— Дортуары студиозусов, — пояснил старикашка. — Нам повезло, что сейчас каникулы. Приди мы завтра ночью, обязательно наткнулись бы на какого-нибудь пьяного полуночника.

Словно в подтверждение старикашкиных слов из-за ближайшей двери раздался богатырский храп, похожий на рык разъяренного медведя.

— Ты же говорил, что они все разъезжаются на каникулы, — вздрогнув от неожиданности произнесла Мэнди.

— Наверно, какого-то лентяя оставили в наказание, — пожал плечами старикашка, ускоряя шаг.

В полной тишине мы поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице, миновали галерею и подошли к небольшой двери в конце коридора. Дверь была вполне обычной, ничем не примечательной, зато замок, ее запиравший оказался, хоть и маленьким, но сработанным на диво искусно.

— Хитрая вещь, — прокомментировал Рувэн, рассматривая замок, — с секретом, и не одним. К такому замку отмычку подобрать — нечего даже и думать! Разве что ломиком...

— Ломик здесь тоже не поможет, — хмыкнул старикашка. — В двери заключено хитрое устройство — если эта дверь открывается не с помощью ключа, то в будке караульного начинает звенеть колокольчик.

— Умно, — поразился я. — Но как же нам быть?

— Что бы вы без меня делали?!, — старикашка отошел на несколько шагов и, закатав рукава своего балахона, проделал в воздухе несколько пассов. — А сейчас, благородные господа и дамы, вы увидите волшебное превращение, которому меня научил великий восточный мудрец Ибн-Заун, — прогнусавил он, подражая Великому Монерро — нашему фокуснику. Получилось у него настолько похоже, что мы не смогли сдержать смеха.

— Ульрих, пожалуйста...Сейчас не время... — проговорила, хихикая, Мэнди.

Тем временем старикашка, не переставая гримасничать и размахивать руками, подошел к крайнему бюсту в галерее, изображавшему какого-то древнего математика, и внезапно дернул его за нос. Не успели мы и глазом моргнуть, как лысая макушка бюста, откинулась назад, придав бронзовому ученому вид котелка с открытой крышкой.

— Але — оп! — провозгласил Ульрих, запуская руку внутрь головы и доставая оттуда небольшой серебряный ключик старинной работы.

Эффект был неописуем.

— Это что... от этой двери...да? — проблеял Рувэн.

— Конечно от этой, — пожав плечами сказал старикашка, наслаждаясь нашим изумлением. — От какой же еще?

— Но как...откуда ты знал? — спросил я, подобрав, наконец, челюсть.

— Оттуда, мой юный друг, что это я сам спрятал ключ от Запретной секции в этом хитром бюсте. Было это больше 15 лет назад, когда я еще был ректором — я ведь рассказывал тебе.

— Не могу поверить, — пробормотала Мэнди, — неужели весь тот бред, который нес старикашка все эти годы, оказался правдой?!

— А вот я сразу поверил, — гордо сказал я. — Правда, Ульрих?

Но занятый своими переживаниями старый ученый вряд ли нас слышал. Со слезами на глазах, он рассеянно поглаживал лысую голову бронзового математика. Очнулся он только тогда, когда Мэнди, в порыве раскаянья обняла его за плечи.

— Н-да, так вот, — продолжил он, как ни в чем не бывало, — ключ от Запретной секции должен был храниться в специальном железном ящике в архиве, на первом этаже. В один прекрасный день мне так надоело проделывать этот путь туда и обратно каждый раз, когда мне нужно было сверить даты, или проверить цитату (я как раз работал тогда над своим исследованием и доступ в секцию мне был необходим довольно часто), что в тайне сделал копию ключа, и спрятал его в этот бюст. Мне пришлось действовать очень осторожно — если бы попечители Академии узнали о моем самоуправстве, то меня ожидали бы крупные неприятности. Так что я был практически уверен, что найду ключ на старом месте.

— Здорово, — сказал Рувэн, одобрительно качая головой, — с твоей стороны было очень предусмотрительно сделать копию. Чувствовалось, что никакая сила не сможет теперь переубедить его в том, что старикашка еще тогда предвидел, что через 15 лет ему очень пригодится запасной ключ, когда он придет сюда тайком, как вор.

— Ладно, что мы стоим как столбы, — с тяжелым вздохом сказал Ульрих. — Давайте открывать.

Он вставил ключ в замок, трижды повернул налево, а затем направо. Я невольно задержал дыхание — от хитрого замка можно было ожидать любых сюрпризов. Но ничего такого не произошло — дверь открылась без единого звука и мы, наконец-то смогли проникнуть внутрь. Не знаю, чего я ожидал от таинственной Запретной секции, но комната, открывшаяся нашим взглядам была совершенно заурядной — небольшое помещение, заставленное рядами полок с книгами. Посреди комнаты находился старинный тщательно отполированный стол.

Попав в секцию старикашка словно обезумел — бросился к стеллажам, и, жалобно причитая, принялся гладить корешки книг.

— Мои дорогие, мои славные, наконец-то...— повторял он, глотая слезы. — О, мои детки, мои сокровища...

Старик, безусловно, был сумасшедшим, но безумие его было настолько уникальным, что, вызывало самое глубокое уважение. Поэтому мы не стали вмешиваться в его свидание с книгами, а разбрелись кто куда. Рувэн достал сочинение о русалках, и целиком погрузился в созерцание иллюстраций. Мэнди заинтересовалась каким-то запретным трактатом о любви, а я принялся исследовать полки в поисках интересующей меня книги о звезде О-Ери, но ничего подобного не находилось. Мало того, что половина книг была написана либо на староимперском, либо на вообще неизвестных мне языках, сами книги, к тому же располагались не по алфавиту и не по темам, а в каком-то странном порядке, логику которого я, как ни старался, уловить не смог. С трудом дождавшись, пока старикашка придет в себя, я поделился с ним этой проблемой.

— Ничего удивительного, юноша, — с апломбом произнес Ульрих, — Порядок расположения книг в секции соблюдается в строжайшей тайне — это еще одна степень защиты от непрошеных гостей. Я и сам приложил руку к созданию этой системы. Будем надеяться, что мои последователи ничего в ней не поменяли. Так, так, посмотрим, на "О"... — Он миновал пару стеллажей, и безошибочно вытащил из середины полки очередной неприметный томик. ( Как много позже объяснил мне Ульрих, в основании системы лежало длинное изречение на староимперском, которое я, как ни старался, не смог ни повторить, ни выговорить, означавшее что-то, типа: "Дуракам закон не писан". В своем оригинальном звучании это изречение содержало все 24 буквы алфавита, причем ни одна из них не повторялась дважды. Этим и воспользовались библиотечные мудрецы — отсчет начинался от окна, по ходу солнца, книги, располагавшиеся на первом от окна стеллаже начинались на первую букву поговорки, второй — на вторую и.т.д.)

— Держите, принц, — с шутовским поклоном старикашка вручил мне книгу, — это именно то, что мы искали...

Книга была довольно старой, весьма потрепанной, но самое удивительное — ни на толстом переплете из телячьей кожи, ни на титульном листе, не значился ни автор, ни даже название.

— Ты уверен, что это та самая книга? — спросил я, пытаясь унять дрожь в пальцах.

— Абсолютно, — уверенно ответил старикашка, — в свое время я очень часто ею пользовался. А названия у нее нет, потому что книга была объявлена трижды проклятой. Ты знаешь, что это значит?

— Если ее находили, то сжигали вместе с владельцем, его семьей и всем его имуществом.

— А так же вместе с теми кто знал о ней и не донес, — спокойным тоном продолжил старикашка. — Поэтому на книге чужой переплет и нет названия. Это последний экземпляр, все остальные сгорели.

— Но этот закон устарел, не так ли? — спросила, заинтересовавшаяся нашим разговором, Мэнди. — В наше время ведь никто не станет устраивать подобный чудовищный процесс.

— Как сказать, — старый ученый устало потер переносицу. — Каких-то 40 лет назад на главной площади сожгли семью уважаемого торговца пушниной только за то, что его сын по глупости купил старый трактат о ведовстве, чтобы приворожить какую-то девицу. Но у торговца, правда, было много врагов в магистрате, так что это было, скорее, сведением счетов.

— У меня, по-моему, врагов не меньше, — уныло хмыкнул я. — И гораздо могущественнее, чем члены магистрата.

— Так что подумай хорошо, действительно ли ты хочешь взять эту книгу.

— Что тут думать, — сказал я хриплым голосом после долгого молчания. — Я сейчас в таком положении, что хуже уже не будет. А в этой книге, возможно, заключено мое спасение. И потом, что мы зря что ли совершили это путешествие по Рейнсберкским подземельям?

— Да уж, — начала Мэнди, но тут свеча в фонаре вдруг погасла.

— Тихо вы, — зловеще произнес из темноты Рувэн. — Сюда идут.

Из-под двери, действительно, виднелся слабый отблеск света, становившийся все сильнее по мере приближения. Кто-то шел сюда с фонарем!

— Дверь! — пискнул старикашка, — надо закрыть...

— Не успеем, — сквозь зубы процедил Рувэн, — остолопы несчастные, даже на шухер никого не поставили. Я тоже хорош... Ладно, вы с Мэнди прячьтесь в шкаф, а мы...

Тут я почувствовал, что меня взяли за шкирку, как слепого котенка, и поволокли к портьере возле окна. Я попробовал было возмутиться таким обращением, но пыль, скопившаяся в складках занавеса попала мне в нос, что несколько отвлекло меня мук ущемленного самолюбия. Мне пришлось приложить немыслимые усилия, чтобы не расчихаться во весь голос (в этом огромную помощь оказал мне Рувэн, правда сделав это в своей обычной грубой манере — попросту говоря, заткнув мне рот). А потом я услышал голоса, и забыл не только о том, что хотел чихать, но и дышать тоже. Потому что голоса эти показались мне смутно знакомыми.

— Если окажется, что ты зря поднял меня с постели, Гиль, клянусь Троггом, ты вылетишь из Академии быстрее, чем успеешь выговорить слово "спаржа", — произнес один из голосов угрожающе.

— Но господин ректор, — прогнусавил второй голос, — я уверяю вас, что четко слышал, как наверху кто-то ходит. Помните, я докладывал вам о студенте Глабере, сыне аптекаря...

— Это такой высокий, румяный?

— Нет, это Фабио из Энжера, но тоже хулиган и разгильдяй...

— Тоже мне новость, — хмыкнул Феонор (а собеседником невидимого Гиля оказался ни кто иной, как ректор Академии) — да о большей части моих студентов можно сказать тоже самое. Ты и сам, мой дорогой Шут, вполне попадаешь под эту характеристику. Если бы не твои рапорты о студентах, стал бы я терпеть тебя в Академии. Подумать только — третий год на первом курсе! В жизни не видел такого болвана!

— Как скажете, господин ректор, — подобострастно проговорил Гиль.

Ну конечно же, Шут! Вот мы снова и свиделись, подлый насмешник! Да еще и доносчик, как выяснилось.

— Ладно, так что там с этим Глабером? — успокоившись, проговорил Феонор.

— Он похвалялся перед дружками в трактире "У трех кошек", — зачастил Шут, — что проберется ночью в Запретную секцию, и притащит им колдовской гримуар, дающий бессмертие тем, кто прочитает его до конца, а еще...

— Достаточно, — оборвал его Феонор, — Глабер твой, конечно же, идиот, но ты, мой дорогой — идиот еще больше чем Глабер, поскольку будишь мня среди ночи, чтобы пересказать его пьяные бредни. К твоему сведению попасть в Запретную секцию можно только открыв дверь особым ключом, а ключ этот я всегда ношу с собой в медальоне, видишь — вот он! И это не говоря уже о страже на воротах...

— Но господин ректор, я слышал...

— Что ты слышал? Тебе приснился страшный сон, и ты, побежал ко мне за защитой? Думаешь, я буду тебя успокаивать, как мамочка в детстве? Вот можешь полюбоваться — дверь цела и невреди...

Тут Феонор внезапно умолк — видимо свет фонаря достиг раскрытой настежь двери в секцию и ректору понадобилось время, чтобы осознать это невероятное событие. Стоящий рядом со мной, Рувэн, тихонько выругался.

— Господин ректор...дверь — жалобно проскулил Гиль.

— Сам вижу, — неожиданно злым голосом ответил Феонор. — Значит так, беги за стражей... нет, страже нельзя сюда входить. Ладно, пойдешь со мной.

— Пожалуйста, господин ректор, не заставляйте меня туда идти, — судя по всему наш храбрый Шут не на шутку струсил. — Я с вами...куда угодно...против людей...но тут же, говорят... нечисть...

— Что еще за выдумки?!! Нет тут ничего, только книги. А ну, прекрати истерику! — гаркнул Феонор. — Я сказал, пойдешь со мной.

— Да, господин ректор, — последовал одинокий всхлип и приближающиеся шаги.

Я осторожно заглянул в щель между портьерами. Картина, представшая моему взору, была достойна быть запечатленной на огромном художественном полотне — батальная сцена "Храбрый ректор и его верный помощник спасают библиотеку от расхитителей". Феонор был одет в халат, накинутый прямо на ночную рубашку, из-под которой комично торчали его худые кривые ноги. И лишь великолепная каштановая шевелюра ректора была, как всегда, безупречна. Выглядывавший из-за его плеча Гиль, был бледен, как деревенская сметана, руки у него дрожали так, что тени от фонаря, который он держал, казалось, отплясывают какой-то бешеный танец. Меньше всего этот полудохлый от страха сопляк был похож на того насмешливого и бесшабашного паренька, всеобщего любимца, встреченного мною не так давно.

Между тем Феонор остановился посредине комнаты, и упершись руками в бока, громко и отчетливо произнес : "Я знаю, что в библиотеке находятся посторонние. Кем бы вы ни были, вам лучше сейчас же выйти и сдаться. Я, ректор Академии, обещаю вам справедливый и честный суд". Мы молчали.

— Ах, так, — возмущенно произнес Феонор, — ну, берегитесь!

С этими словами он направился прямиком к той портьере, за которой прятались мы с Рувэном.

Глава 23.

Как это ни странно, мне было совершенно не страшно. Возможно, после сегодняшнего суматошного дня и безумной ночи, я просто исчерпал весь свой запас страха. Думалось о всякой ерунде. Интересно, что мне следует сказать, согласно этикету, когда Феонор отдернет штору — "А это снова я, господин ректор, и опять по поводу дракона!". Причем, если сопроводить эту фразу идиотской улыбкой и глупым гыгыканьем, то обители для скорбных разумом мне точно не избежать. Краем глаза я заметил, как сжал кулаки, приготовившийся к удару, Рувэн. Феонор протянул руку к портьере и тут, откуда-то сбоку вдруг послышался тихий протяжный гул. Ректор замер с поднятой рукой и стал нервно озираться.

— У-у-у, — повторился этот же жуткий звук уже громче. У меня у самого прошел мороз по коже. На Гиля же лучше было вообще не смотреть — казалось он сейчас грохнется в обморок.

— Что это? — произнес Феонор, сохраняя хладнокровие. — Ну-ка, посвети туда! — Он отошел от окна, и, видя, что проку от перепуганного насмерть Шута мало, забрал у него фонарь. — Кто здесь?

Вместо ответа послышалось завывание, перемежаемое какими-то странными всхлипами. Внезапный порыв сквозняка затушил свечу в фонаре, и теперь комната освещалась лишь проникающим сквозь стекло лунным светом. Это происшествие вывело Шута из оцепенения, и он тут же воспользовался своей вновь обретенной властью над мышцами, причем весьма разумно — сделал ноги.