Игры олигархов

Девушка вышла на улицу, оглядела двор и посмотрела в небо, серое от туч и все же прекрасное, как никогда.

Прощай.

Каблучки сапожек застучали по асфальту. Путь Ярославы лежал в оружейные магазины, на рынки.

Алекс приехал с деловых встреч очень поздно, а встал рано.

"Сегодня" — само пришло во сне и подняло, как громыхание грозы над ухом.

Прошел в ванную настроил воду в душевой и встал перед зеркалом во всю стену, придирчиво разглядывая себя.

"Сегодня", — подумал опять и, улыбка сама проявилась на лице.

Развязал пояс халата, откинул его в кресло и оглядел свою фигуру.

"Сегодня", — напомнила плоть.

— Да, сегодня, — заверил свое отражение. И представил, что рядом с ним стоит нагая Ярослава, прикрывая своей изумительной фигуркой корявости его телосложения. В том, воображаемом зеркале он себе очень понравился.

Леший ослепительно улыбнулся себе, включил Шопена и встал под душ.

Ей не везло, часы бежали, а настоящее стрелковое оружие она купить не могла. Стоило оно больше, чем она имела в год переводами от родителей, да еще продавалось по лицензиям.

"Мухобойки", как называли продавцы, оружие самозащиты с резиновыми пульками, тоже было недосягаемо для нее — оно продавались после заполнения кучи документов или со справкой из милиции. В нескольких магазинах травматическое оружие выдавалось без этой бюрократии, но стоило в два раза больше, чем было у Ярославы. "Воздушки" же — газовые пистолеты, что можно было взять сразу и недорого, ее абсолютно не устраивали. Она пока понятия не имела о том, как вообще пронесет оружие на территорию дома Алекса, но если уж рисковать, то по-крупному — другого выхода у нее просто не было. В этом случае "воздушки" ни на что не годились. Она не пугать собиралась, а убивать.

Один шустрый мальчик — продавец осторожно намекнул ей, что есть "черный" рынок и если ее интерес серьезен, то лучше сходить туда. Выпытав адрес, Слава двинулась по нему и к трем часам дня, наконец, стала обладательницей "мухобойки" с полной обоймой, что обошлось ей в почти всю имеющуюся в наличии сумму. Осталась мелочь — впритык на сигареты и проезд в один конец — до поворота к особняку "Дракулы" — Лешего.

Она восприняла это как дополнительное подтверждение — обратной дороги у нее нет.

Леший ждал.

Бродил по дому, выглядывая в окна и дергая Штольца, садился за документы, чтобы убить время, и опять начинал бесцельно бродить от окна к окну. К обеду потерял терпение и аппетит. Заперся в кабинете и заставил себя успокоиться, заняться делами.

Ярослава вышла на остановке перед поворотом к лесу и дому Лешинского.

Посидела на скамейке, покурила, обдумывая, куда спрятать пистолет. Сунула его за пояс брюк под футболку и, глубоко вздохнув, двинулась к пункту назначения, по дороге настраивая себя, что стрелять нужно только в голову, выпустить всю обойму и тогда Леший умрет. Как она это сделает, учитывая, что впервые вообще пистолет в руки взяла — понятия не имела, но точно знала — должна, а значит, сможет, сделает.

И бубнила упорно "в голову, только в голову".

В этом аутотренинге терялись мысли о возможных последствиях в случае неудачи. Это было самое больное для нее, самое подлое, что можно представить, и даже слабый намек на эту тему лишал ее сил, уверенности. Шаги начинали глохнуть, вязнуть, будто она шла не по трассе, а по болоту, и хотелось развернуться и бежать, уехать, куда глаза глядят.

Она даже обернулась, мечтая это сделать, но заставила себя прогнать предательскую мысль и шагать дальше. На Ярославе, как на крючке висели три жизни, и она не имела права быть слабой, не могла, спасая себя, подставить подруг. Где бы она не жила, убежав — она бы всю равно не жила после этого.

Девушка прошла шлагбаум, покосившись на охранников, что проводили взглядами, но на странность — не остановили, не окрикнули.

У начала забора проклятого дома, она закурила, понимая, что возможно это последняя сигаретка, и впервые ощутила, насколько противен вкус табака, омерзителен дым. Откинула не сожалея, как прошлую жизнь и вдохнула запах осени, леса, пожухлой травы. Вот она истинная прелесть — чистый воздух и запах засыпающей природы.

Но стой — не стой, а идти надо — время уже шестой час вечера.

Леший смотрел в документы, а видел меньше, чем смотрел бы в неработающий телевизор. Взгляд то и дело ускользал в сторону часов.

16. 15

16. 20

16. 35

Стрелки почти не шевелились, ничего не менялось — тишина и покой.

17. 05

Склеп! — с треском захлопнул папку с документами по заводу Расмуса и со злостью кинул ее в стену. Не долетела. Плюхнулась посередине кабинета на ковровое покрытие.

Тьфу!

И где Ярослава? А нет ее! Начхала на все угрозы и предложения.

Урод он для нее! Квазимодо! На себя бы посмотрела, uroda!

Леший начал обдумывать жесткий план мести, чувствуя, что внутри все кипит от злости и обиды. И плюнь — ну, кто она такая? А нет! Никто от него не уходил, она тем более не уйдет. Он ее силой возьмет, а потом мальчикам отдаст, на поводок, на шкуру и к камину, вместо Барона!...

Но не могла же она сорваться с его "крючка"? Какой там крючок — якорь!...

Неужели Леший настолько ей противен?

Мужчина передернулся и глубоко вздохнул, вспомнив поцелуй. Она не противилась, ей явно нравилось. Нет, он загнал ее в угол, вот она чисто по-женски и защищается — норовит оскорбить, обозвать, унизить. Упрямится, упирается всеми четырьмя конечностями, еще и пятую подключает — голову. Женский менталитет, черт его дери!

Нет, дело не в нем. Он не урод для нее. Она придет.

Придет! Он еще не просчитывался. Правда, она слишком непонятна и непредсказуема — таких сложно просчитывать. Но в каждой прелести есть свои "мины". Это нормально.

Главное чтобы пришла — здесь уж он ее "сучки — задоринки" обломает. А не придет...

Лешинский нажал кнопку связи:

— Штольц?

— Да, Александр Адамович.

— Если к шести ее не будет — привезешь.

— Понял.

Алекс отключил связь и подошел к окну: что она ему? И признался себе — жизнь в ней, все ее многообразия от комедии до трагедии, от смерти до воскрешения. Она будто самой кожей чувствует, впитывает и передает. За один час общения с ней можно понять и получить больше, чем за год развлечений и приключений.

Щелкнула кнопка связи:

— Александр Адамович, она у ворот.

У Лешего в горле пересохло — сработало! Он даже качнулся — от вести резко схлынули все тревоги, а кровь на миг замерла в жилах.

— Пропусти и проводи, — приказал глухо. Отключил и открыл леп-топ, скинул приготовленный контракт на принтер, радуясь, что оказался прав в который раз, не стал заранее документ готовить, до последней минуты отложил, чтобы время было успокоиться, не торопиться, не бежать, как щенку навстречу.

Принтер выплюнул документ, бумаги ушли в папочку.

Ярославу потряхивало. Дрожь внутри началась, когда начался забор дома Лешинского, и усиливалась с каждым шагом. К воротам девушка подошла, слабо что-то соображая от нервозности, страха и глубинного чувства паники, что никак не подавлялось усмирению, ширилось и топило разум.

Охрана в воротах пропустила ее сразу, ничего не спросив, не обыскав. Но даже этот факт ее не порадовал — она увидела Штольца, что вылез из машины, широко распахнул дверцу на заднее сиденье. Девушка подумала, что сейчас появиться Леший, пора стрелять в него и умирать.

Ярославу мотнуло, дернуло как припадочную, рука к поясу брюк пошла, но тут Адам сказал:

— Садитесь.

Девушка отпрянула и чуть не рухнула. Мужчина подозрительно оглядел ее, заметил странный жест и нервозность, но, не имея приказ хозяина, обыскивать не посмел. Помог сесть ей в машину, захлопнул дверцу. Машина двинулась к дому, а Штольц предупредив охрану, чтобы были начеку, позвонил Лешему.

— Она явно не пустая.

Неожиданность.

Алекс в задумчивости отстукал по столу пальцами: ничего себе простая российская студенточка. Сюрприз за сюрпризом.

Ай, да, Ярослава, ай, да он.

Нравятся те же игры, что и ему?

"Что ж, потягаемся".

— Пропусти и не лезь, — приказал.

— Понял. Но возможна опасность.

— Не трогай, сказал. Что она может прятать?

— Оружие.

— Ясно не бублик. Только где бы ей пистолет взять?

— Она была на рынке.

Леший помолчал: неужели она решил его убить? Вздор!

За что? За "манну небесную", что он ей предложил? За нее не убивают, за нее боготворят. Но видно не Ярослава.

Н-дааа, девочка — сюрприз.

— Пропусти. Она все равно не умеет стрелять.

— Понял, — протянул Штольц и отключил связь.

Алекс постоял, обдумывая услышанное и улыбнулся: ай, молодец! Он знал, что с ней не будет скучно. Зачем ему теперь драйв, походы за новизной и адреналином? Все это теперь у него на дому будет жить целый год.

Мужчина мысленно поздравил себя с еще одной победой и ценным приобретением, и не спеша, спокойно и даже чуть лениво, пошел из кабинета.

Ярослава зашла в дом и огляделась — никого. Откинула сумку — теперь она не нужна. Куртку туда же — в сторону, чтоб не мешалась. Руку на пояс, так чтобы было удобно выхватывать пистолет. Теперь вперед.

Прошла, трясясь от возбуждения в круглую комнату, завертелась — где он?

Алекс появился из арки и, Ярослава попыталась выхватить пистолет. В кино у всех героев это получалось виртуозно, а здесь никакого мастерства — она запуталась в подоле толстовки, не сразу смогла взять оружие, вытащить его. За это время Алекс успел спуститься по лестнице. Встал на последней ступени, папкой упираясь в перила и с насмешкой смотрел на девушку, что выставила пистолет и тряслась вместе с ним как в приступе Паркинсона.

Выглянувшие из дверей за ее спиной охранники могли спокойно разоружить "Никиту", но Леший чуть заметно качнул головой: нет. И те остались стоять, где стояли.

Оружие ходило ходуном и грозило выпасть из рук. Ярослава еле удерживала его и пыталась сквозь неизвестно откуда взявшуюся пелену перед глазами сфокусироваться на лице Алекса, прицелиться. Мужчина шагнул к ней и, она нажала на курок. От отдачи ее чуть откинуло и занесло влево, а Лешему хоть бы что — идет к ней медленно, лениво и хоть бы дрогнул — спокоен абсолютно. Он не боится, — поняла девушка и перепугалась окончательно сама. Начала палить в панике, пытаясь остановить мужчину. Пули вылетали, но отчего-то ни одна не попал в цель.

Алекс остановился в паре метров от нее и усмехнулся:

— Плохо тренировалась? Или думала, что убить в реальности так же просто, как в воображении?

Ярослава жала на курок и еще не понимала, что обойма пуста, подумала, что-то заело.

Клац, клац, клац.

— Новую обойму принести? — выгнул бровь Алекс.

И тут девушка сообразила — конец. Она столько сделала, потратила, нервов, сил положила... и опять ничего не смогла. Она "никчемуха" — правильно мама говорила.

Никчемуха, — осела на пол на колени и свесила голову. Почему ее не застрелили, ведь она напала, охранники должны были!...

Она проиграла даже в этом.

Охранник подошел к ней и без труда забрал пистолет, показал хозяину. Леший только хмыкнул и спросил у Ярославы:

— Почему не с рогаткой?

Девушка подняла голову, посмотрела на него снизу вверх и поняла, что уже не уйдет отсюда, что достанется ему. Зря бегала, зря мечтала его победить.

На пол у колен девушки шлепнулась папка:

— Ручка внутри.

Суздалева тупо смотрела на коричневую кожу и не могла найти в себе силы взять, подписать свою добровольную сдачу в рабство монстру. Но выхода не было — это было единственное, что могло спасти подруг, единственное, что она могла сделать для них. "Каждый сам за себя, сам за себя!" — пискнуло внутри и, Ярослава взяла папку назло подленькой мысли. Поздно.

Листы бумаги, буквы, слова сливающиеся в одну строчки, из которых она не смогла прочесть ни одной, корявый, нервный росчерк на одном листе, на втором, третьем.

Вот и все.

Ручка выпала и покатилась.

Девушка закрыла папку и посмотрела на Алекса. На его лице ни одна мышца не дрогнула, взгляд безмятежен.

Леший ждал. Леший знал. Он сплел свою паутину и загнал ее в нее.

И теперь она его? И будет безропотной рабыней?...

Сейчас!

Ярослава поднялась с пола, сжимая покрепче папку и, въехала ею по физиономии мужчины. Леший успел отклониться, хоть удар был нанесен неожиданно. Но по щеке все же вжикнуло, вскрывая кожу острыми уголками папки. Та отлетела в сторону, не удержавшись в руках девушки, а на коже мужчины выступила кровь.

Алекс опешил на секунду и, сообразив, что его поранили, что теперь он будет ходить с царапиной, взвился. Схватил Ярославу, впечатал в стену и распял за руки, прижав их с силой над ее головой. Он бы взял ее сейчас, прямо здесь, сорвав одежду и проучив, но Ярослава ослепнув от боли закричала, как раненный зверек, забилась и Лешинский испуганно отпрянул.

Девушка осела на пол, хватая ртом воздух и прижимая левую руку к себе. Стало ясно, что у нее что-то с предплечьем, запястьем и вряд ли Алекс повредил его. Поранилась сама?

— Бог мой, как же ты живешь? — вздохнул, потеряв злость. — Идем, — кивнул.

Но Ярослава не могла встать — сил не было.

Он понял, поднял ее и, обнимая, повел куда-то. Она не видела дороги, не соображала. В голове шумело от пустоты, звенело в ушах, перед глазами плавали круги и звездочки. Напряжение предыдущих дней схлынуло, стресс придавил ее, превратил в зомби. Последнее, что она запомнила — мраморная ступенька и край мужской домашней туфли.

Глава 13

Алекс был в шоке.

Он не ожидал, что она будет стрелять в него. Одно грозить, другое — стрелять, неважно из какого оружия, неважно какими пулями. Факт в том, что для этого нужны определенные качества, серьезный стимул. И он у нее нашелся — ненависть к нему. А почему, за что? За прямое и весьма выгодное, даже лестное предложение содержать ее! За то, что он хотел изменить ее жизнь, превратить серую мышку в ослепительного белого лебедя!

С этим еще можно было как-то свыкнуться, зная неадекватность мировосприятия Ярославы, найти какой — никакой аргумент, если б не еще один факт, совершенно неожиданный, не укладывающийся в голове при любых аргументах — она пыталась покончить с собой.

Это невозможно было понять, невозможно принять, это выходила за все мыслимые границы.

Это как надо было его ненавидеть? Как относиться, каким уродом считать, если она предпочла умереть, но не стать его содержанкой? Что мнить о себе? Какими категориями мыслить, если между сытой и безмятежной жизнью с ним и смертью, выбрать последнее?!

До какой степени нужно ненавидеть, презирать его, чтобы лишать жизни себя?

Лучше в гроб, чем под него? Лучше на кладбище, чем на веселые рауты и в бутики?

Он был обижен, он был унижен, оскорблен без слов. Никогда он испытывал подобного пренебрежения, ненависти, брезгливости к себе. Да, он не красавец, но не до такой же степени малосимпатичен, что на него и смотреть нельзя, думать о сексе с ним! А выходит так.