Не прошло и часа, как уже входил под прохладные своды Храма. В первый день по приезде в столицу я осмотрел его лишь мельком, а потом было как-то все недосуг, теперь же я решил наверстать упущенное. Великий храм столицы начали строить несколько веков назад и до сих пор не закончили, но и в таком виде он внушал благоговение своими размерами и красотой. Он был построен, как и положено, расположенным по четырем сторонам мирового горизонта, а алтарь в центре символизировал Неиссякаемый источник, или пуп Земли. Фасад храма был украшен дивными барельефами, изображающими различных персонажей древней истории, а внутреннее убранство дополнялось замечательной росписью, позолоченной утварью и потрясающей красоты витражами. Когда я вошел, несколько братьев как раз подвешивали специальную перекладину с тканью, призванную служить чем-то вроде большого опахала, для обмахивания прихожан — и то верно, не за горами лето, а большую службу в День Солнечного равноденствия выдержит далеко не каждый. Утренняя молитва уже закончилась, и скамьи были полупустыми, так что я без труда нашел отца-исповедника, согласившегося уделить мне время. Отец Федосий был небольшого роста, лысый, с большими топорщащимися ушами и тихим голосом. Он был таким мягким и уютным, как войлочные тапочки, и беседа с ним успокоила меня совершенно. Я пожертвовал в пользу храма небольшую сумму, с просьбой помолиться об успешном окончании моего путешествия, чем вызвал еще более доброе расположение святого отца. В конце беседы, он даже предложил мне принять участие в богоугодной миссии брата Иеронимуса, и я с легким сердцем согласился. Узнав дату, на которую намечено разрушение "Каменного круга", я вышел из Храма на залитую солнцем площадь в настроении самом умиротворенном. До аудиенции еще оставалось довольно много времени, и я решил немного побродить по городу. На рынке возле ратуши, куда я зашел, чтобы перекусить, нелегкая чуть было не столкнула меня носом к носу с Веселым Жилем — хозяином забегаловки, в которой я устроил драку, в первый же день по приезде. К счастью, я его во время заметил и свернул в ближайший переулок — он то наверняка считает, что я до сих пор просиживаю штаны в комендантской тюрьме, не будем выводить его из столь приятного заблуждения. Переулок, в котором я очутился, принадлежал цеху, изготовлявшему латы для рыцарских бойцовых псов. Это была совершенно особая порода собак, обученных в бою перегрызать сухожилия лошадей противника и способных прокусить даже железную кольчугу. Об их преданности хозяевам слагались легенды — говорили, что эти собаки принимают еду и даже оправляются только по команде своего господина, и, если с тем что-то случится, то могут и умереть, но чужому не подчинятся. Собственно говоря, таких собак могли заводить только члены 12 высших кланов, но лавочек, поставлявших доспехи для их питомцев, казалось, просто не сосчитать. Я прогуливался вдоль улицы, с интересом рассматривая выставленные наружу образцы доспехов — с гербами владельцев и без, украшенные драгоценными камнями и совсем простые, некоторые даже включали в себя некое подобие шлемов с плюмажем из страусовых перьев. В самом конце переулка находилась лавка портного и ее хозяин, пользуясь погожим деньком, вынес станок на улицу, а его подмастерья тут же заканчивали дивной красоты костюм (цвета нежной зелени, с вышитыми золотом птицами и цветами), повешенный для удобства на деревянную куклу. Это внезапно напомнило мне о том, каким насмешкам я подвергся из-за своего скромного одеяния, которое казалось мне таким красивым. А ведь вечером мне предстоит предстать перед самим Императором и всеми придворными! Н-да, неплохо бы для такого случая и приодеться. Я заговорил с хозяином, и выяснил, что костюм предназначен для весьма важного господина из свиты Его Сиятельства герцога Ла-Фьярмы. Немного повосхищавшись тонкостью работы и красотой отделки, я предложил размякшему от похвал хозяину, продать костюм мне. Поначалу тот даже слышать ничего не желал, но я предложил ему такую сумму, от которой мог отказаться только безумец. По счастью, портной не принадлежал к их числу, и немного поломавшись, уступил.

— А как же господин маркиз? — робко вякнул один из подмастерьев.

— Цыц, сопляк, — оборвал того мастер, вытирая лысину грязным полотенцем — маркиз все равно завтра за костюмом не пошлет — он сейчас в Божоле, в своем поместье. Значит, явится не раньше, чем через неделю. А за этот срок мы ему новый костюм сошьем, не сумлевайся.

Фигура у маркиза была похожей на мою, так что, после небольшой подгонки, костюм сидел на мне, как будто шитый специально для меня. Хозяин заверил меня, что он соответствует самой последней столичной моде и судя по количеству заинтересованных и завистливых взглядов, которые я ловил на себе все то время, пока шел до набережной, портной не соврал. Это окончательно развеяло все мои сомнения, так что к Королевскому мосту я подошел в самом веселом расположении духа.

Скучающие на посту стражники не сделали даже попытки остановить меня, или спросить пароль, видимо я выглядел слишком важным вельможей. Поначалу это меня обрадовало, но, увидев посыпанные мелким гравием парковые дорожки, веером расходящиеся в разные стороны среди великолепия и буйства экзотических цветов и деревьев, я решил все же узнать дорогу.

— А вы кто, сударь, будете? — подозрительно спросил меня вояка, мгновенно беря на изготовку свою алебарду.

Пришлось назваться и произнести пароль. Но и после этого подозрительность старого солдата не уменьшилась. Не смотря на все мои протесты и взывание к элементарной логике — если бы я был злоумышленником, то, вряд ли бы вернулся, чтобы спросить дорогу у стражников, — он не позволил мне продолжить путь самому, а отрядил в сопровождающие другого караульного, так что погулять перед аудиенцией по парку мне не удалось. Но даже от того немногого, что мне удалось увидеть краем глаза, пока гвардеец в темпе хорошего аллюра вел меня по аллеям парка, поневоле захватывало дух. Многоярусные цветущие террасы, павильоны из белоснежного кнарского мрамора, позолоченные фонтаны и ажурные мостики через прелестные ручейки создавали картину столь совершенную, что казалось, будто находишься в раю. А чтобы описать красоту и великолепие самого дворца, надо было родиться поэтом, поскольку у простого смертного, вроде меня, просто не хватало слов.

В задрапированной синим бархатом гостиной, куда меня доставил мой сопровождающий, уже ожидало несколько человек. Когда я вошел, они все, как по команде, уставились на меня, причем с такой неприязнью, будто были судьями, а я обвинялся в государственной измене. В полной тишине, я подошел к длинной кушетке, и уселся на нее, по-прежнему сопровождаемый тяжелыми взглядами всех присутствующих. Тот час, девица, сидевшая рядом со мной, демонстративно встала, и удалилась, шурша юбками, к окну. Молодой человек, сидевший возле столика в стиле Филибера пятого, при виде этой сцены прыснул в кулак.

— Прошу прощения, — тихонько обратился я е нему, когда взоры всех присутствующих переместились на вошедшего вслед за мной пожилого господина, — что здесь происходит?

— Не обращайте внимания, — прошептал тот в ответ. — Это общество попрошаек готово растерзать всех, у кого, как им кажется, больше шансов заслужить благосклонность Императора.

— А вы, если судить по недоумению на вашем лице, здесь впервые — прокомментировал мой собеседник.

Я неуверенно кивнул.

— Тогда позвольте объяснить — все, кого вы видите в этой зале, участники новогодней аудиенции у Императора. Каждый дворянин, чей род насчитывает не менее семи поколений, имеет право раз в год прийти сюда и просить Его Величество о снисхождении к его просьбе.

— Очень благородный обычай, — сказал я. — Свидетельствующий о великодушии Императора.

— Вы бы не говорили так, если б дослушали до конца, — усмехнулся молодой человек. — Просить то может каждый, а вот удовлетворяются всего три просьбы. Так что мы все здесь — злейшие враги.— Мой собеседник сделал небольшую паузу, явно наслаждаясь моим замешательством, затем продолжил — Я в этом гадюшнике уже не в первый раз, знаю большую часть этой публики. Вон тот, видите, в коричневом сюртуке, — он указал на дородного господина в весьма поношенном костюме и стоптанных туфлях, — приезжает сюда уже пятый год подряд. Разорившийся граф из Ардена. Его холопы мрут как мухи, от ядовитых миазмов, источаемых болотами. Этот тоже, видимо, надышался, поскольку носится уже несколько лет с проектом осушения болот, как курица с яйцом, и не может понять, что в столице никому и дела нет ни до арденских болот, ни до него самого. Шансов у него почти нет, разве что у Императора будет приступ благочестия. А вон та, у окна, — я перевел глаза на девицу, которая не пожелала сидеть рядом со мной, — сирота из обедневшего, но хорошего рода, живет в таком захолустье, что самым завидным женихом там считается сын мельника. Приехала просить подыскать ей мужа. Беспроигрышный вариант — если даже мужа ей не найдется, то любовник — наверняка. Собой она далеко не дурна, хотя лоска ей, конечно, недостает. Ну да это дело наживное...

— А вы сами, сударь, — спросил я, когда мне наскучила эта циничная болтовня, — явились сюда по необходимости или по прихоти?

— Я? — мой собеседник зажмурился, как кошка, когда ей почесывают за ухом, — пока что это секрет. — Скоро все увидите сами...

Я почувствовал растерянность — Инесс не упомянула ничего о том, что Император исполняет всего 3 просьбы. Возможно, она рассчитывала, что у него просто не будет другого выбора. А если она ошибается? У меня появилось нехорошее предчувствие. Занятый мыслями, я почти не обращал внимания на своего собеседника, который тем временем продолжал засыпать меня подробностями из жизни участников аудиенции. Внезапная тишина вывела меня из забытья. Молодой человек смотрел на меня с недоумением, видимо, ожидая ответа на вопрос, который я прослушал.

— Вы что-то спросили, сударь?

— Да, мне хотелось бы знать, что привело вас сюда? Судя по костюму, в деньгах вы не нуждаетесь...

— Пусть это тоже пока побудет секретом, — ответил я, вспомнив, что на мой вопрос тот так и не ответил.

Молодой человек неопределенно хмыкнул, и отошел к окну развлекать девицу, приехавшую в столицу то ли за мужем, то ли за любовником — видимо и сам был не прочь попытать счастья на одном из этих поприщ. Девица глупо хихикала, прикрывшись веером.

В этот момент распахнулись двери, и вошедший камердинер, торжественно пригласил всех присутствующих следовать за ним. Сквозь анфилады, поражающих роскошью убранства комнат, мы прошли за ним в огромный тронный зал. Залитый потоками света, попадающими в зал через широкие двухъярусные окна, зал впечатлял своими размерами, несмотря на количество людей в нем находившееся. Кроме того, стены зала были декорированы зеркалами, что создавало иллюзию еще большего пространства. Резное убранство стен и потолка, ажурная лепка плафона, сверкающие позолотой пилястры на фоне благородной белизны мрамора, настолько ослепляли что я даже не сразу заметил в противоположной стороне зала небольшое возвышение, где на золоченом троне, обитым малиновым штофом, восседал хозяин всего этого великолепия, Его Императорское Величество, Филибер ХIII.

На этот раз он был не в парадной короне, а в небольшом, тонкой работы, королевском венце, совсем не подходящим к его массивной фигуре и бычьей шее. Лицо у Императора было широким, грубым, почти мужицким, и тем страннее казались на нем светлые, цепкие глаза, с белками, покрытыми сетью коричневых жилок. Я почувствовал небольшое разочарование — потомка великого короля я представлял себе несколько иначе.

По обе стороны от трона, сверкая драгоценностями, стояла толпа придворных. Среди них я обнаружил и Ее Высочество, в великолепном платье с золотой вышивкой, придававшей еще больше блеска ее красоте. Я попробовал поймать взгляд принцессы, но она и не думала смотреть в мою сторону. Рядом с ней терлись ее неизменные поклонники — красавец-поэт с завитыми усиками и красавец-лейтенант с болонкой на руках. Я почувствовал укол ревности, но тут же постарался его подавить — по плану Инесс мы не должны были быть знакомы. Что ж, будем действовать, как договорились.

Император сделал знак камердинеру, и тот, громко стукнув посохом по паркету, объявил: "Скамейку Ее Высочеству принцессе Инесс!". Тут же слуга, одетый в малиновый камзол и белые брыжи, принес на вытянутых руках небольшую скамеечку, и с поклоном поставил ее рядом с Ее Высочеством. Принцесса изящно опустилась на нее, ничем не выказав удивления или благодарности. Теперь в зале сидели два человека. Камердинер развернул список просителей, и громогласно зачитал первое имя — им оказалась давешняя искательница мужа. Девица, немного робея вышла вперед, сделала книксен и произнесла свою просьбу, хотя и опустив глаза, как того и требовал этикет, но тем не менее громко и отчетливо, нимало не тушуясь перед таким количеством публики. Придворные одобрительно зашушукались, а Его Величество даже изволили улыбнуться. Зато в стане просителей стоял сплошной зубовный скрежет — девица была сильным конкурентом. Следом за ней шел какой-то монах, с безумным проектом экспедиции к легендарным Крокодильим островам, потом толстяк, просивший принять его сторону в тяжбе с соседом по поводу заливных лугов, следом сосед толстяка с аналогичной просьбой, затем бледная дама в черном, умолявшая помиловать ее мужа, уже три года томящегося в долговой тюрьме, и так далее до бесконечности. Я даже считать перестал, и с трудом сдерживал зевоту. В конце концов, остались только я, и господин, мечтавший осушить болота. Молодого человека, который развлекал меня в гостиной тоже не было видно, хотя я готов был поклясться, что из гостиной он выходил вместе со всеми. И тут, камердинер, повинуясь жесту Императора, объявил перерыв, добавив, что после обеда аудиенция продолжится. Судя по тому, что никто, кроме Его Величества из зала не вышел, обедать тот предпочитал в одиночестве. Просителей к столу тоже не приглашали, так что я невольно порадовался тому, что предусмотрительно пообедал на рынке пирогом с телячьими потрохами, и поэтому был не голоден.

— А вы, сударь, видимо тоже не пользуетесь благосклонностью Императора, — тихо произнесли за моей спиной. Обернувшись, я увидел того самого господина в коричневом сюртуке, собирающегося осушить болота. — Я это сужу по тому, что нас двоих поставили в самый конец списка.

— Почему двоих? Должен быть еще один молодой человек, который был с нами в гостиной.

— Вы имеете в виду того, что сидел за столом?

— Да, такой светловолосый...

— О нем можете не беспокоиться, — мой собеседник усмехнулся краешком губ, — он появится только в крайнем случае — если из всех прошений, поданных сегодня Его Величеству не найдется и трех, которые ему бы захотелось исполнить.

— Я не совсем понял — вы намекаете...

— Не намекаю, я заявляю вам со всей ответственностью — а я на аудиенции уже далеко не в первый раз, что то, что происходит здесь является откровенным обманом и поруганием благородной традиции, принятой еще при Филибере Счастливом, которому мы, провинциальное дворянство, помогли занять престол. В память об этом он дал возможность любому, кто носит титул, раз в год обращаться к нему лично и обязался удовлетворять большую часть прошений. При Филибере Мудром, прадеде нынешнего Императора, число исполняемых просьб сократилось до трех, но даже и это мизерное количество кажется чрезмерным нашему нынешнему владыке. Он опустился до того, что подсылает на аудиенцию своих людей, с выгодными ему прошениями, чтобы не было повода обвинить его в нарушении традиций. Вот до чего мы докатились!