06. Дом с Мавританской башней

— Садитесь, мисс Эттл, — скомандовал он не прерывая своих занятий.

Вирджиния медленно пересекла комнату и осторожно села на краешек кресла, сложив руки на коленях. Лэнгли читал, уже отложив ложечку, и Вирджинии оставалось только настороженно за ним наблюдать. Увлеченный делом, он уже не казался ей таким неприятным, как накануне. На самом-то деле, это был весьма обаятельный мужчина. Потом Вирджиния вспомнила, что он всего неделю как овдовел, и вновь изменила свое мнение. Что это за вдовец, который, не соблюдая траура, носится по округе и зарывается в свои книжки?

— Пейте чай, мисс Эттл, — сказал Лэнгли.

Вирджиния вдруг поняла, что он смотрит на нее в упор. Да и она тоже хороша — пялится на него, как дурочка. Смутившись, Вирджиния поспешила отвести глаза и подвинуть к себе чашку.

— Рядом с вами лежит два тома дневников моего отца, записи помеченные красным меня интересуют. Там же таблицы знаков, которыми он пользуется. К завтрашнему дню у меня должна быть расшифровка по крайней мере одного тома. Вам понятно?

Вирджиния сообразила, что опять смотрит прямо в голубые глаза своего работодателя, только на этот раз, как маленький кролик на голодного удава. Она поспешно кивнула, а потом сказала:

— Да, сэр.

Все-таки мистер Лэнгли пугал ее до чертиков. А может быть, тут была виновата Мэри с ее глупым рассказом про страшный сон хозяйки. Но, господи, что за дело было Вирджинии до чужих снов?

Оставшееся время до обеда Вирджиния, расположившись в библиотеке возле витража (там стоял небольшой стол с удобной яркой лампой) разбирала таблицы, составленные старшим Лэнгли и пыталась расшифровать дневниковые записи. Старик пользовался не традиционной стенографией, а какими-то своими странными значками, напоминающими то иероглифы, то арабские буквы, а то и вовсе каких-то омерзительных насекомых. Тем не менее, его система была стройной и логичной, и вскоре Вирджинии уже не приходилось так часто сверяться с таблицей. Интересующие мистера Лэнгли дневниковые записи касались руин, которые располагались на небольшом отдалении от Лемондропа в дальнем конце Via Alba. Насколько Вирджиния помнила латынь, эти слова означали "Белая Дорога", значит речь шла о том, что Мэри назвала "развалинами". День за днем раскапывая их старший Лэнгли давал все более точные замеры и детальные описания. По ним легко было представить себе остатки когда-то величественного храма, с базами колонн и самими колоннами, лежащими на земле, с кусками рельефов и белым алтарем, от которого остались только две плиты. Все эти сведенья Вирджиния тщательно переписывала в толстую тетрадь и перепроверяла, сверяясь с таблицами. К обеду она смогла одолеть половину первой тетради.

Мистер Лэнгли ушел к себе, поэтому обедала она опять с миссис Симпсон и горничными. Кухарка уже ушла, разобиженная.

— Когда жива была мадам, — шепнула Мэри, улучив момент, когда экономка на них не смотрит, — она всегда хвалила стряпню Бесс. А мистер Лэнгли словно и не чувствует, что ест.

Миссис Симпсон обернулась, и горничная умолкла.

Вирджиния подивилась доброте покойной миссис Лэнгли, потому что готовила кухарка просто отвратительно. Еда была пересолена, жаркое стало жестким, как подметка, а среди жареного картофеля она обнаружила металлическую пуговицу. Горничные и миссис Симпсон делали вид, что обед просто великолепен, так что и Вирджиния предпочла молчать. После обеда она хотела было вернуться и поработать еще немного, но поняла, что просто не в состоянии сидеть одна в темной библиотеке, потолок которой теряется в кромешном мраке. Ей все чудилось, что там бьют крыльями летучие мыши, или совы, или еще кто-нибудь, хотя это было конечно нелепо. Тогда она поднялась наверх. В гостиной она задержалась и подошла, сама не знала зачем, к окну. Белая Дорога светилась в темноте, отчего волосы дыбом вставали.

— За-забавный эффект, — пробормотала Вирджиния и поспешила наверх. Из окон ее спальни по крайней мере видны были только далекий лес и огоньки какой-то деревни.

3. Первая ночь в Мавританской башне

Thin are the night-skirts left behind

By daybreak hours that onward creep,

And thin, alas! the shred of sleep...

Dante Gabriel Rossetti

В комнате было холодно, и ветер вздувал тяжелую штору. Подойдя к окну, Вирджиния обнаружила, что стекло разбито. Осколки его скрипели под ногами. Неужели сегодня ветер был настолько силен? Или это мальчишки баловались, шныряя по округе и кидаясь камнями в окна? В любом случае, спать в башне было невозможно, настолько она успела промерзнуть. Пришлось спускаться вниз, готовясь к нелегкому разговору с миссис Симпсон. Экономка изучила окно с таким видом, словно искала следи причастности Вирджинии к этому страшному преступлению. Будь ее воля, миссис Симпсон, наверное, обыскала бы девушку в поисках камня или кочерги, которым можно было разбить стекло.

— Мальчишки, — сказала она наконец с ненавистью, но не очень уверенно. — Я видела, как они бегали сегодня под дороге, играли в какие-то свои варварские игры. Вздумали тоже — в окна камнями кидаться! Я поговорю с мистером Лэнгли.

Угрозу свою миссис Симпсон исполнила незамедлительно: спустилась на второй этаж и зычным голосом сообщила хозяину о порче окна. Лэнгли выглянул из своего кабинета, окинул мрачным взглядом и экономку и Вирджинию, после чего поднялся в романскую башню.

— Устройте мисс Эттл в... — начал он, изучив осколки.

— Комнаты для гостей все неприбраны, — отрезала миссис Симпсон. — Мы все матрасы отправили в Бат, вы же помните, сэр, когда мистеру Дэвону показалось, что в них клопы. Клопов, конечно, никаких не было, но матрасы увезли на дезинфекцию. А в этой башне с колоннами...

— В Барочной, — подсказал Лэнгли с кривой обреченной улыбкой.

— Да, сэр, в этой барочной башне, мистер Лэнгли, очень холодно, там же и отопления нет, и печки.

Лэнгли вздохнул и мрачно посмотрел на Вирджинию. Девушке стало не по себе.

— Устройте мисс Эттл в Мавританской башне, — вздохнул он наконец. — И — доброй ночи.

Миссис Симпсон поджала губы, словно была чем-то недовольна (впрочем, она постоянно была чем-либо недовольна) и громким зычным голосом позвала Мэри. Услышав, что надо постелить в Мавританской башне, горничная всплеснула руками, но всяческие комментарии оставила до того момента, когда миссис Симпсон спустится на кухню. Когда шаги экономки стихли, Мэри возбужденно зашептала:

— Ох, мисс! Это же была спальня миледи. Славная башенка, вы увидите. Самая симпатичная из всех четырех. В этой, с финтифлюшками, в ней очень холодно, а островерхая, где у мистера Лэнгли спальня, уж больно мрачная. А спальня миледи — просто загляденье. Мы там пока ничего не трогали. А не страшно вам будет, мисс?

— Она там умерла? — спросила Вирджиния, скорее, чтобы поддержать разговор. Мэри была из тех рассказчиков, кто может говорить бесконечно, однако же нуждается в поощрении в виде коротких возгласов и вопросов.

— Ох, нет, мисс. Миледи упала с лестницы. Не с той, по которой мы все ходим, а с черной. Она начинается от оранжереи и ведет прямо в Мавританскую башню. Мавританская, так ее называют, хотя уж не знаю, при чем тут мавры. Я вам покажу дверку, мы держим ее теперь запертой. Лестница узкая и темная, мисс, но миледи ею часто пользовалась, потому что любила утром пройтись по оранжерее, а то и позавтракать там. Вот, мисс, мы дошли.

Мавританская башня и вправду оказалась очень красива: стены ее были затянуты цветным шелком, а окна забраны фигурными решетками. Вся мебель была сделана в восточном духе, включая огромный гардероб с инкрустацией перламутром. Подвешены были на лентах картины, в том числе пара фотографий с молодой привлекательной женщиной (скорее всего самой миссис Лэнгли) и несколько акварелей, красивых, но показавшихся Вирджинии суховатыми.

— Вот, мисс, какая славная комната. Здесь есть печка, мисс, я ее сейчас растоплю. Это такая печь, мисс, голландская, говорят. Через час уже будет совсем тепло, и она и до утра не остынет.

Продолжая болтать, Мэри занялось топкой, и Вирджинии предоставилась некоторая возможность осмотреться повнимательнее. Комната ей понравилась, понятно было, почему покойная хозяйка выбрала ее своей спальней. Кровать под балдахином казалась кораблем с алыми и золотыми парусами, полог был украшен искусной вышивкой. На полу лежал толстый персидский ковер, в котором ноги утопали чуть ли не по щиколотку.

— А возле шкафа потайная дверца, мисс, — сообщила Мэри и незамедлительно надавила на незаметный рычажок, кроющийся среди причудливой резьбы. — Вот она, мисс.

В стене, затянутой шелком, открылась дверь, до той поры незаметная. Из черного провала пахнуло холодом.

— Закройте пожалуйста, — попросила Вирджиния.

Возможно это была только игра ее богатого воображения, но что-то неприятное и зловещее было в убегающей вниз узкой лестнице. Стараясь держаться от шкафа подальше, Вирджиния обошла комнату. Окна к ее досаде выходили на Белую Дорогу все так же странном мерцающую в темноте. Впрочем, задернув шторы, можно было позабыть об этом, что Вирджиния и постаралась сделать.

Когда Мэри, не переставая болтать без умолку обо всех местных сплетнях и об обычаях, заведенных покойной миссис Лэнгли, ушла, Вирджиния переоделась в сорочку и забралась под одеяло. Оно у покойной хозяйки было преотличное — пуховое, мягкое, как облако. Электрическая лампа была прикручена прямо к столбику балдахина, видно миссис Лэнгли любила почитать в постели. Вирджиния раскрыла вытащенного наконец из саквояжа Шекспира и приготовилась приятно провести вечер в хорошей компании. В этот момент погас свет. Вирджиния не удержалась от ругательства, весьма грубого, за которые их в приюте били по губам. К счастью, здесь некому было это услышать. На столике перед трюмо она заметила, еще когда входила, небольшую керосиновую лампу и изящную спичечницу. Сползя с кровати, Вирджиния наощупь добралась до стены, нащупала спички и чиркнула ими. Лампа оказалась достаточно полной, и с ней девушка вернулась в постель. Тут оказалось, что книга куда-то подевалась. Скорее всего упала на пол, но Вирджинии совершенно не хотелось свешиваться и шарить в темноте по ковру. В ней взыграл вдруг детский страх перед чудовищами, которые могут обитать под кроватями. У них острые зубы, говорила Лиз, одна из ее соседок по спальне, девчонка глупая и злая. У них мелкие острые зубы, и они вцепятся тебе в ногу, стоит спустить ее ночью на пол. Если подумать, эти твари любят селиться еще и под лестницами и в платяных шкафах. Вирджиния посмотрела на массивный гардероб. Кровать как назло была поставлена так, что спящий оказывался лицом прямо к потайной двери и к трюмо. В зеркале отражались смутные очертания балдахина, огонек лампы и чей-то бледный силуэт, Вирджиния не могла с уверенностью сказать, что ее.

— Глупости какие! — разозлилась она сама на себя.

Казалось бы, взрослая женщина, а верит во всякую чушь! Вирджиния потянулась, чтобы погасить лампу, раз уж читать нечего, но поняла, что не сможет уснуть без света. Словно она и вправду маленькая девочка. Дрожащими руками Вирджиния задернула полог, прячась за ним от комнаты. Это все нервы. Это потому, что Мэри сказала, что миссис Лэнгли умерла на черной лестнице. Вирджиния взбила подушки, чтобы чем-то себя занять, и под ними обнаружила небольшую книжицу в сафьяновом переплете. По всему видно, что это был дневник. По крайней мере, в детстве сама Вирджиния воображала себя дамские дневники именно такими. Начинался он строками из "Перезвона" Росетти: "Медонос в медовые соты, медовой пчелы забота". Почерк был твердый, мужской. А следом шли записи, сделанные совсем другой рукой лиловыми чернилами. Вирджиния подвинула поближе лампу и, чувствуя себя не очень уверенно (все ж таки читать чужие дневники грешно), раскрыла тетрадь наугад.

"1 корзина тернослива

3 стакана сахара

1 стакан тернослива переспелого..."

Каллиграфическим, совершенным почерком, о котором пережившая уроки чистописания у строгой мисс Том Вирджиния могла, тем не менее, только мечтать, в дневник были переписаны рецепты джемов и мармеладов. Вирджиния отсчитала еще дюжину страниц и наткнулась на запись, сделанную красными чернилами. У этой руки была странно вытянутая и наклоненная буква "О", и вся запись от даты до какого-то росчерка в конце, казалась нервной и небрежной. Сверху стояло "16 марта `23", судя по всему миссис Лэнгли делала записи нерегулярно. Все еще чувствуя себя не вполне уютно, Вирджиния начала читать.

"Приехала Полетт. Удивительно вздорная особа, не могу понять, почему Чарльз ее терпит и принимает ее. Сегодня вечером после обеда, когда Чарльз уже ушел к себе в кабинет, мы разговорились. Достав свою вышивку, Полетт вдруг заговорила о Сандре. Она словно бы случайно была упомянута, но Полетт при этом посмотрела на меня в ожидании. Я спросила: Что Сандра, потому что Чарльз не любит о ней вспоминать. Полетт принялась вышивать какую-то жуткую розу и на какое-то время умолкла. А потом сказала совершенно неожиданно своим писклявым голосом: Думаю, Сандра убита. Думаю, Чарльз ее убил". Вирджиния хмыкнула. Стоит только взять в руки дневник респектабельной леди, и тут же натыкаешься на историю с убийством в духе миссис Кристи.

На следующей странице движимая разгоревшимся любопытством Вирджиния нашла черновик письма, датированный тем же шестнадцатым марта. Начинался он с "Дорогая Марта", и большую часть составлял пересказ уже прочитанного, только шло пояснение, что "Полетт, ты помнишь, Марта, кузина Чарльза". Затем шло нечто несусветное, заставившее Вирджинию поежиться и натянуть на плечи одеяло.

"Милая Марта, — писала миссис Лэнгли, и ее "о" было таким же нервным и вытянутым. — Я проснулась минуть десять назад и не могу больше заснуть. Мне снова снился тот сон, про Белую Дорогу. Теперь мне кажется, что это предупреждение. Чарльз ведь никогда не рассказывал мне о Сандре, что с ней случилось, почему они расстались, или как он овдовел. Стоило мне завести разговор, наткнувшись на ее шпильку, или платок с ее монограммой, и он так на меня смотрел... Ох, Марта! Мне страшно делалось всякий раз. Я спрашиваю себя, мог ли Чарльз убить человека? И отвечаю, милая моя Марта, увы, но да. Возможно, мне стоит погостить у тебя недолго...". На этом письмо обрывалось. Дальше шли пустые страницы. Вирджиния аккуратно закрыла дневник и сунула его под подушку, легла, кутаясь в пуховое одеяло. Самым разумным сейчас было заснуть. Знать бы еще, какая несусветная дрянь приснится после чтения этого дневника.

Вирджиния заснула, размышляя о странной смерти миссис Лэнгли, и о Сандре — очевидно, первой жене мистера Лэнгли, и о Полетт, и о варенье из тернослива, и о тостах с хрустящей корочкой. Снился ей, кажется, тернослив.