Чудеса случаются

Глава 1.

Нормальные истории убийством дракона и спасением принцессы обычно заканчиваются. Моя на этом только начиналась...

...Итак, ясным весенним утром, я, принц Рауль, 3-ий и младший сын наровинского короля Ниобера, облачился в доспехи предков, усевшись на резвого скакуна и взяв копье наперевес, отправился освобождать прекрасную принцессу Анни-Лору, коварно похищенную поганым змием. Так об этом, наверное, было бы написано в дворцовых хрониках. Придворный хронист и летописец мэтр Сэльмэ уже шнырял в толпе придворных и гостей, собравшихся ради сего знаменательного события, в глубокой задумчивости покусывая кончик своей жидкой бороденки — наверное, подыскивал очередной уничижительный эпитет к "змию".

Действительность, как это и бывает в большинстве случаев, была далека от лубочного глянца летописей. Я, в данный момент, например, в полном облачении, состоящем из собственно доспеха предков — тяжеленного и местами проржавевшего железного лома, а также 3-мя слоями фуфаек, надеваемых под-низ, болтался под потолком, на сложном приспособлении, призванном опустить меня на лошадь. Животина, хотя и была самой выносливой и смирной кобылой из всей королевской конюшни, едва почувствовав вес королевской задницы, не будь дурой, удрала. Как раз сейчас все конюшие, подконюшеные, помощники подконюшеных, а так же множество добровольцев из числа прислуги, носились по двору из угла в угол, пытаясь настичь взбунтовавшееся животное, не столько помогая погоне, сколько мешая, и получая от этого море удовольствия. В другое время я бы тоже позабавился, но положение повешенного не слишком располагает к веселью. К тому же мне жутко хотелось чесаться. Чесалось все тело, даже пятки. И это в то время как я с трудом мог пошевелить рукой! И еще было очень жарко. Вся нижняя фуфайка пропиталась потом, а воротник верхней сдавливал мне шею не хуже удавки. Чувствуя, что вот-вот сойду с ума, я попробовал сосредоточиться на том, что мне предстояло, но тут же в этом раскаялся, поскольку предстояла мне принцесса Анни-Лора — с ее лошадиными зубами, мышиной косой и идиотским смехом.

Что делать — все принцы Наровина женятся на принцессах Ронеля — такова традиция. Мои старшие братцы Хенцель и Гензель уже получили в жены принцесс Анни-Монику и Анни-Каролину соответственно, старших дочерей короля Диэля; теперь была моя очередь пройти всю эту процедуру. Королевство Ронель было таким же микроскопическим, как и наше, а дочерей у короля Диэля было целых 12. В качестве приданного у принцесс было разве что луг да пара болот, особой красотой они тоже не отличались, но кроме Ронельских никаких других принцесс в округе не водилось, (кроме разве что Инесс Тонненбургской, но свататься к дочери самого могущественного Императора, имея всего 300 подданных было, по крайней мере, нелепо). Поэтому женитьба была предрешена с момента моего рождения. У меня правда была надежда, что моей избранницей станет черноглазая Анни-Роза, но бедняжка скончалась 3 года назад от скарлатины, и ее младшая сестра автоматически заняла место моей невесты. Так что если не случится ничего из ряда вон, то не позже чем завтра отец Виссарион из братства Розы провозгласит нас мужем и женой. При мысли об этом я ощутил такой приступ тоски, что не болтайся я как чучело на высоте 2-го этажа, то, наверное, не выдержал бы соблазна и удрал.

С третьей попытки лошадь была повязана и подведена под мое седалище. Участники погони, запыхавшиеся, но довольные, сосредоточенно принялись опускать меня вниз. Канаты невыносимо громко скрипели, конюшие не менее громко орали, и только чудом на этот раз меня смогли водрузить на круп бедного животного. Ноги у кобылы подогнулись, но она с честью выдержала испытание, и после того как меня надежно закрепили и надели на голову шлем, я был представлен широкой публике. Со стороны это, наверное, было внушительным зрелищем, но изнутри шлема я мог наблюдать лишь отдельные фрагменты. Изнывая от жары, чесотки и идиотизма всего происходящего, я принял благословение от обоих королей, пробубнил ответную речь (звучала она как из ведра, впрочем, мой шлем и являлся ни чем иным, как ведром с прорезями для глаз и плюмажем) и под общие приветственные крики отправился забивать дракона.

Главный охотничий дядька Мирон вел мою лошадь под уздцы, и попутно давал мне последние указания, конспиративно понизив голос:

— Вы, Ваше Высочество, того, не сильно то его тыкайте копьем-то. Змию-то нашему, поди, триста лет в обед будет, он скотина такая и так нервный, не дай бог, спугнем, батюшка ваш мне башку отвернет. А то опосля свадьбы братца вашего, Гензеля, мне его 3 месяца обратно приманивать пришлось. Ушел, скотина такая, в поля, а там клевер как раз уродился, так он там и пасся целое лето. А поля-то мужицкие, холопы его хотели на вилы поднять, насилу отбили. Батюшке вашему пришлось откупного им заплатить....Да....Зато клевер у тот год знатный уродился...да...

На этом месте дядька Мирон погрузился в глубокомысленные размышления о клевере, а я попытался сосредоточиться перед будущим представлением. Естественно никакой схваткой и не пахло. Тварью дракон был абсолютно безвредной и всеми повадками больше походил не на ящера, а на лошадь. Древним он был страшно — еще в старинных летописях Империи наш род был упомянут только благодаря тому, что дракон жил на наших землях (хотя возможно это был его предок).

Никакого похищения не было тем более. В свое время дядька Мирон показывал мне книгу, в которой описывались способы дрессировки драконов, в частности каким образом заставить его взлететь и схватить желаемое, а также унести искомый предмет в известное место. Причем самым безобидным из этих способов было засунуть желаемое в стог с клевером ( представив себе Анни-Лору в стогу, я не смог сдержать нервного смешка). В любом случае эти ухищрения, по-видимому, срабатывали слабо — уже несколько поколений не видело, что бы дракон летал, не говоря о том, чтобы кого-то схватить. Все принцессы, желающие быть похищенными, приглашались прибыть на место действия своим ходом, и расположиться согласно сценарию. Для этих целей была построена небольшая башенка с балконом, откуда принцесса могла эффектно лить слезы и изящно помахивать платочком. В перерывах между похищениями башня использовалась окрестными крестьянами для просушки сена. Имелись также скамейки для гостей познатнее, травка на пологих склонах для гостей поплоше и камни для простолюдинов, дабы с близкого расстояния и в безопасности наблюдать за разворачивающимся представлением. Собственно говоря, вся эта романтика разыгрывалась исключительно для гостей — только эти "драконьи" свадьбы давали нашему крохотному королевству возможность хоть как-то держаться на плаву и не идти на поклон к могущественному соседу — Императору. Впрочем, заведись в наших землях что-нибудь посущественнее старого дракона, никакая сила не спасла бы нас от присоединения к Империи, а покуда мы могли безнаказанно наслаждаться своей независимостью. Вообще, вся эта ситуация сильно напоминала историю о "Неуловимом Морице ", которого никто не ловит, потому что он никому не нужен.

Драконья полянка располагалась не так далеко от замка, но дядька Мирон нарочно повел лошадь с довеском в виде чучела принца, то есть меня, самым окружным путем, давая возможность всем гостям занять места (чтобы ни дай бог, никто не пропустил ни малейшей детали предстоящего действа, и дорогие подарки, врученные королю накануне, не пропали бы даром). Долго ждать не пришлось: не успели мы проделать и полпути, как нас нагнал босоногий посланец от батюшки и сообщил, что его Высочество герцог Сьеннежский с дамами уселись, а посему просят начинать. Развернувшись с полдороги, мы направились напрямик через лес — заставлять знатных особ ждать было неразумно.

Наконец мы въехали, или, учитывая скорость моего скакуна, притащились на место. Драконьей полянкой называлась небольшая прогалина с дубом посредине и небольшим ручейком. Романтическую прелесть места дополняла башенка, живописно поросшая виноградными лозами и мхом. Впечатление, правда, несколько портила принцесса Анни-Лора, решившая именно сегодня, взять реванш за ту серую и унылую жизнь, которую она вела до сих пор и обратить на себя внимание всего общества. Все бы ничего — в конце концов, для бедняжки это действительно был уникальный шанс выделиться, беда в том, что представление о том, как должна себя вести похищенная драконом принцесса у Анни-Лоры были весьма оригинальные. Выражалось это в картинном закатывании глаз, заламывании рук и ежеминутном паданье в обморок. В перерывах между этими действиями Анни-Лора простирала руки во все стороны света и, опасно перегибаясь через перила балкона, вопила, как свихнувшаяся ослица:

— О, мой прекрасный рыцарь! Приди, приди, спаси меня от участи, что хуже смерти! Явись, о, могучий и порази змия! — и тому подобное.

Было видно, что речь была отрепетирована заранее, потому что сочинять такие глупости на ходу, да еще по отношению к моей скромной персоне, не смог бы даже мэтр Сэльмэ, который, судя по архаичности лексикона, и являлся автором сего блестящего спича. Во всей округе он считался самым ученым ритором и обладателем столь совершенного стиля, что его услугами не гнушался пользоваться даже секретарь его Высочества, когда требовалось сформулировать что-нибудь так, чтобы даже Трогг не разобрал — в этом мэтру Сэльмэ не было равных. Даже в обыденной речи он умудрялся пользоваться выражениями, вышедшими из моды еще 200 лет назад. Кроме всего прочего в его обязанности входило обучать королевских отпрысков грамоте, геральдике, риторике и счету. Я от его уроков увиливал, как только мог, а вот принцесса Анни-Лора по-видимому была послушной ученицей, и полностью переняла его премудрость. Впрочем, публика реагировала вполне благожелательно. Его Сиятельство Архиепископ даже соизволил поаплодировать после особенно удачного Анни-Лориного завывания.

А вот Дракон явно нервничал. Он беспокойно ходил вокруг дуба, и дергался каждый раз, когда принцесса брала верхнее соль. Маленькие его глазки заплыли гноем, и видел он не далее, чем на 3 локтя вокруг, слышал тоже плохо, но обоняние по-прежнему было замечательным. Незнакомые запахи волновали Дракона, предвещая неприятные тычки в спину. Я вполне разделял его тоску, но ничего поделать не мог — придется ему перенести еще несколько ударов и от друга детства (моего детства, разумеется). Надеюсь, он быстро сообразит, что именно от него требуется.

Анни-Лора, наконец, заметила меня и в приливе чувств хлопнулась в обморок. Наступила благословенная тишина. Следовало спешить, пока она не возобновила свои причитания. Выехав вперед, я поклонился высокому обществу, балкону, на котором валялась моя бесчувственная невеста, и, сотворив что-то отдаленно похожее на символ веры (из-за доспехов руки слушались с трудом), развернул коня в нужную сторону. От криков, типа: " Я спасу тебя, прекраснейшая! " я решил воздержаться — все равно из-за дурацкого ведра на голове их никто бы не услышал. Дядька Мирон вставил в мою руку боевое копье, тщательно затупленное на конце.

— Ну, — сказал он, — начали — и с силой ударил лошадь тяжелой железной перчаткой. Кобыла, до того мирно жевавшая травку, никак не ожидала такой подлости. С возмущенным ржанием лошадь взвилась на дыбы — я с трудом удержался в седле, и рванула вперед с невиданной прытью (по счастью в нужном направлении). В одной руке у меня было копье, другой я тщетно пытался натянуть вожжи, но чертова скотина уже "закусила удила" в прямом смысле этого слова и на все мои потуги только ускоряла ход. Дракон тоже почувствовал неладное, поднял голову, и вдруг с громким рыком поднялся на задние лапы, перебирая передними воздухе. Со стороны это, наверное, выглядело угрожающе, но на самом деле он просто унюхал меня. В детстве я проводил много времени играясь с ним, таскал ему вкусности и даже выучил его "служить", как хорошую собаку. Именно эту стойку он и демонстрировал сейчас, совсем некстати. Столкновение было неизбежным. Я зажмурил глаза и изо всех сил вцепился в луку седла. Последним, что я увидел, было стремительно приближающееся покрытое роговыми пластинами брюхо дракона, с каким-то маленьким углублением посредине.

Глава 2.

Когда я открыл глаза, был уже вечер. Переход в мир живых произошел мгновенно — только что я летел на встречу живой горе, и вот уже лежу на кровати в своей комнате. Я рывком сел и принялся себя ощупывать — на первый взгляд переломов не было, немного саднило плечо, но это пустяки. Заходящее солнце светило мне прямо в глаза, так что я даже не сразу заметил, что в комнате находится кто-то еще. Громкий вздох рядом с кроватью заставил меня подпрыгнуть от неожиданности, но тут я увидел знакомые обвислые усы и с облегчением набросился на их обладателя:

— Дядька Мирон, что ты здесь делаешь? Где все? Что случилось?

— Беда, принц, беда — дядька Мирон всхлипнул и вытер слезу обратной стороной ладони, — дракон-то сдох. Убили вы его, Ваше Высочество.

— Как это?! — от неожиданности я даже сел. — Он же вечный! У него же панцирь по всему телу! Ты же сам говорил, что дракон есть существо неуязвимое, потому его и убить невозможно!

— А вот оказалось, что и нет! Пластина-то панцирная у него на брюхе в одном месте приподнималась, а под ней ямка такая, типа пупка — вот в нее вы, принц копьем-то и угодили. Как он, бедный закричал, и как грохнется оземь — аж земля содрогнулась. Вас из седла тоже выбило хорошо хоть в другую сторону.— Дядька Мирон понизил голос.— А из пупка драконьего, когда он дух испустил, выкатилось колечко.

— Святые небеса, что ты несешь! Какое еще колечко!?

— А вот какое — дядька Мирон достал из кармана платок, и медленно развернул — в середине действительно лежала плоская округлая бляшка неправильной формы и мутного цвета.

— На золото не похоже — я попробовал его на зуб — ты уверен, что это кольцо из пупка дракона?

— Своими глазами видел, как выкатилось — дядька Мирон сотворил символ веры.— Я раньше всех подбежал. Вы, принц его храните, оно наверняка волшебное.

— Ты, Мирон, совсем сбрендил на старости лет. Может, ты и в королеву фей веришь?

— Говорю я вам, точно оно волшебное...

Наверное, мы могли бы препираться еще очень долго, но громкий стук в дверь прервал нас. Воспользовавшись этим, дядька Мирон всучил мне кольцо, а сам быстро отошел к окну. В дверь боком протиснулся длинный как жердь дворецкий Гастон, и, томно обмахиваясь платочком, что, как он считал, было признаком хороших манер, сообщил, что Их Величества ожидают меня в гостиной. Официальность приглашения не предвещала ничего хорошего.

— В каком расположении духа пребывает Его Величество? — понизив голос, спросил я.

— Скажем так — дворецкий, изящно прикрывшись, зевнул — первый раз в жизни я не жалею, что не родился принцем.

С трудом, сдерживая панику, на негнущихся ногах я сошел в гостиную. Я был готов увидеть Ниобера гневного, Ниобера бушующего, Ниобера разъяренного, бьющего в бешенстве тарелки и стреляющего из арбалета по проходящим по двору крестьянам, но действительность превзошла все мои самые плохие ожидания.

Бледный как простыня король сидел, выпрямившись неестественно прямо в центре овального зала. Матушка, вся в слезах, сидела поодаль, в окружении невесток: Анни-Моника растирала ей виски, а Анни-Каролина держала нюхательную соль. Присутствовали все родственники, даже дедушка Олиар клевал носом в уголке. Когда я вошел все, как по команде замолкли и уставились на меня, как будто это был не я — их сын, племянник и брат, знакомый с рождения, а некто до сих пор невиданный и опасный. Повинуясь жесту короля, слуги вышли и закрыли дверь. Братец Гензель выглянул в коридор, и, убедившись, что никто из них не подслушивает, по пути обратно подтолкнул меня на середину комнаты. В полной тишине судорожно всхлипнула королева-мать. Н-да, похоже, обычной поркой я не отделаюсь.

Сиятельнейшее семейство, — откашлявшись, начал король, — мы собрались здесь для того

,чтобы обсудить угрозу, нависшую над нашим славным королевством, и поставившую под удар его будущее, а значит и наше с вами. — Он обвел тяжелым взглядом всех присутствующих — Испокон веков наши земли были славны тем, что здесь обрел приют последний на Земле дракон, существо таинственное и мистическое, обладающее необыкновенными качествами. Все вы знаете историю о том, что в благодарность за гостеприимство, которое предок наш, Готфрид Рыжий оказал дракону, тот поклялся покровительствовать его роду, покуда ящер будет жить на этих землях. Иногда люди воспринимают сие как легенду, сказку для простаков — король нахмурился — да только многие поколения наших предков, портреты которых вы видите на стенах этого зала свидетельствуют об обратном. Возможно королевство наше не самое процветающее и богатое, но, слава Пресвятой Деве, мы и не бедствуем, подобно Тронору или Ронелю. Всегда хватало нам мяса для знати, хлеба для простолюдинов и овса для лошадей. Всегда находились охочие до диковинок чужеземцы, готовые оставить здесь толику своих денег, чтобы посмотреть на сие легендарное животное, и рассказывать потом детям и внукам своим, что они были свидетелями сего чуда. Свадьбы Наровинских принцев стали событием, собиравшим знать всех соседних королевств.— Король перевел дыхание и продолжил:

— И вот сегодня случилось то, о чем мы даже помыслить не могли — дракон, которого мы считали вечным и неуязвимым, был убит. Порядок вещей, считавшийся незыблемым, рухнул, как карточный домик. И собрал я вас всех, мое благороднейшее семейство, дабы решить, как нам жить дальше, и определить меру наказания для неразумного отрока, который стал причиной сего несчастья.

Тут я с ужасом понял, что речь идет обо мне — пока батюшка произносил свою речь, я настолько был потрясен его необычно серьезным и грозным видом, а также мрачными перспективами, описанными им, что даже забыл, что я собственно и являюсь главным действующим лицом этого собрания.

— О нет, вы не посмеете! — матушка вскочила со стула и кинулась ко мне, — Дитя мое, это какой-то страшный сон!

— Сядь на место, Анни! — голос короля был холоден, как январская ночь. Принц Рауль, есть ли что-нибудь, что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я...я не хотел, — это было все, что я смог из себя выдавить. Чувство нереальности происходящего делало мои мозги неповоротливыми, как будто на них были надеты давешние доспехи. И только в галерее, куда меня отправили ожидать приговор, я смог прийти в себя. Сначала я долго щипал себя за руку, надеясь, что сейчас я проснусь, и все случившееся окажется просто ночным кошмаром, но без толку — большой синяк был единственным результатом всех моих усилий. Потом я попытался успокоиться — ну не повесят же меня, в самом деле, — и стал прислушиваться к происходящему в зале. К сожалению, толстые дубовые двери отлично приглушали все звуки. Тихонько, стараясь, чтобы не скрипнула, я потянул дверь на себя — и стал свидетелем незабываемой сцены: Его Величество как раз изволили дать наследному принцу Хенцелю по морде. Братец Хенцель отлетел как сбитая чурка при игре в "крепость" и, не веря собственным глазам, рассматривал кровь из носа на своих пальцах. Еще бы, такое потрясение — всю жизнь ходить в любимчиках, кронпринц, обожаемый первенец и наследник престола — и вдруг получить оплеуху как какой-нибудь смерд. Приступ злорадства был таким сильным, что я даже не пытался его подавить — меня-то пороли каждую субботу, а если случайно я не успевал сделать за неделю ничего предосудительного, то пороли на будущее.

— Изверг! — вскрикнула матушка и кинулась к упавшему.

— Никогда, слышите, никогда! — багровый от бешенства король был поистине страшен в эту минуту — Лучше уж я умру как король Наровина, чем соглашусь быть каким-то захудалым герцогом Империи!

Вот значит, как! — я закрыл двери и сел на пол, прислонившись затылком к стене.— Неужели дела настолько плохи?! А чего же ты ожидал? — спросил холодный голос в моей голове — дракон был нашим единственным источником дохода, или ты думаешь, что кто-то станет тащиться за тридевять земель только ради того, чтобы взглянуть на наши ничем, в сущности не примечательные пустоши, болота или скромный замок?! Скоро, очень скоро поток чужестранцев станет мелким, как ручей засушливым летом, замок разрушится, и все мы пойдем бить поклоны к богатому соседу. И не станет больше такого королевства Наровин! И все это моя вина, только моя!

Следующие два часа были, наверное, самыми худшими за всю мою жизнь. В своем самобичевании я дошел до того, что только смерть может искупить мою вину. Когда двери отворились и меня попросили зайти, я был уверен, что услышу дату своей казни, и был готов смиренно принять любое наказание.

Страсти улеглись, и не увидь я своими собственными глазами недавнюю стычку, я бы и не поверил, что эти чинно сидящие по кругу, строгие господа и дамы могут участвовать в таком безобразии.

— Подойдите, принц! — батюшка говорил хрипло, наверное, сорвал голос.— Принимая во внимание, что злодеяние было совершено без злого умысла, по случайности, мы решили, что виновный получит возможность исправить случившееся.

Я вытаращил глаза — ни чего себе! И каким же это способом, интересно, можно исправить случившееся?! Оживить дракона?! Видимо эта мысль отразилась на моем лице, потому что король усмехнулся и сменил тон:

— Нет, дитя мое, я не собираюсь отправлять тебя на поиски живой воды — чудес не бывает, и утраченного не вернешь. Наша единственная надежда в том, что на Земле может существовать еще один дракон. Возможно, где-то далеко, за океаном или в варварских странах, но где-то он должен быть! И если дорого тебе твое королевство и твои родные, то ты найдешь его! — энтузиазм короля поневоле заражал. В эту минуту я был так счастлив, что еще не все потеряно, что казнь моя не состоится, что прикажи он мне даже прыгнуть в пропасть, или сразиться с самим Троггом, хозяином посмертного царства, я бы совершил это, не задумываясь.

— И я отыщу его, Ваше Величество! — воскликнул я.— Вы еще будете гордиться своим сыном!

Матушка прослезилась и бросилась мне на шею. Король мягко отстранил ее, и обнял меня за плечи.

— Я даю тебе собой 300 золотых талеров и лучшего коня, сынок — сказал он.— Выедешь завтра на рассвете.

— Минутку — братец Хенцель уже вернул себе прежний апломб, хотя вид до сих пор имел бледный, — если я правильно понял, то вы отпускаете его?! Вот так просто?!

— Нет не так просто — отец нахмурился. — Рауль отправляется с важным заданием, а не развлекаться, как это кажется тебе.

— Но позвольте спросить, в чем же здесь наказание? Едет с деньгами, посмотреть другие страны, я бы тоже не отказался от такой прогулки. А ведь он причина всех наших неприятностей!

Вот уж воистину — с такими родственниками не надо никаких врагов.

— Не беспокойся Хенцель, Рауль понесет наказание — спокойно произнес король. — Его свадьба на Анни-Лоре отменяется до тех пор, пока он не вернется.

Я быстро закрыл глаза, чтобы никто не мог увидеть их выражение. Может ли человек вынести столько счастья сразу?

Глава 3.

Утро выдалось дождливое, но никакие капризы природы не могли испортить мне настроение. Из замка я постарался выехать как можно раньше — уж очень не хотелось еще раз встречаться с этим надутым индюком — Хенцелем. К тому же большинство гостей осталось в замке, чтобы стать свидетелями незабываемого зрелища — похорон последнего дракона. Все они воспринимали случившееся, как потрясающее представление, и были уверены, что так и было задумано. Я неожиданно оказался героем пира — все без исключений присутствующие непременно хотели выразить мне свое восхищение, а Его Сиятельство похлопал по плечу и пригласил в гости. Случись это позавчера, я, наверное, чувствовал бы себя на вершине блаженства и считал, что все мои мечты сбылись. Теперь же — о несовершенство человеческой природы, я ненавидел всех гостей до кома в горле — мерзкие, равнодушные люди! Им нет никакого дела ни до будущего Наровина, ни до смерти бедного дракона. Добрая выпивка да вкусная еда — это все, что их интересовало. Они считали, что я совершил подвиг! Победил дракона! Что героического в том, что бы заколоть безвредное, преданное тебе существо?! Если бы я ненароком убил собаку, неужели они тоже бы считали, что я заслуживаю восхищения?!

С трудом дождавшись окончания официальной части бала, я улизнул из пиршественной залы, хотя танцы были в самом разгаре. Конечно, это было крайне невежливо по отношению к нескольким дамам, которые весь вечер усиленно строили мне глазки, и, хотя, я обожал эти танцы, переходящие во флирт, и флирт, переходящий в м-м-м... скажем так — другие, вытекающие из этого удовольствия, сегодня мне было не до этого. Я был выжат как лимон. Не успев рухнуть на кровать, я заснул, а проснулся совсем в другом расположении духа: свадьба с Анни-Лорой отодвигалась на неопределенный срок, и мне предстояло путешествие, полное приключений и сюрпризов. Я быстро оделся, осмотрел себя в зеркале и остался доволен: дорожный костюм ладно облегал стройную фигуру, подбородок, правда, мог бы быть чуть более волевым, а цвет лица, по нынешней моде, должен был быть более бледным, зато волнистые темные волосы, серые глаза и ровный нос вполне соответствовали современным представлениям о прекрасном. А когда у меня начнет расти борода, я, как говорит матушка, буду выглядеть в точности как король Филибер, основатель династии Тонненбургских императоров, каким его рисуют на портретах.

Надев перевязь и прицепив шпагу, я побежал прощаться. Чувства переполняли меня, и все воспринималось размытым, как во сне. Мелькнули растерянные лица родителей, их последние напутствия: "лучше всего брать маленького дракона — ему будет легче прижиться" (отец видимо предполагал, что у меня будет большой выбор) и " остерегаться продажных женщин" (материнская забота). Заспанный эконом вручил мне увесистый кошелек, а не менее сонная повариха припасы на дорогу. Лучшим конем правда оказалась вчерашняя, белая с рыжими пятнами, кобыла с дурацким именем Магнолия (подозреваю, что тут не обошлось без участия моего милого старшего братца), но даже этот пустяк не смог омрачить мой отъезд. Выехав за ворота, я засвистел модную песенку и припустил коня галопом.

На пятом куплете я увидел деревенских холопов с лопатами и среди них Вечика. В свое время Вечик был предводителем нашей детской ватаги, и, не смотря на то, что он был крестьянским сыном, а я королевским, это не мешало нам дружить, а если надо, то и драться. В общем, он был мне другом намного больше, чем мои родные братья.

— Здорово ребята! — крикнул я.— Куда в такую рань?

— Яму для дракона копать — отвечали мужики вразнобой — Батюшка ваш приказать изволили. Отвесив мне поклон, они пошли дальше, а Вечик задержался. Мы с ним были ровесниками, но выглядел он гораздо старше — и выше, и в плечах шире, да еще и усы отпустил — в общем, картинка. В вопросах житейских он тоже понимал гораздо более меня, и что самое главное никогда мне не завидовал, поэтому, несмотря на то, что жизнь в последнее время развела нас, я всегда за советом шел к нему. Пересказав ему последние события, я ждал, как он отреагирует. Тот не торопясь, запалил трубку, глядя куда-то вдаль, и произнес: "Его Величество — большого ума человек". После чего опять замолчал. Я был разочарован — я-то надеялся, что мое путешествие за новым драконом вызовет у него больший интерес.

— При чем здесь батюшка? — недоуменно спросил я. — И почему он большого ума — потому что дал Хенцелю в нос?

— Да нет — Вечик хмыкнул, — об этом-то он как раз пожалеет и очень скоро, а вот что тебя отослал, это хорошо... Он опять замолчал, и уставился, куда за мое плечо.

Оглянувшись, я не увидел ровным счетом ничего примечательного.

— Может, ты бросишь говорить недомолвками и объяснишь нормально?

— Послушай моего совета, Рауль — с небывалой серьезностью проговорил Вечик, — как доберешься до столицы, не рыпайся, а попросись капитаном в императорскую гвардию — денег на патент тебе хватит. Стреляешь ты метко, шпагой владеешь, мушкетом, правда, хуже, но тоже неплохо. Войн в Империи хватает, так что карьера тебе обеспечена. И пока не станешь генералом, домой даже не пиши.

— Ты что, ошалел?! — от возмущения у меня даже голос охрип — А как же дракон?

Вечик посмотрел снисходительно — жалостливо, и покачал головой, как бы говоря: " И когда же ты повзрослеешь...". Терпеть не могу, когда он ведет себя со мной, как с младенцем!

— Да с чего бы это батюшка стал меня отсылать, если не за драконом?

— А с того, что скоро здесь будут большие перемены... И тебе лучше при этом не присутствовать.

— Если ты о герцогстве, то знай, что король скорее умрет, чем согласится на это!

— Может оно и так — похоже, мои слова мало впечатлили Вечика. — Да только король не вечен.... Он взвалил лопату на плечо и отвесил мне небрежный поклон. — Послушай моего совета, Рауль — не возвращайся! — сказал он на прощание, и вразвалочку, отправился догонять остальных.

Если Вечик намеревался таким образом испортить мне настроение, то своей цели он достиг — я был просто взбешен. Всю дорогу я пытался расшифровать его слова, и решил, что намеки его касаются братца Хенцеля — тот действительно был злопамятен, и не в его обычае было спускать кому-либо обиду. И что он спит и видит себя королем, или на крайний случай герцогом — это тоже не новость, мальчику стукнуло уже 35, а он до сих кронпринц на побегушках. Но поднять руку на собственного отца?! Мыслимое ли дело?! Да и трусоват он для такого. В любом случае, чем скорее я вернусь с добычей, тем лучше. В том, что мне удастся раздобыть дракона, я даже не сомневался — как гласила поговорка в Рейнсберке, столице Тонненбурга можно было найти даже дрессированных мантикор, а если там чего-то не было, значит этого не существовало в природе.

Под вечер я добрался до переправы через Сьеннеж — реки давшей название городу и герцогству, на берегах которой и произошла 300 лет назад знаменитая Сьеннежская битва. Чего не поделил сьеннежский король с народом красноголовых я помню плохо — мэтр Сельме умудрялся делать занудным самый интересный рассказ, но народу полегло здесь столько, что 3 дня вода в Сьеннеже была красного цвета. Сам король был смертельно ранен, и вскоре скончался. В итоге Сьеннеж стал ослаблен настолько, что вынужден был сменить королевскую корону на герцогский венок. Если я потерплю неудачу, его судьба ждет и Наровин, а в том, что жребий этот не из приятных я смог убедиться уже на постоялом дворе — столько грязи и тараканов я не видел, наверное, за всю свою жизнь. Титул я свой решил не афишировать — огласка мне ни к чему, да и кошелек целее будет, так что пришлось остаться на ночь здесь. В любом случае, другие гостиницы выглядели еще запущеннее, а в этой хотя бы был красивый вид на реку. Не страшно, перетерплю — как говорит батюшка: "воин должен привыкать к лишениям".

Ужин, против ожидаемого, оказался совсем неплох. Доев последний кусочек, я вспомнил о кольце, которое вручил мне дядька Мирон. Вячеку я о нем не рассказал — он бы меня обязательно высмеял. И так он относится ко мне, как к избалованному ребенку. А ведь чудеса случаются — доказательством этому служило существование дракона, которого везде, кроме Наровина считают сказочным персонажем, а также это кольцо. И если дядька Мирон не соврал, а он не врал никогда, то оно действительно должно обладать какими-то необыкновенными свойствами. Надо только понять, как им пользоваться...

Через 3 часа я сдался — проклятое кольцо никак не хотело раскрывать свои секреты. Я его тер, бросал в огонь, в воду и вино, произносил над ним заговорные слова — ничего!!! Все что я выяснил, так это то, чего кольцо не делает: оно не указывало на золото, не делало невидимым и умным, никак не влияло на внешность, не уменьшало и не увеличивало и не исполняло желания. Ближе к полуночи запас идей у меня истощился и с отчаяния я вышвырнул проклятый кусок металла в воды Сьеннежа. После чего, уставший и взбешенный, отправился спать.

Глава 4.

Проснулся я совершенно разбитым и в отвратительном настроении. Погода не радовала — вчерашний моросящий дождик плавно перешел в сплошной ливень. Магнолия, видимо, тоже встала не с той ноги, если только это выражение применимо к лошади, но таких номеров, которые она выдавала на переправе, я не видел ни в одном цирке. Сначала она заартачилась при виде воды, и ни в какую не хотела переходить на паром. Пришлось ее долго уговаривать и заманивать кусочком сахара. И вот, когда я уже думал, что дело сделано, и осталось только привязать ее, эта тварь сталкивает меня в воду и с довольным ржанием перепрыгивает обратно на берег. Номер имел грандиозный успех — люди на пароме просто рыдали в истерике. Я мог их понять — со стороны это, наверное, выглядело очень смешно, но в тот момент я был готов поубивать всех, и проклятую кобылу в первую очередь. Несмотря на то, что пока я выбрался на берег, прошло довольно много времени, эта скотина даже и не думала удирать — преспокойно стояла себе на берегу, и, кося на меня хитрым глазом, делала вид, что щиплет травку. Но, стоило мне, хлюпая водой в сапогах приблизиться, как она срывалась с места, и отскакивала на несколько шагов в сторону. Эта игра продолжалась довольно долго, пока несколько парней с парома, утирая слезы и хихикая, не помогли мне поймать мою лошадь. Но и на этом она не успокоилась! Когда мы начали отчаливать, это "милое животное" вцепилось зубами в веревку на причале, не давая нам тронуться, что вызвало очередной приступ веселья у окружающих. Одна из наблюдавших на берегу женщин, смеялась так, что у нее начались родовые схватки. Надо ли говорить, что мы оказались в центре внимания: Магнолию благодарные зрители закормили сахаром, а мне дали одеяло и бутылку рома, чтобы согреться. Паромщик даже не взял с меня денег, что само по себе являлось чудом. Обсохнув и согревшись, я слегка успокоился и решил не убивать проклятую скотину, а всего лишь продать ее при первом же удобном случае.

Все это сильно задержало наш отъезд. В довершение всех бед, дороги от дождя развезло так, что грязь достигала колен и в итоге, до Эрнежа я добрался только в сумерках, хотя планировал в нем пообедать. Нехорошие предчувствия шелохнулись во мне еще при въезде в город, когда я увидел ряды телег и повозок, а также толпы торговцев, запрудивших улицы. Прохожий, которого я спросил о причине этого столпотворения, тут же подтвердил мои опасения, объяснив, что из-за дождей сошла сель. Люди же, которых я вижу, были застигнуты известием об этом по дороге в столицу, и теперь ожидают, когда перевал будет расчищен.

— Так, когда же он будет расчищен, почтенный? — спросил я, кидая ему монету.

— Никто не знает, высокородный господин,— отвечал тот, вздыхая.— Скорее бы все это закончилось. Сил нет терпеть эту саранчу — загадили весь город.

Городок и вправду вид имел запущенный. Хуже было то, что все гостиницы, постоялые дворы, а также сараи были уже заняты. Прохожий посоветовал обратиться в " Красный щит" — самую лучшую гостиницу Эрнежа, возможно там еще остались свободные места. Не сильно надеясь на успех, я все же последовал его совету, и был приятно удивлен. Зато цена, запрошенная хозяином, была такой астрономической, что становилось понятно, каким образом в этом переполненном городе осталась свободная комната — хозяин выжимал максимум из сложившейся ситуации. Делать было нечего — не ночевать же на улице! К тому же после целого дня верхом, я с трудом держался на ногах.

— Останетесь довольны, сударь — сказал хозяин, провожая меня в мою комнату. — Сама королева Магда провела ночь в этой кровати, и изволила хвалить.

Не сильно доверяя сказкам хозяина — королева Магда отошла в серые пределы 300 лет назад, я, тем не менее, был впечатлен роскошью обстановки: огромная кровать, на которой могли уместиться человек 10, тяжелый красный с золотом балдахин, расшитый имперскими розами, большой камин, отделанный желтым мрамором, с барельефом, изображавшим сцены охоты, ковер с восточным узором — такой спальне мог позавидовать и король!

— А чей это портрет, милейший? — спросил я, останавливаясь возле большой картины на стене — Это кто, королева Магда?

— Это Ее Сиятельство, принцесса Инесс — с благоговеньем в голосе, ответил хозяин. — В прошлом году столичный художник, месье Жако, проиграл все деньги в карты заезжему торговцу, так я принял портрет в счет платы за комнату. Хорош, а?

Портрет был действительно превосходен — как по манере исполнения, та и по красоте модели. Золотистые локоны до пояса, бездонные голубые глаза, нежная кожа, полоска жемчужных зубов под приоткрытыми в полуулыбке коралловыми губами, высокая грудь, тонкая талия — с трудом верилось, что изображенное на портрете прелестное существо действительно существует в реальности, а не только в фантазии живописца.

— Неужели в жизни она также хороша, как и на портрете?

— Еще лучше, — ответил хозяин, — видел, когда был на ярмарке в прошлом году. Ее Сиятельство как раз проезжали с кортежем к храму Розы. На белом жеребце, с золоченым седлом, в красном атласном платье — даже королеве фей с ней не сравниться! А ведь матушка ее была далеко не красавица. Да и Его Величество, прямо скажем...

Выпроводив хозяина, пока он не слишком углубился в генеалогию Тонненбургских императоров, я умылся и завалился спать на удивительно мягкую перину лучшей кровати в Эрнеже. И всю ночь мне снилась Инесс Тонненбургская верхом на белом коне.

Утро не принесло ничего хорошего — ливень усилился еще больше, и, выйдя проведать Магнолию, я почувствовал себя так, как будто прохожу под водопадом. Известий о том, когда расчистят перевал, тоже не было. Несколько торговцев коротали время в общем зале, уныло попивая местное вино, пришлось присоединиться к ним. Впрочем, после нескольких неудачных попыток завести разговор, я пересел и стал смотреть в окно.

Мое внимание привлек какой-то человек, шедший по улице в полном одиночестве. Он перепрыгивал через лужи так забавно, и с таким проворством, что я невольно залюбовался им. Конечным пунктом его прогулки оказалась гостиница " Красный щит", так что вскоре я смог рассмотреть его получше. И не только я — когда он, впустив холодный воздух и капли дождя, вошел в общий зал, все головы были повернуты в его сторону. Видно было, что он является темой для сплетен — мои соседи тут же стали шушукаться между собой, оживленно кивая в сторону только что вошедшего. Вид у него действительно был необычный: очень смуглая кожа, черные, отливающие синевой волосы, нос с горбинкой и круглые карие глаза, с каким-то особенным разрезом — внешние уголки были опущены вниз, из-за чего он походил на грустную сову. Одежда незнакомца была столь странного покроя и цвета, что я, наплевав на правила хорошего тона, рассматривал его, почти в упор. Между тем, сняв плащ, и тихо переговорив о чем-то с хозяином, незнакомец направился к лестнице. Проходя мимо, меня он обронил платок, с необычным орнаментом, вышитым золотыми нитями. Радуясь, что у меня есть возможность рассмотреть незнакомца поближе, я окликнул его и протянул ему платок. Реакция на это была столь бурной, что мне сделалось неловко. Громко восклицая что-то на неизвестном мне языке, и осыпая платок поцелуями, он то закатывал глаза к потолку, то порывался стать передо мной на колени. С трудом успокоив его, я предложил ему выпить и познакомиться поближе.

— О, вы благородный человек! — воскликнул незнакомец, которого, как выяснилось, звали Терибей-паша. — Если бы вы знали, как дорог мне этот платок! О, услуга, оказанная вами столь неоценима! И так отрадно в этой варварской стране встретить человека, столь благородного!

Прервав поток славословий в мою честь, я заказал нам утку, фаршированную грибами под соусом муанси, запеченного целиком молочного поросенка и яблочного вина. Беседа, сдобренная столь изысканной закуской, потекла свободно и к обоюдному удовольствию. Терибей-паша оказался переводчиком в свите принцессы Нармин, из далекой страны Инберр. Принцесса направлялась в Рейнсберк с визитом к Императору, дабы просить его о помощи в деле о престолонаследии, которое затевал против нее ее дядя. Платок же, подобранный мной служил чем-то вроде верительной грамоты — документов в Инберре не существовало. Все это Терибей-паша объяснил мне в процессе обеда, с завидным аппетитом поглощая стоящие на столе яства. Он рассказал мне также много занятных вещей о своей родине, стране Инберр, которая находилась за тремя горами и одним морем. Впрочем, кроме понятного любопытства, была еще одна причина, по которой я затеял этот разговор.

— А скажите, уважаемый, — спросил я, когда мы перешли к десерту, — водятся ли в Инберре диковинные животные?

— Да в Инберре все животные диковинные! — воскликнул Терибей-паша, — во всяком случае, не сочтите за обиду, для вас, благородный рыцарь.

— Что, и драконы имеются?

Терибей-паша задумался, и, наклонившись ко мне и понизив голос, произнес:

— Скажу вам по секрету (ибо я полагаюсь на ваше честное слово, и верю, что все мною вам рассказанное, останется в тайне) что в ханском зверинце, по слухам живет один дракон. Я сам там не был — чином не вышел, но мой свояк, который служит главным садовником, рассказывал, что однажды дракон вырвался, и, пока его поймали, сжег половину сада.

От таких слов я пришел в крайнее возбуждение — подумать только, какой счастливый случай! Я-то полагал, что мне предстоят долгие и трудные поиски, которые еще неизвестно, закончатся ли успехом, а дракон можно сказать сам идет ко мне в руки!

— Терибей-паша, голубчик! — воскликнул я — если бы ты знал, как он мне нужен! Помоги мне добыть дракона, все что хочешь, проси, никаких денег не пожалею!

Поначалу опешивший переводчик наотрез отказался даже думать о подобной возможности, мол, если он обратится к принцессе с такой дерзостью, ему не сносить головы. Но после часа уговоров, щедрых посулов и бутылки граппы, он согласился устроить мне встречу с принцессой Нармин. Расстались мы лучшими друзьями. Я поднялся к себе, чтобы переодеться и привести себя в порядок, и ровно в назначенное время постучал в дверь, за которой находились покои принцессы.

Дверь мне открыл здоровенный черный детина, в тюрбане, шароварах и с кривой саблей наперевес. Он сопроводил меня в соседнюю комнату, где кроме роскошного ковра были только разбросанные по полу подушки. Тщетно оглядевшись вокруг, и не найдя ни одного стула, я остался стоять, глазея по сторонам. Убранство комнаты составляли в основном прозрачные занавески всех цветов радуги, а возле окна стояла огромная клетка, в которой скучала потрясающей красоты птица — красная, с ярко-желтыми крыльями и горбатым носом. Я хотел было подойти, чтобы рассмотреть ее поближе, но тут из соседней комнаты вышел Терибей-паша и трижды хлопнул в ладоши. Вслед за ним выскочили какие-то девушки, закутанные в покрывала так, что были видны только их глаза, и с необыкновенной быстротой и проворством принялись уставлять комнату различными предметами: одна притащила невысокую резную табуретку, другая положила на нее круглый золотой поднос, потом этот импровизированный стол был быстро заполнен вазами с яствами, названий которых я даже не знал, а также фигурными кувшинчиками с питьем. В конце концов, они закончили, и скрылись в соседней комнате. Терибей-паша опять трижды хлопнул в ладоши и оттуда же показалась целая процессия: одна из служанок торжественно несла впереди расшитую золотом подушку, следом за ней две девицы держали небольшой, изящный балдахин, а под балдахином.... Под балдахином грациозно выступала потрясающей красоты дама, одетая так необычно, что я даже не сразу сообразил, что это и есть принцесса, и следует, соблюсти этикет. Спохватившись, я отвесил ей глубокий поклон, прижав шляпу к груди. Получилось немного неуклюже, зато с большим чувством.

Было от чего опешить — во-первых, принцесса была в шальварах из полупрозрачной ткани, что позволяло видеть стройные, изящные ножки. Лицо у нее было наполовину скрыто вуалью, оставлявшей открытыми потрясающей красоты зеленые глаза, соболиные брови и чистый высокий лоб. Черные как смоль волосы, были охвачены спереди диадемой, в центре которой был вставлен изумруд, размером с куриное яйцо. Но даже это не главное. Больше всего меня поразило то, что блузка принцессы была столь коротка, что позволяла увидеть весь живот. Более того, в пупок принцессы было вставлено небольшое колечко с рубином. То есть не то, чтобы я до этого не видел голых женщин, видел, конечно. Просто на сеновале, где это в основном и происходило, был полумрак, да и мне было не до разглядываний. А в остальное время все женщины, которых я когда-либо видел, и аристократки, и служанки, носили закрытые платья, позволявшие увидеть разве что запястья и шею. Ну, иногда и декольте у дам из высшего общества. Так что сегодня я увидел женский пупок впервые. Надо сказать, это доставило мне большое удовольствие.

Служанка положила подушку на пол и принцесса изящно опустилась на нее, указав мне жестом на место напротив. Я сделал вывод, что в Инберре так принято и уселся, скрестив ноги, на пол. Повинуясь жесту госпожи, служанка поставила передо мной чашу с вином и фрукты. Принцесса пригубила из своего бокала и произнесла низким чувственным голосом длинную фразу. Появившийся, как из-под земли, Терибей-паша принялся переводить:

— Ее Высочество, принцесса Нармин, законная и полновластная повелительница страны Инберр, просит тебя, благородный юноша, объяснить кто ты и какое дело привело тебя сюда.

Я встал и представился. О настоящей причине, побудившей меня отправиться на поиски дракона, я умолчал — мне почему-то было стыдно рассказывать этой красивой и нежной принцессе о том, что наше королевство настолько мало, что кормил нас только несчастный пожилой дракон, которого я случайно заколол. Сказал только, что всегда мечтал увидеть это невероятное, мистическое существо.

— Принцесса Нармин, — переводил Терибей-паша, — очень удивлена. Она всегда считала дракона обычным животным, как лошадь или собаку. Принцесса знает, что недавно дракониха, живущая в зверинце родила малыша. Если благородный рыцарь сумеет развлечь принцессу, то она тут же напишет домой, чтобы маленького дракончика отправили с первым же кораблем.

— А что может развлечь принцессу? — шепотом спросил я у переводчика.

— Ну, расскажите ей о своей стране, пару смешных историй...Принцесса скучает, ей все будет интересно. И кроме того — Терибей-паша многозначительно посмотрел на меня — этикет Инберра требует, чтобы вы в свою очередь тоже преподнесли принцессе какой-нибудь подарок.

— Подарок? — я задумался — но у меня ничего с собой нет.

— Воля ваша — ответил Терибей-паша — только тогда принцесса обидится, и не видать вам дракончика, как собственных ушей.

— Постой. А если я предложу ей деньги, это не обидит принцессу?

— Золото? — глаза переводчика приняли странное выражение.

— Таллеры. 250 монет. Больше нет — в пути потратил.

— Сойдет. Скажем, что это пожертвование в главный храм в Инберре, и ты желаешь, чтобы эти монеты расплавили и из полученного золота сделали статуэтку богини.

— А какой богине поклоняются в стране Инберр?

— Конечно же принцессе Нармин ! — пожав плечами ответил переводчик.

Глава 5.

Первое, что я ощутил наутро, было ощущение, что я лежу на чем-то очень мягком и удобном. Настолько приятном, что мне даже шевелиться не хотелось. Мне... А кому мне?!!! С ужасом осознав, что я не помню как меня зовут, я резко вскочил и... Лучше бы я этого не делал. Потому что имя тут же вспомнилось, зато неосторожное движение отозвалось таким взрывом в голове, что я упал обратно и еще не скоро рискнул встать во второй раз. А сделать это было необходимо, потому что, как бы это выразиться поточнее: выпитое вчера вино просилось наружу. Хорошо, что ночная ваза нашлась очень быстро, потому что еще немного и комната королевы Магды была бы осквернена навеки. И зачем я так напился?! В последний раз мне было так плохо, когда мы праздновали помолвку Вечика. Но тогда хоть повод был. А что было вчера? Я попытался сосредоточиться, но в голову почему-то лезла всякая ерунда: на меня внимательно смотрит какая-то девушка, причем я абсолютно уверен, что это лицо мне незнакомо. Такое выразительное лицо: подбородок с ямочкой, высокие скулы, большие зеленые глаза, рыжие волосы — я бы такое обязательно запомнил.

Еще почему-то вспоминался какой-то поднос с едой, который я опрокинул, когда... Когда показывал принцессе, как у нас танцуют павану...Принцесса!!! Как я мог забыть !!! Она мне все вина подливала и смеялась. А я рад стараться — развлекал знатную особу! Придурок! Идиот! Это ж надо было так опозориться! А если я ее чем-нибудь обидел? Прости — прощай тогда маленький дракончик, и деньги зря пропали. Нет, надо срочно к ней пойти, извиниться... Я судорожно принялся натягивать сапоги, прыгая как цапля на одной ноге. Но, когда я подошел к покоям принцессы, меня ждало разочарование — двери были открыты настежь и слуги как раз заносили туда кровать. Командовала ими жена трактирщика. Вежливо поздоровавшись, я поинтересовался у нее, могу ли я увидеть принцессу.

— Принцесса? — от удивления брови у хозяйки поднялись так высоко, что скрылись под мятым ночным чепцом, который она по-видимому носила круглосуточно. — Что-то вы путаете, ваша милость. Никакой принцессы здесь сроду не было.

Сдерживаясь из последних сил, я объяснил глупой корове, что речь идет о постояльцах этой комнаты.

— А-а-а, эти! — протянула она. — Так бы сразу и сказали. Съехали они утром.

У меня перехватило дыхание.

— Как съехали? Куда? Давно?

— Вот уж не могу сказать, — зевнула хозяйка. — Да вы, сударь, у мужа моего спросите, может он знает.

Перепрыгивая через три ступеньки, я ринулся вниз, и, открыв двери, застыл на пороге, как вкопанный: врываясь сквозь открытые окна, косые солнечные лучи играли бликами на стеклянных стаканах и полированных поверхностях столов, освещали общий зал так, что самых потаенные его уголки были видны в мельчайших подробностях. Исчезли угрюмые торговцы, запах пота и грязь на полу. Легкий весенний ветерок развевал юбку у служанки, подметавшей пол и надувал занавески, делая их похожими на паруса Это составляло такой контраст с виденным мной вчера, что я не сразу понял где нахожусь. К реальности меня вернул хозяин, предложивший подать завтрак.

— А где все?

— Уехали — ответил хозяин, протирая стаканы. — Перевал-то расчистили утром. Вот они все и рванули — как с цепи сорвались, честное слово.

— А принцесса?

— Какая принцесса? А эта, циркачка. Эти первые съехали, еще даже до того как объявили, что дорога свободна. И как они узнали?! Вот уж, действительно, ведьмино отродье.— Хозяин сплюнул.

— То есть как циркачка? — спросил я, ощущая предательскую слабость в ногах.

— Да так. Из цирка они. Акробаты. Она и этот ее как бы брат. — При этих словах хозяин подмигнул мне.— Я их давно знаю — они каждый год у нас выступают по дороге в столицу.

Мир перевернулся. Земля опрокинулась и накрыла меня, как крышка кастрюли.

Ограбили!!! Обвели вокруг пальца, как последнего простачка!!! А я, дурак, уши развесил! Сам, сам отдал им все деньги! Принцесса из Инберра! Как я мог повестись на такую очевидную глупость?!!

— Эй, сударь, вам плохо? — хозяин с тревогой заглядывал мне в глаза.

— Все отлично — процедил я сквозь зубы, — просто замечательно.

— Ну как скажете, — он пожал плечами. — Так прикажете завтракать?

Вместо ответа я развернулся и выбежал из зала. Быстро собрав вещи, я пулей выскочил из гостиницы. Магнолия, видимо почувствовав мое настроение, была на редкость смирна и послушна, так что не прошло и получаса, как я скакал по дороге к перевалу, проклиная себя последними словами. Ну ничего! Если они выехали до рассвета, у нас 5 часов разницы. Мало ли что может случиться по дороге. Есть еще шанс! Не на того напали, голубчики! Ну попадись вы мне только, фальшивая принцесса и ее верный переводчик. Я вам покажу! Будете на коленях умолять о пощаде, сапоги мне лизать!

Через час я нагнал обозы торговцев и понял, что дела обстоят совсем не так радужно, как мне представлялось. Дорога сузилась настолько, что мне приходилось проявлять чудеса вольтижировки, лавируя между телегами. Проклятия купцов сыпались, как горох из мешка, но я лишь чаще стегал лошадь. И только преодолев перевал и выехав вершину последнего холма, я понял что все усилия были напрасны. Отсюда сверху, мне прекрасно были видны множество дорог, запруженных толпами народа, лошадьми, телегами, каретами, они веером расходились у подножья холма, на котором я стоял. Только ребенок, или глупец мог надеяться найти кого-то в этой кутерьме.

Хрупкая надежда, которую я поддерживал в себе всю дорогу, лопнула, как мыльный пузырь. Мне было так плохо, что если бы не люди вокруг, я, наверное, сел бы и заплакал как девчонка — в три ручья. Просадить за один вечер все деньги — а ведь я еще даже не добрался до Рейнсберка! Что же делать?! Не возвращаться же домой, поджав хвост, как цуцик — представляю, как будут издеваться надо мной мои братья. А бедный батюшка, доверивший мне судьбу Наровина, что он обо мне подумает?! Как мне смотреть им в глаза! При мысли об этом я испытал столь мучительный приступ стыда, что мне пришлось сцепить зубы, чтобы не застонать во весь голос. Нет, домой нельзя. Только вперед. Придется выкручиваться без денег. Я пересчитал оставшуюся мелочь: не фонтан, но на первое время хватит. Жаль, красиво въехать в Рейнсберк не получится, и ко двору с такими грошами лучше не соваться — засмеют, но ведь главное не это. Главное дракона найти. В крайнем случае, если совсем будет худо, напишу батюшке, а пока придется покрепче затянуть пояс.

Приняв решение, я сразу почувствовал себя лучше. Впервые за несколько дней вышел погожий денек, жара стояла совсем как летом, птицы пели, деревья зеленели, а по обочине дороги шли деревенские девки в венках из полевых цветов и строили мне глазки. Жизнь была прекрасна, несмотря ни на что.

С такими мыслями, спустя 2 дня, я и въехал в Рейнсберк. Он меня разочаровал. Слушая дома рассказы о величии и красоте столицы, я воображал себе нечто намного грандиознее. К тому же сам дворец Императора и весь двор размещались на островах, посреди реки Ильтеры, и въезд туда был только через мост по специальному пропуску. Весь же остальной город, за исключением отдельных кварталов, представлял собой огромный людской муравейник, вонючий и грязный, в котором обитатели верхних этажей выливали по утрам содержимое своих ночных горшков прямо из окон, на головы прохожих, а посреди улицы располагалась канава, по которой текли сточные воды. И даже во время самого маленького дождя содержимое канавы выходило из берегов и заполняло всю улицу мерзкой вонючей жижей. Так что лошадь или осел были в Рейнсберке предметами первой необходимости. И только храм Пресветлой девы оправдал мои ожидания — он был огромен и величественен даже больше, чем я себе представлял.

Покрутившись немного по городу, я нашел небольшой трактир, где за умеренную плату снял комнату. Трактир назывался " У веселого Жиля", и его хозяина действительно звали Жилем, хотя за все мое время пребывания в его трактире веселым, или хотя бы улыбающимся, я не видел его ни разу. Может, оттого в его заведении всегда было мало народу, хотя место было бойкое — недалеко от храма, напротив ратушной площади. Побродив немного по городу и перекусив за несколько зильбергрошей, я решил, что пора и делом заняться. Еще мэтр Сэльмэ в свое время говорил мне, что нет такого, чего не знают профессора столичной Академии. Я не сильно доверял его рассказам, поскольку сам мэтр тоже являлся ее гордым выпускником, но при этом не знал простейших вещей, и с трудом отличал петрушку от сельдерея, но другого выхода я не видел.

Квартал Академии был отделен от остального города стеной, и ворота его запирались на ночь, так что Академия была, как бы, городом внутри города. С первых же шагов ощущалась разница — по широким, мощеным булыжником улицам, чинно ходили строгие господа в мантиях и плоских шляпах и нарядные дамы. Все дома были не ниже трех этажей и в каждом окне обязательно стояли горшки с цветами. Опрятные служаночки спешили куда-то по своим делам а из приоткрытых дверей несся такой замечательный аппетитный запах, что я невольно сглотнул слюну. Само здание Академии находилось на центральной площади, куда и выходили все улицы. Оно состояло из трех крыльев и как бы обнимало площадь с трех сторон. В центре площади находился фонтан, аллегорически изображающий Торжество Науки, а вокруг фонтана располагался рынок, где можно было купить все, начиная со свежих овощей и заканчивая древними тальскими манускриптами.

Когда я проходил между рядов ко мне прицепился какой-то подозрительного вида бродяга, продававший различные снадобья и амулеты, и, завывая и трясясь как ненормальный, потребовал, чтобы я непременно что-нибудь у него купил. Вокруг нас немедленно собрались зеваки.

— Эй, красавчик, купи у него приворотное зелье! — крикнул какой-то остряк из толпы. — Все девушки будут твоими!

Чтобы избавиться от них, я выбрал наименее дурно пахнущий порошок ( им почему-то оказалось средство, которое должно было избавить того, кто натрет им тело от боязни летать — трудно представить себе нечто менее полезное!) и, сопровождаемый общим хохотом и дурацкими комментариями, направился к центральному входу в Академию, украшенному двумя огромными статуями сфинксов. Подойдя поближе, я обнаружил, что к хвостам статуй привязано множество тонких веревочек, связанных из красных и белых нитей. Не зная что и думать по этому поводу, я остановился, чтобы рассмотреть их поближе.

— Это такой студенческий обычай — чтобы экзамены сдать! Сфинкс считается символом мудрости, — произнес голос за спиной. Повернувшись, я увидел щуплого курносого паренька, в студенческой мантии. — А вы, сударь, поступить хотите, или просто интересуетесь?

— Не совсем, э-э-э...

— Гиль меня зовут, но друзья и все знакомые называют меня просто Шут — он приподнял шляпу.

В свою очередь представившись, я объяснил своему новому знакомому, что пришел сюда за несколько иной надобностью.

— Мне бы попасть к профессору, который все про драконов знает.

— Про драконов?! — лицо Шута обрело странное выражение — казалось он с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Это которые с крыльями и огнем дышат?

Я был просто взбешен.

— Не забывайтесь, сударь — сказал я, демонстративно положив руку на эфес шпаги. — Вы имеете дело с человеком, который ваших шуточек не потерпит.

Увидев мою реакцию, Шут сразу же сменил тон.

— Я вовсе не хотел обидеть вас, напрасно вы разозлились. М-м-м... Я вот думаю к какому профессору вас направить — к зоологу или географу. А впрочем, у них сейчас обед, так что это хороший шанс застать их всех вместе.

Приняв решение, он развернулся и направился внутрь. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

Глава 6.

Внутреннее убранство Академии было не менее внушительно чем внешний фасад — множество статуй, лестниц, ковров и все это великолепие освещалось помимо естественного света, исходившего из большого количества окошек, расположенных под самым куполом еще и огромными люстрами, свисавшими с потолка как какие-то редкостные хрустальные грибы. И по всем лестницам, переходам и этажам слонялось такое количество молодых людей в мантиях, что у меня зарябило в глазах. Многие из них окликали Шута и звали его присоединиться к их компании, но мой спутник лишь отмахивался и с удвоенной энергией принимался пролагать нам путь через толпу. Я с трудом пробивался вслед за ним. В конце концов мы очутились в относительно пустом коридоре, у солидной дубовой двери, украшенной резьбой.

— Это здесь — сказал Шут. Он взял висящий у косяка молоток в виде головы леопарда, и три раза, с силой, стукнул им по медной пластине на косяке. После чего, не дожидаясь разрешения, распахнул двери и вошел внутрь.

Открывшаяся моему взору помещение, было, наверное, самым странным местом, которое я видел в своей жизни. Вдоль всех стен были расположены стеллажи, уставленные большими пыльными книгами в тяжелых кожаных переплетах с застежками, ретортами, ситами, склянками, колбами, металлические стержнями, необычными инструментами, странной формы сосудами и чучелами животных. В центре комнаты находился большой круглый стол, на котором стояло несколько плетеных бутылей с вином, жареная индейка и прочие угощения, а вокруг стола сидело пятеро мужчин в лиловых мантиях и шляпах с фазаньими перьями — что, как я потом понял, было признаком профессорского звания.

— А-а-а, Шут! Ты, наконец, явился, бездельник! — воскликнул один из них, толстый коротышка. — Зачет по риторике не поставлю, и не проси!

— Разве я посмел бы, профессор Ализиум?! — приторно-сладким голосом проговорил Шут. — А вы, господа, неужели можете обвинить меня в таких недостойных действиях?

Господа за столом переглянулись и захохотали.

— Ох, Шут, — сказал, утирая слезы, другой профессор, лысый и морщинистый, как печеное яблоко.— Другие студенты изгонялись из Академии, не совершив и сотой доли тех недостойных действий, что совершил ты. Не будь ты таким ловкачом, давно бы отправился обратно к батюшке — огород полоть. — И профессор опять рассмеялся.

— Не понимаю, чем заслужил такие обвинения, профессор Гинтий, — Шут сделал вид, что обиделся. — Разве у вас есть доказательства?

— Были бы, мы бы с тобой здесь не разговаривали ! — ответил другой, до этого момента молчавший профессор. Он сидел чуть поодаль, у окна, но судя по тому, что после его реплики, смех тут же прекратился, он и был в этой компании главным.— Ну ладно, хватит шуточек. Кого это ты привел, лентяй?

Я отодвинул, уже приготовившегося отпустить очередную остроту, Шута и представился по всей форме.

— Приятно иметь дело с дворянином,— в свою очередь поклонился профессор. Имею честь представиться — Феонор, ректор Академии, главный научный советник Его Величества.

Я был поражен — столь громкое звание носил человек совсем не в годах, можно сказать не на много старше Хенцеля. Пока он представлял мне остальных профессоров, у меня было время получше его рассмотреть. Феонора можно было бы даже назвать привлекательным, если бы не тонкие губы и невыразительные блеклые глаза. Зато его густые каштановые волосы, тщательно расчесанные и уложенные в модную прическу с лихвой компенсировали другие недостатки его внешности. Одет Феонор был довольно просто но манере поведения и некоторым оборотам речи, чувствовалось, что этот человек принадлежит к самому высшему обществу. С таким надо держать ухо востро.

— Так чем могу помочь вам, молодой человек? — спросил Феонор, усаживаясь на место.

— Благородный господин желает все знать о драконах,— с ехидной улыбочкой проговорил Шут.

Профессора переглянулись.

— Зачем же, если не секрет вам понадобилось сие легендарное животное? — произнес Феонор, надкусывая яблоко.

— В тот-то и дело что это животное, которое вы считаете легендарным, существует на самом деле. — Я запнулся — Вернее существовало, потому что я случайно убил его неделю назад.

— Вот как! — поднял брови Феонор. — В таком случае вы, сударь, просто герой, даже больше чем король Филибер, основатель Империи. Как известно именно он убил последнего дракона, но у него на это ушло 3 дня и 3 ночи, а вы своего дракона убили сразу и к тому же случайно.

Профессор Ализиум хихикнул.

— Я вижу, господа, вы мне не верите.

— Не кипятитесь, молодой человек, — сказал Феонор. — Здесь, в храме науки, верят только тому, можно доказать. Вот вы имеете какие-нибудь доказательства того, что ваш дракон действительно существовал?

— Кольцо! У меня было кольцо, которое выкатилось из драконьего пупка...

Громкий смех прервал мои слова.

— Драконий пупок! Вот уж насмешили! — сказал профессор Эндор, здоровенный бородатый детина, которого можно было представить кем угодно, от грузчика до пирата, только не ученым.

— Да будет вам известно, молодой человек, — произнес профессор Гинтий, — что пупок это признак млекопитающих. А драконы, даже если судить по легендам, несли яйца, как змеи или крокодилы.

— Может быть, вы, господа скажете, что и королевства Наровин не существует?! — я не на шутку разозлился. — У вас ведь нет этому доказательств!

— Нет, отчего же, — сказал Феонор, продолжая грызть яблоко. — Королевство Наровин нанесено на карту, так что оно, несомненно, существует. Я даже вспоминаю сейчас, что герцог Сьеннежский, когда-то писал мне о любопытном обычае, существующем там: каждый раз, когда в королевской семье играется свадьба, разыгрывается бой с драконом. Сооружается чучело дракона, и несколько холопов, находясь внутри, имитируют рычание и огонь из глотки, а также движения туловом. Уж не этого ли дракона вы убили?

Я просто задыхался от возмущения.

— Не мог герцог такое написать. Он у нас бывал и не раз, и дракона видел своими глазами. Вы, вы все врете...

— Ну хорошо, — произнес Феонор, жестом прерывая всеобщее веселье. — Допустим вы правы. Но, согласитесь, нам нужны хоть какие-то доказательства. Вот вы говорили о каком-то кольце, которое якобы выкатилось из драконьего пупка. Можете ли вы предоставить его для опытов? Возможно, именно это будет свидетельством в вашу пользу. Итак?!

Я зашарил, было по карманам, но тут я вспомнил, что выкинул кольцо в реку, когда отчаялся добиться от него хоть какого— либо проявления волшебных свойств.

— Оно было у меня, но я...

— Потеряли? Или, может быть, у вас его похитили? — с издевкой спросил ректор. — В любом случае мне все совершенно ясно. Идите прочь, сударь, и не советую вам являться сюда еще раз с вашими глупостями. Вы и так отняли у нас массу времени.

В себя я пришел, только очутившись на набережной. Весь путь от дверей ректорского кабинета и до реки я проделал в состоянии какого-то умственного помрачения, во всяком случае, никаких воспоминаний о дороге у меня не осталось. Хорошо еще, что я не вышел вообще из города или не влип в какую-нибудь переделку — я был так поглощен собственными переживаниями, что это вполне могло бы случиться. Стыд оттого, что я так опозорился, сменялся злостью на свою глупость — надо же было выкинуть единственное свое доказательство — кольцо дракона! Перед глазами стояло мерзкая Феонорова усмешка, и его жест, которым он указал мне на дверь. Вновь и вновь я мысленно возвращался к этой сцене, задним числом находя все более остроумные ответы и обидные реплики. Но, как говорится — после драки кулаками не машут. Немного придя в себя, я вдруг обнаружил, что нахожусь посреди огромной толпы. Люди стояли так плотно, что я с трудом мог пошевельнуться, не говоря уже о том, чтоб попытаться выбраться отсюда. Мой сосед, непрерывно жующий коротышка, охотно взялся объяснить мне, что происходит.

— Щас бить плетьми будут, — радостно сказал он. — В-о-о-н, видите, на помосте палач в красном колпаке готовится.

— А кого бить-то будут? — спросил я как можно громче, пытаясь перекричать орущего над ухом младенца ( какая-то дура пришла смотреть на экзекуцию с ребенком).

— Да, стихоплета одного, — ответил парень. — Сочинял он стишки про принцессу Инесс и герцога Ла Фьярма, вот и досочинялся. Теперь все — если и выживет после 30 ударов, то все равно калекой на всю жизнь останется. И поделом — неча на сиятельных персон клеветать.

Имя герцога показалось мне знакомым. Парень, к которому я обратился за разъяснениями, посмотрел на меня как на слабоумного.

— Сразу видно, что приезжий. Это же наш знаменитый полководец, тот самый, герой войны с Тиррестой, который первый взобрался на крепостную стену и своими руками у бил не меньше дюжины ихних рыцарей. Как же можно было не слышать про него!

Но я уже и сам вспомнил эту историю, а так же множество других, не менее славных, приписывающих герцогу силу медведя, мудрость совы и благородство леопарда. Так однажды, он, чтобы согреться, швырнул в камин целого мула, груженого дровами. В этот момент, толпа протяжно вздохнула и разразилась таким криком, что я невольно зажал уши.

— Герцог! Сам! Пришел! — орал не своим голосом мой сосед, указывая мне на украшенный коврами и цветными лентами балкон напротив. — Да здравствует герцог! Виват!

Я с интересом принялся его рассматривать. Если хотя бы четверть из приписываемых герцогу подвигов была правдой, то он, пожалуй, мог бы потягаться и с Огги, древним богом войны. Роста, однако, он был далеко не великанского, зато широкие плечи, военная выправка, густая черная борода и шрам от удара шпаги на левой щеке вполне соответствовали тому легендарному образу, который я себе нарисовал. Одет герцог был в удивительно красивый плащ: красный с черным узором, золотыми пуговицами и отороченный мехом горностая. С великолепной небрежностью он принял из рук слуги поднос с золотыми монетами и принялся швырять их в толпу. Начавшееся вслед за этим столпотворение невозможно описать словами! По счастью мы находились довольно далеко от балкона, поэтому отделались только синяками и царапинами. Тем, кто был вблизи, повезло меньше — как стало известно потом, в начавшейся давке нескольких задавили насмерть, а тех, кому просто сломали ребра или выбили зуб даже и не считали. Впрочем, это мало повлияло на восторг толпы. Герцог был ее кумиром, именно на него люди и собрались посмотреть. Даже начавшаяся экзекуция не могла отвлечь их внимания. Крики, который издавал несчастный, то и дело прерывались возгласами: " Да здравствует герцог!"

— Вот, честное слово, удеру из дома и запишусь в солдаты! — сказал парень, сверкая глазами. — Папенька, конечно, заругается, зато потом, когда вернемся с победой, гордиться будет!

С сомнением посмотрев на его сдобные бока, я подумал, что в бою такие молодцы годятся только на то, чтобы ими затыкали проломы в стене — дабы неприятель не смог через них ворваться в город. Вслух я, естественно не сказал ничего.

Внезапно мне стало дурно : усталость, давка, духота, вопли несчастного стихоплета, которому палач кнутом пробил легкое, пережитый позор, все сразу навалилось на меня, и если бы я не был зажат со всех сторон человеческими телами, то, наверное бы упал. По счастью муки мои продолжались недолго; словно в ответ на мои молитвы, милосердная Дева послала на Рейнсберк небольшую грозу. Начавшийся дождик разогнал толпу так быстро, что уже через несколько минут площадь опустела. Мне было интересно — продолжил ли палач свою "работу", или отсутствие публики охладило его рвение — но людской поток очень скоро отдалил меня от набережной. В трактир я добрался промокшим до нитки и усталым, как будто на мне целый день пахали. У меня не было сил ни на что, даже есть не хотелось. Я уселся, вытянув ноги, у камина, и потягивая какую-то кислятину, которую хозяин выдавал за первосортное рейнсберское, принялся размышлять о своих дальнейших действиях. Перспективы, надо сказать, были далеко не радужными — во первых следовало решить проблему с деньгами. Цены в столице оказались выше, чем я предполагал, и тех денег, что оставались у меня, могло хватить максимум на неделю. И то, если питаться только раз в сутки. В конце концов, я принял решение батюшке пока не писать, а лучше продать Магнолию, все равно эта скотина попортила мне много крови.

Как ни странно, но увиденная сегодня казнь, заставила меня взглянуть на происходящее с большим оптимизмом: ну и что, что я потерпел фиаско в Академии и остался без денег — зато по сравнению с искалеченным поэтом, я просто счастливчик! Подумаешь — уязвленная гордость и бурчание в желудке — зато жив и здоров! Кроме того, сказал я себе, если ослы из Академии о чем-то не знают, это не значит, что этой вещи не существует. Мэтр Сэльмэ является тому прекрасным подтверждением. Есть много других способов узнать о других краях — да хотя бы расспросить моряков в порту! Решив отправиться туда прямо с утра, я захватил стакан и пошел на кухню, поговорить с хозяином о продаже лошади. На кухне хозяина не оказалось. Его супруга предложила мне подождать, сказав, что он пошел кормить скотину и должен скоро вернуться. Я уселся на стул в углу и от нечего делать, стал слушать болтовню кумушек. Хозяйка со служанкой чистили рыбу и обсуждали какого-то брата Иеронимуса, который, как я понял из разговора, произнес намедни зажигательную проповедь, призывающую жителей Рейнсберка отречься от Трогга, владыки серых пределов и свергнуть его символы.

— А что, разве в столице остались капища, посвященные Троггу? — удивился я. — Я-то думал, что их все разрушили, еще во времена первого братства.

— В столице их действительно нет, — сказала жена трактирщика. — Слава Пресветлой деве, добрые братья из ордена Решетки хранят нас от этой мерзости. Но возле устья Черной Ильтерки есть такое место.... Там, ну как бы это объяснить... такие камни странные.

— Что значит странные? Они что, двигаются?!

— Что вы! Что вы!— хозяйка сотворила символ веры. — Спаси и сохрани!

Из дальнейших расспросов выяснилось, что странность камней заключалась в том, что они были расположены несколькими группами по кругу, и один каменный блок был возложен на 2 других, образуя некоторое подобие дверей и таких "дверей" в каждом круге было 12, а в центре самого маленького круга располагался огромный плоский камень. Кто расположил эти камни в таком порядке, и каким образом тяжеленные каменные глыбы были подняты на уровень нескольких человеческих ростов, не знает никто. Но доподлинно известно, что они здесь были испокон веков, и что раньше там приносились человеческие жертвы Троггу.

— В общем, нечистое место, — заключила хозяйка и плюнула 3 раза через левое плечо.

— Как же оно уцелело до сих пор? — спросил я. — Да еще возле столицы, можно сказать прямо под носом у Храма?

— Так место-то пустынное. Только пастухи овец пасут, а так и не ходит туда никто. И потом камни больно здоровые; такую глыбу, поди, сдвинь — человек 100 нужно, не меньше.

— Как же ваш Иеронимус собирается в таком случае их разрушить?

— Так брат Иеронимус и собирает народ. Говорит: "Как навалимся всем миром, так и разрушим поганое капище!" Да и то правда — сколько можно терпеть эту нечисть! Верно люди говорят — все наши беды из-за него! Засухи, неурожаи, войны! Все это Трогг, не будь он к ночи помянут, насылает через этот свой жертвенник. И уничтожить его, потому, дело нужное, праведное. Вот ты, Доротея, пойдешь? — обратилась трактирщица к служанке — долговязой "девице на выданье". Даже, пожалуй, слишком давно "на выданье"

— Не знаю, хозяйка — ответила та, шмыгая носом. — Уж больно боязно. А ну как серый владыка отомстит потом тем, кто "Каменный круг" разрушит? Или сам явится!? Нет, ни за что не пойду.

— Вот ведь дуреха! — сплюнула хозяйка.— Да как же он явится, когда мы будем под защитой самого брата Иеронимуса! Воистину святой человек — пояснила она мне. — Праведной жизни и ...

— Ой, а че это в рыбе такое странное? — сказала вдруг Доротея. — Твердое че-то.

Мы склонились над рыбой. В желудке у карпа действительно был какой-то предмет.

— Круглое... — сказала хозяйка. — Как кольцо, только больно странное. Дай-ка я его помою.

Хозяйка сполоснула предмет в ковшике. У меня почему-то замерло сердце и застучало в ушах. И когда она разжала ладонь, я не поверил собственным глазам. Это выглядело как...

Глава 7.

— Это же мое кольцо! — воскликнул я. — Просто невероятно! Я ведь уронил его в Сьеннеж, когда проезжал там 4 дня назад. Как оно могло попасть в эту рыбу?

— Вот уж не знаю — сказала хозяйка. — Я думала это ильтерский карп.

— Положите-ка кольцо, сударь, — произнес вдруг появившийся за моей спиной трактирщик. — Каким бы образом оно сюда не попало, рыбу купил я, и значит все, что в рыбе тоже принадлежит мне.

— Да нет, вы же не понимаете! Это же чудо! Это кольцо нашло меня!

— Или вы сударь — мошенник, или рехнулись совсем, — сказала хозяйка, вытирая руки об фартук. Ишь, че удумали — нашло его кольцо-то! На чужое золото позарились!

— Да и не золото это вовсе!

— А мы люди неграмотные, — с вызовом произнес трактирщик, обращаясь за поддержкой к публике, мгновенно слетевшейся на звуки скандала, как мухи на мед. — Откуда мне знать золото оно или не золото! Только кабы кольцо ничего не стоило, вы бы, наверное, хватать его не стали.

— Верно сказал! Правильно! — толпа, состоящая из ремесленников, слуг и подмастерий немедленно перешла на сторону хозяина.

— А по виду приличный молодой человек! — с укоризной сказала Доротея.

— А ну положь кольцо! — здоровяк-подмастерье оказался самым наглым и решил первым перейти от слов к делу. И первым же получил по морде. Возможно, сложись события этого дня иначе, я бы никогда не стал затевать драку — я вообще по характеру не задира. Замял бы скандал и договорился бы с хозяином по-тихому. Но день у меня выдался — хуже некуда: сначала заносчивые Академические ослы, потом казнь и давка в толпе, а тут еще этот гад грабли тянет... В общем это было последней каплей.

По мне не скажешь, что я сильный противник, я действительно не выгляжу атлетом — слишком тонок в кости. Сознавая это, Бернар, мой учитель, делал упор больше на быстроту и ловкость движений, чем на силу удара. Надо сказать успехов я достиг весьма впечатляющих, во всяком случае на традиционных деревенских драках со мной старались не связываться. Здоровяк об этом не знал, поэтому сильно удивился, очутившись на полу с разбитой рожей.

— Да что же это? — плаксиво сказал он, ощупывая челюсть. — А ну, бей его, ребята!

Ребята не заставили себя долго ждать. Было их много, и если бы они навалились все вместе, то повязали бы меня в два счета. Но с координацией действий у них было туго. Умением они тоже не отличались, а просто тупо перли всей толпой. А я встречал их поодиночке очень кстати подвернувшейся под руку тяжелой чугунной сковородкой. У меня случился какой-то приступ буйного помешательства: я не чувствовал ни усталости, ни боли, глаза застилала красная пелена, и ничего больше в мире не существовало, кроме этой кухни и этих глупых парней. И не было другой цели, кроме как уйти от удара и посильнее врезать самому. Такого упоения от драки я никогда не испытывал. Наверное так себя чувствовали легендарные воины народа красноголовых, которые перед боем пили специальный напиток, секрет которого ушел вместе с ними в страну без возврата. Напиток делал их бесстрашными, неуязвимыми к боли и ввергал в состояния безумия, из которого они выходили только через сутки после боя.

Мой бой, правда, закончился гораздо быстрее и прозаичнее — с прибытием городской стражи — вполне закономерный финал. Меня заставили сдать шпагу, которую я за все это время не счел нужным вытаскивать, и препроводили в комендатуру вместе с хозяином трактира и дюжиной молодцов с расквашенными физиономиями. В комендатуре они все дружно показали на меня, как на зачинщика скандала, поэтому их довольно быстро отпустили, а меня отвели к капитану.

Дорога в комендатуру была длинная, а ночь довольно холодная, поэтому я успел поостыть и обдумать свое положение. Прежде всего я решил ни в коем случае не признаваться кто я есть на самом деле — отпустить меня отпустят, но домой сообщат непременно. Представив себе реакцию короля на известие о том, что в первый же день по приезде в столицу я устроил драку с холопами в третьесортном трактире, я зажмурился и привычным движением втянул голову в плечи. Нет уж, буду держаться до последнего...

Капитан оказался верзилой лет 40, с лицом, как будто вырезанным из дерева и длинными черными усами. Он долго раскуривал трубку, исподлобья рассматривая меня. Я томился и переминался с ноги на ногу, но твердо решив на этот раз набраться терпения, сдерживался. Хотя, когда меня заставили выложить на стол содержимое карманов, мне пришлось собрать в кулак всю мою силу воли, чтобы не взорваться.

— Так-с, а это что у нас? — капитан, лениво перебиравший принадлежавшие мне вещи, вдруг хищным движением выхватил из кучи мелочевки какой-то пакетик. — Уж не отрава ли это?

— Побойтесь милосердной девы, капитан, — ответил я. — Какая отрава! Это мне сегодня на рынке какой-то бродяга всучил. Сказал, что это зелье избавляет от страха перед полетом.

— А вот мы сейчас проверим что от чего избавляет, — с этими словами капитан повернулся и поманил пальцем кого-то из другой комнаты.

Послышались странные шаркающие шаги, а затем из темноты вдруг появилось удивительно уродливое существо. Я даже не сразу понял, что это человек. Это был горбун, каких часто показывают на ярмарках, но даже в самых захудалых цирках, их не доводят до такого забитого состояния. Горбун нес свечу и бутылку с вином.

— А вот и мой уродец, — сказал капитан тоном, которым обычно разговаривают с детьми. — Сейчас мы его напоим вкусным вином. Уродец хочет вина?

Горбун состроил гримасу, которая, видимо, по его мнению должна была означать улыбку и мелко-мелко затряс головой. Капитан взял со стола стакан и высыпал туда содержимое пакетика, который Трогг меня дернул сегодня купить. Затем вылил туда же вина из бутылки и взболтав, протянул горбуну.

— Пей, уродец, пей, скотина. Вот так, до дна, — приговаривал капитан, пока горбун не вылакал все, до последней капли. — А сейчас — капитан обнял уродца за плечи со значением посмотрел на меня, — мы немного подождем.

Я стоял ни жив, ни мертв — откуда мне было знать, что за дрянь намешана в пакетике! Тем более порошком следовало натирать тело, а не принимать его вовнутрь. Надо же было так влипнуть! А что, если горбуну станет плохо?! Еще обвинят меня в попытке отравить какую-нибудь вельможную персону — а это совсем не шутки! Я вспомнил сегодняшнюю экзекуцию и со всех сил стиснул зубы, чтобы не поддаться панике. Но минуты шли за минутами, а ничего не происходило. Горбун мелко трясся всем телом и тихонько хихикал.

— Пошел прочь, скотина,— не скрывая разочарования, произнес капитан. — Надоел...

— Не проще ли было бы испытывать на кошке, — сказал я, вытирая со лба пот.— А если бы в пакете действительно оказалась отрава? Неужели вам его не жалко?

— Кого, горбуна?! — капитан запрокинул голову и захохотал. — Нашли кого жалеть — это бесполезное животное! И потом — ничего же не случилось. Выпил на дармовщину стакан хорошего вина. А даже если бы и сдох — ему избавление от мук, а мне было бы повышение по службе. Уродец хочет, чтобы хозяин стал майором? — капитан потрепал горбуна по щеке. Горбун затряс головой и захрюкал. — Вот видите, а вы говорите...— с этими словами капитан взял со стола мою шпагу и стал разглядывать фамильный герб на эфесе.

— Н-да, наломали вы дров, молодой человек,— произнес он после долгой паузы, — за такие дела у нас по головке не гладят. И нашли же из-за чего драку устраивать — из-за какого-то кольца!

— Это кольцо принадлежит мне,— твердо сказал я.

— Да хоть самому императору! — хмыкнул капитан. — За избиение честных горожан полагается суровое наказание. Если, конечно, — он выразительно посмотрел на меня, — вы не принадлежите к императорской семье, или одному из высших кланов. В этом случае

вы отделаетесь штрафом.

Я промолчал. Капитан хмыкнул и опять принялся раскуривать трубку.

— Хорошая шпага, — сказал он после нескольких минут напряженной тишины. — И герб какой интересный — я такого раньше не видел. С одной стороны изображен дракон — это явно не наша традиция, зато с другой — имперский леопард, только маленький какой-то. Уж не родственник ли вы царствующей фамилии?

Наш род действительно вел свое происхождение от легендарного Филибера, основателя нынешней династии. Отсюда и малый леопард на Наровинском гербе. Только чересчур умному капитану знать об этом было вовсе не обязательно.

— Решили поиграть в молчанку? — сказал капитан, не дождавшись от меня ответа.— Напрасно. Рано или поздно я все равно все о вас узнаю. Завтра, или через несколько дней, когда ваши родные, обеспокоенные долгим отсутствием сыночка, прибегут искать вас в комендатуру. Им придется выкупить вас за сумму, втрое превышающую штраф и причиненный вами ущерб. Так что мой вам совет — признавайтесь сразу. Сэкономите и деньги и время. А небольшая родительская головомойка в вашем возрасте только на пользу.

Я молчал.

— Воля ваша, — так же невозмутимо произнес капитан. — Эй, Констан! — обратился он к скучавшему в углу солдату, — отведешь юношу в камеру, пусть поостынет, подумает. У нас тут, конечно, не "Сад изумрудных слез", зато мозги прочищаются очень быстро. А за собственность свою не бойтесь, здесь она будет в полнейшей сохранности.

С этими словами капитан небрежно смахнул мои вещи в ящик огромного комода, и туда же положил шпагу, после чего запер ящик на ключ.

Прыщавый Констан, который был, наверное, моим ровесником, принял важный вид, и слегка подтолкнул меня к двери. Я понял, что сопротивляться и спорить бесполезно, и безропотно позволил отвести себя в камеру. "Сад изумрудных слез" она действительно напоминала мало. Зато там был соломенный тюфяк с одеялом, и было сухо и чисто. Заснул я еще до того, как моя голова коснулась подушки.

Проснувшись, я обнаружил две вещи: во-первых я голоден, как стая волков, а во— вторых у меня появился сосед. Возможно, он уже был в камере, когда меня привели туда прошлой ночью, или же его доставили, когда я спал. В любом случае, расспросить об этом его было в данный момент невозможно, поскольку он дрых как медведь в берлоге, закутав в одеяло голову и выставив наружу худые голые ноги. Выглянув в зарешеченное окошко, я обнаружил, что камера находится на самом верхнем этаже башни. Сквозь решетку был виден двор комендатуры и кусочек улицы. Там беспечно ходили люди, ездили повозки, летали голуби — там кипела жизнь. А я сидел в душной маленькой камере, безо всяких надежд из нее выбраться, и винить в этом мог только собственную глупость. От отчаянных мыслей меня отвлекли спазмы в желудке — организм настойчиво напоминал, что в последний раз я ел ровно сутки назад и требовал пищи. Я подошел к двери и принялся в нее стучать.

— Ну чего тебе? — маленькое окошко посреди двери отворилось, и в него заглянула усатая морда сторожа.

— Есть хочу, — сказал я. — Обед в вашей забегаловке подают?

— Рано, — ответил важно сторож. — Капитан еще не обедал.

— Ну и что! Я-то сейчас кушать хочу!

— Не положено заключенным обедать раньше капитана.

— Ну и порядочки у вас! А когда же капитан сядет обедать?

— Только когда пообедает Его Сиятельство герцог.

— И когда же обед у герцога?

— Не раньше чем закончит трапезу Его Императорское Величество.

— Трогг меня возьми! — в бешенстве воскликнул я, — так когда же пообедает Император?

— Никто не знает,— невозмутимо ответила морда. — Вчера Их Величество изволили допоздна играть в кватертэ, так что они еще не вставали.

— Неужели все жители Рейнсберка ждут, пока пообедает Император?

— Не-е-ет, только те, кто на службе.

— Но я-то не на службе! Почему я должен страдать из-за этого дурацкого обычая?

— Придержите язык, сударь! Ваше положение и так не завидное, а за оскорбление Его Величества, можете запросто угодить на галеры. — С этими словами сторож демонстративно захлопнул окошко.

Возмущению моему не было предела. Я принялся кричать, свистеть и колотить ногами в дверь. Сторож не отзывался. Зато отозвался мой сокамерник :

— Может, хватит? — сказал он, зевая во весь рот. — Поберегите сапоги, они вам еще понадобятся.

С этими словами мой сосед стянул с головы одеяло, приподнялся на локте и взглянул на меня.

— Вот это встреча! Терибей-паша!

Глава 7.

Уже через несколько минут кружения по камере я понял, что с моим нынешним противником справиться будет гораздо труднее, чем с парнями из кабака — Терибей-паша оказался на диво сильным бойцом. До сих пор он пропустил только один удар, и то от неожиданности — я был, наверное, последним человеком, которого он ожидал здесь встретить. И, хотя, я вмазал ему, как говорится "от всей души", он довольно быстро пришел в себя, и принялся отбивать мои удары с ловкостью и мастерством, свидетельствующих об огромном опыте. Предприняв несколько бешеных атак, и, не добившись ровным счетом ничего, я снизил темп, и попробовал провести пару хитрых финтов, из арсенала моего учителя по фехтованию, но и тут не преуспел. Парень уходил от моих ударов с ловкостью обезьяны, скалясь при этом, как будто я рассказываю ему что-то смешное. Это вывело меня из себя до такой степени, что я кинулся на него сломя голову, размахивая руками, как мельница, пытаясь достать гада, во что бы то ни стало — и не заметил стоящее в углу срамное ведро. Оно, слава Пресветлой деве, было пустым, зато я споткнулся и с грохотом опрокинулся на спину, с ужасом понимая, что отбить удар мне уже не удастся. Однако, удара, почему-то, не последовало. Приоткрыв глаза, я увидел, что Терибей-паша, по-прежнему ухмыляясь, протягивает мне руку — эта сволочь решила поиграть в благородство! И за это он тоже поплатится!

Не воспользовавшись предложенной помощью, я вскочил на ноги, и немедленно перешел в наступление. На этот раз я решил быть более осмотрительным, и сначала, как меня учили, найти у противника слабые места. Я пробовал и справа, и слева, и сверху и снизу, но и эта тактика оказалась бесполезной — было такое впечатление, как будто я дерусь с крепостной стеной — ни единой бреши в обороне. К тому же он был выше меня и руки у него были длиннее, так что приходилось признать, что на этот раз мне попался противник не по зубам. Но просто так я сдаваться не привык. Не-е-ет, мы еще посмотрим кто кого! Гонор гонором, но я уже чувствовал, что скоро мне не хватит дыхания, если я буду продолжать в том же духе. Так он меня, пожалуй, возьмет измором. Я снизил темп, только изредка переходя в атаку, чтобы прощупать его оборону — и тоже безрезультатно. Мы кружили по камере, как два голодных пса, вокруг сосиски, не сводя глаз друг с друга. Только я был измотанным и взмокшим, как мышь под метлой, а мой противник выглядел свежим, как будто только что из купальни. Я не мог понять, почему он не переходит в нападение — сейчас я представлял собой легкую мишень.

— Ну что, может, хватит? — сказал он наконец, останавливаясь и разводя руки на уровне груди. — Или еще не набегался?

Он раскрылся! — я ринулся в атаку, в очередной раз, еще даже до того, как успел осмыслить положение, стремясь головой ударить в солнечное сплетение — сработала выучка. И по всем законам, на этот раз я обязан был его достать — у него просто не оставалось времени среагировать, но за секунду до столкновения, Терибей-паша успел каким-то чудом вскочить на подоконник. В итоге я со всей дури стукнулся лбом о гранитную стену и на какое-то время отключился.

— Эй, парень, ты жив? — первым, что я увидел, закончив считать звездочки, водящие хоровод вокруг моей головы, было ненавистное лицо Терибея-паши. Он хлопал меня по щекам и зачем-то брызгался водой. Я попытался дотянуться до него, но это усилие отозвалось таким взрывом боли в голове, что я даже застонал.

— Ишь, упорный какой! — сказал Терибей-паша с каким-то странным восхищением в голосе.

— Ну, подожди, гад — сказал я сквозь зубы, — я еще до тебя доберусь!

Эта фраза вызвала у моего противника приступ веселья. Я вообще-то добивался несколько другого эффекта. Но Терибей-паша хохотал так искренне, что это поневоле заражало.

— Ой, не могу! — проговорил он, отсмеявшись. — И откуда ты только взялся здесь на мою голову!

— Оттуда же, откуда и ты — хмуро ответил я, — арестовали за драку.

— Так ты что, не мог откупиться, ты же аристократ!

Я так возмутился, что даже забыл о головной боли. Перемежая свою речь самыми крепкими выражениями, позаимствованными из репертуара погонщиков скота, я высказал все, что думаю о нем, принцессе Нармин, а также о мошенниках, грабящих честных людей до нитки, а потом без зазрения совести спрашивающих, от чего это у них нет денег.

— Так это что, были твои последние деньги? — спросил Терибей-паша, внезапно становясь серьезным.

— Это вообще не мои деньги, — процедил я сквозь зубы, — мне их дал батюшка, чтобы я выполнил его задание. Теперь, благодаря вам с "принцессой", мне не хватает даже на еду.

— Да не переживай ты так — сказал Терибей-паша, — Давай лучше знакомиться: меня по-настоящему Рувэном зовут. А тебя как?

— Рауль — ответил я, слегка опешив, от такого резкого перехода.

— Слушай, все сказки, которые ты в "Красном щите" рассказывал, я помню. И то, что ты принц, и то, что ищешь дракона тоже. Как тебя в действительности зовут?

— Ты что же, думаешь, что я тогда врал?

— Ну, сочинял, врал — какая разница? — хмыкнул Рувэн. — Ты же не хочешь сказать, что все это правда?!

Милосердная Дева! Ну почему мне никто не верит! Даже этот прожженный мошенник считает меня лжецом! Это просто выше моих сил!

— Ну во-первых не такой уж и прожженный — видимо, от отчаяния я произнес свои мысли вслух, потому что Рувэн слегка обиделся. — Ты сам виноват: лучшая комната в гостинице, шикарный обед — кто мог подумать, что это твои последние деньги! Мы решили, что ты просто из тех богатеньких бюргерских сынков, которые швыряются золотом направо и налево — а таких и не грех "подоить". И вернем мы тебе твои деньги, не волнуйся — мы последнее у людей не отнимаем.

— Какое благородство!

— Во-вторых, — не замечая моей иронии, продолжал Рувэн — принцы встречаются на моем пути довольно редко. Собственно говоря ты — первый, так что неудивительно, что я не сразу тебе поверил. И в-третьих...

— А есть еще и в-третьих?

— ...в качестве компенсации, я угощу тебя потрясающим обедом, — с этими словами, он направился к двери, и принялся в нее стучать.

— Бесполезно, — я попытался его остановить. — Пока не пообедает капитан, нам суждено голодать. Я уже пробовал.

— А это ты пробовал? — Рувэн достал откуда-то из-за пазухи небольшой бархатный кошелек и слегка его встряхнул. Тот час, как по мановению волшебной палочки, в двери отворилось окошко, и показалась давешняя морда.

— Музыка сфер — просто ничто, по сравнению с этим звуком. Действует безотказно! — сказал Рувэн, возвращаясь после непродолжительных переговоров, с обладателем морды.

— Ну что ж, Ваше Сиятельство, деликатесов я вам не обещаю, но заморить червячка нам хватит.

Количеством еды, которое было подано нам в камеру, можно было заморить роту червячков. Было все: 3 сорта хлеба, различные колбасы, рагу из оленьего мяса, арденская курица в соусе из вареной моркови, вино, салаты и.т.д. Я был жутко голоден, и поначалу набросился на еду, как медведь после зимней спячки, но у каждого желудка существует свой предел. Чувствуя, что сейчас взорвусь, я, наконец оторвался от кувшина с вином и в изнеможении опрокинулся на спину. Рядом свалился Рувэн. Мы переглянулись, и вместе расхохотались. Кто бы мог поверить, глядя сейчас на нас, что еще совсем недавно я гонялся за ним, с твердым желанием растерзать на кусочки!

— Слушай, а насчет возврата денег, ты говорил серьезно?

— Вполне. Я такими делами не шучу. Только золотых талеров у меня сейчас нет. Примешь серебряными?

— По какому курсу?

— По-обычному, имперскому — 1 золотой за 10 серебряных.

— Идет, — пробормотал я, ощущая приятную тяжесть в желудке. — Слушай, а ты-то как здесь оказался? Ты же такой ловкач!

— Да, глупости. Когда въезжали в город, капрал один, курицын сын, начал к сестренке приставать. Ну я и дал ему по морде. Раза три... Или четыре...

— Или пять... — продолжил я. Мы опять рассмеялись.

— Ну а ты? — в свою очередь спросил Рувэн.

И как-то так случилось, что я вдруг рассказал ему все — начиная с моей неудавшейся свадьбы, и до позорной драки на постоялом дворе. Никогда бы не подумал, что я смогу вот так просто довериться незнакомцу, да еще с таким сомнительным прошлым, как у Рувэна. Может все дело было в том, что он оказался замечательным слушателем — слушал внимательно, не перебивал, задавал вопросы по теме. Обычно люди слушают тебя только затем, чтобы был повод рассказать о себе. Но Рувэн выказал подлинный интерес к моим приключениям. Я даже рассказал ему о том, как меня изгнали из Академии. И странное дело — теперь все события представлялись мне совсем в ином свете — более комичном, что ли. Когда я описывал Рувэну свои попытки догнать его фургон на перевале, мы даже вместе посмеялись.

— А серьезно, как тебе удалось первым узнать, что перевал расчищен?

— Обижаете, Ваше Сиятельство — ухмыльнулся Рувэн. — Конечно же я знал о том, что дорога свободна, еще до того, как решил познакомиться поближе с постояльцем покоев королевы Магды. Более того, перевал расчистили тремя днями раньше, но я позвенел кошельком перед ратманом, отвечавшим за расчистку, и он отложил открытие перевала до того момента, как я найду подходящую дичь.

Рассказал я ему и о капитане, и о порошке, купленном у бродяги на Ученом Рынке. На этом месте Рувэн вдруг посерьезнел, хотя я и попытался сделать свой рассказ как можно более веселым.

— Ну что я могу тебе сказать, мой принц, дело твое — дрянь, — сказал он, когда я закончил. Капитан Гюнтер — редкая сволочь, он запах золотых чует, как кобель сучку. Пока он не решит, что выдоил из твоих родных все, что можно, он тебя отсюда не выпустит.

— Но я же не сказал ему, кто я.

— Думаешь, трудно по гербу на шпаге установить ее владельца? Да любой геральдик установит это за несколько минут — достаточно заглянуть в список родовитых фамилий Империи.

— Что же делать? — я не на шутку встревожился.

— Не волнуйся — я обо всем позабочусь, — сказал Рувэн, зевая. — Уйдешь со мной сегодня ночью.

Я опешил.

— Что значит уйдешь? Куда?

— Это значит, что я беру тебя с собой. Ты хороший парень. Мы сегодня ночью отсюда удерем... — последние слова он произносил все тише и тише, и в конце концов замолчал.

— Эй, Рувэн, — я потряс его за плечо. — Как это удерем?

Ответом мне послужил лишь богатырский храп. Я отхлебнул еще вина, а потом решил последовать примеру моего спутника, и немного поспать. Совсем немножко... Чуточку...

Проснулся я оттого, что мне на голову посыпался какой-то песок. Ничего не соображая со сна, я сел и принялся осматриваться. Уже совсем стемнело, и только сквозь решетку на окне светил ущербный молодой месяц, слабо освещая какую-то темную фигуру в углу.

— Кто здесь? — громко спросил я, стремясь унять бешено колотящееся сердце.

— Т-с-с, — произнес рядом со мной Рувэн. — Не шуми, могут услышать.

— Что происходит? — я послушно перешел на шепот.

— Я же тебе говорил — мы сегодня сматываем удочки.

— Что!? Я думал ты пошутил...

В этот момент совсем рядом со мной упал солидный кусок черепицы — я еле успел отскочить.

— Быстрее, тащи тюфяк, — скомандовал Рувэн. — Положим его сюда, чтобы звук от падения был не такой громкий.

Я принес тюфяк, по-прежнему ничего не понимая. Сверху слышались глухие удары, шорох, и сыпался песок, теперь уже сплошным потоком. Похоже было, что кто-то разбирает над нами крышу. Только тут до меня дошло, что Рувэн не шутил, и он действительно собирается совершить побег из комендантской тюрьмы.

— Ты понимаешь, что ты делаешь? — я схватил его за рукав. — Ты нарушаешь закон, ты станешь разыскиваемым преступником!

— Я уже разыскиваемый преступник, дорогуша, так что терять мне нечего, — Рувэн резким движением высвободил свою руку. — Сегодня я отсюда сваливаю, и тебе советую.

Я хотел было напомнить ему о галерах, но очередной фрагмент черепицы ударил меня прямо по темечку, так я на какое-то время перестал видеть происходящее. Когда я пришел в себя, то увидел, что пролом в крыше уже готов и через него по веревке спускается человек. Они с Рувэном обнялись, после чего наш новый гость зашептал:

— Быстрее, я дала собакам усыпляющее зелье в котлете, но не знаю как долго оно будет действовать.

Нас пришла освобождать баба! С ума можно сойти!

— Небольшие изменения в плане, сестренка, — пробасил Рувэн. — С нами бежит мой сокамерник. Замечательный парень — убил дракона.

— Ты что пьян? Какого еще дракона? Какой сокамерник? Где он?

— Здесь, — я зажег свечку, чтобы осветить лицо. — Здравствуйте, принцесса Нармин. Как здоровье Вашего Величества?

На несколько мгновений принцесса просто потеряла дар речи. Это была та самая девушка, лицо которой я силился вспомнить в Энжере — высокие скулы, крупные чувственные губы, зеленые глаза, которые в данный момент были открыты столь широко ( по-видимому от шока), что придавали ей сходство с разъяренной кошкой. Одета она была по-мужски: панталоны и кожаный жилет, поверх рубашки, поэтому я ее вначале и принял за парня.

— Что он здесь делает? — смогла, наконец, выдавить из себя потрясенная девушка.

— Познакомься, Мэнди, — Рувэн искренне развлекался сложившейся ситуацией, — это Рауль, принц Наровина. Мы тут с ним поболтали на досуге, и выяснилось, что мы зря его обидели, он хороший парень. Немного сумасшедший, но забавный. Так что я пообещал взять его с собой, и вернуть ему его деньги. — Он повернулся ко мне, — А это моя сестренка Аманда, но мы все зовем ее Мэнди...

— Мы уже знакомы, — ответил я, полным злорадного сарказма голосом.

Мэнди схватила своего брата под руку, и буркнув в мою сторону: " С вашего разрешения", оттащила его к окну, где они несколько минут шепотом ругались. До меня долетали только отдельные фразы: "Опять твои шуточки...", "Ты что с ума сошел?", "только лишняя обуза" и тому подобное.

— Вы зря теряете время, господа, — произнес я, когда мне это все окончательно надоело. — Я бежать с вами все равно не собираюсь, так что можете не ссориться.

— Эй, не дури, принц, — сказал Рувэн. — Ты знаешь, какое наказание полагается тому, кто знал о побеге и не донес? Мало не покажется! И не посмотрят на титул!

— Не могу я уйти, как ты не понимаешь! Капитан забрал мою шпагу.

— Ну и Трогг с ней!

— Это фамильная шпага. Она передается в нашем роду от отца к сыну, уже несколько поколений. Потерять ее все равно, что потерять честь. А для меня это хуже, чем самое суровое наказание. Так что я остаюсь.

С этими словами я вытряхнул из тюфяка куски черепицы, демонстративно улегся на него и закрыл глаза.

— Ну хорошо, — произнес, после некоторого молчания Рувэн. — Если мы заберем твою шпагу, ты уйдешь?

— Это шутка?

— Никаких шуток. Куда ее положил капитан?

— В ящик комода, у себя в кабинете. Но он заперт!

— Как раз это не проблема, — сказала вдруг Мэнди. — Ну, так ты идешь? А то я могу подумать, что ты просто боишься высоты!

Глава 8.

В сероватых предрассветных сумерках мы, наконец, добрались до какого-то грязного тупичка, где нас ожидал обещанный Мэнди "экипаж". Я, почему-то думал, что это будет цирковой фургон, но "экипажем" оказалась груженая соломой телега, с впряженной в нее старой тощей клячей.

— Залезайте и накрывайтесь соломой, — сказала запыхавшаяся Мэнди. — Да побыстрее, я хочу оказаться как можно дальше от тюрьмы, пока вас не хватились. И прекратите, наконец, хихикать!

Последнее замечание адресовалось мне. Я, действительно, находился в состоянии, близком к истерике — все происходящее слишком напоминало дурной сон, и только моя шпага, которую я сжимал в руке, убеждала меня в обратном. Пресветлая дева сохрани! Да если бы кто-нибудь сказал мне месяц назад, что я способен сбежать из тюрьмы, да еще по крыше, рискуя каждую секунду поскользнуться на мокрой черепице и свалиться вниз, в кромешной темноте, да еще в компании двух рехнувшихся жуликов, я бы назвал его отъявленным лжецом, либо сумасшедшим! И, тем не менее, это так и было.

Вообще, жизнь вне Наровина, оказалась, совсем не такой правильной и предсказуемой, как в "Правилах поведения и этикета для отрока из благородной фамилии", хотя этот поучительнейший опус (который мне в свое время полагалось выучить наизусть), претендовал на предоставление ответов на все случаи жизни. Там, например, было описано, как изящно поковыряться в зубах во время великосветского обеда, и каким образом протянуть даме оброненный ею веер, чтобы дать ей понять всю глубину вашего чувства, а также как поступать в том деликатнейшем случае, если от вас забеременела горничная вашей жены. Огромный раздел был посвящен дуэльному кодексу, где подробно разбирались интереснейшие случаи и редчайшие казусы, а также какие именно слова являются оскорблением чести дворянина и служат поводом для дуэли. Слово "трус" несомненно было в их числе, но что прикажете делать, если так тебя называет женщина да еще и не аристократка?! В "Правилах поведения..." приводился, правда, совет — что делать, если оскорбление наносится человеком простого звания. В таких случаях следовало, либо проучить наглеца как следует палкой, либо высокомерно проигнорировать и не снисходить до ответа. Увы, мой случай, видимо, не имел прецедентов. Или же составители "Правил..." считали, что благородный отрок просто не может попасть в такую ситуацию.

В любом случае, когда эта, забывшая все правила приличия девица, осмелилась сказать мне, что я боюсь высоты, мне не оставалось ничего делать, кроме как послать к Троггу все мои благоразумные намерения, и делом доказать обратное. Поначалу, я был так возмущен, что не очень обращал внимание на окружающее, из-за чего оступился и покатился вниз по крутому скату. Только чудом я успел зацепиться за карниз и не свалиться с крыши, что, учитывая, высоту башни, неотвратимо повлекло бы за собой мою гибель. Не знаю, сколько времени прошло, пока Рувэн и Мэнди смогли вытащить меня обратно, но мне показалось, что я висел там целую вечность. После этого, я стал гораздо внимательнее ( когда отдышался и перестал судорожно хвататься за все трубы на нашем пути), но тем не менее крыша была настолько скользкой, что пару раз мы все были очень близки к падению в прямом смысле этого слова. Ночка выдалась на редкость темная — новолуние, тем не менее мои спутники прекрасно ориентировались в хитросплетении крыш, труб и чердаков, у меня даже создалось впечатление, что этот путь проделывается ими не впервые. Что касается меня, то я очень быстро потерял всякое представление о том, где мы находимся, и найти дорогу обратно не смог бы даже под страхом смертной казни. Я просто тупо шел, а местами полз вперед, двигаясь от одной печной трубы к другой, и так сосредоточился на том, чтобы не поскользнуться вновь, что совсем забыл о цели нашего похода. Поэтому когда мы, наконец, доползли до края очередной крыши, и в корпусе напротив я увидел знакомую обстановку капитанского кабинета, то был очень удивлен. Сам капитан отсутствовал, зато в соседней комнате я заметил Констана и еще пару стражников, увлеченно играющих в кости.

Здание, в котором находились покои капитана, не имело общей крыши с остальной тюрьмой, а находилось, как бы внутри, во дворе. Расстояние между ним и тем корпусом, на крыше которого находились мы было довольно значительным, и я терялся в догадках — каким образом мои новые знакомые собираются преодолеть это пространство. Не перепрыгивать же — даже обезьяне это было бы не под силу! Но я их недооценил. После непродолжительного совещания, Рувэн привязал к веревке какой-то крюк, и принялся ее вращать над головой, постепенно увеличивая темп, а затем неуловимо быстрым движением швырнул ее вперед. Веревка перелетела на соседнюю крышу, и закрутилась вокруг печной трубы. Рувэн несколько раз дернул за нее, чтобы убедиться, что она хорошо закреплена, и привязал другой конец веревки к трубе находящейся возле нас.

— Ловко! — сказал я. — А дальше-то что? Вы же не рассчитываете перелезть по этой веревке на ту крышу?!

— Не перелезть, принц, — промурлыкала Мэнди. — А перейти!— С этими словами она вдруг достала откуда-то из-под куртки большой веер и раскрыла его, резким движением руки. Только тут до меня дошло, что именно она собирается делать.

— Ты что, с ума сошла? Ты же разобьешься!

Вместо ответа несносная девчонка, только улыбнулась и приложила палец к губам, напоминая мне, что нужно говорить шепотом.

— Рувэн, останови ее! Я не хочу, чтобы она сломала себе шею из-за моей шпаги!

— Успокойся, Рауль, — Рувэн оставался невозмутим, как скала, — она делает это каждый вечер. Мы же с ней цирковые акробаты, помнишь?

Тем временем Мэнди уже ступила на канат, натянутый на головокружительной высоте. Она шла медленно, удерживая равновесие при помощи веера, шаг за шагом приближаясь к спасительной крыше. Порывы ветра раскачивали веревку так, что ей приходилось порой останавливаться и пережидать некоторое время, прежде чем продолжить движение. Пару раз я думал, что ее заметили из окна, и сейчас в нее будут стрелять, но тревога оказывалась ложной. Я пытался не смотреть, но не мог отвести взгляда от ее гордо выпрямленной спины. Мне все время казалось, что следующий ее шаг будет последним, что Мэнди вот-вот оступится и упадет. Увидев, что девушка очутилась, наконец, на крыше капитанского корпуса, я рухнул, как подкошенный, с бешено колотящимся сердцем и холодным потом на лбу — как будто это я, а не циркачка только что прошелся по веревке над пропастью. Рядом шумно вздохнул Рувэн — судя по всему он не был так уж уверен в исходе трюка, который устроила его сестренка, как пытался показать. Тем временем, Мэнди приподняла дверцу люка, ведущую на чердак и скрылась внутри. Нам оставалось только ждать.

Я пытался не думать об опасностях, подстерегающих ее на пути в кабинет капитана, но воображение помимо моей воли рисовало всякие ужасы. И вот, когда я уже окончательно уверился, что Мэнди схватили, она внезапно появилась в кабинете. Подав нам знак, что с ней все в порядке, она спряталась за гардину, и вовремя — через кабинет проковылял давешний горбун, неся на подносе бутылки с вином и какой-то снедью. Через окно в соседней комнате, я видел, как оживились стражники, и принялись разбирать содержимое подноса. Когда я перевел глаза обратно, то увидел, что Мэнди уже покинула свое убежище за шторой, приблизилась к массивному бюро, в ящике которого капитан запер мою шпагу и занялась замком. Действовала она столь дерзко, что было просто чудом, что ее еще не заметили. Издалека мне было трудно разглядеть подробности, но судя по всему, девушка решила не морочить себе голову, пытаясь отомкнуть замок, а попросту взломать его. И это удалось ей на диво быстро! Стражники еще наполняли бокалы, а Мэнди уже схватила шпагу и подняла ее вверх триумфальным жестом победителя. Затем развернулась и стремительно кинулась к лестнице в глубине капитанских покоев, где и растворилась в полумраке.

Я обнаружил, что со всей силы сжимаю кулаки и прерывисто дышу. Чтобы прийти в себя и успокоиться, я прикрыл глаза, и стал читать молитву Пресветлой деве, но тут Мэнди выбралась, наконец, на крышу и последовал второй тур прохождения по канату, на это раз еще и со шпагой в качестве балансира. Волноваться больше, чем раньше, я уже не мог, поскольку, по-видимому уже достиг своего пика. Находясь в каком-то странном состоянии оцепенения и покорности судьбе, я наблюдал, как Мэнди приседая и раскачиваясь медленно скользит над пропастью, и был готов принять как должное и удачу и несчастье. Но все закончилось благополучно.

— А вот и я! — одним изящным движением девушка оказалась на крыше рядом с нами. — Как вы тут были без меня, мальчики? Не испугались? — Мэнди была свежа и весела, как утренняя пташка.

Я почувствовал нарастающее раздражение — я так переживал, а для нее это оказывается было как послеобеденная прогулка в парке. Молча выхватив из рук Мэнди шпагу, я лихорадочно стал рассматривать ее, насколько мне позволяло скудное освещение, но даже в этих условиях, я сразу же понял, что это она, та самая. От избытка чувств, я даже поцеловал эфес с фамильным гербом.

— О, какие нежности! — язвительно прокомментировала Мэнди. — А как насчет небольшой благодарности тем, кто доставил тебе этот трофей?

Я, действительно собирался сказать ей спасибо, но ее тон и слова привели к прямо противоположному результату.

— Если бы не вы с Рувэном, дорогая принцесса из погорелого цирка, — прошипел я, — я бы вообще не влип в эту историю и не оказался бы в тюрьме. Так что сейчас вы просто исполняете свой долг. А насчет благодарности я подумаю, когда окажусь в безопасности и с деньгами.

Мэнди уже было открыла рот, чтобы ответить мне, но тут нашу небольшую стычку прервал Рувэн:

— В кабинете зажегся свет, — произнес он напряженным голосом.

Мы переглянулись и подползли к краю крыши. Действительно, в комнате, только что покинутой Мэнди что-то происходило — горели свечи и кто-то ходил.

— Капитан!!! — в панике воскликнул я. — Он вернулся! Бежим!

— Спокойно, — сказал Рувэн. — Тревогу пока что не подняли, так что время есть. Ты заперла ящик? — обратился он к сестре.

— Я сломала замок, — шепотом ответила она. — Но я прикрыла ящик, так что это не сразу заметно. Если, конечно, капитану не взбредет в голову его открыть.

— Будем надеяться, до утра он не станет этого делать. Ладно, пора двигать отсюда.

Обратную дорогу я помню отрывочно. Я чувствовал себя слепым, как крот, и полностью зависел от своих спутников. Нельзя сказать, что это было приятное чувство. Помню как мы спускались по веревке с какой-то увитой плющом стены. Потом длинные пустые коридоры по которым мы передвигались чуть ли не ползком. Потом темный запущенный сад, какие-то колючие кусты, и мы бежим сломя голову, и я панически боюсь потерять в темноте Рувэна, потому что понимаю, что без него мне отсюда не выбраться. Потом опять какая-то стена и наконец брусчатка улицы. Выбрались!!! Мы по-прежнему спешим, но напряжение спадает, и меня начинает разбирать смех. Я представляю себе лица домашних — если бы они могли сейчас меня увидеть. Как бы удивился мэтр Сэльмэ, а какую гримасу состроил бы братец Хенцель! Ну и кислая была бы у него морда! А моя несостоявшаяся невеста! Представляю что сказала бы Анни-Лора по этому поводу!

— Да перестаньте вы, наконец, хихикать, — сердито сказала Мэнди. — Хотите, чтобы вас обнаружили?

Пришлось признать, что на этот раз она была права. Я попытался умерить свое ликование. Лежать в соломе было мягко, но с правой стороны меня что-то щекотало, а шею кололи отдельные колоски.

— Тш-ш-ш, не вертись, — прошептал мне на ухо Рувэн. — Кто-то идет.

Я попытался разглядеть что-то сквозь солому, но с моего места было видно лишь розовеющее утреннее небо. Телега остановилась. Я слышал, как Мэнди, которую в широком кафтане и соломенной шляпе легко можно было принять за мальчишку — подмастерье, объясняла стражникам, что везет солому к миссии клана Золотого Локона. А так рано, потому что у главы клана заболел внук, и приказано выстелить соломой мостовую перед домом, чтобы проезжающие экипажи и пешеходы не беспокоили покой больного.

— Складно придумано! — отметил я про себя. — Любой житель Рейнсберка скорее проглотит ежа, чем станет связываться с главой высшего клана.

Стражники видимо тоже придерживались этого мнения, поскольку дали нам проехать и не чинили более никаких препятствий. Я с интересом наблюдал, как на фоне занимающейся зари, проплывают мимо шпили высоких башен, как красивы и разнообразны окрашенные в розовое ранние облака. Почему я раньше никогда не замечал как прекрасен рассвет? Ведь им можно любоваться вечно! Мое ликование слегка нарушил вид тюремных башен, черных и мрачных, как кладбищенские вороны. Я попытался разглядеть свою, как вдруг увидел на крыше одной из них какую-то странную фигуру. Капитанский уродец! Что он делает там в такую рань? Я до рези в глазах принялся вглядываться в него, стараясь рассмотреть как можно больше подробностей. Неужели наш побег обнаружен? Тем временем горбун повел себя по меньшей мере странно — он развел руки широко в стороны и стал махать ими, как будто собирался взлететь, а затем оттолкнулся от крыши и прыгнул вниз головой, изобразив на мгновение в воздухе ту фигуру, которую мы в детстве называли "щучкой" и, бывало, проделывали ее, прыгая с обрыва в реку. Несколько ужасных мгновений я наблюдал этот безумный полет к смерти, а затем телега завернула за угол и скрыла от меня происходящее. И — тишина. Жуткое безмолвие, не нарушаемое ни одним звуком, кроме цоканья копыт по брусчатке. Я повернулся к Рувэну — тот успокаивающе подмигнул мне. Ну да, с его места он не мог видеть, что происходило наверху. На мгновенье мне показалось, что все это мне привиделось. Но нет — видения не могут быть настолько отчетливыми. Я зажмурился и потряс головой, пытаясь отогнать морок, и тут в моей голове, как будто кто-то произнес: " Порошок, снимающий страх перед полетом, что может быть глупее ! Вы же не станете верить в подобную чушь?!"

Глава 9.

К тому времени, как мы миновали миссию, уже окончательно рассвело, и Рувэн решил, что опасность миновала. Редкие прохожие не обращали на нас никакого внимания, и мы, зевая и отряхиваясь от прилипших соломинок, смогли, наконец, выбраться наружу. Рувэн поменялся с Мэнди местами, и сразу же направил лошадь в какой-то незаметный переулок, а оттуда еще куда-то вглубь квартала, так что я сразу потерял ориентацию. Довольно долго мы петляли между какими-то сараями, а затем внезапно очутились возле набережной. В проходе между домами мелькнули колонны променада и серебристая гладь реки, но вот очередной поворот — и вновь лишь темные дворы и своры бездомных собак, лающих нам вслед. Я окончательно потерялся, и уже, даже не пытался сориентироваться. Мэнди расстелила поверх соломы свой кафтан, и преспокойнейшим образом заснула, свернувшись калачиком.

Я тоже отчаянно зевал, но как ни старался, не мог задремать. Стоило мне закрыть глаза, как перед моим мысленным взором появлялось слюнявое лицо горбуна. Неужели я стал виновником его смерти? А может быть это никак со мной не связано? Возможны ли такие совпадения? Кто знает... Рувэну я не стал ни чего говорить — почему-то мне казалось, что он мне не поверит. Хватит с меня и насмешек по поводу дракона. Он, наверное, и так считает меня отъявленным фантазером либо сумасшедшим. Впрочем, как и все в этом городе...

Миновав очередной грязный дворик, мы вдруг выехали к Новому кладбищу. Надо же, — я-то полагал, что мы находимся на другом конце города! Я был уверен, что от набережной до кладбища надо идти не меньше часа! Но это несомненно было именно оно — кипарисы при входе, искусно подстриженные в форме спирали , 7 витков которой символизировали те ступени, которые душа праведника проходит, отлетая от тела, витая арка входа, и, виднеющиеся поверх ограды грандиозные склепы 12 высших кланов Рейнсберка. Новым кладбище называлось уже лет триста, и когда-то оно действительно располагалось на окраине города, но с течением времени город сильно разросся, так что кладбище оказалось со всех сторон окруженным домами, и превратилось, благодаря своей красоте и расположению в любимое место отдыха горожан. Столичные жители очень любили побродить между вековыми дубами, полюбоваться склепами (среди которых попадались поистине великолепные — иные превосходили по роскоши и королевский дворец), а некоторые даже устраивали здесь пирушки и назначали свидания возле какого-нибудь памятника сиру Риффенаху. Что и говорить, у рейнсберкцев были довольно странные представления об уважении к мертвым.

На данный момент, однако, кладбище было пустынно — слишком рано для посетителей, и лишь пронзительно кричали над головой жирные наглые чайки, вытеснившие с этого кладбища всех остальных птиц, даже ворон.

— Разбуди-ка сестренку, — сказал Рувэн, оглядываясь по сторонам. — Уже недолго осталось.

— Я не сплю. — Мэнди открыла глаза и сладко потянулась.

— Куда мы, собственно, едем ? — поинтересовался я. — Или это секрет?

— Вообще-то секрет, — протянула Мэнди. — Так что тебе придется поклясться белой дамой замка Розенберг, что ты нас не выдашь.

— А что, моего честного слова недостаточно?

— Извини, Рауль, — сказал Рувэн, — это необходимо.

С этими словами он остановил лошадь возле небольшого святилища при входе на кладбище, с изображением всемилостивейшей богини, или, как ее называли в простонародье " Белой дамой замка Розенберг" по одному из ее проявлений. Мы сошли с телеги и приблизились к святилищу.

— Это просто глупо!

— Глупо, или нет, таков обычай, — спокойно произнес Рувэн. — Начинай.

— Клянусь Белой дамой замка Розенберг, что не выдам вашего убежища, — вздохнув, проговорил я.

— И пусть поразит меня молния, если я совру, — подсказала Мэнди.

— И пусть поразит меня молния, если я совру, — покорно повторил я и в завершение клятвы трижды сплюнул на землю, как мы это делали в детстве.

Мои спутники не обратили внимания на мою выходку, и совершенно удовлетворенные, вернулись к телеге.

— Так куда мы едем? — повторил я свой вопрос.

— К Толстой башне, — ответила Мэнди. — Ах, да, ты не знаешь, ты же не местный.

Как я понял из ее объяснений, Толстой башней называли бывший замок пфальцграфа Рюбенталя, который был подарен ему Императором Филибером 3-им, по прозвищу Кровавый за то что тот спас ему жизнь в битве при Каворэни. Однако, когда один из потомков пфальцграфа присоединился к Мятежу баронов, замок был взят штурмом, разграблен и сожжен. С течением времени о нем позабыли, и руины замка оставались в запустении несколько веков. Но, нашлись люди, сумевшие выгодно использовать его близость к столице и заброшенность.

— Теперь там живут все, кто не хочет иметь дела с белочулочниками, — сказала Мэнди.

— С кем?!

— Ну, с тайной полицией. Знаешь сколько стоит налог на пребывание в столице? Да на эти деньги можно год кормить семью из трех человек! А еще дай на лапу околоточному, да мзду ратманам, да коменданту десятину от выручки. Отбирают все до последней рубахи. Так лучше уже заплатить Хозяину Толстой башни, и жить спокойно.

— А у башни есть Хозяин?

— Конечно есть, — ответил Рувэн. — Только его никто не видел.

— То есть?!

— Говорят, что он живет на самом верхнем этаже башни, и оттуда видит все, что происходит, и следит за порядком. А когда выходит, надевает широкий черный плащ и черную бархатную маску на лицо. И с ним все время находятся его телохранители. Говорят, — Рувэн оглянулся и понизил голос, — что тот, кто убьет Хозяина, занимает его место и получает ключи от всех дверей и шкатулку с сокровищами. А еще говорят, что Хозяин время от времени меняется, и что следующим Хозяином обычно становится начальник телохранителей.

-Звучит, как страшная сказка! И что, полицейские...белочулочники не знают, что кто-то живет в Толстой башне?

— Догадываются. Только каждый раз, как они собираются совершить облаву, нас предупреждают заранее — у Хозяина есть прикормленные люди в полиции, и мы прячемся. Под башней находится вход в катакомбы. Когда-то здесь добывали известняк, да забросили, а пещеры остались. Говорят они тянутся под всем городом, даже под рекой, и если знать, то можно пробраться в любой квартал, и даже в любой дом. Во как! Только план катакомб знает один Хозяин, потому и власть у него.

Тем временем мы свернули с дороги в небольшую лощину. Тропинка пошла вверх, наша кляча совсем замедлила шаг и недовольно заржала.

— Давай, давай старая развалина! — подбадривал ее Рувэн. — Пошла вперед, а не то отдам живодеру!

Но ни угрозы, ни уговоры на нее уже не действовали. Мы с Мэнди стали подталкивать телегу сзади, и уже почти преодолели этот проклятый подъем, когда из-за большого межевого камня вышел человек с мушкетом.

— Никак застряли, парни? — сказал он, подкручивая ус и направляя мушкет на нас. — Подсобить вам, или сами справитесь?

— Привет Филин, — крикнул ему Рувэн. — Не признал меня, что ли? Ты же мне с прошлого месяца 10 золотых задолжал.

— А-а-а, циркач! — Филин убрал мушкет за спину. — А то я смотрю, вроде люди незнакомые.

— Это со мной, можешь расслабиться, — Рувэн вновь взял лошадь под уздцы, и потянул вперед.

— Ну, проезжайте, коли так, — Филин почесал в затылке и отступил обратно за камень. — Да, вечером приходи, я у тебя должок отыграю.

— Смотри, последние штаны не проиграй, — сердито сказала Мэнди.

— Не боись, девка, не проиграю,— хохотнул Филин, и когда мы проезжали мимо, подмигнул мне и показал странный знак — сцепленные указательные пальцы.

— Что это он показал мне? — спросил я у Рувэна, повторив жест часового.

— Это знак обитателей Толстой башни, — пояснил тот. — Если хочешь жить, запомни его.

Дорога пошла вниз и лошадь прибавила ходу, и не прошло и нескольких минут, как мы выехали на широкую поляну, посредине которой находился замок пфальцграфа, вернее, то что от него сохранилось, а сохранилось немного. Судя по остаткам крепостной стены, это должно быть был довольно большой замок, со множеством башен, укрепительных сооружений и прочих построек, но время пощадило лишь донжон — главную башню замка, в которой осажденные укрывались, если неприятель прорывался во внутренний двор. Она была построена на холме, отдельно от всех строений, и может, именно поэтому уцелела при пожаре. В то время, когда возводился замок, еще не знали современной моды на украшательства, всех этих арок, колон и прочих ухищрений. Толстая башня была построена просто, грубо и без затей, хотя все равно представляла собой довольно внушительное зрелище.

Перед входом в башню нынешние владельцы приспособили что-то вроде ворот, и, в отличие от остального города, который только-только просыпался, здесь вовсю кипела жизнь. Судя по всему обитатели башни делились на тех, кто вел преимущественно ночной образ жизни и дневных тружеников. Первые спешили в этот ранний час в свое убежище, чтобы отдохнуть от ночных подвигов, вторые, наоборот, стремились выйти из башни как можно скорее. В узких воротах они сталкивались, из-за чего возникала давка. Мимо нас прошли несколько мужчин разбойничьего вида, растолкав в воротах группу каких-то убогих. В ответ фальшивые калеки обложили их такими ругательствами, от каких покраснел бы и речной пират, а один из убогих даже запустил в разбойников своим костылем, но промахнулся.

— Ватага Кривого, — прокомментировал Рувэн. — Счастье убогого, что не попал, а то бы Кривой его быстро превратил бы из фальшивого калеки в настоящего.

— Проходим, не задерживаемся! — надрывался привратник у входа. — С человека 10 зильбергрошей, с подводы — 20.

Впереди нас стояли несколько гулящих девок, страшных, как Женщина-паук. Не знаю, кто мог на них польститься. Хотя, возможно, вечером они еще могли чем-то привлечь мужчину, но сейчас они были просто уставшими бабами с опухшими после ночной гулянки лицами и размазанной по щекам косметикой. Они тупо, как коровы, смотрели вперед, опустив руки вдоль тела и, даже не реагировали, когда проходящие мимо шлепали их пониже спины. Только одна из них, смуглая полная брюнетка, по виду из Боржонэ, одетая до невозможности вульгарно, сохраняла бодрость, отпуская плоские шутки по поводу всех присутствующих. Толпа искренне развлекалась, видя в этом маленьком развлечении способ скрасить скуку ожидания. Заметив нас, брюнетка просто вошла в раж.

— Вы только посмотрите на эту лошадь! — вопила она. — Ну и дохлятина! Вы что, выкопали ее труп из земли на День Воскрешенных?

— Уймись, Поллет, — спокойно произнес Рувэн. — Ты, что ли, за ночь не наоралась?

В толпе послышались смешки.

— Да я бы и еще покричала, да только кавалеры закончились, — без тени стыда ответила та. — Хочешь заменить их? Или, хотя бы дружка своего со мной отпусти. Покувыркаемся, а, сероглазый? Недорого...

Тут я со смущением обнаружил, что она обращается ко мне. И как назло — ни одного остроумного ответа в голове! Вечно я придумываю что сказать, когда уже все закончилось.

— Отцепись, Поллет, — по-прежнему невозмутимо сказал Рувэн, — этот паренек еще том возрасте, когда любовь дают бесплатно. А от тебя он может получить разве что дурную болезнь.

— Ах, какие мы гордые! — пропищала Поллет под общий смех. — Для кого же ты его хранишь, уж не для своей ли сестренки-соплячки?

Этого Мэнди стерпеть не смогла.

— Слушай сюда, стерва, — прошипела она, спрыгивая с телеги, — еще одно слово скажешь, расцарапаю морду так, что никто на тебя с месяц не позарится. Уразумела?

Что-то было в циркачке устрашающее, не смотря на ее юный возраст и малый рост. Вполне возможно, что ей уже приходилось доказывать, что ее угрозы это не просто слова. Во всяком случае, Поллет сочла за лучшее ретироваться.

— Сколько ей лет? — спросил я у Рувэна.

— Кому? Мэнди? 17 недавно исполнилось, — ответил тот, не скрывая гордости. — Она у меня огонь, а не девка. Даже не знаю, как такую замуж выдавать — ее женихи боятся.

И неудивительно, подумал я. Такая и самому Троггу рога обломает, не испугается.

Тем временем Мэнди вернулась к телеге, и мы, наконец, въехали во двор, заплатив привратнику положенный сбор. Все пространство двора была уставлено различными шатрами, палатками, телегами и просто кишело людьми. С трудом, протолкавшись через этот бедлам, мы достигли западной стены, возле которой полукругом были расставлены с десяток фургонов. В середине этого импровизированного лагеря, у костра, сидела женщина средних лет и чистила овощи. Увидев нас, она оставила свое занятие и бросилась обнимать Рувэна, а затем Мэнди.

— Слава Пресветлой и Извечной, — кричала она, — вы живы! Я уже вся измучилась, думала, вас схватили, или еще что случилось...

— Успокойся Вилма, ну что с нами может случиться, — пробасил Рувэн, в свою очередь обнимая ее. — Видишь, мы целы и невредимы.

— Очень хорошо, что вы вернулись, — понизила голос Вилма, — на вчерашнем выступлении сборы были меньше, чем обычно. Слизняк уже рвет и мечет.

Полог соседнего фургона откинулся и оттуда послышался такой рев, которому бы позавидовал и половозрелый осел.

— А вот и он, легок на помине, — прошептала Вилма.

— Разбойники, бездельники, тунеядцы ! — неслось из фургона. Затем оттуда стрелой вылетел маленький лысый человечек, с кривыми ногами и бесформенным брюхом. — Решили меня разорить? Где вы шлялись все это время? Я что, зря вам плачу?

— Где надо, там и шлялись, — хмуро ответила Мэнди. — Вам лучше не знать.

— Они меня в могилу сведут! Вы опять сцепились с белочулочниками? О, бедный я, бедный! Мало мне штрафа, который мне выписал ратман в прошлом году! О, разорители проклятые! Что вы будете есть, когда меня не станет? Пыль дорожную, вот что. Вы еще вспомните меня, да поздно будет!

И так далее до бесконечности. Привлеченные его криками, из фургонов стали выходить люди. Сами виновники этого взрыва негодования выслушивали его вполне равнодушно, Рувэн принял из рук Вилмы кувшин молока и пирог, и принялся с аппетитом его уплетать. Мэнди вообще отвернулась и разговаривала с каким-то пареньком, судя по жестам, давая ему распоряжения на счет нашей клячи. Я же просто изнемогал. То ли от бессонной ночи, то ли по другой причине, у меня жутко разболелась голова, а вопли коротышки только усугубляли мои страдания.

— Послушайте, господин Слизняк, — сказал я, когда понял, что еще немного и моя бедная голова просто лопнет, как переспевший арбуз, — вы не могли бы прекратить визжать, хотя бы на сегодня. Право, мы все очень устали и нуждаемся в отдыхе.

Коротышка остановился посредине фразы и с изумлением перевел глаза на меня. Все вокруг замерли и смотрели на меня разинув рты, как будто я покрылся вдруг зелеными перьями. Я осмотрел себя, но ничего нового не обнаружил.

— Как он меня назвал? — спросил вдруг коротышка слабым голосом. — Или я ослышался? Кто это вообще такой? Кто его привел? — с каждым новым вопросом голос Слизняка набирал силу, а на последнем вообще сорвался на визг.

— Это мой друг, Рауль, — сказал Рувэн, допивая молоко. — Он поживет у нас какое-то время.

— Что?!! Еще один нахлебник! Ну нет, я не потерплю! Чтоб ноги его здесь не было!

— Почему же нахлебник, — возразила Мэнди, — он свое содержание отработает.

— Да посмотрите на него, — ревел коротышка, — разве он способен работать? Что он вообще умеет? Зачем он нужен?

— У нас освободилось место помощника метателя ножей, забыли? Или хотите сами исполнять его должность?

Услышав об этом, Слизняк тут же заткнулся, и, махнув рукой, мол, делайте что хотите, скрылся в своем фургоне. А мне вдруг очень захотелось узнать, что произошло с предыдущим помощником метателя ножей.

Глава 10.

— Высовываться тебе пока что нельзя, так что поживешь какое-то время с нами. Тут тюфяк, наверху всякая утварь, располагайся, — сказал Рувэн, показывая мне закуток, где я должен был спать. — Будешь жить в нашем фургоне. Мы с Мэнди тоже ночуем здесь. Тут раньше жил Коста, но уже неделя, как он пропал, и никто не знает где он. Может оно и к лучшему — не нравилось мне, в последнее время, как он на сестренку поглядывал. Я даже хотел ему морду начистить, да не успел.

За ширмой, куда ушла Мэнди, послышалось громкое фырканье.

— Так это он раньше был помощником метателя ножей? — спросил я.

— Ага, — Рувэн снял сапоги и улегся на свой тюфяк. — Ты не обижайся, я не знал, что так получится, думал со Слизняком удастся договориться и без этих сложностей. Но после того, как ты его обозвал он и слышать ни о чем не хочет.

— А что, его разве не Слизняком зовут?

Мэнди за ширмой громко расхохоталась. Рувэн тоже улыбнулся.

— Он требует, чтобы его называли мэтром Солезони, и имеет на это право, поскольку именно он является хозяином цирка, в котором ты имеешь честь находиться. А Слизняком мы его между собой называем, за некоторые черты характера.

— Понятно за какие.

— Кроме всего прочего он еще и очень злопамятен.

— Подумаешь, буду я еще пугаться какого-то хозяина цирка.

— А стоило бы. Он далеко не дурак, и связи у него имеются. Так что, если хочешь остаться здесь, придется играть по его правилам. Сегодня вечером будешь с нами выступать.

— А что делает помощник метателя ножей? — поинтересовался я.

— Ничего сложного. Твоя задача — просто не двигаться. Тогда ножи попадут именно туда, куда нужно, а не в тебя.

— Ничего себе, — хмыкнул я. — И кто же будет их метать?

— Я буду, — с этими словами из-за ширмы вышла Мэнди, успевшая сменить мужской наряд на скромное бумазейное платье, выгодно подчеркивающее ее талию. Она посмотрела мне прямо в глаза, явно наслаждаясь моим замешательством, противно улыбнулась и продолжила сладким голосом, — не бойтесь, принц, я не промахиваюсь. Хотя, если вы хотите отказаться, то я попытаюсь добиться от Слизняка, чтобы он дал вам какую-нибудь другую, более безопасную работу — колоть дрова, например...

— Я, дорогуша, ничего не боюсь, — сказал я, отчетливо проговаривая каждое слово, — просто не хочу зря рисковать своей жизнью, подставляя себя вместо мишени для какой-то малолетней пигалицы.

— Пигалицы?!! Да я метаю ножи с 4-х лет, и еще ни разу не промахнулась.

— Вот как? Ну, покажи свое искусство. Видишь доску у ворот? — я показал на небольшой щит, на котором был нарисован клоун и написано: "Цирк Солезони". — Попадешь в клоуна, я соглашусь быть твоим ассистентом. Щит стоял довольно далеко, у крайнего фургона, я специально указал на него, чтобы сбить с Мэнди спесь. Тем неожиданнее оказался ее ответ.

— Договорились, — прошипела циркачка, и, схватив с полки нож, без всякой подготовки метнула его через весь двор. Когда я перевел глаза на щит, у меня от изумления просто глаза на лоб вылезли — нож торчал у клоуна точно посреди лба. — А это, чтобы вы не говорили, что это случайность, — Мэнди метнула еще два ножа, которые, как по — волшебству, оказались в обоих глазах нарисованного шута. — Надеюсь этого достаточно. Увидимся на представлении, — пропела она, и, послав мне воздушный поцелуй, спрыгнула из фургона на землю.

Вот ведь вредная девчонка! Уже второй раз она провоцирует меня, называя трусом, и во второй раз ей удается добиться своего.

— Да, ей палец в рот не клади, — проговорил сквозь смех Рувэн. Его эта сцена искренне позабавила, чего нельзя сказать обо мне. — Ты не думай, она хорошая, просто к ней надо привыкнуть.

— К ней не привыкать надо, а дрессировать, — сказал я, задыхаясь от гнева, — тогда может и толк будет.

— Да она сама кого хочешь, выдрессирует! — расхохотался Рувэн. Он сел, и стал обуваться. — Пойдем, познакомлю тебя со всеми. Да, шпагу свою здесь оставь, и спрячь ее хорошенько — тут такой народец крутится, в миг избавят от всего, что плохо лежит. И что ты принц тоже не надо никому говорить, — с этими словами он многозначительно посмотрел на меня.

— Ладно, буду инкогнито, — вздохнул я.

— Инко... что?

— Неважно, считай, что ты меня уговорил. Никому не скажу.

— Вот и славно. — Рувэн обнял меня за плечи, и мы вышли из фургона.

Вся труппа цирка Солезони, за исключением самого мэтра, как раз сидела у костра и поглощала свой нехитрый завтрак, состоящий из куска пирога с зайчатиной. Я тоже отдал ему должное, пока Рувэн объяснял мне, кто есть кто.

— Вилму ты уже видел, она у нас занимается хозяйством, и, кроме того, демонстрирует самые длинные волосы в Империи.— Увидев, как я изумленно разглядываю довольно скромную косу Вилмы, он счел нужным добавить, — парик, конечно, но сделанный очень искусно.

— Если тебе понадобится что-то залатать, или постирать, обращайся ко мне, малыш, — улыбнувшись, произнесла Вилма.

От "малыша" я поперхнулся молоком, но Вилма была такой милой, что я не стал ей перечить. Пусть будет "малыш" — в конце концов, она вполне могла бы быть моей матерью.

— Это Тамбурин, — пояснял дальше Рувэн, указывая на сидевшего в стороне здоровяка, в котором я узнал давешнего черного охранника принцессы Нармин. — Он поднимает тяжести и рвет цепи. Это Слегетор, наш клоун...

— Слегетор? — удивился я, разглядывая смуглого курчавого человечка, — на староимперском слегетором называли железную опускающуюся решетку при входе в замок.

— Это оттого, что у меня зубы растут через один, как решетка, — произнес клоун, открывая рот, чтобы я мог в этом убедиться. Половины зубов у него действительно не хватало.

— Великий Монерро, наш фокусник, мы называем его просто Момо, — я поклонился толстяку с щегольски подкрученными усами, одетому в роскошную черной далматику, расшитую серебром.

— Это Кати, женщина-обезьяна, у нее волосы по всему телу — продолжал Рувэн, указывая на странное существо в балахоне, состоящее, как будто из одних локтей и коленок. На всех частях тела, выглядывающих из под балахона, в том числе и на щеках несчастной, росли жесткие черные волосы. На вид ей можно было дать с одинаковым успехом и 15 и 40 лет. Поглядывая исподлобья на меня, Кати с жадным урчанием поглощала свой кусок пирога, держа его обеими руками и подбирая упавшие на землю крошки. — Не обращай внимания, она слабоумная, — пояснил Рувэн.

— Вовсе нет, — заступилась за существо Вилма, — просто она всего боится. Кушай, детка, — Вилма подала Кати еще один кусок пирога, и погладила ее по голове.

— Не знаю, чего она боится, зато жрет за четверых, — прокомментировал Рувэн. — Ну, с Мэнди ты знаком, а это Николь и Норбер, дети Вилмы, они двойняшки, — он указал на двух белобрысых подростков, мальчика и девочку, действительно очень напоминающих мать. — Вот и все.

— Все позавтракали? — спросила Мэнди, хлопнув в ладоши. — Тогда начнем репетировать. Мы вчера еще не проходили сцену боя. Норбер, ты выучил песню?

Норбер кивнул, и, достав мандолину, принялся перебирать аккорды, напевая себе под нос.

— Я думал, что вы циркачи, а не комедианты, — удивился я, глядя, как Мэнди распределяет роли предстоящего действия.

— С этими святошами, поневоле и комедиантом станешь, — ответил Рувэн, сплюнув на песок. — Раньше все было как у людей, а как появился здесь два года назад этот брат Иеронимус, так никому житья не стало.

— Брат Иеронимус? — имя показалось мне смутно знакомым. Ну да, о нем говорила жена трактирщика. — Это не тот, который хочет разрушить "Каменный круг"?

— Он самый, — Рувэн негромко выругался. — Появился здесь года два назад, а уже у Патриарха, как у себя дома. Не знаю, каким колдовством он этого добился, но старик делает все, что тот скажет. Строит из себя святошу. Объявил недавно указ против уличных зрелищ — мол, и развращают и отвлекают от молитв, и выманивают деньги у честных горожан. Разрешено теперь показывать только мистерии, и только в неделю перед постом. Вот и приходится все переделывать на ходу. Раньше мы покидали столицу только на зиму, и не бедствовали, а теперь куда не ткнись — все запрещено! Если бы не Большая Ярмарка, мы бы вообще сюда не приезжали...

— Рувэн, ты не видел старикашку? — к нам приблизилась Вилма с корзинкой в руках. — Мне на рынок надо, а он как назло пропал. Может, отнесете ему завтрак, мальчики?

— Конечно, отнесем. — Рувэн взял из рук Вилмы корзинку и подмигнул мне. — Не переживай.

— Что еще за старикашка? — заинтриговано спросил я.

— Сейчас увидишь, — Рувэн подошел к фургону, стоящему отдельно ото всех и громко свистнул. Из фургона вылетела чугунная ступка, и, просвистев у нас над головой, стукнулась об стену. Я успел пригнуть голову в самый последний момент, и то, только благодаря тому, что Рувэн толкнул меня вниз. Надо сказать, местные обычаи гостеприимства поражали меня с каждой минутой все больше. Вслед за ступкой из фургона вылетели еще несколько не менее увесистых предметов, а за ними показался и сам их обладатель — длинный как жердь, высохший как селедка и сморщенный как финик, с грязно-серой бородой до пояса, и засаленной повязкой над глазами, старикашка действительно идеально соответствовал своему прозвищу. Никак иначе назвать его бы просто язык не повернулся. Потрясая костлявым кулаком, старикашка визгливым голосом прокричал несколько проклятий на неизвестном мне языке, а затем перешел к местному диалекту.

— Воры, — кричал он, — бездельники, шалопаи! Я вам покажу, где раки зимуют! Проклятые мальчишки...

Тут он, наконец, обратил внимание, что кроме нас с Рувэном, никаких мальчишек возле фургона не наблюдается, и заткнулся посреди фразы.

— А-а-а, это ты плут! Давненько же ты не навещал старика!

— У меня были на то причины, — проворчал Рувэн. — Мы тебе завтрак принесли, а ты нас чуть не прибил.

— Хулиганье поганое, совсем замучили паршивцы, — пожаловался старикашка. — Да вы заходите...

Внутри фургон был весь заставлен полками, на которых теснились всякие сосуды, плошки, диковинные растения и толстенные пыльные тома книг с непонятными названиями, пузырьки с подозрительной жидкостью, была даже муфельная печь. В общем, это была самая настоящая алхимическая лаборатория на колесах. Рувэн сбросил с ближайшего стола пачку пергаментов и по-хозяйски уселся, пригласив меня жестом сделать то же самое. Я оглянулся, но ничего подходящего не обнаружил. Фургон был настолько загроможден, что в нем можно было только стоять, да и то боком. Я боялся пошевелиться, чтобы не задеть ненароком какой-нибудь предмет, а простой кашель мог запросто вызвать катастрофу. Непонятно было, каким образом старикашка умудряется такой тесноте спать, разве что он делает это, стоя, как лошадь. Между тем сам хозяин довольно резво лавировал между своими колбами и ретортами, в которых что-то непрерывно бурлило и шипело, то, помешивая, то, добавляя новые ингредиенты, умудряясь при этом еще и жевать. На самом деле вся обстановка сильно напоминала картинку из одной страшной книги, которую я видел в детстве.

— Он, что, колдун? — шепотом спросил я у Рувэна.

— Кто, старикашка?!! — Рувэн запрокинул голову и захохотал. — Да какой из него колдун, когда он и мухи не обидит. Совершенно безвреден.

Я вспомнил чугунную ступку, чуть было не проломившую мне череп, но решил не возражать.

— Я чего пришел-то, — Рувэн поймал старикашку за рукав и несколько раз подергал, чтобы привлечь его внимание, — Салли опять объявился. Рауль его видел на Ученом Рынке.

— Какой еще Салли? — удивился я. — Я не знаком ни с кем по имени Салли.

— Ну, тот бродяга, — пояснил Рувэн, — помнишь, который продал тебе какой-то порошок.

Я вздрогнул. Слишком свежи были воспоминания о последствиях этого поступка.

— Как он выглядел? — требовательно спросил старикашка.

— Ну, сутулый такой, черноволосый, довольно смуглый, — я попробовал сосредоточиться на вопросе, но перед глазами вновь и вновь возникала жалкая фигура горбуна в предрассветном небе.

— Во что он был одет? — Рувэн со старикашкой переглянулись.

— Не помню. Какое-то рванье. Ах, да, он косой был и при ходьбе еще ногу волочил.

От этих слов старикашка пришел в неистовство. Потрясая кулаками, он поносил этого Салли последними словами, причем на нескольких языках. Рувэн счел необходимым объяснить мне этот взрыв негодования. Как я узнал, этот Салли был помощником старикашки, причем циркачи нашли его, замерзшим в снегу, и, практически спасли от смерти. Некоторое время он ездил вместе с цирком, а год назад, внезапно исчез, прихватив с собой многие бесценные старикашкины порошки и мази. Рувэн уже несколько раз намеревался проучить подлеца, но у того был просто изумительный нюх на возможное мордобитие, и всякий раз ему удавалось выходить сухим из воды.

— Неужели это старикашка изобрел порошок, избавляющий от страха перед полетом? — потрясенно прошептал я.

— Да, то есть, нет. — Рувэн замялся. — На самом деле все снадобья предназначались совсем для других целей, от поноса, или, там для роста волос.... А надписи, которые были на пакетиках, означали побочные явления, которые могут проявиться. Салли об этом, естественно, не знал.

— Ну и ну, — я ошеломленно покрутил головой. — Значит, избавление от страха перед полетом было всего лишь побочным явлением какого-то лекарства?

— Вот именно, — энергично кивнул Рувэн, — а этот балбес торгует порошками, и даже не знает, для чего они предназначены. Ох, и задам же я ему перцу!

Пока мы шептались, гнев старикашки поостыл, и он вернулся к своему занятию, прерванному нашим приходом. Рувэн напомнил старикашке, что Вилма искала его, чтобы посоветоваться насчет какого-то важного дела.

— Как же, как же, — заволновался старикашка, — я все прекрасно помню. Сейчас, я только закончу эти румяна для госпожи Оделины, и буду полностью в вашем распоряжении. Ее горничная должна прийти с минуты на минуту.

— А кто такая госпожа Оделина? — спросил я.

— Как, молодой человек, вы не знаете, кто такая госпожа Оделина?!! — поразился старикашка.

— Рауль не местный, — пояснил Рувэн. — Госпожа Оделина — примадонна столичного театра, — он подмигнул мне и продолжил. — Говорят, что ее благосклонности добиваются самые знатные и богатые люди Империи.

— Она так красива? — заинтересовался я.

— Умопомрачительна! Сногсшибательна! — вскричал старикашка. — Как поет! А танцует! А фигура! Какая фигура! Да о ее фигуре ходят легенды!

— Только вот цвет лица подвел, — прервал Рувэн оду в честь госпожи Оделины, — поэтому она и пользуется твоими услугами, старый плут.

Старикашка казался смущенным.

— Никто не совершенен. Бедная госпожа не виновата, что у нее такая сероватая кожа на лице.

— И прыщи, — весело добавил Рувэн.

— Неужели вы единственный, кто может ей помочь? — мне показалось невероятным, что этот ходячий мешок с костями в грязном балахоне пользует столь известную даму.

— Нет, конечно. В столице полно парфюмеров. Но у меня перед ними есть одно главное преимущество — я умею хранить тайну, — многозначительно произнес старикашка. — И потом, разве эти шарлатаны способны приготовить какое-либо снадобье, которое могло бы хотя бы сравниться с моим?! Да никогда в жизни! Что они вообще понимают, эти костоломы, в столь тонком деле, как приготовление мазей? Да все их снадобья смердят, как кошачий помет. Не удивлюсь, если узнаю, что именно он и является их основным компонентом.

— Ну, это надолго, — Рувэн легко спрыгнул на пол. — Старик оседлал своего любимого конька, теперь будет ворчать до обеда. Пойдем отсюда.

Рувэн вышел из фургона, я двинулся, было за ним, но споткнулся о раздувальные меха, и растянулся на полу. Сверху на меня посыпались засушенные жабы, ветхие пергаменты, какие-то сита и склянки. Одну из них, с заспиртованным волчьим сердцем, я успел спасти просто в последнюю секунду. Зато три других разбились вдребезги, и их содержимое разлилось по полу, источая невыносимую вонь. Выбираясь из-под завала, я был готов услышать в мой адрес самые нелицеприятные слова, но старикашка, даже не заметил этого разгрома, продолжая поносить конкурентов. От парфюмеров он перешел к лекарям, затем к "паршивым мальчишкам, крадущим все, что плохо лежит", потом вдруг вздохнул и тихо произнес: " Милосердная богиня, как же я докатился до жизни такой! Это я-то, которому аплодировал Высший Коллегиат, к которому ездили за советом короли и герцоги! Я, которого называли величайшим ученым современности, вынужден делать мази от прыщей для дам полусвета, чтобы прокормиться! Прозябать, среди этих жалких неучей, сносить насмешки от невежд! О, мое чадо! Они забрали тебя у меня, проклятые завистники, бездари! Все пропало! Весь мой труд, весь пыл моего сердца я вложил в тебя! О, если бы я мог взглянуть на тебя хотя бы одним глазком! Но нет, мне не дано.... О, сколь жестока моя судьба — быть совсем рядом и не сметь прикоснуться...".

Старик всхлипнул и печально произнес: "самое ужасное, что никто, никто мне не верит...".

И столько горечи было в его словах, что я неожиданно для себя встал и твердо сказал

— Я верю.

Глава 11.

— Да?! — удивился старикашка и почесал костлявым пальцем кончик носа, — А почему?

Я смешался. На самом деле мой внезапный порыв великодушия объяснить было трудно. Я даже не знал, во что именно я только что "поверил".

— Ну, не знаю... — пробормотал я. — Просто мне самому никто не верит, вот я вам и посочувствовал.

Старикашка издал какой-то скрежещущий звук, как будто поскребли железом по стеклу. Прошло несколько мгновений, прежде чем я понял, что это он так смеется. Надо сказать, он здорово меня напугал.

— Ну, я пойду, — сказал я, оглядываясь в поисках места, куда можно было бы пристроить проклятую банку с волчьим сердцем.

— Ну, нет, юноша, давайте поговорим. Признавайтесь, что это за небылицы вы выдумываете, если вам никто не верит.

— Ничего я не выдумываю, — огрызнулся я. — Просто люди здесь наслушались сказок и считают, что принц обязательно должен ездить в карете, сорить золотом направо и налево и не расставаться с короной даже в отхожем месте.

— Так стало быть вы принц — протянул старикашка. — Из какого королевства изволили пожаловать?

— Из Наровина, — хмуро сказал я. — Это в 50 лигах на запад, у моря. Только вы вряд ли слышали о нем.

— Сколько вам лет, Ваше Высочество? — внезапно спросил старикашка.

— Восемнадцать.

— Угу... — старикашка налил себе какой-то напиток из пузатой реторты, и со смаком отхлебнул из кружки. — Значит, вы уже победили дракона и сыграли свадьбу, не так ли?

Вот этого я никак не ожидал. У меня просто отвисла челюсть.

— Но как? Откуда вы знаете?

— Да будет вам известно, молодой человек, — самодовольно произнес старикашка, — что в молодости я объездил полмира. И, конечно, я не мог упустить такую уникальную возможность, посмотреть на единственного в мире дракона. Признаюсь, я ехал в Наровин, чтобы разоблачать и насмехаться, а уехал пристыженным и потрясенным, поскольку смог самолично убедиться, что дракон не инсценировка для глупцов, а самое, что ни есть настоящее животное. Правда, он сильно отличался от огнедышащего змия из древних легенд, но тем не менее.... Этот случай стал мне уроком на всю жизнь. Именно он научил меня не отмахиваться с презрением от кажущихся на первый взгляд несуразных идей, какими бы безумными они не казались, ибо в каждой из них есть зерно истины, надо только уметь его извлечь.

— Значит, вы были у нас, в Наровине? Но когда? Я вас совершенно не помню.

— Дитя мое, вы и не можете меня помнить, это было слишком давно. Я как раз попал на королевскую свадьбу. Его Высочество принц Ниобер женился тогда на соседской принцессе. Если не ошибаюсь, звали ее Анни...

— Анни-Клод! — воскликнул я. — Это моя матушка.

— Как же, помню. Прелестная девица! Сколько грации!

Я прокашлялся. Матушка, возможно, была во времена старикашкиной молодости "прелестной девицей", но мне было трудно себе это представить. В этот момент, полог фургона приподнялся, и внутрь протиснулась полненькая, курносая девушка с веснушками на круглом лице, оказавшаяся той самой горничной госпожи Оделины, прихода которой ждал старикашка. Он тут же принялся раскланиваться и отпускать ей комплименты (как выяснилось, старикашка вообще оказался большим поклонникам женской красоты), так что наш разговор ненадолго прервался. Девица слушала комплименты охотно, хихикала, и бросала на меня недвусмысленные взгляды. В другой раз я бы не преминул завести знакомство с такой аппетитной барышней, хотя бы для того, что бы узнать побольше о ее знаменитой госпоже, но сейчас я был поглощен тем, что сказал старикашка, и досадовал, что мы не можем вновь вернуться к интересующей меня теме. В конце концов, старикашка все же вручил ей свои снадобья, мази и парфюмы, и, горничная госпожи Оделины удалилась. Я подумал было, что она девица не из робкого десятка, если осмелилась прийти в этот притон, называемый Толстой башней, но, увидев поджидающего ее кавалера, понял, что ошибался — с обладателем таких пудовых кулаков можно было безбоязненно путешествовать даже в Трогговом царстве.

— Послушайте, уважаемый, как вас все-таки зовут? — спросил я старикашку, когда девица в сопровождении своего квадратного спутника направилась к воротам.

— А вам зачем это знать, молодой человек? — проворчал тот.

— Ну, не могу же я обращаться к вам, как эти невежды, — обескуражено проговорил я. — Вы, все-таки, почтенный, пожилой господин...

Несколько секунд мой собеседник рассматривал меня в упор, с нескрываемым подозрением, потом тяжело вздохнул:

— Вы, уж простите старика, Ваше Высочество. За все эти годы в цирке, я и позабыл, что существует обыкновенная человеческая вежливость. Видите — ли, местная публика не утруждает себя соблюдением этикета, — с горечью произнес он. — А зовут меня Ульрих Феофан фон Терц, но вы можете называть меня просто Ульрих.

— Так вот, уважаемый Ульрих, — начал я. — Вы упомянули, что объездили полмира...

— Да, — самодовольно протянул старик, — в свое время я попутешествовал.

— А доводилось ли вам, когда-нибудь видеть, или, хотя бы слышать о живом драконе. Кроме Наровина, я имею ввиду...

— А вам-то зачем, принц, — удивился мой собеседник. — У вас же есть один. Или вы хотите их разводить?

— Дело в том, что дракона в Наровине больше нет... И я не совсем женат.

Старик вопросительно задрал свои кустистые брови, и мне не оставалось ничего иного, как рассказать ему всю мою историю с самого начала. Слушал он молча, не перебивая, прикрыв глаза, так что временами мне казалось, что он заснул или умер. Когда я закончил, он некоторое время сидел в той же позе, не двигаясь, потом тяжело вздохнул и произнес:

— Значит вы, принц, убили последнего дракона...Н-да, к сожалению ничем не могу вас обрадовать — нигде, кроме вашего королевства, я не встречал даже упоминания о них.

Я почувствовал страшное опустошение, как если бы я был полным стаканом, и из меня вдруг вылили всю жидкость. Уверенность в благополучном исходе дела, с которой я выехал из замка, сменившаяся робкой надеждой, после того, как меня выгнали из Академии, растаяла окончательно. Если уже Ульрих, который столько повидал, никогда не слышал о другом драконе, стоит ли продолжать? Не лучше ли признать поражение, чем тешить себя несбыточными мечтами? Я попытался представить себе выражение лица батюшки, если я вернусь домой с такой вестью. Нет, лучше даже не возвращаться.

— Неужели нигде не встречали? — жалко переспросил я.

— Увы, нигде, — развел руками старик. — Но не отчаивайтесь, принц. Как я уже сказал, я объездил полмира, но вторая-то половина осталась мне неизвестной. Так что, вполне может быть, что существует где-то и второй дракон.

Старик пытался меня утешить, но у него это плохо получалось. Неужели мне придется объездить вторую половину мира, чтобы убедиться в том, что дракон, которого я убил, был единственным? Я представил, как вхожу в ворота замка через много лет, дряхлое чучело, такой же, как старикашка сегодня, неузнанный никем, и никому уже не нужный... Когда я дошел до того места, как будущий король Наровина объявляет меня самозванцем, и приказывает побить камнями, я обнаружил, что старик продолжает что-то говорить:

— О, если бы они не отобрали у меня мое чадо, как бы все было просто. Я мог бы тогда вам помочь.

— Не понимаю, причем здесь ребенок, — хмуро произнес я.

— Какой ребенок? — старик прервал свои стенания и непонимающе уставился на меня.

— Но, вы же только что сказали — чадо, которое у вас отобрали...

Старик опять издал резкий скрипучий звук, заменяющий ему смех, что заставило меня подпрыгнуть на месте от неожиданности.

— Ой, не могу, — старик отер с глаз слезы, — неужели, глядя на меня можно даже представить, что у меня может быть ребенок?

— Ну, я подумал...

— Чадом, мой дорогой принц, я называю библиотеку Академии, которую я основал, и без лишней скромности могу сказать, сделал ее самым обширным источником мудрости во всей Империи, а может и за ее пределами, — произнося эти слова старик гордо выпрямился и поднял вверх указательный палец. — Да, в это трудно поверить, но эта богатая и огромная библиотека, которой так гордятся в Академии, создана вот этими руками. Я даже пожертвовал в нее свое собственное собрание раритетных фолиантов! И вот их благодарность! Изгнание, забвение, — голос старика задрожал. — Проклятые завистники!

— Вы занимали в Академии большой пост? — с недоверием спросил я, разглядывая засаленную ленту, которой старикашка повязывал свои косматые патлы.

— Ха! Большой! Я был ректором Академии! Сам Император прислушивался к моим советам! Я был вхож в самое высшее общество!

— Но, если так, как же вы очутились в цирке?

История, поведанная старикашкой звучала просто невероятно, и, услышь я такое при других обстоятельствах, я бы ни за что не поверил в эти небылицы. Но тот факт, что именно он изобрел столь действенный порошок, избавляющий от страха перед полетом, поневоле внушал уважение. По словам старикашки, он был известным ученым, занявший, благодаря своему авторитету в научном мире пост ректора Академии, даже несмотря на то, что не принадлежал к высшей аристократии. И, как всегда бывает в подобных случаях, нажил себе этим блестящим взлетом массу недоброжелателей и завистников. До поры до времени все шло хорошо, пока он не решился опубликовать труд всей своей жизни, а именно: "Астрономические исследования, позволяющие предсказывать появление звезды О-Ери".

— А что, разве можно предсказывать появление звезды? — удивился я.

— Пресвятая дева сохрани! — воскликнул старикашка. — Какое невежество! И это юноша знатного рода, получивший образование! Что тогда ожидать от простолюдинов?! Только не говорите мне, что вы считаете, что в центре Земли находится огромная гора, а весь наш мир заключен в ящик и дырочки в ящичке это и есть звезды!

Именно так я и считал, но после такой отповеди я не осмелился настаивать на этом. Кроме того, я не считал данную тему настолько важной и принципиальной, чтобы спорить с Ульрихом.

— Да будет вам известно, неразумный отрок, — гремел старик, — что в центре Вселенной находится Земля, и она же составляет ее ядро. Ее окружают 10 сфер, 10 колоссальных шаров, расположенных друг в друге. В 7 первых, ближайших к Земле вращаются Солнце, Луна и 5 планет. Их круговращение сопровождается чудесной музыкой, музыкой сфер. В 8-й расположены прочие светила, одни из них, бестелесные и невесомые, носятся в пространстве, другие прикреплены к своду сферы. 9-я — кристаллообразная, 10 — пламенная — обиталище богов и ангелов. Так вот, раньше считалось, что голубая звезда О-Ери, которая появляется на небе раз в столетие и приносит неисчислимые бедствия, относится к тем светилам, которые не прикреплены к небесной сфере, а потому ее появление невозможно ни рассчитать, ни предугадать. И на это были основания — период между появлениями звезды колеблется от 50 до 135 лет. И только я, благодаря своим наблюдениям, открыл, что ее движение по небосводу зависит от окружающих планет, а именно: Ладори, Конесты и Мерлеты, — старик сделал паузу и многозначительно посмотрел на меня.

— Ну и что из этого? — недоуменно спросил я. — Какой от этого прок?

— Ах, да ты же не местный, — спохватился Ульрих. — Иначе бы ты не задал этот глупый вопрос. Со звездой О-Ери связано очень много местных легенд и обычаев. Считается, что она является наказанием свыше, за людские прегрешения. Появление звезды приносит кровопролитные войны, засухи, саранчу и все другие беды, которые только можно вообразить. В последний раз звезда появлялась на небе 90 лет назад, и если мои расчеты верны, то следующее появление будет в этом году.

— Не пойму, неужели вас выгнали из Академии из-за какой-то дурацкой звезды?

При слове "дурацкой" старикашка возмущенно фыркнул, но не стал опять поносить мое невежество, а продолжил свой рассказ.

Как я понял, в Академии был некий профессор, который достиг своего поста не благодаря своим знаниям, а только потому, что являлся незаконнорожденным сыном одной влиятельной персоны. Особыми талантами он не блистал, зато был очень амбициозен и богат. Каким-то образом он узнал, что Ульрих собирается опубликовать свое великое открытие, и обратился к нему с предложением продать его.

— Как это? — поразился я. — Разве можно продать открытие?

— Он хотел опубликовать его под своим именем, — терпеливо пояснил старик. — Он бы получил известность и возможности для достижения доходного поста, а я бы мог всю оставшуюся жизнь купаться в золоте.

— Трогг меня побери! — выругался я от избытка чувств. — И как же вы поступили?

— Я отказался, — просто сказал Ульрих.

— Надо полагать, профессору это не понравилось?

— Еще как не понравилось! Я пообещал предать огласке его недостойный поступок. Это могло стоить ему карьеры, не смотря на все его знатность и богатство. И вот тут я совершил ошибку — я решил подождать с оглаской до тех пор, пока не опубликую свой труд. Зато он ждать не стал и нанес удар первым — обвинил меня в том, что я готовлю мятеж против Императора. Дескать подбиваю бюргеров и чернь свергнуть законную власть и установить республику, как в древние времена. Он оказался очень умелым интриганом, этот профессор. Кого подкупил, кого запугал, а моего слугу Теодора, который отказался свидетельствовать против меня на суде через месяц выловили из реки с перерезанным горлом. Мой бедный, верный Тео!— старик всхлипнул и замолчал.

— Неужели вас осудили? Только на основании его слов?! — я был потрясен.

— О, все было подстроено очень умно. Нашли какого-то трактирщика, который слышал, как я восхваляю республику перед одним Рейнсберкским ратманом. Хотя я всего лишь сказал, что в стародавние времена не было таких злоупотреблений властью, как сейчас. Типографию, где я печатал свои исследования арестовали и обнаружили там какие-то памфлеты и призывы к бунту. А я по своей глупости считал, что моя невиновность очевидна и не нуждается в защите. Когда я опомнился было уже поздно — судьи были тоже куплены и единогласно признали меня виновным. Я лишился всего, что нажил за всю свою жизнь, всех званий и регалий и был приговорен к ссылке. И то только потому, что тюремный лекарь заявил на суде, что я сошел с ума — я, действительно заболел в камере, но когда я увидел, чем этот шарлатан собирается меня лечить, то выгнал его взашей. Но, если бы не он, меня могли приговорить и к каторжным работам или даже казнить. Вот уж, никогда не думал, что буду вспоминать его с благодарностью, — старик грустно улыбнулся.

— Что же было дальше?

— Дальше? — Ульрих вздохнул. — Я несколько лет скитался из страны в страну, бедствовал, пока не прибился к этому цирку. С тех пор езжу с ними.

— А ваш противник?

— О, у него все отлично. Он подождал, пока уляжется скандал, и опубликовал мой труд, выдав за свой. Особого шума он, правда, не вызвал, поскольку одно дело опубликовать теоретические исследования, а другое дело — применить их на практике. А как раз расчеты и таблицы я успел сжечь, перед арестом. Он не получил того признания, какого ожидал, но приобрел некоторую известность в ученых кругах, как автор любопытной гипотезы. Так что в накладе он не остался.

— Но, если так, — осторожно начал я, — то вы сильно рискуете, приехав в столицу.

— О, риск не так уж и велик, — отмахнулся Ульрих. — Прошло 15 лет, никто уже и не помнит эту историю.

— Все равно вы подвергаете себя опасности, — с сомнением сказал я. — А вдруг кто-нибудь из ваших старых врагов узнает вас?

— В этом грязном балахоне!? — старик усмехнулся. — Поймите, принц, я был ректором Академии, я носил вышитый серебром черный бархатный камзол и пряжки с бриллиантами на туфлях, ездил в экипаже и ходил по субботам на обед к Иерарху. Меня сейчас не узнала бы даже моя родная мать, не то что эти... И потом, я не мог не приехать — если я прав, а я прав, то очень скоро звезда О-Ери появится в вечернем небе, и вот тогда — в голосе старикашки зазвучало злорадство, — я посмотрю, как этот тупица сможет объяснить, почему же он не сумел рассчитать появление звезды, на основании своих же трудов. Н-да, любопытно будет посмотреть, как Феонор из этого выкрутится.

— Так этого профессора звали Феонор? — вскричал я.

— Ты с ним знаком? — в свою очередь удивился Ульрих.

— Это именно он выгнал меня из Академии. Кстати, он представился ректором.

— Что? Он стал ректором?! Этот неуч, не знающий элементарных основ?! В моей Академии?!! — Некоторое время старик хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, потом выпрямился и подняв к небу указательный палец прогремел — Этого я так не оставлю. Клянусь, что пойду на все, чтобы посрамить мерзавца и изгнать его из Академии. Рауль — он повернулся ко мне, — я клянусь, что помогу тебе, чего бы мне это не стоило. И когда я докажу, что драконы существуют, тогда мы и посмотрим чья взяла.

Глава 12.

Так у меня неожиданно появился единомышленник. И, хотя я прекрасно понимал, что стариком руководит не столько желание помочь мне, сколько поквитаться с Феонором, это все равно поддержало меня в трудную минуту. Во всяком случае у меня появилась возможность поговорить с человеком, который не считает меня заведомым лжецом или выдумщиком. Ульрих, судя по всему чувствовал то же самое, так что мы, можно сказать, подружились. Старик охотно принимал меня в своем жилище, и всегда был готов улучить свободную минутку, чтобы поболтать со мной.

Этим же вечером Рувэн передал мне мои деньги, а, проснувшись на следующее утро и выйдя из фургона, я увидел возле него знакомую белую, с рыжими пятнами кобылу, мирно жевавшую травку возле стены.

— Магнолия! — я не верил своим глазам. — Но каким чудом...?

— О, как раз чудо здесь ни при чем, — сказал, посмеиваясь Рувэн. — Можешь мне поверить, я изрядно потрудился, чтобы выручить твое добро из рук трактирщика. Ну и скупой же этот Жиль! Мне пришлось ему даже пригрозить, сказать, что я из ватаги Кастета, и, если он мне не отдаст твои вещи, то я спалю его забегаловку к Трогговой матери.

— И он поверил?

— Поверил, или нет, а рисковать не стал. В любом случае, Кастета поймали неделю назад, так что проверить он это не сможет. Кстати, это кажется тоже твое? — и Рувэн вложил мне в руку драконье кольцо. У меня даже перехватило дыхание. Кольцо, которое я считал окончательно утраченным, лежало у меня на ладони, тускло отсвечивая в свете восходящего солнца, и мне казалось, что это самая прекрасная вещь, которую мне когда-либо приходилось видеть. Опомнившись, я кинулся благодарить Рувэна.

— Пустяки, — отмахнулся тот. — Какие счеты между друзьями.

Старикашка набросился на кольцо, как коршун на цыпленка. Уж, не знаю, что он там с ним делал, но результаты всех его опытов были неутешительными — металл, из которого было сделано кольцо не был ни медью, ни золотом, ни свинцом, ни латунью, ни вообще каким-либо из известных науке металлов. Вполне возможно, что это был даже не металл вовсе.

— Трогг знает что! — вскипел я, когда Ульрих торжественно сообщил мне свои выводы. — Грош цена тогда вашей науке, если ей ничего не известно!

— Но Рауль, ты не понимаешь всей ценности этих сведений! — старик казался обескураженным моей реакцией.

— Каких сведений? Ты ведь фактически сказал, что тебе ничего неизвестно!

— Вот именно, мой дорогой принц, вот именно, — с довольной улыбкой произнес тот, — если наука не знает ничего об этом веществе, следовательно это что-то новое, возможно с твоей помощью я совершу величайшее открытие! Прорыв в науке! Я назову этот металл Драконием! Или нет, я назову его Ульрихарием! Или, если хочешь, я назову его в твою честь...

— Не надо! — с ужасом воскликнул я, представив себе возможные производные от моего имени, — Драконий звучит вполне пристойно.

— Ты думаешь? — усомнился старик. — Впрочем, название не столь важно, главное изучить свойства этого чудесного вещества.

С этими словами он скрылся в своей лаборатории, и не показывался из нее несколько дней. Он даже забросил свои мази и парфюмы, и все посетители уходили не солоно хлебавши. И все эти титанические усилия ни привели ни к чему, во всяком случае по-моему мнению. Старикашка, напротив, прибывал на седьмом небе от счастья. Он даже разбудил меня среди ночи, чтобы поделиться своей радостью — оказывается вещество среагировало на мышьяк, и окрасило воду, в которой оно находилось, в синий цвет! Оторванный от сна, продрогший на свежем апрельском воздухе, и жутко раздраженный, я был готов прикончить этого старого придурка, но желание выспаться взяло верх. Больше ни на что кольцо не реагировало, и старикашка был вынужден сдаться. Стеная о недостающих для более тщательной проверки ингредиентах, пропавших вместе с его академической лабораторией, он отдал мне кольцо, с вдетой в него цепочкой, чтобы было удобно его носить, сказав при этом —

— Береги его, Рауль. Сдается мне не зря это кольцо к тебе вернулось. Может быть когда-нибудь оно тебе еще пригодится.

Мне эти слова показались вполне разумными, и я стал носить кольцо на шее, как амулет. Кроме общения со стариком, у меня появилось также много других занятий и обязанностей: я помогал Вилме по хозяйству, с ее сыном Норбером мы подружились на почве любви к лошадям — парень был совершенно помешан на них и был готов ухаживать за ними хоть целый день, так что за Магнолию я был спокоен. Великому Монерро я понадобился при подготовке и проведении фокуса с распиливаемой женщиной и фокуса с исчезновением ( в мою задачу входило вовремя открыть потайной люк и помочь Николь, которая была ассистенткой фокусника, быстро переодеться). Кроме того обнаружилось, что я недурно играю на флажолете ( не зря же меня мучили все детство) и могу аккомпанировать, вместе в Норбером и Николь происходящему на сцене действию. С остальными членами труппы у меня тоже наладились отношения — Слегетор был компанейский парень, весельчак и балагур, волосатую Кати вообще ничего не интересовало, кроме ковыряния в носу, а застенчивый гигант Тамбурин открывал рот только когда ел. Даже мэтр Солезони видя все это смирился с моим присутствием, хотя и без особого восторга.

И только Мэнди оставалась для меня постоянным источником головной боли. Не знаю уж почему, но она была настроена категорически против меня, и всячески выражала свое презрение. Сначала она вообще пыталась игнорировать меня — просто глядела вдаль и не отвечала на мои вопросы, если я к ней обращался. Потом, видимо, Рувэн с ней поговорил, и они даже поссорились по этому поводу ( сам я не слышал, рассказала Вилма). В любом случае после этого, Мэнди молчать перестала, но отвечала сцепив зубы, так что я старался обращаться к ней как можно реже.

Мне по большому счету было бы все равно, что обо мне думает эта слишком много о себе вообразившая девица, если бы не одно обстоятельство — каждый вечер на представлении я выступал для нее в роли живой мишени. Каждый вечер я проклинал себя за свою глупость и беспечность, толкнувших меня дать столь опрометчивое обещание. Сказать, что мне было страшно, значит не сказать ничего — я был просто в ужасе! Особенно тяжело мне пришлось в первый раз. Уже начиная с обеда я почувствовал своей груди какой-то маленький комочек беспокойства и тревоги, ближе к вечеру он стал расти, и к тому времени, как циркачи погрузились в фургон и выехали за ворота, он достиг таких размеров, что я с трудом сдерживался, чтобы не стучать зубами. Я ничего вокруг не замечал, перед глазами все плыло, как в тумане. Все звуки доносились урывками, и как будто издалека. К тому же у меня дико скрутило живот. Никогда в жизни я так не волновался. Желание убежать, спрятаться было настолько сильным, что только титаническим усилием воли я заставил себя остаться на месте. Увы, как это ни прискорбно признавать, я действительно был очень близок к тому, чтобы совершить этот недостойный чести дворянина, принца и мужчины поступок. Если бы я поддался этому порыву, то никогда больше не смог бы себя уважать. Но я выдержал это нелегкое испытание и как ни странно, тем, что меня удержало от пагубного шага, была мысль, что девушка с колючими зелеными глазами будет считать меня трусом.

Надо сказать, представление у труппы Солезони было очень странным. Из-за того, что все уличные зрелища были запрещены, кроме мистерий, циркачи были вынуждены были выступать в необычной для себя роли мистериархов. Зато в перерывах между сценами они показывали зрителям то, ради чего они, собственно говоря, и собрались — то есть цирк. Появление в ткани повествования этих вставных цирковых номеров было притянутым за уши и совершенно неестественным, но зрителям было все равно. Так например после сцены, где изображалось сотворение мира, публике демонстрировали Кати, как пример древнего человека, еще не познавшего благость Откровения и потому прозябающего в первобытной дикости. После сцены, где Пресветлая дева являлась линской девственнице и наделяла ее божественной силой, шли фокусы с Великим Монерро, а выступление силача Тамбурина должно было символизировать ту духовную силу, которой богиня наделяет избранных, и все остальное в том же духе.

Но даже в таком виде выступление вызывало критику ратманов и святых братьев. В первый же вечер, во время выступления, они приблизились к мэтру Солезони, размахивая указом и потребовали прекратить "безобразие". После долгого спора и брызганья слюной, к ним подошел Рувэн и попросил показать где именно в указе говориться о том, что цирк нельзя показывать в антракте.

— Но в антракте публика расходится, — пробовал возражать, ошеломленный таким поворотом ратман.

— А где в указе написано, что публика обязана расходиться в антракте? — спросил невозмутимый Рувэн.

После этого они от нас отстали.

Метание ножей шло после сцены изображавшей короля Филибера Святого, который принял учение Пресвятой девы и изгнал пособников Трогга из Рейнсберка. К тому времени я находился в полной прострации и все происходящее воспринимал отстраненно, как если бы это было не со мной. Как во сне я увидел мэтра Солезони, объявляющего: "А в перерыве, почтеннейшая публика, вы увидите, чудеса меткости, символ того, как милосердная богиня помогает достойным поразить ересь". Мэнди уже была готова, одета в мужской костюм как прошлой ночью — черные кожаные штаны, очень короткий камзол, открывавший в талии и на рукавах батистовую рубашку, и в маске, закрывавшей половину лица. Я заставил себя подняться, и не чувствуя ног, прошел к большому щиту, установленному на краю сцены. Единственной мыслью, вертящейся у меня в голове, было то, что эти смеющиеся, жующие, уродливые лица будут последним, что я увижу в своей жизни. Обидно. Я зажмурился и ... В общем все закончилось очень быстро. Не успел я и глазом моргнуть, как весь щит вокруг моей фигуры был утыкан ножами, как ежик иголками. Еще секунда, и нож вонзился совсем рядом с правым ухом, а его брат-близнец очутился слева от моей головы. Помня наставления Рувэна, я старался не шевелиться, хотя, когда Мэнди засадила мне нож между ног, я с трудом удержался, чтобы не подпрыгнуть на месте. Слава богине, я тоже был в маске, поэтому никто не видел выражения моего лица в этот момент. Номер имел большой успех у публики, зрители громко аплодировали и свистели, Мэнди отвесила им изящный поклон и исчезла за ширмой. Я двинулся следом за ней с горячим желанием придушить на месте, но на ее счастье, она уже успела куда-то убежать.

— А где Мэнди? — спросил я у готовящегося выйти на сцену Норбера.

— Они с Рувэном переодеваются, — ответил подросток, сосредоточенно перебирая струны мандолины, — их номер следующий.

Только тут я вспомнил, что выступление акробатов является главной достопримечательностью цирка Солезони и поэтому идет последним номером. С нетерпением дослушав финальный гимн, я выбежал во двор, откуда было лучше видно. Между домами на высоте 3-х этажей уже была натянута веревка, и вот с балкона, под изумленные охи зрителей туда ступила хрупкая девушка, в коротком, немного ниже колен платье из зеленой тафты и белом трико. Не смотря на то, что высота на которой была натянута веревка была намного ниже, чем в комендантской тюрьме, у меня от волнения защемило сердце. Помогая себе веером, Мэнди неспешно прошла туда и обратно, потом сделала в воздухе кульбит, и приземлилась на веревку. Далее следовала серия разнообразных кульбитов, сальто и других сложных фигур и прыжков, которые каким-то чудом заканчивались благополучно. Пораженные зрители затаили дыхание, а потом, когда акробатка последним прыжком очутилась на балконе, разразились громкими аплодисментами. Затем на веревке появился Рувэн, в костюме из желтой и зеленой ткани, и принялся жонглировать разноцветными мячами, позже, к нему на плечи взобралась Мэнди, и таким образом они прогуливались туда и обратно, не переставая жонглировать. Закончилось выступление тем, что под изумленные возгласы зрителей Рувэн, по прежнему с Мэнди на плечах, уселся на шпагат а потом, сделав сальто назад они оба соскочили на балкон. Дальнейшее от меня скрыли спины восторженных зрителей. Я вернулся в фургон, где счастливая Вилма подсчитывала выручку.

— Когда Мэнди и Рувэн с нами дела идут на лад, — сказала она мне, — если так пойдет и дальше, сможем купить новые костюмы и лошадь.

Следующие выступления дались мне гораздо легче, я не то чтобы совсем не волновался, но во всяком случае не прощался с жизнью.

Закуток, который мне отвели, был настолько крошечным, что я с трудом мог вытянуть ноги. Меня это волновало мало, поскольку я там только ночевал, но после нескольких случаев, я начал подумывать о смене места. Все дело было, конечно, в рыжеволосой циркачке. Не знаю почему, ее присутствие выводило меня из равновесия, и я совершал поступки и говорил слова, совершенно для меня не характерные, после чего долго в них раскаивался. Поэтому я старался видеться с ней как можно реже, а в фургон заходил только если был убежден, что ее там нет. Но в той тесноте, в которой жили обитатели цирка, такие встречи были неизбежными. Самая неприятная стычка произошла дня через два после моей премьеры. Мы с Рувэном привели лошадей с водопоя, и, о чем-то болтая, подходили к нашему фургону, когда оттуда внезапно выпрыгнула Мэнди, злая, как не кормленная три дня собака, и накинулась на меня чуть ли не с кулаками.

— Как ты посмел! — кричала она срывающимся голосом. — Вор! Скотина!

Я ничего не понимал — вот уже два дня я с ней не разговаривал, в чем она меня обвиняет?

Наконец Рувэн смог ее оттащить в сторону.

— Успокойся, сестренка, — произнес он, крепко взяв за руки. — Что случилось? В чем ты обвиняешь Рауля?

— Этот твой дружок украл мою вещь, — прошипела сквозь зубы Мэнди.

— Что?!! — от такой наглости у меня перехватило дыхание. — Да как ты смеешь?!

— Не сходи с ума сестренка, — сказал Рувэн. — Рауль не стал бы воровать. Тем более в цирке.

— Да пусти ты меня, — Мэнди резким движением высвободила руки. — И послушай. Эта вещь находилась в моем сундуке, а ты сам знаешь, что собаки бы чужого к фургону не подпустили. Кроме нас троих больше никто в фургон не заходит, и если это не он, то кто тогда? Ты можешь мне это объяснить?

— Когда пропала эта вещь? — спокойно спросил Рувэн.

Мэнди задумалась.

— Днем, когда я одевалась перед представлением, она была на месте.

— Вот видишь, а после представления мы с Раулем ходили поить лошадей, и вернулись только что. Так что это не он, можешь успокоиться.

— Да что пропало-то? — как можно язвительней спросил я. — Драгоценности, деньги?

— Мои подвязки, — процедила Мэнди. — Кто-то рылся в моем сундуке с нижним бельем. И когда я выясню, кто это был, он пожалеет, что родился на свет. — Она подошла ко мне вплотную и тихо с угрозой произнесла — А если я узнаю, что мой брат тебя покрывает, тебе даже сам Император не поможет. Понял? — с этими словами она подобрала юбки и бегом направилась к фургону.

— Она что, никогда не извиняется? — ошеломленно спросил я у пораженного не меньше меня Рувэна. Тот только руками развел. Мы переглянулись и расхохотались.

Вообще история была довольно странной — больше ничего не пропало, старикашка, который оставался в лагере, пока мы были на представлении ничего подозрительного не заметил, да и сторожевые псы были на месте, и тревогу не поднимали. Оставалось предположить что или здесь замешан кто-то из своих, во что верилось с трудом, или у Мэнди помутился рассудок. Я склонялся к последней версии, и совсем перестал бы об этом думать, если бы происшествия не продолжились. На следующий день истерику закатила Кати, которую кто-то до смерти напугал в сарае с сеном, потом Николь наотрез отказалась ходить вечером к реке, потому что ей показалось, что за ней кто-то следил. Я вызвался пойти за водой вместо нее, и на обратном пути, когда мне понадобилось отойти в кусты, чтобы облегчиться, я вдруг увидел в кустах черный силуэт. Кто-то, судя по росту скорей всего мужчина, стоял выше по тропинке, возле липы и пристально смотрел в сторону Толстой башни. Я хотел было окликнуть его, но решил сначала привести себя в приличный вид. А пока я возился в темноте с гульфиком, этот тип исчез, как будто растворился в воздухе. Я подошел к тому месту, на котором тот стоял, и, с удивлением обнаружил, что оттуда можно прекрасно рассмотреть весь двор Толстой башни, но лучше всего видно именно лагерь циркачей. Я поделился своим открытием с Рувэном, и, хотя тот не придал этому большого значения, мы решили устроить ночные дежурства.

Вскоре после этого, я случайно стал свидетелем ссоры между Мэнди и Рувэном, которая заставила меня взглянуть на них немного по-другому. Подслушивать я их не собирался, но они, видимо, в пылу ссоры, совершенно забыли, что я сплю в том же фургоне, поэтому разговаривали очень громко, отчего я и проснулся. Дело, как я понял было в том, что Рувэн, все-таки воспользовался приглашением Филина, и тот, не только отыграл свои 10 золотых долга, но и еще пару сотен Рувэна в придачу. Слышно было в основном Мэнди, поскольку ее брат был настолько пьян, что мог в свое оправдание только икать.

— Как ты мог? — говорила Мэнди срывающимся голосом. — Мы ведь поклялись маме выкупить цирк, мы ведь почти собрали нужную сумму! А что теперь? 300 таллеров ты отдал своему дружку, а теперь ты и оставшиеся проиграл!

— Не волнуйся, сестренка, — отвечал пьяный в стельку Рувэн, спотыкаясь языком об зубы. — Деньги — они как вода. Ну, подумаешь, проиграл! Еще будут...

После этого я вдруг услышал всхлипы, как будто кто-то тихо плакал, а потом

приближающиеся шаги. Я закрыл глаза, и принялся усиленно храпеть. И так старательно имитировал сон, что сам не заметил, как заснул по-настоящему. На следующее утро все вели себя как обычно, и Мэнди по-прежнему шипела на меня как рассерженная гусыня. Неужели эта фурия плакала вчера, как какая-нибудь кисейная барышня?! При свете дня это казалось невероятным, и я убедил себя, что скорей всего мне это показалось.

Вообще моя жизнь в цирке была настолько насыщена и интересна, что я лишь иногда вспоминал, что мне полагается заниматься поисками дракона. Если же эта мысль и приходила мне а голову, я оправдывался тем, что Ульрих может оказать мне неоценимую помощь, а потому я никак не могу покинуть такого ценного союзника. Но, скорее всего все дело было в том, что впервые в жизни я чувствовал себя свободным — никто не следил за тем, что я ем, и когда молюсь, мне не делали замечаний по поводу моей прически и чистоты моих сапог. Я вставал, когда хотел, ел что было и весь день у меня находились различные интересные занятия, так что я вспоминал, что мне надо бы уехать, только когда моя голова касалась подушки. В следующую минуту я проваливался в сон, а на завтра все повторялось сначала. Дошло до того, что я начал всерьез подумывать, не отправиться ли мне путешествовать вместе с цирком. Я ведь все равно не знаю, где мне искать дракона, а циркачи объездили уже столько стран, почему бы мне и не присоединиться к ним? Так все и продолжалось до той роковой ночи в самый канун Нового года, когда Магнолия отвязалась и я пошел ее искать.

Глава 13.

После всех этих событий я совершенно забыл, что намеревался продать свою кобылу. К тому же, я так обрадовался, когда вновь ее обрел — она была для меня живым напоминанием о доме, что и не вспоминал о ее зловредном характере. Поэтому, когда бледный Норбер появился передо мной с обгрызенным куском веревки и сказал, что это все, что осталось от моей лошади, я испытал настоящее потрясение. Проклиная все на свете, я натянул сапоги, взял на всякий случай шпагу и отправился на поиски.

Надо сказать, что для своей прогулки Магнолия выбрала самую неподходящую ночь, какую только можно себе представить. Мало того, что это была последняя ночь перед карнавалом, в которую всем полагалось поститься и молиться, чтобы простились все грехи, совершенные за год, еще и погода выдалась отвратительная. Весь день шел ливень, превратив двор Толстой башни в какое-то подобие озера. К вечеру дождь, правда, прекратился, зато с реки пришел сырой, пронизывающий до костей туман. В такую погоду хочется сидеть, вытянув ноги у камина, и пить теплый грог, а не шляться по лесу, рискуя каждую минуту выколоть себе глаза о торчащие ветки деревьев. Но Троггова лошадь не оставила мне выбора.

Я взял с собой фонарь, но он почти не помогал, а только оттягивал руку лишней тяжестью. Каждые несколько шагов мне приходилось чуть ли не становиться на четвереньки, чтобы рассмотреть четкие следы от подков на мокрой земле. Я опасался, что дурная кобыла повернет в сторону Ильтерского леса, где ее могут запросто задрать волки, водившиеся там в изобилии, но она, слава Пресвятой деве, направилась в город. В низине туман сгустился настолько, что я чуть было не врезался в межевой камень. Филин, бывший сегодня в карауле, меня даже не заметил, хотя я прошел от него на расстоянии локтя. В другой раз я бы его обязательно разыграл, но сейчас мои мысли занимала только сбежавшая лошадь. Судя по следам, Магнолия отправилась гулять прямиком на Новое кладбище. Если она дойдет до набережной, пиши пропало — там положена брусчатка, на которой следов не остается. И спросить будет не у кого — если какой горожанин и высунет нос из дома, то в таком тумане все равно ничего не разглядеть. Эти мысли заставили меня прибавить шагу, вследствие чего я не заметил корягу, упал, разбил фонарь и расшиб локоть. Хорошо, хоть шпагу не потерял. Проклиная туман, грязь, корягу и "лучшую лошадь Наровина" я продолжил свой путь, стараясь идти как можно осторожнее, но и это мне не помогло и я падал еще пару раз. В итоге, к тому времени, как я добрался до Рейнсберка, я был весь в грязи, царапинах, ссадинах и злой, как разбуженный зимой медведь. Ко всем прочим неприятностям, добавилась опасность свалиться в реку — туман совершенно менял направление звуков. Я точно знал, что Ильтера должна находиться в нескольких шагах слева от дороги, а плеск воды почему-то раздавался то впереди, то справа, приводя меня в замешательство.

Внезапно мне стало страшно — туман так причудливо клубился, что казалось, что там есть нечто живое, поджидающее, готовое вонзиться в глотку, нечто потустороннее. Мое сердце билось громко, как храмовый колокол на праздники. Я вытащил шпагу и почувствовал себя немного увереннее. И тут я увидел впереди что-то большое, темное и шевелящееся. Все самые страшные сказки разом ожили в моей голове, и я с трудом удержался, чтобы не рвануть оттуда во все лопатки. "Хозяин вод" — в панике подумал я, сотворяя дрожащими руками символ веры. Внезапно налетел порыв ветра и туман стал рассеиваться, оседая блестящими каплями на землю. На моих глазах "Хозяин вод" стал превращаться в раскидистый клен, одиноко стоявший у самого входа на набережную. Я облегченно выдохнул, и остановился, чтобы успокоиться и оглядеться.

И тут я услышал голоса. Они то становились громче, то тише, то пропадали совсем. Я прошел пару шагов, и внезапно голоса зазвучали так отчетливо, как будто люди находились совсем рядом со мной. Я понимал, что на самом деле, разговаривавшие могли находиться и на другом конце набережной — туман вытворял иногда и не такие чудеса со звуками. Говорили двое — мужчина и женщина.

— ...уже привез повитуху на остров, — сказал женский голос.

— Это еще может оказаться девочка — ответил мужчина хмуро.

— Нет, гадалка ясно сказала, что это будет мальчик, — женщина всхлипнула. — Это конец, ты понимаешь, это конец!

— Еще не все потеряно. Что с Анри?

Внезапно голоса исчезли. Я покрутил головой, но ничего не увидел, и присел, чтобы попытаться разобрать следы подков, между камней мостовой. И тут я услышал плач, а затем глухой вскрик.

— Как это отказался!? — взревел невидимый мужчина. — Как ты могла допустить! Я же сказал любой ценой!

Яростный голос мужчины, прозвучал так близко, что я вскочил на ноги от неожиданности. И вдруг я их увидел. Они стояли возле колоннады, обрамлявшей вход на набережную. Крупный бородатый мужчина схватил за плечи даму в длинном плаще и тряс ее, как мешок с репой. Затем со всего маху влепил ей пощечину, от чего женщина упала на землю. Я почувствовал, как моя кровь закипает в жилах при виде такого неуважительного отношения к прекрасному полу. В несколько шагов, я оказался рядом с ним, и звенящим от негодования голосом произнес —

— Не угодно ли будет вам, сударь, сразиться с тем, кто может постоять за себя. Или вы деретесь только с дамами?

Мужчина медленно, как будто не веря своим ушам повернулся ко мне, окинул меня презрительным взглядом, после чего громко расхохотался.

— Это цыпленочек из твоей свиты, Инесс? — спросил он, обращаясь к своей спутнице. — Ну-ну, я вижу твои прелести по-прежнему могут привлечь мужчину. Но лучше бы ты направила свои способности на нужное дело. Помни, что я тебе сказал, иначе... Ты меня знаешь, я свое слово сдержу, не будь я Великим герцогом Империи. — С этими словами мужчина свистнул так громко, что у меня заложило уши. Откуда-то из тумана вылетел гнедой жеребец, и в тот миг, когда мужчина уселся в седло, вдруг показалась луна, осветив его лицо, пересеченное шрамом и густую черную бороду. То самое лицо, увидев которое однажды невозможно его забыть или спутать, лицо человека виденное мною совсем недавно.

— Герцог Ла-Фьярма! — ошеломленно прошептал я глядя вслед исчезнувшему в тумане всаднику. Я обернулся к даме и помог ей подняться с земли. — Но тогда вы должно быть...не может быть...

— А вы храбрый юноша, если осмелились вызвать самого герцога, — произнесла дама, приподнимая вуаль. — Но, могу ли я положиться на вашу скромность, прежде чем открыть вам свое имя?

— Не сомневайтесь сударыня, — торжественно проговорил я. — Я даю вам слово принца Наровина, что все происшедшее здесь останется тайной, если вы того пожелаете, и эта тайна умрет вместе со мной.

— О, это слова благородного человека. Так и быть, я доверюсь вам. Впрочем, вы должно быть уже узнали меня?

— Да, Ваше Высочество, — произнес я, отвешивая глубокий поклон принцессе Инесс Тонненбургской. — Признаюсь, я видел ваш портрет, но в жизни вы еще прекрасней, чем на картине.

— А вы умеете говорить комплименты, сударь, — кокетливо улыбнувшись, сказала принцесса. — Не проводите ли меня, моя карета за углом?

— С превеликим удовольствием, — я с замиранием сердца подал ей руку.

— Так значит вы принц Наровина? — спросила принцесса, когда мы отошли на пару шагов. Кажется я припоминаю, это где-то на западе, возле Сьеннежа, не так ли?

— Вы совершенно правы, Ваше Высочество, — я чувствовал себя как в волшебном сне, поддерживая руку принцессы в кружевной перчатке, и вдыхая непередаваемый запах тонких духов. — Наровин небольшое королевство, и очень мало столичных жителей знают о его существовании. Я и надеяться не мог, что вы, Ваше Высочество, окажетесь в их числе.

— Видимо до сих пор вы общались только с невеждами, сударь, — рассмеялась принцесса. — Но я действительно неплохо знаю географию. Кажется, ваш род тоже ведет свое начало от Филибера Первого?

— Я потрясен вашими познаниями, Ваше Высочество.

— Да вы льстец, — принцесса откинула вуаль, и пристально посмотрела мне в глаза. — Впрочем мне это нравится.

Тем временем мы подошли к карете, стоявшей в соседнем переулке. Меня несколько удивило то, что принцесса оставила карету здесь, и находилась на набережной без сопровождающих, а также отсутствие герба на лакированных дверцах кареты. Не было также и скороходов, которые, согласно этикету должны были бежать впереди кареты, громко выкрикивая имя принцессы, но спросить об этом я не осмелился. Слуга с фонарем открыл дверцу кареты и я помог принцессе подняться.

— Вы даже не подозреваете, сударь, какую помощь вы оказали мне сегодня, — произнесла принцесса томным голосом, расправляя пышные юбки.

— Это было честью, для меня, Ваше Высочество, — я поклонился.

— Но как зовут вас, мой спаситель?

— Рауль, Ваше Высочество.

— Рауль, какое необычное имя, — протянула принцесса. — Я чувствую себя обязанной вам, за ваше благородное поведение, за то, что вы не задаете лишних вопросов. О, если бы вы могли помочь мне... Но нет, это слишком опасно.

— Ваше Высочество, если вам что-то угрожает, вы можете смело мне довериться. Я не отступлю ни перед чем, чтобы защитить вас. Можете смело располагать мной, я всецело к вашим услугам.

— Что ж, — принцесса помолчала несколько секунд, раздумывая о чем-то, но вдруг, решившись, подняла на меня свои прекрасные голубые глаза, — тогда приходите завтра перед процессией к ратуше. Вас будет ждать человек у ворот Правосудия. Отдадите ему этот платок, и он объяснит вам, что нужно делать. Дальнейшее зависит только от вас.

Принцесса подала знак кучеру, и карета тронулась, а я остался стоять, сжимая в руке тонкий кружевной платок, с вышитым на нем вензелем ИТ — Инесс Тонненбургская. Я поднес его к лицу и вновь ощутил тонкий, чуть сладковатый запах ее духов. Великая богиня! Неужели это было наяву?!! Внезапно я услышал справа от себя резкий хруст, а потом какое-то чавканье. С опаской пройдя несколько шагов, я практически уткнулся носом в лошадиный зад. Белый, с рыжим пятном. Магнолия! Беглянка одарила меня своим лукавым взглядом, как бы приглашая продолжить игру в прятки, а у меня уже даже не было сил ее отругать. Да ведь если бы не моя сумасшедшая кобыла, я бы не оказался сегодня на набережной и не познакомился с самой наследницей династии Тонненбургских императоров! Я похлопал Магнолию по крупу, и сообщил ей, что она самая расчудесная лошадь в мире, и, когда мы вернемся, я закормлю ее сахаром и другими вкусностями. Лошадь выслушала все комплименты весьма благосклонно, и без помех позволила себя оседлать. По дороге обратно я вновь и вновь перебирал в памяти все подробности этой нечаянной встречи — как принцесса взглянула на меня, подняв вуаль, и как я хорошо держался, и красиво говорил (мэтр Сэльмэ мог бы мною сегодня гордиться). Я вдыхал запах духов принцессы, и в моей голове проносились какие-то неясные мечты, о том, как я спасу прекрасную Инесс, и возможно она... Да почему бы и нет, я ей наверняка понравился! Не зря же она дала мне этот платок, и назначила свидание. А как она поглядывала на меня! От избытка чувств я стал горланить изо всех сил песню о пастушке и трех овечках. И наверное не было в этот момент во всем мире другого человека настолько же довольного собой, как я.

В Толстую башню я добрался без приключений. Напоив Магнолию и привязав ее покрепче, я отправился к своему фургону. Еще на подходе я заметил внутри свет — значит Мэнди дома. Вот с кем бы не хотел сейчас встретиться, так это с ней. У меня такое замечательное настроение, а эта язва может все только испортить. Стараясь не шуметь, я осторожно зашел в фургон, и тут услышал такое, от чего у меня просто отвалилась челюсть.

— Какая же ты красивая, Мэнди, — говорил какой-то мужчина, низким хриплым голосом. — Какая у тебя нежная кожа.

Вот это номер! Да она привела любовника! Ну дает, маленькая циркачка. Интересно, знает ли об этом Рувэн ?

Однако подслушивать влюбленных не входило в мои планы. Я уже было развернулся, чтобы незаметно выйти, когда услышал какое-то странное сопение, потом звук пощечины.

— Какая ловкая киска, — произнес со смешком незнакомец. — Тише, не так быстро...

Я замер на месте. Не нравился мне тон этого типа. Возможно я не очень хорошо разбираюсь в людях, но готов поставить на что угодно, что такая гордячка, как Мэнди ни за что не позволила бы так с собой обращаться. Что-то было здесь не так. Несколько секунд я колебался — если я ошибаюсь, то девчонка выцарапает мне глаза, а потом осторожно приоткрыл занавеску, разделяющую фургон на две части.

Мэнди стояла на коленях, кусая губы от боли и унижения, а над ней возвышался какой-то гад в черном плаще с капюшоном. Одной лапой он крепко держал девчонку за вывернутые до упора руки, а другую полностью погрузил в разрез ее платья. При этом он громко сопел, а из уголка его приоткрытого от удовольствия рта, текла тонкая струйка слюны. То, что произошло со мной при виде этой картины, я не берусь описать. Внутри моей головы как будто взорвали петарду, глаза застила багровая пелена, в ушах стучали тысячи барабанов. Как будто какая-то внешняя сила подняла меня на ноги и потащила вперед. Первый удар я нанес ему прямо в лицо, потом под дых, потом я не считал. Я молотил его кулаками изо всех сил, я чувствовал такую ярость, что готов был убить его голыми руками. В какой-то момент он опомнился, и попытался парировать. Это еще больше меня подстегнуло. Мы сцепились и начли кататься по фургону, сбивая по пути все содержимое полок. Я пытался дотянуться до его горла, чтобы придушить гниду, он яростно отбивался. Потом фургон кончился и мы вывалились наружу, прямо на выложенный камнями двор Толстой башни. Я тут же вскочил, готовый нанести следующий удар, но этого не понадобилось, потому что мой противник остался лежать на месте. Осторожно приблизившись, чтобы не стать жертвой какой-нибудь изощренной хитрости, я легонько потряс его и увидел, как из его рассеченного лба течет тонкая струйка крови.

— Эй, парень, ты чего? — растерянно произнес я.

— Бесполезно, — сзади подошла Мэнди, зябко кутаясь в шерстяную шаль. — Он, падая, ударился головой об камень, подпирающий колесо, я видела. После такого не выживают. Так что можешь не стараться.

— Не может быть! — я еще раз потряс его за плечо, изо всех сил желая, что бы тот встал и все это оказалось дурной шуткой. Кровь полилась сильней. Великая богиня! Кажется Мэнди была права.

— Что же нам делать? — спросил я ее. — Кто это вообще такой?

— Не знаю, — ответила циркачка. — Он ворвался так внезапно, я не успела его разглядеть. Может, посмотришь? — она посмотрела на меня умоляющими, полными слез глазами, и я понял, что ей самой до смерти страшно.

Преодолевая брезгливость, я дотронулся до лица покойного и откинул капюшон. У мертвеца был длинный нос, выступающие вперед, как у кроликов зубы и срезанный подбородок. Да уж, красавцем его нельзя было назвать и при жизни, а сейчас и подавно.

— Так я и думала, — сказала Мэнди, стуча зубами, — это Коста.

— Мой предшественник, который исчез из цирка месяц назад?

— Он самый. Видишь, не зря Рувэн хотел набить ему морду, — у девушки вырвался истерический смешок.

— Ладно, — я оглянулся по сторонам, — давай затащим его в фургон, там решим, что делать.

Глава 14.

Труп оказался жутко тяжелым. Только с третьей попытки мне удалось перекинуть его через бортик фургона. Мэнди пыталась мне помогать, но толку от нее было чуть — у девчонки дрожали руки, и я отправил ее варить нам грог. Иногда в таких ситуациях, занятие простыми, обыденными делами оказывает самое благотворное воздействие. Так получилось и на этот раз. К тому времени, как я, весь взмокший от предпринятых усилий, влез в фургон, она уже смогла прийти в себя, и рассказать по порядку, как все произошло, хотя, рассказывать было особо нечего. Рувэн отправился кутить в город, к одной из своих подружек, она поболтала с Вилмой и отправилась спать в свой фургон. Мэнди уже собиралась раздеваться, как кто-то набросился на нее сзади, она ничего не успела предпринять.

— К счастью ты вернулся вовремя, — произнесла она, глядя себе в чашку с грогом. — Мне страшно подумать, что бы было, если бы ты не вмешался.

Я не знал, что сказать, и, чтобы хоть как-то сгладить неловкое молчание, принес теплую шаль, и укутал ее. И тут Мэнди прорвало — она уткнулась мне в плечо и разревелась. Мне оставалось только обнять ее и периодически подавать носовые платки. Я смотрел на ее хрупкие плечи, сотрясаемые от рыданий, и тонкую шею, и во мне подымалась волна какой-то странной нежности, и одновременно гнев, против чудовища, способного причинить вред этой гордой девушке.

— Ох, Рауль, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? — спросила она, сквозь слезы.

— Простить? За что? — я подал ей очередной платок.

— Я ведь думала, что это ты копался в моем белье, — Мэнди громко высморкалась. — Я с самого начала была против твоего пребывания в цирке, и пыталась тебя отсюда выжить.

— Но почему?

— Наверно, чувствовала свою вину. Мы ведь обчистили тебя в Энжере. И потом, ты строил из себя такого важного, знатного господина, вот я и делала все, чтобы отравить тебе жизнь, — она неуверенно посмотрела на меня, из-под опущенных ресниц.

— Тебе это удалось, — вся моя злость на Мэнди вдруг ушла, как вода в песок. — Ну что, мир?

— Мир, — Мэнди благодарно улыбнулась и шмыгнула носом.

— Я вот чего не пойму, — сказала Мэнди после еще одной неловкой паузы, во время которой я не знал, куда девать руки, — где Коста был все это время? Я имею в виду, если это он следил за нами и копался в моих вещах, где же он все это время жил?

Я пожал плечами, и наклонился к покойнику — следовало все-таки решить, что с ним делать. Одет он был в черный суконный костюм, весьма добротный, украшенный красным галуном и роговыми пуговицами, а поверх костюма в черный муаровый плащ. Плащ был довольно потрепанный, а на внутренней подкладке я обнаружил секрет — потайной карман.

— Что это? — Мэнди перестала сморкаться и с удивлением наблюдала, как я вынимаю из кармана небольшой плоский ларец из орехового дерева, украшенный перламутровой инкрустацией и черную маску. Маска меня не удивила — завтра начинался карнавал, и все жители Рейнсберка обязаны были всю неделю выходить из дома только в масках, я и сам уже приготовил симпатичную маску с длинным розовым носом. А вот ларчик был, пожалуй, слишком роскошной вещью для бывшего помощника метателя ножей. Я нажал на рычажок в форме дубового листа и крышка ларчика, издав мелодичный звон, отворилась. Внутри находилось кольцо с печаткой, кошелек, набитый талерами, золотой свисток и сложенная в несколько раз карта.

— Странная какая-то карта, — я поднес ларец ближе к свету, — здесь написано, что это Рейнсберк и Императорский остров, а улицы расположены совсем не так, и названий нет. Я приподнял карту, чтобы рассмотреть получше, и тут верхний листок рассыпался от ветхости в моих руках.

— Трогг побери! — воскликнул я, отдергивая руку, чтобы не повредить другие листы. — Сколько лет этой карте?

— Я все поняла.— Мэнди внезапно стала белой, как полотно. — Это — Хозяин Толстой башни!

-Что?!! Ты же сказала, что это Коста!

— Коста видимо убил предыдущего Хозяина и сам стал Хозяином Толстой башни. Я же тебе говорила, Хозяин ходит в черном плаще и маске! Это объясняет, где Коста был все это время, и каким образом мог следить за нами. А это должно быть карта всех подземных ходов столицы.

— Что же этой картой никто до меня не пользовался, если она рассыпалась, как только я попытался ее разглядеть?

— Коста не умел читать, — ответила Мэнди. — Как, видимо, все его предшественники.

— Погоди, у меня в голове не укладывается. Значит Коста давно хотел тебя...за тобой...ммм... поухаживать и заранее все спланировал?

— Он знал, что Рувэн его прибьет, стоит ему только заикнуться об этом, — хмыкнула Мэнди. — Видимо, каким-то образом он сумел подобраться к Хозяину, теперь мы этого никогда не узнаем. А из башни он мог видеть все, что мы делали, вот он и выбрал удачный момент.

— Вот ведь скотина! — я даже сплюнул, от негодования.

— Оставь, он уже мертв. Вот что ты теперь будешь делать?

— Ты о чем?

— Рауль, — серьезно проговорила Мэнди, — ты убил Хозяина Толстой башни. Теперь это принадлежит тебе по праву, — она сделала глубокий книксен, и протянула мне шкатулку и маску.

— Ты что с ума сошла? Не собираюсь я становиться следующим Хозяином. И потом я его не убивал, он сам напоролся головой на острый камень.

— Ты даже не знаешь, от чего отказываешься! Хозяин становится обладателем несметных богатств! Ты знаешь, какие ходят легенды о сундуках с золотом и драгоценными камнями, которые спрятаны в подвалах башни!

— И что я с ними буду делать? Ежедневно ходить пересчитывать и ждать, когда следующий претендент придет меня убивать? Нет уж, увольте. Я принц Наровина, и другой доли не желаю, — я раздраженно всучил Мэнди ларец Хозяина.

— Ты не можешь отказаться, — Мэнди, казалось, была потрясена до глубины души. — Я еще ни разу не слышала, чтобы кто-то отказался.

— Да, а что с ним происходит?

— Его убивают, и Хозяином становится начальник охраны, — произнес старикашка, заходя в фургон. — Вы бы еще громче кричали, чтобы вас услышали и в городе.

— Ты все слышал? — Мэнди покраснела.

— Большую часть, — хмыкнул старикашка. — И ваше счастье, что это был именно я, поскольку вы сами, судя по всему, ничего путного придумать не можете.

Первым делом Ульрих осмотрел наши трофеи. Больше всего его заинтересовала карта. Обругав нас пару раз за неуклюжесть, он пробормотал: " Ладно, что-нибудь придумаем", и повернулся ко мне.

— Вы уверены, принц, что хотите отказаться от титула Хозяина, — спросил он, хитро прищурившись. — Не спешите с ответом, подумайте хорошенько. В любом случае вас никто не осудит.

— Да сколько раз можно повторять! — в бешенстве заорал я. — Я не желаю быть...

— Т-с-с, — старикашка приложил палец к губам. — Не хочешь, не надо. Зачем же кричать об этом на весь мир. Просто в этом случае, дело значительно усложняется.

— Меня действительно убьют, если я откажусь? — спросил я после минутного молчания.

— Таковы правила жителей башни, — флегматично ответил Ульрих, — убийство из корыстных побуждений здесь воспринимается с пониманием и даже поощряется, но так как ты не пожелал воспользоваться выгодами этого преступления, друзья и родственники жертвы вправе потребовать возмездия.

— Нет здесь у Косты ни родственников, ни друзей, — возразила старикашке Мэнди.

— О, за этим дело не станет, — отмахнулся от нее тот, — когда на кону такой куш, как сундуки с золотом, у покойного быстро найдутся и те и другие. — Старик в глубокой задумчивости почесал кончик носа. — Плохи твои дела, принц. Согласно кодексу, следующий Хозяин может стать полноправным, только убив предыдущего. А предыдущий — ты.

— Но откуда они узнают, что это я? Вы ведь не расскажете об этом, а труп мы где-нибудь спрячем.

— Где? — возмущенно всплеснула руками Мэнди. — Закопаем посреди двора?!

— Можем вынести его за ворота, например к реке...

— Пока мы его дотащим, нас обязательно кто-нибудь заметит — тут все шпионят друг за другом.

— Но я могу где-нибудь спрятаться, уехать обратно в Наровин, в конце концов, — я совсем растерялся.

— Рауль, за твою голову будет назначена такая цена, что тебя найдут и на краю света, — веско сказала Мэнди. — За тобой будут охотиться лучшие наемные убийцы. Даже если тебе удастся их обмануть, до конца своих дней ты будешь шарахаться от каждого встречного. Неужели ты этого хочешь? Пойми, наконец, тебе придется стать Хозяином, у тебя просто нет другого выбора!

— Ну, выбор всегда есть, — старикашка отхлебнул грог из своей кружки и со стуком поставил ее на стол. — Надо просто уметь его видеть.

План, который предложил старик был просто сумасшествием, но из той идиотской ситуации, в которую я попал, это было единственным выходом. Это признала даже Мэнди, назвавшая нас, поначалу, свихнувшимися самоубийцами. Но так как ничего лучшего она предложить не смогла, ей пришлось смириться. К тому же времени на споры у нас не было — туман начинал рассеиваться, а он, как раз и являлся основным компонентом нашего плана.

Через некоторое время, Филин, задремавший было на часах у межевого камня, был разбужен, внезапно возникшим из тумана всадником в длинном черном плаще.

— Эй, часовой, — сказал всадник. — Да ты никак спал?!!

— Никак нет, Хозяин — заикаясь от страха и дрожа прошептал Филин. — Я только тут прислонился, малость...

— А ну, поди сюда, я тебе покажу "малость"! — взревел всадник. — Я тебе сейчас так всыплю вот этим вот кнутом, что тебе небо с овчинку покажется!

— Умоляю, Хозяин, — жалобно промычал Филин. — Не надо, я больше никогда...

— Подойди ближе, — я старался говорить таким же низким, хриплым голосом, как у Косты, но боюсь, у меня не очень получалось. Впрочем, поскуливающему от страха Филину, было не до подозрений. На это мы и рассчитывали.

— Снимай рубаху, холоп, — сказал я, когда нерадивый часовой, наконец, приблизился. — Да подставляй спину. Спину, я сказал... — мне пришлось выйти полностью из-за камня, за которым я прятался, чтобы увидеть, выполняет ли Филин приказания. Поверни тот голову немного влево, он бы меня обязательно заметил, не смотря на туман, но он слишком боялся ослушаться Хозяина. Решив, что Филин уже дошел до нужного состояния, я приблизился к Магнолии ( нам пришлось использовать именно ее, поскольку все другие лошади наотрез отказывались везти покойника), и, резко щелкнул кнутом ей по заду, после чего прыгнул в ближайшие кусты. Результатов я не видел, но как потом рассказывала Мэнди, все прошло, как нельзя лучше — лошадь взвилась на дыбы и сбросила мертвого всадника, которого мы нарочно не закрепили, на землю, прямо перед ошарашенным Филином. Бедный часовой, долго не осмеливался приблизиться к телу, но в конце концов он пересилил себя и склонился над Костой.

— Хозяин, что с вами? — робко спросил он.

На этом месте был наш выход.

— Эй, Филин, что это у тебя там? — крикнула Мэнди, "случайно" вышедшая на прогулку из башни, со старикашкой под руку.

Я подождал, пока они отыграют все свои "охи" и "ахи", и тоже присоединился к ним. Старикашка как раз осматривал покойника.

— Мертв, — констатировал он, поднявшись. — Видимо ударился головой об камень.

— Но как же так, — бормотал Филин, — я же ничего...

Следовало его добить. Мэнди как раз извлекла из-под плаща давешний ларец, и с глубоким книксеном, второй раз за ночь, подала его очередному Хозяину Толстой башни. На этот раз это получилось у нее еще изящнее, чем в первый — сказывался опыт.

— Ты убил Хозяина Толстой башни, и теперь это принадлежит тебе. Теперь ты — новый Хозяин!

Филин машинально взял ларец, но вид у него, с открытым от удивления ртом, был настолько комичен, что я чуть не прыснул от смеха, склоняясь в свою очередь в поклоне.

— Да здравствует новый Хозяин Толстой башни! — прокричал Ульрих.

Только тут до Филина стало доходить его положение. В отличие от меня он не стал как выразилась Мэнди "кочевряжиться", а очень обрадовался. В течение всего того времени, что мы торжественно везли его на лошади в башню, он крепко прижимал к себе ларец и без остановки вертел головой по сторонам, как будто ожидая, что кто-то может вдруг явиться и оспорить его права. Я немного боялся, как это воспримут телохранители Хозяина, но все прошло без сучка и задоринки — главный телохранитель тщательно осмотрел тело Косты, снял маску, после чего склонился перед Филином в поклоне и принес ему присягу на верность. Судя по подавленным зевкам и выражению скуки на лице, с которым он это проделывал, Коста был далеко не первым, похороненным им Хозяином. Мы не стали ждать окончания церемонии, и тихонько смотались, благо, никто на нас внимания не обращал.

Первой не выдержала Мэнди — мы еще не успели выйти из донжона, а она уже тряслась от с трудом сдерживаемого смеха.

— Ой, не могу, — простонала она, прислонившись к поленнице во дворе. — Как он рот открыл, когда я ему ларец вручила!

Тут уже не выдержали и мы со старикашкой — мы так смеялись, что у меня стало сводить скулы и заболел живот. Мы хохотали и хохотали и не могли остановиться. Каждый раз, когда мы пытались сохранить серьезность и с достоинством пройти к нашему лагерю, кто-нибудь из нас вспоминал очередной смешной момент из только что пережитого нами приключения, и мы заходились снова. В итоге, к тому времени, как мы, держась за стенки добрались до мирно спавшего лагеря циркачей, уже начало светать. Никто из нас не хотел спать, зато у всех разыгрался зверский аппетит, поэтому мы развели костер и стали жарить на нем колбаски с луком, заготовленные впрок рачительной Вилмой. Туман рассеялся окончательно и судя по всему день Карнавала обещал быть сухим и теплым. Только сейчас я почувствовал, как я устал. Мэнди и старикашка тоже притихли, и в полной тишине, нарушаемой лишь легким потрескиванием костра, мы лежали и смотрели, как на чистом, умытом небе появляются первые розовые проблески — предвестники утренней зари. На меня вдруг снизошла благостная отрешенность и умиротворение, которое согласно древнему философу Тенолигу и является единственной возможной формой человеческого счастья. С этим я и уснул.

Глава 15.

Проснулся я оттого, что волосатая Кати щипала меня за ногу. Спросонья я долго не мог сообразить почему мне вдруг вздумалось ночевать на голой земле и почему вокруг такая тишина.

-А где все? — спросил я у Кати, ошеломленно оглядывая пустой лагерь.

Поглощенная поиском блох, Кати не снизошла до ответа. Я посмотрел на потухший костер, на теплую шаль, которой какая-то добрая душа меня накрыла, и тут до меня дошло —

— Пресвятая дева! Сегодня же карнавал! Процессия, я ведь обещал принцессе... Неужели я все проспал?!!

Я рывком вскочил и кинулся в фургон, переодеваться. После вчерашней бурной ночи у меня ломило все тело и жутко болела голова, поэтому я не сразу смог найти свой мешок с вещами. Выезжая из Наровина, я на всякий случай захватил с собой один приличный костюм, который оказался сейчас как нельзя более кстати. Он был не слишком роскошным, но мне нравился — камзол был жемчужно-серым, отделанным серебряным галуном и вышивкой, а воротник и манжеты из тонкого белого батиста, обшитого серебристыми кружевами. К сожалению, полюбоваться на себя я не смог, поскольку единственное зеркальце, которое я отыскал у Мэнди было настолько мало, что я мог одновременно рассмотреть только какой-то один фрагмент тела — ухо, или, например, бровь.

Пока я приводил себя в порядок и добирался до города, прошло довольно много времени. К счастью, процессия еще не началась, хотя благословление семян и плодов в Храме я точно пропустил, как и церемонию святой воды и золотого колокола. Улицы были запружены празднично одетыми горожанами, все балконы были драпированы коврами и лентами, и красивые девушки разбрасывали с них цветы. Одна из красоток бросила цветок так, что он приземлился точно мне на шляпу, но сейчас мне было не до них — меня ждала сама принцесса Инесс! Поэтому я ограничился тем, что послал девушке воздушный поцелуй.

Символом Нового года считалась божья коровка, и в этот день все родители, даже самые бедные, обязательно покупали детям деревянную божью коровку на палочке и сладкую тянучку. Взрослые же баловали себя кружкой-другой светлого пива, которое в этот праздничный день лилось рекой. Трактирщики даже выкатывали бочки с пивом на улицу, и, стоя рядом, расхваливали его во все горло. Около одной такой бочки собралась целая толпа, и я потратил довольно много времени, прежде чем сумел сквозь нее протиснуться. Но вот, наконец и ратуша. Ворота Правосудия назывались так, потому, что через них в судебные палаты имели право заходить только члены судейской коллегии, адвокаты и стряпчие. Все остальные проходили через общий вход, за исключением арестованных, которых доставляли из тюрьмы по специальному подземному проходу. Судебные палаты не находились внутри самой ратуши, а были расположены в отдельном здании, вход в который находился в глухом тупичке, почему-то называвшимся (возможно и не без намека) Гнилым болотом.

Когда я, сломя голову, влетел в переулок, вокруг не было ни души — должно быть все судебные бумагомараки отправились на праздник. Не было видно и обещанного принцессой сопровождающего. Неужели опоздал?! — тоскливо подумал я, и принялся вертеть головой во все стороны. В этот момент за моей спиной раздалось вежливое покашливание. Я чуть было не подпрыгнул на месте от неожиданности — готов был поклясться, что секунду назад переулок был совершенно пуст, — и обернулся. Прямо передо мной стояла высокая седая старуха в черной мантилье и черном платье до пят. Не разжимая губ, старуха что-то буркнула.

— Вы от Ее Высочества? — спросил я, с изумлением рассматривая ее — вот уж не думал, что принцесса может терпеть рядом с собой эдакое морщинистое страшилище.

— Платок, — каркнула старуха во второй раз и протянула руку.

Я с сожалением вручил ей драгоценнейший предмет, который доставил мне столько сладких грез и воспоминаний. Старуха не глядя сунула его куда-то в складки платья, и брезгливо поджав губы, велела мне следовать за ней.

Внутри ратуши царил праздничный беспорядок — сновали слуги в ливреях, поварята таскали подносы со всякими вкусностями, радостно лаяли собаки. Возле огромного, во всю стену, зеркала, крутилось несколько девушек, судя фиолетовому по цвету платьев, фрейлин двора. Увидев нас с чучелом, они оживленно зашептались и проводили нас заинтересованными взглядами. Я с трудом подавил в себе желание показать им язык. Лестница была украшена гортензиями всех цветов — розовыми, синими, лиловатыми, белыми, пестрыми, как мне потом объяснили, это были любимые цветы покойной королевы. В начале лестницы к нам с приветствиями бросился толстяк с ратманской лентой через плечо — сам господин мэр лично встречал почетных гостей. Я уже открыл рот, чтобы назваться, но старуха, с непроницаемым лицом, стремительно прошествовала мимо мэра, не удостоив его даже кивка. Я поклонился мэру и его пухлой супруге и кинулся догонять свою мегеру. На втором этаже стояла плотная толпа придворных дам и кавалеров, и, будь я один, то, потратил бы довольно много времени, чтобы их всех обойти. Но старуха рассекла толпу так же просто, как нож режет масло — при ее появлении мгновенно образовался пустой коридор, по которому мы в полной тишине дошли до, украшенных витражами, балконных дверей. А старуху здесь боятся, — подумал было я, но тут слуга распахнул перед нами дверь, и наконец увидел Ее!

Принцесса сидела на кушетке, грациозно опершись о перила балкона, и была просто ослепительна. Ее тщательно уложенные белокурые локоны составляли замечательный контраст глубокому красному цвету ее атласного платья. Полы искусно отороченного бисером верхнего платья были вывернуты и заколоты бриллиантовыми аграфами. Необычайно тонкое кружево украшало корсаж, а шемизетка была сплошь расшита цветами из бриллиантов и изумрудов. Такие же цветы были на узорчатом бархате верхнего платья. Когда я вошел, принцесса ела засахаренную грушу, и посылала воздушные поцелуи толпе горожан, дефилирующих под балконом. Толпа благоговела. Старуха подошла прямо к принцессе и прошептала ей что-то на ухо.

— Спасибо, кормилица, — ответила та и благосклонно улыбнулась мне, протянув руку для поцелуя. — Присоединяйтесь к нам, сударь, отсюда процессию будет видно лучше всего.

Только тут я заметил, что мы на балконе не одни. На соседней кушетке восседал молодой человек с тонкими черными усиками, завитый и напомаженный не хуже любой из фрейлин и с томным видом перебирал струны мандолины. Рядом с ним шумно возился с собакой красавец блондин в военном мундире, судя по бляхе на груди — лейтенант. Удивительно, как я их до сих пор не заметил, видимо, ее Высочество принцесса Инесс своей красотой затмевала все вокруг. Примерно в этом духе я и высказался, припадая к ее руке с поцелуем. Принцесса лукаво улыбнулась и указала мне на место рядом с собой.

— Познакомьтесь с моими друзьями, принц, — проворковала она. — Это Тьери — знаменитый придворный поэт и музыкант, который любезно развлекает нас своими песнями. — Завитой брюнет отложил на мгновение мандолину и кивнул в мою сторону, не поднимая глаз. — А это лейтенант фон Бок, самый храбрый солдат Его Императорского Величества. — У блондина было лицо, полностью соответствующее идеалу красоты деревенских невест — лоб высотой в 3 пальца, подбородок — в 4, и яростно торчащие усы. Он помахал мне рукой и продолжил играть с собакой.

Мое настроение начало портиться — это было совсем не то свидание наедине, о котором я так мечтал. К тому же старуха-кормилица тоже отнюдь не собиралась избавлять нас от своего присутствия, а отошла в угол, где и застыла, скрестив руки на груди и с выражением крайнего неодобрения на лице. Принцесса поднялась, чтобы ее было лучше видно с площади и помахала горожанам рукой. Толпа разразилась приветственными криками. Я не знал, что и сказать — вернее у меня была заготовлена небольшая речь, состоящая из изящных комплиментов и тонкой лести, но не произносить же ее сейчас, в присутствии посторонних. Остальные тоже молчали, и делали вид, что увлечены своими делами. Возникла неловкая пауза.

— Так значит вы — музыкант? — спросил я у щеголя с мандолиной, когда молчание стало невыносимым.

— Музыкант и поэт, — пропел в ответ щеголь, аккомпанируя себе на инструменте. — И довольно известный.

Лейтенант хмыкнул в кулак.

— Я в столице недавно, — произнес я, стараясь говорить как можно более вежливо, — не могли бы вы назвать мне какое-нибудь из ваших самых известных произведений, возможно, я их слышал.

— О, да большая часть из тех песенок, которые распеваются в салонах принадлежит моему перу, — отмахнулся Тьери. — Если вы хоть раз были на приеме, или на представлении в опере, то, наверняка слышали. Хотя бы вот эта, сейчас очень популярная — и он запел приятным тенором: "Принеси мне розу, пастушок..."

— Да, наверно слышал, — соврал я — не хотелось признаваться, что единственное представление, на котором я до сих пор побывал в столице было цирковым, и то в качестве участника. — А что вы сейчас сочиняете?

— Да так, небольшую безделушку, для обеда на озере у герцога. Такой, знаете ли, полосатый шафранный мотив, с небольшими изменениями в табулатуре...

У меня создалось такое впечатление, что музыкант только что говорил на каком-то иностранном языке, но мне не хотелось переспрашивать и выставлять себя деревенщиной. Положение спас бравый лейтенант.

— Ох уж этот Тьери, — сказал он, подкручивая ус, — иногда такое скажет, что и сам Трогг не разберет его тарабарщину. — А вы, принц, в столице впервые?

Я кивнул.

— И сразу же попали в переделку, — прокомментировал лейтенант. — Ее высочество очень высоко отозвалась о вашем мужественном поведении — вызвать самого герцога, на это, знаете ли, не каждый бы решился! А, кстати, что вы делали на набережной так поздно ночью? Вы остановились неподалеку?

Вопрос был задан как бы между прочим, но я видел, как жадно прислушивается к нашему разговору Тьери, да и сама принцесса перестала приветствовать подданных и, поглаживая болонку, посматривала в нашу сторону. И что мне делать? Сказать правду, что я пошел искать сбежавшую лошадь, как какой-нибудь подпасок, значило навеки опозорить себя в глазах прекрасной принцессы. И тем более немыслимым казалось, рассказать ей о Толстой башне. На мое счастье, в этот момент взревели трубы, объявляя о начале процессии. Я промычал что-то неразборчивое и поспешно отошел к краю балкона, чтобы понаблюдать за праздничным шествием. Видно было, действительно, великолепно.

Впереди шли 100 танцоров в белых костюмах с колокольчиками на ногах, жонглируя шпагами, а за ними 50 мальчиков били в тамбурины. Следом несли трех сплетенных из ивовых прутьев великанов, таких огромных, что они достигали 2-го этажа домов. Великаны изображали собой богов-прародителей, и в конце церемонии сжигались на огромном костре возле реки. Следом двигались, распевая гимны, представители всех братств, магистрата и городских цехов, каждый с собственным флагом и гербом. Проходя мимо нас, они снимали шляпы и низко кланялись принцессе. Все это было прекрасно, но меня беспокоило то, что принцесса ни разу даже не глянула в мою сторону. Зато Тьери с лейтенантом не отходили от нее ни на шаг. Время от времени они высматривали в толпе какого-нибудь урода или чудака, и принимались отпускать на его счет довольно плоские шуточки. Я чувствовал себя лишним и от этого начинал злиться. Кроме того, я не понимал, зачем меня пригласили — защитников у принцессы, по-видимому хватало и без меня, не понятно только было, почему вчера на набережной они отсутствовали.

В конце концов, принцессе надоело рассматривать процессию, и она приказала подавать легкое угощение, состоящее из цыпленка, зажаренного на углях и куропаток в горшочках, а также всевозможных соусов. Слуги быстро сервировали стол, и рядом с каждой тарелкой положили что-то вроде маленьких вил с двумя зубцами. Я заметил, что Тьери и лейтенант переглянулись и, затаив дыхание, уставились на меня, ожидая, как я справлюсь с этим прибором. К счастью, я уже видел, как пользуются вилками — не такая уж мы и провинция, столичная мода дошла и до нас, так что их ждало большое разочарование. Но, злорадствовал я недолго, поскольку придворные были твердо намерены взять реванш.

— А что, принц, вас не предупредили, что на праздник следует являться в парадном одеянии? — спросил через некоторое время музыкант, вытирая губы салфеткой. — Я, конечно понимаю, что провинциальное дворянство довольно свободно трактует стиль одежды, но Императорский остров вас в таком виде просто не пустят! А ведь после бала будет фейерверк и представления Императорского театра. Будет очень жаль, если вы все это пропустите...

Эта тирада, произнесенная самым сладким, лицемерным тоном, привела меня в бешенство. Я чувствовал, что краснею, но ничего не мог с собой поделать. Если бы не присутствие принцессы, я бы затолкал эти слова обратно в изнеженный ротик музыканта, но к сожалению приходилось сдерживаться. И как назло никакой остроумный ответ мне в голову не пришел — как всегда я был силен задним умом. Довольный моим унижением, Тьери смотрел на меня нарочито невинными глазами и приторно улыбался. Лейтенант принялся усиленно обмахиваться салфеткой — видимо, чтобы скрыть улыбку. Принцесса же, по своему обыкновению, прикрылась веером, и ее реакцию было трудно разобрать. В этот момент опять взревели трубы, оповещая о главной части процессии — престарелый Император демонстрировал себя своим подданным. Принцесса и ее фавориты отошли к перилам балкона, давая мне время перевести дыхание и привести в порядок мысли. Теперь мне, наконец, стало ясно что меня пригласили в качестве шута, чтобы вдоволь поиздеваться. Первым моим порывом было — немедленно уйти, но я подумал, что мое бегство еще больше унизит меня в глазах принцессы, поэтому я сцепил зубы, и решил вытерпеть все до конца. В конце концов, еще не вечер, мы успеем поквитаться. Я тоже подошел к перилам, чтобы увидеть, как Его Императорское Величество медленно и торжественно проезжает по улицам города в великолепной золоченой карете. Император был уже довольно пожилым человеком, но выглядел замечательно, не смотря на свои пятьдесят лет и огромный живот. У него были густые темные волосы, без малейших признаков седины, небольшая ухоженная бородка и усы, а на голове — парадная корона, из чистого золота, на украшение которой пошло 200 рубинов, 50 сапфиров и громадный розовый бриллиант. Сверху было трудно рассмотреть все детали, но никакого сходства с его прекрасной дочерью я не обнаружил. Рядом с ним сидел благообразный старец в длинной пурпурной мантии и венке на голове — Иерарх. По бокам кареты шли, сверкая кирасами и шлемами, стражники в желтых казакинах с алебардами в руках. Рядом с каретой ехали несколько придворных в парадных мундирах, я узнал герцога, верхом на гнедом жеребце и с маршальским жезлом в руках.

— А вот и наш дорогой Анри, — тихо сказал лейтенант, с какой-то странной интонацией.

Принцесса, которая до этого беспечно обмахивалась веером, вдруг сжала его так, что он сломался в ее побелевших пальцах.

Я перевел взгляд, и увидел что мои спутники пристально рассматривают едущего за Императорской каретой придворного в камзоле, цвета морской волны, с вытянутым, как у лошади, лицом и выдающимися вперед зубами. На вид ему было лет тридцать пять, хотя, возможно, он выглядел старше своих лет, из-за оспинок, изрывших его и без того непривлекательное лицо. Его лошадь шла почти вплотную с жеребцом прехорошенькой дамы в розовом, которой он, видимо, говорил какие-то любезности, потому что дама время от времени откидывала назад голову и заливисто хохотала. Проезжая мимо нашего балкона, Анри снял шляпу и демонстративно медленно поклонился принцессе. Возможности наблюдать за дальнейшим развитием этой интересной сцены я был лишен, поскольку принцесса вдруг заявила, что с нее довольно глупых деревенских праздников, и она отправляется к себе.

— Может мы подождем, пока наш принц сменит свой наряд на что-нибудь более уместное? — промурлыкал музыкант, посылая в мой адрес сладчайшую улыбочку.

— Хватит, Тьери, вы невыносимы, — раздраженно бросила ему принцесса, направляясь к двери. Проходя мимо меня, она произнесла: "Возможно, мы еще увидимся, принц", и я вдруг почувствовал, что она вложила что-то в мою руку. Еле дождавшись, пока придворные покинут балкон, я раскрыл ладонь и увидел в ней записку.

"Приходите в полночь к Счастливому мосту, я все объясню. Умоляю, сохраните это в тайне. Полагаюсь на вашу порядочность. И.Т"

Я почувствовал себя полным болваном. За какой-то час мое настроение менялось столько раз от надежды к отчаянию, и вот, когда я окончательно уверился, что принцесса пригласила меня лишь затем, чтобы посмеяться и унизить, я вдруг получаю такую интимную записку.

— Да что все это значит, Трогг возьми?! — окончательно запутавшись, воскликнул я.

— Это значит, что вас ждут, сударь, и нехорошо заставлять даму ждать напрасно, — старуха-кормилица, о которой я совершенно забыл, вдруг возникла за моим плечом, как какой-то черный призрак.

— Но...

— Т-с-с-с, — она поднесла палец к губам, пресекая все мои попытки задать вопрос. — Во дворце, принц, свои законы, — произнесла она назидательно, оглядываясь по сторонам. — И самый главный из них — не дать окружающим понять, что тебе кто-то действительно важен. Иначе... — старуха произвела выразительный жест, более подходящий для разбойника, чем для почтенной старой женщины, и удалилась, шелестя юбками.

Я остался стоять, с открытым ртом и полным сумбуром в голове.

Глава 16.

Никакого желания досматривать процессию с королевского балкона, у меня не осталось, хотя, спроси меня кто-нибудь о такой возможности еще месяц назад, это, наверное было бы пределом моих мечтаний. Я покинул ратушу со всевозможной поспешностью, чувствуя на себе липкие любопытные взгляды придворных, и, с трудом отделавшись от толстяка-мэра, который непременно хотел узнать, понравилось ли принцессе украшение балкона, смог наконец глотнуть чистого воздуха. Вокруг уже вовсю кипел праздник. Чванливые торговцы и члены рата ушли к себе кушать традиционного гуся, запеченного на углях, и город теперь принадлежал веселым студентам, забиякам-матросам и всем остальным, кто не прочь погулять до утра. Носились молодые парни с хлопушками и петардами, восторженно визжали барышни, какие-то совершенно пьяные гвардейцы во что бы то ни стало пытались заставить меня с ними сплясать, насилу от них отделался. Уж чего-чего, а танцевать мне сейчас совсем не хотелось. Я бродил по городу, не замечая ни луж под ногами, ни развеселых гуляк на улицах, поглощенный одним единственным вопросом — идти или не идти? С одной стороны, принцесса так красива и так не хочется упускать свой, быть может единственный шанс в жизни. С другой стороны, если все это уловка и она хочет лишь поиздеваться над провинциальным дворянином? Я почувствовал нарастающий гнев и руки сами собой сжались в кулаки. Ну нет, я не шут и не мальчик для битья! Решено, не пойду, пусть ищет себе другие развлечения... Но, если принцессе нужна помощь, и она вынуждена притворяться. Как там сказала старая карга: "Не дать окружающим понять, что кто-то тебе важен". Может быть это я настолько важен ? На этом месте мои размышления были прерваны самым немилосердным образом — кто-то над самым моим ухом взорвал петарду.

-Веселого праздника! — прокричал удивительно знакомый голос.

— Мэнди?!! — я оглянулся, и увидел вокруг себя всю труппу цирка Солезони. — Что вы тут делаете?

— Идем на набережную, оттуда будет виден фейерверк на Императорском острове, — прокричала в ответ Мэнди, хватая меня за руку. — Пойдешь с нами?

Я покачал головой, невольно улыбаясь — в новом платье и чепце, с сияющими зелеными глазами, Мэнди была необыкновенно хороша в этот момент.

— Я что-то упустил? — подошедший сзади Рувэн с охапкой хлопушек и петард в руках, недоуменно наблюдал, как Мэнди тащит меня за руку. — Ну да, он же не в кусе вчерашних событий, так что наше с Мэнди примирение застало его врасплох. Растерянный вид Рувэна развеселил меня до крайности. Я схватил из его рук хлопушку и тут же воспользовался ею по назначению. Не ожидавший такого от меня, Рувэн, обронил все, что держал в руках, под дружный хохот окружающих.

— Ну, берегись, Рауль — весело кричал он, подбирая упавшее, — я тебе это припомню!

Не дожидаясь, пока он соберет все хлопушки, мы с Мэнди переглянулись, и, взявшись за руки, припустили вниз по улице.

Фейерверк был действительно восхитителен — на какое-то время я забыл обо всем и самозабвенно созерцал огненных драконов, леопардов, ангелов, кружащихся в вечернем небе и осыпающихся разноцветным дождем прямо на головы зрителям. Но еще интересней было наблюдать за прыгающей от восторга и хлопающей в ладоши Мэнди. Ее личико, обращенное к небу раскраснелось, рыжие, как медь, волосы выбились из-под чепца и рассыпались по плечам, в широко раскрытых глазах отражались сполохи от фейерверка, и я вдруг подумал, что она еще в сущности совсем ребенок. Просто притворяется взрослой и умудренной опытом, потому что в том жестоком мире, где она живет, иначе нельзя — съедят.

— Как же я люблю Новый год, — мечтательно вздохнув произнесла Мэнди, когда мы отправились обратно в Толстую башню после фейерверка. — Когда мама была жива, она обязательно приводила меня смотреть на карнавал.

— Так ты родом из Рейнсберка?— удивился я.

— Я родом отовсюду,— хмыкнула циркачка, — я родилась на корабле, когда родители возвращались с севера.

— А ваши с Рувэном родители тоже были циркачами?

— У нас с Рувэном разные матери, — ответила Мэнди. — Но моя мама тоже была акробаткой. А папа был пиратом. Так говорит Рувэн, но я ему не верю, — добавила она, взглянув на мое удивленное лицо.

— Давно умерла твоя мама? — осторожно спросил я после минутной паузы.

— Скоро будет семь лет, с тех пор, как ее с нами нет. Их с отцом фургон накрыло лавиной в горах. Я тогда заболела, поэтому старикашка забрал меня к себе, чтобы было удобней лечить. Если бы не он, мы бы погибли все вместе, — она глубоко вздохнула и продолжила — Иногда я думаю, что тоже хотела бы умереть такой смертью — мгновенно и вместе с любимым человеком.

У меня сжалось сердце — я хотел сказать ей что-то утешительное, но понимал, что слова здесь не помогут.

— Значит с тех пор ты осталась совсем одна?

— Нет, конечно, — ответила Мэнди. — Ульрих написал брату, и Рувэн тут же приехал, не стал наниматься в матросы. И потом, у меня есть Вилма, старикашка, и остальные, они мне были как родные, научили всему, что я знаю и умею. Они и есть моя семья.

— Даже мэтр Солезони? — неуверенно спросил я, поскольку никак не мог представить себе Слизняка частью той радостной картины, нарисованной Мэнди.

— Не напоминай мне о нем, — произнесла девушка, сквозь зубы. — Не порть праздник. Это не человек — это пиявка!

— Он тебя обидел?

— О, нет, он меня всего лишь обобрал, — горько рассмеялась Мэнди. — Знаешь, это ведь мой цирк...

— Что значит твой?

— Ну, не совсем мой. Наш с братом. Он принадлежал моим родителям. Когда мама с папой...ну, когда это случилось, мы оказались совсем на мели. А Солезони одолжил нам денег, чтобы мы смогли выкарабкаться. Такой был вежливый, так нам сочувствовал... А контракт был составлен настолько хитро, что сколько бы мы ему не выплачивали, долг все равно рос быстрее. Так он и стал хозяином. Знаешь, зачем он ездит везде с нами? Следит, чтобы мы вдруг не присвоили грошик с выручки. Держит артистов в черном теле, чуть ли не впроголодь, а благоверной своей драгоценности покупает. У нее их уже столько, что когда она цепляет все на себя, то становится похожа на ходячую ювелирную лавку.

— Но ты же можешь от него уйти ?

— Я-то могу, а как быть с остальными? У них у всех в контракте записано, что если они захотят покинуть цирк, им придется заплатить откуп, или сесть в долговую яму. Я не могу их так оставить.

— Неужели ничего нельзя сделать? — я был просто поражен такой несправедливостью.

— Можно, — в голосе Мэнди появились злые нотки. — Я предложила Слизняку выкупить цирк. Знаешь сколько он запросил? 600 таллеров!

— Сколько?!! — у меня даже дыхание перехватило от возмущения. — Да за эту сумму можно 20 цирков купить.

— Согласна, — кивнула Мэнди. — Только мне нужен именно этот цирк. Эти фургоны покупал еще мой отец. А мать мастерила костюмы, в которых мы сейчас выступаем. Я игралась в детстве среди этих декораций. Это мой дом, и я не могу его бросить. А Слизняк это прекрасно понимает.

— Значит из-за этого вы с Рувэном разыгрываете принцессу и переводчика?

Мэнди кивнула.

— Это Рувэн придумал. На богатых глупцов действует безотказно. Только с тобой прокол вышел. Ты ведь больше не сердишься? — она искоса взглянула на меня из— под опущенных ресниц, и я опять почувствовал, как сжимается мое сердце.

— Я только одного не понимаю — продолжил я после паузы, — со мной вы использовали дракона, а что вы предлагали остальным?

— По-разному, — пожала плечами бывшая "принцесса Нармин". — В основном Рувэн предлагал купить редкий рубин. Камень таких размеров стоит по меньшей мере 1000 талеров, а мы его предлагали за 100. В стране Инберр, знаете ли таких рубинов, как звезд на небе, — произнесла Мэнди с придыханиями, точно копируя говорок столичных щеголей.

Мы рассмеялись.

— А на самом деле это стекло?

— Да, подделка, но очень искусная, не каждый ювелир узнает, — ответила девушка.

Я вдруг вспомнил пупок фальшивой принцессы, который был так изящно украшен рубиновым колечком, и мое лицо стало неудержимо краснеть. На мое счастье, к этому времени уже окончательно стемнело и Мэнди ничего не заметила. Мы как раз подошли к Толстой башне. Я пожелал девушке спокойной ночи, а сам отправился навестить Магнолию. Моя глупая кобыла безмятежно жевала свой ужин, и я почувствовал внезапное желание тоже стать лошадью — спокойно пить, есть, спать, и не терзаться предстоящим выбором. Ночь стояла тихая и даже в Толстой башне было отлично слышно, как на колокольне Нового кладбища 11 раз звонят в колокол. Если бы я все-таки собирался последовать приглашению принцессы, то у меня оставался ровно час, чтобы переодеться и добраться до полуночи к Счастливому мосту. Но так как я твердо решил не ходить, меня это не волновало. Решено, не пойду...

Ровно в полночь я стоял на пирсе у Счастливого моста и проклинал себя последними словами. Во-первых за то, что любопытство все-таки одержало верх над доводами разума, а во-вторых, за то, что не взял с собой плащ и потому очень мерз. Счастливый мост, один из самых старых мостов в Рейнсберке, был построен очень узким — по ширине двух кринолинов, только-только чтобы могли разминуться две дамы,. Поэтому, в отличие от других мостов столицы на нем не ставили торговых палаток и ларьков. С одной стороны это было хорошо, потому что, несмотря на карнавал, на мосту было тихо и безлюдно, как в склепе, с другой стороны, конструкция моста создавала некоторые неудобства. Одним из них было то, что мост продувался насквозь, и я вместе с ним. Хотя днем было уже довольно жарко, промозглые ночи не позволяли забыть о том, что до лета было еще ох как далеко. Пытаясь согреться, я тер руки, и даже немного попрыгал на одной ноге, но все равно у меня зуб на зуб не попадал, до такой степени, что я даже упустил тот момент, когда к мосту причалила лодка.

В неверном свете уличного фонаря было трудно разобрать, кто в ней находится, я лишь понял, что людей несколько. После минутного колебания, я отлепился от перекладины моста, за которой прятался от пронизывающего ветра, и приблизился к лодке. В ней действительно сидело двое в плащах и масках. Заметив меня, один из них сделал приветственный жест, и протянул мне руку, чтобы помочь спуститься в лодку. Отступать было поздно, и я, глубоко вздохнув для храбрости, шагнул в лодку, не приняв помощи от человека в маске. Лодка опасно накренилась, но нам довольно быстро удалось ее выровнять. Я сел на банку, лицом ко второму человеку, скрывавшему лицо под капюшоном, второй мой провожатый, отвязал веревку от причала, и прыгнул в лодку. Весло у него было всего одно, но греб он им столь ловко, что в считанные минуты мы оказались посередине реки. Ветер ворошил мои волосы, и старался проникнуть до самых костей, так что я с трудом сдерживал дрожь. Мои же спутники по-прежнему оставались недвижимы и немы, как статуи. Я уже начал задавать себе вопрос — в ту ли лодку я сел?

— Вы ведь от Ее Высочества? — наконец решился спросить я, когда уже можно было разглядеть огни на Королевском острове.

Человек, сидевший напротив меня, стремительным движением приложил указательный палец к губам, после чего, вдруг рассмеялся и откинул капюшон. В свете луны блеснули золотистые локоны самой красивой королевской дочери во всем мире.

— Что же вы, принц, сели в лодку, если не были уверены, что это от меня? — спросила она, посмеиваясь своим мелодичным, как колокольчик, смехом. — Или вам кто-то другой назначает свидания на Счастливом мосту?

Я поспешил опровергнуть ее слова, а мое сердце сладко екнуло — она называет нашу встречу свиданием! Она в меня точно влюбилась! Я продолжал расточать ей комплименты, пока мы не причалили к небольшому острову, расположенному вдали от группы основных островов, на которых располагалась резиденция Императора.

Мне еще не приходилось бывать ни на одном из королевских островов, поэтому я с любопытством осматривался вокруг. На самом деле, место, куда мы прибыли было довольно странным — на пологом бережке росли поникшие ивы, и запах стоял такой, как будто мы высадились посреди болота. Я попробовал задать своим спутникам естественный в таком случае вопрос, но меня тут же оборвали, продемонстрировав, уже привычной мне пантомимой, что следует соблюдать тишину. Мне ничего не оставалось, кроме как молча проследовать за ними. Все также, не говоря ни слова, мы пересекли запущенный сад, засаженный чахлыми кустарниками и засохшими деревьями и подошли, к увитой плющом кованой решетке, запертой на проржавевший до основания, старинный замок. Спутник принцессы достал огромный, странной формы, ключ и, налегая изо всех сил, провернул ключ в замке. С протяжным визгом, решетка отворилась, и мы, по-прежнему молча проследовали дальше. За решеткой начиналась выложенная красным кирпичом дорожка, и, хотя она находилась далеко не в идеальном состоянии, идти сразу стало легче. Миновав несколько поворотов и кустов чертополоха, мы внезапно очутились перед обшарпанной стеной небольшой часовни, такой же старинной и неухоженной, как и сад, вокруг нее. Подойдя к тяжелым дубовым дверям часовни, спутник принцессы достал второй ключ, заканчивающийся витой фигурой, похожей на букву "Ф", как ее рисовали в старинных летописях. Я был заинтригован до крайности, но чувствовал, что сейчас не совсем подходящее время для расспросов. Замок на двери заставил нас провозиться с ним около получаса, но, наконец и он сдался, исторгнув немилосердный скрип. Двери распахнулись, и мы вошли внутрь. Человек в маске зажег заранее припасенный фонарь, вспугнув при этом стаю летучих мышей, и я смог оглядеться. Внутри часовня выглядела не лучше, чем снаружи: плиты пола были покрыты выбоинами, а кое-где были выворочены со своего места — я еще подумал, какой огромной силой надо обладать, чтобы поставить на дыбы здоровенную мраморную плиту. В глубине огромной залы возвышался железный алтарь, покрытый пометом летучих тварей и затянутый паутиной. Принцесса, опираясь на руку своего помощника, направилась прямиком к нему. Когда я увидел, что тот достает третий ключ, я уже даже не испытал удивления, только оглянулся вокруг в поисках очередной двери. Человек в маске одним движением смахнул покрывавший алтарь мусор, и нашим взорам обнажилась удивительной красоты надпись на старом диалекте: "Kon misthye alta nostor". Вот где мне бы пригодились уроки мэтра Сэльмэ, но к сожалению я был не слишком прилежным учеником, так что даже приблизительно не мог сказать, что это означает. Принцесса одновременно нажала на вторую и девятую буквы, и надпись, с глухим щелчком разъехалась в разные стороны, открыв другую доску с отверстием в виде звезды, в которое человек в маске тут же вставил третий ключ. На этот раз ключ провернулся на удивление легко, как будто механизм кто-то недавно смазывал. Громыхание сзади заставило меня подскочить на месте. Обернувшись, я с удивлением наблюдал, как одна из огромных мраморных плит пола медленно отползает в сторону.

— Сюда, — шепнула мне принцесса и первая подошла к образовавшемуся отверстию. Приблизившись вслед за ней, я увидел внизу довольно широкую лестницу.

— Осторожно, здесь скользко, — произнесла первая красавица Империи, из чего я сделал вывод, что она здесь уже была. Довольно странное место для наследницы престола,— подумал я, спускаясь вниз. Ступеньки почему-то были покрыты мокрыми водорослями, поскользнуться и сломать шею можно было запросто. Чем ниже мы спускались, тем ощутимее становился резкий запах серы и тухлой воды, так что последние несколько шагов по лестнице мне пришлось пройти, закрывая нос платком. Вытирая слезящиеся глаза, я увидел, что мы находимся в большом зале со сводчатым потолком и витыми колоннами. Посреди зала находился небольшой круглый бассейн. К счастью в одной из стен была большая дыра, куда проникал свежий воздух, так что дышать стало легче.

— Наконец-то мы можем поговорить спокойно, Рауль, — сказала принцесса, с легким вздохом облегчения опускаясь на небольшую, обитую красным шелком софу, странно смотревшуюся в этом мрачном месте. Ее спутник принес стул и для меня, после чего так же молча удалился.

— Это мой слуга Сезар, он немой, — добавила она, махнув рукой в его сторону. — Вы можете быть совершенно спокойны на его счет. Но, отчего же вы молчите, принц? У вас разве нет ко мне вопросов?

— На самом деле их столько, что я даже не знаю с какого начать, — ответил я. — Но я думаю, что будет лучше, если вы объясните мне все по порядку.

— О, ваша сдержанность, Рауль, делает вам честь, — улыбнулась принцесса. — Это признак достойного и зрелого мужчины. Не подумайте, что я не оценила ваше благородное поведение и тогда, на набережной, и сегодня, когда это придворные лизоблюды посмели насмехаться над вами. О, принц, я так несчастна! Моя жизнь — это сущее наказание! Я вынуждено постоянно притворяться, лгать, а это так отвратительно! Ах! — принцесса откинулась на спинку софы, прикрыв глаза рукой, белой и холеной, как будто выточенной из слоновой кости. По ее прекрасной щеке медленно текла одинокая слезинка.

— Умоляю вас, не плачьте, — я даже сам не заметил, как оказался подле нее и протянул ей свой платок. — Вы можете быть спокойны, Ваше Высочество, поскольку, кем бы ни были ваши враги, отныне им придется иметь дело со мной.

— О, благодарю вас, Рауль, — произнесла принцесса, промокая платком глаза. — Если бы вы знали, как одинока и безотрадна моя жизнь. Я постоянно окружена паутиной интриг, сплетен и зависти. У меня нет во дворце ни одного друга, или хотя бы человека, которому я могла бы довериться. Все мои поклонники трусливы и продажны, все мои фрейлины насквозь фальшивы и шпионят за мной день и ночь. Каждое мое неосторожное слово или жест, истолковываются превратно, и тут же доносятся до Императора, чтобы показать меня в как можно более невыгодном свете. Не знаю, что бы я делала без моего верного Сезара и кормилицы — только на их преданность я и могу рассчитывать. Да, теперь и на вашу, Рауль, — добавила она, предупреждая мои слова.— Но нам следует вести себя очень осторожно. Именно поэтому мы находимся здесь, в этой всеми забытой часовне, где я уверена, что нас никто не сможет подслушать...

В этот момент разошлись облака и в зал проник блеклый свет Луны, осветив часть зала, остатки витража и каменную геральдическую эмблему на стене. Вода в бассейне приобрела яркий золотистый цвет и оттуда вдруг послышались странные звуки — как будто звон колокола, но какой-то приглушенный, как издалека. Видимо удивление отразилось на моем лице, потому что взглянув на принцессу, я увидел, что она смотрит на меня как-то странно, буквально затаив дыхание.

— Вы тоже слышите этот звон? — недоумевая, спросил я.

Принцесса глубоко вздохнула и откинулась на спинку софы, по-прежнему не сводя с меня пристального взгляда.

— Увы, нет, — проговорила она после минутного молчания, — этот звон, мой дорогой принц, могут слышать лишь мужчины из династии Филиберов. Если бы у меня и были какие-то сомнения в том, что вы ведете свое происхождение от первого Императора, то после этого, они бы тут же исчезли.

— Но, что ...?

— Т-с-с-с...— принцесса приложил пальчик к моим губам. — Это очень длинная история, и я вам ее обязательно расскажу. Потом. А сейчас я бы хотела поговорить о других вещах... Например о том, какие чувства вы испытываете ко мне...

Ее большие голубые глаза, казалось, проникают прямо в душу, аромат духов дурманил а пышная грудь вздымалась в такт учащенному дыханию. Ее руки обвились вокруг моей шеи, прекрасное лицо оказалось, вдруг, совсем рядом. А потом произошло нечто, подробности чего я, как благородный дворянин, не имею права разглашать.

Глава 17.

К тому времени, как немой Сезар доставил меня обратно к Счастливому мосту, уже начало светать. Как ни странно, спать мне совсем не хотелось — видимо я уже начал привыкать к бессонным ночам. В моей душе пели трубы и гремели фанфары, я с трудом сдерживался, чтобы не заорать в полное горло, от переполнявшего меня ликования. По некотором размышлении, я все же решил воздержаться от этого, поскольку разбуженные в столь ранний час горожане, могли запросто угостить нарушителя спокойствия содержимым своего ночного горшка. Идти спокойно я не мог и иногда срывался на бег вприпрыжку. Думалось о тысяче вещей одновременно — о том, как я сообщу домой, и как все удивятся, и о том, что я сделаю в первую очередь, и что Анни-Лора может искать себе нового жениха, и о том, что мне теперь не придется объезжать весь мир в поисках дракона, потому что в качестве мужа Ее Высочества принцессы Инесс я смогу гораздо лучше обеспечить будущее Наровина, чем это несчастное животное. Проходя мимо храма, я присел около источника Подающих Надежду, чтобы освежиться и прийти в себя. В моей голове сменялись одна за другой самые смелые надежды и мечты, и я порой ловил себя на том, что не могу поверить, что это произошло именно со мной. Но нет, это мне не приснилось — и немой слуга, и старая часовня, и софа, обитая красным шелком и раскрасневшаяся Инесс, и тот разговор возле таинственного золотого бассейна...

...Когда все кончилось, и принцесса принялась поправлять свой туалет, я подошел к краю бассейна и увидел, что под водой виднеется еще одна лестница, уходящая вглубь.

— Там внизу еще что-то есть? — поинтересовался я.

— Там находится склеп Филибера первого, — ответила принцесса, поправляя прическу.

— Разве он не утонул в реке, во время битвы с тирейцами? — удивился я.

— Нет,— покачала головой принцесса, — это общеизвестная легенда, которую мы поддерживаем, чтобы не допустить брожения и ересей среди черни. Правда иногда бывает слишком опасна...

— Странно, я всегда думал, что правда всегда приносит только добро. Что же было такого опасного в первом Императоре?

— Ну, во-первых, — усмехнулась принцесса, — он был поклонником Трогга.

— Что?!!

— В этом нет вовсе ничего странного, тогда все поклонялись богу-Создателю. Культ Пресветлой девы пришел в эти места гораздо позже, — принцесса нашла под софой изящные туфельки и обулась. — Со временем все забылось, и это к лучшему. Святым братьям и так хватает неприятностей с ведьмами и проклятыми пособниками нечисти, так что мы не стремимся предавать эту историю огласке.

— А во-вторых?

— А во-вторых со смертью Филибера связано проклятье голубой звезды О-Ери.

От этих слов я чуть было не свалился в бассейн.

— Неужели ты в это веришь? Я думал проклятье — это просто сказки для простолюдинов.

— В данном случае нет, — вздохнула принцесса. — К несчастью звезда О-Ери действительно существует, и дня через два, максимум через неделю ты сможешь увидеть ее собственными глазами.

— Откуда ты знаешь? — пересохшими от волнения губами произнес я. — Разве это можно предвидеть? — про себя я подумал, что старикашку вряд ли обрадует, что его уже кто-то опередил.

— Видишь этот зал? — принцесса обвела рукой вокруг себя. — Он был затоплен почто сто лет. И только с приближением голубой звезды, вода начинает отступать. Об этом феномене знают только члены императорской семьи — это дает нам возможность подготовиться к тяжелым временам. Вода начала уходить недели две назад. При дворе об этом пока не известно — сторож часовни состоит на службе у меня. Еще несколько часов и можно будет спуститься в нижний зал.

— А что там, внизу? — с замиранием сердца спросил я.

— Там находится саркофаг с останками короля Филибера, — голос принцессы задрожал от волнения. — На голове у него золотой венок, а в руках — его знаменитый меч, который сделал его непобедимым. Знаешь, в древности на месте основания города, приносили жертвы Троггу. И чем больше было жертв, или чем значительнее был человек, которого приносили в жертву, тем большую удачу это приносило. Говорят, — она понизила голос, — что Филибер заключил с Троггом соглашение — тот дал ему силу и непобедимость в бою, а взамен король должен был отдать Серому владыке душу и тело, и служить ему в загробном мире вечно. Но Филибер нарушил договор. Когда он почувствовал, что приближается его час, он повелел замуровать себя заживо на берегу этого острова, и основать здесь столицу королевства, которое он завоевал, пройдя огнем и мечом почти через весь континент. Он сам принес себя в жертву. А разгневанный владыка поразил проклятием и Рейнсберк и всю Империю — раз в сто лет, на небосклоне появляется голубая звезда, и тогда на страну обрушиваются самые страшные напасти, которые только можно себе представить...

Я молчал, потрясенный этой жуткой историей.

— Ты наверно спрашиваешь себя — зачем она привела меня сюда и рассказывает эти покрытые пылью легенды, — произнесла принцесса после долгой паузы. — Я скажу тебе, но до этого — скажи, готов ли ты, Рауль, принц Ниобера, взять меня в жены?

Я преклонил колени, и сказал, что это мое самое заветное желание.

— Не убоишься ли ты преград и опасностей на своем пути, — торжественно продолжала принцесса, — готов ли ты рискнуть жизнью, чтобы добиться моей руки?

— Готов, — ответил я, пораженный величественностью осанки и блистающей красотой Ее Высочества.

— Тогда, я расскажу тебе, что мы предпримем, — сказала моя суженая, усаживаясь обратно на софу. — Мой отец стремится выдать меня за человека, которого я не люблю и презираю. Ни мои слезы, ни мольбы не смогли изменить его жестокое решение. Скоро это станет известно всем. Но есть один старинный обычай, которому он не сможет воспрепятствовать. Если юноша из рода первого Императора, чистый духом и помыслами, объявит перед всем двором, что он готов спуститься в склеп и принести меч короля Филибера, то взамен этот юноша может требовать всего, что угодно, даже руку дочери самого Императора. Понимаешь, Рауль? — она с силой сжала мои пальцы, — все, что угодно!

Не помня себя от волнения принцесса вскочила и стала прохаживаться мимо софы, где остался сидеть я. В ее глазах сияли золотистыми искрами отражение воды бассейна.

— Завтра, Император дает аудиенцию всем желающим, по случаю Нового года. А о том чтобы ты был в списке просителей, я уж позабочусь. При дворе еще не знают, что вода почти ушла, поэтому Император посчитает тебя сумасбродом, но просьбу твою удовлетворит. У него не будет выбора — иначе он потеряет лицо в присутствии всего двора! Конечно, он сразу же пошлет слуг проверить часовню, но будет уже поздно...

— она хрипло рассмеялась.

— А что потом?

— Потом тебе, мой милый Рауль, конечно же придется спуститься вниз за мечом, но поверь мне, это чистейшей воды формальность, — принцесса опять уселась на софу напротив меня.

— Но, если там не окажется меча? — я все еще колебался. — Прошло почти сто лет, в течение которых склеп был затоплен, что если меч уже покоится где-то на дне реки? Да и был ли он там раньше? Со времен первого Императора прошла уже почти тысяча лет, неужели до меня никто не пытался добыть этот меч?

— Пытались, конечно, — принцесса пожала плечами. — Только не каждому дано поднять этот меч. Я ведь тебя не просто так привела сюда, к этому бассейну — только избранный слышит звон колоколов из-под воды. Так что можешь не сомневаться, Рауль, меч еще там. И он ждет именно тебя, ибо ты — избран! — принцесса подарила мне нежный поцелуй, подкрепляя свои слова.— Не сомневайся более, и пообещай, что будешь завтра во дворце, чтобы спасти меня.

Я, конечно, тут же пообещал. Сезар принес нам вино и сладости, чтобы подкрепиться, и дальнейший вечер мы посвятили более приятным разговорам. И не только разговорам...

Из сладостной эйфории меня смог вывести только бредущий с дежурства ночной сторож. Посмотрев на меня с подозрением, он тряхнул своей колотушкой прямо у меня под ухом, и загнусавил свое: " Спите спокойно, жители Рейнсберка, все благополучно". Я поцеловал старика в колючую от щетины щеку, и, оставив его в полном недоумении, направил свои стопы к набережной.

— Но какая она все-таки красавица! И как чувствуется во всем благородство происхождения — и в плавности движений, и в гордой посадке головы, и в воспитанности речи. Воистину, она королевская дочь! Одним своим появлением она затмевает все вокруг, любая, даже самая привлекательная женщина, рядом с ней кажется дурнушкой. Возьмем к примеру...ну, хотя бы Мэнди... Хотя Мэнди тоже очень даже неплохо выглядит. Одни глаза чего стоят — я таких раньше и не видел — зеленые, как трава весной, прозрачные, как талая вода! А когда она злится, глаза у нее становятся темными, почти черными, а как посмотрит — кажется, что и убить одним взглядом может. А волосы у нее какие — длинные, волнистые, цвета заходящего солнца, и еще такая пикантная ямочка на подбородке... Единственный ее недостаток — слишком острый язычок, да и то, с какой стороны посмотреть — некоторым мужчинам нравится, когда девушка может поддержать беседу, а не молчит целыми днями, как истукан какой. Н-да, пожалуй Мэнди — плохой пример.

Я попытался вспомнить других красивых женщин, чтобы сравнить их с принцессой Инесс, но как-то ничего путного в голову не приходило. Зато, вдруг, вспомнилась Анни-Лора — тоже вот, королевская дочь, а некоторые крестьянки по части манер могут ей и фору дать, о красоте я и не говорю. Перед моим внутренним взором тут же возникла ее тощая, нескладная фигура с плоским задом. И я вдруг подумал, что если бы не бедный дракон, я бы уже почти месяц, был бы вынужден делить постель с этим чучелом. Как ни странно, эта мысль принесла мне облегчение — все-таки дракон погиб не зря. Может так и было суждено? Может в Небесной Книге Судеб было записано, что мне уготовано стать мужем прекрасной императорской наследницы, и тем спасти Наровин, а дракон стал той самой искупительной жертвой, без которой невозможно было этому произойти? Эта мысль понравилась мне еще больше, поэтому я затолкал образ Анни-Лоры в глубины сознания, откуда он так некстати выплыл, и с легкой душой отправился дальше.

Лишь одно воспоминание меня немного беспокоило. Пустяк конечно, так, безделка, но отчего-то она царапала мою совесть. Когда мы расставались, Инесс вдруг задала мне вопрос, на который я бы предпочел не отвечать.

— Милый Рауль, — сказала она, целуя меня на прощание, — скажи мне, где тебя можно будет найти? — видя, что я колеблюсь, она продолжила, — это на тот случай, если произойдет нечто непредвиденное, и мне потребуется дать тебе знать.

Пришлось рассказать ей о Толстой башне. Страхи мои оказались напрасны — Инесс не была ни шокирована, ни возмущена моим рассказом, а лишь заинтересовалась деталями. Мы вместе посмеялись над моими злоключениями.

— Как хорошо, что мне все рассказал, дорогой, — сказала она напоследок. — Знаешь, Тьери пытался меня убедить, что ты был специально подослан моим отцом, чтобы проследить за мной, и именно поэтому, мол, ты и оказался на набережной в канун Нового года. Но я ему не поверила, и оказалась права, доверившись тебе.

Я мысленно пообещал себе содрать с Тьери шкуру, когда увижу его в следующий раз.

— Кстати о набережной, — я замялся. — Тебе не кажется, что мне следует знать больше о твоих отношения с герцогом?

— О, это страшный человек! — принцесса отвернулась и прижала руки к груди. — Я молю Пресвятую деву, чтобы она оградила нас от гнева герцога, — она тяжело вздохнула. — В свое время я была столь наивна, что позволила обмануть себя блестящей внешностью и любезными манерами, и, увы, допустила неосторожность, которая стала ему известна. Эта оплошность, если предать ее огласке, может стоить мне хорошей репутации и дать в руки моих врагов мощное оружие против меня. — Принцесса помолчала и продолжила, — герцог очень хорошо сумел воспользоваться моей неопытностью. Теперь он заставляет меня интриговать к его вящей пользе и совершать поступки, которых, будь на то моя воля, я не совершила бы ни за что в жизни. Но я в его руках и он это прекрасно знает.

— Каков мерзавец! — только и смог вымолвить я.

— Умоляю тебя, дорогой, не предпринимай ничего без моего ведома, — глаза принцессы наполнились влагой.— Очень скоро все закончится, уверяю тебя. Если мы поступим, как договорились и я смогу выйти за тебя замуж, он потеряет надо мной всякую власть! И вот тогда я отплачу ему за все унижения!

Глядя на ее сжатые в кулаки руки, я подумал, что не хотел бы когда-либо оказаться мишенью для мести прекрасной Инесс.

Но беспокоил меня сейчас совсем не герцог, а то, что я нарушил клятву Белой даме замка Розенберг не выдавать убежище циркачей. Хотя, казалось бы, это бред, да и не станет же Ее Высочество доносить белочулочникам, но мне потребовалось довольно много временя, чтобы отделаться от глупых опасений.

Занятый этими мыслями, я и не заметил, как очутился у самой Толстой башни. Продемонстрировав сцепленные пальцы хмурому усатому дядьке, заменившему Филина на посту у межевого камня, я протолкался сквозь обычную утреннюю толпу у ворот и очутился, наконец, внутри. Лагерь циркачей только начал просыпаться. У костра я застал лишь Рувэна с сестрой, старикашку и Вилму, которая, впрочем, тут же удалилась, сославшись на дела.

— Рауль, где ты был? — навстречу мне поднялась Мэнди. — Ты так внезапно исчез, мы волновались.

— Подожди, — Рувэн обнял меня за плечи и отвел в сторону. — Сестренка мне все рассказала. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен! Ты мне теперь не просто друг, ты мне больше, чем брат! Проси, что хочешь, я все для тебя сделаю! — Рувэн просто задыхался от нахлынувших чувств.

Я в свою очередь похлопал его по плечу, после чего обернулся к остальным.

— Почтенный Ульрих, Мэнди, подойдите друзья, я хочу сообщить вам нечто важное.

Мой голос звенел от счастья, когда я выкладывал им последние новости, и выглядел я, наверное, несколько пришибленным, поскольку реакция на мои слова была по крайней мере странной — я-то ожидал, что мои собеседники, услышав сии известия, если и не начнут прыгать от восторга, то хотя бы как-то более явно выразят свою радость. Но они молчали, как будто разом лишились дара речи и рассматривали меня чуть ли не с испугом.

— Неужели вы не поняли — я стану мужем принцессы Инесс!! — я попытался как-то расшевелить их. — Мэнди, Рувэн, я помогу выкупить ваш цирк и отделаться от Слизняка... Ульрих — ты будешь снова ректором Академии, восстановленным во всех правах... Да я и не только это смогу сделать — ведь я буду принцем — консортом! Ну скажите что-нибудь?

— Может ты что-нибудь несвежее съел? — предположила Мэнди, после минуты напряженного молчания. — Грибов каких-нибудь ядовитых, я слышала, такие вещи случаются...

— Да не ел я никаких грибов! — выпалил я. — Вы что, не поняли? Я женюсь на принцессе Инесс!!!

— Поняли, поняли — ласково произнес Рувэн. — Ты главное, не кричи, в твоем состоянии это вредно. Ты лучше расскажи по порядку — где это ты так головой приложился, что тебе такое мерещится?

— Да ты что?!! — у меня от возмущения даже голос перехватило. — Я не сумасшедший. Вы мне не верите?

— Но, согласитесь, молодой человек, что ваш рассказ, мягко говоря...хм, хм... несколько необычен, — примирительно произнес старикашка.

— Ну так слушайте, — я несколько глубоко вздохнул, чтобы восстановить способность говорить спокойно. — Помните ту ночь, перед Новым годом, когда я пошел искать Магнолию... — и я рассказал им все. Ну, или почти все... Некоторые подробности им знать было совершенно ни к чему.

— А сегодня я иду во дворец к Его Величеству, чтобы объявить во всеуслышание о своих намерениях касательно его дочери. Можете, если хотите пойти со мной, может хотя бы тогда, до вас, господа скептики, дойдет, что я говорю правду! — последние слова я выпалил, будучи уже вне себя от злости

— Даже не знаю, что и подумать, — Мэнди испытующе посмотрела на меня, после чего обернулась к старикашке. — Что скажешь, Ульрих?

— Боюсь, этот рассказ изобилует слишком большим количеством невыдуманных подробностей, чтобы сойти за сновидение или горячечный бред, — медленно произнес старикашка. — Так что, скорее всего, наш юный друг сообщил нам о подлинных событиях.

— Ну, наконец-то! — процедил я, возводя руки горе. — Нашелся хотя бы один нормальный человек!

Тем не менее, мои друзья и на после этого не торопились с поздравлениями. Мэнди смотрела на меня с жалостью, прикрыв губы ладошкой а старикашка задумчиво качал головой, как будто делая выговор нерадивому ученику.

— Пресвятая дева сохрани! — первым не выдержал Рувэн. — Друг мой, в какую историю ты вляпался?

Я даже опешил от неожиданности.

— Ты называешь женитьбу на дочери императора — "вляпаться"?

— Рауль, — серьезно проговорила Мэнди, — я не знаю, что с тобой случилось на самом деле, но скорее всего просто решил посмеяться над твоей наивностью. Ты уверен, что это действительно была принцесса Инесс?

— Уверен ли я?!! А то что я наблюдал карнавальную процессию из ее личной королевской ложи, это по-вашему ничего не значит? А то, что ей кланялся сам мэр, вкупе со всем магистратом?!! Да дело даже не в этом — я ее узнал еще на набережной, потому что видел ее портрет в " Красном щите". Или по-вашему, хозяин гостиницы тоже находится с ней в сговоре?

— Минутку, — Рувэн выглядел встревоженным, — так это ты был на балконе ратуши? Выходит я не обознался...

— Но, если так, то это совсем странно, — Мэнди по-прежнему не отрывала от меня взгляда.

— Что странного?!! — вскипел я. — То, что в меня может влюбиться красивая девушка, кажется тебе странным?

— Да нет, это как раз неудивительно, — со странной усмешкой произнесла циркачка. — Странно то, что ты до сих пор жив...

Настал мой черед хлопать глазами.

— Скажи нам честно, Рауль, — задушевно произнес Рувэн, обнимая меня за плечи, — ты спал с ней?

— Я бы предпочел не касаться этой темы, — ответил я, с ужасом чувствуя, как мои щеки заливаются предательской краской.

— Значит спал, — со странным удовлетворением в голосе, констатировал Рувэн. Они с Мэнди многозначительно переглянулись.

— Не понимаю, какое это имеет значение, — пытаясь сохранить самообладание, произнес я.

— Позвольте, я ему объясню, — вмешался старикашка. — Видите ли, молодой человек, вы прибыли издалека и не совсем хорошо знакомы со столичными нравами. Мне прискорбно это говорить, но мораль в Рейнсберке находится в глубоком упадке. Всевозможные пороки...хм, хм...разврат, все это настолько глубоко укоренилось в нашей просвещенной столице, что уже никого не удивляет. К сожалению, члены сиятельнейшей фамилии не только не пытаются пресечь эти безобразия, но, как бы это сказать...хм, хм...даже потворствуют им. И Ее Высочество, увы, не является исключением...

— Вы хотите сказать, что ходят слухи, порочащие доброе имя принцессы? — мне пришлось приложить немало усилий, чтобы произнести это спокойно. Но даже так мои слова вызвали взрыв бурного веселья.

— Доброе имя и принцесса Инесс — это несовместимые вещи! — давясь от смеха проговорил Рувэн. — То, что она вытворяет, давно всем известно. Думаешь, почему она до сих пор не вышла замуж?

— Это грязная ложь!

— Он говорит правду, Рауль, — Мэнди внезапно сделалась серьезной. — С тех пор, как я себя помню, никто не называет принцессу Инесс иначе, чем "Королевской шлюхой". Она спит со всеми подряд, лет, наверно, с тринадцати, об этом все знают, да она особо и не таится.

— И хорошо если б только это... — хмыкнул Рувэн. — На Королевском острове есть старый маяк, несколько лет назад принцесса велела переоборудовать его под обсерваторию — желает, мол, за звездами наблюдать, и приобщаться к науке. Даже в Академию зачастила, на лекции. А потом вдруг, студенты стали пропадать, причем, как правило, самые смазливые. Поначалу никто и значения не придал — мол, завалил студент зимнюю сессию, и домой с горя уехал. А в марте, как лед сошел, стали студенты один за другим всплывать...

— Откуда всплывать?

— Со дна реки, дубина, — гаркнул Рувэн. — И все, как на подбор — напротив старого маяка! Человек пятнадцать. Такое вот " совпадение". Про нее и до этого разные слухи ходили — видимо, кому-то все-таки удалось выжить, только мало кто верил. Думали — оговаривают ее из зависти, девка то она ладная... Ну а после того ледохода "урожайного" поневоле поверишь во что угодно... Скандал тогда был страшный — у одного из студентов отец был большой шишкой, грозился все состояние истратить, а правды добиться. Так и недели не прошло, а он взял и умер.

— Как так умер?

— Отравился. Да не один, а вместе с женой и детьми. В один день отошли все в Страну без возврата. И, как назло, незадолго до этого, видели, как из их дома выходила Черная Марго — кормилица нашей принцессы. Дело потом замяли — студенты, мол, от несчастной любви утопились, а граф с семьей — несвежих яиц откушали. Вот и вся недолга. Только красавицей твоей теперь в Рейнсберке детей пугают. А ты — жениться! — Рувэн покрутил пальцем у виска.

— Одно только непонятно, — медленно проговорил я, собираясь с мыслями, — если она действительно такое чудовище, отчего же я до сих пор жив?

— Наверно, ты ей для чего-то понадобился — пожала плечами Мэнди.

— А может дело совсем не в этом? Может кто-то специально оговаривает невинную девушку, а вы, по недомыслию своему, повторяете эту грязную ложь! — я с трудом держал себя в руках. — Глупые, ничтожные людишки всегда завидуют чужой красоте и благополучию, стремятся во что бы то ни стало очернить, унизить все самое чистое и светлое, чтобы таким образом возвысится самим. А вы, которые считаете себя такими умными и рассудительными, вам легче поверить самому низкому вранью, чем допустить, что вы можете оказаться неправы. Вот ты, Мэнди — ты ведь так и не поверила, что я принц, и что дракон действительно существовал. Но тебе легче считать меня завравшимся фантазером, чем признать, что ты ошибалась! А ты, Рувэн — тебе вообще все равно, вру я или нет, главное, что я хороший собутыльник, — я перевел дыхание и продолжил. — Вы не верите людям, вы не верите в чудеса — в этом ваша беда. И знаете — именно поэтому ничего чудесного с вами и не происходит. Мне вас жаль... — я в последний раз обвел глазами своих, уже бывших друзей, ошеломленных и пристыженных моей отповедью, и, резко развернувшись, направился к выходу из башни.

Глава 18.

С гордо поднятой головой я прошествовал обратно к межевому камню, но стоило мне оказаться вне досягаемости любопытных взоров, как на меня накатила такая тоска, что я вынужден был присесть на придорожный валун, чтобы переждать этот приступ. Ну почему у меня такая дурацкая судьба? Почему мне не верят именно те люди, которые мне по-настоящему нравятся? При мысли, что я, возможно, больше никогда не увижу ни Мэнди, ни Рувэна, ни старого ученого мне захотелось стать на четвереньки и завыть во весь голос, как волк на луну. Мне, конечно, придется вернуться, хотя бы чтобы забрать свои вещи, но примирение невозможно — слишком сильную обиду они мне нанесли. Вернее, даже не мне, а даме, которую я люблю.

— Какие высокие слова! — хмыкнул мой внутренний голос. Вторая часть моей натуры, стремящаяся оценивать все события с точки зрения трезвой логики, проснулась как всегда некстати — Так уж и любишь?!! Что-то не наблюдается в тебе ни душевного трепета, ни замирания сердечного, как в "Трактате о любви и страстях душевных" описано. И мечты все твои были не о единении с принцессой, а о том, как братец Хенцель от зависти давиться будет, когда ты явишься домой в золоченой карете. Уж самому-то себе не врать не надо!

— Ну и пусть не люблю, — ответил я своему второму я, — ради Наровина я был готов жениться даже на Анни-Лоре, а уж красавице Инесс и подавно был бы заботливым и верным мужем. Королевские дети не женятся по любви, а выполняют свой долг перед государством. Главное, что она меня любит...

— А любит ли? — засомневался мой внутренний голос. — Что-то больно быстро она в тебя влюбилась. Вода из нижнего зала часовни начала уходить еще две недели назад — выходит, она все заранее спланировала. Только вот кандидатуры подходящей не было — все ухажеры, небось, перетрусили, а тут ты ей и подвернулся — и происхождение подходящее, и собой недурен. А чтоб не передумал, она тебя, так сказать, авансом отблагодарила.

На это я сказал своему дурацкому внутреннему голосу, что бедняжку можно понять — она была в таком отчаянии, из-за жестокого решения своего отца, что была готова на все. И если Анри оказался таким глупцом, что не воспользовался этим шансом, то уж я такой ошибки не совершу. Женитьба на Инесс открывает для меня такие возможности, от которых даже дух захватывает. В конце концов Его Величество не вечен, а муж его наследницы фактически становится новым Императором! Ради этого можно на многое закрыть глаза. А что до быстроты всего происшедшего, то случается и любовь с первого взгляда — я, правда, такого не испытывал, но в книгах она описывалась неоднократно. Возможно, именно такого рода страсть я и вызвал в принцессе. В конце концов она отдала мне самое дорогое, что может быть у женщины, и это является лучшим доказательством моей правоты.

Внутренний голос пытался спорить, и даже сказал, что если Мэнди и Рувэн правы, то награда, которую я получил, уже неоднократно доставалась другим, и потому весьма потрепана. Такого цинизма я терпеть не стал, и потому вырвал с корнем ядовитые цветы сомнения, посеянные моими бывшими друзьями. Внутренний голос заткнулся, но я чувствовал, что это временно. На душе по-прежнему лежал тяжелый груз, и я поневоле пожалел, что рядом нет отца Виссариона — у того был замечательный дар спокойной беседой и добрым словом успокаивать и наставлять на путь истинный. Впрочем... как же я, дурак, не подумал об этом раньше?!!

Не прошло и часа, как уже входил под прохладные своды Храма. В первый день по приезде в столицу я осмотрел его лишь мельком, а потом было как-то все недосуг, теперь же я решил наверстать упущенное. Великий храм столицы начали строить несколько веков назад и до сих пор не закончили, но и в таком виде он внушал благоговение своими размерами и красотой. Он был построен, как и положено, расположенным по четырем сторонам мирового горизонта, а алтарь в центре символизировал Неиссякаемый источник, или пуп Земли. Фасад храма был украшен дивными барельефами, изображающими различных персонажей древней истории, а внутреннее убранство дополнялось замечательной росписью, позолоченной утварью и потрясающей красоты витражами. Когда я вошел, несколько братьев как раз подвешивали специальную перекладину с тканью, призванную служить чем-то вроде большого опахала, для обмахивания прихожан — и то верно, не за горами лето, а большую службу в День Солнечного равноденствия выдержит далеко не каждый. Утренняя молитва уже закончилась, и скамьи были полупустыми, так что я без труда нашел отца-исповедника, согласившегося уделить мне время. Отец Федосий был небольшого роста, лысый, с большими топорщащимися ушами и тихим голосом. Он был таким мягким и уютным, как войлочные тапочки, и беседа с ним успокоила меня совершенно. Я пожертвовал в пользу храма небольшую сумму, с просьбой помолиться об успешном окончании моего путешествия, чем вызвал еще более доброе расположение святого отца. В конце беседы, он даже предложил мне принять участие в богоугодной миссии брата Иеронимуса, и я с легким сердцем согласился. Узнав дату, на которую намечено разрушение "Каменного круга", я вышел из Храма на залитую солнцем площадь в настроении самом умиротворенном. До аудиенции еще оставалось довольно много времени, и я решил немного побродить по городу. На рынке возле ратуши, куда я зашел, чтобы перекусить, нелегкая чуть было не столкнула меня носом к носу с Веселым Жилем — хозяином забегаловки, в которой я устроил драку, в первый же день по приезде. К счастью, я его во время заметил и свернул в ближайший переулок — он то наверняка считает, что я до сих пор просиживаю штаны в комендантской тюрьме, не будем выводить его из столь приятного заблуждения. Переулок, в котором я очутился, принадлежал цеху, изготовлявшему латы для рыцарских бойцовых псов. Это была совершенно особая порода собак, обученных в бою перегрызать сухожилия лошадей противника и способных прокусить даже железную кольчугу. Об их преданности хозяевам слагались легенды — говорили, что эти собаки принимают еду и даже оправляются только по команде своего господина, и, если с тем что-то случится, то могут и умереть, но чужому не подчинятся. Собственно говоря, таких собак могли заводить только члены 12 высших кланов, но лавочек, поставлявших доспехи для их питомцев, казалось, просто не сосчитать. Я прогуливался вдоль улицы, с интересом рассматривая выставленные наружу образцы доспехов — с гербами владельцев и без, украшенные драгоценными камнями и совсем простые, некоторые даже включали в себя некое подобие шлемов с плюмажем из страусовых перьев. В самом конце переулка находилась лавка портного и ее хозяин, пользуясь погожим деньком, вынес станок на улицу, а его подмастерья тут же заканчивали дивной красоты костюм (цвета нежной зелени, с вышитыми золотом птицами и цветами), повешенный для удобства на деревянную куклу. Это внезапно напомнило мне о том, каким насмешкам я подвергся из-за своего скромного одеяния, которое казалось мне таким красивым. А ведь вечером мне предстоит предстать перед самим Императором и всеми придворными! Н-да, неплохо бы для такого случая и приодеться. Я заговорил с хозяином, и выяснил, что костюм предназначен для весьма важного господина из свиты Его Сиятельства герцога Ла-Фьярмы. Немного повосхищавшись тонкостью работы и красотой отделки, я предложил размякшему от похвал хозяину, продать костюм мне. Поначалу тот даже слышать ничего не желал, но я предложил ему такую сумму, от которой мог отказаться только безумец. По счастью, портной не принадлежал к их числу, и немного поломавшись, уступил.

— А как же господин маркиз? — робко вякнул один из подмастерьев.

— Цыц, сопляк, — оборвал того мастер, вытирая лысину грязным полотенцем — маркиз все равно завтра за костюмом не пошлет — он сейчас в Божоле, в своем поместье. Значит, явится не раньше, чем через неделю. А за этот срок мы ему новый костюм сошьем, не сумлевайся.

Фигура у маркиза была похожей на мою, так что, после небольшой подгонки, костюм сидел на мне, как будто шитый специально для меня. Хозяин заверил меня, что он соответствует самой последней столичной моде и судя по количеству заинтересованных и завистливых взглядов, которые я ловил на себе все то время, пока шел до набережной, портной не соврал. Это окончательно развеяло все мои сомнения, так что к Королевскому мосту я подошел в самом веселом расположении духа.

Скучающие на посту стражники не сделали даже попытки остановить меня, или спросить пароль, видимо я выглядел слишком важным вельможей. Поначалу это меня обрадовало, но, увидев посыпанные мелким гравием парковые дорожки, веером расходящиеся в разные стороны среди великолепия и буйства экзотических цветов и деревьев, я решил все же узнать дорогу.

— А вы кто, сударь, будете? — подозрительно спросил меня вояка, мгновенно беря на изготовку свою алебарду.

Пришлось назваться и произнести пароль. Но и после этого подозрительность старого солдата не уменьшилась. Не смотря на все мои протесты и взывание к элементарной логике — если бы я был злоумышленником, то, вряд ли бы вернулся, чтобы спросить дорогу у стражников, — он не позволил мне продолжить путь самому, а отрядил в сопровождающие другого караульного, так что погулять перед аудиенцией по парку мне не удалось. Но даже от того немногого, что мне удалось увидеть краем глаза, пока гвардеец в темпе хорошего аллюра вел меня по аллеям парка, поневоле захватывало дух. Многоярусные цветущие террасы, павильоны из белоснежного кнарского мрамора, позолоченные фонтаны и ажурные мостики через прелестные ручейки создавали картину столь совершенную, что казалось, будто находишься в раю. А чтобы описать красоту и великолепие самого дворца, надо было родиться поэтом, поскольку у простого смертного, вроде меня, просто не хватало слов.

В задрапированной синим бархатом гостиной, куда меня доставил мой сопровождающий, уже ожидало несколько человек. Когда я вошел, они все, как по команде, уставились на меня, причем с такой неприязнью, будто были судьями, а я обвинялся в государственной измене. В полной тишине, я подошел к длинной кушетке, и уселся на нее, по-прежнему сопровождаемый тяжелыми взглядами всех присутствующих. Тот час, девица, сидевшая рядом со мной, демонстративно встала, и удалилась, шурша юбками, к окну. Молодой человек, сидевший возле столика в стиле Филибера пятого, при виде этой сцены прыснул в кулак.

— Прошу прощения, — тихонько обратился я е нему, когда взоры всех присутствующих переместились на вошедшего вслед за мной пожилого господина, — что здесь происходит?

— Не обращайте внимания, — прошептал тот в ответ. — Это общество попрошаек готово растерзать всех, у кого, как им кажется, больше шансов заслужить благосклонность Императора.

— А вы, если судить по недоумению на вашем лице, здесь впервые — прокомментировал мой собеседник.

Я неуверенно кивнул.

— Тогда позвольте объяснить — все, кого вы видите в этой зале, участники новогодней аудиенции у Императора. Каждый дворянин, чей род насчитывает не менее семи поколений, имеет право раз в год прийти сюда и просить Его Величество о снисхождении к его просьбе.

— Очень благородный обычай, — сказал я. — Свидетельствующий о великодушии Императора.

— Вы бы не говорили так, если б дослушали до конца, — усмехнулся молодой человек. — Просить то может каждый, а вот удовлетворяются всего три просьбы. Так что мы все здесь — злейшие враги.— Мой собеседник сделал небольшую паузу, явно наслаждаясь моим замешательством, затем продолжил — Я в этом гадюшнике уже не в первый раз, знаю большую часть этой публики. Вон тот, видите, в коричневом сюртуке, — он указал на дородного господина в весьма поношенном костюме и стоптанных туфлях, — приезжает сюда уже пятый год подряд. Разорившийся граф из Ардена. Его холопы мрут как мухи, от ядовитых миазмов, источаемых болотами. Этот тоже, видимо, надышался, поскольку носится уже несколько лет с проектом осушения болот, как курица с яйцом, и не может понять, что в столице никому и дела нет ни до арденских болот, ни до него самого. Шансов у него почти нет, разве что у Императора будет приступ благочестия. А вон та, у окна, — я перевел глаза на девицу, которая не пожелала сидеть рядом со мной, — сирота из обедневшего, но хорошего рода, живет в таком захолустье, что самым завидным женихом там считается сын мельника. Приехала просить подыскать ей мужа. Беспроигрышный вариант — если даже мужа ей не найдется, то любовник — наверняка. Собой она далеко не дурна, хотя лоска ей, конечно, недостает. Ну да это дело наживное...

— А вы сами, сударь, — спросил я, когда мне наскучила эта циничная болтовня, — явились сюда по необходимости или по прихоти?

— Я? — мой собеседник зажмурился, как кошка, когда ей почесывают за ухом, — пока что это секрет. — Скоро все увидите сами...

Я почувствовал растерянность — Инесс не упомянула ничего о том, что Император исполняет всего 3 просьбы. Возможно, она рассчитывала, что у него просто не будет другого выбора. А если она ошибается? У меня появилось нехорошее предчувствие. Занятый мыслями, я почти не обращал внимания на своего собеседника, который тем временем продолжал засыпать меня подробностями из жизни участников аудиенции. Внезапная тишина вывела меня из забытья. Молодой человек смотрел на меня с недоумением, видимо, ожидая ответа на вопрос, который я прослушал.

— Вы что-то спросили, сударь?

— Да, мне хотелось бы знать, что привело вас сюда? Судя по костюму, в деньгах вы не нуждаетесь...

— Пусть это тоже пока побудет секретом, — ответил я, вспомнив, что на мой вопрос тот так и не ответил.

Молодой человек неопределенно хмыкнул, и отошел к окну развлекать девицу, приехавшую в столицу то ли за мужем, то ли за любовником — видимо и сам был не прочь попытать счастья на одном из этих поприщ. Девица глупо хихикала, прикрывшись веером.

В этот момент распахнулись двери, и вошедший камердинер, торжественно пригласил всех присутствующих следовать за ним. Сквозь анфилады, поражающих роскошью убранства комнат, мы прошли за ним в огромный тронный зал. Залитый потоками света, попадающими в зал через широкие двухъярусные окна, зал впечатлял своими размерами, несмотря на количество людей в нем находившееся. Кроме того, стены зала были декорированы зеркалами, что создавало иллюзию еще большего пространства. Резное убранство стен и потолка, ажурная лепка плафона, сверкающие позолотой пилястры на фоне благородной белизны мрамора, настолько ослепляли что я даже не сразу заметил в противоположной стороне зала небольшое возвышение, где на золоченом троне, обитым малиновым штофом, восседал хозяин всего этого великолепия, Его Императорское Величество, Филибер ХIII.

На этот раз он был не в парадной короне, а в небольшом, тонкой работы, королевском венце, совсем не подходящим к его массивной фигуре и бычьей шее. Лицо у Императора было широким, грубым, почти мужицким, и тем страннее казались на нем светлые, цепкие глаза, с белками, покрытыми сетью коричневых жилок. Я почувствовал небольшое разочарование — потомка великого короля я представлял себе несколько иначе.

По обе стороны от трона, сверкая драгоценностями, стояла толпа придворных. Среди них я обнаружил и Ее Высочество, в великолепном платье с золотой вышивкой, придававшей еще больше блеска ее красоте. Я попробовал поймать взгляд принцессы, но она и не думала смотреть в мою сторону. Рядом с ней терлись ее неизменные поклонники — красавец-поэт с завитыми усиками и красавец-лейтенант с болонкой на руках. Я почувствовал укол ревности, но тут же постарался его подавить — по плану Инесс мы не должны были быть знакомы. Что ж, будем действовать, как договорились.

Император сделал знак камердинеру, и тот, громко стукнув посохом по паркету, объявил: "Скамейку Ее Высочеству принцессе Инесс!". Тут же слуга, одетый в малиновый камзол и белые брыжи, принес на вытянутых руках небольшую скамеечку, и с поклоном поставил ее рядом с Ее Высочеством. Принцесса изящно опустилась на нее, ничем не выказав удивления или благодарности. Теперь в зале сидели два человека. Камердинер развернул список просителей, и громогласно зачитал первое имя — им оказалась давешняя искательница мужа. Девица, немного робея вышла вперед, сделала книксен и произнесла свою просьбу, хотя и опустив глаза, как того и требовал этикет, но тем не менее громко и отчетливо, нимало не тушуясь перед таким количеством публики. Придворные одобрительно зашушукались, а Его Величество даже изволили улыбнуться. Зато в стане просителей стоял сплошной зубовный скрежет — девица была сильным конкурентом. Следом за ней шел какой-то монах, с безумным проектом экспедиции к легендарным Крокодильим островам, потом толстяк, просивший принять его сторону в тяжбе с соседом по поводу заливных лугов, следом сосед толстяка с аналогичной просьбой, затем бледная дама в черном, умолявшая помиловать ее мужа, уже три года томящегося в долговой тюрьме, и так далее до бесконечности. Я даже считать перестал, и с трудом сдерживал зевоту. В конце концов, остались только я, и господин, мечтавший осушить болота. Молодого человека, который развлекал меня в гостиной тоже не было видно, хотя я готов был поклясться, что из гостиной он выходил вместе со всеми. И тут, камердинер, повинуясь жесту Императора, объявил перерыв, добавив, что после обеда аудиенция продолжится. Судя по тому, что никто, кроме Его Величества из зала не вышел, обедать тот предпочитал в одиночестве. Просителей к столу тоже не приглашали, так что я невольно порадовался тому, что предусмотрительно пообедал на рынке пирогом с телячьими потрохами, и поэтому был не голоден.

— А вы, сударь, видимо тоже не пользуетесь благосклонностью Императора, — тихо произнесли за моей спиной. Обернувшись, я увидел того самого господина в коричневом сюртуке, собирающегося осушить болота. — Я это сужу по тому, что нас двоих поставили в самый конец списка.

— Почему двоих? Должен быть еще один молодой человек, который был с нами в гостиной.

— Вы имеете в виду того, что сидел за столом?

— Да, такой светловолосый...

— О нем можете не беспокоиться, — мой собеседник усмехнулся краешком губ, — он появится только в крайнем случае — если из всех прошений, поданных сегодня Его Величеству не найдется и трех, которые ему бы захотелось исполнить.

— Я не совсем понял — вы намекаете...

— Не намекаю, я заявляю вам со всей ответственностью — а я на аудиенции уже далеко не в первый раз, что то, что происходит здесь является откровенным обманом и поруганием благородной традиции, принятой еще при Филибере Счастливом, которому мы, провинциальное дворянство, помогли занять престол. В память об этом он дал возможность любому, кто носит титул, раз в год обращаться к нему лично и обязался удовлетворять большую часть прошений. При Филибере Мудром, прадеде нынешнего Императора, число исполняемых просьб сократилось до трех, но даже и это мизерное количество кажется чрезмерным нашему нынешнему владыке. Он опустился до того, что подсылает на аудиенцию своих людей, с выгодными ему прошениями, чтобы не было повода обвинить его в нарушении традиций. Вот до чего мы докатились!

— Вы хотите сказать, что этот молодой человек...

— Этот один из самых худших! Мерзкий червяк! В прошлом году он подсыпал мне в бокал снотворное, и я проспал день аудиенции! Низость этих людишек не имеет границ! Они специально входят в доверие к новичкам, выпытывают их секреты, а потом выставляют несчастных на посмешище! Надеюсь, вы ему ничего не рассказали?

— По счастью нет, — я с облегчением покачал головой, вспомнив, что молодой человек действительно пытался выведать цель моего посещения.

— Тогда все понятно — они просто не знают чего от вас ждать, поэтому и оставили нас с вами напоследок. Не удивлюсь, если Император не захочет продолжать аудиенцию.

— Он не посмеет!

— О, мой наивный юный друг, — покачал головой мой собеседник, — в наше время нравы упали так низко, что возможна любая подлость. Наши правители забыли о том, что должны быть прежде всего защитниками бедным, ревнителями веры и крепко стоять на страже границ и земель. Теперь они хотят лишь развлекаться...

— Но если так, зачем же тогда вы продолжаете посещать аудиенцию вот уже пятый год подряд? — спросил я у господина в потертом сюртуке.

— А какой у меня выбор? — горько произнес тот. — Смотреть, как несчастные крестьяне умирают на моих глазах, и ничего не предпринимать — это выше моих сил. Я готов вытерпеть любые унижения, лишь бы остановить это. И потом, всегда есть надежда — может быть наш Император еще не совсем погубил свою душу, и в его груди теплится какое-то подобие сердца. А может ему в конце концов надоест видеть мою физиономию, и он удовлетворит мою просьбу, хотя бы, чтобы от меня отделаться.

Слова моего собеседника поразили меня до крайности — не то, чтобы я раньше идеализировал Императора, все мы не совершенны, но не до такой же степени! Я даже впервые усомнился, что план, родившийся в хорошенькой головке принцессы может сработать, но отступать было поздно. К тому же в этот момент двери опять распахнулись, пропустив Императора со свитой и аудиенция продолжилась.

Первым выступил несчастный граф, и, судя по раздражению и скуке на лице Его Величества, шансы на осуществление проекта были равны нулю. Пришла моя очередь. Ну, будь, что будет. Я вышел вперед, и глядя прямо перед собой произнес, стараясь говорить ясно и четко: "Я, Рауль, принц Наровина, прошу разрешить мне спуститься в гробницу короля Филибера дабы завладеть его легендарным мечом".

В зале воцарилась такая тишина, что было слышно, как сидящая на стене муха потирает лапки, а затем начались такие шум, гам и беготня, что я едва и успевал вертеть головой. На Императора было страшно смотреть — его грудь ходила ходуном, как кузнечные меха, лицо посерело, а глаза, казалось, выскочат сейчас из орбит. Я был слегка ошеломлен таким эффектом моих простых слов, но следовало все же довести начатое до конца. Открыв рот, чтобы объявить, что делаю я это, дабы жениться на прекрасной Инесс, я бросил взгляд на саму виновницу происшедшего, и так и застыл с застрявшими в горле словами. Ее Высочество смотрела вовсе не на меня. Ее глаза были прикованы к задыхающемуся от волнения Императору, и в этом взгляде было все что угодно, кроме дочерней заботы. Никогда не думал, что человеческое лицо способно выразить столько презрения, ненависти и злобного ликования одновременно. В данный момент принцесса просто внушала ужас своей кривой ухмылкой, обезобразившей ее, обычно столь привлекательное, лицо. Наконец, она все же оторвалась от вида агонизирующего старца, но вовсе не для того, чтобы взглянуть на меня. Ее Высочество приложила к губам кончики пальцев и послала воздушный поцелуй стоявшему справа от трона сиятельнейшему герцогу Ла-Фьярма.

Глава 19.

-Ловушка! Попался, как глупая мышь, польстившаяся на кусочек сыра! — вне себя от злости я мерил шагами небольшую комнату, куда меня привели после аудиенции, и пытался подобрать для себя как можно более уничижительный эпитет. К сожалению, для обозначения той тупости, которую проявил ваш покорный слуга, подходящего слова еще не придумали. Кретин! Кусок идиота! А ведь меня предупреждали! Почему, почему я не прислушался к друзьям? Зачем полез прямо в западню, не обращая внимания даже на свой внутренний голос?!! У меня ведь было нехорошее предчувствие! — в полном отчаянии я упал на кровать, и закрыл голову подушкой. Стало темно, но даже сквозь подушку до меня долетал гогот сидящих в соседней комнате гвардейцев. Сразу же, после того, как за минуту постаревший на 20 лет Император просипел: "Разрешаю", меня подхватили под руки, и красавец-лейтенант фон Бок объявил, что мне полагается следовать за ним. Я по-прежнему ничего не понимал, но ничего поделать не мог, поэтому позволил конвою из восьмерых дюжих гвардейцев вывести себя из зала. Хорошо, хоть не попросили сдать шпагу, как арестованному. Впрочем, шпага против такого количества противников почти бесполезна. Комната, куда меня привели, находилась в отдельном флигеле в глубине парка, и, окажись я здесь в другое время, наверное, показалась бы мне прелестной — дубовые резные панели, на стенах гобелены, изображающие пастушеские сцены, уютная кровать с балдахином, а также большое окно, открывающее вид во дворик, с небольшим золоченым фонтаном, в виде играющего на лютне ангелочка в центре. Только на окне стояла кованая решетка, а в соседней комнате расположился играть в карты отряд гвардейцев с белокурым лейтенантом во главе. Я попробовал было возмутиться, но фон Бок, с отвратительной улыбкой, заявил, что мне приказано находиться здесь вплоть до того момента, когда придет пора спускаться в гробницу короля. А чтоб я не передумал, со мной будет неотлучно находиться несколько гвардейцев, поскольку обязательства, взятые мной на себя слишком серьезны, чтобы можно было пустить это дело на самотек. При этих словах, гвардейцы, развалившиеся на диване в гостиной заржали так, что на потолке закачалась люстра, а в раме задрожали стекла. Больше я ничего спрашивать не стал, и гордо удалился в спальню. Возле ночного столика кто-то поставил две бутылки хорошего вина в ведерке со льдом. Какая забота! Почему-то это так меня взбесило, что я схватил одну из бутылок и со всей силы швырнул ее об стенку. Это вызвало за дверью такой приступ смеха, что я передумал разбивать вторую бутылку — перед этими животными я унижаться не буду. Приложив холодную бутылку к своему разгоряченному лбу, я уселся на кровать и попытался сосредоточиться.

— Так... сначала подытожим, что мне известно... а известно немного — совершенно очевидно, что меня втянули в какую-то дворцовую интригу. Кто втянул — понятно: принцесса, будь она неладна, вкупе с Его Сиятельством герцогом Ла Фьярма. Лейтенант с музыкантом тоже, видимо, замешаны в этом, но они — мелкие сошки, выполняют поручения высоких персон. Цель этой интриги — тут я задумался, — скорее всего Император. Непонятно только, какие могут быть мотивы у принцессы причинять зло собственному отцу, если она и так наследница престола. Надоело ждать, пока папенька умрет собственной смертью?! А герцог? Ему-то зачем все это? И причем здесь гробница Филибера, меч, причем здесь я в конце-то концов? Непонятно... Чего-то я не знаю, от этого и концы с концами не сходятся. Спросить у лейтенанта? Ну нет, хватит с меня его шуточек.

Мне стало так жарко, что бутылка уже не помогала. Я зачерпнул из ведерка лед, и приложил его к лицу. На какое-то время наступило облегчение.

— Думай Рауль, думай... Здесь нет Рувэна, и Мэнди больше не придет тебя спасать, как тогда из тюрьмы, так что надеяться не на кого. Сам виноват. Теперь придется воспользоваться своими мозгами, если, конечно, они у тебя есть... Спуск в гробницу опасен, это ясно — если даже такой общепризнанный храбрец, как герцог побоялся идти туда сам. Для этого я им и понадобился. Но что там, внизу? Не сам же призрак короля оберегает свое меч, бросаясь на каждого, кто посмеет переступить порог его склепа?!! Впрочем, я уже готов поверить в любые небылицы... Что же делать? Подождать, пока гвардейцы заснут и напасть на них, попробовать прорваться? В одиночку, против восьмерых опытных солдат, плюс лейтенант, который тоже не выглядит слабаком — да пока я разберусь с одним, проснутся все остальные, если вообще будут спать. И даже, если мне удастся вырваться из флигеля — дороги обратно я не знаю. Пока буду бегать по парку, они поднимут на уши весь дворец. Дурацкий план.

Я в изнеможении прикрыл лицо руками. Н-да, такая ситуация вряд ли описана в "Правилах поведения и этикета для отрока из благородной фамилии", так что зря меня заставляли зубрить наизусть весь этот трактат. И учили меня совсем другому. Я попытался вспомнить все, что я умею — ну, читать, писать, считать — это понятно. Еще неплохо верхом езжу, но за неимением лошади, здесь это вряд ли пригодится. Знаю историю, могу перечислить все гербовые цвета и девизы своих предков а также благородных семейств Империи. Играю в шатранг, могу, если сильно постараюсь, сочинить мадригал, или небольшую оду. Неплохо танцую и знаю все фигуры полонеза. Еще на флажолете могу исполнить несложную мелодию. Вот пожалуй и все. Как ни крути, а в этой ситуации, как и в жизни, ты, дружок, совершенно бесполезен — ничего не умеешь. Сыграть, что ли, для гвардейцев на флажолете, может это их усыпит? Я попробовал засмеяться, но вышел всхлип. В полном отчаянии, я кинулся на кровать, но тут же опять сел. Какая-то мысль мелькнула в моей голове, когда я перечислял свои "великие" умения. Что-то я тогда вспомнил...Ну-ка, перечислю еще раз... Я повторил все сначала раз пять, развив и дополнив, и в тот момент, когда уже готов был сдаться, я вдруг вспомнил — ну, конечно... Шатранг.

Я даже зажмурился от нахлынувших вдруг воспоминаний. В шатранг меня учил играть Бертран — отставной солдат, которого папенька нанял, чтобы тот обучил меня основам фехтования. Предполагалось, что когда я подрасту, то мне возьмут учителя повыше рангом и получше, но к тому времени я так привязался к старому вояке, что ни о каком другом учителе не хотел и слышать. Будь я наследным принцем, король, наверное, настоял бы на своем, но, поскольку я был младшим, на меня махнули рукой и предоставили самому себе. К нашей с учителем общей радости. Бертран был плотным, на редкость крепко сбитым мужчиной с соломенной шевелюрой, плоским красным лицом, которое не брал ни какой загар, и ясными голубыми глазами, не мутневшими от принятия любых доз спиртного. К своим 48 годам он уже успел поучаствовать в двух больших войнах, 15 мелких стычках, посидеть в 3 тюрьмах и обесчестить невероятное количество женщин. Если к этому добавить еще редкостное умение пить не пьянея и не краснея врать, а также крайне циничные взгляда на жизнь, то получится типичный портрет авантюриста и прожигателя жизни, которым он и являлся на самом деле. С его появлением жизнь в нашем довольно скучном краю стала бить не просто ключом, а я бы даже сказал фонтаном. Надутые им простаки, осмеянные глупцы, мужья-рогоносцы и прочая публика осаждали короля требуя справедливого возмездия, но папеньку подобные происшествия очень веселили, поэтому он не слишком торопился избавиться от источника такого рода развлечений. Хотя и регулярно вызывал к себе Бертрана, чтобы в очередной раз по-отцовски мягко пожурить и, заодно, выведать самые смачные подробности происшедшего, пока маменька отсутствует. Далеко не все обиженные удовлетворялись таким исходом событий, доходило даже до дуэлей, но Бертран выходил из них целым и невредимым, будто заговоренный. Тем большим было наше потрясение, когда он внезапно и нелепо утонул, свалившись пьяным с обрыва в мелкий ручей, который и трехлетний ребенок пересек бы, не замочив коленей. Горе мое не поддавалось описанию. Даже сейчас, два года спустя, воспоминание об этой утрате причиняло мне столь сильную душевную боль, что я старался вообще не думать о своем безвременно погибшем учителе. Но теперь у меня не было другого выбора...

...Однажды, в наши края заехал торговец тканями, старый жирный плут, имевший неосторожность жениться на молодой привлекательной девице, которую он берег, как зеницу ока. Купцу приходилось часто уезжать из дому по делам, а чтобы молодая жена не наставила ему тем временем рога, он везде таскал ее с собой. Привез он ее и в Наровин. Местные сердцееды тут же попытались добиться ее внимания, но старик был начеку, и никто из них не смог получить даже доступа в дом, так что после нескольких неудачных попыток, они отступились. Но не Бертран. Потратив месяц на осаду дома, подкупив всех служанок, шамберьерок и горничных, он в конце концов выяснил, что у старика есть две слабости: во-первых — он любит играть в шатранг, а во-вторых — он страшный сноб. На этом Бертран и сыграл. Подстроив случайную встречу в таверне, где он назвался графом, Бертран быстро познакомился с купцом, и, заговорив с ним о своей любви к шатрангу, совершенно покорил его сердце. Слово за слово, несколько жалоб на то, что в этой глухой провинции невозможно даже найти достойного противника, и хитрый плут получает заветное приглашение на ужин к торговцу тканями. После ужина в компании купца и его красавицы-жены, во время которого Бертран не столько ел, сколько строил глазки хозяйке (не без взаимности), последовало приглашение сразиться в шатранг. И тут Бертран рассказывает о якобы новом развлечении при дворе — заменять все фигуры на доске рюмками с вином, а выбывшие из игры рюмки — выпивать. Речь, естественно, шла о быстром шатранге, поскольку в обычном, где каждая фигура ходит по-своему это было бы невозможно сделать. Затея эта купцу, как ни странно, нравится — еще бы, если сам Император развлекается таким образом, то ничего недостойного в этом нет и быть не может! Фигуры на доске заменяются рюмками с вином разного цвета, и забава начинается. Поначалу все происходит тихо-мирно, партия идет своим ходом, игроки увлечены, и тут обнаруживается, что купец все время выигрывает! А выиграть в быстром шатранге можно лишь "убив" все фигуры противника, а в данном варианте — еще и выпив все содержимое его рюмок. А к такому количеству выпивки торговец, в отличие от Бертрана, был явно непривычен. Не прошло и часа такой игры, а тот уже и лыка не вязал, все время смеялся и совершенно не соображал, где он находится — и это не смотря на то, что вино было совсем не крепкое, так, виноградный сок, а не вино. Для Бертрана оно вообще было как вода. Ну, тут главное результат. Оставив купца в невменяемом состоянии выдергивать ниточки из ковра, Бертран тихонько поднялся в покои миловидной купчихи, и так насладился ее обществом, что уходить ему пришлось уже через окно, поскольку к тому времени наступило утро. Самое странное, что торговец так ничего и не заподозрил. Более того, продолжал считать Бертрана своим другом и регулярно приглашал его сыграть партию-другую, когда заезжал в наши края. А уж как была довольна купчиха, говорить и не приходится. Купец в конце концов спился, и умер, но произошло это так быстро, что он даже не успел толком разориться, так что вдове досталось вполне приличное состояние. А если еще сказать, что к тому времени у купчихи родился здоровый белобрысый малыш, то не стоит удивляться, что на похоронах Бернара она шла в первом ряду, и даже хлопнулась в обморок на середине церемонии...

...Бертран, Бертран, как же мне тебя не хватает...Будь ты на моем месте, непременно бы придумал какой-нибудь трюк, чтобы освободиться. Хотя о чем я — ты бы никогда в жизни не попал в такой переплет! Только такой болван как я мог вляпаться в подобную ситуацию!

Я покрутил в руках бутылку с вином и в моей голове забрезжила робкая надежда — может мне удастся повторить трюк моего учителя?! Конечно, гвардейцы с их лужеными глотками это не старый торговец, которому стакана вина хватало, чтобы напиться вдрызг. Но может быть мне удастся вытянуть у лейтенанта что именно подстерегает меня в гробнице Филибера. Зная, что мне предстоит, я может быть, смогу придумать как мне спастись от этой опасности. Или же, у меня будет возможность приготовиться к смерти...

В соседней комнате, где, развалившиеся на диванах и полу в живописных позах, солдаты несли вахту, было накурено до такой степени, что я даже закашлялся. Сделав несколько взмахов руками, чтобы немного разогнать клубы дыма, я обнаружил лейтенанта сидящим у стола, и обратился к нему, стараясь, чтобы мой голос звучал, как можно беспечнее —

— Я тут подумал, лейтенант, если уж нам все равно суждено находиться рядом, то надо чем-то себя занять. Может вы бы согласили сыграть со мной во что-нибудь...да хотя бы в шатранг...

— Отчего бы и не сыграть, — произнес лейтенант после долгой паузы, в течение которой он пристально меня рассматривал. — Только шатранг — игра слишком заумная. Я предпочитаю что-нибудь попроще — карты или кости. Вы в кватертэ играете?

Этого я не ожидал. Следовало срочно спасать положение.

— Позвольте с вами не согласиться. Это обычный шатранг — игра для умников, а я вам предлагаю сразиться в винный. — И я объяснил ему правила. К моему облегчению упоминание о том, что игра включает употребление немалых доз вина вызвало неподдельный энтузиазм среди гвардейцев. Лейтенант хмыкнул, взял из моих рук бутылку и поднес ее к свету —

— "Альсо де Молина", — мгновенно определил он, слегка поморщившись, — слишком сладкое. Пусть его пьют изнеженные дамочки, а настоящие мужчины пьют только рейнсберское! — Последняя фраза сопровождалась восторженным ревом солдат. — Эй, Манфред, сбегай-ка за доской для шатранга. Да рюмки захвати. Вольф, ты сгоняй в трактир за бочонком вина, и проследи, чтоб вино было не разбавленным, а то я этого хозяина-шельму знаю.

— А вы забавный тип, принц, — сказал лейтенант, когда названные им гвардейцы скрылись за дверью. — Я неплохо разбираюсь в людях, и готов был поклясться, что вы при таких обстоятельствах закроетесь в спальне и носа из нее до срока не высунете. Вы меня удивили, — он откинулся на спинку стула и не спеша закурил трубку, рассматривая меня при этом в упор.

Я не нашел, что ответить и лишь развел руками, как бы подтверждая, что я действительно такой вот удивительный.

Гвардейцы обернулись даже быстрее, чем я ожидал. Вино у нас было только одного сорта, зато рюмки были двух видов — одни зеленые прозрачные, другие зеленые матовые, так что спутать их было сложно. Расставляя рюмки на доске, лейтенант внезапно объявил: — Только просто так играть неинтересно. Будем ставить по 20 золотых за партию. Согласны?

У меня с собой была только сотня, но отступать было некуда. Я судорожно кивнул.

Лейтенант оказался игроком довольно средненьким — это было видно уже хотя бы по тому стандартному началу, которое он разыгрывал во всех партиях. Я был в полной растерянности — моя тактика оказалась совершенно провальной. Хотя я дал лейтенанту выиграть в первых 4-х партиях, та порция вина, которая досталась на его долю, никакого влияния на него не оказала. Ясно, что для привыкшего к выпивке лейтенанта полбочонка были что для слона — комариный укус, а деньги уже кончались. Пришлось в 5-й партии выиграть. Получилось совсем неплохо, поскольку я отыграл все свои деньги и еще 100 сверху, а азарт, столпившихся вокруг нас гвардейцев возрос неимоверно. Они тоже времени зря не теряли, и вовсю угощались из нашего бочонка. В дальнейшем я стал придерживаться этой же тактики — давал противнику выиграть несколько партий, а затем отыгрывался, причем старался делать это на последних ходах, чтобы самому выпивать как можно меньше. И хотя доставалось на мою долю раз в пять меньше, чем моему противнику, вино уже ощутимо сказывалось на моей способности трезво мыслить.

Когда мы сделали перерыв, связанный с внезапно закончившимся запасом вина, я прошел в спальню и вылил на голову воду из кувшина. Это прояснило мои мозги, хотя и ненадолго. Но меня беспокоило то, что я никак не мог навести разговор с лейтенантом не нужную мне тему. Такой шанс представился на середине второго бочонка, когда гвардейцы дружно ринулись в сад по естественной надобности. Глаза у лейтенанта маслянисто поблескивали, как у сытого кота, и это, наверное был подходящий момент, чтобы спросить его... А с-с-собственно о чем я хотел его с-с-спросить? Лейтенант внезапно обнял меня за плечи и прошептал заплетающимся языком:

— Рауль, ты хороший парень! Просто замечательный! Ты в гробницу не ходи! Я знаю там герцог... такая сволочь! Чужими руками хочет каштаны из огня таскать. Просто сукин сын! Не ходи! — Он помахал руками, как будто отгоняя муху, затем повалился на пол и захрапел.

Я тоже был бы не прочь вздремнуть, но тут вернулись гвардейцы и настояли на продолжении игры. Как я мог отказать таким славным парням?! Я сыграл и с Вольфом и с Манфредом, наверно и лейтенант приходил в себя, поскольку а один из моментов просветления, я вдруг обнаружил на своих плечах лейтенантский мундир. Моим камзолом почему-то укрывался Трожано, но у меня уже не было сил протестовать. Когда третий бочонок с вином показал дно, я решил что и "Альсо де Молина" тоже сойдет, чтобы скрасить время в ожидании гонцов, посланных в трактир за четвертым бочонком. Я как раз собирался распечатать бутылку, когда двери внезапно распахнулись и на пороге возникла группа незнакомых мне людей, возглавляемая очень важным господином с золотым жезлом в руках. Он застыл на пороге и принялся оглядывать комнату. И чем дольше он вертел головой, тем шире становились его глаза и тем больше топорщились его усы. Затем он открыл рот и начал что-то грозно вещать, причем обращаясь именно ко мне. Я его слышал приглушенно, как будто сквозь подушку, в глазах все плыло и дрожало, и соответственно плыло и дрожало лицо с грозными усами. Особенно меня удивило, что он называл мня лейтенантом. А, это из-за мундира! Он считает, что лейтенант — это я! Вот чудак! Это так меня рассмешило, что я невольно хихикнул. Грозный господин покраснел, сморщил гримасу, потом размахнулся и...О-о-ох, какая боль! Зачем же так сразу и по лицу?!! Тем не менее полученная затрещина произвела прояснение в моей голове, и до меня стал доходить смысл сказанного человеком с жезлом.

— Я маршал Ла-Реньи, назначенный сегодня вместо герцога Ла-Фьярма. Вижу, мой предшественник совершенно запустил дисциплину среди подчиненных. Какой позор! Вы, лейтенант императорской гвардии, которому была доверена важная миссия, пренебрегли своим долгом, своей честью! Устроили здесь...пьянку, как в каком-нибудь кабаке, Да еще вместе с солдатами! — Он бросил на меня негодующий взгляд и быстрым шагом прошел в спальню, где на постели по-прежнему дрых Трожано, укрывшись моим камзолом.

— Выше счастье, что заключенный на месте, — сказал маршал обернувшись ко мне, — иначе, не миновать бы вам галер! Можете считать, что легко отделались — я всего лишь приказываю разжаловать вас в солдаты. Возможно, вам еще повезет и вы сможете дослужиться хотя бы до сержанта. Но для этого вам придется смыть кровью свой позор! А сейчас, берите алебарду и ступайте караулить речные ворота. Это приказ.

Видимо в моих глазах отразилось потрясение от столь чудовищной несправедливости, а может маршал вовсе не был на самом деле таким твердокаменным, каким хотел казаться, но когда я, пошатываясь, направился к дверям он внезапно окликнул меня:

— Эй, солдат! — сказал он, и когда я обернулся, бросил мне так и не распечатанную бутылку "Альсо де Молина". — Это вам на утро, чтоб голова не так болела.

— Но... — начал было я, но мне не дали сказать даже слова.

— Вон!!! — взревел маршал, и меня просто выкинули за дверь.

Глава 20.

— Какой позор! Разжалован в солдаты! Что скажет батюшка? — я мерил шагами расстояние от ворот до караулки и обратно, а душу мою терзали стыд и смущение. Решетка ворот выходила прямо к реке, и когда я в очередной раз проходил мимо, ветер донес до меня холодные брызги, подействовавшие на меня, как божественное откровение. Я даже алебарду от неожиданности уронил. Пьяный идиот?!! Какого Трогга я здесь делаю?! При чем здесь разжалованье?!! Скорее удирай отсюда, пока гвардейцы не очнулись и не вспомнили кого именно выгнали из флигеля. Я открыл ворота и выбежал к реке. По счастью совсем неподалеку обнаружилась спрятанная в камышах пустая лодка, так что не прошло и нескольких минут, а я уже греб изо всех сил по направлению к городу. Тревоги на Императорском острове так и не объявили. Я во всяком случае не слышал. Лодку я бросил у набережной — пусть ищут меня в городе, а сам со всех ног кинулся бежать по уже знакомому маршруту. Так что не прошло и получаса, как я ввалился в лагерь циркачей, изрядно напугав при этом дежурившего у костра старикашку.

— Слава Пресвятой деве, ты жив! — воскликнула разбуженная Ульрихом Мэнди.

— Пока что жив, — устало ответил я. — Не знаю только, надолго ли...

Мне жутко хотелось спать, но юная циркачка, а также проснувшийся Рувэн не отставали от меня, пока я им все не рассказал. Особенно им понравилась история о том, как меня разжаловали в солдаты и изгнали из-под ареста.

— Ну и везучий же ты, Рауль! — восхищенно сказал Рувэн. — Здорово ты придумал с этим винным шатрангом, надо будет самому как-нибудь это попробовать.

— Значит герцога Ла-Фьярма лишили поста маршала, — задумчиво произнесла Мэнди, когда мы отсмеялись. — Не такой уж наш Император и тупица, сразу понял кто за этим стоит.

— Я только не понимаю их мотивов, — сказал я, прихлебывая сваренный Мэнди горячий грог. — Впрочем, я многого не понимаю. Прямо скажем — почти ничего.

— Расскажи-ка нам все с самого начала, — потребовал Рувэн. — Мы в местных сплетнях разбираемся получше твоего — может больше поймем.

Пришлось подчиниться. Когда я дошел до того места, как я услышал разговор на набережной, Мэнди встрепенулась:

— Ну-ка еще раз, о чем они говорили?

Я поднапрягся, но ничего путного не вспомнил.

— Да чушь какая-то! О какой-то повитухе, которую уже привезли на остров. Какая-то гадалка, которая предсказала, что родится мальчик. В общем ничего вразумительного. Но из-за тумана было плохо слышно.

Тут я обратил внимание, что Мэнди смотрит на меня в буквальном смысле открыв рот. То же самое происходило с Рувэном и старикашкой. Потом они изумленно переглянулись и опять уставились на меня, как будто я был говорящей жабой.

— Не может быть! — наконец смогла выдавить из себя Мэнди. — Так значит это все-таки правда?!

— Может быть кто-нибудь все-таки снизойдет до объяснения, — раздраженно воскликнул я, когда эти удивленные перемигивания пошли по третьему кругу. — Уж извините мою тупость, но я ничего не понял.

— Может кто-то и снизойдет, — хмыкнула в ответ Мэнди, и принялась пояснять. Мне оставалось только бить себя кулаком по лбу и корить за то, что не понял сразу очевидного.

По столице уже давно ползли слухи о том, что у Императора появилась пассия. Собственно говоря, ничего странного в этом не было — отец нынешнего владыки менял любовниц как перчатки, не говоря уже о деде, романы которого с самыми красивыми дамами света и полусвета обсуждала вся Империя. И дело было даже не в возрасте нашего повелителя — в конце концов после 25-летнего вдовства никто бы не осудил его, заведи он интрижку. Скандальность этих слухов была в том, что избранницей Его Величества стала не какая-нибудь маркиза или оперная дива, а скромная вдова мясника с Большого рынка. Но даже не это шокировало столичных сплетников — в конце концов Император был волен выбирать себе любовницу по своему усмотрению, просто дело зашло слишком далеко. Поговаривали, что он даже собирается на ней жениться! В связи с этим, разговор, услышанный мною на набережной, принимал совершенно другой смысл.

— Гадалка — это скорее всего Старая Берта, — сделала вывод Мэнди. — Она может по форме живота матери определить пол будущего ребенка, и еще ни разу не ошиблась. А остров — это Форалибер, колыбель Императоров, где располагается древний замок и рожать там имеет право только Императрица, и только будущего наследника престола. Если туда уже привезли повитуху, это значит...

— Это значит, — подхватил Рувэн, — что у нас скоро появится новая Императрица и дофин. Надо же, выходит Его Величество все-таки сочетался законным браком со своей мясничихой.— Он присвистнул.— А если так, то принцесса Инесс может забыть о своих правах на престол. Это многое объясняет...

— Но почему все делается в такой тайне? — удивился я.

— Да потому, что ни совет Высших кланов, ни Патриарх такую Императрицу не признают. А вот если она действительно родит мальчика, да еще на острове — тогда у них не будет выбора. И если принцесса хочет этому помешать, она должна это сделать до официального объявления. Иначе она навсегда останется всего лишь сестрой будущего Императора, злобной старой девой, и тогда, выходит, напрасно она не вышла замуж за одного из иностранных принцев, когда была такая возможность. Хотела стать Императрицей, да видно, сорвалось. Вот она и бесится.

— Понятно... — протянул я. — А герцог, значит — ее амант, поэтому ей и помогает.

— Вряд ли, — хмыкнул Рувэн. — Наш герцог предпочитает мальчиков, так что участвует в этом заговоре по какой-то другой причине. Лейтенант с музыкантом гораздо больше подходят на эту роль.

— Подожди, — я даже поперхнулся. — Что значит "предпочитает мальчиков"? Это как?

— Я тебе потом объясню, — усмехнулся Рувэн. — Их мотивы, в общем-то понятны. Неясно каким образом ты вписываешься в эту интригу. Ульрих, ты что-нибудь слышал о гробнице короля Филибера? Это ведь связано с О-Ери?

— К сожалению, память моя далеко не та, что была раньше, — печально вздохнул старикашка. — В свое время я перечитал все по этой теме, но меня больше интересовали астрономические вычисления, а не покрытые паутиной сказки. Хотя, я припоминаю, что была такая книга, одного древнего автора, в которой он собрал все легенды, связанные с голубой звездой. Было там что-то и о гробнице первого короля.

— И где, где же эта книга? — воскликнули мы в один голос.

— Видимо там же, где и последние 15 лет — в Академической библиотеке.

— Значит, настало время нанести туда визит, — решительно произнесла Мэнди.

— Интересно, как ты собираешься это сделать — переоденешься студентом и постучишься в двери?

— Боюсь, это не пройдет, — печально сказал Ульрих. — Студенты имеют доступ только к учебникам и книгам для легкого чтения. Преподаватели и профессора могут пользоваться всеми остальными книгами на первом этаже. Но беда в том, что эта книга находится в Запретной зале, где собраны книги еретические и вредные, а туда не допускают никого.

— Значит, проберемся туда по крыше, — Мэнди уже было море по колено. — Я знаю там возле стены растет такое большое дерево...

— О нет, — простонал я, с ужасом вспомнив те сумасшедшие прохождения по канату над пропастью, которые исполнила юная циркачка, когда мы удирали из комендантской тюрьмы. — Кто-нибудь, отговорите ее! Второй раз этой эквилибристики я не перенесу!

— Вообще-то, я уже думал над этим, — смущенно почесал нос старикашка. — Есть способ обойтись и без...хм, хм...эквилибристики. Я бы никогда не пошел на это без веской причины...

— Ульрих, для меня это вопрос жизни и смерти, — торжественно сказал я.

— Видимо ты прав, так просто от тебя не отстанут. — Старик опять прокашлялся и продолжил. — Помните ту карту подземных ходов, которую мы нашли в ларце Хозяина Толстой башни?

— Еще бы! Я ее чуть было не уничтожил полностью.

— Да, так вот, мне удалось подобрать специальный закрепляющий раствор, и теперь картой можно пользоваться без всяких опасений!

— Но разве ты не отдал карту вместе с ларцом новому Хозяину? — недоуменно спросила Мэнди.

— Вот еще! — фыркнул старикашка. — Этому неучу она все равно ни к чему. Он даже не знал, что она должна там быть. А я распорядился бы этой картой с гораздо большей пользой.

— То есть ты, старый плут, с самого начала планировал налет на библиотеку Академии, — констатировал Рувэн под наше с Мэнди хихиканье. — Потому и карту не отдал.

— Ну, у меня была такая мысль, — с невинным видом признал старикашка. — Но если бы не срочная необходимость, я бы вряд ли осмелился...

— Ладно, ладно, ври дальше. Карта-то где?

— У меня в фургоне, — засуетился Ульрих. — Сейчас принесу.

Покрытая лаком карта не гнулась, как будто была из дерева, и оставляла неприятные маслянистые пятна на пальцах, но зато теперь ее можно без опаски взять в руки.

— Неужели, следуя этой карте действительно можно пройти в любое место в Рейнсберке? — шепотом спросила Мэнди, когда старикашка разложил карту перед нами.

— К сожалению уже нет, — ядовитым тоном ответил Ульрих. — Вот если бы наш юный друг не уничтожил лист, на котором был Императорский остров, то можно было б.

— Это было нечаянно, — пробормотал я. — И потом на остров нам все равно не нужно. Лучше посмотри, есть ли там вход в библиотеку.

— Так, — старик задумчиво водил пальцем по карте. — Если пойти этим ходом, а потом по подвалам кожевников и налево... так, так, так...Ну, все понятно.

Мне было ничего не понятно, хотя я и вглядывался в карту до рези в глазах, но старикашка выглядел очень уверенно.

— Надо взять фонари, веревку, набрать воды и можно приступать. Вход в подземелье здесь недалеко.

— Как прямо сейчас? — мои скулы просто сводило от немилосердной зевоты. — Неужели нельзя перенести это на завтра?

— Нельзя, — веско сказал Ульрих. — Нам придется пройтись и по студенческому кварталу, а сегодня последняя ночь каникул, когда студенты уезжают домой. Завтра они вернутся и нам уже не удастся проскользнуть незамеченными.

— Ладно, пойду, соберу вещи, — с покорным вздохом сказал я.

Собирать, правда, было особенно нечего — шпага была при мне, флягу я набирать не стал, поскольку у меня еще имелась так и не распечатанная бутылка "Альсо де Молина", любезно подаренная маршалом Ла-Реньи, а вино, как говорил мой учитель, всегда лучше чем вода. Сборы моих спутников тоже не заняли много времени, поэтому вскоре мы уже шагали по направлению к Новому кладбищу, где, по словам старикашки, и должен был находиться вход в подземелье.

Была глухая ночь, когда мы добрались до кладбищенских ворот, но, к моему удивлению Ульрих и не подумал в них заходить, а пошел вдоль реки. По счастью луна светила очень ярко, иначе нам бы пришлось туго — дороги в этом месте не было, сплошные буераки, приходилось пробираться сквозь заросли камышей чуть ли не по колено в воде.

— Это должно быть где-то здесь, — пробормотал старикашка, останавливаясь так внезапно, что я чуть было не врезался ему в спину. — Ага! — он торжествующе хлопнул в ладоши и направился прямиком к старому дубу, растущему на краю обрыва. По-видимому раньше дерево росло вдали от русла реки, но в последние годы наступающая вода подмыла под ним землю, и теперь половина корней дуба торчала снаружи, похожая на диковинный клубок змей, и дерево почти засохло.

— Оно-то нам и нужно, — Ульрих ухватился за толстый корень, и с ловкостью, которой никак нельзя было ожидать от убеленного сединою старца, вскарабкался по косогору наверх. Вслед за ним и мы, пыхтя и отдуваясь, по очереди повторили его маневр.

— Где это мы очутились? — я вертел головой во все стороны, абсолютно не узнавая местность.

— Это Нехорошее кладбище, — шепотом пояснил Рувэн. — По старинному обычаю самоубийцам отрезали правую руку и хоронили отдельно — вон там, справа, видишь — маленькие холмики, так это они и есть... Клятвопреступников и предателей тоже не разрешалось хоронить на обычном кладбище, поэтому их закапывали за оградой.

— Совершенно верно, — подтвердил старикашка. — Один из этих предателей нам сейчас и понадобится.

— Ты что, рехнулся? — испуганно прошептала Мэнди, но старикашка уже двинулся вдоль ряда могил. Нам оставалось только идти за ним.

— Кажется здесь, — Ульрих остановился, достал карту и посветил на нее фонарем.— Да, так и есть — "Пятая могила от дуба, место упокоения мастера Кольба, предательски погубившего своего брата из-за наследства". Посмотрите-ка, что написано на плите, у вас глаза молодые, а то я уже ничего не вижу.

Мы склонились над плитой. Буквы от времени почти стерлись, но слова "мастер Кольб" можно было прочитать вполне отчетливо.

— Отлично, — сказал старикашка. — А теперь поднимайте плиту.

Я не слишком суеверный, но мысль о том, что мне придется осквернить могилу, пусть даже и предателя, вызвала во мне такой душевный трепет, что я с трудом сдержался, чтобы не броситься отсюда со всех ног. Рувэну эта идея тоже, видимо не слишком пришлась по душе, поскольку плиту мы смогли поднять только с 4-той попытки, хотя она была совсем не тяжелой. Под ней, слава Пресвятой деве, не было никаких истлевших костей, так что я смог вздохнуть спокойно. Плита "мастера Кольба" скрывала вход в подземелье, и судя по тому, что мы даже не могли увидеть дна, хотя опускали вниз фонарь, ход был очень глубоким. Тут-то нам и пригодились предусмотрительно захваченные из лагеря веревки. Я немного волновался, достаточно ли длинными они окажутся — провал в могиле казался просто бездонным, но шедший первым Рувэн, вскоре наткнулся на выдолбленные в скале ступеньки. Это намного упрощало дело. Веревку мы оставили привязанной, чтобы выбраться на обратном пути, а сами продолжили спуск по каменным ступеням. Даже при наличии лестницы спуск выматывал все силы — стены были влажными, ступени скользкими, и приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не поскользнуться, а, учитывая глубину проема, любая ошибка могла закончиться сломанной шеей. Рувэн предложил обвязаться всем оставшейся веревкой, но по дальнейшем размышлении мы отказались от этой идеи — здесь совершенно не за что было зацепиться, и если кто-то из нас вдруг поскользнется, то неминуемо утащит за собой и остальных. Спуск был просто бесконечным, я даже потерял ощущение времени. Мне уже казалось, что мы спускаемся всю ночь, и ни за что не достигнем дна, когда ступени стали вдруг длинней, стены отступили и мы оказались в обширной пещере. Ощутив, наконец, под ногами твердую почву, я почувствовал такое облегчение, что без сил опустился на пол. Рядом рухнул старикашка — все-таки возраст — это не шутки, подошли на дрожащих ногах Мэнди и Рувэн. Некоторое время мы просто отдыхали молча. Я физически ощущал, как расслабляются сведенные безумным спуском мышцы на ногах. Первым зашевелился Рувэн.

— Темно, хоть глаз выколи, — проворчал он, высекая огнивом искру. — Где это мы?

Свеча в фонаре слабо затрепетала. Рувэн поднял фонарь повыше и мне вдруг показалось, что потолок зашевелился. Я протер глаза, но сдавленный вскрик со стороны Мэнди продемонстрировал, что я еще не сошел с ума, во всяком случае не один. Это было последним, о чем я успел подумать, потому что в следующую секунду на нас, с ревом и визгом, обрушилась темнота.

— Летучие мыши! — прокричал рядом старикашка, прикрываясь картой, как щитом. — Их тут миллионы!

Я уже и сам это сообразил, получив несколько ощутимых ударов и царапин. Этот кошмар продолжался несколько минут, а потом прекратился, внезапно и полностью. Наступила звенящая тишина, и было слышно, как где-то вдали, разбиваются о пол капли воды, стекающей по сводам пещеры. Я вдруг обнаружил, что практически лежу на Мэнди — видимо, когда все началось, я прикрыл ее собой. Мы смущенно отстранились друг от друга.

— Вы в порядке? — появившийся из темноты Рувэн, вид имел довольно потрепанный, но, не смотря на свежие царапины и помет в волосах, довольно ухмылялся. Этого авантюриста все наши испытания только развлекали. Мы сделали вторую попытку зажечь фонарь, на этот раз — удачную. Стая летучих тварей отправилась куда-то по своим делам, и мы смогли беспрепятственно проследовать дальше.

Пещера оказалась просто огромной, а может это были несколько пещер, переходящих одна в другую. В любом случае, дорога была одна, так что опасность заблудиться нам пока не грозила. Постепенно пещера суживалась, и в конце перешла в довольно узкий проход, где приходилось идти гуськом. Я нес фонарь, и вдруг заметил, что обе стены разрисованы какими-то рисунками. Приглядевшись, можно было разобрать изображения птиц, быка и еще каких-то мохнатых животных, нарисованных понятно, но очень примитивно, как будто рисовал ребенок. Я поразился про себя тем людям, которые привели в эту темную и мрачную пещеру ребенка, и позволили ему покрывать стены всякой мазней. Не успел я открыть рот, чтобы поделиться этими размышлениями со своими спутниками, как, внезапно, мы очутились в просторном помещении, на этот раз, явно искусственного происхождения.

— Старая каменоломня, — прошептал Рувэн. — Здесь раньше известняк добывали.

В каменоломне нам пришлось поплутать, поскольку существовало по крайней мере 5 разветвляющихся ходов, ведущих в разных направлениях. Несколько раз мы останавливались, пока старикашка сверялся с картой. В конце концов он сориентировался, и уверенно двинулся в одну из уходящих вверх штолен. Мы двинулись было за ним, но тут же остановились. В конце штольни нас ожидал сюрприз — проход был намертво завален огромными валунами.

Глава 21.

— И куда теперь? — растерянно сказал Рувэн. — Назад?

При мысли, что нам теперь придется проделать весь путь обратно, да еще и вверх по лестнице, мне стало дурно.

— Может есть другой ход? — дрожащим голосом спросила Мэнди — видимо не один я испытывал отвращение к бесконечным подъемам в каменных колодцах. Мы с надеждой уставились на старикашку.

— Хм, хм, надо подумать, — старикашка опять развернул карту, и углубился в ее изучение.

Рувэн держал ему фонарь, и время от времени подавал советы.

— А если пойти сюда, а потом через склады Медников?

— Рискованно, — отвечал Ульрих. — Ход идет под рекой, может затопить...

— А если свернуть здесь?

— Здесь тупик, видишь — нарисовано на карте...

И дальше все в том же духе. На меня внезапно навалилась жуткая усталость — все-таки денек сегодня выдался весьма напряженный, и он никак не желал заканчиваться. Я присмотрел себе небольшой плоский камешек возле стены, и уселся на него, вытянув ноги, с намерением немного отдохнуть, пока мои спутники придут к какому-нибудь выводу, и, естественно, тут же задремал. Не знаю, сколько я так просидел — может минуту, а может час. Мне вдруг показалось, что моей щеки кто-то коснулся. Я вскочил и очумело захлопал глазами, но рядом со мной никого не было. Мэнди тоже присоединилась к старикашке и Рувэну, и в данный момент они втроем увлеченно тыкали пальцами в карту. "Померещилось" — подумал я, усаживаясь обратно, но стоило мне смежить веки, как я вновь почувствовал ...нет, не прикосновение...легчайшее дуновение ветерка. Пламя свечи в фонаре тоже заколебалось — значит рядом есть другой ход! Я встал и не разгибаясь принялся обследовать стену штольни. Шагах в трех от камня, на котором я сидел, моя рука вдруг провалилась в пустоту. Это был даже не ход — нора. Нормальный человек мог туда пролезть лишь согнувшись в три погибели. Я хотел было позвать своих спутников, но подумал, что лучше сначала проверить — может этот ход и не ведет никуда, а я буду выглядеть в их глазах идиотом. Я просунул руку с фонарем внутрь прохода, и пламя опять заколебалось — значит есть выход на поверхность. С этими мыслями я опустился на колени, и, продираясь сквозь ковры паутины, двинулся вперед. Лаз несколько раз петлял, но вскоре проход стал гораздо шире, так что я смог подняться на ноги, хотя все равно идти мне приходилось полусогнувшись. Я невольно вспомнил рассказы о том, что в древности люди были карликами, по пояс современному человеку. Что-то в этом было, иначе зачем было строить такой узкий и низкий проход. На этом месте я со всей силы врезался лбом о незамеченную мной арку, и это, вместе с искрами из глаз, сразу же выбило из моей головы всякие глупости. Когда я немного пришел в себя, и уже мог различать происходящее, то обнаружил, что разбил фонарь. В полной темноте я попытался нащупать хотя бы свечу, но лишь порезал палец осколком стекла.

— Трогг меня побери, — выругался я сквозь зубы, пиная ногой остатки фонаря. И тут я вдруг увидел впереди слабый свет. Забыв от любопытства обо всем я прошел несколько шагов. После недавнего столкновения, я уже был научен горьким опытом, и потому шел вытянув вперед руки. Только это и спасло мой лоб от очередной шишки. Еще одна арка! Что бы это могло быть?!! Постепенно тьма рассеивалась, так что третью арку, я заметил заранее, зато не заметил крутых ступеней, чем заработал себе еще пару синяков. Встав и отряхнувшись, я обнаружил себя в довольно большой зале с потолком настолько высоким, что он полностью сливался с темнотой. Насколько мне было видно, здесь не было ни одного окна или проема, в который мог проникать свет, и тем не менее в зале было довольно светло. Я сделал еще шаг вперед и вдруг увидел... Странно, что я не заметил это сразу, как вошел, потому что скульптура была просто огромной. Каменное изваяние — конь и всадник, располагалось в самом центре зала и именно от него исходил тот странный голубоватый свет, который я принял за свет луны. Этот свет имел удивительное качество — он покрывал скульптуру, как будто накидка из ткани, и в разных местах имел разную плотность, так что подойдя к скульптуре сзади я мог разглядеть еще меньше, чем возле ступеней. Очень медленно я обошел изваяние вокруг, пока не очутился напротив морды коня, и тут скульптура вдруг открылась, мгновенно, — как будто сдернули покрывало, и я разом увидел все до мельчайших деталей. От неожиданности я отпрыгнул назад, но покрывало не вернулось, вернее не сгустилось, и я мог разглядеть все без помех.

Странное это было изваяние — древнее, очень древнее, это чувствовалось сразу, даже если не обращать внимание на необычные латы всадника, и тем не менее сделано оно было столь искусно и достоверно, что и современным мастерам было бы не под силу. Еще необычнее была сама скульптура — я видел много конных статуй, но все они изображали лошадей в спокойном состоянии — все четыре ноги на земле, максимум — передняя приподнята. Именно такого величественного и благородного впечатления требовали от скульпторов монархи и герои, дабы такими и остаться в памяти последующих поколений. Конь же, которого я видел в данную минуту, был изображен в разгар битвы (почему-то я сразу подумал именно о битве, а не о погоне или охоте), казалось он несся куда-то, все его мощные мышцы были напряжены в безумии последнего запредельного усилия, хлопья пены слетали с его оскаленной морды и лишь трепетала на ветру роскошная пышная грива. Еще больше, чем сам конь поражал его всадник. Он был исполинского, под стать коню, роста, в кольчуге, расписанной странными письменами. Ни меча, ни щита у него не было. Одной рукой он сжимал поводья, на другой же, вытянутой вперед, на сжатой в кулак железной перчатке, куда во время соколиной охоты помещают птицу, сидела огромная каменная крыса с короной на голове. Это так меня удивило, что я даже рот приоткрыл. Показалось мне, или нет, что глаза у крысы мерцают? Я потряс головой, отгоняя непрошенные видения. Но самым странным было то, что я никак не мог разглядеть лицо всадника. Оно было скрыто этим ненормальным голубым то ли светом, то ли туманом. Присмотревшись, я вдруг обнаружил что-то похожее на край накидки. Медленно протянув руку, я дотронулся до него — на ощупь это казалось самой настоящей тканью. Я отдернул руку, сдержав искушение потянуть за краешек. Странно это все. Я перевел взгляд и чуть не сомлел от испуга — на меня в упор смотрела крыса. В ее глазах сверкали злые голубые огоньки, а взгляд, казалось, пронзал насквозь.

— Ну что же ты, парень? Неужели испугался? — я с ужасом понял, что этот мерзкий скрипучий голос звучит у меня в голове. — Давай же, потяни за краешек...

Я хотел убежать, но ноги не двигались. Хотел отвести глаза от крысы, но был не в состоянии этого сделать. Она притягивала меня к себе так же неотвратимо, как магнит иголку.

— Давай, давай, — колокольным звоном раздавался в моей голове ее голос.

Отстраненно, как будто все это происходило не со мной, я вдруг увидел, как моя правая рука поднимается и медленно тянется вверх. Сейчас должно произойти что-то непоправимое! Я попытался опустить руку, но у крысы это вызвало лишь смех. Мои пальцы коснулись покрывала и...

— Рауль, где ты шляешься?

Глаза крысы ярко вспыхнули и пропали.

— Ты что, не слышишь? — рассерженный голос Мэнди разогнал последние остатки морока, и я обнаружил, что стою посреди пустого зала с поднятой вверх рукой.

— Ты в порядке?

— Да, наверно... — ответил я, опуская руку.

— Тогда пойдем быстрее, мы, кажется, нашли дорогу. — Мэнди вручила мне фонарь и направилась в проход под аркой. — Мы услышали, как ты кричал — с тобой что-то случилось?

— Нет, то есть да — я лбом стукнулся и фонарь разбил.

— Да, я видела его остатки. Зря ты полез в этот проход — он тупиковый. Твое счастье, что ты не наткнулся на какую-нибудь старинную ловушку — ловчую яму или перевернутые плиты, старикашка говорит тут их очень много. Так что постарайся больше от нас не удаляться. Хорошо?

— Не беспокойся, больше я от вас — ни на шаг, — от всего сердца пообещал я. — Клянусь пресветлой богиней!

Мэнди покосилась на меня с удивлением, вызванным моей горячностью, но мне уже было все равно. Если бы не боялся, что она примет меня за сумасшедшего, я бы с удовольствием расцеловал ее — меня неотступно преследовала мысль, что лишь внезапное появление юной циркачки спасло меня от чего-то ужасного. Но я вряд ли осмелюсь кому-либо рассказать о своем приключении — да и кто мне поверит?!! Хватит с меня и насмешек из-за дракона.

Старикашка с Рувэном поджидали нас у выхода. Облегченно вздохнув, удостоверившись, что я цел и невредим, они тут же накинулись на меня с укорами. Пожалуй, я действительно заставил их поволноваться. Пришлось половину пути покорно выслушивать их негодующие речи. Но, после пережитого, это было мне совсем не в тягость. Иссякли они только когда мы выбрались из каменоломни.

— Теперь подвалами пойдем, — предупредил старикашка, прилагая палец к губам. — Чтоб никто ни звука...

Дальше дорога действительно пролегала сквозь подземные склады, погреба и подвалы, расположенные под домами честных горожан, трактиров и цеховых гильдий. Вряд ли они подозревали, что к их хорошо спрятанному и тщательно охраняемому имуществу существует доступ из каменоломен, иначе не спали бы столь крепко. Впрочем нам их добро было без надобности, хотя иногда было трудно удержаться. Первый подвал, в который мы попали через хитро замаскированный люк в полу, оказался винным погребом, с длинными рядами бочек вдоль стен и небольшим бассейном в полу для стока вина, чтобы, если бочка лопнет, вино не пропало. Рувэн тут же стал принюхиваться к ближайшей бочке, блаженно щурясь, как кошка, когда ей чешут за ухом.

— Мансанилья, — благоговейно прошептал он, наконец. — М-м-м, какой аромат!

— Даже не думай! — прошипел старикашка, хватая его за рукав. — Мы сюда не вино воровать пришли!

— А я что? Я ничего! Я и сказать ничего не успел!

— Вот и молчи! — поддержала Ульриха Мэнди. — Лишь бы надраться!

Рувэн обиженно замолчал, и безропотно позволил увести себя от столь соблазнительных предметов.

Погреб соединялся с подвалом соседнего дома, о чем их владельцы вряд ли догадывались, поскольку для этого надо было три раза нажать в определенном месте стены на ничем не примечательный кирпич, и не будь с нами старого ученого с картой, мы могли бы искать проход годами. То же самое, с небольшими вариациями, мы проделывали и в следующих подвалах. Такие подземные схроны были практически в каждом доме столицы и обычно их использовали, чтобы хранить в прохладном погребе различную снедь. Хотя, после этого нашего путешествия по подземному Рейнсберку, я увидел столько всякой всячины, что не стал бы настаивать на том, что для столичных жителей обычно, а что — нет. После винного погреба мы долго плутали по каким-то складам, с длинными рядами мешков, сундуков и коробок. Зато потом мы очутились а подвале, где, видимо, какая-то богатая барыня хранила вышедшие из моды платья, траченные молью шубы и прочие женские цацки, которые одеть стыдно, а выбросить жалко. Вот тут Рувэн и взял реванш за бочку мансанильи. Сцена из винного погреба повторилась практически полностью. Только теперь Рувэну пришлось вырывать из рук сестры поломанный веер из павлиньих перьев или оттаскивать ее от того, что когда-то было великолепным паланкином. Мэнди надулась, и, чтобы "не видеть наших рож", решила идти первой. И чуть было не завалила нам всю операцию. За следующей стеной, как объяснил потом Ульрих, находилась резиденция одного из высших кланов — фактически настоящий замок. И, как в каждом уважающем себя замке, была в нем и подземная яма, куда глава клана мог посадить неугодного ему человека, а если родословной тот был небогат, и заступников не имел, то и забыть его там. И надо же было такому случиться, чтобы Мэнди первая наткнулась на такой вот скелет в кандалах. Естественно, как и любая другая женщина на ее месте, Мэнди вознамерилась завизжать. Не знаю, что подумали бы хозяева дома, услышь они из подземного застенка, где уже давно никто не сидел, за исключением полуистлевшего скелета, живой бабий визг, но сомневаюсь, что они поверили бы в привидения. Нас спасло лишь то, что Рувэн, шедший следом за сестрой, вовремя подоспел, и пока она набирала в легкие воздух, успел зажать ей рот. От испуга бедная девушка укусила его за палец, но я не могу ее винить — скелет действительно выглядел кошмарно.

Из застенка выход был только один — через дыру в потолке, куда несчастному узнику спускали еду и питье, и мы изрядно намучались, пока Рувэн сумел, наконец, закинуть туда веревку. Еще больше нам досталось, когда мы тащили наверх старикашку — в силу своего возраста ему вряд ли удалось бы взобраться по веревке самостоятельно. И, хотя выглядел тот как изможденная мумия, зато весил, как здоровенный хряк. После того, как старикашка общими усилиями был поднят, мы все рухнули на пол, и, не знаю, как остальные, но я уже думал, что израсходовал все свои силы и больше не смогу пройти ни шагу. Пришлось сделать небольшой привал. Мы подкрепились взятыми из лагеря лепешками, и уже собирались продолжить свой путь, как наверху, вдруг, послышался нарастающий шум. С перепугу мы чуть было не сиганули обратно в яму, но топот пронесся мимо и затих. Несколько минут мы напряженно вслушивались, но шум то появлялся, то затихал.

— Не пойму, — Рувэн шмыгнул носом, — музыка у них играет, что ли?

Ну, конечно — хозяева устроили бал!

— Наверно, кадриль танцуют, — мечтательно произнесла Мэнди, прислушиваясь к топоту с верхнего этажа.

— Дело плохо, — старикашка был мрачнее тучи. — Нам надо попасть в северную часть дома — там есть еще один подвал, но с тюрьмой он не сообщается. Перейти туда можно только через чердак, но для этого придется пройти через все здание. Кто ж знал, что тут столько народу будет?!!

— И что теперь — не назад же переть? — сказал Рувэн, тихонько приоткрывая дверь на лестницу. — Пойдем потихонечку. У них там сейчас дым коромыслом стоит — авось и не заметят.

— А если поймают? — нервно сжимая пальцы, спросила Мэнди.

— Тогда будем надеяться, что в комендантской тюрьме еще не заделали дыру на крыше, — Рувэн подмигнул мне, и первым пошел наверх. Нам ничего не оставалось, как только проследовать за ним. Как ни странно, все прошло без сучка и задоринки. Бал уже вступил в ту стадию, когда перепившие гости валяются где попало, а те, кто еще держатся на ногах уже тоже ничего не соображают. Мы могли провести с собой даже слона, на нас все равно никто внимания бы не обратил. Одна пара действительно танцевала кадриль, причем танцевальная зала казалась им, почему-то очень тесной, поэтому они скакали по всему дому. Когда мы наткнулись на них в первый раз, то жутко перепугались, однако танцоры отнеслись к нам с явным пренебрежением, и пронеслись мимо, чуть было не сбросив старикашку с лестницы. В дальнейшем, они настигали нас а различных местах дома, причем вылетали всегда неожиданно, заставляя вжиматься в стену, или прятаться в комнаты. Раздосадованный этим до крайности Рувэн даже пытался подставить кавалеру подножку, но безуспешно. Мы с трудом отговорили его от более решительных действий. Несколько неприятных моментов нам пришлось пережить уже возле самого чердака — там находились комнаты слуг и, судя по громким разговорам, они еще не спали. Однако, как оказалось, слуги тоже успели приложиться к хозяйскому вину и тоже лыка не вязали. Перед лестницей, ведущей на чердак, расположилась какая-то влюбленная парочка, занятая друг другом настолько, что не переставала страстно целоваться, даже, когда мы через них переступали. Можно сказать, что на чердак мы проскользнули незамеченными.

Глава 22.

Северная часть дома, в отличии от западной, где проходил бал, была совершенно темной и тихой, так что спуск в подвал занял гораздо меньше времени. О нервах я и не говорю. Единственной проблемой было лишь то, что старикашка запретил пользоваться фонарем, чтобы не привлечь внимания сторожей снаружи, и нам пришлось спускаться буквально на ощупь. На одном из поворотов парадной лестницы я чуть было не налетел на выставленные на постаменте парадные доспехи владельца дома. На наше счастье они не свалились, иначе наше путешествие на этом бы и закончилось — шум от паления железных доспехов на мраморный пол был бы слышен во всем квартале. Не только я отличился таким образом — Мэнди споткнулась о край ковра и ушибла коленку, а старикашка чуть было не выколол себе глаз, наткнувшись на прибитые к стене развесистые оленьи рога. Удар пришелся в переносицу и был не очень сильным, но после этого мы все же решили зажечь фонарь. Рувэн прикрыл его плащом, оставив лишь узкую полоску, но и этого нам хватило, чтобы без помех пробраться к подвалу. Дверь в подземелье сторожили, но и тут нам повезло — часовой был вдребезги пьян и, свернувшись калачиком, дрых прямо на полу перед дверью.

— Как мило, — не удержалась от комментария Мэнди.

— Тс-с-с — зашипели мы на нее, как стадо разъяренных гадюк, и на цыпочках прокрались мимо спящего сторожа. Дверь оказалась запертой, и нам пришлось вернуться и позаимствовать у него связку ключей. Замок был с норовом, но на предпоследнем ключе он тихо клацнул и сдался.

— А как же мы дверь обратно закроем, замок же снаружи? — шепотом спросил я.

— Не будем закрывать, — нашелся Рувэн. — Сторож утром увидит, что ничего не украдено и решит, что сам забыл дверь запереть.

— А если он что-нибудь заподозрит?

— Даже если так, он все равно никому не скажет — иначе придется признаться и в том, что он напился, как свинья. А за это его по головке не погладят. И в любом случае, мы будем уже далеко.

Так мы и поступили. Из дома мы выбрались без приключений, если не считать того, что нам пришлось пройти через подвал, который использовался хозяевами в качестве сокровищницы. В Наровине тоже есть специальная комната, где хранятся ценные вещи, но сравнению с этим великолепием она выглядела лакейской. Столько золота и украшений я не видел за всю свою жизнь. Чего стоил один трон, украшенный изумрудами и павлиньими перьями! А громадный голубой алмаз, размером с мой кулак! А золотой гребень, с ручкой из тончайшего нефрита! Да что там говорить! Хозяин этого дома был в состоянии купить всю Империю, и еще бы осталось. К чести моих спутников, при виде этих груд золота и сокровищ они не впали в буйство и не стали набивать карманы грудами жемчуга и рубинов, сопя от жадности. Рувэн по своему обыкновению присвистнул, а Мэнди лишь пожала плечами. Старикашку же больше всего заинтересовала старинная золотая монета со стертыми краями и необычным гербом в виде переплетающихся змей.

— Надо же — монета Тита-самозванца! Я и не знал, что такие еще существуют. Ей же более семисот лет!

Оторвать его от диковинки удалось лишь с большим трудом. Следующий подвал был завален всякой рухлядью, и дальше, до самого Академического квартала нам не попалось ничего интересного. Может и к лучшему — лично мне впечатлений для одного дня было больше чем достаточно. Я вдруг вспомнил, что не спал больше суток, а ел в последний раз Трогг знает когда, но стоило Ульриху остановиться у ничем не примечательной стены и объявить, что мы подошли к зданию Академии, как всю мою усталость как рукой сняло. Наконец-то! Мы в двух шагах от цели! Сердце мое забилось так часто, что мне пришлось приложить руку к груди, чтобы оно невзначай не выпрыгнуло. Запретная секция находилась на втором этаже центрального корпуса Академии, рядом с ректорским кабинетом, а место, в котором мы очутились, выйдя из подвала, я бы не рискнул определить даже примерно. В отличие от меня, старый ученый сориентировался мгновенно и решительно направился к проходу справа от нас, за которым начинался длинный узкий коридор с огромным количеством закрытых дверей по обе стороны.

— Дортуары студиозусов, — пояснил старикашка. — Нам повезло, что сейчас каникулы. Приди мы завтра ночью, обязательно наткнулись бы на какого-нибудь пьяного полуночника.

Словно в подтверждение старикашкиных слов из-за ближайшей двери раздался богатырский храп, похожий на рык разъяренного медведя.

— Ты же говорил, что они все разъезжаются на каникулы, — вздрогнув от неожиданности произнесла Мэнди.

— Наверно, какого-то лентяя оставили в наказание, — пожал плечами старикашка, ускоряя шаг.

В полной тишине мы поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице, миновали галерею и подошли к небольшой двери в конце коридора. Дверь была вполне обычной, ничем не примечательной, зато замок, ее запиравший оказался, хоть и маленьким, но сработанным на диво искусно.

— Хитрая вещь, — прокомментировал Рувэн, рассматривая замок, — с секретом, и не одним. К такому замку отмычку подобрать — нечего даже и думать! Разве что ломиком...

— Ломик здесь тоже не поможет, — хмыкнул старикашка. — В двери заключено хитрое устройство — если эта дверь открывается не с помощью ключа, то в будке караульного начинает звенеть колокольчик.

— Умно, — поразился я. — Но как же нам быть?

— Что бы вы без меня делали?!, — старикашка отошел на несколько шагов и, закатав рукава своего балахона, проделал в воздухе несколько пассов. — А сейчас, благородные господа и дамы, вы увидите волшебное превращение, которому меня научил великий восточный мудрец Ибн-Заун, — прогнусавил он, подражая Великому Монерро — нашему фокуснику. Получилось у него настолько похоже, что мы не смогли сдержать смеха.

— Ульрих, пожалуйста...Сейчас не время... — проговорила, хихикая, Мэнди.

Тем временем старикашка, не переставая гримасничать и размахивать руками, подошел к крайнему бюсту в галерее, изображавшему какого-то древнего математика, и внезапно дернул его за нос. Не успели мы и глазом моргнуть, как лысая макушка бюста, откинулась назад, придав бронзовому ученому вид котелка с открытой крышкой.

— Але — оп! — провозгласил Ульрих, запуская руку внутрь головы и доставая оттуда небольшой серебряный ключик старинной работы.

Эффект был неописуем.

— Это что... от этой двери...да? — проблеял Рувэн.

— Конечно от этой, — пожав плечами сказал старикашка, наслаждаясь нашим изумлением. — От какой же еще?

— Но как...откуда ты знал? — спросил я, подобрав, наконец, челюсть.

— Оттуда, мой юный друг, что это я сам спрятал ключ от Запретной секции в этом хитром бюсте. Было это больше 15 лет назад, когда я еще был ректором — я ведь рассказывал тебе.

— Не могу поверить, — пробормотала Мэнди, — неужели весь тот бред, который нес старикашка все эти годы, оказался правдой?!

— А вот я сразу поверил, — гордо сказал я. — Правда, Ульрих?

Но занятый своими переживаниями старый ученый вряд ли нас слышал. Со слезами на глазах, он рассеянно поглаживал лысую голову бронзового математика. Очнулся он только тогда, когда Мэнди, в порыве раскаянья обняла его за плечи.

— Н-да, так вот, — продолжил он, как ни в чем не бывало, — ключ от Запретной секции должен был храниться в специальном железном ящике в архиве, на первом этаже. В один прекрасный день мне так надоело проделывать этот путь туда и обратно каждый раз, когда мне нужно было сверить даты, или проверить цитату (я как раз работал тогда над своим исследованием и доступ в секцию мне был необходим довольно часто), что в тайне сделал копию ключа, и спрятал его в этот бюст. Мне пришлось действовать очень осторожно — если бы попечители Академии узнали о моем самоуправстве, то меня ожидали бы крупные неприятности. Так что я был практически уверен, что найду ключ на старом месте.

— Здорово, — сказал Рувэн, одобрительно качая головой, — с твоей стороны было очень предусмотрительно сделать копию. Чувствовалось, что никакая сила не сможет теперь переубедить его в том, что старикашка еще тогда предвидел, что через 15 лет ему очень пригодится запасной ключ, когда он придет сюда тайком, как вор.

— Ладно, что мы стоим как столбы, — с тяжелым вздохом сказал Ульрих. — Давайте открывать.

Он вставил ключ в замок, трижды повернул налево, а затем направо. Я невольно задержал дыхание — от хитрого замка можно было ожидать любых сюрпризов. Но ничего такого не произошло — дверь открылась без единого звука и мы, наконец-то смогли проникнуть внутрь. Не знаю, чего я ожидал от таинственной Запретной секции, но комната, открывшаяся нашим взглядам была совершенно заурядной — небольшое помещение, заставленное рядами полок с книгами. Посреди комнаты находился старинный тщательно отполированный стол.

Попав в секцию старикашка словно обезумел — бросился к стеллажам, и, жалобно причитая, принялся гладить корешки книг.

— Мои дорогие, мои славные, наконец-то...— повторял он, глотая слезы. — О, мои детки, мои сокровища...

Старик, безусловно, был сумасшедшим, но безумие его было настолько уникальным, что, вызывало самое глубокое уважение. Поэтому мы не стали вмешиваться в его свидание с книгами, а разбрелись кто куда. Рувэн достал сочинение о русалках, и целиком погрузился в созерцание иллюстраций. Мэнди заинтересовалась каким-то запретным трактатом о любви, а я принялся исследовать полки в поисках интересующей меня книги о звезде О-Ери, но ничего подобного не находилось. Мало того, что половина книг была написана либо на староимперском, либо на вообще неизвестных мне языках, сами книги, к тому же располагались не по алфавиту и не по темам, а в каком-то странном порядке, логику которого я, как ни старался, уловить не смог. С трудом дождавшись, пока старикашка придет в себя, я поделился с ним этой проблемой.

— Ничего удивительного, юноша, — с апломбом произнес Ульрих, — Порядок расположения книг в секции соблюдается в строжайшей тайне — это еще одна степень защиты от непрошеных гостей. Я и сам приложил руку к созданию этой системы. Будем надеяться, что мои последователи ничего в ней не поменяли. Так, так, посмотрим, на "О"... — Он миновал пару стеллажей, и безошибочно вытащил из середины полки очередной неприметный томик. ( Как много позже объяснил мне Ульрих, в основании системы лежало длинное изречение на староимперском, которое я, как ни старался, не смог ни повторить, ни выговорить, означавшее что-то, типа: "Дуракам закон не писан". В своем оригинальном звучании это изречение содержало все 24 буквы алфавита, причем ни одна из них не повторялась дважды. Этим и воспользовались библиотечные мудрецы — отсчет начинался от окна, по ходу солнца, книги, располагавшиеся на первом от окна стеллаже начинались на первую букву поговорки, второй — на вторую и.т.д.)

— Держите, принц, — с шутовским поклоном старикашка вручил мне книгу, — это именно то, что мы искали...

Книга была довольно старой, весьма потрепанной, но самое удивительное — ни на толстом переплете из телячьей кожи, ни на титульном листе, не значился ни автор, ни даже название.

— Ты уверен, что это та самая книга? — спросил я, пытаясь унять дрожь в пальцах.

— Абсолютно, — уверенно ответил старикашка, — в свое время я очень часто ею пользовался. А названия у нее нет, потому что книга была объявлена трижды проклятой. Ты знаешь, что это значит?

— Если ее находили, то сжигали вместе с владельцем, его семьей и всем его имуществом.

— А так же вместе с теми кто знал о ней и не донес, — спокойным тоном продолжил старикашка. — Поэтому на книге чужой переплет и нет названия. Это последний экземпляр, все остальные сгорели.

— Но этот закон устарел, не так ли? — спросила, заинтересовавшаяся нашим разговором, Мэнди. — В наше время ведь никто не станет устраивать подобный чудовищный процесс.

— Как сказать, — старый ученый устало потер переносицу. — Каких-то 40 лет назад на главной площади сожгли семью уважаемого торговца пушниной только за то, что его сын по глупости купил старый трактат о ведовстве, чтобы приворожить какую-то девицу. Но у торговца, правда, было много врагов в магистрате, так что это было, скорее, сведением счетов.

— У меня, по-моему, врагов не меньше, — уныло хмыкнул я. — И гораздо могущественнее, чем члены магистрата.

— Так что подумай хорошо, действительно ли ты хочешь взять эту книгу.

— Что тут думать, — сказал я хриплым голосом после долгого молчания. — Я сейчас в таком положении, что хуже уже не будет. А в этой книге, возможно, заключено мое спасение. И потом, что мы зря что ли совершили это путешествие по Рейнсберкским подземельям?

— Да уж, — начала Мэнди, но тут свеча в фонаре вдруг погасла.

— Тихо вы, — зловеще произнес из темноты Рувэн. — Сюда идут.

Из-под двери, действительно, виднелся слабый отблеск света, становившийся все сильнее по мере приближения. Кто-то шел сюда с фонарем!

— Дверь! — пискнул старикашка, — надо закрыть...

— Не успеем, — сквозь зубы процедил Рувэн, — остолопы несчастные, даже на шухер никого не поставили. Я тоже хорош... Ладно, вы с Мэнди прячьтесь в шкаф, а мы...

Тут я почувствовал, что меня взяли за шкирку, как слепого котенка, и поволокли к портьере возле окна. Я попробовал было возмутиться таким обращением, но пыль, скопившаяся в складках занавеса попала мне в нос, что несколько отвлекло меня мук ущемленного самолюбия. Мне пришлось приложить немыслимые усилия, чтобы не расчихаться во весь голос (в этом огромную помощь оказал мне Рувэн, правда сделав это в своей обычной грубой манере — попросту говоря, заткнув мне рот). А потом я услышал голоса, и забыл не только о том, что хотел чихать, но и дышать тоже. Потому что голоса эти показались мне смутно знакомыми.

— Если окажется, что ты зря поднял меня с постели, Гиль, клянусь Троггом, ты вылетишь из Академии быстрее, чем успеешь выговорить слово "спаржа", — произнес один из голосов угрожающе.

— Но господин ректор, — прогнусавил второй голос, — я уверяю вас, что четко слышал, как наверху кто-то ходит. Помните, я докладывал вам о студенте Глабере, сыне аптекаря...

— Это такой высокий, румяный?

— Нет, это Фабио из Энжера, но тоже хулиган и разгильдяй...

— Тоже мне новость, — хмыкнул Феонор (а собеседником невидимого Гиля оказался ни кто иной, как ректор Академии) — да о большей части моих студентов можно сказать тоже самое. Ты и сам, мой дорогой Шут, вполне попадаешь под эту характеристику. Если бы не твои рапорты о студентах, стал бы я терпеть тебя в Академии. Подумать только — третий год на первом курсе! В жизни не видел такого болвана!

— Как скажете, господин ректор, — подобострастно проговорил Гиль.

Ну конечно же, Шут! Вот мы снова и свиделись, подлый насмешник! Да еще и доносчик, как выяснилось.

— Ладно, так что там с этим Глабером? — успокоившись, проговорил Феонор.

— Он похвалялся перед дружками в трактире "У трех кошек", — зачастил Шут, — что проберется ночью в Запретную секцию, и притащит им колдовской гримуар, дающий бессмертие тем, кто прочитает его до конца, а еще...

— Достаточно, — оборвал его Феонор, — Глабер твой, конечно же, идиот, но ты, мой дорогой — идиот еще больше чем Глабер, поскольку будишь мня среди ночи, чтобы пересказать его пьяные бредни. К твоему сведению попасть в Запретную секцию можно только открыв дверь особым ключом, а ключ этот я всегда ношу с собой в медальоне, видишь — вот он! И это не говоря уже о страже на воротах...

— Но господин ректор, я слышал...

— Что ты слышал? Тебе приснился страшный сон, и ты, побежал ко мне за защитой? Думаешь, я буду тебя успокаивать, как мамочка в детстве? Вот можешь полюбоваться — дверь цела и невреди...

Тут Феонор внезапно умолк — видимо свет фонаря достиг раскрытой настежь двери в секцию и ректору понадобилось время, чтобы осознать это невероятное событие. Стоящий рядом со мной, Рувэн, тихонько выругался.

— Господин ректор...дверь — жалобно проскулил Гиль.

— Сам вижу, — неожиданно злым голосом ответил Феонор. — Значит так, беги за стражей... нет, страже нельзя сюда входить. Ладно, пойдешь со мной.

— Пожалуйста, господин ректор, не заставляйте меня туда идти, — судя по всему наш храбрый Шут не на шутку струсил. — Я с вами...куда угодно...против людей...но тут же, говорят... нечисть...

— Что еще за выдумки?!! Нет тут ничего, только книги. А ну, прекрати истерику! — гаркнул Феонор. — Я сказал, пойдешь со мной.

— Да, господин ректор, — последовал одинокий всхлип и приближающиеся шаги.

Я осторожно заглянул в щель между портьерами. Картина, представшая моему взору, была достойна быть запечатленной на огромном художественном полотне — батальная сцена "Храбрый ректор и его верный помощник спасают библиотеку от расхитителей". Феонор был одет в халат, накинутый прямо на ночную рубашку, из-под которой комично торчали его худые кривые ноги. И лишь великолепная каштановая шевелюра ректора была, как всегда, безупречна. Выглядывавший из-за его плеча Гиль, был бледен, как деревенская сметана, руки у него дрожали так, что тени от фонаря, который он держал, казалось, отплясывают какой-то бешеный танец. Меньше всего этот полудохлый от страха сопляк был похож на того насмешливого и бесшабашного паренька, всеобщего любимца, встреченного мною не так давно.

Между тем Феонор остановился посредине комнаты, и упершись руками в бока, громко и отчетливо произнес : "Я знаю, что в библиотеке находятся посторонние. Кем бы вы ни были, вам лучше сейчас же выйти и сдаться. Я, ректор Академии, обещаю вам справедливый и честный суд". Мы молчали.

— Ах, так, — возмущенно произнес Феонор, — ну, берегитесь!

С этими словами он направился прямиком к той портьере, за которой прятались мы с Рувэном.

Глава 23.

Как это ни странно, мне было совершенно не страшно. Возможно, после сегодняшнего суматошного дня и безумной ночи, я просто исчерпал весь свой запас страха. Думалось о всякой ерунде. Интересно, что мне следует сказать, согласно этикету, когда Феонор отдернет штору — "А это снова я, господин ректор, и опять по поводу дракона!". Причем, если сопроводить эту фразу идиотской улыбкой и глупым гыгыканьем, то обители для скорбных разумом мне точно не избежать. Краем глаза я заметил, как сжал кулаки, приготовившийся к удару, Рувэн. Феонор протянул руку к портьере и тут, откуда-то сбоку вдруг послышался тихий протяжный гул. Ректор замер с поднятой рукой и стал нервно озираться.

— У-у-у, — повторился этот же жуткий звук уже громче. У меня у самого прошел мороз по коже. На Гиля же лучше было вообще не смотреть — казалось он сейчас грохнется в обморок.

— Что это? — произнес Феонор, сохраняя хладнокровие. — Ну-ка, посвети туда! — Он отошел от окна, и, видя, что проку от перепуганного насмерть Шута мало, забрал у него фонарь. — Кто здесь?

Вместо ответа послышалось завывание, перемежаемое какими-то странными всхлипами. Внезапный порыв сквозняка затушил свечу в фонаре, и теперь комната освещалась лишь проникающим сквозь стекло лунным светом. Это происшествие вывело Шута из оцепенения, и он тут же воспользовался своей вновь обретенной властью над мышцами, причем весьма разумно — сделал ноги.

— Хватит шуток! — рявкнул взбешенный ректор, отбрасывая в сторону бесполезный фонарь. — Или вы сейчас же сдаетесь, или я иду за стражей!

И тут раздался голос, идущий, казалось откуда-то сверху:

— Феонор! — простонал он, — О, Феонор! Зачем ты меня убил?

Если бы я не узнал сразу голос старикашки, меня бы хватил удар на месте — настолько жутко, неправдоподобно жутко, прозвучали эти слова. Невольно вспоминались самые страшные истории о привидениях и вампирах. Феонор, судя по всему тоже знал парочку, поскольку незамедлительно сотворил символ веры и с опаской посмотрел в проход между стеллажами.

— Кто это говорит? — произнес он нервно.

Вместо ответа опять раздался издевательский смех.

— Кто здесь? — голос ректора сорвался на тонкий фальцет.

— Ты ведь узнал меня, — произнес в темноте старикашка, — узнал своего старого учителя, которого ты оболгал и предал!

— Ульрих?! — имя упало, как камень в глубокую реку.

Старикашка опять расхохотался своим жутким смехом, похожим на скрип железа по стеклу. Не знаю, как он это делал, но звук исходил, казалось со всех сторон одновременно.

— Ты же не думаешь, что это сделал я, Ульрих, — жалким голосом проговорил Феонор, — я и понятия не имел, что против тебя готовится заговор...

— Ложь! — прогремел старикашка, — ты и состряпал весь этот заговор от начала и до конца! Подлый убийца!

— Но я был вынужден, — Феонор осмотрелся по сторонам и сделал пару шагов назад. — Ты печатал крамольные речи и мой долг, как верноподданного сына короны, крепкого в вере, был поставить в известность...

— Ложь! — от старикашкиного рева у меня заложило уши. Дверь в Запретную секцию с грохотом захлопнулась.

Феонор буквально подпрыгнул на месте от неожиданности. Путь к отступлению был отрезан, и ректор, вертя головой во все стороны стал отступать к окну, то есть по направлению к нам.

— Но разве ты умер, Ульрих? — неестественно бодрым голосом проговорил Феонор. — Тебя всего лишь отправили в ссылку и...

— Всего лишь?!! — старикашка даже охрип от возмущения. — Меня "всего лишь" предали, оболгали, присвоили плоды трудов всей моей жизни, отобрали все, что я нажил тяжелой и беспрестанной деятельностью на благо науки, лишили достоинства, честного имени, а потом "всего лишь" изгнали из родной страны на чужбину, где я и умер от разрыва сердца, проклиная своих гонителей. А теперь, Феонор, я вернулся из загробного мира, чтобы мстить предавшим меня подлецам, пирующим на костях невинных!

С каждым словом старикашка все больше и больше входил в раж, а голос его, и без того достаточно громкий, звенел как большой храмовый колокол в дни Великого Солнцестояния. Под конец праведный гнев бывшего ректора возрос настолько, что, что он, не удовлетворяясь словами, принялся швырять на пол книги с полок. Феонор уже не осмеливался оправдываться, а лишь, дрожа всем телом, отступал назад, сотворив перед собой символ веры. Он уже подошел к нам почти вплотную и я боялся даже вздохнуть, чтобы ненароком не обнаружить себя. В этот момент старикашка, наконец, решил появиться лично. В неярком свете луны его грязный балахон казался саваном, а сверкающие безумным блеском глаза и взлохмаченная шевелюра придавали ему несомненное сходство с призраками, как их рисуют в книгах. Даже мне стало не по себе от такого зрелища, что уж говорить о совершенно деморализованном ректоре. Он судорожно всхлипнул, и подняв скрещенные пальцы над головой, произнес срывающимся голосом: "Сгинь, сгинь, сгинь"! Бессовестный старикашка, естественно и не подумал никуда исчезать. Нехорошо усмехнувшись, он вытянул вперед руку и поманил свою жертву мертвенно-белым костлявым пальцем. Феонор сделал еще шаг назад, практически поравнявшись с портьерой. До меня донесся резкий запах мочи — видимо перепуганный насмерть ректор уже себя не контролировал.

Следовало это как-то прекратить — еще немного и он отдавит мне ноги. Я переглянулся с Рувэном, но тот лишь пожал плечами, не видя никакого выхода из этой ситуации. Старикашка тоже не выказывал никакого намерения прерывать свою игру — еще бы, это был час его долгожданного торжества, и он желал насладиться каждым его мгновением. О том, что за шторой прячутся два мало похожих на привидения существа, он, очевидно, забыл. Надо было что-то предпринять. Я вытянул руку из-за занавеса, намереваясь дружески похлопав Феонора по плечу, привести его в чувство.

— Э-э-э, — я собирался сказать что-то ободряющее, но от волнения у меня вырвалось лишь несуразное мычание. Впрочем, Феонору хватило и этого. Бедняга и так был близок к полной панике, а внезапная угроза сзади оказалась той последней соломинкой, которая ломает спину верблюда. Услышав голос за спиной, он инстинктивно дернулся в сторону, и я, в итоге, попал ему не по плечу а чуть повыше. Мои пальцы автоматически сжались, ухватив какой-то предмет, а сам я, с изумлением наблюдал, как обезумевший ректор Академии, визжа, как барышня, увидевшая мышь, мечется по библиотеке, сбрасывая книги развевающимися полами халата. И даже при этом тусклом освещении было отчетливо видно, что он абсолютно лыс. Вначале я было подумал, что Феонор облысел от испуга, но почему так сразу?!! Разве возможно за какую-то секунду лишиться всех волос одновременно?!! Я слышал истории о людях, поседевших за ночь, но мгновенное облысение, это уже было, пожалуй чересчур! Человек все-таки не одуванчик! Потом слева от себя я услышал приглушенные хрипы, и переведя взгляд заметил корчащегося от смеха Рувэна. Говорить он был не в состоянии, но пальцем указывал на предмет в моей руке, который я сжимал по-прежнему крепко.

— Что это? — я поднес его почти к самому носу, но при таком свете рассмотреть что-либо было трудно. Я только понял, что предмет был легкий и пушистый, как кошачья шкурка.

— Па-а— ха— парик, — выдавил, наконец, Рувэн, справившись с приступом хохота.

Только тут до меня дошло, что я случайно сорвал с Феонора его великолепную шевелюру, которой он так гордился, и которая оказалась, как и все его научные заслуги, абсолютно фальшивой. Мне стало противно. Я отбросил парик в сторону, и с трудом удержался, чтобы не вытереть руки об занавеску. Тем временем, ректор, сверкая гладким, как коленка, черепом, достиг, наконец, выхода из комнаты, и, с дикими воплями ринулся на свободу.

Под аккомпанемент этих, затихающих вдали криков, мы собрались в центре комнаты. Вывалился из-за занавески Рувэн, подошла, держась за живот, Мэнди. В руках у нее я разглядел какую-то невероятную штуку, похожую на что-то среднее между кузнечными мехами и козьим бурдюком. Заметив мой вопросительный взгляд, циркачка слегка тронула мехи и штука тут же издала тот самый жуткий полу-стон — полу-вздох, который так впечатлил несуеверного ректора.

— Шкаф, в котором мы с Ульрихом прятались, набит всякими редкими музыкальными инструментами — пояснила девушка.

— Это — музыкальный инструмент?!! — спросили мы с Рувэном одновременно.

— Ну, да, — Мэнди поднесла к глазам прикрепленную к мехам бирку. — Написано: "Урунази с крокодильих островов. Используется для музыкального сопровождения свадеб царских дочерей".

— По-моему, больше подходит для похорон, — проворчал Рувэн. — Правда, Ульрих?

Старикашка не ответил. Он сидел на краю стола, в позе, выражающей глубокую задумчивость, и в глазах его стояли самые настоящие слезы. При виде этого наша веселость несколько поутихла.

— Что с тобой, Ульрих? — Мэнди обеспокоено дернула его за рукав. — Твой враг посрамлен и унижен. Разве не об этом ты мечтал?

— Об этом, — старикашка печально вздохнул. — Сколько раз, будучи на краю гибельного отчаянья, я мысленно строил планы отмщения, один коварней другого. Только это и придавало мне силы жить дальше. Но теперь, когда моя мечта, сбылась, да еще столь неожиданным образом, я почему-то не чувствую ни радости, ни торжества, а лишь полное опустошение. О, бренность человеческих желаний! Раньше я жил, чтобы отомстить. Ради чего мне жить теперь?!

Такая реакция старого ученого была мне абсолютно непонятной — я бы на его месте прыгал от радости. Мы растерянно молчали. Первым опомнился Рувэн.

— Ну-ну, — сказал он, похлопывая старика по руке, — это временный срыв. Такое бывает после сильного нервного потрясения — ты же сам нас учил, помнишь? Упадок сил и общая депрессия. Тебе сейчас надо бы отдохнуть, поспать, и все пройдет... И потом у тебя есть для кого жить — хотя бы для нас с сестренкой!

— Это правда, — Мэнди присела рядом со старикашкой и обняла его за плечи, — ты всегда был нам как отец, и теперь ты нам очень нужен.

Старикашка прослезился.

— Ах, детки, — бормотал он, поглаживая Мэнди по волосам,— это все старость. Вам трудно это понять. Знаете, — произнес он после паузы, — я ведь учил Феонора. Да, да, он был моим студентом, и далеко не самым худшим. У парня определенно был талант! Каких высот он мог бы достичь, если бы не его амбиции. Не захотел ждать, терпеть, добывать себе известность своим собственным потом. Хотел получить все сразу, на блюдечке — и вот результат! Какая деградация, какой позор для Академии! — старый ученый укоризненно покачал головой.

Не знаю о чем подумали Мэнди с Рувэном, но по-моему старик сбрендил окончательно — это ж надо, нашел, кого жалеть — эту гниду, Феонора?!! Да за все то зло, что он причинил Ульриху, ему еще и не такое наказание полагается! Это он еще мягко отделался!

Я весь кипел от обуревавших меня чувств, но высказаться мне было не суждено — внизу явно нарастал какой-то шум. Видимо, Феонор уже достиг внешних ворот Академии и его появление произвело определенный фурор среди стражников. Следовало убираться и поскорее. Не сговариваясь, мы подхватили старикашку под руки и кинулись в галерею. Сзади бежала Мэнди, держа под мышкой добытую с таким трудом книгу. Дверь мы решили не запирать, да и возня на лестнице становилась угрожающе близкой. Успели мы буквально в последний момент. Стоя в темноте дортуара, мы могли видеть, как по лестнице поднимается отряд стражников, ведомый, кем бы вы думали?! — не кем иным, как бесстрашным Шутом, вновь обретшим под защитой десяти алебард свою былую самоуверенность.

Что происходило дальше, мы смотреть не решились, и потихоньку пробрались обратно в подвал. Сил, чтобы проделать полностью обратный путь у нас уже не осталось, поэтому мы решили пройти подвалами лишь за пределы Академического квартала — если нас и будут искать, то только здесь. Ближайший выход оказался в доме какого-то богатого торговца сыром. Мы выбрались наружу прямо посреди выложенной цветными самоцветами купальни. По счастью, воды в ней на тот час не было, как и людей, иначе зрелище выползающих из дырки в полу четырех перепачканных грязью фигур могло бы вызвать настоящую панику. Купальня находилась в саду, где нам тоже не повстречалась ни одна живая душа. Преодолев невысокий забор, мы очутились, на одной из улиц, ведущих к набережной. Это было и хорошо и плохо. Хорошо — потому что здание Академии очутилось далеко позади, и теперь никто не смог бы обвинить нас в том, что там произошло. Плохо — потому что улица, на которую мы вышли, находилась в богатом квартале, и велика была вероятность наткнуться на патруль, что нас сейчас категорически не устраивало.

— Я знаю тут одно место, — неуверенно сказал Рувэн, — трактир "Сухая борода", что на набережной. Хозяйка — моя хорошая знакомая, так что можно попроситься на ночлег. Я у нее, правда, не был уже месяца три, но можно что-нибудь придумать...

Мэнди возмущенно фыркнула, то ли выражая свое мнения то ли о подружках Рувэна вообще, то ли о бесцеремонности, с которой Рувэн с ними обращался. Тем не менее, так как других предложений не было, нам ничего не оставалось, как проследовать за Рувэном к его бывшей пассии.

Глава 24.

На исходе дня я сидел на камнях возле Рыночного моста и бездумно наблюдал как в лучах заходящего солнца над рекой носятся ласточки. Маленькие смелые птицы совершали свои головокружительные пируэты, то взмывая к облакам, то, практически касаясь водной глади, и не обращали ни малейшего внимания ни на суету на рынке, ни на меня, примостившегося в тени раскидистого клена. Чувствовал я себя так, как будто накануне меня долго били, причем ногами — мышцы на руках и ногах болели немилосердно, голова раскалывалась, глаза чесались — в общем, вчерашние приключения не прошли даром. К тому времени, как мы добрались до постоялого двора, я уже практически спал, причем стоя и с открытыми глазами. Совершенно не помню, как нас приняла хозяйка трактира, хотя, как потом рассказывала Мэнди, сцена примирения с блудным возлюбленным, была довольно бурной. После долгого скандала, бывшая Рувэнова подруга, все же смилостивилась, и согласилась нас приютить. Нам было выделено обширное помещение на чердаке, но для того, чтобы подняться по лестнице, меня, как минимум, требовалось разбудить, а это к тому времени было задачей не из легких. Поэтому, после нескольких безрезультатно вылитых стаканов воды и пары тумаков, было решено уложить меня на сеновале. Я проспал всю ночь и почти весь день, и спал бы, наверно, и дальше, если бы не Рувэн с хозяйкой. Комната, в которой расположились голубки не примыкала к сеновалу, но нрав хозяйки был столь горяч, а голос столь пронзителен, что их с Рувэном громкие ссоры, переходящие в не менее громкие соития, были слышны в подробностях, и не только мне, а наверно всему кварталу. После нескольких неудачных попыток задремать, я все же сдался, и, стащив на кухне хлеб с овечьим сыром, устроился на пологом берегу Ильтеры. Может здесь было и не так удобно, как в трактире, но зато гораздо спокойнее.

Хотя долго побездельничать мне не дали. Я как раз наблюдал, как пришвартовывается к мосту груженая овощами баржа, когда над моей головой послышалось: "Ага, вот ты где!", и вниз по камням стали спускаться Мэнди со старикашкой.

— Мог бы и предупредить, куда ты идешь, — сказала Мэнди, легко спрыгивая с огромного валуна, — Мы уже начали думать, что тебя арестовали.

Я вяло пробормотал извинения. Потом до меня дошел смысл сказанного.

— Подожди, ты хочешь сказать, что нас уже разыскивают? Из-за вчерашней ночи в Академии?

Мэнди покачала головой.

— Не в этом дело. Я, между прочим, пока кое-кто дрых без задних ног, успела оббежать полгорода.

— Плохие новости?

— Как ты угадал?!! — саркастически хмыкнула девушка. Выглядела она, в отличие от меня, свежей и полной сил, хоть сейчас готовой повторить поход по подземельям Рейнсберка. — Подождем немного, — сказала она, присаживаясь рядом со мной, — сейчас придет этот герой-любовник, тогда и расскажу, — что толку повторять по два раза.

Повисла напряженная пауза. Мэнди задумчиво жевала сорванную травинку, старикашка с отсутствующим видом поглаживал корешок книги о звезде О-Ери. Что касается меня, то попытка представить себе с какой стороны последовал очередной удар судьбы окончилась полным провалом, и я вновь погрузился в апатию. От созерцания брачных танцев стрекоз над камышами меня отвлекло лишь появление Рувэна. Уж не знаю, каким образом он смог вырваться из цепких коготков хозяйки трактира, но судя по всему ему удалось не только усыпить все подозрения, но и добиться полного ее расположения, о чем свидетельствовали пара дюжих молодцев из числа прислуги, с трудом несущих наши вещи а также подносы, груженные различной снедью. Впереди всех, возглавляя это великолепное шествие выступал сам, Рувэн, сияя, как начищенный зильбергрош. Не хватало только фанфар и тамбуринов. Хмурый слуга принялся расстилать на траве скатерть, а парочка его помощников тут же уставила ее четырьмя приборами и различного рода яствами.

— Ну, как я все придумал? — самодовольно спросил Рувэн, высокомерным жестом отсылая прислугу, — Здорово, не правда ли?!!

— Ты просто великолепен! — искренне признал я, хватая с ближайшего блюда жирного каплуна. — Браво!

— Действительно, — в свою очередь присоединился ко мне старикашка, чавкая рагу из оленины, — передавай нашей доброй и милосердной хозяйке мое искреннее восхищение.

Мэнди ограничилась тем, что шлепнула брата пониже спины.

— Поешь, братец, — сказала она с непонятной интонацией, — потому что после того, что я сейчас вам расскажу, у тебя кусок в горло не полезет.

— Звучит угрожающе, — отметил Рувэн, но тем не менее уселся рядом и принялся за еду. Некоторое время мы молча набивали животы.

— Да говори уже, — первым не выдержал я. После нескольких глотков вина я почувствовал себя гораздо бодрее, и не мог больше сдерживать любопытства.

— Ладно, — Мэнди вытерла руки о салфетку. — Проснулась я рано, вы все спали, ну я и решила — дай, думаю, навещу наших, скажу где мы, чтоб Слизняк не ругался. Прихожу я к Толстой башне, смотрю — что-то странное... Нет, не так. Что произошло что-то я поняла еще когда заметила, что часового нет у Межевого камня. Ну и дальше пошла осторожно, не сунулась сразу к воротам, а обошла по берегу. Потом через ограду перелезла, которая возле колодца...

— Ну! И что там? — не выдержали мы.

— А ничего,— ответила Мэнди после паузы, — пустой двор, ни фургонов, ни людей. А возле башни стоят два стражника в мундирах магистрата. Я тихонечко, чтоб никто не слышал, подкралась к ним...

— Мэнди, — возмущенно вскричал Рувэн. — Тебя же могли заметить! Я ведь просил не рисковать собой попусту!

— Да не волнуйся, я была осторожна, — отмахнулась циркачка.

— Ох, выпороть бы тебя, — с досадой произнес Рувэн, — на будущее, чтоб слушалась старших.

— Ах так, — Мэнди подняла правую бровь, — значит о чем эти два остолопа между собой говорили, вам не интересно?!!

— Еще как интересно! — вскричали мы хором. — Ну, не томи!

— Ну вот, стоят эти два балбеса с алебардами в тенечке и обсуждают долго ли ждать смены. Один говорит: " Я, мол, не выспался. Только сел в трактире с друзьями в кости играть, влетает капрал, орет что срочно, мол, понадобились, не дал даже допить бокал, собака!" Второй ему отвечает : "Я мол, тоже, только с женой спать легли, только я ей под сорочку залез, и тут такой тарарам! Сержант с предписанием ломится в ворота, кричит во всю глотку, будто ему на хвост наступили! Схватили меня прямо из постели, сапоги натягивал уже по дороге. А чего гнали-то? Было бы из-за чего шум подымать! Ты, говорит, друг, не знаешь, нам за срочность хоть по пятаку-то выдадут?" А первый ему и отвечает : "Нам бы выдали, коли мы бы поймали хоть кого-нибудь стоящего. А так, видно, донес кто-то Хозяину башни, что облава будет, так они все в подземелья и ушли. Их теперь можно год искать — подземелье-то большое. Весь улов — пара гулящих девок". Мэнди так вошла в образ, что басила, шепелявила а в этом месте даже вполне натурально сплюнула. Вот, — продолжала она, — а тот его и спрашивает: "А кого мы хоть ловили-то?". "Не знаю, — отвечает первый, — но только видать крупная рыба, коли из-за него такой кавардак устроили. Не иначе, нашему капралу хвост накрутили, да не в магистрате, а бери повыше". Ну, дальше я слушать не стала, а потихонечку выбралась обратно и со всего духу рванула обратно в город.

Девушка перевела дыхание и, налив себе в бокал вина, выпила его одним махом. Мы молча переваривали услышанное.

— Дальше, — потребовал помрачневший Рувэн. — Я ведь тебя знаю, ты бы на этом не успокоилась. Так что выкладывай. У грязнули Ферэ была?

— Арестовали Ферэ, — вздохнула Мэнди. — Жена его сказала — явились ночью какие-то гвардейцы, долго его били, а потом с собой забрали. А ей наказали, чтоб держала рот на замке, иначе мужа не увидит, и дом спалят.

Рувэн грязно выругался.

— Ладно, а что с Тоберном из магистрата? Он то хоть жив?

— Жив то он жив, но напуган до полусмерти. Сам выйти побоялся, передал в записке, что у них с ночи переполох, гвардейцы следят за каждым их шагом, начальство вне себя от гнева. Что он сам чуть не попался, когда отправлял почтового голубя в башню и что приказано арестовывать все бродячие цирки и препровождать в комендатуру, а кого ищут он не знает.

— Понятно кого — меня, — сказал я мрачно. На душе у меня стало так мерзко, что хотелось разбить голову о ближайший камень. Ох, какой же я идиот, ну почему, почему я проговорился принцессе о том, где меня можно найти. Сколько неприятностей я нажил из-за своей глупости, а теперь из-за меня пострадали еще и мои друзья.

Видимо какую-то часть своих мыслей я произнес вслух, потому что Рувэн похлопал меня по плечу и сказал: "Не мучь себя так, с каждым бывает".

— Действительно, — добавил старикашка, — ничего страшного ведь не случилось — нас не поймали, а что касается цирка, то судя по всему Филин получил предупреждение вовремя, так что все благополучно избежали облавы, кроме самых пьяных, разумеется.

— Но как же фургоны, лошади, декорации?

— Успокойся, видимо Слизняк успел самое главное вывести, — произнесла Мэнди, — я как раз хотела рассказать, перед тем, как ты меня перебил — пока вы дрыхли, я и к Желтой мельнице успела сбегать, на том берегу Ильтеры. Ну там, ты помнишь, — она обратилась к брату, — куда выходит главный подземный ход, если не сворачивать в арочный зал. Так вот, мельник сказал, что видел цирк — они у него останавливались лошадей поить.

— Ну вот, видишь, а ты нюни распустил! Да у нас все замечательно! — от радости Рувэн даже хлопнул в ладоши. — А куда они потом отправились, мельник не видел?

— Сказал, что лесом пошли, — ответила девушка, взяв с блюда пышное пирожное и вонзая в него свои острые зубки.

— Если через лес, тогда, значит, или на Бычий хутор, или в Южный Лейд Слизняк направился, — рассудил Рувэн. — И скорее всего в Лейд — там скоро ярмарка. Одолжим у хозяйки подводу и завтра к вечеру будем уже там.

Не могу сказать, что эти рассуждения меня совсем успокоили, но во всяком случае, угрызения совести немного поутихли.

— Может это и к лучшему, — до этого момента, старикашка, который, казалось, витает где-то далеко от грешной земли, с отсутствующим видом пожирал остатки пищи. Тем неожиданнее была его реакция — У меня тоже есть новости, и боюсь, малоприятные. После этого он замолчал еще минут на пять, так что я думал, он уже впал в маразм.

— Ты что тоже куда-то ходил? — осторожно поинтересовался Рувэн.

— Нет, это касается книги, — коротко ответил старикашка, после чего опять умолк.

— Ульрих, мы не железные, — голос Мэнди дрожал от еле сдерживаемого любопытства, — ну, говори, что ты там вычитал?

— Во-первых, то, что касается отступления воды из часовни Филибера — истинная правда, — подняв палец начал старикашка, — это действительно связано со скорым появлением звезды О-Ери. И то, что подводный звон может услышать лишь тот в чьих жилах течет кровь Первого Императора, тоже правда — по крайней мере в этом принцесса тебе не соврала.

— Ну, в этом я и не сомневался, — немного разочарованно протянул я. — Ты лучше скажи — есть ли там что-нибудь на счет меча?

— Я как раз собирался переходить к этой теме, — старикашка метнул в меня сердитый взгляд. Мечу в книге посвящено довольно много внимания, поскольку Филибер был похоронен не с простым мечом, а с легендарным Клиеннаром, Отцом битв!

Мэнди и Рувэн издали возгласы удивления. Даже я, при всем своем невежестве, о Клиеннаре слышал.

— Разве он действительно существовал? — неуверенно спросил я. — Мне казалось это все сказки.

— Я лишь пересказываю то, что написано в книге, — пожал плечами Ульрих. — И кроме того, разве не ты не так давно утверждал с пеной у рта, что чудеса действительно существуют для тех, кто умеет их видеть?

— Ладно, допустим, — пристыжено пробормотал я, — но ведь согласно легенде Клиеннар бал настолько тяжел, что поднять его мог только сам Император?

— Не совсем так. Клиеннар сам выбирает себе владельца, и подчиняется только ему. Для истинного хозяина он не тяжелее обычного меча, самозванец же не сможет его приподнять, даже если привяжет к упряжке из 12 мулов. И потом, Клиеннар не обычный меч, он не предназначен для того, чтобы им размахивать в пылу боя. Он обеспечивает победу самим своим присутствием.

— Это как? — переспросил Рувэн. — Что, стоит просто принести его на поле брани и враги уже удирают, замарав подштанники?

— Не это счет есть разные версии, — признал Ульрих. — Вообще, легенда о воцарении и Филибера и создание им своей империи настолько темна и запутанна, что у ученых просто опускаются руки, стоит им дойти до этого места в нашей истории. Большинство из них сходятся во мнении, что эта легенда является вымыслом от начала и до конца. Именно поэтому ни в школах, ни в Академии, эту тему не проходят вообще — отделываются общими фразами. А на самом деле это очень странно — мы обладаем довольно подробными архивными материалами, отображающими эпоху до жизни Филибера и сразу после. О самом времени создания Империи у нас есть лишь несколько рассказов, записанных со слов его ближайших соратников. Проблема в том, что рассказы эти, настолько фантастичны и неправдоподобны, что для историков Академии оказалось гораздо проще их проигнорировать вообще, чем попытаться вычленить из них зерно истины. Признаюсь, — хмыкнул старикашка, — до встречи с тобой, Рауль, я тоже не придавал значения этим легендам, но теперь все совершенно изменилось. В свое время я читал эту книгу, вернее сказать пролистывал в поисках подтверждения своей версии, и совершенно не обращал внимание не эти "покрытые паутиной" древние сказки. Но сегодня ночью я прочитал эту книгу заново, и у меня возникло очень много вопросов. Но, обо всем по порядку...

Глава 25.

— Так вот, на счет Филибера...— Старик перевел дыхание и продолжил —

Автор книги приводит несколько рассказов, и, хотя они расходятся в деталях, все они сходятся в одном — никто и никогда ничего не слышал о будущем императоре до самой осады Старой Дейны. Кроме всего прочего, Филибер не принадлежал ни к одному из старинных дворянских родов, и вообще сомнительно, был ли он аристократом по рождению. Более того, он был сухоруким, и не мог держать в правой руке ничего тяжелее ложки. Что касается его внешности, то судя по этим рассказам он был настолько уродлив, что беременные женщины боялись на него смотреть, чтобы не выкинуть плод.

— Ну и ну, — протянул со смехом Рувэн, — а на портретах он такой симпатяга!

— Эти портреты не имеют ничего общего с исторической правдой, — отмахнулся старикашка, — большинство из них написаны уже после смерти Филибера, а его наследники, естественно, хотели, чтобы их предок не выглядел страшилищем. О чем это я...Ах да, на счет Филибера. Никто не знает откуда он пришел. Буквально, появился ниоткуда, когда красноголовые уже осаждали последний город, остававшийся в королевских руках — Старую Дейну. Королем тогда был Эбиел Кривоногий из династии Бруриев. Так вот, согласно преданию, король сидел в своих покоях и раздумывал: принимать ли яд сразу, или подождать, пока враги ворвутся в город — сам он понимал, что шансов у него никаких. И тут появляется некий юноша, простого звания да еще и сухорукий, и предлагает Эбиелу сделку: он, мол, разгромит всех врагов, а за это король сделает его главным военачальником. Король посмеялся, но препятствовать Филиберу не стал. Вызвалось пойти с ним 30 добровольцев, отчаянных храбрецов, решивших умереть с честью. И вот, выезжают они за ворота, на встречу многотысячному войску красноголовых, Филибер и эти 30 смельчаков, играют сигнал в атаку, а в стане противника при виде этого начинают смеяться, поскольку с таким же успехом муха может атаковать слона. И тут Филибер достает вдруг из ножен меч и красноголовый смеяться перестают, поскольку начинает твориться что-то непонятное — все, кто попадается на пути у этих 30 всадников умирают еще прежде, чем те успевают до них дотронуться. За несколько минут на поле не осталось ни одного живого существа. Мертвы были все — предводитель красноголовых, его придворные, воины, жрецы, маркитантки, лошади, птицы, насекомые... Все. Даже трава пожухла. От всего войска красноголовых осталось лишь несколько воинов, купавшихся в тот момент в реке. Почему-то их это не затронуло. Их даже не стали брать в плен — отпустили восвояси подобру-поздорову.

Старик опять сделал паузу, но на этот раз мы его не торопили — слишком большое потрясение вызывала эта история, но пожалуй еще большее — тот серьезный вид, с которым Ульрих ее рассказывал. У меня пересохло горло и все поплыло перед глазами, когда я попытался представить себе эту невероятную картину — поле, на котором не осталось ни одного живого существа, только жухлая трава и множество трупов. Почему-то больше всего мне было жаль птиц.

— Что же, эти 30 воинов перебили несколько тысяч врагов всего за несколько минут? — недоверчиво хмыкнул Рувэн.

— Вот это и странно, — ответил Ульрих, — как выяснилось потом, прошло несколько часов. Но и для свидетелей этой резни и для самих участников, время будто остановилось. Один из этой тридцатки, юный барон Ла Рива писал, что в какой-то момент ему сделалось так жутко, что он хотел остановиться, но был не в силах этого сделать. В него как будто вселился злой дух, твердящий: "Режь, руби, убивай!", а глаза застила кровавая пелена, и он помнит только отдельные моменты боя. А когда все закончилось, уже садилось солнце и его верный конь внезапно пал, хотя и не получил ни одной царапины.

— Но Ульрих, это ведь все легенда! — воскликнула Мэнди. — Я поверить не могу, что мы проделали вчера такой рискованный путь по подземельям ради этих глупых сказок!

— Может и сказок, а может и нет, — невозмутимо ответил старикашка, — есть еще одна новость, о которой вы не знаете — Феонор больше не ректор Академии.

— Как?!! — ахнули мы хором.

— Изгнан с позором и помещен под арест, — с удовлетворением в голосе продолжил Ульрих.

— Ну и дела, — протянул я, — значит он все-таки окончательно сошел с ума...

— Как раз о сумасшествии Феонора никто и не слышал, — ответил старикашка с загадочной улыбкой, — а отстранили его из-за того, что комиссия совета попечителей обнаружила крупную недостачу в имуществе Академии.

— Интересно, — сказал Рувэн, — а разве есть такая комиссия? Что-то я о ней ничего не слышал.

— Вот именно, — кивнул старик, — никакой комиссии совета попечителей до вчерашнего дня не существовало. А единственная вещь, пропавшая из Академии накануне — вот эта книга!

— Но ведь это может быть совпадением, — после долгого озадаченного молчания проговорила Мэнди, — ты ведь сам говорил, что никто кроме тебя этой книгой не интересовался. Может в течение этих 15 лет ее никто и в руки не брал?!

— Хотел бы я, чтобы ты оказалась права, девочка, — мягко сказал старикашка, — да не получается. Эту книгу не только читали после меня, но еще и испортили всякими подчеркиваниями, что вообще строжайше запрещено! Больше того — в книге не хватает одного листа!

— Как?! Где?! Откуда ты знаешь?! — заговорили мы все разом.

Вместо ответа, старик открыл книгу почти посредине, и продемонстрировал нам остатки небрежно вырванной страницы.

— Просто возмутительно! — сказал он при этом. — У меня в голове не укладывается, как мог кто-то из профессоров, имеющих доступ работы в Запретной секции, а значит и степень посвящения не ниже 3-ей, так по-свински обойтись с этим уникальным экземпляром! Для меня, например, как и для всех моих коллег, книги всегда были священны!

— Может быть он очень спешил, — задумчиво предположила Мэнди, рассматривая лохмотья, оставшиеся от вырванного листа.

— Или же он не был профессором, — мрачно продолжил я.

У меня даже голова закружилась от внезапной догадки. Дрожащими руками я вылил остатки вина из кувшина в свой стакан и залпом его выпил.

— Ну-ка, ну-ка, что ты имеешь ввиду? — на меня прищурившись смотрел Рувэн.

— Скажи, Ульрих, — вместо ответа я повернулся к старикашке, — если бы в бытность твою ректором Академии, какая-либо влиятельная персона, пожелала бы прочитать книгу из Запретной секции, что бы ты сделал?

— В бытность мою ректором, влиятельные персоны больше интересовались балами и охотой, — пожав плечами ответил тот. — Сомневаюсь, чтобы хоть кто-то из придворных вообще знал о Запретной секции. И потом, смотря насколько влиятельной была бы эта персона...

— Очень влиятельной, — я указал пальцем вверх, — влиятельней не бывает.

— Ты думаешь, что это принцесса? — Рувэн даже закашлялся.

— Может она, а может и герцог...

— Рауль прав, — серьезно произнес старый ученый, — если бы кому-то из них пришло в голову прочитать книгу из Запретной секции, я был бы не в состоянии им помешать.

— Ну, хорошо, — не сдавалась Мэнди.— Даже если Рауль прав — что это доказывает? Что все, описанное в книге, происходило на самом деле?! Смешно!

— Во всяком случае какая-то часть — правда, — возразил я. — Иначе к этой книге не проявляли бы такой интерес.

— Возможно тот, кто читал книгу — просто верящий в сказки дурак, — фыркнула Мэнди.

— Что-то я сильно сомневаюсь в том, что нам противостоят дураки, — спокойно заметил Рувэн. — И потом, даже если он заблуждается, в книге может быть какой-то намек на то, что нас ожидает.

— Да вы что все рехнулись? — Мэнди разозлилась не на шутку. — Не могу поверить, что вы воспринимаете всерьез эти глупые легенды! Еще Рауль, куда ни шло, но ты Рувэн, всегда казался мне трезвомыслящим человеком...

— Значит я, по-твоему легковерный идиот? — слова девушки задели меня неожиданно сильно.

— Нет, просто ты — фантазер, — возразила Мэнди, — пора, наконец признать это.

Я был возмущен до крайности, и готов был наговорить невыносимой девчонке в ответ самые грубые слова, о которых, возможно, жалел бы потом всю жизнь. Но моя неспособность к быстрым импровизациям и остроумным ответам оказала мне, может впервые в моей жизни, добрую службу. Пока я, хватая ртом воздух, составлял в голове список самых обидных ругательств, в дело вмешался Рувэн.

— Слушайте, вино закончилось, — внезапно сказал он, перевернув кувшин. — Рауль, может все-таки воспользуемся любезным даром маршала Ла Реньи? "Альсо де Молина" сейчас было бы очень кстати.

Я через силу кивнул, постепенно приходя в себя. В горле у меня стоял ком, в висках пульсировало бешенство, и я уже сам не знал радоваться мне, или нет, что Рувэн не дал мне высказаться.

Тот между тем, времени зря не терял, и ловко откупорив бутылку, разливал вино по стаканам, сопровождая это действие всякими прибаутками. То, что никто на балагурство не реагировал, его, похоже, мало беспокоило. В любом случае, это частично ослабило напряженность обстановки.

— Давайте выпьем, ребята, и закончим на этом вашу глупую детскую ссору, — предложил он, беря стакан в руки.

Вслед за ним за свой стакан схватился старикашка.

— Ну, что надулась, как мышь на крупу, — насмешливо продолжил Рувэн, протягивая стакан сестре. — Бери, не бойся.

Мэнди яростно сверкнула глазами, но стакан взяла.

— Рауль?

— Ладно, — я неохотно поднял свой стакан с вином.

— Ну, господа, за нас, — радостно произнес Рувэн.

В следующую секунду, я вдруг услышал негромкий "бульк" и с удивлением обнаружил в своем бокале неведомо как упавшее туда драконье кольцо, которое я носил на шее. Не успел я толком осознать, каким образом это произошло, как цвет вина вдруг резко стал меняться с золотистого на синий. Еще секунду заняло у меня вспомнить, что это значит и ужаснуться. То, что произошло потом, заняло считанные мгновения, но для меня они оказались настолько насыщенными, что казалось, прошли часы.

Ближе всех ко мне стоял Рувэн. Он почти успел пригубить свое вино, когда я с криком: "Стойте" выбил стакан у него из рук, чуть ли не вместе с зубами. Мэнди повезло чуть больше, хотя я, кажется, зашиб ей руку. Но поворачиваясь к старикашке, я уже понимал, что не успеваю. По счастью Ульрих, хотя и успел сделать глоток, так поразился моим действиям, что поперхнулся, и я еще несколько минут изо всех сил хлопал его по спине, пока он не попробовал дать мне сдачи.

— Я же говорила, что он ненормальный, — прошипела Мэнди, дуя на ушибленные пальцы.

— В вине был яд, — произнес я, стараясь, чтобы мои слова прозвучали как можно четче.

— Откуда ты знаешь? — мои спутники переглянулись.

— В мой бокал упало кольцо дракона, — пояснил я. — Помнишь, Ульрих, ты говорил, что кольцо окрашивает яды в синий цвет?

— Не совсем так, — нахмурился старикашка, — но кольцо, действительно, среагировало таким образом на среду, содержащую мышьяк. А что, вино окрасилось?

Вместо ответа я поднял свой стакан и продемонстрировал им остатки вина цвета лазури.

— Пресветлая богиня! — ахнула Мэнди.

Рувэн выразился в том же духе, но гораздо грубее.

— Вовремя же у тебя порвалась цепочка, — произнес он, отдышавшись.

— Да уж, — я автоматически дотронулся до груди, и вдруг обнаружил, что цепочка, на которой висело кольцо по-прежнему там. Наверно разорванное крепление за что-то зацепилось. Я потянул за цепочку, ожидая, что она упадет, но она не поддавалась.

— Странно, — озадаченно произнес я. — Цепочка цела.

— Может, поломалось кольцо? — предположил Ульрих.

Я наклонился, и найдя в траве кольцо, поднес его к глазам, чтобы рассмотреть получше. Ни на первый взгляд, ни на второй, ни на третий никаких изменений я в кольце не заметил. Это по-прежнему была цельная, хотя и довольно кривая окружность. Я расстегнул цепочку и проверил каждое звено — не было ни единого разрыва. Затем те же манипуляции с цепочкой и кольцом проделали и остальные мои спутники. Они с величайшим азартом пробовали их на зуб, разрыв и еще Трогг знает на что, одно предположение сменялось другим, а я, внезапно обнаружив, что ноги меня не держат, присел на камень и отстраненно наблюдал за всем их действиями. Рувэн даже не поленился, и сбегав к Рыночному мосту, вернулся с двумя упитанными рыжими крысами. Одну из них он напоил вином из бутылки, после чего бедняга тут же отдала концы. После чего, командовавший всем этим безобразием старикашка, вылил остатки вина в стакан, а затем кинул туда кольцо. Вино немедленно окрасилось, и вторая крыса разделила судьбу своей товарки.

— Вот теперь можно с чистой совестью говорить о том, что эксперимент удался, — удовлетворенно констатировал старикашка, наблюдая за агонией зверька, — в вине несомненно содержался мышьяк.

— Кому-то очень не хочется, чтобы ты спускался в склеп Филибера, — задумчиво произнес Рувэн, усаживаясь рядом со мной.

— Я уже думал об этом, — кивнул я, — Это не маршал. Бутылки с вином уже находились в моей комнате, когда меня привели туда после аудиенции.

— Однако эти ребята времени зря не теряют, — хмыкнул Рувэн. — Тебе повезло, что лейтенант предпочел Рейнсберское.

Мэнди со старикашкой между тем вернулись к опытам над кольцом и цепочкой. Я с любопытством ожидал, когда же у них иссякнут все варианты, и они придут к тому выводу, который был для меня очевидным с самого начала. Этот момент наступил, когда Мэнди с такой силой дернула за цепочку, что та порвалась.

— Не понимаю, — с досадой сказала она, — кольцо никак не могло соскользнуть с цепочки, и все же это произошло.

— Ну что ж, моя дорогая, — старикашка пожевал губами. — Если явление невозможно объяснить никакими естественными причинами, значит мы стали свидетелями чуда, хочется тебе это признавать, или нет.

Мэнди кинула на него возмущенный взгляд, затем обратилась к брату:

— А ты что думаешь?

— Да что тут думать, — развел руками тот. — Кольцо нас спасло. Если бы не это, мы бы сейчас валялись здесь, как эти крысы, — он пнул носком сапога ближайший к нему трупик.

Я приготовился было произнести на эту тему речь, полную злорадных намеков, но девушка не доставила мне такого удовольствия. Высокомерно фыркнув, она вскочила на ноги, и быстрым шагом направилась к Рыночному мосту.

— Ничего, пусть побудет немного одна, поостынет — сама вернется, — зевнул Рувэн. — Давайте-ка вернемся в трактир, нас там небось, уже заждались...

Глава 26.

" ... И несчетным было войско их, как песок на дне морском, как волос в шкуре медвежьей, как звезд на июльском небе. И явились они, восседая на конях своих с оружием в руках, и простиралась армия их до пределов мира, и ужаснулись мы. Но не дрогнул Филибер, царь наш, и восстал, и повел войско, а было нас тысяча конных и малое число пеших воинов из холопов. И взмолились мы Троггу, богу — воителю нашему, дабы не оставил верных чад своих. И был знак нам — звезда невиданного цвета, и возрадовались мы. И простер царь наш, Филибер, меч над нами и покрыло нас блаженное неистовство. И ничто не могло остановить нас — ни смерчи, ни громы, ни оружие с острыми лезвиями, ни горящие уголья, ни кипящая грязь, ни обжигающий песок, ни четырехкратная тьма. И был бой кровавый, и обрушились враги на нас подобно горной лавине. Но даровал бог-воитель силу мечу и мощь мышце, держащей его, и ни один меч не коснулся нас и несли мы смерть врагам с утра до ночи и с ночи до утра и рассеялась армия их, как пыль под ногами. И пали враги и молили о пощаде, но не было пощады. И меч Филибера пил их жизни и звенел яростно. И возрадовались мы..."

Вот уже несколько часов я "наслаждался" подобными рассказами один безумнее другого. После памятного разговора на берегу реки, я почувствовал сильнейшее желание самому прочитать книгу, доставшуюся нам с таким трудом. Старикашка согласился расстаться с драгоценным фолиантом крайне неохотно, ссылаясь на то, что сам я вряд ли что пойму, а книга и так уже порядком попорчена, но мне в конце концов удалось его убедить. Книга действительно была написана крайне архаичным стилем, и читалась с большим трудом, но я не сдавался. Почему-то у меня возникло стойкое ощущение, что именно мне суждено извлечь из нее ответы на какие-то крайне важные вопросы. И вот уже несколько часов я продирался сквозь дебри загадочных строчек и непонятных предложений, пытаясь уловить в них хотя бы крупицу здравого смысла. Поначалу меня больше всего поразили постоянные взывания к Троггу, но старикашка объяснил мне, что культ пресвятой богини на самом деле не такой уж и древний, а до этого главным богом нашего народа был именно Трогг, бог-воитель, повелитель армий. Лишь несколько столетий назад он был объявлен темной силой, враждебной человеку, а до этого последователи Трогга и Пресветлой девы прекрасно уживались вместе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что древние воины молились именно Троггу.

— Значит из-за этого книга была объявлена проклятой? — спросил я Ульриха.

— Может быть, — неопределенно хмыкнул старикашка. — Хотя вряд ли. Эти факты хотя и не афишируются, но особо тоже не скрываются. Все студенты, допущенные до второй степени обучения в свое время узнают об этом. Да и как можно это скрыть — пришлось бы уничтожать все древние летописи! Так что скорее всего дело не в этом...

— А в чем же ?

— Видимо в самой книге. Кому-то очень мешает то, что в ней написано.

— Но что именно?! Пока что я не нашел ничего путного, кроме кровавых сказок и дурацких легенд!

— Читай дальше, — посоветовал старикашка,— пока что ты не осилил и половины книги. Может быть ты своим свежим взором и отыщешь тот скрытый смысл, который мои старые глаза, увы, уже не в состоянии различить.

По моему мнению старые глаза старикашки могли дать фору любому свежему взгляду, но деваться было некуда — сам напросился. Впрочем, прочитав большую часть книги, я все же сделал для себя несколько выводов: 1-е — все битвы под предводительством Филибера проходили совершенно одинаково, и различались в описаниях разных авторов только количеством хвалебных эпитетов. Сначала описывалась очередная армия врагов, обычно весьма многочисленная, причем количество сражающихся раз от разу увеличивалось — если войско красноголовых составляло около 6-х тысяч воинов, то последняя армия, выставленная против Филибера Союзом семи, если верить древнему автору, "простиралась до пределов мира". После описания армий следовала обязательная молитва Троггу. Затем Филибер вытаскивал свой меч, после чего начиналась кровавая сеча, изображение которой занимало, в зависимости от фантазии писателя, от пары строчек до нескольких страниц, затем описывался триумф победителей, богатства покоренной страны и количество рабов. И ни одного слова о пленных врагах, за исключением последнего боя, где, признавших свое поражение побежденных воинов заставили стаскивать трупы своих товарищей в огромные ямы, после чего их сжигали. Это могло означать или то, что вражеское войско действительно было столь огромно, что даже Клиеннару было не под силу "выпить" все их жизни, либо Филибер решил остановить бойню, не доводя дело до всеобщего смертоубийства. Если так, то по сравнению с битвой у старой Джамны, после которой в живых не осталось даже паршивого дождевого червячка, это выглядело большим актом человеколюбия.

К тому времени Филибер был уже верховным правителем нескольких стран, и главы всех 12 кланов, присягнули ему на верность, признав своим повелителем. О том, что случилось с предыдущим королем говорилось как-то смутно: мол, выдав свою дочь за Филибера, король Эбиел скоропостижно скончался, откушав на свадебном пиру несвежих грибов. Гостей на свадьбе было несколько тысяч, но кроме короля ни один из присутствующих, почему-то, от грибов не пострадал. Несмотря на столь очевидные улики, никто не стремился обвинить Филибера в убийстве, хотя он был самым заинтересованным лицом. Возможно причиной этому был страх, внушаемый им подданным, а может Эбиэл Кривоногий был настолько плохим королем, что после его смерти все вздохнули с облегчением.

Был еще один общий элемент в описании всех битв — упоминание о невиданного цвета звезде, появлявшейся над полем боя. Напрашивался вывод, что это была голубая звезда О-Ери, хотя период между ее появлениями составлял максимум несколько лет, а вовсе не столетие. К тому же люди прошлого относились к ней как к звезде-покровительнице, символу удачи и совсем не ожидали от нее каких-то особых бедствий.

Битва с Союзом семи была последней в ходе которой Филибер использовал свой меч. И хотя через 5 лет после описываемых событий покоренные народы взбунтовались, и собрали новую армию, тоже весьма многочисленную, на этот раз Филибер предпочел воевать по-старинке, и даже сам повел войско в атаку. Победу он одержал, но какой ценой — погиб чуть ли не каждый третий! Сам император был тяжело ранен и после этого уже не оправился. Соратники Филибера похоронили его, согласно его желанию на одном из островов посреди Ильтеры, после чего объявили о создании новой столицы — Рейнсберка. Город, возникший на пустом берегу небольшой малоизвестной реки должен был объединить все вновь завоеванные земли. Исполнив последнюю волю своего повелителя, его бывшие сподвижники уже и не помышляли о дальнейшем расширении империи и других государственных нуждах, а занялись вещами, гораздо более любезными их сердцам — спорами о престолонаследии, интригами и душегубством. Занятия эти, хотя и представляли немалый интерес для историков, автор книги проигнорировал полностью — видимо потому что ни с какими магическими предметами они связаны не были. Остров, на котором Император нашел свой последний приют со временем ушел под воду, что же касается звезды, то она стала появляться очень редко и явления ее стали сопровождаться различными бедствиями — от разливов рек, до всеобщего мора. О Клиеннаре больше никто ничего не слышал, и косвенным образом это подтверждало версию, согласно которой меч был похоронен вместе со своим владельцем.

Далее автор приводил завещание Филибера, переданное бароном Ла Рива его сыну, когда тот достиг совершеннолетия.

"...Сын мой, — писал Император, — обращаюсь к тебе, хотя сейчас ты всего лишь неразумное чадо, ибо знаю, что не суждено мне увидеть тебя взрослым мужем. Уж раскрылись предо мной серые пределы, и тень смерти с огненным мечом стоит у моего изголовья. И еще о том печалится душа моя, что совершил я в своей земной жизни множество ужасающих дел, а пуще всего жалею, что в глупом своем отрочестве, прельстился искусительными речами и согласился ради славы земной поступиться посмертным покоем, всех достойно поживших мужей ожидаемым. Страшные, страшные дела творил я во имя Троггово, пока не наполнился кровью человеческой, как налитый до краев бокал. И устрашился я тогда, и покаялся, да было поздно. Нет мне оправдания и искупления нет. Лишь одним могу загладить я свою вину — взять с собой в могилу свое проклятье, ибо если не сделаю я этого, то, боюсь, что мой неразумный преемник продолжит кровавое шествие и положит тем самым конец роду человеческому. Знаю, что искуситель мой, вручивший мне в свое время сей источник силы, жестоко отомстит мне за ослушание. Знаю, что ждут меня муки нестерпимые, но лишь на то уповаю, что грех мой не падет не мое потомство, и смертию своей смогу искупить свою жизнь.

Остерегайся пурпурного всадника и пуще живота своего береги каменную печать..."

На этом месте завещание обрывалось. Признаюсь честно, что от таких откровений меня взяла легкая оторопь. Особенно поражали последние слова Императора о пурпурном всаднике и печати. Возможно ли, чтобы отец наставлял сына больше чем о жизни заботиться о какой-то печати, да еще и каменной?! Тоже мне драгоценность! Я понимаю, если бы речь шла о короне или о семейной чести... Но обыкновенная печать?!! Скорее всего Филибер просто бредил или шутил, только вот мне что-то совсем не хотелось смеяться. Слишком влиятельные люди разыскивали меня, стремясь заставить спуститься к месту, где был захоронен "проклятый источник силы". Интересно только на что они рассчитывают? Неужели на то, что именно мне удастся заполучить легендарный Клиеннар? Смешно...

Я перевернул страницу, и увидел, что дошел до того места, где был вырван лист. Что же так заинтересовало того, кто читал эту книгу до меня? В некоторых местах, если постараться,

можно было прочитать отдельные слова: "...барон Ла Ри...", "Клиеннар", "...чное проклятье", "показал под пыткой", "гол...звезда", "потомок", "теряет си...".

На первый взгляд все выглядело совершенной чепухой — хотя под "бароном Ла Ри..." имелся ввиду видимо тот же барон Ла Рива, бывший соратник Императора, но при чем здесь пытки? Не барона же пытали, в самом деле! И что такое: "си..." и кто его теряет?! Я склонял эти слова и так и эдак, гонял их по кругу, как лошадей в манеже, и в процессе этого "увлекательного" занятия как-то незаметно задремал. Разбудил меня стук в дверь. Сколько я до этого проспал не знаю, но видимо долго — свеча на столе уже догорала. За окном стояла непроглядная темень, и я уже решил было переместиться на кровать и продолжить прерванный сон, когда стук в дверь повторился. Пришлось подняться. С трудом сдерживая зевки, чтобы не вывихнуть челюсть, и ворча под нос, как старьевщик, я поплелся открывать. Не знаю, кого именно я ожидал увидеть за дверью в столь поздний час, но Мэнди в этом списке точно не было. Я так растерялся, что замер на месте, забыв закрыть распахнутый в очередном зевке рот. Наверное вид у меня был весьма забавный, но девушка даже не улыбнулась, и вообще казалась чем-то смущенной и непривычно скованной.

— Я тебя разбудила? — спросила она с раскаяньем в голосе, — Извини, у тебя горел свет и я решила, что ты еще не спишь.

— Ничего страшного, — я потряс головой, чтобы прогнать остатки сна, — все равно скоро рассвет. Зайдешь?

— Мэнди кивнула и прошмыгнула мимо меня в комнату. Последовала неловкая пауза, в течение которой я пытался привести свой костюм в более-менее приличный вид. Девушка все это время сидела на табурете, уставившись на огарок свечи так, будто ничего интереснее в своей жизни не видела.

— Хочешь что-нибудь выпить? — спросил я, изо всех вил силясь сообразить чем вызван столь необычный визит.

Мэнди отрицательно покачала головой. Табурет в комнате был один, поэтому мне пришлось усесться на кровать, благо она была застелена.

— Что-то случилось? — осторожно начал я, после еще одной томительной паузы.

— Да... То есть нет, — с запинкой ответила девушка, не поднимая глаз от стола. — Мне надо... В общем... я пришла попросить у тебя прощения, — наконец решившись выпалила она.

Это было так неожиданно, что мои брови непроизвольно поползли вверх.

— Но за что?

— За сегодняшний разговор на берегу, — махнула рукой Мэнди. — И вообще... Я была неправа в отношении тебя... Считала тебя...

— Легковерным идиотом, — подсказал я.

— Скорее спесивым маменькиным сынком, — с усмешкой поправила меня девушка. — Ты не обижайся, но мы познакомились при таких обстоятельствах... И потом, у меня есть кое-какой опыт общения с молодыми аристократами, и поверь мне — это не самые приятные воспоминания в моей жизни. Если бы не Рувэн, я бы уже... В общем Коста по сравнению с ними просто кроткий ягненок.

— Неужели я вел себя подобно этим скотам?!

— О нет, ты был гораздо хуже! — с каким-то странным ожесточением в голосе воскликнула Мэнди. — Ты меня вообще не замечал! Делал вид, что я пустое место! Смотрел с таким презрением! Как же — высокородный отрок вынужден делить кров с отребьем!

— Неправда! — я был поражен несправедливостью обвинения. — Я вовсе не относился к вам свысока! Наоборот — мне казалось, что мы подружились.

— Да, это верно, — потупилась девушка. — Но поняла я это не сразу. Ты действительно не похож на тех высокомерных дворянских сыночков, к которым я тебя причисляла. Я ошибалась, и прошу за это прощения.

— Вот как?! — я испытующе поглядел на Мэнди, ожидая очередного подвоха. Но нет, девушка выглядела очень серьезной и полной раскаянья.

— Должен ли я понимать, что твои сегодняшние слова о моей легковерности и глупости тоже не соответствуют тому, что ты обо мне думаешь?

— Я погорячилась, — поднимая глаз, произнесла Мэнди. — После того феномена, с которым мы столкнулись сегодня утром, я допускаю, что возможно у тебя были основания говорить о чудесах.

— Ах, вот как?! Только возможно?! — я развернул девчонку вместе с табуретом лицом к себе, и посмотрел ей в глаза. — Будь честна сама с собой, Мэнди и признай, наконец, что я был прав, и драконы и легендарный меч Филибера действительно существуют!

— Не будь таким придирой, Рауль, — сверкнула глазами циркачка. — Поверь, мне и так было очень непросто решиться прийти сюда. Я еще в жизни никогда и ни пред кем не извинялась, и честно говоря, мне это не понравилось. Так что давай, решай быстрее — принимаешь ли ты мои извинения, или нет! Считаю до трех: раз, два... Вместо цифры "три" она вскочила и направилась к выходу.

— Подожди, — в один прыжок я преодолел расстояние до двери и загородил проход рукой. — Извинения приняты.

Девушка подняла на меня глаза, и я вдруг понял, что еще никогда не смотрел в них так близко. В бледном свете едва зарождающегося нового дня, я внезапно обнаружил, что глаза ее похожи на два огромных бездонных озера, отсвечивающих у самой поверхности зеленью свежего винограда, а в глубине своей таящие и таинственную голубоватую дымку и медовые переливы и еще Трогг знает что. Ее глаза были столь близки, что у меня почему-то перехватило дыхание и часто-часто забилось сердце. Я наклонился к самому ее лицу, и...

— А-а-а, — откуда-то снаружи вдруг раздался громкий пронзительный вопль.

Мэнди вздрогнула и отшатнулась от меня. Подходящий момент был безвозвратно потерян — пронеслось в моей голове. Хотя, если бы меня спросили, я бы не смог определенно сказать подходящий момент для чего. Мэнди проскользнула под моей рукой и сбежала вниз по лестнице. Я последовал за ней, прыгая через три ступеньки. Картина, представшая перед нашими глазами была при всей своей внешней комичности просто ужасна — в центре небольшого внутреннего двора, заваленного куриными трупами, стояла хозяйка трактира и, задрав лицо к небу вопила, рыдала и заламывала руки. А прямо над нашими головами вместе розоватыми отблесками утренней зари вставала во всем своем грозном великолепии голубая звезда О-Ери.

Глава 27.

Завтрак прошел в гробовом молчании. Хозяйка хотела купить яиц на рынке, но вернулась с пустыми руками — как оказалось, этой ночью куры сдохли во всем городе, и свежих яиц невозможно было достать ни за какие деньги. Мало кто связывал это с появлением нового небесного тела, говорили в основном о том, что куриный мор устроили пособники Трогга. В связи с этим акция по уничтожению "Каменного круга" приобрела невиданный размах — под знамена брата Иеронимуса записались, чуть ли не все жители столицы. Я и сам с раскаяньем вспомнил, что обещал отцу Феодосию поучаствовать в этом благоугодном мероприятии, но сейчас мне право, было не до этого. Появление голубой звезды оказало на меня действие, сходное с ушатом холодной воды. До этого я воспринимал всю эту историю, как страшную, но интересную сказку, нечто, не имевшую ни малейшего отношения, ни ко мне, ни к реальной жизни. Сегодняшнее драматическое утро поменяло мое мироощущение кардинально. Существование звезды оказалось жестокой правдой и угрозу для Рейнсберка она представляла нешуточную — свидетельском этому была повальная гибель ни в чем не повинных домашних птиц. И хуже всего, я внезапно осознал, что появление О-Ери подводит черту и под моим нынешним существованием. Каким бы образом ни закончилась эта история, даже если я выживу, прежним уже не останусь. Мне было страшно, как никогда в жизни. Даже то, что я пережил в первый день в качестве помощника метателя ножей, казалось теперь не заслуживающими упоминания пустяками. Ужас ледяными пальцами касался моего сердца, и я чуть ли не физически ощущал как близок я к краю пропасти, которая с каждой минутой становится все шире и шире, а я так и не смог узнать ничего, что могло бы отвести эту опасность, или хотя бы объяснить, что ждет меня в будущем. Книга, на которую мы возлагали столько надежд, помогла лишь прояснить некоторые детали, но покров тайны так и не сняла. Более того, он стал еще гуще. А время истекало...

— Может тебе все-таки стоит уехать из города? — задумчиво произнес Рувэн, запивая водой подгоревшие гренки — хозяйка сегодня была явно не в духе. — Забиться в какой-нибудь медвежий угол...

— Боюсь, уехать будет не так просто, как кажется. Наверняка заставы уже предупреждены, и на всех выездах из города дежурят гвардейцы с моими приметами, — мрачно ответил я. — Но, даже если мне удастся выбраться.... Не могу же я скрываться всю жизнь! Да и вас под удар подставлять не хочу. Хватит...

— О нас не беспокойся, — досадливо поморщился старикашка, — мы тут все, слава Пресвятой, взрослые люди, сами за себя отвечаем. Но то, что сейчас в столице тебе находиться безопаснее, чем где-нибудь в провинции, в этом ты прав.

— Мне сейчас не в безопасном месте отсиживаться надо, а узнать, что от меня хотят, и что скрывают. Чует мое сердце, просто так эта компания меня в покое не оставит.

— Он прав, — кивнула Мэнди.

— Ну, это дело поправимое, — ухмыльнулся ее братец. — Как говорится, чтобы получить ответ, надо сначала задать вопрос.

— Только кому? Принцессе?!! Или Его Императорскому Величеству?!!

— Зачем же метить так высоко? Есть птицы и помельче. Подумай — кто еще может знать истинную подоплеку событий?

— Ну... фавориты принцессы, — я задумался. — Да и старуха-кормилица наверняка в курсе.

Нет, Черную Марго нам не расколоть. Она настолько предана Инесс, что скорее язык проглотит, чем скажет что-нибудь, что может повредить ее любимице. Лейтенант сейчас скорее всего прохлаждается на гауптвахте — вряд ли ему сошел с рук мой побег. А вот Тьери... Этот выглядит неженкой, можно было бы попытаться прижать его к стенке. Только где его найти?

— Как раз это тайны не составляет. Твой Тьери — главный дирижер и композитор Императорского театра. Сегодня у нас вторник, значит вечером будет представление, а значит он наверняка будет в театре. Сейчас они дают "Любовь пастушки", там еще такая прелестная песенка: "Тири-дам, тири-дам-дам", — и Рувэн запел, прищелкивая в такт пальцами и немилосердно фальшивя.

— Ты лучше скажи, как нам туда пробраться?

— Ну, это я беру на себя, — старикашка приосанился, и пригладил свои седые космы. — Госпожа Оделина заказывала намедни мазь для свежести ланит и общей прелести. В знак глубокого уважения, я лично передам ей это снадобье.

— А мы?

— Ну, парочка подмастерий мне не помешают...

Выезд к театру был обставлен с такой помпой, что видевшие это шествие горожане могли подумать что город посетил легендарный князь Золотое Ухо, превращавший в золото любой предмет, имевший неосторожность прикоснуться к вышеупомянутому органу. С утра Рувэн навестил знакомого старьевщика, не гнушавшегося также торговлей краденым, и приобрел у него шикарный плащ из серого муара с рядами серебристых кружев для старикашки и три коричневых пажеских куртки со споротыми гербами. Вполне еще приличные носилки нашлись у хозяйки трактира. Еще пара часов ушла на обсуждение плана, переодевания и приведение старикашкиной шевелюры в приличный вид. В итоге, к тому времени, когда мы добрались к театру, солнце уже склонялось к вечеру. Могли бы управиться и быстрее, но, как выяснилось, в качестве носильщиков, мы с Рувэном проявили полную несостоятельность — шагали не в ногу, носилки держали криво, а на одном крутом повороте вообще умудрились их уронить. Проклятия, которыми нас при этом осыпал старикашка, были слышны , наверно, и на другом берегу Ильтеры. Хотя на самом деле во всем был виноват именно он — если бы не его бесконечные указания, понукания, приказы и ехидные советы, мы наверняка бы справились гораздо лучше. К тому же сам старикашка оказался неожиданно тяжелым. Даже Мэнди, на долю которой выпало задание гораздо более легкое — бежать впереди нас, и с криками: "Посторонись, едет знаменитый врач, мудрец и толкователь снов Ульрих Феофан фон Терц!" устилать нашу дорогу лепестками роз, заметно притомилась к концу пути.

Тем не менее на стражников у ворот театра, мы, видимо произвели впечатление, поскольку те даже не сделали попытки загородить нам проход. Препятствие ожидало нас возле парадного подъезда и имело вид мажордома в малиновых чулках и того же цвета пером на берете. Низкий поклон, который он отвесил старикашке, отдавал должное его величественным манерам и великолепному плащу, но тон, которым мажордом осведомился о цели нашего визита не оставлял сомнений в том, что долго водить его за нос не удастся.

— Передайте госпоже Оделине, что прибыл ее личный врач и косметолог, — ответствовала Мэнди с таким высокомерным видом, которому позавидовал бы и принц крови.

— Госпожа Оделина еще не соизволили приехать, — сладенько проговорил мажордом, — ждем с минуты на минуту-с.

— В таком случае проводите нас в ее покои, мы подождем там, — нашлась девушка.

Эта идея совершенно не понравилась разряженному павлину в малиновых чулках, но пока он кряхтел, отыскивая для отказа аргумент повежливее, старикашка уже выбрался из носилок, и величественно кивнув мажордому, прошествовал мимо него вглубь тетра. Мэнди проследовала за ним. Опешивший от такого нахальства мажордом, немного пометавшись, кинулся вслед за ними, предварительно крикнув служке, чтобы тот позаботился о нас. Мы бы, конечно, прекрасно обошлись бы без такой опеки, но выбирать не приходилось, и мы потащились за служкой по направлению к конюшням. И только избавившись от надоевших до колик носилок в каретном сарае, я почувствовал, как устал — спину ломило, ладони саднили, ног я вообще не чувствовал, а ведь еще предстояло пробираться в театр!

— А что, братец, — обратился Рувэн к пронырливому служке, — можно ли здесь получить где-нибудь стакан молока? Да и пирога кусок не помешал бы...

— Еще чего, — фыркнул в ответ "братец", — для такого угощения ты рылом не вышел. То же мне, велика птица — какой-то носильщик, а туда же! Если каждый холоп тут будет молока требовать, то в Рейнсберке скоро коров не останется. Еще и пирога ему! Вот ведь наглец!

В продолжении этой речи, Рувэн бросал на меня столь выразительные взгляды, что я, хотя и не сразу, догадался, что от меня требуется и потихоньку удалился.

— Да ведь я не просто носильщик, братец, — донеслось до меня из-за двери, — я слуга величайшего из докторов!

— Подумаешь, видал я вельмож и познатнее!

Дальше слушать эти препирательства я не стал, и направился через внутренний двор к боковой двери здания, расположенной прямо под подмышкой какого-то гиганта, поддерживающего портик. За дверью находился большой зал, вымощенный грубыми гранитными плитами, на котором валялась огромная куча цветов. Вокруг нее восседали несколько девиц, плетущих венки. Я вспомнил наставления Рувэна, и, приняв крайне независимый и деловой вид, быстро прошел мимо них к двери, находящейся у противоположной стены. Прием сработал — девицы с букетами даже не поинтересовались кто я такой, хотя и посмотрели заинтересованно. Захлопнув дверь, я обнаружил перед собой длинный коридор со множеством дверей по обе стороны. Возможно, искать главного композитора Императорского театра, заглядывая подряд во все комнаты было глупо, но другие способы мне в голову как-то не пришли. Первые 3 комнаты были пусты. В 4-ой я нос к носу столкнулся с огромной, аспидного цвета псиной, спящей на кушетке. Услышав скрип двери, она приоткрыла один глаз и зевнула, продемонстрировав при этом столь внушительную пасть, что я предпочел поискать Тьери в другом месте. Пятая комната использовалась в качестве склада для каких-то декораций, а в 6-ой я увидел огромное, во всю стену зеркало. Перед ним, спиной ко мне стояла абсолютно голая пожилая дама, пристально рассматривающая какой-то прыщик на губе.

— Это ты, милая? Заходи, — не оборачиваясь произнесла она, но мне почему-то не захотелось воспользоваться ее любезным приглашением.

В 7-ой комнате шел бурный скандал между тремя нарядно одетыми господами и одной миловидной барышней. Причем кричали все одновременно, господа периодически хватались за шпаги, а барышня сосредоточенно била тарелки в зеленый цветочек. На меня они не обратили ровно никакого внимания, и я не стал вмешиваться, тем более, что Тьери среди них не было.

За 8-й дверью самозабвенно репетировал скрипач, а 9-ю закрывал пыльный занавес, за которым страстно целовались. Темно было так, что я не видел дальше собственного носа, и, наверно, наступил на кого-то наступил, поскольку мне в достаточно грубой форме посоветовали смотреть под ноги. Я уже хотел было разобраться с этим наглецом, но тут впереди показались проблески света и послышался голос, безусловно принадлежащий разыскиваемому мной субъекту. Субъект что-то истошно вопил. С величайшими предосторожностями я подобрался поближе, и осторожно выглянул из-за очередного занавеса. Взору моему предстала большая сцена с фонтаном в виде лебедя посредине. На бортике фонтана, соблазнительно выгнув бедро, сидела золотоволосая дама в платье из зеленой парчи. Рядом с ней стоял какой-то до невозможности огорченный господин в полосатом камзоле, а вокруг них, размахивая руками, как мельница крыльями, бегал главный композитор Императорского театра. Впрочем сейчас было трудно признать в этом вопящем всклокоченном господине того изнеженного и рафинированного фаворита принцессы, который когда-то так взбесил меня своими изящными манерами и идеальным пробором. В данный момент он был похож, скорее, на собаку у которой отобрали кость.

— Подонки, скоты, — кричал он, сотрясая воздух кулаками, — я знаю — это все козни Иринэо, этого жалкого глупца, возомнившего себя директором комической труппы. Да разве может он, со своим жалким театришком, тягаться со мной, с самим Тьери Великолепным! Жалкий ублюдок!

Видимо слово "жалкий" было любимым в лексиконе главного композитора Императорского театра.

— Но мой нежный козлик, — бархатным голосом произнесла дама, поправляя прическу, и демонстрируя при этом великолепный бюст,— каким образом мог Иринэо узнать о твоих планах?

— Вот именно, — вскричал Тьери, — здесь не обошлось без предательства! Ему кто-то донес!

— Но ваша милость, об этом знали только мы с вами, — дрожащим голосом произнес господин в полосатом камзоле. — Вы же не думаете, что я мог...— Он всхлипнул, — моя верность вашей милости...Столько лет...

— Успокойся Конрад, я тебе верю, — ответил Тьери, яростно одергивая манжеты. — Кроме тебя об этом знала еще и Оделина.

Золотоволосая дама недоуменно приподняла правую бровь и еще больше выпятила грудь.

— Ты сходишь с ума, козлик, — нежным голосом пропела она, — Где я по-твоему могла спрятать 100 голубей?

На это Тьери только безнадежно махнул рукой и рухнул на бортик бассейна.

— О, моя опера, мой чудесный новый спектакль! — простонал он. — У меня была такая грандиозная задумка: финальная ария Оделины, прославляющая чистую возвышенную любовь, фонтан бьет вверх, подсвеченный великолепным фейерверком, водопад из цветов, оркестр играет тутти, хор поет, и тут, как кульминация, в воздух взмывают 100 белых голубей, как символ надежды и вечной любви! Это должно было стать моим триумфом! Апофеозом моей карьеры! Принести мне неувядающую славу, признательность Его Величества, и навеки указать этому жалкому ничтожеству Иринэо его место. И вот — фонтан не работает, фейерверк отсырел, а теперь еще и голуби пропали! Куда, я вас спрашиваю, могла подеваться сотня голубей?!! Это же не булавки! Как они могли пропасть?!!

— Возможно их еще доставят, — робко вставил Конрад.

— Их должны были доставить еще вчера! — истерически взвизгнул Тьери. — Нет, нет, все пропало! И не уговаривайте меня!

Он вскочил и кинулся куда-то по лестнице, ведущей вглубь декораций. Видимо, такие срывы не были редкостью, поскольку ни Конрад, ни Оделина не поспешили за ним с утешениями. Понимающе переглянувшись, они уселись рядом и завели тихую беседу. Более благоприятного момента я и не мог себе представить. Оставалось лишь пересечь сцену. Оглянувшись вокруг, я обнаружил огромный пустой короб, и, взвалив его на плечо с привычным мне уже деловым видом, проследовал мимо шепчущейся парочки. Ни один из них в мою сторону даже не взглянул. Преодолев 2 пролета, я обнаружил, что лестница раздваивается. Я опустил короб, пытаясь сообразить, какой путь предпочтительней, когда сзади меня раздался голос:

— Эй, парень, что это у тебя? — по ступенькам спускался Тьери. Как ни странно — совершенно спокойный и без малейших признаков истерики. — Ты оглох что ли?

— Это...э-э-э... — я заметался, не зная что ответить, и в конце концов неожиданно выпалил — Голубей заказывали?

— Голуби?!! — в один прыжок главный композитор Императорского театра оказался рядом со мной, и прежде, чем я успел ему помешать, уже поднимал крышку короба. Естественно, содержимое коробы его вряд ли могло обрадовать.

— Что это? Пусто?!! Да ты деревенщина, никак вздумал подшутить надо мной? — Тьери взглянул мне в лицо и осекся. Не смотря на мою пажескую куртку и царивший на лестнице полумрак, он меня узнал.

— Ты?!! Здесь?!! — промычал он удивленно. — Тебя же по всему городу ищут.

— Вот видишь, а ты нашел, — я внезапно ощутил холодное спокойствие и яростную решимость идти до конца. Наверно это отразилось на моем лице, поскольку Тьери внезапно испугался.

— Что тебе надо? — взвизгнул он, отступая к коробу.

— Поговорить...

Как назло в этот момент внизу послышались шаги. Кто-то поднимался по лестнице, и мне это было совсем не на руку. Тьери уже открыл рот, собираясь позвать на помощь, но мой кулак пресек этот порыв, угодив ему прямо в лоб. Тьери закатил глаза, и, сложившись пополам, с присущим ему изяществом, свалился прямо в отрытый короб.

Глава 28.

— Рауль, ты здесь? — я даже выругался от облегчения — по ступенькам поднимался никто иной, как Рувэн. — А что это за ящик?

Я приподнял крышку, демонстрируя ему содержимое короба.

— Это и есть Тьери? — Рувэн присвистнул от удивления. — Здорово! Как это ты его?!!

— Мой кулак оказался быстрее языка, — скромно ответил я.

— Однако надо куда-то оттащить этого спящего красавца, — Рувэн озабочено оглянулся вокруг, — не здесь же его допрашивать.

После этих слов он взлетел вверх по лестнице, оставив меня наедине с телом Тьери. Отсутствовал он так долго, что я уже начал нервничать.

— Там вход на крышу, — сказал он, опускаясь рядом со мной. — Место тихое, уединенное, хотя и немного грязноватое.

— Сгодится, — ответил я, и мы, подхватив Тьери под руки потащили его вверх по ступенькам. По дороге он попытался прийти в сознание, но Рувэн быстро его успокоил, приложив затылком о перила. Если так пойдет дальше, то бедняга рискует завтра проснуться с головой, покрытой шишками так же часто, как жаба пупырышками.

Крыша действительно была загажена довольно сильно — при таком обилии пернатых это было вовсе не удивительно. Я еще подумал, что Тьери мог бы наловить здесь не одну сотню голубей, а также воробьев и ворон. Правда белые среди них отсутствовали напрочь, видимо символизируя недостаток в реальной жизни вне сцены возвышенной и чистой любви. Тем временем Рувэн привязал фаворита принцессы к каминной трубе, кощунственно порвав для этой цели его собственную шелковую рубаху. Кружева и пышный воротник тоже пошли в дело, вернее в рот господина композитора. Если учесть красоту отделки и тонкость работы, надо признать, что это был самый дорогой и изящный кляп, который я когда-либо видел в жизни.

— Посторожи-ка его пока, — сказал Рувэн, проверив узлы, — а я тем временем сбегаю за сестренкой и старикашкой.

— Да, действительно, — спохватился я, — как бы этот расфуфыренный павлин не стал чинить им препятствий.

— Как раз на этот счет я не волнуюсь, — ответил Рувэн, отряхивая штаны, — меня больше беспокоит, как бы сестренка не устроила ему небольшую взбучку.

Дальнейшие события показали, что опасения Рувэна были не напрасны. Мажордом то ли почувствовал что-то неладное, то ли просто был редкостным мерзавцем, но ни под каким видом он не соглашался оставить старикашку с Мэнди одних в покоях госпожи Оделины. Кроме того куртка, доставшаяся Мэнди была ей тесновата, так что опытный глаз мажордома вскоре усмотрел в фигуре докторского пажа пару непредусмотренных природой выпуклостей. И тут он совершил ошибку: вместо того, чтобы кликнуть стражу и с позором изгнать самозванцев, старый ловелас решил лично удостовериться в своих подозрениях. За что и получил по голове ночным горшком госпожи Оделины. После этого разряженный идиот отправился отдыхать в гардеробную, связанный по рукам и ногам, а Ульрих с девушкой, воспользовавшись полученной свободой, принялись шастать по театру. Каким-то чудом они не заблудились, не потеряли друг друга, и даже столкнулись с Рувэном около Императорской ложи. Так что Тьери еще как следует не очнулся, а мы все уже были в сборе.

— Хорош, ничего не скажешь, — прокомментировала Мэнди, с интересом разглядывая начинавшую наливаться фиолетовым шишку на лбу у господина композитора. — Рувэн, это твоя заслуга?

— Почему сразу я?!! — возмутился ее брат. — К данному случаю я касательства не имею. Это наш принц постарался.

Тем временем старикашка вынул кляп изо рта Тьери, чем тот тут же воспользовался, чтобы вылить на нас весь свой запас самых грязных ругательств, причем слово "жалкие" было в этой речи чуть ли не каждым вторым.

— А с виду такой приличный господин, — с укоризной произнесла Мэнди.

Вот ведь мерзавец! Да как он посмел выражаться такими словами, да еще в присутствии дамы! Хотя Мэнди не совсем дама, и к тому же была одета по-мужски, Тьери это все равно не оправдывало. Я уже собирался добавить симметрии к шишкам на его голове, но Рувэн удержал меня.

-Не стоит, Рауль, — сказал он, нехорошо улыбаясь, — господин композитор уже закончил, не правда ли?

Тьери взглянул на него и поперхнулся последним словом.

— Вот и славно, — старикашка уселся на короб, предусмотрительно захваченный им с лестницы, — думаю, господин Тьери не откажется ответить на пару вопросов.

— А если откажется? — визгливо спросил Тьери.

— Отправишься летать с крыши вместе с голубями, — зловещим голосом произнес Рувэн.

— Вы не посмеете, — презрительно скривился в ответ фаворит принцессы, — жалкие наглецы! Да вы хоть понимаете с кем вы связались?!! Я вас в порошок сотру, я прикажу вас пытать до тех пор, пока...

Продолжить это увлекательное повествование ему помешал Рувэн. Подмигнув мне, он отвязал Тьери от трубы, после чего мы оттащили его к краю крыши.

— Что вы делаете? Мерзавцы! Немедленно отпустите меня! — Тьери дергался как рыба в сачке, но совместными усилиями нам удалось перекинуть его через балюстраду, после чего мы стали медленно опускать его головой вниз. Сбрасывать мы его, естественно, не собирались, а лишь как следует напугать. Что бы мы стали делать, если бы Тьери не сдался и после этого метода убеждения, я, право, даже не представляю. Впрочем, мои опасения оказались напрасны — мы даже не успели как следует его опустить, а "храбрый" фаворит принцессы уже исходил криками : "Хватит, я все скажу!". Мы затянули его обратно.

— Значит, вы все же согласны сотрудничать с нами, — с ласковой улыбочкой, как ни в чем не бывало, продолжил старикашка.

— Да, да, я буду, — прохрипел Тьери, — будьте вы все трижды прокляты!

— Отлично! — Ульрих предпочел не заметить последней фразы. — Тогда расскажите-ка нам, голубчик что вы знаете о звезде О-Ери, мече Филибера и зачем это вашей патронессе понадобился наш юный друг?

— Как много вопросов сразу, — Тьери уселся поудобнее и подтянул под себя ноги. — Кое-что вы судя по всему уже знаете, иначе не спрашивали бы о Клиеннаре.

— Ничего, вы рассказываете нам так, будто мы ни о чем не догадываемся, — старикашка был сама любезность. — С самого начала.

— Ладно, — шмыгнул носом Тьери.— Все началось из-за этой новой Императорской шлюхи. Говорят она колдунья. Не знаю, во всяком случае ей удалось то, чего не удавалось сделать ни одной женщине за четверть века — понести от Императора. Инесс— то ведь незаконная — ее матушка, когда убедилась, что толку от супруга нет, принялась наставлять ему рога направо и налево, да так активно, что даже не знала кто истинный отец ее доченьки. Ну, когда Император обо всем узнал...Впрочем, что я вам рассказываю, это и так все знают. В общем, после похорон жены, Император ребенка признал, поскольку других вариантов все равно не было, и стала Инесс его законной наследницей. Замуж не выходила, все ждала, когда же ей корону примерят. И тут такая история! Если у мясничихи родится мальчик, а это почти точно, то наследником, естественно, объявят его, а Инесс может хоть в Ильтере утопиться вместе со всеми своими амбициями. А тут еще эта звезда...

— А кстати, откуда вы знали о том, что звезда должна вскоре появиться? Ведь вода начинает уходить из склепа лишь за 14 дней до прихода звезды! Только не говорите мне, что эта интрига была задумана 2 недели назад!

— Да нет, конечно, — Тьери с уважением посмотрел на старого ученого. — Тут вы правы. О звезде узнал герцог. Он раскопал в архивах Пурпурного братства расчеты какого-то сумасшедшего, который предсказал приход звезды в этом году.

Мы переглянулись. "Спасибо за сумасшедшего" — прошептал Ульрих.

— Так вот, — Тьери не обратил внимание на нашу реакцию. — Тогда-то у него и возник план, как добыть Клиеннар.

— А зачем он ему? — спросил я. — Он ведь и так одержал столько побед.

— Ему не победы нужны, а корона. Обладатель меча — законный наследник трона, согласно завещанию Филибера, — ответил Тьери таким тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми. — Другим путем герцогу этого не добиться — слишком много конкурентов. А с мечом ему даже армия не нужна.

— Минуточку, но ведь хозяином Клиеннара может стать только прямой наследник первого Императора! — вставил я. — А герцог Ла Фьярма, если я не ошибаюсь, ведет свой род от свояка Филибера со стороны супруги!

— В этом-то все и дело, — ответил Тьери. — Вот для этого ему и понадобился простофиля королевской крови, который бы согласился спуститься в склеп. Сначала он хотел использовать Анри, графа Трудо — кузена Императора, но тот оказался таким трусом, что даже прелести принцессы не заставили его потерять голову, а ведь Инесс приложила к этому все усилия. — Он сально ухмыльнулся. — Мы уже намеревались спустить его туда силой, но тут подвернулись вы, наш юный, доверчивый принц, — он сделал небольшой поклон в мою сторону. — Такая удача нам даже и не снилась. Вы заглотнули наживку, можно сказать вместе с поплавком и грузилом. Все шло так гладко, и надо же было этому идиоту фон Боку напиться и все испортить!

Я почувствовал как кровь приливает к моим щекам. Стыд от того, с какой легкостью меня провели, был более мучителен, чем любая физическая боль. Мне хотелось схватить мерзавца и бить его до тех пор, пока его кукольное личико не станет малиновым от кровоподтеков, но я понимал, что поступить таким образом, это значит унизить себя еще больше. От переживаний меня отвлек очередной вопрос старикашки:

— А скажите голубчик, что за резон принцессе способствовать планам герцога? Ведь в случае удачи он станет основателем новой династии, а ее шансы на престол вообще сведутся к нулю.

— У нее и так их не много — пожал плечами Тьери. — Когда у Императора родится сын, ее в лучшем случае ждет изгнание в провинцию и тусклая жизнь под постоянным контролем. А герцог предложил ей вполне деловое сотрудничество: если его план удастся, он на ней женится, и сделает Императрицей.

— Вот как, и она верит в честность его намерений?

— А куда ей деваться?!! Кроме того, герцогу совершенно незачем ее обманывать. Он питает стойкое отвращение ко всем женщинам на свете, а Инесс во всяком случае, далеко не самый худший вариант. Помимо всего это позволит ему еще больше укрепить свои права на престол и избежать междоусобной войны, в случае если у Императора найдутся сторонники, готовые воевать на его стороне. И ко всему прочему, он знает о ней достаточно, чтобы обеспечить ее покорность — в биографии нашей прекрасной принцессы достаточно много такого рода секретов, которые могут обеспечить ей не только заключение в тюрьме но, при желании и смертную казнь. Так что в ее лице герцог приобрел самого верного союзника.

— Что и говорить — милая парочка, — небрежно обронила Мэнди.

Зря она это сказала — Тьери перевел взгляд на нее и больше уже не отводил. Вид у него был при этом настолько озадаченный, как будто он доказывал в уме какую-то теорему.

— Я только одного не понимаю, — произнес я, стремясь привлечь его внимание, — к чему была вся эта комедия с аудиенцией у Императора.

— Да так, один из запасных вариантов, — Тьери вздрогнул, как будто его пробудили от глубокого сна. — Принцесса искренне надеялась, что при известии о появлении звезды любимого папочку хватит удар — сердце у него слабое. Тут бы все ее проблемы решились сами собой.

— Не понимаю, при чем здесь Император?!!

— Слушайте, вы в школе историю учили? — презрительно спросил Тьери. — А впрочем, откуда вам было это знать, в провинции это наверняка не проходят. Даже в столице об этом не все знают...

— Вы о чем, любезнейший? — старикашка выглядел озадаченно.

— О Мятеже Баронов, разумеется, — к Тьери уже вернулся весь его былой апломб, и он не мог упустить случая пустить пыль в глаза провинциалам. — Знаете ли вы что-либо о том, как погиб Филибер Трусливый?

— Официально — сломал шею, упав с лестницы, — ответил Ульрих. — А по легенде его растерзала толпа придворных.

— Вижу, вы не совсем безнадежны, — промурлыкал музыкант. — А что послужило этому причиной?

— Ну, есть разные версии на этот счет...

— Да, версий много. А правильная настолько позорна для правящего дома, что знают о ней лишь посвященные. Позволю себе намекнуть: короля убили из-за того, что он отказался войти в склеп.

Мы переглянулись. Наверно у всех нас было написано на лице полнейшее недоумение, поскольку Тьери не стал тянуть и разъяснил:

— К вашему сведению, звезда сама по себе не исчезает. Первый Император совершил ужасный поступок — он нарушил договор с Великим! И расплачиваться за это должны его наследники. Пока один из них не спустится в склеп и не прикоснется к мечу, звезда не уйдет. И чем дольше она будет ждать, тем более страшные бедствия обрушатся на Рейнсберк. Сегодняшний куриный мор это только цветочки...

— А Филибер Трусливый, значит, отказался спуститься в склеп...

— Да, на тот момент он был единственным наследником, находящимся в столице, все остальные удрали. Звезда тогда стояла на небосводе три недели. За это время в стране произошло два страшных землетрясения, ураганы, столицу затопило почти полностью, а большинство населения вымерло от неизвестных ранее болезней. В конце концов оставшиеся в живых дворяне ворвались во дворец, и силой оттащили Императора в склеп. Он умер сразу же, после того как прикоснулся к мечу. Правда перед этим его немного побили...

— А после смерти Филибера Трусливого оставшиеся в живых наследники начали долгую междоусобную войну...— задумчиво дополнил старикашка.

— Совершенно верно, — кивнул Тьери. — И эта история вполне может повториться — на данный момент в столице находятся лишь два потенциальных наследника, не считая Анри — тот удрал сразу после аудиенции.

— Кого вы еще имеете в виду, принцессу?

— Нет, Инесс не несет в своих жилах королевской крови — звона подводных колоколов она не слышит. Остаются только Император и его будущий сын. Вот уж кому не позавидуешь, так это нынешнему королю. Ему предстоит тяжкий выбор — либо умереть самому, либо пожертвовать собственным ребенком. Впрочем остаетесь еще и вы, мой принц... Если, конечно, вы позволите себя схватить...

— Да, есть еще и я, — я почувствовал странную слабость в ногах и присел на короб рядом со старикашкой. — Но, минутку, если все обстоит так, как вы рассказываете, значит Императору моя смерть была невыгодна! Кто же тогда пытался меня отравить?

— Вас пытались отравить? — Тьери выглядел изумленным.

— Да, в бутылке вина, которая находилась в той комнате, где меня должны были содержать, был яд.

— Странно, — Тьери почесал в задумчивости кончик носа. — Кто бы мог стоять за всем этим? Надеюсь, нас вы не подозреваете? И принцессе и герцогу вы нужны были именно живым.

Все-таки Тьери был настоящим придворным. Вопрос о том, кто мог таким образом вмешаться в тщательно спланированную интригу занял его до такой степени, что он, по-моему даже не заметил, как мы покинули крышу. На всякий случай мы оставили его руки связанными, хотя при желании он мог освободиться довольно быстро. Тем не менее театр мы покинули беспрепятственно.

Почти до самого Рыночного моста мы бежали рысью, причем на этот раз мы не только не уронили носилки, но даже держали их как положено. Может быть из-за того, что старикашка молчал всю дорогу, как рыба, а может у нас появился опыт. Уже на подходе к мосту, мы вдруг вспомнили, что теперь-то тащить старикашку нам необязательно и опустили носилки.

— Выходите, господин доктор, — сказал Рувэн, откидывая занавески. — Дальше везем только за отдельную плату.

— Разбойники! — старикашка выбрался из носилок, не забывая сохранять величавую осанку. Вил у него при этом был настолько забавный, что мы не выдержали и расхохотались. Старикашка сначала надулся, но потом, после минутного колебания все же присоединился к нам.

— Ой, не могу, — проговорил я сквозь смех. — Ну и видок был у Тьери, когда мы спускали его с крыши, а уж как он визжал — просто умора! Правда, Мэнди?

Я оглянулся, ища глазами девушку. Она стояла рядом с нами, но в веселье почему-то не участвовала.

— Вы ничего не слышите? — лицо ее казалось непривычно бледным и озабоченным.

Мы перестали смеяться и прислушались.

— Нет, ничего не слышно.

— Вот это и странно. Совсем рядом Рыночный мост. Там шумно даже по ночам. А сейчас так тихо, будто все вымерли.

Она была права. Не сговариваясь мы кинулись к мосту. Уже на подходе я заметил плотную толпу людей. Они стояли совершенно молча и неподвижно. Но тишина все же была не полной — ее нарушал странный звук: что-то среднее между шелестом и скрипом, я никак не мог определить. С утроенной энергией мы принялись прокладывать себе путь сквозь толпу, и тут я увидел источник этого звука. Картина, представшая перед нами была столь невероятна и ужасна, что, наверное, даже если я доживу до 100 лет, она будет являться мне в ночных кошмарах. Непонятный звук был вовсе не шелестом. Это был стук, издаваемый мириадами крошечных лапок. Крысиных лапок.

Глава 29.

Крысы покидали город. Весь тротуар был запружен их непрерывным потоком — серых, рыжих, пегих, каких угодно. Они шли через мост и растворялись на другом берегу Ильтеры, тихо, сосредоточенно, сохраняя порядок рядов, как хорошо вышколенные солдаты на параде. Зрелище это было настолько невероятным и пугающим, что я почувствовал, как встают дыбом волосы у меня на затылке. Женщина, стоявшая впереди меня, упала в обморок. Ее вынесли, но толпа тут же сомкнулась — люди не могли заставить себя тронуться с места, завороженные этой потрясающей картиной.

— Слыхал я от старых моряков, что крысы покидают корабль, которому суждено утонуть, — тихо сказал Рувэн. — Только думал, что все это враки. А теперь, что ж это выходит?!!

— Это значит, что город обречен, — ожесточенно ответила Мэнди. — Мы все обречены.

Какой-то пьяница грязно выругался и швырнул булыжник в середину крысиного ряда. Один из зверьков упал. Толпа издала дружное "Ах" и подалась назад. Не знаю, чего мы ожидали от крыс, но ничего особенного не произошло: на мгновение запнувшись, крысы продолжили свое движение, аккуратно обходя погибшего товарища. Других желающих нарушить течение крысиной реки не нашлось.

— Теперь этот мост должны переименовать из Рыночного в Крысиный, — сказала белая, как сметана Мэнди. — Не знаю, как вы, а я насмотрелась вдоволь. Пойду-ка я спать.

Мы последовали за ней.

Крысы покидали город всю ночь до самого рассвета, а утром выяснилось, что вместе в ними исчез в неизвестном направлении и Его Императорское Величество Филибер ХIII.

Известие это нам сообщила, подавая завтрак, дочка хозяйки трактира, смешливая девчонка лет 13, с которой, за время пребывания в качестве постояльцев, мы успели сдружиться.

— А ты ничего не путаешь, Труди? — спросил ее Рувэн. — Может это сплетни?

— Да какие-ж тут сплетни, ваша милость, когда я сама все самолично слышала! — всплеснула руками та. — От гвардейца, что на дворцовых воротах караулит. Он всегда, когда со службы возвращается, заходит к нам горло промочить. Да вы его видели наверняка: с большими такими усами...

— Неважно. Так что он сказал?

— Так я ж расказую. Он, грит, на рассвете примчался к нему начальник стражи и спрашивает: " Не выезжал ли кто?". Ну, гвардеец ему честь по чести — мол, никого не было. А тот вдруг как закричит: "Врешь, каналья!", да кулаком ему в рыло. Мол, должна была здесь карета с гербом из роз проезжать, потому как больше ей деться было некуда.

— А что гвардеец?

— Ну, тот на своем стоит — ничего не знаю, никого не видел. Думал, дело галерами кончится, ан нет — подержали малость в карцере и домой отпустили.

— Так с чего же он решил, что в карете был именно Император?

— Да что он, дурак, что ли... У нас известно кто в карете с розами разъезжает — только Сам Величество. Так вот...

В словах малышки была доля правды — никто кроме короля не имел права украшать карету имперскими розами.

— А еще я утром на рынок бегала, — продолжала Труди, яростно расчесывая какую-то ранку на руке. — так там говорят, что мясничиха этой ночью разродилась сыном.

— Все ясно, — прокомментировал Рувэн. — Трусливая тварь! Оставил ребенка и удрал! Да по сравнению с ним крыса — благородное животное! — От избытка чувств он даже стукнул кулаком по столу.

— При этих словах в трактире наступила мертвая тишина. Труди даже присела от испуга, прикрыв рот ладошкой, остальные посетители тоже пялились на нас во все глаза.

— Это он о своем дяде — натужно улыбаясь всем присутствующим, объяснила Мэнди. — Он у него такая скотина — удрал от жены и все деньги забрал.

Объяснение, хотя и было притянутым за уши, присутствующих вполне удовлетворило. Дождавшись, пока прочие посетители вернутся к своим делам, старикашка повернулся к мрачному как туча Рувэну, и прошипел сквозь зубы:

— Следи за своими словами, балбес! Подонок он, или нет, пока что он властитель Империи. Языка лишиться захотел?!

— Рувэн надулся, и резко встав, вышел во двор.

— Труди, детка, подойди-ка сюда, — старикашка перенес свое внимание на служаночку, вид которой, по-прежнему, был донельзя напуганным. — Что это у тебя на руке?

Я рассеянно следил за тем, как Труди демонстрирует ему свою руку, как старикашка с Мэнди успокаивают ее и уводят перевязывать. Мне было о чем подумать. Со вчерашнего дня мне не давала покоя одна мысль. Я намеренно не делился ею со своими спутниками, подозревая, что она вызовет лишь новые насмешки с их стороны. И тем не менее, чувствовал, что от этого зависит вся моя жизнь.

Столик, за которым мы сидели, находился в глубине зала, возле двери, выходящей во внутренний двор. Мы специально выбрали его, чтобы иметь возможность рассмотреть каждого входящего, и в случае появления патруля, либо подозрительного человека, незаметно удалиться. Но на этот раз я был настолько поглощен своими мыслями, что даже не заметил, как в трактир вошла цыганка. Впрочем, назвать ее женщиной можно было лишь с большой натяжкой — торговка яблоками была настолько уродлива и стара, что по моему мнению уже давно не имела никакого пола. Высокая, ширококостная, с мертвенно-желтой кожей, изборожденной морщинами, с огромной бородавкой на мясистом носу и сходящимися на переносице лохматыми бровями, она вызывала инстинктивное отвращение и страх. Поэтому, когда это чучело внезапно появилось около меня, я от испуга чуть было не свалился со стула.

— Купи яблочек, красавчик, — прогундосила она тыча мне в лицо корзиной с грязными фруктами. — Недорого, всего 3 зильбергроша.

Чтобы побыстрее от нее отвязаться, я протянул ей деньги, и получил взамен маленькое сморщенное яблочко. Но цыганка не ушла и после этого. Бормоча себе что-то по нос, она топталась рядом со мной, тщательно вытирая яблоки каким-то грязным тряпьем, заменяющим ей платок.

— А хочешь, красавчик, я тебе погадаю? — сказала она наконец.

Я хотел ответить ей грубостью, но встретив ее взгляд — неожиданно умный и проницательный, почему-то вместо этого кивнул.

— Вот и хорошо, — оживилась цыганка. — Откуси-ка от яблока кусочек.

Я послушно выполнил ее просьбу, хотя и не понимал в чем ее смысл. Старуха выхватила яблоко из моих рук, и принялась его внимательно рассматривать, поворачивая то так, то эдак. Что интересного можно была узнать таким образом, кроме состояния моих зубов, я не знаю, но продолжалось это довольно долго, я уже начал терять терпение.

— Ох и не простой же ты парень, — произнесла наконец цыганка, — Ох и с вывертом! Давненько я такого не видела. — Она посмотрела на меня с непонятной усмешкой. — Тут тремя зильбергрошами не отделаешься.

— Ясно, — хмыкнул я, испытывая что-то вроде разочарования — гадалка оказалась банальной мошенницей. — И сколько же ты хочешь?

— А сколько не жалко, — серьезно ответила та.— Твоя судьба, тебе и решать.

Я внимательно посмотрел ей в лицо — оно было совершенно спокойно и даже значительно. Эх, была не была! Я протянул ей 20 талеров — все, что было у меня с собой. Против ожидания, такая крупная сумма не вызвала у старухи ни удивления, ни, даже, особой радости. Даже не пересчитав деньги, она спокойно сунула их в корзину.

— Что ж тебе рассказать, красавчик: прошлое, настоящее или будущее?

— Будущее, — ответил я не задумываясь. — Остальное я знаю и так.

Гадалка недоверчиво усмехнулась, но не стала настаивать. Вместо этого она уставилась на яблоко, будто ничего чуднее в жизни не видела, и начала говорить неприятным скрипучим, как несмазанная лебедка, голосом.

— Ты, парень — меченый.

— Это еще что значит?

— А то, что ты теперь вроде этого надкушенного яблока. Один раз тебе повезло, только сила, что тебя на зуб попробовала слишком древняя и добычу упускать не любит, а хранитель твой далеко не всемогущ.

— Какой еще хранитель? Ты о кольце что ли? — спросил я, но цыганка продолжала, не обращая внимания на мои слова.

— Ищешь ты многое, в даль смотришь, а что под носом у себя не видишь, потому и не находишь ничего. Пока тебе везет, только за везение это придется расплачиваться самой высокой ценой. Два пути перед тобой, парень. Один прямой да опасный. Второй извилистый и обманный. По какой дорожке пойдешь, так твоя жизнь и сложится.

— И что же будет, если я пойду по прямому пути? — спросил я не скрывая иронии.

— Твоя душа расстанется с телом, — ответила старуха, напряженно глядя на яблоко.

— Вот как! А если я пойду по второму, обманному? Душа соизволит остаться?!

— Тогда твоя душа сгниет вместе с телом, — цыганка по-прежнему была серьезна, как священник на похоронах.

— Иными словами, и в том и в другом случае я умру. Н-да, богатый у меня выбор! Даже трудно что-нибудь решить. Может вы, уважаемая мне поможете? Я ведь вам заплатил более чем щедро.

— Заплатил ты мне, красавчик, только за предсказание, — гадалка усмехнулась. — А помочь тебе выбрать я, увы, не могу, даже если бы хотела. Это, мил человек, только от тебя зависит. Вернее от того, выдержишь ли ты Испытание.

— Испытание?! Какое еще Испытание? — внезапно все мое веселье улетучилось, как летнее облачко от порыва ветра. Старуха намекала на то, в чем я не мог признаться даже самому себе! Слишком много он угадала, эта старая ведьма!

— Это тебе, красавчик, лучше знать какое испытание, — тем временем продолжала старуха. — Сейчас ты на распутье, но совсем скоро ты ступишь на дорогу своей судьбы, и тогда твоя растерянность пройдет.

— Но какую же из 2-х дорог мне выбрать? — повторил я свой вопрос, на этот раз серьезно.

— Какую сердце подскажет. Впрочем, ты ведь уже выбрал, не так ли? — цыганка посмотрела мне в глаза своим пронзительным взглядом, и от этого зал трактира вдруг закружился вокруг меня в бешеном танце. А когда он остановился, я обнаружил, что гадалка исчезла, а вместо нее рядом со мной сидит Рувэн и трясет меня за плечо.

— Наконец-то ты очнулся, — прошептал он. — Вставай, еще не поздно.

— Не поздно что?

— Проследить за этой ведьмой, — прицокнув языком от моей непонятливости, ответил тот. — Я все слышал. Не зря она к тебе подошла, ох, не зря.

Он подтолкнул меня в спину, и сам побежал к выходу. Я двинулся за ним, с трудом переставляя, ставшие вдруг непослушными, ноги.

Гадалку мы нагнали возле самого моста и вовремя: не заметь мы в какой из 3-х переулков она свернула с площади, могли бы искать ее как вчерашний день и с тем же успехом. Впрочем, старуха не сильно торопилась, что очень облегчало нам слежку. Правда, один раз мы ее чуть было не упустили, когда старая карга села на паром. Воспользоваться тем же паромом было немыслимо — людей было мало и цыганка бы меня в миг опознала, а дожидаться следующего можно было и несколько часов. По счастью чуть ниже по течению мы наткнулись на 2-х рыбаков, которые согласились за умеренную плату перевезти нас на другой берег, где мы и возобновили нашу прогулку в том же порядке. Маршрут у торговки яблоками был весьма странный. Она все дальше уходила от нахоженной дороги, и даже Рувэн, знавший эти места с детства, терялся в догадках.

— Куда же ее Трогг несет-то? — злобно бормотал он, перебегая от дерева к дереву. — Не собралась же она пешком пересечь весь Ильтерский лес?

На наше счастье планы старухи не простирались настолько далеко. Преодолев очередной овражек, мы вдруг обнаружили, что гадалка исчезла, а в трех шагах от нас начинается какая-то полуразвалившаяся от древности, покрытая мхом каменная стена.

— Что за...— начал было я, но Рувэн прикрыл мне рот рукой. Я обескуражено замолк, пытаясь угадать, что так встревожило моего спутника, когда из-за стены послышалось громкое лошадиное ржание и человеческие голоса. К сожалению стена была довольно высокая, и никакой возможности рассмотреть того, кто находился за ней не было. Впрочем, старуха попала же как-то на ту сторону. Мы осторожно двинулись в обход и уже через несколько шагов наткнулись на обвалившийся кусок стены. Внутри находились развалины какого-то строения — остатки стен, заросшие бурьяном и лопухами, какие-то ямы, в общем идеальное место для игры в прятки. По счастью, цыганка пришла сюда не с этой целью, и мы довольно быстро обнаружили ее в одном из помещений, в котором каким-то чудом сохранились все 4 стены. Отсутствовала только крыша, что и позволило нам, заняв удобную позицию на ближайшем дереве, стать свидетелями любопытной сцены. Собеседником нашей гадалки был мужчина а широкополой черной шляпе и длинном плаще, не позволявшем рассмотреть его лицо и фигуру. Впрочем, стоило ему произнести несколько слов, как я его тут же узнал — голос герцога Ла Фьярма, как и весь его облик слишком глубоко отпечатался в моей памяти. Начало разговора мы пропустили, но, судя по тем отборным ругательствам, которыми герцог осыпал старуху, вести, принесенные ею, не слишком его обрадовали. Цыганка выслушивала этот поток словесных нечистот спокойно, и я бы даже сказал, с достоинством.

— Ах, если бы не этот Ла Реньи! — кричал в бешенстве герцог.— Я бы сам организовал погоню! Я бы нашел этого скользкого коронованного подонка, в какую бы щель он не заполз, и придушил бы его собственными руками! Как он мог его упустить?!! У-у-у, мерзкий подхалим! Интересно, что ему было обещано ему за пособничество? Деньги?!! Земли?!!

— Я говорила вам, что герцог Ла Реньи чрезвычайно серьезно относится к присяге, данной Императору, — произнесла старуха. — Более того, он поклялся своей жизнью защищать и младенца тоже.

— Что?!! — взревел герцог. — Он принес присягу этому ублюдку?

— Да, и более того — ребенка уже переправили в безопасное место, известное только самому Ла Реньи и его камердинеру. Я потратила кучу денег, чтобы подкупить слуг, но без толку: никто ничего не видел.

— А камердинер?

— Этот слишком предан маршалу. Я предложила ему даже потомственный титул и земли на юге, но он даже не стал слушать. Хотел меня арестовать, мне еле удалось спастись бегством.

Герцог в ярости стукнул себя кулаком по лбу, и разразился очередным потоком проклятий.

— Ну, хватит, — из темного угла внезапно появился еще один участник разговора, которого мы не заметили сразу. Как и следовало ожидать — ее высочество принцесса Инесс, давно не виделись! — Скажи мне лучше, Горгулья, что слышно о нашем принце?

При этих словах, я чуть было не свалился с ветки.

— Думаю, что видела его, — отвечала цыганка. — И по приметам подходит, да и яблоко у него было необычное.

— Ты ему гадала? — встрепенулась Инесс. — Что ты ему сказала?

— Правду, — проскрипела старуха. — Ремесло у меня такое, что иначе нельзя — боком выйдет.

Герцог от досады сплюнул.

— И где же ты встретила этого шустрого юношу?

— В трактире " Сухая борода", что возле Рыночного моста. Да только, сдается мне, его там уже не застать.

— Посмотрим, — герцог энергично кивнул своей спутнице и они вышли. Через несколько минут мы услышали удаляющийся лошадиный топот.

Оставшись одна, старуха присела на какой-то камень, и, раскачиваясь всем телом, монотонно запела:

У птицы, что на дереве

2 дороги, 2 пути

По какому полететь?

По чьему пойти?

Выбирай, выбирай,

Птица, поспеши —

Или смерть в бою,

Или смерть в глуши.

От судьбы не убежать,

Сколько не беги,

От любви не улететь,

Сколько не лети.

Что за поворотом ждет —

Счастье или смерть,

Меч в ладони или гроб,

Выбирать тебе.

Закончив петь, она вдруг задрала голову вверх и визгливо расхохоталась. Под этот хохот мы практически свалились с дерева и задали такого стрекача, что смогли остановиться лишь на берегу Ильтеры.

— Вот, ведь, старая ведьма! — пытаясь отдышаться проговорил Рувэн. — "Птица на дереве" — это не спроста. Пела, ведь, наверняка для нас!

— Выходит, она видела, что мы за ней следили?

— Не могла она нас видеть.

— Но как-то же она узнала, что мы на дереве сидим?

— Я и говорю — старая ведьма!

После этого до самой переправы мы шли молча.

— Кстати, что это за бред на счет древней силы, для которой ты — как надкушенное яблоко? — спросил, подозрительно прищурившись, Рувэн.

— Откуда мне знать, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более равнодушно. В голове у меня тут же промелькнуло непрошенное воспоминание о статуе под синим туманным покрывалом. Если бы не появление Мэнди...

— А остальные ее пророчества? — не отставал Рувэн. — Какие-то дороги, хранитель и прочая чушь... Из них ты что-нибудь понял?

Я отрицательно покачал головой. На самом деле слова гадалки попали в точку, вот только обсуждать сейчас эту тему с Рувэном было выше моих сил.

Глава 30.

В трактир мы попали без приключений. Все наши вещи уехали вместе с цирком Солезони по направлению к Южному Лейду, так что сборы заняли всего несколько минут. Рувэна несколько беспокоила возможная реакция хозяйки на наш внезапный отъезд, но та была слишком занята на кухне, чтобы устраивать крупномасштабный скандал. А может отъезд оравы нахлебников ее лишь обрадовал.

В укромном месте на пологом берегу Ильтеры мы остановились посовещаться.

— Не хочу вас пугать, друзья мои, но положение у нас аховое, — первым заговорил Ульрих. — Денег почти не осталось, в Толстую башню соваться опасно, к тому же нас ищут. И кроме того, если Тьери не соврал, и звезда не получит в ближайшее время своей жертвы, тут скоро такой кошмар начнется, что царство Трогга покажется невинным лужком с васильками. Думаю, пришло время выбираться из города.

— Легко сказать, а как? Мы же в розыске.

— Можно воспользоваться одним из подземных ходов, — ответил старикашка, расстилая карту. — Вот, например если войти в этом месте, а потом пройти сквозь склады Медников, мы выберемся далеко за пределами города.

— Отлично, — сказала Мэнди, вставая, — так и поступим. Рауль, ты идешь?

Они остановились и недоуменно уставились на меня. Я по-прежнему сидел на камне.

— Ты в порядке? Что-то случилось?

— Я не иду с вами, — почему-то для того, чтобы произнести эту простую фразу, мне пришлось чуть ли не силой проталкивать слова сквозь горло. Язык и губы отказывались повиноваться, как будто перестали быть частью моего тела.

— Что?!!

— Я не иду с вами, — повторил я громче.

— Ты что, перегрелся?!! Хочешь попасть в лапы к герцогу?

— Вы не понимаете, — я вздохнул. — Это мой долг. Я обязан вернуться и спуститься в склеп.

— Какой еще к Трогговой бабушке долг?!! Перед кем?!! Ты даже не подданный Империи! — вразнобой заговорили мои друзья.

-Вы не понимаете, — я вздохнул. — Прежде всего я — рыцарь, дворянин, и мой долг — защищать более слабых. Именно за это наше сословие пользуется теми привилегиями и почетом, которыми мы так гордимся. И пусть многие из нас употребляют это во зло, но остались еще и те, для кого честь — превыше всего!

— И ты, значит, один из них, — ядовито усмехнулась Мэнди.

— Именно! — с вызовом ответил я, — так меня воспитали, и моя совесть не позволяет мне отвернуться от терпящих бедствие жителей Рейнсберка, даже не смотря на то, что я не являюсь подданным Империи.

— Но почему их спасением должен заниматься именно ты?

— Да потому что больше некому! Император удрал, вместе с кузеном, из потомков Филибера остался лишь новорожденный младенец и я. Предлагаешь принести в жертву ребенка?

— Знаешь, — Мэнди даже покраснела от гнева, — забудь о том, что я сказала тебе вчера ночью. Ты — самый тупой, самодовольный аристократишка, какого я когда-либо видела. Для тебя главное в жизни, что бы ты мне тут с пафосом не доказывал, это на самом деле — прославиться, и не важно, какой ценой, и кто при этом пострадает! Как я жалею, что вообще с тобой познакомилась! Иди, жертвуй собой ради своей любимой принцессы, никто о тебе не заплачет!

С этими словами она развернулась, и гордо выпрямив спину, направилась к набережной.

— Да что с ней такое? — ошеломленно спросил я у Рувэна, молча наблюдавшего за этой сценой.

— Значит, птичка все-таки выбрала свой путь, — вместо ответа произнес тот. — Ну-ну.... Еще мне хотелось бы узнать поподробнее, что именно моя сестра говорила тебе прошлой ночью. — Он резко встал и пробурчав: "Всех благ", удалился вслед за Мэнди.

— Ты тоже думаешь, что я сумасшедший? — в отчаянье спросил я у старикашки.

— Нет, не думаю, — спокойно ответил тот. — Может быть слегка наивный, но не сумасшедший. И вполне возможно, что ты сделал на самом деле правильный выбор, хотя, конечно, внешне это выглядит наоборот.

— Ты о чем?

Старикашка задрал рукав своей хламиды и протянул мне руку: на его предплечье красовалась маленькая ранка, такая же, как у Труди.

— У Мэнди точно такая на правой ладони.

— Это смертельно? — спросил я, лихорадочно осматривая свои руки.

— Не знаю, — вздохнул Ульрих. — совершенно незнакомые симптомы — это не оспа и не чума. Но если судить по тому, как быстро распространяется эта новая болезнь, боюсь она даст фору всем известным науке эпидемиям.

— Значит, если звезда не исчезнет в ближайшее время...

— Скорее всего мы все умрем, — печально кивнул старикашка. — И бежать от этого бесполезно — вряд ли наш отъезд из города замедлит развитие болезни.

— Или смерть в бою, или смерть в глуши, — пробормотал я. — Небольшой же у меня выбор. Вот ведь старая ведьма!

— Друг мой, — старикашка внезапно прослезился. — Ты совершаешь благородный поступок!

— Жаль только, что его некому оценить, — хмыкнул я.

— Если ты о Мэнди, то не переживай. Женщины — это загадочные существа, чьи слова иногда нужно понимать с точностью до наоборот. Следуй по своему пути, мой юный принц, и ни о чем не жалей! И помни — даже в самые темные времена есть место для надежды!

Ровно в полдень я подошел к мосту, ведущему на Королевский остров. Стража у ворот вначале проявила чудовищную тупость и ни в какую не хотела меня пускать. После долгого препирательства, когда мне уже порядком надоело объяснять, что это именно меня ищут по всей столице, и я уже собирался плюнуть на все и уйти, к воротам приблизился начальник караула, которому, судя по тому, как он вытаращил глаза, моя физиономия была хорошо знакома. После этого положение резко изменилось — к дворцу меня доставили с такой скоростью, что от проделанного пути в памяти остались лишь мелькающие по бокам аллеи деревья. "И опять мне не удалось рассмотреть как следует императорский сад" — подосадовал было я, но тут распахнулись парадные двери и я предстал перед Ее Высочеством принцессой Инесс, восседающей на троне своего отца. Судя по раскрасневшимся щекам и сбившейся прическе, принцесса проделала путь в аудиенц-зал таким же галопом, как и я. Видимо известие о моем появлении порядком взбаламутило здешнее болото. Некоторое время мы молча рассматривали друг друга, потом я опомнился и отвесил ей положенный по этикету поклон.

— Великая богиня! — сказала наконец Инесс, пожирая меня глазами. — Это действительно вы, Рауль?!! Вы вернулись...

— Конечно вернулся, а вы меня разве не ждали? — вырвалось у меня, но принцесса иронии не заметила.

— Ждала, но не таким же образом...— начала было она, но осеклась.

(Ага, под конвоем и в кандалах, — продолжил я про себя).

Принцесса впилась в меня глазами, как пиявка в открытую рану и на ее лице отчетливо отражались все ее нехитрые мысли. Первоначальное удивление сменилось облегчением, затем в ее плоских голубых глазах глупой фарфоровой куклы появилось облачко недоумения, смешанного с подозрительностью. Некоторое время она морщила свой красивый лобик, раздумывая, в чем же тут может крыться подвох, но так как я на все ее брошенные искоса взгляды отвечал умильной улыбкой, принцесса отбросила все сомнения и пришла к единственно верному выводу, объясняющему мой возврат, а именно — страстью, которую она вызвала в моем сердце. Эта весьма лестная для принцессы мысль произвела с ней удивительную метаморфозу: откуда ни возьмись, появились вдруг и гордая осанка, и презрительная улыбка. " Да, я еще достаточно хороша собой, чтобы запудрить мозги и не одной дюжине таких дурачков, как ты!" — говорил весь ее вид.

Я с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. Пресветлая богиня, неужели это существо с фальшивыми ресницами и тремя слоями косметики на лице совсем недавно вызывало во мне такие переживания и сердечный трепет?!! Неужели из-за этой тупой коровы я был готов пожертвовать жизнью?!! Отвращение к ней было так сильно, что я с трудом вытерпел ту снисходительную усмешку, с которой принцесса протянула мне руку для поцелуя. Потом мне пришло в голову, что если женщина достойна презрения, то мужчина, которого она поймала на крючок, достоин презрения в десять раз больше. Что ж, так мне дураку и надо! И выдавив усилием воли на лице любезную улыбку, я склонился в поцелуе над ее рукой...

Не знаю, как я выдержал этот бесконечный день — принцесса таскала меня за собой по всему дворцу, и демонстрировала как какой-то драгоценный трофей всем, кто попадался по дороге. Она даже снизошла до разговора с садовником. Все были в восхищении. Мне оставалось только кланяться и улыбаться, и под конец дня мои щеки уже сводило от непрерывных усилий, а улыбка стала больше напоминать оскал. Убедившись, что намеки принцесса не понимает, я в конце концов сказал ей прямо, что устал, и хотел бы немного поспать перед спуском в склеп. Инесс обиделась, но потом, видимо, решила, что смертникам можно позволить маленькие капризы, и неохотно отпустила меня отдыхать. С количеством охранников, которым меня при этом снабдили, можно было при желании устроить грандиозный парад или небольшую войну.

Оставшись один я не раздеваясь плюхнулся на кровать, но, как ни старался, заснуть не мог. В голову против воли лезли всякие мысли и непрошенные воспоминания — наш замок, мое любимое дерево над обрывом, лица родителей, Мэнди, Рувэна — неужели мне не суждено их больше увидеть?! Почувствовав, что вот-вот заплачу от жалости к себе, я решил взять себя в руки, а лучшим способом это сделать было обдумать то, что я узнал о звезде и мече за последние два дня. Эх, жаль я не смог взять книгу с собой, но на память я никогда не жаловался, и сейчас некоторые ее страницы буквально всплывали перед моими глазами. Но больше всего меня беспокоил отсутствующий лист, безжалостно вырванный таинственной рукой. Глава перед ним была посвящена проклятию звезды, которое должно было длиться до тех пор, пока меч не изберет себе нового хозяина. Признаки избранника были неясны: по одним источникам он должен был быть чист духом и помыслами, храбр и тверд в вере. Если же верить другим, то Клиеннар, обагренный кровью тысяч людей, мог избрать себе хозяином лишь само исчадье ада, самого худшего из людей, когда либо рождавшихся на свет. И когда они воссоединятся, то наступит Темная Эпоха, когда брат пойдет против брата, сын поднимет руку на отца, благородство и честность исчезнут, а в душах людей воцарятся лишь подлость и своекорыстие. Длиться эта эпоха будет 1000 лет, и только Светлая Богиня сможет ее прекратить. Что и говорить, замечательная перспектива!

Однако странно — неужели герцог вообразил, что я и есть этот избранный? На темного хозяина я, пожалуй, не тяну, но, может он верит в первый вариант легенды и решил, что я достаточно чист помыслами, чтобы заполучить меч?! Хотя, поначалу он ведь хотел использовать Анри, кузена Императора, а тот вообще не походит ни по каким признакам ни на светлого избранника, ни на темного — так, трусливый прыщ в золотом камзоле. Но даже если свершится чудо и меч признает во мне хозяина, не рассчитывает же он, что я по своей воле передам его ему?!! Нет, здесь явно есть какой-то подвох...И, возможно, это дает мне надежду на спасение. Это, и еще, пожалуй, кольцо дракона, которое гадалка назвала моим хранителем. Хотя еще она сказала, что он не всемогущ. Я расстегнул куртку и достал кольцо. Показалось мне, или оно действительно мерцало в полумраке комнаты?!

" Пресветлая богиня", — взмолился я про себя, — пусть кольцо выручит меня в последний раз. Еще раз, а дальше я постараюсь не ввязываться ни в какие истории. Буду сидеть дома и вязать носки!"

— Какой интересный у вас медальон, мой принц!

Я резко обернулся, и увидел, как из-за шторы выходит старуха в черном — кормилица принцессы.

— Как вы сюда попали? Что вам угодно? — я принялся застегивать куртку. — Как вы посмели...

— Полно, принц, — голос Черной Марго был совершенно спокоен. — Вы не в том положении, чтобы задавать столько вопросов.

— О чем это вы? — я изобразил на лице изумление. — Разве жених Ее Высочества — нежеланный гость в этом доме?

Старуха расхохоталась.

— Из вас вышел бы неплохой актер, юноша, — сказала она наконец. — Вам удалось провести мою наивную девочку, но не меня. — Она внезапно нахмурилась и посмотрела на меня так, что я невольно сделал шаг назад. Таким взглядом повар смотрит на цыпленка, которого предстоит разделать, или палач на будущую жертву. Затем ее взгляд обернулся как бы внутрь себя и она продолжила голосом, от которого у меня пошел мороз по коже — Маленький гаденыш вернулся... Зачем?!! Неужели он не понял?!! Нет, не такой уж он и кретин... Он что-то задумал... Он хочет навредить моей маленькой девочке! — Тут старуха резким движением выхватила откуда-то огромную, угрожающего вида иглу и наставила ее на меня. — Но у меня есть на него управа, если только он вздумает не выполнить то, что ему приказали, чухх, — она сделала резкий взмах иглой, — одной царапины хватит, чтобы быстро отправить его на встречу с Троггом!

Игла отравлена! Я медленно, стараясь не дышать, уселся обратно на кровать, но сумасшедшая старуха, казалось, вовсе не обращает на меня внимание.

— Да, да, — приговаривала она, мерзко хихикая, — страшная, страшная смерть. Яд выест ему все внутренности, заставит харкать кровью! О, я в этом хорошо разбираюсь!

— Именно так ты и погубила семью несчастного студента, — прошептал я.

— Что? — старуха вдруг пришла в себя. Взгляд ее от этого, правда, не стал ни менее сумасшедшим, ни менее кровожадным. — А, вы об этом купчишке?!! Нет, им я налила яд в куриный бульон — покойник его очень уважал. Тоже недолго мучался. Ваше высочество предпочитает такую смерть?

Я вздрогнул и отчаянно замотал головой.

— Тогда будьте умницей, — цинично усмехнулась Черная Марго. Она нажала на какой-то выступ на камине и в стене открылась небольшой, хорошо замаскированный проход. — Дверь я запру изнутри, так что можете не стараться, мой принц. И помните: я слежу за вами, и если что не так... — она опять продемонстрировала мне отравленную иглу и скрылась за дверью...

...Меня разбудили на рассвете, в тот странный час предрассветных сумерек, когда с трудом можно отличить собаку от волка. Я, почему-то, ожидал, что спуск в склеп должен состояться в полночь, и потому старался с толком использовать последние оставшиеся мне минуты, чтобы укрепиться духом перед встречей с Неизбежным: вспоминал самые лучшие моменты своей жизни, молился Пресветлой богине и как-то незаметно уснул. А разбудила меня безжалостная рука начальника караула.

— Уже пора?!! — прошептал я, надеясь, что все окажется лишь дурным сном. Увы, каменные лица гвардейцев не оставляли даже проблеска надежды. Пришлось подчиниться. В прихожей меня уже ждал "почетный" караул, построенный карэ, причем алебарды у них были совсем не парадные и взяты на изготовку. За моей спиной ряды сомкнулись, и, следуя приказу капитана этим же порядком мы и проследовали к выходу — мы с ним посередине, и более сотни солдат, окружающие нас со всех сторон. Наблюдай я это со стороны, наверно, смеялся бы до упаду, но поскольку я был на своем месте, у меня эти напрасные предосторожности вызывали только глухое раздражение. Я не видел ничего вокруг, кроме солдатских спин и посыпанной мелкой галькой дорожки под ногами и имел лишь смутное понятие о том, куда мы, собственно, направляемся, хотя по идее, мы должны были двигаться к реке. Интересно, каким образом капитан намеревается сохранить строй при переправе на остров Филибера? Какой бы большой не была наша лодка, столько людей в нее все равно не поместятся. Впрочем, когда мы добрались до берега, оказалось, что все предусмотрено — надо лишь взять побольше лодок. В итоге, к острову мы отправились целой флотилией. Я сидел в лодке, зажатый с обеих сторон двумя гвардейцами, выбранными охранять меня, судя по всему, исходя из их габаритов — такой широте плеч мог позавидовать и наш Тамбурин, силач из цирка Солезони, поднимавший 3-хлетнего барашка одной левой. Спустя некоторое время, после отплытия я вдруг заметил, что здоровяк, сидевший напротив меня дрожит всем телом.

— Тебе холодно, солдат? — спросил я удивленно.

— Не-а, — покачал головой тот, — просто я с детства страсть как воды боюсь.

2-й горе-охранник плавать тоже не умел. Интересно, чтобы они стали делать, вздумай я спасаться бегством вплавь?!

Эта мысль меня порядком позабавила и даже ненадолго отвлекла от предстоящего. Но потом тоска накатила с новой силой. Неужели я доживаю последние часы?! Неужели это последнее, что суждено мне увидеть перед смертью?! Свежий ветерок обдувал мое лицо, я ловил рукой брызги и эти простые незамысловатые ощущения казались мне сейчас яркими и восхитительными. А ведь можно еще попытаться спастись... Поверхность воды была так близко. Стоит лишь чем-то отвлечь охранников и... Я до крови закусил губу. Нет, идти — так до конца. Как это ни странно, но мои ежедневные выступления в качестве живой мишени сослужили мне хорошую службу — на этот раз приступ паники прошел гораздо быстрее. Как всегда помогла мысль о том, что подумает обо мне эта несносная зеленоглазая девица. Кстати о Мэнди... Интересно, что имел ввиду старикашка, сказав, что все, что говорят женщины надо понимать наоборот? Если она меня ругала, надо ли это воспринимать как похвалу? А если сказала, что я ей отвратителен, значит ли это что я ей нравлюсь? Обдумывание этой идеи заняло меня настолько, что я даже не заметил, как мы причалили.

Как во сне все повторилось вновь: путь сквозь запущенный сад, влажные камни дорожки, ржавые ворота... Только теперь створки ворот были распахнуты настежь и казались пастью дикого зверя, разверстой в предвкушении добычи. И над всем витал невыносимый кладбищенский запах прелой зелени. Я с трудом подавил в себе рвотный позыв.

У дверей часовни нас ждала делегация провожающих — принцесса Инесс, наряженная в платье из черного атласа (видимо она уже примеряла на себя роль моей безутешной вдовы) и ее обычная свита — задумчивый Тьери с болонкой на руках и надутый от злости блондин— лейтенант.

— Здравствуйте, мой любезный жених, — промурлыкала принцесса, когда я приблизился, — Хорошо ли вы провели ночь?

— Замечательно провел, моя милая невеста, — отвечал я. — Отлично выспался и готов к подвигам. Позвольте также высказать вам глубокую благодарность за тот кортеж, которым вы меня любезно снабдили. С такой охраной мне теперь никакие враги не страшны.

Как ни была глупа и самодовольна принцесса, но даже ее мои слова смутили.

— Мне показалось, или вы позволили себе иронизировать в адрес Ее Высочества? — блондин решительно выпятил свой подбородок и сделал угрожающий жест в мою сторону.

— Ах, господин фон Бок! Какая встреча! — я всплеснул руками. — Вас уже отпустили с гауптвахты?!!

Блондин побагровел и издал сдавленный рык.

— Вы ведь не остались в претензии на мою безобидную шалость? — продолжал издеваться я. — Надеюсь вас очень скоро восстановят в звании. Обещаю вам поговорить на этот счет с маршалом Ла Реньи — мы с ним закадычные друзья, он мне даже подарил бутылку вина. Она правда оказалась отравленной, но это не важно... — Меня как говориться: "прорвало". Я говорил совершенные глупости и не мог остановиться. — Я обязательно замолвлю за вас словечко. Вот только закончу все свои дела с мечом короля Филибера...

Последняя моя фраза несколько охладила пыл бывшего лейтенанта, который судя по всему уже собирался вызывать меня на дуэль. И это верно — зачем тратить силы на убийство человека, который и так уже практически покойник.

— Я надеюсь, вы не раскаиваетесь, в том, что решили мне помочь? — произнесла принцесса нервно обмахиваясь веером.

Я уже открыл рот, чтобы объяснить ей, насколько я в этом раскаиваюсь, но тут из-за ее спины показалась костлявая как скелет, фигура в черном. Сверкая безумными глазами кормилица принцессы поравнялась с нами, держа при этом руки в муфте. При мысли о том, что она держит в руке, мне стало зябко и совсем перехотелось острить.

— Что же вы замолчали, принц? — сладко проговорила Черная Марго, приближаясь ко мне.

— Да так, не хочу услышать "чух-х-х", — пробормотал я.

— Как?! — Принцесса и фавориты в недоумении переглянулись.

— Я, пожалуй, пойду. — Мне удалось изобразить на лице улыбку и удерживать ее все то время, пока я не вошел под своды часовни. И даже спиной я чувствовал недоуменный взгляды принцессы, взбешенный лейтенанта, задумчивый Тьери и тяжелый, как камень на шее у утопленника взгляд старухи в черном. Очередной плечистый гвардеец довел меня до зала, где не так давно стояла обитая красным шелком софа, с которой у меня было связано столько воспоминаний. На сей раз зал был совершенно пуст и безлюден, а на том месте, где несколько дней назад был бассейн с водой, приобретавшей в лучах луны золотистый цвет, открывалась лестница, ведущая вниз. Гвардеец молча вручил мне факел и отступил в сторону... Неужели принцесса решилась спустить меня с поводка?!! Хм, как бы ей не пришлось горько об этом пожалеть... Но что бы там ни было а, значит, дальше мне придется идти самому... Что ж, приступим...

Глава 31.

Ох, какой же я был злой! На идиотку-принцессу, на подлого герцога, на несправедливость судьбы, а больше всего — на себя самого! Вот уж действительно: нет у нас больших врагов, чем мы сами! Я был настолько занят самобичеванием, что дальнейший свой путь проделал почти бегом, как будто от того, что я быстрее переставляю ноги, что-то могло измениться. Смутно помню, как спускался по лестнице, как шел по какому-то тоннелю, и только когда я очутился на развилке, я немного пришел в себя. Передо мной были три ответвления, на вид одинаково темных, холодных и гадких. Это привело меня в замешательство.

— Трогг меня возьми! — пробормотал я. — Если меня уже посылают на заклание, то могли бы, как минимум, объяснить по какой дороге идти.

Все-таки Мэнди была права — мне всегда хотелось быть одним из тех героев, о которых поют в балладах и слагаются легенды. Я попытался представить себе сказку, главный герой которой отправился спасать мир, но по дороге заблудился... Да уж, с моей удачливостью мне светит стать разве что персонажем анекдота. Хи-хи...

Однако, надо что-то делать... Не возвращаться же обратно. Я посветил факелом во все три туннеля и обнаружил любопытную штуку — в боковых ходах стены были покрыты водорослями и мокрым илом, в центральный же был чист и сух, как будто и не находился сто лет под водой, а был перенесен сюда прямиком из какого-нибудь высокогорного замка. Что ж, воспримем это как подсказку... Я решительно направился в центральный ход, но уже через несколько минут пожалел об этом. Проход, привлекший меня поначалу, становился все уже и мрачнее, постепенно дорога пошла под уклон, гранитные плиты сменил влажный известняк и то тут то там я стал замечать на стенах странные грибы, светящиеся мертвенно-зеленым светом, как обманные огоньки на болотах. Надо было бы вернуться и поискать другой путь, но из какого-то странного упрямства я продолжал идти вперед, пока не обнаружил себя, вдруг, в темной пещере, стоящим по щиколотку в воде с почти погасшим факелом и клацающими от холода зубами. Свод пещеры терялся во мраке, и сколько я не поднимал факел, рассмотреть мне удалось лишь высокие стены, покрытые какими-то грязными гнездами. Похожие гнезда делают ласточки, но вряд ли какая-либо уважающая себя птица стала бы устраивать себе дом в мерзкой подводной пещере. Странно, не летучие же мыши их понастроили?! Обитатели гнезд то ли отсутствовали, то ли сидели тихо, во всяком случае рассмотреть их не удалось. А потом я услышал нечто, начисто отбившее у меня охоту размышлять о странностях в поведении пернатых — позади меня кто-то был. Я отчетливо услышал звук шагов, плеск воды, затем внезапно все стихло. Я посветил факелом в темный проход, из которого сам же и вышел несколько минут назад, но там было пусто. Странно... Наверно послышалось... В тот момент, когда я уже почти убедил сам себя, что это был обман слуха, звук раздался вновь. Кто-то явственно прошел несколько шагов и остановился перед выходом из туннеля. Я ухватил поудобнее факел и вытащил шпагу. Минуты шли за минутами, но никто не появлялся. Я по-прежнему стоял в дурацкой позе с вытаращенными глазами и колотящимся сердцем, судорожно сжимая эфес шпаги.

— Так и будем в прятки играть? — крикнул я, совсем разозлившись. Ответа не последовало. — Ну, пеняй на себя, — я решительно направился к проходу. Я был готов к драке но и тут моя шпага не пригодилась — туннель был пуст. Но ведь я четко слышал шаги, не может такого быть, что бы мне показалось! Я опустил факел пониже и увидел в жидкой грязи, из которой состоял пол, одинокую цепочку следов. Моих следов... Трогг знает что! Постепенно мой запал угасал, и на смену ему пришла усталость. Я поднял факел, и вдруг заметил, что у меня две тени. Сначала я подумал, что у меня просто слезятся глаза. Я зажмурился, потряс головой и медленно открыл глаза снова. Теней по-прежнему было две.

— Только не паниковать! — сказал я сам себе. — Этому должно быть какое-то объяснение.

Я медленно повернулся вокруг — никого. Я находился в абсолютно пустом туннеле совершенно один, и у меня был лишь один факел, но теней у меня было две, причем одна из них — явно не моя! И вот тут мне стало по-настоящему страшно. Страшно, как никогда в жизни. Это не был острый приступ паники, как перед первым выступлением в цирке, и не леденящая душу волна, как тогда, когда на небосклоне появилась звезда О-Ери и я почувствовал, что меня неотвратимо затягивает в пропасть неизведанного. Все это время я имел дело с живыми людьми из крови и плоти, и, значит, мог бороться, и чем Трогг не шутит — даже победить! Но сейчас мне противостояли не люди, а нечто, чему я даже не мог подобрать определения! Ужас охватил меня с такой силой, что желудок свело спазмом, и почувствовал во рту горький привкус желчи. В висках бешено пульсировала кровь, а глаза как будто покрыла пелена, но и сквозь нее я четко видел, как моя вторая тень медленно подняла руку и...

Остановился я только уперевшись лбом в стенку. Видимо туннель, в который я свернул, оказался тупиковым. На вопрос о том как я сюда попал, и сколько времени я прошло с тех пор, как я увидел проклятую тень, я не смог бы ответить даже под страхом смертной казни. Вместо воспоминаний о последних событиях в моей памяти зияла огромная черная дыра. Хотя, если судить по дрожи в мышцах и неровному дыханию, побегать мне пришлось порядочно... Я прислонился воспаленным лбом к прохладной стене и стоял до тех пор, пока не пришел в себя. Каким-то чудом шпагу мне удалось не потерять. Факел тоже был при мне, хотя и потух. Но это ничего, огниво я всегда ношу с собой. После нескольких попыток мне все же удалось зажечь факел и осмотреться вокруг. Как я и предполагал туннель заканчивался глухой стенкой. Я направился в противоположную сторону, но уже через несколько шагов увидел, что туннелей здесь было множество. Все они сходились, расходились, пересекались, но заканчивались неизменно: выходом в проклятую пещеру с гнездами.

Когда я окончательно в этом убедился мне стало так плохо, что я даже был вынужден присесть на камень. Я сидел возле самого выхода и смотрел Ох, как же мне не хотелось возвращаться в эту пещеру! У меня вспотели руки и кружилась голова, но я все-таки переборол себя. Шаг, который я сделал, ступив обратно в пещеру был самым героическим поступком в моей жизни — ни убийство дракона, ни побег из тюрьмы, ни даже решение вернуться во дворец ни стоили мне стольких усилий и душевного трепета. Наверно так и появляются седые волосы... Не удивлюсь, если завтра обнаружу у себя парочку... Только будет ли оно у меня это " завтра"?! Как я не хорохорился, но решение встретить судьбу лицом к лицу как подобает рыцарю, потомку древней и гордой фамилии оказалось выполнить труднее чем я думал. Уже через три шага моя гордо поднятая голова сама собой вжалась в мои гордо расправленные плечи, а остальной путь по пещере я выполнил исполняя такие замысловатые прыжки, что мне позавидовали бы все зайцы Ильтерского леса, если бы могли, конечно, это наблюдать. Наверное, я надеялся что лишняя тень не выдержит подобного обращения и сама собой отвалится. К сожалению, между нею и засохшей грязью оказалось очень мало общего. Это я выяснил уже в тоннеле на противоположном конце пещеры, когда отдышался и вновь зажег факел. Проклятая тень по-прежнему была рядом и никуда уходить не собиралась.

— Вот ведь свинство! — сказал я, беспомощно наблюдая, как эта тварь, будто издеваясь, машет своими непропорционально длинными руками. Однако, сколько ни смотри, а надо двигаться дальше. Пока что тень мне не причинила ничего плохого. Будем надеяться, что и в дальнейшем она будет вести себя смирно. Напоследок я не отказал себе в удовольствии высказать непрошеной гостье все, что о ней думаю и даже ткнул ее пару раз факелом. Ответа не последовало. Вот и славно...

Туннель шел все время прямо и вниз, так что первые несколько шагов я преодолел практически бегом, но затем взял себя в руки и перешел на размеренный шаг, стараясь беречь дыхание и не оглядываться назад. Последнее было труднее всего. Меня так и подмывало взглянуть — не отстала ли проклятущая тень, или она все еще преследует меня?! Но почему-то мне казалось что оглядываться не стоит. Я крепился сколько мог, но когда вдали забрезжил робкий свет и показался выход из туннеля, я все же не выдержал и посмотрел назад ... То что я увидел, превзошло мои самые худшие опасения — теней было уже не две, а гораздо больше. Неслышно передвигаясь в невидимом для меня пространстве за мной шла целая толпа! Мужчины, женщины, даже дети! Особенно выделялся силуэт дамы в длинном остроносом колпаке со шлейфом, которые носили чуть ли не полвека назад. Все эти персонажи выстроились цепочкой, и, казалось, приветствуют меня, весело помахивая руками. Чему же интересно они так радуются?!! Неужели тому, что я скоро присоединюсь к ним?!! От этой мысли у меня поднялись дыбом волосы на затылке и я почти физически ощутил ледяное дыхание приближающейся смерти.

— Ну уж нет, дорогие мои, не дождетесь! Вот вам! — я показал теням неприличный жест, и твердым шагом проследовал к виднеющемуся вдали выходу.

Не знаю, чего я ожидал, но то, что я увидел, слову "склеп" соответствовало мало. Скорее это напоминало грот. Предрассветный туман не позволял с уверенностью судить об истинных размерах пещеры, но даже судя по тому что мне удалось рассмотреть, она была огромна. Прямо надо мной устрашающе покачивались сосульки невероятных форм и расцветок, а где-то вдалеке, судя по доносящемуся плеску воды, был выход к реке. После первых же шагов по пещере мой многострадальный факел, выдержавший все перипетии моей прогулки по туннелям, тихо сказал: "пф-ф-ф" и погас. Но мне не нужно было света, чтобы понять, что тени за мной не последовали — такого необыкновенного чувства легкости я не испытывал даже во сне. Как узник, проведший годы в каменном мешке и внезапно выпущенный на свободу. Наконец-то я был один... Хотя, кроме теней у меня могли быть и другие спутники. Что-то я не заметил среди провожавших меня у часовни герцога Ла Фьярму. Вполне возможно, что он затаился где-нибудь поблизости и готовит подлый удар мне в спину... Я нервно оглянулся, но в сероватые клубах тумана можно было видеть лишь на несколько шагов вокруг. При желании здесь мог спрятаться не только герцог, но и целый караван верблюдов вместе с погонщиками. Правда, если я их не вижу, значит и они меня тоже... Впрочем... После свиты, сопровождавшей меня по туннелю, я уже вряд ли чему-либо способен удивиться...

Бумс-с-с! Тяжелая капля воды, сорвавшаяся откуда-то с потолка, со звоном упала мне прямо на макушку. То есть это потом я понял, что это была всего лишь капля, а в тот момент у меня было такое впечатление, что на меня обрушился свод пещеры. Или же что герцог со всей силы нанес мне удар своей железной перчаткой. Ничего не соображая от звона в голове, я выхватил шпагу и принялся наносить удары во все стороны, куда мог дотянуться. Таким образом я сделал пару кругов по пещере, и в тот момент, когда я почти выдохся и стал что-то соображать, я нашел саркофаг... Вернее он нашел меня... В общем, я на него свалился. Наверно, когда-то он находился на возвышении, но годы не проходят бесследно даже для скал, а уж для мягкого известняка пещеры и подавно. За долгие столетия вода вымыла вокруг саркофага настоящую яму, в которую я и угодил. Сам саркофаг был сделан из свинца, металла непривлекательного во всех отношениях — ничего общего с хрустальным гробом, висящим на золотых цепях, видевшемся мне в мечтах. Что ж, еще одной иллюзией меньше.

Когда прошел первый шок, я задумался. Допустим, саркофаг я нашел, и что теперь с ним делать? Я поскреб сверху по крышке, но никакой реакции не последовало. Я постучал сильнее — с тем же эффектом. Минуты шли за минутами и ничего не происходило. Мне стало скучно, потом холодно, потом на меня накатилась усталость — все-таки я столько страху натерпелся в этой пещере с тенями и каков результат? Неужели это действительно были всего лишь старые сказки? Ох, и достанется же мне от Мэнди... Да и Рувэн не упустит случая позубоскалить...А братец Хенцель?!! Вспомнив о нем и остальных родственниках, напрасно ожидающих меня в Наровине с драконом, я невольно схватился за голову и застонал. Пресветлая богиня, дай мне только выбраться из этой истории, я обязательно займусь поисками дракона! Клянусь! Я помолился, и стал устраиваться на ночлег. Но, видно у судьбы на мой счет были другие планы. В тот момент, когда я, подложив под голову свернутую куртку, потягиваясь и зевая, забрался на саркофаг с ногами и растянулся во весь рост, на небе появилась звезда О-Ери. Ее свет проник в пещеру сквозь отверстие на потолке и в одно мгновение озарил все вокруг мягким голубоватым светом. Я от удивления даже рот приоткрыл. Но когда я взглянул вниз, на саркофаг, у меня не только челюсть отвисла, но и волосы встали дыбом. Свет звезды каким-то образом проник сквозь покрывающий крышку свинец, и осветил его изнутри, заставив саркофаг сиять так ярко, что слезились глаза. И словно рыба из-под тонкой корки льда, сквозь эту, ставшую внезапно прозрачной крышку саркофага, на меня смотрел зияющими пустотой глазными впадинами череп первого Императора! Стоит ли говорить, что в тот же момент меня оттуда как ветром сдуло!

Между тем свет звезды преобразил пещеру до неузнаваемости — куда только девался мрак ночи и серые клубы тумана! Тусклые некогда сталактиты на потолке теперь блестели и переливались так, что самая драгоценная дворцовая люстра из горного хрусталя показалась бы рядом с ними вульгарной дешевкой. Да что там сталактиты — сам воздух в пещере дрожал и искрился от разлитого в нем сияния, и казался таким густым что мне даже стало трудно дышать. Но самая большая метаморфоза произошла с саркофагом. Теперь он напоминал огромный алмаз, выложенный на алую бархатную подушку. От его сверкания болели глаза, но я не мог отвести от него взгляд. А потом, я услышал его зов. Когда-то, у золотистого бассейна я уже слышал его, но тогда он больше напоминал нежную музыку. Сейчас же, он превратился в грохот лавины, в рев урагана, в рычание рассерженного льва! Этот зов раздавался звоном тысячи колоколов в моих ушах, и я не мог ему сопротивляться. Меня тянуло к нему, тянуло неудержимо, и я сам не заметил, как преодолел расстояние, отделявшее меня от саркофага. Почему-то теперь он меня совсем не пугал.

Скелет покойного Императора лежал спокойно, прижимая к груди длинный меч, с узорной ручкой. Неужели это и есть тот легендарный Клиеннар?! Выглядел он вполне обычно — в оружейной Ниобера старинных мечей было сколько душе угодно, так что я успел насмотреться. Этот был ничуть не лучше наших. Разве что немного длиннее. Удивляло только то, что он сумел так хорошо сохраниться под водой. Я протянул руку, но вместо того, чтобы наткнуться на свинцовую крышку гроба, моя ладонь вдруг погрузилась в мягкое бирюзовое марево, по своей консистенции напоминающее кисель. Я тут же выдернул руку обратно и поднес ее к глазам — мою ладонь окружало воздушное мерцающее облачко, а вдоль по кисти руки то и дело проскакивали яркие голубые искорки. Это было немного щекотно, но приятно. И возбуждающе, как поцелуй любимой женщины. Как будто кто-то гладил меня по волосам и звал за собой. Такой манящий голос... Как тогда в пещере, с памятником всаднику... Трогг меня побери!!! Воспоминание о крысе на каменной руке подействовало, как хорошая пощечина. Я внезапно обнаружил, что стою около саркофага, погрузив обе руки в обманное марево и уже почти касаюсь проклятого меча... От испуга я с такой силой дернулся обратно, что упал и стукнулся спиной о торчащий камень. Было больно, но зато это прогнало остатки морока из моей головы.

Что же ты делаешь, придурок?!! Нашел время для розовых мечтаний! Я оглянулся по сторонам. Показалось мне, или действительно я уловил движение у дальних камней. Я замер на месте, но ничего не происходило. Если там кто-то и прятался, то пока что он решил не показываться. Чего же он ждет? Впрочем, ясно чего — ждет, мерзавец, когда я к мечу прикоснусь. Ну да, я ведь для этого сюда и пришел. Ну-ну... Интересно, что он будет делать, если я потяну время и не стану брать меч сразу? Должен же он как-то проявить себя! Вот тут-то мы с "подружкой", — я погладил эфес шпаги, — с ним и потолкуем...

К сожалению моему плану не суждено было сбыться. И все потому что я не учел главного — в отличие от меня, звезда О-Ери никого ждать не собиралась. Она уходила за горизонт, а вместе с ней, исчезал и свет ее волшебных лучей, превративших унылый подводный склеп в самое восхитительное место на Земле. Вначале поблекли сталактиты. Они затухали по одному, как свечи, который после веселого бала гасит дотошный камердинер, вспыхивая напоследок разноцветными огоньками. Это было так красиво, что я даже не сразу понял что это означает для меня. И только когда воздух в пещере начал тускнеть и музыка колокольного звона стихла, я вдруг осознал, что у меня остались считанные секунды, чтобы принять решение. В полной растерянности, я смотрел, как голубоватое сияние звезды, заполнявшее собой всю пещеру стало сужаться вокруг саркофага, снова отдав остальное пространство во власть серым клубам тумана. Вот луч света достиг моих ног, вот он уже у саркофага — я в отчаянье схватился руками за крышку гроба, как будто мои жалкие потуги могли остановить угасание звезды. Что же делать?!! В моей голове царил настоящий ураган: тысячи мыслей вертелись и метались как угорелые в тесном пространстве моей черепной коробки, а я никак не мог поймать за хвост хотя бы одну их них. Тем временем саркофаг Императора стал покрываться чем-то вроде инея. Потом на краю гроба появились морозные узоры, такие же, как те, что можно увидеть на любом окне в зимний день. Эти узоры расширялись, накладывались друг на друга, и постепенно в этом месте пропадало шедшее изнутри саркофага сияние, а его место вновь занимал тусклый серый свинец. Проклятье! Я со всей силы ударил кулаком по крышке гроба. Как оказалось, она уже успела принять и все остальные качества свинца, в том числе и твердость. Дуя на ободранные костяшки пальцев, я попытался взять себя в руки.

— Ладно, без паники... Пусть не удалось вынудить герцога показать себя... Нужно решить: брать меч или нет. Если я его возьму, то почти наверняка погибну... А может не брать меч? В конце концов звезда появится и завтра. Я вернусь и принцесса будет вынуждена поговорить со мной начистоту... Хотя идти обратно через пещеру с тенями...Бр-р-р.

Изморозь добралась до крышки саркофага, и, принялась покрывать ее узорами, совершая правильные круги вокруг руки императора, сжимавшей рукоятку меча.

— И кроме того, я единственный из потомков Императора, оставшихся в столице. Если придворные поймут, что я не собираюсь брать меч добровольно, они, пожалуй, поступят со мной как с Филибером Трусливым, от них можно ожидать чего угодно... Нет, возвращаться нельзя...

Свинец уже покрывал большую часть крышки гроба, а я все никак не мог решить, что же мне делать.

— А может удрать? Вот он выход к воде, рукой подать. Доберусь вплавь до берега, а там — хоть трава не расти!

Я даже сделал шаг назад, но, подняв глаза, увидел, как луч света, проникающий сквозь дыру в потолке стал бледнеть и рассеиваться.

— Тоже мне, герой! Как я распинался тогда на берегу — обязанность дворянина, честь, благородство, а как дошло до дела — сразу в кусты? Права была Мэнди, тысячу раз права...

Что же я делаю?! Ведь уход звезды означает, что через несколько минут на Рейнсберк обрушится новое бедствие. Вчера это были куры, а если сегодня дойдет и до людей?! Я ведь шел сюда спасать не себя, — их!

И вдруг, за какое-то мгновение, я увидел их всех — жителей столицы, с которыми успел познакомиться за эти несколько недель. Их лица появлялись передо мной, как портреты в картинной галерее. Я даже вспомнил тех глупых парней, с которыми подрался в первый же вечер по приезде. Почему-то теперь их лица мне казались не такими уж и противными... Я видел их всех отчетливо, как будто наяву, даже лучше: вплоть до каждого завитка на локонах принцессы, вплоть до расширенных пор на носу у капитана из комендатуры. Но ярче всего мне вспомнилась крохотная ранка на руке у Труди, служанки из таверны, и голос старикашки, произносящий: " У меня и Мэнди такая же".

Это воспоминание вывело меня из ступора. Гроб уже был полностью покрыт свинцом, оставалось лишь маленькое отверстие над тем местом, где рука Императора сжимала рукоятку меча. И все еще не веря в то, что я все же это делаю, я наклонился и в последний момент дотронулся до Клиеннара...

...Острая боль прошила меня с головы до ног, в голове как будто вспыхнул фейерверк и я почувствовал, что меня с огромной скоростью куда-то неудержимо несет... Высокое предрассветное небо, нагромождение гигантских камней... Потом я услышал нечеловеческий вопль, и понял, что это кричу я...

А потом меня не стало.