Уходящая в тени

Воющий мужчина стремительной обезьяной с грохотом порскнул на железную лестницу, ведущую на крышу. Почти не сбавляя скорости, ударил кулаком в дверной люк. Тот с грохотом открылся, и жилец едва не прыгнул наверх.

Первый страж, ближайший к беглецу, схватил его было за ногу, сдёргивая с перекладин. От рывка беглец резко повис, с коротким рыком вцепившись в верхнюю перекладину, и сильно ударил стража по голове пяткой другой ноги. Тот рухнул на головы двоим внизу, один из которых ещё только собирался лезть следом.

Они успели встать (первый спрыгнул) так, чтобы поймать падающего. Один оглянулся. Усаживая пойманного в падении, стонущего от боли стража, он крикнул:

— Астра! Оставь его, не надо! Он опасен!

Поздно. Снизу кто-то быстро поднимался. От раскачивающегося света его фонарика тени на нашей лестничной площадке рвано замотались. Я успела похлопать ладонью по плитам лестничной площадки — жилец выскочил босым. Даже не выпрямившись, по следу "перешла" на крышу. До перехода увидела мельком: кричавший мне страж бросился к лестнице.

Сбежавшего жильца на крыше нашла сразу. Дом небольшой — всего два подъезда. Только бы не побежал к краю крыши — мелькнула мысль. Двенадцать этажей всё-таки.

Неподалёку тоже торчала крышка люка — с выходом в другой подъезд, а по всему просмоленному настилу крыши блестела вода. Терпко пахло мокрой сажей и смолистым дымом. Пожарные потушили локальное возгорание, устроенное Агнией.

Невысокий мужчина ходил посередине крыши — боком по кругу, радиусом от центра метра два. Он смотрел в этот центр так неотрывно, словно там лежало сокровище, до которого только рукой дотянись — и возьмёшь. Но что там, с этим сокровищем, неизвестно. И опасно. А вдруг возьмёшь, а под ним — бомба?

Я оказалась в метре от неизвестного, когда он приближался и проходил боком мимо меня, не отрывая взгляда от заколдованного круга. Когда же мужчина оказывался на другой стороне, через круг от меня, я видела, как он жадно, быстро-быстро облизывает губы, пересыхающие от частого дыхания — открытым ртом. Иногда он всё-таки поднимал глаза, но слепо, и тогда я видела, как в его зрачках мелькают зелёные всполохи. Но редко. Чаще всего — несколько секунд. А затем их как будто смывала призрачно-алая волна, топившая и зрачки, и белки. Тогда глаза мерцали кроваво-чёрным. Почти наш — потенциальный маг, но на грани безумия.

Снова напротив меня. Приблизился.

Неподалёку раздался стук — за спиной и чуть в стороне. Краем глаза увидела: из квадратного люка, как из колодца, вышагнул один, нагнулся подать руку другому. Наши.

Жилец снова напротив меня. Идёт медленно, всё ещё жадно смотрит в центр. Почему? Почему именно здесь?

Поняла. Городская стража уже в подвале — перекрывает источник. И этот, сбрендивший, видит, как силовая струя становится слабей и меньше. А он уже не может без силы, которую нечаянно впустил в себя и которая стала для него наркотиком. Ему хочется прыгнуть в центр невидимого круга, упасть на колени и ладонями черпать и черпать соблазнительный, притягательный...

Снова напротив меня. Облизал губы.

Господи!.. Но ведь Алексис сказал — он уехал! Что его мать напугала!

С губ сорвалось:

— Женька?!

Чуть не упал — споткнулся. Но выправился — и встал на месте. Глаза успокоились — прерывистые зелёные линии время от времени пронизывают черноту зрачков.

— Женя, это я, Ася. Ты... слышишь меня?

Он открыл рот. Губы изуродовало судорогой, когда он попытался произнести хоть слово. Не смог. Обозлился — и по глазам снова плеснуло кровавой волной, и снова он побрёл по кругу, явно выпав из действительности.

Да как же помочь ему?! Если он слишком сильно пропитался силой источника, не понимая, не умея распределить внесённое в него, он может и в самом деле не выдержать и сойти с ума. С чего начать?

За спиной, точней — сбоку, приближаются двое наших. Быстрей думай, быстрей! Они размышлять не будут — сразу на обследование, а потом... Потом — неизвестность. Возможно водворение в психбольницу. Но... А если он уже и в самом деле пребывает в этой стадии — перехода в сумасшествие?

Пока прислушивалась к шагам позади, Женька оказался рядом со мной. Просто шагнул ко мне так плотно, что я, обернувшись, чуть не задела его. От неожиданности отшатнулась бы, если б он не схватил меня за локоть.

— Ты не Аська! — прошипел он мне в лицо, и я брезгливо, хоть и стараясь не морщиться, чуть отвернулась, чтобы не чувствовать вони от смеси курева и переваренного лука. — Аська — дура и шлюха. Но она живая. Ты — страшней!

Сначала я успокоилась, на какие-то считаные мгновения отойдя от оглушающего страха, когда он вцепился в мой локоть: сразу вспомнилось, как он, пьяным, бил меня, вызверившись от воображаемых обид. Успокоила, как ни странно, именно вонь из его рта. Бояться того, что вызывает брезгливость, по крайней мере — странно. Но после его слов "ты — страшней" мне стало жутко.

Глубокая ночь. Несосредоточенный взгляд лишь раз скользнул по еле заметно светлеющей полоске на востоке. Предутренняя прохлада заставляла ёжиться, несмотря на недавнюю беготню в качестве спасателя.

И — бывший, близко знакомый человек, который встал нос к носу со мной, смотрел в меня глазами, слепыми от пробегающих в них силовых отблесков ... Обычный человек, пропитанный силой — отравлен ею, потому что распорядиться вторгшейся энергией, да ещё в таком количестве, может лишь страж, да и то не всякий. Так вот... Обычный, но отравленный человек, подходя к грани между нормальностью и сумасшествием, может разглядеть в страже его сущность.

Женькино лицо — застывшая в напряжении маска, даже несмотря на трудно шевелящиеся челюсти. Даже несмотря на полыхающие алым безумием глаза. Даже несмотря на то что он уже не облизывает губы, а обсасывает их, сам того не замечая — уже до крови.

Я — брезгую им, мне противно смотреть на него, такого, но... Но что увидел Женька во мне?!

— Что ты видишь во мне?! — не выдержала я. И сама вцепилась ему в плечи, встряхнула, срываясь на крик: — Что?! Что ты видишь во мне?!

— Астра, берегись!

Меня ударили сзади, под колени. То ли завизжала, падая, то ли заголосила тоненько-тоненько. Как-то мимоходом отметила, что одновременно Женька ударил меня по боку чем-то маленьким, что с треском пропороло мне ткань на блузке, пока я падала. Но я как-то не обратила на всё это особого внимания. В этот момент меня больше волновало даже уже не то, что должен сказать Женька, а то, что я могу шлёпнуться в грязные лужи на смолистых пластах крыши. Неудобно — перед бегущими к нам.

Женька навис надо мной, падающей, размахнулся — и вдруг с хеканьем резко согнулся. Я всё-таки грохнулась, как ни пыталась развернуться.

Руки Женьки безвольно упали вдоль бёдер, а из его пальцев что-то выпало и, раз подпрыгнув, шлёпнулось в лужу, недалеко от меня.

Над нами потемнело от оказавшихся так близко людей. Все — стражи. И — один рычащий, который успел ударить ногой Женьку, да так, что тот отлетел назад и, приземлившись, больше не двигался.

Кто-то очень недовольный голосом Алексиса велел:

— Успокойся! Он её не тронул!

Снова потемнело, теперь персонально надо мной. Меня, как куклу, взяли под мышки и поставили на ноги. Прямо в ухо голос Влада тихо спросил:

— Стоять сможешь?

— Смогу, — равнодушно ответила я. Мне хотелось качаться. И бездумно. Почему качаться? Почему не думая? Вспомнила — вгляделась.

Над Женькой уже склонились двое.

— Ну что? — опять откуда-то далеко спросил Алексис.

— Прочистить можно, но, судя по всему, он уже не впервые получает силу. Боюсь, в мозгах у него полнейший бред.

— Астра, ты знаешь, кто это?

— А ты не узнаёшь? — всё так же бесстрастно спросила я. — Женька.

— Ясно. Вниз его. Влад, ты сам её доведёшь донизу?

— Сам. Вы идите. Мы немного постоим, а потом спустимся, — почти распорядился Влад и хмыкнул: — Ещё бы мне помощь предложили...

Вскоре крыша опустела. И мы остались один на один. Не шевелились некоторое время, а потом я вдруг как-то очень отчётливо поняла, что Влад до сих пор стоит передо (надо!) мной, не убирая сильных ладоней, уверенно устроившихся у меня под мышками. Боится, что упаду? Подняла голову.

— Почему мы не пошли со всеми?

— А ты хотела бы?

— Не знаю. А зачем мы остались? — уже резко, даже враждебно спросила я.

— Чтобы никого рядом не было, — вполне добродушно проворчал он и, наклонившись, поцеловал меня.

А я — его. Просто инстинктивно откликнулась, прежде чем поняла, что именно мы делаем. Если он начал осторожно, но сильно, то после лёгкого и напористого движения его языка в мой рот, я вцепилась в этого сильного мужчину, как утопающий в спасателя. Секунд хватило, чтобы я начала страшно бояться, что он вот-вот закончит целовать меня и отстранится. Но потом, после следующих секунд... Погружение в его поцелуй был настолько глубоким, что я не заметила, как он приподнял меня, слегка прогнувшись вперёд, и посадил на себя.

Машинально обняв его талию ногами, я держалась за его плечи изо всех сил, в то время как он совершенно уверенно обнимал меня, поглаживая по спине. И — странность, но я приходила в себя. Начинала чувствовать его поцелуй, начинала чувствовать, как стучит его сердце — и моё. Ещё более странным образом я поняла, что поцелуй наш не чувственный, а скорее — какой-то успокаивающий. Причём не только меня, но и его самого. Если он начался неистово и нетерпеливо, то закончился не взрывом, а мягким, ласкающим движением щека к щеке. Всё... Его рот — у моего уха. И тёплый шёпот:

— Тебе хорошо?

Я настолько пришла в себя, что тепло подышала в его ухо и шепотом же ответила:

— Теперь — да.

— Пошли к Дарёнке. Спать хочу.

Я откинулась посмотреть ему в лицо. Глаза усталые. Появились усталые морщинки вокруг рта. Разгладить бы — поцеловать. Но он прав. Надо выспаться. Завтра — уже сегодня — решающий день. Увидим ли мы друг друга ещё раз? Правда, остаёмся в одной семье...

Что-то я не о том думаю. По-моему, у меня самой перегруз с проблемами, в которых никак не разобраться. И Женька добавил... Думай тут...

— Эй, вы долго ещё? — наполовину высунувшись из люка, спросил Алексис. — Поехали по домам!

— Но мы...

— Астра, прости, но сегодня ты будешь ночевать... отдельно, — споткнувшись, всё-таки проговорил Алексис. — Перед завтрашним приёмом у деда придётся выполнять обычаи дома. А перед помолвкой... — Он пожал плечами, словно показывая: он бы и хотел хоть что-нибудь сделать, чтобы помочь нам, но это не в его силах.

Мы с Владом переглянулись. Он вздохнул и спустил меня с рук. Одновременно взялись за ладони друг друга и вместе пошли к люку.

Потом мы стояли в ожидании машины для меня. А вместе с нами терпеливо ожидало, когда закончится вся эта суматоха, сопровождение Влада. Волки стояли чуть наособицу от нас и негромко обговаривали недавнее происшествие. Я вжималась от утреннего холодка во Влада и слушала обсуждение прорыва. Он, по-моему, тоже — пока обнимал меня, согревая.

За мной приехала Агния. Оказывается, она успела съездить к подвалу дяди, куда увезли тех жильцов, кто нуждался в экстренной помощи, пока сила источника не въелась, как говаривал Назарий, в плоть и в кровь.

Исподлобья глядя на Влада, Агния довольно резко велела мне пересесть в машину. Потом, когда Влад качнулся к ней что-то сказать, она жёстко сказала:

— Всё завтра. Сегодня выспаться и набраться сил.

Я приткнулась на переднем сиденье, рядом с водителем. Кивнула Владу, кажется, расстроенному нашим расставанием, чему я бессовестно обрадовалась, хоть и попыталась скрыть... Агния села — и мы поехали.

— Ты очень устала? — нарушила она пятиминутное молчание.

— Как сказать...

— Сможешь перенести нас к деду? Мы должны эту ночь доночевать у него.

— В наших апартаментах? — удивилась я. — Это входит в ритуал?

Агния некрасиво ощерилась. Мне показалось, я услышала начинающееся рычание, но сестра взяла себя в руки. Помолчала. Чтобы совсем уж успокоиться, после чего неохотно выговорила:

— Мы вообще должны были сразу ехать к деду. Там с утра начинаются приготовления к вечеру. И нам придётся в этом принять самое непосредственное участие.

— Какое? — тупо спросила я.

— В качестве подопытных кроликов! — прорычаа всё-таки Агния. — Дед считает, что вечер удастся, если мы будем в этих глупых и жутких платьях!

Понятно. Я промолчала, хотя с сестрой была согласна полностью. Мало того что нас выдают без нашего согласия, так ещё из этого и помпу устраивают. Платья, о которых говорила Агния, представляли собой старинные образцы прошлого — те одеяния, которые использовались тогда, когда девушка из семьи выходила замуж. Неуклюжие и чаще всего из тяжёлого материала, они хоть и шились каждый раз на конкретную невесту, но были настолько старомодны, что лишали чувства уверенности даже в обычном движении.

— Агния. Несколько часов осталось, — сказала я и шмыгнула носом. — Что делать будем? Или ты... покоришься?

— Мы уже всё перепробовали, — сказал сестра. И замолчала, насупившись.

Я отметила это безнадёжное "мы". Агния машинально объединила себя и Игната. Она его настолько забрала себе, что даже не подумала обо мне. Но... Я бы тоже хотела вот так присвоить Влада.

— Асти... Единственная мысль, которая приходит мне в голову, чтобы изменить ситуацию, — это прямо на вечере заявить, что мы выходим замуж не за тех, кого нам предназначили! Прямо перед гостями! — быстро проговорила Агния, не глядя на меня. Она будто сомневалась, что я восприму это как надо. И правильно делала. Если она в своей идее, явно уже тысячи раз продуманной, была уверена, то я в её исполнении — увы — сомневалась. Одно дело — это заявит Агния. Другое дело, что Влад...

— Игнат сказал тебе, что любит?

— Да! — резко ответила Агния, и её лицо, только что спокойное и даже хранящее следы вызова, скривилось от подступающего плача.

— Счастливая...

— Что? Хочешь сказать, что Влад тебе ничего?.. — Она не договорила, с тревогой глядя на меня. — А мне казалось, у вас всё сладилось. А ты сама? Спрашивала у него?

— Разве у мужчины о таком спрашивают? Мне всегда казалось, что он должен сам первым... Мама ведь говорила-а...

— Не реви! Подумать надо! — велела сестра, сочувственно поглядывая то на меня, то на дорогу. В конце концов, она рассердилась и остановила машину. — Всё. Хватит. Или заканчивай мокреть разводить, или переноси нас к деду.

— А вдруг у него все спят? В усадьбу не пустят!

— Да на какой фиг нам усадьба! — обозлилась сестра. — Выходим! И давай сразу в покои! Ну? Долго ещё хлюпать будешь? Доберёмся до дома, там и поплачем!

Делать нечего. Сестра говорила серьёзно. Так что я, в очередной раз всхлипнув, послушно вышла за ней — машину она остановила возле лесной опушки, и протянула ей руку. Она потянулась сама ко мне, поцеловала в макушку и со вздохом сказала:

— Не переживай. Может, утрясётся ещё.

— Ага, утрясётся, — с трудом удерживаясь, чтобы не разреветься, я вспомнила о насущном, вытерла слёзы и шагнула в тень перед Агнией, вставшей перед фарами.