Гоблины дальнего космоса (полный текст).

— Макс, у меня в гараже грузовичок небольшой, коллекционный на базе старого компа. Тот самый. На ходу. — Напомнил Старик, сорокалетний разведенный дядька, еще бóльший барахольщик, чем все остальные из нашей компании.

— Кéлум, не молчи, — в голосе Берсерка явственно проступал страх, но это обычно лишь сбивало окружающих с толку. Если ты напугал Берсерка, то лучше спасаться бегством. Ведь выбивать этот страх из себя Берсерк будет ударами по твоей печени. Да и внешность соответствовала: красно-рыжая всклокоченная шевелюра, лицо как из попсового фильма про викингов, только бороды не хватает, ростом даже чуть повыше меня.

Люди, столь разные в реальном мире как мы и по возрасту, и по характеру, и по профессии, могли сдружиться в одну компанию только в сети. В сети, где можешь узнать толком, кем является твой собеседник, и через несколько месяцев общения, и еще позже. Но к тому времени реальный облик виртуального побратима уже не так важен.

А я, я столько раз пытался доказать им: игра 'Гоблины' настолько сложна, что многие из императорских решений могли бы сработать и в реале, с поправкой на другие сопутствующие обстоятельства, конечно. И вот сегодня, похоже, друзья дают мне шанс проявить себя в ситуации, в которой привычные республиканские образцы поведения утратили смысл.

*

Я еще не решил, что и к чему, но машина временно отбросила сомнения. И вот уже по моему 'приказу' со всех концов города 'гоблины' бежали к двухэтажке Старика. На улицах до одиноких путников никому не было дела, полицейские убегали в лес еще быстрее остальных жителей. Ведь поступая на службу в правоохранительные органы, никто не собирался рисковать собственной жизнью, на то были роботы.

Только в погоню за Гóрбачем, как я скоро узнаю, устремилась мать, дородная женщина бальзаковского возраста. Не знаю, было ли распространено такое в древние времена, но в наши дни бывало и так: женщина отстранялась от любви к 'зрелым представителям противоположного пола' и полностью сосредотачивала (в измененном виде, естественно) нерастраченные чувства на единственном ребенке — здесь я не имею в виду никаких физических сексуальных извращений. И вообще, что мне до той женщины, но каково приходилось ее сыну, ведь наказывать детей по современным законам нельзя, но зато можно держать под гнетом попыток постоянной мелочной опеки! Альтернатива же, когда нет отца, — детдом.

Обычно у Горбача получалось лучше ускользать от 'всевидящего ока', но не в тот день... Или это я просто завидовал самому младшему из нас: ведь у самого-то не нашлось человека, который хотя бы попытался удержать от дальнейших безрассудств.

И вот преследовательница, не зная еще, чем все закончится, уже тогда не скупилась на проклятия для меня и 'моего кодла'. Хотя и сотрясала воздух на известном отдалении, так как Гóрбач умел быстро бегать. Возможно, это передалось ему от отца, который сбежал и от его матери, и от него.

А я бежал и думал. На машине в лес — даже если суметь проехать туда, где собирает людей полиция — ничего не изменит. Машину конфискуют под предлогом форс-мажорных обстоятельств. В лесу эндемичная флора и фауна — то есть куча хищных животных и ядовитые растения. Барьер, возведенный вокруг каждого поселения на базе 'фемто'-компьютера, который их вот уже много лет сдерживал — теперь куча металлолома. У полицейских электрошокеры — не всякого зверя сразу остановят. Да и не уследить кучке полицейских за всеми лесными тварями. Уже к утру люди многих своих не досчитаются. Когда придет флот Республики — неизвестно. Не выбьют ли и у флота 'фемто'-компьютеры (а это для флота катастрофа) — тоже никто не знает.

Да и если честно мне вдруг захотелось не прятаться, а войти в жизнь, так резко прервавшую свою рутину, на своих условиях. Твердили ведь в рекламе, как попугаи — не упусти свой шанс, не упусти свой шанс. А вдруг это и есть он самый? Вдруг и впрямь, стоит только захотеть? Так почему не рискнуть? Ведь все равно на планете теперь сожрать могут. А с другой стороны, судя по всему, серьезной техники наши враги своим десантникам не оставили. Будто бы резонно не ожидают сопротивления. Но все ли они учли?

Мне бежать к Старику было дальше всех и под конец я совсем запыхался. Машину уже вывели из гаража и ждали только меня, стоя полукругом возле зеленого металлопластикового борта. В тени дома, одетые как и я в серые свободные безрукавки, чем-то напоминавшие поддоспешники, внушительные фигуры 'гоблинов' могли показаться стороннему наблюдателю угрожающими. Лишь Горбач размерами подкачал.

Но я-то знал их уже не один год. Увешаный металлическими рунами красноволосый Берсерк. Горбач, судорожно хватающий ртом воздух. Братья Плывуны предаются своей любимой игре — по очереди бьют друг друга голенью о четырехглавую мышцу бедра. Бледный, давно небритый Серый, которого почти не берет загар. Окладистая русая борода добродушного Старика. Только Проныры не было — он жил в другом городе.

Я коротко прохрипел, залазя в кабину:

— К музею.

В играх любил предпринять что-нибудь авантюрное. И планы своих авантюр просчитывал во всех возможных подробностях. В реале подробностей этой своей авантюры я еще не знал, но она явно была не слишком рисковой. То есть рисковой то она была, но какая разница: потерять жизнь в джунглях, когда тебя найдут негуманоиды — кто гарантирует, что они так и останутся сидеть в городах, — или сделать то, чего хотелось самому. И то, и то опасно, но в последнем случае можно еще хотя бы отчасти удовлетворить свои полубезумные по республиканским меркам мечты.

'Гоблины' в удивлении полезли в машину. И лишь красноволосый Берсерк понял, что к чему.

— Дайте, дайте мне порулить, — он явно быстро входил в то состояние вдохновленного деятельного ужаса, за которое и получил свою кличку. Чтобы преодолеть свой страх, ему нужно было что-нибудь делать, дать хорошую встряску мышцам, и особенно хорошо помагало, если удавалось набить кому-нибудь в морду. Из-за этого он и пришел когда-то (поиздержавшись на штрафах и компенсациях пострадавшим, получив условный срок) в 'Гоблины' — только наша игра, до предела тесно связанная с физическим телом, позволяла спускать пар, избегать срывов в реале. Ну, может быть я чуть-чуть преувеличил насчет неспособности Берсерка контролировать себя, но если и так, то самую малость. Годы показали, что тенденция в его поведении явно просматривается.

Старик уступил место и забрался в кузов, а Берсерк оказался за раритетным рулем, предметом гордости Старика, — единственным рулем в Дéмобáрэ. Берсерк стартонул и одновременно через борт кузова на последнем дыхании в прыжке перевалилась женщина — мать Гóрбача. Обряженная в нечто бесформенное, по-видимому призванное скрывать объем телес, она горным оползнем обрушилась на одного из 'гоблинов'.

— Дородная дама, — прошипел Серый, на которого опустились ее формы, но не подвинулся, предоставив ей слазить с него самой. Серый всегда был самым флегматичным из нас. Даже дрался, сохраняя слегка отрешенное выражение лица.

Машина завизжала и погнала к музею. Мать Гóрбача тщетно пыталась поймать дыхание. Как живая колебалась у нее на голове замысловатая конструкция, присобранная из темных волос. Гóрбач на всякий случай отодвинулся за Старика да так, что с моего места теперь даже не было видно грязно-желтой ежиком стриженной макушки подростка. Тарахтел антикварный манипулятор, совместными усилиями установленный на кузов два года назад. Старик разболтал в специальной продолговатой композитной банке натуральный мед — ужасно дорогой напиток — и откупорил крышку. Отпил и передал по кругу. Из стандартной двухсотграммовой банки стольким 'гоблинам' конечно и попробовать всем не хватит, но Старик уже предусмотрительно вскрывал следующую. Серый почесал небритую щеку, странным образом гармонирующую с короткой стрижкой. А впереди, в окаймлении домиков и декоративной растительности, показался плоский овал центральной площади. Посреди фигура в серых долгополых одеждах, воздев руки, что-то кричала.

— Да это же отец Иннокентий! — радостно воскликнул я, узнав темно-русые волосы с сединой на висках и аккуратную бородку. Мы с ним иногда общались. Сошлись на почве неприятия окружающей жизни, хотя мотивы такого неприятия у нас и были разными.

Берсерк притормозил на полном ходу, и Серый ляпнул меду на платье матери Гóрбача. Мать наконец поймала дыхание и высказалась вообще и по случаю происшедшего в частности. Гóрбач даже слегка покраснел, не так из-за выражений (хоть они и были весьма красноречивы), как из-за того, что мы слышали такое от его матери.

— Отец Иннокентий, давайте к нам, — я призывно махал рукой, но тот не слышал и продолжал неразборчиво кричать в сторону показавшегося в небе серого объекта. Я разобрал лишь 'здешним нечестивцам', но, зная отца Иннокентия, мог себе представить остальное.

— Отец Иннокентий, не хотите ехать, так хоть негуманоидов отвлеките, что-ли, — как всегда в тему предложил один из братьев Плывунов, перегнувшись через борт и выпятив массивную нижнюю челюсть. После сотен компьютерных игр приземляющийся космолет не слишком впечатлял Плывуна — видал и покруче.

— Молодой человек, — вдруг обернулся и совершенно спокойно сказал Иннокентий, — сделаю что смогу. — В его холодных серых глазах не было видно и следа паники или истерики, а в сочетании с крупными чертами широкого лица священник приобретал собранный и целеустремленный вид.

Эти слова повергли меня в легкий ступор, а Берсерк тем временем рванул машину дальше. Плывуны молча смотрели на удаляющуюся фигурку с вновь воздетыми, теперь уже точно в сторону серого аппарата, руками. То ли отец Иннокентий тоже переиграл на компе, то ли мы чего-то не понимали.

А аппарат между тем все приближался и его размеры начали впечатлять даже нас. Что уж говорить про мать Гóрбача — животный ужас исказил ее лицо до неузнаваемости. И тут вдруг грянул взрыв...

Как в замедленном видео здоровенный окровавленный кусок металла пролетел мимо Серого, который даже не дернулся. Лишь глаза его расширились. Можно было конечно подумать, что изменился цвет лица, но на самом деле аристократическая бледность ('гоблин' претендует на родство с древним дворянским родом) не оставляла Серого никогда. Еще несколько осколков ударило в борт, но не пробило. Берсерк притормозил и высунулся из кабины. Отец Иннокентий лежал несколько в стороне. Всю площадь усеяли куски металла, пластика и кое-где кровь. А серый аппарат исчез.

— Он взорвался!

— Исчез, исчез, совсем исчез! — слова, как это иногда бывало, сложились у Берсерка в мелодию, а зубы клацнули.

Свои возгласы издали и остальные, кроме Серого, конечно, а Берсерк порулил машину задним ходом обратно, к отцу Иннокентию. Тот лежал, отброшенный взрывной волной, среди ошметков металла, но явно ими не задетый.

— Я лишь попросил их подзадержать, — смутился Плывун. При этих словах отец Иннокентий прокашлялся и, отряхивая одежду, неспешно поднялся. Я, ошеломленный ничуть не менее других, выскочил из машины, помог ему забраться в кузов. Иннокентий устроился поудобнее и ответил Плывуну:

— Вы уж не обессудьте, молодой человек, значит это лучшее, что я мог попросить.

Тут у Плывуна и порвалась в руках светлая волосина, которую он перед этим от волнения случайно сам у себя выдернул и все собирался выбросить.

*

Я удивился еще когда услышал обещание Иннокентия 'сделать, что сможет', но теперь даже на время забыл про свои смутно маячившие в голове 'великие планы'. Даже Берсерк, пересказывая прочтенные книги по психопатологии и эзотерике, таких совпадений не описывал. Или это было не совпадение?

Взглянув на Берсерка, заметил, что тот встряхивает головой — как бы отгоняя неуместные мысли, возможно схожие с моими — и только тогда я и сам спохватился, напомнил остальным:

— Мы тут как бы едем в музей. — Машина поначалу медленно покатила дальше.

Но тут с глухим чмоком пустая винная бутылка врезалась в голову Гóрбача и тот упал на дно кузова. Кровь залила лицо. Еще одна бутылка ударила в борт и разбилась. Возле машины из-за окаймлявших площадь с юга кустов показались пестрые фигуры. Прежде чем кто-либо успел среагировать, мамаша Гóрбача перемахнула через борт и метнулась вперед. Она налетела на мужика в желтой футболке, сбила его своим телом с ног, и они покатились в обнимку по асфальту. При этом слышались глухие удары и крики: 'Ты, ..., моего сыночка обижаешь, ...!'

— Форменная валькирия! — в восхищении вырвалось у Старика.

Берсерк остановил и 'гоблины' тоже повыскакивали из машины, налетели на обидчиков. В центре Старик засветил какому-то дядечке в глаз кулаком и тот упал. Берсерк визжал матом и молотил вокруг себя все, что двигалось, только чудом не попадая по 'гоблинам'. Чувство страха всегда вызывало у него приподнятое настроение. Остальные 'гоблины' если и отставали, то не сильно. А бледнолицый Серый схватил какую-то девицу за длинные распущенные темно-русые волосы и потащил прочь.

В такой ситуации я никогда долго не раздумываю. Мое императорское величество подскочило к самому большому и толстому мужику, с размаху двинуло ему ногой ниже пояса. Мужик упал и заорал. Я тоже заорал, правда, другое и громче:

— Стоять! Тихо! Базарить! — чуть голос не сорвал.

Драка вдруг стихла. Лишь кое-кто постанывал, держась за повреждения, а Серый все также сосредоточенно тащил девицу. Даже мать Гóрбача перестала лупить своего противника головой об асфальт.

— Серый, — мы давно уже большей частью называли друг друга не по паспортным именам, а по гоблинским кличкам, — ты не в Империи гоблинов, — напомнил я умышленно низким голосом и подумал, бросив взгляд на девушку: а у Серого, как и обычно, губа не дура.

Серый посмотрел на меня, затем, с плотоядным сожалением, на девицу. Он, все также держа девушку в присогнутом положении, наклонился чуть не вплотную к ее личику и спросил:

— Как Вас зовут, леди?

Девица взглянула полными испуга серыми глазами на его бледное лицо с ломаным, не знавшим пластической хирургии носом, покосилась на тугие жилистые руки и испуганно прошептала:

— Р-р-рита.

— Я запомню, — сказал Серый и отпустил волосы.

*

— Я не понял, — показывая осколок бутылки, изрекло 'мое императорское величество' нападавшим, — это вы чё?

Высокий худой мужик с подбитым глазом презрительно посмотрел на меня и заявил:

— Мы, как должно быть не знают такие варвары как ты, из почтенной общественной организации 'Клуб суицидов'.

— Чего-чего? — не расслышал один из Плывунов, а может и расслышал, но не поверил своим ушам.

— Это, надо полагать, по-простому, живые самоубийцы, — подсказал Берсерк, нервно потирая разбитые костяшки пальцев.

— К счастью, многие члены нашей организации — а это все сплошь почтенные, умудренные люди — уже распростились с жизнью разными импозантными, экзотическими способами.

— Чего? — не понял Плывун.

— Это им, вроде, жить надоело, — теперь уже подсказал Старик. — Но, судя по видеокамерам у некоторых, им все же больше хочется просто сделать из себя сенсацию, — добавил он в полголоса.