Она пошла на кухню, чтобы попрощаться с хозяевами, оставив за спиной не только Ялмари, но и мысли о нем. Вряд ли она еще вернется в Сальман. Теперь незачем торопиться сюда. Если даже она еще раз отправится в Энгарн, то эту таверну обойдет десятой дорогой, не желая бередить раны.
Вскоре Ранели покинула город. Почти бегом добралась до леса, затем обернулась волчицей и помчалась дальше на север, так быстро, как могла.
Часть 2
В поисках зеркал
30 юньйо, владения графа Иецера
Когда Ранели вышла, Ялмари посидел еще немного над тарелкой. Он редко выходил из себя, но девчонке это удавалось взбесить его на счет раз. Он не мог объяснить, что больше всего раздражает: то, что его не приняла одна из стаи, или то, что она даже не пытается его понять.
Что же теперь делать?..
Тут же пришло решение. Если Ранели не хочет проводить его к магу, он сам найдет дорогу к нему. Будет следить за девушкой — это не составит проблемы. Разве что придется путешествовать пешком.
Ялмари нашел Вираба, попросил его доставить лошадь капитану, заплатив за беспокойство, и покинул город след в след за Ранели. С собой захватил лишь лук, меч, да бритву, на случай, если придется предстать перед людьми в человеческом облике. Поскольку девушка не скрывалась, преследовать ее было несложно. Главное, держаться на расстоянии. Если Ранели почует слежку, может затаиться. Ялмари не сомневался, что в конце концов все равно найдет ее, но не хотелось тратить время на поиски.
Единственное, что смущало, — Ранели двигалась на север, туда, где находилась страна оборотней. Но если он ошибся, и Ранели идет домой, а не к магу, он свернет на запад, к замку Иецер.
По следу Ранели Ялмари видел, что девушка очень торопилась, когда шла по полю. Себя же он намеренно сдерживал, чтобы случайно с ней не столкнуться. Войдя в лес, он сразу нашел место, где Ранели обратилась, — запах и следы изменились. Настал его черед.
Ялмари сосредоточился, чуть раздувая ноздри. Закрыл глаза. От ног лесника поднялась дымка и змейками окутала его. Мгновение — и он исчез в сизом тумане. По коже пробежала знакомая дрожь, что-то легонько толкнуло изнутри. Туловище повело к земле, ноги согнулись. И вот уже изменившееся тело упруго оттолкнулось задними лапами и естественно перекинуло вес на передние, пружинисто сжимаясь... Большой волк — раза в два крупнее обычного — бежал вперед по чуть заметному следу. Все вещи, что он носил, тоже изменились, покрыв шерсть еле заметной пленкой, отчего казалось, будто темно-серый волк только что искупался.
Он жил в стране людей и нечасто позволял себе разгуливать в таком виде. Когда Ялмари становился волком, сердце переполнял такой восторг, что он с трудом сдерживал себя: хотелось мчаться так, чтобы почувствовать каждую мышцу пластичного, мускулистого тела. Душа ликовала от ощущения первозданной мощи. Запахи леса — травы, земли, проходивших животных — рисовали в воображении другую картину мира: он видел настоящее и прошлое одновременно. При мысли о том, что придется прожить в Энгарне всю жизнь, прячась от излишне любопытных взглядов, становилось тошно. Если бы не близкие, он бы давно ушел отсюда... Отправляясь на это задание Ялмари в тайне надеялся, что сможет увидеть Умар и, возможно, даже останется там.
Лесник преследовал Ранели почти весь день. Вечером устроил логово в небольшой впадине под кустом, надеясь, что и девушка отдохнет ночью. Утром нашел место ее ночевки. Судя по запаху, она пустилась в путь около двух часов назад. Побежал дальше. Теперь след волчицы изменился. Либо она не знала, куда идти, либо опасалась кого-то. Ранели петляла, даже сделала круг. Обратилась в человека. Зашла в деревню. Ялмари наполнило глухое раздражение: "Мало нашла приключений возле Биргера, решила повторить". Он не последовал за ней, обогнул деревню, чтобы убедиться: девушка покинула ее, и опять пошел по следу.
В следующей деревне Ранели тоже побывала. Потом вернулась. "Что она задумала?"
Они находились на краю владений Иецера. Вилланы тут, скорей всего, за всю жизнь и графа никогда не встречали: приедет управляющий, налоги соберет и исчезнет.
Возле очередной деревни Ялмари понял, что Ранели все еще "гостит" у людей. Он решил, что и ему неплохо бы передохнуть и, найдя укрытие у корней дерева, устроился там и почти сразу погрузился в дрему...
Хруст ветки под чьей-то ногой прозвучал так неожиданно, что он вздрогнул. Приподнял голову. Обоняние и слух тут же подсказали: рядом вилланы. Где-то на расстоянии половины лавга. Довольно близко, но обратиться он успеет. Хорошо, что утром побрился у ручья — а то с густой щетиной на лице бы его попытались зарезать без разговоров, приняв за лихого человека...
Ялмари оглянулся. Из-за деревьев в него настороженно всматривался виллан — ноги полусогнуты, в руках вилы. За ним маячило еще несколько человек, вооруженных косами, тесаками и топорами. "На кого же вы охотитесь? — подивился Ялмари. — Оборотню ничего из этого повредить не может". Он отодвинул лук за спину. Меч напомнил о себе, ткнувшись в бок рукоятью, но и его лесник не достал. Ему ничего не угрожает, а значит, не стоит убивать без причины.
— Здравствуйте, люди добрые, — он снял шляпу. — Вы кого-то ищете?
Вилланы застыли на месте. Глаза испуганные.
— Дык... нет, — промямлил первый мужик не очень внятно.
— Я иду к графу Иецеру, — Ялмари искренно надеялся, что упоминание о хозяине несколько остудит эти горячие головы. — Далеко до замка?
— Дык... нет, — повторил виллан с той же интонацией. Напряжение не ушло, наоборот, усиливался страх.
— А вы ловите преступника? — задал очередной вопрос, кивая на вилы. Ожидал услышать ту же фразу в третий раз, когда уловил движение за спиной. Ялмари резко повернулся. Перед ним стоял Щуни собственной персоной.
— Видали, как чует? — староста деревни, в которой чуть не убили Ранели, повернулся к сопровождавшим его парням. — Есть в нем волчья кровь, меня не обманешь, — прищурившись, посмотрел на Ялмари. — Мы, парень, тебя ищем. Ты преступник и есть.
— Это почему же? — ровно осведомился он.
— А где девка, что мы поймали? Ты ее обещался в Сальман свезти. Так где она?
— В Сальмане, — Ялмари очень не нравилось, что их так много. Опасности для жизни он пока не чувствовал, но и ситуацию не контролировал.
— Врешь. Я в Сальмане был. Там вообще оборотней ни разу не ловили. Старейшина ихний покрывает этих тварей. Я тебя ищу уже несколько дней, — теперь они стояли в двух локтях друг от друга.
— Хорошо, — сдался Ялмари. — Вы правы — я не отвез ее в Сальман. Вы же знаете, что я — особый посланник королевы. Я не обязан рассказывать вам о своих планах, но вы меня вынуждаете. Я не отвез оборотня в Сальман, потому что она — государственная преступница. Я оставил ее в сигнальной башне. Оттуда ее переправят в Жанхот.
Это был беспроигрышный вариант. Если Щуни побывал в сигнальной башне, всегда можно сослаться на то, что от него правду скрыли: никто не обязывал "волков" докладывать о своих действиях каждому виллану.
— Вот как? — Щуни не спеша почесал бороду. — Вот так, значицца... — повторил он задумчиво. — Ну, прости тогда, мил-человек. Зря я тебя подозревал, значицца.
— Ничего, — пожал плечами лесник. — Я еще раз уверился, что вы настоящий гражданин Энгарна, стоящий на страже интересов страны.
— Спасибо, мил-человек, спасибо. Дай я пожму твою честную руку.
Ялмари медлил: то, что происходило, очень не нравилось. Щуни лжет — хитрый староста не верит ни одному слову. Так чего хочет? Протянутая ладонь висела в воздухе. Лесник не успел пожать ее, когда в воздухе раздался легкий свист и горло сдавил магический ошейник. Иглы тут же разорвали кожу. Ялмари застонал сквозь зубы.
— Я бы тебе поверил, мил-человек, — вкрадчиво сообщил Щуни, — если бы не встретил эту девку недалеко отсюда. Она от нас сбежала, зато к тебе привела. Неблагодарная тварь, вишь ты.
— Я служу королеве, — прохрипел Ялмари. — И требую ее суда. Отвезите меня в сигнальную башню.
— В сигнальную? — хитро сощурился Щуни. — Чтоб и тебя отпустили? Все вы из одной стаи. У нас свой суд. Хоть и не королевский. На костер его, ребята.
Ялмари, не обыскав, привязали к одиноко стоящему дубу. Дерево оказалось живое и шумело ветвями. Это буквально парализовало. Он повторял судьбу отца. Только никто не придет, чтобы спасти его. Отцу тогда исполнилось двадцать пять. Его жена ждала ребенка — Ялмари. А ему двадцать два, он еще не женился.
У ног складывали дрова. Щуни стоял рядом, почесывая пузо. Несмотря на то, что иглы ошейника впивались в кожу, казалось, что все происходит во сне. Он не пытался договориться с вилланами, как-то урезонить их. Он вел себя точно, как отец.
И даже когда подошел парень с факелом в руке, Ялмари не вышел из оцепенения.
— Последнее желание есть? — поинтересовался Щуни. Лесник не отозвался. — Тогда я произнесу приговор, — он повернулся к вилланам, робко стопившимся возле дерева. — За пособничество злобным тварям. За то, что отпустил на свободу преступницу, убившую нескольких человек, он приговаривается к сожжению. Ибо написано: каким судом судите, таким и вас судить будут.
"Писание цитирует, — сжал зубы Ялмари. — Наверно, ходит в церковь и слушает там проповеди. Например, о том, как соблюдать третью заповедь, которая гласит: "Уважай каждого, кого ты встречаешь, беден он или богат, стар или молод, мужчина это или женщина. Не обижай его вольно или невольно, словом или делом".
Щуни снова повернулся к смертнику и поднес к его губам чашу:
— На-ка выпей. Чай не тварь какая. Живой человек.
Ялмари мотнул головой, но Щуни, просунув грязные пальцы ему в рот, разомкнул зубы, запрокинул голову и влил напиток, зажав нос Ялмари. Волей-неволей пришлось глотать.
Одуряющее действие проявилось почти сразу, может, потому, что за всю жизнь ни разу не пробовал броженого вина — оборотни очень плохо его переносили. Мир вокруг затуманился. Человек, наклонившийся с факелом к ногам, извивался, словно стал бесплотным духом.
Лесник тряхнул головой, чтобы прогнать туман, но ничего не вышло. Мир вокруг качался. Ноздри уловили запах дыма — так пахнут березовые поленья. Но к ним примешивается еще запах какого-то трухлявого пня. Зря его положили — горит быстро, а жара не дает. А ведь чтобы сжечь, нужнее жар. Тут же стало смешно: дает советы палачам. Пусть внутри себя, но дает. Ялмари расхохотался. Потом представил, что видят эти вилланы: его сжигают, а он смеется. Стало еще веселее.
Он хохотал взахлеб, чувствуя, как горячо ногам. Интересно, сколько еще он не будет чувствовать боли? Когда огонь доберется до пояса? Или до головы?
Он пытался рассмотреть пламя, но в глазах так все мутилось, что казалось, пылала вся поляна. Он снова рассмеялся, представив, что вместе с ним сгорит вся деревня. Сейчас смешила каждая мелочь. Даже то, что он не мог рассмотреть своих ног.
Но смех прошел так же внезапно, как появился. Откуда-то с неба прогремел голос:
— Что происходит, шереш вас раздери? — Ялмари скривился — голос стучал по голове молотом. Это было вовсе не смешно.
Откуда этот голос? Он попытался задрать голову, посмотреть вверх. Надо сказать этому голосу, чтобы замолчал, не портил праздник. Сквозь туман разглядел мужчину: большие голубые глаза чуть на выкате, белый шрам поперек правой щеки.
Ялмари открыл рот, чтобы послать его самого к шерешу, но мир вдруг перевернулся, и он потерял сознание.
Пришел в себя в комнате с жарко затопленным камином. Голова раскалывалась от боли. Попытался оторвать ее от подушки и не смог — боль ударила с такой силой, что голова грозила разлететься на куски.
— Очнулся? — голос словно разорвал барабанные перепонки. Ялмари застонал от невыносимой муки. Но сострадания не проявили. — Крепкий ты парень, брат. Собственно, лошадиную дозу снотворного получил. Другой бы от этого сдох, никакого костра не надо. А ты ничего. Выкарабкался. Ладно, спи. Завтра получше будет — поговорим.
Мужчина вышел, хлопнув дверью. Лесник снова застонал.
Какое там спать! В сознании все кувыркалось так, что тошнило. Ялмари закрывал веки, и будто катился с горы в гигантской бочке. Не выдерживая этой тряски, открывал глаза, и потолок уносился ввысь. Поворачивался на бок, и с такой же скоростью уносилась вдаль стена. Он отчаянно мечтал найти хоть что-то прочное вокруг, но весь мир стремительно ускользал. Безумно мучила жажда — язык распух, казалось, скоро он перестанет умещаться во рту.
Ко всему прочему, навалилось отчаяние. Так хотелось, чтобы хоть кто-то из близких был рядом, помог пережить эту бесконечную ночь. Но никого не было. Будто кто-то произнес приговор внутри: "Это твоя судьба. Когда будет трудно — ты будешь один". Он бы поспорил с этим приговором, объяснил, что это несправедливо, но распухший язык отказывался шевелиться, и он сдался. "Будь, что будет", — на этот раз эти слова не принесли покоя.
За неделю до этого
Утром среди горничных наблюдалось необычайное волнение. Они сбились в стайку и что-то полушепотом обсуждали, поглядывая на спальню принцессы. За приоткрытой дверью спряталась Пайлун, старательно вслушиваясь в то, что происходило у Эолин, а затем еле слышно передавала это остальным, вставляя собственные замечания.
— Восхищается ее красотой. Старый дурак, а туда же... Спрашивает, когда она в последний раз видела принца. И так уж рехнулся бедняга, чего ему еще надо? Все уже под его дуду пляшут. Мамочки! Фрейлина принцессы, леди Езниг, арестована по обвинению в шпионаже. Что же это творится, девочки?!
Илкер не могла понять, кто же зашел к принцессе, пока не раздался громкий голос, так что услышали все горничные:
— Прошу прощения, ваше высочество.
Пайлун отпрыгнула от двери за мгновение до того, как она распахнулась. В комнату решительно шагнул невысокий мужчина. Поверх холщовой рубашки кожаная безрукавка, просторные брюки да сапоги, — вот и весь наряд. Никаких поясов, кружевных воротников и манжет, золотых пуговиц или вышивки, которыми любили украшать свою одежду придворные. Можно было бы подумать, что сюда вошел рядовой "волк" — так обычно одевались солдаты Полада — если бы не власть, исходившая от этого человека. Он напоминал коршуна. Худоба зримо делала его выше. Он очень коротко стригся. Настолько коротко, что просвечивала кожа черепа. Из-за глубоких носогубных складок и впалых щек с легкой щетиной, нос выделялся на лице, хоть и не загибался как клюв птицы. Но главное — взгляд. От того, как он посмотрел на горничных у Илкер пошел мороз по коже. Во взгляде не просто власть — такое в той или иной мере присутствует у всех аристократов. В глазах светилось знание. Стоя перед ним, чувствуешь себя обнаженной, потому что этот человек знает не только твою родословную до десятого колена, но и с кем ты играла в лошадки в пять лет, и какой торт тебе испекли на именины. Прямо сейчас он читает твои мысли, поэтому скрывать от него проступки — напрасная трата времени. Лучше пока не поздно бухнуться в ноги и покаяться, уповая на его милосердие. Наверно, так будет чувствовать себя человек на суде Божием.
