Хоженая не раз тропинка легко ложилась под ноги, и Кащей шагал, не глядя по сторонам. Эх, знали бы диорийцы истинную причину "мутаций", то-то бы удивились. Кащей гаденько хихикнул, вспомнив свои подвиги. А что? Он любил жизнь во всех её проявлениях, а самочки приматов почти не отличались от диорийских женщин, такие же ласковые, только не в пример молчаливее. Кто бы мог подумать, что его семя окажется таким активным и даст жизнеспособное потомство? Но об этом лучше молчать, пусть у него будет своя маааленькая тайна, а биолог пусть копается в своих бесконечных пробах, ищет причину...
Краем глаза Кащей заметил маленькую тропинку, уходящую в глубь леса. Звериная тропа? Не замечал раньше...
Отводя в сторону низко склоненные ветви, которые так и норовили стегнуть по лицу, следуя за хитрыми поворотами стежки-дорожки, бывший астронавт не заметил, что солнце давно село. Опомнился он только, когда темнота накрыла лес. Увлекся, однако!
Вот только странно, вроде и шел недолго, не устал совсем, а день пролетел незаметно. Ну и как выбираться отсюда? Куда он забрел?
Тревожный вскрик заставил Кащея насторожиться. Покрутив головой по сторонам, он прислушался к звукам, долетевшим из-за кустов. Отодвинул закрывающую обзор ветку и остолбенел.
В прорехах облаков показалась круглая луна, залив безжизненным светом оцепленную лесом полянку. В мареве густого тумана, затянувшего поляну, недвижно застыла на коленях хрупкая девичья фигурка. Напрягшееся тело изогнуто назад, отблескивающие серебром длинные волосы касаются земли, тонкие руки воздеты к небу. Горловой всхлип-полустон переходит в речитатив, размеренный, как корабельный метроном. Через мгновение лес отзывается тихой мелодией. Чарующая музыка дрожью пронизывает все тело диорийца, ей вторит тревожным тамтамом сердце, отбивающее дикий ритм в груди.
Девушка вдруг резким прыжком взвивается вверх. Волчком кружится по поляне в неистовом танце, взрыкивая, точно раненый зверь. Искажены страданием тонкие черты лица, полузакрыты глаза, руки взмахивают, словно крылья, тщетно пытаясь поднять ввысь такое тяжелое тело. Кажется, ещё мгновение и она взлетит, обернувшись полуночной птицей, оторвется от земли. Тщетно... Бешеное вращение по-прежнему взметывает волосы, в просветах одежды мелькают ноги, кажется, существующие отдельно от тела девушки. Быстры развороты стройного стана, не уследишь. Лица уже не разглядеть, развевающиеся пряди скрывают его от бесстыдного взгляда.
Темп нарастает, от мелодии, звучащей уже у него в голове, у Кащея перехватывает дыхание. Неистовость девичьей пляски сводит его с ума. Ему кажется, еще немного и девушка упадет от изнеможения, и он вместе с ней, но...
...смолкает музыка, луна опять уходит за тучи, темнота скрывает хрупкую фигуру, внезапный порыв ветра развеивает остатки тумана на опустевшей поляне.
Неизвестно когда отмер бы завороженный Кащей, да только вдали глухо ухнула сова и тут же смолкла. Диориец пошевелился, переступая с ноги на ногу. Тонкие иголочки кольнули затекшие конечности. Сколько ж он стоял, подглядывая за девушкой? Всю ночь? Похоже на то... Сумрак ночи уже истаивает в сиренево-розовых отблесках утренней зари. Кашей осторожно шагнул вперед, внимательно осматривая все вокруг — капли росы отсвечивают на подрагивающих стеблях низкорослой травы, переливчатым серебристым флером окутывая поляну. Он оглянулся. За ним тянется темный след. Да никого здесь не было! И быть не могло... Откуда? Уже не остерегаясь, диориец повернул обратно и замер.
В неверном свете зарождающегося дня Кащей увидел — прямо перед ним на низкой толстой ветке сидит встрепанная птица, немигающими круглыми желтыми глазами рассматривает его. Он протянул руки, надеясь ухватить негаданную добычу. Хоть что-то будет поесть.
Птица досадливо щелкнула клювом и с горловым всхлипом-полустоном тяжело взлетела. Жаркий ветер растрепал волосы Кащея, забил сухой пылью ноздри. Когда тот прочихался, птицы уже и след простыл, только в воздухе кружила пара перьев, отсвечивающих серебряным блеском.
* * *
*
В лагере творилось несусветное, так что до вернувшегося "добытчика" никому и дела не было, разве что пробегавший мимо Перун поинтересовался: — "Ты чего такой?". И только Кащей хотел рассказать о том, что видел этой ночью, как тот уже умчался прочь, не дослушав и половины фразы.
Причину Кащей понял позже, когда все собрались в доме капитана: и сам Сварог, задумчиво собравший в кулак свою бороду, и озабоченно почесывающий затылок Перун, и даже Стрибог, давно уже не появляющийся в лагере.
"Общий сбор? Вот и здорово, сейчас сразу всем и расскажу. Поразмыслим, что на меня нашло... Была ли это галлюцинация или я видел девушку на самом деле? — диориец отвлекся и спохватился, пропустив самое начало рассказа Велеса. — Хм... А тут прежние вопросы... Не надоело им?".
— Мутации возникли только у некоторых детенышей. Их хромосомные наборы одинаковы и отличаются от родительских незначительно, всего на две хромосомы. Вместо сорока восьми у них сорок шесть. И ещё... У "умных" детенышей в крови повышенное содержание мочевой кислоты, видимо, именно она стимулирует деятельность головного мозга, у остальных особей её нет. Насколько я помню из ранних исследований, у животных этого мира содержание мочевой кислоты в крови вообще очень малО. Она разлагается очень быстро, не оказывая существенного влияния на работу организма в целом. Думаю, повинен в этом особый фермент, которого у наших детенышей просто нет...
— Подожди, — перебил его Сварог, — ты хочешь сказать, что все это появилось ниоткуда? Внезапно?
— Ну, — Велес замялся, — что-либо утверждать трудно, вот если бы можно было провести развернутые генетические исследования, но у нас нет такой возможности.
— Нет?
— Этот сканирующий блок не функционирует.
— Почему? — Сварог развернулся к Кащею.
— А я что? Я сделал все, что мог... — механик действительно сделал все, что мог, и не только с экспресс-лабораторией, но зачем кому-то знать об этом.
— Ладно. Будем наблюдать дальше. Видишь, Перун, у нас, наконец, появился смысл и достойное занятие. Не только выжить самим, но и попробовать помочь более слабым. Может, из этого и получится что-то стоящее.
— Ага, — рассмеялся Перун, — вывести обитателей этой планеты путем естественного отбора — новых диорийцев.
— А почему бы и нет? Только не диорийцев, землян... Вот этим и займемся, тем более что времени у нас не меряно.
Кащея такой вариант развития событий никак не устраивал, но открыто своего недовольства он не высказал. А поводов уклониться от разведения приматов он и так найдет предостаточно, заставить его никто не сможет.
— И ещё... — Сварог на мгновение задумался, — давайте не будем понапрасну рисковать. Сколько у нас детенышей?
— Три женские особи и четыре мужские, уже заметно подросшие, — с гордостью отрапортовал Перун, — и несколько самок готовы разродиться.
— Ну, там ещё неизвестно, что будет. Значит, так... Найти безопасное место и отделить изменившихся антропоидов от остальных, для чистоты эксперимента.
— Устроите загон в лагере? — вяло поинтересовался Кащей, — чтобы далеко не ходить.
— Нет, — решительно взмахнул рукой капитан, — только на природе, в естественных условиях, иначе это будут домашние зверушки, а мы хотим наблюдать развитие, причем именно наблюдать, не вмешиваясь в естественный ход событий, — он грозно посмотрел на Перуна, — а то некоторые готовы на руках носить своих любимцев. Мы будем только ограждать их от реальных опасностей, слышите, от реальных, остальное они должны делать сами — строить жилища, добывать пищу, общаться друг с другом. Вахты я распишу для всех.
— А за неподчинение что будет? — тихо спросил Стрибог. Капитан непонимающе уставился на него, весь ещё во власти своих грандиозных планов:
— Это как?
— Я не хочу участвовать в вашей затее.
— Почему?— недоумевал Сварог.
— Не вижу смысла... Здесь есть ещё что-то, кроме мутаций приматов, что-то, с чем мы ещё не встречались, чему не можем дать названия, не можем классифицировать... разве вы ничего не замечали? Странного, непонятного? Разве никто из вас не сталкивался с туманными существами?
Стрибог по очереди обвел взглядом каждого, всматриваясь в лица соплеменников. Кащей опустил глаза, не желая выдавать своих чувств, но перед этим успел заметить, как потупился Велес и нахмурился капитан. Значит, ему не почудилось, что-то и взаправду есть, и он ЭТО найдет.
— Не хотите говорить? Что ж... — Стрибог встал, — значит, не будем...
Он махнул рукой в прощальном жесте и, больше ничего не сказав, вышел за дверь. Перун дернулся догнать его, но капитан остановил его:
— Не стоит, не надо. Стрибог слишком давно живет один, он уже не сможет долго быть с нами, а его навязчивые идеи ничего не стоят.
Кащей ухмыльнулся. Он догадывался, что Сварог врет: — "Капитан знает куда больше, чем говорит, но мне ли осуждать его за это? Пусть и у него будет своя "маленькая" тайна...".
Сварог же думал, что душевное спокойствие каждого члена экипажа — это забота старшего по званию. И даже если он, капитан, никогда уже не выведет свой корабль за пределы атмосферы, звания с него никто не снимал, и он отвечает за свою команду, только теперь перед самим собой.
ГЛАВА 11
"Так, вроде бы все, — Людмила обреченно оглядела груду барахла, лежащего перед ней на столе. — И как теперь это тащить? Нет, — откладывая в сторону то одно, то другое, думала она, — без всего этого можно обойтись, идти надо налегке. Осталось только полы помыть, да с соседушкой договориться. А Леший так и не объявился...".
В зеркале на стене отразилось лицо ведьмы. Она глянула на свою печальную физиономию, внезапно лихо подмигнула своему отражению: — "Эх, где наша не пропадала! — и решительно встала: — Пора, чего кота за хвост тянуть? Кстати, где он? А, вон в уголочке сил набирается..."
Довольный Баюн дочиста вылизывал опустевшее блюдечко. Остатки сметаны украшали его морду.
— Закончил? Тогда брысь отсюда, — Людмила щедро плеснула в большую макитру остро пахнущую жидкость и обмакнула в нее веник из дубовых листьев, — будешь потом жаловаться, что у тебя нюх пропал.
— А что это у тебя? — подозрительно принюхался кот.
— Отвар корней папоротника. Стану соседушку мою ублажать, очень она этот дух уважает. Надо же кому-то за хозяйством присмотреть, пока меня не будет.
— Тогда меня уже нет, — Баюна только и видели. Ведьма хмыкнула. С тех пор, как она приютила раненую кикиморку, да, выходив, оставила её у себя жить, покоя в доме не было. Никак не ладили между собой её квартиранты, хорошо хоть на открытую конфронтацию не шли, так — по мелкому друг другу пакостничали: то Кимра спящему коту усы бантиком завяжет, то Баюн в отместку разбросает все вокруг. Птах, глядя на их разборки, очень веселился. Но и без каждого их них Людмиле было бы очень грустно. Семья...
В третий раз перемывая полы начисто, Людмила приговаривала: — Соседушка, милая, выходи на бел свет, покажись, не чурайся... — и тихонько злилась. Нрав у Кимри был ещё тот, пока уломаешь, сто потов сойдет. А куда деваться, дом без присмотра как оставить — защита защитой, но она только чужого не пропустит, а вдруг дерево на крышу рухнет или огнем небесным припалит.
"Все, нет моего терпения, — Баба-яга в сердцах швырнула тряпку на порог, — знал бы кто, что у меня на душе делается. Пусть все будет, как будет. Вернусь, отстрою все заново, ежели что случится!"
На небрежно брошенной половой тряпке сами собой разгладились все складочки.
— Ну, так-то лучше, — тоненькие, как прутики, ручки кикиморы умело поправляли по-своему, что ей не нравилось. А не устраивало её, видимо, все. Она совала свой остренький нос во все щелочки и везде замечала непорядок.
— Погоди, угомонись, — ведьма ухватила за кончики платка, торчащие у Кимри на макушке, приподняла и поставила её на лавку перед собой, — уйду, тогда и будешь хозяйничать.
— Куда? — запричитала кикиморка, — куда? — непроизвольно расправляя скатерть, которая свисала со стола не так, как надо.
— Кимря, цены бы тебе не было, если б не твой неуживчивый характер.
— Какой есть... — обиделась та.
— Замуж бы тебя выдать... Да не за кого пока.
Кикимора зарделась, как маков цвет. Замуж ей хотелось неимоверно, хотелось в своем дому хозяйкой быть, а не ходить по чужим людям. Правда, с ведьмой ей повезло — ласковая и уважительная попалась.
— Нас не будет, — напоследок сказала Людмила, переодеваясь в мужскую одежу — просторные льняные штаны и рубашку. Для путешествия самое то... Немного подумав, накинула меховую душегрейку.
— Сколько?
— Долго... Сама справишься с хозяйством? — Кимря молча кивнула. — Тогда прощай...
— Нет, не прощай, — деловито поправила Бабу-ягу кикимора, натягивая мягкие разношенные полусапожки, — до встречи.
— Даже боюсь загадывать, — бросила напоследок Людмила и вышла, не оглядываясь. Чего сердце зря рвать?
Меланхоличный Баюн сидел у крыльца. Котомки кучей были свалены перед ним. Кот, пригорюнившись, прикидывал, что понесет он, а что можно будет безболезненно отдать Бабе-яге. Наверное, лучше вот эту — со склянками всякими-разными.
Чародейка выкатила из сарайчика ступу, кряхтя, поставила её стоймя
— Не мучайся, забрасывай поклажу и забирайся сам, полетим с ветерком.
— А куда?
— Да куда глаза глядят, — запрыгнула внутрь летательного средства Людмила, — разницы особой нет. — Она костяным пестиком отстучала хитрую дробь на боках ступы. Та отозвалась долгим протяжным гулом и на полметра приподнялась над землей. — Порядок. Ну, что ты, скоро?
Кот почему-то взвыл благим матом и начал торопливо отползать назад, путаясь в своем собственном хвосте. Людмила по пояс высунулась из ступы, пытаясь с ходу определить, что такое стряслось с напарником. Ступа опасно накренилась и почти легла набок.
