— Боитесь, что я использую свою силу, чтобы заставить вас сделать нечто, чего вы не хотите, — сказал, наконец, Гаарс. Его голос разорвал напряженную тишину, и Рэми откинулся на спинку скамьи, почувствовав себя чуть свободнее. — Успокойтесь, Рэми. Я чудовище, но не настолько же. Неволить мага я не стану...
— Колдуна! — машинально поправил его Рэми, пережевывая пирожок.
Бились в голове вместе с пульсом слова хранительницы: "Боги над тобой не властны, и люди не будут!". Не будут... Значит, и Гаарс не будет иметь над ним власти? И опасности нет? С самого детства учили Рэми — магию родов нельзя обмануть. А что если можно? Рэми вздрогнул, подавившись пирожком.
Разве можно обмануть архана при инициации... а Рэми обманул.
Разве можно противостоять прямому приказу Эдлая, а Рэми противостоял...
— Бросьте эти предрассудки, — усмехнулся Гаарс возвращая Рэми в реальный мир. — Какого колдуна? Мага! Необученного, сильного, потому опасного. Об этом вы не подумали? Не подумали, что сильно изменились? Стали упрямы, как сказал Бранше. Это в вас кипит ваша сила. И когда она выйдет наружу, я хочу иметь способ ее обуздать. Теперь понятно?
— Понятно, — потупился тот, дожевывая пирожок.
Понятно, что ничего не понятно. Но Рэми вдруг захотелось рискнуть. Захотелось отчаянно, безумно. Почему бы и нет?
— Если я дам вам слово, что никогда не заставлю вас сделать то, что вы не хотите, слово главы рода, — продолжал уговаривать Гаарс, но Рэми его уже не слушал. — Дам слово, что не буду злоупотреблять своей властью. Вы мне подчинитесь?
— Вы загнали меня в угол, — усмехнулся Рэми, поймав взгляд Гаарса. И странно, мужчина вздрогнул, отводя глаза, будто был в чем-то виноват... — И хочу вас предупредить — чувствую я, что моя сила уже вышла из-под контроля магии родов. Не боитесь?
— Нет, — прошептал Гаарс, но в его голосе Рэми не почувствовал былой уверенности.
— И тебе ли не знать, что любой закон можно обойти?
— Да.
— И ты сознаешь, что в этой игре, может быть, рискую не я, а ты? — прошипел Рэми, наклоняясь вперед.
— Может, ты и прав, — дернулся Гаарс, внезапно обретая былую уверенность. — Но я принял решение. А ты? Подчинишься?
— А почему бы и нет? — равнодушно пожал плечами Рэми, доедая пирожок.
А потом, под внимательным взглядом Гаарса он медленно стянул браслеты власти, подавая их мужчине.
Глаза Гаарса сверкнули торжеством. И с новым глотком воздуха Рэми вдохнул боль.
Прошла седмица. Рэми устроился охранником в небольшой таверне в центре столицы. Свободное время он проводил с Бранше, и Алисна, привыкнув к дружелюбному обаятельному парню, быстро позабыла о злосчастной татуировке.
Рэми с помощью Гаарса нашел себе небольшой домик неподалеку таверны. Алисна и Варина живо принялись за работу, и за несколько дней непритязательное с виду жилище стало внутри милым и уютным гнездышком.
Рэми передал главе рода просьбу колдуна о встрече. О чем Гаарс говорил с Урием, рожанин не знал, но вернулся хозяин неожиданно серьезный и задумчивый. На вопросы глава рода отвечать отказывался и лишь за ужином, глянув зло и неприязненно, сказал:
— Завтра пойдешь к Урию.
— Зачем? — тихо спросил Рэми.
— Он решил обучить тебя магии...
Рэми не то, чтобы обрадовался или огорчился, просто принял к сведению. С одной стороны, приятно научиться управлять своей силой, с другой — больно уж глаза у колдуна хитрющие. Больно уж ранят Рэми слова о Виссавии... и больно уж много колдун о нем знает. Гораздо больше, чем он сам...
Но недолгие уроки Урия Рэми не тревожили. Гораздо больше боялся он молчаливых, безмолвных вечеров в одиноком доме. Боялся воспоминаний, что не давали ему покоя, боялся тихого шепота силы внутри, боялся связи с хранительницей, что все более крепчала. Боялся собственной мощи, что пыталась выйти наружу, но не находила выхода. Боялся и трусливого желания расспросить Алисну, кто такой Арман и все же поговорить с Миром. Это проклятая и непонятная тоска по Миру...
Тоска та не давала Рэми спать ночами, истязала его и днем. И Рэми забывался в работе, шутя растаскивал по углам пьяных посетителей, окунался с головой в обучение с колдуном, приходил домой лишь поздним вечером, падал на не расстеленную кровать и забывался тяжелым сном.
А если усталость не помогала, то помогало крепкое вино, магические зелья и экстракты, которые Рэми с легкостью творил в тайном подвале колдуна.
Учитель все видел, но молчал... пока однажды вечером не повесил на шею Рэми круглый амулет из малахита в виде свернувшейся клубком спящей кошки:
— Попробуй это, мой мальчик. Понятия не имею, что тебя так мучает, но ты все же попробуй.
Тоска сразу же приутихла, и Рэми облегченно вздохнул. Тогда он в первый раз с момента встречи с Миром смог заснуть нормально.
И хоть томила еще тоска, да боль стала переносимой. Но все равно ночами снились Рэми его глаза, слышался его голос, его зов... Он звал... каждое мгновение звал... и Рэми сжимал амулет до хруста в пальцах, молясь всем богам, чтобы это закончилось... а потом просыпался на рассвете, садился на кровати, стирал пот с лица и думал об Аланне.
Мысли об Аланне странным образом успокаивали. Одно воспоминание о ее глубоких голубых глазах тушило боль, и днем частенько казалось Рэми, что лицо Аланны мелькает среди городской толпы. Один раз он ее и в самом деле увидел — на празднике урожая.
Темно-желтый плащ окутывал тонкую фигуру, капюшон был плотно натянут на голову, скрывая лицо, но от Рэми это ее не прятало. К тому времени колдун уже успел научить многому, в том числе — видеть человека иным зрением. И Рэми видел... Аланна не была беременна, хранительница его обманула.
Марнис отошел от ока, представляющего собой каменную чашу на высокой подставке, наполненной водой, и сел на троне, поморщившись от запаха тухлятины. Давно не было здесь жрецов, давно никто не занимался святым источником, и трупы былых сторонников отравили чистую когда-то воду, а камни завалили вход в пещеру младшего бога.
— Нет, Рэми, — сказал божественный мальчик, поглаживая подлокотник трона. — Нет, родной. Думаешь, сделал выбор? Ничего ты не сделал. И не уйдешь ты от Мираниса, как бы не пытался и от Аланны не уйдешь... Тебя хочет глупая девочка? А да пожалуйста! Возьми Рэми и потеряй шанс стать повелительницей!
— Ты еще не наигрался? — раздался позади знакомый голос.
— А ты? — парировал Марнис. — Убила сына Рэми, чтобы спасти ему жизнь. Красиво, не так ли? А у своего любимчика бы спросила?
— Рэми не обязательно знать...
— Некоторые вещи не спрячешь, Виссавия. И я не понимаю. Ты могла бы вернуть Рэми в клан еще сегодня — стоит только разбудить его воспоминания, а вместе этого даешь ему упиваться ненавистью к тебе и клану.
— Начинаешь понимать...
— Понимать что?
— Что не один ты играешь...
23. Глава четырнадцатая. Предсказание
Арману никогда не нравился конец осени. Доставало предзимнее уныние и вечно затянутое тучами небо. Раздражала тоска, что мучила его от конца листопада до первого снега. Но больше всего ненавидел он первое от праздника урожая новолуние. Потому для кого праздник, а для него — день тройного траура.
Из года в год Арман в этот день напивался. Все равно где, все равно чем, абы забыться. И встать утром обновленным, способным прожить еще один год...
Этот год другим не был. И сегодня проснулся Арман ночью хмурым и злым, разгневанной тенью пронесся мимо часовых, вскочил на Искру, и помчался в город. Туда, где погасли последние фонари, где между ночными тенями проскальзывали воры, туда, где рядом с храмом смерти горели огни Дома Веселья.
Хорошее местечко для траура, подумалось Арману, когда он начал, не спешиваясь, лупить ногой в ворота. А коль до смерти обопьется, так и жрецы со своими обрядами рядом. Через два дома. Тащить тело далеко не придется.
Ворота распахнулись не сразу. Мелькнули в темноте за решеткой испуганные глаза привратника, и вскоре Арман все же ввел огнистого во внутренний дворик, привычно осматриваясь.
Тихо, спокойно. Мерцает в полумраке свет свечи, укрытой от дождя и ветра стеклянным фонарем, тихо повизгивает в сарае запертый пес, переминается с ноги на ногу стоявший в дверях верзила.
Наверняка вышибала. И наверняка его, Армана, не тронет. Даже если весь Дом Веселья архан по камушку разнесет — не тронет. Потому что описал дугу тяжелый мешочек, упал в клешни хозяина, заставил того широко улыбнуться, и вслед за хозяином заулыбался верзила, начал сгибаться в поясе, изображая поклон. Даже в глазах выбежавшего босого мальчонки и то светилась радость. Шальная, безумная надежда, что подобревший от знатной выручки хозяин и накормит сытнее и высечь сегодня забудет.
Приплясывая, мальчишка принял от Армана повод, даже необычного огнистого бояться забыл, хоть и храпел конь зловеще, что и понятно. Искра родное стойло любит, ночевать по чужим конюшням не привык, да только сегодня вот Арману плевать на чувства Искры. Он брата потерял!
— Я о коне позабочусь, — раздался рядом тихий шепот.
Вновь Нар. Вновь пошел за ним, проигнорировав приказ остаться в казармах. И ведь нет сил наказать наглеца, хотя и следовало бы, Нар ведь не дерзит... заботится.
В этом мире всего трое тех, кто заботится: няня Ада, опекун Эдлай, и этот... хариб. Личный слуга, который каким-то непостижимым образом сумел стать единственным другом.
— Завтра с тобой разберусь! — пообещал Арман харибу. — Завтра.
Вбежал по крутым ступенькам резного крыльца, ворвался в задымленный общий зал и сбросил на руки прислужника тяжелый плащ.
— Прошу, архан! — раздается рядом шепот хозяина.
Арман резко оборачивается и успевает заметить, как стройные, в одних набедренных повязках рабыни поднимают углы тяжелого ковра, открывая проход в соседний зал.
— Прошу в покои для особых гостей, — прислуживается хозяин.
Тут, за ковром, тихо и спокойно. Царит полумрак. Витает в воздухе запах благовоний, укрывает пол толстый ларийский ковер, ярко-красный, как листья виноградника. Пылает щедро накормленный огонь в огромном, во всю стену, камине, а на ковре, вокруг низкого столика разбросаны темные бархатные подушки.
Идеальное место, чтобы забыться. Идеальное место, чтобы спрятаться. Идеальное, да не совсем. Потому что на горе подушек полулежит раздетый до пояса мужчина со светлыми волосами.
Если боец, то только на словах, сразу же определяет Арман. Такие не дерутся, такие управляют драками. Но не это худшее: на запястьях незнакомца поблескивают желтые знаки рожанина.
Но в Дом Веселья — это не улица. Здесь все равны. И здесь может сказать рожанин архану:
— Простите, но здесь был первым. За ночь заплатил и уходить не собираюсь.
— Значит, не повезло тебе, — равнодушно пожал плечами Арман, пинками скидывая подушки в кучу. — Подвинешься.
Лежать на подушках оказалось неожиданно тепло. Запах благовоний расслаблял, и Арману до боли не хотелось ни с кем разговаривать. Хотелось только пить.
Но собеседник сегодня попался непонимающий, настырный. А Арман не привык уходить от ответа.
— Не боитесь пить с рожанином? — продолжал дерзить незнакомец, наклоняясь над столом, чтобы взять цыпленка под вишневым соусом.
Странный выбор для рожанина, слишком дорогой, слишком неестественный. И Арман привычно протянул руку, чтобы проверить татуировку. Да незнакомец не дался, посмотрел холодно и сказал:
— Нет, мой архан. Дом Веселья имен не терпит.
— Нет, не боюсь, — ответил Арман на полузабытый вопрос и развалился вольготно на подушках. — И если соблюдать традиции, то до конца. Выпьем, безымянный друг. Этой ночью мы равны! На "ты". Или ты забыл?
— Я-то нет! — протянул рожанин, наливая в серебряную чашу темно-красного вина и подавая через стол Арману. — Но арханы народ странный. Для вас закон и обычаи — лишь удобное оружие. Когда захотел — достал, когда не захотел — спрятал. Но не хмурься, друг, коль и в самом деле не брезгуешь, так приглашаю...
— Завтра на улицах...
— ...мы можем стать врагами. Не дурак, понимаю. Выпьем?
Дернулся ковер, вплыли смуглые девушки, забили в бубны и запели. Тихо, надрывно, будто изливая на красный ковер тягучую тоску.
Словно тени двигались они вокруг гостей, манили полураздетыми телами, улыбались призывно и ждали только знака, чтобы передохнуть, опуститься на подушки.
Но Арман не был заинтересован. Не волновали его танцовщицы. Вино волновало. Сладкое вино, обильно приправленное пряностями и сопутствующее ему забвение. Пленительная пустота в груди...
И раз за разом требовательно подавал он опустевшую чашу миловидной, полураздетой служанке, что сидела рядом. И раз за разом слышалось тихое журчание, когда лилось вино в чашу, мелькали в свете камина медные браслеты прислужницы, поблескивали призывно глаза танцовщиц, и все больше хотелось спать...
— Быстро пьянеешь, друг, — донесся издалека голос рожанина, и Арман моргнул, с трудом выныривая из пьяной дури.
— Тебе что за дело, аль мешаю? — усмехнулся Арман, глядя как рожанин притягивает на колени тяжело дышавшую танцовщицу, как впивается поцелуем в лебединую шею девки, и как усмехается Арману, а усмешка та расплывается перед глазами и вновь хочется спать... очень хочется.
Сам рожанин не пьет. Кормит танцовщицу виноградом, смеется утробно, в шею целует, в губы, гладит золотистые волосы, и рука его скользит по груди, переходя на бедра.
— Странно это, — ответил рожанин. — За что платишь, архан? Я думал, в Дом Веселья не для выпивки ходят...
— Деньги мои считаешь?
Арман теребил амулет на груди и пьяно наблюдал, как рука рожанина, скользнула к подолу туники, зацепила тонкую, розоватую в свете огня ткань, и медленно пошла вверх, оголяя упругие белые бедра.
Девке, наверное, понравилось. Она уселась верхом на мужчине, поймала вторую его ладонь, положила на другое бедро. И улыбнулась призывно, выгибаясь дугой, показывая обтянутые тонкой тканью упругие груди.
— Да не считаю я, — протянул рожанин, одобрительно окинув девку взглядом. — Хороша, красавица. Да вот только...
Мужчина внезапно скинул девку с колен, да так, что та разбила колено о край стола. Задребезжали стоявшие на столе чаши, танцовщица чуть простонала от боли, но тотчас поднялась и присоединяясь к танцующим подругам:
-... только не люблю я в таких делах свидетелей, — продолжил рожанин. — Приходишь в Дом Веселья один, ничего не ешь, зачем? Чтобы выпить?
— Да и сам ты один, — пьяно усмехнулся архан.
Музыка уже не манила, раздражала, девки казались темными тенями, и хотелось закричать, потребовать, чтоб убрались, оставили одного, но было лень...
— Скучно, — протянул Арман, подавая слуге чашу. — Одному пить скучно...
— А с друзьями?
— А с друзьями нельзя. Они, сволочи, вопросы задают. Сегодня я не люблю вопросов. Сегодня я люблю глупые разговоры ни о чем. Понимаешь?
— Понимаю. Что же, не буду задавать... умных вопросов. Да вот только не переношу я угрюмых рож, так что не обессудь! — рожанин хлопнул в ладоши, и тотчас из соседней комнаты тенью выскользнул темнокожий слуга, встал на колени и поцеловал ковер у сапог клиента.
