Язычница

А в стороне ото всех, будто намеренно копируя друг друга, молча восседали скрестив ноги по-турецки костровой и Ленка. Столкнувшись со взглядом начальника экспедиции эта парочка замерла, а уже через мгновение на их лицах абсолютно синхронно отпечаталась нарочитая невозмутимость. Ненатуральная, а лишь отчетливо демонстрирующая желание ребят задержаться в административном лагере как можно дольше.

Шаман мысленно усмехнулся. Хотел позволить им остаться, тем более, что до этого момента ему и в голову не приходило отправить их восвояси. Но вдруг, исключительно благодаря их собственному поведению, с несокрушимой уверенностью понял, что здесь им делать нечего. Да, помогли. Молодцы. И сейчас тоже не мешают, сидят тихо, даже не перешептываются. Но у полевой кухни от них теперь было бы гораздо больше пользы, чем тут. В качестве кого? Источника новостей для остальной экспедиционной братии, конечно. Уж ему ли не знать, к каким последствиям может привести полная информационная блокада.

— Ребят, — окликнул он кострового и Ленку. — Дело есть для вас. Чрезвычайной важности. Поможете?

Янка недоуменно сощурилась, но вопросов задавать не стала и, заметив с какой готовностью двое ее однокурсников ринулись к начальнику экспедиции, снова перевела взгляд на водную гладь. О чем она думала?

— Ты молодец, — наконец, спровадив "парочку синхронистов", обратился к Янке Шаман. — Не растерялась.

Хотел снова ободряюще коснуться ее плеча, но в последний момент передумал. Или попросту побоялся. И она это, несомненно, заметила. Краем глаза. Досадливо поджала губы и будто бы неохотно покачала головой. Не отрывая взгляда от горизонта, чуть слышно пробормотала:

— Нет. Растерялась. Особенно, когда она кричала, что это я во всем виновата. А я еще даже не поняла, что произошло.

— Но быстро взяла себя в руки и первая пришла Вере на помощь.

— Пришла. Удивила я Вас, да? — усмехнулась Янка. — Можете не отвечать. Знаю, удивила. И Вы меня тоже удивили.

— Разочаровал? — Затянувшись, Шаман скосил взгляд на девушку.

— Нет, наверное, — неуверенно пожала плечами она. — Не знаю, как объяснить. Сначала, да. Разочаровали. На самом деле разочаровали! А потом вдруг человечней, что ли, показались... Проще.

— Проще? — удивленно вскинув брови, переспросил Шаман.

— Ну да. Проще. Я же раньше думала, что Вы все знаете, все умеете, все можете. И... чуть ли не богом себя мните. Смотрите на всех вокруг так снисходительно. И на меня, и на Катьку, и на Германа Альбертовича, и на всех-всех-всех. А Вы оказались гораздо проще.

— И на тебя, значит, тоже? — Шаман пристально посмотрел на Янку и снова поднес ко рту почти докуренную сигарету. Затянулся.

— А на меня в особенности. Вот и сейчас тоже.

Впервые за долгое время она посмотрела на него не искоса, а в упор. И даже сквозь темные стекла солнцезащитных очков Шаман видел отпечатавшуюся в ее глазах уверенность в собственной правоте.

Он улыбнулся скупо. Неопределенно. И досадливо, и с некой тенью облегчения одновременно. Радовался, что Янка смотрит на него хоть и в упор, но все же не предпринимая ни малейшей попытки проникнуть в его сознание. Не силится понять ход его мыслей. А ведь могла бы, в точности как накануне, пробить охранительный щит, словно фанерную перегородку, но почему-то не делала ничего подобного. И именно этот факт вопреки всяческой логике вызывал какую-то совершенно мальчишескую обиду. Неужели ей на самом деле все равно...

— Готова поспорить, наши там уже успели в очередной раз обвинить меня во всех смертных грехах, — вдруг сменила тему Янка, насмешливо скривив губы. — Ну что за люди, а?

— Забей ты на них. Мы-то знаем, что ты... — хотел сказать "не при чем", но замялся, подбирая более подходящее слово. Янка сделала вид, что не заметила его сомнений и нарочито равнодушно пожала плечами.

— Забивают, Павел Андреевич, гвозди, а от дураков нужно просто держаться подальше. Вот и все.

— Ну так и держись!

— Не помогает. Верка — идиотка — под ноги не смотрит, а Яна, которой, к слову, и рядом-то не было в тот момент, виновата! Не удивлюсь, что если один из наших голубков сегодня при чистке Нового Колизея в дырку провалится, тоже меня обвинят.

— Типун тебе на язык. Думаю, на сегодня происшествий нам за глаза хватит.

— Так это я так. К примеру...

— Давай-ка лучше без подобных примеров. Очень тебя прошу. Дай передохнуть.

Шаман не мог не заметить, как напряженно замерла Янка, едва эти слова сорвались с его языка. Будто воочию видел, как она окружает себя непроницаемым панцирем иронии и сарказма. Но прежде, чем девушка успела парировать что-то едкое, поспешил смягчить сказанное.

— Знаю-знаю. Сейчас ты снова скажешь, что я такой же дурак, как все, и живу коллективным разумом. Твое право. Только я ведь сейчас лично тебя ни в чем не обвиняю.

— Разве? — недоверчиво усмехнулась она.

— Именно так. Я просто прошу тебя быть поосторожней с подобного рода... эмм... пророчествами.

— Павел Андреевич! — возмущенно одернула его Янка. — Какие к черту пророчества? Вы в своем уме? Ах да, как я могла забыть? Вы же меня еще вчера ведьмой нарекли. Предлагаю компромисс. Давайте я буду феей? А что? Нафеячу, отколдую, ткну палкой. Недорого!

Шаман раздраженно нахмурился, понимая, что Янка намеренно старается вывести его из себя. Паясничает. Язвит. Ёрничает. И, несомненно, прячет за балаганными остротами и жестами собственную обиду. Не изменяет своим привычкам. Хочет казаться равнодушной и ироничной, но все же очень болезненно переживает. Не доверяет людям. И, конечно, не без основания. Но от этого понимания лично ему — Шаману — нисколько не легче. Ведь несмотря на все его попытки наладить с Янкой контакт, в искренней похвале Янка упорно ищет подвох, а в любом даже самом невинном замечании — обвинительный приговор.

— Ян, пойми... — осторожно, боясь сделать еще хуже, снова заговорил Шаман. — Поверь, слово — это бесценный дар...

— Ну это как посмотреть. Порой этот дар исключительно публичную порку напоминает. А то и хуже.

— Верно. В частности, поэтому я и прошу тебя быть поаккуратней со словами. Каждое наше слово материально. Даже если оно брошено невзначай — "к примеру", как ты говоришь. Оно несет в себе мощную и совершенно уникальную энергетику, которая так или иначе воздействует на окружающий мир. Это не просто набор звуков, хотя и они тоже играют очень немаловажную роль, но и проекция наших мыслей, жизненного опыта, знаний, чувств, воспоминаний, ассоциаций, в конце концов, которые...

— Хорошо, давайте пофилософствуем, — ехидно перебила его Янка. — Бабушка, когда ей не нравится моя речь, обычно Евангелие цитирует: "В начале было Слово, и Слово было у Бога... Все чрез Него начало быть... И в Нем была жизнь". А Вы, насколько я понимаю, хотите поговорить о Космосе и о материализации мысли? Прекрасно! Я Вас очень внимательно слушаю.

— А твоя бабушка, я вижу, очень мудрая женщина. Еще и глубоко верующая, да?

— Глубоко верующая? — недоуменно вскинула брови Янка. — Да нет. Я бы это иначе назвала. Просто она считает, что в основе любой религии лежит накопленная тысячелетиями мудрость, которая и является нравственным оплотом человечества. А вера в Бога, Аллаха, Кришну там и вся связанная с ними атрибутика — это лишь вершина айсберга. Доступная взгляду человека. Но снеси ее вдруг, и сам айсберг не перестанет существовать, просто без вершины его не каждый заметит под водой.

— Под водой... — задумчиво повторил Шаман, устремив взгляд вдаль — на искрящуюся на солнце водную гладь. — Конечно, где же еще может скрываться накопленная мудрость, как не в священной стихии...

— Ну да. Так и бабушка говорит. А еще, что без естественной "вершины" эту мудрость всегда нужно чем-то обозначать, чтобы мир ее не утратил окончательно... красным флагом с серпом и молотом в уголке, например. Или еще чем-нибудь.

— Весьма философски.

— Да уж... Весьма. Правда Герман Альбертович уверяет, что философия не подвластна женскому уму. Вот и я пока никак не могу сообразить, что вы там мне про проекцию мыслей пытаетесь втолковать.

— Ян, ты опять ёрничаешь, а ведь все до безобразия просто и логично. Произнося что-то, ты в любом случае закладываешь некий смысл в свои слова, рисуешь пусть обрывочную, но все же картинку в своем воображении и проецируешь ее вовне. Придаешь ей ту или иную эмоциональную окраску. И мир отвечает взаимностью. Воплощает ее в событиях. Материализует.

— Конечно, логично, — сардонически усмехнулась Янка. — То есть "типун на язык", который вы мне пару минут назад послали, нематериален, а мое "если провалится" вдруг звучит, как пророчество? И к Вашему сведению, ничего вроде "если Верку укусит змея" я ни сегодня, ни вчера, ни позавчера не произносила. И "если лодка даст течь" тоже. Зато очень часто в детстве повторяла бабушке: "Если Дедушка Мороз подарит мне на Новый год куклу Барби...". Только Барби мне так никто и не подарил, а сам Дедушка Мороз на поверку оказался подвыпившим соседом в банном халате и с мочалкой на подбородке вместо бороды. Так что Ваша теория не жизнеспособна в данном случае. А как было бы замечательно: скажешь, к примеру, "если я найду клад золотых монет", и вот он тебе сундук с сокровищами.

— Да, Герман Альбертович, видимо, в кои-то веки оказался прав. У женщин своя совершенно уникальная философия. Кстати, о сокровищах. Медальон ты все-таки не надела, правильно я понимаю?

— Нет.

— Вот ведь упрямая девчонка.

— Упрямая. И еще отлично осознающая, что у нее очень большие шансы быть разодранной на британский флаг, едва она окажется в Гребенях. Так что давайте-ка лучше отложим поход за медальоном до лучших времен. До приезда бабки Матрены, например.

— Думаю, ждать осталось не долго. Слышишь гул? Плывет к нам кто-то.

Янка напряженно замерла. Даже, кажется, побледнела, прислушиваясь к нарастающему где-то вдали рокоту лодочного мотора. Судорожно вздохнула. Поднесла ко рту уже дотлевший окурок. Попыталась затянуться — безуспешно. Раздраженно взглянула на обуглившийся кончик фильтра и тут же с отвращением откинула его в камышовые заросли. Вытряхнула из пачки еще одну сигарету, но чиркнуть зажигалкой так и не успела.

— Прекрати так часто курить, — не терпящим возражений тоном потребовал Шаман и в довершение своих слов решительно выдернул у Янки изо рта сигарету. — Хватит.

— Вам-то какое дело? — обиженно насупилась девушка. — Я, когда волнуюсь, всегда много курю. Или ем. А это еще хуже.

Шаман не стал уточнять, чем же еда хуже сигарет. Лишь усмехнулся, но сигарету не вернул.

— А ты не волнуйся. Сама же говорила, бабка Матрёна добрая. Знахарка. Считай, врач, как твоя бабушка.

— Это не я говорила, а Санька. Лично я ее знать не знаю. Видела один раз в жизни. Сами понимаете, еле ноги унесла.

— И чего ты так испугалась? Выяснили же, отравить она тебя не намеревалась. Вон, подарок с Санькой передала. Воспринимай это как жест доброй воли.

— Не знаю... — скептически кривя губы, покачала головой Янка. — И медальон этот меня почему-то больше всего пугает. Какой-то он... ну, не знаю, как объяснить. Не зловещий, нет, но чем дольше он у меня, тем тревожней на сердце. А вы хотите, чтобы я его на шею повесила. Не хочу. Даже если этот подарок именно мне и предназначен. Не хочу. И всё!

— Ян, — машинально сунув в зубы отобранную у девушки сигарету, снова заговорил Шаман. — Судя по коловрату на обороте и янтарю, медальон не может нести ничего дурного. Это охранительные символы. Солнечные. Светлые.

— И это меня тоже пугает. Понимаете, я с солнцем не слишком дружна. Ничего кроме болезненных ощущений оно мне не несет. И теперь среди всех этих солнечных символов я как в западне, как будто кто-то нарочно хочет меня извести... Знаю, глупо звучит. Но по-другому объяснить не могу.

— И не надо по-другому. И так понятно. Но мне кажется, тут что-то другое. Ты просто по привычке ищешь везде подвох. А на деле, может быть, все эти знаки призваны стать своего рода антидотом. Создать охранительный щит вокруг тебя и нейтрализовать вредное воздействие солнца.

Янка ничего не ответила. Ни словом, ни жестом, ни взглядом не выказала своего отношения к аргументам Шамана. Будто не услышала их вовсе, вновь сосредоточив все внимание на нарастающем гуле мотора. Напряженно, почти не дыша, всматривалась в камышовые заросли, из-за которых вот-вот должна была показаться лодка. Будто оцепенела от страха перед неизбежным. И Шаман отчетливо осознавал, что вывести Янку из этого состояния ему уже не под силу. Остается лишь ждать, чем обернется для всех них новая встреча Янки со странной старухой.

* * *

С наступлением обеда новость об укушенной Верке стала достоянием широкой общественности и из-за недостатка достоверной информации начала обрастать все новыми и новыми подробностями. Обыкновенная змея отряда гадюковых превратилась сперва в гюрзу, а затем и вовсе в эфу. Количество полученных Веркой укусов тоже стремительно множилось и к исходу первого часа обеденного перерыва достигло небывалых величин. При этом любая мало-мальски здравая мысль давилась в зародыше. Никто из "знающих людей" уже не придавал значения ни тому, что ни гюрза, ни эфа в средней полосе России сроду не водилась, ни тому, что на сотню укусов ни у одной из этих змей не хватило бы ни яда, ни времени. На все эти противоречия был исключительно один аргумент — Яна Мальцева. Когда рядом "Мисс Катастрофа" возможно всё!

Самочувствие Верки тоже вызывало оживленные дискуссии и, естественно, с каждым произнесенным словом планомерно ухудшалось. Кто-то вспомнил, что укус гремучей змеи может вызвать слепоту, глухоту и, само собой, полный паралич. Кто-то с пеной у рта доказывал, что змеиный яд распространяется по организму со скоростью света и уже через несколько минут приводит к неминуемой гибели. В итоге, когда через какое-то время на огибающей островной пантеон тропе показались Ленка и один из костровых, на обеденном столе был организован пункт сбора денежных средств на достойные похороны студентки-практикантки Веры Филоновой.

Появление очевидцев происшествия взволнованные студенты заметили не сразу. Чтобы привлечь к себе хоть чье-то внимание в царившем на поляне перед полевой кухней гвалте, тем пришлось не единожды напрячь до предела голосовые связки. Зато после этого их тут же окружили плотным кольцом и уже не отпускали до получения полной и исчерпывающей информации.

Но достоверные сведения из первых рук оказались гораздо менее увлекательными, нежели те, что передавались в лагере из уст в уста весь последний час. И потому были встречены всеобщим недоверием.

— Как не умерла? — изумленно тараща глаза, переспросил один из студентов.

— Но говорили же, что всё, каюк Верке пришел, — добавил второй.

— Сначала паралич, а потом смерть! — настаивал третий.

— Да нет. Лучше ей. Значительно лучше! — пыталась убедить однокурсников Ленка.

— И представляете, благодаря кому? — продолжил костровой. — Благодаря Янке Мальцевой!

— Как благодаря Мальцевой? — вмешался Жорик, — Да не может быть!