаторий Барвиху набираться здоровья, благо, что зимой, тем более на Новый год, с путевками обстояло свободно.

Устроил в апартаментах из двух комнат и отдельной кухни со всем положенным такому классу оборудованием, на оханье матери — сколько же это стоит? — ответил: — Мама, ты забыла, что сын твой миллионер? — напомнив ей о полученном от института Клея призе за доказательство гипотезы Римана.

Премию получил еще два месяца назад, пришлось оформлять визу и лететь в Оксфорд на ежегодную математическую конференцию. Сертификат о признании открытия и чек на миллион долларов вручил Президент Института Клэя Джим Карлсон — не поленился лететь через океан ради столь выдающегося события. Правда, сейчас от того миллиона осталась лишь половина — часть ушла на новую им с Сашей квартиру и обстановку, на каждого из детей открыл депозиты в банке до совершеннолетия, им хватит на учебу и проживание, конечно, если не станут транжирить. Довольно существенные суммы внес в едва ли не десяток благотворительных фондов, следуя совету незабвенного министра финансов Лившица — делиться надо! Их представители прознали о получении им премии и заявились за мздой, вот и отдал, собрав всех просителей вместе, хотя сомневался, дойдут ли деньги по назначению. Наверное, заметили на его лице некоторое недоверие, кто-то из них объявил: