Игры олигархов

Смолкла.

— Ну? — поторопил Сечкин.

— Предложение сделал?

Девушка кивнула:

— Какое?

— Содержанкой его стать, — выдала глухо: стыдно до одури в таком признаваться посторонним.

— Ясно, — переглянулись. — Чем закончилось?

— Ничем. Показал запись где... с Ларисой... Сказал: не приду, моих подруг так же будут. Дал три дня на раздумья, осталось два.

— Ничего сюжетик, — присвистнул молодой. Сечкин шею потер, за третью сигаретку взялся.

— Адресок этого умника пишите, — кивнул на листок.

— У меня его визитка есть!

— Давайте, — обрадовался Валентин Петрович.

— Много хоть обещал за сожительство? — полюбопытствовал молодой, пока Ярослава визитку в сумке искала.

— Пятьсот.

— Рублей?

— Тысяч. Евро, — буркнула.

Мужчины переглянулись, не веря. Молодой пристальней девушку оглядел, чуть не в сапожки к ней заглядывая, но дельного все едино ничего не нашел, и присвистнул с намеком Петровичу: смотри, как бы клиентка из "дурки" не оказалась.

— Сколько? Еще раз, пожалуйста? — попросил Сечкин: может ослышались или девушка оговорилась? Суздалева визитку как раз нашла и порадовалась:

— Пятьсот тысяч евро, — повторила, хлопнув на стол перед мужчиной кусок картона.

Валентин Петрович с минуту Ярославу рассматривал, как разгадывал. Взял визитку к свету поднес, прочитал, на девушку покосился и вздохнул тяжело, не глядя товарищу картонку передав.

— Н-даа, — потер ладони, запечалившись. — Знаете что... как вас?

— Ярослава Суздалева.

— Ага. Вот что, гражданка Суздалева, все это...

— Тьфу ты! — выдал молодой, ознакомившись с визиткой, кинул ее на стол и пошел на свое место, потеряв интерес.

Ярослава ничего не поняла, посмотрела на него удивленно, на Сечкина уставилась. У того лицо как яблоко печеное сморщилось:

— Печально, конечно. Поверьте, я очень сочувствую вам, но... — потянул лист из-под ее руки, что сам же выдал. — Помочь ничем не могу.

— Испугались? — поняла по-своему его отказ девушка. Взгляд обвиняющим стал.

— Нет, — заверил проникновенно, глядя на нее ласково, как на больную. — Просто вам к другим специалистам надо. Я понимаю желание выделиться, понимаю желание по-легкому деньжат срубить, но милка вы моя дорогая, надо ж головой малость соображать, что вы делаете и что из этого выйдет.

— Вы о чем? Вы мне не верите?

— Верим! — кивнул молодой, всем видом показывая обратное. И по стопке бумаг слева от себя хлопнул ладонью. — У меня тут, таких как вы потерпевших, вон сколько. Одну Зверев изнасиловал, другой Деребаско каждый день звонит, терроризирует, третьей сам Черномырдин фугас под кровать заложил... Вы б шли, а? — скривился умоляюще. — Пока по шее не получили.

— Но я правду говорю.

— Верим! — встал Сечкин, подняться ей помог и повел почти обнимая из кабинета. — Я вам совет дам, по-дружески, по-мужски. Идите вы сейчас прямиком в больничку, запишитесь на прием...

— А мы были! — вспомнила. — С ним и были! В пятом травмункте! Вы спросите, они подтвердят!

— С Лешинским были?

— Да!

— В пятой?

— Да!

— Замечательно! По поводу?

— Я головой ударилась, — и сникла, увидев во взгляде мужчину нескрываемую издевку.

— Понимаю. Сочувствую. Так может, подлечитесь, потом к нам.

— У вас после травмы галлюцинации, фантазии обострились видать, — выдал с презрением молодой.

Сечкин открыл дверь перед девушкой и заботливо подтолкнул посетительницу в коридор:

— О здоровье заботиться надо. Не хворайте. Всех благ, — и бухнул дверью перед носом.

Ярослава чувствовала себя клоунессой, облитой грязью. Ее опять оставили один на один с жизненноважной проблемой. Понимание, что помощи ждать не от кого, сил не прибавило.

Она постояла, набираясь терпения, толкнула дверь в кабинет, и без слов забрав визитку со стола Сечкина, пошла на улицу, не взглянув на милиционеров. Ее разочарование в правоохранительных органах стало обширным и глубоким. А презрение — безразмерным.

Она шла, не зная куда и все силилась, что-нибудь придумать.

— Александр Адамович? — постучав, заглянул в кабинет Лешинского Штольц. Тот оторвался от бумаг, кивнул — пройди.

— Паспорт, — положил перед ним книжечку.

— Почему один?

— Загран не нашли. Возможно, его совсем нет.

— Так узнай точнее. Нет — сделай. Где она, узнал?

— В седьмом отделении милиции.

— Где? — Алекс подумал, что ослышался.

— В седьмом отделении милиции.

— Тааак, — откинулся к спинке кресла. — Сюрпри-ииз. Интересно, что она там делает?

— Сидит у следователя.

— Угу, — Алекс покрутился в кресле, обдумывая столь неожиданную новость и, хохотнул. — Я очарован! Кому еще могла прийти в голову подобная мысль? Милиция! Бог мой, как все запущенно!... Идите, Адам, и узнайте там, по возможности, сильно ли смеялся следователь.

— Понял.

— Машину приготовь, через час мне нужно быть в Слободке.

— Уже, Александр Адамович. Карельский отзвонился — вас уже ждут.

— Хорошо. Иди.

Мужчина ушел, а Алекс все улыбался, смакуя новость.

Нет, Ярослава решительно эталон наивности. Пришло же в голову!

Настроение Лешего немного поднялось, и он с большим рвением углубился в работу. Однако меж строк документов ему то и дело мерещился образ глупой девчонки.

Муха запуталась в паутине, но так и не поняла этого.

И встал: ладно. Сегодня дела — завтра забавы.

Сгреб просмотренные договора и двинулся на выход.

Ярослава бродила по улицам, надеясь что-нибудь придумать. Ей до слез было жаль убегающих безвозвратно минут, себя, девочек, жизнь, что канула так быстро и бездарно.

Ей звонили подруги, видимо испугавшись, что она пропала, как Инна и Лариса, но она не брала трубку. Ей нечего было сказать им — слезы душили.

День постепенно клонился к закату, а она так ничего и не придумала. Ей до коликов не хотелось становиться содержанкой и год потратить на усладу Лешего, которого возненавидела всеми фибрами души. Целый год видеть его рожу, год жить как на вулкане, переживая за подруг, потерять год учебы, себя, окружение, привычный кругу и оказаться в лапах маньяка, превратиться из студентки в игрушку — даже думать об этом было невыносимо!

Но оставить все как есть, "просто жить", как сказал Леший и знать точно, что подруг, как Ларису отдадут группе извращенцев или продадут как Инну — она тоже не сможет. Лучше не жить, чем жить с этим.

Ноги принесли ее к больнице, где все еще лежала Лариса. Часа два Ярослава провела с ней, мысленно прощаясь и извиняясь. Лысова была не в себе — говорила мало, невпопад, то про Диму, то про яблоки, и большую часть времени сидела, смотря в одну точку.

Глядя на нее, Ярослава поняла лишь одно — лучше она сама достанется этому уроду, умрет, но ни одна из ее подруг не превратиться в существо с безжизненным взглядом и восковым лицом.

Она пришла к дому, когда уже темнело. Увидела у подъезда Костю и села рядом.

— Что, умаяли науки девочку? — улыбнулся он хитро и озадачился, получив в ответ тусклый взгляд вместо привычного жизнерадостного. — Чего квёлая?

— Курить есть?

Парень подал, помог прикурить, поглядывая в отсвете огонька зажигалки в лицо девушки.

— Не нравишься ты мне, мать.

— Я сама себе не нравлюсь, — заверила равнодушно. — А скажи мне, Костя, если бы твоим друзьям серьезно угрожали, чтобы ты сделал?

— Убил бы нафиг, — слетело с губ легко.

Ярослава покосилась на него и чуть приободрилась: а ведь это мысль! Надо убить Лешинского и тем спасти девочек, отомстить за Ларису и Инну. А если не получится — ее убьют охранники Лешего, совершив то, что она сама сделать не смогла.

— Как бы убил? — пристала к Косте, чем обеспокоила его.

— Странная ты сегодня, на себя непохожая.

— Проблемы у меня. Так как убил бы?

— Да чего пристала?! Пошутил я. Нельзя никого убивать, проблем это не решает.

— Решает.

— Не-а. Только хуже будет.

— Мне уже нет.

— Ты из-за Гришки, что ли? Помиритесь, ерундой не занимайся.

Ярослава, обдумывая как лучше и чем вернее убить Алекса, поймала себя на мысли что дошла до точки, свихнулась. Разве могла она когда-нибудь представить, что всерьез и совершенно спокойно будет думать об убийстве?

И улыбнулась: смешно. Когда-то она еще и о морали думала, жалость имела, мечты, надежды. Только что теперь по ним страдать — канули, как снег прошлогодний. Не беда. Ерунда все. Только бы реквием спеть Лешему — тогда действительно ерунда, потому что не зря выйдет она жила — хоть одно хорошее дело совершить смогла.

— Костя, у тебя оружие есть?

— Зачем? У меня руки есть и голова на плечах.

— А если полезут?

— Еще ноги подключу и друзей.

— Друзья — это хорошо. А если нет?

— Лезет кто-то, что ли? Покажи — потолкуем.

— Самой надо. Не хочу никого впутывать. Не тот случай.

— Тогда пугни.

— Нечем.

— Нож, Господи, что взять трудно? Оскал. Рожу пострашнее и "ааа" — ату!

— Мимо.

— Ну-у... Пугач купи. Оружейный магазин на проспекте. Дешево, сердито, неопасно. Потом пригодится, по темноте вон, ходить.

— Что за пугач?

— Обычный, резиновые пули. Удар ощутим, но не смертелен. То, что надо.

— А убить им можно?

— Если ты Робин Гуд и сможешь попасть в глаз. Чёй-то кровожадная ты какая-то, — покосился на нее.

— Сколько оружие стоит?

— Смотря какое. Хорошее — не потянешь, да и не дадут сразу, а фигня в районе трех тысяч.

— А не фигня?

— Ты не снайперскую винтовку покупать собралась? — хохотнул. — Представляю, как тебя с ней занесет.

— Тяжелая?

— Ха!... Всякие есть. Но силу по-любому надо иметь. Слушай, о чем мы с тобой болтаем? — дошло. — Обалдеть! Сижу с симпатичной девчонкой на лавке и обсуждаю оружие!

— Извини, про тряпки, выпивку и рок-группы, мне сегодня недосуг болтать, — набрала номер Светы. — Пока, Костя, спасибо.

Девушка пошла обратно к остановке, слушая гудки в трубке. Наконец их сменило злое:

— Ну, знаешь, Суздалева! Так ведь последние нервы на свалку отправятся! Ты бы совесть имела, если загуляла! Нам бы сказала, трубку бы хоть взяла!...

— Извини. Мне нужны деньги.

Свет помолчала.

— Нет, ну ничего себе! Мы ее уже ... а она!... — и как очнулась — дошло. — Много?

— Пять тысяч, минимум.

— Зачем?

— Надо.

— Это не пять копеек.

— Знаю, но очень надо. Дашь?

— Что-то мне здесь не нравится, — протянула притихшая Светлана.

— Мне тоже. Но проверь — все это полная ерунда... Я еду к тебе. Мне нужны деньги сейчас. Я знаю, у тебя есть.

— Ой, Славка, что-то ты темнишь, что-то голос у тебя чужой.

— Плевать. Через час я буду у тебя. Речь о жизни и смерти.

— Нееет, так дело не пойдет. Давай-ка ты возьмешь такси, я тебя встречу и расплачусь.

— Хорошо.

Через полчаса Ярослава вышла из такси у подъезда Гнездевич. Та расплатилась с водителем и, силком затащил подругу в квартиру, заставила выпить чай и съесть бутерброд, а потом постановила:

— Рассказывай.

— Нечего. Не пытай Свет.

— Просто деньги дай, да?

— Не сердись. И еще, я вернуть не смогу скорей всего. Извини.

Девушка задумчиво оглядела подругу:

— Вид у тебя тусклый, смотреть жутко. Неужели словам гадалки поверила? Из-за нее все?

— Нет.

— Из-за чего? Из-за Александра?

Ярославу невольно перекосило от одного имени мужчины, что не укрылось от подруги:

— Он сделал тебе что-нибудь?

Девушка вскочила, чтобы удержаться от слез и истерики:

— Не спрашивай, я прошу тебя!

— Все, все, — испугалась та. — Сейчас деньги принесу. Ой, девочки, это что за осень такая, аномальная?

Пока ходила, Суздалева уже в коридоре одетая стояла.

— Ты будто сбегаешь, — вздохнула Света, подавая ей пять бумажек номиналом в тысячу каждая. — Потом хоть скажешь, что произошло?

Слава сунула деньги поглубже в карман куртки, посмотрела на подругу и вдруг обняла:

— Не ходите по одной, пожалуйста.

— Чего ты? — отдвинулась та.

— Так, — носом шмыгнула. — Прости, если что.

— Да ладно. В институт завтра не опаздывай, Воропаев засек тебя сегодня — отрабатывать замучаешься, еще раз занятия пропустишь.

Девушка грустно улыбнулась: как странно это звучит — как из прошлой, чужой жизни.

— Не приду я, Света. Кончилась моя история.

Открыла дверь и ушла.

Света долго стояла в коридоре, обдумывая слова подруги, ее вид, поведение, и, понимая, что Славе нужна помощь, пошла устраивать "совет в Филях" — звонить Любе и Марине.

Она ехала домой, смотрела в окно маршрутки и будто впервые видела город, впервые воспринимала всерьез огни, пробки, губящий спешащий транспорт, пытающийся чуть не партизанскими тропами пробраться к нужному месту, стайки молодежи, в которых она еще вчера вот так же беззаботно смеялась, пила "фанту", курила, прикалывалась. Сегодня она как будто постарела на полсотни лет и могла лишь с грустью смотреть на то, что было, но никогда не вернется.

Она вылезла из машины за пять остановок от дома, решив пройтись и надышаться стылым воздухом, в котором уже чувствовалось приближение зимы. Ее она уже не дождется. И было так жаль даже этой незаметной раньше мелочи, что глаза немилосердно щипало.

Если б можно было заснуть и во сне вернуться назад, на месяц, на полмесяца — сколько бы она успела, сколько бы могла изменить? Она бы иначе прожила эти дни, иначе вела себя с подругами, Гришей, иначе тратила время. Да все было бы по-другому!...

Как жаль, что осознание приходит лишь за час до расплаты.

Глава 12

Она не спала — жалко было время на это тратить. Навела порядок в квартире, чтобы после отец не стыдился своей неряхи дочери. Сложил все вещи. Приготовила новые брючки и кофту, чтобы по старому обычаю, как самураев, так и русских витязей, умереть в чистом.

В семь утра встала под душ, искупалась и попыталась сделать себе перевязку. Рука тревожила ее все больше, хоть Ярослава старательно отмахивалась от боли — не до этого. Переоделась, посидела с чашкой чая за столом, прощаясь с уютной кухней. Ровно в восемь вышла из квартиры. Закрыла дверь, погладила ее, извиняясь, что часто хлопала без нужды. Спустилась вниз и долго простояла напротив почтового ящика, не желая расставаться с ключами. Это была последняя возможность, что-то изменить, последние минуты, что могли еще что-то решить. Стоило оставить ключи, как возможность вернуться обратно, стоило позвонить отцу, подругам, рассказать им...

Ярослава тряхнула волосами и кинула связку в почтовый ящик.

Возврата не может быть.

Она уже была в милиции — тот же эффект будет, даже если она расскажет близким, что произошло и они пойдут все вместе. Ничего не измениться, никто не спасется. Только больнее будет всем.

Не стоит делиться горем — делиться надо счастьем.