— Иду, почему же нет? — ответил Бран.
Они увиделись лишь вечером.
Совсем стемнело. На пустыре, недалеко от капища, вспыхнул конус огромного костра. Уже издали, миновав земляной вал, юноши увидели его.
— Гляди-ка, начали, — сказал Арнор. — Идем скорее!
На пустыре было светло, и полно народу. Бран невольно подивился: он не подозревал, что в Венделтинге живет столько людей.
Костер вырос посреди утоптанной площадки. Языки пламени, ослепительно яркие во тьме, вонзались в небо, от огня тянуло жаром, а искры сыпались, как злые светляки. Поблизости, на крестовине, простираясь от земли до неба, была распята бурая шкура. На шесте, высоко над толпой, торчала медвежья голова. У Брана даже захватило дух: так она была огромна. Он посмотрел на пасть, обнаженную в насмешливом оскале, на глаза, уставленные в ночь: остекленевшие, мертвые глаза. Пламя отражалось в них, и казалось, будто они налиты горячей кровью.
Бран заставил себя отвести от чудища взгляд. Рядом с большим костром светились несколько поменьше, на вертелах, прямо над огнем, слуги жарили мясо. От запаха рот тот час наполнился слюной, ведь после целого дня в лесу Бран зверски проголодался.
Но сначала нужно было найти Уллу. Одна лишь мысль о ней заставила быстрей забиться сердце. Бран ощутил: он больше не может, не в силах ее не видеть.
Он зашагал между кострами, вглядываясь в лица. Уллы не было. Может, она тоже сейчас меня ищет. Бран остановился. Куда же идти? Где она может быть? Разве среди такой уймы народу...
Что-то мягко коснулось его затылка — будто дуновение. Бран обернулся... и позабыл обо всем.
На него смотрела Улла. Она стояла в стороне от большого костра, возле чана с брагой, вместе с другими женщинами. Трещали сгорающие поленья, искры сыпались в черное небо, было очень шумно, и люди сновали туда-сюда... А она смотрела на него — и улыбалась. И, кроме нее, Бран перестал видеть остальное.
Он застыл на месте. Его толкали, но он не чувствовал, только глядел, глядел, — и никакая сила в мире не заставила бы его отвести от Уллы взгляд.
Это была она и не она. Хорошо знакомая ему, но совсем иная: одета по-другому, с серьгами в маленьких ушах, с золотым ожерельем на шее. Косы, словно ржаные колосья, красиво, искусно заплетенные, каскадом темных жгутов спадали ей на плечи.
Кто-то сильно толкнул Брана в бок и гаркнул прямо в ухо. Бран вздохнул, словно выныривая из-под воды. Из темноты, освещенное оранжевыми бликами костров, на него глядело смеющееся лицо Эйвинда.
— Я говорю, не пялься на нее так, глаза лопнут! — крикнул тот, перекрывая общий шум. Бран прикусил губу, ощутив, как кровь отхлынула от лица.
— На... на кого? — спросил он.
— Известно, на кого, — Эйвинд снова пихнул его под бок. — А то не знаешь!
— Да на нее все пялятся, — услыхал Бран голос Арнора. — Не грех. Вон она красивая какая, твоя Аса!
Бран с невольным облегчением перевел дыхание. Проследив за вытянутой рукой Арнора, увидел Асу. Та шла мимо костра, сопровождаемая рабыней. Да, она была ослепительна. Нарядно одетая, шагала, высоко вскинув голову, гордая, осознающая свою красоту. Роскошные волосы сияли надо лбом, как золотой венец.
— Ты, небось, в своем Бергене таких красивых не видал? — весело спросил Брана Арнор.
— Не видал, — равнодушно согласился Бран. Снова попытался найти взглядом Уллу, но она стояла, отвернувшись, и больше не смотрела на него.
Что-то, похожее на щемящую тоску, завладело Браном. Музыка внезапно показалась слишком шумной, голоса людей слишком громкими, а праздник — неуместным и скучным. Эйвинд и Арнор ушли, а Бран остался. Стремясь не выпускать из вида Уллу и стараясь, чтобы другие не заметили, как он на нее глядит, он мучился единственным вопросом: можно к ней подойти, или нет. Что-то вдруг сделало его необычайно осторожным. Если я подойду, не будет у нее из-за этого неприятностей? Не представляю, смогу ли я с собой совладать, так, чтоб другие не заметили. Почти в отчаянии он огляделся. Нужно убираться, а то торчу здесь как дурак, скоро на меня станут пальцем показывать.
— А, вот ты где, колдун! — едва ли не над ухом раздался голос конунга. Бран подпрыгнул, как ошпаренный. Люди расступились, и музыка стихла.
Конунг стоял перед ним и улыбался. Заметно было, что Торгрим изрядно навеселе: в свете костра почудилось, что глаза конунга налиты кровью — будто у медведя. Ярлы и родичи столпились у него за спиной.
— Тебя-то мы и ищем, — сказал конунг.
— Зачем? — Бран уже пришел в себя, и теперь смотрел на конунга с хмурым подозрением.
— Вот те раз — зачем, колдун, — Торгрим ухмыльнулся. — Поблагодарить хотим, вот зачем. Коли б не ты, мы за этим оборотнем по лесам еще года два бы гонялись, пока бы он у нас всех не повывел. Верно говорю? — возвысив голос, обратился он к собравшимся вокруг.
— Верно! — заорала толпа. Больше половины присутствующих уже были изрядно пьяны. — Ура колдуну! Многие лета!!!
Бран нахмурился, стараясь скрыть замешательство, а конунг продолжал:
— И за то, что убил его, тоже спасибо. Сына моего спас, хоть мы с ним и на ножах, — конунг усмехнулся. — Так что спасибо тебе, колдун. От сердца. Низкий тебе поклон, — и конунг действительно поклонился Брану в землю, а за ним все остальные.
От смущения Брану стало жарко, кровь прихлынула к щекам, и он порадовался, что вокруг темно.
— Ну, вот, — молвил конунг, выпрямляясь. — А теперь не откажись, колдун, выпей с нами. Тебе первая чаша. Эй, хозяйки, браги нам сюда!
Толпа загомонила, засмеялась, захлопала в ладоши, зашевелилась, раздвигаясь. Из темноты, в конце людского коридора, выступила девичья фигурка.
Сердце Брана стукнуло — и оборвалось. Позабыв дышать, он стоял и смотрел, как Улла идет к нему с чашей в руках. Люди хлопали и кричали, но Бран этого не слышал и не видел. Он видел лишь ее. Одну ее. Одну-единственную.
Девушка прошла вперед, и людское кольцо сомкнулось за ее спиной, точно ловушка захлопнулась. Улла приблизилась, глядя Брану в глаза, остановилась рядом, всего лишь в шаге. Низко поклонилась. Выпрямилась, протягивая золотую чашу.
— Прошу, испей. Прими наше уважение, — сказали ее губы.
"Люблю тебя", — сказали ему ее глаза.
Бран поклонился в ответ. Принял чашу у нее из рук. Когда их ладони соприкоснулись, Бран задрожал, а Улла прерывисто вздохнула.
— Благодарствую, — услыхал он свой хриплый голос. Поднес чашу ко рту и залпом выпил все, что там было, глядя в Уллины сияющие глаза. Она едва заметно улыбнулась.
— Молодец, колдун, уважил, — смеясь, конунг хлопнул Брана по плечу. — А теперь поцелуй ее.
Бран остолбенел.
— Ну, чего глядишь, колдун? — Торгрим усмехнулся. — По обычаю. Все же жизнь она тебе спасла. Целуй, не бойся, я разрешаю, — и, видя, что Бран не трогается с места, конунг воскликнул:
— Ну же, люди, пособите ему! Просите, просите!
— Целуй, парень! Целуй! — завопила толпа. Послышался смех и рукоплескания.
Бран глотнул. Улла стояла, опустив ресницы. Словно почувствовав, что он смотрит, вскинула глаза. В голове у Брана помутилось. Шагнув к ней, он положил руки ей на плечи и губами приник к губам. Ощутил, как она вздохнула. Ощутил ее испуг: легкий, мимолетный. Почувствовал, как шибко бьется ее сердце, и вздрагивают полуоткрытые губы.
Она ответила на поцелуй, ее губы были мягкими и теплыми. Мир поплыл у Брана перед глазами, и свет костра померк. Он едва удержался, чтобы не обнять ее и не прижать к себе. Звуки исчезли. Свет исчез. Остались только его руки у нее на плечах, тепло ее тела, и ее податливые губы.
Ее ладонь легко, словно прося, коснулась локтя. Лишь это и привело Брана в чувство. Он заставил себя оторваться от девушки и отступить в сторону.
— Молодец, колдун, — промолвил конунг. Люди вокруг радостно гомонили. Конунг воздел руки и закричал:
— А теперь гулять будем! Благодарение богам, наш род избавлен от напасти! Ешьте, пейте и славьте великого Одина, отца богов! Эй, музыканты, где вы там? Перепились, что ль? А ну, давайте сюда! Играйте, сто собак вам в печенки!
Музыка, точно град, обрушилась на плечи. Конунг подтолкнул Брана к Улле:
— Гуляй, колдун, веселись, нынче твой день!
Бран и Улла замерли, очутившись почти вплотную. Вокруг бурлил праздник, а они просто стояли, и смотрели, и не сводили один с другого глаз.
— На нас все смотрят, давай танцевать, — услышал Бран тихий голос. Улла протянула руки, и в такт быстрой музыке они понеслись в танце. Раздались хлопки и свист, кто-то что-то кричал, смеялись, но они ничего не слышали. Ни на что не обращали внимания. Они видели только лица и сияющие глаза друг друга.
А потом Улла потянула Брана за руку. Выбравшись из толпы, они побежали в темноту. Бежали долго — так, по крайней мере, показалось Брану. Свернули за угол то ли сарая, то ли дома. Свет костров почти не достигал сюда, шум праздника отдалился и сделался смутен.
Остановившись, Улла обхватила его руками, уткнулась в грудь, да так и замерла. Бран услыхал ее горячий шепот:
— О боги, я днем тебя искала. Где же ты был, я едва с ума не сошла.
— Я ходил в лес, с ребятами, — ответил Бран, обнимая ее. — Ну, что ты, искорка, голубка, что ты, вот же он я.
Она вскинула голову:
— Я так скучала, а тебя все не было.
— Я тоже скучал... безумно, моя родная, — Бран принялся целовать ее запрокинутое лицо. Как давеча, на празднике, мир поплыл из-под ног, время, ночь и мороз перестали существовать.
— Сумасшедший... задушишь меня, — словно издалека, донесся тихий голос Уллы. Это вернуло его в реальность. Слегка отстранившись, возле самых своих глаз Бран увидал ее огромные глаза.
— Сумасшедший, — Улла дотронулась пальцем до его губ.
— Да, я сумасшедший. А знаешь, почему?
— Почему? — Улла улыбалась.
— Потому что я с ума по тебе схожу. Да, я схожу по тебе с ума. Потому, что я тебя люблю.
Ее губы приоткрылись, грудь быстро вздымалась.
— Пожалуйста, скажи еще раз, — попросила она. — Скажи!
— Я тебя люблю. Хочешь, повторю это сто раз? Тысячу раз? Хочешь, закричу? Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я все готов сделать, все!
— Тише, — ее пальцы легли на его губы. Медленно, очень медленно она приблизила лицо к его лицу и губами коснулась губ.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, любовь моя.
Бран взял ее за руку:
— Почему ты утром ушла? Сердишься на вчерашнее? Да?
Она опустила взгляд. Помотала головой, а потом сказала:
— А ты?
— Я? Но я... у меня-то какие причины?
— У тебя есть, — она посмотрела на него. Потом вдруг подалась вперед и обхватила его руками.
Долго и молча они стояли, обнявшись. Потом вдруг вдалеке, где-то за домами, увидели вспышку света, услыхали треск, вопли и смех.
— Они там чего, все подожгли, что ли? — улыбаясь, спросил Бран.
— Это, видно, костер обрушился, — Улла помолчала. — Послушай, ведь ты же, наверное, голодный? Тебя ведь целый день не было. Ты ел чего-нибудь?
— Нет, — сознался Бран.
— Ох, мой хороший, — она поцеловала его руку. — Какая я дура, замучила тебя совсем! Идем, — она потянула Брана за собой, но он ее остановил:
— Погоди. Я так соскучился... давай побудем еще.
Улла снова прижалась к Брану.
— Я тоже страшно скучала, — услышал он. — Дождаться тебя не могла. У меня чуть сердце не разорвалось. Это слишком тяжело, тебя не видеть. Раньше со мной такого не бывало.
— Замерзла? — спросил Бран. — Ты вся дрожишь.
— Я... я не знаю, ничего уже не знаю. Только люблю тебя, и все.
— Ты чересчур легко одета. Вот, накинь плащ.
— Спасибо, милый, — зябко кутаясь в его плащ, она подняла голову:
— Все-таки тебе нужно поесть, да и холодно. Идем.
— Сначала я тебя поцелую.
Она увернулась от его объятий и лукаво погрозила пальцем:
— Ты разве не слыхал? Если целоваться на морозе, на губах болячка вскочит. По тому и узнают, кто с кем гуляет.
Бран улыбнулся.
— Я все равно тебя поцелую, — он попытался взять ее за руку, но она отпрыгнула.
— Сперва поймай! — она бросилась бежать по тропе между сараями. Бран помчался следом.
Он нагнал ее только за сгоревшим домом. Она стояла на месте, обратив лицо к лесу.
— Что ты? — Бран видел ее тонкий профиль, обрисованный луной. Она обернулась, глаза посмотрели мягко, сквозь теплую дымку.
— Как красиво, — сказала Улла. — Гляди.
Луна, будто острый глаз, смотрела из темной глубины неба. Ее взгляд был так ярок, что предметы на земле отбрасывали тени. Снег на полях горел жемчужным светом, отражая холодный яростный огонь, а черный лес, словно тень, затаился за самым валом.
Вот в такие ночи и приходят оборотни. Если, конечно, они есть.
— И тут из леса вышел оборотень, — таинственным тоном выговорил Бран.
Резко вздрогнув, Улла изо всех сил прижалась лицом к его плечу, и ладошка скользнула в его ладонь.
— Не надо... не надо... я боюсь, — услышал Бран ее срывающийся голос. Он отчетливо ощутил ее страх, обнял и сказал с раскаянием:
— Прости, искорка, это просто шутка. Не бойся, его ведь больше нет. Мы его убили, и он никогда больше сюда не придет. Не бойся, родная.
Улла искоса, испуганно взглянула на поле, излучающее призрачный огонь.
— Давай уйдем, — под своей рукой Бран почувствовал, как содрогнулись ее плечи. — Здесь страшно, уйдем отсюда, умоляю...
— Идем, только не бойся.
Они почти побежали по тропинке, но пока не достигли пустынного и тихого двора между домами, Улла не посмела поднять головы.
Глава 5
Дом конунга встретил их безмолвием. Огни не горели, толстые бревенчатые стены почти не пропускали звуков снаружи. Было темно и тихо, как в могильном кургане. Притворив дверь, девушка взяла Брана за руку:
— Идем.
Бран двинулся за ней, словно слепец, ведомый проводником.
— Осторожно, здесь стол, — раздался шепот Уллы. Повернув голову, Бран увидел рядом смутный овал ее лица. Глаза были, как темное озеро в лесу.
Они осторожно шли вперед, лавируя между предметами. Миновали очаг. Огонь в нем не горел, лишь угли, перемигиваясь, вспыхивали и потухали. От них исходило сонное тепло.
Ладошка девушки покинула ладонь Брана.
— Сейчас, — она отошла к стене, к узкому, в одну доску, столу, на котором готовили еду, и принялась с чем-то возиться. Потом, шагнув к очагу, присела на корточки, взяла с полу несколько стеблей соломы и сунула в мигающие угли. Солома затлела багровым огоньком. Улла поднесла ее к маленькому темному предмету, который держала в руке. Миг — и у нее в ладони вспыхнуло крохотное пламя, отчего тьма сразу стала еще гуще.
— Иди сюда, — позвала Улла, подымая плошку.
Бран подошел. Улла выпрямилась. Огонек плясал в ее руке, лицо было залито тенями. Оно показалось Брану грустным, взрослым и таинственным.
— Мяса, наверное, нет, — озабоченно выговорила Улла. — Вчера еще все приели.
— Переживу.
— Садись, я сейчас, — она вернулась к стене и поставила светильник на длинную доску. Покуда она собирала на стол, оба молчали.
