— Вилму ты уже видел, она у нас занимается хозяйством, и, кроме того, демонстрирует самые длинные волосы в Империи.— Увидев, как я изумленно разглядываю довольно скромную косу Вилмы, он счел нужным добавить, — парик, конечно, но сделанный очень искусно.

— Если тебе понадобится что-то залатать, или постирать, обращайся ко мне, малыш, — улыбнувшись, произнесла Вилма.

От "малыша" я поперхнулся молоком, но Вилма была такой милой, что я не стал ей перечить. Пусть будет "малыш" — в конце концов, она вполне могла бы быть моей матерью.

— Это Тамбурин, — пояснял дальше Рувэн, указывая на сидевшего в стороне здоровяка, в котором я узнал давешнего черного охранника принцессы Нармин. — Он поднимает тяжести и рвет цепи. Это Слегетор, наш клоун...

— Слегетор? — удивился я, разглядывая смуглого курчавого человечка, — на староимперском слегетором называли железную опускающуюся решетку при входе в замок.

— Это оттого, что у меня зубы растут через один, как решетка, — произнес клоун, открывая рот, чтобы я мог в этом убедиться. Половины зубов у него действительно не хватало.

— Великий Монерро, наш фокусник, мы называем его просто Момо, — я поклонился толстяку с щегольски подкрученными усами, одетому в роскошную черной далматику, расшитую серебром.

— Это Кати, женщина-обезьяна, у нее волосы по всему телу — продолжал Рувэн, указывая на странное существо в балахоне, состоящее, как будто из одних локтей и коленок. На всех частях тела, выглядывающих из под балахона, в том числе и на щеках несчастной, росли жесткие черные волосы. На вид ей можно было дать с одинаковым успехом и 15 и 40 лет. Поглядывая исподлобья на меня, Кати с жадным урчанием поглощала свой кусок пирога, держа его обеими руками и подбирая упавшие на землю крошки. — Не обращай внимания, она слабоумная, — пояснил Рувэн.

— Вовсе нет, — заступилась за существо Вилма, — просто она всего боится. Кушай, детка, — Вилма подала Кати еще один кусок пирога, и погладила ее по голове.

— Не знаю, чего она боится, зато жрет за четверых, — прокомментировал Рувэн. — Ну, с Мэнди ты знаком, а это Николь и Норбер, дети Вилмы, они двойняшки, — он указал на двух белобрысых подростков, мальчика и девочку, действительно очень напоминающих мать. — Вот и все.

— Все позавтракали? — спросила Мэнди, хлопнув в ладоши. — Тогда начнем репетировать. Мы вчера еще не проходили сцену боя. Норбер, ты выучил песню?

Норбер кивнул, и, достав мандолину, принялся перебирать аккорды, напевая себе под нос.

— Я думал, что вы циркачи, а не комедианты, — удивился я, глядя, как Мэнди распределяет роли предстоящего действия.

— С этими святошами, поневоле и комедиантом станешь, — ответил Рувэн, сплюнув на песок. — Раньше все было как у людей, а как появился здесь два года назад этот брат Иеронимус, так никому житья не стало.

— Брат Иеронимус? — имя показалось мне смутно знакомым. Ну да, о нем говорила жена трактирщика. — Это не тот, который хочет разрушить "Каменный круг"?

— Он самый, — Рувэн негромко выругался. — Появился здесь года два назад, а уже у Патриарха, как у себя дома. Не знаю, каким колдовством он этого добился, но старик делает все, что тот скажет. Строит из себя святошу. Объявил недавно указ против уличных зрелищ — мол, и развращают и отвлекают от молитв, и выманивают деньги у честных горожан. Разрешено теперь показывать только мистерии, и только в неделю перед постом. Вот и приходится все переделывать на ходу. Раньше мы покидали столицу только на зиму, и не бедствовали, а теперь куда не ткнись — все запрещено! Если бы не Большая Ярмарка, мы бы вообще сюда не приезжали...

— Рувэн, ты не видел старикашку? — к нам приблизилась Вилма с корзинкой в руках. — Мне на рынок надо, а он как назло пропал. Может, отнесете ему завтрак, мальчики?

— Конечно, отнесем. — Рувэн взял из рук Вилмы корзинку и подмигнул мне. — Не переживай.

— Что еще за старикашка? — заинтриговано спросил я.

— Сейчас увидишь, — Рувэн подошел к фургону, стоящему отдельно ото всех и громко свистнул. Из фургона вылетела чугунная ступка, и, просвистев у нас над головой, стукнулась об стену. Я успел пригнуть голову в самый последний момент, и то, только благодаря тому, что Рувэн толкнул меня вниз. Надо сказать, местные обычаи гостеприимства поражали меня с каждой минутой все больше. Вслед за ступкой из фургона вылетели еще несколько не менее увесистых предметов, а за ними показался и сам их обладатель — длинный как жердь, высохший как селедка и сморщенный как финик, с грязно-серой бородой до пояса, и засаленной повязкой над глазами, старикашка действительно идеально соответствовал своему прозвищу. Никак иначе назвать его бы просто язык не повернулся. Потрясая костлявым кулаком, старикашка визгливым голосом прокричал несколько проклятий на неизвестном мне языке, а затем перешел к местному диалекту.

— Воры, — кричал он, — бездельники, шалопаи! Я вам покажу, где раки зимуют! Проклятые мальчишки...

Тут он, наконец, обратил внимание, что кроме нас с Рувэном, никаких мальчишек возле фургона не наблюдается, и заткнулся посреди фразы.

— А-а-а, это ты плут! Давненько же ты не навещал старика!

— У меня были на то причины, — проворчал Рувэн. — Мы тебе завтрак принесли, а ты нас чуть не прибил.

— Хулиганье поганое, совсем замучили паршивцы, — пожаловался старикашка. — Да вы заходите...

Внутри фургон был весь заставлен полками, на которых теснились всякие сосуды, плошки, диковинные растения и толстенные пыльные тома книг с непонятными названиями, пузырьки с подозрительной жидкостью, была даже муфельная печь. В общем, это была самая настоящая алхимическая лаборатория на колесах. Рувэн сбросил с ближайшего стола пачку пергаментов и по-хозяйски уселся, пригласив меня жестом сделать то же самое. Я оглянулся, но ничего подходящего не обнаружил. Фургон был настолько загроможден, что в нем можно было только стоять, да и то боком. Я боялся пошевелиться, чтобы не задеть ненароком какой-нибудь предмет, а простой кашель мог запросто вызвать катастрофу. Непонятно было, каким образом старикашка умудряется такой тесноте спать, разве что он делает это, стоя, как лошадь. Между тем сам хозяин довольно резво лавировал между своими колбами и ретортами, в которых что-то непрерывно бурлило и шипело, то, помешивая, то, добавляя новые ингредиенты, умудряясь при этом еще и жевать. На самом деле вся обстановка сильно напоминала картинку из одной страшной книги, которую я видел в детстве.

— Он, что, колдун? — шепотом спросил я у Рувэна.

— Кто, старикашка?!! — Рувэн запрокинул голову и захохотал. — Да какой из него колдун, когда он и мухи не обидит. Совершенно безвреден.

Я вспомнил чугунную ступку, чуть было не проломившую мне череп, но решил не возражать.

— Я чего пришел-то, — Рувэн поймал старикашку за рукав и несколько раз подергал, чтобы привлечь его внимание, — Салли опять объявился. Рауль его видел на Ученом Рынке.

— Какой еще Салли? — удивился я. — Я не знаком ни с кем по имени Салли.

— Ну, тот бродяга, — пояснил Рувэн, — помнишь, который продал тебе какой-то порошок.

Я вздрогнул. Слишком свежи были воспоминания о последствиях этого поступка.

— Как он выглядел? — требовательно спросил старикашка.

— Ну, сутулый такой, черноволосый, довольно смуглый, — я попробовал сосредоточиться на вопросе, но перед глазами вновь и вновь возникала жалкая фигура горбуна в предрассветном небе.

— Во что он был одет? — Рувэн со старикашкой переглянулись.

— Не помню. Какое-то рванье. Ах, да, он косой был и при ходьбе еще ногу волочил.

От этих слов старикашка пришел в неистовство. Потрясая кулаками, он поносил этого Салли последними словами, причем на нескольких языках. Рувэн счел необходимым объяснить мне этот взрыв негодования. Как я узнал, этот Салли был помощником старикашки, причем циркачи нашли его, замерзшим в снегу, и, практически спасли от смерти. Некоторое время он ездил вместе с цирком, а год назад, внезапно исчез, прихватив с собой многие бесценные старикашкины порошки и мази. Рувэн уже несколько раз намеревался проучить подлеца, но у того был просто изумительный нюх на возможное мордобитие, и всякий раз ему удавалось выходить сухим из воды.

— Неужели это старикашка изобрел порошок, избавляющий от страха перед полетом? — потрясенно прошептал я.

— Да, то есть, нет. — Рувэн замялся. — На самом деле все снадобья предназначались совсем для других целей, от поноса, или, там для роста волос.... А надписи, которые были на пакетиках, означали побочные явления, которые могут проявиться. Салли об этом, естественно, не знал.

— Ну и ну, — я ошеломленно покрутил головой. — Значит, избавление от страха перед полетом было всего лишь побочным явлением какого-то лекарства?

— Вот именно, — энергично кивнул Рувэн, — а этот балбес торгует порошками, и даже не знает, для чего они предназначены. Ох, и задам же я ему перцу!

Пока мы шептались, гнев старикашки поостыл, и он вернулся к своему занятию, прерванному нашим приходом. Рувэн напомнил старикашке, что Вилма искала его, чтобы посоветоваться насчет какого-то важного дела.

— Как же, как же, — заволновался старикашка, — я все прекрасно помню. Сейчас, я только закончу эти румяна для госпожи Оделины, и буду полностью в вашем распоряжении. Ее горничная должна прийти с минуты на минуту.

— А кто такая госпожа Оделина? — спросил я.

— Как, молодой человек, вы не знаете, кто такая госпожа Оделина?!! — поразился старикашка.

— Рауль не местный, — пояснил Рувэн. — Госпожа Оделина — примадонна столичного театра, — он подмигнул мне и продолжил. — Говорят, что ее благосклонности добиваются самые знатные и богатые люди Империи.

— Она так красива? — заинтересовался я.

— Умопомрачительна! Сногсшибательна! — вскричал старикашка. — Как поет! А танцует! А фигура! Какая фигура! Да о ее фигуре ходят легенды!

— Только вот цвет лица подвел, — прервал Рувэн оду в честь госпожи Оделины, — поэтому она и пользуется твоими услугами, старый плут.

Старикашка казался смущенным.

— Никто не совершенен. Бедная госпожа не виновата, что у нее такая сероватая кожа на лице.

— И прыщи, — весело добавил Рувэн.

— Неужели вы единственный, кто может ей помочь? — мне показалось невероятным, что этот ходячий мешок с костями в грязном балахоне пользует столь известную даму.

— Нет, конечно. В столице полно парфюмеров. Но у меня перед ними есть одно главное преимущество — я умею хранить тайну, — многозначительно произнес старикашка. — И потом, разве эти шарлатаны способны приготовить какое-либо снадобье, которое могло бы хотя бы сравниться с моим?! Да никогда в жизни! Что они вообще понимают, эти костоломы, в столь тонком деле, как приготовление мазей? Да все их снадобья смердят, как кошачий помет. Не удивлюсь, если узнаю, что именно он и является их основным компонентом.

— Ну, это надолго, — Рувэн легко спрыгнул на пол. — Старик оседлал своего любимого конька, теперь будет ворчать до обеда. Пойдем отсюда.

Рувэн вышел из фургона, я двинулся, было за ним, но споткнулся о раздувальные меха, и растянулся на полу. Сверху на меня посыпались засушенные жабы, ветхие пергаменты, какие-то сита и склянки. Одну из них, с заспиртованным волчьим сердцем, я успел спасти просто в последнюю секунду. Зато три других разбились вдребезги, и их содержимое разлилось по полу, источая невыносимую вонь. Выбираясь из-под завала, я был готов услышать в мой адрес самые нелицеприятные слова, но старикашка, даже не заметил этого разгрома, продолжая поносить конкурентов. От парфюмеров он перешел к лекарям, затем к "паршивым мальчишкам, крадущим все, что плохо лежит", потом вдруг вздохнул и тихо произнес: " Милосердная богиня, как же я докатился до жизни такой! Это я-то, которому аплодировал Высший Коллегиат, к которому ездили за советом короли и герцоги! Я, которого называли величайшим ученым современности, вынужден делать мази от прыщей для дам полусвета, чтобы прокормиться! Прозябать, среди этих жалких неучей, сносить насмешки от невежд! О, мое чадо! Они забрали тебя у меня, проклятые завистники, бездари! Все пропало! Весь мой труд, весь пыл моего сердца я вложил в тебя! О, если бы я мог взглянуть на тебя хотя бы одним глазком! Но нет, мне не дано.... О, сколь жестока моя судьба — быть совсем рядом и не сметь прикоснуться...".

Старик всхлипнул и печально произнес: "самое ужасное, что никто, никто мне не верит...".

И столько горечи было в его словах, что я неожиданно для себя встал и твердо сказал

— Я верю.

Глава 11.

— Да?! — удивился старикашка и почесал костлявым пальцем кончик носа, — А почему?

Я смешался. На самом деле мой внезапный порыв великодушия объяснить было трудно. Я даже не знал, во что именно я только что "поверил".

— Ну, не знаю... — пробормотал я. — Просто мне самому никто не верит, вот я вам и посочувствовал.

Старикашка издал какой-то скрежещущий звук, как будто поскребли железом по стеклу. Прошло несколько мгновений, прежде чем я понял, что это он так смеется. Надо сказать, он здорово меня напугал.

— Ну, я пойду, — сказал я, оглядываясь в поисках места, куда можно было бы пристроить проклятую банку с волчьим сердцем.

— Ну, нет, юноша, давайте поговорим. Признавайтесь, что это за небылицы вы выдумываете, если вам никто не верит.

— Ничего я не выдумываю, — огрызнулся я. — Просто люди здесь наслушались сказок и считают, что принц обязательно должен ездить в карете, сорить золотом направо и налево и не расставаться с короной даже в отхожем месте.

— Так стало быть вы принц — протянул старикашка. — Из какого королевства изволили пожаловать?

— Из Наровина, — хмуро сказал я. — Это в 50 лигах на запад, у моря. Только вы вряд ли слышали о нем.

— Сколько вам лет, Ваше Высочество? — внезапно спросил старикашка.

— Восемнадцать.

— Угу... — старикашка налил себе какой-то напиток из пузатой реторты, и со смаком отхлебнул из кружки. — Значит, вы уже победили дракона и сыграли свадьбу, не так ли?

Вот этого я никак не ожидал. У меня просто отвисла челюсть.

— Но как? Откуда вы знаете?

— Да будет вам известно, молодой человек, — самодовольно произнес старикашка, — что в молодости я объездил полмира. И, конечно, я не мог упустить такую уникальную возможность, посмотреть на единственного в мире дракона. Признаюсь, я ехал в Наровин, чтобы разоблачать и насмехаться, а уехал пристыженным и потрясенным, поскольку смог самолично убедиться, что дракон не инсценировка для глупцов, а самое, что ни есть настоящее животное. Правда, он сильно отличался от огнедышащего змия из древних легенд, но тем не менее.... Этот случай стал мне уроком на всю жизнь. Именно он научил меня не отмахиваться с презрением от кажущихся на первый взгляд несуразных идей, какими бы безумными они не казались, ибо в каждой из них есть зерно истины, надо только уметь его извлечь.

— Значит, вы были у нас, в Наровине? Но когда? Я вас совершенно не помню.