Игры олигархов

— Располагайся, пообедаем.

Девушка села, усиленно пытаясь справиться со смущением. Изучила поверхность стола, в которой выглядела, как приведение и уставилась на Лешего, что сидел напротив, с хитрецой и снисходительностью поглядывая на нее.

— Значит это все твое?

— Мое.

В который раз девушка удивила его. Ни восхищения, ни блеска в глазах при виде роскоши — робость, смущение и даже мрачность. Интересно и забавно.

— Что-то смущает?

Ярослава погладила пальцем поверхность стола:

— Непонятно, зачем косил под психолога, если олигарх.

— Плохой психолог?

Она недовольно посмотрела на него и мужчина понял, что девушка продолжит его удивлять. Видимо ей было дано появиться на свет, чтобы расшевелить его холодную и слишком трезвомыслящую натуру, что за свои годы ни разу не встретила подобный экземпляр. Что говорить, он был доволен.

— Зачем скрывал?

— Хотел.

— Зачем?

— Что-то бы изменилось?

Ярослава подумала и кивнула:

— Я бы близко к тебе не подошла.

— Пугает, — повел рукой, намекая на интерьер.

— Отталкивает.

Двери открылись и двое мальчиков вкатили столик, быстро сервировали стол и вышли, пожелав приятного аппетита.

Девушка уставилась в свою тарелку:

— Это что?

— Мидии.

Она усмехнулась:

— И не в лом тебе было давиться суррогатом в Кафе -Хаус.

— Видишь ли, человек, который питается ржаным хлебом, мечтает о красной икре, вкусив ее, считает изысканным деликатесом. Но представь себе человека, который питается только этой икрой — деликатесом для него покажется ржаной хлеб и, он будет стремиться к нему, к непониманию его владельца. Деликатес — понятие относительное.

— Понятно, — скривилась, не решаясь попробовать предложенные блюда, что больше на картинку походили. — Гурман устал от гурманства. А зачем лапшу на уши вешать?

— Странный вопрос, — пожал плечами. — Захотелось.

— А ты всегда делаешь что хочешь? Верю. Уже верю. Н-да, богатенький сынок богатеньких родителей?

— И это тоже, — сунул в рот тарталетку. — Кушай, не стесняйся.

— Аппетита нет!

"Послать бы тебя", — говорил ее взгляд. Алекс спрятал насмешку под ресницы. У него было отличное настроение. Девушка рядом, его, и предвкушение новой, еще более занимательной игры, даже настроение Ярославы делало очаровательным. Он поглядывал на нее и представлял финал, долгожданный настолько, что хотелось его ускорить. Взять девушку здесь, сейчас, вот такой — колючей, взъерошенной, но все равно — его.

Но спешить, что объесться, за минуту впихав в себя все, что предложено на столе. А есть надо с толком и расстановкой, чтобы прочувствовать вкус блюд, все оттенки. Не лишать себя прелестей нюансов, а вобрать их смакуя и, насладиться до полного удовлетворения и глубочайшего удовольствия.

— Что ты хотел? — решительно отодвинула тарелку — дома поест, бутерброд. Не барыня.

Алекс широко улыбнулся ей:

— Ты торопишься? Понимаю.

"Если бы ты знала, как я тебя понимаю", — взгляд что патока стал.

— Тогда говори и я пошла домой.

— Далеко идти.

— Не умру.

Девушка была настойчива и мужчина узрел в этом темперамент, способный завести любого. Как тут устоишь?

— Чай?

— Не хочу!

— Злишься? Почему?

— Не люблю, когда врут.

— Разве я лгал?

— Разве нет? Закончим, а? Говори, что хотел, что там с моим окружением? И разбежались.

— Зачем? — не понял и не поверил. Она всерьез? Играет или чего-то не поняла?

— Затем, что встречаться не надо было!

— Для начала успокойся.

— Я спокойна.

— Раздражена.

— Сказала бы иначе — сражена. И не знаю, как все это назвать. Не понимаю я ваших игр и понимать не хочу. У меня своя жизнь, у тебя своя. Встретились, провели пару милых деньков, ты я думаю, не в накладе. Теперь давай точку проставим и разбежимся, чтобы не вспоминать друг о друге. Что там у тебя за предложение?

Алекс ел малину со сливками и полусонно смотрел на Ярославу. Казалось, он думает о чем-то отстраненном — о полотнах Ван Гога или вспышке сверхновой, и не слышит девушку. Но на деле он смирял свое желание, наслаждался. Нежный вкус сливок и терпкая сладость малины был достойным десертом к виду девушки, прелюдией к обладанию ее телом, душой. Он почти ощущал ее кожу под своими пальцами, трепет и жар, внутреннею дрожь, что, сотрясая тело, выйдет из него криком наслаждения.

Им будет хорошо вместе. Год. Да, год достаточно. Меньше может лишь раззадорить, но не удовлетворить, больше — наскучит.

— Алекс! Ты меня слышишь?

— Прекрасно, — заверил.

— Замечательно. И?

— Куда ты торопишься?

— Учить надо.

— Зачем? Мне всегда было интересно, зачем женщине учиться, насиловать свою головку абсолютно ненужными ей знаниями?

— Затем, что на свете есть более познавательные и нужные вещи, чем красная икра.

— Например?

— Ты уходишь в сторону. Пообщайся потом на эту тему со своими слугами и охранниками.

— Я хочу пообщаться с тобой.

— А я нет.

— Что не нравится?

— Все нравится. Хорошо живешь, как хочешь — здорово, поздравляю. Теперь можно я поживу как хочу?

— Как? В убогой халупе, нищей?

— Меня устраивает ржаной хлеб, — заверила.

— Изменить свое существование не хочется? Я могу помочь.

— Верю. Но помоги кому-нибудь другому, а меня просто оставь в покое.

— Почему? Неужели не поняла, что я твой шанс получить "звезду с неба"?

— Сама с руками. Надо будет — достану. Всему свое время.

"Упрямится. Почему, непонятно".

— Вот как? Значит, есть мечты и планы?

— Я же живой человек — естественно, есть.

— Какие?

— Какая тебе разница?

— Интересно.

Ярослава вздохнула:

— Разговор будет бесконечным? Ладно, я делюсь с тобой своими планами, ты чего там хотел, говоришь и, я потопала.

— Договорились.

— Хочу стать учительницей и уехать в Якутск. Можешь смеяться.

"Шутит? Опять Якутск. Интересный ход судьбы: девушка, мечтающая о Якутске обменена на горнодобывающий заводик с правом на добычу алмазов. В этом что-то есть."

Алекс рассмеялся:

— Бог мой! Какие глобалистические планы!

— Какие есть, — помрачнела, недобро глядя на "буржуя". — Вам, "ваше благородь", все едино не понять.

— Не понять, — согласился. — Почему Якутск?

— Там холодно почти круглый год.

— Не любишь жару?

— Нет.

— У меня кондиционеры. Хочешь Северный Полюс — будет.

— Причем тут ты?

— Это мое предложение.

Ярослава нахмурилась, понимая, что чего-то не понимает. В голову пришла одна реальная и что-то объясняющая мысль:

— У тебя есть дети и ты хочешь, чтобы я стала их гувернанткой? Не подобрал им кандидатуру няни из своего окружения?

Алекс засмеялся:

— Удивительное мышление. Я все пытаюсь понять, что из чего вытекает в твоей головке? У меня нет детей, Ярослава. Если бы были, я бы не утруждал себя поисками воспитателя для них в вашей среде. По-моему это ясно.

— Нет. Было бы, если бы ты не рядился под обычного человека, как Филипп Красивый под простолюдина. Мне непонятен твой маскарад, но это твое дело, в конце концов, каждый развлекается, как хочет.

— Скучно было, — улыбнулся.

— Бывает, — скривилась: ей бы его заботы. — Каждый по-своему сходит с ума. Я на тебя не в обиде, надеюсь, ты тоже.

— Абсолютно.

— Замечательно. Ясно, с остальным тоже — никакого предложения у тебя нет, дурью просто маешься. Делать нечего, решил и меня от дел отвлечь.

— Ошибаешься, я не трачу свое время просто так, даже на развлечения. От всего должна иметься выгода в том или ином коэффициенте.

— Со мной ты явно пролетел, — хмыкнула. — Что с меня взять?

— Ошибаешься. Нам есть, что предложить друг другу. Вопрос цены. Полный пансион и пятьсот тысяч за год — устроит?

Ярослава растеряно моргнула:

— За что?

— За то, что ты будешь милой, ласковой, послушной, заботливой. Я предлагаю тебе контракт на год.

— Тебе сиделка нужна? — нахмурилась не понимая. Леший фыркнул:

— Я похож на инвалида?

"Умственного", — подумала девушка.

— На мутного налима ты похож. Крутишь что-то, вертишь, нет, чтобы прямо сказать и четко, чего надо. Сиди тут, гадай.

— На налима?

На что намек? На то, что он некрасив и невысок — сер и безынтересен?

Леший отодвинул малину — аппетит пропал, неприятно до раздражения стало.

— Угу, рыба такая есть, в мутной воде водится.

— Оскорбляешь?

— Кого? — искренне удивилась девушка и Алекс следом: он не правильно ее понял? А не могла бы она выражаться точнее, чтобы не задевать его? Невежливо, в конце концов.

— Кого ты назвала налимом?

— Тебя.

— Я, по-твоему, уродлив?

— Причем тут уродство? — искренне недоумевала девушка. — Скользкий ты, вот и все. Внешность тут причем? Больной, да?

Алекс успокоился и улыбнулся:

— Дело в недопонимании. Это исправимо.

— Стоп! Только не говори мне, что и дальше будешь появляться в моей жизни! — хлопнула ладонью по столу, возмутившись. — Ведь ясно же: мы с разных планет и нам абсолютно нечего ни сказать, ни дать друг другу!

— Не права, это относительно. Я поселюсь в твоей жизни на год, — заверил. — Вернее — ты.

Ярослава откинулась на спинку стула — до нее стало доходить, что ей предлагает Алекс. Но поверить в это она еще не могла — сомневалась, и причин на то было масса. Главная же в том, что она достаточно четко и даже грубо дала понять, что он ее не интересует ни как мужчина, ни, уже, как человек. Можно после этого на что-то надеяться?

Да, если он дурак. А если он действительно дурак? Больной, точно, чего-то в его голове явно не хватает.

Может его не литературно послать, тогда поймет?

— Ну-ка, поясни.

— Я предлагаю тебе поселиться здесь, со мной. Нормальный, обоюдовыгодный контракт. Я тебя содержу, ты потакаешь моим прихотям.

— Ты дурак, что ли? — вырвалось само. Девушка прикрыла рот рукой. — Извини, — поерзала, приходя в себя.

— Почему? Это очень выгодное предложение.

— Чем?

Она издевается?

— Если бы я не знал тебя, подумал, что ты не пробиваемо глупа.

— Будем считать, что так и есть, — встала.

— Ты куда?

— Домой, — что за тупые вопросы? И решила уколоть. — Скучно с тобой.

Девушка явно кладезь непредсказуемостей. Нет, она сама непредсказуемость.

— Сядь! — приказал ледяным тоном. Ярослава плюхнулась обратно, немного испугавшись от неожиданности. — Твой ответ?

"Он не понял, что ли? Точно, тупой".

— Нет!

— Почему?

— Потому! Ежику и то уже ясно, а ты все "твое — мое — не понимай" изображаешь!

— Это не ответ.

— А это не предложение, — проворчала: идиот какой-то! — Из-за какой-то фигни оторвал от учебников, притащил на какую-то фазенду. Пили теперь полдня домой, — поднялась и двинулась к выходу.

Алекс закаменел, чувствуя, как внутри усиливается раздражение. Он занервничал, а это ощущение он терпеть не мог. Сжал кулак, беря себя в руки: чего он хотел от той, что не в состоянии не то что, извлечь, для начала увидеть выгоду для себя?

Но какова?

— Ты или глупа или...

Дверь закрылась — девушка даже не обратила внимания на него! Она наплевала на него и его предложение! И кто из них дурак?

Алекс рассердился. Им пренебрегли, его бросили без учтивости, не сказав "спасибо" за лестное предложение и внимание, не сказав "до свидания", не бросив даже прощального взгляда в его сторону, будто он пустое место, страх Божий!

"Так, значит? Прекррасно! Ты сама не захотела по-хорошему."

Он вышел из-за стола, нажал кнопку радио связи:

— Штольц?

— Слушаю, Александр Адамович.

— Приведи девушку в малую гостиную.

И не спеша направился туда сам. "Сейчас ты поймешь, что со мной не шутят. Мне не отказывают и не перечат".

"Как бы до дома добраться, не заблудиться. Ну, втянул в историю! Ай, сама виновата. Куртку бы забрать. Холод -то я люблю, да боюсь он меня не полюбит. Простывать не хочется", — думала девушка, пробираясь к круглой комнате аккуратно, чтоб ничего не задеть и почти на цыпочках, чтоб никого не потревожить, пол не поцарапать. Мало ли? Неприятностей ей не надо — с лихвой уже. Вот осень выдалась! Какому бы врагу задарить?

Вот и дверь, куда женщина унесла верхнюю одежду.

Девушка постучала, приоткрыла дверь, думая, что там гардероб или что-то в этом роде. Но вместо небольшой комнатки с вешалками, увидела коридорчик со встроенными шкафами — ровными белыми стенами с позолотой с двух сторон, и выход в огромную залу, похожую на бальную, века так восемнадцатого. Полумрак, элегантные паруса штор, закрывающие огромные окна, красноватый паркет с рисунком, бегущим по кругу и создающим эффект распускающегося цветка.

"Ой, бежать отсюда", — похолодела Ярослава. Отчего-то все это убранство напоминало ей склеп, пусть и шикарный.

— Вы, что-то хотели? — как привидение из полумрака проявилась та самая женщина, с той же самой улыбкой. Как передник надела так ее приклеила, что ли?

— Эээ, куртку.

— Одну минуту.

Открыла дверцу и тут за спиной девушки раздались шаги. Она обернулась.

Адам выдавил улыбку и попросил пройти с ним к Александру Адамовичу.

— Зачем? — испугалась Суздалева. Вид мужчины нравился ей не больше этого дома. А возвращаться в общество Алекса хотелось не больше, чем пройтись по углям.

— Мне велено вас проводить и только.

— Не пойду я, — уперлась. Заметила, что женщина уже достала куртку, и попыталась ее забрать. Но Адам щелкнул пальцами, давая понять обслуге жестом, чтобы не спешила и поманил: сюда одежду давай. Она и передала в обход хозяйки куртки.

— Что вы себе позволяете? — вяло возмутилась девушка. Сильнее возмущаться побоялась.

Мужчина внимания на нее не обратил, обшарил карманы, извлек сотовый и перочинный ножик. Глянул на девушку, как на недоразумение, и забрал все в свой карман.

— Верну, когда будите уходить. А сейчас пройдемте.

— Если не пойду? — начала все больше бояться и тревожиться Ярослава.

— Применить вариант насильного сопровождения?

На лестнице появились два здоровяка и Суздалева поняла, что лучше не усугублять:

— Не надо, — заверила и поплелась из "гардероба".

Алекс сидел на диванчике, спокойный и такой весь уверенный в себе и одновременно домашний — добрый и расслабленный, что девушка не знала, что вообще думать о нем.

Ярослава встала у дверей и, глянув на него, буркнула:

— Меня не выпускают.

— Мы не договорили.

Девушка прикусила губу, чтобы не сорваться на него и не накричать гадостей и грубостей, за которые ее могут поколотить его охранники. А что? Вполне станется.

Нет, ну каков наглец! "Буржуин!"

Ей вообще не нравилось происходящее: что человек не может выйти отсюда, когда хочет, что права здесь только у Алекса, и сам Алекс казался напыщенным болваном, самовлюбленным, избалованным дегенератом, и сама себе Ярослава казалась полной дурой, у которой от нехватки ума вот такие неприятности и случаются. Тревожило ее все и все сильней и сильней, даже спокойный, почти равнодушный взгляд Лешего будил одно желание — испариться.