Зеркало Триглавы (книга 1)

Безусова Людмила

Зеркало Триглавы

Пролог

Глава 1   Глава 2 Глава 3

Глава 4 Глава 5 Глава 6

Глава 7 Глава 8 Глава 9

Глава 10 Глава 11 Глава 12

Глава 13 Глава 14 Глава 15

Глава 16 Глава 17 Глава 18

Глава 19 Глава 20 Глава 21

Глава 22 Глава 23 Глава 24

Эпилог

   

Пролог

   

    Тяжелая дверь оглушительно хлопнула за спиной. Переводя дыхание, запыхавшаяся девушка прислушалась к едва слышному шуму улицы, по которой безостановочным потоком неслись автомобили, и вздрогнула от неожиданности.

    — Людочка, — медоточиво пропела Ирина Ивановна, глядя на хмурую темноглазую девушку. — Опаздываешь, милочка, а я тебя уже давно жду.

    "Ага, как же, всего на пятнадцать минут задержалась! — с раздражением подумала Людмила. — Разве я виновата, что ни одна машина не остановилась, пришлось ждать автобус, а они ходят раз в час... И эта тут... Точно в засаде сидела, меня караулила... "

    — Сегодня ты работаешь у меня, — произнесла Ирина Ивановна, недобро улыбнувшись: — В архиве требуется навести порядок...

    Заведующая музейным архивом тщательно скрывала свою неприязнь к практикантке, опасаясь попасть под директорский гнев. И пока это ей удавалось...

    Впрочем, Людмила тоже не слишком любила приторно-сладкую Ирину Ивановну за ее любовь к перемыванию косточек всем близким и далеким, причем делалось это с такой завистью и злобой, что, казалось, яд капает с зубов милейшей исторички. Сегодня же весь персонал музея будет осведомлен о том, как нынешняя молодежь относится к работе, вот в их время (надо думать при Сталине!) все было не так, все делалось на чистом энтузиазме, никто не думал о нарядах, деньгах и прочем...

    Кто бы мог подумать! Как, оказывается, меняются люди, ибо большей сквалыги, чем заведующая архивом, Людмила не встречала! А наводить порядок в архиве такая скука... Практикантка — будущий историк, кстати — будет тупо гонять пыль и пауков под нудное брюзжание Ирины Ивановны о ценности экспонатов, многие из которых, по мнению девушки, явно нуждались в хорошем реставраторе. И это всё вместо того, чтобы заниматься действительно увлекательным делом: разбирать полустертые строчки стародавних "грамот", пытаясь уяснить, что же на самом деле скрывает затейливая вязь неровно прописанных букв, изучать археологические находки и не менее интересные вещи, уже отжившие свой век, переданные в дар музею людьми...

    Правда, в самОм хранилище практикантка была только один раз, когда ее только знакомили с музеем, потому что посторонним без специального допуска вход в "святая святых" был запрещен. Ну, не глупость ли? Кого ещё, кроме узких специалистов, мог заинтересовать архив заштатного краеведческого музея?

    Девушка вздохнула. Будущий историк уже начала разочаровываться в выбранной ею профессии, поэтому скептицизм её был вполне понятен. Магия и ведовство, которыми она увлекалась в последнее время, казались куда занятнее!..

    Вот в таком, прямо скажем, мрачном расположение духа, девушка начала очередной день своей преддипломной практики.

    Переодевшись в мышиного цвета халатик, она отправилась за Ириной Ивановной, по пути выслушивая распоряжения о фронте работ в отделе древнеславянского искусства. На войне, как на войне!

   

    В небольшой комнате, где возилась Людмила, к вечеру ощутимо похолодало. Лучи закатного солнца пробились сквозь мутноватые стекла давно не мытых окон, легли на унылые беленые стены, раскрасив их оттенками тусклого золота. Редкие вкрапления розоватых бликов походили на причудливые волшебные цветы, непонятно как попавшие сюда из фантастически далекого мира. Девушка вздохнула, отвела мечтательный взгляд от узоров на стенах, и поежилась, подумав о том, что где-то идут давно обещанные дожди. Значит, непогода скоро и к ним доберется...

    Она открыла очередной картонный коробок, вытащила из груды небрежно переложенных жесткой оберточной бумагой экспонатов плоскую овальную пластинку.

    "Варвары... все в кучу свалили... Интересно, что это? Зеркало, служащее древней красотке? — девушка задумчиво посмотрела на свое отражение, проступившее на темной поверхностности. — Красивое, конечно... отполировано так чисто, что следов обработки почти не видать". Она покрутила его в руках — никаких разъясняющих бирок. Странное упущение "дотошных" историков? Непонятно...

    Людмила застыла, решая, куда определить этот экспонат, а перед глазами тем временем поплыли неясные образы:

    звездолетчики в закрытых наглухо скафандрах с прозрачным лицевым щитком неуклюже носятся, перетаскивая какие-то ящики (она видела таких в фильмах про освоение космоса)...

    посреди болота нечто, весьма отдаленно похожее на летающую тарелку, боком погружается в темную жижу....

    мертвое тело неведомого зверя и рядом с ним длинноволосый человек с диковинным оружием в руках, в изрядно обтрепанных куртке и штанах....

    еще люди среди толпы косматых дикарей — что-то рассказывают им, резко жестикулируя....

    женщина в черной накидке, скрывающей лицо, склонилась к костру — отблески его освещают середину просторного зала, стены которого едва угадываются в темноте...

    взъерошенный светловолосый паренек озадаченно рассматривает широкий браслет, туго охвативший его запястье....

    Антон, с перекошенным от страха лицом, несется по странному, искореженному лесу.... Антон?!!! Что это с ним?

    Девушка очнулась от своих видений, быстро оглянулась по сторонам. Ага, Ирина Ивановна вышла, бросив на ходу, мол, я на минуточку. Знаем мы эту минуточку! Чай попить, да языки почесать!

    Каменное зеркало по-прежнему было в руках Людмилы. И вдруг, повинуясь неясному импульсу, она опустила музейную вещь в карман халатика, попутно ужасаясь своему поступку. Осмотрев коробок, девушка нашла небрежно написанную заметку. Прочитав ее, она успокоилась: — "Ну, буду считать, что я это нашла, тем более что до сих пор экспонаты эти никому не были нужны. Так бы и валялись в запасниках, там много такого добра, руки ни у кого не доходят разобрать". А ей оно пригодится...

   

ГЛАВА 1

   

   

    Легкий ветерок из приоткрытой форточки взъерошил волосы, шаловливыми пальчиками тронул лицо и умчался по своим делам.

    Антон лениво потянулся, попутно обдумывая планы на ближайший выходной: — "Погоду на сегодня хорошую обещали, может, выбраться порыбачить? Или ещё поваляться, а вечером в сауну, хорошенько оттянуться после рабочей недели?.. Тогда можно ещё поваляться... А, ладно, все равно уже проснулся, толку лежать-то?"...

    ...и тут пребывающий в полусонном состоянии мозг, наконец — то, очнулся.

    От ослепительного сияния, ударившего в глаза, Антон снова зажмурился, не в силах удержать выступивших слёз. На радужке отпечатался след издевательски яркого светила и теперь плавал под веками пульсирующими пятнами. Немного переждав боль, парень приоткрыл один глаз. На сказочно лазурном небе — редкие облачка, невесомые, словно мимолетные мазки кисти художника-импрессиониста. Повернув голову немного набок, Антон рискнул открыть и второй глаз.

    Сначала в поле зрения попали влажно блестевшие шляпки грибов, кокетливо выглядывающие из слишком яркой для этого времени года травы.

    Чуть дальше и выше трепетала нежно-зелеными листочками березовая поросль, за ней поднимались деревья посерьезнее — вязы вперемешку с дубами сливались вдали в одну сплошную темную стену.

    — Где я? — непонятно кого спросил парень, чутко прислушиваясь к непривычным звукам: шороху листьев, переливистой трели невидимой птахи, поскрипыванию трущихся друг о друга веток, назойливому гуду вьющейся над ним мошкары.

    Антон рывком сел, ошалело завертел головой, рассматривая открывшийся пейзаж. Лес... Без всякого сомнения, лес. Он посмотрел еще раз по сторонам, оглядел себя и чуть не взвыл — на нем была грязно-белая полотняная рубаха, подпоясанная веревкой, какие-то невообразимые портки, иначе не скажешь, а на ногах (господи!!!) лапти... Где только отыскали такой раритет в наше время?

    — Эй, народ! Вы где? Дурацкие шутки... — на всякий случай крикнул парень, про себя подумав, что корпоративный поход в сауну, похоже, удался, вот только ни черта не помнится. Он с осуждением уставился на густые заросли неподалеку, ожидая, что из них с гоготом выскочат Леха со Стасом. Такие приколы как раз в их духе, но кустарник был тих и неподвижен. Ни одной живой души рядом не появилось.

    А голова, как ни странно не болела, да и остальных неприятных симптомов не наблюдалось. Значит, не пил...

    "Да, — думал Антон, обозревая окрестности, — лес, солнышко, небо голубое. Все классно, но лапти — это явный перебор".

    Он грустно посмотрел на весьма неудобную обувку, пошевелил пальцами ног. Давят... Никакого сравнения с фирменными кроссовками.

    — И что будем делать? Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, как сказал классик... — и опять огляделся по сторонам, все ещё надеясь на появление друзей.

    Сколько он так просидел, бездумно любуясь природой, парень не знал. Точнейшие наручные часы показывали два часа полуночи, хотя день, как ни странно, только начал клониться к вечеру. Солнце шло на закат, расцветив небосвод нежнейшими розовыми оттенками. Перспектива ночевки в лесу не прельщала. Да и не собирался он здесь ночевать, на работу завтра. Если не появится, накроется прибыльный контракт, на согласование которого потрачено столько времени и сил, так что надо выбираться поскорей отсюда.

    Антон поднялся, затянул потуже пояс-веревку и пошел, куда глаза глядят.

    Глядели они, естественно, туда, где лес пореже. Но так показалось издали. Сейчас же парень продирался сквозь колючий кустарник, норовящий разодрать полотняную просторную рубаху на мелкие клочки, чертыхался про себя, но упорно шел в ту сторону, где меж неохватных стволов виднелись молоденькие деревца, стоящие шеренгой, словно новички-первогодки перед матерыми "дедами".

    Все было бы ничего, но парень все время чувствовал, что за ним кто-то исподтишка подсматривает. Мерзковатое ощущение, признаться... Антон всегда очень остро реагировал на чужой взгляд, ну, а тут сам бог велел держать ухо востро. Однако сколько он не оглядывался: и быстро, и исподтишка (совсем по-детски прятался за ближайшим деревом и внезапно выскакивал из-за него), обнаружить чересчур скромных наблюдателей не смог, хотя на сто процентов был уверен, что розыгрыш продолжается, и за ним втихомолку следуют приятели, давясь от хохота. Игра в прятки ему скоро надоела, и он перестал выпрыгивать из укрытий, как чертик из коробочки. И без того плелся еле-еле — напрямки, хоженых тропок не попалось.

    Как ни странно, способ "визуального ориентирования" оказался вполне надежен, ибо вскоре Антон вышел на довольно-таки приличную опушку. Несколько поваленных ошкуренных сосен лежали на земле, обрубленные сучья кто-то по-хозяйски сложил аккуратными охапками, приготовив к дальнейшей транспортировке. Вся поляна была щедро усеяна щепками.

    "Вырубка, что ли? Явно топорами работали. Дровосеки... — он усмехнулся: — Глупо в наше время рубить деревья таким дедовским способом, когда есть бензопилы, но в каждой избушке свои погремушки. О, я уже, как сестра изъясняться начал... Не иначе, как ветром принесло. Вот ещё бы этим же ветром меня отсюда вынесло, да поскорей".

    — Сяду на пенек, съем пирожок, — вслух произнес парень, хорошо понимая, что пирожков ему еще долго не видать. В лесной тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев да отдаленным птичьим чивиканьем, его хрипловатый басок прозвучал странновато. Но в ответ из ближайших к нему кустов раздался какой-то невнятный звук — то ли рычание, то ли сдавленный всхлип.

    "Ага, писец, все же выдали себя, сейчас вам мало не покажется", — злость кипела в нем с той самой минуты, как он понял, что вокруг только лес, и ничего, кроме леса... Крадучись, он подошел поближе к густым зарослям, остороооожненько, все ещё надеясь на "радостную" встречу с друзьями, заглянул туда...

    ...и сразу отпрянул назад, едва сдержав невольный вскрик.

    В зарослях орешника лежала большущая собака и тщательно вылизывала кровь, которая толчками выбивалась из-под пробившей переднюю лапу стрелы. Длинный розовый язык цеплялся за неё, мешая зализывать рану. Оскалившись, собака подняла голову, внимательно оглядела парня. Взгляд был вполне осмысленным, а зубы, по мнению Антона, неприлично большими.

    — Не в службу, а в дружбу.... Помоги мне, а я тебе добром отплачу, — неожиданно подала голос псина. Было странно видеть, как она произносит слова, с усилием выталкивая их из раскрытой пасти, помогая себе языком.

    Парень застыл, как соляной столп, а до него вдруг дошло. Зверюга грязновато-серого цвета, кое-где отливающего сизоватым оттенком. Ноги противно ослабли.

    — Собака? Вряд ли... — прошептал он, надеясь на то, что звучание собственного голоса прогонит наваждение. Не помогло, упорно разглядывающий его зверь никуда не делся... — Ё-мае... Волчара! Да еще изъясняющийся на чистом русском языке! Офигеть! Меня глючит, глючит, как зависший комп. Это сон, просто сон такой, а во сне все может быть. И говорящие волки тоже... Ха, но раз завел разговор, значит, закусывать мной не собирается. — Успокаивая себя так, медленно, по шажку, приблизился к зверю, ощущая, как от страха поджимается мошонка, а дыхание срывается от представления того, как на горле с хрустом смыкаются волчьи клыки. — Это только маньяки сначала заговаривают зубы, а потом... Ниче, ниче, я скоро проснусь... Дома, в своей постельке... Или, на худой конец, в больничке для больных на всю голову... но проснусь.

    "Кому нужно стрелять в этого пса, да ещё из лука? Кому чем помешал? — Парень, осматривая, приподнял обмякшую лапу зверя, примерился. — Я, конечно, не врач, но вроде кость цела, стрела прошла навылет. Уже легче...". Длинная стрела с коричнево-черным двойным оперением обломалась удивительно легко.

    — Что-то во всем этом есть очень знакомое, — задумчиво проговорил Антон, перебинтовывая лапу куском ткани, с немалым трудом оторванным от подола крепкой холщовой рубахи. Зверь лежал спокойно, только коротко взвизгнул, когда парень неаккуратно дернул, вытаскивая, стрелу, но стерпел боль. — Вот и все, порядок... Пора просыпаться. Однако...

    — А где Иван? — вдруг спросил волк, уставившись на парня немигающим взглядом. Бешено пульсирующий зрачок его желтых глаз постепенно сужался до едва видимой точки.

    "Медбрат" медленно и тщательно осмотрелся вокруг. Никого.... В зоне свободного доступа чужих не наблюдалось. Это если считать волка почти своим.

    — Не знаю. Может, в лесу заблудился, — беспечно ответил парень, на всякий случай отодвигаясь подальше: кто знает что на уме у этого волка. Решит ещё заменить ужин из Ивана Антоном. Совместит, так сказать, приятное с полезным...

    — Да не бойся, я добро умею ценить, и дружбу тоже. — Парень дипломатично промолчал, а волк, зловеще ухмыльнувшись, продолжил: — А ты, видать, не местный, непуганый еще... Ладно, иди, свидимся еще ... — милостиво произнес зверь, махнув здоровой лапой в ту сторону, куда, по его мнению, надобно идти парню.

    Антон, выйдя из кустов, рванул так, что опомнился только на холме довольно-таки далеко от леса. Он в изнеможении упал в высокую траву, приподнял голову — никто за ним не гнался: ни говорящий волк, ни неизвестный Иван, ни коренные обитатели леса.

    В голове не было ни одной мысли...

    Информации к размышлению тоже...

    Проснуться не удавалось...

    Значит, реальность. Как ни крути... Тогда оставалось одно — спуститься к людям и узнать, как отсюда выбраться поближе к цивилизации.

    С вершины холма открывалась живописная картина — внизу, в лощинке, сонно плескалась неширокая река, на прибрежном лугу паслись пятнистые коровы, пастушок в соломенной шляпе с обвисшими полями изредка лениво хлопал кнутом, не давая стаду разбредаться.

    Между лесом и рекой поле, с набравшим силу колосом. Там вовсю резвился ветер, прогоняя от края до края нивы широкие пологие волны.

    Такая пастораль, блин!

    Ближе к лесу расположилось селенье — около сотни бревенчатых домиков с покатыми камышовыми крышами прятались в тени деревьев. К каждому двору прилепились небольшие огороженные участки. Парень присмотрелся: — "Огороды? А что ж ещё? Селяне... До сих пор телеги в ходу. Машину, что ли, купить не за что?"

    За околицей села по дороге еле тащилась с верхом нагруженная мешками подвода, запряженная пегой лошадью.

    Немного выше по течению реки высились белокаменные хоромы. Антон сначала решил — судя по необычной архитектуре — монастырь, но не увидел ни колокольни, ни крестов на золоченых куполах. Наткнувшись взглядом на деревянных идолов, внушительных даже отсюда, издали, подумал: — "Неужели в наше время еще где-то сохранились идолопоклонники? Что-то не слышал... Да и село немаленькое, а церкви нет. Похоже, в Бога единого здесь не веруют, хотя не факт... Да мне-то какая разница? Мне б домой скорее и морду набить тому, кто меня сюда завез".

    Истуканы расположились по кругу. У подножия самого высокого что-то краснело. Посередине, на равном удалении от фигур, горел костер. Вокруг него по странной траектории вышагивал старец в белом развевающемся балахоне. Дедок лихо жонглировал двумя длинными факелами — искры сыпались во все стороны. Длинные волосы и бороду старика трепал ураганный ветер, взявшийся неизвестно откуда. А ведь тут на возвышенности был полный штиль: — "Непонятно! Ладно, подойду поближе, разберусь, что к чему. Главное, люди есть...".

    С вершины холма вниз вела широкая, хорошо утоптанная тропа. Ничего ни оставалось, как идти по ней. Он поднялся и неторопливо зашагал вниз.

    — Эй, — раздалось сзади, — погоди чуток.

    Парень обернулся. Его догонял худощавый невысокий парнишка, одетый так же прикольно, как он сам, вот только на ногах у него (Антон завистливо вздохнул) были щегольские сапожки. Паренек приветливо улыбался и всем своим видом пытался показать, что рад Антону, как родному брату.

    "Ролевик, что ли? Вот, блин, попал. Может быть, такая доброжелательность здесь в ходу, но все-таки... Ладно, поиграем" — теперь уже Антон ни на миг не сомневался, что дурацкий розыгрыш продолжается. Только вот говорящий волк никак не вписывался в картину окружающего мира, но оставим это на потом...

    — Ты Иван? — сразу решил прояснить обстановку Антон, так как незнакомец шел со стороны леса и других дорог поблизости не наблюдалось.

    — Тимофей, — охотно представился парнишка, — а ты Ивана ждешь?

    — Да нет, — пожал плечами Антон, — просто он в лесу плутал, думаю, может, уже вышел, хотел спросить у него про говорящего волка, — с большим трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться во весь голос.

    — А ты куда путь держишь? И откуда?— с ненавязчивостью инквизитора поинтересовался Тимофей, слова про волка пропустив мимо ушей.

    — Да вот хочу мир посмотреть, занятие по душе поискать, — уже с удовольствием пояснил Антон. Похоже, в этих ролевых играх что-то есть. Привлекательное.

    — Ну, не хочешь говорить, как хочешь,— покладисто согласился попутчик,— а я в селение славичей иду, тебе как, по пути?

    Антону ничего не оставалось, как согласится. Ему сейчас все было по пути.

    — Славичи довольно-таки дружелюбные люди, — щедро делился местными сплетнями новый знакомый, неторопливо топая рядом. — Княжит у них Мстислав — хитер, но справедлив, ухитряется со всеми соседями в мире быть, сам ни к кому разбойничать не ходит и к себе с набегами не пускает. Говорит, славичей боги хранят до тех пор, пока по законам, ими поставленными живут. А дружину держит... Да, держит. Человек тридцать воинов из особо близких соратников. У нас тут свои заморочки. Без защиты никак нельзя.

    — Какие-то неприятности? — стараясь узнать побольше, спросил Антон.

    — Да нечисти расплодилось видимо-невидимо, шалят иногда, приходится гонять, чтоб не очень людям докучали. — Квалифицировать нечисть Тимофей не стал, решил, видно, что и так сказал немало для первого раза и продолжил: — А так дружинники народ не притесняют, в основном на охоте да в корчме время проводят, Мстислав их в этом не ограничивает.

    "Ну ещё бы, — захихикал про себя Антон. Уж больно уверенно Тимофей все это говорил. — А чем ещё заняться великовозрастным дитяткам? На роль нечисти небось не всякий согласится, а за воображаемым противником бегать неинтересно".

    За разговором до селения дошли быстро, хотя дорога была неблизкой. Лесная тропка как-то враз перешла в хорошо накатанную грунтовку с глубокими колеями.

    — Ты есть хочешь?

    Антон сдержанно кивнул, хотя в животе предательски заурчало.

    — Тут всего одна кормильня, — Тимофей свернул на широкую мощеную булыжником улицу. — И хозяин славный, я его давно знаю, и готовят неплохо.

    Антон промолчал. Больше всего его сейчас волновали пятки, отбитые о неровности дороги — в непривычной обуви парень едва поспевал за своим спутником. Лапти все же не сапоги, и так на ногах едва держались, а сейчас того и гляди свалятся. К тому же он старался не слишком откровенно глазеть по сторонам, опасаясь показаться излишне любопытным. Дома стояли далеко друг от друга, и рассмотреть что-либо за высокими плетнями, кроме выглядывающих крыш и развешанных на кольях крынок, было затруднительно. Одно только здание было без изгороди, к нему-то и направился Тимофей. Антон уставился на поперечный брус между двумя невысокими столбами — к нему были привязаны несколько оседланных лошадей.

    "Коновяз или коновязь? — мелькнуло в голове у парня, — а, какая разница, как это называют, главное, кони не разбредаются. — Лошадей он видел только по телевизору и не думал, что рядом с его городом кто-то их разводит. — Затейливо, с претензией, — он покосился на грубо намалеванную вывеску, на которой был изображен опирающийся на громадный меч бородатый мужик, плотоядно оскалившийся на зажатую в мощной руке свиную ляжку. — Многообещающе, интересно, что нам на самом деле предложат?".

    Вопреки ожиданиям, общепитовское заведение было довольно-таки чистым, из кухни долетали заманчивые запахи, и парень подумал, что все, в конце концов, образуется, стараясь не уточнять для себя, что именно.

    Навстречу им выскочил улыбающийся румяный толстяк-хозяин, по-дружески хлопнул Тимофея по спине и усадил обоих за стол недалеко от входной двери. Путники изрядно проголодались — Тимофей заказал жареное мясо и кувшин кваса. Антон решил не экспериментировать и попросил то же самое, только хлеба побольше, как ни крути, а последний раз он ел ещё вчера — заскочил после работы в "Макдональдс".

    В ожидании трапезы он лениво рассматривал зал. Ничего сверхъестественного. Крепко сколоченные столы, лавки из ошкуренного дерева, кстати, довольно удобные (парень поерзал, проверяя, не загонит ли занозу в мягкое место, вроде нет), на стенах в металлических держателях — незажженные факелы, около них изрядно закопченные стены и потолок, подбитый потемневшим деревом. Незатейливое место отдыха и встреч для простого люда, не избалованного излишним комфортом.

    Антон прислушался к беседе за соседним столом, где собрались местные "крестьяне".

    Разговор крутился вокруг двух наболевших тем, мол, Перун посевы пожег на дальних полях, видать, неугодной была последняя жертва, что халтурят кудесники, с богами общаясь, да о том, что скоро парубков не на ком женить будет, девок-то почти не осталось, и от Сварога помощи славичам нет, сколько не просили ...

    "Что-то не так, — слегка заволновался парень, — они так серьезно обо всем говорят, словно это их действительно волнует...".

    Хозяин лично принес заказ и, ловко держа одной рукой тарелки с аппетитными ломтями жаркого, а другой два объемных кувшина, накрыл стол. Антон взглядом поискал вилки, потом вздохнул и вытер руки о штаны. Народ вокруг обходился без лишних предметов сервировки. Парень впился зубами в сочный кусок мяса. Вкуснятина какая....

    Ощущение нереальности происходящего не оставляло Антона. В том, что не спит, он уже убедился — на предплечье остались внушительные синяки. Переборщил малость с проверкой, когда на холме осматривался. Болело до сих пор. Тщательно покопавшись в кладовых памяти, Антон обнаружил там только предыдущий вечер, горестно вздохнул: — "Ну, сестрица! Ну, удружила!"

    И стал вспоминать, благо времени было навалом... Уж в этом-то он не сомневался.

    <

* * *

*

   

    Поздний вечер, пронзительная трель телефона (только-только глаза прикрыл под нудноватый сериал) и звенящий от напряжения голос в трубке:

    — Антош, ты дома? Антон, ты мне срочно нужен, приезжай.

    Антон мельком глянул на часы — двенадцатый час:

    — Конечно, дома, где ж мне ещё быть. Люд, ты чего не спишь-то, а? — без особого интереса спросил он, — тебе с утра на работу. Давай завтра?

    — Какое завтра, какое завтра? — зачастила, сбивая дыхание. — Приезжай! Я тут такое нашла, такое...

    — Ладно, сейчас. — Антон тяжело вздохнул. — Жди.

    Честно говоря, ехать никуда не хотелось, но сестра — она такая, привяжется, не отстанет. А может, и, правда, что случилось? Да нет, вряд ли... Людмилка, младшая сестренка Антона, была девицей своеобразной, про таких говорят — увлекающиеся. Причем увлекается она не молодыми людьми своего возраста, что было бы вполне естественно для её лет, а различной потусторонней ерундой. Благо возможностей сейчас полно, на лотках куда ни кинь взгляд — наткнешься то на "Пособие по гаданию", то на "Магию... Колдовство...Жизнь..." или какие-нибудь "Советы начинающей ведьме". Выбирай — не хочу.

    Сначала она занималась астрологией, пугая всю родню своими мрачными прогнозами, затем занялась гаданием и приворотами. Счастье, что значительных успехов на этом поприще, слава богу, не достигла, а то кто знает, что она могла натворить.

    И все равно Людмила уверена, что ее истинное призвание — магия, при этом деления по цветам нет — как получится. Видимо, поэтому она поступила учиться на истфак местного университета. А, впрочем, что ближе всего к магии, как не наша история, непонятно каким чудом еще живая после многократного переписывания. Но дело не в этом, раз сестра зовет, надо ехать, кто знает, что там стряслось.

   

   

    Людмила распахнула дверь, и на Антона с порога обрушился шквал новостей, причем каждое слово торопилось обогнать предыдущее.

    Слушай, я сегодня работала в запасниках и нашла одну очень странную вещь. Это каменное зеркало. Камень похож на обсидиан. Но, знаешь, я никогда не видела обсидиан такого цвета. В сопроводительной записке говорится (написана так неразборчиво, просто ужас какой-то), что найдена эта вещь в начале двадцатого века при раскопках поселения восточных славян, дату изготовления не удалось определить даже приблизительно.

    — И ради этого хлама ты подняла меня с постели? — пожал плечами парень.

    — А что? Ты не один был? — заинтересовалась сестра.

    — Не твое дело... — щелкнул ее по носу брат, проходя в комнату. — Чего притихла, сообщение кончилось?

    — Да нет, ты не знаешь, что было дальше! Я взяла его в руки, стала рассматривать. Меня привлекла игра бликов на поверхности, а потом я просто положила зеркало в карман халата и никому ничего не сказала.

    — Сперла, значит, музейную вещь? — мстительно сказал Антон.

    — И ничего не сперла, на время взяла, потом верну, — обиделась Людмила, — наверное... Лучше слушай дальше. Пришла вечером домой, опять стала любоваться им и заметила, что оно теплое, а самое главное, будто прилипло к моим рукам, — и нагревалось все сильней и сильней. Глянула на часы, поняла — уже глубокая ночь, прошло много времени, но как оно пролетело, я и не заметила.

    — Люд, ты вечно что-нибудь выдумаешь! — сказал Антон с легким раздражением человека, которого выдернули из дома из-за пустяка.

    — Братик, ты же моя палочка-выручалочка! Ну, кто, кроме тебя, мне поверит! Я боюсь, — жалобно сказала сестрица.

    Он мог понять сестру — после гибели родителей он стал для нее и отцом, и матерью, и спасательной жилеткой. С тех пор, как они остались одни, чего Антон только не слышал: и о гадких мальчишках, норовящих обидеть девочку, и о подружках-предательницах, и о несправедливых школьных учителях. Потом, конечно, поток жалобных откровений почти сошел на нет — сестренка выросла, он ушел в армию, но все равно близость душевная осталась. И оба они знали, что готовы принять и выручить друг друга в любой ситуации, какой бы щекотливой она не была.

    Людмила схватила уже открытую на нужной странице книгу:

    — Вот, смотри, что в "Магии камней" написано: "Обсидиан — один из сильных камней, рожденных в огне вулкана. Он многолик и может быть черным, как смола, или красно-коричневым, как кирпич. Но самый сильный из них — черный обсидиан, особенно тот, что переливается в серебристо-перламутровых тонах. Именно черный обсидиан йоги связывают с первой чакрой, энергия которой принадлежит Земле, а обсидиан, как магнит, проводит эту энергию в физическое тело. Противоположным обсидиану камнем может считаться...".

    Дальше Антон слушать не стал, для него это было не очень интересно. Он прошелся по комнате и предложил:

    — Люд, давай, что ли, кофейку попьем? Потом посидим, поговорим, а то у меня после работы и так башка гудит, да и ты успокоишься слегка. Я сегодня домой уже не поеду, лады?

    Он мог позволить себе быть великодушным — ему это каменное зеркало было, как говорится, по барабану.

    — Давай чай... Не заснешь после кофе, — озадачилась сестра, на минуту забыв про свои заморочки. — Место для тебя новое к тому же.

    После смерти бабушки Людмила переехала в её квартиру, оставив Антона налаживать личную жизнь в родительской, и брат не часто бывал здесь. Как-то не по себе ему было в пропахшем пылью времени жилище, а вот сестре нравилось — и старая антикварная мебель, и портреты в золоченых рамах, и тяжелые портьеры на окнах, выходящих в тенистый дворик, и какая-то нереальная тишина, царившая здесь. Толстые стены старого дома надежно гасили все звуки большого города, и порой Антону казалось, что, заходя в эту квартиру, он переносится прямиком в девятнадцатый век — неспешный, чинный. Немудрено, что у сестры крышу порой сносит...

    — Я-то? Не боись, буду спать, как младенец, — и поморщился от собственного бодрячества. Он не удивится, если узнает, что в этом доме обитает привидение. — Сегодня шеф разгон устраивал, все нервы вымотал... Да ещё ты...

    Паникерша Людмила отправилась варить кофе, а парень подошел к письменному столу, посмотреть на то, что так напугало сестру. Ничего особенного — тонкая овальная каменная пластина, размером чуть более ладони, правда, тщательно отполирована. "Действительно, зеркало. Только махонькое... — усмехнулся Антон, склонившись над ним. — Орнамент по краю занятный: люди, растения, птицы, буквы хороводом.... Все стилизовано, сразу и не поймешь, кто есть кто. А перламутровые отблески на черной поверхности, как языки холодного пламени... — он всмотрелся в свое нечеткое отражение. — И впрямь завораживает".

    Взял в руки. Тепловатое тяжелое зеркало удобно легло в ладонь. Ощущение тепла усилилось, сменилось легким покалыванием. Чувствуя легкую вибрацию, он еще раз внимательно взглянул на отполированную пластину камень. По черной поверхности пошла рябь, зеркало обрело глубину, изнутри проступили переливающиеся серебром слова:

    КАК ЭТО ЗЕРКАЛО ЧЕРНО,

    ПУСТЬ БУДЕТ ЧЕРНЫМ ВСЕ ВОКРУГ.

    И ПУСТЬ ЗАМКНЕТСЯ ЭТОТ КРУГ,

    КОГДА СУДЬБОЙ ПРЕДРЕШЕНО!

    В ОДИН СОЛЬЮТСЯ ТРИ ПУТИ...

    КОГДА ЕДИНЫ СТАНУТ ТРОЕ,

    РАЗБИТО БУДЕТ СЕРДЦЕ ЗЛОЕ

    СОЮЗОМ ДРУЖБЫ И ЛЮБВИ.

    ...КАМО, НУЖА, БУМАЖА...

    ... ЦУ, Е, ФА!!!

    С ужасом Антон понял, что произносит ЭТО вслух...

    Метаморфоза была впечатляюща: слова вспыхнули ярче, острыми лучиками кольнув глаза, и погасли, зеркало превратилось в овальное окошко, оттуда подул теплый ветерок, слегка растрепавший парню волосы. Серебряный луч ударил в лицо, тут же сменился черной вращающейся воронкой. И Антон, уже осознавая, что от него больше ничего не зависит, провалился в пугающую пустоту...

   

* * *

*

   

    — Ни фига это не сон... Тогда что? Россия хрен знает сколько лет назад? — Но нетипичный волк слишком уж выбивался из приблизительной картины отдаленного прошлого Руси, основательно забытого Антоном ещё в школьные времена. — Хм, а были ли в прошлом говорящие волки?.. Разве что в сказках...

    Додумать до конца не удалось. Парень обернулся на короткий взвизг: худой, точно скелет, старик вцепился в руку толстой краснощекой девицы, одетой в замызганной сарафан, и довольно резво выволакивал её из зала. Перепуганная девица упиралась, только ей это мало помогало.

    "Опа, не строгий ли папаша дочь уму-разуму учить собрался? Похоже... И откуда в нем силы столько? Деваха довольно крупная, а старика пальцем ткни — рассыплется" — мимолетно удивился про себя парень, протягивая руку к кувшину с квасом.

    Вдруг один из ратников, сидящих рядом с местом происшествия, вскочил, выхватил меч и кинулся на помощь "красавице". Остальные посетители корчмы держали строгий нейтралитет, изо всех сил делая вид, что их это не касается.

    — Совсем оборзел Кащей, яйцо уже на шею прицепил, развлекается, — тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил Тимофей.

    Тем временем вояка оттолкнул девицу в сторону, подскочив к старику, сорвал с его шеи круглый амулет, формой и размером действительно похожий на куриное яйцо.

    — Так умри же! — и, швырнув наземь яйцо, принялся яростно рубить его мечом, без толку высекая искры из каменного пола. Яйцо волчком крутилось на полу, лихо уклоняясь от ударов, словно живое.

    Старик с нескрываемым интересом наблюдал за выкрутасами своего украшения.

    Посетители корчмы напряженно замерли в ожидании развязки.

    Ратник вытер пот, заливавший глаза, отбросил затупившееся оружие, схватил с лавки чью-то булаву и опять принялся молотить по яйцу. Попал раз, другой, третий... Без толку. Цело, окаянное. В бессильной ярости вояка схватил Кащея за горло, отпустил...

    — Так живи же, — и свалился без сознания.

    Старикашка мерзко захихикал, подошел к упавшему, поводил над ним руками, будто вытягивая что-то невидимое, смотал это нечто в тугой клубок, поднял невредимое яйцо, сунул все вместе за пазуху.

    Слитный вздох пронесся по залу.

    Старик окинул людей внимательным, неожиданно цепким взором из-под кустистых бровей. От мимолетного взгляда, мельком скользнувшего по Антону, осталось гадливое ощущение, словно по нему пробежалась мокрица. У парня разом пропал аппетит. Зато все остальные торопливо опустили голову и сосредоточенно зажевали, делая вид, что случившееся их не касается, а тело на полу... Что ж, пусть лежит себе...

    — То-то же... — старик, без помех закинув подвывающую от ужаса девицу на плечо, удалился.

    — Дурак, — философски заметил Тимофей, спокойно допивая квас, — это яйцо только разрыв-трава возьмет, а он, бездушный, кому теперь... — он невнятно пискнул и замолк.

    Парень с изумлением смотрел на своего спутника. Его лицо текло, как плавящийся воск, — морду волка сменила голова птицы, ее очертания плавно перетекли в человеческие. И опять калейдоскоп меняющихся обличий — волк, птица, человек, словно безумный скульптор пытался уничтожить свое неудачное творение... Тимофей издал полувсхлип-полустон, вскочил и кинулся прочь.

    Антон тупо продолжал смотреть на опустевшее место, даже не пытаясь найти происшедшему какое-то логичное объяснение. Сзади его подергали за рукав. Обернувшись, парень увидел чумазого мальчишку, делающего приглашающие знаки руками:

    — Пойдем со мной, пойдем.

    — Куда?

    — Пойдем, не бойся, я проведу, со мной не страшно. — Антону уже было страшно со всеми, чертовщина вокруг начинала надоедать. — Тебя ждут.

    — Зачем мне куда-то идти? Кто меня здесь может ждать? Я никого, кроме Тимофея не знаю, — пытался сопротивляться он. — Да и то....

    — Я Птах, — скромно представился мальчуган, — теперь ты знаешь и меня.

    — Логично, — согласился Антон, — пошли.

    А сам подумал, что не стоит быть таким доверчивым. Где гарантия, что параллельных миров не существует? И не всегда их обитатели к нам доброжелательны... Он привстал, окинул взглядом корчму, только сейчас сообразив, что платить-то ему нечем.

    — Уже уходите, — подбежал к нему радушный хозяин, — а что ж так рано? Посидели бы ещё, я Тимофею и его друзьям всегда рад.

    — Я... — замялся Антон. Ну, как ему сказать, что денег нет, когда уже все выпито, съедено? — У меня ... — он выразительно похлопал себя по одежде, в которой фасоном не предусматривалось никаких карманов.

    — О плате не беспокойтесь, все давно оплачено. — Щеки толстяка были готовы лопнуть, настолько широко он улыбался, не сразу и догадаешься, что эта улыбка неискренна.

    — Да? Тогда спасибо.

    — Не мне, Тимофею скажешь, и за меня тоже, при случае, — хозяин благодарным жестом приложил руки к груди, почти незаметной в сравнении с его объемистым животом.

    Антон пожал плечами и, буркнув ещё раз "спасибо", красный от стыда, выскочил за дверь, где его тут же схватил за рукав поджидающий пацан.

    Лунный свет, просачивающийся сквозь прорехи облаков, придавал всему удивительный иллюзорный вид и даже отбрасываемая Птахом тень показалась Антону похожей на того самого черта, которого он не уставал поминать, выйдя из трактира.

    Быстрым шагом пройдя через селение, мальчуган вывел парня к реке, где на берегу их ждала лодка. Лес в этом месте вплотную подступал к воде, сквозь переплетение кустов и деревьев даже при свете полной луны разглядеть что-либо было затруднительно. Впрочем, Антон не стремился к изучению достопримечательностей. Его больше волновало свое неопределенное будущее.

    Птах торопливо прыгнул в лодку. Не дожидаясь, пока парень нормально усядется, оттолкнулся от берега веслом.

    — К чему такая спешка?

    — Нас ждут, — лаконично ответил мальчишка, энергично выгребая на середину реки, затянутую туманной дымкой. Парень дипломатично помолчал, но странное бегство его спутника из трактира не давало покоя.

    — Птах, а ты случайно знаешь, отчего мой попутчик унесся, как перепуганный? — наконец решился спросить своего провожатого Антон. Что-то ему подсказывало, что он имеет к побегу Тимофея самое непосредственное отношение.

    — Хмель, — коротко ответил пацан. На удивленный взгляд парня добавил: — Я подлил ему в квас хмельного меда, оборотни не переносят хмеля, начинается неуправляемый перекидыш.

    — Неуправляемый что? — не понял Антон. — Какой оборотень? — и замолк на полуслове, резко качнувшись вперед — лодка чиркнула дном по мели.

    — Быстрей, быстрей, — Птах уже стоял на берегу и нетерпеливо приплясывал на месте.

    — Темно ж, хоть глаз коли. И луна как назло скрылась... — Нога соскользнула. Антон со всего маху плюхнулся в воду: — Черт! Куда ты меня затащил? Птах!

    Тот молча выдернул парня из воды и помчался бегом, не обращая внимания на возмущенные вопли своего эскорта о том, что он скоро лапти потеряет. Потом у Антона сбилось дыхание и орать стало затруднительно, тут бы успеть вовремя вдохнуть-выдохнуть. Ох, пацан, прямо спринтер!

    Правда, на миг притормозив, Птах обернулся и скороговоркой протараторил:

    — Только не отставай, сегодня я слабоват...

    В каком смысле может быть слабоват двенадцатилетний пацан, задуматься не было никакой возможности. Да и не получалось думать в то время, когда поминутно спотыкаясь, летишь сломя голову по лесной чащобе, где стороной скользят непонятные тени, раздаются утробные леденящие кровь звуки да изредка в отдалении мелькают разноцветные огоньки. Все мысли были только о том, чтоб не потерять юркого Птаха, едва различимого в темноте да чтобы скорей все это кончилось, особенно бег по пересеченной местности.

    Наконец они выбрались из полосы тумана, и стало почти светло, благо луна опять светила, как прожектор.

    Антон не удержался, схватил Птаха за рубаху, подтянул к себе и, восстанавливая сбитое дыхание, спросил:

    — Слушай, а где мы находимся?

    — Как где? — не понял тот, выдирая одежду из захвата. С силой, удивительной для щуплого мальчишки. Правда, Антон не особо и сопротивлялся, его больше волновало другое:

    — Ну, как называется этот мир?

    — Это, — мальчишка обвел рукой вокруг себя, — Явь.

    — То есть, реальность... — уточнил Антон. — Чудненько. Значит, я обретался до этого черт знает где...

    Пацан не стал слушать его, тряхнул нетерпеливо кудлатой головой (чего тратить время на пустые разговоры, когда и так все понятно), побежал дальше, крикнув: — Потом все... Не отставай.

    Вскоре он нырнул в заросли кустарника, выскочил на поляну, окруженную высокими разлапистыми соснами, и резко затормозил перед темной избушкой, наполовину вросшей в землю. Не успевший остановиться Антон едва не сбил мальчишку с ног. Но Птах точно и не почувствовал толчка.

    — Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом, — срывающимся голосом произнес он с детства знакомую всем присказку.

    И Антон воочию представил, как избушка, кряхтя и постанывая, выдирает из земли одну лапу, другую и в полуприсяде начинает поворот, скрипя всеми своими замшелыми бревнами.

    Однако все оказалось гораздо проще — перед лицом будто птица махнула крылом, воздух вокруг задрожал — и перед глазами предстал большой бревенчатый дом, но гораздо моложе и красивей покосившейся избенки. Нарядное крыльцо, украшенное затейливой резьбой, окна с фигурными ставнями, просторный двор с парой сараев — один совсем новый, а другой, судя по всему, ровесник той избушки, под которую маскировался дом.

    Над закрытой входной дверью зачем-то была прикреплена уродливая маска Медузы Горгоны. Антон присмотрелся. Показалось, что змееволосы на голове её слегка шевельнулись. Неожиданно маска раскрыла рот и препротивнейшим голосом заверещала:

    — Кто стучится в дверь ко мне?

    "С толстой сумкой на ремне", — машинально продолжил парень с детства знакомый стишок. Маска недовольно скосила на него выпученные донельзя глаза, и выдала несколько измененный вариант.

    — Коль чужой, гори в огне. Если свой — то стой и жди, ближе к дому не ходи.

    В наступившей тишине раздался протяжный скрип открывающейся двери, в проеме показался высокий силуэт и до боли знакомый голос произнес:

    — Долго же ты добирался, братик...

    Антон застыл, как громом пораженный, потом рванулся, схватил в охапку женщину:

    — Не верю, не верю...

    Людмила, отстранившись, рассмеялась, уж больно комичный вид был у брата.

    — Ты??? Что с тобой??? Что??? — задавал бесконечные вопросы парень, разглядывая её в холодном свете яркой луны.

    Перед ним стояла сестра, нет, его СТАРШАЯ сестра. В черной копне волос уже пробивались седые пряди, на лице приметой возраста обозначились морщинки. Но, как не странно, Людмила почти не изменилась...

    ...Антон помнил, как удивлялись знакомые родителей, видевшие их вместе. Он — синеглазый светловолосый крепыш с вечно разбитыми коленками, ничем не выделяющийся из ватаги таких же, как он сорванцов, и сестра — его полная противоположность. Людмила-краса — длинные волосы цвета воронова крыла, которые она предпочитала носить распущенными, темные, цвета горького шоколада, глаза, вечная улыбка на ярких губах.

    Любимая внучка их суровой бабушки, которая души не чаяла в ней.

    Однажды Антон услышал их разговор — бабушка объясняла девочке смысл ее имени, которое сама же и дала внучке:

    — Любимая, милая, мягкая, податливая, а посредине — твердое "Д", как удар головой о стенку. Это — стальной стержень, твердая опора, которая не даст согнуться, не даст пропасть в любой ситуации. Имя обязывает носящего его, рано или поздно оно себя проявит.

    — А значение моего знаешь, ба? — непрошено влез в беседу любопытный мальчишка.

    Бабушка поморщилась. Не то, чтобы она не любила внука, но относилась к нему довольно-таки холодно:

    — Человек, Антон, просто человек.... И когда приходит время — этот человек вступает в бой.... У каждого из нас своя судьба, и имя играет в ней не последнюю роль ...

    Он заулыбался тогда — объяснение его вполне устроило и даже слегка польстило. Он и, правда, всегда был изрядным задирой.

    Единственно, что роднило брата и сестру — высокий рост и большие, широко расставленные, глаза...

    ...почти. Сейчас Людмила утратила очарование юности, но обрела нечто большее — красоту зрелой женщины. Ее низкий голос звучал властно и, как ни странно, завораживающе.

    — Удивлен? А я ведь тебя, почитай, двадцать лет дожидаюсь. Зеркало-то с характером оказалось, расшвыряло нас как хотело.... Проходи, не бойся, — и добавила насмешливо: — выходи не плачь.

    Антон поежился, отчего-то ему стало слегка не по себе. Пройдя тесные сени, он попал в длинный коридор, где друг напротив друга располагались закрытые двери. Миновав их, заглянул в открытый проем — открывшаяся взгляду комната очень напоминала спальню сестры.

    — И не только здесь, — улыбаясь, сказала сестра, шедшая сзади. — Ностальгия, проклятая, поначалу сильно мучила, пока не разобралась, что здесь к чему.

    Чуть дальше коридор делал поворот. Антон не удержался, толкнул приоткрытую створку:

    — Ого! У тебя здесь и ванна, и прочие излишества. Неплохо устроилась.

    — И баня за домом... Ну, я ведь чародейка, да не из слабых. С лесным народом дружу, хоть они людей и не жалуют. Водяной мне сюда персональный родничок пробил, отплатил таким способом за небольшую услугу. Только, Антон, запомни, я сюда никого, кроме Птаха, не пускаю, оттого и охранное кольцо вокруг дома, и маска-сторож, и избушка-морок.

    — Забор бы поставила... Повыше.

    — Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором... Да? — протянула нараспев Людмила. — Глупо, ограда ни от нечисти, ни от врагов не защитит, только нежелательный интерес вызовет. И так все, что во дворе моем происходит, снаружи не видно.

    — Отзыв у сторожа больно знакомый, — проворчал про себя Антон.

    — Ну, брат, каков вопрос — таков ответ, — все-таки услышала его Людмила.

    — А ты сильно изменилась, жестче стала...

    — Это для тебя, братец, все только вчера было, а я, кажется, всю жизнь здесь живу, — грустно сказала сестра.

   

ГЛАВА 2

   

    Людмиле повезло гораздо меньше, чем брату.

    Она вошла в комнату как раз в тот момент, когда черный смерч затягивал Антона в смертельную спираль. Девушка закричала изо всех сил и кинулась на помощь. Она успела схватить брата за ноги, остальное уже исчезало во взбесившейся круговерти. Ярчайшая вспышка на секунду сделала все вокруг черно-белым, а потом осталось только черное, и Людмила от боли потеряла сознание...

    ...Очнулась она тоже от боли — суставы и мышцы выворачивало жесткой судорогой, казалось, тело пропускают через гигантскую мясорубку.

    — Антон, что случилось? — еле слышно простонала Людмила. Сил подняться не нашлось, ужасающая слабость накатывалась волнами в промежутках между болезненными корчами.

    Превозмогая боль, девушка развернулась на живот, с трудом встала на четвереньки и поползла к ближайшему дереву, села, оперлась спиной о его шершавый ствол и в изнеможении закрыла глаза, снова рухнув в блаженное небытие.

    Переход от забытья был резким, как прыжок в ледяную воду. Людмила заполошно вскочила на ноги, поскользнулась на влажной траве, едва удержалась на ногах. В голове панически стучало: — "Блин, опять проспала! Утро начнется с очередной морали — какая молодежь бестолковая пошла, не то что мы... И как не надоедает только?" — протерла глаза и застыла от осознания того, что торопиться-то никуда и не надо. Совсем...

    — Да что ж это такое? — скорее просипела, чем произнесла она. Воды бы глоток, да откуда? — Что делать-то, а?

    Ответа не дождалась — вокруг только высоченные сосны, у подножия которых буйно кустится молодая поросль, густо переплетенная ползучими растениями. И тишина, слегка разбавленная бормотанием ветра в кронах деревьев, да поскрипыванием нависших над головой ветвей. Хоть волком вой, пока не свалишься замертво от усердия...

    Однако благодаря своим увлечениям Людмила точно знала, что смерть в столь юном возрасте ей не грозит. Или? Она посмотрела на свою ладонь — линия жизни никак не изменилась и тянулась почти до запястья, стало быть, особого повода для пессимизма нет: — "Как минимум лет сто ещё проживу, так чего зря дрожать? Выбираться надо. К людям...".

    Девушка подняла голову, зачем-то глянула на небо, безмятежно синеющее вверху. Были б крылья, полетела, а так — пешком придется, по бездорожью. Она с сомнением посмотрела на босые ноги, выглядывающие из-под коротковатого подола нелепого платья, пошевелила пальцами, полюбовалась розовыми накрашенными ноготками, и до того ей стало себя жалко, что Людмила свалилась в траву и горько зарыдала. Однако плачь — не плачь, а идти-то все равно придется, не будешь же сидеть на одном месте, и ждать неизвестно чего. Хорошо хоть боль отступила, а то неизвестно чем бы все кончилось.

    "Главное, не паниковать, — уговаривала она сама себя, осторожно ступая по колкому хвойному опаду, опасаясь изранить босые ступни о сучья валежника, — вон Робинзон вообще на необитаемый остров попал и ничего, выжил.... А тут всего-навсего лес... А вдруг здесь водятся хищники? Или еще что похуже?".

    Придумать, что может быть хуже хищников, с ходу не смогла. Старательно отгоняя мрачные мысли, чтобы не терять сил на напрасные переживания, побрела дальше по лесу.

    Вскоре заметила, что начало темнеть. Конца-края лесу не было видно и надежда, которая, как известно, умирает последней, доживала последние минуты. Только тупое упрямство, которым Людмила отличалась с детских лет, заставляло ее еще как-то передвигать ноги.

    ВСЕ! Девушка устало опустилась у подножия ели с необычайно густой кроной и буквально на минутку прикрыла глаза...

    Проснулась она много часов спустя, когда в лесу уже давно царила ночь, но странная ночь — темная, тихая, неживая. Все застыло в молчании, и даже свет звезд, пробиваясь сквозь кроны деревьев, казался искусственной подсветкой в этой нелепой декорации, созданной, казалось, специально для нее — для Людмилы.

    Вдруг перед девушкой возник высокий изможденный старик. Он злобно уставился на неё. Лицо его кривилось от едва сдерживаемого гнева, глубоко запавшие глаза полыхали ярко-красными угольями. Плащ, скрепленный у горла сверкающей брошью, внезапно колыхнулся от неожиданного порыва ветра. Старик наклонился над лежащей девушкой, внимательно всмотрелся в ее лицо, потом, указав на нее длинным костлявым пальцем, воскликнул: — "Ты! Наконец-то...", оглушительно захохотал и исчез.

    Испуганно вздрогнув, Людмила пробудилась окончательно. Обхватила плечи руками и задумалась. Откуда в её сновидении взялся этот старик, которого она никогда в жизни не видела? Насколько ей помнилось, приснившееся отражает только то, что когда-то виделось в реальной жизни, а такого колоритного старикана Людмила обязательно запомнила бы, даже увидев мельком.

    "Кошмарный старик, — она зябко поежилась, — ладно, куда ночь, туда и сон...". Провела рукой перед лицом, будто снимала с него невидимую пелену, подула на раскрытую ладонь, отпуская свое видение прочь, и только потом сообразила, что ночь-то совсем не кончилась, просто слегка светились стволы деревьев — безжизненным, фосфоресцирующим светом, отчего казалось, что уже светает.

    Тревожный сон облегчения не принес, стало еще хуже, чем было раньше, хотя куда уж пакостнее. Болезненно разнылись содранные о выступающие корни и сухие ветки ступни. Широченное платье с дурацкой вышивкой по подолу то и дело норовило сползти с плеч, выставив наружу небольшую девичью грудь, упрямо не желавшую расти до вожделенного третьего размера. До спазмов в желудке хотелось есть, а еще больше пить.

    И было очень страшно сидеть в одиночестве неизвестно где. Очень...

    Людмила машинально принялась крутить на пальце кольцо, доставшееся ей в наследство от бабушки, которая обожала внучку, похожую на нее, как две капли воды. Старинное серебряное кольцо, а точнее перстень с необычно ограненным аметистом не имел большой ценности, но Людмила, примерив его, никогда больше бабушкин подарок не снимала. К тому же она заметила, что частенько, напряженно думая над замысловатым вопросом, крутит и поглаживает кольцо и решение приходит само собой.

    Глядя невидящим взглядом в темноту, девушка почувствовала, что кольцо стало теплее. Она опустила глаза, рассматривая его. Вокруг камня появился бледно-сиреневый ореол: — "Ещё посижу здесь чуток, и мне все вокруг будет светиться". Тоска сжала сердце, а в носу внезапно защипало...

    Сморгнув слезу, Людмила опять стала смотреть на окружающие её деревья, стараясь ни о чем не думать, чтобы не впасть в панику. Неожиданно лес подмигнул ей теплым, живым, чуть дрожащим огоньком. Не веря себе, девушка вскочила на ноги и, забыв про боль, кинулась напролом через кусты к спасительному маячку. Она не допускала даже мысли о том, что это может быть ловушкой или там может таится какая-то опасность.

    Нет! Людмила бежала, как ни бегала никогда в жизни, ухитряясь при этом огибать деревья.

    Больше всего она боялась, что огонек погаснет или потеряется из виду, а она опять станет блуждать в темном лесу, пока голод, холод и, самое главное, страх не сведут ее с ума окончательно.

    Растрепанная, потная, исцарапанная колючими ветками кустарников, через которые Людмила прорубалась, как вездеход, она выскочила на полянку, окруженную кустами боярышника и дикого шиповника, и увидела деревянную избушку, которая наполовину вросла в землю. Не помня себя от радости, она рванулась к ней из последних сил и у самого порога потеряла сознание.

   

    Пришла Людмила в себя, как оказалось, много дней спустя. Блуждание по лесу закончилось нервным срывом, осложненным какой-то особо коварной простудой. Но об этом девушка узнала гораздо позже, а сейчас она с интересом разглядывала комнату, в которой очутилась.

    Беглый взгляд охватил почти все, благо светелка была мала. Низкий потолок, сплошь увешанные пучками трав бревенчатые стены. На них низко прибиты полочки с глиняными кружками и тарелками, скалящий остатки зубов человеческий череп (ой!) на столе, длинная лавка вдоль одной стены, маленькие окошки с отбеленными занавесками, вышитыми непривычным для глаз черно-красным узором. "Да, именно светелка. Тщательная стилизация под русскую старину, — сделала вывод Людмила, — весьма удачная".

    Рядом с постелью дремала небольшая сухонькая старушка, свесив голову на грудь и слегка всхрапывая во сне.

    Девушка неловко повернулась и старушка, услышав шорох, тут же проснулась.

    — Наконец-то очнулась, — ласково сказала она, — я уж думала не выхожу тебя, что только ни делала.

    — Кто вы? — хриплым от долгого молчания голосом спросила Людмила. — И где я?

    — Кто я? — повторила старушка, поднимаясь с низкой табуретки. — А я, девонька, местная ведьма. Вышла поутру на крылечко, а у меня гостья во дворе лежит, безмолвная, тихая. Повезло тебе, что ко мне попала. Не знаю, откуда ты взялась, но ничего из того, что ты в бреду говорила, я и слыхом не слыхивала. Как зовут тебя, а, красавица?

    — Людмила, — сказала девушка, напряженно думая, как же ее сюда (узнать бы еще куда) занесло.

    — Людям, значит, милая, — проговорила ведьма, — хорошее имя, доброе. Не опозорь теперь, — неожиданно закончила она.

    Ничего не поняв, девушка неопределенно пожала плечами.

    — И никому без особой на то надобности имя свое не называй, — заметив ее жест, продолжила ведьма, — ибо знающий сокровенное получит власть над твоей жизнью и смертью и легко подчинит тебя своей воле, сделав игрушкой в чужих руках. И даже кольцо тебе не поможет.

    Она резко протянула скрюченные пальцы к кольцу, но дотронуться до него не решилась, потому что камень вдруг налился изнутри угрожающим фиолетовым сиянием и начал как-то странно потрескивать.

    Испуганная Людмила отдернула руку и спрятала её под лоскутное одеяло, решив вообще ничего о себе не рассказывать, но старая ведьма, казалось, сама все знала.

    — Часть силы для борьбы кольцо тебе даст, часть в тебе самой сокрыта... — Она задумчиво пожевала губами и добавила. — От той, что кольцо подарила, досталась. А разгадка твоя, девонька, в Черном замке. Сама только не вздумай туда соваться, в одночасье погибнешь, никак тебе нельзя туда. А пока помощь не придет, живи здесь, я оберегу, насколько смогу.

    Больше ничего объяснять ведьма не стала и больше разговора на эту тему не заводила.

    "Кто придумал, что все ведьмы злобные мегеры, старушка — милейшее существо", — частенько думала девушка, наблюдая за своей спасительницей. Та возилась с ней, как с собственным ребенком — поила терпкими настоями, растирала после баньки сухими сильными руками все тело, что-то тихонько нашептывая. Вскоре Людмила совсем окрепла. Стала помогать по хозяйству, благо хлопот было немало — старушка держала козу и десяток курей с задиристым петухом, почему-то очень невзлюбившим постоялицу. Несколько раз ходила девушка со старушкой в лес за травами, однако сама от избушки ни шагу не ступала. После запомнившегося кошмарного сна как-то не тянуло бродить по лесу. Честно говоря, она просто ждала, что скоро появится Антон и разом решит все проблемы с возвращением домой.

    Она не раз возвращались к последнему вечеру дома, словно заново переживая все, что случилось: — "Брыкающиеся ноги Антона в центре пульсирующей воронки, дырочка на левой пятке, — помнится, мелькнула у меня тогда мыслишка, что зашить надо, — потом огненная вспышка и все... А перед этим — я ушла варить кофе, оставив брата в комнате..." — и опять перед глазами: ноги с окаянной дырочкой на пятке, воронка на месте письменного стола, вспышка.... И как озарение: — "Зеркальце... Я положила его на стол. Неужели оно? Скорее всего...".

    Конечно, она рассказала ведьме о том, до чего додумалась. Старушка помрачнела, сказала только: — "Игры богов... Я пособить ничем не могу...". Людмила расстроилась — видела же, как люди приходят к колдунье за помощью в щекотливых делах. Никому не отказывала, и не только людям. Дом был открыт для любого, кто нуждался в помощи. А приходили к лесной ведьме многие — часто под покровом темноты пряча лица. Людмила могла только догадываться, кого выхаживает хозяйка в бане. После сурового окрика обычно добродушной хозяйки девушка туда не совалась.

    Но были и те, с кем старушка просто дружила. И не только с людьми... Из маленького народца особенно привечала она почему-то Лешего, страшного, грубоватого, но удивительно милого с теми, кто ему нравился. Он любил поболтать вечерами о том, о сем, вдоволь посплетничать с ведьмой о лесных делах, попить чаю с редкими душистыми травками, которые носил в избушку вместе с грибами и ягодами.

    К появлению Людмилы отнесся весьма скептически, ходил кругами, к ней присматриваясь. Увидев однажды, как девушка сидит в позе "лотоса", не постеснялся подобраться поближе и корявыми жесткими пальцами пощупал, есть ли кости в теле, долго хмыкал, ухал, а потом спросил, что это такое она выделывает.

    Раздосадованная йогиня, которая жутко не любила отвлекаться во время занятий, довольно резко сказала:

    — Это йога, специально адаптированная для женщин, помогает концентрации сознания и оздоравливает организм в целом, гимнастический комплекс плюс медитация.

    Неясно, что понял Леший из заумного объяснения, но замолчал он надолго. Зато и вывод сделал неожиданный:

    — Бабская йога, значит, а ты теперь, девка, Баба-Йога...

    С его легкой руки и все остальные стали звать Людмилу Бабой-Йогой, вскоре превратившееся в Бабу-Ягу. Она же, узнав обо всем, долго смеялась, а потом рассказала Лешему, как на самом деле выглядит настоящая бабка-ежка: старая злобная старуха с костяной ногой, с носом крючком и горбом, лежит на печи, добра молодца поджидает, чтоб съесть его под настроение на ужин.

    Леший успокаивающе махнул рукой:

    — Не переживай, у тебя все впереди еще.

    Внезапно обидевшись, девушка осеклась на полуслове...

   

    Время шло, жизнь в лесной избушке текла неторопливо и размеренно. Людмиле порой казалось, что она попала в сказку, столько необычного было вокруг. Едва сдерживая любопытство, пыталась расспрашивать ведьму, но та только отмахивалась, говоря "всему свое время". Людмила и сама во многом скоро разобралась, девушка она была неглупая, "начитанная". Но оставался нерешенный один вопрос.

    Она не раз спрашивала себя, почему оказалась здесь, какая сила перебросила ее в этот патриархальный мир? И отчего нынешняя простая жизнь нравится ей куда больше, чем прежняя, наполненная всеми благами цивилизации? От возникающего порой странного чувства, что она вернулась домой после долгого отсутствия, в томительном ожидании замирало сердце. И оживала память... Но не рассудочная, к которой привыкли люди, а иная — телесная...

    Распахнутая дверь в утро, мокрое после ночного дождя крыльцо холодит босые ноги. Свежий ветер в лицо, ноздри щекочет бодрящий запах хвойного леса, недавно проснувшегося от зимнего сна. Ослепительное солнце, бьющее в глаза, и с трудом сдерживаемая радость, переливающаяся через край. Радость от ощущения, что этот мир принадлежит только тебе...

    Шершавый теплый ствол дерева под рукой — как хочется прижаться к нему щекой, услышать биение чужой жизни. Тихий шорох листвы, опадающей уже не первый день, звонкий плюх осыпающихся желудей, красно-желтое сияние, озаряющее лес. Печаль от прощания с летом...

    Кружевное чудо на ладони, упавшее с неба, его непостижимое превращение в капельку воды. Любуясь им, не замечаешь холода, проникшего под легкое платье. Ловишь еще одну, еще.... И постигаешь, что любая жизнь на весах времени, как вот эта снежинка на ладони.... И меркнет свет, молкнут звуки в каждодневной снежной круговерти, окутывающей белым покровом лес до весны...

    На рассвете бег по мокрой от росы траве, упругий ветер на взлете приятно холодит обнаженное тело. Земля несется навстречу... Слишком крутой крен. Не страшно, вверх, вверх, к облакам, пока в крови бушует пламя...

    "Откуда все это? — придя в себя, думала девушка, разглядывая ладони, казалось, до сих пор помнящие отполированную тысячами прикосновений рукоять метлы, норовящую выскользнуть из намертво сжатых пальцев. — Неужели я грежу на ходу... Так вроде лунатизмом никогда не страдала...".

    Правда, вскоре произошли события, после которых некоторых вопросов стало меньше, а хлопот куда больше.

    В один из дней старушка легла на лавку и позвала Людмилу. Она склонилась над ней, прислушиваясь к надсадному дыханию. Заболела? Да с чего, с утра ведь хлопотала по дому, как обычно...

    — Посиди со мной, девонька, — и вдруг больно вцепилась в локоть, притягивая девушку к себе.

    — Ой, — простонала та, потому что руку зажало, как в тисках, и вырваться никак не удавалось. Стало жутко, она все-таки имела дело с ведьмой. В голову полезли всем известные страшилки про то, как ведьмы заманивают к себе девчонок, чтобы затем забрать себе их молодость и красоту, а вся прежняя доброта... Да что там! Все было простым притворством, чтобы усыпить её бдительность. Девушка завопила во весь голос. Да кто услышит?

    — Терпи. Так надо, — прошептала старушка. Черты лица ее стали резче — нос вытянулся, крючком загибаясь книзу, рот превратился в узкую безгубую щель, глаза ввалились. Старушка забилась, затряслась мелкой дрожью, выгнулась дугой, почти став на мостик.

    Наконец после особенно сильных судорог ведьма замерла. Зрачки закатились под веки, глаза будто затянули бельма.

    Тяжело дыша, девушка уставилась на нее.

    Старушка (да какая старушка, от нее остался лишь высохший остов!) начала тихо бормотать. Услышав свое имя, Людмила склонилась ниже, прислушиваясь — похоже, она обращается к ней. Вот только слова странные, совсем непохожие на человеческий язык. Птичий клекот, рычание зверя, протяжный стон смешались в причудливом наговоре, от которого отчего-то потянуло в сон.

    Вздрогнув от грохота, девушка очнулась. Превозмогая дремотную одурь, подняла голову. Непонятное творилось вокруг — изба тряслась почти как ее хозяйка, все пожитки покинули свои привычные места. Гремела, разбиваясь, глиняная посуда, падающая с полок. Тяжелый стол, нарушив законы тяготения, взмыл к самому потолку. Пытающиеся подняться за ним лавки с душераздирающим скрежетом сползались к середине комнаты. В-общем, творился неимоверный кавардак.

    Заключительным аккордом прозвучал дикий вопль колдуньи. По горнице пронесся смерч, закрутил весь скарб, подхватил затихшую ведьму и, напрочь снеся крышу избушки, вырвался на волю.

    А Людмила без чувств обрушилась на пол. Для нее все только начиналось...

    Кто может сказать, что происходит с душой, отправившейся в свободный полет? Что видит она?

    Сияние неведомых сфер, рождение и гибель вселенных, жар звезд и космический холод сопровождают её в странствиях...

    Мириады жизней и смертей, взлетов и падений, радость встреч и горечь поражений испытывает оторвавшаяся от бренного тела душа....

    Ощущает себя одновременно ребенком, только появившимся на свет, и стариком, глаза которого смотрят в вечность...

    Пребывает сразу мужчиной и женщиной, сливающихся телами в единое целое, и бесконечно далеких друг от друга мыслями...

    Боготворит и ненавидит...

    В каких мирах блуждала душа Людмилы, что встречала на своем нелегком пути, какие уроки постигала? Пропустила ли все увиденное через себя, чтобы обрести знание и готова ли пройти собственный путь к вечному покою, дарованному выполнившему свое предназначение? И станет ли, вернувшись, опорой такому слабому в своих желаниях телу?

    Девушка с трудом открыла глаза, из которых нескончаемым потоком катились слезы, — она оплакивала всех тех, кого некогда любила и кого покинула по воле рока.

    В голове крутился калейдоскоп лиц, чередой проносясь перед мысленным взором — она вспоминала тех, кого ненавидела и кого оставила во власти жребия.

    А тело корчилось на полу от немыслимых мук и молило хоть о какой-нибудь анестезии.

    И вдруг....

    ...вдруг все кончилось.

    Разом.

    Людмила начала несмело приподниматься, прислушиваясь к своим ощущениям. Приемлемо. Прошла вытягивающая жилы боль, куда-то исчезли странные видения... Села вплотную к стене, озадаченно глянула в темнеющее небо над головой. От бездумного разглядывания её отвлек резкий звук снаружи — падали плашки разрушенной крыши, с треском ломая окрестные деревья и кусты.

    Сколько же длилось ее беспамятство? Или лежала она недолго? А может крышу отнесло далече? Ладно, потом разберемся, на досуге.

    Протяжно скрипнула дверь избушки. В сенях кто-то завозился, и в дверном проеме проявился высокий силуэт.

    — Аааа, я вижу, Хранительница нас уже покинула. Заждался я, признаться, заждался. — Голос говорящего винтом вворачивался в истерзанный мозг. Противный дребезжащий старческий козлетон...

    А старик, не дожидаясь ответа, продолжал:

    — Ну, хоть чему-то она тебя научила, а? Ведь не только людишек пользовать могла? Весьма искусна была во всяких интригах, да в последнее время отошла от дел, даже на шабаш являться перестала. Правда, путь хранила добре, да и к тебе не подступиться было никак.

    Людмила с нарастающим ужасом увидела наяву того самого худого старика в черном плаще, когда-то возникшего в давнем видении и так напугавшего ее.

    — Узнала, вижу, что узнала! — он глумливо ухмыльнулся и весьма игриво предложил. — Так давай знакомиться... Кащей! Говорят, бессмертный, — юродствовал зловредный старик, подступая поближе к ней. — Нет, не вечный, такой же, как вы... Да только лишь Я знаю, где смертушка моя спрятана. Уязвим я, ох, как уязвим.

    Помощи ждать неоткуда, надо самой выкручиваться, может, его заговорить и ускользнуть в открытую дверь? Да поможет ли ворожба, которой ещё толком не овладела и не опробовала на практике?

    Собравшись с силами, девушка подняла руку в заученном жесте и принялась произносить наиболее подходящее плетение — заклинание полного обездвиживания. Ведьма заставила выучить этот заговор в первую очередь, чтобы ни зверь дикий, ни человек лихой не причинили Людмиле зла, случайно или по умыслу. Лес большой, мало ли кто там обретается...

    — Эй, эй! — мгновенно отреагировал Кащей. — Ты это брось, не старайся, я к тебе по-хорошему.... Да и не возьмет меня этот дребедень, на олухов рассчитанная, но если ты так, то посмотри, что я умею!

    Старик, пристально глядя на Людмилу, захватил ладонью горсть воздуха, подхватил другой рукой и принялся мять, как кусок мокрой глины.

    Вот сейчас девушка и поняла, что все предыдущие мучения были цветочками, дошло дело до ягодок. Неимоверная тяжесть сначала придавила тело к полу, а затем, приподняв, её начало перевертывать вслед за движениями рук Кащея, колесом прокатывая по всей избе. Предшествующий разгром усилился еще больше, потому что по пути Людмила сносила немногие оставшиеся на своих местах предметы меблировки.

    — Ну, как? Хватит? — остановив "карусель", поинтересовался довольный произведенным впечатлением старик. — Или еще повеселимся?

    — Хватит, — простонала измученная девушка, в голове которой все мысли сплелись в одну толстую косичку — дурную, дурную.

    — Ничего ты не умеешь, — тоном строгого экзаменатора заключил Кащей, — впрочем, твое умение мне и не надобно. Будешь у меня украшением моей коллекции, как последний Хранитель Пути... — он хихикнул. — Правда, после того как я заберу твою душу и стану окончательно непобедим! Да и не нужны мне в этом мире соперники, мне и новоявленных богов хватает!

    "Умереть, уснуть, забыться, лишь бы все скорее кончилось, лишь бы больше не видеть эту гнусную рожу, не слышать этот омерзительный голос, ничего не хочу.... Спасите кто-нибудь!!!" — основной инстинкт завопил уже во всю мочь, да кто его услышит в такой глухомани, кроме обессилевшей хозяйки. Да и ей не до него, убогого...

    — Потеряешь сознание? Хорошо. Я тебя тепленькой возьму, все ж хлопот меньше будет, — непонятно к кому обращаясь, приближался к обессилевшей Людмиле Кащей.

    И в этот миг красно-фиолетовый луч ударил его в грудь, сбивая с ног.

    — А эттто еще что такое? — поднимаясь, недоумевал злодей. — Кто посмел? Ты? — недоверчиво глянул на девушку. — Вряд ли...

    Не вняв предупреждению, он сделал попытку подхватить на руки Людмилу.

    Вокруг него роем разгневанных ос закружились фиолетовые сгустки, периодически выпуская маленькие кусачие молнии. Старик довольно ловко принялся увертываться от раскаленных шариков, которых оказалось слишком много, чтобы не обращать на них внимания. После очередной дружной атаки сгустков Кащей завопил. Остатки волос на его голове встали дыбом и начали слегка дымиться. Черный плащ разом превратился в пепел и вместе с остальной одеждой развеялся в воздухе.

    Тем временем между Кащеем и Людмилой нежданно-негаданно появилось серебристое зеркало, причем со стороны девушки оно было прозрачным. Увидев себя оголенным, старик сделал попытку прикрыть наиболее чувствительные места руками и в то же время достать свою жертву. Рук не хватило ни на что!

    Он попытался обойти зеркало, но блестящая поверхность неожиданно растянулась и сомкнулась куполом, заключив девушку в середину. Старик завертелся, точно уж на сковородке. Что за дела, куда не кинься, всюду только он в крайне неприглядном виде!

    Зато быстро пришедшая в себя Людмила залилась звонким смехом. Представьте брутального злодея в голом виде — худющего, неуклюже прыгающего кузнечиком по избе, покрытого местами сгоревшими волосами, и плюющегося смертельным ядом. Впрочем, через магическую защиту плевки не пролетали.

    Фиолетовые молнии засверкали чаще, заставляя Кащея крутиться шибче, чтобы избежать чувствительных ударов.

    — Хоть и бессмертный, а больно, наверное, — посочувствовала осмелевшая девушка, с интересом наблюдая за развитием событий.

    Однако долго веселиться ей не пришлось, Кащей закричал совсем уж непонятное:

    — Обвела вокруг пальца, подлая Триглава!

    Затем довольно быстро ретировался за дверь, по-прежнему распахнутую настежь.

    Оставшись одна, Людмила апатично подумала: — "Сезон охоты на меня уже открыт? Как-то очень некстати... И, вообще, что он тут нес, я ничего не поняла. Хранитель пути? Триглава? — Потом устало прикрыла глаза и облегченно вздохнула. — Потом, все потом... Надеюсь, больше никто не заявится ведьмино наследство делить... А припрутся, так я не конкурент, пусть все берут... Ой!".

    Она торопливо поджала ноги, потому что рядом с ней неизвестно откуда появился черный кот. До сих пор Людмила и не подозревала, что они здесь водятся, да ещё и такие огромные. Урчащий котяра неторопливо приблизился к девушке, принюхался, а потом пару раз фыркнул и принялся тереться об нее то одним боком, то другим. Причем делал это так рьяно, как будто хотел задавить Людмилу своей массой.

    Стоило встать и прогнать наглого зверя, но от его оглушительного урчания глаза закрывались сами собой, и девушка провалилась в спасительный сон.

   

    Проснувшись там же, на полу среди разбросанных вещей, она увидела — кот дремлет рядом, слегка подергивая ушами, как бы напоминая, что он на страже, а в Багдаде все спокойно.

    Вскочив на ноги, Людмила потянулась и принялась жизнерадостно наводить порядок. Откуда только силы взялись?

    "Действительно, откуда? — мелькнуло в голове. — Только что слабее мыши была...".

    — А это я тебе подсобил, — лениво приоткрыв один глаз, густым басом проговорил незваный гость, — темная ты совсем, ничего не понимаешь. Прежние хранительницы поумней тебя были...

    Девушка застыла на месте, повернулась к коту, внимательно на него посмотрела. Кот, как кот, большой только очень, с овчарку! Густая угольно-черная шерсть аж лоснится, ни одного постороннего пятнышка. В темноте пройдет мимо, и не заметишь! Ишь, разлегся, как дома! Еще и разговаривает!

    Разговаривает! Может он что-либо знать о том, что здесь творится?

    — Опять? Что вы все вокруг да около ходите? — вскипела Людмила. — Никто ничего толком не объяснит!

    — Ну-ну ... — кот вальяжно поднялся, тяжело запрыгнул на лавку. Та прогнулась под его весом. Котяра потянулся к девушке. — Значится, все хочешь знать... — Его морда оказалась на одном уровне с лицом Людмилы. Та сделала попытку отстраниться, но кот прижался своим лбом ко лбу девушки, расплывчато пояснив:

    — Невербальный обмен информацией.

    И будто мощной волной вышибло пробку в плотине непонимания — наконец-то Людмила уяснила, зачем она здесь...

    Оказывается, есть мир живых, именуемый здешним народом Явью, и мир мертвых, Навь, и есть места на земле, где находятся точки пересечения этих миров. И любой человек, мало-мальски поднаторевший в волшбе, попадая в места перехода, становится во много крат сильнее. При желании он может выпустить в наш мир, мир живой и светлый, созданий тьмы и тех, кто уже избыл свой срок на земле, получить неограниченную власть над ними и натворить немалых бед.

    Стоят на страже переходов Хранители пути — знающие цену добра и зла мудрые женщины, самородные ведьмы. Срок им отмерен немалый, но и они не вечны. Поэтому каждая из них, почувствовав приближение конца, ищет себе наследницу, обучает ее, передает знания свои и силу, причем каждая следующая хранительница становится сильнее прежней, наследуя опыт предшественниц.

    Да, видно, в этот раз что-то пошло не так — то ли сама ведьма сплоховала, то ли злой рок вмешался, но скончалась Хранительница неожиданно, не успев толком научить свою преемницу. Потому и осталась Людмила в неведении относительно своей роли этом мире, впрочем, как и о том, как этот мир устроен.

    Спасибо, Баюн (кот между делом представился) вовремя появился, просветил.

    — Повезло тебе несказанно, — сказал он.

    — Это в чем же? — в голове у Людмилы был полный ералаш. — Ты утверждаешь, что я стала хранительницей пути. Насколько я понимаю, такие дела с бухты-барахты не делаются. За что мне такая честь?

    — Это не я решал, а Та, что ушла. Значит, сочла тебя достойной... — Кот прошел по комнате, что-то вынюхивая.

    — Я ничего не умею, ничего не знаю. И, вообще, мне этот ваш мир чужой! — и замолчала, поймав себя на мысли, что не такой уж он и чужой. Ей здесь гораздо интереснее, чем дома, хотя домой все равно хочется.

    — Не тебе решать, прими, что судьба уготовила... Впрочем, ты можешь отказаться быть Хранительницей.

    — Могу... — повторила Людмила, затихая. — А Кащей? — сейчас этот вопрос волновал ее сильнее всего. Слишком сильно впечатлил её реальная встреча со стариком. — Он чего хочет? Ему ведь не эти ваши пресловутые пути нужны были, а я. Я лично, вся целиком и живая...

    — Не знаю я, — немного подумав, ответил всеведущий кот, — разбирайся с ним сама. Прежних хранительниц он не трогал, и близко не приближался. В последнее время здесь все спокойно, видно, поубавилось охотников на неограниченную власть. — Его широкая морда расплылась в ехидной ухмылке. — Поняли, что даром ничего не дается...

    Людмила и не подозревала, что кошачья улыбка выглядит так зловеще. Впрочем, раньше улыбчивые коты ей не попадались.

    Потеряв интерес к разговору, Баюн отправился по своим делам.

    Подтянув к окошку единственную уцелевшую лавку, девушка уселась за криво стоящий стол и уставилась на улицу. Какая уж тут уборка, когда на тебе такая ответственность висит:

    "Что делать-то? Где искать эти чародейные книги, о которых он сказал, непонятно, да и разберусь ли я в них?".

    Из глубокой задумчивости Людмилу вывел кот, который буквально через минуту проявился рядом с ней и прокурорским тоном задал провокационный вопрос:

    — А, может, ты ему чем-то насолила, а?

    — Кому? — не поняла девушка, занятая невеселыми думками.

    — Кащею.

    — Да что я могла ему сделать, я его сегодня первый раз наяву увидела! — возмутилась Людмила, ничему уже не удивляясь. — Слушай, хозяйка что-то про Черный замок говорила... — Кот заметно напрягся. — Правда, не советовала самой идти туда, а ждать помощи здесь, где она меня не даст в обиду.

    — Ну, раз велела ждать, значит, сиди и жди.

    — Чего ждать-то?

    — Помощи... Заодно за жильем приглядишь пока, если не собираешься насовсем оставаться, — рассудил хозяйственный кот. — Я привык странствовать, однако.... Люблю, знаешь ли, возвращаться домой, и чтоб порядок был. Не то, что сейчас!

    Он неодобрительно осмотрел царивший вокруг бардак и опять испарился.

    — Порядок он любит... — передразнила кота Людмила.

    — И покушать... — Баюн выглянул из-за перевернутой лавки, до смерти перепугав девушку. — Запомни... — и опять пропал.

    — Вот зараза! — в сердцах сплюнула она, — как чертик из коробочки выскакивает все-время. Так и заикой недолго остаться.

    "И, вправду, что это я стою — прибраться все же надо и осмотреть всю избушку сверху донизу, тайник поискать. — Людмила задумчиво обвела небольшую горенку глазами, прикидывая с чего начать поиски. — А вдруг книги не в доме, а где-нибудь в лесу спрятаны, ищи-свищи тогда... Ладно, сначала с домом разберусь, — подняла голову, со вздохом взглянула на зияющую дыру над головой. — И крышу отремонтировать надо, а как?"

    Поздно вечером, справившись с домашними хлопотами, она присела передохнуть. Никаких книг, конечно, не нашлось, только зря время потратила. Хотя это с какой стороны взглянуть — чистота вокруг царила, как говорится, плюнуть некуда.

    "Правда, жаль, что большую часть вещей пришлось выкинуть. Кащей хорошо порезвился, вся посуда и частично мебель разбиты, и починить некому. Сама я не справлюсь, — с сожалением подумала девушка. — Ладно, обойдусь тем, что осталось".

    Только огромная прореха в крыше, через которую беззаботно светила луна, озаряя все вокруг белесым призрачным светом, не давала девушке покоя. Сейчас конечно лето, тепло, а вдруг дожди зарядят?

   

    С такими невеселыми мыслями неоперившаяся ведьма долго ворочалась (постелила она себе прямо на полу), пока не провалилась в спасительный сон.

    Все тревоги ушли, и видела Людмила себя совсем юной. Только что закончилась первая гроза, весенний ливень прибил тополиный пух, воздух был свеж и душист. Веселая и беспечная девушка в легком развевающемся платьице сидела на облаке и весело болтала ногами, глядя на лежащий внизу город. Ей нравилось рассматривать кукольные домики, игрушечные машинки и бестолково суетящихся людей. Отсюда, сверху, ей казалось, что она попала в страну коротышек. Людмила начала придумывать, как она заходит в гости, как ее встречают забавные человечки, усаживают за стол, и вдруг в самый разгар праздника пронзительный голос закричал прямо в ухо:

    — Вставай, скорей вставай, нас все равно не пустят в рай...

    Она вздрогнула во сне и раскрыла глаза — никого...

    С трудом оторвав голову от подушки, девушка осмотрелась. Лунный свет по-прежнему струился сквозь прореху в кровле, а навстречу ему разливалось не менее яркое сияние.

    Что это? На столе лежал огромный фолиант, озаряющий призрачным светом все вокруг.

    Людмила вскочила, с замирающим сердцем коснулась толстого тома. Неужели это то, что она так безуспешно искала?

    Ничего особенного — переплет черной кожи, металлические уголки, пергаментные страницы с неровным обрезом, видела такие в музее, но в этой страницы почему-то без единой надписи....

    С легким разочарованием девушка смотрела на книгу, глаза заволакивало предательской влагой. Такого она не ожидала, отчего-то хитрый кот не сказал, как пользоваться найденным гримуаром, видимо, это подразумевалось само собой. А может и сам не знал. Да вот только и новоявленной ведьме это неведомо!

    Слезы хлынули ручьем, и на странице расплылось мокрое пятно. И, как в сказке, стал проявляться текст.

    "Черная птица-лихолица, с десятью когтями, с двумя крылами, с бедами, с невезеньями, с глухой бедой. Отцепись, отвались, свернись, сварись, в могилу скатись, с меня, девы красной. С моего тела, с моего дела, с моего пути, с моей дороги, с маленьких тропинок, с моих следов и с моих костей, напущенных от людей и зверей. Иди до могилы, до земли черной к спящему и незрячему мертвяку. Иди, в могилу положи мою сотрясицу-невезицу и чужую завидицу".

    Людмила машинально отметила — заговор против злого глаза и перевернула страницу. Дальше стало еще интереснее:

    "Старость и боль, тоска и кручина, скверные мысли, я, силой четырех стихий, огнем калящим сожгу, черным дымом выпущу на буйный ветер, камнем брошу в гремучую воду, землей могильной прижму на веки вечные, чтобы не было им пути-дороги назад в тело мое крепкое, в кровь мою горячую, в жизнь мою долгую".

    Людмила вспомнила — для этого заговора на сохранение молодости нужно найти многоцветник, довольно редко встречаемое растение, а для более длительного эффекта рекомендуется сбрызнуть ритуал кровью нерожденного младенца.

    "Да где его сейчас взять? — деловито задумалась она и ужаснулась: — Откуда у меня эти мысли, почему я так спокойно отношусь к этим рекомендациям, неужели и, правда, я получила от ведьмы ее знания, ее силу?".

    Людмила нервно перелистывала страницы одну за другой, только успевали мелькать перед глазами названия разделов, прорисованные затейливой вязью:

    Книга вреда...

    Книга исцеления...

    Книга защиты...

    Магия воздействий...

    Магия стихий...

    Рунная магия...

    Боевая магия...

    Магия мертвых ...

    Ого, здесь целое собрание сочинений!

    Ладно, что толку перевертывать страницы, попробуем читать с самого начала.

    Время летело быстро.

    Незаметно утро сменило ночь, миновал полдень, наступил вечер, а за ним опять пришла ночь. Людмила читала, не отрываясь, причем ее не оставляло ощущение, что все это она уже знает, просто повторяет слегка подзабытое.

    Наконец, девушка потянулась — только сейчас она поняла, как устала: глаза слезились, в спину будто кол забили, и желудок предательски урчал, требуя хоть что-либо положить в него.

    Но Людмиле было не них.

    Как часто любил повторять их ужасно вредный университетский преподаватель: — "Теория без практики мертва", значит, пора приступать к практическим занятиям. Что б такого наколдовать?

    Перевернула страницы "Книги вреда". Она одна, вредить здесь некому, не себе же! Лечить тоже никого не надо, поэтому "Книга исцеления" пролисталась, не глядя.

    О, нашла! "Магия воздействий на живые и неживые предметы". Заклинание левитации — то, что надо!

    "Чтобы переместить неживой предмет потоками воздуха, необходимо предельное сосредоточение ворожащего при произношении заклинания. Правой рукой собираем силу, четко выговаривая слова, посылаем распоряжение, левую руку складываем в жесте указания (изображение рядом). Когда вещь поднимется, двумя руками контролируем передвижение".

    Все предельно ясно! Перемещаем миску с полки на стол!

    Когда пол усеяли осколки третьей по счету чашки, Людмила поняла, что для начала следовало потренироваться на менее хрупких предметах.

    А в другой раз, пытаясь заставить лететь маленькую табуреточку, получила довольно-таки ощутимый удар по ноге и осознала, что колдунья из нее еще та!

    Так что жить теперь придется по завету дедушки Ленина — "Учиться, учиться и учиться!!!", а потом опять — "Учиться, учиться и учиться!!!" и так до тех пор, пока не получится что-либо стоящее.

    Никто новой ведьме не мешал, даже премудрый кот куда-то запропастился, поэтому она посвятила тренировкам все свое время, частенько забывая про сон и еду.

   

    Худо-бедно освоив, наконец, простейшие заклинания стихийной ворожбы, Людмила добралась до раздела боевой магии. Что б такого попробовать не очень фатального? Нашла! "Молот Перуна"...

    Что-то гулко ухнуло, избушка вздрогнула и просела, едва не развалившись. Затем раздалось возмущенное кудахтанье, пол затрясся, как во взлетающем самолете. Людмила выглянула в окошко. Ничего себе!

    Избушка на кривых куриных лапах, появившихся неизвестно откуда, вся ходила ходуном. Она готовилась к разбегу, намереваясь покинуть негостеприимную поляну, не подозревая, что истинной виновницей была ее новая хозяйка.

    Еле-еле успокоила девушка свое перепуганное жилье, об истинной сути которого даже не догадывалась.

    Надо бы поаккуратней, а то вот так увлечешься и переночевать негде будет!

    Но очень, очень хотелось овладеть премудростями боевой магии, кто знает, что ждет ее дальше?

    Выбрав самое безопасное, на ее взгляд, заклинание "Дар Перуна" (подарки плохими быть не должны, по умолчанию), Людмила привела его в действие.

    Огненный шар больно обжег ладони. Девушка испуганно отдернула руки. Он свечой взмыл вверх и исчез. А в многострадальной крыше появилась еще одна дыра, правда, на этот раз с тлеющими краями и размерами чуть поменьше первой. Ничего себе подарочек!

    Два — ноль в пользу Перуна. Обидно!

    Скептически глянув на свежеиспеченную дыру, подула на прижженные руки, пролистала книгу в поисках нужного заклинания: — "Вроде это... Попробую...". Чуть позже она полюбовалась на розовые ладошки, боль в которых утихла словно по волшебству, и самодовольно ухмыльнулась. Что-то она все-таки может!

    — А боевая магия никуда от меня не денется... — Людмила настороженно прислушалась к непонятному звуку снаружи: — Что там ещё? — Она выглянула в приоткрытую дверь и подпрыгнула от жуткого грохота за спиной. "Дар Перуна" воротился обратно... Словно бумеранг, он ворвался внутрь избы, завертелся в поисках цели, наткнулся на отодвинутый к стене стол и взорвался, брызнув во все стороны золотыми искрами.

    И без того перепуганная девушка с нарастающей паникой смотрела, как они на глазах превратились в рой чрезвычайно разозленных огненных ос. Они носились туда-сюда, звучно шлепались о стены, оставляя аккуратные подпалины на деревянной обшивке. Людмила осторожно сделала шаг к двери, ведущей на улицу. Осы сгруппировались в живую торпеду, недвусмысленно направленную острием в сторону девушки и...

    Как она выскочила на улицу, Людмила и сама не поняла. Вереща, будто подстреленный заяц, она металась по редколесью.

    — Неумеха, — громовой голос заставил её остановиться и оглядеться. Вокруг носилась стая пестрых галдящих птиц. Они радостно гонялись за насекомыми, склевывая их на лету без всякого для себя вреда. — Не умеешь, не берись, недоучка! Наберут детей, а правила безопасности объяснить забывают... — голос постепенно стихал.

    Птицы расселись на деревьях и, мгновение спустя, словно повинуясь беззвучному приказу, одновременно поднялись в воздух, сделали прощальный круг над поляной и растаяли в вышине. Господи, что ЭТО было?

    Додуматься до чего-то времени не оказалось.

    Принюхавшись к доносящемуся запаху гари, Людмила ринулась в избу — паленым тянуло оттуда. Везде, где пчелы оставили свои метки, разгоралось слабое пока ещё пламя, грозящее вспыхнуть одним сплошным костром. Девушка кинулась к заветной Книге. Хоть бы получилось, хоть бы успеть. Избушка, чувствуя неладное, подпрыгивала от непонятных ей ощущений, толком не разумея, что ж ей делать-то. Старая ведьма никогда не позволяла себе такого, она заботилась о своем жилье, не то, что эта, молодуха!

    А Людмила, онемевшими от напряжения губами, старательно проговаривала слова заговора на дождь.

    Налетевший ветер швырнул пригоршню воды ей в лицо и завыл-закружил, срывая листву с деревьев, свивая тугие плети дождя в бурлящие пенные потоки. Пузатая чернильная туча висела над поляной, а метрах в ста, как ни в чем ни бывало, светило яркое солнце, будто и не бесновалась рядом неистовая буря.

   

ГЛАВА 3

   

    — Ты ведьма... — произнес Антон, когда сестра сделала короткую паузу. От русской печи, занимавшей большую часть кухни, тянуло домашним теплом и парню хотелось верить, что он просто загостился у деревенской родни, а рассказ фантазерки Людмилы не более чем замысловатая сказка на ночь.

    Хотелось бы верить, но женщина, сидевшая напротив него, слишком уж отличалась от той беззаботной девчонки, какой была сестра. Вчера? Или двадцать лет назад? Он и сам не знал... Между ними лежали года, прожитые Людмилой в одиночестве. Смогут ли они без потерь преодолеть пропасть, разделившую их?

    Серьезный взгляд темных глаз скользнул по лицу Антона.

    — Если точнее, то чародейка... Но тебе эти тонкости ни к чему...

    — А Птах кто?

    — Птах, — негромко позвала она притихшего мальчишку, — покажись нам во всей красе ...

    Тот вылез из-за стола, крутнулся на одной ножке вокруг себя и с него, как обертка с конфеты, сполз ребяческий облик. Перед людьми возникло существо, заросшее с головы до ног коротенькой светлой шерстью: коротенькие рожки на кудрявой голове, длинный хвост с кисточкой, раздвоенные копытца, широкая улыбка на обезьяньей физиономии с пятачком вместо носа...

    — Бесенок, — пояснила ведьма, — я его у русалок еле живого вырвала. Его родичи чем-то местному Водяному не потрафили, так тот войну чертям объявил. А Птах, дурашка, на омутниц нарвался, те и рады стараться, чуть его до смерти не защекотали. Выходила, как меня Ильга в свое время.... Так Птах настолько ко мне привязался, что к своим с тех пор ни ногой. Одно плохо — молчалив уж больно после русалочьего игрища, да ты и сам, я думаю, это заметил.

    — Так это ты за мной в лесу наблюдал? — спросил парень у бесенка.

    — Ага, присматривался, чтобы не ошибиться, — кивнул головой тот, — хотел тебя сразу окликнуть, ещё в лесу, но Тимофей тебя раньше перехватил, волком обернувшись.

    — Волком? А что ж он тогда обратно в человека не превратился, чтоб стрелу самому вытащить?

    — Стрела скорей всего из осины была. Убить не убила, а перекинуться не давала.

    Антон несколько минут оторопело смотрел на бесенка, потом попросил:

    — Слышь, сделай одолжение, превратись обратно, а? Ты мне больше человеком нравишься.

    Бесенок покривив недовольно рожицу, просьбу все же выполнил: перед парнем опять стоял чумазый пацан с чересчур веселыми глазами.

    — Людок, а ты в кого-нибудь перекидываешься?

    — Не поверишь ни за что в жизни — в кошку трехцветную, пушистую и ласковую. Так что мне лучше в человеческом облике оставаться, безопасней.

    — А я в кого-нибудь смогу? — не успокаивался парень. Хотелось сразу прояснить, что тут ему по силам...

    Сестра расхохоталась. Такой неприкрыто детский интерес светился в глазах Антона, что жаль было его разочаровывать:

    — Думаю, ни в кого. Не твое это дело, чувствую, ты для другого прибыл. Но это все потом, слушай дальше...

   

* * *

*

   

    Крышу Людмила все же починила, кое-как приладив на место отлетевшие кусочки и перекрыв их кусочками дранки. Конечно, тут бы мужская рука нужна, но и самой удалось в конце концов сладить и с топором, и с туповатой пилой, отделавшись всего парой синяков и царапин. Закончив восстановительные работы, навела в избушке тот порядок, который ей больше всего нравился. Минимум вещей, максимум чистоты!

    На память о прежней хозяйке остались букеты сухих цветов и полочки с разнообразными кувшинчиками, которые были так прелестны, что просто рука не поднялась отправить их в кладовку. Остальные предметы, слишком явно напоминающие об истинной сущности живущей здесь, такие, как череп и сухая куриная лапа, были безжалостно удалены с глаз долой.

    Откуда ни возьмись, появился кот. И, что самое интересное, вел он себя так, будто и не исчезал никуда на целый месяц, а только на минутку вышел за порог. Ни здравствуйте вам, ни до свиданья!

    — Кормить будешь? — как ни в чем не бывало, поинтересовался он.

    — Нечем, — буркнула Людмила.

    — Как? — непритворно удивился Баюн. — А молочко, сметанка для любезного друга и советчика? Не приготовила?

    Девушка насупилась. Не скажешь же этому задаваке, что она со своим обучением забыла обо всем на свете. И о козе в том числе. Та, не дождавшись от хозяйки заботы, выбила двери сарайчика и была такова. Следом за ней повылетали и куры. Теперь никакого хозяйства у Людмилы не осталось, сама на подножном корму сидит.

    — Понятно, — протянул Баюн, вернувшись со двора, — то-то я смотрю, ты с лица спала. Думал, захлопоталась, а она — голодааает.

    — А вот, по мнению приверженцев здорового образа жизни, голод лучшее лекарство, — запальчиво возразила Людмила, чувствую, как предательски засосало под ложечкой.

    — Лучшее лекарство для тебя — хороший кусок мяса, — рассудительно приговаривал Баюн час спустя, сидя у печки и наблюдая, как подрумянивается на сковородке перепелиная тушка, которую он приволок. — Все твои теории — чушь собачья.

    Людмила была полностью с ним согласна, но сдаваться так легко она не собиралась. Упертая потому что...

   

    Следом за вернувшимся котом потянулись гости, что было совсем уж неожиданно.

    Сначала в небе появилась темная точка, которая, увеличившись, превратилась в три массивные ступы. С тонким свистом они приземлились, изрядно помяв траву.

    Очень нелюбезные ведьмы, не дав вставить Людмиле и слова, не мешкая приступили к делу.

    — Ковен не одобряет выбор Ильги, — проговорила самая старая из них.

    Увидев немой вопрос в глазах девушки, пояснила:

    — Ильга — хранительница Пути. Та, что передала тебе свой дар и свое место. У нас была совсем другая кандидатура.

    — Но Ильга имела на все свою точку зрения, и у нее было на это право. — Перехватила эстафету другая, чуть помоложе и покрасивее. Хотя, по мнению Людмилы, все три выглядели, как типичные ведьмы — носатые, худые, в черных одеяниях, с ввалившимися от старости глазами и ссохшимися губами.

    — А свои проблемы решай сама, — вступила третья, — Ковен тебе не подмога.

    — Твои враги — это только твои враги, — опять заговорила первая. Кстати, и дальше они говорили, строго соблюдая очередность. — Нам ни к чему вмешиваться в чужие распри.

    — У нас свое Дело, — важно молвила вторая.

    — Но ты должна каждое полнолуние появляться на Лысой горе. — Третья.

    — Засвидетельствовать почтение Ковену. — Первая.

    — Присутствовать на Шабаше. — Вторая.

    — Полнолуние через три дня. — Третья.

    Людмила едва успевала переводить взгляд с одной на другую.

    Закончив, ведьмы развернулись, ловко запрыгнули в свои ступы, одновременно взмахнули метлами и, дружно крикнув: — "Земля, прощай!", отбыли, забыв поинтересоваться, а нет ли вопросов?

    Возмущенная Людмила про себя решила, что ноги ее на шабаше не будет!

    — Ну, и черт с вами! — в сердцах пожелав незваным гостьям приятного пути, девушка решила, что сама во всем разберется, хотя вопросов было море.

    Тут и кот подоспел. Сама доброта!

    — Не переживай! Хранительница пути всегда одиночка, — поддержал он морально Людмилу. — Слишком велика ноша на ее плечах, и нет возможности переложить часть ее на кого-либо. И сила ведьмы-хранительницы куда больше, чем у любой из этих выскочек. Они это прекрасно знают, потому и злятся. Плевать Ильге было на их Ковен!

    — Ильге-то плевать, а как самой все премудрости колдовские уразуметь?

    — А ты помаленьку, полегоньку, — ласково мурлыкал подлиза кот, словно мысли невеселые читал. — Как у вас говорится, "методом тыка".

    А по-другому, наверное, и не получится.

    Но как "методом тыка" совладать с боевой магией (и что она на ней так зациклилась? не иначе, как мягкое место неприятности чуяло), не разнеся половину, а то и весь лес на мелкие щепочки, Людмила не знала.

    Впрочем, не знала она многого....

    Но старалась узнать. Очень старалась, на свою беду.

    На исходе одного из дней, которые летели незаметно, в притолоку робко поскреблась чья-то очень несмелая рука. Распахнув двери, девушка встала на пороге с немым вопросом — никаких гостей она не ожидала, да и не очень хотела.

    Перед ней стояла молодая заплаканная женщина. Длинные светлые волосы были слегка прикрыты темным платком, концом которого она вытирала слезы, навертывающиеся на глаза.

    — Скажи, а где старая ведьма? — глухим от сдерживаемых рыданий голосом произнесла она.

    — Умерла, — коротко, без комментариев, ответила Людмила.

    — Что мне делать, что делать? — начала голосить гостья. — Бабы сказали, иди к ведьме, упади в ноги, она тебе поможет. Что теперь делать?

    Неожиданно она рухнула на колени, протянула моляще руки, и принялась причитать. До Людмилы доносилось: — Детушки малые.... Как жить.... Помоги вернуть.... На тебя одна надежда.... Позор на весь мир...

    С большим трудом подняв с пола причитающую женщину и усадив ее на лавку, Людмила выяснила все-таки в чем, собственно говоря, проблема.

    А дело-то житейским оказалось — у страдалицы загулял муж. Не сказать, чтоб работящий, да хозяйственный, а все ж таки мужики всегда в цене, да еще когда дети мал-мала меньше. Чем уж ему жена не угодила? И пришла просить женщина ни много, ни мало, а вернуть гуляку в семью. И, не увидев старую ведьму, стала увещевать девушку помочь, уповая на всеобщую женскую солидарность.

    Увидев, что Людмила колеблется, гостья примолкла, поднялась, отряхивая платье, и деловито спросила:

    — Плата какая будет?

    Девушка совсем растерялась.

    — За что?

    — За работу, — просительница считала дело решенным, осталось лишь договориться о цене, да так, чтоб не лишнего переплатить.

    Людмила рассердилась:

    — Душу в залог оставишь, — но, увидев, как растерялась женщина, улыбнулась. — Ничего не надо, иди, я сегодня добрая.

    — Спасибо, спасибо, — благодарила гостья, избегая глядеть в глаза, и быстро, почти бегом, убралась восвояси.

    Как всегда неизвестно откуда проявился кот, чтобы сказать очередную гадость. Ну что за характер?

    — Почему ничего не взяла? Разбалуешь, всем миром сюда таскаться станут, по делу и без. Никакого покоя не будет! Ведьму почитать должны и бояться!

    — Тебе-то какое дело, — как свечка, вспыхнула Людмила, — тебя все равно никогда дома нет! Какое тебе дело — будут меня бояться или нет? Добрая я, добрая, понимаешь!

    — Это только так кажется, — загадочно молвил кот. — К тому же, кто о тебе еще позаботится, кроме меня.

    И, махнув на прощанье хвостом, удалился. Пыталась Людмила проследить за его внезапными исчезновениями, очень хотелось узнать, как он это делает — раз, и нет его. Да только всегда что-то отвлекало — то нос зачешется, то моргнет не вовремя, пока кот, хитро усмехнувшись, не посоветовал прекратить морочить голову. Все равно он ей глаза отводит.

    А Людмила, пообещав помочь просительнице, со вздохом принялась листать гримуар. Четких рецептов на возврат не нашлось, только отвороты да присушки, но это больше одиноким, да надежду потерявшим подходит. А эту-то не любовь неземная, а обида да страх брошенной остаться привели...

    Ладно, придумаем что-нибудь...

    Спустя три дня, глубокой ночью, когда Людмила уже собиралась спать, входная дверь затряслась от мощных ударов.

    Девушка, попытавшись по старой привычке поинтересоваться:

    — Кто там? — в ответ услышала жуткий вой, перемежающийся бурными рыданиями.

    Недолго думая, Людмила распахнула дверь — в такой истерике мог биться только смертельно испуганный человек.

    Незваная гостья, довольно-таки крупная баба, с ходу вцепилась в плечи девушки и стала ее трясти, взвывая при этом:

    — Что ж ты, зараза, сделала? Что ты сделала, ведьма? Будь ты проклята, чтоб тебя...

    Если учесть, что силы гостья была немалой, то Людмила сразу не узнала недавнюю страдалицу, которой обещала всяческую помощь и вины своей перед ней не чувствовала. С большим трудом оторвав руки разъяренной селянки, находившиеся в опасной близости от ее шеи, и, восстановив равновесие, девушка спокойно поинтересовалась:

    — Что, муж не пришел, что ли?

    — Пришел, пришел, да не тот, о котором просила! Первый пришел, который несколько зим назад умер!!!

    Людмила, недоумевая, уставилась на нее.

    — Сама смотри! — развернула гостья девушку к выходу и буквально пинком вытолкнула ее во двор. — Он и к тебе сейчас притопает!

    Людмила развернулась на шум в кустах, увидела темный силуэт, который, слегка раскачиваясь, медленно приближался к ним. А, разглядев его в неверном свете, падающем из раскрытой двери, невольно взвизгнула.

    Перед ней стоял зомби, такой, какими их показывают в ужастиках: гниющая плоть почти сползла с костей, часть фаланг на пальцах отсутствовала, в длинных волосах копошились черви, душное облако смрада обволакивало его, словно кокон. Каким чудом он добрел сюда, ничего не видя, ибо на месте одного глаза была огромная дыра, а другой полностью скрывал кусок отвисшей разлагающейся кожи? Но чудище, сверхъестественным чутьем обнаруживая живых, протянуло руки вперед, неверным движением стремясь заключить в объятия свою жену. Та проворно отскочила в сторону, предоставив Людмиле самой разбираться с вызванным ею кошмаром.

    Девушка, чувствуя, как предательски ослабли колени, губы почему-то заледенели, а сердце стремительно двинулось по направлению к пяткам, попыталась вспомнить, какими же она располагает сведениями о зомби. На ум ничего не шло, в голове было пусто, как в пересохшем колодце.

    — Ва, ва, ва, — подходя ближе, замычало исчадие тьмы.

    — Ссс-той, — запиналась Людмила, отступая назад. Да что ее "стой" такому-то?

    — Жги его! — рявкнул кот откуда-то снизу, не показываясь из своего укрытия. — Мертвые боятся огня! Быстрее! Что стоишь, "Подарок Перуна", забыла?

    Забыла! Тут и маму родную как зовут, не вспомнишь!

    Пока читала заклинание, руки привычно сформировали горячий шарик, теперь бы не промахнуться и не промедлить, чтобы жгучий привет не активировался в руках колдующей.

    Выждав, казалось, сколько могла, Людмила швырнула огненный сгусток и бросилась ничком на землю, пряча лицо от нестерпимого жара, всем телом ощущая, как маленький шарик мгновенно развернулся в смерч, пожирающий все на своем пути. Чуть приподняв голову, с облегчением поняла — получилось: гудящий факел высотой метра четыре доставал до верхушек сосен, внутри беззвучно корчилась человеческая фигура.

    — Останавливай, — снова заорал котофей, — а то выжжешь весь лес к чертовой матери!

    — Мы и такие слова знаем, — удивилась ведьма. Она уже научилась язвить коту в ответ, пожалуй, только такой тон не позволял мохнатому наставнику читать бесконечные наставления. Неумение ведьмы, до сих пор не освоившей все премудрости чародейства, кота явно раздражало!

    Огонь погасила без труда, благо опыт имелся. На траве осталось только выжженное пятно, ночной кошмар испарился бесследно.

    — Ну, ты даешь, — неодобрительно проворчал Баюн, — сколько ж ты туда силы с перепугу всадила?

    — Не знаю, — призналась опустошенная Людмила,— перетрусила очень, в детстве боялась сильно живых мертвецов, в фильмах против них воевать бесполезно было.

    — А с любой нечистью бороться бесполезно, особенно дилетантам вроде тебя. На то она и нечисть, что б народ не дремал, да страх имел, — расфилософствовался котофей.

    Лес вокруг прошелестел, зашептался, поддерживая умного кота. В мире всего должно быть в достатке — и добра, и зла, и борьбы между ними, чтоб жизнь пресной не казалась. Глупо? Может быть.... А кто на самом деле знает, что на самом мире двигало живых по пути прогресса, что заставляло их изобретать все новые и новые орудия убийства и выживания среди себе подобных, алчущих крови хищников? Недаром лозунгом всех мятежных душ было: — "Вся жизнь — борьба, покой нам только снится!" В каких уголках генной нашей памяти спрятана эта жажда — выжить любой ценой, не дать пескам времени замести твой след на земле, оставить хотя бы детям возможность быть сильными и свободными. И слабые мускулы заменялись могучими машинами, недостаточно жесткий кулак — стальной пулей, сила убеждающего слова — заклятиями мертвого мира.

    Спасаясь от нахлынувших эмоций, Людмила поспешила вернуться в избушку.

    Гостья сидела на лавке, изо всех сил вцепившись в доску под собой, будто это могло ее спасти от напасти. Похоже, она не подходила к окнам и не видела исхода схватки. Глаза, обращенные к ведьме, с остановившимися зрачками, вопрошали: — "Что там?"

    — Успокойся, все кончилось, — устало сказала Людмила, — больше к тебе никто не придет. Сожгла я его. Только ты вот что скажи, почему ты не предупредила, что у тебя второй муж?

    — Думала, ведьма сама все знает, — глухим голосом ответила женщина.

    — Дел у меня других больше нет, я и про деревню вашу только недавно узнала. Новый я человек здесь, пришлая.

    А гостья, не слушая Людмилу, излила ей весь ужас, который ей пришлось испытать: напрасно прождав несколько дней, вечером уложила детей, переделала оставшиеся за день дела, немного поплакала, на чем свет стоит ругая гулену-мужа. Услышав неторопливые шаги на крыльце, встрепенулась. В чем была, выскочила за дверь и завизжала от страха — за дверью стоял мертвец. Узнала она его сразу. Да и как не узнать погребальное одеяние, сшитое своими руками, хотя и изрядно подпорченное тлением! Ноги сами понесли ее к избушке ведьмы. Далеко бежать, да только в деревне ей подмоги не найти было! Неслась, не чуя ног под собой, знала, чьих рук дело! А за спиной чувствовала размеренные шаги вернувшегося так некстати покойного мужа.

    Людмила молча слушала страдалицу, лицо которой то и дело перекашивала нервная гримаса. А та, закончив рассказ, внезапно со злостью сказала:

    — На всю жизнь зареклась к ведьмам за помощью ходить, особенно к добрым, бесплатно помогающим, тьфу! — сплюнула она. — И детям своим накажу! А без мужика, что ж, проживу как-нибудь, не одна, чай, такая!

    — Ты прости меня, не со зла я, — улыбнулась Людмила, — я ведь обещала только попробовать. Ну, не получилось.

    Как кнутом хлестнула гостья взглядом, ничего в ответ не сказала, развернулась и вышла.

    — Ну и, слава богу, больше, надеюсь, никто ходить не будет, — пробормотала про себя девушка с явным облегчением.

    Кот ненавязчиво полюбопытствовал:

    — Заклинание откуда брала? Магию мертвых применила, что ли?

    — Приснилось, — с непонятно откуда взявшимся раздражением откликнулась Людмила. Ну, не до разговоров ей сейчас.

    — Приснилось, значит. Давай-ка с этого места поподробнее. — Увидев, что девушка колеблется, подтолкнул. — Давай, давай.

    — Полистала книги, ничего конкретного не нашла. Приворотная магия хороша для влюбленных, здесь же любовью и не пахнет.

    — Откуда знаешь?

    — Чувствую. Руны хороши для предсказаний, для обращения к стихиям повод слишком незначительный, знаешь, сколько сил они забирают, да и не сильна я в природной магии! — запальчиво воскликнула Людмила. Честно говоря, с элементалами дело пока не шло совсем, то ли дело зелья варить, здесь все получалось намного проще, подсознательно чувствовала, что и как делать.

    — Сильна ты, только опыта маловато. Ничего, молодая, научишься, — успокоил кот, — и что дальше?

    — Легла спать, по принципу — утро вечера мудренее. Ночью проснулась, как от толчка, в голове — готовый рецепт. По пунктам расписано, что за чем делать.

    — И ты так легко принялась осуществлять измышленное не тобой. Хоть головой подумала? — возмущенно взмяукнул Баюн. Было так смешно видеть всегда невозмутимого кота таким взбешенным. — О гипнозе когда-нибудь слышала?

    — Я-то — да, а у тебя откуда такая информация? — Этот кот определенно умел удивлять.

    — Несущественно, — отмахнулся хвостом мохнатый наставник. — Пойми, тебя тут неважно приняли: неведомо кто, незнамо откуда и почем знать, что у нее на уме. Враг ли, друг ли — поди, догадайся. Сидит у себя в избе, знакомства ни с кем не заводит, чем там занимается — непонятно.... Вот и думай сама.

    — Да о чем мне думать? — непонимающе уставилась на кота Людмила. — Ты хочешь сказать, что у меня могут быть враги? Да отчего? Я никому ничего плохого не сделала!

    — Ну, не враги, а мягко говоря, недоброжелатели, завистники. Ты забыла, что на место Ильги у Ковена были свои претенденты. И они никуда не делись, и не теряют надежды занять нежданно-негаданно освободившееся место. Например, в случае внезапной гибели некой Людмилы, которая подняла зомби и не смогла с ним справиться.

    — Моей смерти? — до плохо соображающей ведьмы стало что-то доходить. — Но ведь.... А почему на меня не могут просто напасть?

    — Да потому, что ты никуда не ходишь, а дома тебя стены защищают, ведь ты сейчас мало знаешь и еще меньше умеешь! Думаешь, за твоими экспериментами не наблюдают издали! Время работает против твоих недругов — ты быстро учишься, силы у тебя много, только вся она неупорядоченная. Трогать тебя напрямую опасно, кто знает, как проявится твоя чародейная сущность при настоящей угрозе! А тут просто-напросто — оживший мертвяк, и никто — ни при чем!

    — Ты хочешь сказать, что в мою голову вложили чужое заклинание и вынудили его материализовать?

    — Не хочу сказать, а именно это я тебе и говорю!

    — А при чем здесь гипноз?

    — Для примера! Чтоб яснее было тебе, дитя просвещенного века!

    — Стоп! Хватит! Я — понятливая! Значит, эта женщина подослана?

    — Ой, только не надо в шпионов играть, — выдохся кот и начал разговаривать куда спокойнее, — беда у человека, пришла за помощью к ведьме, а вот кто этим воспользовался — большой вопрос.

    Людмила совсем запуталась. Попутно у нее возникла еще куча вопросов, ответы на которые она хотела бы получить немедленно. А у кота назревала большая проблема — как сохранить свои маленькие секретики, ибо любопытная ведьма готова была выдавить его, как спелый арбуз, досуха!

    Выяснилось, что кот почти под завязку набит запасом знаний — бессистемными, примерно, как энциклопедический словарь. При этом использовать он их не может, не дано ему это, что крайне печалило всезнайку Баюна. Людмила представила, каких дел наворотил бы амбициозный кот, достанься ему хоть толика чародейных сил!

    Но проныра кот обладал уникальным даром: он мог свободно перемещаться во времени и пространстве, правда, только сторонним наблюдателем, этаким коллекционером дорожных впечатлений. Никакого влияния ни на людей, ни на явления он оказывать не мог, что тоже особой радости коту не доставляло. Так и носился он себе вольным путешественником все свои кошачьи жизни, пока не отыскал себе пристанище по нраву. Да, да, именно то, в котором он сейчас и жил с Людмилой. И куда бы и насколько он не уходил, но всегда возвращался в маленькую избушку, которую уже много-много лет считал своим домом. А своим долгом с недавнего времени он считал опекать юную ведьму, обучая её уму-разуму.

    Кому он задолжал и за что конкретно — кот предпочел умолчать, как и о том, откуда взялось его умение ходить по мирам. Людмила особо не допытывалась, гораздо сильнее ее волновал другой вопрос — если ее дома стены защищают, как смог Кащей пробраться в избу в тот единственный раз и так напугать ее.

    У кота была своя версия:

    — Я думаю, что старый лис выждал момент, когда вся магия пришла в хаотическое состояние и обереги утратили на какое-то время свои чары. И не ты ему нужна была, а то, что находится в доме — место сопряжения миров. Догадываюсь я, куда он рвется, да, видно, не судьба.

    Людмила призадумалась. Жизнь становилась все интереснее и интереснее.

    — Я не все видела в избушке, да? Постоянно говорят про Путь, который надо хранить. Так он в доме? Внутри, верно?

    Кот молча подошел к бревенчатой стене, поднялся на задние лапы, будто намереваясь поточить когти, и из какой-то невидимой щели выцарапал ключ. Обыкновенный ключ, с витиеватым вензелем на головке, весь покрытый темно-зеленым налетом.

    Торжественно вручил его Людмиле, указал на замочную скважину, которой, девушка могла поклясться, еще минуту назад не было. И приглашающим жестом предложил открыть.

    Вот тут-то Людмила и показала себя во всей красе. А что вы хотите, ведьма — это характер! Больше всего досталось коту, ведь он был рядом.

    Она рвала и метала, по всему дому носилась посуда, с кончиков пальцев ведьмы срывались крошечные молнии, в воздухе ощутимо пахло грозой. Волосы на голове девушки стали ярко-фиолетовыми, лицо перекосилось от гнева, тело тряслось в неистовом пароксизме, с губ слетали бессвязные восклицания, в которых с трудом можно было различить отдельные фразы: — "Так меня за болвана держали!", "Ты все знал и молчал!", "На фига мне это надо", и, наконец, "Какая идиотка, так подставляться!".

    Кот, пережидая грозу, забился в угол. Его угольная шерсть стояла дыбом. Чуял он, чуял, чем дело кончится, потому и помалкивал до сих пор!

    Наконец, Людмила угомонилась. Тяжело дыша, уже совсем без сил свалилась на лавку, уронив голову на стол. Много, слишком много для одной ночи — баба деревенская со своим зомби, кот с откровениями...

    Хотя причем здесь Баюн, сама хотела узнать все и сразу. Вот и обрела по полной программе! Ночь пролетела незаметно.

    Людмила повела глазами вокруг, отыскивая кота, но того уже и след простыл. И когда только успел! Побоялся, видать, новых вопросов. Ну, и ладно! Потом спросим, не отвертится!

    В окошко уже заглядывало утреннее солнышко, обещая прекрасный летний денек, когда ведьма, отложив все дела, хлебнула для верности успокоительного зелья и улеглась спать, крепко зажав в руке заветный ключик. Открыть этой ночью заветный вход она так и не решилась.

    Утро вечера мудренее! Хотя в данном случае все получалось наоборот!

    Выспаться не удалось, сон был похож на кошмар — тревожный, непонятный, без начала и конца.

    ...Высокая женщина, прижав к себе полусонного ребенка, мчится изо всех сил. Затейливо заплетенные волосы рассыпаются на отдельные пряди, на лице тревога и страх. Факел в руке её чадит, догорает последние мгновения. Тоннель кажется бесконечным, хотя слабый свет мерцает где-то там вдалеке.

    Еще один поворот и перед глазами возникает большой зал — на стенах, облицованных черным, тщательно отполированным, камнем, как в зеркалах играют блики слабо горящих светильников. Узкие бойницы закрыты деревянными щитами, и неясно — ночь сейчас или день. Зал пуст, только в дальнем конце стоит резной каменный престол.

    Из темноты проявляется мужчина в боевом облачении. Нежно улыбнувшись, он берет на руки ребенка, давая женщине перевести дыхание.

    Все счастливы? Не тут-то было! Нервным жестом женщина снимает с пальца перстень, знакомо блеснувший сиреневым камнем, протягивает его мужчине, что-то ему говорит, яростно жестикулируя. О чем? Сновидение отчего-то транслируется без звука...

    Мужчина послушно кивает головой, снимает с шеи мешочек на плетеном шнурке, убирает в него перстень и надевает украшение на шею ребенку, девочке.

    Женщина, тревожно прислушиваясь к чему-то, кидается к престолу, ощупывает его, беззвучно приговаривая, и затем легко сдвигает громоздкое сооружение в сторону. В открывшемся провале видна каменная лестница, уходящая вниз. Подталкивая мужчину, чтобы не мешкал, женщина отправляет его в темноту.

    Через мгновение в зал врываются жаждущая крови толпа, но престол уже незыблемо стоит на своем исконном месте.

    Женщина вскидывает руки, с ее пальцев веером срываются огненные шарики, красивые, но смертельно опасные. Их хозяйка спокойна и решительна, ей нечего терять! Пляска смерти начинается, и еще неизвестно — кому улыбнется победа...

    Жаль, что досмотреть до конца не удалось — сон оборвался внезапно, оставив в душе странное ощущение "дежа вю".

    Людмила, встала, прошла по дому, лениво потягиваясь. На лавке в маленькой кухоньке, как ни в чем не бывало, безмятежно дремал кот. Она метнулась к нему, вцепилась в пушистый загривок, мстительно приговаривая: — Вот ты и попался, теперь не отвертишься!

    Баюн дернулся раз, другой, зашипел, совсем, как пойманный на горячем обычный дворовый котяра, сдуру выпустил когти, но опомнился, втянул их обратно и притих, опасливо прижав уши. Он-то, конечно, парень не промах, но ведьма есть ведьма и лучше её не злить попусту.

    Стянув проныру на пол, Людмила для надежности уселась ему на хвост, не обращая внимания на недовольное ворчание: — Ничего, потерпишь, а то ищи, свищи тебя потом, гулену. А теперь давай рассказывай, что еще от меня скрываешь! И что ты есть такое? Откуда взялся, чудо природы?

    — Самому хотелось бы знать, — уныло мяукнул Баюн.

    — А что так? Ты ведь у нас ученый... — съязвила ведьма. Ну, достал её кот своими недомолвками, достал: — Начнем с самого начала — мама, папа есть? Нет? Сирота, значит...

    Желтые кошачьи глаза подернулись дымкой воспоминаний — мгновенный полет из теплого гнездышка, скользкий холод металла, на котором разъезжаются подрагивающие от напряжения слабые лапы, ослепительный свет...

   

    — Славный экземпляр! — Громовой голос откуда-то сверху. Кошачий детеныш протестующе вопит, задирает голову. Взгляд его упирается в бесстрастное лицо, полускрытое маской.

    — Думаешь, получится? — мелодичный женский голос в ответ.

    — Надеюсь. А нет, так нет, это только эксперимент... Фиксируй крепче, жалко будет, если аппаратуру повредит.

    — Может, наркоз?

    — Нет, мы не увидим его реакции, можем дать слишком большой разряд. — Липкая лента охватывает голову, больно сдавливая уши. Нарастающее жужжание и обжигающий жар, превращающий голову в средоточие боли.

    — Столько хватит?

    — Еще чуток добавь, надеюсь, выдержит... — и темнота, навалившаяся разом.

    Понимание сути происходящего приходит позднее, когда неимоверно быстро растущие мозг и тело достигают критической массы. Количество переходит в качество — на свет является новое существо — "разумное кошачье". Но экспериментаторам этого мало и бесконечные опыты продолжаются. И когда в очередной раз скальпель касается тела дрожащего от страха котенка, тот просто исчезает. Гудящая воронка затягивает его и вышвыривает далеко от места рождения.

   

    — Так что я ничего толком о себе и не знаю, — закончил свой рассказ кот.

    — Ой ли, — засомневалась девушка, — тогда откуда в твоей голове столько всякой всячины?

    — Я способный... — самодовольно произнес Баюн. — К тому же... Миры... Они, знаешь ли, разные... Такие, что тебе и не снились.

    — А что ж сюда возвращаешься, котофей?

    — Мне здесь нравится.

    — Значит, ничего нового мне ты больше не скажешь?

    — Сейчас нет.

    — Что так? — Людмила отпустила кота. Тот расслабленно вытянулся, поняв, что гроза прошла стороной и опять начал хамить:

    — Рано ещё. Любая информация дается дозировано, чтобы не во вред была — где-то сон вещий, где-то интуитивная догадка, иначе мозги расплавятся от перегрузки.

    — По себе судишь? Кстати, о снах... мне тут давеча сон приснился непонятный, запутанный.

    — Распутаешь, когда время придет. — Баюн ловко увернулся от ведьмы, метнувшейся к нему, чтоб надрать уши и выскочил за дверь, на прощание издевательски махнув хвостом. Людмила вздохнула — реакция у него отменная. Ну, ничего, попадется еще под горячую руку, за все получит.

   

* * *

*

   

    — Слушай, а где этот необыкновенный Баюн? — перебил сестру Антон, особо выделив "необыкновенный".

    Людмила понимающе усмехнулась. Сама такая была когда-то...

    — Не веришь мне, да?

    — Ну... — замялся парень. Однако сказать сестре в открытую, что галлюцинации бывают и у вполне здоровых людей, не решился. Кто знает, что там в голове у неё творится. Рассказывает пока складно, а вот правда все это или нет, хотелось убедиться самому. — Глянуть бы на умника, да пообщаться... Птах вот, а кот?

    — А кто ж его знает... Вот уж он точно гуляет сам по себе — является когда захочет, уходит не прощаясь. Типичный английский джентльмен... Но плохого ничего сказать не могу, неприятности нутром чует и всегда оказывается рядом, когда беда настигает. Если б не он, кто знает, как бы я тут обживалась. Я ведь уже через пару месяцев после смерти приютившей меня Ильги совсем освоилась здесь. Хоть и не очень стремилась, но с местными ведьмами познакомиться пришлось. Не сказать, что мы были очарованы друг другом, но некое подобие нейтралитета с тех пор блюдем — ни они ко мне, ни я к ним... А вот Кащеем... С ним мне довелось встретиться ещё раз, и это могло закончиться для меня плачевно.

    — Могло?

   

* * *

*

   

    Дело медленно, но верно шло к осени. Пестро-желтые листья медленно осыпались с деревьев, ветви потихоньку избавлялись от тяжести плодов, да иногда иней ложился на зеленую пока ещё траву. Назавтра, в последний день полнолуния, Людмила собралась наведаться на заветную полянку. Туда, где Ильга когда-то показала ей многоцветник, пояснив, что корень его незаменимый компонент многих лечебных зелий. Совершенствуясь в зельеварении, девушка израсходовала почти все корешки, а холодной зимой лишний запас не помешает.

    Людмила отправилась в путь затемно — собирать многоцветник надлежит на восходе солнца.

    Сидор на плече легкий, обувь удобная, дорога сама стелилась под ноги, поэтому девушка добралась до полянки быстрее, чем думала. В ожидании рассвета устроилась под огромной сосной, на мягкой подушке из опавшей хвои, прислушиваясь к звукам просыпающегося леса, да сама не заметила, как задремала.

    Разбудил её резкий, как выстрел, хруст сломавшейся сухой ветки. Зверь ходит сторожко, а тут кто-то ломится напрямую, ничего не страшась. Девушка вскочила на ноги. Сердце замерло в предчувствии беды.

    В предутреннем тумане проявился высокий тонкий силуэт с едва намеченным разворотом крыльев за спиной. Внезапный порыв ветра превратил их в развевающийся плащ.

    Кащей!!!

    А ведь думала, он о ней совсем забыл... Не стоило забираться в такую даль! Не стоило! Зря расхрабрилась, убедив себя, что старик больше к ней не рискнет приблизиться.

    — Ну, что, ведьма, вот и опять свиделись, — приближаясь, произнес Кащей. Первые лучи солнца позолотили верхушки деревьев, и Людмила без труда увидела торжествующую улыбку его узких бескровных губ. — Чему-нибудь научилась за это время?

    — Да! — коротко ответила Людмила, собираясь с силами. Она уже не та глупышка, какой была пару месяцев назад.

    "Рано радуешься... Все будет хорошо... Для меня" — пронеслось в голове. Сделав шаг назад, девушка отпрянула от надвигающегося Кащея, уперлась спиной в ствол дерева, готовая отразить нападение.

    Однако старик вдруг остановился, покопался в складках одежды и достал маленький блестящий дротик.

    — Ты хочешь сокрушить колдунью этой игрушкой, — облегченно рассмеялась Людмила. Если это все, что у нег есть в запасе, то не так уж и страшно, убить таким примитивным оружием ведьму непросто, неужели сам Кащей этого не знает?

    А тот молча прыгнул к девушке, левой рукой ухватил что-то незримое над ее головой и пришпилил дротиком к стволу дерева.

    Со страшной силой, так, что хрустнул позвоночник, Людмилу вздернуло вверх. Как тряпичная кукла, она расслабленно повисла в метре от земли.

    — Ха, ха, ха, — расхохотался старик, — все! Поколдуй теперь!

    И исполнил что-то вроде гопака вокруг дерева.

    Пока Кащей занимался плясками, девушка попыталась освободиться и с ужасом поняла, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Какое там! Даже собственный язык отказывался ей повиноваться.

    Вот теперь она поняла, что влипла! Любой заговор вслух проговаривать надо...

    А старик тем временем задумчиво вышагивал около нее — ведьму он обезвредил легко, но как ее транспортировать в замок, не освобождая? Не вместе ж с деревом. Задача! Недолго подумав, принял какое-то решение и направился к пленнице.

    Ледяным холодом смерти повеяло на девушку, сердце испуганной птицей затрепетало в груди, здравый смысл панически закричал, что помощи ждать неоткуда, что это окончательный конец!

    И Людмила как-то разом смирилась со своей участью. Вся короткая девичья жизнь, с ее маленькими радостями и бедами, начала развертываться перед глазами, как лента смотренного не раз кинофильма. Короткий вскрик вывел ее из транса, в который она впала, мысленно прощаясь с миром.

    Согнувшись, как от удара, Кащей стоял перед девушкой, прижав руки к животу. Яростная гримаса ничего хорошего пленнице не обещала.

    "Кто его так? Никого ведь рядом не было. Или..." — Людмила мысленно застонала от невозможности заглянуть себе за плечо. Вдруг там появился некто, могущий противостоять злодею, однако...

    Немного успокоившись, старик продолжил движение к дереву. Навстречу ему вылетела одиночная фиолетовая молния, точной наводкой вонзилась в живот.

    Кащей упал на колени, согнулся калачиком и чуть слышно застонал.

    "Кольцо, — облегченно подумала девушка, — милое колечко, защита моя и надежда... а я про него совсем запамятовала. Сейчас меня накроет зеркальным куполом и ... ".

    Додумать ей не удалось. Средь бела дня грянул настоящий гром, с затихающим рокотом прокатился по тревожно замершему лесу. Барабанные перепонки сдавило, как при резком наборе высоты. И девушка ощутила, что ей явно нечем дышать. Впрочем, не только ей. Кащей разевал рот, как рыба, выброшенная на берег.

    Казалось, воздух вокруг них испарился, а вместо него поляну накрыло волной неземного холода. В четко очерченном круге, центром которого был старик, трава покрывалась инеем и на глазах рассыпалась ярко-зелеными кристалликами льда.

    Но упорный Кащей молча продолжал движение к своей цели. Понял ли он, что ему противостоит не беспомощная девушка, а сила несоизмеримо более древняя, чем вся его нескончаемая жизнь? Вряд ли!

    Внезапный порыв ураганного ветра согнул вековые деревья почти до земли, едва не сломив их. Стремясь противостоять мощному напору, Кащей наклонился вперед и исторгнул из глотки ужасающий рев, похожий на вопль раненого зверя. Лицо старика разгладилось, как после омолаживающей пластической операции. Излишки кожи вместе с ушами съехали почти к затылку и теперь трепетали сзади, словно поднятый перед абордажем "Веселый Роджер". Старый пират Кащей! Это могло быть смешным, если бы Людмиле не было так страшно! Жутко, как не бывало никогда в жизни!

    Очередной порыв ветра поднял старика, как невесомое перышко. Завертел, периодически неслабо ударяя о мерзлую землю. Сквозь вой ветра Людмила слышала непонятный хруст — то ли ветки трещали, то ли ломались кащеевы кости.

    Кольцо реально оценило угрозу жизни своей подзащитной и меры принимало соответствующие. Правда, оно не подозревало, что Кащей бессмертный! Впрочем, скоро старик завис над землей, растопырив конечности, и весьма напоминал расплющенную жабу. Лицо его кривилось от бешенства, но приблизиться к земле никак не удавалось.

    И, чтобы одержать окончательную победу, земля вздыбилась причудливыми складками. На поляне проявился жадный рот, загадочно улыбнулся Людмиле, распахнулся прожорливой пастью, а очередной порыв ветра ловко зашвырнул в нее изрядно затюканного Кащея. Губы сомкнулись, поглотив добычу, затем довольно ухмыльнулись и исчезли...

    ...и все стало, как прежде. Безмятежное солнце наконец-то полностью вылезло из-за стены деревьев, залило теплыми лучами мирный лес, засуетились в преддверии осени заполошные птахи с их вечными хлопотами, и только плавное кружение сорванных листьев напоминало о недавнем побоище.

    И только Людмила по-прежнему беспомощно висела на дереве.

    Кольцо свою роль отыграло до конца. Теперь угрозы нет, виси, ведьма, отдыхай. И не переживай ни о чем... Если что — оно отобьется от кого угодно!

    Так и реяла девушка метрах в трех над землей, как вымпел на башне, пока ласковое солнышко не начало припекать совсем уж по-летнему. Да летающая мелочь кусачая, видя беспомощную добычу, совершенно обнаглела и облепила девушку с головы до пят.

    "Жарко.... Пить.... Двигаться.... Снимите меня хоть кто-нибудь!!!!!" — молила небо незадачливая чародейка, пока не услышала приближающийся треск обламываемых веток.

    Кто-то ломился напрямик через кусты, нимало не заботясь о производимом на весь лес шуме. Вышел на поляну, на мгновение замер, принялся описывать круги вокруг висящей девушки, кряхтел, сопел, почесывался. Видимо, соображал, что к чему.

    — И кто это тебя так, а? — наконец с радостью услышала знакомый голос. — А чего молчишь, на помощь не зовешь, а?

    "Да я вопила бы во весь голос, да никак, — обреченно подумала Людмила, мучаясь от невозможности ответить. — И чего ты там застрял?".

    Потоптавшись еще немного по поляне, Леший, наконец, показался на глаза.

    — Ты хоть видела, что за дрянь у тебя сзади? — Оценивающе поглядел на лицо девушки, начисто лишенное мимики, произнес: — Хотя куда тебе? Щас, подожди, — и, мягко оттолкнувшись от земли, шустро полез на дерево.

    Затрещала кора, отламываясь под немалым весом лесовика, карабкающегося вверх, протяжно скрипнула толстая ветка, приняв на себя основную тяжесть.

    "Скорее бы уже", — изнемогала Людмила, ее силы были на исходе.

    Вдруг за спиной раздался вопль боли, шипение, противно запахло паленой шерстью, и что-то гулко шлепнуло оземь, а следом — брань:

    — Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, чтоб тебе....

    Продолжения Людмила слушать не стала.... Ругаться лесной хозяин был большой мастер, а тут такой повод — мыслимое ли дело — с такой высоты грохнуться.

    Снова перед глазами девушки появился взъерошенный спаситель, почесал в затылке, произнес загадочно:

    — И чего было соваться? — повернулся и вразвалку ушел в том же направлении, откуда появился. Понимай, дескать, как хочешь!

    Мозг девушки периодически отключался, требуя смены обстановки. В очередной раз выплыв из забытья, Людмила заметила, что солнце клонится к закату. Ощутимо похолодало. Ласковый осенний денек уступал место бездушной ночи.

    — ... А я помочь хотел, — донесся издалека басок Лешего.

    — Нет, я не понимаю, чего ты туда полез, — утомленно отвечал ему вальяжный голос с явным мурлыкающим прононсом. — Ты-то знаешь, что к чему...

    — Думал, вдруг вся сила в нее ушла, — оправдывался Леший.

    — Ушла, ушла.... Никуда она не девается, сила-то. Золото — слишком хороший накопитель.

    — Да, стрелки-блискавицы — это тебе не кот начхал.... И откуда только взялись, гостинцы Перуновы? Давно о них не слыхивал, думал, закончилось наказание это.

    — Да при чем здесь я? — вдруг возмущенно взвыл ранее вальяжный голос. — Чуть что, сразу кот!..

    — Да это я к слову... — принялся оправдываться Леший. — Слушай, а может...

    — Нет.... Даже и не пробуй!

    Видно было, что диалог тянулся уже давным-давно, и приелся собеседникам до жути. Первый не хотел признавать свою оплошность, а второй, более мудрый, замучался разъяснять, в чем дело.

    Выйдя на поляну, "спасатели" скорбно помолчали, глядя на беспомощную ведьму. Кот разбежался, высоко подпрыгнул, цапнул на лету Людмилу за ногу, проверяя реакцию, и глубокомысленно произнес: — Ага...

    "Ну, что он тянет, скорей бы! — мысленно взмолилась девушка: — Не ровен час Кащей обратно вернется..."

    Леший озадаченно уставился на него: — Что не так? Помёрла уже?

    — Да нормально всё, — успокоил его Баюн, — живая, дергается. Боязно мне...

    — Может пусть тогда висит?

    "Как это пусть? Как это пусть? Снимите меня, поганцы, немедленно, а то я вам такое устрою..."

    — И не надейся, — кот хитро улыбнулся, будто услышал её безмолвный вопль, — пока за твоей спиной стрелка-блискавица, никакой силы в тебе нет. Замороженная ты. А вот потом... Но тебе сначала не до этого будет, а потом запамятуешь, ты ж отходчивая, долго не злишься. Стой тут, — обратился он к Лешему, — лови, а то разобьется ненароком, лечение же, сам знаешь, долгий процесс, а нам отсюда убраться поскорее надобно. — Кот развернулся и пошел вокруг дерева, а Леший присев, широко расставил руки, примериваясь, как он будет ловить падающую ведьму.

    "Клоуны, — фыркнула Людмила, прислушиваясь к тому, что творится за спиной, — ей богу, как в цирке...". Через миг она заорала во весь голос, осознав, что летит вниз головой, а Леший никак не сможет её поймать, в стороне стоит, мух ловит, и шлепнулась на что-то мягкое и пушистое.

    "Ай, да кот, ай, да сукин сын, — кряхтя и постанывая, девушка растирала занемевшие руки-ноги и прислушивалась, как ругаются друг с другом её личные "Чип и Дейл", — везде успевает. Ну, что б я без него делала?"

    — Ты это, — Леший замялся, кося глазами в сторону кота, — прости меня, я ж не нарочно, глазомер у меня не того, подвел чуток. Так пойду я, а вы уж тут сами разбирайтесь, — и он нырнул в кусты, не дождавшись ответа.

    — Ага, — мстительно крикнул вслед ему Баюн, — как плюшки со стола таскать, так глазомер у тебя хороший, — но Леший предпочел не отвечать, шустрил так, что и заяц не догнал бы.

    Кот уселся рядом с девушкой, многозначительно сузил глаза и изрек:

    — Кащей? — Людмила молча кивнула. — А ведь улучит ещё момент, подстережет подальше от дома и все, конец тебе. Уж если такое оружие из неведомого арсенала извлек, то...

    — А что это за стрелки такие? — девушка озадаченно уставилась на него, сразу забыв о том, как ноет и чешется все тело, по которому бегали колючие иголочки.

    — Я сам их раньше не видел, только слышал, что есть такое оружие, обездвиживающее чародейку. Будто оно силу из нее вытягивает и в себе собирает. Стрелкой ведьму приколи и делай с ней, что хочешь, она, как дитя малое становится, беспомощное.

    — Слушай, ты мне другое скажи — что этому Кащею от меня надо, что он привязался ко мне?

    — Да откуда мне знать? Но вот погубит он тебя, точно погубит... Кто в избушке хозяйкой тогда станет?

    — Ну, это дело не хитрое, там кандидатов не меряно. — Была Людмила на этой колдовской "сходке", пришлось появиться чуть ли не под конвоем, но только один раз. Представилась... Не сказать, что её скверно встретили, но пришлых нигде не любят, тем более таких, как она, без роду-племени.

    — Вот в том-то и дело, что кандидатов...

    На лес стремительно опускалась ночь — повеял прохладный ветерок, деревья тревожно зашумели, закачали вершинами, торопя подгулявших путников спешить в поисках ночлега. Кот встревожено заозирался вокруг.

    — Что ты? — девушка напряглась, заметив его смятение.

    — Давай домой, жутко мне.

    — Что так, ты ж из любой передряги без труда выходишь?

    — За тебя боюсь, не ровен час опять Кащей вернется, сражаться придется, а я мирное создание, суеты не люблю.

    — Это я заметила, появляешься, когда все опасности уже позади.

    — Но появляюсь же! — Баюн, немного посомневавшись, предложил: — А, может, на мне поедешь? — подставил Людмиле спину. — Мы пешком до утра плестись будем.

    — Я не Иван Царевич, а ты не серый волк, хоть и здоровый, а меня недалеко унесешь. Подожди, сейчас в себя немного приду, и побежим.

    И они взаправду побежали, едва услышали, как недалеко от них зашуршали кусты. Разбираться, кто там, было недосуг, ноги сами несли так, что думать стало совсем некогда. Но зато и обратный путь показался Людмиле в несколько раз короче.

   

ГЛАВА 4

   

    — После того случая я заняла "круговую оборону". Сижу здесь, носа почти не высовываю. Только в случае крайней необходимости куда-либо выбираюсь, да и то с оглядкой, — закончила свой рассказ Людмила.

    Парень с трудом переваривал услышанное. Немного помолчав, он, наконец, произнес:

    — Я смотрю, ты слишком хорошо в эту обстановку вписалась...

    — Можно подумать, у меня выбор какой-то был? Хотя был, наверное... Сгинуть в том лесу, где в себя пришла!

    — Да нет, ты что, я не об этом, — Антон виновато глянул на сестру, но что ей его взгляды, ведьме-то. — Я вот что ещё спросить хотел... Люд, а что, Кащей и, правда, бессмертный или у него репутация такая?

    — А кто его знает? Но не страшно ему никакое оружие, никакой заговор, даже удары кольца перенес без видимого ущерба для своего здоровья, будь оно неладно, это здоровье...

    — Насколько я помню из сказок, смерть кащеева в яйце хранится.

    — Я тоже это помню, — сестра недобро глянула на брата. Он легко выдержал неприязненный взгляд. — Да толку!

    — Мне один человек сказал — яйцо только разрыв-трава возьмет.

    — Да? — Она задумалась. — С кем это ты тут успел настолько близко пообщаться? Я ведь Птаху велела тебя сразу ко мне вести.

    — Его перевертыш раньше перехватил, — виновато потупился Птах, все это время сидевший тихо, как мышь под веником.

    — Тимофей? Так это его идея с разрыв-травой? Здравая мысль, можно попробовать. Интересно, зачем ты ему понадобился? Волколак особняком держится, всегда себе на уме. Но слышала я о нем, слышала...

    — Что именно? — оживился Антон. Тимофей ему понравился, и думать дурно о парнишке не хотелось.

    — Неважно... — оставив вопрос без ответа, Людмила тяжело поднялась. — Ладно, отдыхай пока, а мне еще слетать кое-куда надо...

    — В ступе? — засмеялся парень.

    — С чего ты взял?

    — Ну, ты ж Баба-Яга.

    — Помело быстрее и в управлении легче, — хмыкнула сестра и пояснила: — Ступа у меня четырехместная, на подъем тяжеловата.

    Едва хлопнула входная дверь, Антон встал, покосился на задремавшего Птаха и вышел в коридор. Заглянул в соседнюю комнату. Не найдя ничего для себя интересного, отправился осматриваться дальше.

    Толкнув следующую дверь, тихонько присвистнул. Ничего себе... Эта светлица очень походила на бывшую Людмилину гостиную, даже цвет тяжелых, плотно зашторенных занавесей был такой же, как дома — бледно-сиреневый фон и по нему лиловые росчерки, лихая роспись безумного абстракциониста. Два широких кресла у одного окна, короткий диванчик около другого, пестрый ковер на полу, столик с необычной инкрустацией, канделябр на три свечи, мягкие отблески колеблющихся огней.

    Парень неторопливо прошелся по комнате. Теперь куда спешить-то? И так ясно — "круто ты попал на ТиВи"....

    Ну, что ж... надо думать, сестра знает, что к чему, не пропадем!

    Усевшись в просторное кресло, расслабился. Снова окинул комнату рассеянным взглядом — такое ощущение, что не далее, как пару часов назад сиживал в таком же креслице и под шум дождя за окном слушал взволнованный голос сестры. Умеют же женщины обживаться на любом месте! Вспомнилось упражнение на смекалку — "Найди десять отличий". А есть они на самом деле или нет, для него не существенно. Как многие мужчины, он воспринимал окружающую действительность, как нечто, данное нам в ощущениях. И у сестры дома, и здесь гостить оказалось приятно, а что еще нужно человеку, не обремененному семейными узами.

    Интересно, а куда окна выходят?

    Антон поднялся, отдернул тяжелую штору. В лицо ударил яркий луч восходящего солнца. Прозрачно-голубое небо с редкими вкраплениями облаков, отсвечивающее розоватыми бликами, и ромашковое поле до самого горизонта смахивало на вставленный в раму слайд. Парень потянулся вперед, ожидая, что пальцы упрутся в стекло, но рука не встретила никакого сопротивления, и только потом Антон почувствовал горьковатый запах цветущего луга. Все за окном было наполнено такой безмятежностью, что хотелось вечность стоять и стоять у окна без движения, вдыхая терпкий травяной аромат, наслаждаясь покоем, чувствуя, как душу обволакивает благодать.

    "Утро уже, а она свечи жжет!" — немного погодя Антон, понимая, что для него покой этот мнимый, вышел из оцепенения, развернулся к другому окну, резко отдернул занавесь и остолбенел.

    За этим окном отчего-то воцарилась ненастная ночь — бешеный шквал рвал листву с неохватных деревьев, пригибая разлапистые кроны их до самой земли. Натужно скрипя, деревья пытались противостоять натиску неистового ветра. Трава у их подножия была истоптана мощными лапами, стволы покрывали затянувшиеся рубцы от чьих-то когтей и зубов. Разрытая у самого окна яма с накренившимся камнем и торчавшей оттуда полуистлевшей кистью очень напоминала могилу, да и оплывшие холмики рядом с ней наводили на мысли о кладбище.

    Антон торопливо оглянулся назад, чтобы убедиться, что вид в соседнем окне не был обманом зрения, как...

    ...мощный боковой удар сбил его с ног.

    "Первый опыт борьбы против потных рук приходит к тебе слишком рано... — размеренным речитативом прозвучала надгробная эпитафия, и оборвалась на полуслове. — Нет! Стоп, это из другой оперы.... Это "Наутилус".... — всплыло в голове приходящего в сознание Антона: — Что за чушь лезет в башку некстати..."

    — Ты что, совсем сдурела? — заорал он на Людмилу, когда принял вертикальное положение и принялся ощупывать себя: — Какая муха тебя укусила?

    — НЕ СМЕЙ ПОДХОДИТЬ К ОКНАМ!!! НЕ СМЕЙ НИЧЕГО ТРОГАТЬ, НЕ СПРОСИВ! — волосы у сестры стояли дыбом, глаза сверкали яростным огнем. Ну, чистая ведьма, чистая!

    — А что такого? — недоумевал парень, не ожидавший такого поворота. — Я просто хотел открыть окна...

    — НЕ НАДО НИЧЕГО ХОТЕТЬ! СПАТЬ! ИДИ СПАТЬ! — И, выдохнув, немного спокойнее добавила: — Не обижайся, иди отдыхать, утро вечера мудренее... Птах тебе покажет куда...

    — А сейчас уже вечер? Как быстро летит время! — попытался шуткой скрыть свою промашку Антон, но сестра никак не отреагировала на его неуклюжую попытку уладить недоразумение.

    Из-за спины Людмилы высунулся Птах, мимикой призывавший не лезть на рожон.

    — Все, ушел... — поднял руки парень. И не задавая вопросов, послушно отправился за Птахом, оставив все невыясненное на потом.

    Долго крутился Антон на узком диванчике, отведенном ему для сна, так толком и не уяснив для себя, какое сейчас время суток. За окошком в этой комнате темно, вроде как ночь ещё... Но ведь он же ясно видел восход солнца и не мог ошибиться... Мысли метались, как перепуганные, и уснул он, так и не придя к окончательному выводу.

    — А у нас гости незваные... — тронула его за плечо сестра.

    Антон рывком поднял взлохмаченную голову, плохо соображая спросонья. Какие гости?

    — У нас, — задумчиво повторила она, — но думаю, это по твою душу.

    Хмурый не выспавшийся парень выглянул в окно и уперся взглядом в разлапистый куст, сквозь редкую листву которого просвечивалось какое-то дощатое строение.

    — Никого не видно... — пробурчал он.

    — С заду только недруги подбираются, — хмыкнула сестра. — В кухню иди, то оконце с фасада.

    — Тимофей, да? — рассмотрев волка, переспросил Антон, хотя и без слов было понятно, что с такой терпеливой миной на морде дикий зверь сидеть не будет.

    — Угу, — отозвалась Людмила. — С ночи ждет... Я просто тебе отоспаться давала.

    — Давай сделаем вид, что нас нет дома, — отчего-то забеспокоился парень. Ну не был он готов к этой встрече. Тут бы с сестрой все непонятки прояснить, а потом уж новые проблемы наживать. А то, что проблемы будут, он не сомневался. Иначе с чего бы случайному знакомому так упрямо его дожидаться...

    — Как хочешь... — равнодушно согласилась она и, напряженно думая о чем-то своем, стала собирать на стол.

    — Люд, а у тебя мужская одежда есть?— поинтересовался Антон. — И обувь? Так в лаптях стремно ходить.

    — Да все есть. Кроссовок, правда, не обещаю, а сапоги хорошие найду. И кольчугу, и меч булатный.

    — Зачем?

    — Разве ты не хочешь с Кащеем сразиться?

    — Я??? НЕТ! — быстро, не раздумывая, ответил парень, ещё не забывший явление Кащея в трактире.

    — А придется, — жестко сказала Людмила, — что ж, я зря про разрыв-траву узнавала?

    — Где? — враз забыл про еду братец, к тому времени делающий выбор между блинчиками с медом и гречневой кашей с грибами.

    — Вчера очередной шабаш проводился, — буднично, как о профсоюзном собрании, сообщила сестра. — Не люблю я эти сборища, но слетала, поговорила кое с кем. Сказывают, что добыть её можно только в купальскую ночь. В одиночку косят травы на диком заброшенном пустыре, пока лезвие косы не переломится, и там, где оно упадет, собирают всю траву и бросают в реку. Та зелень, что поплывет против течения и есть разрыв-трава. Большую силу имеет, от ее прикосновения разлетается на кусочки любой металл, отворяются любые запоры, даже заговоренные... Только вот сработает с Кащеем или нет, неизвестно, но опробовать надо. Повезло нам с тобой, Антон, Купала через несколько дней. Так что передохнешь слегка и пойдешь на промысел.

    — А почему я? — удивился он.

    — А кто?

    Антон понял, что здесь выбора ему не дают.

    Дни пролетали незаметно. Брат и сестра, казалось, заново знакомились друг с другом. Привыкая к новому облику Людмилы, Антон постепенно стал относиться к ней, как к старшей с рождения. А вот чародейскую суть её все никак не мог осознать. Как-то не укладывалось в голове, что ведьмы такие же люди, как и все, только несколько иные и магию в повседневной жизни используют редко. Так что чудес на показ от них не дождешься... Предпочитают делать все ручками — и стирать, и готовить, и убираться. Правда, Антон подозревал, что чего-то он все же не замечает: уж больно быстро все сестре удавалось делать, не тратя на домашнее хозяйство много времени.

    И ещё один вопрос терзал его (и почему-то он казался важнее остальных). Парень не смог сдержать досужего интереса и однажды пристал к сестре с расспросами, мол, каково это быть оборотнем и можно ли показать ему, как это все происходит.

    — Мне не очень нравится, ну, ладно, смотри.

    Людмила вполголоса начала произносить заговор. Темп речи постепенно ускорялся, пока глаза не закатились так, что стали видны белки. Длинные волосы взвились пушистым облаком, стон, слетевший с губ, сменился душераздирающим мявом. Чародейка упала на четвереньки, выгнула спину дугой.

    Парню показалось, что не она сама уменьшается, а свободный сарафан вдруг стремительно вырос, упрятав женщину в складках ткани. Он торопливо подскочил, поднял смятое одеяние и обнаружил под одеянием взъерошенную трехцветную кошку, которая тут же принялась вылизывать и без того чистую шерстку.

    Она довольно потянулась и замурлыкала, когда Антон, улыбаясь, решился ее погладить. Теплая шелковистая шерстка приятно скользила под пальцами, и парню с трудом верилось, что только что этот урчащий зверек был человеком.

    Однако долго быть зверушкой Людмила не захотела — зашипев, кошка отскочила от его руки. Обратный "оборот" был менее впечатляющ, но для сестры прошел гораздо труднее. Отдышавшись, она пояснила брату:

    — Сил уходит, как на марафонскую дистанцию, а толку, как видишь — ноль, так, баловство. И ощущать себя кошкой мне неприятно, привыкла с детства на двух ногах ходить.

    Все было неплохо, но настроение Антону заметно портил Тимофей, который в волчьей шкуре периодически появлялся у дома, серой тенью скользил вокруг избушки. А чего хотел — одному ему ведомо было...

   

* * *

*

   

    — Дорогу ты сам не найдешь, поэтому я дам тебе проводника, — Антон внимательно слушал сестру, — смотри сюда.

    Людмила щелкнула пальцами и на ее ладони появилась красочная бабочка, вяло взмахнула крыльями и безжизненно застыла.

    — Она хоть живая? — Парень провел над ней рукой. Бабочка никак не отреагировала.

    — Не сомневайся...

    — А не заведет, как Иван Сусанин в топи? И прости-прощай, непрожитая жизнь молодая...

    — Проводник надежный. И в темноте будет переливаться всеми цветами радуги, так что не потеряется. Кстати, если Лешего встретишь, не страшись, — продолжала строгое напутствие сестра, — он кем угодно обернуться может, вот только зеленые глаза ничем не скроет... Да и не вредный он, просто не любит, когда чужие по лесу шастают, зверей, птиц пугают. Объяснишь ему все как есть, только попроще, лесовик мудреные слова с трудом воспринимает.

    Антон только хмыкнул, с трудом представляя, как будет выглядеть его заумное объяснение с нечистью лесной.

    Людмила досадливо передернула плечами, заметив его ужимки:

    — Не мучайся, скажешь просто, чтоб пропустил, мол, Баба-Яга за разрыв-травой послала, мы с ним давние знакомые. Вроде все... — Ещё немного подумала и добавила: — Да, и ещё вот что прибавишь, а то так и будет тебе голову морочить, путаник, — Людмила протараторила нечто, похожее на детскую считалочку. — Запомнил?

    — Не дурак...

    — Тогда удачи...

   

    Уже в сумерках порядочно уставший Антон брел по лесу, не оглядываясь по сторонам. Что там разглядывать, одни деревья кругом... Насмотрелся за день. Замотанная тряпкой коса натерла плечо и все норовила зацепиться за что-либо. Досадливо поправил сползшую с плеча литовку, подумав о том, что уж что-то, а косить ему ещё не приходилось, а Людмиле, взявшейся проверить его умение, попросту соврал, не желая выслушивать новые поучения. Да ладно, разберется на месте, чего там хитрого...

    Указующий путь огонек ловил краем глаза, а сам то и дело смотрел под ноги. Не хватало еще упасть, да поломать себе что-либо. Хорошо, что навыки передвижения по пересеченной местности крепко-накрепко вбили в армии, спасибо взводному... Разбросала всех судьба, не собрать... Знать бы, где сейчас все ребята? Воспоминания об армейской муштре изрядно захватили его, поэтому исчезновение "маячка" он заметил не сразу.

    Остановился, принялся взглядом искать разноцветную искорку. Метрах в пяти увидев изрядно потускневшую бабочку, поспешил догнать ее. Людмила говорила, проводник надежный, а она уже еле видна, как будто батарейка в ней села...

    Постепенно сосновый бор с редким подлеском сменился темным ельником, изрядно заваленным буреломом. Потянуло затхлым болотистым духом. Огибая очередное нагромождение валежника, Антон подумал, что дальше чащоба может стать совсем непролазной. И очень скоро под ногами предательски зачавкало.

    "Опасно, опасно, опасно...", — осмотрительные мысли как-то вяло трепыхнулись в голове. Парень, не обращая на глас рассудка внимания, шагал за порхающей впереди бабочкой, как зомби, и остановился, только увидев прямо перед собой крупного филина, безмятежно сидящего на обломанной ветром сухой ветке.

    Антон смотрел на филина, а филин, не страшась человека, на него... Только немигающие глаза светились яркими зелеными огнями.

    "Леший? Точно, водил, — дошло до парня, — и что сказать-то надо? А, вспомнил..."

    — Дяденька Леший, покажись не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою, покажись таковым, каков я, — хриплым от волнения голосом произнес вслух.

    А потом потерял дар речи, думая о том, что если ОН и в самом деле ТАК выглядит, то самое ему место в музее восковых фигур в качестве почетного экспоната, ибо появилось перед Антоном чудо-чудное: мужичок невелик, в кафтан вывернутый одет, правый лапоть на левую ногу, левый на правую надет, да так затейливо — одна нога пяткой вперед торчит. А волосы лохматые налево зачесаны, и ухо только одно — левое, и глаза без бровей, без ресниц цвета молодой травы ярко-ярко горят.

    — Попался? — довольно потирая руки, спросил мужичок, приближаясь. — Откуда только СЛОВА знаешь, а? Небось, научил кто, сам бы вовек не догадался.

    Растерянный Антон не успел вступить в дискуссию, как почувствовал сильный толчок в спину. Он резко обернулся и увидел сзади громадного косматого медведя, стоящего на задних лапах. Тот явно намеревался толкнуть парня еще раз. Но уже гораздо сильнее.

    Парень резко отшатнулся в сторону, едва удержав равновесие.

    — Попался, — покладисто согласился он.

    — Я — Лесной Хозяин, — скромно представился Леший. — Что в моем лесу ищешь? — Глянул на косу на плече и ехидно добавил: — Иль с полем перепутал? Так за проход платить надо.

    Антон не торопился, ждал, пока тот огласит условия.

    — Ладно, я сегодня добрый, — не дождавшись ответа, миролюбиво продолжил местный "рэкетир", — сможешь меня до слез рассмешить, отпущу, нет — в болото сброшу.

    Антон подумал, что с медведем за спиной его шутки будут звучать несколько вымученно, и просветил лешего относительно близкого родства с Бабой-Ягой.

    Лесовик с головы до ног оглядел широкоплечего светловолосого парня, хмыкнул, не находя особого сходства с чернявой ведьмой.

    — Брат, говоришь, — протянул задумчиво, не сводя изучающего взгляда, — не похож, однако.... Да мне-то какое дело отчего... А на дикий пустырь провожу, да не на тот, что Баба-Яга выбрала, а на заветный. Для себя приберег.

    Парень подивился такой щедрости, но, покосившись на медведя, возражать не стал. Какая в принципе разница, где разрыв-травы накосить? Все равно он в это не верит...

    Шел по лесу Леший, не спеша, вся ночь впереди. Антон молча плелся рядом.

    — Ты в карты играешь? — внезапно спросил лесовик.

    — Нет, — коротко ответил парень, опасаясь подвоха.

    — А я азартный, — по-приятельски пожаловался ему лесной хозяин. — Недавно все зверье проиграл, так лес неделю пустой стоял. Хорошо, хоть отыграться дали.

    — Не играй, — посоветовал Антон.

    — А не могу я. Скучно мне. Мужики в лес ходить боятся, заплутать боятся, меня в том виня... А я что, любому путнику рад, коль с открытым сердцем приходит. Вот ты встретился, и то дело, вижу, человек хороший, хоть поговорить есть с кем.

    — А давай я тебя в шахматы научу играть,— внезапно для самого себя предложил парень.

    — В шахматы? — задумался лесовик. — А это интересно?

    — Еще как! Вот дело одно слажу и научу!

    Леший внезапно остановился. Антон не понял, то ли идея насчет шахмат была так захватывающа, то ли еще что...

    — Все, пришли. Ты трудись, а я постерегу пока, чтоб не мешались.

    И исчез.

    Парень осмотрелся: мертвенный свет луны озарял небольшую поляну, с трех сторон окруженную могучими дубами. Прислушался. Тишина вокруг стояла неимоверная, даже лист не дрогнет, только вода где-то еле слышно плескалась. Ступил в душистую траву до пояса — косить не перекосить... Снял косу с плеча, примерился, чтоб в потемках ногу ненароком себе не оттяпать, молодецки ухнул и, думая: — "Бред, полный бред..." — размашисто взмахнул литовкой.

    Казалось, время остановилось, и во всем мире нет ничего, кроме лукаво подмаргивающих звезд, бездонного черного неба, серебрящейся в лунном свете травы и его, Антона.

    Резкий металлический звук ударил по нервам, парень опомнился, остановился, поискал глазами обломок косы...

    — Получилось, получилось, — откуда-то вынырнул Леший, — собирай скорей, да пойдем к реке.

    Вдвоем собрали изрядный стог, ухватили его разом, и, протащив немного, бросили весь ворох терпко пахнущей травы с обрыва в реку, внимательно наблюдая за ней. Темная масса почти сразу же погрузилась в воду, только небольшая охапка закружилась и увлекаемая течением поплыла прочь от берега.

    — Нет тут разрыв-травы, — мрачно сказал Леший, глядя вниз. — Зря старался.

    — А это что? — парень указал на несколько метельчатых былинок, нехотя замерших на отсвечивающей стеклом поверхности реки.

    — Ну-ка, ну-ка... — лесовик деловито плюнул вниз. Река подхватила плевок и понесла его следом за большой охапкой. — Точно, она и есть, вылавливай.

    Зайдя по пояс в пахнущую тиной воду, Антон вытащил чахлый пучок, отряхнул его, и сунул его за пазуху. Бррр, мокрый... Но пусть лучше так, чем потерять...

    — Проводить тебя?

    Подумав о том, что "совместный труд для моей пользы объединяет..." парень согласно кивнул. Помощь Лешего была очень кстати. Страшный с виду лесовик отчего-то стал ему симпатичен, впрочем, немалую роль в том сыграл и медведь, который отстал от них сразу же, как только они тронулись к заветной лешачьей поляне. Довольный удачной добычей парень на обратном пути разговорился и так расписывал прелести игры в шахматы, что лесной хозяин загорелся не на шутку и остыл только когда узнал, что вырезАть фигуры дело долгое и муторное — время нужно, а его как назло нет, ибо Баба-Яга торопится с Кащеем сразиться. Против такого аргумента Леший возражать не стал.

    Он проводил Антона почти до самого дома ведьмы.

    — Теперь сам дойдешь, тут рядом, — лесовик махнул рукой, велел передавать всем привет и церемонно откланялся, не забыв напоследок напомнить про обещание.

    Короткая купальская ночь подходила к концу, очертания окутанных предутренним туманом деревьев стали четче, ранние птахи уже затеяли привычную перекличку...

    Счастливый от того, что все оказалось не так сложно, как казалось, Антон быстрым шагом двинулся дальше. Вдруг слух уловил странный заунывный скрип. Парень застыл, как вкопанный, оглядываясь. В неверном свете разгорающегося утра он разглядел какие-то вросшие в землю строения, а над полуразвалившимся срубом колодца мерно качался "журавель", потревоженный ветром.

    Внезапно захотелось пить, да и передохнуть не мешало бы, устал с непривычки. "Косой-то махать не всяк горазд, а я вот без передышки почти всю ночь оттрубил. Ха, не дай себе засохнуть!" — Антон круто поменял направление движения.

    Подцепив деревянную бадейку на крючок, он опустил "журавель" вниз. С громким плюхом бадья окунулась в воду. Предвкушая удовольствие от глоткА ледяной воды, парень потянул шест вверх и сквозь зубы выругался: — "Зацепился, зараза...".

    Досадливо сплюнув, наклонился над колодцем и тут же отпрянул — из затхлой темноты на него смотрел огромный воспаленный глаз, а потом из колодца вылетели две костлявые, пахнущие гнилью руки и, намертво впившись в рубаху, с неодолимой силой потянули вниз. Парень, почти парализованный ужасом, инстинктивно вцепился в замшелый сруб. Он явно слышал хруст собственных суставов и треск рвущейся одежды, но сруб не отпускал. Антона — изнутри колодца — тоже держали крепко.

    Минуты или мгновения длилась эта борьба, он не понял — пронзительный крик петуха разорвал тишину, первый луч солнца, пробившийся из-за горизонта, возвестил начало нового дня.

    Тот, кто сидел в колодце, исчез.

    Антон, не удержав равновесия, повалился назад. Торопливо ощупал себя — вроде целый...

    "Домой, домой, домой..." — со скоростью курьерского поезда понесся парень. Мимо промелькнули деревья, кусты, чьи-то мохнато-удивленные морды. Лес, оказывается, весьма густо заселен, но не до них. Домой, домой...

    Ворвавшись в дом, под удивленными взглядами Людмилы и Птаха принялся дрожащими руками задвигать тяжелый засов.

    — Ты что?

    Осознав, что никто не ломится следом, а дверь надежно заперта, сполз по стене на пол и, слегка переведя дух, рассказал сестре о том, что увидел.

    — А, Мара... — довольно равнодушно сказала Людмила. — Мара из кошмара. Все никак не успокоится. Сколько поселков походя сгубила, все неймется.... А теперь сидит в колодце, простаков ловит...

    Антон поежился, представив, что могло с ним стать. Фредди Крюгер отдыхает...

    — Тебе еще повезло, что под утро ей попался. Днем-то она спит, а вот ночью очень опасна, даже мне. А разрыв-траву принес? — вдруг забеспокоилась она.

    — Принес, — с раздражением ответил Антон. Он чуть не погиб, а она...

    Сестра понимающе улыбнулась:

    — Тебе тут ещё многое в диковинку будет. Привыкай...

   

ГЛАВА 5

   

    Не раздеваясь, Антон рухнул на узенький диванчик и провалился в мутное марево сна. Правда, запомнить, что снилось он не смог. Услышав, как горестно стонет брат, Людмила поспешила его растормошить.

    — Аааа... — вскинулся парень. — Это ты? Блин, напугала. Дай ещё поспать...

    — Хватит, — категорично возразила чародейка. — У нас дел по горло...

    — У нас? — скептически переспросил Антон, понимая, что покоя ему не дождаться.

    — Пошли...

    — Щазззз...

    Сунув голову под кран с холодной водой, — разбираться, как её греть, Антон не стал — и окончательно проснувшись, он побрел в кухню, где сестра сосредоточенно изучала принесенную им траву.

    — А ты уверен, что это именно она и есть? — произнесла Людмила, с сомнением глядя на изрядно помятый пучок.

    — Сделал все, как говорила, — пожал плечами парень, — если что не так, я тут ни при чем...

    — Опробовать бы, — вмешался Птах и скоро притащил неведомо откуда два "пудовых" замка.

    — Ну и куда ты их прилаживать собрался? — сказала чародейка.

    — Да хоть куда... Туда, например, — бесенок кивком головы указал на древний сарайчик-развалюшку, оставшийся еще от старой колдуньи. Людмила выглянула в окно и согласно кивнув, выскочила из дому. Брат, как телок, поплелся следом. Интересно же, что там за трава такая...

    — Что ж, Антон... Ты принес, тебе и пробовать, — в придачу начитав над замками заговоров, придающих железу добавочную крепость, Людмила отошла в сторону. На всякий случай. — Давай...

    Сомневающийся парень провел пучком волшебной травы по всем запорам...

    Эффект превзошел все ожидания — создалось такое ощущение, что по сарайчику шарахнули ракетой типа "воздух-земля". Столб пламени до неба, грохот взрыва и груда дымящихся щепок на месте сарая...

    — Хорошо, что хоть не в доме пробовали, — прокашлявшись, сказал Птах, оглядывая последствия эксперимента.

    — Не жаль, давно снести собиралась, да руки не доходили. У меня там коза раньше жила, — и пояснила, уловив удивленный взгляд Антона. Как-то для него плохо сочетались слова "коза" и "Людмила". — Ильгина коза, что в наследство вместе с домом досталась. Только она долго не выдержала, сбежала... Не до неё мне было поначалу... — сестра помолчала чуток, припоминая что-то, и забеспокоилась: — Трава травой, а оружие Антону все равно нужно. Подсобите-ка...

    Когда развалины немного расчистили, ведьма открыла крышку чудом сохранившегося подпола, спустилась вниз. Вскоре она, заметно напрягаясь, с трудом пропихнула наверх тяжелый сверток.

    — Что это? — помогая сестре выбраться, подозрительно спросил парень.

    — Меч-кладенец! — гордо ответила Людмила, разворачивая прелую холстину. — Откуда он у Ильги взялся, не знаю, но, чувствую, большая сила в нем.

    — Мне, что ли?

    — Ага, — отозвалась она, отряхивая клочья паутины с волос.

    — Хоть ты и ведьма, но должна же головой думать! — возмутился Антон. Метровый узкий меч, покрытый слоем ржавчины, особого восторга у него не вызвал. — Я эти мечи только в кино видел, а уж чтобы самому им махать...

    — Ничего, — отмахнулась та, — парень ты крепкий, спортом до сих пор занимаешься. Потренируешься чуток и отправишься в путь. Время у нас пока есть.

    — Каким спортом, каким? — продолжал возмущаться Антон, совсем упустив из виду "отправишься в путь", произнесенное Людмилой, как само собой разумеющееся. — Плаванием в бассейне по выходным?

    В углу тихонько захихикал Птах, видимо, представил парня с этим мечом. Он не принимал участия в разговоре, но внимательно прислушивался. Лучше б он молчал! Взгляд чародейки упал на него:

    — А ты, Птах, поможешь! — приказала она бесенку.

    — В качестве кого? В качестве чучела? — съехидничал Антон с некоторой опаской. Учитывая вспыльчивый нрав сестры, сильно дерзить не решился.

    — В качестве инструктора! — отрезала Людмила, дав понять, что решение окончательно и обжалованию не подлежит. — Никаких отговорок не принимаю. Пробуй, — и выжидающе уставилась на него.

    — Лучше не спорь, — прошептал Птах, проходя вплотную к парню. — Выкрутишься.

    Вспомнив сцены из рыцарских фильмов, Антон картинно отставил ногу, красиво поднял левую руку, а правой рванул длинную рукоять меча вверх.

    Земля крикнула: — "Привет!" — и пошла на сближение.

    Минутой позже парень поднялся, свирепо утирая лицо от налипшей хвои и травяного сока. Хорошо хоть зубы целы остались...

    — Меч-то двуручный, — укоризненно сказала чародейка. — Ты ж его едва приподнял...

    Задействовав уже обе руки, Антон повторил попытку. С заметным усилием оторвал злополучное оружие, рывком поднял над головой...

    Меч повело назад, новоявленный мечник, не успев сгруппироваться, стоя рухнул назад.

    — Да в нем килограммов пятьдесят будет! — рявкнул Антон.

    — Нууу, не выдумывай, — издевательски протянула Людмила. Вопль стоящего на четвереньках брата оказался для неё малоубедительным... — От силы десять-двенадцать... И радуйся, что он не заточен... уже без головы остался бы.

    Не отвечая, Антон демонстративно потер ушибленную спину.

    — Облегчить? — поинтересовалась чуть позже, глядя на сидевшего на земле брата. Мысли его были прочно заняты раздумьями о том, как все-таки отделаться от упорно навязываемой ему ржавой железяки.

    — Давай! Чем раньше думала? — В душе лелея надежду, что у неё ничего не получится...

    Чародейка оценивающе посмотрела на меч, провела раскрытыми ладонями над ним. Кисти сделали отсекающее движение. Меч ответно полыхнул яркой серебристой вспышкой.

    — Пробуй! — предложила сестра.

    Антон примерился к мечу:

    — Пойдет... — потом тяжело вздохнул: — Продолжать?

    Красноречивый взгляд Людмилы отбил всякую охоту задавать новые вопросы.

    Парень вздохнул, плохо представляя, чем обернется его тренировка.

    Птах долго сдерживался, глядя на его потуги, потом тихонько захрюкал и расхохотался во весь голос.

    — Зови Тимофея! — приказала чародейка побагровевшему от злости брату. — А то уже глаза намозолил — какой день около дома шляется! Думаю, он должен знать, как с этим обращаться!

    Оставаясь вне зоны видимости для зверя, Антон сначала рассмотрел оборотня. Без сомнения, тот же самый волк, которого он видел в лесу, вот только никакого следа от раны нет. Может, не стоит рисковать? Хоть и чародейка сестра, но и она может дать маху. Вдруг ошиблась ...

    Точно уловив его сомнения, Людмила встала за спиной:

    — Да не бойся ты, я рядом, да и оборотень не дурак... Не съест...

    Парень, чувствуя легкий холодок вдоль позвоночника, шагнул за пределы охранного круга.

    Волк терпеливо сидел за кустом, не сводя с избушки напряженного взгляда, но неожиданное появление человека перед самым его носом заставило зверя вздрогнуть. Огонек раздражения мелькнул в желтых глазах. Волк предупреждающе вздернул верхнюю губу, показывая клыки.

    — Оборачивайся, разговор есть, — по-свойски предложил Антон, стараясь не смотреть на подрагивающую верхнюю губу зверя.

    Волк, крутнувшись на месте, разогнался, перепрыгнул через пенек, дважды переворачиваясь в воздухе, и на землю перед парнем встал Тимофей в уже знакомом облике: невысокий худощавый светловолосый парнишка, чем-то похожий на самого Антона, только мельче, значительно мельче. Глаза его из желтых волчьих постепенно становились серо-голубыми.

    — Откуда ты взялся? — удивленно спросил он. — Там же никого не было...

    Антон посмотрел назад. Старые потемневшие от времени бревна стен, мох на крыше, заросли крапивы в рост человека вокруг. Такое ощущение, что к избушке сто лет никто не приближался. Он неопределенно пожал плечами:

    — А ты чего тут сидел, если там никого не видно было?

    — Я по следу шел, а здесь он внезапно оборвался, точно ты испарился... — начал оправдываться Тимофей. — Вот и сижу тебя здесь поджидаю.

    — И что тебе от меня нужно? — задумчиво оглядел волка-перевертыша Антон.

    — Странный ты, пахнешь не так, как все здесь, а я любознательный...

    — Ну, раз любознательный, заходи! — пригласил гостя Антон и крикнул: — Люд, открой нам!

    Парнишка очумелым взглядом озирал открывшуюся панораму: высокий дом, двор, Людмилу, Птаха... Потом, видно, сведя концы с концами, резво подскочил к ведьме, вытянулся во фрунт и разве что каблуками не щелкнул, как поручик Ржевский, и принялся расточать комплименты:

    — Наслышан о вашей красоте, сударыня, но, увидев воочию, понял, как заблуждалась молва людская, говоря о ней, ибо не с чем сравнивать блеск волос ваших, черноту глаз, стройность стана... — и окончательно запутавшись в анатомических подробностях, растерянно смолк.

    Ведьма иронично улыбалась — такая реакция была ей не внове, а Антон легонько толкнул зарвавшегося оборотня в спину: — "Не увлекайся, ловелас".

    Тот притих, а парень вкратце описал ему проблему и неожиданно легко Тимофей согласился принять участие в карательной акции против Кащея.

    Не отказался он помочь поладить с неподатливым мечом, не забыв уточнить, что такие вещи нужно чистить и затачивать, причем регулярно. Антон принял все это к сведению и возобновил тренировки с удвоенной энергией. Знал бы, что ждет его дальше — не торопился бы так, наивный.

    Наконец, Людмила, которая с большим трудом терпела гостей и их суету уже несколько дней, не выдержала.

    — Хватит, большему ты уже не научишься, братец, — сказала она, глядя на измученного Антона и не менее уставшего оборотня, — главное, чтоб ты не выронил меч при первом замахе, а дальше уж он сам сообразит. Как бы теперь дорогу к Черному замку узнать?

    — Дорогу я не знаю, но доставить нас туда смогу, — неожиданно сказал Тимофей, которому новое приключение понравилось гораздо больше, чем самому Антону. — Причем очень быстро, считай мгновенно, что сбережет силы.

    — И каким же образом? — поинтересовалась ведьма.

    — Не скажу, не моя тайна, — сразу пресек все расспросы оборотень.

    К чужим тайнам в этом мире относились бережно и вопросов задавать не стали, однако последнее слово Людмила оставила за собой, шепнув брату на ушко:

    — Птаха возьмете с собой... Он в лесу, как дома, а оборотню я что-то не особо доверяю. Пошли, собираться надо...

    — Ну куда, куда торопиться? — буквально простонал Антон, откладывая злополучный меч. — Дай хоть пару дней отлежаться...

    — Пару дней? А не вопрос... Просто самой хочется скорее.

    — От нас скорее избавиться?

    — Что ты... — Она на ходу взъерошила взмокшую шевелюру брата. — От Кащея, да зажить на полную катушку. Ничего не боясь.

   

    Выпрошенные у сестры "пара дней" пролетели мгновенно. Блаженное ничегонеделанье затягивало, как вязкое болото. Антон, любивший порой впадать в такую вот "спячку", знал, что вырваться из этого ленивого состояния непомерно тяжко, и скрепя сердце, с утра пораньше сообщил:

    — Я уже готов... Почти.

    Что было совершеннейшей неправдой. Антон мог говорить Людмиле о готовности сразиться со злодеем сколько угодно, догадываясь, что ему это ничем не грозит. Он просто не поверил словам оборотня. Самолетов здесь не было, да и быть не могло. Откуда? Обычный примитивный мир, сродни нашему раннему средневековью... Пробовал выпытать у Тимофея, как оно все будет-то, но оборотень ловко уклонился от разговора, а потом вообще куда-то исчез, бросив, что скоро, мол, вернется. И ведь не соврал, появился аккурат после того, как Антон созрел для путешествия, отрезая тому пути к отходу.

    И более того, объяснять ничего не стал, просто сказал плотнее прижаться спинами друг к другу, не дергаться понапрасну и вопросов глупых не задавать, а то все пойдет насмарку.

    Чувствуя сквозь рубаху тепло мохнатого тельца бесенка, Антон шутовски отсалютовал провожающей сестре и, замер, ожидая отбытия.

    Тимофей слегка прогнулся в спине, коснувшись плечами обоих попутчиков, вытянул руки вверх, с резким выдохом "Ха" опустил их и замер.

    Короткая вспышка обожгла радужку. Поморгав, парень поднял глаза: над их головами завис переливающийся шар, сверкающий, как полуденное солнце, только вот тепла от него не шло. Не успел Антон открыть рот, чтобы спросить, что это такое, как сияние шара внезапно померкло, сменившись непроглядной тьмой, в которой иногда промелькивали разноцветные искорки. Обеспокоенный парень почувствовал толчок, а потом едва ощутимое движение вперед и вверх, которое постепенно убыстрялось. Невидимый Тимофей ехидно посоветовал расслабиться и получить удовольствие. Ему-то что, а вот Антону стало не по себе — такое ощущение, будто застрял в темном лифте. Подавив надвигающийся приступ клаустрофобии, он сглотнул вязкую слюну, и попытался последовать совету оборотня. Стало немного легче — ушла дрожь из напряженных мышц, да и колотящее по ребрам сердце чуть успокоилось, как только Антон волевым усилием приказал себе ни о чем не думать. Раз уж доверился Тимофею, и не стоит тревожиться зазря: — "Вот если что случится, тогда и буду думать, как выкручиваться...".

    И точно накаркал.

    Нарастающий визг внезапно резанул по нервам, затем механический стерильный голос прозвучал в голове:

    — Принудительное завершение программы. Питание отключено!

    Парень только и успел, что коротко охнуть перед падением — его швырнуло на землю примерно с трехметровой высоты. Неудачное приземление завершил притороченный к спине меч-кладенец, длинной рукоятью пребольно стукнувший парня по затылку.

    — Мягкая посадка, — с иронией произнес вслух Антон, кроме удара по голове, не получивший больше никаких повреждений. Рядом недвижно лежал Тимофей, но, похоже, тоже невредимый. А вот Птаха рядом не оказалось.

    Встав, парень озадаченно огляделся. Выбросило их посреди обширного луга, поросшего какой-то низкорослой травкой, напоминающей газонную зелень. Вокруг этой непонятной лесной прогалины, больше похожей на футбольное поле, вставали привычные глазу сосны.

    "Повезло, однако, что не над лесом... — мрачно подумал парень, склоняясь надо оборотнем, — там бы костей точно не собрали". Легонько похлопал спутника по щекам, приводя его в чувство. Тот резко открыл глаза и вдруг побледнел так, что на лице стали видны меленькие конопушки, до этого почти не заметные.

    — Больно? Где?— не на шутку струхнул парень, ощупывая оборотня — Ты цел?

    — Родители вернулись! — обреченно прошептал Тимофей, даже не пытаясь подняться.

    — Чьи? — язвительно поинтересовался Антон, убедившись, что с оборотнем ничего страшного не случилось. — Да ты вставай, вставай, земля холодная... Простынешь, как домой вернемся?

    — Мои, — обреченно проговорил Тимофей, — наверное, скоро здесь будут.

    — Что ты несешь? Головой сильно стукнулся, да? — порядком разозлился Антон. Однако он не думал, что самоуверенный Тимофей может быть таким испуганным. — Что они у тебя, крылатые? Птицы, да?

    — Ну почему? Люди, такие же, как и мы, — начал объяснять оборотень. — Ученые— этнографы...

    — А где ж они раньше были, эти "родители-ученые", пока мы здесь фигней занимались? — заорал Антон, не забывший "игры" с мечом на свежем воздухе. Он опять начал подозревать, что все это дурацкий розыгрыш, не укладывающийся ни в какие рамки. Только кто его придумал? А самое главное, реализовал.

    — В отпуске, — усевшийся по-турецки Тимофей виновато опустил голову. — А я сюда сбежал.

    Парень внимательно посмотрел на своего визави и внезапно понял, что тот не врет — перед ним сидел не "крутой мэн", легко набрасывающий личину волка, а перепуганный пацан, лет семнадцати от силы, не больше. Антон присел рядом, пару раз вдохнул, выдохнул, успокаиваясь и медленно, чуть ли не по слогам, чтоб не сорваться окончательно, сказал Тимофею:

    — Рассказывай, да не вздумай опять что-то утаить.

    Паренек немного помолчал, приводя мысли в порядок:

    — Да чего уж теперь... Понимаешь, Антон, я из будущего этого мира. Ты, как я понял из ваших с Бабой-ягой обмолвок, тоже, только более близкого. Только как ты сюда попал, я не знаю, а вот история моего появления здесь проста. Мои родители (да не ухмыляйся ты, они реально существуют!) — ученые, занимаются этнографией, ну ты сам понимаешь... — Антон кивнул, хотя имел самое приблизительное представление. Тимофей, заметив колебания старшего, торопливо пояснил: — Они изучают обычаи прошлого, истоки возникновения различных религий, быт и культуру исчезнувших племен. Слышал бы ты, как они рассказывали о том, что видели, с чем сталкивались, с кем общались. Это же сказка, а не жизнь! И с тех пор, как я себя помню, самым моим большим желанием было отправиться сюда, в прошлое.

    — Но как они попадали в прошлое, — с трудом переваривая услышанное, спросил Антон, — ведь машины времени не существует? Её ведь даже теоретически невозможно создать, не опровергнув законов физики.

    — У вас, — уточнил паренек, — а у нас получилось. Только перемещения во времени строго контролируются и разрешены людям, прошедшим особую подготовку, и только в роли наблюдателей. Любая попытка изменить что-либо здесь грозит непоправимым изменением будущего, нашего будущего, которое устраивает большинство людей, живущих в нем. Любое несанкционированное использование машины времени жестко наказывается. Так что я теперь — преступник, — совсем безнадежно подвел черту своей жизни Тимофей, закусив губу.

    — А родители твои? Что ж за тобой так плохо смотрели? — У Антона созрела масса вопросов, и на каждый он хотел получить ответ немедленно. — Как ты умудрился сюда забраться? И где, кстати, находится машина времени?

    — У нас — в Институте Времени, а где здесь — не скажу ни за что, я и так много чего нарушил.

    — И как только умудрился? Вроде не обалдуй малолетний, взрослый уже, понимать должен...

    Едва не плача, Тимофей обреченно махнул рукой, но все же решился:

    — Родители уехали к друзьям, а я взял ключ-допуск, свой браслет-трансформер, кое-что из вещей и проскользнул сюда. Отец тут ни причем... Я хотел по-быстрому туда и обратно, пока они не вернулись, да не хватились... Только одним глазом глянуть...

    — Романтики захотелось, — сделал вывод Антон, — салага. И на что ты надеялся? Ведь ты тут не один день обретался...

    Парнишка в ответ только тяжело вздохнул, представив, что его ждет по возвращении домой.

    — А оборотень ты на самом деле или это фокус какой-то? — немного погодя, спросил Антон у окончательно расстроенного парня.

    — Я ж тебе сказал — браслет-трансформер. — И помахал перед Антоном рукой, на которой действительно красовалось затейливое украшение. Широкий браслет был крупноват для тонкого запястья Тимофея и напоминал лечебные браслеты из янтаря, когда-то бывшие в моде. Был ли он каменным на самом деле или сделан из чего-то очень похожего, Антон не знал, да и какое это имело значение.

    — Имеет четыре степени трансформации: зверь, птица, рыба, насекомое. Кодируется по выбору владельца, у меня — волк, сокол, сом и блоха, правда, сома я видел только голографического, у нас эта рыба давно вымерла, популяцию волков спасли чудом, всего несколько особей оставалось... — объяснил Тимофей.

    — Знакомое дело, у нас так уссурийских тигров разводили... А как этот браслет работает?

    — Трансформер, используя принцип мгновенной модификации межмолекулярных связей, перестраивает тело человека согласно заложенной программе, причем метаболизм организма идентичен той модели, на которую настроен трансформер. Подробностей я не знаю, слишком сложно для неспециалиста, да и тебе они ни к чему. Одно время у нас это была довольно таки модная забава, а потом поднадоело.

    Антон хмыкнул. Поднадоело им.... Красиво живут...

    — А мне нравится, — продолжал Тимофей, — тело зверя, реакция зверя, а разум человеческий. Занятно чувствовать себя другим, и оценивать все как бы со стороны, жаль только, инстинкты животного иногда берут верх над разумом. Но я справляюсь... Самое главное, будучи зверем, не потерять браслет, иначе будет проблема с обратным превращением.

    — А ты только в волка оборачиваешься? — поинтересовался заинтригованный Антон, представив, какие перспективы открываются перед владельцем трансформера.

    — Сейчас — да, — скромно ответил лже-оборотень. — В сокола — не люблю, высоты боюсь, в рыбу не пробовал, а с блохой слишком запоминающаяся история приключилась, больше не хочу.

    Он немного помолчал, затем улыбнулся и вот что рассказал: пришла Тимофею в голову идея — превратившись в блоху, покататься на местных собаках. Недолго думая, он так и сделал, только вот промашка вышла. Хозяин пса — подмастерье кузнеца — его тут же выловил. Долго разглядывал крупного самца, держа за тонкие лапки, языком довольно цокал... Тимофей уж было испугался, что его к самке подсадят, вот тут-то ему с инстинктом точно не совладать, но подмастерье распял его на маленьком верстачке и попытался к лапам подковки-невелички прицепить.

    — Я уж ему кричал, кричал, вырывался, вырывался, но куда там мелкой блохе против человека. Хорошо, что парубок отошел за чем-то в сторону. Тут уж я не оплошал, — похвалился Тимофей. — Ох, и ругался же этот подмастерье, что я не вовремя приперся и такое дело загубил, ох и ругался... Правда, потом успокоился, сказав мне, что ничего, блох у собак много, а он упрямый — раз уж решил блоху подковать, то своего обязательно добьется.

    — Точно, тогда подкованная блоха не только кусаться, но ещё и лягаться сможет. Веселуха... — засмеялся Антон, которого история позабавила и показалась очень знакомой. — Что ж ты сразу человеком не стал?

    — Ты что? — ужаснулся Тимофей. — Я ж из будущего, а у нас закон — никаких самодеятельных чудес, их и так здесь хватает. Понимаешь, волки-оборотни в сказаниях были, в сокола люди превращались, в рыб — вроде тоже, а вот про блоху-оборотня никто и слыхом не слыхивал.

    — Да, чудо неслыханное — страшный и непобедимый оборотень-блоха, гроза окрестных собак, — уже во весь голос хохотал парень. Наконец, вдоволь насмеявшись, он поинтересовался у Тимофея, когда появятся его родственники.

    — Не знаю, — пожал плечами тот, — уже должны быть. Мы, если надо, быстро перемещаемся, наведенным телепортом.

    — Мы тоже в таком были, да? А что ж сразу не сказал? Я бы понял, не полный лох... — Парнишка виновато вздохнул. — И как это выглядит со стороны?

    — Смерч. Маленький симпатичный смерчик, никому не причиняющий вреда.

    — Значит, что-то случилось, — сделал вывод Антон, внимательно оглядев горизонт и ничего, даже отдаленно похожее на смерч, не обнаружив. — Тогда будем сами выбираться, да и Птаха надо найти. Он ведь легче нас, могло в сторону отнести. Ветром... Пошли, что ли?

    — Куда? — без особого интереса спросил Тимофей. — Раз аварийный маяк сработал, нас здесь искать будут.

    — Да мы недалеко, по полю прогуляемся. Глянем, что там за каменюка торчит из травы... Может, Птах за ней?

    Антон поднялся, закрепил меч в ременной петле за спиной, поправил котомку на плече и побрел к камню, попутно ища взглядом Птаха, не заметить которого на практически голом лугу было невозможно. Разве что действительно за камнем лежит... Тимофей поторопился за ним. Подойдя к невзрачному обломку парень обошел несколько раз вокруг и, напряженно думая о своем, произнес:

    — И где ж нам теперь бесенка искать? Людмила голову оторвет, он ей вместо сына... — и замер оторопело, потому что сероватый камень, вросший до половины в землю, вдруг налился багровым свечением, точно под ним развели жаркий костер, потом вдруг выстрелил охристо-золотым лучом в небо и померк, опять став неказистым куском гранита. В воздухе запахло озоном. А Тимофей истошно завопил:

    — Что ты сделал? Это же Алатырь, мощнейший источник магической энергии, незакрытый пуп Земли. Нам с тобой повезло...

    — В чем? — не понял Антон, отводя взгляд. На паренька было невозможно смотреть, такое горе плескалось в его глазах, грозя пролиться водопадом слез.

    — Да этот камень выполняет самое заветное желание или отвечает на самый сокровенный вопрос, но только одно желание или только один вопрос. Отыскать его мечтают все в этом мире, — совсем грустно закончил Тимофей, — да только не всем он открывается. А ты что спросил?

    — Что? — тупо переспросил парень.

    — ГДЕ ИСКАТЬ БЕСЕНКА? — опять закричал Тимофей.

    — А если для меня в тот момент это был самый главный вопрос? — принялся оправдываться Антон.

    — СМОТРИ!!!

    Камень снова оживал — разгорался изнутри неярким белым светом, который сменился красным, оранжевым, желтым, зеленым, голубым, синим и, наконец, эта радуга закончилась ослепительной фиолетовой вспышкой. Но метаморфозы камня на этом не закончились — одна из сторон его оплыла, как пластилин, и на гладкой, казалось, только что отполированной, поверхности проступила надпись. Антон склонился, разбирая неровно прописанные строки, но Тимофей опередил его, ломким баском произнося их вслух:

    ПРЯМО ПОЙДЕШЬ — УБИТ БУДЕШЬ,

    НАПРАВО ПОЙДЕШЬ — ОБМАНУТ БУДЕШЬ,

    НАЛЕВО ПОЙДЕШЬ — СЕБЯ ЗАБУДЕШЬ.

    Друзья посмотрели вперед: там, на пределе взгляда, над лесом кружила стая воронья, и они, переглянувшись, единодушно решили, что им туда не надо.

    Не зная, что лучше — быть обманутым или забыть себя, Антон наклонился, подобрал плоский камешек, чиркнул острием меча по одной стороне. Загадал "орел" или "решка", подбросил в воздух. Выпало идти налево.

    — Ну что, двинулись... Проверим, так ли уж всеведущ этот чудо-камень? — оценивающе глянул на солнце, зависшее высоко над землей. — До вечера ещё далеко, поищем Птаха, далеко его отнести не могло... А потом вернемся сюда. Вдруг к тому времени твои родичи появятся...

    Тимофей неопределенно пожал плечами и, не отвечая, направился к лесу.

   

ГЛАВА 6

   

    В тени деревьев Антон немного расслабился. Пиная ногами прошлогодние шишки, он шагал между редко растущих сосен, вслушивался в звуки леса, не выпуская из виду бредущего в отдалении Тимофея. Парень понимал, что его спутнику сейчас не до него, и не стал приставать с расспросами, хотя был бы не прочь поболтать... Обо всем... Много вопросов крутилось на языке и стоило большого труда шагать молча... Впрочем, скоро Тимофей наткнулся на неширокий ручеек, упрямо пробивавший себе дорогу среди невысокой травы. От души наплескавшись в нем, повеселевшие друзья пошли уже рядом, благо ручей струился в нужном направлении.

    Идти вдоль ручья оказалось легко и приятно — опавшая влажная хвоя мягко пружинила под ногами, тихонько журчала вода, услаждая слух и даря прохладу, а все в целом стало напоминать легкую прогулку. И даже меч, который не слишком удобно висел у Антона за спиной (все время, зараза, норовил сползти вниз), не портил настроения, хотя тащить его было тяжеловато. Облегчить-то его Людмила облегчила, а метровую длину куда девать, а? А им ещё сражаться придется... Но об это парень предпочитал не думать.

    На коротком привале блаженно вытянувший изрядно гудящие ноги Антон, наконец, спросил Тимофея:

    — Слушай, а ты отчего так расстроился, когда та каменная штука сработала? Или у тебя тоже был вопрос?

    — Не вопрос, желание, — грустно ответил парнишка. Он все никак не мог смириться с несправедливостью того, что Алатырь-камень нашел именно Антон и до сих пор слегка дулся на него за это.

    — А что, у вас там, в будущем, разве не все проблемы решены? — продолжал допытываться парень. — И чего же ты хотел такого несбыточного?

    — Счастья! Всем! Поровну! И чтоб никто не ушел обиженным! — неожиданно фанатично крикнул бывший оборотень.

    — О, — протянул Антон, — счастье горстями и грузовиками, да жалко, не навсегда... Да ты, брат, я смотрю, Стругацких обчитался. А что, они и у вас известны?

    — Вообще-то не очень, но у меня дед историк, специализируется на двадцатом веке. И мне кое-что дает почитать и объясняет непонятное.

    — Видно, абсолютное счастье недостижимо при любом уровне развития цивилизации, — сделал философский вывод Антон, порадовался, какой он умный и поднялся. — Ладно, пошли дальше. Хотя нет. Есть хочешь?

    Тимофей сглотнул наполнившую рот слюну и кивнул, а потом поинтересовался:

    — А что, Баба-Яга припасы какие дала или самим добывать придется? — и покосился на свой браслет.

    — Не боись, сестра все предусмотрела ... — Антон жестом ловкого фокусника достал из заплечной торбы аккуратно сложенный лоскут ткани, легким взмахом расстелил прямо на траве и пригласил:

    — Прошу к столу! — Он был твердо уверен, что скатерть-самобранка чрезвычайно проста в эксплуатации, и достаточно просто раскинуть её. Если конечно, сказки не врали...

    Накрыть поляну красиво не получилось — на застиранном полотне не появилось ничего.

    Парнишка посмотрел на него, как на идиота, а затем оба они уставились на пустой "стол". Обескураженный Антон пожал плечами. Сломалась, что ли? Так ведь волшебные вещи вроде вечные.

    — Может, сказать что-то надо?

    Оказалось, не надо, потому что скатерть сама подала голос, да еще такой недовольный:

    — Что, зараза, самой лень готовить? Так сиди голодная! Ишь, моду взяла, как что, так меня сразу дергать, не харчевня, чай!

    Тимофей захохотал так, что с ближайшего дерева взлетели перепуганные птахи. А Антон продолжал тупо смотреть на скатерть, которая вещала с прежним темпераментом:

    — Еще и мужика в гости притащила... — скатерть чуть умерила гнев. — Они прожорливые, еды на них не настачишься! Не буду гостя твоего кормить, и не уговаривай!

    — Скатерть-самобранка! Ой, не могу! — никак не мог успокоиться оборотень. — А инструкцию тебе Баба-Яга положить не догадалась, как с такой сварливой кухаркой управиться? Под такой аккомпанемент кусок в горло не полезет, точно! Ой-ей-ей!

    Антон побагровел, его мужское самолюбие оказалось сильно уязвлено. Понятно, кто ж голодного мужика бранить станет, только глупая скатерть, которой все равно на кого орать. Парень изо всех сил хлопнул по импровизированному столу ладонью, чуть руку не отбил и зло сказал, угрожающе растягивая слова:

    — Таааак, не понял! Ну, ты, чудо тряпичное, быстро дай пожрать двум мужикам, и не скупись, пока я тебя на ленточки не распустил и по деревьям бантиками не завязал!

    Скатерть замолкла, переваривая услышанное. Что уж там она себе надумала, неясно, только поверхность её стала быстро заполняться посудой с различными яствами, а самобранка залебезила:

    — Извините, извините, как же сразу хозяина-то не признала, сейчас все в лучшем виде будет сделано! Кушайте, мои дорогие, кушайте на здоровье! Как приятно, когда у мужчин хороший аппетит!

    — То-то же! — расслабился Антон, потянувшись к зажаренной птичьей тушке. — Давай, Тим, чем бог послал! И чуток вздремнем, лады? После такой жратвы ходоки из нас никакие будут...

    После отдыха и шагалось легче, но недолго, потому что оптимистичное настроение потихоньку сходило на "нет". Поиски бесенка, казавшиеся плевым делом, никак не заканчивались.

    Да и бесцельное блуждание по лесу, пусть даже такому уютному и безмятежному, надоело. Спасательная экспедиция зашла в тупик, а день уже клонился к вечеру, того и гляди ночь настанет.

    Внезапно лес расступился, в просвете меж соснами блеснула темная гладь воды, и Антон с Тимофеем вышли на берег лесного озера, в которое впадал их ручеек.

    — А теперь куда? Птаха здесь явно нет, — произнес Антон, поворачиваясь к слегка отставшему Тимофею. Тот неотрывно смотрел на большую яркую птицу с человеческим лицом, которая, нахохлившись, меланхолично покачивалась на ветке ракиты, склонившей ветви к воде.

    Заметив людей, птица оживилась, развернула крылья, покрытые постоянно меняющимися, как в калейдоскопе, узорами, кокетливо стрельнула весьма привлекательными глазками в их сторону, улыбнулась и... запела. Из ее горла полились волшебные звуки — глубокое контральто человеческого голоса переходило в звонкую птичью трель, взмывающую ввысь торжествующей руладой, которая опять нисходила до восхитительно низкого вокала, выводящего чарующую мелодию.

    Антон остолбенел, более удивительного и прекрасного голоса он никогда не встречал. Этот напев хотелось слушать и слушать, чувствуя, как душа отрывается от тела и уносится в заоблачные выси, потому что обещала мелодия неземное блаженство.

    И вдруг резким диссонансом мелодии в ушах громыхнуло: — "СЕБЯ ЗАБУДЕШЬ".

    Парень с заметным усилием оторвал ноги от земли, делая шаг, другой, заткнул уши. Немного пришел в себя, скрипя зубами от напряжения, чтобы опять не поддаться завораживающему напеву, принялся поспешно отрывать полосы рубахи и забинтовывать ими свою голову. Ничего более умного ему в тот момент не придумалось, а про Орфея разве что совсем тупой не слышал.

    Закончив, недвусмысленно погрозил птице кулаком. Та, видимо, обидевшись, замолчала и с довольно кислой полуулыбкой наблюдала за Антоновой суетой. Он же бросился к Тимофею, который удобно устроился на траве под деревом и уже ни на что не реагировал, уставившись пустым взглядом на что-то видимое только ему.

    Антон, чертыхаясь, схватил "очарованного странника" за шиворот и поволок подальше от опасной певуньи, снова разворачивающей крылья. Остановился он только тогда, когда голос чудовищной птицы затих в отдалении.

    Ни одна попытка привести Тимофея в чувство не увенчалась успехом: Антон тряс оборотня, лупил по щекам, несколько раз изо всех сил, с немалой злостью, ущипнул. Анестезия была стопроцентной — к боли Тимофей тоже был безразличен.

    Парень устало уселся рядом: — "Блин, связался с детским садом, один бесследно пропал, другой — живой труп... Что делать?" Похоже, этот вопрос становился для него таким же актуальным, как и для господина Чернышевского.

    От совсем безрадостных мыслей его отвлек какой-то шум на берегу озера. Подняв голову, Антон увидел девушку, которая плескалась в лучах заходящего солнца.

    Е-мае... Неужели в этом безлюдном лесу есть еще кто-то, кроме них!

    Антон вскочил и на бегу замахал руками, пытаясь привлечь внимание юной купальщицы. Ничуть не стесняясь своей наготы, девушка вышла на берег и приблизилась к нему. Парень, разглядывая её, слегка опешил от такой безупречной красоты — мокрые белокурые волосы укрывают тело, точно плащом, но не заметить его совершенства было невозможно, как и тонкие черты лица и безмятежный взгляд широко распахнутых глаз, меняющих свой цвет во всех оттенках сине-зеленой палитры. И даже то, что от нее слегка припахивало свежей рыбой, гниющими водорослями и какими-то терпкими пряностями, которым Антон не знал названия, нисколько не портили ее очарования.

    Взглянув на лежащего вдали Тимофея, девушка безразлично поинтересовалась:

    — На Алконоста наскочили?

    — На кого? — не понял Антон, продолжавший во все глаза разглядывать девицу и даже слегка подзабывший о своем безвинно пострадавшем спутнике.

    — Алконост — дева-птица, пение которой заставляет забыть обо всем, даже о том, кто ты есть. Но она не со зла, её естество таково...

    "Почему мы не поверили Алатырь-камню? Но кто ж знал, что это будет вот так", — мысленно застонал парень.

    А девушка, оценивающе осмотрев Антона с головы до пят, продолжила:

    — Ты королевич?

    — C чего ты взяла?

    — Пригож, при оружии, а что грязен и одежда простая — так это поправимо, отмыть и переодеть всегда можно.

    За особу царской крови Антона еще никто не принимал, и комплимент был приятен, но пришлось разочаровать красавицу.

    — Нет.

    — А что ж тогда сюда пришел? — капризно надула губки юная прелестница, будто вход в этот лес был закрыт для всех, кроме принца.

    — Я друга ищу, — принялся оправдываться парень, — бесенка...

    — А, — не дослушала девушка, — такого маленького, мяконького, нежного бесенка с забавной рожицей?

    "Мяконького? Нежного? Она его съела, что ли?" — перепугался Антон за судьбу Птаха.

    — Мне его русалки поиграть притащили, он так забавно верещит, когда они его щекочут, обхохочешься. Голосок тоненький, тоненький...

    — А ты кто такая? — наконец догадался спросить парень.

    — Дочь Царя Водяного, — удивленная тем, как можно не знать таких простых вещей, округлила глаза девушка. — Я каждый вечер выхожу на берег встречать своего суженого. И меньше чем на королевича я не согласна.

    — А где бесенок? — хриплым от волнения голосом спросил Антон.

    — Смешной ты... Да на острове, — указала девушка рукой на нечто, маячившее посреди озера. — В чертогах наших...

    — А как туда добраться? — продолжил игру в "вопросы-ответы" парень, поражаясь наивности царевны. То ли так доверяет первому встречному, то ли ей и впрямь бояться нечего...

    — Вплавь! — расхохоталась она недогадливости парня и побежала к воде, предлагая тому отправиться с ней. — Догоняй!

    — Лодка хоть есть? — крикнул вслед, хотя откуда здесь лодка...

    — Плыви сам! — донеслось издалека.

    Антон проводил взглядом девушку, с разбегу вошедшую в воду. Погрузившись без единого всплеска, обратно она не вынырнула.

    Пожав плечами, парень подошел к Тимофею. Тот по-прежнему грезил наяву, и ничто земное его не волновало.

    Вдруг Антона осенило — он снял с его руки браслет-трансформер. Насколько он помнил из сумбурного рассказа Тимофея, браслет имел четыре переключения — волк, сокол, блоха и сом. Вот превратиться в рыбу и было бы наилучшим выходом из создавшегося положения.

    Теперь бы разобраться, как же работает эта хитрая штуковина. Повертел в руках, осмотрел, разве что на зуб не попробовал, затем надел на руку. Браслет плотно обхватил запястье, даже как будто частично врос в кожу, но особого неудобства это не причинило и показалось вполне естественным.

    Антон присмотрелся и заметил, что некоторые участки трансформера стали слабо светиться изнутри. Дотронулся до браслета другой рукой — тот на ощупь ничем не отличался от живого человеческого тела.

    "Рискну, пожалуй, — подумал Антон, — вытащу Птаха, а там вдвоем проблему с Тимофеем попробуем решить...". Нажал один сегмент и напрягся в ожидании.

    ХЛОП! Вокруг внезапно потемнело, точно парень оказался в густых сумерках. Мир внезапно потерял четкие очертания, зато ноздри затрепетали, ощутив сотни разнообразных запахов. Человек даже не всем им смог бы дать название...

    Ошарашенный Антон не сразу сообразил, что изменился не мир вокруг, а он сам. На берегу стоял мощный зверь, покачиваясь из стороны в сторону, как впервые вставший на ноги волчонок. Шерсть на загривке привстала дыбом, верхняя губа приподнялась, обнажив крупные клыки, зверь недовольно порыкивал, злясь на свою беспомощность. Инстинкт волка и разум человека с трудом уживались в одном теле.

    "Мгновенная трансформация, без боли, с полным сохранением личности, — удивленно думал Антон, вспомнив, как тяжело перекидывалась сестра, — то-то резвился хрупкий Тимофей, ощутив в себе такую силу.... Но как же обратно?"

    Он неловко ткнул носом в следующий переключатель.

    ХЛОП! Антон опять стал человеком. На всякий случай зашел по колено в воду и нажал еще один сегмент.

    ХЛОП! Большой сокол забил крыльями, стараясь взлететь. Перья мгновенно напитались водой, короткие ноги тщетно искали опору....

    Кое-как взлетев, кренясь на один бок, сокол выбрался на берег, где нахохлился в ожидании того момента, когда ветер подсушит перья. Когда можно будет взмыть в небо, откуда земные хлопоты кажутся суетой сует, а мир становится похож на большое лоскутное покрывало, и не надо ничего, кроме попутного ветра, солнца, простора и возможности гордо мчаться сквозь пространство и время, ощущая себя повелителем воздушного океана....

    И тут Антон понял, что его понесло, и, сердито клекотнув, поскорей ткнул клювом переключатель, пока он не улетел отсюда к чертовой бабушке, променяв тяжелую землю на будоражащую радость полета...

    ХЛОП! Опять человек... Парень подумал, что если сейчас он превратится в блоху, то на этом месте можно будет ставить памятник неизвестному герою. В голову ядовитой змеей вползла первая здравая мыслишка: — "Риск — благородное дело, но не всегда надежное". Он поспешно отогнал ее прочь и, не мешкая, чтоб не передумать, нажал новый сегмент трансформера.

    ХЛОП! Горло перехватил мучительный спазм и в воду тяжело плюхнулся громадный сом, раздул жабры, зашевелил плавниками, прогоняя воду через жаберные щели, стремясь поскорее насытить кровь кислородом. Потом лениво взмахнул хвостом, привыкая к новым ощущениям, и поплыл вперед, легко рассекая воду лобастой головой.

    "А быть рыбой не так уж и плохо. Вес уменьшился почти вдвое, мышцы стали упруги и сильны, а..." — Антон настолько задумался, что забыл, в чьем теле он находится, но инстинкт хищника среагировал на мелкую рыбешку, плывущую мимо.

    Сильным рывком сом ушел в сторону.

    — Ты не голоден, ты не голоден, ты уже поел, — мысленно уговаривал рыбу Антон-человек, стараясь не потерять власть над новым телом, — но если мало, то плывем к острову, там много большой и вкусной рыбки.

    Сом оказался послушным, а, может, и впрямь не нуждался в пище, так что вскоре Антон оказался на мелководье, покрутился там немного, играя плавниками и шлепая хвостом. Рыбья мелочь, оглушенная ударами мощного хвоста, всплыла на поверхность воды.

    Сом развернулся, разинул рот, готовясь проглотить обещанную ему вкусную еду, но тут Антон, наконец, увидел чертоги Водяного и ринулся к ним.

    Обиталище озерного владыки очень походило на город, который затонул во времена оные: резные башенки, ажурные лесенки, высокие стрельчатые окна, только в отличие от легендарного деревянного Китежа, под водой все было сделано из камня, изначально белого, а теперь изрядно позеленевшего от тины и водорослей. И даже кое-где разрушенные постройки не портили красоту подводного замка.

    Проплывая вдоль подводного замка, Антон заглядывал в некоторые окна, затянутые длинными плетями водорослей, извивающимися, точно змеи. В просторных залах стояла изящная мебель на тонких гнутых ножках, а стены украшали картины, сделанные из разноцветных камней и ракушек. На неискушенный взгляд Антона выглядели чертоги весьма привлекательно. Все было так нарядно и празднично, будто хозяева приготовились к приему гостей, но парень не обнаружил ни одной живой души. Вымерли они, что ли все? Да какое это имеет значение! Нет никого и ладно... Все равно, спросить он никак не сможет, разве что плавниками изобразит, чего он хочет. Птаха-то, где здесь искать?

    Время шло, ничего в подводном царстве не менялось. Антон, как заведенный, кружил вокруг него, любовался уже набившим оскому великолепием, когда, наконец, очередной пируэт вынес его к полуразрушенному теремку. Без особой надежды сом заглянул в пролом в стене, а потом заплескался и забил хвостом от избытка чувств, радуясь находке.

    Потерянный бесенок, скрючившись, как зародыш, сидел в воздушном пузыре и горевал.

    Заметив сома, он поднял голову, равнодушно посмотрел на чересчур любопытную рыбу. Она заглядывала в его тюрьму, раскрывала беззвучно рот, точно пыталась что-то сказать, но бесенок лишь вздохнул и отвернулся. Антон заметил на его мордочке непросохшие дорожки слез. Сердце парня глухо стукнуло и заныло от жалости. Мелкий ведь ещё, за что ему это уже во второй раз? Карма, что ли, такая?

    Сом повернулся к пузырю боком, примерился, подтолкнул его слегка хвостом, проверяя на устойчивость. Воздушная тюрьма вздрогнула и отплыла от рыбы. Птах забеспокоился, уперся лапами в стенки пузыря, а Антон мысленно возликовал: — "Ура! Не закреплен! Можно буксировать, только бы никого не встретить...".

    Ему повезло — пузырь легко прошел в пролом стены, хорошо подчинялся любым его маневрам, и даже Птах не сильно буянил, видно, совсем смирился со своей участью.

    По каким причинам замок стоял пустой, Антон выяснять не стал. Улизнуть бы побыстрее отсюда, пока никто не появился, да опять стать человеком.

    Несмотря на легкость транспортировки Птаха, противоположного берега человек-рыба достиг, устав до невозможности. Освободив из заточения бесенка — вот и пригодился меч — Антон не стал расспрашивать страдальца ни о чем. Тот с таким блаженным видом сидел на берегу и не мог поверить в свалившееся на него счастье, что Антон решил пока не докучать ему. Наконец, Птах отмер:

    — А я ведь уже и не надеялся ступить на землю... — взгляд его постепенно обретал осмысленность. — Мы что, уже на месте? — спросил, оглядываясь по сторонам.

    — Нет... Тут... — он замялся, не зная, как объяснить бесенку суть вопроса, не вдаваясь в технические подробности. — Это... У нас другая заморочка. С оборотнем беда...

    Спасатель и спасенный на дрожащих по разным причинам ногах добрались до Тимофея. Тот полулежал там же, где оставил его Антон и взгляд его (о радость!) был более-менее осмысленным. Но первая фраза страдальца окончательно выбила парня из колеи.

    — Нуте-с, батенька, какие у нас успехи на этот час? — хитренько прищурив глазки, спросил Тимофей, и в его неуловимо изменившемся лице промелькнуло что-то очень знакомое. — Архиважно иметь всю информацию, и в этом залог любой революции.

    — Владимир Ильич? Здесь? За каким чертом? — заорал парень, не ожидавший такого подвоха.

    — А вы правы, товарищ, нам он не нужен. Нет человека — нет проблем, — с грузинским акцентом вкрадчиво произнес Тимофей, усаживаясь и нащупывая в траве отсутствующую трубку.

    — О, только не этот! — театрально хватаясь за голову, опять заорал Антон. — Культа личности мне здесь только не хватало.

    В ответ на реплику Тимофей всхлипнул и затянул в духе деревенских страданий:

    Раз пошел я прогуляться во сне,

    Странный ежик повстречался вдруг мне —

    Он сопел, он потел, он зубами скрипел,

    Видно, шубку наизнанку надел.

    Пожав плечами, Антон застыл в позе роденовского мыслителя. Свихнулся мальчонка, стопроцентно свихнулся...

    А тот без всякого перерыва, сидя, попытался изобразить два притопа, три прихлопа и бодро исполнил:

    Если хочешь быть богатым,

    А удача не идет —

    Ты попей воды волшебной,

    И желание пройдет.

    Антон тяжело вздохнул и повернулся к Птаху, но бесенка рядом уже не было, только треск кустов доносился издалека.

    — Предатель! — крикнул парень вслед. А что еще думать? Бес он и есть бес, даже молодой, а он его ещё спасал, жизнью рисковал... Затем опять уселся рядом с Тимофеем и приготовился слушать дальше, даже не пытаясь угадать, чем тот его еще удивит.

    Но парнишка замолк и опять впал в забытье.

    Только Антон недолго горевал в одиночестве. Возвратившийся Птах держал в лапах обломок коры, в котором плескалось немного воды. Склонившись над лежащим оборотнем, принялся брызгать на него воду и приговаривать:

    — Чистая вода, студеная вода, изгони хворь из тела белого, да в сыру мать-землю, да верни душу светлую, память долгую, да отгони воронов, на чужое тело слетавшихся, да защити Тимофея от силы злобной...

    Парень удивился, он и не подозревал, что все так запущено, но до конца заговора стойко хранил молчание, не веря в эффективность Птахова действа.

    Однако едва бесенок проговорил последние слова и выплеснул остатки воды на Тимофея, тот открыл глаза и воскликнул:

    — Птах! Ты нашелся! Где ты был?

    Но Антон не дал друзьям поделиться новостями:

    — Все потом. Темнеет уже... Выбираться поскорее надо отсюда, да ночлег искать. — Озадаченно глянул вверх. — На деревья, что ли влезть?

    — Зачем? — удивился Птах. — Отойдем подальше от берега озера да заночуем прямо в лесу, рядом с живой водой никакая нечисть не тронет.

    — С живой водой? — в один голос воскликнули Антон и Тимофей.

    — А вы что, не чуете?

    — Нет, — помотали головами оба.

    — А чем ты думаешь, я вот его оживлял? — кивнул Птах на парня. — Когда душа в заоблачные выси стремится, тело свободным остается, вот и кидаются на него тати неприкаянные, в Навь не попавшие и духами бесплотными навечно в Яви застрявшие.

    — Ясно вроде, но кое-кому из этих, гм... "татей" просто не время ещё здесь обретаться. Они, как бы это сказать... ещё не скоро родятся.

    — Да наши это духи, тутошние, — усмехнулся бесенок, — просто они из твоего бессознательного лепят то, чем можно больше всего страху нагнать.. А испуганный человек более всего открыт для чужого воздействия. Хорошо, что мы вовремя подоспели.

    — Ага... понятно... вопрос закрыт... — однако решил Антон присмотреться к нему внимательнее: "Ишь, как шпарит, прямо Зигмунд Фрейд... Бессознательное... Воздействие... Непрост ты, Птах, оказывается, ох как непрост...".

    — Слабый ты, — недоброжелательно глянул бесенок на Тимофея. — Алконост тебя чуть до смерти не запел, а ты и не подумал сопротивляться... Повезло ещё, что рядом ручеек с живой водой отыскался.

    — Где? — опять в один голос закричали друзья, лишь теоретически предполагавшие, что живая вода существует. Даже Тимофей, проживший тут не один лень, не подозревал, что предания о чудесном воскрешении — не вымысел.

    — Да вон же он течет, — и Птах повел своих спутников к давно знакомому им ручейку, по берегу которого было так легко и весело идти, и всю дорогу не переставал удивляться, как это они живую воду не услышали.

   

ГЛАВА 7

   

   Разбудил Антона дружный перепев птиц, приветствующих наступление нового дня. Ночь и вправду прошла спокойно. Уже в темноте они вдоволь наплескались в тихой заводи, к которой привел их Птах, и заснули прямо на берегу, из последних сил наломав сосновых лап для подстилки и забыв про ужин. Парень потянулся, легонько пощекотал голую пятку Тимофея, на что тот только взбрыкнул ногой и почмокал губами, просыпаться не спеша.

    "А, ладно, пусть спит, я пока Птаха растолкаю" — Антон поискал глазами бесенка, который устроился на ночлег в отдалении от них, и мгновенно вскочил на ноги. Паршивца нигде не было!

    — Тимка, — парень затряс приятеля, плохо соображающего спросонок, — он опять исчез...

    — Кто?

    — Да Птах.

    — И что ты так волнуешься, для него лес — дом родной, — апатично ответил Тимофей, переворачиваясь на спину, намереваясь ещё чуток подремать. — Не пропадет.

    — Ну, ты и соня, — рассердился Антон, толкая его снова.

    — Ага, — миролюбиво согласился "оборотень", усаживаясь. Поспать ему так или иначе все равно не дадут. — А скатерть-самобранка ещё работает или у нее, как заряд у аккумулятора, еда кончается? На сытый желудок легче думается...

    — Не знаю, Людмила не говорила, — растерялся Антон, — просто дала и все. И вот ещё, — он вытащил из наплечной сумки полотенце и гребень.

    — Что ж ты раньше молчал? И даже вытереться не предложил, — возмущенно подскочил Тимофей. — Я вчера после купания так долго согреться не мог, а костер ты не дал разводить. "Из соображений безопасности", — передразнил он старшего друга.

    — Ээээ, не замай, — Антон бережно уложил все обратно, — сестра сказала, что пользоваться этим можно только в случае крайней опасности.

    — А что это? Тоже волшебные, да? — Тимофей необычайно оживился, — дай поближе посмотреть.

    — Кому ведьма вещь дала, тот ей и хозяин будет, — сказал неслышно подошедший Птах, — негоже наговоренное в чужие руки давать.

    — Что, не сработает? — на "автопилоте" отозвался Антон. Он копошился в сумке, доставая зацепившуюся за гребень скатерть. — Птах, где ты был? — он сурово глянул на "ушельца".

    Бесенок угрюмо опустил голову, переступая с ноги на ногу, точнее, с копытца на копытце, потому что был он в своем истинном обличье. Антона он почему-то слегка недолюбливал, может, к ведьме ревновал, может, ещё что. Кто знает, что у них на уме, у бесов-то, особенно молодых.

    — Вот здорово, что сам вернулся, мы за тебя уже переволновались, — Тимофей горячо кинулся обнимать Птаха. Антон досадливо поморщился: — "Вот лицемер, переволновался он, если б не я, то и не знал бы, что нас молчаливо покинули...".

    — Я дорогу к логовищу Кащея искал. Там деревья мертвые стоят, — бесенок неопределенно махнул лапой куда-то себе за спину.

    — Совсем? — Птах виновато закивал, точно чувствовал себя повинным в гибели леса. — А что с ним?

    — Не знаю, я туда не пошел, там худо. Только проверить стоит, не там ли укрывается Кащей.

    — Далеко?

    — Да нет, ходу всего-ничего.

    Птахово "всего-ничего" заняло несколько часов быстрого хода. Не иначе, бегал он куда быстрее, чем ходят люди. Правда, Тимофей порывался обернуться волком, смотаться на разведку. Но Антон воспротивился, решив, что теперь они вместе держаться будут. Так надежнее, к тому же пока эти двое на глазах, за них не так душа болит. "Они ж оба ещё, как дети..." — подумал парень, как-то упустив из виду, что эти двое как-то жили здесь до его появления и в опеке не нуждались.

    — Тим, ты мне вот что скажи, — не давал Антону покоя один вопрос, — ты здесь давно уже?

    — Да нет. Месяца три-четыре, а что?

    — Ты так хорошо разбираешься в здешней жизни. Меня вот Людмила не сильно просвещала, только о том говорила, без чего не обойтись, от остального отмахивалась, дескать, потом... — Тимофей пожал плечами. — И неужели тебя до сих пор не хватились?

    — Хватились, как видишь.

    — Но ведь не сразу же.

    — Да просто наши наблюдатели здесь не все время живут. Так, набегами появляются, чтобы временнЫх парадоксов не создавать. К тому же я хорошо следы запутал, — усмехнулся он. — Сказал, что с дедом на раскопки поеду. Там целый пласт при строительстве вскрыли, а дед — знаток, каких поискать, вот его и пригласили.

    — А контроль за перемещениями что, не ведется?

    — За какими?

    — Ну, когда машина включается? — Антон растерялся. Он слабо представлял, как работает машина времени. Но если она машина, то её же должны включать-выключать, не шурует же она безостановочно.

    — Ты что-то не понял, у неё совсем другой принцип действия, чем у ваших теоретически придуманных. Управляющий расчетами компьютер задействован постоянно. Просчитывает пространственно-временные характеристики того места, куда необходимо попасть, определяет оптимальную траекторию полета капсулы в нашем мире и выбрасывает её в ближайшую свободную от каких-либо материальных объектов точку здесь. Потом капсула спокойно опускается на выбранную планету.

    — А зачем это? Так сложно.

    — А представь, сколько испытателей погибло во время перемещений, потому что выбранное ими место было уже занято другим объектом — деревом или горой, к примеру.

    — Зачем это было нужно, ведь реальной пользы от этих путешествий никаких, — возмутился Антон. — Так, баловство одно.

    — Да? — моментально загорелся Тимофей, — а атомную бомбу когда изобрели, польза какая-нибудь была?

    — Потом-то атом стал "мирным", — словами какой-то газетной статьи парировал парень.

    — Потом... А знаешь, сколько мы узнали о прошлом наших предков! Мы и представить не могли, что на самом деле люди владели магией, это не сказки, и Земля была населена не только людьми, но и другими расами.

    — Это атлантами, что ли? Да дома ими все уши прожужжали, куда не глянешь, то инопланетяне с НЛО, то исчезнувшие цивилизации,— засмеялся Антон. — И кому это нужно?

    — Разве не интересно знать о прошлом?

    — Нам бы в настоящем разобраться, — Антону стало почему-то горько и обидно за своих соотечественников. Знал бы Тимофей, как на самом деле было "весело" жить в двадцатом веке, так не восторгался бы. Потом подумал, а что он собственно злится: вон Греция, Рим, древняя Русь — такие фильмы о них снимают, книги пишут, а попробуй мечом помаши, да поваляйся на поле брани раненый без руки, ноги, когда ни врачей, ни медикаментов стоящих нет. А эпидемии?

    Тимофей ойкнул и присел, держась за ногу. Птах, идущий чуть впереди, кинулся к нему.

    — Да ну, все нормально, просто ногу подвернул. Устал я. — Антон и сам уже сообразил, что, споря, они без передышки отмахали довольно прилично. Ну и к лучшему, а то бы дергались по пути, пережевывали в мыслях, что их ждет впереди, а так вполне содержательный разговорчик получился. — Сколько мы уже идем?

    Тимофей глянул на солнце, съехавшее на середину неба: — Да часа три уже.

    — Тогда привал, пару часов — отдых и вперед.

    Скатерть-самобранка не подвела, видать, окончательно признала в них хозяев — выставила, чего душа могла пожелать (с точки зрения самой "стряпухи"). Молоко в запотевшем глечике, вареное мясо, хлеб, порезанный большими аппетитными ломтями, незнакомая трава с меленькими листочками, пахнущая так, что слюни текли от одного только запаха. Всё так, как нравилось самому Антону, и дома не утруждавшему себя особыми кулинарными изысками. Правда, он все же предпочитал питаться в небольших кафешках, в крайнем случае, готовил простенькие полуфабрикаты, не требующие много времени для варки-жарки.

    Осоловев от еды, путники растянулись на подстилке из опавших листьев, которые сгребли в кучу, и притихли. Но не молчалось Антону, хотелось побольше узнать об этом мире, разобраться, что к чему:

    — Тим, ты спишь? — прошептал он "оборотню", прислушиваясь к его размеренному дыханию.

    — Нет. Думаю.

    — О чем?

    Тимофей перевернулся на спину и задумчиво уставился на облака, неторопливо проплывающие в вышине. О чем... Да мало ли о чем! О том, что все пошло не так, как он себе представлял, о том, как неимоверно хочется домой, и что незаметно вернуться уже не получится. Тимофей ведь планировал всего-навсего несколько дней незаметно погулять здесь и возвратиться, пока никто не заметил его побега в прошлое, но...

    Это вездесущее "НО"!

    Тесная инматерная капсула, больше похожая на миниатюрный саркофаг, опустилась в безлюдном лесу, и не успел он выбраться наружу, в эйфории от того что все легко удалось, рассыпалась на мелкие обломки, истаивающие на глазах. Пока Тимофей глазел на эти пертурбации, о которых он и не подозревал, остатки капсулы исчезли совсем. Все, что осталось у "путешественника во времени", так это браслет и индивидуальный одноразовый телепорт, который он недавно использовал. Жаль, что так неудачно! Парнишка поочередно менял обличия, подбирая наиболее подходящие для этого мира, опасаясь приближаться к коренным обитателям этого времени, пока не разведал, что здесь к чему. А что делать было, не мог же он так прямо заявить — "Здравствуйте, я ваш далекий потомок, прошу любить и жаловать". Самому найти машину времени, и отправиться обратно у него не было никаких шансов, слишком хорошо была она спрятана неизвестно где, значит, оставалось одно — таить свое истинное лицо ото всех, забыв о возвращении домой. И надо сказать, ему это удалось... Врать получалось легко и просто, народ здесь был добр и простодушен. Случайно столкнувшись с Антоном в лесу, он интуитивно почувствовал в парне такого же чужака, как он сам, — по неестественному здесь запахам бензина и пластика, намертво въевшимся в кожу "ароматам" цивилизации. Тонким звериным нюхом он уловил еще и запах страха, тяжелый, вязкий, и решил поближе познакомиться со странным человеком. Но не будешь же всё это рассказывать, тем более сейчас, и он легко ушел от вопросов, не заостряя внимания на своих невеселых мыслях:

    — Зачем нам Кащея убивать? Может, просто поговорить по-человечески и все?

    — Ага, так он нас и послушал, — Антон вообще не верил в благополучный исход дела, — Людмила не зря мне этот меч всучила. Как ты себе представляешь — это же не пистолет, которым издалека припугнуть можно, сражаться придется. И я не думаю, что после этого получится по-человечески разговаривать.

    — Ты ещё не знаешь, на что он способен, — Тимофей оживился, — про него такие байки ходят.

    — А ты сам-то с ним сталкивался?

    — Нее, я его первый раз, как и ты, в трактире увидел. А может, назад вернемся, зачем нам все это.

    — Нет, брат, — Антон решительно встал, — хватит прохлаждаться. Если он до сестренки дотянется, мне тоже кирдык будет, что я здесь без нее, а мне ещё пожить хочется и домой вернуться. Птах, собирайся.

    Бесенок не принимал участия в разговоре, но, навострив уши, внимательно прислушивался. Много ли он понимал из их спора, Антон не знал, но не лез с расспросами и слава богу.

   

    Смешанный лес постепенно переходил в хвойный, но не светлый сосновый бор, горделиво тянущий верхушки высоченных деревьев к солнцу, а в густой ельник, в котором безвозвратно тонут и свет, и звуки. Деревья становились выше, все ближе теснились друг к другу, закрывая дорогу путникам. От неожиданных порывов резкого пронизывающего ветра стало зябко. Вдруг ветви елей закачались, по лесу пронесся долгий протяжный стон. Где-то вдалеке тревожно заухал филин.

    — Жутковато, — ежась, сказал Тимофей. Его слова остались без ответа, все уже настолько устали, что разговаривать никому не хотелось. Да и этот мрачный лес, казалось, тянул остатки сил. Хотелось упасть на траву, с трудом пробивающуюся сквозь густой слой хвойного опада, закрыть глаза и не открывать их долго-долго.

    — Отдохнем? — опять нарушил молчание Тимофей.

    — Дальше идем, — Антону не хотелось делать привал в таком месте.

    Тимофей дернул парня за руку, привлекая его внимание, мимикой и жестами показывая необходимость сохранять тишину.

    — Что? — беззвучно, едва шевеля губами, произнес Антон.

    Оборотень пальцем тыкал куда-то вбок.

    В двух шагах от них среди деревьев стояла женщина в белом свободном платье. Длинные распущенные волосы беспорядочными прядями падали на лицо, почти полностью закрывая его. Подняв голову, она отвела рукой спутанные светлые пряди, и Антон ахнул.

    На него смотрели глаза, полные такой муки, будто вся скорбь мира уместилась в одном единственном взгляде.

    Присмотревшись, Антон понял, что женщина сравнительно молода, а седина ее не от старости, а скорее как отображение душевной боли и тоски. Парень двинулся в сторону плачущей женщины, спросить, могут ли они чем-то ей помочь, но едва сделал пару шагов, как фигура скорбящей исчезла.

    — Ничего не понимаю!

    — Я ее уже видел, — почему-то шепотом заговорил Тимофей, — вдалеке, сначала думал, показалось. Здесь же все слышно хорошо, а она появлялась бесшумно неизвестно откуда, так я решил сначала понаблюдать за ней. А тут она совсем рядом оказалась...

    — А чего ты шепотом? — тоже понижая голос, спросил Антон.

    — Не знаю, — возвратился в нормальный режим вещания Тимофей, — до того жутко стало...

    — Это Белая баба, — разродился молчавший до этого Птах, — говорят, она судьбу предсказывает путникам... Или плачет...

    — А мы тут причем? — недоумевал парень. — Да мы ее вообще первый раз видим.

    — Я не первый, — возразил Тимофей, — и она все время слезы льет.

    — А плачет она над теми, кого беда неминучая или смерть лютая ждет, — немного помолчав, добавил бесенок.

    Антон тяжело вздохнул от открывающейся перед ними перспективы. Нда... Захотелось оказаться дома, где не было никаких Кащеев, где никого не надо было спасать, где ни надо было никуда идти, где так славно сидеть вечерами в уютном кресле, слушая горячо любимого "Наутилуса" или не менее боготворимого "Пинк флойда", неторопливо потягивая пиво после напряженного рабочего дня, однако...

    Возвращаться к Людмиле не сделав порученное смысла не было, и друзья, окончательно пав духом, продолжили путь.

    Довольно скоро могучие ели-великаны сменились мертвыми деревьями, которые наклонились навстречу путникам, как будто леденящее дыхание смерти с востока в одночасье согнуло и покорежило пусть мрачный, но зато живой лес. Лес, который пытался сопротивляться, воздвигая на пути злой силы баррикады погибших деревьев.

   

* * *

*

   

    — Похоже, мы уже пришли, — сказал Антон притихшим Тимофею и Птаху. Они оказались среди частокола абсолютно голых стволов, с которых непонятно как были содраны не только ветви, но и кора.

    А вдали мрачной громадой поднимался замок. Даже отсюда было заметно, как меркли и без того неяркие лучи заходящего солнца, точно черные стены замка поглощали их.

    "Но если я безвестно кану — короткий свет луча дневного, но если я безвестно кану за звездный пояс, в млечный дым? — вспомнил парень строки любимого стихотворения сестры. — Лучше здесь и не скажешь. ...Я за тебя молиться стану, чтоб не забыл пути земного, я за тебя молиться стану, чтоб ты остался невредим... А вот это нам сейчас совсем не помешает... — с внезапно нахлынувшей злостью подумал Антон, шагая вперед. — Горячая молитва...".

    И остановился только у замка. Тимофей и Птах молча застыли рядом, задрав головы.

    Высокие готические шпили вонзались в нависшее над ним небо. Несокрушимой мощью веяло от древних каменных стен. Несмотря на то, что часть их обрушилась под гнетом времени и поросла диким виноградом, они могли противостоять любому врагу, вздумай он опробовать их крепость.

    Тогда в узких бойницах в любой момент появились бы закаленные в сражениях воины, осыпая противника градом каленых стрел и поливая его раскаленным варом. И горе тому, кто осмеливался потревожить покой обитателей замка, разбудить древнюю силу, спящую до поры до времени.

    Но зато гостей замок встречал бы, как полагается, фейерверками и толпой вышколенных слуг, ловко разносящих напитки и яства. Повсюду звучала бы тихая музыка, журчали фонтаны, пели птицы. Запах цветов и изысканых кушаний разносился бы далеко окрест, чтобы все в округе узнали, насколько гостеприимны бывают хозяева.

    Вот только с тех пор, как здесь обосновался Кащей, замок вообще оцепенел. Никто не нарушал покой старых стен — ни друзья, ни враги. Много, много лет....

    Троих пришельцев замок не посчитал ни за врагов, ни за друзей, и тишина вокруг осталась неизменной.

    Путники немного постояли, успокаивая бурлящие чувства, и без слов двинулись к огромным железным воротам, ибо штурмовать эти стены мог только совсем дурной.

    Немного погодя Тимофей задумчиво произнес:

    — Мне показалось, что он живой... И пытался нам что-то рассказать...

    — Не выдумывай, — отмахнулся от него Антон. Его гораздо больше занимало другое — что делать, добравшись до ворот. Не стучать же в них!

   

    Внезапно весь замок засиял, как рождественская елка, и громовой рев, исторгнутый сразу из трех глоток, пригвоздил их к месту.

    — Кто? — загрохотало со всех сторон. — Кто идет?

    — Свои, — слабо пискнул в ответ Тимофей, не особо надеясь, что его услышат.

    Услышали, однако...

    — Свои по ночам не ходят! Свои дома сидят! — и вокруг опять заревело: — КТО?

    Замершие на месте друзья увидели, как громадные ворота с жутким скрипом растворились, наружу выполз грязно-зеленый дракон-переросток с тремя головами, которые, как перископы, вертелись во все стороны, стремясь обнаружить наглеца, рискнувшего нарушить покой Черного Замка. Судя по огромному брюху и не менее толстому заду, дракона не беспокоили последние лет сто, и он был изумлен нахальством пришедших.

    Думать, что треглавый страж с почестями проводит их к Кащею, было величайшей глупостью. Значит, что? Антон на минуту представил, как он сражается с этим чудовищем, и у него сразу же вспотели ладони. Его менее храбрые спутники торопливо отступали, стремясь укрыться за спиной "героя".

    Дракон, наконец, заметил людей и, не торопясь, двинулся в их сторону. При этом он вилял хвостом, как продажная девка на променаде.

    Внезапно бесенок оттолкнул Антона и метнулся вперед.

    — Что ты делаешь? — закричал парень и кинулся вслед.

    Реакция дракона оказалась мгновенной. Не зря, видать, Кащей его кормил... Он сгруппировался, опираясь на мощный хвост и задние лапы, крылья, похожие на китайские веера, замолотили по воздуху, помогая удерживать равновесие. Длинные шеи вытянулись и развернулись под одинаковым углом друг к другу, в виде латинской "W", и только головы безостановочно вертелись, как на шарнирах, пытаясь поймать верткую цель для прицела.

    Когда это удалось, дракон радостно загромыхал и начал обстреливать Птаха короткими огненными струями. Причем выстрелы следовали один за другим, настолько быстро головы передавали друг другу эстафету, а наводка становилась все точнее.

    "Совершенная боевая машина, — подумал Антон, которого после первого драконьего залпа будто пригвоздили к месту. — Терминатор, блин".

    Одна из огненных струй вскользь мазнула по тощему тельцу бесенка. Тот испуганно заверещал и, петляя, как заяц, ринулся обратно.

    Антон будто наяву услышал голос сестры: "Когда станет совсем невмоготу, достань полотенце и гребень, сломай гребень и брось навстречу опасности".

    Спасать Птаха надо было немедленно и парень, не сомневаясь ни минуты, вытянул сверток. Не разворачивая, переломил деревянный гребень и, яростно размахнувшись, кинул все вместе — и гребень, и полотенце — дракону в морду, так как тот, оказывается, умел бегать довольно быстро и был уже почти рядом. А потом Антон безнадежно закрыл глаза. Быть "героем" у него не получалась и безбоязненно смотреть в глаза смерти оказалось не по силам.

    И он не увидел, как в воздухе смертоносной тучей закружились деревянные стрелы, зависли на миг над драконом, а потом разом воткнулись в землю около него, неизвестно как увеличившись в размерах. Грозный страж замка оказался окружен частоколом из огромных заостренных поверху бревен, преодолеть который он не мог.

    Дракон заревел, с размаху влупившись в неожиданно вставшую на пути преграду, отскочил назад и принялся опять плеваться огнем, однако то ли запас боеприпасов иссяк, то ли частокол оказался огнеупорным, но ограда оказалась крепкой и беснующемуся внутри узнику не поддалась.

    А полотенце, с вышитой крестиком каймой, вообще повело себя странно — увеличиваясь, выгнулось дугой, перебросилось узким мостиком над полем боя, непринужденно нырнуло в распахнутые ворота.

    Не растерявшись, Тимофей изо всех дернул за руку Антона, приводя в чувство, и потащил его на эту импровизированную дорожку. Птаху особого приглашения не потребовалось, ибо он всецело доверял чародейским хитростям.

    Не успели они ступить на прогнувшуюся под их весом дорожку, как под ногами мягко завибрировало и друзья двинулись вперед, как на эскалаторе, только ветер засвистел в ушах.

    "Вот это да! Ай да ведьма, ай да мастерица!" — раскинув руки для равновесия, восторженно выдохнул Тимофей, не ожидавший ничего подобного. Опешивший Антон от комментариев воздержался, ожидая развязки, а Птаху, похоже, было все равно.

    Мимо проносились многочисленные двери, в хитрых извивах неосвещенных коридоров так легко было заплутать, что Антон вяло подумал, уже не удивляясь ничему: — "Куда нас несет? Выбираться отсюда будет непросто...". Мысль развиться не успела, потому что дорожка, миновав очередные двери, на этот раз окованные металлом, вдруг пропала. Перед глазами предстало слабо освещенное помещение, на первый взгляд абсолютно пустое.

    Периметр этого немалого зала опоясывали круглые колонны с множеством выпуклостей в самых неожиданных местах, точно их поленились должным образом обтесать. Тихонько ступая, Антон подошел к крайней из них, присмотрелся и отшатнулся — это же девушка, замурованная в скользко-блестящую массу. Лицо, искаженное невообразимой мУкой, казалось, молило о милости, беспощадно искривленное тело застыло в том виде, какой ему придала фантазия безумного создателя, творящего экспонат для чудовищного паноптикума. Остальные что, такие же? Похоже... Парень с трудом преодолел подступившую к горлу тошноту и глянул на Тимофея. На того вообще напал столбняк, а в глазах читался немой вопрос: — "Зачем?"

    Антон нервно дернул головой, не зная, что ответить и осторожно двинулся к находящемуся прямо напротив входа возвышению, которое скрывалось в полной темноте. И только подойдя ближе, друзья разглядели широкие ступени, ведущие к каменному трону, расположенному почти у самого потока.

    Антон, Тимофей и Птах застыли посреди зала, когда поняли, что в массивном кресле кто-то сидит. Только отсюда, снизу, разглядеть его не удавалось никак.

    От мертвой тишины, нарушаемой только дыханием, звенело в ушах.

    — Он живой? — вопрос Птаха повис в воздухе.

    — Я просто задумался, — прозвучало в ответ. — Задумался о том, как тесен мир. Не успеешь подумать о гостях, как они приходят сами. Неужто Баба-Яга передумала? Да гонцов за мной послала... Или вы по своему личному делу ко мне?

    Голос напоминал скрип железа по стеклу, настолько он был неприятен и Антон передернулся, прогоняя озноб, бегущий вдоль позвоночника

    У его друзей приятных ассоциация, видимо, тоже не возникло, потому что Тимофей скривился, как от зубной боли.

    Говорящий встал во весь рост, и появилась возможность его рассмотреть.

    По степени мерзости Кащей ничем не отличался от своего голоса. Ходячий экспонат анатомического театра. Казалось, под кожей не было ни грамма плоти, настолько иссохшим был этот старик. Высокий рост еще больше подчеркивал его худобу, а глубоко запавшие глаза, в глубине которых едва теплились красноватые огоньки, очарования не добавляли. Яростный взгляд, казалось, готов был испепелить незваных гостей.

    "Соседушка, а я вам сахарку принес..." — некстати вспомнил Антон фразу из довольно популярной игры, где требовалось задобрить несговорчивого мага.

    Ой, не до шуток! Совсем не до шуток!

    Почуяв движение воздуха, парень обернулся на своих спутников. Рядом, ощерившись, стоял мощный волк. Негромко порыкивал, как бы предупреждая, что просто так его не возьмешь. С оскаленной пасти на пол капала слюна, шерсть на загривке встала дыбом.

    "А Тимофей испугался, силу демонстрирует, сам-то хлипкий, — подумал Антон, отыскивая взглядом Птаха. — Где этот гаденыш? Смылся! Опять куда-нибудь вляпается! Нашел время!"

    Волк предупреждающе зарычал, парень глянул на Кащея, прикидывая расстояние, и потрогал мешочек с разрыв-травой, висящий на шее: — "Слишком далеко, пока бежать буду, все, что захочет со мной сделает. На "слабО" попробовать его взять, что ли?".

    — Выходи сражаться, как мужчина с мужчиной! — пришли на память спасительные слова, и Антон потянул из-за спины грозный меч-кладенец, почти позабыв его истинную тяжесть. Но вызов уже сделан и теперь придется сражаться, без особой надежды выйти отсюда живыми. Но попытаться стОит... Парень примерился, обвел мечом круг перед собой, намереваясь отразить хотя бы первый удар, а уж там будь, что будет.

    — Сражаться? Трое на одного? Нечестно! — старик почему-то сильно развеселился. — Давай три на три! Пойдет?

    — Какие три, нас только двое, — Антон попытался поторговаться, и увидел совсем некстати появившегося Птаха. — Ладно, ты хозяин.

    Кащей хлопнул в ладони и крикнул: — ОГОНЬ!

    Каменный зал, в котором нечему было гореть, весь превратился в пылающий костер. У Антона затрещали волосы на голове, от Тимофея пахнуло паленой шерстью. Волк заскулил, присел на задние лапы, поджал хвост и начал отступать в центр пятачка, пока ещё не охваченного огнем. Панический ужас был в его глазах.

    — Оборачивайся! Немедленно!— Антон плашмя шлепнул волка мечом, чтобы привести того в чувство. — Тимофей!

    Птах, хоть и был бесенком, огня испугался не меньше волка. Он прижался к парню, точно искал защиту у самого сильного их них.

    "Какой бесславный конец, — безнадежно подумал Антон, покрепче ухватив меч, приготовившись ударить хотя бы один раз, если успеет. — Как глупо..."

    Он ринулся вперед, занося оружие над головой, хорошо понимая, что толку от его умения — ноль, и наткнулся на невидимую стену. Покачнулся от столкновения, выронил меч на пол и от души выругался, так, как это умеют только русские, облегчая душу, пока рассудок ищет пути спасения.

    Вот только меч, вместо того, чтоб упасть на пол, неожиданно взмыл в воздух и принялся яростно рубить языки пламени, постепенно расширяя круг, свободный от неистового огня. Лезвие мелькало с такой скоростью, что вскоре образовало сплошную светящуюся полусферу, которая надежно прикрыла друзей от пламени, и только от жара перехватывало дыхание.

    — Стоп! — опять хлопнул в ладони Кащей.

    Огонь погас мгновенно, как и не было его, даже следов адского костра не осталось.

    — Ладно, с этим вы справились, посмотрим дальше. — Кащей недовольно поморщился, щелкнул пальцами левой руки: — ВОДА!

    С потолка хлынул шумный водопад.

    Сбитый напором бурного потока, Антон упал, в последнюю минуту успев схватить растерянного Тимофея за руку, а Птаха за шиворот. Их закружил бурлящий водоворот и понес куда-то. Захлебываясь, теряя сознание от нехватки воздуха, ослепший и оглохший Антон ощутил мощный толчок снизу, а потом воздух, живительный воздух, хлынул в его легкие. Парень лежал животом поперек спины громадного сома и, откашливаясь, держал в руках Птаха, который не подавал никаких признаков жизни.

    "Тимка, спаситель! Слава богу, не растерялся! — с умилением подумал парень и снова с головой окунулся в воду. — Что ты делаешь, я ж захлебнусь!".

    Сом старался плавать у самой поверхности озера, в который превратился зал, изредка всплывая совсем, чтобы дать своим седокам сделать пару-тройку вдохов.

    Усевшийся на трон Кащей долго наблюдал за хитрыми маневрами рыбы. Когда ему надоели показательные выступления подводных пловцов, щелкнул пальцами правой руки. Вода моментально высохла, а друзья шлепнулись на пол с довольно большой высоты. Тимофей, правда, среагировал быстрее и, обернувшись еще в воздухе, приземлился на четвереньки уже человеком.

    — Выкрутились! — подвел итоги Кащей. — Не устали? — ласково поинтересовался он. Угрюмое молчание истолковал в свою пользу, как положительный ответ. — Тогда МЕДНЫЕ ТРУБЫ! Маэстро, прошу!

    Взмах рукой и зал задрожал от оглушительных звуков рок-н-ролла.

    — И снова танцы! Танцы! Танцы! — взвизгнул чрезвычайно довольный старик. — Я, отрываясь от земли, лечу!!!

    Антон ненавидел танцевать, но его руки и ноги непроизвольно задергались, подчиняясь отвязному ритму, и парень принялся неистово отплясывать. Рядом судорожно дергался Тимофей, ни один облик не спас бы его от участия в безумной дискотеке, и только мелкий подвижный бесенок вертелся вьюном, с удовольствием подпрыгивал, переворачивался в воздухе, всем своим существом наслаждаясь плясками. И не скажешь, что он только что дважды чудом избежал смерти. Наконец, Птах вдоволь нарезвился и, не обращая внимания на изнемогающих от усталости друзей, бодренько попрыгал прочь из зала.

    Кащей с видом уставшего диск-жокея начал придремывать в кресле — пленники по всякому никуда не денутся. Да и куда уйдешь от такого веселья?

    Внезапно наступила тишина, Антон с Тимофеем повалились на пол, в полной отключке раскинув руки-ноги, конвульсивно подрагивающие от перенапряжения.

    — Кто выключил аппаратуру? — разозленный помехой, Кащей вскочил на ноги, но потом решил, что людям вполне достаточно испытаний, и неторопливо начал спускаться по ступеням.

    Друзья без сил лежали посреди зала.

    Подошедший старик быстро потер руки одна о другую и наклонился к Тимофею, потом резко передумав, обернулся к лежащему навзничь Антону. Тот вспомнил сцену в трактире и похолодел в жутком предчувствии. Рука непроизвольно протянулась к заветному мешочку — сейчас или никогда.

    Амулет-яйцо болталось на цепочке прямо перед глазами Антона. Непослушными пальцами выцарапав пучок разрыв-травы из мешочка на шее, парень, не глядя, ткнул им в Кащея и тут же попытался откатиться в сторону, хорошо помня развалины сарайчика.

    Но все случилось быстро и тихо. С легким щелчком яйцо распалось на две половинки, как матрешка, и на пол вывалилась небольшая каменная иголка, сантиметров пять длиной. Парень среагировал гораздо быстрее оторопевшего Кащея, на четвереньках кинулся к ней и резко разломал иглу пополам.

    Фигура старика враз почернела, словно обуглилась, и, не издав ни звука, горсткой могильного праха Кащей ссыпался вниз.

    Разрыв-трава тоже обуглилась, и парень отбросил ненужный ему комок в сторону. Свою задачу она выполнила.

    — То-то же... Победила молодость! — удовлетворенно сказал он, опять растягиваясь на полу. Теперь можно и полежать.

    Когда друзья пришли в себя окончательно и осознали радость победы, Антон без особого интереса спросил у Птаха:

    — Где ты бегал? — хотя, по большому счету, парню было все равно. Все живы, здоровы, Кащея нет, и ладно. Пора домой, хватит приключений. Осматривать замок никакого желания не было, ноги бы унести, мало ли что здесь ещё водится.

    Бесенок как мог, поведал, что он нашел "занятную горницу", где много "блестящих штуковин", и он даже кое-какие потрогал и покрутил, а когда услышал, что музыка смолкла, побежал обратно, к ним. Что ему ещё там делать?

    Антон и Тимофей наперегонки ринулись туда. Ого!!!! Найденная комната больше напоминала центр управления полетами. Откуда здесь, на патриархальной планете такая роскошь?

    Тимофей уселся в кресло на колесиках и задумчиво уставился на пульт, над которым висел огромный слегка вогнутый экран.

    — Ты там поосторожнее, — забеспокоился Антон.

    — Не бойся. — Тимофей протянул руку и нажал маленький тумблер сбоку.

    Ничего не произошло, разве что некоторые лампочки погасли.

    Осмелев, "оборотень" тронул другой. Третий...

    Никакой реакции, тишина...

    — Да он не работает, — разочарованно протянул Антон, — сдох.

    — Подожди, разберемся... Энергия подведена, видишь, лампы горят, да и музыка откуда? Нееет...

    — Точно, обязан быть какой-то результат. А, может, это твоя машина времени? — выдвинул версию Антон.

    — Здесь, у Кащея в замке? Да нет, вряд ли, — Тимофей задумался, глядя на бесчисленные тумблеры.

    Птах подобрался поближе, просунул голову Тимофею под руку, по пути задев несколько переключателей, и восторженно уставился на внезапно появившуюся перед ним картинку — голубой шар планеты медленно вращался, на его поверхности проплывали хорошо узнаваемые очертания материков.

    — Это же Земля! — выдохнул замерший Тимофей.

    — Ни фига себе!— только и смог произнести Антон. — А как?

    Картина оживала, в глубине земной сферы появилась яркая точка, которая постепенно превратилась в изображение.

    На друзей смотрел седой длиннобородый старик. Некоторое время ничего не менялось, затем в полной тишине раздался медленный глуховатый голос редко говорящего человека. Человека, казалось, забывшего, как произносить слова.

    — Я вас ждал....

    Долгая пауза.

    — Нас?! — произнес Тимофей, с трудом осознавая смысл сказанного стариком.

    Опять пауза.

    — Не вас.... Но пришли вы, и, значит, так должно было быть. Вы справились с Кащеем, нашли коммуникатор.... Ваш маленький друг оказался очень восприимчив к ментальному воздействию, в отличие от вас, больших. Он и помог мне, сам не понимая, наладить связь. Сколько лет я никого, кроме Кащея не видел, да и его редко. Моих близких, наверное, уже нет.... Хотелось бы встретиться с вами наяву, но, думаю, я не смогу показать дорогу, потому что сам не знаю ее. Поэтому слушайте, времени у меня не очень много. И, может, мне будет легче умереть, рассказав вам правду о нас....

   

ГЛАВА 8

   

    Планета умирала. Немощные лучи красно-багрового солнца с трудом пробивали густой слой сплошных туч. Света и тепла было слишком мало, чтобы обогреть измученную землю и на ней навсегда поселились холод, мрак и ветер. Нескончаемый ветер, который изо всех сил пытался стереть с лица планеты любое напоминание о цивилизации, все еще существующей здесь, о великом народе Диоры.

    Диорийцы не исчезли, нет, он просто ушли вниз, укрылись под землей, где оставался хоть какой-то шанс на спасение. Но эта вынужденная мера была напрасной. В жестких условиях строжайшей экономии энергии, при использовании регенерированного воздуха и синтетических заменителей пищи вырастить здоровое поколение не удавалось. Появились первые признаки мутаций, которые со временем грозили стать необратимыми. Население Диоры было обречено. Эта цивилизация должна была исчезнуть.

    Переселение стало идеей "фикс", и только одна она не давала миру рухнуть в бездну безумия и мракобесия, напрочь позабыть о недавних годах расцвета, которые по праву называли "золотым веком" Диоры.

    И в последней попытке спасти хотя бы память об уходящей цивилизации, Всепланетный совет принял решение: во все стороны были разосланы пятнадцать кораблей-разведчиков, с заданием отыскать любой мало-мальски пригодный для колонизации мир. Отыскать, пока есть время. И постараться освоить его для прибытия других переселенцев.

    "Пилигрим" был одним из таких кораблей, в создании которых использовались новейшие разработки диорийских ученых, кораблей, которые строили всей планетой. Он метался от звезды к звезде, задерживаясь около некоторых на короткое время, планетные системы других исследуя более тщательно. Все казалось напрасным — пригодных для колонизации планет не находилось. Ближний космос был уже исследован, и на свой страх и риск корабли ушли в дальний поиск.

    ...Сварог встал, прошелся, потряс головой, прогоняя мрачные думы. Отстраненно глянул в иллюминатор, опять возвращаясь к мысли о том, что, скорее всего, их поиски напрасны.

    Равнодушный космос холодно помигал в ответ разноцветными огоньками миллионов звезд — он ничего не обещал, ему было все равно. Цивилизации появляются и исчезают, а он — вечен...

    Сварог не чувствовал себя уставшим, хотя только что сдал вахту первому помощнику. Все было спокойно.

    В анабиозном отсеке мирно спали будущие колонисты, отобранные планетарным компьютером юноши и девушки, лучшие из лучших. В криохолодильниках ждали своего часа оплодотворенные яйцеклетки животных и птиц, трюмы под завязку были наполнены всем, что могло помочь диорийцам в освоении нового мира.

    Внезапно корабль вздохнул, как живой, и тишину капитанской каюты разорвал пронзительный перезвон. Во всех отсеках корабля зазвучал сигнал тревоги. Сварог бегом ринулся в рубку. Что там еще такое?

    Дисплей сенсорного управления светился красным цветом, лицо пилот-навигатора исказила мучительная судорога. Перун, заступивший на вахту после Сварога, спешно переключался на аварийное управление.

    — Капитан, нас затягивает в черную дыру! — отрапортовал первый помощник, увидев вбежавшего в рубку капитана.

    Сварог принял командование на себя:

    — Экипажу занять места по аварийному расписанию! — громовым голосом рявкнул он по громкой связи. Вскользь глянул на панель управления, особо не задерживая взгляд ни на одном из приборов, — оценить общую картину — и ужаснулся. Казалось, все приборы сошли с ума, их показания просто противоречили друг другу, — такого просто не могло быть, потому что законов природы никто не отменял.

    — Усилить защиту анабиозного отсека! Усилить защиту внешней обшивки! Двигатели на максимум! Всем надеть скафандры, активизировать индивидуальные амортизационные усилители!

    Навигатор оторвал взгляд от приборов (толку на них смотреть!) и предупредил:

    — Капитан, дыра уже совсем близко.

    Сварог и без него знал это. Он молча глядел на экран, где непроглядная пустота пожирала звезды одну за другой.

    — Слишком быстро, времени ни на что не остается, — наконец произнес он.

    Тяжесть росла, тело стало чужим, непослушным, сердце билось с перебоями, не в силах перекачивать ставшую густой, как смола, кровь, вздувались вены.... И только в глазах горел огонек нереальной надежды на то, что все обойдется.

    Удар, другой, еще и еще... Корабль лихорадочно трясло, он изо всех сил сопротивлялся угрозе извне. Экраны внешнего наблюдения гасли один за другим. Ослепший, израненный "Пилигрим" держался, но надолго ли его хватит?..

   — Капитан, капитан, — настойчиво звал бесплотный голос. Сварог не отзывался.

    — Капитан, мы прорвались, корабль выдержал, — голос обрел плоть. Сварог узнал его и с натугой разлепил отекшие веки. На немногих уцелевших экранах разливалось сияние разноцветных звезд.

    — Проверить повреждения! — еле-еле прошептал капитан, который приступил к своим обязанностям, не успев до конца прийти в себя. — Всем членам экипажа собраться в кают-компании и доложить обстановку.

    Через некоторое время Сварог понял, что их победа обернулась поражением. Ситуация оказалась хуже некуда. Из девяти членов экипажа в живых осталось только четверо, не считая самого капитана. Двигательный отсек заблокирован и полностью разгерметизировался, основной двигатель разбит, навигационные приборы почти все вышли из строя и восстановлению не подлежат, связи нет.

    Капитан окинул взглядом оставшихся: Перун — первый помощник, пилот-навигатор Стрибог, корабельный механик Кащей. Не густо. Последним в кают-компанию вошел Велес, врач и биолог экспедиции. И так не отличающийся особым оптимизмом, он был мрачен более обычного и хмуро сказал:

    — В анабиозном отсеке все погибли, последствия жесткого излучения. Нас, я думаю, спасли только скафандры высшей защиты.

    — Но ведь анабиозный отсек защищен от любых случайностей почти так же надежно, как и рубка.

    — Шальной метеорит, прямое попадание. Та сторона корабля почти лишилась внешней обшивки. Автономного обеспечения хватило ненадолго, какой-то сбой в цепи резервного питания и отсек оказался полностью обесточен. Защита рухнула почти сразу, а тут еще излучение самой черной дыры. Такого не мог предусмотреть никто.

    — Вот и все, — подытожил Сварог, — конец пути... — Горький ком подступил к горлу. Не таким видел Сварог конец полета, совсем не таким.

    Его прервал Кащей:

    — Все? Не могли такого предусмотреть! — зло бросил он, его лицо исказила гневная гримаса. — Конец пути, да? Что, так и будем сидеть, горевать? Они мертвы, но мы-то живы, и я хочу жить дальше, а не сидеть, скорбно сложив руки.

    Все опешили, такой реакции не ожидал никто из присутствующих.

    — Капитан, — вклинился в разговор навигатор Стрибог. Он пытался хоть как-то наладить сканерную электронику, "глаза" любого корабля, — я не могу определиться. Ни одного знакомого созвездия, ни одной точки привязки. Похоже, нас вынесло неизвестно куда, может быть, даже в соседнюю галактику.

    — Какое это имеет значение? — ответил Сварог. — Корабль почти разбит, у нас остались только маломощные планетарные двигатели. Ты же знаешь, они годны лишь внутри звездных систем.

    — Ближайшая к нам звезда имеет планеты, — вдруг обрадовался Стрибог, он был молод и еще верил в чудеса.. — До нее не более недели ходу, даже на наших вспомогательных, может быть, на этот раз нам повезет.

    ...Им действительно повезло, причем фантастически. Судьба оказалась к ним милосердна, потому что три из девяти планет, которые вращались вокруг неяркой желтой звезды, заслуживали внимания, впрочем, привередничать не стоило, в поиске им и того не попадалось. Особенно красиво на темном фоне космоса смотрелась третья планета — голубой переливающийся шарик, похожий на каплю чистой воды. Вот к нему и направились.

    Сделав пару витков вокруг планеты, потерявший надежду экипаж "Пилигрима" воспрял духом. У планеты оказалась атмосфера, вполне пригодная для дыхания, поверхность оказалась покрыта океанами с довольно крупными островами суши, да вдобавок ко всему, аэросъемка показала наличие буйной растительности.

    Решение садиться приняли не раздумывая. Затягивать с посадкой не стоило, но приступив к его реализации, выяснили, что посадить корабль они не смогут. Разбить — да, легко, а сесть без планетарных двигателей еще никому не удавалось. Свой ресурс они выработали, потому что оставшимся в живых не терпелось скорее дойти до многообещающей звезды и двигатели частенько работали с изрядной перегрузкой.

    Но оставался исследовательский десантный бот, им и решили воспользоваться. Капитан Сварог приказал загрузить его всем необходимым, и приготовиться к первому, пробному, спуску на планету. Предполагалось, что, более тщательно разведав обстановку, экипаж "Пилигрима" еще не раз вернется на корабль и заберет содержимое инкубаторов и оставшееся оборудование. Но на всякий случай заложили программу, которая предусматривала нахождение корабля на постоянной орбите около планеты, наладили аварийный маяк, беспрестанно посылающий сигнал "SOS", и, полные радужных надежд, начали спуск.

    Вошедший в плотные слои атмосферы бот сразу же попал в сильный вихревой поток. Воздух за бортом ревел, как разгневанный зверь, и так же яростно пытался расплющить смельчака, рискнувшего вторгнуться в его владения. Попеременно срабатывали двигатели, старающиеся удержать бот на заданном курсе, но они включались согласно приказам киберштурмана. А того мало интересовало — пустой бот или в нем кто-то есть. Главное, следовать заложенной программе, пока контролируемый спуск не обернулся падением.

    Перегруженный бот со страшной силой кидало из стороны в сторону — в десантном боте, предназначенном для разведки, не были предусмотрены гравикомпенсаторы. Когда опасный участок был пройден, и страшная болтанка, наконец, закончилась, диорийцы, измотанные бесконечными рывками, со стоном подобрались к иллюминаторам.

    На этой части суши господствовал лес. В сплошной массе зелени изредка проблескивали неширокие полоски воды, то ли небольшие речки, то ли мелкие озерки, да кое-где виднелись островки высокой растительности с редкими вкраплениями разноцветных пятен.

    Место для посадки выбрали единогласно — открытое место с яркой изумрудной травой. Для диорийцев, привыкших к суровым видам родной планеты, увиденное казалось чудом....

    Но, видимо, злой рок преследовал экипаж "Пилигрима".

    Лишь только смолкло завывание двигателей и все с облегчением перевели дыхание, готовясь крикнуть "УРА" и ринуться к шлюзу, ибо желание ступить на поверхность планеты было уже непереносимо, как во внезапно наступившей тишине раздалось громкое чавканье, треск и корабль ощутимо повело в сторону.

    Сварог оторвался от панели управления и кинул взгляд на внешние мониторы. А там творилась чертовщина — на экран медленно наползала черная липкая тьма. Как потом оказалось, симпатичная лужайка на самом деле оказалась гнилым болотом, но понимание ситуации пришло позже, а сейчас все кинулись занимать свои места по аварийному расписанию. Как оказалось, напрасно, взлететь снова не удалось. Сопла двигателей сразу же забились жирной грязью, а корабль засасывало быстро и неотвратимо.

    Эвакуировались в страшной спешке, выбрасывая на надувные плотики все, что попадалось под руки....

   

    Немного позже Сварог молча смотрел на остатки своего экипажа — на перепачканные зеленовато-черной грязью скафандры, на уставшие лица диорийцев, едва просматривающиеся через заляпанный пластик шлемов, на разбросанные вокруг контейнеры. Что тут скажешь?

    А вокруг бушевала чужая жизнь, в зарослях раздавались странные попискивания, шорохи и трели каких-то неизвестных диорийцам существ. Вокруг шумел девственный лес, бездонное небо над головой невольно притягивало взгляд, редкие облака неслись по нему с огромной скоростью. А вот внизу на поляне ветра почти не было, хотя, что можно почувствовать в скафандре?

    — Капитан, я, как биолог, первым снимаю шлем. Попробую подышать местным воздухом, — раздался в наушниках переговорника голос Велеса. — Нам все равно здесь жить, так почему бы не начать это сейчас.

    "Жить! Знал бы ты, сколько нам здесь жить", — подумал Сварог, вздыхая. Несмотря на некоторую демократию, принятую на "Пилигриме", не вся информация была доступна рядовым членам команды, даже биологу.

    — Экипаж, внимание! То, что я вам сейчас скажу, очень важно. Я считаю, ваше право знать об этом — перед отлетом нам вместе со всеми необходимыми прививками и иммуномодуляторами была введена недавно открытая культура модифицированного грибка, который в экстремальных ситуациях многократно повышает силу и выносливость за счет почти полного обновления клеток организма. Ну, а в нормальных, можно сказать, тепличных условиях, таких, как на этой планете, позволяет долго не стареть. Так что жить мы будем вечно.... — с горькой иронией произнес Сварог.

    Но никого эта новость не огорчила, народ был сравнительно молодой и к бессмертию, дарованному им, отнесся легко, а, может, просто не прочувствовал трагизма ситуации. Не до того было!

    — Капитан, так я снимаю скафандр? — вернулся к разговору Велес и, не дожидаясь ответа, щелкнул зажимами гермошлема.

    После регенерированной смеси воздух планеты показался необычайно вкусным, с непривычки закружилась голова. Велес причмокнул губами и, широко улыбаясь, поднял вверх сжатый кулак, салютуя новой жизни. Недолго думая, остальные последовали примеру биолога.

    Сварог, увидев восторг на лицах сопланетников, усмехнулся и открыл шлем.

    Так началось освоение планеты, открытой по воле случая.

   

    Для временного лагеря присмотрели невысокий холм, ближайшее сухое место недалеко от "посадочной площадки". Необходимо было привести мысли и вещи в порядок, да и о ночлеге стоило подумать.

    Работали молча, каждый думал о своем — кто-то мечтал о новой прекрасной жизни, кто-то радовался тому, что самое страшное — неизвестность — позади, а кто-то просто радовался тому, что остался жив. Жив, несмотря ни на что.

    Сварог же вспоминал Диору, мрачную, холодную, неприветливую, но все равно родную, потому что там остались те, кто ему дорог, те, из-за кого он отправился в никуда с надеждой и любовью. Кто мог представить такой поворот событий!

    Да, все шли на риск, все были готовы к любым опасностям, но найти фантастически прекрасную планету и не иметь возможности известить о ней Диору? Как же их мало для этой молодой девственной земли и скольким соотечественникам она могла бы дать приют, для скольких детей могла бы стать настоящей родиной.

    Капитан взглянул на свой экипаж — умные, сильные, каждый в своей специальности ас, но их знания хороши в космосе, а здесь? Каково им будет, когда эйфория пройдет и настанет момент осознать, что это навсегда и возврата назад нет?

    Перун — светловолосый, голубоглазый, с правильными чертами лица ни в чем не уступал Сварогу. Высокий, физически сильный, с рельефной мускулатурой, он обладал редким умением расположить к себе любого собеседника и не зря пользовался вниманием многих женщин Диоры, особо, правда, никого не выделяя. Его первой и единственной любовью был космос. Для капитана Перун был не только первым помощником, но и близким другом, готовым всегда прийти на помощь.

    Велес, биолог по образованию, в команде выполнял обязанности врача. Коренастый крепыш казался медлительным, но его способность мгновенно концентрироваться, действовать быстро и профессионально, спасли жизнь не одному из его пациентов. Несмотря на постоянную мрачность, Велес был надежен, как скала.

    Стрибог заменил постоянного пилот-навигатора, отказавшегося от участия в экспедиции по личным мотивам. Он, самый младший из всех, в команду попал в последний момент. Сварог слегка покровительственно относился к этому романтичному мальчику, еще не вошедшему в пору истинной зрелости. Такой же высокий, как и Перун, поджарый Стрибог двигался плавно и быстро, как будто невидимый ветер управлял всеми его действиями.

    С Кащеем капитан сталкивался меньше всего, поэтому никакого определенного мнения о нем он не имел. Сварог знал лишь то, что Кащей был гениальным механиком, способным сотворить любое чудо, было бы время и материал для этого.

    Впрочем, не стоит тратить время на пустые размышления, впереди еще столько дел...

    Душное покрывало ночи скрыло последние краски уходящего дня. Лес вокруг зазвучал, запел несмолкаемую песню, наполнился звуками чужой, незнакомой жизни. Жизни, в которой кто-то ел, кого-то ели, а кто-то очень хотел закусить, но не мог по причине от него не зависящей.

    В ближайших к лагерю кустах послышался треск, глухой удар, леденящий душу визг, от которого у диорийцев волосы встали дыбом. Затем торжествующий рев хищника оповестил всех вокруг о том, кто тут доподлинный властелин.

    На мгновение все вокруг затихло, замерло. А потом лесная мелочь, поняв, что сегодня не их очередь, отмерла и занялась своими насущными делами.

    Отмерли и астронавты. Ближайшее будущее уже не выглядело таким безоблачным, каким казалось при свете дня.

    Груда пустых контейнеров, в беспорядке разбросанная по всему лагерю, была довольно быстро выложена в некоторое подобие баррикады. Оружие, которого неожиданно оказалось в избытке, само собой перекочевало в зону близкой досягаемости, а астронавты сели поближе к костру.

    Пляска языков пламени завораживала. А для диорийцев, впервые сидящих у открытого огня под звездным небом, она и вовсе было чудом. И никакие монстры, шатающиеся по нетронутому лесу, не могли испортить очарования первой ночи на чужой планете.

    Ну, а если решатся на открытое нападение? А у нас — бластеры, а у нас — плазмоганы, а у нас — ракеты! И, вообще, мы покорили пространство, а на планете как-нибудь обживемся. Тем более деваться-то все равно некуда...

    Слушая своих друзей, Сварог думал: — "Мальчишки, совсем юные, не знающие, что их ждет..."

    Перун и Стрибог, как завороженные, внимали Велесу. Биолог, ориентируясь по звукам, пытался классифицировать представителей животного мира планеты. Версии, не подкрепление исследованиями, поражали оригинальностью. Естественно, ни одна не была близка к истине, ибо такого изобилия флоры и фауны нельзя было представить даже в самых смелых фантазиях.

    Кащей прилег чуть в стороне. Покусывая травинку, хмуро думал о чем-то.

    Неторопливо поднялся, переместился к капитану. После недолгого молчания задал вопрос, мучивший его сильнее всех.

    — Что дальше делать будем?

    — Жить, — ответил Сварог, — кое-что у нас есть, остальное найдем здесь. С едой, думаю, проблем не будет, вон ее сколько вокруг бегает.

    — И растет, — вмешался в разговор Велес, — мы уже попробовали, в качестве эксперимента.

    Все засмеялись, вспомнив выражение лица биолога, когда он сунул в рот что-то пригожее на вид, но неимоверно противное на вкус.

    — Медикаментов у нас предостаточно, иммунитет сильнейший, на местную пищу перейдем быстро. Не будем же жевать витаминные концентраты, на корабле надоели, — продолжал Велес. — С этим проблем не будет.

    — Как бы самих не съели, — зло уронил хмурый Кащей.

    Веселье стихло, диорийцы опять стали настороженно вслушиваться в звуки чужого леса.

    — Этого мало! Мало! — вдруг выкрикнул Перун. — У нас была цель, мечта — найти планету, пригодную для жизни. Мы ее нашли, и что? Смысла в этом не больше, чем вон в той деревяшке.

    Он возмущенно взмахнул рукой, указывая на сухой ствол деревца, приготовленного для костра.

    — Все будет, — устало произнес Сварог. — И смысл появится, и цель, и радость. Все будет, поверьте мне! А сейчас всем отдыхать, моя вахта первая. Велеса от смен освобождаю, его помощь может понадобиться в любой момент.

    Капитан всматривался в темноту, команда спала крепким сном.

    Ночь первого дня нового мира...

   

* * *

*

   

    Старик замолчал.

    — Вы инопланетянин, — выдохнул Тимофей.

    Антон беспокойно оглянулся — наступившая тишина ощутимо давила на уши:

    — Слышь, Тимоха, давай сваливать отсюда. Что-то мне не по себе.

    — Ты не понимаешь, — глаза пацана горели от восторга, — это же первая встреча с братьями по разуму!

    — Какой он тебе брат? Скорей уж дед, — Антон скептически поморщился и с сарказмом добавил, — к тому же в мое время таких контактов было пруд пруди.

    — Нет, не было. И в наше тоже. Находили доказательства того, что на Земле бывали пришельцы, да, но вот с людьми лично общаться никто не захотел.

    — Интересно, почему, — Антон усмехнулся, — неужто мы такие плохие? Или не интересны никому? А, может, за нами просто потихоньку наблюдали, не вмешиваясь в наше развитие, ожидая, когда мы станем по-настоящему цивилизованной расой, достойной общения? Или ждали, пока мы окончательно не уничтожим друг друга, чтобы прийти на освободившееся место? Правда, неизвестно, осталось ли бы это место пригодным для жизни, даже инопланетной.

    — Не знаю. Но уже окончательно убедились, что мы совершенно одни во Вселенной, а встречи так и остались несбыточной мечтой.

    — Ну, может, оно и к лучшему, дружить с многорукими головоногими мне как-то не хочется. Фантасты уже изъездили эту тему вдоль и поперек. Ладно, уходим.

    — Но мы не можем бросить этого старика просто так, вдруг ему помощь нужна. — Тимофей явно собирался искать приключений и дальше.

    — Уходим. — Жестко сказал Антон, отсекая всякие возражения. — Я не собираюсь лезть неизвестно куда. Кащея убили и довольно, о большем меня не просили. К тому же, мы даже не знаем, где этот старец, — попытался убедить он по-хорошему Тимофея, — он же ясно сказал, что дороги к нему не знает. Вдруг это вообще запись, которой неизвестно сколько лет, заблудившаяся во времени передача, что-то типа интерактивного шоу "Спаси брата по разуму и будет тебе счастье".

    — А это ты как объяснишь? Как? — Парнишка чуть не плакал. — Откуда все это?

    — Вот поэтому нам и надо сваливать отсюда, пока не появились хозяева этого замка. Тут очень много чужаков — мы с Людмилой, твои родичи, мало ли кого ещё сюда черт занес. — Старик не вмешивался в разговор, молчал, словно живая мумия, что ещё больше убеждало Антона в том, что это какая-то подстава и лезть очертя голову незнамо куда не стоит. — Мне здесь не нравится.

    — А я знаю, где чужестранец.

    — Птах, черт подери, кто тебя за язык тянет, — заорал Антон. Все, что он сейчас хотел, так это оказаться на любимом диване с бутылочкой пива и мыслями о том, что "приснится же такое", а не шариться незнамо где. Хватит приключений, хватит, на всю жизнь наелся!

    — Вот, — обрадовался Тимофей, — мы не можем уйти просто так.

    — Я могу.

    — Иди, — равнодушно обронил пацан, — дорогу найдешь?

    — Уж как нибудь... — Антон развернулся и, беспечно насвистывая, двинулся к арочному проему, за которым притаилась хищно ухмыляющаяся темнота. Он поежился. Нет, нельзя оставлять хлопцев одних, ведь дети почти, вляпаются куда, так он потом до конца жизни себя поедом есть будет. Парню не хотелось признаться самому себе, что его решение вызвано не тревогой за судьбу попутчиков, а собственным малодушием. Они-то здесь без него как-то жили, не пропали, а вот он сам только за разрыв-травой ходил, да и то в компании с Лешим. Одному переться через лес не улыбалось — и скучно, и жутко, и "некому руку подать в минуту душевной тревоги". Он развернулся обратно:

    — Ладно, убедил, идем спасать "брата по разуму". — Тимофей обрадовано подскочил к нему, хлопнул ладонью по спине:

    — Мир?

    — И даже не поругались, — ухмыльнулся Антон, — так, немного не сошлись во мнениях, — и тоскливо подумал: "Вот молодежь пошла упертая. Неужели и я такой был десять лет назад? Нда...". — Давайте хоть за мечом сходим, мало ли что.

    — Не надо. Здесь живых больше нет, — коротко проинформировал Птах. — К тому же ты неважный мечник.

    — Я?! — возмущенно развернулся к нему парень. — А Кащея кто убил?

    — Не ты, — подвел позорную черту под нелегким боем бесенок.

    — А кто? — тот неопределенно пожал плечами, дескать, понимай, как хочешь.

    — Ладно, Антон, не спорь, — вмешался Тимофей, не давая разгореться новому спору.

    — Ты лучше старикану своему скажи, что мы к нему идем, чтоб заморочки какой не вышло. А то мы к нему с добром, а он в нас из бластера зафигачит.

    — Ну, почему обязательно из бластера? Какое-то у тебя странное представление о контакте.

    — Нормальное. Это у вас там в будущем все гуманные, добренькие, а мы — необузданные, жестокосердные варвары, к любым эксцессам готовы. — Все-таки очень не хотелось лезть очертя голову в новые приключения, и настроение было препаршивое. Антон завелся и ещё долго бы выступал на эту тему, но его перебил удивленный возглас Тимофея:

    — А его нет.

    — Кого там ещё нет? — Тот ткнул пальцем в молочно-белую вогнутую сферу, в глубине которой затухала переливающаяся искорка. Антон удовлетворенно хмыкнул: — Вот, вопрос исчерпан. И не надо никого спасать — он самоустранился, значит, нафиг ему наша помощь не нужна.

    Тимофей ожег его взглядом, молча подошел к Птаху и замер на мгновение, ожидая окончательного решения Антона.

    — Куда теперь? — рявкнул тот на безответного бесенка, понимая, что идти все равно придется.

    — За мной, — он приглашающе махнул хвостиком с пушистой кисточкой на конце и весело зацокал копытцами по каменным плитам пола. Так толком не помирившиеся друзья двинулись за ним. Бесенок выскочил в полутемный коридор, и начал петлять по закоулкам замка, пока не нырнул в темную дыру, больше похожую на кроличью нору. Вот только кроль этот был размером с хорошую овчарку. Антон поморщился — из них троих он самый высокий, потому идти ему пришлось на полусогнутых. Темнота вокруг стала беспросветной.

    — Куда мы лезем, тут же черт ногу сломит.

    — Привыкнешь, — юркому бесенку все было нипочем.

    И, правда, через некоторое время Антон заметил, что он стал различать осторожно идущего впереди Тимофея, а потом понял — стены тоннеля слабо светились сами по себе. Он почувствовал себя увереннее, все-таки брести в кромешной тьме удовольствие ещё то, и даже слегка повеселел, напевая в такт шагам одну из попсовых песенок, навязшую в зубах ещё дома и не забытую даже спустя долгое время. Бывает такое, привяжется ничего ни значащая мелодия и крутится в голове, как заезженная пластинка, без передышки.

    Идущий далеко впереди бесенок резко остановился, словно уперся в невидимую стену, шатнулся назад и беззвучно рухнул оземь. Вслед за ним Тимофей обеими руками схватился за голову, застонал и точно так же обрушился на пол.

    Антон, по-прежнему напевающий бесконечную песенку, не сразу сообразил, в чем дело. Незатейливую мелодию, словно шальным ветром сдуло, а на смену ей пришла обжигающая боль, перемешивая мысли и переплетая извилины вторжением извне. Парень закричал во весь голос. Гулкое эхо прокатилось по тоннелю. В угасающем сознании промелькнуло только одно: — "Я так не хотел идти. Пацанов жалко...", а после в голове вспыхнула яркая звезда, отключив все ощущения, и боль в том числе.

   

ГЛАВА 9

   

    С утра все валилось из рук.

    Людмила раздраженно отшвырнула в сторону подвернувшуюся под ноги табуретку. Она знала причину своего дурного настроения — вот уже который день от Антона ни слуху, ни духу. Думай, что хочешь... Уже и яблочко "наливное" по тарелочке не раз гоняла. Молчит, окаянное...

    Ещё раз попробовать, что ли?

    Нет, ничего — серенькая хмарь в голубовато-узорчатом кольце окаемки вместо четкого изображения, как заставка в ненастроенном телевизоре (помнится ещё, ишь ты!).

    Где ж они застряли? То, что живы, знает наверняка — сердцем бы беду почуяла.

   С трудом дотянувшись, достала заветную бутылочку с "живой водой" и широкую плоскую чашу-чару, выточенную из кристалла горного хрусталя, плеснула на дно немного жидкости. Глянула оценивающим взглядом — вода слегка искрилась, преломившийся сквозь хрустальные грани свет переливчатым ореолом ложился вокруг чаши. Не выдохлась, слава богам... Кто знает, когда ещё запас пополнить удастся.

    Берегла ведьма "живую водицу" на самый крайний случай. Вот он и представился.

    Тягучая багряная капля падала в чару неимоверно долго — Людмила и словА успела сказать, и увидеть, как ударилась о воду и рассыпалась мелким крапом капля их общей с Антоном крови. Жидкость забурлила, вспенилась, поднимаясь над чашей упругим куполом, и бессильно опАла назад. Чародейка склонилась над водой, до рези в глазах всматриваясь в матово-серебристую гладь, потом толкнула, переворачивая хрустальную чару вверх дном. Нет, даже это не помогает... Сплошная чернота!

    — Ну, что? — неслышно подкрался сзади Баюн. Женщина вздрогнула:

    — Фу, напугал, — отбросила со лба волосы. — Ничего не вижу, ничего... Придется идти на поиски, как сестрица Алёнушка за братцем Иванушкой.

    — И ты их знаешь?

    — Да нет, просто к слову пришлось, не обращай внимания. — Знал бы кто, как не хочется, а придется, все равно придется идти...

    Кот тяжело запрыгнул на лавку, пару раз довольно облизнулся — на пол спланировало коричневато-серое перышко — устало плюхнулся на бок, свесив лапы вниз. Людмила неодобрительно покосилась на котофея: — "Ишь, отъелся... И куда в него столько влазит". Баюн выразительно зевнул и смежил веки, только слегка подергивающийся хвост сигнализировал, что "пока солдат спит — служба идет".

    Чародейка озабоченно осматривала полки с готовыми зельями, мысленно прикидывая, что возьмет с собой. Оптимальным вариантом было бы сгрести с полок всё, на всякий случай, но тащить самой... сложновато. Взгляд её упал на спящего кота:

    — Пойдешь со мной! — Тот и ухом не повел, только кончик хвоста возмущенно дернулся. — И не притворяйся, что не слышишь, я тебя знаю.

    На миг отвернувшись, Людмила подскочила к коту, от которого оставалась лишь передняя половина, да и сквозь ту уже просвечивала беленая стена дома, ловко ухватила его за шкирку:

    — Только попробуй улизнуть! Испепелю...

    — Зачем же так? — возмутился совсем не сонным голосом Баюн, — даже в мыслях не держал.

    — Ага, все получилось бы машинально, раз — и нет никого, — всплеснула руками ведьма. — Ты что, каждый раз так "развоплощаешься"? По частям, начиная с хвоста...

    — Обычно я прыгаю в открывшуюся мне дыру, — пояснил кот, с опаской покосившись на частично невидимую заднюю часть. Пушистый хвостище был его гордостью, своеобразным "альтер эго", который всегда первым чувствовал всевозможные неприятности. — А сейчас просто хотел смыться потихоньку.

    — И куда ты намылился?

    — Все равно, лишь бы подальше отсюда.

    — Что, все так плохо? — ядовито поинтересовалась Людмила. Баюн кивнул в ответ. — Трус.

    — Просто предусмотрительный, — поправил кот, — не хочу блуждать по лесу в напрасных поисках. Дороги к Черному замку все равно никто не знает, вот и будем плутать, пока не нарвемся на неприятности... А они нам нужны? К тому же...

    Его упражнения в прогнозировании возможных последствий прервал визгливый вопль сторожа: — "Кто стучится в дверь ко мне?", а сполохи от охранного огненного кольца замерцали алыми бликами на стенах комнатки. Чародейка, мельком глянув в окошко, пошла к двери, а кот недовольный тем, что его прервали, прошипел вслед:

    — А это, небось, проводник пришел... — и снова вальяжно развалился на скамье: — "СтОит впрок отдохнуть, с этой неугомонной кто знает, когда ещё спокойно выспаться удастся".

    — Да не надо, что ты, я только грибов занести хотел, — отнекивался визитер, тем не менее плотно усаживаясь за стол, на котором, казалось, по единому мановению руки чародейки возник сверкающий самовар, плюющийся паром, блюдо со сдобными плюшками-ватрушками, плошки с ароматным черничным вареньем и густо-желтым медом. Хозяйка достала мешочки со свежими заготовками трав и корешков и принялась по щепотке отмерять состав сбора, который так хвалил гость в прошлый раз.

    — Ай, да мастерица, ай, да Баба-Яга, — умилился Леший, потирая ладони в предвкушении чаевания, — верно... Что есть в печи, все на стол мечи.

    Кот приоткрыл один глаз и на всякий случай отодвинулся подальше от слишком ретивого соседа. Такой сладкоежка! Того и гляди, локтем зацепит, безостановочно кидая булки в рот.

    Людмила, подперев голову рукой, с интересом наблюдала, как Леший допивает уже пятую кружку душистого травяного чая. Наконец, лесовик довольно вздохнул и вытер руки о косматую бороду:

    — Ох, угодила, хозяюшка, порадовала... Пойду я, пожалуй.

    — Нет, постой, я тебя напоила, накормила, теперь хочу...

    Прервав её взмахом волосатой ладони, Леший довольно заухал сычом, оценив шутку:

    — Здесь, ты, девка, слегка напутала. Я ж не мОлодец заезжий, службу тебе служить, — он встал и развернулся к двери. Людмила вскочила следом и, как клещ, вцепилась в рукав его кафтана:

    — Не обижайся, Хозяин, мне и, правда, твоя помощь нужна.

    — Ну, это вот другое дело, а то "напоила, накормила"... Думай прежде, чем сказать! Что там у тебя?

    — К Кащею в гости собралась, дорогу не подскажешь?

    — Тю на тебя, — замахал руками Леший, — и думать забудь. Сиди дома, тебе и без него заботы здесь хватает, неча по лесу козой скакать.

    — Дело говорит, — вмешался кот, который до этого сидел тихо, как мышка, — правильное, слушай его.

    — Да ну вас обоих, — едва не плача, крикнула Людмила, — у меня брат пропал, а вам и дела нету.

    — Так сама ж и послала, — ввернул предатель Баюн.

    — Брат, говоришь? Был недавно в лесу, забавный такой хлопец, а я ведь ему не поверил тогда... — Леший наклонился к коту. — А куда она его послала?

    На чародейку уже ни один из них не обращал внимания. Так и стояла она дура-дурой, не зная, что дальше делать.

    — Известно куда, Кащея воевать...

    — Зачем? — удивился Леший, — вроде подуспокоился старый, шалил себе понемножку, так и пусть...

    — А ей надоело сиднем сидеть в четырех стенах, решила мир облагодетельствовать, от злодея избавить. Чужими руками жар загрести, между прочим... — кот спрыгнул на пол и обвиняюще уставился на ведьму немигающим взглядом. Желтые глаза горели на черной морде, как угольки разгорающегося костра.

    Людмила со всего маху стукнула по столу кулаком:

    — Хватит, разболтался тут! — и едва успела схватить чашку, которая от удара перевернулась и откатилась на самый край, расплескав недопитый чай. — Не своей волей мы в ваш мир попали, так что, пропадать здесь обоим?

    — Ты не пропадешь...

    — Да, я не пропаду, — прошипела ведьма коту. Тот попятился, опасливо прижимая уши к голове, такая ярость звучала в словах Бабы-яги. — Уже не пропаду, спасибо Ильге, а Антон может.

    — Я, конечно, у Кащея не бывал, дорогу не знаю, — Леший почесал в затылке, активируя мыслительный процесс, — но могу поспрошать. Птицы везде летают, да и зверье по лесу где ни попадя шастает...

    — Баюна вон тоже где только не носило, а толку от него чуть...

    — Меня, между прочим, не просто так по свету носит, я повышаю свой культурный уровень, — приосанился кот, — знаешь ведь, кто владеет информацией, тот владеет всем миром. А что мне в Черном замке делать? Чего там искать?

    — Это он о чем? — тихонько прошептал Леший Людмиле.

    — В диктаторы метит, — отозвалась она, — миром править хочет.

    — Этот? — не поверил лесовик, неодобрительно косясь на котофея.

    — Ага, — легко кивнула Баба-яга. — Ты мне вот что скажи, дружок мой мохнатый... просто не нашел легкого способа в замок пролезть, да? Кышнули тебя, да?

    — Даже не дошел, — вдруг пожаловался кот, — на ближних подступах завернули. Бродил по кругу, как на поводке, пока не надоело на одно и то же смотреть.

    Баюн ни за что не хотел признаваться, каким обломом стало для него посещение замка. Так его еще ниоткуда не налаживали, чуть ли не пинком под зад. И невидимый режим не помог. А он всего-то и хотел — на экскурсию сходить, достопримечательностями местными полюбоваться. Кот интуитивно догадывался, что таких чудес, как у Кащея он нигде и никогда не увидит. Да не судьба была. И на что надеялся, дурашка? Незваный гость хуже басурмана... Ох, много бы он мог рассказать Людмиле, да уж больно унизительно вспоминать, как пытаясь сорваться с кащеева поводка, оказался прикованным к золоченой цепи, обмотанной вокруг огромного дуба, и долго (ему так вообще показалось — вечность) был местной примечательностью, развлекая окрестных крестьян и их детишек сказками да потешками.

    — Так что, миленок? — ласково сказала чародейка. Пригорюнившийся от самокопания кот сначала даже не понял, что она обращается к нему. — Голову мне морочил, значит? — Уперев руки в боки, нависла над котофеем. — Дороги никто не знает, значит?

    — Да я ведь только тебя остеречь хотел, — заюлил Баюн, отступая, — а с Антоном такая команда... Один оборотень чего стОит, да и Птах парень не промах. А я... Что я? Я порталами к замку шел, тебя провести никак не смогу...

    — Порталами... Нахватался слов всяких...

    — Почему бы и нет? — Кот совсем успокоился, видя, что гроза миновала, и к нему вернулась привычная манера разговаривать — слегка свысока. — Коль без меня все уже придумали, фантасты ваши...

    — Ладно, хозяйка, пошел я, — Леший поднялся из-за стола, довольно погладил брюшко, напялил свой несуразных треух и уже от самой двери обернулся, — а уговор наш в силе остается. Как что узнаю, приду...

    Вслед за лесовиком в приоткрытую дверь выскочил и кот. Людмила глянула ему вслед и покачала головой: — "Столько лет его знаю, а все не перестаю удивляться. Что за кот? Сам себе на уме... Ну да бес с ним, сейчас это не важно. Думать надо, как Антона искать. Хоть бы Леший не обманул, с него тоже станется". За долгие годы общения с лесным народом ведьма поняла, что уговор уговором, но своя шкура всегда ближе к телу и просто так, без надежды на ответную услугу, никто никому помогать не будет. Только тут что главное? Не промахнуться с ценой...

   

ГЛАВА 10

   

   

    Дымчато-серая крупная кошка настороженно замерла над темной водой, чутко прислушиваясь к звукам вокруг. На мгновение склонилась к воде, тронула её быстрым язычком, вызвав легкую рябь на поверхности лесного озерка, и внезапно, опасливо прижав уши к лобастой голове, стремительной тенью метнулась под защиту прибрежных кустов. Издалека долетел пересвист лесных птах, возмущенных непрошеным вторжением в безмятежную жизнь лесных обитателей.

    Спустя короткое время возмутитель спокойствия появился на поляне. Мохнатая шкура небрежно наброшена на могучие плечи, топорик на поясе. Сквозь спутанные светлые волосы едва видны серебристо-серые глаза, подернутые тусклой поволокой. Гигант шел, слегка пошатываясь, порой цепляясь косолапыми ногами за корни деревьев, коварно укрывшимися в траве. Остановился, повел незрячими глазами вокруг и двинулся к одинокой иве на берегу. Чем-то это дерево с бессильно опущенными ветвями, касающимися земли, привлекло его.

    Подошел вплотную, коснулся рукой узких серебристых листочков. В голове звучала еще не до конца оформившаяся музыка — переливчатая, как весенняя капель, легкая, как дуновение летнего ветра, яркая, как последний луч уходящего солнца. Музыка рвалась на волю, никак не удержать. Ее надо было просто отпустить. Не думать ни о чем, расслабиться, подчиниться мелодии, тело само сделает все...

    Из-за голенища сапога гигант вытащил нож, провел пальцем по остро заточенному лезвию, слизнул выступившую капельку крови.

    — Прости, ты само позвало меня, — он прижался щекой к желтоватому стволу, чутко вслушиваясь в пульсацию чужой жизни, и, неспешно перебирая тонкие ветви, срезал одну из них...

    Очнувшийся от наваждения Велес с удивлением посмотрел на творение своих рук — на ладони лежала тоненькая полая трубочка с отверстиями сбоку. Как просто.... И что с ней делать?

    А мелодия звучала и звучала, стонала, словно узник, отчаявшийся изведать долгожданную свободу. Велес поднес трубочку к губам, легко дунул и пронзительный вой, даже отдаленно не напоминающий то, что он слышал, вспугнул мелкую птаху.

    Тихий смешок пролетел над поляной, рассыпаясь хрустальными колокольчиками. Гигант оглянулся. Никого... Он покрутил дудочку в руках — наверное, стоит попробовать ещё раз. Велес надул щеки, стараясь набрать побольше воздуха и захлебнулся от натуги, пытаясь извлечь из дудки чарующие звуки. Вместо них он услышал издевательский хохот и кинулся в кусты, откуда доносился смех. Побегав в зарослях, вылез из прогалины, выпутывая из волос застрявшие листья и обломки веток. Чего он так суетится? Никто из друзей не знает, куда он пошел, а случайно не наткнутся. Не принято у них сейчас ходить друг за другом, каждый гуляет сам по себе, благо места в лесу много.

    "Но кто мог смеяться? За все эти годы разумных существ на планете не обнаружилось, а смех, насколько мне известно, — это привилегия мыслящих, — диориец оторопел, увидев веселую рожицу, выглянувшую из-за ствола дерева в метре от него: — Неужели мы ошиблись и здесь есть кто-то ещё, кроме человекоподобных эоантропов. Не может быть! — Рядом с черноглазой кривляющейся мордочкой возникла еще одна такая же рожица, только с более грубыми чертами лица и светлыми глазами. — Где же они скрывались все это время, почему не шли на контакт, мы же не скрывались?".

    — А ну, выходите целиком, чего прячетесь!

    Личики мгновенно исчезли. Гигант одним прыжком преодолел небольшое расстояние до дерева — за ним никого не было, только вверх медленно уплывали два туманных облачка. Поднявшись над верхушками деревьев, они недвижно замерли на месте, несмотря на ветер, раскачивающий макушки деревьев.

    — Что за шутки? — возмутился Велес, — я же ясно вас видел.

    Он опустил голову. Нет, кто-то тут точно был. Вон и трава примята, и немного свежесодраной коры на землю осыпалось, но... больше никаких следов вокруг. Он несколько раз коротко втянул ноздрями воздух, словно хищный зверь, вынюхивающий добычу. Еле уловимый терпковатый запах смешивался с привычными ароматами прелых листьев, горьковатой хвои, грибной свежестью и растворялся в них, истаивая с каждым мгновением.

    — Галлюцинации не пахнут. Как же я их упустил? — Диорец не смог удержаться. Ярость распирала его. Он в бешенстве со всего размаха саданул кулаком по стволу дерева. Рука хрустнула, мощный дуб покачнулся, на голову гиганту посыпалась листва и прошлогодние желуди без шляпок. — И ещё это... — он досадливо посмотрел на деревянное крошево на ладони, — все один к одному.

    Остатки сломанной дудочки полетели в кусты.

    Облачка по-прежнему висели на одном месте, бесстрастно наблюдая за безумствующим гигантом. Велес погрозил им кулаком и шумно проломился сквозь малинник. Время терять не стоит, новость заслуживает того, чтобы о ней как можно скорее услышали остальные. А потом вернуться всем вместе и тщательно прочесать лес...

    Сварог удивленно смотрел на запыхавшегося биолога, стоящего перед ним, растрепанного, грязного:

    — Ты уверен?

    — Совершенно. Я не мог ошибиться — животные смеяться не могут, подобные эмоции не для них. Да и не было там ни зверей, ни их следов.

    — Разумные туманные сгустки? Негуманоидная форма жизни? — капитан задумался. — Вполне возможно, вполне. Именно поэтому мы не смогли их обнаружить, просто не могли даже предположить такое.

    — Но туман не оставляет следов, туман не царапает деревья...

    — Тогда что?

    — Не знаю... — Велес устало присел на лавку, немного поерзал, удобнее устраиваясь на жестком сиденье. — А где все?

    — Перун наблюдает за стаей...

    — А что там?

    — Ты бы глянул, а? Среди антропоидов появились странные мутации — те почти безволосые детеныши развиваются слишком быстро. Они умнее и крепче своих родителей. Как ты думаешь, не может это быть из-за того, что радиационный фон местности повышен?

    — Нет, — биолог покачал головой, — бот, конечно, фонит, но не настолько, чтобы существенно влиять на потомство. Тут что-то другое...

    — Займешься?

    — В паре с Перуном? — Велес откровенно недолюбливал Кащея, а Стрибог давно уже переселился в скалистые горы и в лагерь наведывался редко, объясняя это просто: — "Мне здесь тесно, дышать нечем, простора не хватает, неба, ветра...".

    — А с кем же ещё? Кащей-то все больше в одиночку бродит, — Сварог приуныл, — скоро совсем встречаться перестанем.

    — А ты что хотел? — биолог усмехнулся, встал, собираясь уходить. Сколько уже можно об одном и том же? — Мы здесь уже не один десяток лет сидим, новизна впечатлений иссякла, все порядком надоело, да и мы друг другу тоже.

    — Да. Кто мог подумать, что все так обернется? И мне все чаще и чаще снится Диора...

    Велес ободряюще хлопнул капитана по плечу:

    — Не грусти, эта планета нас ещё удивит.

    — Хотелось бы верить. Так поможешь Перуну?

    — Слушаюсь, капитан! — лихо отсалютовал Сварогу. Тот махнул рукой, дескать, пустое, какой я капитан, так... — Но и у меня ДЕЛА теперь есть...

    — Давай не будем торопиться, подождем немного. Раз ты сразу ничего не нашел, то теперь там и подавно никаких следов не осталось.

    — Но как же так? Это же первый контакт, первый. С иным разумом, с иной формой жизни...

    — Ну, положим, никакого контакта не было.

    — Не был, так будет, это я обещаю. — Велес хлопнул дверью, постоял немного на крылечке и вернулся в хижину. Сварог склонился над изрядно потрепанным талмудом — капитан уже не так рьяно соблюдал традицию вести "бортовой журнал", но значимые события записывал педантично. Для кого только? Он поднял глаза на вошедшего:

    — Опять ты?

    — А ты ещё кого-то ждешь?

    Капитан отрицательно покачал головой.

    — Я вот что хотел сказать — особых результатов не ждите, аппаратура еле дышит, реактивов почти нет, но что смогу, сделаю. Вот только у меня такое чувство, что все это неспроста.

    — Что именно?

    — Мы здесь уже столько времени и никаких запоминающихся событий, а сейчас... Слишком много появилось загадок, и все разом... Такое чувство, словно кто-то начал интересоваться нами, причем как мыслящими существами, а не как легкой добычей. Ты помнишь, как все начиналось?

    Помнил ли Сварог? О, он помнил, как же, такое не забудешь до конца жизни, даже если ей отмерено несчетное количество лет. Первые годы на этой планете были похожи на бесконечное противостояние — с природой, с самими собой. Приспособиться к чужому миру было неимоверно трудно, а доказать, что ты не тварь дрожащая — почти невозможно. Они смогли — сначала выжить, потом стать хозяевами этого кусочка суши, большего, увы, не удалось. Незаметно куда-то пропал исследовательский задор, и дни стали похожи один на другой, отличаясь только продолжительностью светлого времени. Выходит, все получилось так, как сказал однажды Перун. Смысла в такой жизни было не больше, чем в засохшем обломке дерева, как он, капитан, не старался поднять боевой дух своего экипажа. А, в конце концов, и он устал...

    — Земля... — задумчиво проговорил Сварог.

    — Что? — не понял неизвестного слова Велес, произнесенного капитаном нараспев.

    — Ты никогда не вслушивался в звуки этого мира? — Биолог не стал рассказывать капитану о музыке, внезапно, по наитию, возникшей в голове. — К песне ветра, к шепоту листьев, к гомону птиц, к стонам ночного леса, к журчанию бегущей воды? А ведь они разговаривают с нами, они кричат нам, только мы не слышим, только иногда что-то прорывается, как вот это. Земля — имя этого мира.

    — Ты это придумал.

    — Даже если Я и придумал, то ЭТО я придумал хорошо. Сколько можно называть этот мир "Планета" или "Вторая Диора".

    — Так нам было просто не до этого, — не унимался Велес. — Сначала...

    — Да, не до этого! — перебил его Сварог, — И сначала, и потом... А она живая, эта планета... Только мы этого не поняли. Но она... — голос его дрогнул. — Она наблюдает за нами сотнями глаз, изучает нас легкими прикосновениями, привыкает к нам и рано или поздно мы ещё узнаем, что это за чудо такое — Земля.

   

* * *

*

   

    Сегодня Кащей постарался уйти из лагеря пораньше, а, проще говоря, сбежать. Надоели ему все эти экстатические восторги и заумные доктрины о внезапно поумневших приматах. Ладно бы сами возились с ними, так еще и его пристроили: — "Помоги наладить Велесу лабораторию, придержи этого славного детеныша, пока биолог возьмет пробы крови и спинномозговой жидкости, а то он кусается (не биолог, конечно, примат! а что ему прикажете делать, когда хватают и тащат незнамо куда?), смени Перуна на пару часов, пусть тот хотя бы поест...". А о том, что Перун и остальные будут есть никто и не подумал, кроме него, Кащея.

    Вот он и решил с утра наведаться на заветную полянку, где прямо из-под земли пробивался бурливый родничок, у которого частенько резвятся длинноухие зверьки. Ловко наловчившись бить их короткими тяжелыми металлическими стрелами, почти не повреждая шкурки, которым диорийцы тоже нашли применение — покрывала из них отлично грели в холодное время года, когда от морозов насквозь промерзали стены хижин.

    Тяжелый лучемет ощутимо оттягивал левое плечо. Кащей поддернул сползший ремень. Вроде и необходимости особой не было таскать за собой почти разрядившиеся оружие, но с ним казалось как-то спокойнее. Крупного зверя не убьет, конечно, но отпугнет, ровно настолько, чтобы удалось сбежать. Уж что-что, а бегать он умел! Высокий, тонкокостный, он с места развивал такую скорость, что никому удавалось его догнать. Ни зверю, ни диорийцу.

    "Чего они так радуются? — опять вернулся к недавним событиям Кащей, — мутации, мутации, необъяснимый всплеск мозговой активности у каждого следующего поколения..." У него от бесконечного повтора слова "мутации" по коже пробегал лихорадочный озноб. На Диоре генетики строго отслеживали признаки появления изменений в строении тела, в психике, в поведении и диорийцев, имеющих малейшие признаки отклонения от нормы безжалостно уничтожали, независимо от возраста. Так пытались сохранить генофонд неизменным, но страх оказаться невольной жертвой биотрансформаций въелся в клетки крови каждого диорийца с момента осознания себя.

    Кащей вспомнил, как озадачен был биолог, когда увидел, как радостно прыгает молодой антропоид, сбивший палкой высоко висящий плод. Причем ликовал примат не из-за упавшего фрукта, а из-за самого факта падения того. Велес долго разглагольствовал, что тот получил удовольствие от самого процесса добывания пищи, а потом долго ловил убегающего зверя, чтобы проверить насколько повысился у того уровень эндорфинов в крови. Не догнал, конечно, куда ему, увальню, а он, Кащей, наотрез отказался бегать на потеху остальным.

    Хоженая не раз тропинка легко ложилась под ноги, и Кащей шагал, не глядя по сторонам. Эх, знали бы диорийцы истинную причину "мутаций", то-то бы удивились. Кащей гаденько хихикнул, вспомнив свои подвиги. А что? Он любил жизнь во всех её проявлениях, а самочки приматов почти не отличались от диорийских женщин, такие же ласковые, только не в пример молчаливее. Кто бы мог подумать, что его семя окажется таким активным и даст жизнеспособное потомство? Но об этом лучше молчать, пусть у него будет своя маааленькая тайна, а биолог пусть копается в своих бесконечных пробах, ищет причину...

    Краем глаза Кащей заметил маленькую тропинку, уходящую в глубь леса. Звериная тропа? Не замечал раньше...

    Отводя в сторону низко склоненные ветви, которые так и норовили стегнуть по лицу, следуя за хитрыми поворотами стежки-дорожки, бывший астронавт не заметил, что солнце давно село. Опомнился он только, когда темнота накрыла лес. Увлекся, однако!

    Вот только странно, вроде и шел недолго, не устал совсем, а день пролетел незаметно. Ну и как выбираться отсюда? Куда он забрел?

    Тревожный вскрик заставил Кащея насторожиться. Покрутив головой по сторонам, он прислушался к звукам, долетевшим из-за кустов. Отодвинул закрывающую обзор ветку и остолбенел.

    В прорехах облаков показалась круглая луна, залив безжизненным светом оцепленную лесом полянку. В мареве густого тумана, затянувшего поляну, недвижно застыла на коленях хрупкая девичья фигурка. Напрягшееся тело изогнуто назад, отблескивающие серебром длинные волосы касаются земли, тонкие руки воздеты к небу. Горловой всхлип-полустон переходит в речитатив, размеренный, как корабельный метроном. Через мгновение лес отзывается тихой мелодией. Чарующая музыка дрожью пронизывает все тело диорийца, ей вторит тревожным тамтамом сердце, отбивающее дикий ритм в груди.

    Девушка вдруг резким прыжком взвивается вверх. Волчком кружится по поляне в неистовом танце, взрыкивая, точно раненый зверь. Искажены страданием тонкие черты лица, полузакрыты глаза, руки взмахивают, словно крылья, тщетно пытаясь поднять ввысь такое тяжелое тело. Кажется, ещё мгновение и она взлетит, обернувшись полуночной птицей, оторвется от земли. Тщетно... Бешеное вращение по-прежнему взметывает волосы, в просветах одежды мелькают ноги, кажется, существующие отдельно от тела девушки. Быстры развороты стройного стана, не уследишь. Лица уже не разглядеть, развевающиеся пряди скрывают его от бесстыдного взгляда.

    Темп нарастает, от мелодии, звучащей уже у него в голове, у Кащея перехватывает дыхание. Неистовость девичьей пляски сводит его с ума. Ему кажется, еще немного и девушка упадет от изнеможения, и он вместе с ней, но...

    ...смолкает музыка, луна опять уходит за тучи, темнота скрывает хрупкую фигуру, внезапный порыв ветра развеивает остатки тумана на опустевшей поляне.

    Неизвестно когда отмер бы завороженный Кащей, да только вдали глухо ухнула сова и тут же смолкла. Диориец пошевелился, переступая с ноги на ногу. Тонкие иголочки кольнули затекшие конечности. Сколько ж он стоял, подглядывая за девушкой? Всю ночь? Похоже на то... Сумрак ночи уже истаивает в сиренево-розовых отблесках утренней зари. Кашей осторожно шагнул вперед, внимательно осматривая все вокруг — капли росы отсвечивают на подрагивающих стеблях низкорослой травы, переливчатым серебристым флером окутывая поляну. Он оглянулся. За ним тянется темный след. Да никого здесь не было! И быть не могло... Откуда? Уже не остерегаясь, диориец повернул обратно и замер.

    В неверном свете зарождающегося дня Кащей увидел — прямо перед ним на низкой толстой ветке сидит встрепанная птица, немигающими круглыми желтыми глазами рассматривает его. Он протянул руки, надеясь ухватить негаданную добычу. Хоть что-то будет поесть.

    Птица досадливо щелкнула клювом и с горловым всхлипом-полустоном тяжело взлетела. Жаркий ветер растрепал волосы Кащея, забил сухой пылью ноздри. Когда тот прочихался, птицы уже и след простыл, только в воздухе кружила пара перьев, отсвечивающих серебряным блеском.

   

* * *

*

   

    В лагере творилось несусветное, так что до вернувшегося "добытчика" никому и дела не было, разве что пробегавший мимо Перун поинтересовался: — "Ты чего такой?". И только Кащей хотел рассказать о том, что видел этой ночью, как тот уже умчался прочь, не дослушав и половины фразы.

    Причину Кащей понял позже, когда все собрались в доме капитана: и сам Сварог, задумчиво собравший в кулак свою бороду, и озабоченно почесывающий затылок Перун, и даже Стрибог, давно уже не появляющийся в лагере.

    "Общий сбор? Вот и здорово, сейчас сразу всем и расскажу. Поразмыслим, что на меня нашло... Была ли это галлюцинация или я видел девушку на самом деле? — диориец отвлекся и спохватился, пропустив самое начало рассказа Велеса. — Хм... А тут прежние вопросы... Не надоело им?".

    — Мутации возникли только у некоторых детенышей. Их хромосомные наборы одинаковы и отличаются от родительских незначительно, всего на две хромосомы. Вместо сорока восьми у них сорок шесть. И ещё... У "умных" детенышей в крови повышенное содержание мочевой кислоты, видимо, именно она стимулирует деятельность головного мозга, у остальных особей её нет. Насколько я помню из ранних исследований, у животных этого мира содержание мочевой кислоты в крови вообще очень малО. Она разлагается очень быстро, не оказывая существенного влияния на работу организма в целом. Думаю, повинен в этом особый фермент, которого у наших детенышей просто нет...

    — Подожди, — перебил его Сварог, — ты хочешь сказать, что все это появилось ниоткуда? Внезапно?

    — Ну, — Велес замялся, — что-либо утверждать трудно, вот если бы можно было провести развернутые генетические исследования, но у нас нет такой возможности.

    — Нет?

    — Этот сканирующий блок не функционирует.

    — Почему? — Сварог развернулся к Кащею.

    — А я что? Я сделал все, что мог... — механик действительно сделал все, что мог, и не только с экспресс-лабораторией, но зачем кому-то знать об этом.

    — Ладно. Будем наблюдать дальше. Видишь, Перун, у нас, наконец, появился смысл и достойное занятие. Не только выжить самим, но и попробовать помочь более слабым. Может, из этого и получится что-то стоящее.

    — Ага, — рассмеялся Перун, — вывести обитателей этой планеты путем естественного отбора — новых диорийцев.

    — А почему бы и нет? Только не диорийцев, землян... Вот этим и займемся, тем более что времени у нас не меряно.

    Кащея такой вариант развития событий никак не устраивал, но открыто своего недовольства он не высказал. А поводов уклониться от разведения приматов он и так найдет предостаточно, заставить его никто не сможет.

    — И ещё... — Сварог на мгновение задумался, — давайте не будем понапрасну рисковать. Сколько у нас детенышей?

    — Три женские особи и четыре мужские, уже заметно подросшие, — с гордостью отрапортовал Перун, — и несколько самок готовы разродиться.

    — Ну, там ещё неизвестно, что будет. Значит, так... Найти безопасное место и отделить изменившихся антропоидов от остальных, для чистоты эксперимента.

    — Устроите загон в лагере? — вяло поинтересовался Кащей, — чтобы далеко не ходить.

    — Нет, — решительно взмахнул рукой капитан, — только на природе, в естественных условиях, иначе это будут домашние зверушки, а мы хотим наблюдать развитие, причем именно наблюдать, не вмешиваясь в естественный ход событий, — он грозно посмотрел на Перуна, — а то некоторые готовы на руках носить своих любимцев. Мы будем только ограждать их от реальных опасностей, слышите, от реальных, остальное они должны делать сами — строить жилища, добывать пищу, общаться друг с другом. Вахты я распишу для всех.

    — А за неподчинение что будет? — тихо спросил Стрибог. Капитан непонимающе уставился на него, весь ещё во власти своих грандиозных планов:

    — Это как?

    — Я не хочу участвовать в вашей затее.

    — Почему?— недоумевал Сварог.

    — Не вижу смысла... Здесь есть ещё что-то, кроме мутаций приматов, что-то, с чем мы ещё не встречались, чему не можем дать названия, не можем классифицировать... разве вы ничего не замечали? Странного, непонятного? Разве никто из вас не сталкивался с туманными существами?

    Стрибог по очереди обвел взглядом каждого, всматриваясь в лица соплеменников. Кащей опустил глаза, не желая выдавать своих чувств, но перед этим успел заметить, как потупился Велес и нахмурился капитан. Значит, ему не почудилось, что-то и взаправду есть, и он ЭТО найдет.

    — Не хотите говорить? Что ж... — Стрибог встал, — значит, не будем...

    Он махнул рукой в прощальном жесте и, больше ничего не сказав, вышел за дверь. Перун дернулся догнать его, но капитан остановил его:

    — Не стоит, не надо. Стрибог слишком давно живет один, он уже не сможет долго быть с нами, а его навязчивые идеи ничего не стоят.

    Кащей ухмыльнулся. Он догадывался, что Сварог врет: — "Капитан знает куда больше, чем говорит, но мне ли осуждать его за это? Пусть и у него будет своя "маленькая" тайна...".

    Сварог же думал, что душевное спокойствие каждого члена экипажа — это забота старшего по званию. И даже если он, капитан, никогда уже не выведет свой корабль за пределы атмосферы, звания с него никто не снимал, и он отвечает за свою команду, только теперь перед самим собой.

   

ГЛАВА 11

   

    "Так, вроде бы все, — Людмила обреченно оглядела груду барахла, лежащего перед ней на столе. — И как теперь это тащить? Нет, — откладывая в сторону то одно, то другое, думала она, — без всего этого можно обойтись, идти надо налегке. Осталось только полы помыть, да с соседушкой договориться. А Леший так и не объявился...".

    В зеркале на стене отразилось лицо ведьмы. Она глянула на свою печальную физиономию, внезапно лихо подмигнула своему отражению: — "Эх, где наша не пропадала! — и решительно встала: — Пора, чего кота за хвост тянуть? Кстати, где он? А, вон в уголочке сил набирается..."

    Довольный Баюн дочиста вылизывал опустевшее блюдечко. Остатки сметаны украшали его морду.

    — Закончил? Тогда брысь отсюда, — Людмила щедро плеснула в большую макитру остро пахнущую жидкость и обмакнула в нее веник из дубовых листьев, — будешь потом жаловаться, что у тебя нюх пропал.

    — А что это у тебя? — подозрительно принюхался кот.

    — Отвар корней папоротника. Стану соседушку мою ублажать, очень она этот дух уважает. Надо же кому-то за хозяйством присмотреть, пока меня не будет.

    — Тогда меня уже нет, — Баюна только и видели. Ведьма хмыкнула. С тех пор, как она приютила раненую кикиморку, да, выходив, оставила её у себя жить, покоя в доме не было. Никак не ладили между собой её квартиранты, хорошо хоть на открытую конфронтацию не шли, так — по мелкому друг другу пакостничали: то Кимра спящему коту усы бантиком завяжет, то Баюн в отместку разбросает все вокруг. Птах, глядя на их разборки, очень веселился. Но и без каждого их них Людмиле было бы очень грустно. Семья...

    В третий раз перемывая полы начисто, Людмила приговаривала: — Соседушка, милая, выходи на бел свет, покажись, не чурайся... — и тихонько злилась. Нрав у Кимри был ещё тот, пока уломаешь, сто потов сойдет. А куда деваться, дом без присмотра как оставить — защита защитой, но она только чужого не пропустит, а вдруг дерево на крышу рухнет или огнем небесным припалит.

    "Все, нет моего терпения, — Баба-яга в сердцах швырнула тряпку на порог, — знал бы кто, что у меня на душе делается. Пусть все будет, как будет. Вернусь, отстрою все заново, ежели что случится!"

    На небрежно брошенной половой тряпке сами собой разгладились все складочки.

    — Ну, так-то лучше, — тоненькие, как прутики, ручки кикиморы умело поправляли по-своему, что ей не нравилось. А не устраивало её, видимо, все. Она совала свой остренький нос во все щелочки и везде замечала непорядок.

    — Погоди, угомонись, — ведьма ухватила за кончики платка, торчащие у Кимри на макушке, приподняла и поставила её на лавку перед собой, — уйду, тогда и будешь хозяйничать.

    — Куда? — запричитала кикиморка, — куда? — непроизвольно расправляя скатерть, которая свисала со стола не так, как надо.

    — Кимря, цены бы тебе не было, если б не твой неуживчивый характер.

    — Какой есть... — обиделась та.

    — Замуж бы тебя выдать... Да не за кого пока.

    Кикимора зарделась, как маков цвет. Замуж ей хотелось неимоверно, хотелось в своем дому хозяйкой быть, а не ходить по чужим людям. Правда, с ведьмой ей повезло — ласковая и уважительная попалась.

    — Нас не будет, — напоследок сказала Людмила, переодеваясь в мужскую одежу — просторные льняные штаны и рубашку. Для путешествия самое то... Немного подумав, накинула меховую душегрейку.

    — Сколько?

    — Долго... Сама справишься с хозяйством? — Кимря молча кивнула. — Тогда прощай...

    — Нет, не прощай, — деловито поправила Бабу-ягу кикимора, натягивая мягкие разношенные полусапожки, — до встречи.

    — Даже боюсь загадывать, — бросила напоследок Людмила и вышла, не оглядываясь. Чего сердце зря рвать?

    Меланхоличный Баюн сидел у крыльца. Котомки кучей были свалены перед ним. Кот, пригорюнившись, прикидывал, что понесет он, а что можно будет безболезненно отдать Бабе-яге. Наверное, лучше вот эту — со склянками всякими-разными.

    Чародейка выкатила из сарайчика ступу, кряхтя, поставила её стоймя

    — Не мучайся, забрасывай поклажу и забирайся сам, полетим с ветерком.

    — А куда?

    — Да куда глаза глядят, — запрыгнула внутрь летательного средства Людмила, — разницы особой нет. — Она костяным пестиком отстучала хитрую дробь на боках ступы. Та отозвалась долгим протяжным гулом и на полметра приподнялась над землей. — Порядок. Ну, что ты, скоро?

    Кот почему-то взвыл благим матом и начал торопливо отползать назад, путаясь в своем собственном хвосте. Людмила по пояс высунулась из ступы, пытаясь с ходу определить, что такое стряслось с напарником. Ступа опасно накренилась и почти легла набок.

    — Баюн, ты что?

    — Я не могу, не могу, коты не летают, словно птицы, — заблажил страдалец, разворачиваясь, чтобы окончательно дать деру.

    — Стой, трусишка, — ведьма дала хорошего пенделя ступе, пришпорив её словно нерадивого скакуна, и в мгновение ока догнала беглеца. — Нет, так не пойдет! — Ведьма ухватила Баюна обеими руками за шкуру и, пробормотав "ишь, отъелся, обжора!", напряглась изо всех сил и затянула его вовнутрь, хотя тот и пытался вырваться. Сообразив, что сбежать не выйдет, котофей прикрыл голову лапами и постарался стать тише воды и ниже травы.

    — Капитан приветствует вас на борту нашего корабля. Первая минута — полет нормальный, — отрапортовала Людмила, когда ступа со свистом начала набирать высоту, и услышав в ответ безнадежное:

    — Ох, ох, ох, что ж я маленьким не сдох, — наклонилась к своему пассажиру, оказать тому психологическую поддержку.

    Внезапно ступа дернулась, на минуту зависла неподвижно в воздухе и начала стремительно терять высоту. Кот опять заорал дурным голосом. Людмила пару раз бестолково махнула помелом, пытаясь избежать падения, и, наконец, догадалась глянуть вниз.

    — Брось немедленно! — закричала она. — Мы же разобьемся!

    Леший проворно отдернул руку, которой тянул ступу к себе.

    — Ты что думаешь, если ты можешь выше деревьев становиться, так и мы такие же? — ведьма изо всех сил старалась удержать непослушный аппарат на лету. Грохнуться вниз с такой высоты ей совсем не улыбалось. Ступа рыскала из стороны в сторону, но держалась, лишь над самой землей взбрыкнула и, ломая ветки, с размаху грохнулась оземь. Женщина отлетела в сторону, следом прикатился пушистый воющий ком, тяжело плюхнулся сверху и затих. Сердито отпихнув разлегшегося на ней кота, Людмила, недолго думая, кинулась с кулаками на Лешего, вернувшемуся к своей обычной величине.

    — Да я вам кричал — стой... А вы не слышали. Как вас ещё вернуть было?

    — Ты что, не знаешь, что возвращаться плохая примета... — колошматила лесовика ведьма.

    — Это да, — покладисто соглашался тот, уворачиваясь от наиболее чувствительных ударов, — это я был неправ...

    Наконец Людмила выдохлась, остановилась перевести дыхание.

    — Что ещё случилось такого важного, что без нас не обойтись было? Дорогу, что ли, узнал?

    — Нет.

    — Так какого черта? — опять взъярилась ведьма.

    — Я хотел сказать, что могу проводить вас до границы леса. Оттуда до Кащея рукой подать.

    — И сколько туда идти?

    — Три дня.

    — Я не намерена идти пешком, когда есть на чем ехать.

    — Неа, — счастливо промурлыкал Баюн. Жизнь для него становилась прекраснее с каждым мгновением. — Не на чем...

    Он вольготно развалился на спине, раскинув лапы и опрометчиво выставив на общее обозрение упитанное брюшко. Весь его вид говорил о том, что нет ничего лучше твердой земли под ногами, то бишь, лапами.

    — Как не на чем? А это что? — Людмила подошла к ступе и охнула. Поперек днища шла сквозная трещина. — Ну, вот, угробили, а она мне столько лет верой и правдой служила.

    — Тогда не страшно, — обрадовался Леший, — она свой век отслужила. — Больше всего ему не хотелось, чтобы ведьма обвинила его в намеренной порче чужого имущества.

    — Хорошо хоть помело цело осталось.

    Против помела кот не возражал, оно все равно одноместное.

    — Ну, что ж, повезло тебе... Вставай, лентяй, пойдем пешком. — Баба-яга собрала разбросанные котомки, проверила, не разбилось ли чего. Да вроде все в порядке. — Ну, куда теперь?

    Леший махнул рукой в сторону замшелого дерева и скрылся за ним.

    — Не так быстро, — кинулись за ним потерпевшие ступокрушение страдальцы. Кот впереди, Людмила за ним. Занесло их хоть и недалеко, да неизвестно куда. Вокруг стоял непроходимый лес — без проводника вряд ли выберешься.

   

* * *

*

   

    Лесовик несся так, что путники едва поспевали за ним.

    Вокруг от земли и до неба плотной стеной вставали непролазные дебри еловых боров. На каждом шагу, рядом с молодой порослью, попадались деревья, приговоренные к смерти, а рядом валялись уже окончательно сгнившие и покрытые, как гробовой доской, моховым покровом. Древесные стволы терлись один о другой и скрипели так агрессивно, что под сердцем возникала острая, ноющая боль. Всякий звук пугал до дрожи во всем теле, рождая чувство тягостного одиночества.

    Три дня... Лешачьих...

    Да что ему — порой головой вровень с верхушками самых высоких деревьев становится, зараз семимильные шаги отмеряет по тропкам не раз хоженым. Ветер буйный за хозяином все следы заметает, попробуй разберись, куда в очередной раз скрылся поводырь. Он легких путей не ищет: где мышью-полевкой обернется, нырнет в непролазные кусты, где сорокой пестрой ввысь взлетит и трещит издевательски, наблюдая сверху, как вязнет в буераках непролазных ведьма. Ему, лесному хозяину, что за дело?

    Лишь кот успевает за ним. Гибкой тенью стелется над землей, поспешая за провожатым. И как умудряется только, по раменьям пробираясь, таким холеным оставаться — шерсть черная волосок к волоску лежит, аж лоснится, будто на княжий прием гостем зван. И не скажешь, что без передыху за Лешим мчится, только бока ходуном, как у загнанного жеребца, ходят, но молчит, не возмущается, как обычно. Проникся, видно, важностью спасения "пропавшей искпедиции".

    А вот чародейке туже всех приходится. Отставать никак нельзя, потому и продирается она через заросли напрямую, скрипя зубами от злости. На коротких привалах без сил падает, проклинает все на свете, от усталости забывая, какую силу слова имеют. Кот терпеливо ждет, пока придет в себя ведьма, прижимается к ней теплым шелковистым боком, урчит деловито. И опять бесконечный "марш-бросок" через настороженно притихший лес.

    На второй день, к вечеру, Людмила упала навзничь на траву, от росы уже мокрую, подняла глаза к небу и закричала птицей подраненной:

    — Хозяин, сделай одолжение, остановись...

    Леший вернулся на опушку, обернулся неказистым мужичком, каким привыкла ведьма всегда его видеть:

    — Что, мать Яга, стряслось? Да ты совсем никудышная...

    — Угу, — женщина попыталась подняться, но опять свалилась на землю. Глаза закрывались сами собой, и, уплывая в дрему, она жалобно попросила: — Отдохнуть мне надо, сил набраться. Меня не только Кащей, меня сейчас кто угодно плевком перешибет.

    — Спи, спи, палку свою только брось, вцепилась в нее.

    — Палку? Ладно, — счастливо прошептала Людмила, отключаясь.

    Проснулась от негромкого разговора рядом. Потянулась, разминая затекшие мышцы, и прислушалась.

    — Забавно... И что было дальше?

    — Потом Дубыня захохотал, да так, что у меня шерсть стала дыбом, проговорил: — "Это я не могу стать кем угодно?" и превратился в маленькую мышку. Я мгновенно придавил её лапой, чтобы не убежала, глянул на посеревшего от страха Ванюшку и в один момент проглотил простодушного великана-людоеда. Так мой хозяин и стал владельцем Дубыниной крепости, любимым зятем царя, а я получил в подарок самые быстрые сапоги-скороходы. С тех пор хожу по свету, ищу, кому ещё моя помощь понадобится.

    — А сейчас что без сапог? Все одно легче было бы по лесу шастать, — с уважением проговорил Леший.

    — Прохудились слегка, чеботарю в починку отдал... — не моргнув глазом, выкрутился кот.

    Тут уже Людмила не стала таиться, расхохоталась во весь голос, в очередной раз поражаясь умению Баюна выкручиваться из любой ситуации. Интересно, о чем он ещё поведал простодушному Лесовику?

    — Проснулась ведьма наша, — Леший оглянулся, — давно пора, светает уже. Как спалось?

    — Как дома, — она выбралась из вороха сухого душистого мха, которым была укутана, как праздничная елка мишурой. — Благодарю тебя, лесовик, за заботу и ласку.

    — За ласку зверя своего благодари, это он всю ночь тебя теплом своим грел.

    — Баюнчик, чтоб я без тебя делала, — Людмила обняла за шею довольно сощурившего глаза кота. У нее всю усталость как рукой сняло, будто и не было накануне бешеной гонки по лесу.

    — Как теперь пёхом пойдешь? — озаботился Леший, глядя, как ведьма достает из котомки (спасибо котофею, все сберег, до капельки, ничего не потерял!) бутылочку с мазью, втирает в ссадины и порезы. Она пожала плечами и охнула:

    — Я ж обо всем на свете забыла, когда за тобой вдогонку помчались. Ступа треснула, но помело-то со мной, — Людмила полезла в кучу кукушкиного льна, которым укрывал её лесовик, покопалась там и, обескураженная, вернулась к Лешему.

    — Ты о нем? — тот протянул ведьме ободранную палку с несколькими облезлыми прутиками. — Уж так вцепилась в него, так вцепилась, еле из рук вырвал...

    — Так это ты превратил мою метлу невесть во что? — разозлилась Людмила. — Что я теперь делать буду?

    — Ну... — потупил глаза лесовик, — не так уж и много я выдрал, там и выдирать было нечего. Ладно, если виноват, так мне и ответ держать. — Он скрылся за ближайшим деревом.

    — Чего ты к нему прицепилась, — возмутился кот, — ты же сама свою метлу в качестве клюки использовала. Как мы теперь отсюда без него выберемся? — Внезапно кот прыгнул к Людмиле, прижался к ней всем телом, едва не завалив ее назад. Ведьма не поняла в чем дело, а когда увидела среди кустов вязника ощеренную медвежью морду, мигом ослабла в ногах. Бежать? Куда? Вокруг только деревья, а на них быстро не влезть.

    Баюн скользнул ей за спину, уклоняясь от вероятной стычки. Впрочем, кота можно понять — махнет воевода звериный разок когтистой лапой и все, никто уже больше не услышит сказок котофеевых.

    Пальцы левой руки сплелись в привычном жесте, немеющие от напряжения губы чуть слышно проговорили слова давно заученного заклинания обездвиживания. Считанные мгновения остались до того, пока наберет силу льдистый шарик "заморозки" в конвульсивно сжатом кулаке правой. Но и их хватит, а потом... Влепит ледышку в медвежий лоб прицельно и хОду, хОду, не останавливаясь. Пока оттает ледяная статуя, далеко умотать можно.

    Зверь шумно нюхает воздух, вбирает чутким носом непривычные запахи, выискивает проход в зарослях. С треском обламывается ненароком задетая сухая ветка. Никуда не торопится — знает, кто здесь право имеет, а кто тварь дрожащая.

    Людмиле показалось — время остановилось: туша зверя качнулась замедленно вправо, влево, приближаясь, перед решающим прыжком перекатились бугры мышц под клокастой грязно-коричневой шкурой, раскрылась ужасная пасть...

    " ...в неё... сгусток истинной зябы... чтобы наверняка... чтобы все нутро ледяными иглами разорвало..."

    — Нееет, — проревел лесной хозяин. Он уже ничего не мог сделать, зато ведьма успела изменить угол атаки — в последний момент — увидела, как знакомо сверкнули ярко-зеленые огоньки в глубоких впадинах глазниц.

    — Ну, ты даешь, — вякнул из-за спины кот, — чуть лесовика не угробила.

    Все трое молча посмотрели на ближайшую ель, принявшую на себя удар заклятия. Промерзший ствол просвечивался насквозь, будто стеклянный. Тяжелые, провисшие до самой земли, еловые лапы окутались тончайшим кружевом искристого инея, а на верхушке, как рождественская звезда, навек замер не вовремя присевший передохнуть сыч.

    Медведь передернулся, представив, что с ним могло быть. Баюн живо перевел:

    — Никогда не буду связываться с ведьмой, я к ней со всей душой, а она вон как на добро отвечает.

    — Ты помалкивай лучше, толмач, — парировала Людмила. Не до него... Редко она действует вот так, импульсивно. Это лес вокруг повинен — он давит на нее: промозглым полумраком, тяжелым запахом гниющих на корню деревьев с повисшими на них бородами лишайников, отсутствием привычных шорохов и птичьих трелей, но больше всего не хватает солнца. Ощущение ничтожества и бессилия захлестывает с головой. Что она, Баба-яга, леса не видела? Да нет, видела, конечно... Только дома он светлый, прозрачный, пронизан солнечными лучами насквозь. Сосны верхушками упираются в дымчато-синее небо, у их подножья ветер играет листьями подрастающих осинок, клонятся к земле усыпанные ягодами тонкие ветки малинника. Недалеко совсем, кажется рукой подать, зеленой стеной встает дубрава, где полно и белок, и зайцев, и прочей лесной мелочи. Но, самое главное, в тех лесах жизни полно, а здесь... словно усыпальница.

    — Куда это мы забрели? — поинтересовалась ведьма.

    Обидевшийся кот демонстративно отвернулся. Ну и ладно, все равно он не знает.

    — Влееезааай, — прорычал лесной хозяин, — довезуууу до места, меееедлееенно, но веееерно... Неее бойся... — он толкнул Людмилу лобастой головой, легонько прикусил зубами ей руку. Затаив дыхание, ведьма коснулась мощного выпуклого загривка. Топтыгин опустился на передние лапы.

    Женщина аккуратно влезла на медвежью спину: — "А вдруг передумает?". Её качнуло назад, когда зверь рывком поднялся. Ведьма ухватилась внезапно повлажневшими ладонями за длинную спутанную шерсть.

    "Никогда не думала, что медведи так быстро бегают. Считала, что они неторопливые увальни. А все-таки лучше плохо ехать, чем хорошо идти", — беззаботно подумала чуть позже, когда освоила навык езды на "беговом" медведе и перестала трястись от страха. Косолапый, оказывается, развивал приличную скорость, а сидеть на широкой спине было так же удобно, как в кресле-качалке. Краем глаза Людмила видела поспешающего за лесным хозяином Баюна. Вопреки обыкновению, кот не заскакивал вперед, не отставал, отвлекаясь на свои кошачьи дела, а бежал впритирку с Лешим. Видно, и ему лес не внушал доверия, тем более теперь, когда все вокруг затягивала сумрачная тьма.

    Медведь остановился, рыкнул. Баюн мигом замер, навострил уши. Топтыгин глухо заворчал. Кот понимающе кивнул и запрыгнул на спину зверя позади Бабы-яги.

    — Ты куда? — возмутилась Людмила, — здесь одной места мало.

    — Лесовик сказал — без остановок пойдет, а присматривать ещё и за мной его сил не хватит.

    — На ночевку не станем?

    — В таком месте? Что-то не очень хочется...

    — Мне тоже, — поежилась ведьма, — тягостно здесь.

    Медведь не прислушивался к разговорам своих вершников, ходко трусил по пересеченной местности. Кот повозился немного, устраиваясь удобнее, и надолго затих.

    Людмила до рези в глазах пыталась разглядеть что-либо в окружающей темени, потом плюнула на это дело и всецело положилась на чутье Лешего. Надо думать, он знает, что делает.

   

ГЛАВА 12

   

    Несколько раз наведывался Кащей на заветную полянку, благо времени у него было предостаточно. Ему удалось все-таки отвертеться от нудных наблюдений за развивающимися приматами, хотя надо признаться, детеныши были забавны, ходили за каждым из диорийцев, как привязанные, но Кащею они быстро надоедали. Изо дня в день одно и то же, тем более, что Сварог в конце концов запретил тесное общение с подопытными из-за боязни нарушить чистоту эксперимента. Он заметил, что детеныши без труда копируют повадки диорийцев, особенно неуклюжего Велеса. Они долго спорили об этом с биологом, но капитан настоял на своем: — "Никаких личных контактов!" Так что теперь следить за жизнью приматов приходилось из укрытия. А какой в этом интерес?

    Так что Кащей с удовольствием занялся охотой, стараясь как можно реже бывать в лагере. Не гнушался он собирать и грибы, и ягоды. Эти неказистые дары леса оказались необычайно вкусны, а уж если их высушить, развесив на длинных связках, то сохранялись они надолго, отлично дополняя пищевой рацион диорийцев. Не всегда охота бывала удачной, особенно в холодное время года, когда зверье укрывалось в норах, спасаясь от трескучих морозов.

    Набеги на поляну он совершал в разное время: и на рассвете, и поздно ночью. Ничего там не менялось, только выросшая по пояс трава пожухла, что вполне понятно — уже осень. Кащей припомнил слова Стрибога о туманных существах и разочарованно подумал, что столько времени потратил зря. Туман — вот что стоило искать...

    "Сегодня последний раз схожу и всё, хватит, — решил про себя Кащей, решив заглянуть туда, где наблюдал за причудливым танцем призрачной девушки. Скоро завьюжит, по лесу ходить станет совсем невыносимо. Холода он не любил, да и к частой смене времен года так и не смог привыкнуть. Маловато мышечной массы, как сказал однажды биолог. А откуда она возьмется, хотелось бы знать? Это ученых и астронавтов холили и лелеяли чуть ли не с колыбели, а он простой механик из обслуги. Ну не совсем простой, гениальный, но кто знал тогда, что из него получится. Тест-контроль показал низкий уровень бета-маркеров, а это почти приговор — умственные способности ниже среднего, значит, не стоит тратить время на развитие заведомо примитивного разума, следует отправить на нижний уровень. — Странно, тогда на Диоре это казалось нормальным, естественным, а здесь почему-то вызывает досаду. Разве можно по результатам, выданным бесчувственным механизмом, с непогрешимой уверенностью лишить ребенка будущего? А ведь я мог бы многого добиться... Впрочем, я и сейчас не в проигрыше. Мало кому повезло так, как мне...".

    На плечо задумавшегося Кащея опустилась рука. Слишком нереальным было это прикосновение, обжигающее холодное даже сквозь толстые слои одежды. Диориец словно закаменел, потом опасливо обернулся и закричал во весь голос.

    Сквозь туман, густым клубом зависшим около него, ослепительными звездами светились круглые желтые глаза.

    Кащей неосознанно вцепился в подсумок с метательными стрелками, спешно вытаскивая застрявшие дротики, но ничего большего сделать уже не смог. Тело его внезапно стало невесомым, словно он внезапно потерял изрядную часть своего веса, а голова — невероятно тяжелой. Опрокинувшись назад от легкого толчка руки (или лапы?) существа, диориец застыл горизонтально над землей и последнее, что он почувствовал, так это плавное перемещение, напоминающее парение в невесомости...

    Невыносимо ныла затекшая спина. Кащей попробовал шевельнуться и застонал — руки, ноги словно деревянные. Он открыл глаза. Никакой разницы — мрак вокруг непроглядный. Воздух ничем не пахнет — ледяной, как в морозильной камере. Только это и почувствовал...

    Апатичные мысли плавали в оцепеневшем сознании, никак не желающим анализировать, как отсюда выбраться. Кащей несколько раз напряг-расслабил мышцы, восстанавливая кровообращение. Нет, наверное, зря. Колючие мурашки побежали к кончикам пальцев, тело затряслось от крупной дрожи. А здесь ведь и вправду хооолодно, очень. И жестко.

    — Эй, — голос дрогнул, крик получился слабым, но этого хватило, чтобы оценить размеры пещеры. Крошечный каменный грот, как ячейка в осиных сотах.

    "Кто меня сюда засунул?" — вот это было первая здравая мысль, за ней пришла вторая: — "Как отсюда выбраться?", а дальше безумный хоровод мыслей и нелепых предположений закружился в голове. А толку? Действовать надо. Надо...

    Он, кряхтя, поднялся, предусмотрительно держа полусогнутые руки над головой, чтобы не стукнуться невзначай. Ощупал неровные стены, прошелся руками по бугристому полу, подпрыгнул, дотянувшись рукой до верха западни.

    Выхода нет... Сплошной камень вокруг.

    Нет?

    Кащей, едва сдерживая панику, суетливо ощупывал бесконечные стены. Нет выхода, нет...

    Рука скользнула по гладкой поверхности. Он остановился. Панический страх вдруг как-то разом сгинул: — "Я вполне материален, и протащить меня сквозь стены затруднительно, значит, засунуть меня сюда просто так, без повреждений, было невозможно. Следовательно, был в стенах проход, был... а потом эту брешь закрыли. А то, что закрыто, всегда можно открыть. Узнать бы ещё как...".

    Перед глазами возникло слабое свечение. Овальная светящаяся мембрана стала полупрозрачной, с голубовато-белыми разводами. Кащей прижался носом вплотную к светящейся поверхности и скорее почувствовал, чем увидел — по ту сторону что-то есть, какая-то объемистая расплывчатая тень. Тень шевельнулась и...

    ...щупальца мрака выстрелили прямо в глаза. В голове Кащея возникло непередаваемое ощущение, точно что-то невыразимо мерзкое заворочалось в ней, закопошилось в его мозгах, разбирая и тщательно сортируя их содержимое, потом бесплотный голос успокаивающе произнес: — "Не бойся, я не сделаю тебе плохо, потерпи". Трясясь от отвращения, Кащей ногтями вцепился в свои волосы, лицо, пытаясь выцарапать чужого из своей головы. С диким воем вслепую кружился он по тесной пещерке, натыкаясь на стены, разбивая в кровь плечи и локти, пока не свалился без сил от страха и боли.

   

    Холод и жар.

    Обжигающая стужа и испепеляющее пламя, а между ними в паутине напрасных надежд на спасение пульсирует хрупкое тело, трепещущее в коконе обреченности. Мысленно он уже сдался перед натиском стихий, дело теперь за малым — дождаться осязаемого конца. Дождаться смерти, как спасения, как избавления от гнета обстоятельств, как отречения от самого себя.

    Отречение? От самого себя? "Врете, не дождетесь, я еще толком ничего не успел", — Кащей рванулся изо всех сил. Тонкие нити, кажущиеся неразрывными, лопнули с оглушительным треском, и он вывалился в реальный мир.

    Но и здесь — ревущий столб огня, остервенело плюющий обжигающими искрами, с одной стороны и космический холод с другой. Диориец торопливо отполз от костра, достающего до веток деревьев (и кто только зажег такой?) и с головой ухнул в глубокий сугроб. Снег моментально набился за шиворот, растекаясь тонкими холодными струйками под одеждой. Словно пробка из бутылки выскочил Кащей из снежного плена, обхлопывая себя по бокам.

    "Ты боишься холода, — возник в голове бесплотный мыслеголос, — я хотела согреть тебя". Кащей обернулся. В отблесках костра он разглядел наконец-то своего похитителя, точнее, похитительницу. Несомненно, перед ним была женщина — высокая, массивная, в скрывающей фигуру одежде, ниспадающей до земли. Лица не различить, скрыто непрозрачной пеленой.

    — Кто ты? Откуда взялась? Что тебе надо? — Женщина, не отвечая, двинулась вперед, на ходу небрежно отбрасывая покров с лица. Кащей попятился — такое и представить нельзя, не то, что наяву увидеть: голова с тремя ликами, один из которых обращен к диорийцу, два других развернуты немного назад, так что видны они только в профиль. Неестественно яркие глаза центрального лица в упор глядят на диорийца, две другие пары глаз плотно затянуты повязками: справа — белая матовая лента, слева — непроницаемо черный креп.

    Все вокруг замерло, даже взметнувшееся ввысь пламя костра застыло, как остановленный кадр. От гулкой тишины зазвенело в ушах, и медленная поступь женщины казалась видением, порожденным воспаленным разумом.

    "Я болен, у меня жар, — Кащей внезапно перестал паниковать, найдя происходящему вполне реальное объяснение, пощупал холодный лоб, слишком холодный даже для здорового, — подхватил все-таки какой-то вирус. Не сработали прививки, как ни убеждал нас Сварог, не справились... Только бы сил хватило добраться до лагеря... А костер, неужели я сам разжег его? Конечно, сам, кто же ещё"

    "Да, возвращайся, — приказал бесплотный голос, — ты мне уже не нужен, теперь я буду говорить с вами всеми".

    И опять — еле ощутимый толчок в грудь, замедленное падение назад и весьма чувствительный удар о скрытый под слоем снега здоровущий пень.

    Кащей слишком проворно для неизлечимо больного вскочил на ноги, осмотрелся — за деревьями, буквально в нескольких шагах от него, поднимались в небо тоненькие струйки дыма. Он принюхался — его чуткий нос уловил дразнящие ароматы готовящейся пищи, а ноги сами понесли его на запах. Домой, в лагерь.

   

    Диориец рывком растворил двери их общего со Стрибогом домика и обомлел. С каких это пор Велес стал копаться в его вещах? После того, как ушел из лагеря этот неугомонный мальчишка, Кащей стал единоличным владельцем жилища и ничуть от этого не расстраивался. К другим не лез и особо никого не привечал, прАво на личную жизнь соблюдал строго, но это... Совсем обнаглел Велес! Что ему нужно?

    Биолог развернулся на звук захлопнувшейся двери и с радостным воплем кинулся обнимать появившегося перед ним Кащея. Тот совсем растерялся. Чего он не ожидал, так это такого явного восторга — Велес сжимал его в своих медвежьих объятьях, довольно ощутимо похлопывая по спине.

    — Ты это, — Кащей вырвался из крепкого захвата товарища, — держись от меня подальше. Я болен какой-то дрянью, могу заразить.

    — Главное, ты жив, — с лица биолога не сходила улыбка, — главное, жив. Я сейчас, — он выскочил из домика. Его зычный голос разнесся по всему лагерю: — Сварог, скорей сюда, Кащей вернулся...

    — Ну, вернулся, так вернулся, чего теперь опрометью бегать, — недовольно бурчал Кащей, стягивая с себя задубевшую от мороза меховую безрукавку и переодеваясь в сухую одежду, — теперь уже точно никуда не денусь, лечить меня будешь, если сможешь...

    Сварог вихрем ворвался в дом, глянул на механика. Убедившись, что все в порядке, руки, ноги, голова у того на месте, разгневанным басом пророкотал:

    — Где ты пропадал? — Кащей пожал плечами. — Тебя не было почти месяц. Когда нашли в лесу брошенный лучемет и рассыпанные дротики рядом с выпотрошенной сумкой довольно далеко от лагеря, решили, что ты погиб. Но как — ни тела, ни следов не осталось, словно ты улетел оттуда на крыльях. Что случилось?

    — Я заболел.

    — И что, обрел способность левитировать? Если бы ты заболел или был ранен, мы нашли бы тебя на том же самом месте, а ты просто исчез. В никуда...

    — Знаешь, я сам не понимаю, что со мной. Может, я и вправду научился летать, кто ведает, но то, что я болен, уверен точно. У меня такие видения, что ничем, кроме болезни, их не объяснить.

    — Велес, проведи полное обследование, — приказал капитан биологу, — по всем параметрам, и на психическую устойчивость тоже, а слушать его будем потом.

    — Почему не сразу? — пытался возразить Кащей, — может, потом не с кем будет говорить, может, я столько не проживу, с такой хворью.

    — Что б ты знал о болезнях? — к Велесу вернулся ироничный тон, — ладно, с лечением разберемся как-нибудь, а пока побудь в изоляции, нет смысла рисковать остальными, особенно если ты сам считаешь себя больным. Все может быть. Посиди в доме, никуда не выходи.

    — Думаешь, это поможет? Вы всё равно со мной общались, тогда и вас надо в карантин. — Капитан с биологом исчезли, словно их унес внезапный ураган. "Ага, испугались! — злорадно подумал Кащей, — без вас лучше". Он уселся на свой топчан и задумался. А подумать и впрямь было о чем, перед смертью-то.

   

    Уже третий день Кащей бесцельно слонялся по единственной комнатке своего жилья. Лег. Встал. Опять лег. Заняться было абсолютно нечем, смертного часа, который все не наступал, ждать надоело, да и чувствовал он себя на редкость здоровым. Побриться, что ли? Отросшая бородка была реденькой и почему-то очень раздражала привыкшего к гладко выбритым щекам Кащея. Он всегда очень следил за этим, в отличие от остальных членов экипажа, отрастивших бороды чуть ли не до пояса.

    — Ну что, страдалец, пошли, что ли? — Кащей вздрогнул и едва не порезался — острое лезвие ощутимо чиркнуло по шее. Перед ним стоял биолог, на этот раз без своей нелепой экипировки практикующего медика. — Только тебя не хватает для полного счастья.

    — Что, уже всё? Ничего не нашел?

    — То, что ты не болен, я понял сразу же, после первичного обследования, — Велес ехидно улыбнулся, — ты здоровее всех нас, вместе взятых.

    — А что ж я тут сидел, как болван?

    — К выступлению готовился, да и проучить тебя надо было, чтоб не терялся в следующий раз. Ладно, ладно, успокойся, покраснел от злости весь, пошли скорей.

    — Подождете. — Кащей не был зол, он был просто в бешенстве. Подумать только, и не лень было напяливать провонявший дезинфекцией скафандр только для того, чтобы его разыграть. Он так и остался для них парией, волей случая вставший на одну ступень с элитой астронавтики. Неужели так будет всегда? Болезненно сжалось сердце от обиды — он-то считал себя равным им. Здесь, на этой планете. Правда, не стремился к постоянному общению, но это исключительно из-за его неконтактности, у него и на Диоре-то друзей не водилось. Вот с механизмами ладил отлично, они для него всегда были живыми. Кащей с трудом привел себя в должное настроение и, изобразив на лице приличествующую случаю улыбку, не спеша оделся, вышел наружу и бегом припустил к дому капитана. Он и не думал, что на улице такая стужа, отвык за дни невольного заточения.

    Сварог поднял на опоздавшего тяжелый взгляд:

    — Сколько можно ждать?

    — А что, есть куда торопиться? — Кащей ещё не совсем успокоил не вовремя расшалившиеся нервы, но... "Столь явно хамить не стоит, капитан есть капитан, впрочем, что он ему может сделать? Посадит под арест? Смысла нет. Выгонит? Лес я знаю лучше всех, выживу как-нибудь. И никто мне не нужен... Никто из них..., — механик оглядел комнату: Велес с Перуном о чем-то тихо перешептывались, Стрибог оперся спиной о бревенчатую стену, пристально рассматривая потолок. — Что он там увидел, хотелось бы знать?".

    — Разговор будет долгий, — Сварог не обратил внимания на демарш Кащея, настолько был поглощен предстояшим, — я вас всех прошу ничего не скрывать, рассказывать обо всем необычном, что случалось с вами, даже если вы считаете это бредом. Велес, давай ты первый...

    — Я... — биолог слегка замялся, собираясь с мыслями, потом решился: — Я слышу музыку. Она звучит в моей голове, странная, непонятная, а потом я прихожу в себя уже далеко от того места, где я был. Как я иду через лес не знаю, не помню. Я пытаюсь не слушать то, что звучит внутри, но это сильнее меня. Она, музыка эта, зовет куда-то, рвет меня на части. Я понимаю, что её надо отпустить, но у меня не получается. Однажды я очнулся на поляне, у меня в руках была кривоватая дудочка, и я попробовал повторить мелодию, что жила во мне. Слышали бы вы это! Словно визг плохо отлаженного турбокомпрессора, но на этот верезг пришли необычные существа, — Велес улыбнулся, вспоминая "рожицы". — Или не пришли... Не знаю. Может, это были просто порождения моей фантазии, потому что следов они не оставляли, никаких.

    — Не думал, что ты такой выдумщик, — Перун заинтересованно уставился на биолога. — А потом? Что было потом?

    — Да ничего больше не было, я вернулся обратно и рассказал обо всем капитану. Мы вместе решили, что не стоит об этом говорить, пока.

    — А музыка? — перебил его Сварог.

    — Я её чувствую все время, когда остаюсь один. Она всегда разная: иногда грустная — от нее щемит сердце и хочется плакать, иногда веселая — тогда мне хочется обнять весь мир, иногда она яростная — и тогда я понимаю, что готов убить, не раздумывая кого угодно, даже любого из вас... Но, честно говоря, я стараюсь, чтобы кто-то всегда был рядом со мной, даже если это наши подопечные. Я боюсь, боюсь сорваться, не совладать с собой.

    — То-то я смотрю, чего ты такой деятельный стал в последнее время. Велес тут, Велес там... — Кащей не мог упустить случая поддеть биолога.

    — Я просто защищаюсь. Тебе не понять.

    — Отчего же, — парировал механик, — у меня тоже есть о чем поведать, только стоит ли, не знаю.

    — Мы все тебя внимательно слушаем, — капитан прервал возникшую дискуссию в самом начале, перепалки Кащея и Велеса уже изрядно поднадоели, а сегодня механик явно был на взводе.

    После непродолжительно молчания Кащей поведал о том, что видел он, подробно описав все свои ощущения.

    — Интересно, где тебя держали все это время. Пещер здесь полным-полно, твоя темница могла быть где угодно, и не обязательно далеко от нашего лагеря, — длинная борода Сварога уже походила на клубок спутанных волокон, а все из-за его привычки перебирать ее во время раздумий.

    "Пожалуй, к концу разговора от нее останется едва ли половина", — подумал механик, увлеченно наблюдая за пальцами капитана, теребившими завитки длинных волос.

    — Ты больше ничего не помнишь о том месте, где тебя держали? Кащей!

    Механик подпрыгнул от громкого оклика:

    — Нет, ничего. А разве Велес может показать ту поляну, где он видел "облачка"?

    — Мы говорим о тебе...

    — Она ещё сказала, что будет говорить со всеми нами...

    — Ладно... Перун, а ты?

    — Я тут сижу и удивляюсь. Ничего такого со мной не было, ни звуков, ни видений. Ничего необычного...

    — Я ещё давно вам сказал, что на этой планете не все так хорошо, как кажется. — Стрибог впервые за все время разговора оторвался от разглядывания потолка.

    — Да, я был неправ, когда не обратил внимания на это, но кто мог знать. Значит, и с тобой вошли в контакт?

    — Вот-вот, именно, что в контакт...

    — В каком смысле? — заинтригованный Кащей подался к Стрибогу.

    — В самом прямом. Велес слышал, ты видел, а я ощущал — невидимые прикосновения, поглаживания, щипки.

    — Это, наверное, очень приятно, — захихикал механик, у него непонятно отчего поднялось настроение. — Сколько мы уже без женщин, а ты молодой, кровь играет, вот и...

    — Как сказать, — Стрибог скинул свою потрепанную куртку. На спине и предплечьях синели неровные пятна. — Ниже показывать не буду, там то же самое.

    — Постой, постой, — биолог кинулся к пилоту, — но у тебя же обширные кровоизлияния, гематомы. Пойдем, я тебе их обработаю.

    — Отстань, было хуже, — отмахнулся тот от проявления заботы, — выжил.

    — Почему не сообщил раньше? — голос капитана гремел так, что у всех заложило уши. — Почему молчал? Останешься в лагере, тебе лечиться надо.

    — Не надо, все само проходит, быстро.

    — А как это получилось? Ну, синяки твои... Это ж какая сила нужна.

    — Как? — Стрибог не торопился отвечать Велесу, он подбирал слова, чтобы описать свои ощущения. — Обычно во сне. Меня словно разбирали по косточкам, прощупывая каждую мышцу. Невидимые руки проникали внутрь тела, копошились там... Ощущение, бррр... — Стрибог передернулся от отвращения, — боли особой не было, только на утро появлялись такие вот кровоподтеки, будто ниоткуда. — Кащей только сейчас обратил внимание на запавшие глаза пилота и словно заново ощутил в своей голове мерзкие щупальца, сводящие с ума.

    — Значит, так, — прервал тягостное молчание капитан, — что у нас есть? Мысли — Кащей, тело — Стрибог, чувства — Велес...

    — А почему именно они? — спросил Перун, — вас, капитан, это ведь тоже не коснулось, как и меня.

    — Думаю, выбрать могли кого угодно из нас, разницы нет. Главное другое — нас как будто исследовали, только малопонятными нам методами. Кто, вот в чем вопрос? Мы не обнаружили никаких следов разумной жизни.

    — А помните, капитан, как вы сказали мне, давно? Удивительная планета, она, словно живая, наблюдает за нами тысячами глаз, привыкает к нам, и рано или поздно мы узнаем, что это за чудо такое, Земля...

    — Да, Велес, наверное, пришло время, вот только коренные обитатели нашего общего дома представляться нам пока не спешат.

    — И что будем делать?

    — Пока ничего... Жить, как жили. Заниматься каждый своим делом. Ждать, тем более что реальной опасности для нас нет.

    — И как долго?

    — А куда торопиться, Велес? Если мы до этого ничего не узнали, чего уж теперь. Что искать? Только ждать.

    — Моя трехликая женщина обещала навестить всех нас, когда-нибудь. Капитан, я пойду? — Кащей встал. Надоело ему переливание из пустого в порожнее. — Поохочусь немного, соскучился я за лесом.

    — По одному не ходить, — остановил его Сварог.

    — Что за чушь! Вы же сказали — жить, как жили.

    — Ладно... — вздохнул капитан. — Иди, только не пропадай.

    — А уж это как получится, — Кащей отсалютовал всем и исчез в белесом мареве морозного воздуха, ворвавшегося снаружи.

   

ГЛАВА 13

   

    Утро почти не отличалось от ночи, показавшейся ведьме бесконечной. Медведь не спеша трюхал по лесу. Похоже, что и он уже притомился. Людмила вглядывалась в туманную завесу, укрывшую лес сплошным маревом. Свет едва пробивался через мутную хмарь. Казалось — никого, кроме них троих, больше нет в этом ирреальном мире, да и они застряли в какой-то нулевой точке мироздания, где нет ни времени, ни расстояний. Потому и изумилась, когда неожиданно медведь остановился, небрежно стряхнул со спины изрядно надоевших ему седоков и скрылся в туманной пелене.

    — Куда это он? — ведьма недоуменно огляделась, потирая ушибленный бок. А толку? В шаге от них ничего не видать.

    — Тихо, — зашипел кот, в отличие от ведьмы, не пострадавший при падении. — Слышишь, идет кто-то...

    Людмила ничего не услышала, но послушно затихла, дыша через раз.

    — Фу, — облегченно перевела она дух, когда из молочно-белой дымки вышел Леший. — Ты что творишь?

    — Дальше сами... — лесной хозяин нахмурился, — мне туда ходу нет.

    — А мы как же? В этой хмари сто лет по кругу ходить будем.

    — Не будете. Я уйду, туман спадет. Он для таких, как я, определен, чтобы не лезли, куда не надо.

    Людмила задумалась — а ведь и правда: когда Леший ушел, было видно хоть кое-что, а сейчас опять такое ощущение, будто в мутной воде плывешь. Она и так руку то и дело к глазам подносит — убедиться в своей зрячести.

    — Так что звиняйте, сделал, что мог. А напугал, так это я не со зла, не думал, что ведьма такой пужливой может быть.

    — Погоняли б тебя бы так, как меня Кашей, от собственной тени шарахался бы.

    — Не шарахался бы...

    — Храбрый такой потому что? — влез Баюн, — или сильный?

    — Просто тени у меня нет...

    От изумления всезнайка кот потерял дар речи. На это он раньше внимания не обращал, а сейчас как проверишь, солнца-то нет.

    — Прощевайте, — лесовик шагнул в сторону и исчез, как и не было его.

    — Что это он так с нами? "Прощевайте"... — обиделся Баюн, — ни добра, ни везения не пожелал... Как чужой...

    — Не верит он в успешность наших поисков, — усмехнулась ведьма, — что ж, помог и ладно. Если Леший ничего не напутал, то ждать, пока туман развеется, недолго. — Она немного помолчала: — Тихо-то как...

    — Давно уже так. Пустой лес стоит... Я вот что все время думаю, — кот прилег рядом,— почему лесовик в сторонку отходил, когда в медведя и обратно превращался?

    — Да неприглядное это зрелище: наизнанку выворачиваться. Впрочем, я не знаю, как это у нежити бывает, но в любом случае — дело интимное, для чужих глаз не предназначенное.

    — Хотелось бы глянуть...

    — Оно тебе надо?

    Кот примолк. Хватило его ненадолго:

    — Смотри, — хвост его изогнулся, как вопросительный знак, — а это что?

    — Где? — А ведь не соврал Леший, дымка становится полупрозрачной. Уже немного видны очертания елок, стоящих вкривь и вкось, понуро опустив свои макушки, а между замшелых стволов маячит чуть более светлый силуэт. Женщина, судя по одежде и длинным волосам.

    Ведьма вскочила и устремилась к ней:

    — Стой!

    А та и не думала убегать. Смотрела на Людмилу и по лицу её, изнуренному потаенной кручиной, текли слезы.

    Давно забытые ощущения захлестнули Людмилу, она с трудом справлялась с ними. Хотелось кинуться к незнакомке, прижаться к ней, уткнуться в колени, как в детстве бабушке, выплакать все свои горести и печали за долгие годы одинокой жизни — без любви, без друзей, без надежды на возвращение.

    Незаметно для себя ускорив шаг, ведьма приближалась к женщине, но та вдруг развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь. Людмила рванулась следом, обо что-то запнулась и, упав, распласталась на земле, задыхаясь, как выброшенная на берег рыба. Негодующе мяукнул невзначай придушенный ею кот.

    — Чего под ноги лезешь? — прикрикнула на него ведьма.

    — Нет бы "спасибо" сказать. Доброе слово оно и кошке приятно, а такому коту, как я, тем более, — самодовольно промурлыкал Баюн, вылизывая взлохмаченную шерсть.

    — Сам себя не похвалишь, ходишь, как оплеванный, — парировала Людмила. Жизнь, похоже, возвращалась и к ведьме, и к котофею, раз они перешли на обычный ёрнический тон. — За что это тебя благодарить, просвети, пожалуйста?

    — За то, что от беды спас. Видела бы ты себя, когда побежала за этим мороком. Ни дать, ни взять — бобылка в погоне за беглым ухажером.

    — Что б ты понимал... — Не будешь же рассказывать хоть и умному, но все же коту, какие иногда мысли посещают людей. — Я просто хотела разобраться — кто это?

    — И заодно дорогу к Кащею узнать, как же, как же... — понимающе закивал Баюн. — И что — разобралась?

    — Ты помешал! — опять разозлилась ведьма. — Под ноги подлез!

    — Да вы с ней похожи, как две капли воды. Не углядела, да? Поставь вас рядом, не различишь, особенно когда ты тоже слезы лить начала. — Людмила потрогала щеки. Надо же, мокрые. Она и не заметила. — Думать надо иногда, а не бежать сломя голову. Не дома чаи пьем... Если даже Леший смотался отсюда, то и нам пора когти рвать.

    — Я не смогу, — засмеялась ведьма суровой тираде, — у меня когти короткие. Да и не на прогулку я вышла, знаешь ведь.

    — Вот-вот, а ведешь себя, как дитя малое.

    — Поняла, бдительность удвою. Так что ты там про похожесть говорил, давай подробнее.

    — Эта в белом вылитая ты. Откуда взялась, чего хочет — непонятно. Да вон, смотри сама, стоит, ждет.

    Людмила сощурившись, пригляделась. Её зрение с кошачьим, понятно, не сравнить.

    "Да, ждет. И, впрямь, похожа. Не так, чтобы слишком, а как сестра. Сомневаюсь, что у меня здесь есть родственники, кроме Антона. Тогда в чем дело? И откуда вдруг возникло ощущение такого близкого сродства? Меня простым мороком так легко не заманишь, а я никакого подвоха не чую".

    — Что, Баюн, вызываем огонь на себя?

    — В каком смысле?

    — В самом прямом — пойдем и спросим, чего ей от нас надо, а потом будем действовать по обстановке.

    Ох, как не хотелось коту, а деваться некуда. Острым глазом приглядывая пути для отступления, Баюн потихоньку поплелся за ведьмой.

    Трудно принимать решения, а если что надумал, так и делать надо одним махом. Людмила проворно преодолела половину расстояния, отделяющего их от женщины, оглянулась на Баюна — идет следом, как миленький — глядь, а белый силуэт опять едва виден. Ускорила шаги, потом побежала. Нет, ближе подойти не получается, так и маячит светлое пятно где-то впереди.

    — Стой, котофей, передохнем, — ведьма плюхнулась за ближайший куст с редкими пожухлыми листьями, стараясь укрыться от глаз женщины. — У меня такое ощущение, что нас ведут.

    — Покорных судьба ведет, непокорных тащит, — философски отозвался кот, устраиваясь рядышком.

    — Ты считаешь, что если мы не пойдем сами, нас поволокут? Знать бы ещё кто — друзья или враги.

    — Откуда у нас в этом прОклятом лесу друзья? — мрачно пробурчал Баюн.

    — Почему прОклятом?

    — А какой ещё? Ты глянь вокруг...

    Преследуя ускользающую незнакомку, Людмила почти не смотрела по сторонам, только вперед и иногда под ноги, чтоб не переломаться ненароком. А теперь словно прозрела.

    Одиночные квелые деревца непонятной породы растут вкривь и вкось, с трудом пробиваясь через нагромождения догнивающих деревьев. Редкие пятна чахлой зелени кажутся здесь инородными вкраплениями. Единственно неподдельным выглядит только этот колоссальный могильник, который возник на месте давно загубленного леса. Поваленные склизкие стволы, смердящие завалы гниющего валежника, груды перепревшей древесины, без сомнения рассыпающиеся от прикосновения, ничего, кроме омерзения, не вызывали. Да ещё эти отжившие свой век деревья — бледные, с содранной корой, с нелепо торчащими обломками сучьев — погребальными свечами торчат перед глазами. Ведьма вздохнула:

    — Что делать, ума не приложу...Вот уж забрели, так забрели.

    — А двойник твой исчез, — злорадно доложил Баюн, — ну и баба, завела и бросила.

    — Я думаю, нам вглубь этой помойки идти надо, но как представлю, что там дальше может быть, так и хочется повернуть обратно. — Людмила сделала вид, что не уловила кошачьих намеков, без опаски встала (кого бояться? тишина стоит такая, что муха пролетит, слышно будет), потопталась на месте. Ноги по щиколотку утонули в мелкой трухе. — Лишь бы зыбунов не встретилось, там точно завязнем. Перекусим, и в путь.

    Поесть кот всегда был не прочь, но не в этот раз. Напряженное тело его вытянулось в струнку, уши стояли торчком, на морде было написано величайшее изумление.

    — Плачет кто-то... Жалобно так.

    — Где?

    — Не пойму. Кажется, там, — котофей махнул лапой, показывая направление.

    Замерла Людмила, прислушиваясь. Нет, ничего не уловила — замерло все в безмолвии: ни посвиста ветра, ни шороха.

    — Пойдем туда?

    — А поесть? Так и помру голодным, если что...

    — Не в этот раз, — ведьме хотелось скорей выбраться из этого гиблого места.— Далеко только не отбегай, я за тобой не поспею.

    — Так я тебе и поверил, беглянку догоняла, небось, ветер в ушах свистел, мне на четырех лапах за вами угнаться трудно было.

    Ведьма досадливо поморщилась. Кому приятно упоминание о собственных промашках — а тут она явно оплошала, потому и занесло их бес знает куда. Баюн нырнул в пролаз между деревьями, Людмила поспешила за ним, с отвращением отводя руками белесые лишайниковые бороды, которые так и норовили мазнуть по лицу. Потом сообразила, что с таким же успехом может использовать свое многострадальное помело, бесполезным грузом висящее за спиной. Ему-то уже все равно, во всяких переделках побывало.

    "Ай, да умничка Баюн, заботливый мой! Хоть и ерепенился поначалу, но обо мне думает, дорожку ладную выбирает, в одиночку, наверное, уже выбрался б отсюда", — Людмила видела впереди только мелькание черного хвоста, который, изгибаясь, показывал, куда удобнее будет свернуть, и шла за ним, как по маячку. Сам кот на ненужную беготню и никчемное ожидание время не тратил. Не маленькая ведьма, не в первый раз по лесу бредет, разберется. Вскоре и Людмила услышала тоненький писк, а потом догнала котофея, замершего в недоумении.

    — Чары...— прошептал Баюн.

    Впереди, за деревьями, виднелся высоченный частокол из заостренных бревен. Писк доносился оттуда. Ведьма облегченно перевела дыхание:

    — Мой гребешок сработал, значит, правильно шли. Антон был здесь. Узнать бы ещё куда ушел и ушел ли... И кто там сидит, за изгородью.

    — Нет здесь их никого, — веско сказал кот. — Пошли дальше.

    В ответ на его слова жалостное верещанье стало громче, перешло в непрерывный визг. Баюн не выдержал:

    — Гляну, кто там так отчаянно вопит.

    Он подбежал к частоколу, подпрыгнул повыше, закогтился, как заправский скалолаз, и полез вверх. Людмила с интересом наблюдала за ним, в душе гадая, свалится или нет. Уж больно обленился Баюн в последнее время, совсем не напрягал себя излишними телодвижениями, птаху зазевавшуюся словит и все, ходит довольный весь день, охотник. Да ещё и поучать порой норовил Бабу-ягу, что смысл его жизни не доступен для её женского ума. Жаль, ни разу не уточнил он, в чем же заключается этот смысл, уж Людмила нашлась бы, что ответить зазнайке.

    Кот тем временем благополучно добрался до верха, заглянул за забор, и, как ошпаренный, скатился вниз, фыркая и отплевываясь. Ведьма кинулась к нему:

    — Что там?

    — Вот гаденыш, — ругался кот, лапой щупая подпаленные усы, — помогай таким. Только выглянул, он в меня струей пламени прицельно плюнул.

    — Да кто там? — спросила Людмила, копаясь в сумке со снадобьями, выбирая, чем лучше подлечить обожженную кошачью морду: настоем мятной травы охладить или бузинным цветом боль снять.

    — Змиуланчик-недоросль. — Ведьма оторвалась от своих раздумий и удивленно вскинула брови. — Машет заполошно крыльями, ни на забор, ни на землю сесть не может, перепуган. Сам выбраться не может, и на спасителя кидается почем зря. Пошли отсюда, ну его к Лешему... Пусть сидит, как сидел.

    — Э, нет, постой, — Людмила старалась перекричать отчаянные вопли, которые здесь, у частокола, звучали с интенсивность ультразвука. — Чары надо снять, он ведь погибнет там. Совсем маленький, да? Жалко ведь, их и так мало. Мне вот ни разу не доводилось повстречать... — Она задумалась: — Птах про змиуланов знает, они не опасны, чего ж тогда Антон гребень кидал, непонятно. Ведь предупредила — только когда невмоготу станет.

    — Похоже, не по силам стало, — кот показал на выгоревшие проплешины и обугленные деревья, которые даже на фоне мрачного леса смотрелись устрашающе.

    — Отойди подальше...

    Баюн в два прыжка отскочил подальше. Понимает, что к чему...

    Ведьма прикрыла глаза, настраиваясь на нужную волну. Накладывать чары легко, снимать гораздо труднее, тут умеючи действовать надо, чтобы самой в поруху не попасть. Редко колдуньи ворожбу собственную разрушают, не принято у них давать обратный ход заклятьям, чай, не фокусы показывают, силу природных стихий призывают.

    Горячая волна пошла от ног вверх, заплескалась внутри, закручиваясь в животе тугой огненной спиралью. Сверху, как ледяной душ, хлынул поток живительного холода, сплетаясь с жаркой стихией в одно целое. Забурлила, заиграла сила чародейственная, ища выхода. Теперь бы не опоздать, иначе разорвет саму на клочья мелкие, по ветру развеет. Боясь выплескать накопленное раньше времени, сделала Людмила шаг к частоколу и запоздало пожалела, что далековато от него встала, вплотную надо было бы. Коснулась рукой шершавых бревен, пошла вокруг, повела линию незримую — сама-то видела, как бело-оранжевый след тянется за её рукой — замкнула кольцо.

    Тонкая линия на миг стала видимой, потом бревна, будто ножом, снизу подрезали. Посыпались, с грохотом ударяясь друг о друга, разлетелись на мелкие обломки. Закружились щепочки над головой ведьмы и половинкой сломанного гребня упали в подставленную ладонь. Она облегченно выдохнула, воткнула гребешок в спутанные волосы: — "Пригодится красоту наводить, а вторая половина силы уже ни имеет. Так пусть и торчит в земле веки вечные", и чуть не оглохла от визготни над самым ухом. Жаром опалило правую щеку.

    — Ну, хватит, хватит, успокойся, — ведьма вытянула руку. Улыбнулась, разглядывая спасенного. О детях Змиулана она только слышала, видеть воочию не приходилось. Бывало, рожали иногда одинокие женщины от огненного змея, но редко выживали змееныши. Бабки-повитухи относили их сразу в лес, бросали на погибель верную, приговаривая — "как родился, так и в пол ушел", а зачарованную Змиуланом тащили к ближайшей ведунье на отчитку. Людмила тоже отчитывала одну такую, совсем зачахла бедняжка, иссушила себя тоской-кручиной по змею огненному, но у той, помнится, детей не случилось.

    Змееныш, чуть больше локтя длиной, судорожно вцепился коготками в рукав ведьминой душегрейки и затих, изредка взмахивая перепончатыми крылышками. Его вертикальные зрачки пульсировали в бешеном ритме, порой перекрывая всю золотистую радужку глаза. По зеленоватой гладкой шкурке иногда пробегали огненные лепестки, отчего казалось, что держишь в руке сгусток живого пламени. "На дракончика похож, — подумала Людмила, — мультяшного: большеголовый уродец, но симпатяга. Вроде безобидный, что ж его Антон так напугался?".

    — Ты с ним аккуратнее, — издалека предупредил Баюн, — слишком близко держишь.

    Людмила отодвинула руку от себя. Змееныш опять заверещал, внезапно сорвался с места и стал описывать круги вокруг Людмилы, ощутимо подталкивая её сзади. Она сначала не поняла, чего он от неё хочет, а потом подчинилась, шагнула вперед.

    Теперь избавленный от неволи порхал немного впереди, а ведьма и кот шли за ним. Если они мешкали, змееныш зависал в воздухе, поджидая, а потом опять отлетал немного. Вскоре Баюн убежал вперед, догнал змееныша, вопросительно мяукнул. Змиуланчик заверещал тоненько, издавая переливистые рулады, зависнув прямо перед мордой кота. Когда ведьма подошла к ним, разговор, похоже, закончился, а, судя по удовлетворенному виду котофея, он узнал все, что хотел.

    — Нет, ну и гад же Кащей... — запальчиво начал Баюн.

    — Величайший злодей всех времен и народов, — серьезно подтвердила Людмила, — а ты в этом сомневался?

    — Нет, конечно, — заюлил кот. — Представляешь, он змееныша этого в лесу нашел, умирающего, подлечил слегка. Потом, вместо того, чтобы отпустить детеныша восвояси, сказал — "все одно тебе погибать, а так службу мне послужишь", накинул на него обличье Горыныча и посадил, как цепного пса, замок охранять.

    — Так ведь всегда было — добром за добро платить. Чего ты удивляешься?

    — По своей воле, а змеенышу и выбирать не дали. Если бы Кащей не погиб, так до самой смерти ему бы служил.

    — Погиб? Откуда знаешь?

    — Да, это же самое главное... — спохватился Баюн, — как погиб, змиуланчик не знает, только когда свой истинный облик принял, понял, что свободен, а вот выбраться из-за твоего частокола сам не смог.

    — А куда сейчас нас ведет, ты спросил у него?

    — К замку Кащееву, куда ж ещё. Хочет лично убедиться, что хозяина его больше нет.

    Людмила вопросительно глянула на зависшего в отдалении от них змееныша. Самой бы поговорить с ним, расспросить об Антоне, о Кащее побольше узнать, да жаль — не обладает она талантом котофеевым с любым созданием немыслимым беседы вести. Чего не дано, того не дано... Одно радует — нет врага ее, ещё бы брата отыскать невредимым.

   

ГЛАВА 14

   

    Неугомонный ветер гонял по небу пухлые облака. Солнце пряталось, на лес набегала тень, но через миг светило снова являло себя во всем своем ярчайшем великолепии. Зябко, сыро, но, похоже, привычного дождя не ожидается.

    Кащей растянулся во весь свой немалый рост на громадном стволе давно рухнувшего дерева и наблюдал за тем, как упрямый родник пробивает себе дорогу среди сухих сучьев и палых листьев, за зиму густо усыпавших прежнее русло. Терпковатый запах молодой листвы и скромных первоцветов растекался вокруг, птичий грай радовал слух, и настроение было под стать погоде — умиротворенное.

    "Вот и весна, — думал диориец, — все наши страхи себя не оправдали. Никакие невидимые существа больше не появлялись, хотя мы были настороже. Впрочем, разве можно уберечься от неведомой опасности? Вот и Стрибог — посидел, посидел в лагере, да и убрался к себе в горы. И ничего с ним не произошло".

    Кащей вспомнил, как наведался однажды к младшему пилоту. Было любопытно, что там такого особенного, в горах, отчего Стрибог так туда рвется. И ничего необычного не увидел: приспособленная под жилье пещера на отвесном склоне горы, небольшой уступ перед входом и глубокая пропасть под ним, дна не видно, только туман клубится внизу, словно хищная тварь, ждущая своей законной добычи. Помнится, его передернуло всего, когда представил, что будет, если свалиться вниз.

    Стрибог только посмеялся и сказал:

    — Зато посмотри, какая красота вокруг. Я каждый день первый встречаю солнце, а ветер — он такой разный... Здесь всегда ветер, мы с ним дружим. — Он широко раскинул руки и крикнул: — Э-ге-гей! Привет тебе, ветер!

    Далекое эхо отразилось от окружающих убежище утесов: — "Эй... Веет...".

    — Видишь, — обрадовался Стрибог, — отвечает.

    Кащей только головой покачал, совсем сбрендил мальчишка в своем уединении, но осуждать не стал. А разве он сам не ищет одиночества, разве не бежит прочь от всех, чтобы побыть наедине с лесом? Лес он ведь тоже разный, потому что живой, как эта текучая вода. Он опустил руку, пошевелил пальцами, наблюдая, как раскалываются радужные блики, и внезапно точно холодной рукой сжало сердце: — "Мне надо вернуться, срочно". Куда делась прежняя расслабленная мечтательность? Кащей вскочил, махом сгреб свои вещи, забросил свой лучемет за спину и рванул в лагерь. Он не замечал, как хлещут по лицу ветки, как трещит сухостой, ломаясь под натиском его неудержимого бега, и едва успевал перепрыгивать через возникающие перед ним явные преграды. Тревога гнала его вперед: — "Только бы не опоздать, только бы..."

    Почти рядом с лагерем он столкнулся с запыхавшимся Велесом. Тот жадно хватал ртом воздух, пытаясь перевести дыхание:

    — Что тут случилось?

    Кащей, слегка притормозив, мельком глянул вокруг, потом, опомнившись, отступил за ближайшее дерево и поманил биолога. Вдвоем они выглянули из-за своего сомнительного укрытия: вроде всё на месте — три невысоких домика притаились у подножия высоченных деревьев — целы, невредимы. Окна, двери аккуратно притворены, под навесом, сооруженным из разобранных пластиковых контейнеров, слегка кривоватые стол и скамейки по-прежнему вкопаны в землю, дорожки так же аккуратно выложены плоскими камнями, даже трава вокруг них не примята. А Кащей ожидал увидеть сплошной разгром, да и Велес тоже, судя по его лицу. Тишь да гладь, налаженное бытиё, но мало ли что там на самом деле...

    — Сварог? Перун? Где они?

    — Капитан оставался здесь, Перун был в поселении приматов. А вот и он, кстати... — Перун, настороженно озираясь, выбирался из леса с противоположной от них стороны. Он сжимал в руках суковатую дубину. Кащей глянул на Велеса:

    — Чего ты без оружия?

    — Да зачем его таскать все время, к тому же я недалеко ходил, травы хотел набрать...

    — Травы? Здесь мало, что ли? Да и на кой она тебе нужна? — удивился механик.

    — Наши подопечные зелень какую-то все время жуют. Вот я и подумал — что-то в этом есть, хотел прогнать разные растения через анализатор, пока тот ещё функционирует.

    Подошедший Перун добавил:

    — Я тоже видел, как одна мамаша малышу разжеванную массу в рот запихивала, когда у него понос случился.

    — Аааа, тогда с вами все ясно, — Кащею все эти дела были мало занятны, а вот то беспокойство, что так настойчиво гнало его обратно, заслуживало гораздо большего внимания. — Пошли. Куда? — шикнул он на Велеса, ринувшегося к своему дому с грацией пещерного косолапа.

    — А что? — неподдельно удивился тот.

    — Давай сначала все проверим. Ждите здесь. — Кащей осторожно двинулся к жилищу капитана, ступая так, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногой.

    — Я с тобой, — негромкий оклик Перуна прозвучал, как выстрел. Механик, отпрыгнув назад, выругался. Впрочем, пусть лучше этот будет рядом, чем шумный биолог.

    Вдвоем они подкрались к двери, тихонько приоткрыли дверь и обомлели: Сварог полулежал на скамье, уронив голову на столешницу и бессильно свесив руки вниз. Его широко открытые глаза остановившимся взглядом смотрели на вход. Перед ним на столе ритмично пульсировал серебристый шар. Он сжимался до размеров кулака, спустя мгновение раздуваясь в отливающую багрянцем сферу. Всполохи света слепили глаза и одновременно не давали отвести глаза, притягивая взгляд, как хищная росянка приманивает беспечных мух.

    С трудом преодолевая манящее свечение, Кащей, словно в полусне, выбрался из комнаты. Следом выполз Перун. Неудержимые слезы текли по его лицу, ручейками стекая по лицу и теряясь в буйных зарослях бороды. Всхлипывая, пилот утерся нательной рубахой и гнусаво произнес:

    — Если б ты знал, что я сейчас видел...

    — То же самое, что и я, — грубо перебил его Кащей, — но неужели от этого можно умереть?

    — От чего, от жалости к себе? Подожди, ты что, считаешь, капитан умер? Он дышит, я видел.

    — Когда ты успел? Я толком ничего не успел сообразить, сразу отключился...

    — Капитан жив! Жив, понял! — Перун развернулся и, уже ничего не опасаясь, побежал за Велесом. Хорошо, что не кинулся очертя голову спасать Сварога. Биолог, почуяв неладное, уже спешил навстречу.

    После короткого совещания в дом зашел только Велес, плотно завязав глаза первой попавшейся под руку тряпкой. Кащей предупредил его:

    — Не возись там, хватай капитана и быстро обратно, здесь разбираться будем.

    Тот только отмахнулся, дескать, сам знаю, не лезь.

    Стоит ли рассказывать о том, как биолог тащил до порога большое неподатливое тело капитана, как перехватили тяжкую ношу диорийцы, как отнесли её в дом биолога, где ещё давным-давно была обустроена лечебница, на всякий случай. Пригодилась все-таки...

    Как, не желая ничего обсуждать, сидели они, ожидая, пока Велес обследует капитана. Время, казалось, тянулось невыносимо медленно. Говорить ни о чем не хотелось. Кащей в десятый раз пересчитывал справа налево и обратно обломанные ветки на ближайшем к нему дереве. А что ещё оставалось? Мысли разбегались, как облака в ветреный день, не удавалось ухватиться ни за одну. Наконец, Велес вышел, тяжело опустился на скамью рядом с ними:

    — Кома... ни на что не реагирует, перепробовал все, что только мог, теперь только ждать.

    — Сколько?

    Биолог в ответ пожал плечами:

    — Мозг отключен полностью, он сейчас, как вон то дерево. Живой, но не совсем... Не исключаю, что он нас слышит и видит, вот только обратная связь с миром у него отсутствует. Ладно, пойду к нему, вдруг очнется.

    — Что ж за дрянь такая у него на столе была? И откуда взялась? Надо бы убрать... — забеспокоился практичный Кащей, — пока на всех нас не подействовало.

    — Слушай, не лез бы ты туда, кто знает, что это такое, — забеспокоился Перун.

    — А я вот, — механик потянулся за своим лучеметом, который он бросил прямо посреди лагеря, когда кинулся помогать Велесу нести капитана, — раз, два и никаких проблем.

    — Ты что, с ума сошел? Вдруг все вокруг разнесешь вместе с этой сферой, — Перун выхватил оружие из рук Кащея. — И где только капитан её нашел? Отчего не дождался нас? Понаблюдать надо.

    — Ага, один такой понаблюдал вроде, лежит теперь... Ты что, хочешь, чтобы мы все свалились?

    — Дурень, она ж на столе в доме осталась, кто б её трогал.

    — Да? А это ты как объяснишь? — Кащей указал на каменистую площадку перед домиком Сварога. Там, невысоко от земли, разливалось неяркое серебристое сияние.

    — Вторая появилась? — прошептал Перун, — и, правда, дрянь какая-то.

    Кащей на цыпочках прокрался мимо "сияния", стараясь вообще не смотреть в его сторону, подобрался к закрытому окошку, ножом расковырял щель в ставне и одним глазом осторожно заглянул внутрь. На столе ничего не было. Он отпрянул назад и крикнул пилоту:

    — Она одна, просто перемещается. Надо ловить.

    — Как? — отозвался тот из-за спины Кащея. Он оглянулся. Перун стоял рядом:

    — Что-то не по себе одному стало. Как ловить? И куда потом? Подожди, — пилот задумался, — я, кажется, знаю. Давай сделаем ловушку, зацепим ее и закопаем поглубже и подальше отсюда. Надо торопиться, темнеет уже.

    Ловушка получилась на славу — квадратная коробка из непрозрачного органопластика на длиннющей рукояти. Издалека, как диорийцы уже убедились, "сияние" не причиняло никакого вреда. Не отважившись подойти близко, размер держака рассчитывали теоретически, исходя из одного соображения — лишь бы подлиннее. Тяжеловата только слегка оказалась, пришлось набрасывать западню на опасную штуку вдвоем. Особого труда это не составило, сфера значительно уменьшилась в объеме и была сейчас не больше еловой шишки. Захватили удачно — в сгустившемся полумраке даже слабого лучика не пробивалось наружу, но... Опять это вездесущее "но"... Диорийцы попытались сдвинуть ловушку с места и не смогли, сколько не дергали. Стояла на одном месте, как приклеенная.

    — Не идет, — утирая пот со лба, спросил Кащей. — И что дальше будем делать?

    — Засыпать камнями и делу конец.

    — А вдруг вылезет? — засомневался механик.

    — Так мы много набросаем, чтобы уж точно не выбралась, — Перун говорил о сфере, как о живой. А, может, она такой и была на самом деле, кто знает.

    Полночи таскали диорийцы тяжелые неподъемные булыжники от пещер приматов, но зато насыпь получилась на славу — почти до плеча рослому Перуну.

    Проснувшийся Велес весьма удивился каменному сооружению и язвительно поинтересовался, с его это вдруг у них появилась страсть к возведению монументов. Да ему-то что, он в доме сидел, пока другие надрывались, ничего не знает. Странно только, что ночью не вышел, шум стоял на весь лес. Кащей в двух словах разъяснил суть дела.

    — Понятно... А что с Перуном? — забеспокоился биолог, глядя на недвижно лежащего на земле пилота. — Как-то он неестественно вывернулся.

    — Спит без задних ног. Умаялся, бедняга, пока мы этот сверкающий шарик ловили, — объяснил Кащей, растирая гудящие от непосильной нагрузки мышцы, — ох, и гадость.

    — Что вы выдумали? Сфера в доме оставалась!

    — Ага, была, а потом выбралась и отправилась на охоту. За нами, между прочим, только мы ловчее оказались. Вон там она, внизу, — механик кивнул на гору камней.

    — Ты точно это знаешь? А вдруг её там нет, как проверишь?

    Кащей кинулся к наваленной ими за ночь груде и принялся стягивать верхний камень.

    — Стой, да пошутил я, там она, там, успокойся.

    — А ведь ты прав, — механик уселся у подножия кургана и задумался, — мы ни в чем не можем быть уверены, но мы сделали, что могли. Как капитан?

    — Без изменений...

   

* * *

*

   

    Сварог пришел в сознание через несколько дней, причем сразу, будто и не лежал столько времени в беспамятстве.

    Велес возился в своей лаборатории: Перун принес очередные пробы крови мутировавших антропоидов, и сейчас биолог отслеживал изменения в биохимии подростков. Да, именно подростков — развивались эти приматы необычайно быстро не только "интеллектуально", но и физически. Что-то подстегивало их обмен веществ, но что собственно — определить пока не удавалось, да и не ясно было точно — внутренний это фактор или же внешнее влияние.

    "Эх, сюда бы специалистов-генетиков, да где ж их взять?" — горько думал он, фиксируя результаты исследования.

    — Теперь они и до меня добрались, — Велес испуганно обернулся на хриплый голос Сварога и кинулся к больному. Бредит — это хорошо, это уже какой-то сдвиг наметился. Биолог мельком глянул на мониторы приборов жизнеобеспечения — норма, норма, норма. Не может быть! Склонился над лежащим, глаза которого были открыты:

    — Капитан, я уже и не надеялся...

    Сварог резко, одним движением, поднялся:

    — Что я здесь делаю? — возражения биолога и попытку поддержать его, опасно покачнувшегося назад, отмел протестующим взмахом руки: — Я не болен.

    — Но столько дней без сознания...

    — Почему? — Велес вкратце пересказал капитану, как его нашли. Тот внимательно выслушал: — Не думал, что переизбыток информации может привести к отключению некоторых функций мозга, хотя все может быть, но, тем не менее, я вполне здоров и чувствую себя отлично. Считай, что я просто отдыхал. Все.

    — Капитан, а вы помните, что было с вами перед тем, как вы потеряли сознание? — Велесу не терпелось опять уложить капитана в лечебницу, чтобы провести полное обследование, и он искал любой предлог сделать это. А провалы в памяти — чем не повод?

    — Помню ли я? — Сварог невесело усмехнулся, — да я не забуду этого теперь до конца моих дней.

    — А что было?

    — Теперь они и до меня добрались, — загадочно отозвался капитан и велел: — Собирай остальных, сразу всем расскажу, чтоб не повторять по двадцать раз.

    Вечером, после ужина, прошедшего в напряженном молчании, никуда не расходились, терпеливо ждали невероятную историю, обещанную капитаном. Не было только Стрибога, но его решили не ждать, когда он решит наведаться в лагерь неизвестно.

    — Все помнят то утро?

    Диорийцы дружно покивали головой. Помнят, конечно. Обычное утро, всё, как всегда: Кащей, забросив за спину свой бесценный лучемет и прихватив сумку с едой, отправился в лес, Перун к своим подопечным, Велес в лабораторию, капитан остался в лагере.

    — Оставшись один, я прошел в дом, не предвидя никаких неожиданностей. Однако там-то они меня и подстерегли.

    — Кто? — выдохнул Кащей. Пожалуй, он единственный из всех воочию видел странных существ. Или думал, что видел. — Трехликая женщина?

    — Нееет, вот тут ты ошибся. Следом за мной в дом вошла невысокая девушка, росточком едва мне по грудь. Милая славная такая девчушка с лучистыми голубыми глазами, с длинными белыми волосами до пояса, с чудесной фигуркой. Хрупкая, будто травинка, — Сварог задумался, припоминая девушку. — И сказала...

    — Как сказала? — в один голос воскликнули диорийцы, — на лингве?

    — Именно. На лингве, только голосок у нее был высокий, звенящий, так что она не говорила, а будто выпевала, изредка спотыкаясь на трудных для произношения словах.

    — До сих пор ОНИ общались с нами только мысленно, — перебил капитана Велес.

    — А теперь, как видишь, научились разговаривать. И они знают о нас все.

    — И немудрено, — пробурчал Кащей, — в голове у меня они здорово покопались.

    — Вы чужие, сказала мне эта девушка, ничего не знаете, не видите ничего вокруг, но пытаетесь вмешаться в законы этого мира, переделать его природу под себя. Но вы не по своей воле попали сюда, потому вам не мешали. Сейчас вы увлеклись, пытаясь неразумное сделать подобным себе. Решено вас остановить... Я против... Возможно, вы смените нас, поэтому должны знать... Она протянула мне раскрытую ладонь, на которой стояла прозрачная пирамидка. Я, ничего не понимая, смотрел на гостью: — "Зачем мне это?" Девушка грустно улыбнулась: — "Значит, нет..." и перевернула ладонь вниз. Я едва успел подхватить падающую безделицу. За ту минуту, что я разглядывал, что же такое очутилось у меня в руках, девушка шагнула назад. Я потянулся удержать ее, у меня было столько вопросов, но схватил лишь воздух. Девушка оглянулась: — "Мы бестелесны, не старайся...". "Кто ты?" — крикнул я. "Макошь... Мое имя — Макошь..." — и исчезла.

    Сварог замолчал, точно заново переживал встречу с незнакомкой. Молчание длилось так долго, что Кащей не выдержал:

    — А потом что было?

    — Макошь... Если б вы только её видели. Макошь... — ответил Сварог, с явным удовольствием произнося имя девушки. — Значит, на этой планете есть разумные обитатели, но почему они прячутся от нас? Мы антагонистичны им? Но ведь они тоже мыслят, значит, всегда сможем найти общий язык. Почему нас "надо остановить"? Мы никому не угрожали и не угрожаем, хотя защитить за себя можем. Может, наша неудержимость в освоении этого мира отпугнула их? Наша жажда жизни? Знал бы кто, что мы потеряли неизмеримо больше, чем приобрели здесь... Вот так примерно размышлял я тогда, задумчиво глядя на мягкие переливы света, появившиеся в глубине врученного мне тетраэдра. Я думал о Диоре, о наших несбывшихся ожиданиях, о тех, кто уже никогда не увидит свет звезд, о девушке, появившейся так неожиданно, пока её образ не захватил меня настолько, что вытеснил из головы все мои мысли, и я почувствовал, как погружаюсь в другой мир. Мир странный, неизмеримо чужой и в то же время родной и близкий. Я почувствовал себя кем-то другим — горечь чужих потерь впиталась в мою душу, когда тихая ночь вдруг взорвалась отчаянным криком. Я увидел, как рушился мой мир и в инфернальном пламени сливаются воедино мой дух и моя бренная оболочка. Тогда я лишился последних крох надежды, потому что понял — возврата к прежнему не будет, что это теперь навсегда. Жизнь... — Светлые глаза капитана с расширенными, во всю радужку зрачками, зрачками стали почти черными. Голос его изменился, стал глуше. Слова, отчаянные, неотвратимые, размеренным речитативом падали в вязкую тишину комнаты. — Она прекрасна, пока наполнена смыслом, но какая польза от моего убогого существования? Теперь я был обречен на вечное скитание у ворот недостижимой для меня Прави... — Глухой голос капитана почти смолк, и Сварог прошептал: — Безликие тени полудня и ночи, дыхание мертвых над ухом убийц...

    Кащей, извернувшись, прямо через стол отвесил звонкую оплеуху впавшему в транс капитану. Велес едва успел подхватить падающее тело.

    — Он сошел с ума, — жилистый Кащей, как дикая кошка, извивался в руках Перуна, обхватившего его сзади, не давая приблизиться к капитану.

    — Он просто еще не отошел от болезни, — биолог легонько похлопывал капитана по щекам, приводя того в сознание.

    — Какой такой болезни? Эта тварь перемешала ему все мозги, — негодовал механик. — Или нет... Она вселилась в него. Милая Макошь... — с издевкой протянул Кащей. — Он опасен для нас.

    — Не решай за всех, — оборвал его страдания Перун, — сам хорош. Кто знает, во что ТЫ превратился после того своего долгого отсутствия, сам из лесу днями не выбираешься, совсем бирюк стал. Что замолчал, а? Нечего сказать? Капитана не трожь! — бесповоротно заключил он, отшвыривая механика от себя. Опешивший Кащей потерял дар речи, такого поворота событий он никак не ожидал. — Давайте лучше разберемся, а не будем понапрасну горло рвать.

    — Не горячись, Перун, — прервал отповедь пилота слабый оклик Сварога. — Разберемся, обязательно. Куда вы пирамидку дели?

    — Какую?

    — Ту, что на моем столе оставалась.

    — Капитан, там ничего не было, — мягко, успокаивающе, сказал биолог, опасаясь повторения приступа.

    — Было, только не пирамидка, а сверкающий шар, — вмешался в разговор Кащей, — нет бы сначала "благодарю" сказать, а потом искать потерю.

    — Благодарю, — безразлично обронил Сварог, задумавшись. — Шар, говоришь? А где он?

    — Мы его спрятали, надежно. — Механик отодвинул ставень и пальцем указал на каменную насыпь у самого дома. — Он внизу.

    — Надо достать. Займешься? — Сварог обратился к Перуну, начисто игнорируя Кащея. — Сдается мне, что непростой это дар.

    — Непростой, конечно, — не унимался памятливый механик, — чуть всех нас не угробил, а я ещё пожить хочу, может, моя жизнь здесь только начинается...

    — Может, — машинально согласился капитан. — Но, мне кажется, только эта пирамидка даст ответ — какой она будет, эта твоя жизнь. И наша заодно. Враждовать с целым миром мы не сможем, поэтому постараемся подружиться. А за пирамидку не волнуйтесь, она уже не опасна, я чувствую. Для вас, по крайней мере, иначе здесь уже никого бы не было в живых. Я думаю, что это просто какой-то транслятор, наподобие наших передатчиков, но передает он не слова, а эмоции, ощущения, возможно, какие-то мысли. А я оказался просто не готов к приему, — Сварог печально улыбнулся, — слишком много впечатлений для первого раза оказалось.

    Жаль, что он не до конца успел понять, что ему хотели сообщить, а уж тем более пересказать своим соплеменникам всё то, что увидел. Просто не хватило слов, чтобы описать возникшие ощущения: — "Потом, когда я сам во всем разберусь, расскажу все потом, а сейчас — за работу. И как только эти двое упертых умудрились натаскать такую гору камней. И, вправду, у страха глаза велики".

    — Пошли, Кащей, не все ж пилоту одному усердствовать.

    Капитан вышел, стараясь не глядеть на недовольную физиономию механика. Куда он денется, будет вместе со всеми... Планета одна, и хоть и кажется большой, на самом деле так мала... В этом Сварог уже убедился.

   

ГЛАВА 15

   

    Тяжело дыша, Людмила едва поспевала за шустрым змеенышем. К тому же местность незаметно для глаза шла на подъем и скоро путники оказались у подножия холма, сиротливо торчащего посреди бурелома. Змиуланчик, терпеливо поджидая их, недвижно завис над лысой макушкой взгорка. По узкой извилистой тропке Людмила и Баюн взобрались наверх и очутились на открытой всем ветрам площадке, похожей на заброшенный стадион, заросший травой — местами она вымахала по колено, а кое-где почти засохла. Края площадки отвесно обрывались вниз в густые заросли, которые подковой охватывали подножие холма. Вокруг, куда ни падал взгляд, расстилался все тот же безжизненный лес — безмолвный и мрачный.

    В тишину оцепенелого леса ворвалась пронзительная рулада змееныша, похожая на скрип металла о стекло. Спустя мгновение издалека донесся точно такой же звук, но значительно ослабленный расстоянием. Змиуланчик встрепенулся, порскнул к ведьме. Та отпрянула от слишком пылкого во всех отношениях почитателя. Хватит, правая сторона лица до сих пор огнем горит. Змееныш разочарованно зашипел и, оставив в воздухе после себя пламенный росчерк, в мгновение ока скрылся из глаз.

    — Солнца бы... — Людмила прищурилась и сквозь ресницы глянула на небо без единого просвета, с грязно-серыми тучами без конца и края, — я уж и забыла, какое счастье его видеть.

    Кот, словно не слыша, несуразным зигзагом бродил среди округлых валунов. Камни, казалось, ещё в незапамятные времена вросли в землю своими замшелыми боками, расположившись сильно вытянутым прямоугольником, точно разметка строящегося дома. Откуда они тут, на этом прилизанном холме, несуразной бородавкой торчащей среди лесоповала?

    — Ничего интересного нет... — Баюн во весь рост растянулся на желто-коричневой жухлой траве. — Отдыхай...

    — Чего нет? — не поняла ведьма.

    — Ничего... — повторил кот, прикрывая глаза и явно намереваясь слегка подремать.

    — А зАмок?

    — Ты же видишь... — флегматично отозвался котофей.

    Людмила, конечно, видела, но ведь Баюн сказал, что змиуланчик приведет их к обиталищу Кащея, а здесь — никакого намека на жилье, только камни, да немного зелени у подошвы холма.

    — Темнеет, — ведьма уселась на один из камней, неожиданно теплый. — Что, ночевать здесь будем? Что-то не очень хочется, уж лучше в лесу укрытие какое-никакое поискать.

    — Поздно спохватилась.

    Да, раньше надо было думать. Низину заволакивала беспроглядная темень, щупальца мрака доползли уже почти до половины холма. Людмиле стало не по себе.

    Вдруг, словно по заказу, поднялся ветер, разогнал хмарь, затянувшую небо. Прощальный отблеск закатного солнца ударил в глаза, скользнул по валунам. Те, отзываясь на легкое прикосновение солнечного луча, загорелись бледно-розовым светом. Людмила соскочила на землю и испуганно уставилась на свое жесткое сиденье. Ей почудилось, что камень под ней зашевелился. Да нет, как? Такая громадина...

    — Ты чего шумишь? — Баюн настороженно приоткрыл глаз и моментально вскочил на лапы, уже в полной боевой готовности, мигом превратившись в большой взъерошенный комок.

    По всему периметру площадки, на которой они находились, вырастали полупрозрачные стены. Они вытягивались ввысь неравномерно, с натугой, пока окончательно не сомкнулись выгнутым куполом высоко вверху. Подернутый дрожащей дымкой лес-суховершник маячил вдали. Редкие белесые стволы деревьев рывками раскачивались из стороны в сторону, отчего казалось, что они наступают, двигаются сюда, выворачивая огрубевшие корни из почвы, окружают холм со всех сторон.

    Кот замер, настороженно встопорщил усы и одним длинным прыжком прыгнул вперед, на самый краешек площадки. Ведьма замерла на месте — Баюн за этой призрачной стеной как-то враз переменился: вальяжный угольно-черный красавец превратился в свою жалкую облезлую тень.

    — Отомри, — беззаботно крикнул кот, — ерунда все это: иллюзия, фата-моргана, игра света и тени. Отсюда этих стен не заметно.

    Людмила с ужасом увидела, как силуэт котофея начал расплываться. Эфемерная преграда внезапно заиграла всеми оттенками черного.

    — Быстрей обратно, — в панике закричала она.

    Кот прыгнул. Иллюзорные стены как-то сразу стали реальны, и Баюн приземлился рядом с ней, подвывая от боли. В воздухе летали клочья шерсти, а треть пушистого хвоста стала похожа на гибкую тонкую лозу. Ведьма бросилась к пострадавшему, причитая, но тот только отмахнулся:

    — Не время.

    Это он точно заметил. Какой хвост? Не до него, когда такие дела творятся.

    Камни, нарочно положенные кем-то — в этом теперь Людмила не сомневалась, — налились багрянцем. Кровавые отблески плясали на облицованных черными полированными плитами стенах. Вокруг валунов, все больше напоминающих скрюченные человеческие тела, появились льдистые наплывы, неуклонно расползающиеся по поляне. Вскоре они слились в сплошной ледяной покров, оставив свободным лишь небольшой пятачок, где стояли ведьма и кот, и инистыми языками поползли по стенам. Когда морозные узоры затянули и выгнутый купол, от камней вверх ударили столбы слепящего света. Расплывчатый сумрак вечерней зари сменился сиянием летнего утра.

    У Людмилы от резкого перехода заслезились глаза.

    — Кажется, мы попали туда, куда хотели, — прошептал Баюн, прижимаясь к ногам ведьмы, — вот только меня это почему-то не радует.

    — В зАмок? — гнусаво, хлюпая носом, спросила Людмила. Из глаз все ещё текли слезы, не давая толком осмотреться. — С чего ты так решил?

    — Похоже на то... Там какой-то постамент с креслом. Трон там, что ли?

    — Где? — ведьма уставилась на широкие пологие ступени, ведущие вверх, потом перевела взгляд на меч-кладенец, несомненно, брошенный братом. Забыв обо всем на свете, кинулась поднимать оружие, крикнув на бегу Баюну: — Антон где-то здесь!

    — Не факт... — уши котофея слегка шевельнулись, так же, как и его усы-вибриссы, ловя любые намеки на посторонние звуки и движения. — Просто так мечи не бросают...

    Но вытянутый в длину зал был по-прежнему пуст и тих. Кроме них, двоих, никого здесь не было. Вдоль вытянутого нефа бессрочным караулом застыли рельефные колонны. Свет и тень причудливо переплетались на их неровно отесанных боках, порождая странное ощущение, что потолочный свод опирается на изнемогающие от тяжкой ноши девичьи тела. Живые и страдающие... Баюн отогнал от себя назойливые мысли. Уж чужого он бы услышал по любому.

    А вот чертовщина здесь творилась явная — наледь бесследно исчезла, не оставив от себя даже мокрого пятна. До блеска отполированный каменный пол в центре зала оказался сплошь засыпан какой-то серой дрянью. Кот брезгливо принюхался — вроде бы ничем не пахнет, хотя нет, какой-то запах есть, но настолько слабый, что даже его чуткий нюх не может определить, что это такое.

    — Иди сюда, — позвала издали Людмила, — глянь.

    Баюн нехотя поплелся к ней. Непонятный тревожащий запах не давал ему покоя.

    Ведьма, недоумевая, склонилась над мечом. Иззубренный булатный клинок оказался источен ржой. Дотронься — рассыплется красно-бурыми порошинками. Массивная двуручная рукоять, обтянутая бычьей кожей для ухватистости, покрыта разводами плесени, словно её сто лет не касалась ничья рука.

    — После Ильгиного подпола и то лучше выглядел, — Людмила оглянулась на Баюна. Тот отрешенно молчал, напряженно думая о чем-то своем, кошачьем. — Эй, ты где, вернись... — она щелкнула пальцами, — я говорю, Тимофей с Антоном меч отчистили, наточили. Он был как новенький, а теперь смотри сам, что с ним стало.

    Баюн пренебрежительно глянул на кладенец — знала бы ведьма, что холодное оружие его, кота-пацифиста, мало интересует, не приставала бы с расспросами — и опять задумчиво уставился на колонны. Людмила махнула на него рукой: — "Помощник", и склонилась над мечом, размышляя, как вернуть загубленный братом раритет к жизни.

    Пока ведьма возилась, котофей нырнул вглубь колоннады. Что он там надеялся отыскать, кто знает? Спроси Баюна, он и сам не ответил бы, зачем полез туда. А вот самое занятное он пропустил, как и Людмила, у которой дело, наконец, сладилось — меч отозвался на чародейные старания ведьмы. И не только он...

    В глубине каждой из колонн замерцало по огоньку. Тусклые поначалу, они скоро вспыхнули ярче самых ярких звезд и обратились колкими алыми лучами, скрестившимися в центре зала. Непонятая Баюном "дрянь" шевельнулась, поднялась над полом серой дымкой, зависла неподвижно. Нечеткий силуэт, что проявился внутри пепельного кокона, одним взмахом разогнал пелену мелкого праха и шагнул на свет, громко лязгнув костями ступней по каменному полу.

    Клац...клац...клац...

    Звук взорвал тишину, как первый выстрел из дуэльного пистолета.

    Людмила обернулась — "Баюн чудит?", да так и замерла, полуприсев, с окаянным мечом в руках, который она силилась оторвать от пола.

    К ней, раскачиваясь незнамо как скрепленным остовом, торопился оживший скелет: желтоватые кости слегка постукивали друг о друга, напоминая задорные перестуки ложкарей. Вот только ведьме было не до веселья. Она будто наяву услышала голос Ильги: — "В одночасье погибнешь...Там твой дар силы не имеет, там иной промысел нужен". Какой промысел, какой? Кащей мертв, других врагов Людмила вроде не нажила. Может, эти ходячие мощи помощи какой-то от неё ждут?

    Женщина настороженно ждала, сосредоточивая силу, но все равно припозднилась.

    Черные провалы глазниц на миг вспыхнули фосфорно-зеленым светом, отвлекая внимание. Людмила и не заметила короткий взмах костлявой длани, лишь запоздало дернулась назад, когда всю её, с ног до головы, облепила непроницаемая пленка. Ведьма застыла недвижной статуей, чувствуя, как заледенело все тело. Все вокруг виделось будто через мутное стекло, да и голова соображала пока. Только толку от этого! Лучше бы она сразу умерла.

    "Догнала, злодейка... доля горькая... Сразу бы убил, что ли, чего мучить..." — обездвиженная Людмила понимала, что в этот раз избавления не будет. Она с унынием (а что делать? не отвернешься никак) наблюдала за тем, как на костях скелета мало-помалу нарастает плоть. Наливаются пока ещё бескровные бесцветные мышцы, бьется внутри грудной клетки пульсирующий сгусток, проявляется такая до боли знакомая фигура — худосочная, серая, словно вывяленная на солнце рыба.

    "Если такой умелец, что ж из себя красавца писаного не сделал? — думала ведьма, — глядишь, полюбился б кому, может, и стал бы человеком. Нет, этот бы не стал... — Финальным аккордом возрождения Кащея стал звучный багряный выплеск изо рта. Бессмертный деловито вытер кровавый ореол вокруг губ, размазал остатки ногой по полу и провел руками по телу, проверяя, всё ли на месте. — Да всё, всё там... и главное достоинство тоже... — злилась Людмила, — видел бы себя со стороны. Гол, как сокол... Посмешище..."

    Из-за колонн высунулся котофей с навьюченной на спине ношей. Мигом оценил обстановку и отступил назад, намереваясь тихо дать деру. Да только тихо не удалось — его многострадальный хвост зацепился за копытца Птаха. Баюн дернулся. От резкого рывка щуплое тело бесенка, которое и без того едва держалось на спине кота, окончательно сползло к полу. Бум... Голова глухо стукнулась о каменные плиты.

    Реакция Кащей была мгновенной.

    — Аааа, вот и искатель приключений, — прошипел Бессмертный. На ладони его, только что принявшей окончательную форму, черным цветком распустился сгусток мрака. Лепестки его затрепетали, хищно принюхиваясь, потом один из них протянулся к коту, пружинисто подхватил гуляку, поднял почти до потолочного свода и с размаху швырнул вниз.

    — Не надо меня, я уник...— "...альный" заглушил сочный шлепок о верхнюю ступень того самого постамента, до которого кот так и не добрался.

    — Всего-то и уникального, что техника диорийцев, да немного мастерства Триглавы, — пробурчал Кащей, небрежно сминая в кулаке черные цветок, — еще силу на тебя тратить. Они тебя создали, я тебя убью... И так на свете зажился. Счастье твое, что раньше мне на глаза не попался.

    Распластанный, словно камбала, кот вздрогнул, закашлялся, попытался приподняться. Короткая конвульсия, от которой по шерсти точно волна прошла, свела на нет его усилия. Кащей пинком ноги перевернул Баюна мордой кверху, заглянул в глаза. Мутная поволока затягивала их.

    — Готов, — ухмыльнулся злыдень, — смерть уже набросила на него пелену, а она из своих объятий никого просто так не отпускает...

    Судорожный вздох кота, который ну никак не планировал околеть в самом расцвете лет, перебил монолог Кащея.

    — Надо ж, какая тварь живучая получилась, — он покачал удивленно головой, — ладно, гляну ещё. Потом... — многообещающе добавил Бессмертный. — Очухаешься, может, и оставлю себе на потеху.

    "Почему? Почему так? — Рассудок Людмилы не мог принять случившееся. Чувства бурлили и не находя выхода, непролитыми слезами оседали на сердце, застывшем стылой глыбой. — Баюн... Птах... Антон с Тимофеем, наверно, тоже... Все, все... все. Зачем и кто нас привел сюда, оторвав от всего родного, привычного? И не спросил, хотим ли мы...".

    — Точь-в-точь Триглава... как это у них получается — листка одинакового в лесу не сыщешь, а они, ишь ты, через поколения повторяются, как слепок с одного лица. Кровь... — Кащей, подойдя вплотную, разглядывал женщину. — Дождался... — удовлетворенно протянул он. — Как же старалась Непобедимая дочь спасти, жизни своей не пожалела. Что, милая, — Бессмертный подмигнул ледяной статуе, — несладко? А мне каково было, пока я додумался, как тебя сюда заманить?

    Была бы вольна, Людмила разорвала б его голыми руками — за всё. И за всех, погубленных Кащеем! За все злодейства, что успел натворить за века этот злыдень. От ярости мозг плавился, как шкварки на раскаленной сковороде: — "Ловушка, обычная западня, где приманкой стал Антон... А кто мне виноват, сама хотела одним махом от закавыки избавиться. Что он тут мне несет, елдык разговорчивый? Куда это он пошел? Куда он Птаха потащил?" — тщательно подавляемая волна паники захлестнула ведьму. Чувствование-то этот гад ей оставил, вот и бросало ведьму из одной крайности в другую.

    Услужливый мозг тут же переключился от вечного вопроса "кто виноват?" на живописания адовых мук (это у него всегда лучше всего получалось!). Оно ведь как всегда бывает — любая угроза всегда страшна своей неопределенностью, а когда уже видишь и понимаешь её суть, тогда и находятся способы, как с ней бороться, с бедой-то негаданной. А пока...

    Воображение работало на всю катушку, да так красочно, что Людмила не заметила, как Баюн приоткрыл один глаз — недобро блеснувший, ярый — и тут же захлопнул, старательно делая вид, что он коврик, просто безобидный коврик для ног, здесь, у подножия массивного кресла, похожего на трон. Но, видно, почуяв, что явной опасности нет, котофей распахнул оба глаза, надсадно, с хрипом, втянул воздух. Потом судорожно дернул нелепо растопыренными лапами, плавно перетек со спины на живот, полежал чуток, отдыхая, да и дал деру. Куда? Да хоть куда, лишь бы не валяться на помосте, открытом любому взгляду.

    "Бежать. Бежать, не медля ни мгновения", — укрывшийся за креслом кот был настроен весьма решительно, но, выглянув из-за спинки, передумал спешить.

    Ледяная статуя недалеко от постамента посверкивала фиолетовыми искорками, которые изнутри силились разбить мерзлый панцирь. Полусогнутая фигура ведьмы, так и не выпустившей из рук зачарованный меч, застыла в несуразном развороте-полуприседе. "Что так печет? — взбунтовалась Людмила. Нестерпимый жар охватил руку, которая сжимала рукоять меча, по плечу добрался до головы, обручем жгучей боли охватил её. — Вот оно, начинается... За что?"

    Прерывистые проблески делали её похожей на свечу — свечу, трепетный огонь которой старается задуть проказник ветер, а она изо всех сил сопротивляется его бесшабашному задору. Баюн просто не мог позволить себе бросить ведьму здесь. Он забился в уголок между основанием трона и полом, мелочно, как скряга, принялся взвешивать всё "за" и "против". Получалось — пятьдесят на пятьдесят, как ни крути.

    Котофей в отчаянии стукнул башкой о заднюю панель кресла. Что-то негромко хрустнуло. Кот прислушался к своим ощущения — вроде все, как было, голова не отвалилась. Сказать, что он совсем здоров, конечно, нельзя. Кащей хорошо приложил его, но это все заживет. Когда-нибудь...

    Слабый сквознячок дотронулся до шерстки кота, слегка приподнял её и пощекотал кожу. Котофей ознобливо передернулся, недовольно развернулся и подпрыгнул от неожиданности. "Эти глаза напротив... — вот о чем пела Людмила, когда ей было особенно тоскливо", — смекнул Баюн. Из узкой щели на него уставились круглые немигающие глазищи, изумрудными звездами сияющие в темноте. Потом трон бесшумно отъехал в сторону, расщелина немного раздалась, и из-под пола вылезло низенькое сутулое существо, сплошь заросшее густой длинной шерстью. Волосатый "холмик" подобрался поближе к опасливо отползающему назад котофею (не любил он таких вот сюрпризов, вот не любил, и все), ухватил его за ухо, с невероятной силой подтащил к себе:

    — Тихо, тихо, — басовито прошептало существо тихо подвывающему от ужаса коту, — меня Хозяин наш просил вам помочь.

    — Кккаккккой хххозяин? — пролепетал Баюн.

    — Вы его Лешим кличете.

    — Аааа, — протянул кот, хотя все равно ничего не понял, — а ты кто?

    — Какая тебе разница? — существо выглянуло в зал и тут же спряталось. — Ух... Леший просто сказал обратную дорогу показать, если заблудитесь вдруг. Я ждал, ждал, решил сам вас найти, а тут... — он ловко юркнул в неширокий просвет, прогудев напоследок, — разбирайтесь сами. Я сюда больше не ходок.

    Баюн начал протискиваться вслед за ним, но застрял на полпути: — "Значит, не судьба... Неверное решение, придется ведьму выручать".

   

    Занятый решением собственных проблем, Баюн, вернувшись, увидел только завершение катарсиса.

    Искристый перелив внутри ледяной статуи набрал силу, миновав все стадии от светло-фиолетового до лилового, налился навьей мощью — грозной, неведомой самой ведьме. Никогда не осмеливалась она обратиться за помощью к силам Тьмы, хотя могла не раз. Ведала, как легко попасть в зависимость от своих неумеренных желаний, понимала, чем могут закончиться игры с неведомым. Иначе не была бы она Хранительницей Пути, ведь мало оградить мир от чужого вторжения, надо суметь уберечь мир от себя самой.

    Выплеск силы был настолько могучим, что панцирь, сковавший Людмилу, не устоял, поплыл тягучей мутной массой, растекаясь неряшливой лужей у ног ведьмы. Не осознавая ещё, что свободна, она не шевелилась, потом, словно до предела сжатая пружина, выпрямилась, окинула настороженным взглядом зал — никого. Жаль... Жажда схватки бурлила в ней, искала выхода, — как хотелось ей растерзать Кащея на части голыми руками, впиться в тощую шею зубами и рвать, рвать, рвать, чувствуя сладкий вкус вражьей крови, наслаждаться его болью и ужасом. Людмила сжала кулаки, зримо представив, как это будет на самом деле — повлажневшая ладонь плотно охватила гарду меча-кладенца. Тот со свистом вспорол воздух над головой. Клинок полыхнул серией коротких сиреневых вспышек, подтверждая свою готовность к битве. Но ведьма медлила, опасаясь войти в раж, когда не думаешь ни о чем, кроме одного — убить всех. Всех, кто подвернется под руку. Любой ценой. А ей нужен только Кащей. Где он, кстати? Неосмотрительно для него было оставить пленницу без присмотра. Или Кащей настолько был уверен в её беспомощности? Или настолько занят?

    "По-моему, ей уже ничья помощь не надобна, — Баюн не верил своим глазам. — Дева — воительница, воплощенная месть. Где ж она мечом махать научилась? Ой, нет! Как бы сама себя не рубанула..."

    — Ты что, ведьма? Твое оружие не клинок, а магия. Забыла? — крикнул он, прыгая вниз по пологим ступеням постамента.

    Людмила удивленно глянула на него, словно не понимая, о чем это он, снова крутанула кисти, описАв лезвием меча изящный полукруг:

    — Отлично сбалансирован, — с восхищением сказала она.

    Баюн схватился за голову лапами.

    — А что не так? — удивилась ведьма, — я его зачаровала.

    — Да на нём и без тебя столько чар — как бы башку ненароком не снес.

    — Баюн, это ты? — Её взгляд недобро блеснул сквозь прядь волос, упавшей на глаза.

    — Есть сомнения? — обиженно пробурчал кот. — Иди, потрогай... — и отскочил в сторону, увидев, что Людмила готовА отбросить оружие и затискать его в жарких объятьях. — Э, нет, нет, ты слегка не в себе... задушишь невзначай.

    — Это я "не в себе"? — Она уперла свободную руку в бок, горделиво выпрямила спину. — Слегка?

    — А то... уходить отсюда надо, пока Кащея нет. Выход... — кот осекся на полуслове. — Опоздали.

    С озабоченным видом Бессмертный пересекал огромный зал, направляясь к дальнему от постамента входу, в торце которого виднелись окованные железом высокие двери. Он бормотал что-то себе под нос и не глядел по сторонам. Услышав последние слова Баюна, Кащей оглянулся и опешил — не ожидал увидеть вооруженную ведьму и её напарника, да ещё так близко. Но замешательство его длилось недолго. Мохнатые сколопендры поползли из рукавов его балахонистого одеяния и со всех своих ног прыснули к компаньонам.

    — И это все, на что ты способен? — усмехнулась Людмила. Это старик — смешон. Почему раньше она так боялась его? Такой же, как все — из плоти и крови, убедилась сама. Ну, бессмертный... И что? У каждого свои фокусы. Она тоже может — с ладони ведьмы взлетели красногрудые зарянки и, с радостью перекусив многоножками, покружили под куполом и расселись на спинке трона, звонко перекликаясь друг с другом.

    Баюн, когда Кашей очутился почти рядом с ним, совсем растерялся — кинулся бежать, опомнился, возвратился к чародейке. Противоречивые чувства боролись в нем, и бедный кот никак не мог уразуметь, что для него важнее — спасать себя, любимого, или выручать ведьму.

    Пока котофей метался туда-сюда, Людмила не медлила. Первый рубящий удар пришелся на плечо Кащея. На грязноватом балахоне расплылось алое пятно.

    "Надо же, все-таки уязвимый... а рассказывали..." — удивилась она.

    Кащей словно не заметил раны. Он голыми руками ухватился за лезвие меча, с невероятной силой выворачивая его вниз. Ведьму потащило следом — кисти намертво прилипли к гарде. Кащей со всего размаха припечатал её об пол и отшвырнул в сторону, как сломанную куклу. Людмилу буквально размазало о ближайшую колонну. Она беспомощно стекла к её подножию, так и не выпустив оружия из рук.

    — Что, невмочь? — Бессмертный опустился на колени перед ней, попутно отшвырнув подальше кота, сунувшегося выручать ведьму. Над головой Кащея возникло темное марево. Оно обернулось аспидно-черным жгутом с вихревой воронкой на конце. Эта заверть изогнулась и, как пиявка, впилась Людмиле под левую грудь. Чародейка слабо махнула мечом. А толку? Старик легко вывернул кладенец из слабеющих рук, рассмотрел — "дерьмо", — не глядя, кинул за спину. Меч глухо брякнул, отлетев под нос коту. Ошеломленный котофей, подкрадывающийся к Кащею сзади, притормозил: — "Вот она, судьбина... сама выбрала, кому быть героем...". Быстрёхонько, чтобы не передумать ненароком и не попасться на глаза Бессмертному, подтянул оружие к себе.

    А Кащею было не до кота — Людмила бледнела на глазах, старик же молодел с каждой минутой. На желтовато-серых щеках его заиграл ухарский румянец, плешь на голове покрылась нежным младенческим пушком. Еще немного, и чародейке ничто не поможет. Высосет её силы злодей напрочь. Баюну зримо так представилось, как жизнь ведьмы перетекает к Кащею по пульсирующей пуповине, связавшей их, точно мать и дитя

    Кот тоскливо смотрел на меч, понимая, что ему никак с ним не сладить — в лапах не удержать, а зубами... Нет, никак...

    Чьи-то руки выхватили меч из-под самого носа котофея. Птах, прогнувшись всем телом назад, занес кладенец над головой и со всего размаха рубанул по жгуту, прерывая гибельную связку. Старик, раскинув руки, упал на спину — его громоподобный рев сотряс стены колдовского замка. Как сорванные листья отлетели Баюн и Птах в разные стороны. Кота вынесло на середину зала, бесенок улетел к ступеням, а утраченный им меч воткнулся в одну из колонн и заскользил вниз, оставляя на ней длинный разрез. Сначала редкими каплями, а потом и ручейком заструилась по выпуклостям колонны алая кровь. Шелестом кладбищенского ветра пронесся тихий стон.

    Кащей, уже вставший на ноги, согнулся, как от удара. Его балахон окрасился свежим рдяным пятном. Нетвердо ступая, Бессмертный дотянулся до меча, выдернул его. Тот полыхнул фиолетовым огнем. Старик зашипел от боли, отшвырнул кладенец от себя подальше. Юркий Птах подхватил оружие на лету и, отскочив на противоположную сторону зала, уже нарочно ударил по ближайшей колонне — поперек, потом ещё и ещё, яростно, остервенело. Перебегал от одной к другой, оскальзываясь в лужах крови, заливающей глянцевитый пол и рубил, рубил...

    Рубил по колоннам, а казалось — по Кащею.

    Каждый удар отсекал от него куски гниющей плоти, обнажал плесневелый костяк, облепленной прожорливыми опарышами.

    Сверху посыпались камни — свод над головой треснул. Повергнутые колонны больше не держали его. Кот изо всех сил отпихивал вопящую Людмилу поближе к стенам, стараясь, чтобы потоки крови не захлестнули её с головой. Но стены тоже тряслись, как в лихорадке. Того и гляди, рухнут. Птах кинулся помогать ему, бросив меч завершать начатое. А кладенцу и не нужен был больше никто — упоение сечей сродни экстазу.

    — Туда! — Баюн махнул в сторону постамента. Он поддерживал ведьму. Она уже немного пришла в себя и пыталась сама стоять на ногах.

    — Зачем? — Птах никак не мог отдышаться, — а где Кащей?

    Кот не услышал его.

    Они перебирались через груды мертвых тел — женщин всех возрастов и рас, убитых и замученных самыми зверскими способами. Людмиле не удавалось сдерживать рвотные позывы. От запаха свежей крови кружилась голова. От вида смерти мутилось в глазах. Когда мучительные спазмы сотрясали ведьму, хотелось опуститься на залитый кровью пол и не вставать больше, но кот всё толкал и толкал её вперед, тащил, когда она упиралась, кусал и царапал когтями кожу через плотную ткань дорожных штанов, пока они не добрались до ступеней. Здесь Баюн дал ей мгновение передышки: — "Только не оборачивайся!" и заставил взобраться наверх. Отсюда Людмила увидела: меч, как воплощенное возмездие, иссекал на мелкие частички то, что было тайной силой Кащея.

    "Сколько же их... Теперь это останется только в памяти людской, а вскоре изгладится и из нее, оставшись жить в сказаниях о бессмертном злодее" — слезы подступали к горлу.

    — Помоги! Чего встала? — кот и бесенок толкали массивный престол, стараясь сдвинуть его с места. Ведьма нажала плечом рядом. Трон поехал в сторону, открывая узкий лаз в подземелье. Бесенок лихо соскочил вниз, Людмила без вопросов полезла за ним. Важнее всего для неё было оказаться подальше от всего этого кошмара, а потом, восстановив силы, вернуться, чтобы найти брата — живого или мертвого. Хотелось бы, конечно, живого...

    Едва ведьма скрылась в провале тоннеля, Баюн, замерший настороже, не медля прыгнул следом, за что-то зацепив хвостом. Щелкнула скрытая пружина, и слабое пятно света над головами сменилось кромешной тьмой.

   

* * *

*

   

    — Что ты копаешься? Ходу, ходу отсюда... — прошипел Баюн недвижно застывшей ведьме.

    — Я ничего не вижу...

    — Ох, горе ты мое...

    Почувствовав под рукой спину кота, Людмила вцепилась в неё и несмело шагнула вперед. Котофей возмущенно пискнул, но вопреки обыкновению, промолчал.

    Ровный каменный пол тоннеля закончился довольно скоро, теперь под ноги то и дело попадались кочки да топкие лужи. Птах бежал впереди, еле слышно цокая копытцами, а Людмила еле плелась, спотыкаясь о невидимые в темноте корни, брезгливо отбрасывала в сторону липкие завесы паутины. Баюн заботливо поддерживал, когда ведьма опускалась на колени с единственным желанием лечь на землю и больше не вставать. Никогда.

    "Годы, годы, будь они неладны... Это только кажется, что и не жила вовсе, а силы уже не те... Да и Кащей порядком высосал, непонятно, как умудрились вообще живыми остаться?".

    — Баюн... — слабый оклик в темноте прозвучал неожиданно громко, гулким эхом отозвался издалека. Людмила опасливо перешла на шепот. — Почему ты остался? Ты же мог уйти...

    — Смотри, — совсем невпопад отозвался котофей, — кажется, выбрались. Светлее вроде становится, да и посвежело немного.

    В затхлом воздухе тоннеля действительно ощущалось легкое дуновение свежего воздуха, напоенного лесными ароматами. Скоро даже Людмила различила будоражащий запах чабреца и полыни. Баюн засуетился, метнулся вперед, вернулся и принялся подталкивать ведьму вперед с удвоенной энергией.

    — Брось, комиссар, — засмеялась она, — не донесешь.

    — Конечно, не донесу, — не понял шутки котофей, — ты тяжелая, так что топай ножками.

    — Там выход! И лес обычный, живой... — сообщил вернувшийся бесенок, — далеко ушли.

    Вскоре ведьма, обдирая плечи, протиснулась в узкую расщелину в корявом стволе и, чуть не плача от радости, прижалась спиной к дереву, осматриваясь. Огромный дуб, словно всевидящий страж, стоял на самом краю леса, широко раскинув ветви, а от него вдаль, насколько хватало взгляда, тянулся заросший разнотравьем луг. Постояв немного, Людмила устроилась меж вылезших из земли толстых узловатых корней, вытянула ноги, не испытывая ничего, кроме бесконечной усталости. Казалось, рухни сейчас небо на землю, пальцем не шевельнула бы.

    Птах тут же унесся куда-то, за ним испарился и котофей, оставив ведьму восстанавливать силы в одиночестве.

    "Странно, шли к замку чуть ли не три дня, а тут, — она взглянула на поднимающееся солнце, прикинула время, — остатка вечера и ночи хватило на все сразу...".

    — Не спи... — приказала себе Людмила, но глаза закрывались сами собой. Под идиллическое перешептывание листьев над головой и мелодичный посвист пеночки ведьма и не заметила, как погрузилась в сон.

    Проснулась она от своего оглушительно "апчхи" и увидела темный силуэт, метнувшийся в сторону. С пальцев ведьмы сорвалась вяловатая молния. Не продержавшись и мгновения, она угасла, но этого хватило, чтобы прыткая тень возмущенно мяукнула:

    — Ай, я же говорил, она всегда начеку, а ты — пощекочи, пощекочи, быстрей проснется...

    Бесенок проворно удрал за дерево и, довольный удавшимся розыгрышем, похрюкивал за ним.

    — Но я рад, что ты окончательно пришла в себя, — Баюн устроился рядом с лежащей ведьмой, заглядывая в лицо.

    — Не совсем... но уже лучше. По крайней мере, не ощущаю себя "еле-еле душа в теле". Ох... — она с трудом уселась, опираясь об узловатые корни дуба.

    — Ну что, выбрались? — из ближних зарослей выбралось непонятное существо, заросшее длинной гладкой шерстью с головы до пят, и деловито спросило: — Пошли?

    — А это ещё что? — удивилась Людмила.

    — Ендарь, — выглянул из-за спины существа Птах, — он в лесу живет, в дубовых листьях гнездо вьет.

    — А куда он нас зовет? — подозрительно разглядывала волосатика ведьма. Тот невинно хлопал круглыми зелеными глазищами. Кроме глаз, что-либо разглядеть было затруднительно — непонятно что: и не зверь, и не птица.

    — А его Леший просил нас домой проводить, ежели что... — слово в слово повторил котофей то, что услышал от ендаря в замке.

    — Дорогу мы теперь и так найдем, без чужой помощи, — тихонько пробормотала ведьма, — лишь бы никто не мешался по пути. — А громче произнесла: — Мы ещё здесь побудем, отдохнем...

    — Ну, как хотите, — ендарь мощно оттолкнулся задними лапами и, как заяц, скакнул в кусты. Они удивительно бесшумно раздвинулись, пропуская его, и так же тихо сомкнулись следом.

    — Эк он, — удивленно протянул Баюн, — лихо. Точно в нем ни грамма веса... А чего ты отказалась от проводника, все бы быстрее отсюда ушли?

    — Сил ещё нет, — схитрила Людмила. Не будешь же говорить, что не понравился ей этот ендарь, совсем не понравился.

    — Да, тяжело тебе пришлось, — участливо вздохнул кот, — пока от ледяной погани избавилась.

    — Причем тут я? — удивилась ведьма. — Да я вообще ничего не могла сделать, словно всю силу чародейную заперли во мне. Как не разорвало, точно бочку с молодым вином, сама не знаю.

    — Но я же сам видел твое противоборство...

    — Все оно, спасительное... — она подняла руку, помахав ею перед мордой кота. Тот отпрянул, с явным отвращением морща нос, а потом для надежности прикрыл его лапой.

    — Что не так? — ведьма глянула на кольцо и вскрикнула: оправа вся почернела, филигранная вязь ободка оплавилась, а сам камень прорезала тонкая извилистая линия разлома.

    Людмила с трудом стянула перстень с пальца — под ним остался кровоточащий рубец. Она слизнула выступившие капельки крови, морщась от боли, развязала пояс, продела в кольцо и, завязав узлом для надежности, нацепила опояску обратно.

    — Зачем? — удивился Баюн, — выкинь безделушку и все, её уже не починить.

    — Оно мне дорого как память, — отрезала ведьма. — Ладно, хватит лясы точить, надо возвращаться...

    — Домой?

    — В замок.

    Баюн развернулся спиной, всем своим видом выражая несогласие. Кончик его ободранного хвоста нервно затрясся.

    — Как хочешь... а я не за тем шла, чтоб, не солоно хлебавши, вернуться. Брата надо найти.

    — Его там нет. Там ничего уже нет. Живого, по крайней мере.

    — Есть, — вмешался до сих пор молчащий Птах. — Там ещё старик есть, Антон к нему ушел.

    — Какой старик? — в унисон завопили ведьма и кот. — Кто там ещё мог быть, кроме Кащея?

    Бесенок, радуясь, что ведьма проявила интерес к их приключениям, поведал о том, что с ним приключилось, правда, при этом несколько преувеличивая свой вклад в общее дело. Насколько Людмила знала своего приемыша, особой отвагой и находчивостью тот не отличался.

    — Ну, вот... — удовлетворенно сказала она коту, — а ты ещё сомневался. Значит, возвращаемся...

    — Ты ничего не понимаешь! — развопился Баюн. Ну, не хотелось ему опять лезть на рожон. — Там ментальный заслон стоит, непреодолимый. У меня чуть мозги не расплавились... Я этого, — он кивнул на Птаха, — случайно нашел, его слегка, видать, зацепило. А, может, он и вовсе не восприимчив к излучению оказался. Выполз сам, а что там на самом деле, не знаю, я дальше и не пробовал пробиться. Своя шкура дороже!

    — Ты что несешь? Баюн, ты спятил? Со страха? — движением руки остановила словесные излияния котофея ведьма. — Какой ментальный заслон? Откуда он здесь?

    — А я почем знаю? — сник тот.

    — Ну, как хочешь, а я брата не брошу. Я его послала, мне и выручать.

    — Раньше думать надо было... — пробормотал кот, — а то Кащей ей мешал.

    Но ведьма все ж услышала его стенания:

    — Цыц, — прикрикнула она, — не хочешь, не ходи...

    — Заметь, не я это предложил, — нагло заявил кот и прыгнул в возникший перед его мордой клуб серого тумана.

    Людмила только сердито нахмурилась. Такого выверта от кота она не ожидала.

    — Птах, — едва не расплакалась она, — ты-то хоть никуда не денешься?

    Бесенок отрицательно помотал головой, но ведьма видела, что в его глазах плескался неприкрытый страх.

    Людмила скрипнула зубами от злости: — "Теперь точно надеяться не на кого..." и бесповоротно развернулась в сторону лаза, пока решимость не покинула и её.

    Вероятно, раньше подземный вход в обиталище Кащея был хорошо замаскирован, а сейчас дожди и ветра обнажили корни исполинского дуба, которые замысловатой аркой нависали над промоиной с осыпающимися краями.

    — Птах, не убегай только далеко, — Людмила на четвереньках заползла в узкое чрево тоннеля. От спертого, затхлого воздуха перехватило дыхание. Ведьма мысленно отмахнулась от сиюминутного желания повернуть обратно, выпрямилась во весь рост, почти касаясь головой свода. Легким щелчком пальцев зажгла крохотный огонек, постояла немного, пока глаза привыкали к полумраку, и осмотрелась: плотный суглинок под ногами, неровные стены — она едва не касается их плечами.

    "Что ж он так оплошал, — думала она о Кащее, шагая по подземному ходу. Птах тихонько семенил следом. — Замок хорошо замаскирован был, а тут такую лазейку оставил, заходи любой. А, может, он и сам не знал о нем ничего? Вряд ли... Чего голову зазря ломать? — остановила она сама себя, — радуйся, что выбралась. Не было бы этого хода, что тогда?".

    — Птах, далеко ещё? — и замерла недоуменно.

    "Как же так? Никаких ответвлений не было, я не могла просмотреть, — от удручающего созерцания коричнево-желтых глинистых стен с влажными потеками и бесконечных луж под ногами слегка кружилась голова. — Мы ведь уже проходили здесь".

    Людмила вглядывалась в скальный монолит, выросший на пути, и ничего не могла понять. Неяркий огонек её светлячка скользил по гладкой лоснящейся поверхности камня, точно опоясанный радужным ореолом луч солнца по водной глади. Ведьма оглянулась на Птаха:

    — Все, пришли... — и заметила на его рожице явное облегчение. Он был готов повернуть обратно прямо сейчас. Что ж, она хорошо понимала его — бесенок очень неуютно чувствовал себя в подземелье.

    "И все равно пошел со мной, не то, что Баюн..." — ведьма вздохнула, мимолетно подумав, что котофей с его изворотливостью и советами (по поводу и без) пришелся бы сейчас очень кстати. Ведьма ладонью провела по стене — убедиться, что глаза не обманывают, — и расстроилась ещё больше. Сплошной камень...

    — Чего стоим, чего ждем? — невнятно послышалось сзади.

    "Теперь ещё и голоса потусторонние появились..." — оглянулась и, едва не подпрыгнув от неожиданности, уставилась на ухмыляющуюся морду "дезертира".

    — Ну вот, мне не рады, а я-то думал... — обиделся котофей, — хотел сюрприз сделать.

    — Сюрприз? Один у нас уже есть, — Людмила широким жестом указала на преграду, вставшую на пути.

    — Это, что ли? — Кот прыгнул вперед, без труда прошел сквозь стену и как в воду канул. Ни ответа, ни привета.

    Озадаченная Людмила снова пощупала стену. Да что толку — камень он и есть камень... Потопталась немного и уселась на пол, благо привычных луж под ногами не оказалось. Куда теперь без кота возвращаться — надо ждать. Смог в стену войти, сможет и обратно выйти... Понять бы ещё как ему это удалось.

    Тишина давила на уши, безысходность терзала душу.

    Помаявшись немного, Птах пристроился рядышком, уткнулся в подмышку ведьме и засопел, забавно причмокивая во сне. Вслед за ним начала подремывать и сама чародейка.

    Едва она сомкнула веки, слабый огонек "светлячка" замерцал, вспыхнул напоследок ярче звезды и погас окончательно.

   

    От весьма ощутимого хлопка по плечу Людмила вскочила и не сразу поняла, где она — настолько реальным был привидевшийся ей сон.

    Ещё один удар из темноты едва не свалил ведьму с ног. Она поспешно сотворила огонек. Он вспыхнул ярче прежнего — радовало, что силы помаленьку возвращались — и увидела перед собой разгневанного кота.

    — Я не пойму, вы что, спать сюда пришли? На секунду отлучился, вернулся, пожааалуйста, — издевательски протянул он, — сонное царство. Спасатели аховы! — вдруг во весь голос рявкнул котофей. — Бери вас всех голыми руками!

    — На сколько? — спросонья Людмила соображала очень туго, но, судя по тому, что она себя ощущала неплохо отдохнувшей, прошло часов десять, не меньше. — Да тебя не было целую вечность! Что нам еще делать было?

    Вдруг чародейка замолкла и уставилась на нечто, видимое только ей. Теперь, при ярком освещении, на непроглядном черном фоне она различила узор из серо-коричневых разводов. Всмотрелась — пятна внезапно поплыли перед глазами, неуловимо быстро сблизились, и на стене отчетливо проявилось лицо приснившейся ей женщины. И тут ведьма...

    ...опять очутилась в странном месте. Точно зная, что ничего здесь от неё не зависит, глядела во все глаза, стараясь ничего не упустить и запомнить все до мелочей.

    Просторное помещение было очень слабо освещено, оттого и сложно было распознать его подлинную величину. В серебристо-серых плоских чашах, расставленных прямо на каменном полу, едва теплится огонь. Высокая грузная фигура в просторном балахоне с наброшенным на голову капюшоном, скрывающим лицо, по сложной траектории движется от светильника к светильнику, по очереди переворачивая каждый. Ослепительно вспыхивая, они падают, расплескиваясь лужицами густой маслянистой жидкости. Яркие сполохи высвечивают стоящего чуть в стороне, на границе света и тьмы, кряжистого человека. Длинные волосы его забраны в хвост кожаной лентой, борода заплетена косицей, перевязь с внушительным тесаком без ножен, грубая кожаная куртка и такие же штаны. Мужчина, опустив голову, исподлобья наблюдает за ритуалом. Уж в том, что это ритуальное действо, ведьма не сомневается нисколько. Но понять бы какое именно?

    Смутно видимая фигура застыла неподвижно посреди зала, ожидая. Расплесканная на пол жидкость постепенно догорела. Зал погрузился в темноту, но ненадолго. Поверхность пола вдруг засветилась сама по себе. На ней проступили линии и странные символы, сплетающиеся в сложный багряный узор. Проводящий обряд сбросил балахон, неуловимым скользящим движением переместился в центр рисунка.

    Внезапно стало светло, как днем, и Людмила увидела внутри пентаграммы чешуйчатую тварь в рост человека, стоящую на задних лапах. Почувствовав взгляд, тварь обернулась. Людмила увидела лицо, полускрытое длинными прядями волос. Нет, все же их... У этого жуткого существа оказалось три лика...

    Рассмотреть толком не удалось. Кроваво-красная звезда, которая оказалась центральным элементом узора, оторвалась от пола, зависла в воздухе, а потом закружилась, с каждым мгновением убыстряя свое движение.

    Очертания чудовищного тела поплыли, как горячий свечной воск, потом вокруг него развернул лепестки огненный цветок. Они сомкнулись над головой твари и спустя мгновение (или вечность? для ведьмы время точно остановилось) осыпались на пол легкими пепельными хлопьями.

    В погасшей пентаграмме, безвольно опустив руки, стояла обнаженная женщина. Слабое свечение исходило от нее. Счастливая улыбка осветила прекрасное лицо, едва она открыла глаза. Мужчина, облегченно выдохнув, стремительно кинулся к женщине:

    — Получилось, — выкрикнул он, подхватывая на руки оседающее тело, — мы смогли, — и принялся топтать опрокинутые чаши. Они вскипали краткими всполохами, но против ярости человека устоять не могли, и свечение их угасало окончательно и бесповоротно.

    Но перед тем как в зале воцарилась первозданная тьма, Людмила успела увидеть ещё одного человека, плотно прижавшегося к стене. Он так же, как и она, следил за происходящим, не отрывая глаз...

    Вот именно здесь ведьму и хлопнули по плечу, не дав досмотреть сновидение до конца.

    — Я уже видела это лицо, — медленно проговорила она, — во сне...— сморгнула, и перед ней опять проявилось узорочье хаотично разбросанных пятен.

    Оба спутника чародейки уставились на неё как на помешанную.

    — Я всегда считал, что нездоровая атмосфера подземелий влияет на рассудок, — авторитетно заявил котофей, — то ли дело под ясным солнышком бродить, да чистым воздухом дышать полной грудью. И не смейте мне возражать... — добавил он строго.

    Птах, как обычно, промолчал, но всем своим видом выражал согласие с Баюном.

    — Да кто бы думал? — фыркнула Людмила. — У тебя опыт бродяжничества поболе моего будет.

    — Странствований... — поправил её кот. — Потому и спрашиваю — чего застыла, как лист перед травой. Дальше пошли, пока совсем не сбрендила.

    — Куда? Ты что, не видишь, камень сплошной впереди...

    Котофей покосился за спину, хмыкнул и просунул правую лапу прямо в стену. Людмила ахнула — ту словно ножом срезало ровно вполовину.

    — Але, оп! — Баюн помахал целой невредимой конечностью. — Никакой стены здесь нет... Морок для болванов.

    — Ну, как же так? — ведьма со всего размаху стукнула по преграде кулаком. Боль отсушила руку до плеча. Людмила заплясала на месте. — Птах, ты видишь то же, что и я?

    Бесенок утвердительно кивнул.

    — Чушь! — как отрубил Баюн. — Вы оба находитесь в плену своих представлений. Камень должен быть твердым, вода — мокрой, а мед — сладким.

    — А что, бывает по-другому?

    — Да, — кот ухватил бесенка и подтолкнул его к стене, — представь, что перед тобой облако. Простой туман, непроницаемый взглядом, но вполне преодолимый для тела... Шагай!

    Птах нерешительно, делая странные движения, наполовину вошел в стену и замер. Его задняя половинка с нервно подрагивающей кисточкой на хвосте смотрелась диковинным барельефом.

    — Давай, не стой! Только не уходи далеко, жди нас, — крикнул ему вслед Баюн и озабоченно пояснил, — похоже, там время течет иначе, чем здесь. Не хватало нам ещё растерять друг друга. Теперь ты... — приказал он чародейке.

    Людмила тяжело вздохнула, прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и со всего маху хрястнулась головой о камень, да так, что гул пошел по всему подземелью.

    — Ничего не можешь! — досадовал кот. — А ещё ведьма! Чему ты училась только? Ты должна уметь мыслить абстрактно, а ты дуром прешь! Совсем башка не варит?

    Под пальцами наливалась болью громадная шишка. Чародейка легко поглаживала её, шепча обезболивающее заклинание, и поедом себя ела за излишнюю доверчивость: — "Облако... Какое там, гольный камень... но ведь Птах прошел? Значит, и я смогу. Соберусь с силами и преодолею этот чертов барьер".

    — Ещё попробуешь? Да куда ты денешься, иначе никак не получится...

    — Дай сконцентрироваться. — Снова биться о стену не хотелось. Своя голова, чай, не чужая, жалко.

    — Есть ещё один способ пройти, — заявил кот, немного подумав, — отключив мозг. Полностью.

    — Это как?

    — В бессознательном состоянии.

    — В обморок падать по заказу я не умею.

    — Я помогу...

    В себя пришла Людмила уже по ту сторону барьера. Она сидела на холодном каменном полу, тяжело привалившись к холодной стене. В обе стороны от нее уходил облицованный камнем тоннель. Правда, дышалось здесь не в пример легче, чем в земляных ходах, но голова была, как чугунная. Рядом с первой шишкой наливалась другая.

    — И где преграда?

    — Похоже, воображаемый барьер односторонний, как мембрана, потому мы так долго и выбирались отсюда.

    — Понятно... — Не ответила, процедила сквозь зубы...

    — Ну вот, — успокаивающе сказал Баюн, виновато прижав уши. Чуял, чуял он, что был неправ. — Видишь, моя теория работает.

    — Твои проделки, паразит? — ведьма потирала свезенный локоть. — Волоком небось тащил?

    — Ага, — кивнул кот, — толстая ты стала. Хорошо, хоть здесь Птах помог.

    Людмила представила себе эту картину и грустно улыбнулась: кот и бесенок, задыхаясь от натуги, тянут на себя половинку бесчувственного тела, словно рыбачьи сети с богатым уловом.

    — А если бы я там застряла, — поинтересовалась она, — тогда что?

    — Судьба... — развел лапами Баюн. — Против неё не попрешь.

    "С таким напарником я стану либо фаталисткой, либо трупом. Другого не дано. — Людмила огляделась. — Похоже, мы уже близко. Стены обложены камнем, воздух сухой и... — она поморщилась. — Воняет-то как... Откуда?"

    Волны тошнотворного запаха накатывались одна за другой. Преодолевая отвращение, стараясь дышать только ртом, Людмила шла за котом. Тот легким аллюром скользил в зыбком полумраке тоннеля, даже не притормаживая на поворотах. Ведьма даже начала подозревать, что путь этот им хожен не единожды.

    — Такое ощущение, что скоро задохнусь, — пожаловалась она.

    — Здесь небольшой подъем, — обернулся кот, — но мы почти пришли.

    "Хорошо ему на четырех лапах — две устали, на двух других шагай, да ещё и хвостом придерживаться можно".

    — Баюн, а, Баюн, — позвала чародейка. — А скажи мне, почему ты не ушел, когда Кащей воскрес? Ты же мог...

    — Осторожно, не споткнись, — опять кот точно ничего не услышал, — здесь лестница. Без перил, между прочим...

    — Точно, — едва не растянувшись, Людмила остановилась перед уходящими вверх ступенями. — А я не помню никакой лесенки, — и, придерживаясь руками за стены, полезла вверх.

    — Ну, ещё бы, ты кубарем вниз покатилась, мы с Птахом еле успели тебя поймать.

    Ведьме очень хотелось ответить ему достойно, но крутой подъем сбивал дыхание, не до разговоров. Сердце сжималось от дурного предчувствия. Возвращаться не хотелось.

    До нее донеслась ругань кота.

    "О, — отвлеклась ведьма от своих невеселых думок, — а я-то считала, что Лешего по этой части никому не переплюнуть, а Баюн, гляди-ка, превзошел даже его. Чего он так разошелся?".

    Лишь добравшись до верха, поняла, в чем дело — котофей пытался отыскать хитрую защелку, которая открывала выход. Людмила с облегчением присела на ступеньку, переводя дыхание.

    — Никак, — плюхнулся рядом вконец разозленный кот, — я уже по-всякому пробовал. Придется назад идти, да другую дорогу искать.

    — Я помогу...

    Вместо ожидаемого Птаха наверх выполз ендарь и грубо пихнул Людмилу, которая загораживала дорогу.

    — Мы же сказали, сами справимся, — она вскочила на ноги. Кот предупреждающе ткнул её в бок и зашипел:

    — Пусть сначала откроет, потом отношения выяснять будете.

    — Ничего я выяснять не собираюсь, — как порох вспыхнула ведьма, но, услышав негромкий щелчок над головой, замолчала. Кот порскнул к выходу, за ним ринулся Птах, немного обогнав чародейку на финишной прямой. — Ну и пусть... Все там будем, а раньше или позже — значения не имеет.

   

    Неумолчный гуд стоял над залом — туча жирных зеленых мух носилась в воздухе, остальные темной шевелящейся массой пировали на полуразложившихся телах.

    Желудок предательски скакнул к горлу. Людмила с облегчением подумала: — "Счастье, что он пуст...".

    — Гляди, — позвал кот ведьму, — ендарь-то наш... падальщик, оказывается...

    Тут уже она не выдержала — откуда что взялось?

    Утерев рот тыльной стороной ладони, Людмила с омерзением посмотрела на ендаря. Тот уже раздулся, как воздушный шар, но продолжал безостановочно всасывать в себя зеленовато-бурую жидкость, лужицами растекшуюся по полу, причмокивая, как завзятый гурман.

    — И что, нам туда надо спускаться? Я не смогу...

    Даже вообразить себя пробирающейся по тому месиву, что покрывало сейчас некогда отполированный пол, она не могла никак.

    — А этот, — с омерзением сплюнула, — не лопнул ещё?

    — Нет, — успокоил её кот, спрыгивая с постамента. — Сама сможешь? — поинтересовался он, задрав голову.

    Людмила подошла к краю — высота метра два, но хоть внизу чисто:

    — Попробую, отойди только в сторону...

    Приземление было жестким, но вполне благополучным. Ведьма откатилась под ноги котофею, за ней сверху соскочил бесенок.

    Баюн, не тратя время зря, метнулся за единственную уцелевшую колонну.

    — Я тоже так шел, — сообщил ведьме Птах и побежал догонять кота. Людмила оглянулась: — "Кащей мертв, это бесспорно. А Антон? Нет, с ним все в порядке и мы его найдем, я уверена. Отчего же тогда так давит сердце?".

    Бесенок вернулся обратно и нетерпеливо дернул её за руку, поторапливая. Чародейка мысленно пожелала умершим легкого пути в Навь. Хоть и не преданы земле, а доброе слово лишним не будет.

    Кот неподвижно сидел перед полукруглым дверным проемом и гипнотизировал его взглядом. Он даже не повернул головы, когда Людмила подошла.

    — Ты все время пыталась узнать у меня, — драматически произнес Баюн, не меняя позы, — почему я не ушел порталом.

    — Безрезультатно, заметь... — уточнила ведьма.

    — Да потому, что в этом чертовом замке ни один портал не работает.

    — То есть, ты и рад бы покинуть нас в трудную минуту, да не мог.

    — Я ж говорю — судьба... — совсем загрустил котофей.

    — А теперь в чем загвоздка? — ведьма кивнула на проем, затянутый белесой дымкой.

    — Не работает...

    — А ты не пробовал так, как меня учил?

    — Пробовал, — хихикнул Птах. Кот свирепо глянул на него, но бесенка было не так легко испугать суровым кошачьим взглядом. — Его вышвырнуло назад.

    — Не веришь? Сама попробуй, — предложил заботливый Баюн, — попрактикуйся, так сказать.

    — Другого пути, я так понимаю, нет. — Ведьма шагнула вперед: — "Это же не камень, туман. Выбросит — не беда, зато точно будем знать, что мы сделали все, что могли. И будем искать другие дороги..."

    Пол внезапно ушел из-под ног. Чародейка зависла в пространстве, где не ощущалось ни верха, ни низа. Окруженной белесой дымкой Людмиле показалось, что она похожа на некий подопытный экземпляр, который внимательно рассматривают со всех сторон. Наконец парение в невесомости закончилось. После непродолжительно скольжения сквозь туманную хмарь ведьму опустило перед прозрачным саркофагом, заполненным розово-голубой жидкостью. Она наклонилась, всматриваясь в лицо той, что покоилась внутри и едва не закричала от ужаса.

    Перед Людмилой лежала женщина из её сна.

   

ГЛАВА 16

   

    ...Теплый вечер, пропитанный волнующим ароматом незнакомых Сварогу растений, опустился на город. Над темной кромкой горизонта проступил узкий зеленоватый серп. Все вокруг заволокла серая пелена ранних сумерек. Однако Сварог знал, что это ненадолго. Скоро справа выкатится золотистый шар другого ночного светила, затмит робкое мерцание своего соперника, и улицы города зальет обманчивое свечение. Но сейчас на лилово-серых небесах проступали лишь мерцающие крапины звезд. По привычке поискав на небе знакомые ориентиры, диориец усмехнулся про себя: — "Ты не дома... А где? Это ты вряд ли узнаешь".

    В который раз он уже переживал это — наяву шел по улицам чужого города: непривычная геометрия построек, режущая глаз мешанина красок, одуряющий шум проезжающих и пролетающих мимо автомобилей, толпа спешащих людей. Город казался странным и одновременно хорошо знакомым, как и мир, который ему был дорог так же, как и Диора. Только вот ощущение некой раздвоенности не дает прочувствовать привлекательность этого мира в полной мере. Точно зная, что он — Сварог, бывший капитан поискового корабля "Пилигрим", диориец чувствовал себя так, будто он всегда жил здесь. И сейчас, с тревогой поглядывая на быстро темнеющее небо, торопился домой, где его давно уже ждали. А точнее, её, потому что эта хрупкая фигурка никак не могла быть мужской. Необычные ощущения, но что есть, то есть...

    Внезапно глухой гул прокатился под его ногами. Тонкие извилистые трещины побежали по фигурным плитам пешеходной дорожки. Он остановился, оглянулся по сторонам и испуганно ахнул. Окружающие здания рассыпались на части, словно игрушечные. Монолитные блоки многоэтажек невесомо взлетали в воздух, ударялись друг о друга, на лету раскалываясь на куски поменьше, и с грохотом обрушивались на стоящие внизу автомобили и разбегающихся в панике обитателей мегаполиса. Почему-то стало невероятно жалко цветущий сад, разбитый у подножия разрушающихся домов. Он хорошо помнил, какого труда стоило убедить власть имущих не занимать постройками этот участок города.

    Земля неожиданно затряслась, будто в лихорадке, пока не вспухла отвратительным нарывом и не лопнула, извергнув наружу отвратительных черных насекомых, сразу же впившихся в его тело. С ужасом глядя на свои руки, Сварог пронзительно закричал. Крошечные кусочки одежды, кожи и тела просто и безболезненно исчезали, казалось, истаивали на глазах, превращаясь в пустоту, абсолютную и ужасающую. Угасающим сознанием он ещё цеплялся за окружающую действительность, но в глубине души понимал, что это бессмысленно, пока полностью не провалился туда, где не было ни пространства, ни времени, где было одно лишь равнодушное леденящее пламя, в котором переплавлялись в новое Нечто его настоящее, прошлое и будущее...

    — Капитан, вам не кажется, что вы слишком уж увлеклись рассматриванием пирамидки? — голос Велеса вернул Сварога в реальный мир. Тот крепко потер лицо, отгоняя картины гибнущего города, но сердце частило, как перепуганное. Немудрено, в который раз умирать вот так... И не расскажешь ведь никому. Тут же поднимется паника. Хорошо если пирамидку просто закопают, как прошлый раз. Еле-еле этот завал из камней разобрали, пока добрались до неё. А то ведь вообще уничтожить могут опасную вещь, хоть и боятся непредсказуемого результата.

    — Нет, Велес, все нормально. Я просто задумался...

    — Да? И о чем же? — биолог уселся рядом, подозрительно разглядывая злосчастный "подарок". Сварог торопливо прикрыл пирамиду рукой. Сияние внутри неё ещё не совсем угасло, а ведь он сказал диорийцам, что никакой опасности больше нет, и не хотел, чтобы его поймали на вранье. Удивительно, как все сразу поверили тому, что "заряд" в ней был одноразовый и больше она не активна. Может, им так легче.

    — Как странно исчезают цивилизации... — капитан тяжело вздохнул. — Одни тихо угасают, как наша, из-за истощения планетных ресурсов, другие погибают в различных катаклизмах, вспыхнув ярко, как сверхновая звезда.

    — Откуда вы знаете, капитан, как это бывает?

    — Теоретически, только теоретически...

    — Сколько мы исследовали планет, — возразил биолог, — и ни одна не была пригодна для заселения. Возможно ли появление разумной жизни там, где нет подходящих условий для её развития? Я говорю о белковой форме жизни.

    — Ну, ты же сам знаешь, что жизнь может возникнуть на любой основе. Что там у нас? Выбор большой...

    — Но возникновение разума всегда случайность.

    — Не бОльшая, чем все остальное. Нам ведь повезло с этой планетой, правда? Почему бы не предположить, что рано или поздно мы найдем здесь разумных обитателей.

    — Лучше поздно, — парировал Велес, — неизвестно, как они к нам отнесутся.

    — Ну, это ты зря. Разумный — значит, думающий, и в первую очередь о собственной безопасности. К чему раздоры?

    — Вот-вот, и я об этом. Можно быть миролюбивым, когда нет никого, кто мог бы посягать на твою свободу.

    — А мы ведь не "посягаем", как ты говоришь.

    — Это потому что нас слишком мало, а кто знает, как бы мы себя повели, если бы сели на обитаемую планету всем экипажем и обнаружили здесь аборигенов. Возможно, тогда бы стоял вопрос "Они или мы?"

    — Ну, это ты загнул...

    — Капитан, мы живем здесь спокойно, потому что нам нечего и не с кем делить, и то раскол уже чувствуется.

    — Раскол? Ты о Кащее?

    — А о ком же ещё?

    — Не переживай, он один.

    — Пока. Пока один...

    Капитан нахмурился:

    — А что, я чего-то не знаю? Что-то случилось?

    — Нет, но общее настроение...

    Сварог встал, переставил пирамидку на полочку. "Настроение... Знал бы кто, какое настроение у меня... Вопросы, одни только вопросы, и никакого мало-мальски стоящего ответа. Даже намека на него..."

    — Велес, что ты хочешь от меня? — Тот неопределенно пожал плечами. — Запереть механика в его доме, запретить ходить в лес, то есть посадить под стражу? А кто его сторожить будет, а? Ты?

    — Нет, у меня своих дел полно, гораздо более интересных.

    — У меня тоже. И у Перуна, и у Стрибога... Кстати, ты ничуть не волнуешься за него, хотя он давно живет отдельно.

    — Капитан, это совсем другое. Видели бы вы, как Кащей смотрит на вас. Он отслеживает каждое ваше движение, надеясь, что ТОТ, кто сидит внутри вас, — Велес понизил голос до громкого шепота, — невольно выдаст себя.

    Глядя сверху вниз на трагедийно перекошенную физиономию биолога, Сварог расхохотался, смахнул слезы, выступившие на его глазах от раскатистого смеха:

    — Ну, а ты? Ты что думаешь? — едва отдышавшись, спросил капитан и опять улыбнулся, представив неизвестно что внутри себя, и мгновенно стал серьезным. — Велес, ты же здравомыслящий диориец, ну что за чушь ТЫ несешь? Как мальчишка, право! И если это все, что ты хотел мне сообщить, то позволь мне остаться одному.

    Велес поднялся и пошел к двери, но, передумал, развернулся и порывисто шагнул к Сварогу. Тот отшатнулся от разгневанного биолога.

    — Капитан, неужели вы сами не чувствуете, что изменились? Вы отдалились от нас, ненавязчиво отошли в сторону, вас совсем перестали интересовать наши исследования. Мы больше не собираемся вместе по вечерам, не обсуждаем предстоящий день, не делимся своими впечатлениями о прошедшем. Вы даже о Диоре перестали вспоминать! Капитан, что с вами?

    "Может, не стоит больше скрывать? Сколько можно жить с этим одному? Нет, рано... рано, боюсь, не поймут".

    — Со мной все нормально. — Отчеканил Сварог, пристально глядя на друга. Велес досадливо плюнул и с размаху захлопнул за собой дверь. Постоял немного, раздумывая. Не за этим ведь шел, совсем не за этим, а оно вон как обернулось. Ну, и ладно...

   

    Шел биолог обратно к выселку, где который год жили приматы, не торопясь. По пути подобрал кривоватую хворостину и с каким-то неведомым доселе наслаждением колошматил ею по стволам деревьев, вслушиваясь в гулкие раскаты, далеко разносящиеся по лесу. Лишь недалеко от жилищ антропоидов с сожалением отбросил порядком измочаленную палку и пошел крадучись.

    "Где же он?" — оглянувшись, Велес тихонько свистнул. Услышав тихий отклик, он задрал голову. Перун, удобно устроившийся в развилке ветвей, махал ему сверху рукой. Высоченное дерево вторило ему, приветливо шелестело похожими на ладошки листьями, словно торопя с подъемом.

    — Ну, что? Поговорил? — экс-пилот говорил полушепотом (режим секретного наблюдения пока ещё соблюдали строго). Запыхавшийся от карабканья на дерево биолог только кивнул в ответ. — Что решили?

    — Ничего...

    — Как ничего? — растерялся Перун.

    — Да с ним бесполезно разговаривать! — сорвался на крик Велес. Пилот так поспешно зажал ему рот, отчего оба едва не сорвались вниз:

    — Тихо, они рядом...

    — Так вот, — просипел биолог, вцепляясь покрепче в нависающий над ним сук. — Сварогу все равно, что вокруг творится.

    — Пирамидка... — понимающе протянул Перун.

    — Она...

    — Ну и ладно, тогда возьму всю ответственность на себя, не впервой, — пилот, ловко перебирая руками, полез вниз.

    — Стой! Может, не стОит...

    — Сколько можно ждать, сколько? "Чистота эксперимента"... — передразнил капитана Перун, остановившись на полпути вниз.

    — Ты становишься слишком похож на своих подопечных.

    — А что в этом плохого? Я почти все время рядом с ними, я здесь ем, сплю, гуляю, чему ты теперь удивляешься? Тому, что я больше всех вас волнуюсь за них? Или тому, что я хочу непосредственно жить среди них?

    Брови Велеса поползли удивленно вверх:

    — Но ведь об этом речи не было...

    — Да, не было. Пока не было. А ты разве забыл, сколько их осталось после прошлой зимы? Даже все твое хваленое лекарское умение не помогло спасти умирающих. Тогда ты не думал о капитанском запрете на непосредственное общение, а они просто-напросто замерзали и все, что им было нужно, так это тепло! И еда! А погибали самые слабые их них, детеныши!

    — Но ведь они как-то жили до нас прежде.

    — Наши питомцы не дикие приматы, и ты это знаешь, как никто другой. — Перун спустился вниз, за ним сполз на землю и биолог. Теперь они стояли друг против друга, и пилот шепотом орал на Велеса, раздувая от ярости ноздри. — Они разумны, и они стали такими не без нашего явного вмешательства, так что теперь я просто не могу дать им пропасть за просто так.

    — По-моему, ты зашел слишком далеко.

    — В чем?

    — В своей привязанности к "птенцам не своего гнезда".

    — Это мое дело и только мое!

    — Все, все... не спорю... — Велес оглянулся. Почти стемнело. Лес вокруг как-то сразу стал чужим и неприветливым, порывы резкого и колючего ветра забрались под одежду, ознобив тело. Биолог поежился, на минуту представив, каково в этой чащобе зимой. Впрочем, и в пещерах, куда забивались в холодное время приматы, было не лучше, только и радости, что на голову не капает. "А ведь Перун прав, — подумал он, — толку от наших знаний и умений, если мы не можем их применить. Глупейший запрет Сварога сводит на нет все наши усилия, да и перед кем нам отчитываться, мы одни здесь и кого волнует, что мы делаем и как..." — Ты куда сейчас?

    — Сначала в лагерь, соберу все необходимое и обратно сюда. Знаешь, надоело уже просто наблюдать. — Перун неожиданно улыбнулся: — А они уже разговаривают друг с другом, ну, не так, как мы, конечно, все больше жестами, но даже мне все понятно.

    — Разумные, говоришь... — Велес хлопнул пилота по плечу, — ладно, пошли, если ты так уверен в правильности своего решения. Я вот, например, все ещё сомневаюсь.

   

* * *

*

   

    Сварог, даже не подозревая, какие дела творятся в этот момент, давно уже спал. Тревожная дрема, в которой причудливо переплетались картины почти забытого прошлого и ещё не до конца понятного настоящего, не давала отдыха ни голове, ни телу. Что есть сон? Нетореная тропа из одного дня в другой, точно такой же, как прошедший, с теми же навязчивыми вопросами, на которые некому дать ответ. Колесо, шальное колесо дней, бесконечно вертящееся на оси времени... И конца, краю нет его сумасбродному кружению...

    Диориец рывком сел на постели. Что-то вмешалось в зыбкий сон Сварога, выдернув его из забытья. Он прислушался. Тихо, но темнота вокруг отчего-то показалась живой. Пирамидка, которая стояла на полочке у плотно закрытого ставнями окна, поблескивала короткими тревожными вспышками. Вдруг она налилась зловещим багрянцем, высветила темную фигуру у стола, и погасла.

    — Кто здесь? — Сварог поднялся, нащупывая световой диффузор. Тот, как назло, куда-то запропастился. — Велес, ты?

    — Не бойся, — раздался мелодичный голос, и одновременно в комнате посветлело. Светящийся полупрозрачный кокон окутал гостью. — Я не подумала, что ты не видишь в темноте. Так лучше?

    — Макошь... — выдохнул диориец, спешно натягивая штаны и рубашку. Он просунул голову в ворот рубахи и, все ещё не веря своим глазам, глупо уточнил: — Ты пришла?

    — Конечно, — усмехнулась гостья, — иначе к чему было все начинать? У меня нет другого выхода, да и вам, похоже, нужна помощь.

    — Сейчас нам уже не нужна помощь, хотя... — не сводя с девушки настороженно-восхищенного взгляда, Сварог задумался: "Все ведь идет нормально: мы обжились в этом мире, приспособились к меняющемуся климату планеты, научились справляться с крупными хищниками, для которых поначалу выглядели лакомой добычей, занимаемся исследованиями. Да нет, все не так! Непонятный фактор вмещался в нашу размеренную жизнь, сея раздор среди нас, даже невозмутимый Велес поддался общему настрою, а уж он-то...". — Я хочу знать.

    — Что именно?

    — Все, что ты сможешь мне рассказать.

    — Я не смогу объяснить, ты просто не поймешь этого...

    — Почему? — диориец не сомневался в своей понятливости, ведь он искренне причислял себя к представителям высокоразвитой культуры.

    — Просто ты никогда с этим не сталкивался... Ладно, если ты так настаиваешь, пошли. — Девушка встала и, больше не оглядываясь на Сварога, просочилась сквозь запертую дверь. Сварог всерьез опасался, что девушка бесследно исчезнет, как в прошлый раз, оставив его наедине с непонятными видениями и неиссякаемыми вопросами. Он выскочил следом за ней как смог быстро. Пока диориец в наступившей кромешной тьме возился с засовом, Макошь терпеливо ждала на улице.

    Частый дождь быстро охладил горящее от переизбытка чувств лицо Сварога. Он отбежал под навес и мелко затрясся всем телом, разбрасывая во все стороны капли воды, как отряхивается серый тилацин, невзначай угодивший в глубокий бочаг:

    — Иди сюда, — крикнул девушке. Та отрицательно мотнула головой и осталась стоять на месте. Ей дождь был не страшен.

    — Смотри, — она описала рукой полукруг. За её ладонью остался светящийся алый след, который медленно истаивал в воздухе. — И не говори, что не видел. Это мой народ...

    Перед глазами диорийца мелькнуло несколько бесформенных сгустков с тянувшимися за ними туманными шлейфами, чуть светлее окружающей его темноты. От них ощутимо пахнуло болотной тиной. Стволы и кроны деревьев вокруг озарились призрачным сиянием — существа, похожие на Макошь, вышли из сердцевины их и встали рядом с лесными великанами. Земля под ногами зашевелилась, почва вдруг стала рыхлой — Сварог торопливо отпрыгнул в сторону и напряженно замер в ожидании неведомого, что могло выползти из-под земли. Ворох искр фейерверком взвился вверх и опал, явив взору изумленного диорийца пернатую разноцветную змею. Она приподняла свою голову с хохолком из перьев на макушке и долго снисходительно осматривала Сварога с головы до пят, пока её не потеснили другие полузмеи с недоразвитыми крылышками, такие же любопытные, как и первая.

    Немыслимые существа постепенно заполняли все обозримое пространство вокруг диорийца: большие и крошечные, сходные с уже виденными ранее обитателями этого мира и вообще ни на что не похожие. Они находились рядом друг с другом, но казалось, что их разделяют огромные пространства. Такое скопище живых тварей неминуемо должно было сопровождаться несусветным гамом, но диориец слышал только слабый посвист ветра вверху, звучное шлепанье дождевых капель по листьям и пластиковому навесу, да невнятное потрескивание, доносящееся издали.

    Наконец Сварог не выдержал, повернулся к девушке, сейчас стоящей рядом с ним, и изумленно простонал:

    — Столько разных существ... И ни с одним мы не встречались... Как такое могло получиться? Откуда они взялись?

    — Сущностей, — поправила его Макошь, — они бестелесны, как и я. А обитают везде — в воде, воздухе, земле.

    — Почему мы их не видели раньше?

    — Духи не любят проявлять себя. Мы наблюдали.

    — Мы представляли угрозу для вас?

    — Вы? — девушка искренне рассмеялась, — нет, нам до вас не было никакого дела. Вы сами по себе, мы сами, и так было до тех пор, пока вы не попытались изменить живую природу. У вас могло ничего не получиться, но вам удалось совершить немыслимое...

    — Я не понимаю, о чем ты...

    — Ваши "воспитанники". ОНИ могут быть опасны для этого мира.

    — Чем? — изумился диориец. — Антропоиды были здесь до нас...

    Не дослушав, Макошь развернулась и пошла прочь от Сварога. Тот бросился за ней, мельком заметив, что странные существа исчезают, и поляна быстро пустеет.

    — В этом мире уже были мыслящие и ничем хорошим для него это не кончилось...

    — Постой, я ничего не понял!

    — Я же говорила... — безнадежно обронила девушка, — и даже мой подарок тебе не помог.

    — А чем он мог мне помочь? Я ничего не видел, кроме обрывочных видений погибающего мира, я даже не понял, где и почему это все произошло.

    — Это было здесь... — Макошь обернулась и встала напротив диорийца. Он мог поклясться, что по её щеке прокатилась одинокая слезинка. Но разве бесплотные существа могут плакать, как живые? — Ты видел мои воспоминания, то, что мне удалось сохранить. Другие не помнят даже этого, но им от этого не легче. Ты все ещё хочешь знать, как это было? — Сварог сейчас не понимал толком, чего же он хочет на самом деле. Наверное, больше всего ему хотелось проснуться, но он знал, что все это не сон, а самая настоящая реальность. — Даже если не хочешь, тебе все равно никуда от этого не деться...

   

    Я — есть...

    Планета корчилась в родовых муках, стараясь извергнуть из чрева своего то, чего никогда не было и быть не могло в обозримой вселенной. Глухие разрывы сотрясали недра земные. Огненная лава изливалась потоками, застывала кровавыми росчерками на крутых откосах недавно возникших гор, которые острыми иглами упирались в низко нависшее небо. Непрекращающийся ливень пытался остудить глубинный жар земли, но превращался в непроглядный туман, едва лишь касался тверди земной. Даже яркий свет центрального светила не мог пробиться сквозь плотную пелену, скрывающую таинство зарождения новой жизни. Мгновение или века длились потуги "роженицы"? Какое это имело значение в общем хаосе...

    Кульминацией затянувшегося процесса стал мощный выброс эктоплазмы, непрерывным потоком истекающий из бешено вращающегося коловорота, который вел, казалось, в самую глубь земли. Вскоре зыбкое марево протоматерии окутало всю планету, а затем коллективное бессознательное начало формироваться в индивидуальные разумные матрицы.

    "Я — есть..." — едва ощутимая мысль толкнулась в пробуждающемся сознании, и только потом пришло постижение: — "Я — ЕСТЬ".

    И эхомыслями донеслось в ответ: — Я — есть... я — есть... я — есть...

    Облако мыслящей субстанции пришло в беспорядочное движение, силясь разорвать прочную пуповину, связывающую его с колыбелью душ. Блаженное небытие вне времени и пространства кончилось.

    "Что я?" — попытка осмыслить себя принесла боль, которая была сродни наслаждению. Воспоминания были обрывочны и оттого ещё более странны:

    теплые руки на моих плечах, нежный шепот, от которого почему-то необычно холодеет внизу живота, сдвоенное отражение лунного диска в широко открытых глазах моего визави. А вот лицо его... нет, не вспомнилось...

    неимоверное чувство облегчения, тяжелый ворохливый комок на моей груди, захлебывающийся крик, требовательный, настойчивый, доходящий до визга, сменившегося довольным сопением. А чей вопль... не припоминается...

    мучительный стон, вырвавшийся из моего перехваченного спазмом горла, застывшее навсегда тело в погребальных фиолетовых одеждах, медленно уплывающее в жерло печи, в котором клокотало всепожирающее пламя, горечь потери. А вот что потерялось?.. забылось...

    разлетающийся на мелкие обломки мир вокруг меня, черные мушки, облепившие мою руку, истаивающая, как кусочек льда под палящими лучами солнца, действительность. Всепоглощающий ужас, затопивший сознание, мгновенный переход от сияния яркого дня в мир вечной ночи...

    "Тебя убили..." — вторглось извне в толком не осознавший себя разум.

    "И меня... и меня... и меня..." — импульсы чужих болезненных воспоминаний били плетьми испытанных не мной страданий. Я одновременно была всеми этими несчастными созданиями, в одночасье распыленными на атомы. Казалось, они, несуществующие сейчас, опять корчились в нестерпимых мУках, пытаясь хоть на миг удержаться в исчезающей реальности.

    "Что это?"

    "Мы здесь, на границе мороза и зноя, мы чувствуем страх, мы идем и придем..."

    "Нет, не хочу, не хочу", — мое "Я" билось в тенетах отрицаний, как птица, попавшая в западню. Птаха не понимает, что уже обречена, ибо, попав однажды в хитро слаженные силки, — выбраться невозможно. Так и я не хотела верить в то, что прежнего уже не вернуть и свершившееся необратимо.

    "ОООО... Они здесь... Убийцы... АААА..." — хором зарыдали голоса.

    Неожиданная ярость затопила мой рассудок. То, чем я была сейчас, гневно мыслило в унисон с мириадами подобных мне несчастных. От единого исступленного мыслевыдоха покров мыслящей протоматерии всколыхнулся, забурлил, выстреливая в разные стороны аморфные комки субстанции. Оторвавшись от общей массы, я вдруг ощутила ни с чем несравнимое одиночество. Ужасное чувство сиротства затопило мое сознание, но как-то вдруг исчезло, едва я поняла, что стала свободной — свободной от чужих мыслей и эмоций.

    Рядом со мной, высоко над поверхностью земли, были другие — беспрестанно меняющие свои очертания фантомные существа. Удивительные обличья менялись так быстро, что я не успевала их толком разглядеть. Рука сама потянулась к ближайшему ко мне созданию — остановить его превращение. Удивительный зверь с головой и крыльями птицы легко увернулся от моего прикосновения, предупреждающе щелкнув зубастым клювом. Я едва успела отдернуть руку. Руку...

    Мне сразу стало не до окружающих меня существ. Я рассматривала свое новое "тело", ощупывала себя со всех сторон — крутилась, как могла, стараясь убедиться, что осталась прежней. Но если Я внешне не изменилась, то откуда взялось такое множество феерических существ?

    Сплошной покров, накрывший землю, наконец, истончился, в прорехи его хлынуло ослепительное сияние, бесстрастно высветив следы гекатомбы — вывернутый наизнанку мир и мечущиеся в небе над ним полупрозрачные силуэты, произвольно меняющие свои очертания. Обжигающие лучи соткались в призрачный клинок, замерший на одно краткое мгновение. Он словно застыл в нелегких размышлениях, потом замерцал, налился кровавым пламенем и нанес первый рубящий удар по эфемерным созданиям.

    Они бросились в разные стороны, уворачиваясь от несущего гибель сверкающего лезвия. Потом только я сообразила, что клинок убивает не всех подряд, а тщательно выбирает. Я остановилась и замерла в надежде, что смертоносное лезвие пронесется мимо, и увидела, что стало с теми, к кому прикоснулось пламенный клинок. Они сжимались, превращаясь в обугленные кусочки первоматерии, и пожухлыми лепестками опадали вниз, а там... Черные гудящие смерчи гуляли по земле, собирая сыпавшиеся сверху трофеи. Они жадно заглатывали свою добычу и, яростно вращаясь, неслись к исполинской воронке в чреве земли, чтобы, сбросив туда добычу, вернуться за следующей порцией.

    Мы в страхе прижимались к оплавленной земле, залезали в расщелины камней, ввинчивались в еле видные лазейки. Эхомысли погибающих слышали все остальные. Боль и тоска, обреченность и страх пульсировали в каждом из нас, пока не кончилось это избиение, и сверкающий клинок не истончился и не рассыпался пепельным облаком...

    Макошь замолчала, глянула на Сварога. Он не сводил с девушки горящих глаз, но ничего не спрашивал. Макошь вздохнула и продолжила свой рассказ:

    — Так мир оказался разделен на Явь, Навь и Правь. Явь, — она махнула рукой, — то, что нас сейчас окружает, Навь — подземный мир, а Правь... По-моему, она недостижима... Но нам нужна ваша помощь.

    — И чего ты ждешь от нас?

    — Вы — другие... Мы не имеем власти над неживой материей, силы наши малы... и мы не можем убивать.

    — А мы? Ты считаешь, что МЫ — убийцы? — возмутился диориец.

    — Да, мы наблюдали за вами — забрать чужую жизнь для вас ничего не стоит. Вы убиваете легко.

    Сварог развернулся и пошел к своему дому. Что толку объяснять бесплотному существу, что им нужна пища, нужна крыша над головой, одежда, в конце концов?! Да, они живут в полном единении с природой. Ну, так и пусть живут. Не мы пришли к ним, а они к нам — за содействием. А вот в чем поддержка диориец так и не уловил...

    Возле самой двери дома, уныло понурив голову, стояла Макошь. Куда делась её уверенность в собственной правоте?

    — Я знаю, мы не всегда были такими, — с трудом подбирая слова, произнесла она, — просто все изменилось. Когда мир оказался разделен, нам удалось общими усилиями воссоздать кое-что из прежней нашей жизни. Кто-то помнил больше меня, кто-то забыл все... Но вместе — мы смогли. Наш мир погиб в результате чудовищного научного эксперимента. Многие протестовали против его проведения, но большинство были — "за". Ученые не смогли просчитать последствия своего вторжения в тайны Вселенной, и природа жестоко отмстила всем нам. Мы превратились в иную форму жизни, испытав неимоверные муки, а потом... — каждое слово Макошь, казалось, выдавливала из себя. — Потом все прошли через жестокий отбор... Те, чьи души были запятнаны злодеяниями, отправились в Навь, остальные остались здесь. Не спрашивай, кто решал — достоин ты или нет — я не ведаю этого. Все, о чем мы хотим просить вас — помочь защитить ЭТОТ мир от тварей Нави. Они гораздо сильнее нас, и Явь бессильна против них, несмотря на старания Хранительницы. Она уже не справляется — прорывы стали все чаще и ожесточеннее, мой народ погибает в бессмысленной борьбе.

    — Приказать диорийцам я не могу, — задумался Сварог, — к моему мнению, конечно, прислушиваются, но все же... Боюсь, они мне даже не поверят.

    — А мне?

    — Если ты познакомишь их со своим народом, — улыбнулся капитан.

    — Хорошо. Один из вас спит в соседнем доме, а других твоих друзей сейчас приведут.

   

* * *

*

   

    Перун и Велес сидели под раскидистым деревом, на котором вместо листьев росли длинные иголки, на все лады проклиная так некстати начавшийся дождь. До лагеря вроде было рукой подать, но брести по слякоти особой охоты не было. Проще переждать. Наконец, дождь перешел в противную морось. Велес высунулся наружу, удовлетворенно хмыкнул:

    — Ну что, пошли? А то так до утра мерзнуть будем, да и спать охота.

    — Ага, — согласился Перун, зевнув во весь рот. Он вылез, неосторожно задев низкую ветку приютившего их дерева, за что оба получили за шиворот ледяной душ, мигом прогнавший сон.

    Вдруг Велес громко ругнулся и застыл на месте. Перед ними, заступив дорогу, возник расплывчатый силуэт. Биолог пару раз моргнул глазами, надеясь, что это обман зрения. Нет, тень, напоминающая очертаниями диорийцев, только росточком им по пояс, никуда не делась.

    — Кто ты? — хрипло выдохнул Велес. Перун толкнул его сбоку:

    — Ты с кем это?

    — Вон, впереди...

    — Да нет там никого, пошли скорее, пока опять дождь не зарядил, — пилот двинулся вперед: — Ох, ничего себе, — он неуклюже завалился назад и оказался на спине у громадного зверя. Перуну только и оставалось, извернувшись, вцепиться тому в гриву, жесткой щеткой торчащую во все стороны, да покрепче сжать ноги. Гривастый волк взрыкнул и понесся, не разбирая дороги, особого внимания на седока не обращая.

    Велес обескуражено проводил взглядом друга, который почти мгновенно исчез из виду. И тут же взлетел в воздух, подброшенный мощным толчком сзади. Нелепо махая руками, биолог плюхнулся животом на спину второго такого же чудовища и заорал во весь голос. Удар о хребет зверюги пришелся на самое чувствительное место диорийца.

    Зверь недовольно оглянулся — видать, не по нутру ему пришлась поклажа — шумно обнюхал Велеса, щелкнул зубами и грузно осел на задние лапы, пытаясь сбросить мешающую ему тяжесть на землю. Биолог пополз вниз, краем глаза успев заметить белесую дымку между остроконечных ушей гривастого волка. Могучий зверь напрягся, словно против своей воли подчиняясь неслышному приказу, и мощным прыжком взвился в воздух. Велес едва успел обхватить шею волка руками и только ухнул, когда тот коснулся земли, чтобы, оттолкнувшись, взлететь в очередном прыжке.

    Волк гигантскими скачками легко несся через непролазный лес. Велес отчаянно пытался хоть что-то рассмотреть в кромешной тьме. Тщетно. Ветки беспощадно хлестали по лицу, обжигая болью лоб и щеки. После особо чувствительного удара биолог безнадежно опустил голову и плотнее прижался щекой к жесткой шкуре зверя.

    Сколько длилось это бесконечное "Ух!" и "Ой!" Велес не считал, не до того было, больше всего боялся сорваться вниз, хотя чего проще — отпусти руки и лежи, отдыхай на незыблемой земле. Да только интуитивно чувствовалось биологу, что время для отдыха наступит не скоро.

    Резкий толчок.

    Конец пути? Не удержавшись на спине волка, Велес свалился в раскисший муравейник, давно покинутый обитателями. Рука запоздало потянулась к поясному ножу. Зверь предупреждающе рыкнул, обнюхивая свою ношу. От смрадного дыхания к горлу подступила тошнота. Диориец сглотнул вязкую слюну и замер, покрепче вжимаясь всем телом в осклизлые стебли подгнившей травы, наваленной поверх муравьиной кучи. Может, не тронет? Он опасливо повернул голову и сквозь прищуренные веки глянул вокруг. Не может быть! В двух шагах от него, не двигаясь, лежал Перун. Над ним, плотоядно оскалив клыки, стоял его "личный монстр" — вздыбленная длинная шерсть на загривке пепельно-седым венцом окружает морду зверя, глубоко посаженные глаза угрожающе поблескивают.

    Внезапно издалека донесся долгий протяжный вой, от которого у диорийца испуганно дернулось сердце и мелкой дрожью затрепыхалось внутри. Волки дружно повернули головы в сторону звука и одновременно метнулись туда, откуда раздался призыв — Велес мог поклясться, что перед этим они вполне осмысленно переглянулись друг с другом.

    Биолог собрал в кучу руки-ноги и на четвереньках пополз к пилоту. Стыдно признаться, но ноги его не держали совсем. Казалось, он полз вечность, когда сильные руки подхватили его и вздернули вверх.

    — Капитан... — прошептал диориец и, едва Сварог отпустил его, опять рухнул на землю.

    Капитан беспомощно оглянулся на Макошь. Он действительно не знал, что делать.

    — Не волнуйся, — она была на удивление спокойна, хотя ей-то что, — они сейчас придут в себя. Встреча с хортами не каждому по силам.

    — Почему?

    — Ну, ты сам их видел. К тому же они ослабляют волю у своей добычи, и та сама идет к ним в пасть, избавляя зверя от напрасной беготни.

    — А как?.. — и замолчал, потому что рядом с Макошь возникло туманное облачко и превратилось в забавное небольшое существо, росточком ребенка. Только у этого создания были копытца, маленькие рожки на кудлатой голове и длинный тонкий хвост с пушистой кисточкой.

    — НедОля — большой выдумщик, — сказала Макошь, — я просто попросила его помочь твоим друзьям поскорее добраться до нас, а он, как видишь, перестарался.

    — А с остальными так же будет? — вопрос Сварога прервал дикий вопль, донесшийся из домика Кащея.

    Недоля виновато потупил глазки, но диориец мог поклясться, что заметил ехидную ухмылку, мелькнувшую на его рожице.

    Орущий, как корабельная сирена, Кащей в одной рубахе вылетел из двери. За ним вылетела жужжащая желто-черная туча. Крутясь волчком, отмахиваясь от разъяренных насекомых, диориец пронесся мимо раскрывшего от изумления рот капитана и с разбегу прыгнул в бочку с водой, которая стояла около самого крайнего домика.

    — Он очень крепко спал. — Недоля исчез в мгновение ока, как и не бывало его. Подальше от возможных разборок. Вместе с ним рассосался и гудящий осиный рой, недовольный тем, что потревожили без дела.

    Злющий Кащей, с которого ручьями текла вода, подошел к Сварогу, не обращая внимания на девушку, стоящую в двух шагах от капитана.

    — Откуда ночью в доме взялись осы? Где эти два раздолбая? Это их шуточки? — взбешенно заорал он на Сварога и заткнулся, увидев в полутьме два тела, распростертых на земле. — А что с ними? — Кащей наклонился над Перуном. Тот как раз окончательно пришел в себя и, неверно оценив степень угрозы, вскочил на ноги и вцепился в глотку Кащея.

    Сварог кинулся их разнимать. Свалка получилась та ещё, потому что к ней присоединился и Велес, все ещё пошатывающийся от слабости. Конец драке положил неожиданный порыв ураганного ветра, от которого застонали и согнулись до земли вековые деревья. Словно сорванные листья разлетелись в разные стороны диорийцы и с изумлением уставились на исполинскую птицу, заходящую на повторный вираж, пока "унесенные ветром" пытались принять более-менее устойчивое положение на земле.

    — Не впишется, — с сомнением пробормотал Перун, глядя на странные маневры, — мала посадочная площадка. И темновато к тому ж...

    Птица сложила крылья и по плавной глиссаде опустилась точно между домиками, накрыв развернутыми крыльями два домика из трех. Она клекотнула, будто отрапортовала о завершении задания и, вывернув шею назад, сняла со своей спины Стрибога. Тот был абсолютно спокоен. Над самой землей птица разжала захват угрожающего клюва. Диориец уверенно приземлился на обе ноги, лишь слегка пошатнулся, удерживая равновесие.

    — Ну, дает, — Сварог только покачал головой, глядя на улыбающегося Стрибога. — По-моему, он сейчас единственный из нас, кто счастлив.

    — А что ему сделается, — проворчал Кащей, — он, как и мечтал, с ветром подружился. Не то, что мы, все по земле, да пешочком, — он с опаской посмотрел на птицу, прикидывая, дотянется она до него или нет. Уж больно шумно возилась эта громадина, топталась зачем-то на месте, хрустела сухим валежником, которые разламывался под немалым весом ее.

    — Не бойся, он умный. — Стрибог, глазом не моргнув, встал рядом с лапой орла-исполина, по-хозяйски оперся о длинный коготь, наполовину утонувший в мягком крошеве лесного мха и опавшей хвои.

    — Ты уверен? — на всякий случай отошел подальше Кащей.

    — Конечно, со мной же все в порядке.

    — Так то с тобой...

    Велес совершенно пришел в себя и понял, что пропустил что-то очень важное. В неверном свете нарождающейся зари он разглядел, что в лагере полно нежданных гостей: словно с неба свалившийся Стрибог; невысокая тоненькая девушка, искрящееся одеяние которой ни разу не колыхнулась от дуновения утреннего ветерка; непонятный уродец рядом с ней, больше похожий на непомерно разъевшуюся белку с облысевшим хвостом, для чего-то вставшую на задние лапы; громадная дремлющая птица. Все спокойны, Кащей и Стрибог беседуют, как ни в чем не бывало, лишь он один ничего не разумеет:

    — А что тут вообще происходит? Откуда все взялись?

    — Это Макошь. Помните, я вам о ней рассказывал, она... — Сварог развернулся к девушке и растерянно замолчал. Ему показалось, что у него двоится в глазах: рядом с ней стояли два одинаковых существа — оба росточком девушке по плечо, тела покрыты короткой, бархатистой даже на вид шерсткой, лишь на конце длинного гибкого, как хлыст, хвоста пушистые кисточки, да сквозь растрепанную гриву пепельных кудряшек пробиваются короткие рожки. "Нееет, не двоится, — подумал Сварог, — они, оказывается, разные. У того, что стоит слева, глаза, как перезревший чернослив, и хитрющие донельзя, а другой (или другая?) вроде построже будет, уж больно холоден взгляд светлых, будто ледком подернутых, глаз. А ведь это про черноглазого Макошь сказала, что он — большой выдумщик. А второй?"

    Макошь подошла поближе к диорийцам, поманила странных созданий. Те с готовностью прискакали следом за ней:

    — Знакомьтесь... Доля... — она указала на светлоглазого, — и Недоля... — второй важно кивнул головой, украдкой скорчив забавную гримаску. — Мои помощники.

    — Аааа, значит, это они помогли нам сюда добраться, — процедил сквозь зубы Велес, — с ветерком. Я надолго запомню это незабываемое путешествие через лес. — Черноглазый хихикнул, за что получил хорошего тумака от своего наперсника. — И нашу первую встречу тоже припомню, при случае, — добавил биолог с явной угрозой.

    — Недоля явно перестарался, но он же не нарочно.

    — Так я ему и поверил.

    — Велес, не стоит так сердиться, ты ведь больше всех грезил о контакте, — капитан ободряюще потрепал его по плечу. — Вот она — долгожданная встреча с иным разумом, не такая, правда, как виделась тебе в мечтах, но дело не в этом... Макошь просит нас о помощи, — и Сварог подробно рассказал все, о чем ранее поведала ему та. — Теперь вам решать...

    Диорийцы задумались.

    Сварог неторопливо обвел всех взглядом — интересно знать, какие мысли у них в головах. Вроде и пережито вместе многое, но сейчас у каждого своя точка зрения на сложившуюся проблему, и в какую сторону качнется чаша весов, пока неясно.

    — Нет, — как отрубил Перун.

    — Я тоже скажу — нет, — поддержал друга Велес.

    — Нет, — немного задумчиво, словно сомневаясь, произнес Стрибог.

    Кащей облегченно выдохнул и повторил то же самое, что и остальные.

    На Сварога было жалко смотреть. Плечи как-то враз ссутулились, взгляд потух. Он нерешительно повернулся к Макошь. Девушка стояла, не шевелясь, и только лицо выдавало её переживания. В чертах точеного лика отразилась целая гамма чувств — от горького разочарования до трепета перед чем-то неминуемым, а потом ужас неизбежности застыл в широко распахнутых глазах, которые в этот миг ничего и никого не видели перед собой. Доля и Недоля прижались к Макошь с обеих сторон, словно ища у неё поддержки:

    — Ничего, — выдохнула девушка, — пробьемся. С Триглавой...

    — Смотрите! — внезапно крикнул Недоля, махнув рукой вверх.

    Все дружно задрали головы. Ничего особенного — что, никто их них солнца, встающего над лесом, не видел. Диорийцы недоуменно переглянулись и только потом сообразили, что и девушка, и её непонятные помощники исчезли, как и не было их никогда. Орел-исполин, который до этого спокойно сидел, засунув голову под крыло, встрепенулся, взмахнул необъятными крыльями и тяжело взлетел. Вниз посыпались обломанные сучья и листва, сбитая им с окрестных деревьев.

    — Эй, а я? — запоздало крикнул вслед птице Стрибог. — А обратно?

    — Ножками, — не удержался Кащей.

    — Эх вы, — Сварог схватился за голову, — как вы могли? Отказаться помочь...

    — У каждого из нас свои резоны, — парировал Перун. — Мне вообще до призрачного народа нет никакого дела, у меня другая проблема: наши воспитанники.

    — Да ты пойми — если хоть часть того, что рассказала Макошь, верно, то от твоих подопечных скоро ничего не останется, как и от нас.

    — Если хоть часть? — переспросил биолог. — Значит, капитан, ты и сам не до конца уверен в истинности происходящего? Так чего ж ты хочешь от нас? Я думаю, нас уже достаточно поморочили, чтобы мы всерьез стали сомневаться во всем, что видим.

    — Чем мы можем помочь им? Им, которым по силам управлять такими зверями и птицами? Ты ничего не понял, Велес, ничего. В их борьбе сила не главное, сил у них хватает, как и у их недруга. Макошь нужно было от нас совсем другое...

    — Что?

    — Если б я знал, если б я только знал...

   

ГЛАВА 17

   

    Первый удар по лицу показался легкой щекоткой, зато от второго зазвенело в ушах. Антон дернулся от оплеухи и ощутимо приложился затылком о каменно-твердую поверхность. В голове мигом оформилась мысль, с детства знакомая каждому хулиганистому огольцу: — "Ударили по левой щеке, подставь правую, но не дай себя ударить". Парень вскочил, перехватил за тонкое запястье занесенную для удара руку и, ориентируясь на звук дыхания, с наслаждение впечатал кулак в невидимого противника. Спарринг-партнер глухо хрюкнул и отлетел куда-то в сторону.

    — Так-то лучше, — удовлетворенно пробормотал Антон, разминая кисть (а нехило приложил, качественно), пытаясь сообразить, почему вокруг так темно.

    — Ты обалдел, что ли? — донесся до него гнусавый голос, — так же и убить можно...

    — Тимоха, блин, — только сейчас парень сообразил, где находится, кинулся к шмыгающему носом пацану, — чего ты по лицу бил, не переношу этого, у меня реакция мгновенная. Очень больно?

    — Угу... — чуть более живо сказал Тимофей.

    — Ты меня просто тряхнуть не мог?

    — А толку? Лежал, как пыльным мешком прибитый, только и радости, что дышал, но слабенько так, с перебоями.

    — Ну а ты, судя по голосу, жить будешь, — усмехнулся Антон, усаживаясь рядом.

    — А толку? — безнадежно продублировал предыдущий вопрос пацан, — темно, как у чёрта в ж..., то есть хоть глаз коли, — поправился он, — куда двигаться неясно.

    — Верно заметил...

    — И Птаха нет нигде.

    — Как нет? — всполошился Антон, — нам Людмила за него голову оторвет, он ей заместо детеныша. А ты хорошо смотрел?

    — Прошелся, прислушиваясь, тихо везде. Тебя-то слышно было, а его нет.

    — Так может, он того... умер?

    — А тело? Я б наткнулся обязательно, он впереди меня бежал.

    — Тоже верно...

    Помолчали немного, потом Тимофей спросил:

    — А ты все помнишь?

    — Про Кащея? Такое разве забудешь?

    — Да нет... Про старика? Как думаешь, то, что он рассказал — правда?

    — Нет, блин, — возмутился Антон (с языка рвались гораздо более крепкие выражения, но не будешь же знакомить с ненормативной лексикой "гостя из будущего", думается, там такие словечки не в ходу) — я повелся на твою придурь, как последний лох, поперся искать "братьев по разуму", а ты теперь сомневаешься правда это или нет?

    — Кто ж знал, что так будет...

    — А, кстати, что это было?

    — Похоже на ментальную атаку...

    — А это что за хрень? — Хорошо, что Тимка в темноте не увидел, как Антона перекосило от новой заморочки. Не дурак, киношки про сверхчеловеков видел. Мало ему Людмилы с навязчивой идеей прикончить Кащея, теперь ещё и иксмены нарисовались. Да, паря, ты конкретно попал...

    — В нашем случае, — занудно начал Тимофей, — значит, что кто-то или что-то не хочет, чтобы мы шли дальше.

    — Так, хватит, все понятно... Возвращаемся. — Антон решительно встал и подтолкнул пацана, который и не думал шевелиться. — Чего сидишь?

    — Все дело в том, что мы не знаем где здесь "назад" и где "вперед"...

    — Да без разницы, куда идти, лишь бы идти...

    — Мысль изреченная есть ложь... — заметил Тимофей.

    — Вставай, философ доморощенный, хватит сачковать. — Антон дернул его за руку так, что чуть не вывихнул самому себе плечо. — Кто хочет действовать, ищет возможности, а кто не хочет, причину... Ну его нафик, я уже как ты, вещать начал.

    — Может, это последствия вторжения в наш мозг? А что, — внезапно оживился Тимофей, — ведь были случаи, когда после контакта с инопланетянами некоторые люди обретали не присущие им способности, например, могли исцелять больных или становились полиглотами...

    Он догнал парня и теперь шел чуть позади.

    — Я бы предпочел видеть в темноте. — Антон споткнулся в очередной раз, тихонько чертыхнулся и, касаясь шершавой стены рукой для пущей устойчивости, зашагал, не обращая внимания на разглагольствования своего спутника.

    То ли глаза немного приспособились к темноте, то ли и впрямь стало светлее, но вскоре он стал различать буровато-коричневый оттенок стен. Внезапно Антон остановился, дотрагиваясь до камня с глинистыми разводами на нем.

    — А ведь этот штрек рукотворный, смотри, ровные зазубрины, как будто кайлом поработали. Значит, зАмок недалеко, идем правильно.

    Тимофей буквально прилип носом к стене, разглядывая и ощупывая её.

    — Наоборот, удаляемся, — наконец сказал он, — вспомни, там были плиты гладкие, будто полированные, и слегка светились, а здесь... Надо вернуться, мало ли куда забредем.

    — Да ты что? Как можно заблудиться, коридор прямой, как стрела... Ладно, давай, разворачивайся, мы не изыскатели-первопроходцы, нам домой надо.

    — А как же старик? Мы не будем его искать? — грустно спросил Тимофей.

    — Достал ты уже со своим стариком, сам же сказал, что нас не хотят к нему пускать, значит, нечего напролом переться.

    Злость — плохой советчик, но хорошая плеть. Антон несся вперед, не оглядываясь, пока горло не запершило от студеного воздуха, который он, запыхавшись, жадно втягивал открытым ртом.

    — Неплохо бы водички глотнуть, да? — обернулся он назад и осекся.

    Тимки рядом не было.

    — Вот баран упертый... — никуда уже особо не торопясь, парень поплелся назад. Усталость навалилась внезапно и пугающе. В животе сердито урчало, напоминая о том, что неплохо было бы забросить туда что-нибудь, пусть даже не очень калорийное. А ведь неясно — сколько они провалялись без сознания. Может, час, а может, день... Знал бы Антон, что их незапланированная спячка длилась гораздо больше, он не был бы так оптимистичен.

    Внезапно парень увидел, как впереди, словно ниоткуда, появились два желтых переменчивых огонька. Ноги его внезапно ослабли, струйки холодного пота потекли вдоль позвоночника. Антон застыл на месте, хотя до жути хотелось дать деру, но, судя по скорости приближения огонёчков, бежать бессмысленно. Все равно догонят...

    — Там развилка... — пролаял громадный волк, в одно мгновение оказавшийся рядом с парнем.

    — Ну и шуточки... — Антон смахнул капли пота с ресниц. — Никогда ее думал, что могу так перетрусить...

    — Штаны сухие? — оборотень шумно задышал, что надо думать означало издевательский хохот.

    — Было б чем, были бы мокрые. Ты где шлялся, почему отстал?

    Хлоп!

    От неожиданного порыва горячего ветра Антона слегка качнуло. Уши заложило, как при наборе высоты. В замкнутом помещении трансформация произошла более впечатляюще — такое ощущение, что вблизи разорвалась граната. Парень торопливо сглотнул и понял, что прослушал начало пламенной речи.

    — ...чует гораздо лучше, чем люди. — Ага, вроде понятно, размышления Тимки можно пропустить. — Так и получилось.

    — А с этого места, пожалуйста, поподробнее...

    — Я пошел вперед, добрался до развилки. Кстати, вполне возможно, что она не одна здесь, просто в темноте мы не замечали развилок тоннеля.

    — Что там можно было увидеть? — пробурчал Антон.

    — Что? — не понял оборотень.

    — Продолжай...

    — Шли и шли себе, думали, что ход один-единственный, а тут возможно целый лабиринт. Ну, вот, а оттуда духом не таким стерильным, как здесь, тянет. Я не рискнул один туда соваться, побежал за тобой, а ты далеко уже ушел.

    — Из лабиринта нам вовек не выбраться, разве что ты проводником будешь. Веди, Сусанин...

    — А это кто?

    — Неважно, — отмахнулся Антон. Эх, историки будущего, такого человека забыли...

    Волк мчался вперед стремительными прыжками. Парень с трудом поспевал за ним, но не притормаживал разогнавшегося ни на шутку Тимофея. А вдруг там взаправду выход? Глупо терять время и ползти, как черепаха. Зловредный рассудок настойчиво советовал не расслабляться, чтобы не стало мучительно больно из-за несбывшихся надежд, но Антон его не слушал. Что бы там их ни ждало, всё лучше, чем окружающая темнота и неизвестность. От бесконечного диалога со своим внутренним голосом парень уже устал. Тот без конца рисовал всяческие ужасы и убеждал никуда не ходить, а смирненько сидеть на месте и ждать помощи.

    "Если бы я был уверен в благополучном исходе ничегонеделания, разве я поддался бы на явную авантюру оборотня. Да ни за что!" — и уперся в волка, смирно сидящего на месте.

    — Уже пришли? Быстро-то как, — притворно удивился Антон. — А чего сидим, чего ждем?

    — Тебя, — прорычал едва слышно Тимка, — плетешься еле-еле.

    — А что шепчешь?

    — На всякий случай...

    — Оборачиваться будешь или так пойдешь?

    Волк отрицательно мотнул крупной башкой.

    — Ну, тебе виднее...

    — Оттуда металлом тянет, — внезапно сказал оборотень, — ржавым.

    — Давай я вперед пойду, а ты меня прикроешь, если что... — Антон сам не ожидал от себя такого самопожертвования, рядом с волком он смотрелся, как субтильная барышня перед бравым воякой. Одни клыки оборотня чего стоят... Но металл это по людской части, тут уж против логики не попрешь.

    Ход был узок, но Антон шел в полный рост, хоть и цеплялся иногда головой за снижающийся временами потолок. Тоннель не тоннель, а скорее штольня, пробитая в скале неизвестно для чего, извивающаяся, как червяк на крючке у рыбака. А не будет так, что, пропетляв, они выйдут в двух шагах оттуда, откуда вошли?

    Очередной резкий поворот, ещё один, ещё...

    — Пришли, — разочарованно протянул Антон, когда ход расширился и парень уперся в массивную железную дверь. Он толкнул её. Дверь не шелохнулась. — Заперто. Пошли обратно?

    — Ручку потяни, — посоветовал волк. — Она чуть ниже твоей руки...

    Парень пожал плечами. На себя так на себя... Нащупав, ухватился за свободный конец поперечной рукояти, надавил всем весом, особо ни на что не надеясь. Дверь не для того ставят, чтобы каждый кому не лень открыть мог.

    — Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир...

    Неожиданно легко рычаг пошел вниз. Тяжелая дверь без скрипа распахнулась, оттеснив Антона назад. Волк выдавился обратно в штольню.

    Слабое свечение резануло глаза, привыкшие к густому полумраку.

    Постояв немного, парень решил, что уже достаточно выждал и решительно вошел внутрь. Не успел он толком оглядеться, как просочившийся следом волк внезапно завыл, задрав голову вверх. От его жуткого воя, звенящим эхом отозвавшимся в изгибах подземелья, мороз продирал по коже.

    — Заткнись, — заорал во весь голос Антон, перекрикивая завывание волка, сменившего тональность. Теперь его вой звучал, как плач младенца, оторванного от материнской груди. — Замолчи!

    Парню показалось, что сердце его доживает последние мгновения, так сильно оно колотится в груди, в любое мгновение готовое разнести свою хлипкую обитель, вырваться наружу и безжизненным комом упасть у ног своего владетеля.

    Вой стих.

    Тимофей сидел на полу, уткнувшись лицом в ладони.

    Антон и не заметил, когда он обратился. Парень склонился над оборотнем:

    — Ты что, сбрендил?

    — Извини, я не думал, что так бывает, — по щекам его текли слезы, — смотри.

    Взгляд парня скользнул по тесной каморке и уперся в колченогий стол у стены, заваленный непонятными предметами. Слежавшаяся пыль толстым слоем покрывала их, не давая возможности угадать их предназначение.

    — И что?

    — Там... — Тимофей указал на длинную нишу, которую Антон сначала не заметил. В ней примостился узкий топчан, на котором кто-то лежал. — Там мертвец.

    — Уффф, всего-то? — Антон выдохнул. — Тимоха, говорил мне батя, ещё когда я совсем зеленым был, мол, ты мертвых не бойся, живые куда страшнее. Пойдем, глянем, кто там. Чего выл-то?

    — Это не я, тут волчья натура взыграла, — наконец улыбнулся зареванный мальчишка, — а я совладать не смог.

    — И чуть старшего товарища не угробил. Я ведь за малым не помер от разрыва сердца.

    — Мы опоздали, как минимум, на сто лет, — сказал Антон, разглядывая тело, похожее на неплохо сохранившуюся мумию. — Твоему инопланетянину уже ничем не поможешь... Старик, который рассказывал нам историю своей жизни, давно и безнадежно мертв. Если тебя это утешит, то я могу с уверенностью сказать, что умер он своей смертью, время пришло...

    — Значит, все напрасно?

    — Почему? Теперь мы точно знаем, что здесь выхода нет.

    — Нет, я не об этом. Он говорил с нами, он обращался именно к нам, значит, это не запись. Откуда он мог знать, что спустя годы после его смерти сюда придем именно мы, ведь невозможно предвидеть такие мелочи.

    — Значит, возможно...

    Тимофей склонился над столом, разглядывая то, что там лежало, потом решительно смахнул рукавом пыль с вещей, придвинул поближе к столу трехногий табурет.

    — Что ты там нашел?

    — Не мешай, ладно?

    — Как хочешь... — Антон прошелся по каморке. Особо разглядывать было нечего. Он склонился над умершим. Сложно поверить, что это инопланетник, уж слишком он похож на человека. Насколько Антон разбирался в анатомии (слабо, если признаться) существенных различий между ним и этим пришельцем нет, разве что старик был очень высоким. Парень прикинул, что он едва доставал бы этому до груди.

    Глаза пришельца были открыты. Антону стало не по себе от застывшего взгляда, казалось, следящего за каждым его движением. Он склонился над стариком, раздумывая, получится прикрыть ему веки или нет. В сжатых ладонях у того что-то поблескивало. Парень осторожно разжал пальцы старика. Трехгранная пирамидка сверкнула короткой вспышкой. Только Антон потянулся к ней, как Тимофей, словно предугадав его желание, предупредил:

    — Ничего не трогай здесь. Мало ли что...

    — А что может быть?

    — Иди сюда.

    — Говорил, ничего не трогать, — Антон заглянул через плечо друга, — а сам?

    Руки Тимофея медленно скользили над столешницей, не прикасаясь к её рельефной поверхности. Узкие канавки, прорезанные в рассохшемся дереве, сплетались в сложный рисунок, отливающий металлически блеском.

    — Это похоже на самодельную электронную плату. По-моему, это такая же панель управления, как в той комнате с большим пультом, но только хитрая, словно её пытались спрятать от чужих глаз. Попробуем активировать?

    — Здесь Птаха нет, — усмехнулся Антон, вспомнив, как бесенок удачно пихнул под руку Тимку, — подтолкнуть в нужную сторону некому.

    — Решение должно быть достаточно простым... — протянул тот. — Так... Вот тут, посередине, как будто специально... — он растопырил пальцы и притронулся к вогнутым серебристым кругляшкам.

    — Сочетание техники и магии дает иногда непредсказуемые результаты... — раздался позади друзей глуховатый голос, — я уже и не надеялся...

    Парень оборачиваясь, заметил перепуганные глаза Тимофея. Только вот пацан оказался слишком шустрым, развернувшись быстрее, он увидел говорящего раньше, чем Антон. У парня мелькнула абсолютно бесполезная мысль: — Доигрались... Жалко, что волшебного меча уже нет.

    Из пирамидки, словно из проектора, расширяющимся вверх конусом били лучи света. В нестерпимом сиянии перед друзьями возник призрачный силуэт старика.

    — Источник нестабилен, буду краток, — изрек призрак. — Я рад, что наши старания не пропали даром. Мы сделали для этого мира все, что могли и я вижу, что не зря. Все уже мертвы, последним был Кащей. Правильно ли мы мыслили или нет, наши усилия не пропали даром, существование разумной жизни нескончаемо, несмотря ни на что... Ваш народ мало отличается от диорийцев.

    Изображение замерцало, потеряло четкость.

    — Мне удалось поместить матрицу своего сознания в источник магической энергии, подаренный мне Макошь, а вот путь к ней пришлось создавать с помощью техники. Кащей не уничтожил меня сразу, как остальных, заточил в это подземелье, изредка заглядывая, чтобы убедиться, что я ещё жив. Что у него было на уме, я не мог предположить ни тогда, ни сейчас, спустя долгие годы, но не думаю, что им двигало милосердие. Этого он лишился давно... — Голос старика понизился до глубокого баса, потом прозвенел вибрирующим фальцетом. — Даже мертвый я хочу знать, как формировалась ваша цивилизация. Достигли ли вы истинного расцвета?

    Антон растерялся. Как можно объяснить призраку весь путь, пройденный человечеством, почти полностью состоящий из бесконечных войн и распрей? Как охватить все эпохи развития целого мира? Да и зачем ему это надо, он же все равно мертвый? Парень беспомощно посмотрел на Тимофея. Может, тот возьмет на себя почетную миссию сказителя, он по любому знает больше? "Мальчик из будущего" мотнул головой.

    — Нет? — по-своему понял отрицательный жест мальчишки внезапно опечалившийся призрак. — Значит, корни Зла гораздо более прочны, чем нам казалось. Неизбежное противостояние рано или поздно опять ввергнет этот мир в пучину хаоса, а когда отродья Нави прорвутся наружу, Земля погибнет окончательно.

    — Апокалипсис? Его не будет! Тимка, скажи ему, что в будущем не все так безнадежно, пусть его душа будет спокойна.

    — У меня нет души, — сказал старик. — Души людей — это бесплотные тени тех, кто населял Землю задолго до того, как она стала нашей второй родиной. Они выстрадали свое возвращение назад, а я уже никогда не вернусь. И Триглава... И мои друзья. Мы все уходим безвозвратно.

    — Куда уходите? — переспросил Антон, но вместо ответа он услышал шипение, а следом вскрик Тимофея. Над столом плясал огненный вихрь, сплавляющий в единое целое сухое дерево и серебристый металл. Призрак старика сжался в маленькую пульсирующую точку, которая вскоре угасла сама собой.

    — Все, трансляция прервана... — Антон, уже не церемонясь, вытащил пирамидку из рук старика.

    — Окончена, — поправил его Тимофей. — Больше ничего не будет...

    — Тогда уходим отсюда... И как можно быстрее.

    — Почему? Разве мы не похороним тело, как положено?

    Не отвечая, Антон схватил мальчишку за шкирку и швырнул в открытый проем. Проскочить следом за ним он успел в самый последний момент — тяжелая дверь начала закрываться, с каждым мгновением ускоряя свое неторопливое вначале движение.

    — Ходу, ходу, — крикнул парень, — не можешь бежать быстрее, оборачивайся в кого угодно, лишь бы ноги унести.

    Тут уже и Тимофей сообразил, что дело неладно, перекинулся в волка и понесся впереди Антона, что есть мОчи.

    Сзади донесся полный разочарования вопль.

    Когда сил бежать уже не осталось, парень остановился, прислушиваясь. Тимофей, умчавшийся далеко вперед, вернулся и застыл рядом, вывалив длинный трепещущий язык.

    — Вроде оторвались, — облегченно перевел дыхание Антон. — А ты ничего не слышишь?

    — Нет, — тяжело дыша, ответил волк, — тихо, как в могиле.

    — Точно подметил. Именно из нее мы сейчас и вырвались...

    Желтые глаза волка сверкнули неуемным любопытством.

    — Не так быстро, — парень развернулся к волку спиной, зажал ладонями уши, слегка приоткрыл рот. Ученые уже...

    Хлопок, мягкий толчок в спину, звуковой удар...

    — Нет, ну почему зверем ты становишься безмолвно, а обратно так шумно?

    — Это только в замкнутом пространстве, — пояснил Тимофей. — Волк гораздо больше меня по массе, вот этот излишек и превращается в кинетическую энергию. А первичная трансмутация берет недостающее из окружающей среды, не замечал разве, как становится тяжело дышать после того, как я обращаюсь?

    — Хорошо, что ты не слон, иначе здесь все бы разнесло к чертовой матери.

    — Слон сюда не пролезет, — без тени улыбки произнес мальчишка. — Что там было?

    — Что там было, тебе не скажет и господь бог, а я не он, поэтому не знаю.

    — А чего тогда ты всполошился?

    — Чуйка сработала. Есть у меня такое, как бы интуиция... По заказу не включается, как это не обидно, но иногда многих неприятностей помогает избежать. Таких, как сейчас.

    — А что не так?

    — Тимоха, какой же ты ещё несмышленыш ... — Антон покровительственно похлопал Тимофея по плечу. Тот слегка поморщился. — Ну, подумай сам — зачем мертвому знать, что творится на Земле, если он все равно ничего изменить не может? Зачем ему все эти разговоры, когда самое главное он нам уже сказал? И последнее — нафига нам все эти технические подробности о том, как и куда он засунул свою матрицу? Рассчитано на бакланов...

    — Почему на бакланов? Мне было интересно...

    — Воооот, — удовлетворенно протянул парень, — тебе было интересно, ты и слушал, открыв рот. А основная задача была заманить и задержать нас там, как можно дольше.

    — Не убить? Но кому это надо?

    — Может, и убить, но не сейчас, не сиюминутно, главное, удалить от театра основных действий. Слишком уж все это похоже на элементарную ловушку. И дверь эта проклятущая... За сто лет должна напрочь заржаветь, а она без единого звука открывалась, будто кто-то петли и запорный рычаг хорошенько смазал. Мы что собирались делать?

    — Искать выход?

    — Вернуться назад... Я попытался, но тут ты со своим нежданным, негаданным открытием... Знаешь, что? Набрасывай-ка опять свою волчью шкуру и вперед, то есть назад, и как можно быстрее. Есть у меня одно подозреньице, не терпится проверить свою догадку.

   

ГЛАВА 18

   

    Угрызения совести из-за отказа помочь обитателям планеты нисколько не мучили диорийцев. Как-то так получилось, что у всех нашлись неотложные дела, а, может, каждый из них, не мудрствуя особо, придумал себе не терпящие промедления занятия, только бы не видеть Сварога, который будто потерял желание жить. Он часами сидел, уставившись в одну точку, и кто знает, какие думы роились в его голове. Однако находиться с ним рядом было невыносимо.

    Перун сделал так, как и намеревался, — ушел жить в поселок приматов, тем более что возражений особых не было.

    Стрибог, захватив на несколько дней припасов, отправился к большой реке, которую он высмотрел сверху, пока летел на спине своего чудо-орла. Предлагал и Велесу присоединиться, но тому как-то не с руки было бродить по лесу в поисках приключений, у него и в лагере дел имелось в избытке, и самым важным из них было состояние капитана.

    Он не мог смириться с отрешенностью капитана, пытался расшевелить его, но тот окружил себя непробиваемой броней отчуждения. Поэтому биолог просто старался находиться рядом с капитаном, ожидая, когда тот выйдет из своего состояния.

    Кащей по-прежнему подолгу пропадал в лесу. Осознание того, что ты на этой планете, Земле, всего лишь гость случайный, угнетало его не меньше других.

    Вот и в эту ночь Велес долго не мог уснуть в своем опустевшем без Перуна жилище, все думал, думал... Когда же смежил ресницы, почудилось, что лежанка вдруг встала дыбом и пытается скинуть его на пол. Биолог вскочил. Прочные стены домика опасно покачнулись, крыша жалобно скрипнула, словно сетуя на их предательскую хрупкость, сверху посыпались щепа и кусочки мха, которым забивали щели между бревнами. Велесу показалось, что сейчас домик просто-напросто сложится внутрь и завалит его.

    На улице было не легче — земля ходила ходуном под ногами, будто палуба у терпящего бедствие челнока, пилот которого пытается остановить падение, на мгновения включая реверс-двигатель на форсаж. Давно забытые ощущения!

    Велеса, выскочившего из домика, ослепила внезапная вспышка, выхватив из темноты застывших неподвижно Кащея и Сварога. Они, не отрываясь, смотрели в одну сторону. А там, кажется, совсем близко от лагеря, пылали огненные зарницы. Ветвистые фиолетовые молнии почти без передышки били в одну точку. Навстречу им вылетали желто-зеленые пылающие искры, разворачивались веером, охватывали небесные молнии, пытались погасить их ярость. Столкновения двух пламенных стихий рождало непереносимые всплески света, от которых даже при сомкнутых веках слезились глаза. Каждая вспышка обращала окружающий лес в его негативное изображение. Оцепеневшие деревья стояли, как черные обелиски, и только пляшущие тени от них извивались кровожадными ламиями, тянулись скрюченными лапами к диорийцам и прятались, едва наступал краткий миг кромешной тьмы.

    — Неужели? Неужели всё правда? — тихий, напряженный голос капитана вернул Велеса к действительности. Он только сейчас заметил, какая тишина стоит вокруг — ни звука, ни шороха, ни шелеста листьев, только нереальные всполохи вдалеке.

    Внезапно глухой стон, полный бессильной злобы, долетел оттуда, где бушевала огненная стихия, а следом за ним прилетел горячий ураган, сметающий все на своем пути. Велес, не удержавшись на ногах, покатился по земле. Только и смог, что уцепиться за рухнувший от порыва ветра навес, оказавшийся на пути. Биолог на автопилоте заполз под эту непрочную защиту. Земля дрогнула ещё раз, и все стихло.

    — Сварог! Кащей! — крикнул Велес, выбираясь наружу.

    — Помоги... — донеслось до него.

    Биолог кинулся на зов. Сварог изо всех сил пытался сдвинуть упавшее дерево, которое верхушкой своей придавило Кащея. Тот лежал, не подавая никаких признаков жизни.

    — Куда ты? — крикнул капитан Велесу.

    — Сейчас... — и вернулся с крепким стальным стержнем. Подсунув его под макушку дерева, вдвоем поднажали и сдвинули тяжесть с груди Кащея.

    — Живой, живой... — успокаивающе пробормотал биолог, осматривая друга. — Давай в дом, в тот, что поближе других.

    — Может не стоит трогать?

    — Что я здесь сделаю? По-моему, у него ребра поломаны.

    — Серьезно?

    — Глянем...

   

* * *

*

   

    Последнее, что помнил Кащей: упругий толчок ветра в грудь, томительный скрежет над головой и темнота... Темнота, которая не исчезла, когда он открыл глаза. В ней не хватало воздуха, и каждый нелегкий вдох отзывался болью во всем теле.

    Диориец застонал.

    В ответ из темноты донеслось умиротворенное сопение и храп, знакомый до боли в сердце. Так умел храпеть только капитан. Кащей улыбнулся, а он-то невесть что подумал — нет, рано ещё умирать... Он ещё походит по этой земле... Кстати, а что это он разлегся? Пока все спят, стоит сходить глянуть, что за ерунда творилась этой ночью в лесу?

    Кащей выбрался из дома: — "Ух, ты, нагородило здесь!" и тихонько побрел к своему покосившемуся жилищу. Без оружия он в лес не ходил принципиально.

   

* * *

*

   

    — Ну, что?

    — Нет его нигде! — запыхавшийся Велес, как провинившийся мальчишка, стоял перед капитаном. — Я весь лагерь оббегал.

    — Неужели ушел? И куда его могло понести?

    — Куда, куда? Тут и гадать не надо...

    — Давай быстро за ним, — Сварог заметался по комнате, собирая снаряжение.

    — А куда торопиться? — меланхолично отозвался биолог. — С такой травмой долго не походишь, анестезия скоро закончится, так остановки без конца придется делать.

    Но он ошибся. Кащей довольно быстро добрался — идти ему было бы легче, если б не так ныла под тугой повязкой грудь. Засохшие листья с одной стороны чудом устоявших деревьев указывали дорогу лучше всяких маячков, а опрокинутый ветром валёжный лес лежал макушками строго от эпицентра. Вот дальше пришлось сложновато — пошли такие завалы, что одному и не стоило через них лезть, все могло обрушиться в момент. Но Кащею не терпелось узнать причину ночного переполоха, и чем ближе он приближался туда, где совсем недавно мелькали вспышки, тем сильнее становилось его любопытство.

    Перебравшись через очередной бурелом, механик испуганно присел, спрятавшись в полуобгоревшем валежнике, потом только рискнул слегка высунуться, чтобы убедиться, что он пришел именно туда, куда стремился. А сомневаться и не стоило — перед ним лежала выжженная равнина, посреди которой поблескивало небольшое округлое озерцо.

    Вдоль берега неуловимо быстро перемещалась массивная фигура в ниспадающем до земли плаще с наброшенным на голову капюшоном и прицельно метала огненные шарики в темную воду. Подобравшись совсем близко и присмотревшись, он понял, что водой там и не пахло. Поверхность озера вздувалась буграми, словно что-то изнутри толкало её, и опадала, когда сгусток огня ударялся о густую вязкую субстанцию.

    — Что застыл? Иди ближе, коль пришел, — насмешливый голос прозвучал в голове Кащея. Он глухо застонал от внезапного озарения. — Не рад встрече, что ль? А ведь так хотел меня встретить...

    Диориец, словно заторможенный, выбрался из своего укрытия и, забыв про боль, чуть ли не бегом кинулся к женщине, которую искал так долго. Однако пока та отвлеклась на Кащея, озеро забурлило, выстрелило в воздух клубом смрадного дыма. Он на глазах превратился во вращающийся черный столб и пошел гулять по берегу, развеивая тучи пепла, из которого формировались многорукие чудища. В каждой лапе они сжимали изогнутые клинки, лезвия которых было покрыто изморозью.

    Кащей застыл на полпути. Страх перед чудовищами и желание быть рядом с этой женщиной боролись в нем.

    — Ну, вот, прозевала, заболталась с тобой, — насмешливый голос женщины ничуть не изменился. В обеих руках её появились прямые мечи. Отличались они друг от друга только цветом — по острию одного струился желтый огонь, другой отливал изумрудной зеленью. Воительница описала мечами поочередно два переливающихся полукруга, солнечно-желтый и травянисто-зеленый, словно пробуя силу своего оружия и ринулась на нападавших. Дальнейшее слилось в непрекращающуюся игру теней и света. Никаких деталей Кащей разглядеть не сумел, настолько стремительны были движения сражающихся. Ему показалось, что он и не выдохнул ни разу с того момента, как увидел чудищ, а, может, сама битва длилась считанные мгновения.

    — Все, теперь поставим латку, — снова услышал диориец, — не знаю, надолго ли её хватит. Набрали силы, прут почем зря, ни своих, ни чужих не жалеют.

    Женщина короткими точечными ударами молний била в застывшую поверхность озера, словно и впрямь штопала тонкую ткань барьера междумирья.

    — А теперь можно и поговорить, — сказала она, закончив работу, — зови друзей.

    "Каких? Я здесь один".

    — Вон они, за валежником спрятались. Да не мешкай, устала я...

   

* * *

*

   

    — Что он делает? — прошептал Велес Сварогу. Тот пожал плечами, напряженно вглядываясь в то, как Кащей какими-то странными рывками, шаг назад и два вперед, идет к поваленному дереву, за вывороченным из земли комлем которого они сидели.

    — Тебе это ничего не напоминает? — капитан перевел взгляд на биолога.

    — Нееет...

    — Он похож на робота с разладившейся программой управления. Знаешь, когда необходимость действовать идет вразрез с желаниями.

    Сварог даже не догадывался, насколько его догадка была близка к истине. Больше всего Кащей хотел сейчас быть рядом с этой женщиной, которая уже не пугала его так, как при первой встрече, но неведомая сила толкала его вперед, к притаившимся диорийцам, как он не пытался сопротивляться ей.

    — Ты говорил, что со сломанными ребрами он не сможет долго идти, а Кащей дошел до озерка и отчего-то сразу повернул обратно...

    — Да разве я мог представить, что это совсем рядом... — Велес по пояс вылез из-за их ненадежного убежища, призывно помахал механику рукой и тут же нырнул вниз: — Там у озера, на берегу, кто-то сидит. Отсюда не разглядеть...

    — Идемте со мной, — механически пробубнил подошедший Кащей, тут же развернулся и заспешил обратно.

    — Зачем? — крикнул вслед Велес.

    — Идемте со мной, — не оборачиваясь и ускоряя шаг, повторил фразу, будто автомат.

    — Видишь, он не контролирует свои действия, — авторитетно заявил Сварог. — Стой, а ты куда? — крикнул он биологу, кинувшемуся следом за Кащеем.

    Недолго думая, капитан двумя огромными прыжками догнал свой поредевший экипаж, вцепился в рукав Велеса, надеясь остановить его. Тот рывком освободился от захвата. Сварог заступил ему дорогу и, заглянув в лицо, испуганно отшатнулся. Глаза биолога были пусты и безмысленны, каким бывает взгляд у новорожденного детеныша. С Кащеем связываться капитан не стал. Похоже, там тот же случай. "Но что могло так подействовать на них? — Сварог на миг притормозил, прищурился, оглядывая берег озера. — Точно, есть там кто-то... Ладно, разберемся на месте".

    Так, цепочкой — впереди целеустремленный Кащей, за ним вяло бредущий Велес, следом напряженный, готовый к отражению любой напасти, капитан — подошли к сидящей на земле женщине. Она расслабленно вытянула ноги, спиной прислонилась к оплавленному обломку скалы, неизвестно как уцелевшего после ночного побоища. Лучи полуденного солнца отражались от его стеклянистых боков и яркими желтыми кляксами метили все вокруг.

    — А, пришли, — безразличный голос из-под капюшона, скрывавшего лицо женщины, поразил Сварога. До этого он считал, что только Макошь может общаться с ними на их родном языке. Правда, как это у нее получается, диориец не задумывался, настолько был очарован девушкой. — Вот ведь придумали: уговаривать вас. А всего и надо было-то позвать...

    — Кто ты?

    — Сразу вопросы, вопросы... — женщина встала. Она оказалась почти одного роста, нет, даже немного выше, чем диориец. — А ведь ты уже знаешь обо мне, вот он рассказывал, — она кивнула на Кащея, с мальчишеским восторгом взирающего на нее, — да не поверил. А зря... не все, что видишь глазами, подлинно, и не все, чему веришь, единственная истина. Что уж тут говорить о том, чего не видишь, а тем более о том, чего не понимаешь. — Она откинула капюшон.

    Сварог, опешив, зажмурился, потом приоткрыл один глаз, рассматривая лицо, точнее, лица женщины. Кащей не ошибся — вид ее был ужасен. И это при всем том, что все вроде бы на месте — глаза, рот, нос, но... все дело было в том, что три комплекта на одну голову как бы перебор. Если бы не это, ее можно было бы даже назвать привлекательной с точки зрения диорийца. Помнится, механик говорил, что на двух парах глаз у женщины были повязки. Сейчас их нет.

    Женщина усмехнулась, опять накинула капюшон, скрывший лишние лица, и Сварог отмер. Мельком глянул на Велеса. Вроде нормален. Правда, стоит, как истукан...

    — Что с ним? — капитан храбро глянул женщине в глаза.

    — Сейчас отпустит... Перестаралась, думала, покрепче будете, а вы... Он очень легко поддается внешнему воздействию. В другой раз буду осторожнее.

    — В какой другой раз? Вы что тут, над нами опыты ставите?

    — Почему опыты? Мы с вами теперь союзники, Макошь ведь рассказала.

    — Мы отказались, — сник Сварог.

    — А от вас уже ничего не зависит. В будущем четко переплелись линии наших жизней, и законы мироздания не дадут отступиться от них ни на шаг. Вы появились здесь, значит, так было нужно, и не нам решать судьбу этого мира.

    — Мы не можем ничем помочь, никаких особых умений у нас нет. Да и знания наши, как оказалось, здесь ни к чему.

    — Ты неправ... Наше время уходит, вы смените нас, за вами придут другие. Те, кого вы создали и научите всему, что узнали и поняли сами... — она не договорила, потому что Велес, обычно добродушный и спокойный, взревел буйным вепрем и кинулся на женщину. Она легким движением увернулась от его выпада, и вполне по-мужски впечатала кулак ему в лоб. Биолог хрюкнул и рухнул, как подкошенный, на землю.

    — Иногда приходится и так, — сказала женщина, оборачиваясь к озеру. Она пристально вглядывалась в его отливающую тусклым металлическим блеском поверхность. — Вам не стоит здесь находиться. Барьер между мирами тонок, влияние Нави здесь сильнее, чем в других местах. Уходите, и держитесь подальше отсюда...

    Сварог подхватил постанывающего Велеса под руки, крикнул Кащею:

    — Догоняй, — и спешно ретировался в лес, не оглядываясь.

    Когда озеро скрылось из виду, и Сварог уверился, что они ушли достаточно далеко от него, он отпустил уже вполне оклемавшегося Велеса и прислушался к звукам, которые доносились сзади. Легкий шелест шагов и потрескивание валежника убедили капитана в том, что Кащей все-таки бредет следом.

    — Ох, — простонал биолог, прикладывая к вздувшемуся желваку широкое лезвие своего ножа. Холод металла немного остудил и его кипящие мозги. Велес смог, наконец, рассуждать здраво. — Бесплотная тварь, а приложила так, как и Перуну не всегда удавалось. До сих пор туман в голове.

    Сварог ухмыльнулся. Биолог и пилот частенько устраивали между собой шутейные рукопашные, выясняя, кто же из них сильнее, в которых неизменно побеждал более ловкий Перун. Велес никак не хотел признавать свои поражения и возмущался тем, что пилот жульничает.

    — Триглава не призрачная, она такая же, как мы, из плоти и крови.

    — С чего ты взял? — Диорийцы оба непонимающе уставились на Кащея, догнавшего их.

    — Понял давно. Потому и не верил твоей трепетной Макошь, чуял, что не всю правду она нам говорит. Просто мы нужны им гораздо больше, чем они нам.

    — Триглава?

    — Её так зовут.

    — С чего ты взял? — Сварог все больше подозревал, что хитрый механик утаивает от них значительную часть того, что знает.

    — Макошь при всех сказала...

    — Что-то я не помню, чтобы вообще шла речь о ком-то ещё.

    — Так слушать надо было, а не любоваться, — Кащей поправил сползший с плеча лучемет. Лицо его болезненно искривилось от неловкого движения.

    — Как твои ребра? — спохватился Велес.

    — Пойдет...

    — Тогда в лагерь, все вопросы решать будем дома, — скомандовал Сварог. — Дойдешь?

    — А куда я денусь? В крайнем случае, дотащите, вы ж не бросите "умирающего" друга...

    Из-за Кащея добрались обратно уже под вечер, в легких сумерках, наполненных гомоном суетливых птиц, которые никак не могли поделить между собой наиболее привлекательные места ночевки. В животе бурчало от голода, головы раздирали противоречивые вариации возможного развития событий, но все обсуждения отложили до возвращения. Однако не все происходит так, как предполагалось...

   

    Между раскуроченными домиками бродил Перун, весьма озадаченный разгромом вокруг и отсутствием друзей. Раньше всегда кто-нибудь оставался присматривать за лагерем, по определению капитана "стоять на вахте". Дело привычное, никто не возражал, тем более что на вахте чаще всего стоял сам капитан.

    — Что случилось? — кинулся к друзьям диориец. Сварог только отмахнулся, мол, все потом.

    — Сейчас есть и спать, ночь выдалась бурной, да и день был не лучше. Выбирайте места для ночлега, не до хорошего... — и осекся на полуслове. — Перун! — внезапно рявкнул он во весь голос, — а это что такое?

    Около обвалившегося навеса сидели, испуганно прижавшись друг к другу, трое детенышей. БОльший из них настороженно смотрел на диорийцев, двое других терли заплаканные глаза. Младших, несмотря на одежду из грубо выделанных шкур, в которую они были укутаны по самые брови, трясло крупной дрожью. Непонятно отчего, этот вечер не был холодным.

    — Капитан, я не мог их оставить там, — оправдывался подбежавший Перун. — Ты не представляешь, что там творилось этой ночью.

    — Что? — Велес присел перед детенышами, осматривая их, и ловко отдернул руку, когда старший щелкнул зубами в опасной близости от кисти диорийца. На первый взгляд, вроде все в порядке. Зачем, интересно, Перун притащил их сюда? Нужна срочная помощь? Не похоже...

    — Это все, кого я смог спасти. Другие погибли. Не брошу же я и этих умирать.

    — Погибли? Отчего? — Похоже, ночь была непростой не только для диорийцев.

    — Не знаю... Я проснулся от криков и рычания вокруг, выскочил из грота, который оборудовал для себя и чуть не упал, поскользнувшись в луже крови, которой был залито все вокруг. Что-то невидимое вытаскивало приматов из жилищ, рвало на куски и расшвыривало в стороны. Я кинулся к ближайшей пещере, схватил маленьких в охапку и кинулся бежать.

    — Ты бросил остальных?

    — Я умею сражаться, но предпочитаю видеть врага... Биться с невидимым противником не для меня... — сник пилот, — правда, я видел смутные тени, хотя не уверен ни в чем, было слишком темно. Потом, когда мы отбежали довольно далеко от поселка, засверкали молнии, и стало светло почти, как днем. Земля тряслась, как в лихорадке, и было просто безумием куда-то идти. Потом, уже утром, успокоив детенышей, я спрятал их и вернулся обратно. Нашел только вот этого, — Перун указал на старшего. — Он уцелел благодаря своей сообразительности — залез на дерево, с которого мы вели наблюдения. Это его и спасло. Ты же помнишь, мы там оборудовали ложное гнездо, — сказал он Велесу, на что тот только молча кивнул, — отличить его от настоящих почти невозможно, да и от земли высоко. — Перун перевел дыхание и продолжил: — Что там было на самом деле, я даже предположить не могу. Бойня, иначе не назовешь, никто больше не выжил. Зверь убивает, когда голоден, мы — по необходимости, защищаясь, но кому надо было нападать на мирных приматов?

    — Призрачный народ? — спросил Кащей.

    — Зачем? Они знают о том, что мы опекаем приматов, а если они хотят нашей дружбы, не будут так портить её начало.

    — А месть за наш отказ помогать им?

    — Кащей, это ты совсем не туда забрел... — Сварог присел на скамью. — Ладно, все устали...Давай, Перун, устраивай своих питомцев, и спать. Меня, признаться, ноги совсем не держат.

    Пилот облегченно вздохнул и подхватил одного из детенышей на руки. "Малышка, — отметил для себя Велес, мельком глянув на более миловидную, чем у других, мордашку, — значит, не все потеряно. Генофонд сохраним... Не зря старались".

   

    Наступившее утро, а за ним и день, были полностью заполнены неотложными делами — перво-наперво разгребли нагромождения поваленных деревьев и принесенных ветром веток, потом решили заняться ремонтом жилищ. Погода портилась на глазах, черно-серые тучи зависли над лесом, да и заметно похолодало. От вчерашнего безоблачного дня остались только воспоминания, хотя никто из диорийцев не назвал бы их счастливыми.

    И сейчас — все работали молча, с каким-то остервенением, словно избегали даже малейшего намека на то, что испытал и прочувствовал вчера каждый. Сварог был уверен, что это только начало и коль события следуют один за другим с такой скоростью, надо быть готовыми к любым вывертам. "У всякого, даже обыденного, эпизода есть истинная причина — пусть пока непостижимая — рано или поздно она вскроется, как созревший нарыв. — Мысли капитана плавно изменили свое направление. — Жаль, что мы ничего толком не понимаем, слишком все странно, а мы уже так привыкли к налаженному и устоявшемуся существованию, успокоились, жирком покрываться стали. Макошь бы сюда, да только где ж её найдешь... Может быть, зря я искал поддержки у экипажа? Но кто мог представить, что они откажутся? Видно, плохо я знал диорийцев, с которыми столько пережито..."

    — Капитан, хватит на сегодня? — Кащей с тоской в глазах смотрел на Сварога.

    — Да, да... — тот, занятый своими думами, автоматически кивнул.

    — Я прогуляюсь вокруг, — Кащей мгновенно исчез, как и не было его.

    "Вокруг... круг... озеро... — ассоциативный ряд был несколько своеобразен, но привел капитана к единственному, возможному на текущий момент, решению: — Женщина у озера, Триглава... Жаль, что мы так быстро ретировались оттуда. Может, она знает, что тут происходит? Всего дел, пойти и спросить, — и тут же Сварог осадил свой порыв: — А почему я уверен, что она мне ответит на мои вопросы, если даже Макошь, которая казалась предельно искренней, недоговаривала многое. И с чего я решил, что эта необычная женщина до сих пор сидит на берегу? Ладно, чего голову зря морочить, надо сходить и проверить. Утром...".

    Сварог подошел к Велесу и Перуну и в очередной раз удивился, как самозабвенно возятся они с малышами. Те ни на шаг не отходили от диорийцев, изо всех сил старались подражать им во всем. Похоже, они уже вполне освоились здесь, в лагере. На их мордахах щенячьим восторгом горели глаза.

    Велес с улыбкой сказал капитану:

    — Они такие смышленые. У них появились новые слова. Знаешь, как они себя называют?

    — Люди... — вмешался Перун. — Здорово, да?

    — А нас?

    — Нелюди.

    Капитан пожал плечами.

    — Что, "диорийцы" им не по нраву?

    — Просто речевой аппарат плохо приспособлен, тяжело выговаривать. Они многое переделывают под себя, — пояснил Велес, — но почти все понятно.

    — Ты ещё их писать, читать научи...

    — А что? — горой стал на защиту своих воспитанников Перун, — и научим.

    — У тебя всего трое осталось, — напомнил Сварог, — убережешь ли ты их до того момента, как они окончательно поумнеют?

    — Не сомневайся. Надо было с самого начала их с нами поселить, тогда бы никто не погиб.

    — Тогда бы погибли мы. Я не собирался превращаться в няньку для диких приматов, — сказал неслышно подошедший механик.

    — А твоего мнения, Кащей, никто и не спрашивал. — Велес не смог остаться в стороне.

    Малышка прижалась к Перуну, словно искала у него защиты от худого взъерошенного диорийца.

    — Вот, верно, не спрашивали. А когда спросили, остались недовольны ответом.

    — Ты о чем? — Сварог недоуменно посмотрел на Кащея. Что это он такой агрессивный? Случилось ещё что-то? Молчит... Вернее, говорит, но не о том, совсем не о том.

    — Отказались поддержать Макошь все, а виноват, получается, я. Один я, как всегда, — он махнул безнадежно рукой и ушел, оставив всех в полном замешательстве.

   

* * *

*

   

    Ночью шел дождь. Не короткий жизнерадостный ливень, а нудная морось, вгоняющая в уныние. Сварог долго слушал, как шелестит она листьями, как шлепают по земле редкие капли, срываясь с крыши. Уснуть он так и не смог — мешало все: и неудобная лежанка, и непривычное посапывание Кащея, временно перебравшегося в дом капитана, и мысли, от которых некуда было деваться. Потому поднялся он, едва стало светать. Тихонько собрался. И, никого не ставя в известность, выбрался из лагеря.

    Нечасто он ходил по лесу в одиночку. Честно признаться, в последнее время вообще перестал выбираться из лагеря. Не заблудиться бы... Хотя не должен, он хорошо помнил, как они с Велесом шли — на восход солнца, которое как раз кстати выглянуло в прорехи туч, а там уже будет проще, ориентиров полно. Одни обгорелые деревья чего стОят. В-общем, мимо не пройдет, только бы Триглава никуда не исчезла.

    Добравшись, Сварог засел за деревом, где давеча они прятались с Велесом, и до рези в глазах пытался разглядеть, есть ли кто на берегу озера. Туман зыбким маревом накрывал низину, ничего не разобрать. "Да что я таюсь? — диориец решительно поднялся во весь рост, — все равно ведь для себя всё решил".

    Ему повезло. Женщина была там. Она словно ждала его.

    — Что это вы повадились сюда ходить? — довольно неприветливо встретила она Сварога. Тот слегка опешил таким приемом.

    — Почему повадились?

    — Вчера Кащей, сегодня ты.

    — Кащей? — непритворно удивился диориец. Так вот в чем дело. И когда только успел? — А чего он приходил?

    — В ученики просил взять, — усмехнулась Триглава. — Уж больно его поразило мое умение сражаться. — Сварог не мог судить, он не видел никакого боя, опоздали они тогда с Велесом, но женщина опередила вопросы, которые готовы были сорваться с языка. — Что, не сказал ничего, поди? Хитрец... — она укоризненно покачала своей непропорционально большой головой.

    — А с кем Кащей собирается сражаться? Вроде мы ничего такого не планировали.

    — Он трус, — без обиняков заявила Триглава. — Верит только в грубую силу, не понимая, что действовать иногда можно намного тоньше. Все, что произошло, сильно его напугало, гораздо больше, чем вас.

    — Не заметил.

    — Ты многого не замечаешь, слишком погружен в себя, пытаясь разобраться в том, о чем понятия не имеешь.

    — Потому я и пришел — разобраться во всем.

    — Много хочешь... — Триглава усмехнулась. У Сварога полегчало на сердце. Он не слишком верил в успех своей миссии. — Что ж, садись, в ногах правды нет. — Женщина ухватила тонкую ленту тумана, остатки которого к тому времени узкими полосками волглой мути собрались над самой землей, смотала её в клубок, словно лохматую пряжу, и кинула в капитана. Он слегка присел, но туманный шарик все равно изменил траекторию своего полета и обогнул Сварога по замысловатой кривой. Клубок еще в воздухе начал разворачиваться, а вскоре на берегу стояло блекло-серое кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Пока диориец недоверчиво разглядывал его, Триглава смастерила ещё одно и устроилась со всем комфортом, откинувшись на спину. Сиденье ложемента жалобно скрипнуло под её немалым весом. Сварог, все ещё сомневаясь, пощупал предложенное ему — ладонь легла на мягкое прочное основание. Если бы не отсутствие цвета, Сварог мог бы сказать, что точно такое же было в его каюте на "Пилигриме".

    — Да ты только сейчас о нем и думаешь, создать копию несложно. Не бойся, садись... — Сварог опустился в кресло. И, правда, ощущения почти такие. — Не пытайся узнать больше, чем тебе положено, — ответила Триглава на его немой вопрос.

    — Кем положено?

    — Мной...

    "Сейчас бы ещё обсушиться", — размечтался диориец. Промок он насквозь и даже сидя, ощущал, как хлюпает в сапогах вода.

    — Легко. — Триглава прицельно плюнула между ними. Сварог отшатнулся назад, до предела упершись в спинку кресла. Столб пламени взвился, казалось, до неба и опал, превратившись в небольшой костерок. Желто-оранжевые лепестки огня терялись в сиянии солнца, стоящего почти в зените. От костра шла такое умиротворяющее тепло, что Сварог окончательно расслабился, прикрыв глаза. Ему больше ничего не хотелось...

    — Иди за мной, — вторгся в его покой жесткий голос.

    Диориец открыл глаза и ужаснулся. Вокруг было темно. Куда идти, зачем? Искорка света заплясала перед глазами, суматошно порхая, будто заплутавший мотылек. Сварог сделал осторожный шаг, другой. Под ногами была ровная, немного скользкая, поверхность. Искра застыла поодаль, поджидая его. Капитан заторопился к ней, боясь, что этот огонек погаснет, оставив его в кромешном мраке. Сварог не боялся темноты, его пугала неизвестность.

    Он раскинул руки, но преграды не ощутил.

    Крикнул.

    Звук канул в никуда, даже эхо не отозвалось в ответ.

    Другого выбора не было, кроме как следовать за маячком, надеясь, что тот выведет его отсюда.

    Диориец шел за искрой, не думая ни о чем, пока не заметил, что под ногами разливается слабое свечение, которое с каждым мгновением становилось все ярче. Он присмотрелся. Гладкий и блестящий, как зеркало, каменный пол светился, бросая отблеск на выгнутый серебристым куполом потолок. Стены терялись во мраке. Сварог вскоре сообразил, что он стоит в центре огромной сферы. И не один...

    Перед ним была Триглава. Плащ сброшен на пол, длинные волосы разметаны неощутимым ветром. Тело туго облегает (Сварог задумался, подбирая наиболее подходящее слово) чешуйчатый скафандр, оставляя открытыми кисти рук и обнаженные ступни колоннообразных ног. Тугие извивы мышц оплетают торс, переходят в мощную шею и выпуклым гребнем опускаются вдоль позвоночника, мягко перетекая в изгиб короткого, едва обозначенного хвоста. Каждая мелкая пластинка горела собственным светом, из-за чего казалось, будто всё тело посверкивает маленькими радужными сполохами.

    — Кто ты? — то, что Триглава не принадлежала этому миру, не стало для Сварога откровением.

    — Многие знания — многие печали... На самом деле ты не за этим пришел. Но я не буду отвечать на твои вопросы, их очень много. Скажу одно — тебе иногда кажется, что дело, которое вы затеяли, вам не по силам. Вы справитесь... Я научу вас.

    — Чему?

    — Всему, что знаю сама, — и лукаво добавила, — почти всему: основам мироздания, искусству сохранения вселенского равновесия, сноровке во владении любым оружием... Вот только магия не для вас. Но это поправимо, на Земле всегда будут те, в ком останется капля моей крови — волхвы и ведуньи. И у моих Врат всегда будет сильнейшая из них — Хранительница.

    — Врат?

    — Смотри... — камень под ногами на миг утратил свой блеск, и Сварог увидел, как по ту сторону прозрачной преграды засуетились бесформенные тени, как ринулись они к барьеру и разочарованно отступили назад, убедившись, что он по-прежнему незыблем.

    — И ещё... — сверху хлынул ослепительный поток света, от которого сладко защемило сердце, и вся прежняя жизнь стала вдруг неважной, и единственное, что имело смысл — это желание быть там, где...

    — Хватит, — оборвала блаженное состояние диорийца Триглава. — А это мой "дом", — она обвела руками широкий полукруг, — дом, в котором никто не живет.

    — Почему? — пролепетал Сварог, все ещё витающий в нирване всеблаженства.

    — Да потому, — с непонятной злостью прошипела женщина, — что некоторых просят помочь отстоять этот мир, который принял их, как родных, а они, как один, отказываются.

    Капитан моментально вспомнил, что главного-то он и не спросил, но Триглава не дала ему сказать не слова.

    — Все, иди, — она небрежно повела кистью, словно отгоняла от себя надоедливое насекомое, — и помни — ты в ответе за тех, кого приручил. Теперь для тех, кто станет называть себя людьми, ВЫ первые учителя, справедливейшие судии и единственные защитники...

    — А ты?

    — Нет, — покачала головой Триглава, — к тому времени я уйду туда, — она указала глазами вверх, — потому что на Земле будет кому меня заменить. Не забывай — только от вас зависит, каким будет этот мир.

   

    Сварог открыл глаза, широко зевнул, потянулся и замер. Никакой Триглавы рядом с ним не было. Он прикорнул прямо на берегу заиленного лесного озера, укрывшись вместо одеяла ворохом подпревших листьев. Диориец встал, покрутил головой, решая в какую сторону идти, да так и не определил, где находится лагерь. Капитан вздохнул, примостил седалище на оплавленный стеклянистый камень, безнадежно вздохнул. Все-таки заблудился...

    Из-за кустов выглянула плутоватая черноглазая рожица. Сварог встрепенулся: — "Да это же Недоля!" и кинулся к нему. Недоля дождался капитана, пошел впереди, поминутно оглядываясь, будто проверял, точно ли диориец идет за ним.

    Сварог не торопился. Было о чем подумать... Немного же ему сказала Триглава, но четко расставила все жизненные вешки. Значит, и будем им следовать... Сначала попробуем защитить этот мир, а потом будем взращивать и обучать его новых обитателей.

   

ГЛАВА 19

   

    Людмила немного постояла, успокаиваясь — от собственного крика звенело в ушах, потом оглянулась, осматриваясь. Ни окон, ни дверей — сплошной полированный камень на скругленных стенах. Людмила подняла голову, всматриваясь в низко нависающий потолок, в котором отражался слабо мерцающий саркофаг, парящий в метре от пола без всякой опоры, и она сама.

    "Как в бонбоньерке... — устало подумала чародейка, приглаживая растрепанные волосы, — изысканно упакованный подарок... Вот только кому? И от кого? А я ведь была так уверена, что все закончилось... Неужели Кащей?.. — Она наклонилась к прозрачному гробу. В том, что эта женщина мертва и давно, ведьма нисколько не сомневалась: — Ишь ты, а как живая. Кажется, коснись её — откроет глаза...". Людмила всматривалась в тонкие черты — красота-то какая, писаная: легкий румянец играет на щеках, темное облако длинных волос обрамляет лицо, изящные руки свободно лежат вдоль тела, облаченного в свободную рубаху с ажурной каймой по подолу.

    Вдруг в поле зрения ведьмы мелькнула весьма знакомая вещица. Она подалась вперед, разглядывая её: — "Это ж мое зеркальце...". Кистью руки мертвая прелестница наполовину прикрывала тонкую овальную пластину, но Людмила была уверена, что та выточена из камня. Чародейка почти прильнула к саркофагу — она боялась поверить своим глазам. Не удержав равновесия, оперлась двумя руками о крышку прозрачного гроба и...

    ... оказалась в этой же комнате. Вот только никакого саркофага не было и в помине. Вместо него она увидела распростертую на полу полуодетую, босую женщину. Она лежала ничком, головой на сгибе руки, ноги подогнуты к животу. Длинные спутанные волосы скрывали лицо.

    От пронзительного металлического скрежета свело челюсти. Людмила оглянулась на звук — в стене зиял темный провал. Мгновение спустя в нем появился Кащей, только изрядно помолодевший. Он подошел к лежащей, рывком приподнял её и небрежно отшвырнул к стене. Пленница застонала, потом все же поднялась. Её ноги бессильно подломились, и она сползла по стене, да так и осталась полусидеть, опираясь рукой о зеркальный камень.

    Людмила встрепенулась. Она не могла определиться, что для нее сейчас важнее — ускользнуть самой или помочь женщине. "Бежать", — решила ведьма, но осталась на месте. Собственное "тело" ей не повиновалось. Опять оставалось только смотреть. И слушать...

    — Что тебе ещё надо? — женщина вперила в мучителя яростный взгляд. Темные глаза горели неутоленной ненавистью.

    — Разве ты не знаешь, Триглава?

    — Я ничего не скрыла от вас...

    — Да, все получили, что хотели: Перун стал великим воином, теперь его "людям", — издевательски протянул Кашей, — ничего не угрожает, кроме них самих. Велес...

    Женщина едва заметно усмехнулась.

    — Ладно, о нем не будем... — сделал отмашку диориец. — Стрибог, — тут Кащей хихикнул, — наконец-то научился летать... Самостоятельно... — Он немного помолчал: — Все, но не я!

    — Разве ты обижен? Ты был самым способным учеником, — удивилась Триглава. Во время разговора её настроение резко изменилось. Голос уже не дрожал от гнева, застывшие черты лица разгладились, и Людмила опять поразилась тому, как же красива эта женщина: — "А ведь она похожа на ту, в которую превратилась чешуйчатая тварь. Жаль только, не удалось толком разглядеть, но улыбка... Улыбка та же"

    — Я? Обижен? — Кащея перекосило от злости. — Да я просто взбешен. Я начал стареть!

    — А, по-моему, ты неплохо выглядишь, — Триглава внимательно рассматривала его, — почти не изменился.

    — Пока ещё действуют диорийские метаболиты, но скоро... Время идет, а мы не вечны. Сварог уже совсем старик.

    — Я ведь тебе всё показала.

    — Всё? Вот это? — В глазах Кащея полыхнуло бледно-зеленое пламя. Людмиле показалось, что его костлявые пальцы зажили самостоятельной жизнью. Жесты менялись с непостижимой скоростью.

    Триглаву протащило по полу и стене, распластало под самым потолком. Из открытого рта женщины не вырвалось ни единого звука, но лицо её исказилось от адской мУки. Кожа покрылась мельчайшими капельками багряной испарины.

    Кровь быстро пропитала некогда красивое, а сейчас изодранное в клочья, платье, и тоненькими струйками стекала по ногам женщины и дальше, по стене, скапливаясь на полу темной лужицей. Из-под плотно сжатых век также сочилась кровь вперемешку со слезами, оставляющих на обагренных щеках светлые полоски.

    Людмила хорошо помнила первую встречу со стариком и его внезапную атаку. И ту боль, подобную которой она никогда в жизни не испытывала. Все внутри чародейки скрутилось в тугой узел — жалость и страх, ненависть и бессилие. Её бы воля...

    — Это? — повторил Кащей, внезапно опустив руки. Триглава, как сломанная кукла, рухнула вниз. — Болью и страхом выцеживать жалкие крохи, продлевающие мою жизнь? Да легко... Только ты забыла уточнить, чего мне это будет стоить. Наши новоявленные боги свои моральные принципы ставят превыше всего. Сварог даже выбил их на камне, в назидание потомкам. Столько силы всадил, что тот теперь даже желания выполнять может. Не часто, правда, но все же... Мне бы его умение.

    Пленница пришла в себя. Слабый стон сорвался с её запекшихся губ.

    — Что? Поговорим? — Триглава еле заметно кивнула. — Это другое дело, — из открытых ладоней Кащея вырвались бело-голубые искры, разошлись веером и накрыли светящейся полусферой женщину. — Я без тебя тут кое-что сам сообразил. Ты ведь учила только брать... Иногда и отдавать надо.

    — Не думала, что пригодится, — чаровница стояла перед своим мучителем. Ни следа от перенесенных ею страданий не осталось, лишь подсыхало темное пятно на полу, напоминая о том, что произошло раньше.

    — Да, и меньше всего ты могла предположить, что это будет нужно тебе самой.

    — Точно. Вот так частенько и бывает — приветишь страждущего, а потом глядь, а он уже в твоем доме всем заправляет, хозяином полноправным себя считает. И гостей приглашает на кровавый пир...

    — Это ты о том сброде? Ну, куда ж без него — одному мне с вами двумя затруднительно справиться было, а на крупного зверя и загонщиков поболе надо.

    — Как только смог собрать столько недовольных мною?

    — А это легко — люди достаточно внушаемы. Там словечко, здесь шепоток и готово — все на борьбу со злом. Сложнее подгадать, чтобы все "дома" были.

    Триглава расхохоталась:

    — И что? Всех застал?

    Её звонкий смех был так заразителен, что Людмила невольно улыбнулась.

    — Если ты об этом, то да.

    Диориец вытащил из складок своей длинной хламиды тесак с широким клинком и швырнул его под ноги чаровницы. Та отшатнулась назад, словно не веря своим глазам, потом опустилась на колени, подняла нож, разглядывая его. Осторожно провела рукой по клинку, стирая с него бурые потеки. Кащей внимательно наблюдал за ней:

    — Хех... какую дурость совершила... Ты что ж думала — если поделишься своей силой с Велесом, то он станет неуязвимым? Уж если я с тобой справился, то он мне на один зубок. Надеюсь, Навь его приняла. — Триглава впилась взглядом в лицо диорийца, пытаясь прочесть что-то очень важное для себя. — Тут ты оплошала... Стой, ты куда?

    От тела чаровницы остался едва заметный силуэт. Контур его очерчивала тускло светящаяся фиолетовая кайма, которая угасала с каждым мгновением.

    Кащей кинулся к Триглаве, попытался схватить её ускользающую тень. Холодная белая вспышка на миг ослепила Людмилу, а потом...

    ...потом она увидела вместо женщины чешуйчатую тварь. Не издав ни звука, существо метнулось к диорийцу и застыло, обездвиженное его повелительным жестом:

    — Нет, это лишнее. Меня этим не испугать. Я знаю, что ты утратила большую часть себя, добровольно отказавшись от своего естества. И ради чего? Только чтобы быть сходной с нами?

    — Тебе этого не понять, — прошипела Триглава. Жуткий облик сползал с нее, как змеиная шкурка во время линьки, являя взору прежнюю чаровницу.

    — Мне? — Кащей вплотную подошел к женщине, не забывая при этом контролировать её движения. — А ведь я так много не требовал... Тебе даже не пришлось бы меняться.

    — Да, немного. Всего ничего, — Темные глаза чаровницы полыхнули затаенной болью. — Бессрочной жизни вдвоем. Такая тоска... Вечная... Беспросветная...

    — Ну почему такая меланхолия? Я бы тебе не слишком досаждал. Ладно, забудем... Главное, что ты забыла мне сказать — как сразу взять все, не распыляясь по мелочам?

    — Ты же смышленый — догадаешься сам. Прощай...

    Тело Триглавы замерцало короткими неистовыми сполохами. Диориец среагировал мгновенно. Он метнул в неё белесый рыхловатый комок. Чаровница отклонилась в сторону, но опоздала. Сгусток слизи все же ударился о выставленную ладонь, растекся аморфной кисельной массой, облепил кисть, слизнем пополз вверх по руке, оставляя за собой стеклянистый след. Как ни пыталась Триглава сбросить с себя творение Кащея, все же вскоре оказалась заключена в яйцевидный полупрозрачный кокон.

    Диориец обошел его кругом, постучал костяшками пальцев, проверяя надежность, тихонько бубня себе под нос. Людмила прислушалась.

    — Э, нет, здесь ты не угадала... Ускользнуть не удастся — ни Навь, ни Правь тебя не дождутся. Будем здесь оба. Не хотела по-хорошему, будет как будет... По моему.

    Фигура Триглавы в серединке ледяного яйца чуть заметно шевельнулась. Людмила была готова поклясться, что она смеется над диорийцем. Кащей тоже это заметил — ветвистый сноп молний немедленно сорвался с его рук. Жаркое рыжее пламя охватило кокон. Сквозь него пыхнул слабый сиреневатый отблеск и тут же угас, затушив костер снаружи. Тело внутри скорлупы застыло неподвижно.

    — Нет, — диориец тоже замер, — все-таки самое важное я упустил. Знать бы ещё, что именно... Ну, да ничего, ничего, придет время — узнаю... — он обернулся и немигающим взглядом уставился на Людмилу.

    У ведьмы часто-часто заколотилось сердце — такой жути она ещё не испытывала. Ей показалось, что от этого судорожного биения оно выскочит из груди и трепещущим комком упадет на пол. Ведьма торопливо опустила глаза, чтобы убедиться, что это не так...

   

    — Видишь, и тебя вышвырнуло, — спокойный голос Баюна вывел её из ступора. Он по-прежнему всматривался в клубящийся туман и пытался разглядеть в нем невесть что.

    Людмила разжала стиснутые на груди руки, и только сейчас до нее дошло — то, что она видела, не сон, а самая реальнейшая из реальностей.

    — Ах, ты... — невольно сорвалось с губ восклицание, а дальше ведьма разразилась непереводимой игрой слов (никогда не думала она, что лешачье умение так пригодится ей самой, но как же оно, оказывается, полезно). Кот и бесенок даже заслушались оба, не решаясь перебить такой колоритный выплеск отрицательных эмоций.

    — Эк тебя перекуёвдило... случилось чего? — как бы невзначай поинтересовался Баюн и резво отпрыгнул в сторону.

    Людмила, словно ядовитую змею, отбросила от себя тонкую пластинку, которая звонко цокнула о каменный пол и откатилась к стене. Птах побежал за ней, схватил и отдернул руки:

    — Жжется...

    — Ну-ка, ну-ка... — опасливо принюхиваясь, склонился над подозрительной диковинкой Баюн. — Где ты это откопала?

    — Знал бы ты, как мне это все надоело, — почти простонала Людмила. — Эти видения, непонятные полусны-полуяви, туманные намеки на загадку, которую обязательно нужно разгадать. Да ничего этого мне не надо, — выкрикнула она в гулкую тишину замка, — ничего! Я просто хочу забрать брата и уйти. Живой и, по возможности, невредимой.

    — Чего это ты так разоряешься? — недовольно пробурчал кот, — можно подумать, тебя кто-то здесь услышит. Совсем нервишки не к черту стали...

    — Я бы на тебя посмотрела, попади ты туда, где я была.

    — А где ты была? — непритворно удивился Баюн, продолжая рассматривать каменное зеркальце, — ты не на миг не исчезала с наших глаз. Скажи, Птах... — Бесенок, как болванчик, молча кивнул. — Я все время видел тебя, точнее, — поправился он, — твой силуэт, а потом ты развернулась и с ходу начала ругаться. А что, — ухмыльнулся он, — это было здорово, правда, Птах? Насколько я понимаю, это то самое мифическое зеркальце, которое вас с Антоном сюда определило. Знать бы ещё, откуда ты сей раритет извлекла.

    — Хозяйка вручила, — угрюмо отозвалась Людмила, — на долгую память.

    — А слова напутственные сказала?

    — Не успела, не до того ей было... — ведьма замолчала. Сказать коту все, как есть или не стоит? Одна голова хорошо, а две — умнее... — Знаешь, а ведь все мои видения связаны с Триглавой, только с ней одной. Помнишь, тот мой самый первый сон, про который ты сказал — придет время, распутается? Мне кажется, я знаю, куда ушел тот мужчина с ребенком. В тот самый подземный ход, что вывел нас в лес.

   

* * *

*

   

   

    Хриплое дыхание бегущего подхватывал ветер и возвращал эхом чужих шагов, эхом догоняющей погони. Мужчина сначала останавливался, тревожно вслушивался в темноту тоннеля, прижимая к себе спящую дочь, потом решил, что не стоит терять время на бесполезные задержки. Там осталась Триглава, а уж она сделает все, чтобы их не догнали. Сердце тоскливо сжалось — Велес понимал, что видел любимую в последний раз, но сейчас важнее всего спасти Девану.

    "Не зря Тригла опасалась Кащея, хоть тот и затаился, отошел в сторону, да разве мог он простить нам небрежения... — Диориец мчался не единожды хоженым путем, и нужды смотреть под ноги не было никакой, вот только мысли... горькие мысли... — И помощи ждать не от кого, все далеко, свои дела у всех. Разве что?..".

    Впереди забрезжил слабый свет. Мужчина протиснулся в узкий проход, раздвигая рукой густую поросль у корней молодого дубка, вылез наружу. Ни звука вокруг, даже птицы-полуночницы примолкли. Полная луна озаряла мертвенным светом темную громаду затихшего леса. Диориец обернулся, вглядываясь вдаль — за горизонтом полыхали зарницы: частые зеленые вспышки перемежались с редкими фиолетовыми. "Долго не продержится..." — Велес поднял голову к небу. Короткий лающий звук перешел в протяжный вой, полный боли и горя. Вслушавшись в донесшийся отклик, диориец облегченно выдохнул: — "Хорты рядом... скоро будут...".

    Заворочался и захныкал ребенок, испугавшийся его крика.

    — Тшшш, мама скоро придет, — встряхнул дочь Велес.

    Девана закатилась истошным ревом и тут же смолкла. Она с любопытством уставилась на громадного волка, нависшего над ними, потянулась ручонками к морде зверя. Хорт фыркнул и лизнул ребенку нос. Девана, явив миру два недавно вылезших молочных зубика, тут же заулыбалась во весь рот. Диориец, глядя на дочь, сам невольно улыбнулся. Рядом с хортами он всегда чувствовал себя легко и спокойно. Полуразумные волки не только могли мысленно общаться друг с другом, но и воздействовали на сознание других, передавая им свою эмоциональную составляющую. Сейчас Велес ощутил безмятежность хорта, и паника слегка отступила, уступив место рассудочному мышлению.

    — Возьми её... — он протянул ребенка волку.

    Зверь недоуменно пошевелил коротенькими вибриссами, словно удивляясь странному поступку двуногого.

    — Возьми! — умоляюще повторил диориец, — и спрячь. Лучше среди людей... Я вернусь обратно... Не могу Триглаву одну бросить... Помоги... — он положил Девану на траву перед волком, развернулся, потом, словно вспомнив, вытащил из-за пазухи кисет, перекинул витой шнур через голову девочки, прочно закрепил узлом на её тоненькой шейке и на четвереньках пополз обратно в лаз. Волк, протестуя, тявкнул Велесу вслед. Не оборачиваясь, тот мотнул головой "Отстань..." и исчез из виду.

    Хорт легонько прихватил зубами рубашку ребенка, мотнул головой и забросил "подарок" на спину. Девана тут же вцепилась в густую шерсть волка. Зверю было непонятно желание двуногого отдать своего ребенка людям, он искренне считал людей тут лишними, но в лесу детеныш пропадет точно, это хорт понимал, уж больно тонкая у него шерстка и слабые лапы. А так — может, и выживет...

    Если бы Велес знал, о чем думает волк, спешить на помощь Триглаве он бы не стал. Но диориец был уверен в том, что дочь окажется в безопасном месте, потому и бежал назад, к месту схватки. В какой-то момент Велес споткнулся и покатился кувырком. "На ровном месте, растяпа", — досадливо ругнулся он, вскочил на ноги и согнулся от боли, раздирающей внутренности. В грудь, словно кол вбили и теперь медленно проворачивали его внутри, наматывая на него кишки. Когда боль немного опустила, Велес разогнулся, но осмыслить ситуацию не успел, не до того стало — песчаный пол тоннеля вздыбился и пологой волной двинулся на него, закрывая проход. Диориец отступил назад, обернулся и застыл — глаза в глаза перед ним стоял бывший друг.

    — Забыл что-то? — небрежно поинтересовался Кащей, — так торопишься...

    От огненного шара, запущенного Велесом, он играючи увернулся. Сгусток пламени унесся вдаль и скрылся за поворотом, где благополучно взорвался.

    — Что тебе от нас надо? — рявкнул биолог.

    — От тебя — ничего, а с Триглавой у меня свой разговор.

    — Сначала поговоришь со мной!

    — Хорошо, но не здесь... — Кащей щелкнул пальцами, произнес длинную фразу, четко выговаривая каждое слово.

    Каменный свод и стены подземного хода обрушились в кипящую лаву. Диорийцы очутились на узком мосту через огненную реку. Велес беспомощно оглянулся — от жара воспламенялись кончики длинных волос. Он сбил тлеющее пламя руками и скрутил узел на затылке. Через прочную подошву сапог из лосиной кожи припекало и ступни. Биолог переступал с ноги на ногу, ожидая первого выпада Кащея. Велес уже понимал, что живым ему отсюда не выбраться, но как сделать так, чтобы и Кащей не ушел отсюда. Мост через реку вел в Навь, и обратной дороги отсюда не было никому.

    "Против хлипкого Кащея в рукопашной шансы у меня есть... — мелькнуло в голове у Велеса, — он всегда был трусом". Биолог взревел, как раненый буйвол, выхватил свой верный тесак и ринулся на врага, спокойно стоящего в паре метров от него.

    Легкое облачко изморози появилось перед Кащеем, сковало ледяным панцирем его неподвижную фигуру, а позади неё возник чудовищный зверь. Он небрежно хлопнул лапой по замерзшей статуе, сметая помеху со своего пути. Велес отступил назад — казалось, мост раскачивается от поступи колосса, неотвратимо надвигающегося на диорийца. Искрящийся шар вылетел из-за спины чудища и взорвался у него под ногами, выпустив рой белых мух, закружившихся вокруг метельной круговертью. Колосс лихорадочно затрясся, замахал четырьмя верхними лапами и застыл, облепленный с ног до головы снегом.

    — Содействие в подобных делах лишнее... Как ты считаешь?

    Диориец отмер, глядя на живого, невредимого Кащея: — "Я же видел собственными глазами, как он рухнул в лавовый поток".

    — Нам ведь не нужны посредники, у нас честный бой, правда, Велес? Один из нас уйдет отсюда своими ногами...

    — А другого понесут? Кто, если не секрет?

    — А вот этот силач, — Кащей кивнул на чудище, — он пока отдохнет, а потом опять будет сторожить эту дорогу, чтобы ни мы к ним, ни они к нам. Разве Триглава тебе не рассказывала? — удивился он.

    — Да и ты не от нее услышал об этом.

    — Верно мыслишь, но ведь кроме нее, есть ещё любители поболтать, вроде Макоши. Нет, нет... — успокаивающе вскинул Кащей руку. — Макошь у нас вне подозрения, но она считает, что все забыли о том, кем они были. Оказалось, не все, да это и не важно... Для тебя, по крайней мере... Да и для меня тоже.

    — Откуда ты знаешь?

    — Узнаю прежнего Велеса, для которого познание сути дороже всего, — осклабился Кащей, — не волнуйся, у тебя будет возможность узнать ВСЁ, но не в этой жизни... — бело-голубой всплеск его глаз ослепил Велеса.

    Неожиданно для себя биолог подхватил свою бороду, задрал её повыше, открывая полоску нежной кожи над воротом куртки, и полоснул лезвием ножа слева направо. Кровь толчком выплеснулась из раскрывающегося, как жуткий оскал, разреза. Велес автоматически шагнул вперед и рухнул на колени. Тесак выпал из его руки, плетью повисшей вдоль тела.

    — А теперь меня ждет Триглава, — издевательски протянул Кащей, поднимая нож. — Да и тебе пора. — Он метнул в застывшее чудище молнию, обошел Велеса и пошел туда, где в клубах пара угадывался выход в Явь.

    Чудище взревело, подхватило Велеса, закинуло его тело на плечо и отправилось в противоположном направлении.

   

* * *

*

   

   

    — Так, а что мы здесь сидим? — всполошился кот. — С этим, — он неодобрительно покосился на обманувший его ожидания проем, — все понятно. Здесь хода точно нет. А дальше?

    — Да чего там искать, — вяло отмахнулась от него Людмила.

    — А здесь — тем более... Забирай свое сокровище и пошли...

    — Ладно, — ведьма опустилась на колени, подняла зеркальце, всмотрелась в свое отражение: "Может, что дельное подскажет? Нет, глухо..." и сунула окаянное за пазуху. — Ох, знал бы ты, котофей, как мне не хочется снова через зал проходить, — она ознобливо поежилась.

    — А там уже ничего нет, — повеселевший бесенок просунулся под локоть чародейки, прижался к ней мордашкой. Вынужденное безделье было явно ему в тягость. Она машинально потрепала его по курчавой голове и только потом спросила:

    — А куда ж оно делось?

    Птах подтолкнул её вперед. Людмила не удержалась и вылетела из-за единственной уцелевшей колонны:

    — Ох, ни фига себе...

    Каменные плиты пола сияли глянцем, от поваленных колонн ни осталось и следа. Теперь ничего не напоминало о прежнем светопреставлении, зато посреди ставшего невероятно просторным зала лежала необъятная туша ендаря. Теперь только Людмила разглядела его всего: чем-то он напомнил ей амебу, волосатую мерзкую амебу, по телу которой пробегали короткие судороги.

    — Пережрал, — констатировал Баюн. — Интересно, надолго ему переваривать хватит?

    — Видеть его не могу! — в сердцах выпалила ведьма, — я вообще мародеров терпеть не могу. На чужой беде наживаться... Это ж каким гадом надо быть!

    — Так шарахни его чем-нибудь, — невинно предложил котофей, — так и брызнет во все стороны.

    Птах шутку оценил скупой улыбкой, а Людмила поспешно зажала рот рукой. Зато, когда они уже взобрались на пьедестал, возмущенно сказала:

    — Издеваешься, да? Знаешь же, что я ничего толком сейчас не могу!

    — Сила есть, ума не надо, — изрек кот дельную мысль. — Значит, надо действовать наоборот — головой работать. И не только мне, — прошипел он вслед чародейке, протискивающейся в щель, ведущую в подземелье.

    За то немногое время, что они отсутствовали, в тоннеле мало что изменилось. Тот же полумрак, едва различимые унылые стены, суглинок под ногами, те же спутники рядом. Потому и брели молча, потому что все уже было сказано, а ничего нового никто из партнеров добавить не мог.

    Людмила бесконечно перебирала свои сны-видения:

    — Мне кажется, я поняла... Кащей не знал о дочери Триглавы, иначе бы он уничтожил всех троих.

    — Откуда ты знаешь, что Велес мертв? — вяло отозвался Баюн.

    — Знаю, уж это я знаю точно.

    — И что, эта твоя догадка поможет нам найти твоего брата? — Чародейка растерянно пожала плечами. — То-то же, — назидательно мяукнул кот, — а мы ведь за ним пришли сюда, а тайны веков пусть останутся в прошлом. А это что такое?

    Тоннель круто завернул. Взгляду открылся небольшой полукруглый грот — несколько метров в поперечнике. Около входа, преграждая дорогу, недвижными стражами встали сталагмиты. Верхушки их слабо мерцали, отбрасывая замысловатые блики. С заиндевевшего свода тянулись вниз причудливые наплывы сталактитов.

    Ведьма задрала голову. Затаив дыхание, она наблюдала, как с острого конца одной такой сосульки сорвалась капля, медленно, невесомо полетела вниз, неожиданным звонким шлепком закончив свой земной путь. Людмила вздрогнула, как от удара кнутом:

    — Черт... Баюн?..

    Котофей подался вперед, полуприсев на задние лапы. Круглые монеты глаз отливали опаловым блеском. Низкое рычание, клокотавшее в горле кота, набирало мощь. У ведьмы от этого утробного звучания непроизвольно напряглись мышцы живота.

    Птах напряженно застыл рядом, всем телом вслушиваясь в малейшее изменение среды. "Да на нем лица нет", — встревожилась чародейка. Сама она не чувствовала ничего опасного, но на своих спутников могла положиться.

    Размеренный звук падающей капели звучал, как метроном, отсчитывающий последние мгновения жизни.

    Смазанная тень чуть светлее белесых от инея стен скользнула мимо них в глубину грота и скрылась из глаз.

    Внезапно Баюн словно подавился своим урчанием. Прочихавшись, он виновато глянул на ведьму, буркнул:

    — Показалось, — и принялся тщательно вылизывать вставшую дыбом шерсть, как ни в чем не бывало.

    — Что именно? Уточни...

    — Эманация сторонней Силы... Мы не одни здесь. Разве ты не ощутила?

    — Нет... — Людмила вообще ничего не чувствовала, а ведь с тех самых пор, как она получила Ильгин подарок, в ней постоянно пульсировала незримая Сила. Она иногда затихала, иногда выплескивалась в полную мощь, но не покидала чародейку ни на миг, а сейчас... Будто пустой кувшин, из которого выпили всю влагу, и который ждет, когда его наполнят вновь. Неужели она с этим жила раньше? Ведьма щелкнула пальцами, а толку? Даже для крошечного "светлячка" одного желания мало, а сила опять ушла. Но ведь этого не может быть... Не может!

    Не поворачиваясь спиной к кружевам ледовых наплывов, Людмила попятилась, аккуратно ступая, чтоб ненароком не споткнуться.

    — Куда? — Птах кинулся за ней.

    — Жди... — ведьма свернула в тесноту тоннеля.

    Тьма навалилась на плечи тяжким грузом.

    — Ишь ты, а когда шли, почти светло было ... — чародейка прошептала заклинание и облегченно выдохнула, когда перед ней заискрился переливающийся огонек, а внутри солнечного сплетения забился привычный ритм. — Совсем другое дело...

    Воющий мохнатый снаряд едва не сбил её с ног.

    — Очумели оба, — только и сказала Людмила, когда стихли вопли котофея и бесенка, напуганных внезапным её исчезновением, — тут я, тут, куда я от вас денусь. Проверяла одну догадку. Баюн, а ведь в той пещерке и впрямь что-то неладно.

    — Ты уверена? — кот, не перебивая, выслушал чародейку. — Так... смотри что получается: здесь глина кругом, и все нормально с твоим чародейством, а там камень напрочь блокирует все твои способности.

    — Ну, положим, не все, — улыбнулась Людмила, — шить и вязать я там смогу.

    — Не до шуток, — отмахнулся Баюн. — одно из двух: либо мы возвращаемся...

    — А смысл? Мы там уже были, — ведьма передернулась, вспомнив нажравшегося ендаря.

    — ... либо идем дальше, но без твоей поддержки.

    — Можно подумать, мои чары нам здесь помогут.

    Огонек мигнул и погас, едва только свернули к гроту.

    — Нуууу? — котофей вопросительно уставился на ведьму.

    — Иди, — подтолкнула его вперед чародейка, — что смотришь на меня, как на чудо, рога не выросли, не надейся. И без твоих "нууу" несладко... — она скрипнула зубами от злости. Не думалось, что так тяжко быть обычной женщиной. Единственное утешение, что ненадолго. А вдруг?.. Навсегда? Тогда как жить?

    — Скорей сюда, — крикнул ушедший вперед Птах, — здесь не один ход.

    Баюн, не дожидаясь замешкавшуюся у входа Людмилу (она пробиралась через частокол сталагмитов), унесся к бесенку.

    Ведьма подоспела в самый разгар дебатов — страсти накалились до предела. "И когда только успели сцепиться? — удивилась чародейка, слушая, как обычно молчаливый Птах надрывается "левый, сначала левый...", а кот бархатным тенором убеждает его "чего ноги зря бить, лучше направо пойдем..."

    — А что ж вы середку игнорируете? Хода-то три...

    На нее накинулись вдвоем — каждый отрывался по-своему, описывая, как она не права. Ведьма махнула на них рукой — смолкли оба враз.

    — Разделяться ни в коем случае не будем, — сурово глянула на вольнодумца кота. — Никаких "тогда я сам пойду", понял? Только вместе. Жребий бросим.

    — Из чего жребий? — ехидно спросил кот, прекрасно зная, что ничего подходящего у них нет.

    — Вот... — Людмила развязала заветный узелок на поясе, — куда кольцо мое упадет, туда и идем.

    — Не жалко?

    — Нет, — отрубила ведьма.

    — А как же память?

    — У меня пока хорошая...

    — Только, чур, не подглядывать, — забеспокоился Птах.

    — Вот ты и бросишь. Все по-честному будет, — Людмила опустила в коричневую лапку бесенка заветное колечко.

    — А я?

    — А ты, Баюн, отойди в сторону, оттуда посмотришь. Мою силу заперли, а твою, может, отворили. Ты же у нас феномен.

    — ДОжили, — обиделся кот, отходя в сторону входа, — друг другу не верим.

    — Птах, давай!

    Бесенок зажмурился, высоко подбросил кольцо.

    Почерневшая безделушка взлетела, ударилась о камень свода, полыхнула серией нестерпимо ярких сиреневых вспышек и падающей звездой опустилась на подставленную ладонь Людмилы.

   

* * *

*

   

    — Все-таки мне непонятно, почему ты решил, что нас специально заманили к старику? Ведь тоннели пусты. Абсолютно... Можно сказать, мертвецки.

    — Тимоха, не ты ли первым сказал про ментальную атаку? — Друзья вразвалочку двигались по каменному коридору. Спешить некуда, разглядывать в потемках особо нечего, почему бы не поболтать. — Я и слов-то таких раньше не слышал... Но для меня любая атака и противник — одно целое. Это ещё с армии, такой условный рефлекс, крепко накрепко вколачиваемый в голову любому салаге. Вы там, в будущем, надеюсь, уже не воюете?

    — Нет, — Тимофей улыбнулся, — ещё задолго до моего рождения сообразили, что ничем хорошим это не кончится, кроме тотального уничтожения, да и отдельных государств у нас нет. Так что воевать не с кем.

    — А все люди белые и пушистые... — добавил парень. — И что, никаких попыток захватить мир в свои руки никем не предпринималось?

    — Понимаешь, Антон, все зависит от воспитания. Если человек доволен своей жизнью, если у него есть все для счастья, зачем ему лишние хлопоты?

    — Понятно.... Общество счастливых до идиотизма людей. То есть бунтарей-одиночек у вас не встречается?

    — Почему не встречается? — неловко замялся Тимофей, — бывают иногда, но все возможные отклонения от нормы отслеживаются ещё в раннем детстве. Тогда таким детям назначают психокоррекцию, а потом они находятся под наблюдением.

    — Всю жизнь... И они знают об этом?

    — Нет, знание о своей ущербности может повлиять на дальнейшее развитие, а это нарушение прав человека. Препятствие для гармоничного формирования личности.

    — Ничего себе! — возмутился Антон, — да у вас там мозги промывают похлеще, чем у нас. А я-то думал...

    — Ты не понимаешь, — разгорячился Тимофей. — У нас каждый занимается тем, что ему приносит наибольшую радость. Каждый находит дело себе по душе, не думая о том, что ему надо заниматься малопривлекательным трудом, чтобы иметь возможность прокормить себя и своих детей.

    Парень внимательно посмотрел на набычившегося друга и примирительно поднял руки в знак того, что он сдается, и больше спорить не будет:

    — Все, проехали, — но не утерпел, — а ты сам чего ж в прошлое рванул?

    Пацан мигом сдулся, как проколотый воздушный шар:

    — Дети у нас такие же, как везде... Непослушные...

    — Это ты дите? — расхохотался Антон, — ну не придуряйся. Между прочим, ты вполне совершеннолетний. Сколько тебе?

    — Через три месяца семнадцать будет...

    — У некоторых народов человек в тринадцать лет считается взрослым. Да и вообще, Тимка, ты посмотри на себя. Мужик уже, а туда же — деееети... — издевательски протянул парень.

    — Мне страшно представить, что меня ждет дома...

    — Раньше думать надо было. Надеюсь, не расстрел, — озабоченно сказал Антон. В душе он был не рад, что затеял этот разговор.

    — Смертная казнь отменена давным-давно. Не гуманно.

    "Ну, что ты с ним будешь делать, шпарит прямо, как по писаному. Неужели там все так уверены, что нет другой альтернативы развития общества, что их благоденствие единственный возможный вариант светлого будущего? Тьфу... Тимкина убежденность прилипчива. Я и сам уже начал думать словами газетной передовицы. А вдруг там и, правда, все так чудесно?.. — Антону захотелось на минутку перенестись лет этак на триста-четыреста вперед, в середину двадцать второго века, и хотя бы одним глазком взглянуть, какой станет Земля. — Нет, и не мечтай... хватит тебе этого приключения. Выбраться бы без потерь. Птаха вон недосчитались, кто следующий?".

    Он толкнул повесившего голову Тимофея.

    — Ну что, на войне, как на войне? Думаем только о настоящем и не заморачиваемся лишними фантазиями. Что-то тут подозрительно тихо, а ведь мы оба слышали вопли вслед. Пошли, что ли, дальше?

    — Может, передохнем?

    — Привал делать не будем, — жестко сказал Антон, — будем идти, пока не упадем.

    — Но почему? — совсем жалобно спросил Тимофей.

    — Не хочется терять время. А ты браслет пощелкай, да выбери кого-нибудь, лишь бы тебе идти было полегче.

    — Не получится, — мальчишка потряс рукой перед самым носом друга, — видишь, заряд кончается.

    — Какой заряд? — не понял парень. Ничего необычного в браслете он не увидел, отдельные сегменты его отсвечивали желтоватым светом. А вот по-прежнему или нет, Антон не понял. На свету бы глянуть, для сравнения.

    — Обыкновенный, а ты что думал, он от вечного двигателя работает? Я тут уже сколько? Да ещё и без конца превращался...

    — Понятно, батарейки в комплект не входят. Сильно устал?

    — Угу, и помыться бы не мешало.

    — И поесть... — размечтался Антон.

    — Не напоминай, — в животе мальчишки предательски забурчало.

    — Пятнадцать минут отдыха, и следующий марш-бросок.

    Пацан мешком свалился, где стоял, растянувшись поперек тоннеля:

    — Хорошо как... — Холодный камень показался ему нежнее самого мягкого ложа.

    — Ноги подбери, вдруг наступит кто-нибудь...

    Тишина в ответ.

    Антон усмехнулся: — "Совсем замаялся, даже не стал спрашивать, чем я пятнадцать минут отмерять буду. Ладно, пусть спит, — прислушался к тихому посапыванию, — такое ощущение, что заснул в падении... Главное, самому не задремать".

    Он передвинул Тимофея с прохода (тот даже не шевельнулся), уселся рядом, прислонился к стене и отпрянул. Зараза, холодная, как лед... и мокрая. Ну так даже лучше, наверняка не заснешь... Уставился в темноту — ни звука, ни движения...

    Сон был путаный — Антон бежал по бесконечному лабиринту, кружа в извивах сумрачных галерей, спасаясь от невидимого Нечто. Страх гнал его вперед, не давая передышки. От ужаса кровь вскипала в жилах и фонтанчиками выплескивалась через поры кожи, оставляя позади дымящуюся багровую дорожку. Ещё один поворот — через пару шагов парень уперся в глухую стену, раскинул руки, ладонями почувствовал равнодушный камень. "Вот и все, отбегался, — парень развернулся, — глупо, но хоть лицом к лицу смерть встречу". Сомнений в том, что настал последний миг его недолгой жизни, у Антона не было. От поступи приближающегося дрожала земля под ногами, затхлый воздух дрожал от палящего ветра, несущегося впереди преследователя. От смрадного дыхания Зверя, заслонившего необъятной тушей проход, тоскливо сжалось сердце. Парень малодушно закрыл глаза...

    ... и вскинулся резко, просыпаясь. Вокруг все ходило ходуном — стены тряслись, как в лихорадке, осыпаясь мелким камнепадом, издалека доносились гулкие хлопки, схожие с отголосками взрывов, порывами налетал горячий ветер, который сушил и без того словно подвяленные губы.

    Тимофей безмятежно раскинулся рядом. И ничто ему не мешало — ни жесткое ложе, ни отзвуки далекой канонады, на острые камешки, осыпающиеся с разрушающегося свода, ни крик Антона — "Тимка, подъем, тревога".

    Взбешенный от собственного бессилия (нашел время спать!), парень подхватил друга, встряхнул. Голова мальчишки безвольно мотнулась из стороны в сторону. Антон перекинул пацана через плечо, перекосился от тяжести тела и двинулся подальше от эпицентра катаклизма. Что там творится, разбираться не хочется, ноги бы унести подальше.

    Нет, так дело не пойдет. Парня шатало из стороны в сторону. Мальчишка, хоть и тощий, оказался невероятно тяжелым. Или это я так ослабел? Он небрежно уронил Тимофея на пол. Ничего, небольшая встряска пойдет ему на пользу.

    — Что, уже пора вставать? — Тимка с закрытыми глазами сидел, покачиваясь, как китайский болванчик. — А ещё пять минут?

    — Через пять минут тебя завалит с головой, — заорал Антон, сраженный пофигизмом пацана. — Глаза протри, засоня!

    — Ой-ё, — протянул мальчишка, чуток разлепив веки, — а что это?

    — Это трындец, — сообщил парень, — а если будем копаться, то полный. — Тимофей вскочил на ноги. — Ну, слава богу, дошло... А теперь беги, кролик, беги, насколько хватит сил.

   

ГЛАВА 20

   

    — Больно... — Людмила отдернула руку, стараясь сбросить жгущееся кольцо, но оно накрепко прилипло к ладони.

    — Хорош ловчить, фокусница, — кот был явно разочарован таким исходом, — лишь бы все по-своему сделать.

    — Да я тут ни при чем, оно само, — отмахнулась от Баюна чародейка.

    Она смотрела и не верила своим глазам: расколотый камень, обрамленный в серебро, сверкающее, словно его только что отполировали, был цел. Никакой трещины и в помине не было, а в глубине бледно-сиреневого аметиста дрожала и переливалась крошечная лиловая искорка. Людмила осторожно коснулась кольца. Оно легко подвинулось.

    — Опа, и усилий никаких не понадобилось, — полюбовалась обновленной красой и, недолго думая, надела перстень на палец. — Надо же, как не снимала... Куда? — Ведьма оттолкнула котофея, который подлез под руку, стараясь получше рассмотреть подновленное "бабушкино наследство". — Думай головой, оно зевак не любит, да и вообще...

    Что "вообще" договорить она не успела — под ногами зарокотало, непонятная вибрация волной мелкой дрожи прошла по телу вверх, в глазах полыхнуло знакомой фиолетовой вспышкой. Только и успела заметить, как заверещал и кинулся в сторону бесенок, и все вокруг, утратив краски, стало черно-белым. Ослепительно белый кот ускользал от нацеленных в него черных игл-сталактитов, юркой молнией проносясь мимо застывшей Людмилы, угольным камнепадом осыпались на пол плотные наплывы изморози, обнажая мраморный рисунок стен, клубы черных зловонных испарений затягивали небольшую пещерку, в которой становилось слишком жарко. На краткий миг верх и низ поменялись местами, а потом заплясали в неистовом танце, убыстряя темп с каждой минутой.

    В чувство чародейка пришла от размеренного причитания котофея:

    — Выбираться надо, выбираться, сгинем все... зачем я только пошел... выбираться надо любой ценой...

    — И кому ты эту "цену" предлагать собрался? И кем платить будешь? Уж не мною ли? — не удержалась ведьма, глядя на своего потрепанного наперсника снизу вверх. Куда делась вся его холеность? А теперь вот и друзей продать готов... А как иначе понимать его слова о "любой цене".

    — О, ожила, — обрадовано завопил кот, — я уж думал все, карачун забрал чародейку нашу, не выдержала ...

    — Чего? — подозрительно переспросила Людмила.

    — Это надо было видеть, — зачастил кот, — сам запомню и детям своим рассказывать буду...

    — Не придуряйся! Какие дети? — оборвала его ведьма, — нет их у тебя, и никогда не будет.

    — Почему это? — непритворно обиделся кот, на минуту прервав словесное недержание. — Я ещё вполне могу, несмотря на преклонный возраст.

    — Уникумы не размножаются, ясно! Такого количества феноменов ни один мир не выдержит! Что тут было? — она перевернулась (сразу встать было как-то сложновато, голова все ещё кружилась), отгребла из-под живота мелкие колючие камешки, обвела глазами вокруг. Чего-то явно не хватало, точнее, кого-то... — Птах где?

    — Моя нервная система не в силах... — опять начал причитать кот.

    — Только не надо опять начинать.

    Морда Баюна стала невероятно серьезной:

    — Видишь, — он обвел лапой вокруг себя, — пещера пуста. Совсем. Ни одного лишнего отложения, кроме естественных каменных выступов. Ты, когда кольцо надела, полыхнула почище молнии, я уж подумал, что все, конец, а тебя накрыло фиолетовым куполом и ничего с тобой не сталось, зато нам обоим попало по самое некуда. Когда тут все рушиться начало, Птах туда ускакал, — Баюн кивнул в сторону левого прохода, — до сих пор не вышел, видать далеко умчался.

    — А ты что ж?

    — Как я тебя брошу? — погрустнел кот.

    Сердце чародейки защемило, а на глаза навернулась предательская слеза. Приятно знать, что тебя любят просто так и готовы жизнь отдать. Неожиданно для себя она хлюпнула носом.

    — Тем более что пользоваться собственным порталом я не могу, отсюда своим ходом не выберешься, а сила чародейная только у тебя.

    "Ну что с ним делать? Неисправим... — Вздохнула про себя ведьма. — Сила... С чего это он взял?" И словно что-то толкнулось в ней изнутри. Как случилось, что магия опять воротилась и сейчас бродила в крови, как молодое вино, ища выхода? Хотя нет, выброс силы уже был, если судить по преображенной пещерке, потому и не почувствовала сразу изменения. Опять кольцо? Людмила ощущала себя, как обреченный на казнь узник, узнавший о помиловании. Она стала прежней, стало быть, не все так страшно, как думалось, когда они нежданно-негаданно перенеслись внутрь Кащеева замка. "Бывшего замка... — от этой мысли стало теплее на сердце, — безнадежно мертвого Кащея... значит, все не напрасно было, а теперь точно выберемся". Она решительно встала и устремилась к проёму, где скрылся Птах. Ведьма кожей чуяла смятение и горе бесенка, а пойдет кот за ней или нет, уже неважно.

    Убыстряя шаг, Людмила шла по каменному коридору. Полумрак грота почти сразу же сменился непроглядной чернотой. Слабый свет сотворенного светлячка едва разгонял мрак, но чародейка знала, что окружающая темнота ей не опасна, разве что неудачно расшибет коленку, но на такие мелочи она уже давно не обращала внимания — с тех самых пор, как рискнула отправиться на поиски Антона. Привыкла... Человек — он такой, приспосабливается ко всему, было б время, а они сколько уже лазят под землей, адаптировались.

    Издалека донеслось приглушенное хныканье. Людмила мысленно плюнула на возможное падение и понеслась, что есть мочи. Тоннель ощутимо сузился. Она плечами задевала стены, покрытые какой-то скользкой дрянью, и скоро уперлась в тупик. Слабый луч света выхватывал из темноты только шероховатую поверхность.

    — Птах? Ты где? — ведьма со злостью стукнула кулаком по стене. Той чтО? Она каменная, а руке стало больно. — Вот паршивец...

    — Я застрял, — донеслось откуда-то снизу.

    Людмила опустилась на четвереньки. Ход заканчивался узкой крысиной норой, из которой торчали дрыгающиеся копытца бесенка. Чародейка ухватилась за них покрепче и дернула, что было сил. Бесенок заверещал и, словно пробка, вылетел наружу.

    — Ты чего туда полез? — разгневалась вконец ведьма. Довел все-таки до белого каления своим своевольством. — А если б я не пришла? Кто б тебе помог, бестолочь? Сгнил бы заживо там.

    — Там выход...

    — Ну и что? Он не для нас. Пошли, горе мое, обратно.

   

    Котофей решил не крутиться под ногами у рассерженной ведьмы — сейчас, когда сила вернулась к ней, так лучше вообще молчать и нишкнуть, от греха подальше, а время лучше потратить с большей пользой для себя, любимого. В том, что ведьма справится без его, кошачьей, помощи, Баюн нисколько не сомневался. Он уложил голову на подобранные передние лапы и деловито замурчал, чувствуя, как каждая клеточка его порядком заморенного организма отозвалась на живительные звуки, завибрировала в унисон с басовитым урчанием, обретая активность.

    Баюн расслабленно прикрыл глаза: — "Люди не догадываются, как коты умеют восстанавливаться в экстремальных ситуациях, когда нет возможности поспать вволю. Девять жизней выдумали, и верят во всю эту чушь, думая, что мы мурчим от удовольствия. Если бы... Эти живительные вибрации даже глубокие раны затягивают и ломаные кости сращивают в несколько раз быстрее, чем... — От "самолечения" кота отвлекло смутное ощущение чужого присутствия. Котофей навострил уши: — А это что за новая напасть?" Он вскочил, крадучись обошел всю пещеру, настороженно всматриваясь в полумрак, ощупывая пространство чуткими вибриссами, готовый дать деру при первых признаках опасности. Вот только куда бежать он ещё не решил, то ли назад в тоннель, ведущий обратно, то ли в тот, в котором скрылся Птах. За этими тяжкими раздумьями и застала его вернувшаяся ведьма.

    — Баюн, ты что?

    От резкого оклика Людмилы кот испуганно сжался.

    — Нашла все-таки, — напустил на себя прежний вальяжный вид котофей, снисходительно глядя на жалкого, ободранного бесенка. — И где он был?

    — Нам там не пройти, — сказала чародейка, — тупик, хотя Птах утверждает, что там выход. А я думаю, что если он там и есть, то только для крыс, если даже наш вертлявый дружок застрял.

    — Тогда пойдем туда, куда я предлагал.

    — Никуда мы не пойдем, — возразила Людмила, подталкивая бесенка к стене, — не видишь, совсем плохо ему.

    Чародейка склонилась над страдальцем, зашептала тихонько, оглаживая руками его плечи и грудь, покрытые глубокие кровоточащие порезами и ссадинами. Птах морщился, но терпел.

    — Хоть бы все обошлось, — озаботилась ведьма, — жаль, трав животворных нет, мало ли какая зараза там расплодилась.

    — Обо мне бы кто так заботился, — растянулся рядом кот, — все сам, все сам... — и мстительно попенял ведьме: — Если бы ты так глупо не потеряла кошель с припасами, было бы легче жить.

    Людмила только хмыкнула: — Совсем память потерял, я-то тут причем? Ты ж их нёс... — отвернулась, что-то пробормотав себе под нос.

    Баюн её не услышал — перед самым носом котофея сидела, поблескивая глазками-бусинками, жирная упитанная мышь.

    "Мряу!" — охотничий клич закончился разочарованным стоном.

    Хмурый Баюн смотрел на слегка подрагивающий хвост желанной добычи, прижатой острыми зубами Птаха. Бесенок покосился на кота и поспешно сглотнул. Кот тоскливым взглядом проводил ускользнувшего грызуна.

    — Не судьба... — утешила страдальца ведьма.

    "Мряв..." — котофей, прижимая лапой ещё одну полевку, такую же упитанную, как и предыдущая, подозрительно покосился на бесенка.

    — Ты гляди, — подивилась Людмила, тщательно скрывая улыбку, — да их тут целый выводок.

    Раздувшийся, как воздушный шар, бесенок привстал и мучительно икнул. Из пасти его полезла желтая пузырящаяся пена.

    — О, так тебе и надо, — кот мигом заглотнул жалобно пищащего грызуна, — на чужой каравай рот не разе... — и заткнулся на полуслове, прислушиваясь к своим ощущениям.

    Бесенок соображал быстрее. Захлебываясь истекающей пеной, он кинулся к чародейке, вцепился в рукав её кафтана, жалобно заглядывая в глаза.

    — Ладно, ладно, — мимолетным движением руки ведьма смахнула с него свое заклятие, — ты тут не причем, чего тебе мучаться-то?

    — Я тоже больше не буду, — мигом пошел на попятную Баюн. Он опасался разжимать челюсти, потому и просьба его прозвучала едва слышно. Ведь знал, знал же, что лучше не злить ведьму, не удержался, и вот тебе поруха.

    — Что?

    — Виноват, исправлюсь, — во всю мочь заорал котофей. Сил держать пасть закрытой уже не было. Из нее выскользнули разноцветные шарики и закружили перед кошачьей мордой, на лету превращаясь в маленьких аппетитных мышат. Баюн зарычал, замахал лапами, стараясь поймать хоть одного: — "А что? Летающие мыши тоже иногда съедобны. Голод не тетка, а мать родная...".

    Даже измученный Птах не удержался от смеха, что уж говорить о Людмиле — кот всегда был неподражаем, а в этой ситуации тем более.

    Расплывчатая тень за спиной чародейки, едва заметная на фоне серо-коричневых стен, обрела четкие очертания, проплыла на середину грота, задумчиво, словно принимая решение, остановилась.

    — Развлекаетесь? — перед друзьями предстала женская фигура. Вот только для каждого она была разной.

    Птах тихо ойкнул. Перед ним стояла Белая баба — вестница несчастья. Бесенок тихо сжался от предчувствия неведомой беды.

    Женщина печально глянула на него: — Не бойся меня, маленький брат. Я скоро уйду.

    Кот припал к полу, перевернулся брюхом вверх, как игривый котенок. Ласковая рука прошлась по его густой шелковистой шерсти, взъерошивая её (Баюн ничего не имел против, хотя от других фамильярностей он не терпел), потрепала за ушами.

    Котофей услышал голос, который он помнил с той поры, как осознал себя личностью: — Вот ты какой стал, беглец. Досталось тебе, бедняге, но может оно и к лучшему... Велес тебя точно загубил бы своими экспериментами, а ты такой красавец вырос.

    Людмила застыла, как изваяние. Думала, что все видения кончились там, у саркофага. Или это действительность? Тогда почему кольцо молчит? Чародейка мельком глянула на свой талисман.

    Повелительным жестом Триглава протянула руку к кольцу. Оно, словно живое, заскользило с пальца Людмилы, повинуясь неслышному приказу. Ведьма сжала кулак, чувствуя живую пульсацию кольца. Оно упрямо рвалось наружу из судорожно сжатой руки, покалывая кисть иголочками.

    — Ладно, оставь себе. Мне оно уже ни к чему, а тебе ещё не раз пригодится.

    — Тебе? Какое отношение ты имеешь ко всему этому? И кто ты такая?

    Триглава звонко рассмеялась.

    — Что смешного в моем вопросе? — чародейка почувствовала, как от едва сдерживаемого гнева перехватывает дыхание, а голос готов сорваться в крик. Нельзя так, нельзя, но не получается, всего-то и осталось, что наружу выбраться, а тут...

    — Просто радостно мне, девонька, что мои закладки сработали, только не думалось, что столько ждать придется. Это какое же колено будет?

    — При чем здесь колени? — Людмила невольно глянула на ноги Триглавы, скрытые свободным платьем, потом озабоченно осмотрела свои. Вроде все в порядке, не считая большой прорехи на одной штанине и слегка затянувшейся ссадины. И почти забытое само собой всплыло в голове: "...силы для борьбы кольцо тебе даст, ещё немного в тебе самой сокрыто, от той, что кольцо подарила, досталась...". Догадка была немыслимой, но единственно возможной. — Ты моя?... — чародейка замялась, подбирая нужное слово.

    — Твоя, твоя... А мера родства значения не имеет, столько веков прошло. Благодарю тебя за спасение, хотя твоей воли здесь немного было.

    — Это как? — Неприятно осознавать себя игрушкой в чужих руках.

    — Когда сплетаешь в одну нить настоящее, прошлое и будущее, рано или поздно понимаешь, что есть вехи, изменить которые не дано никому. Даже мне. И то, чему суждено случиться, произойдет все равно. Вот и пришлось бросить в реку времени безделицы, что сами по себе ничего не значат, но, сошедшись вместе, обретают силу и становятся карающим мечом, способным уничтожить Зло в зародыше, пока оно не стало непобедимо. Так и случилось...

    — Безделицы... Кольцо, зеркало и я... — пробормотала еле слышно Людмила. — Но почему я? Я тут каким боком оказалась?

    — Ты оказалась в нужном месте в нужный час. Так ведь у вас говорят? Кащей действительно так и не узнал о моей дочери, иначе он перевернул бы всё вокруг, чтобы уничтожить её. Велес смог спрятать Девану в самом надежном месте, среди людей, оставив ей мой дар — кольцо, которое прикрывало и защищало девочку, пока она не подросла... Это больно — осознавать все и быть не в силах что-то изменить. Я ничем не могла помочь ей. Кащей не мог придумать худшего мытарства, чем это. Я просто ждала... — Триглава замолчала, задумавшись. — Терпеливо.

    "Я одна её вижу? — Чародейка глянула на бесенка и кота. Птах сидел неподвижно, прикрыв глаза. Котофей растянулся во весь свой немалый рост, басовито урча, словно внутри него безостановочно работал маленький моторчик. — Одна... Значит, опять видение..."

    Внезапно для себя Людмила шагнула к Триглаве и коснулась её. Рука ощутила живое тепло.

    — Не веришь самой себе? — отмерла та, — тоже верно. В этом лабиринте столько наверчено, что сама с собой повстречаешься и не удивишься.

    — Почему?

    — Кащей везде преград магических наставил. Боялся, как же он боялся... Всего, хоть и не осталось у него живых противников, всех извел. Догадывался, что и за ним придут, вот только не знал, кто. Уходи отсюда, и друзей уводи. Кащея нет, а магия его недолговечна, скоро здесь все рухнет.

    — Скажи мне...

    Триглава подняла на чародейку затуманенные глаза, в которых блестели слезинки:

    — Прощай, пора мне, меня зовут...

    Черты лица её застыли, искаженные затаенной болью. Длинные волосы разметал невидимый ветер.

    Людмиле, стоявшей рядом с ней, стало жарко от горячего дуновения. Серебристое сияние, окружившее Триглаву, слепило чародейку. Она зажмурилась, спасаясь от невыносимого блистания, но и сквозь сомкнутые веки видела, как искрится сверкающий ореол вокруг тела её прародительницы.

    "Уходи, — прозвучал мысленный приказ. — Здесь живых нет".

    — Как нет? — закричала Людмила, неосторожно открывая глаза, — а Антон? Он здесь! Он жив! — и увидела, что чаровница уже не одна. В пещере неизвестно откуда появился крепкий широкоплечий мужчина: длинные волосы собраны в хвост, бородка, заплетенная в короткую косицу, спускается на грудь. За его спиной темным облаком клубился мрак, тот же мрак таился в глазах. Незнакомец немного помедлил, потом молча шагнул к замершей Триглаве, напряженно вглядываясь в её лицо, словно спрашивал о чем-то.

    Вечность или мгновение длился этот обмен взглядами, Людмила не могла сказать, время, казалось, остановилось не только для этих двоих, но и для неё. Наконец, Триглава решилась — руки, протянутые навстречу друг другу, встретились: ручейки расплавленного серебра, стекающие с пальцев женщины, и рваные клочья тьмы, пульсирующие вокруг кистей мужчины. Прикосновение их породило ярчайшую вспышку — холодное пламя взметнулось к своду пещерки, завилось вьюном, увлекая в свой круговорот Триглаву и Велеса...

    ...и все, словно и не было никакой Триглавы. Только голова заболела от тяжких дум — опять привиделось иль нет... Разве что спросить друзей?

    — Эй, мечтатели! — Ведьма внимательно глянула на оцепеневшего бесенка, перевела взгляд на безмерно счастливого Баюна и внезапно поняла: — "Они тоже всё видели, но не признАются. Ну и ладно... Пусть молчат, имеют право". — Уходить надо отсюда, тут, по-моему, скоро станет весело.

    Никакой реакции. Что ж...

    — Ну, как хотите, — она развернулась к выходу, — а я возвращаюсь. Сколько можно тут без толку сидеть, Баюн скоро мхом порастет.

    — Зачем? Куда нам торопиться? — расслабленно мурлыкнул кот. Но Людмила голову дала бы на отсечение, что он даже не слышал её слов, настолько был погружен в собственные переживания.

    Донесшееся из тоннеля приглушенное шлепанье заставило чародейку насторожиться. А это ещё что за ерунда? Фу... Она поморщилась от мерзкого запаха тлена. Ендарь... Эта разожравшаяся туша как добралась сюда, как протиснулась в узкий лаз? Впрочем, неважно, встречаться с ним не хочется, значит, вперед, в один из двух не обследованных ходов. Выбрать, какой именно, она не успела — стены дрогнули и медленно поползли навстречу друг другу, уменьшая и без того небольшое пространство уже обжитого грота. Кот подскочил и заполошно кинулся в тот проем, откуда Людмила вытащила Птаха. Ведьма едва успела ухватить его за хвост и вытянуть обратно:

    — Куда, дурень, за мной и не отставай!

    Какое там не отставай — мелькнул под ногами и скачками понесся за бесенком, оставив ведьму далеко позади себя. Задыхаясь, Людмила бежала за более шустрыми спутниками, всем телом ощущая нарастающую вибрацию. Казалось, что сзади мчится набирающий скорость поезд, и вот-вот догонит её и сомнет, размажет по тоннелю всей своей многотонной массой. Ужас гнал её вперед, затуманивая сознание, лишая последних остатков здравого смысла. Ведьма летела сломя голову, одержимая только одним желанием — оказаться, как можно дальше от леденящего кровь гула. Когда сил бежать уже не оставалось, пошла, цепляясь за стены, потом ползла вперед, срывая о камни ногти, пока не сообразила, что от наступившей тишины звенит в ушах, а вокруг царит темень непроглядная.

    Промозглая стынь леденит тело, но так даже лучше — ощущая холод, понимаешь, что ещё жива. Жива, несмотря ни на что... Только не спать... Не спать... Не...

   

* * *

*

   

    — А где Баба-яга? — спохватился котофей, смекнувший, что уже давно не слышит за спиной надсадного хрипа ведьмы.

    — Как где? Разве она не с тобой? — Птах круто развернулся и, протиснувшись мимо кота, перекрывшего проход, кинулся обратно.

    — Опять я виноват, — кот навострил уши, но его чуткий слух улавливал только цоканье копыт бесенка, затихающее вдали. Баюн поспешно кинулся вслед за ним. Не хватало ещё и им растерять друг друга! Несколькими прыжками он догнал медленно бредущего Птаха: — А ты не торопишься...

    — Баюн, помнишь, сколько раз мы сворачивали? Нет? Я тоже, не до этого было... Это уже не подземелье под замком, самородный лабиринт. Мы видим в темноте, она — нет.

    — Ну, у нее сила есть, — котофей был настроен оптимистично. Сам факт, что зАмок остался позади, радовал его несказанно. — Не пропадет... — Птах промолчал. — Пусти меня вперед, толку от тебя под землей никакого.

    Повороты, развилки... как же далеко они ушли... знакомый запах... страх... боль...

    — Нам сюда, — Баюн уверенно нырнул в узкую щель.

    — Да ну, — засомневался бесенок, — она здесь не пролезла бы.

    — Протиснулась, однако... В кровь ободралась, но пролезла.

    — Но она хоть жива?

    — Живее нас с тобой... — усмехнулся кот. — С ней даже Кащей не сладил... — Восторженный крик Птаха заглушил его слова. — Нашлась, куда она от нас денется, а ты сомневался.

   

* * *

*

   

    — Идите... — вяло махнула рукой Людмила.

    Это были первые слова после того, как кот с бесенком вытащили ведьму из той щели, в которую та забилась. Она молчала даже тогда, когда Баюн, протискивая неподатливое тело чародейки сквозь каменную теснину, тихонько возмущался: — "Необъятная ты стала, мать, прямо не колдунья, а купчиха записная...". В былые времена такие речи ему с рук не сошли бы, а сейчас — молчок, как и не слыхала ничего. А, может, и впрямь — не услышала. Зато Птах уловил ворчанье кота, ощерился весело, обнажив острые клыки.

    — Это как? — попробовал уточнить дотошный котофей. — В каком смысле идите?

    — Я останусь здесь...

    — А мы? — Баюн возмущенно мяукнул. По его кошачьему мнению, всем рвать когти отсюда надо побыстрее. Под ногами пугающе рокотало, но хоть стены не тряслись, как в лихорадке, и не пытались погоняться за непрошенными гостями. А кто знает, надолго ли это затишье? Вдруг просто короткая передышка перед надвигающимся хаосом?

    — Вам чего пропадать зазря? Может, выберетесь... А, может, и нет...

    — Чего это тебе такая блажь в голову взбрела? Брыдом каким надышалась? — котофей поспешно принюхался. Вроде ничем таким не пахнет.

    — Без Антона мне пути назад нет. Я брата на гибель послала, мне и ответ держать.

    Ведьма, стоя на коленях, монотонно раскачивалась взад-вперед, сцепив руки в замок на груди.

    — Раньше думать надо было. Нет его здесь...

    Кот удивленно уставился на Птаха. Ишь, советчик нашелся... И тон какой хамоватый, куда вся его застенчивость делась.

    — Здесь он, рядом, — откликнулась ведьма, — только, сердцем чувствую, не дойти мне уже. Стены проклятущие, как домовина, давят... Времени почти нет...

    — Так ты решила семейный склепик тут обустроить, — оживился кот. — Неплохо, очень неплохо, да только кто ж тебе даст?

    — Что, силком спасать потащите? А не боитесь? — полыхнула яростным взглядом ведьма.

    Баюн слегка опешил, да где наша не пропадала:

    — А нам все равно, что потом будет, правда, Птах? Выкрутимся...

    Бесенок кивнул в ответ.

    Довольный поддержкой кот продолжил свою пламенную речь. Обычно с таким воодушевлением он выступал нечасто, и то, когда ему самому грозила нешуточная опасность. Долго плел Баюн вязь затейливых уговоров, попеременно напоминая о поруке Хранительницы и цепляя чувствительные струнки женской души, жалуясь на свою нелегкую долю будущего сироты, но все было напрасно. Как об стенку горохом...

    Охрипший котофей сдался, сказав напоследок:

    — Ты как хочешь, а я не намерен так часто Хранительниц менять. Ты, конечно, иногда непредсказуема, но к тебе привык, так что не обижайся... Время уговоров кончилось!

    С истошным мявом он ринулся на Людмилу. Отрешенная ведьма, полностью отключившаяся от реальности, неловко упала на спину. Кот на мгновение завис в воздухе, всей массой обрушился на чародейку, раскорячив лапы, вцепился покрепче в тело ведьмы, и крикнул:

    — Птах, шибче, пока я держу, руки вяжи.

    Не ожидавший от мохнатого напарника такого скорого начала боевых действий бесенок озадаченно посмотрел вокруг. Ничего подходящего для вязания рук не нашлось. Разве что собственный хвост? Но его надолго не хватит... Да и ведьма брыкалась слишком активно, пытаясь скинуть с себя голосящего Баюна.

    Сквозь завывания котофея, наконец, пробился негодующий вопль чародейки:

    — Пусти, олух, пусти... Жжет... Огнем печет...

    В пылу боя Баюн и не заметил, что его подбрюшье припекает, словно ошпаренное. Своя шкура, как известно, всегда ближе к телу, а уж если от нее ещё и паленым пахнет, тут не до спасения мира. Мигом скатился кот с ведьмы, на все лады чихвостя себя за излишнюю самонадеянность.

    Рассмотрев урон, котофей облегченно перевел дух, деловито вылизал подпалину. Заботливо обихоженная шерстка на животе была цела, но колер её из угольно-черного поменялся на рыжеватый. Подпаленное круглое пятно ещё слегка припахивало паленым. Кот, обнюхав ещё раз брюхо, брезгливо чихнул: — "Обошлось легким испугом — не дело такому красавцу, как я, с лысиной ходить. Хоть и не видит никто, но всё одно непорядок".

    Обезумевшая от боли Людмила, катаясь по земле, обеими руками рвала одежду на груди. Птах подхватил стонущую ведьму, приподнял её. Из-под выбившейся рубахи выскользнула и покатилась, зазвенев на каменном полу, тонкая пластинка. Поскользнувшись на ней, бесенок едва не упал, сильным толчком копытца оттолкнул непонятное в сторону: — "Потом гляну... Что с ведьмой?".

    Чародейка жадно хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Переведя дыхание, опамятовалась:

    — Баюн, что ты сотворил, негодник?

    Кот непонимающе уставился на неё. Это надо же — он ещё и виноват! Да он больше всех пострадал! На ведьме ни царапины, а он... Почти калека... Баюн пригорюнился и приготовился высказать все свои претензии, включая и самое начало поисковой экспедиции, когда ведьма против кошачьего желания затащила его в ступу.

    Неожиданно Людмила, словно вспомнив что-то, вскочила, скинула порядком изодранную куртку, одернула нижнюю рубашку. Не добившись нужного результата, стащила её через голову.

    Кот стыдливо потупился.

    Не стесняясь наготы, чародейка прощупала свою одежду дважды, повторяя "Не понимаю... Куда оно делось?"

    — Ты не это случайно ищешь? — бесенок наклонился над выпавшей вещичкой.

    — Да, да, — Людмила кинулась к заветному зеркальцу, по пути набрасывая на себя рубашку.

    Кот слегка прищурился, мысленно примеряя размер непонятной пластинки к своей подпалине:

    — Не тронь, — завопил он, — это она нас чуть не сожгла!

    — С ума сошел... — чародейка безмятежно взяла зеркало в руки, гадая, как она могла его выронить. Вроде хорошо спрятала... — Зеркало, как зеркало... Только я в нем страшнее кикиморы болотной.

    Друзья едва лбами не столкнулись, кинувшись на погляд.

    Склонились втроем над полированной гладью, но вместо своих замурзанных физиономий увидели Антона, мирно беседующего с Тимофеем. Мальчишка водил рукой по стене, облицованной глянцево-черными плитами, что-то объясняя своему старшему другу. В обе стороны от них тянулся бесконечный тоннель, сходный с теми, в которых плутала сама ведьма в компании кота и бесенка.

    — Живые, оба, — облегченно выдохнула ведьма и, словно опомнившись, сердито сдвинула брови. — Но истинно ли всё это? Или очередная обманка? Ещё одна загадка Триглавы про настоящее, прошлое и будущее? Да будь оно проклято, это зеркало! Жили, забот не знали! — Людмила размахнулась и со всего маху швырнула пластинку подальше от себя.

    Зеркало бумерангом описало полукруг над головой ведьмы, ударилось о стену, расколовшись на мельчайшие осколки, которые ледяными иглами застыли в толще камня. Правда, ненадолго, потому что незыблемая твердыня вдруг дрогнула и поплыла, словно подтаявший на солнце пластилин.

    Последнее, что видела Людмила перед тем, как потерять сознание (а что? ведьма ведь тоже женщина...), были ошеломленные глаза брата.

   

ГЛАВА 21

   

    — Все, — Тимофей уперся в стену, прижался к ней лбом, — больше не могу. Конца края этим ходам нет. Сколько можно бежать?

    Антон и сам был, как говорится, весь в мыле. Последнее время они оба едва переставляли ноги, лишь бы только не стоять на месте.

    — Здесь вроде потише... — неуверенно сказал он.

    — Ты думаешь? Надолго ли? — мальчишка оторвался от спасительной подпорки, повернулся к Антону. — Может быть, там тупик, а мы несемся, как загнанные. Ничего ведь вокруг не меняется.

    — Почему? Там стены были облицованные, а здесь — то ли сланец, то ли гранит...

    — Слушай, мне кажется... — внезапно оживился Тимофей. Надежда на спасение промелькнула в его глазах. — А ты не заметил, что мы вроде, как в горку идем?

    — С чего ты взял? Просто выдохлись, вот и, кажется, что подъем.

    — Да нет, смотри... — мальчишка прямо светился от пришедшей ему в голову догадки. Он снова развернулся к стене, подобрал острый камешек и принялся рисовать схему, поясняя свои выводы. — Помнишь, как мы попали в замок?

    — На ковре-самолете, — натужно пошутил парень. Еще бы ему не помнить. Времени прошло всего ничего, а он никогда на память не жаловался.

    — Я не уверен, что тот зал находился на одном уровне с землей, скорее всего он располагался гораздо ниже. Кащей же не совсем дурак был...

    — Думаю, что нет...

    — Что? — обернулся увлекшийся Тимка.

    — Он был очень даже не глуп, если смог столько времени всех в таком страхе держать. Думаю, врагов у него водилось куда больше, чем друзей. Впрочем, о друзьях мы ничего не слышали.

    — Ага, — отстраненно кивнул головой мальчишка, увлеченно царапая стену. — Вот, я прикинул... Там, где мы были вначале, и сам зал, и коридоры со стенами покрыты черными плитами. Это сердце замка, а сверху только муляж, обманка для таких, как мы. Если бы не полотенце Бабы-яги, мы покрутились бы наверху и ушли ни с чем. Кащею даже не пришлось бы организовывать нам встречу, слишком мелкая сошка. Потом та дыра, в которую нырнул Птах. Ведь пол все время под уклон шел, я заметил. Ещё помню, удивился, чего нам в подземелье делать.

    — По идее, твои рассуждения верны, если бы они ещё к выходу наружу привели.

    — А он, думаю, недалеко, мы уже столько отмахали. И осталось всего ничего — раз, и все!

    Тимофей двумя резкими взмахами руки перечеркнул нарисованные им каракули и впечатал рассыпающийся камешек точно посередине, в узкую извилистую трещину.

    Стена дрогнула и осыпалась вниз мелким каменным крошевом.

    У Антона перехватило дыхание — в открывшемся проломе стояла Людмила. Рядом с ней Птах (слава богу, живой!) и здоровущий черный кот с наглой самоуверенной мордой.

    Ведьма несуразно взмахнула руками и начала неловко заваливаться набок. Антон кинулся поддержать падающую сестру, да куда там, разве успеешь? Котяра скользнул под ногами, пушистым ковриком растянулся позади чародейки, смягчая падение. Людмила приземлилась ему точно на спину (кот только екнул, но стерпел тяжесть тела) и сползла мягко на пол.

    Сверху послышался угрожающий треск. Незыблемый монолит над головой прорезали глубокие извилистые разломы, которые расширялись прямо на глазах.

    Еще один мощный удар сверху. Вниз полетели обломки, при ударе о пол шрапнелью разлетающиеся в разные стороны.

    Все озадаченно задрали головы — свод тоннеля от частых повторяющихся ударов прогибался, как раскаленный металл под кувалдой в ловких руках молотобойца.

    Антон подхватил сестру на руки, кинулся к единственной стене, на которой ещё не было трещин.

    — При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна, — крикнул кот, перепрыгивая груды камней. По пути он ловко куснул чуть пониже спины совсем растерявшегося Тимку.

    Тот отпрянул от зубастого террориста.

    — Берегись, — закричал кот, отскакивая в сторону.

    На то место, где только что они были, рухнул кусок скалы, едва не задев Тимофея. Перепуганный пацан через мгновение оказался рядом с Антоном.

    — Стоило находить друг друга, чтобы вместе умереть? — меланхолично заметил парень, опуская сестру на пол и прикрывая её собой от града осколков. — Пробраться через эти завалы нереально. Нас здесь и засыплет. Всех скопом.

    — Не верю, — кот примостился рядом с ведьмой, басовито урча, — до сих пор обходилось. Чего уж теперь такое приключение портить нелепой смертью?

    — Ааааа...

    — Баюн... — Антону на миг показалось, что кот лапой в белоснежной перчатке приподнял свой цилиндр и вежливо, пряча улыбку в торчащих усах, склонил голову. — Кот...

    Парень ошарашено уставился на него. Надо же, и в самом деле, говорящий, а он думал, показалось.

    — Ты что? Забыл? — жарко зашептал прямо в ухо Тимка, — это же ведьмин помощник...

    — Неправда ваша, я сам по себе мальчик... — почему-то обиделся Баюн, повернувшись ко всей честнОй компании хвостом.

    — Хватит, не путай их, — слабо произнесла Людмила, массируя себе виски, — у них и так каша в голове. Я уж и не верила, что встретимся.

    — Хотелось бы не так...

    — Фатально? Своей судьбы и на хромой козе не объедешь...

    — Заживо погребенные, — нервно хихикнул Антон, — реалити-шоу... Последний из оставшихся в живых получит бонус...

    Что получит финалист, он не договорил — нестерпимый визг на грани ультразвука, от которого заломило в ушах, заполнил все пространство тоннеля. Следом раздался оглушительный грохот, лавина влажной слежавшейся земли посыпалась вниз, а в открывшийся над головой пролом хлынул ослепительный солнечный свет.

    Никогда ещё Антон не орал так громко. Рядом кричал и хлопал его по плечу Тимофей, которому вторил ликующий дискант кота, тянущего своё нескончаемое "мряоуо".

    Увы, счастье долгим не бывает.

    В подземелье как-то враз потемнело, а в дыру едва протиснулась вытянутое рыло невиданного зверя, завертелось, расширяя отверстие. Золотисто-оранжевая чешуйчатая морда, проявившаяся через мгновение во всей красе, пару раз хлопнула глазами-блюдцами, привыкая к смене освещения и вытаращилась на друзей.

    — Ой, баааатюшки светы, — застонал Баюн, прикрывая лапами свои уши, стараясь уменьшиться в габаритах, — никак папаня пожаловал? Говорил я тебе, Баба-яга, оставь ты этого змееныша там, где нашли? Не слушаешь добрых советов... Вот и доспасались... Кто б теперь самим помог...

    Зверь приоткрыл пасть с острыми зубами в три ряда и замер, склонив голову набок, казалось, прислушиваясь к стенаниям кота.

    Друзья оцепенели, только котофей, пока не поздно, попытался потихоньку отползти в сторону. Однако не удалось — заметив его маневр, чудовище коротко свистнуло и выдохнуло струю пламени ему вслед. Антону почудилось, что его сунули в раскаленную духовку. Баюн горестно заголосил, хотя выхлоп прошел поверху, лишь слегка опалив шерсть. Вонь от сгоревшего подшерстка и фосфорнокислого дыхания зверя смешались в непереносимое для обоняния амбре.

    Парень, стараясь дышать через раз, оглянулся — Людмила и Тимофей дружно зажали руками рты, с ужасом глядя на новую напАсть.

    Противостояние со зверем длилось недолго — всего несколько ударов трепещущего сердца. Рассудок с пугающей неотвратимостью сообщил, что из этой передряги они уже точно не выберутся.

    Чудовище стремительно сцапало Людмилу, подбросило вверх, словно рыбку-плотвичку, перехватило поперек тела и выдернуло наружу. Кот, правда, прыгнул следом, успев зацепиться когтями за штанину чародейки, но не удержался, соскользнул, стащив один сапог.

   

* * *

*

   

    Перевернувшись в воздухе, Людмила взмахнула руками, пытаясь удержаться от неотвратимого падения в ужасную пасть, и с криком ухнула вниз. Жаркая темнота сомкнулась вокруг нее. Ужасающие мгновения "слепого" движения в никуда, отмеренные сбивчивыми ударами её сердца, казались нескончаемыми.

    Резкий толчок...

    Остановка...

    Удар о твердую от долгой засухи землю и огненная зарница сквозь сомкнутые веки...

    Открывать глаза Людмиле не хотелось. Хоть не увидит, как её харчить начнут. Скорей бы уже, что ли... Чего время тянет?

    Клейковатый язык прошелся вдоль спины, зацепил шершавым кончиком стиснутые вокруг коленей руки, пытаясь развернуть сжатое в защитный клубок тело. Отрицательно мотнув головой, все же не выдержала, глянула сквозь ресницы.

    Глаза в глаза... огромные, медово-желтые... и она, тонущая в них, как мушка в янтаре...

    Так вот ты какая — моя смерть: дорога в никуда через темную щель узкого вертикального зрачка в обрамлении радужного озера несбывшихся грез...

    Не видеть...

    Биение крови в ушах, липкая испарина и холодеющие руки, у которых уже нет сил сжимать выскальзывающие колени.

    — Все, хватит! — Людмила до боли закусила губу. — Страшно? — Встала, пошатываясь, во весь рост. — Лучше ужасный конец, чем ужас без конца...— И застыла, пойманная в плен гипнотическим взором.

    Звонкая трель недалеко — до боли знакомая рулада змиуланчика... С трудом оторвала глаза от созерцания омута чужого взгляда — чужого, но не враждебного ей — и заметила мельтешащего рядом змееныша. Тот обрадовано заверещал, завис над плечом, трепеща тонкими перепончатыми крыльями. Чародейка, услышав потрескивание своих загорающихся волос, невольно подалась назад и только тогда разглядела всего "папаню". Змей впечатлял: огромный шар головы на короткой мощной шее, кожистые крылья подрагивающим веером на широкой спине и длинный хвост двойным охватом вокруг Людмилы и самого змея. А ведь она едва достает до колена когтистой лапы.

    Что ж теперь делать с этой "горячей" семейкой?

    Неожиданный шквал сбил Людмилу с ног, протащил по земле, раздирая на ленты остатки одежды, затолкнул под согнувшийся от натиска ветра куст. Гулкие хлопки, словно слитные удары сотен ладоней, и пронизывающая все тело дрожь от сдвоенного змеиного клича. Развернулась, на четвереньках выбираясь из-под нависающих веток, и увидела только прощальный отсвет заходящего солнца на золотисто-зеленоватой чешуе, мелькнувший парной искрой в белесом мареве наползающих облаков.

    Людмила огляделась. Поляна с большой яминой посередине, а вокруг, куда ни глянь, лес — знакомый, привычный. Высокие деревья шумят, качают макушками, перешептываются удивленно. Значит, свободна? Без всяких условий? Так просто... Жизнь за жизнь... И только сейчас осознала — спасена.

    — Спасибо, Змиуланы... — крикнула без надежды на то, что её услышат, просто радость бурлила внутри, искала выхода, хоть такого. И счастливо улыбнулась, когда до нее донеслась приглушенная расстоянием ответная трель малыша. — Прощайте...

    Вот и все...

    Какое все? И чего это она стоит? Там Антон, наверное, с ума сходит, но сначала...

    Людмила уселась на жухлую траву, стянула один сапог (как второй потеряла и не помнит), коснулась босыми ногами земли, жесткой, колючей, словно не родной. Опять чародейная сила ушла. Что же это она, как щепка в мутной воде? Неизвестно откуда берется, неизвестно куда пропадает... Для нерушимого восстановления время нужно и вот это — опрокинутое куполом небо с редкими пятнами розовеющих облаков, подкрашенными последними закатными лучами солнца, шелест листьев над головой, трепетные касания легкого ветерка, жар разгоряченной кожи, и мать сыра земля, не желающая принимать дочь свою. Вскочила, закружилась, раскинув руки. Запела-заплакала, завыла зверем раненым, взывая к могуществу земли, ветра, солнца. Никакого отклика... Неужели и впрямь все оставила в логове кащеевом, не сохранив даже малой искорки первозданной силы? А вдруг больше и не будет ничего... Нет, не верю... Упала лицом вниз и зарыдала, скорбными слезами омывая сухую землю.

    Не выдержала мать земля мольбы отчаянной, отозвалась на горе горькое, неприкрытое. Живительные токи пробежали от макушки до пят, заземляя стынущее тело, принимая его в лоно природы. Людмила оцепенела суеверно, боясь спугнуть, сглазить преждевременной радостью возвращение былого. Только облегченно выдохнула, когда почувствовала, как шевельнулось внутри, отозвалось придавленное мрачными сводами подземелья — камнем прОклятым — ведьминское естество, как трепетно и опасливо разгорается искра силы, пока ещё слабенькая. Пока слабенькая... Пока... Но на все время будет...

    — Эй! — подползла, заглянула за край провала, — долго вы еще там языками чесать будете? Я уж замучилась ждать, когда хоть один из вас придумает, как меня из плена змиева вызволить, — и засмеялась, увидев внизу оживленное копошение.

   

   

* * *

*

   

    — Антон, — истошно закричал мальчишка, — куда он её утащил?

    — На обед... Но она маленькая, ему все равно не хватит, так что скоро за нами придет.

    — И что, мы ничего ему не сделаем? — Тимофей не мог смириться с тем, что его старший друг уселся на пол и, замолчал, уставившись в стенку. — Почему ты молчишь?

    — Что ты предлагаешь? — Антон повернулся к пацану. — Туда? — он поднял лицо к пятну света, маячившее метрах в пяти над головой. — Ты летать умеешь? Уже нет? Я тоже... а туда-сюда по тоннелям метаться резона нет. Мы там уже были.

    — Но это же твоя... А... — махнул рукой Тимофей и уселся рядом.

    — Баюн, — позвал Антон, — выходи, чего спрятался?

    Кот с донельзя горестным видом выбрался из-за груды камней, за которой он предавался безутешному горю и зализывал душевные раны.

    — Что это было?

    — Змиулан, — Баюн безнадежно вздохнул.

    — Куда он Людку потащил?

    — Кто его знает откуда он прилетает и куда девается... Одно слово — змей огненный...

    — Огненный? Дракон, что ли? Их тут вас немеряно, как я гляну. С одним мы уже встречались, когда к Кащею шли. Ничего — справились.

    — То детеныш был, а тут — сам видел...

    — А ну-ка поподробней...

    Дослушав Баюна, Антон удивился:

    — Сестрица моя ему зачем? Я заметил, что мы ему по барабану были, так, шугнул факелом предупреждающим, и все.

    — А он со своей природой совладать не может — сколько девок и баб попортил, ни одна супротив устоять не смогла. Правда, все больше добром приходил, за любовь и ласку богатством одаривал, да толку? Баба все одно недолго жила потом — либо в родах умирала, либо просто от тоски чахла за полюбовником.

    — Каким полюбовником? — не выдержал Тимофей, — он же такой огромный.

    — Увянь, — щелкнул его по носу Антон, — жесткое порно детям до восемнадцати запрещено. Даже не пытайся представить...

    — Тут все проще, — сказал кот, — те, к кому змей приходил, сказывали подружкам какой он красавец писаный, лишь глянешь, и в груди замирает сладко-сладко... А больше его никто и не видит.

    — Как никто? — удивился парень. — Мы ж видели...

    — Эй! — донесся сверху веселый голос Людмилы. — Долго вы еще там языками чесать будете? Я уж замучилась ждать, когда хоть один из вас придумает, как меня из плена вызволить.

    — Мы пока с теорией знакомимся, — машинально буркнул Антон, изо всех сил пытавшийся представить чудище красавцем, — спасать потом будем, во всеоружии. А ты сгинь, глюк кошмарный...

    — Тошка, окстись! — Сверху в Антона полетела еловая шишка, за ней ещё одна, потом посыпались комья уже подсохшей на солнце земли. — Я живая! Отойдите... Лови...

    Вниз полетели сухие ветки с привязанными к ним полосками ткани, в которых Антон узнал обрывки Людмилиной одежды.

    — Что это?

    — Лестницу делайте...

    — С ума сошла? Из этого? Тут высота какая! Сверзимся, костей не соберем. Наколдовать чего посущественнее не можешь?

    — Пока нет... Вы бесенка первым пустите, он легкий. Пусть мне поможет.

    — Птааах...

    Мальчишка и кот озадаченно переглянулись. И тут Антон сообразил, что бесенка нет и, похоже, уже давно.

    — Где этот ушелец? Ну, все, он меня достал... — зловещим шепотом, чтобы не услышала сестра, прошипел парень. — В этот раз так просто он у меня не отделается...

    — Ну, что вы?

    — Подожди, — откликнулся кот, — думаем.

    — Что тут думать? — возмутилась Людмила, — делать надо. Солнце село, скоро темнеть начнет. Или вы там уже прижились?

    — Кто его видел последним и когда? — допытывался у друзей Антон, сгребая ветки в кучу и изо всех сил изображая активную деятельность.

    — Как-то не до бесенка было, когда тут все сыпаться началось, а потом, по-моему, его и не стало, — рассудительно заметил Баюн. — Каждый сам за себя...

    — Эх, вы! Может, его засыпало?

    — Птаха? — ухмыльнулся котофей, — ты его плохо знаешь...

    — Точнее, совсем не знаешь... — от низкого рокочущего баса вышедшего в круг света бесенка у Антона внезапно заледенела спина. Какой бесенок? Только тело осталось прежним. В глубине черных глаз неведомого существа горит адское пламя, грозящее в любой миг вырваться наружу.

    Да нет, показалось. Нервы уже на пределе... Птах, как Птах... Веки слегка прикрыты, а адский огонь в глазах... Да чего только не привидится после пережитого?

    — Ты где... — сердито гаркнул на него парень и, интуитивно чувствуя, что не стоит так опрометчиво наезжать на непонятно почему изменившегося бесенка, гораздо спокойнее продолжил, — шатался? Не хватало ещё за тобой бегать очертя голову...

    — А за мной бегать не надо, я сам прихожу, когда надобно, — глухо пророкотал тот, низко опустив голову, по-прежнему пряча взгляд.

    — Очень кстати подоспел, — влез практичный Баюн, ни на минуту не забывающий о своих меркантильных интересах, — нам ты сейчас позарез и нужен.

    Не обратив ни малейшего внимания на слова кота, Птах небрежно отодвинул в сторону попавшегося на пути Тимофея.

    — Ты чего толкаешься? — опешил мальчишка, едва не упав, — сдурел, что ли?

    Птах подался вперед.

    — Ты это... — Антон немного отступил. Ему на какой-то миг стало жутко. Тихий, бессловесный бесенок пер на него, словно танк.

    — Тошка, — Людмиле одной было уже невтерпеж, — ну что вы копаетесь? В темноте сложнее выбираться будет...

    Недобрый ревнивый взгляд бесенка плетью ненависти полоснул парня. Не в силах совладать с собой, Птах резко выбросил вперед лапу и вцепился в горло Антону. Тот покачнулся, пытаясь удержаться на ногах. Да толку?

    Приглушенный вскрик вырвался из стиснутой железной хваткой глотки. Последняя внятная мысль Антона — "Охренел он, что ли?.." — вильнула хвостом и растаяла...

    Дышать... Перед глазами поплыли лилово-черные круги, в висках загремел прощальный набат, в грудь когтями вцепилась саднящая боль... Хотя бы глоток... один единственный... на прощание...

    — Тоха, держись, — Тимофей кинулся к бесенку, повис на спине, норовя ударить коленом посильнее.

    Ленивым движением плеч мелкий Птах небрежно скинул мальчишку.

    Обмякший уже Антон, почувствовав минутную передышку, судорожно втянул воздух — как и просил: единственный торопливый глоток, почему-то с горьковатым привкусом осеннего костра.

    И снова — раздирающая легкие резь: дышать...

    — Даже не думай, — бесенок спокойно оглянулся на кота, подобравшегося для прыжка, — хуже будет.

    Кот — дважды повторять не пришлось — сделал вид, что жутко увлечен работой. Деловито ухватил зубами сучковатую ветку, очень кстати оказавшуюся неподалеку, и поволок за груду камней, стараясь оказаться подальше от опасного соседства.

    "Поворот... Сколько волка не корми... Антону все равно не помочь... Бес он бес и есть... злобой так и пышет, того и гляди все вокруг разнесет... — Баюн оглянулся на упавшего мальчишку, толком не соображавшего, что же случилось на самом деле. — Ну, куда он лезет, дурень, куда? Головой бы подумал...". Котофей тихонько муркнул в надежде, что Тимофей его услышит. Куда там? Тот опять ринулся к Птаху.

    Словно отмахиваясь от назойливой мухи, бес раздраженно дернул хвостом, резко выбросил назад ногу. Наткнувшись на внезапный удар острого копытца, мальчишка хекнул, замер на мгновение, прижав руки к животу:

    — Больно, — немеющими губами прошептал он и сломанной куклой свалился под ноги беса.

    Невысокий бесенок на вытянутой лапе приподнял сомлевшего Антона выше своей головы и слегка потряс, будто лиса курчонка. Ноги парня заскребли по камню. В напрасной попытке освободиться Антон забился, словно в припадке падучей. Птах довольно ухмыльнулся. Ситуация, когда размер не имеет значения, его явно забавляла.

    — Птааааах, — заверещала ведьма, разглядевшая в полумраке причину непонятной ей возни. — Не смей!

    От крика чародейки бесенок дернулся, задрал голову, вглядываясь в лицо Людмилы, белым пятном маячившее вверху.

    — Антон! — закричала ведьма. Голос её дрожал от страха за жизнь брата.

    Птах недоуменно глянул на парня, которого он по-прежнему держал на весу, слегка отодвинув от себя.

    Кот, под шумок отползший подальше, сжался в комок. Минутная растерянность ведьмы сменилась холодным бешенством. Баюн собственной шкурой ощутил волны ярости, направленные на бесенка.

    — Отпусти его! — команда Людмилы прозвучала, как удар хлыста. — Немедленно!

    Птах послушно ослабил захват — аморфной массой парень стек на пол рядом с Тимофеем и натужно закашлял, выгибаясь дугой, жадно хватая ртом воздух: густой, тягучий и отдающий кислинкой, словно клюквенный кисель.

    Приходящий в себя Антон бесенка больше не интересовал. Он проворным кузнечиком прыгнул вверх, уцепился за едва заметные выступы камней и, быстро перебирая лапами, полез наружу.

    Когда бесенок, в таком ракурсе больше похожий на странное мохнатое насекомое, скрылся из глаз, Баюн облегченно вздохнул. Выждав самую малость, на случай внезапного возвращения ополоумевшего Птаха, кот подскочил к друзьям: — "Как они? Ну, жить вроде будут...".

    Перевернувшийся к тому времени на живот Антон утирал слезы и кровь вперемешку со слизью, щедро текущие из носа.

    — Быстро ты оклемался, — кот склонился над парнем, разглядывая его повреждения.

    — Тимку лучше глянь, — морщась от боли, попросил парень, массируя себе шею, которая наливалась багрово-синим буквально на глазах. — Я уж думал, все, конец мне... Куда ты его волочишь? — возмущенно просипел он коту. — Там разрывы внутренние могут быть, его нельзя двигать...

    — Можно, — откликнулся Баюн, перетаскивая неподвижное тело Тимофея и укладывая вплотную к Антону. — Мне всё можно... Не таких вытаскивали...

    — Много ты понимаешь...

    Баюн не обратил на его слова никакого внимания — деловито топтался вокруг, словно примериваясь, потом навис сверху над полулежащим Антоном. От прикосновения торчащих вибрисс и едва уловимого звериного духа у парня защекотало в носу. Не удержавшись, он чихнул и тут же застонал от тяжести, навалившейся на него. Непоседливый кот неожиданно плюхнулся сверху на страдальцев, придавливая обоих своим немалым весом. Мальчишке пока все равно, но Антон был против такой помощи. От возмущенного крика голос опять сорвался в хрип. Котофей ловко заткнул ему рот своим слегка облезлым хвостом, и пока парень отплевывался от кошачьей шерсти, посоветовал расслабиться и получить удовольствие:

    — Не дергайся... Лишь бы никто не помешал, скоро, как новенькие, будете оба.

    — А Людмила?

    — Она справится, — авторитетно заявил Баюн, надеясь на лучшее. — О себе подумай... — и заурчал. Прерывистое урчание кота больше походило на распевку не слишком опытного шансонье, который никак не может определиться с тональностью и репертуаром.

    "Справится... Остряк-самоучка... Конечно, оптимисты легче живут, но гораздо меньше пессимистов. Те изначально готовы к самым худшим коллизиям жизни", — от напева, непрестанно меняющего тон, у парня закружилась голова. Глаза сами собой закрылись, и ему стало так хорошо и беззаботно, как в далеком детстве, когда, набегавшись, засыпаешь с ощущением того, что впереди ещё много-много дней, полных удивительных открытий.

   

* * *

*

   

    Бесенок высунулся над краем ямины и сразу же наткнулся на вопрошающий взгляд ведьмы.

    — Птах? — растерялась Людмила. — Ты сам выбрался?

    Тот замер, возвращая себе прежний несерьезный облик, приглушая багряный блеск глаз, да, видать, перестарался слегка. Ведьму не обманешь.

    — Кто ты? — Ишь, голос властный, а сама напряжена, как струна. — Не почудилось мне... Что с Антоном творил, паразит?

    Бесенок оттолкнулся и выскочил на поляну, оказавшись рядом с чародейкой. А ведь не отодвинулась ни на шаг, когда подошел вплотную, глядя на нее снизу вверх. Да что она сейчас может?

    — Он больше не нужен...

    — Как не нужен? Кому? — Оторопела, плещется в глазах непонимание. — Ты так решил? С чего? — И опять гневливый всплеск. — Кто ты?

    — Помнишь, как мы встретились?

    — Встретились? Сильно сказано...

    — А вот усмешка здесь лишняя. Вспоминай...

   

    С тихим шорохом набегают неторопливые волны на пологий речной берег. Пахнет перепрелыми водорослями и болотной тиной. Серебристая лунная дорожка на воде слегка подрагивает. Брошенным прицельно камешком разбивается призрачная тропа в царство Водяного, широкими кругами расплывается по темному зеркалу воды. Что-то не откликается речной хозяин... И зачем звал, непонятно... Да ещё так срочно... Ну на нет и суда нет. Ждать больше не хочется. Напоследок Людмила кидает ещё камешек, уже просто так, из вредности.

    За излучиной реки хохочут, заливаются русалки. Их время — опасное для случайных путников — Русальная неделя. Была б её воля, Людмила за версту бы обошла это место, связываться с шельмами-водяницами не особо хочется. Это на людей легковерных они морок набрасывают, а от ведьмы русалки не прячутся. Мерзкое зрелище, признаться — злобные, ненавистные старухи с иссохшим истлевающим телом, даром, что в воде живут. Как только народ верит в их красоту и вечную молодость? Зло всегда уродливо, а русалочье тем более — брошенные невесты, по собственной воле отказавшиеся от жизни земной, мстительны и жестоки. Ладно, что сидеть? И так понятно, что не явится Водяной. Знать, нужда отпала в её помощи. Домой пора...

    Отчаянный, полный невыносимого страдания, крик донесся от русалочьего игрища.

    Не выдержала Людмила, вскочила, помчалась берегом, оскальзываясь на мокрой траве. Добежала до излуки и остановилась, всматриваясь в мельтешение темных силуэтов на мелководье. Показалось, что в середине скопища русалок словно большая рыба заплескалась, забила хвостом. Разом засмеялись русалки, кинулись к рыбе, притопили слегка и, отпустив, закружились вокруг быстрым хороводом, залились напевным смехом.

    И опять по нервам ударил безысходный вопль, аж мороз пробрал до костей. А ночь ведь душная какая — парит, словно перед грозой.

    "Что ж делать? — заметалась по берегу ведьма. — В воду никак нельзя, чужие владения. Утянут, как пить дать... И сама погибну, и страдальцу не помогу... С берега попробовать пугнуть, что ли?".

    В ладонях привычно сформировался огненный шар, взвился вверх, пущенный умелой рукой и вонзился в воду почти в центре русалочьего круга, накрыв водяниц клубами пара. Не зря тратила долгие часы на упражнения, пригодилась все-таки боевая магия. Людмила, предварительно сложив пальцы оберегающим жестом, удовлетворенно вслушивалась в проклятия и пожелания: — "Ничего, пусть прочувствуют на себе, каково это... А не поймут, ещё один "подарочек" отправлю".

    Скоро у самого берега поднялась белесая фигура водяницы, разглядывая ведьму.

    — Баба-Яга? — русалка удивилась несказанно. — Ты чего озоруешь? Мы с тобой вроде не ссорились, делить нам нечего. Твой лес, наша река...

    — Кто там у вас?

    — А тебе какое дело? Иль нужда телесная заела? Так приходи, опытом поделимся... — водяница кокетливо перебросила отвисшую тощую грудь на покрытое синеватыми пятнами тлена плечо.

    Людмила брезгливо передернулась — видели б мужики, за какой красотой кидаются, головы теряют, так и рыбачить бы перестали.

    — Отдайте мне его... — попросила она.

    — Чего ради? Это наша добыча. Ты тут каким боком?

    — Сочтемся...

    Задумалась водяница не на шутку, почесала загнутыми когтями остатки длинных спутанных волос и, прикинув что-то, решилась:

    — А бери, — сунула пальцы в беззубый рот, залихватски свистнула подругам, — толку все одно никакого от него нет. Скушный он стал...

    Затаив дыхание, глядела Людмила, как приближаются русалки к берегу. Одна из них волокла за собой примолкшего страдальца. За невеликим тельцем его тянулся темный извилистый шлейф.

    — Вы что, уже и детьми не гнушаетесь? — грозно свела брови ведьма. — Мелка добыча ваша для взрослого.

    — Да, что ты? Как можно... — глумливо усмехнулась первая водяница, не сводя алчных глаз с чародейки. — Так берешь или как?

    Чародейка согласно кивнула и едва успела подхватить скользкое от воды и крови тело, исполосованное острыми когтями русалок. Сердце зашлось от жалости, когда посмотрела, кого вызволила — бесенок-подросток, с едва пробившимися рожками, почти не дышит уже. Получится ли выходить, неизвестно...

    — А мы хотим...

    Не дослушала Людмила водяницу, развернулась и кинулась в лес, подальше от воды. Не хватало ещё торговаться с этими злыднями, прихоти их выполнять. Обойдутся! Только бежать шибче надо — догонят, мало не покажется. Вслед несся злобный вой обманутых русалок, да поздно, улетела птичка.

    Ох, не скажи "гоп", пока... Отяжелевшее тело бесенка оттягивало руки, норовило выскользнуть. Под ноги то и дело попадался сухостой, кусты внезапно выстреливали ветками, цепляя платье, а за спиной раздавалось ожесточенное улюлюканье водяниц, окружающих Людмилу. Не думала ведьма, что по лесу они бегают так же прытко, как и по воде. Мутно-белые силуэты загонщиц мелькали то справа, то слева. Чародейка едва успевала увиливать от жадных рук, тянущихся к ней из-за деревьев. Кинуть бы в них заклинанием, да пока соберешься с силами, разорвут в клочья. Только и остается, что бормотать срывающимся от гоньбы голосом: — "Отступите, навь и мара, отступите хмарь и хворь, лишь из пара вар — не кара, лихо — сгусток слабых воль. Отженитесь, гады сердца, выпрямись, излом в груди, вам от лиха не согреться, мне свободу, вам — уйти...". Ведьма не знала, насколько действенен этот заговор против водяниц, но, если русалки замкнут круг, можно смело прощаться с жизнью. Нежить обмана не прощает, хотя сама порой не прочь слукавить.

    Торопливое бормотание на бегу помогало слабо. Речные "девы" гнали ведьму до самого дома, только перед защитным кольцом-оберегом, полыхнувшим лютым жаром, развернулись и, дружно пожелав ей ни дна, ни покрышки, убрались восвояси.

    Людмила же, свалив недвижного бесенка на крыльцо, хлебнула воды колодезной студеной и принялась колдовать над ним. Сама не заметила, как день наступил — весь остаток ночи останавливала кровь текучую, что не брал никакой наговор, штопала обычной портновской иглой самые глубокие раны, да готовила восстанавливающие взвары. И для бесенка, и для себя.

    Выходила все же спасенного, да так привыкла к его молчаливому, незаметному присутствию, что не решилась прогнать, когда бесенок поправился, хотя никого не собиралась впускать в свой ближний круг.

   

    Чародейка, не говоря ни слова, смотрела на Птаха, стоящего перед ней. Кого же она спасла в ту ночь? Может, не зря так упорствовали водяницы, пытаясь отобрать у нее этого?

    — Будто вчера было, да? А ведь сколько лет минуло... Ты ведь даже не задумывалась, почему я ни капли не меняюсь, так и остаюсь бесенком-недорослем.

    — Глаза отводил? Чего таился?

    Птах отступил от ведьмы, уселся на невысокий пенек, пригорюнился.

    Она едва удержалась — так и хотелось утешить безобидное создание, несправедливо заподозренное в тяжких провинностях. Немудрено головой ослабеть после злоключений. Может, почудилось всё в обманчивой темноте провала и зря она напраслину на невинного возводит? Ведь сколько лет рядом жили в добре и мире.

    Но бесенок исподлобья кинул взгляд на чародейку — внимательный, оценивающий, усмехнулся тайком.

    — Хватит лицедействовать, говори все, как есть, — опомнилась ведьма. Не будет ей покоя, если не узнает всей правды.

    — Ладно, сама хотела, — вместо Птаха проявилось опаснейшее существо, связываться с которым не стоило, — только не прерывай, если что не по нраву придется.

    У Людмилы неприятно засосало под ложечкой, словно в предчувствии беды. Пожалуй, лучше молча выслушать, что он расскажет, а потом решать, как быть.

    — Свой счет у меня к Кащею имелся. Подобраться к нему я не смог, сколько не пытался. — Голос "бесенка" слегка подрагивал, казалось, он неимоверным усилием воли сдерживает давнюю, затаенную боль, что рвется изнутри. — Даже для меня слишком хитер и осторожен оказался, да разнеслась весть, что новая Хранительница, Баба-Яга, отпор дала лиходею. Я не поверил, хотел присмотреться к тебе, да как? Новых знакомств чураешься, дружить ни с кем не стремишься, окружилась забором и сидишь, как сыч, взаперти, без нужды нос не кажешь. Пришлось на хитрость пойти, выманить на реку. Водяному ты без надобности оказалась, это моя придумка — потолковать хотел, да не приметил "покрывала" русалочьего, раскинутого по берегу. Там бы мне и сгинуть, да не проста ты оказалась, вырвала у водяниц. Правильно не согласилась на их торг, будь уверена, цену запросили бы немалую. Не часто им такие, как я попадаются... — Птах замолчал, задумался.

    — Какие? — не выдержала Людмила томительную паузу, несмотря на свое твердое решение молчать, что бы ни услышала.

    В темных глазах бесенка мелькнула непонятная печаль, и он опять заговорил, быстро, сбивчиво, проглатывая окончания слов. Людмила даже не сразу поняла, что слышит хорошо знакомое:

    Мы черные вороны смертного ложа,

    Дыхание мертвых над ухом убийц,

    И шорох шагов, и морозец по коже,

    За сотней имен, одержимостей, лиц.

    Скажи мне, когда это было иначе?

    Мы мстили за тех, кто остался один.

    Ведь боги ушли, ведь святые не зрячи,

    Ведь холоден ветер забытых руин.

    Мы мстили за тех, что погибли так страшно,

    За тех, кого люди забыли отпеть.

    Пусть месть — только снег, грязный снег, снег вчерашний —

    Мы мстили за то, что не смели терпеть.

    Безликие тени полудня и ночи,

    Как гончие ада, учуявши кровь.

    Беги, если хочешь, беги что есть мочи —

    Мы рядом, мы здесь, мы появимся вновь...

   

    — Откуда ты это знаешь? — похолодела ведьма. Многое из прошлой жизни забылось, но не стихи, особенно свои, выстраданные бессонными ночами. Они возникали в памяти снова и снова, как отражение затаенных мыслей и печалей.

    — Это днем ты была ведьмой, а спящая становилась совсем другой. Говорила во сне, тосковала о чем-то, стихами вещала часто. Всякими, но эти почему-то звучали чаще всех... Словно обо мне сказано.

    — Ты демон? — ужаснулась Людмила. С демонами окаянными ей ещё сталкиваться не приходилось, но метафизическое существование их она вполне допускала.

    Птах закрылся лапами и затрясся в мелких корчах, невнятно всхлипывая.

    — Ты плачешь?

    — Глупая ты... — бесенок поднял насмешливую рожицу. — Ничего толком не зная, пытаешься свести концы с концами. А не сходятся никак... Демон... Надо же придумать.

    — А разве нет?

    — Мало кто по собственной воле покидает сверкающую Правь, вернее, я был единственным, кто решился отказаться от вечного благоденствия. И Макошь, и Доля счастливы, а меня тоска грызла от сладкой праздности. Хорошо там, но не для меня, куда больше мне нравилось здесь, в Яви.

    — Макошь? Доля? А ты значит?..

    — Недоля, — лихим полупоклоном склонил голову набок бесенок, — прошу любить и жаловать.

    — Как же вернулся?

    — Звездой падучей...

    — Звездой? Но ведь ты бесенок.

    — А это мой истинный облик — я такой и есть.

    — А я на звезды всегда желание загадываю...

    — Сбылось?

    — Нет... — отрицательно качнула головой чародейка. — Да и немного их падает...

    — А мне вот удалось, — ухмыльнулся Недоля, — единым махом вниз ухнул. Макошь едва успела крикнуть напоследок, что, если погибну в Яви, то навечно. А я не мог допустить, чтобы навьи на свободу вырвались, чтобы погиб возрожденный нами мир, чтобы погубивший меня и моих ближних торжествовал победу да землю топтал. Думал, с Кащеем легко справлюсь, да время в Прави иначе течет — там мгновение, здесь годы. Эх, надо было его сразу убивать, как только они появились, да Макошь отговорила... Кто знал, что Триглава решит их равными нам сделать? Способные ученики оказались, а Кащей так слишком...

    — Ничего не понимаю, — растерялась Людмила от сбивчивого монолога Недоли-Птаха.

    — А и не надо тебе... Главное сделано... Нет Кащея больше, и баста. Будем жить... просто жить... жить...

    Чародейка смотрела на раскачивающегося из стороны в сторону бесенка, беспрестанно повторяющего "жить", и чувствовала, как в душе разгорается гнев. А когда достигла точки кипения, не выдержала, кинулась к нему, затрясла его, приговаривая:

    — Что ж ты, гад, нам ни разу не помог? Мы ведь не раз на краю гибели были! Что ж за нос столько водил? Чем тебе Антон помешал? — попутно отвешивала увесистые тумаки, не думая о том, что Птаху достаточно пальцами щелкнуть, чтобы её укоротить.

    — Тем и отличается Явь от Прави, что здесь нескучно, — крикнул Птах, отбегая от разъяренной ведьмы. — А Антон слишком дорог тебе, чтобы оставлять его живым. Я хочу быть единственным.

    — Только этого ещё не хватало... — пригладила вставшие дыбом волосы Людмила, переводя дыхание. — Весельчак... — Птах почти скрылся в лесу. — Стой... Стой, дурень! Неужели ты уйдешь просто так?

    — Легко...

    — Навсегда? — Бесенок выглянул из-за ближайшего дерева. Таким потерянным чародейка никогда его не видела. — Мы ведь любим тебя... Все... И Антон, и Баюн, и Тимофей... Ты нам, как младший брат стал. Неужели ты так просто откажешься от нас? Мы — нет...

    Гамма эмоций отразилась на рожице Птаха: удивление, сомнение в истинности слов чародейки, а потом глаза полыхнули такой неприкрытой радостью, что Людмила не выдержала и рассмеялась в ответ.

    Проскочив мимо ведьмы, бесенок с разбега прыгнул в ямину.

    Людмила ахнула, а через миг из провала, словно пушечный снаряд, вылетел громко вопящий котофей, нелепо размахивающий лапами.

    — Ну, хоть так... — только и успела подумать чародейка и кинулась к приземлившемуся Баюну. Кот приподнял голову и...

    ...такой "игры слов" Людмила не слышала даже от Лешего.

   

ГЛАВА 22

   

    — Вставай, лежебока, — потряс Антона Тимофей.

    Переход от беззаботного сна к реальности оказался тяжеловат. Парень с трудом сбросил вязкое оцепенение и уселся, ошалело мотая головой.

    — Тимка, — обрадовался он, глядя на беспечно улыбающегося мальчишку, — ты в порядке?

    — В полном...

    — Сколько ж я спал?

    Тимка пожал плечами.

    — Ну не так чтобы долго ... Я же говорил, будете, как новенькие, а ты сомневался, — кот не мог смириться с последними словами Антона, ставящими под сомнение его мастерство лекаря. — Как самочувствие?

    — Что-то не очень, будто черти на мне всю ночь катались, — парень потянулся так, что хрустнули кости, коснулся горла. — Тимох, а ну-ка глянь, у меня там что-либо есть?

    — Есть, — откликнулся тот минуту спустя, подозрительно долго рассматривая в наступающих сумерках шею друга. — Ой-ей-ей...

    — Что? — испугался Антон. Сам-то он боли не чувствовал, хотя удушающий прессинг пальцев Птаха ощущал до сих пор.

    — Щетина, как у борова, и грязь толстым слоем. Мыться надо чаще...

    — Ну ты сказал... Выберемся, в бане отпарюсь. Уже и не верится, что из этих катакомб можно выкарабкаться, — хмыкнул и добавил, — без особых потерь.

    — И кто тебя за язык тянет? — тихонько прицыкнул кот. — Молчание — золото.

    — Ты о чем?

    Не отвечая, Баюн навострил уши, прислушиваясь к крикам, доносящимся сверху.

    — Людмила? — Антон задрал голову. — Туго ей там приходится? Неужели мы ничем ей не поможем? Выбраться отсюда никак?

    — Самим? Нет, да мне и не хочется пока.

    — А лестницу сделать, как собирались? Тим, давай-ка глянем, может, что получится.

    Ответа он не услыхал — застоявшийся воздух слегка колыхнулся, потом со всей силой ударил наотмашь по лицам.

    — Что это? — Мальчишка непроизвольно подался поближе к Антону. Тот пожал плечами.

    Кот вскочил, мягко ступая, подобрался к световому пятну — поблекшему, едва заметному.

    — Сидите уж, не рыпайтесь, — недовольно буркнул кот, — будете здесь в потемках... Мряу... — едва успел отскочить от темного силуэта.

    Птах, без прощальных слов покинувший их, с грохотом приземлился рядом с ним.

    — Вторая часть марлезонского балета, — протянул еле слышно парень, напрягая мышцы, чтобы на этот раз не сплоховать, — и, похоже, финальная... — он выдвинулся вперед, потихоньку отталкивая себе за спину упиравшегося Тимофея. Пацан упорно сопротивлялся легкому нажиму, чем окончательно вывел Антона из себя. — Ушел... — свирепым полушепотом рявкнул он, не сводя глаз с Птаха.

    Бес все-таки услышал его. Гаденько ухмыльнулся, приветливо помахал когтистой лапой обоим. Высоко подпрыгнув, развернулся в воздухе немыслимым кульбитом, подмял под себя сторожкого кота. Баюн взвыл, изворачиваясь, цапнул зубами мелькнувшую перед самым носом волосатую ляжку. Птах скрутил его за одно мгновение, связав котофея его же собственным хвостом, потом слегка подбросил вверх, точно прикидывая тяжесть воющего дурным басом мехового комка. Судя по всему, результат беса вполне устраивал.

    — До встречи в Нави, — Птах широко размахнулся и запустил кота в свободный полет.

    Антон с сожалением проводил взглядом подвывающего Баюна. На краткий миг ему захотелось оказаться на месте кота. Счастливец... До боли захотелось хоть ещё один раз, последний, взглянуть на небо над головой, а не на эти грёбаные камни, вдохнуть аромат леса, а не вековую пыль подземелий, услышать прощальную песню ветра. А самому не придется, так хоть мальчишке дать шанс...

    Сверху донесся едва различимый крик Людмилы.

    — Прибыл благополучно, — перевел бес.

    Его неподвижная фигура замерла в метре от парня. Антон кожей ощутил ощупывающий взгляд Птаха. Внезапно в короткой шерстке беса засверкали миниатюрные молнии, верткими змейками соскользнули вниз, собираясь на кончике опущенного хвоста. Пушистая кисточка вытянулась, превращаясь в острый искрящийся шип.

    — Черт... — процедил сквозь зубы парень, — с голыми руками на эту дрянь.

    — Нам бы наш меч... — высовываясь из-за его плеча, мечтательно прошептал Тимофей.

    Короткий иззелена-синий разряд сорвался с вращающегося веретеном хвоста и точной наводкой влепился в лоб мальчишки. Тот беззвучно раскрыл рот, застыл на миг и опрокинулся назад, как подкошенный.

    Антон наклонился над мальчишкой, напрочь позабыв про беса за спиной. Тимофей не дышал. От неистовой ярости потемнело в глазах. Враз отключились все мысли, кроме одной. "Убить...убить... убить" — набатом загудело в голове.

    — Теперь ты, — довольно хохотнул Птах.

    Парень, готовый голыми руками разорвать вражину, развернулся на яркую вспышку за спиной, но только и смог, что вскинуть беспомощно руки, когда всплеск холодного огня мелькнул перед глазами.

   

* * *

*

   

    Глянув на изнемогающего кота, чародейка наклонилась над ямой и крикнула в темноту провала:

    — Птах, ты не забывай, они просто люди...

    — Они люди, а ты тут хоть помирай, — обиженно пробормотал Баюн, тяжело дыша после бурного выплеска эмоций. Не каждый день тебя используют в качестве метательного мяча.

    — У тебя все равно девять жизней.

    — А кто считал, сколько их у меня осталось?

    — Не прибедняйся, — оборвала его стенания ведьма, — радуйся, что выбрался без потерь.

    — Ага, а мои нервы ничего не стоят...

    Людмила не стала отвечать — у всех нервы. Пререкаться бесполезно — котофей неисправим, но тем и дорог, что второго такого не сыскать. Она отошла от края провала, прижалась щекой к молоденькому дубку. Мягкая прохлада, исходящая от ствола дерева, немного остудила пылающее лицо. Что он там копается? Страх и сомнения разрывали сердце на части. Изменившийся Птах был непостижим и опасен. Не получится ли так, что, увидев Антона, он опять взбесится и решит избавиться от докучного "соперника"? Что возьмет в нем верх — естество нелюдя или благодарность ведьме за спасение?

    Вскоре над краем показался бесенок. С его плеча безжизненно свисал Тимофей.

    — Я же просила, — укоризненно протянула Людмила, облегченно переведя дыхание. — Что с ним?

    Птах с натугой подтянулся, свалил мальчишку у ног ведьмы и, отдышавшись, сказал:

    — Нормально все... Сейчас очухается... Я ж не виноват, что твой братец драться полез.

    — А что ты хотел после своих превращений... — Людмила усмехнулась.

    — Вот и доставай его сама.

    — Птах...

    Тимофей коротко вздохнул и приподнял голову. На краю ямы спиной к нему стоял враг. Перед ним — беззащитная чародейка и вытянувшееся в струнку безжизненное тело кота. Недолго думая, мальчишка на карачках подобрался к Птаху и что есть сил дернул за тонкую щиколотку. Тот не удержал равновесия, покачнулся, попытался уцепиться за край, но ухнул вниз. Тимофей вскочил и завопил от восторга. <

   

* * *

*

   

    Нападение существа, некогда бывшего Птахом, отключило Антона ненадолго. "Жив ещё, что ли? Вроде того... и даже вполне здоров..." — открыв глаза, он ещё успел заметить, как мелькнул вверху едва различимый силуэт беса, отчего-то заметно потолстевший с одной стороны.

    Тускнеющие лучи вечернего солнца, свет которых едва рассеивал полумрак, исчезли совсем. Ночь наступила так некстати. Ждать утра не с руки, когда тут такое творится.

    — Что за хрень, Тим, а? Хотел бы прикончить нас, так добивал бы скорей и всё... Чего он носится туда-сюда?

    Тишина.

    — Тим... — негромко позвал парень и, не получив ответа, всполошился. Кинулся вслепую шарить вокруг.

    Мальчишки не было.

    Только теперь до Антона дошло, что он остался один. Не думалось, что все кончится так безрадостно. Нет, допускал, конечно, всякое развитие событий, но в глубине души надеялся, что все обойдется. Из каких передряг только не выбирались. Зачем бес их утащил? Что с ними делает? Жрет, должно быть? На свежем воздухе. А Людмила что ж? Стоит и смотрит? Так он и её уже, наверное, того... От осознания гибели друзей стало неимоверно мерзко, а перед мысленным взором тотчас предстала жуткая картина растерзанных тел, благо сил у Птаха достаточно, сам убедился. На миг стало жутко. Горечь подкатила к горлу. Антон сплюнул ставшую вязкой слюну. Чего сидеть? В том, что скоро бес вернется и за ним, парень не сомневался. Значит, есть шанс подороже продать свою жизнь. Он встал, осторожно пошел вперед, стараясь ногами нащупать палки, сброшенные Людмилой для лестницы. Хоть какое-то оружие будет...

    На голову посыпалась сухая земля, потом раздался вопль Тимофея.

    Антон подпрыгнул от неожиданности — настолько нереальным показался ему этот звук, словно голос призрака, озвученная болезненной фантазией галлюцинация. Сомнений в том, что пацан мертв, у Антона не было никаких. Ну, вот, уже зовет... Знать, мало осталось... А подсохший глинозем? Да мало ли отчего он посыпался, может, там бес топчется, примеряясь, как ловчее спрыгнуть за ним? Взгляд невольно устремился вверх, но поздно, слишком поздно... На Антона навалилось что-то тяжелое, задержалось на плечах и заскользило книзу, потянув за собой. Парень упал навзничь, явственно ощутив, как предательски хрустнуло что-то в затылке.

    Птах потоптался возле Антона, прислушиваясь к его прерывистому дыханию. Тонкая жилка на шее человека билась часто-часто. Верно говорят — знал бы где упасть, так соломки подстелил, да где ж её здесь было взять. Потосковав так пару минут, бесенок, понимая, что здесь он бессилен, подпрыгнул и полез наверх.

   

* * *

*

   

    — Почему ты один? — побледнела ведьма. Неужели сбылись её худшие предчувствия? — С Антоном все в порядке? Он жив?

    — Жив... Я не могу его вытащить, слишком тяжелый для меня. — Птах не стал признаваться, что состояние парня совсем не идеально. Но он же не соврал, полуправда разве считается ложью?

    — Неужели боги не всесильны? — осведомился Тимофей, которому Людмила в двух словах растолковала, как он был не прав, напав на общника.

    — Я не бог, — огрызнулся донельзя расстроенный бесенок, — только помощник. И я не всемогущ, устаю так же, как и все вы, только гораздо медленнее. К тому же подземелье тянет силы похлеще, чем упырь кровь, стараясь поддержать исчезающую магию.

    — Тянет силы, говоришь? — ведьма задумалась, потом глянула на дрожащего мальчишку, — Баюн, набери-ка хвороста для костра...

    — Ворожить будешь? — кот лениво потянулся. Вот чьему спокойствию можно было позавидовать.

    — Тимофей совсем озяб, пусть согреется немного, пока я не вернусь. — На ладони её уже дрожал и переливался жаркими бликами лепесток огня.

    — А ты куда? — разволновался пацан.

    — На кудыкину гору, — отрезала ведьма, поднося огонек к куче валежника. Сухие ветки вспыхнули, как порох. Пламя взвилось почти до небес и почти сразу же опало, повинуясь движению рук чародейки, заиграло ровными золотисто-оранжевыми оттенками. — Ждите... — она развернулась и скрылась в окружившей костер темноте.

    После ухода Людмилы мальчишка притих, подобрался к довольно щурившему глаза коту и устроился рядом с ним. Сидеть поблизости от бесенка Тимофею не хотелось. Ну, не уверен он был в лояльности бесенка, несмотря на все уверения чародейки. Слишком свежи были в памяти его наскоки. От тепла мальчишку разморило — он и не заметил, как заснул, прислушиваясь к тихому мурлыканию котофея и убаюкивающему потрескиванию веток в костре.

   

* * *

*

   

    Несильный ветер шуршит в кронах деревьев. Небо затянуто тучами, ни звезд, ни луны не видать. Вдалеке глухо ухает сова, вылетевшая на охоту. Лес — живой и безразличный — сплошной стеной стоит вокруг неспешно бредущей чародейки. Бесстрастие раменья все ж лучше, чем кошмар кащеевых подземелий. Над самой головой прошелестели крылья незримой ночной птахи. Людмила даже головы не подняла. Как бы не промахнуться, да шурушницу не проглядеть. Эта трава-повилика отличается удивительной живучестью и заплетает места гибели живых существ, питаясь предсмертными страхами, след от которых не исчезает даже долгие годы спустя после истлевания останков. В любом лесу таких мест полно, неужели этот станет исключением? Не должен...

    Ходить кругами между деревьев порядком поднадоело, когда Людмила почувствовала знакомый запах — смесь запашка выгребной ямы и нежного аромата цветущих анютиных глазок. Неужели нашла? Теперь все должно сладиться. Ведьма прямо пальцами наковыряла побольше корешков и почти бегом, рискуя сверзиться в темноте, кинулась обратно. Там, наверное, уже с ума сходят.

    Вопреки ожиданиям, никто Людмилу особо не ждал — вся компания беспечно дрыхла у догорающего костерка, напрочь забыв о былых раздорах и элементарной безопасности. Подходи, кто хочешь и бери их тепленькими... Счастье, что никому это не понадобилось!

    И ведьма трогать спящих не стала.

    Она наклонилась над краем провала, по одному бросила корешки вниз, приговаривая: — "Устели-землю-трава, меня не тронь, устели-камни-трава, меня не тронь, живым ковром заплети вокруг, меня не тронь, стеной встань до небес, меня не тронь...". Прислушалась к тихому шуршанию в темноте и удовлетворенно уселась на краю, беспечно свесив вниз ноги. Теперь осталось только ждать, а уж чего-чего, а пищи для своего роста шурушница там найдет предостаточно, вылезет наружу, да и пригодится Антону для подъема.

    Как все-таки здорово, что сила её чародейская потихоньку возвращается... Раньше многое из данного ей Людмила считала заурядным и примитивным, а ценность этого поняла только когда оказалась лишена всего, чем обладала. Верно, все познается в сравнении... От покаянных мыслей её отвлекло настойчивое подергивание за ноги. Торопливо пробормотав: — "Меня не тронь...", она вскочила. Из ямы сплошной массой выползали спутанные клубки красно-коричневых отростков с тошнотворным запахом. В таком количестве он нестерпим!

    — Птах! — крикнула ведьма, несложным антизаговором останавливая неудержный рост ползучей травы, — скорей вниз, Антон там задохнется...

    Бесенок спросонья кинулся в затухающий костер, опомнился только, когда припекло копытца, и, по пути наступив на котофея, подбежал к чародейке:

    — Что? Куда?

    — Поможешь Антону подняться, — приказала Людмила.

    — Ага, ага, сейчас, — согласно кивал Птах, толкая ногой кота, оказавшегося рядом с претензиями, потом не выдержал и горячо зашептал тому на ухо, стараясь, чтобы ведьма не услышала. — Помоги мне, я не смогу его поднять, он почти мертвый.

    — Как? Что ж ты молчал?

    — Из-за неё, — бесенок покосился на Людмилу.

    — А вдруг он уже умер? — едва слышно поинтересовался Баюн.

    — Тогда тем более... Не оставлять же его там, так мы отсюда никогда не уйдем...

    — Полезли.

    — А ты куда? — ведьма изумилась самопожертвованию котофея.

    — Косточки размять, — дипломатично ушел от ответа Баюн.

    — А в лес?

    — Не тянет что-то... — кот нырнул вслед за Птахом в бурое месиво шурушницы, сомневаясь, выдержит ли она их троих.

    Мясистые стебли, похожие на толстых извилистых червей, пружинили, но не обрывались. Цепляясь всеми четырьмя лапами, котофей съехал вслед за бесенком в порядком изменившееся подземелье: повилика затянула камни сплошным шевелящимся покровом, на безлистных побегах распустились меленькие красноватые цветочки. Пригоже, но жутко неудобно — лапы вязли в этой красоте, замедляя движение. А Баюну хотелось отсюда убраться поскорее.

    — И где его тут искать? — задумчиво огляделся Птах, раздвигая спутанные заросли, — все напрочь заплела, зараза.

    Кот прислушался и понял, отчего шурушницу так прозвали — она весьма быстро росла, непрерывно разбрасывая во все стороны отростки. Те издавали едва слышный шорох, напоминающий шелест крыльев бабочки-махаона, бьющейся о стекло. Баюн брезгливо отряхнулся от наиболее шустрых побегов, забравшихся ему на спину, и, прикрыв глаза, постарался настроиться на восприятие живого тепла.

    — Есть... — через мгновение воскликнул он, — ещё живой...

    — Понял уже, — бесенок по самые уши закопался в траву, освобождая Антона от цепких объятий шурушицы.

    — Ага, ничего страшного, — успокоился котофей, глянув на парня ближе, — только в чувство приводить наверху будем. Не хочется здесь задерживаться ни на один миг... Давай...

    Вдвоем они подхватили и волоком потащили ставшее неимоверно тяжелым тело к ближайшей стене.

   

* * *

*

   

    Мясистые опарыши противно хрустели под ногами, лопались в конвульсивно сжимавшихся ладонях, но казалось, что их становится все больше и больше. Из каждого крошечного липкого кусочка рождался новый червяк и, юрко извиваясь белесым тельцем, норовил отщипнуть кусочек живой плоти. Антон уже устал бороться и, сдавшись на милость этим прожорливым тварям, безвольно опустил руки и...

    ...сильный рывок за шиворот удержал его от падения в пустоту, внезапно открывшуюся под ногами.

    — Да, держись же ты, паразит... — раздалось под ногами возмущенное рявканье кота, остановившегося лишь на мгновение перевести дух.

    Антон автоматически вцепился в шевелящуюся завесу перед глазами и почувствовал толчок снизу. Сосредоточенный котофей башкой с плотно прижатыми ушами подпихивал его под ягодицы.

    "Если это преисподняя, — попасть в рай парень и не надеялся, — то отчего мы лезем не вниз, — пронеслось в голове, — или из ада можно выбраться?" — и он с удвоенной силой заработал руками, лихорадочно карабкаясь вверх. — Ладно, вылезем, тогда и разберемся, где я очутился в итоге...".

    — Есть, добрался, — Тимофей подхватил Антона под руки и потянул, помогая тому выбраться по выскальзывающему влажному краю.

    — Тимка, как же я тебе рад, — парень обнял мальчишку, легонько похлопывая его по спине. — Думал, что мы уже никогда не встретимся. У вас, наверное, и понятия такого нет — загробная жизнь, а она, видишь ты, существует...

    Мальчишка смущенно хихикнул.

    — Долго же вы копались, — ворчливо выговаривала Людмила кому-то невидимому, потому что и кот, и пацан стояли рядом с Антоном.

    Недовольный голос сестры вызвал у парня недоумение.

    — О, и ты с нами? Разве ты тоже умерла?

    — Нет, и не собираюсь... Кончай дурака валять, ты пока ещё на земле.

    — А почему так темно? — удивился парень.

    — Ночь ещё потому что... Или у тебя шарики за ролики заехал? — встревожено ответила Людмила.

    — Так это?.. — до Антона начал доходить комизм ситуации. Он вспомнил, как предательски хрустнул его затылок о камни в самый неподходящий момент. Потянулся и нащупал сзади громаднейшую шишку, отдающую болью при каждом повороте головы. — Так мы все живы и выбрались? Но как? Я же явственно видел, что Птах убил вас всех... — он обескуражено осмотрелся по сторонам. Луна мелькнула в прорехах облаков, высветив ухмыляющиеся физиономии друзей. Невредимых...

    — Если на клетке со львом написано "мышь", не верь глазам своим, — философски заметил кот, а Тимофей ехидно добавил:

    — Если в стенах видишь руки, не пугайся — это глюки.

    — Остряки, — обиделся парень и замолчал, переваривая мысль о чудесном спасении. Не верить он не мог — вокруг шумел настоящий лес. Уж в чем, в чем, а в подлинности его Антон ни капельки не сомневался. Бодрящий воздух, напоенный ароматами хвои, травяной зелени, неповторимым грибным духом и легким запахом догоревшего костра, разительно отличался от потустороннего мира, каким тот виделся парню.

    — Так... Тимофей отдохнул, а вы как? Идти сможете? — Людмила подошла к друзьям, критически оглядела их. — Вроде ничего... Тогда рассвета ждать не будем, ходу отсюда.

    — А прибраться? — услышал Антон голос Птаха. Парня затрясло от ненависти, но он промолчал. Людмила спокойна, значит, и он пока присмотрится, что к чему. Пока не разберется, кто есть кто...

    — Зачем? — чародейка развернулась к бесенку.

    — Если шурушица выберется наружу, от этого леса мало что останется...

    — Я остановила её рост...

    — Ошибаешься, — оборвал ведьму Птах, — там внизу, у неё столько пищи, что тебе никакой силы не хватит даже на то, чтобы её просто задержать её рост.

    — Точно, — подтвердил Баюн, — она прет, как на дрожжах.

    — Что же делать? — растерялась Людмила. Такого исхода она не ожидала — безобидная на вид трава оказалась коварной.

    — Отходите подальше и ждите меня, — немного подумав, сказал Птах.

    — Зачем?

    — Закрывать буду дыру... — и предусмотрительно отмел вопрос чародейки. — Помощь мне не нужна, так же, как и свидетели.

    Гуськом, то и дело запинаясь о корни деревьев, все отошли в лес, пока поляна не скрылась за деревьями. Людмила, сложив ладони рупором, крикнула — Птах не отозвался:

    — Хватит... Привал... — ведьма опустилась на покрытую слоем опавшей хвои землю. — Здесь обождем... РазбУдите, если что... — она закрыла глаза, предоставив друзьям заниматься чем душа пожелает.

   

* * *

*

   

    Птах проводил взглядом скрывшихся за стеной деревьев людей и кота. Знали бы они, как обстоят дела на самом деле, не брели бы так неторопливо, поминутно оглядываясь, а неслись отсюда со всех ног, спотыкаясь и падая. А им так хочется узнать, что он тут будет делать в одиночестве... Извечное неистребимое любопытство...

    Шурушица, основательно облепившая край ямы, уже слегка пожухла, но из глубины доносился негромкий шорох. Растет, растет, родимая, и останавливаться не собирается. Бесенок застыл около красноватого травяного бордюра. Пожалуй, лучше дождаться восхода солнца, чтобы все наверняка получилось. Мысли сами собой перескочили на другое, волновавшее последнее время Птаха больше всего.

    Появление Антона стало для бесенка лишней докукой. Изо всех сил он старался не выдать своего настороженного отношения к неприспособленному к жизни в этом мире парню. Придумка Людмилы отправить брата сразиться с Кащеем Птаху понравилась. Там он и сгинет, думалось ему тогда. За себя бесенок нисколько не беспокоился, был уверен в своей изворотливости. Тимофей — наивный восторженный мальчишка — опасения никакого не вызывал, а вот Антон оказался не так прост, как чудился. Кровь Триглавы давала о себе знать, хоть и проявлялась не так явно, как в сестре. Взять хотя бы то, как легко он выбрался из ловушки, устроенной Птахом. Ведь помедли он ещё немного, каморка Сварога стала бы последним пристанищем и для него тоже. Не получилось, а жаль...

    Больше всего бесенок боялся, что брат уговорит все-таки чародейку вернуться в свой истинный мир. А вот этого Птаху как раз и не хотелось. Стыдно признаваться даже самому себе, но после возвращения он стал страшиться одиночества, неприкаянности, ненужности, вот и прикипел всем сердцем к спасшей и приютившей его ведьме.

    Легкая туманная дымка окутала низкорослую поросль у подножия высоких деревьев. Край неба немного посветлел. Редкие облачка, оставшиеся от ночных туч, окрасил бледно-розовый ореол, предвещавший скорый рассвет. Громкий гомон просыпающихся птиц зазвучал над притихшим лесом. Верховой ветер качнул верхушки немногочисленных раскидистых елей, сбросил вниз несколько шишек. Одна из них с противным чавкающим звуком упала в заросли шурушицы.

    "Плохую услугу оказал нам огненный змей, — подумал Птах, проследив за её полетом, — я бы и так вывел Людмилу наружу, а теперь возись тут. Ещё неизвестно, удастся ли задуманное?".

    Птах не лукавил, сомневаясь в благополучном исходе своей задачи. Издавна все старались стороной обойти это место, внушавшее непреодолимый ужас всякому, кто оказывался поблизости. Макошь рассказала как-то, что именно здесь находится исполинское устье, соединившее навечно Явь и Навь, со временем превратившееся в бесконечный лабиринт подземных ходов. Не верить ей не было повода, ибо Макошь была одной из Помнящих. Воспоминания оказались слишком мучительными для нее — даже охламон Недоля проникся, не говоря уже о рассудительном Доле, и близнецы не стали расспрашивать её дальше, хотя обоих терзало любопытство.

    К полному странных искалеченных растений Черному лесу, вызывающему ужас у всякого, кто ненароком забредал в него, колдовство Кащея не имело никакого отношения. Тлетворное дыхание Нави отравляло даже воздух, что уж говорить о земле, рождающей всевозможных уродцев. Бесконечно долго длилось противостояние сил Нави и Яви. Постоянно живущей здесь Триглаве до поры до времени удавалось сдерживать чудовищных тварей, старающихся прорваться в наш мир. Иногда для отражения большого прорыва собирались все силы. Обитатели Яви гибли, теряя сородичей в неравной изматывающей борьбе, пока не появились диковинные пришельцы со звезд. С их помощью получилось навсегда закрыть барьер между мирами.

    В Яви наступило относительное затишье, да только хитрый Кащей изворотливым аспидом подобрался к Триглаве, обманом одолел, да упрятал в укромное местечко. Сам же поселился в её убежище по праву законного владельца и принялся по одному уничтожать своих соплеменников. Защищая Сварога, погибла Макошь, вслед за ней ушел в Правь Доля, а оставшийся один Недоля протянул недолго. Он влетел в силки, расставленные совсем на другую дичь, и тоже отправился в светлые чертоги Верхнего мира, затаив лютую злобу на повинного в своей смерти.

    Триглава-то уничтожала навьев без малейшей жалости, а вот Кащей умудрился с ними как-то договориться, подкармливал людскими душами и черпал силу колдовскую бессчетно. Молва многократно приукрашивала могущество сильнейшего черного колдуна. Мало кто знал правду, а кто узнавал, так тот уже никому не мог рассказать. Отсюда никто не возвращался, кроме них...

    Надо было сразу уходить, как только сгинул Кащей и спали чары, наложенные им, но не устоял Птах перед соблазном подшутить безнаказанно над ведьмой и самоуверенным котом, оставшихся без своих умений, а потом предстать перед ними во всей красе, раскрыв свой истинный облик. Затея не удалась, хотя — бесенок хихикнул — было забавно наблюдать за растерянной чародейкой и компанией, мечущимся в поисках пути назад. Ведь как только рухнул замок, все входы-выходы, ведущие на поверхность, стихийно захлопнулись, не оставив ни малейшей возможности навьям выбраться в Явь, и затворилось подземелье наглухо. Откуда только взялся этот Змиулан? Явился выручать ведьму-благодетельницу... Уж в чем, в чем, а в этом Птах ни капельки не сомневался, видать, и огненному змею чародейка помогла однажды. Не проходила она мимо чужой беды, отчего и находились у неё всегда туча добровольных помощников во всех делах.

    Недоля горестно вздохнул и опять глянул на небо. Восход полыхал всеми оттенками густо-красного. Пора, скоро солнце встанет нал лесом во всей красе... Вот тогда самое веселье и начнется...

    Небольшие копытца выбили звонкую дробь на подсохшей земле. Бесенок высоко подпрыгнул, сделал переворот назад и пошел отбивать чечетку вокруг ямы, ускоряя после каждого круга и без того быстрый ритм. На дерне четко обрисовалась полоса из комьев грунта вперемешку с изломанными стеблями травы. За пределами сотворенного круга воздух сгустился, окутав туманной дымкой происходящее.

    Исступленные удары копыт эхом возвращались из-под земли, гудящей от напряжения. Ветер, рожденный неистово мчащимся бесенком, закрутился круговертью вокруг ямы, поднялся вверх, затягивая в свою воронку редкие облачка. Птах мельком взглянул на залитый пурпурно-розовым сиянием горизонт, гикнул и, не замедляя своей пляски, затянул песнь без слов. Голос его то опускался до угрожающего горлового рыка, то ликующим фальцетом взлетал к самому небу, то срывался в умоляющий всхлип. Тело бесенка вибрировало от неимоверного внутреннего напряжения.

    Солнце показалось из-за кромки леса — немыслимо огромное, налитое золотым сиянием, похожее на надкусанное яблоко, но густые ночные тени все ещё накрывали поляну.

    Скорей, скорей... Сил так мало...

    Ослепительный луч пробился сквозь стену деревьев, светоносной стрелой вонзился в сердцевину темного коловращения вокруг ямы.

    Земля содрогнулась — из глубины донесся нарастающий с каждым мгновением рокот. Подземные недра тяжело вздохнули — из ямы наружу, словно живые, полезли большие округлые валуны. Сильный подземный толчок сбил Птаха с ног. Бесенок извернулся всем телом, выкатился за пределы очерченного им круга, стараясь отползти как можно дальше отсюда. Он знал, какой мощью обладают разбуженные им силы. За все время своей долгой жизни ему еще не приходилось обращаться к ним. Не стал бы он вызывать их и сейчас, но негоже оставлять лазейку для навьев.

    Удалось... все удалось, а теперь будь, что будет...

    Птах вскочил и, словно угорелый, кинулся под прикрытие деревьев. Густо-черное щупальце тьмы выстрелило в спину ускользающего бесенка, сбило наземь и присосалось пиявкой, высасывая бесценную жизнь из щуплого тела. Упавшая жертва дернулась и затихла, зато щупальце, набирая мощь, медленно раздувалось, пока его не подрезал ослепительный луч. Щупальце суетливо дернулось, на краткий миг потеряв связь с воронкой, беспомощно заметалось, уворачиваясь от золотистых бликов, окружавших его, потом спешно обратилось туманной дымкой и втянулось обратно в породившую его заверть.

   

ГЛАВА 23

   

    Легко сказать — занимайтесь чем душа пожелает... А что делать, если душа желает сейчас сочный кусок хорошо прожаренного мяса, сковородку жареной картошечки с хрустящими шкварками и с десяток крепеньких хрустких малосольных огурчиков. Антон вздохнул: — "Почему так устроен человек: когда давят проблемы — не до еды, а как чуток отпустит, сразу жрать хочется?". Он покосился на спящую Людмилу, и у него защемило сердце — у сестры можно все ребра пересчитать, благо остатки одежды мало что скрывают.

    — Что делать будем? — толкнул под руку задумавшегося друга Тимофей.

    — Ждать, чего ещё?

    — Тогда я пойду осмотрюсь...

    — Куда? Бегай потом ещё и тебя ищи...

    — Я с Баюном не пропаду, тем более светать начало. Может, птичку какую словим, зажарим... — мечтательно протянул мальчишка, — жаль, что перекинуться нельзя, было б легче. Пошли, котофей, поохотимся...

    Кота не надо было приглашать дважды. Даже без Тимофея он не собирался просто так сидеть и ждать неизвестно чего. Известно ведь — что потопаешь, то и полопаешь... Невдалеке в кустах кто-то очень заманчиво ворошился, приглашая им позавтракать. Баюн бесшумно нырнул в заросли. Мальчишка потопал за ним.

    — Тише ты, — донеслось до Антона шипение котофея, — ломишься, как медведь, всю дичь распугаешь... Охотничек... навязался на мою голову...

    Парню стало смешно. Возможно, это была запоздалая реакция на недавний стресс, но он с трудом сдержался. Сладив с рвущимся наружу хохотом, Антон присел около сестры. Сразу же навалилась предательская слабость, веки потяжелели, а тело обволокла приятная истома. Нет, так дело не пойдет... Что угодно, только не спать... Он прислушался к тихому шороху листьев, непонятным поскрипываниям. Вдруг мирную тишину спящего леса нарушил резкий, как выстрел, треск сухой ветки. Антон мгновенно вскочил на ноги, напряженно замер. Показалось? Перед глазами явственно предстала оскаленная морда беса, опрокидывающийся навзничь Тимка с побелевшим лицом. У страха глаза велики, но лучше не вспоминать. Правильнее вообще не думать ни о чем. Лучше стихи какие-либо почитать, но на ум, как назло, не шло ничего, кроме дурацкой детской считалки: — "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана...". А что, как раз в тему, только месяц давно уже ушел, скоро солнце взойдет.

    Стишка как раз хватило, чтобы дойти до ближайшей сосны. Антон прислонился спиной к шершавому стволу. Измученные мышцы требовали полноценного отдыха, но когда он ещё будет, тот отдых?

    Дух захватило от краткого мгновения парения в невесомости. Неужели все-таки заснул? Стоя? Похоже... Причем на самом солнцепёке... От сочных горячих лучей, бьющих в лицо, заслезились глаза, за долгое время отвыкшие от солнечного света.

    Земля под ногами опять содрогнулась и заходила, словно палуба корабля в бурю. Людмила приподнялась, непонимающе осматриваясь. На поляну выскочил запыхавшийся Тимофей, за ним чрезвычайно довольный кот, несмотря ни на что, не выпустивший из пасти пойманную им птаху. Времени есть не было, а отпускать глупо. Так и тащил Баюн её за одно крыло, едва не наступая на другое, волочащееся по земле.

    Над лесом, в той стороне, где остался Птах, громадной черной воронкой крутился устрашающей величины смерч. Задрав головы, все ошеломленно смотрели, как на него опускается сверху кольцо радужного сияния, охватывая и прижимая непроницаемую черноту к земле. В круговерти противостояния первооснов проскальзывали редкие проблески ярких вспышек, заметных даже отсюда. Они разрывали темноту на части, мутными кляксами разбрасывали по небосводу, где на них налетал безудержный рой золотистых искр, уничтожавший остатки мрака.

    Самое странное, что вокруг стояла неимоверная тишина — ни гула подземных толчков, ни небесного грома. Антон не слышал даже дыхания стоящего вплотную к нему Тимофея, словно во всем мире внезапно выключился звук.

    От очередного сильнейшего сотрясения земли парень не удержался на ногах, упал на неловко подвернутую руку. Скрипнул зубами от боли, вставая, и тут же оказался сметен налетевшим ураганом, смешавшим всех в одну кучу.

    — Хвост пустите!

    — Ни фига себе! Что это было?

    — Птах!

    — Е-мое, оглох!

    Все реплики прозвучали практически одновременно. Примечательно, что никто не ждал ответа, здесь главное было высказаться самому, сбросить накопившееся за все время напряжение.

    Первой из кучи-малы выбралась Людмила.

    — За мной, — не дожидаясь остальных, она кинулась туда, где над лесом разливалось безмятежное сияние.

    Ведьма скользила между деревьями так легко, что никто, даже кот, не смог её догнать. Вылетев взмыленной ватагой на поляну, друзья едва не споткнулись о чародейку. Она сидела над Птахом, опустив голову. Когда она подняла взгляд, в её глазах блеснули слезы:

    — Вишь, как оно получилось... Сам едва не погиб, спасая нас...

    — Нас? — непритворно удивился Антон, — да он же меня с Тимкой едва на тот свет не отправил! Нашла, кого жалеть!

    — Мы что? Он всю Явь сохранял... Дыру-то закрыл...

    Тимофей осторожно отошел к невысокому холмику, всего-то ему по колено, возникшему на месте пробитой Змиуланом ямы. Оплавленные камни в центре круга взрыхленной земли покрывала жирная густая копоть.

    — А что это? — он коснулся налета на сколах камней.

    — Трава горелая, шурушица... Вот уж кому никакие катаклизмы не страшны. — Прибредший следом за ним кот мельком глянул на новорожденную выпуклость на теле земли и, не торопясь, пошел прочь, оставив Тимофея недоуменно глядеть ему вдогонку. Неужели котофею и, правда, не интересно то, что здесь произошло?

    — Так он что? И впрямь помер? — Баюн наклонился над бесенком, — да ведь дышит же вроде...

    — Дышать-то дышит, но вряд ли выживет.

    — Да, раны заживлять я умею, — кот задумался, подбирая слова, — а не живых, не мертвых поднимать не возьмусь.

    — Вот и я тоже, — уныло кивнула чародейка, согласная с котофеем. — Зацепила его Навь... Дома-то воды живой есть немного, да скоро ли туда доберемся?

    Антон критически оглядел своих спутников — Баюн размером не вышел, Тимофей ещё совсем пацан, Людмила женщина — поднял на руки тело Птаха, в глубине души удивился тому, какой он легкий, и решительно развернулся к лесу:

    — Далеко до дома?

    — А кто его знает? — чародейка глянула по сторонам, словно искала ответ, — этот лаз куда угодно мог вывести. Мы внизу сколько плутали? На закат пойдем, не ошибемся.

    — Пару дней он протянет, не больше... — с видом знатока вынес вердикт Баюн.

    — Тогда поторопимся...

    — Тош, — окликнула парня сестра, — нам в другую сторону.

   

    Если бы ещё несколько часов назад кто-то сказал Антону, что он будет тащить почти мертвое тело едва не убившего его бесенка, плюнул бы ему в морду, а сейчас несет и не жалуется. Тимофей, глядя на испарину, мелкими капельками выступившую на лбу парня, предложил сделать носилки, но разве с ними пролезешь через эти дебри и буераки? Кот добровольно взял на себя роль проводника и вел друзей, пути особо не выбирая, торопился до захода солнца пройти, как можно больше. За весь день и остановились всего-то один раз — в густых зарослях лещины набрали ещё незрелых орехов, стараясь немного забить голод. Мелкие молочной спелости плоды с вяжущим вкусом не надолго, но всё же приглушили бурчание изголодавшихся желудков. Баюн охотиться не захотел, тоже погрыз немного орехов вместе со всеми, кривясь и забавно морща усатый нос. Зато, когда набрели на родничок, бьющий из-под корней расщепленного молнией старого дуба, первый припал к воде и не отходил, пока его живот не раздулся, как барабан. Жаль, что некуда было набрать воды про запас. День выдался душный, и даже тень от деревьев мало помогала по такой жаре.

    Антон немного отстал, поэтому для него большой неожиданностью стали оживленные голоса впереди. Прибавив шагу, он вывалился на просеку. Широкая полоса примятых невысоких кустов и поломанной древесной молоди петляла среди старых, в два обхвата, сосен.

    — Какая разница, кто её проложил, — горячился кот, — если она ведет в нужном нам направлении? Все одно легче идти будет, а свернет, опять пойдем напрямки.

    — Неизвестно, откуда она взялась, — рассудительно возражал ему Тимофей, — какое здесь чудище прошло совсем недавно. Смотри, надломленные ветки едва привяли... И ширина просеки сама за себя говорит, словно грейдер прошел. Да нам просто повезло, что никакой зверь на наш след не встал.

    — Мы тоже не лыком шиты, — приосанился кот, не желающий уступать мальчишке, — и ведьма...

    — Что ведьма?

    — Подсобит, если что...

    — Баюн, окстись, какая я помощница? — устало сказала Людмила, которая высматривала отставшего брата, и корила себя за то, что бросила его, неосмотрительно уйдя вперед. — У меня сил не осталось никаких... — Увидев Антона, промахнувшегося на несколько метров, поспешила к нему.

    Кот победно глянул на строптивого мальчишку, посмевшего оспорить авторитет проводника, и, задрав хвост, отправился за ней. Тимке ничего не оставалось, как догонять котофея.

    Идти по просеке было не в пример проще. Густые заросли оставались сбоку, гибкие ветки не хлестали ежесекундно по лицу, норовя оставить путников без глаз. И все равно Антон старался ступать аккуратно, чтобы не поскользнуться на ломаном валежнике и не уронить ношу. Сапоги, выданные сестрой перед походом на Кащея, давно уже просили каши, но это все же лучше, чем босые ноги сестры, изодранные в кровь. Парень так и не доверил нести бесенка никому. "Ничего, — думал он, — ночь впереди, тогда и отдохнем...".

    Просека закончилась так же внезапно, как и началась. Она без затей уперлась в ствол громадного раскидистого дуба. Густая крона его раскинулась объемистым шатром, под сенью которого даже в летний полдень царил бы полумрак.

    Первым к дереву выскочил Баюн. Ему что, он на четырех лапах... Потому и впереди несся, не оглядываясь на медлительных двуногих. За ним плелся Тимофей, опережая Антона на несколько шагов, а сзади, присматривая за братом, шла Людмила. Сказывалась усталость последних дней. Все тупо ковыляли, едва переставляя ноги, мало обращая внимания на окружающий лес, целиком доверяя кошачьему нюху. К тому же чародейка боялась — Антон ослабнет вконец и упадет, а они даже не заметят, что потеряли кого-то.

    Увидев дуб, кот уселся под ним ждать, пока подтянутся остальные.

    — Ну что, будем здесь ночевать? — лениво поинтересовался котофей, удобно устроившийся между вылезших корней дерева на мягкой подстилке из прошлогодних палых листьев.

    — Да, куда ещё идти на ночь глядя... — ведьма тяжело вздохнула. Жаль терять время, но блуждать по незнакомому лесу в темноте смысла нет никакого.

    Антон бережно опустил бесенка на землю и растянулся рядом.

    В ветвях дуба тяжело заворочался кто-то невидимый — на головы посыпались куски коры, обрывки листьев и непонятно как сохранившиеся с прошлой осени высохшие до крепости камня желуди.

    — Там кто-то есть, — отряхиваясь от древесной пыли, Тимофей всмотрелся в густую кущу листьев, — крупный...

    — Один момент, — Баюн птицей взлетел по толстому стволу до ближайшей развилки и, плотно прильнув к дереву, сноровисто двинулся вверх. Он надеялся подкормиться утратившей бдительность пичугой. Наивный! Резкий гнилостный запах донесся до его носа раньше, чем этот же нос уткнулся в мохнатый, колышущийся, словно налитый доверху бурдюк, бок. Кот поспешно отпрыгнул. Тонкая ветка обломилась под его весом. Когти напрасно скользнули по изрезанной глубокими трещинами коре. Баюн пулей пронесся сквозь переплетения веток и листьев, несколько раз чудом умудряясь увернуться от мимолетных ударов о дерево, и гулко шмякнулся к подножию лесного исполина.

    Людмила едва успела отскочить, иначе котофей приземлился бы её прямо на голову.

    — Знаете, кто там? — возбужденно зашептал Баюн, придя в себя после незапланированного полета. — Ендарь... Он же и просеку оставил, домой полз... Не врут, что он гнездо в ветвях дуба вьет. Так оно и есть, агромаднейшее гнездо... — кот закатил глаза под лоб. Непонятно, что он хотел этим сказать — то ли гнездо о-го-го какое, то ли призывал небо в свидетели.

    — Так я и знала, — ведьма непроизвольно сжала кулаки, — что легкие пути никуда, кроме тупика не ведут! Как же он выбрался?

    — Ну, времени у него поболе нашего было, пока не начало всё там рушиться...

    Антон с Тимофеем переводили непонимающие взгляды с одного на другого, не решаясь прервать разговор, хотя понять о чем речь, было затруднительно.

    — Вы о чем? Кто этот ендарь? — не выдержал, наконец, парень. — Он опасен?

    — Не думаю, но я ночевать рядом с этим падальщиком не собираюсь, — Людмила развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь от дерева.

    — Стой, куда ты? — крикнул Антон вслед сестре.

    — Куда-нибудь подальше отсюда, а то он нас сонных высосет, перепутав с мертвяками.

    — А сказала, не опасен, — парень повернулся к котофею.

    — Ты его не видел во всей красе, — пояснил Баюн, с опаской поглядывая на шевелящиеся листья, — а вот ей довелось. Не зря эта тварь от всех таится, не зря.

    — И что будем делать? — Тимофей во всем полагался на решение Антона.

    — Никуда идти не хочется, но ещё не хватало разбрестись поодиночке, тогда нам точно кранты... Без всякого Кащея... — парень склонился над Птахом, примеряясь, как его удобнее будет нести. Мышцы протестующе заныли, но деваться некуда, не бросишь же бесенка здесь. — Тимка, догоняй ведьму... Пока далеко не ушла... Вон как её переклинило...

   

* * *

*

   

    Пламя небольшого костерка, разведенного на небольшой полянке, бросало переменчивые блики на лица друзей. Разговаривать не хотелось, но молчание не казалось тягостным. Вокруг тонкого серпика месяца мерцал едва заметный золотистый ореол, а звезды над головой казались такими близкими — рукой дотянуться можно. Могучие ели покачивали верхушками, защищая костер от порывов ночного ветра. Так приятно лежалось на ворохе лапника, ощущая горьковатый запах дыма и наслаждаясь теплом живого огня. Рядом сонно посапывал Тимофей, заснувший сразу же, а Антону не спалось. Так частенько бывало и раньше — после тяжелого дня, несмотря на усталость, ворочался почти до утра, пока не проваливался в спасительный сон. А позади остался не один тяжелый день... Он приподнялся, глянул на Людмилу, которая задумчиво сидела над Птахом.

    — Как он?

    — Плохо...

    — Мне показалось, что от него несет холодом? Словно ледышку на руках нёс...

    Людмила покачала головой:

    — Нет, не показалось, он действительно остывает, но пока время есть.

    — Как остывает? Но он же ещё живой, значит, должен быть теплым.

    — А вот так... Сама не знаю, что там творилось, это за пределами моего понимания. Птаха вот вылечим, он нам все и расскажет.

    — Что-то во всем этом есть неправильное... — лениво протянул Антон.

    — А вся наша жизнь изначально неправильная, — сказала сестра.

    — Наша? И в чем же? Что мы не так делали в своей жизни? — внезапно разозлился парень, — жили себе и жили... Никого не трогали, пока ты не нашла эту дрянь, которая забросила нас сюда.

    — Я не о нас с тобой говорю, — поморщилась Людмила, — о людях вообще. Нельзя жить в мире и быть такими равнодушными к нему. Посмотри, планета живая... Она так же, как и мы, страдает от боли и плачет от счастья, горюет от нашего безразличия и пытается удержать нас от фатальных ошибок. Только мы не хотим этого замечать...

    Антон промолчал. Что скажешь, если сестра права? Он наблюдал, как медленно поднимается вверх и расплывается в окружающей темноте дым костра.

    — Создание людей стало чьей-то роковой ошибкой...

    — Бог, наверное, до сих пор локти кусает, — ухмыльнулся парень.

    — Не думаю, что он знает об этом. Никого уже не осталось даже здесь, что уж говорить о нашем времени, когда ничем не оправданная жестокость стала нормой жизни, когда ради сиюминутных удовольствий мы губим окружающий нас мир... Неужели же ты думаешь, что все это осталось бы безнаказанным, если бы кто-то мог нас остановить? — Она помолчала и продолжила: — Только боги ушли, и святые не зрячи, и холоден ветер забытых руин...

    — Ты поговори с Тимофеем, он тебе расскажет о будущем, о том "прекрасном далёко". Вот там, по-моему, уже все проблемы решены.

    — А сколько пришлось пережить человечеству, чтобы решить эти, как ты говоришь, проблемы?

    — Например, завалить главного злодея всех времен и народов Кащея, — Антону внезапно стало смешно. Тут бы добраться до избушки сестры живыми, здоровыми, а они философствуют у костра, озабоченные судьбой человечества. — Ты спи давай, когда ещё отдохнуть придется, — и закрыл глаза, все еще мысленно посмеиваясь над сестрой.

   

* * *

*

   

    — Хортов! Позовите хортов!

    У вскочившего Антона от пронзительного вопля заложило в ушах, а когда он увидел, что кричит Птах, бьющийся в корчах, похолодела спина. Только этого не хватало...

    Баюн всеми лапами удерживал бесенка, не давая ему подняться, а Людмила стояла над бесенком на коленях и, прикрыв глаза, с отрешенным лицом водила пальцами по телу Птаха, беззвучно шепча.

    — Помирает, — Тимофей, не сомневаясь в своем диагнозе, подальше отодвинулся от затухшего костра. Покойников он боялся, потому что ему не доводилось ещё видеть умирание воочию, не считая Кащея, но то разве смерть была. Кино...

    — Что ты мелешь! — чародейка все же услышала слова мальчишки и, закончив заговор, резко оборвала не вовремя раскрывшего рот Тимофея. Убедившись, что Птах опять без сознания, обратилась к Баюну. — Хорты — кто это?

    — Понимаешь, — котофей вздохнул, — не хочется тебя разочаровывать, но хортов давным-давно уже нет. Даже былины о них молчат. А вообще-то это волки... Громадные разумные волки... но у них было ещё немало других достоинств, да нам какой прок от этого....

    — Разумные... Значит, бредил...

    Птах приподнялся на локте и бессильно откинулся назад:

    — Позови хортов, иначе не успеть...

    — Я не могу, — ведьма склонилась над ним, — я раньше о них ничего не слышала.

    — Есть, пара осталась... Помоги...

    Людмила приподняла бесенка, взмахом руки отогнав кинувшегося помогать ей Антона. Усадила, поддерживая под спину, и едва не уронила его обратно. Птах закашлялся, отхаркивая сгустки крови. Лающий кашель перешел в протяжный вой, от безысходности которого сердца людей затрепетали в предсмертной судороге.

    — Напрасно, — непрошибаемый ничем котофей отошел в сторону, — нету их...

    Издалека еле слышно донесся ответный вой, приглушенный расстоянием.

    — Отозвались, теперь только ждать... — бесенок в изнеможении прикрыл глаза.

    — А мне с хортами не пути. — Перед Баюном появилось туманное белесое облачко размером чуть больше самого кота. Он нырнул в колеблющуюся взвесь и исчез. Впрочем, не надолго. Через мгновение перед Антоном и Тимофеем, замершим с отвисшими челюстями, снова появилась голова котофея. Она весело подмигнула друзьям: — Я не прощаюсь, здоровье слегка подправлю и вернусь. Не скучайте...

    Голова втянулась обратно в бледную муть, которая скоро растаяла в воздухе.

    — Минус один, — отмер Тимофей. — А как это он?

    — Да наш искусник на всё мастак, — отозвалась ведьма. — Интересно, как давно к нему вернулось умение ладить порталы? — но никто уже не слушал её.

    Ели тяжело качнулись, развесистые лапы их расступились, пропуская на поляну исполинских зверей. Немаленький Антон ощутил себя мелкой мошкой перед волком, обнюхивающим его. "На один укус", — подумал парень и внезапно понял, что есть его никто не будет, потому что услышал мысленный добродушный отклик: — "И не надейся, даже на половину не хватит".

    Хорт лизнул Птаха. От ласки зверя лежащий бесенок слегка откатился в сторону, но волка это нисколько не смутило. Он осторожно ухватил его за шкурку и забросил на спину. Перед Людмилой зверь слегка присел, вытянул ногу. Чародейка, слегка робея, оперлась руками о жесткую длинную шерсть волка, потом, решившись, взобралась на него верхом, став невидимой с земли. Второй хорт, не церемонясь, зашвырнул себе на спину сначала Антона, а и сверху пришлепнул Тимофеем. Друзья едва успели отлепиться друг от друга и уцепиться за длинную шерсть зверя, как оба волка взмыли вверх и длинными скачками понеслись через лес, с каждым прыжком приближая страдальцев к дому.

   

* * *

*

   

    Распластавшись на спине зверя, Антон обмирал, когда волк взмывал вверх. Впереди тихонько ойкал Тимофей.

    Парень малодушно закрывал глаза, чтобы не видеть возникающие рядом тоненькие верхушки высоченных елей. Сердце уходило в пятки, когда хорт из верхней точки своего прыжка-полета опускался вниз. Слыша толчок-остановку, когда зверь касался земли, парень облегченно выдыхал и покрепче цеплялся за шерсть, чтобы ненароком не скатиться со спины. От хорта несло жаром, как от печки, и это тепло могучего тела немного успокаивало, как и осознание того, что помощь громадных волков пришлась очень кстати.

    Понемногу парень обвыкся. Он даже нашел в себе силы не закрывать испуганно глаза всякий раз, когда ощущал напряжение сильных мышц перед очередным скачком. В голове потихоньку зашевелились мысли, скованные страхом перед хортами, и Антон с изрядной долей иронии представил себя Иваном-Царевичем, который мчится спасать Василису Прекрасную.

    "Какой ты смешной... — услышал он внезапно. — Мы никогда не дружили с людьми... И хорты никому не служат, мы всегда сами по себе...".

    Антон нервно сглотнул. Там, на поляне, он решил, что ему почудился мысленный разговор с волком. Да и как зверь может понимать человеческий язык?

    "Это просто, твой мозг без затей переводит мои мыслеобразы в понятную тебе речь, и наоборот... — смешливо фыркнул хорт, — наивный, а ещё мыслит себя венцом творения...".

    — Тим, ты что-нибудь слышишь?

    — Что? — осторожно повернулся назад мальчишка. — Ты о чем?

    — С тобой волк не разговаривает? — крикнул Антон. Порыв встречного ветра отнес звук назад, и парню пришлось крикнуть ещё раз.

    — С чего бы это?

    — Да, действительно... С чего бы это?

    "Я не могу общаться одновременно с несколькими собеседниками, Велс может, но он намного старше меня".

    "Кто это Велс?" — подумал парень и тут же получил ответ.

    "Раньше он был главой рода, — голос в голове заметно погрустнел, — сейчас мы остались вдвоем...".

    "Почему?"

    "Мы встали не на ту сторону и однажды помогли твоим предкам..."

    "Но ведь вы не дружили с людьми?"

    "Они не люди, а пришельцы со звезд..."

    "Вот те раз, — обалдел Антон, — все интереснее и интереснее. Теперь я не только победитель Кащея и спаситель мира, но ещё и дитя неведомых мне зеленых человечков".

    "Они не были зелеными, они похожи на вас, только вы очень мелкие. И суетные... — чуть позже добавил хорт, — даже туда, куда мы ушли, доносятся ваши мелочные хотенья, которым нет конца и края. Иногда хочется воротиться назад и изорвать ваше племя, чтобы не поганили Явь своим бытием...".

    "И хорт о том же, о чем говорила Людмила. Неужели все так плохо и человек остался той взбалмошной, драчливой, забавной обезьяной, от которой, по словам старика Дарвина, мы произошли? Неужели нет никакой надежды и человек, как змея, пожирающая свой собственный хвост, уничтожит себя само. Но Тимофей... Не верить ему нельзя... Описанное им будущее прекрасно..."

    "Если все так, как ты думаешь, значит, не все потеряно и нам будет не страшно умирать, когда придет наш черед...".

    Хорт надолго замолчал.

    Антон тоже притих, стараясь бездумно смотреть на звезды, что на миг становились огромными и опять отдалялись, на мгновения приземления скрываясь за раскидистыми кронами деревьев. Но не думать оказалось неимоверно трудно — в голове просто не умещалось все то, о чем поведал мыслящий зверь.

    "Мое имя Рисла... Ты ведь это хотел спросить?"

    Возникшему после долгого молчания голосу парень обрадовался:

    "Спасибо... Ты... — он замялся, не зная, как лучше сказать. Хорта, хортица? — Ну..."

    "Я самка хорта... — Антон показалось, что он слышит насмешку в её голосе. — Это у людей назвать жену самкой значит оскорбить её, а у зверей все проще..."

    "А где ваша стая? У вас ведь есть детеныши?"

    На это раз парень ждал очень долго, пока Рисла не ответила ему. Антон удивился печали, звучавшей теперь.

    "Нет, мы остались только вдвоем... и жаль, что повинный в этом оказался недосягаем для нас. Первый раз наша охота была неудачной, слишком крепки оказались стены замка... Для нас... Больше не спрашивай об этом...".

    Антон замолчал, и только тогда заметил, что в разговоре с Рислой короткая летняя ночь пролетела, как одно мгновение. В сером сумраке, предвестнике рассвета, бледнеющие звезды потеряли свое былое великолепие и казались тусклыми и невзрачными, зато тонкая полоска света на горизонте наливалась пунцово-розовым сиянием, обещающим пригожий день. Сбоку мелькнула отливающая свинцовым блеском лента реки. Антон обернулся, стараясь разглядеть в просветах высоченных сосен заросший камышом берег, и вспомнил, как они с Птахом переправлялись через реку на лодке.

    "Велс говорит, что мы уже рядом...".

    Парень завертел головой. Насколько он помнил — от реки до дома сестры было не очень далеко, значит, скоро должна показаться и сама избушка, но глянуть сверху на жилище Бабы-яги не получилось. Рисла перескочила через плотную изгородь высоких раскидистых елей со стволами, изножье которых затянул серый мох, и опустилась посреди небольшой поляны. Заросли колючего малинника надежно укрывали прогалину от чужих глаз. Велс уже ждал её там. Людмила с Птахом на руках стояла рядом с хортом. Антон оказался вровень со спиной Велса и опять поразился тому, какой же хорт огромный — сестра едва доставала ему до груди — и тут же плавно, словно с горки, поехал назад. Он крепче сжал колени, чтобы удержаться от неминуемого падения, но Рисла не хотела терять времени напрасно. Она присела на задних лапах, сбрасывая со спины своих невольных наездников.

    Соскользнув вниз, Антон покачнулся, но на ногах устоял. Почему-то ему захотелось предстать перед хортами этаким былинным молодцем, чтобы они не думали про него "мелкий". Он настолько увлекся разворачиванием плеч, что совсем забыл про Тимку. Пацан, раскрасневшийся ото сна и слегка обалдевший от того, что все это ему не приснилось, скатился Антону под ноги и теперь с опаской рассматривал огромных волков. Светло-серая шерсть хортов отливала сединой, сильно вытянутые морды с глубоко посаженными глазками окружал пепельно-седой венец стоящей торчком длинной шерсти, а в остальном хорты не сильно отличались от обычных волков, которых Антон видел только на картинках, да по телевизору. Ну, это если не брать во внимание их размеры... Правда, Рисла оказалась гораздо меньше и изящнее Велса, да и зубы в её слегка приоткрытой пасти не выглядели такими пугающе острыми.

    — Долго ещё любоваться будете? — суровый голос чародейки оторвал друзей от созерцания зверей. — Время... — напомнила она, — нам ещё идти. — Антон перехватил у нее бесенка и поразился его внешним изменениям — тонкая полоска белков слегка прикрытых глаз отливала серебристым блеском, в короткой шерстке искрились кристаллики инея. — Видишь...

    Конечно, видел, конечно, понимал, что надо торопиться, но сил расстаться с хортами не было.

    "С ним все будет хорошо... — холодный влажный нос Рислы коснулся щеки Антона, — прощай...".

    Хорты прыгнули одновременно и слаженно взмыли вверх. Только шевелящиеся ветки напоминали о них, да щемящая боль в груди, как от сопричастности к неслыханному чуду.

    В себя Антон окончательно пришел уже перед избушкой, до этого он на автопилоте бежал за сестрой, не вглядываясь в окружающий лес, больше ориентируясь на дыхание Людмилы впереди, а в ушах звучал низкий рокочущий голос. Голос Велса: — "Прошай...".

    — Кимря, открывай, — толкнулась чародейка в дверь своего дома.

    Ни звука изнутри, ни движения.

    — Куда она делась? — ведьма раздраженно стукнула босой ногой по начисто выскобленным половицам крыльца. — Никуда же не уходит, да и ждать должна... Антон, да положи ты Птаха, ничего ему уже не сделается после всего-то. Дверь ломай... Жаль, Баюна нет, он бы живо в дом забрался.

    Уложив бесенка прямо на землю, парень отошел назад для лучшего разбега. Тимофей с нарастающим интересом прикидывал, как Антон будет штурмовать крепкую дубовую дверь и надолго ли его хватит. В двери пацан не сомневался — выглядела она куда крепче его изрядно вымотанного друга. И только парень разогнался, как перед ним, словно из-под земли, появилась маленькая фигурка в несуразно завязанном на макушке платке в горошек и, забавно растопырив ручки-прутики, заверещала:

    — Нет, не дам... добро портить...

    Опешивший Антон едва не сбил существо, похожее на куклу-самоделку, наспех слепленную из свернутой жгутом тряпки, веточек и блестящих пуговиц вместо глаз.

    — Кимря, чего пряталась? — сердито закричала Людмила.

    Кикиморка сердито засверкала глазками-бусинками:

    — Не пущу, грязи натащите, вон вы какие! Сперва в баньке попариться, постираться, потом и в дом можно...

    — Кыш отсюда, у меня Птах помирает, — рассвирепела ведьма, поднимая бесенка, — а она опять о своем...

    Существо исчезло.

    Дверь мгновенно распахнулась, пропуская чародейку внутрь. Перед ринувшимся следом за ней Тимофеем непостижимым образом закрылась опять, едва не стукнув мальчишку по лбу. Его обескураженная физиономия выражала крайнюю степень удивления.

    — Что, не пущают? — ехидно осведомился Антон, — не суйся со свиным рылом в калашный ряд...

    — На себя посмотри... — огрызнулся Тимофей.

    — Да, что есть, то есть, но нам-то с тобой торопиться некуда. Людмила сама справится, ей наша помощь не нужна. Пошли баню ждать, а пока топится — перекемарим.

    — Я не хочу спать...

    — Хозяин-барин... Ты-то выспался... — Антону не верилось, что они добрались домой. Мысли опять плавно переключились на хортов, без помощи которых они ещё неизвестно сколько бы шлялись по лесу.

   

* * *

*

   

    Тишина родного дома успокаивала и внушала надежду на то, что все обойдется. Людмила прошла на кухню, уложила Птаха на стол, облегченно вздохнула, растирая занемевшие руки. Казалось, что холод, идущий от его тела, студил не только кожу, но и душу, напрочь прогоняя всякое желание бороться за спасение бесенка. Ведьма достала из низко висящего шкафчика заветную бутыль с живой водой, открыла плотно притертую пробку, принюхалась. От одного только духа закружилась голова — смесь ароматов цветущего разнотравья и чистого лесного воздуха сочетались непостижимым образом в запахе кристально прозрачной жидкости. Сделать глоточек на пробу, что ли? Для восстановления сил...

    Хриплый стон Птаха заставил Людмилу вздрогнуть. Она полуобернулась и заметила, как над неподвижным телом зависла темная бесформенная тень.

    Пожалуй, тут одной только водой не обойдешься... Чародейка бросилась к шкафу — на стол полетели многочисленные мешочки и узелки с травами и снадобьями.

    — Есть... — Увесистый вышитый тесьмой кисет шлепнулся на пол. — Как знала, что пригодится, рано или поздно...

    Ведьма подхватила Птаха на руки, бедром оттолкнула стол к стене, сдвигая вместе с ним и лавку. Опустилась на колени, аккуратно укладывая тело посреди кухоньки.

    Тоненькой струйкой посыпалась-потекла на пол могильная земля, собранная в нОчи заветные, очерчивая вокруг Птаха пятиконечную звезду.

    Захныкала, запричитала тихонько притаившаяся в углу Кимря: — В доме-то, в доме зачем кудесить, это сколько ж мыться убираться надо, пока все следы тлена кладбищенского уберутся...

    Надоедливые страдания домовихи о чистоте и порядке вывели и без того напряженную ведьму из себя:

    — Сгинь, — коротко приказала она, не отвлекаясь от действа.

    Кимря испуганно пискнула и пропала.

    Установив восковые свечи в лучах звезды и подправив откинувшийся в сторону хвост бесенка, чтоб не вылезал за пределы очерченного ею знака, Людмила вздохнула (такого, как Птах, отчитывать не приходилось... не сплоховать бы... да сомневаться в своих силах нельзя...) и начала ритуал:

    — Отступи от меня, холод, вой да морок, — от легкого щелка пальцев ведьмы одновременно зажглись огни у ног Птаха, засияли бездымно.

    — Обойди меня, сухота сухотучая, маята нечистая...

    Поочередно вспыхнули фитили свечей у его верхних лап.

    — По руслу огня в МЕНЯ войди, сила небесная.

    Ярко запылала самая толстая свеча в изголовье, промеж коротких рожек.

    — Черная нить звезды, обратись в красную. Текучая сила звезды в МЕНЯ пролейся!.. По руслу огня — в МЕНЯ!.. — приговаривая так, медленно пошла ведьма по кругу посолонь, изредка окуная сложенные ковшиком руки в живой огонь, словно собирала жар в пригоршни.

    Семь раз обошла чародейка вокруг лежащего, ускоряя темп наговора и собственный шаг. Когда засветилась тусклым багрянцем очерченная прахом звезда на полу, встала в изголовье мертво лежащего бесенка, раскинула руки в стороны. Ржаво-желтые сполохи бойко заплясали на стенах, разгоняя полумрак небольшой кухоньки. До потолка взлетели лепестки неистового пламени, вспыхнувшего на её развернутых к невидимому небу ладонях:

    — Всех духов Земли, Воздуха, Воды и Огня — всех прошу, всех вызываю! Проведите меня, духи, меж столбами на ту сторону жизни, где есть тайна сна мертвого, тайна сна живого, а в тайне той — видимое и невидимое. На ту сторону жизни, где стоит изба одинокая. Есть там тайная келья, в ней сидит Судьба Птахова, а пред ней свеча жизни его горит. Тебя, Судьбина, заклинаю — призови сразу трех: смерть, тоску и кручину — закажи им с сего часа беречь-хранить "чашу спасения" Птахову, чтоб отступила от него Тьма черная, зла злее... Слова мои крепки и грозны, я что говорю, то и делаю...

    Сжала изо всех сил толстую свечу, чувствуя, как истекает через плотно сомкнутые пальцы сила, как плавится, меняя очертания, податливый воск от жара рук, краем глаза наблюдая, как мечется зависшая над Птахом тень, как рвется, словно пес шелудивый с цепи. Разжала Людмила руки, глянула, что получилось — перед ней предстала миниатюрная фигурка из воска, как две капли воды похожая на бесенка, даже губы растянула в едкой усмешке, будто сомневалась, что удастся ведьме задуманное.

    Звонко тенькнула над головой туго натянутая струна. От резкого звука заломило зубы.

    Услышали, отозвались все-таки... Пора...

    Отскочила спешно, чтоб не задело её ненароком.

    Глухой вой, полный невыразимой злобы, оглушил ведьму и тут же прервался. Закружилась над восковой куколкой заверть буроугольная, превратилась в веретено юркое, зависло над ней на миг, да и втянулась в обманку. Схватила чародейка куколку-чернушку, свернула ей голову, не обращая внимания на болезненное колотье в кистях, разломала на кусочки мелкие. Потом ногой разметала землю могильную, чтобы пути назад никто не нашел.

    Ну, вот, теперь можно и о теле подумать... Пучком крапивы, смоченной в живой воде, прошлась с головы до ног по бесенку, смывая налет навьей изморози и приговаривая:

   

    Чиста вода,

    Сокрушаешь ты снега

    и следы нечистые,

    хожженьица тяжелые заступаешь,

    а, заступая, занимаешь чистотой.

    Так сокруши ты и в Недоле

    крови порченые, стылые,

    Заступи насыльные пагубы,

    изыми тяжелые маяты.

    Займи, животворная,

    Место прочно,

    Не на миг, не на час, а навсегда...

   

    Разжала стиснутые зубы, влила немного водицы в рот. Зашипела вода, легким паром поднялась вверх.

    — Маловато будет, — решила ведьма, щедро плеснула из глиняной бутыли ещё, не жалеючи нисколько, да не рассчитала малость.

    Вздрогнул Птах, едва не захлебнувшись.

    — Шоковая терапия, — невозмутимо пояснила чародейка, не вдаваясь в подробности.

    — Мы дома? — бесенок распахнул удивленно глаза. — А как?..

    — Дома, дома... не болтай почем зря... — Ещё не хватало остаток сил тратить на рассказы о том, что было. — Всему свое время. Лежи, не вскакивай, тебе отдохнуть надо, да и мне не мешало бы.

    "На чем только сама держалась все это время, самой непонятно, — думала Людмила, вплетая в красную самопрядную шерсть сухие побеги кошачьей травы, спорыша, плакун-траву, корешки морозника и жилку серебряную заговоренную от всякой напасти. — Птаху сейчас наузов навяжу, а потом в баньку и спать... — Она глянула на бесенка. Тот задремал, пока она возилась, но во сне метался, будто сражался с кем-то незримым. Чародейка подумала и добавила в плетение ещё и белены, от горьких мыслей защитницу. — Все одно пригодится...".

    Закончив плетение нити, долго колдовала над каждым узлом, под размеренный речитатив наговоров тщательно вывязывая их на запястьях бесенка, на щиколотках, делала про запас исцеляющие наузы для ношения на груди. Не знала точно, какой наверняка поможет, вот и применяла весь доступный ей арсенал. Лишним не будет...

    "Вот и все... Если и осталось во мне чего чародейного, так это только бабушкино кольцо, "вечное", как Кащей... — Людмила бросила в печь веник, которым заметала остатки земли с пола и кусочки восковой куколки. — Все в Птаха ушло... — Она оглянулась на лавку, куда уложила бесенка. Капельки обильной испарины блестели в серой шерстке. — Ничего, к утру должен отойти".

    К утру? Ведьма подошла к окошку. Длинные тени от деревьев пересекали двор. Лучи закатного солнца ударили в глаза. Надо же, весь день провозилась. Время пролетело и не заметила как... Проходя через комнату, мимоходом поправила съехавшую на пол ногу прикорнувшего на краю диванчика Тимофея. Мальчишка даже не шевельнулся.

    — Кимря, соседушка, — негромко позвала ведьма, — выходи, я уже не сержусь... Приберись там, у меня уже моченьки нет.

    — Как сорить, так сгинь, а как убирать, так соседушка... — востроносенькая домовиха обиженно выглянула из почти не заметной щели в стене, — ты ещё скажи — поесть свари...

    — Не надо, я сама горшок с кашей в печь поставлю, и травяной сбор, что силы возрождает, запарю. Не только Птаху досталось, но и всем нам. Пригляди только за огнем, чтобы не погас совсем... А Антон где?

    — До сих пор в бане парится... Вот уж кому взамуж загляденье достанется, — мечтательно протянула Кимря, — опрятный на зависть... Весь день моется...

    Людмила обошла вокруг дома и по трем невысоким ступеням поднялась в предбанник, поднятый над землей для хорошей вентиляции. От чистого древесного духа перехватило дыхание. Любила ведьма свою баньку — хоть и мала каменка в ней, да жар стойкий дает, крепкий. Как плеснешь на неё травяных настоев, запах духмяный до следующего раза не уходит, даже в самые сильные холода держится.

    Войдя в парную, чародейка чуть не застонала от нахлынувшего безудержного веселья. Бедная Кимря, нашла образец для подражания! Видела бы она свой идеал... Антон мертвецким сном спал на нижнем пОлоке, уткнувшись лбом в сгиб руки. Спина красная вся, как огонь пылает... Неужто это Тимка так его охаживал, что кожу чуть до костей не стер? Похоже на то, рядом измочаленный веник еловый валяется. Перестарался мальчишка слегка... Покосилась на бочку с водой — почти пустая. Да ладно, ей помыться хватит. Грешна, не удержалась — подобралась тихонько к брату, да и гаркнула во весь голос:

    — Все на борьбу с супостатом бессмертным!

    — А? Что? — подскочил братец заполошно, сжимая кулаки, да увидел улыбающуюся Людмилу, быстро сообразил в чем дело. Чертыхнулся сквозь зубы, руками достоинство свое мужское прикрыл и выбежал из парной, сверкая незагорелыми ягодицами.

    — В бане, как и в смерти, все равны... — крикнула вслед ему чародейка, опускаясь на освобожденное братом местечко. Стянула лохмотья, оставшиеся от одежды, плеснула на каменку настой душицы. Клубы пара затянули парилку. Благодать какая...

    Но расслабиться толком ведьме не удалось. В дверь тихонько поскреблись.

    — Люд, а Люд... — в приоткрывшуюся щелку заглянул Антон и тут же пригнулся, уворачиваясь от веника, брошенного в него чародейкой.

    — Я уже разделась...

    — А в бане все равны... — съехидничал парень, не делая больше попыток лицезреть сестру воочию, но наболевший вопрос не давал ему покоя. — А с тобой хорты говорили?

    — Хорты? Ты о чем?

    — Они разумные... — Антон сбивчиво пересказал Людмиле свою беседу с Рислой.

    — Нет, со мной волк не говорил, да и не стала бы я его слушать. Не до бесед мне было, слишком за Птаха беспокоилась. А если хорт так умен, как ты говоришь, то должен был почувствовать это. Вот и не стал, а, может, просто не захотел... Так что считай тебе повезло.

    — Кстати, как там Птах?

    — Жить будет... У тебя все? Тогда иди себе... — она прикрыла глаза, но через мгновение, услышав звук удаляющихся шагов, встрепенулась. Спать здесь не стоит... Тяжело поднялась, обмылась (посидела в тепле, хватит, хорошо попарюсь в другой раз) и, накинув чистую рубаху, вышла в серые сумерки наступившего вечера.

   

ГЛАВА 24

   

    — Ходют и ходют... — зудел над ухом надоедливый голос. — Ходют и ходют...

    — Кто ходит? — оторвала голову от подушки Людмила.

    — Все ходют, но эти больше всех...

    — Кимря, как ты мне надоела... — простонала чародейка. — Дай поспать...

    — Так день на дворе давно, а вы всё спите...

    День? Как она вчера добралась до постели, не помнила совсем, после парной словно отключилась. Людмила вскочила, кинулась на кухоньку. Птах спал. Нормальным здоровым сном, слегка похрюкивая, как маленький поросенок.

    "Ну и пусть, будить не буду, — решила чародейка, прислушиваясь к сонной тишине дома. — А о чем Кимря болтала? Кто там ходит-то?" Она вернулась в комнату, выглянула в окошко. На поляне перед домом стояли двое: высокий крепкий мужчина (сразу и не поймешь кто такой — не пахарь, не воин, на купца тоже не похож) и худенькая, росточком ему по плечо, простоволосая женщина с переброшенной на грудь толстой косой. Одеты оба неброско, в обычную рядовую одежду. Зачем им ведьма понадобилась, да обоим-то сразу?

    — Эти, что ли? — спросила домовиху.

    — Эти... И другие тоже, — напустила туману Кимря, — но эти чаще всего. Придут и цельный день на поляне сидят, ждут неизвестно чего... Всю траву вытоптали.

    — Почему ж неизвестно? — усмехнулась ведьма, — избушка снаружи необитаемой кажется, вот и надеются, что рано или поздно хозяйка заявится. Нужда, видать, большая у них, коли такие упорные оказались... Ну и пусть дальше траву топчут, мне что до них за дело?

    — Еще ведьмы наведывались, все вынюхать старались, что и как... — наябедничала домовиха, — да я их дальше двора не пустила.

    — Ну и правильно, нечего им здесь делать. В отпуске я... — развернулась и крикнула: — Мальчишки, подъем! Всю жизнь проспите. ...Тогда считать мы стали раны, — дурачась, пропела Людмила, — товарищей считать... — Настроение как раз под стать предстоящему дню, беззаботному, как первый день долгожданного отпуска. — Вставайте, итоги подводить будем и решать, как жить дальше.

    Слегка заторможенный Тимофей поднялся с дивана. На щеке явственно отпечатался след от сбившейся подушки. Увидев Кимрю, мальчишка оживился:

    — А это кто?

    Кикиморка смущенно пискнула и исчезла.

    — Куда это она?

    — Не любит домовиха моя чужим на глаза попадаться, — пояснила ведьма.

    — Разве я чужой? — удивился Тимофей.

    — Для неё все чужие, кроме меня.

    — О ком это вы? — поинтересовался растрепанный Антон, ещё толком не разлепивший глаза.

    — Помнишь вчерашнее чучелко? Она, оказывается, здесь в доме живет вместо домового...

    — Почему вместо? — кокетливо стрельнула глазками и повела, словно принюхиваясь, остреньким носиком Кимря, вновь появляясь перед людьми, — я и вместе с ним могу жить, да только не находится никак...

    — А хочешь, мы тебе подходящего подберем? — раздухарился парень.

    — Так, Кимря, тебе что, делать нечего? А вы закончили сватовство, — строго приказала чародейка. Не хватало им ещё домовиху сманить, тогда без неё, как без рук останешься. — И марш на улицу умываться, а я пока завтрак соберу, отощали оба, глядеть на вас страшно...

    Тимка, отталкивая Антона, кинулся к двери. Выбегая, обернулся, показал язык, крикнул:

    — Мне побольше положи, мне ещё расти надо...

    На крылечке мальчишка потянулся, так что хрустнули косточки, побежал вокруг дома. Обогнул жилище, увидел сидевших на поваленном давнишней бурей дереве людей, замер на мгновение, всматриваясь в них, словно не веря своим глазам, прошептал: — Мама... — а потом заорал во всю мощь, — маааамааама!

    От дикого вопля Тимофея показалось, что дрогнули стены. Из кухоньки донесся звон разбитой посуды. Выскочившая на улицу следом за братом Людмила виновато бросила на бегу: — "Нервы ни к черту совсем... Что там такое?". Увидев мальчишку, с повинно опущенной головой стоящего перед мужчиной с суровым лицом, брат с сестрой замерли.

    От звука крепкой затрещины Антон поморщился:

    — Надо же, и в далеком будущем детей наказывали физически...

    — Ты о чем? — в ладонях ведьмы уже сверкал маленький огненный шарик. Береженого бог бережет, а лучшая защита — нападение.

    — По-моему, родители нашего оборотня появились... Глянь на женщину, вылитый Тимка, а вот на отца ни капельки не похож...

    Людмила всмотрелась в гостей — светловолосая селянка как две капли воды походила на мальчишку, а, вернее, он на нее. Женщина с подрагивающими губами ожидала, когда уже можно будет прижать в себе затерянного во времени отрока, а вот темноволосый мужчина никуда не торопился, взглядом осаживая едва сдерживающую свои эмоции жену. Он сердито сверкал темными глазами, молча слушая сбивчивые оправдания сына.

    — Точно. Тогда иди приглашай в дом, знакомиться будем.

    Спустя время, когда страсти немного улеглись, и изрядно смущенный Тимофей, зацелованный матерью, тихонько сидел рядом с ней, удалось поговорить. В небольшой кухне чародейки места для всех оказалось маловато (кто мог подумать, что скромное жилище ведьмы станет таким гостеприимным), потому вытащили стол на улицу и уселись на свежем воздухе. Солнце уже наполовину скрылось за кромкой леса, веяло предвечерней прохладой, но все равно еще было тепло.

    — Наши поиски долго были безуспешны, не могли же мы напрямую расспрашивать славичей о непонятно откуда появившемся странном человеке, к тому же Тимофей отлично понимал все последствия своего проступка и не думаю, что он всем встречным-поперечным рассказывал бы о том, что он из будущего. Нам оставалось только ждать и надеяться, — объяснял Глеб, отец Тимки, быстро уяснивший, что ведьма весьма просвещенная и можно не растолковывать ей на пальцах, подбирая подходящие для этого времени слова и понятия, — но когда он активировал телепорт, на нашем радаре сработал маячок. Мы сразу же кинулись сюда, но ничего, кроме заброшенной избушки не увидели. Вернулись в селение и полунамеками выяснили, что живет здесь ведьма, из дома почти не выходит, чужих шибко не любит, но если прийти к ней по-доброму, в помощи не откажет. Вот мы и ждали... — он обернулся на треск кустов за спиной и растерянно замолчал.

    На опушку, отдуваясь, вылез Леший. Впереди себя он толкал огромную корзину отборных белых грибов, а в зубах держал солидный туесок с малиной и черникой. И без того страшный, а теперь ещё и перекошенный от тяжести подарков, лесовик, кроме оторопи, иных эмоций у родителей Тимофея не вызвал.

    — Ну, вижу, все живы здоровы... С возвращеньицем вас... — Леший подошел к столу.

    Лера, мать Тимки, испуганно ахнула и прикрыла глаза рукой.

    — А ты откуда узнал? — вскочила Людмила, забирая у него корзину. Лесовик плюхнул на стол туесок.

    — Да чтоб я в своем лесу да чего-то не знал? Хозяин я здесь аль нет? — и пояснил: — Хорты сказали, ещё третьего дня...

    — Хорты? — оживился Антон, — а где они?

    — Знамо дело, в логовище свое вернулись... Они после того, как Кащей выводок их последний загубил, здесь почти и не показываются. Жалко, последняя пара осталась, больше таких не будет. Чудно, как это они вам помогать согласились?

    — Птах попросил, — сказала чародейка, — я про них и не знала.

    — Немудрено, столько времени прошло... А Птаху они завсегда помогать будут, насколько смогут.

    — И Антон вон с ними беседу имел, — усмехнулась Людмила.

    — Повезло тебе, парень... — зеленые огоньки глаз Лешего вперились в Антона, прожигая того, казалось, насквозь, — непрост ты, как я погляжу, ну да кровь она о себе дает знать... Может, ведьмачить начнешь, на пару с сестрой? Ты быстро научишься.

    "Что они все про кровь заладили? И хорты, и этот... Не хочу я ведьмачить, я домой хочу...". Перспектива возвращения показалась многообещающей. Недолго думая, Антон перегнулся через стол и спросил Глеба:

    — А вы меня обратно переправить можете?

    Тот, не сводя широко открытых глаз с Лесного Хозяина, отрицательно качнул головой. Услышавший разговор Тимка вскочил, наклонился к отцу и горячо зашептал ему на ухо. Глеб, выслушав сына, сказал:

    — Ладно, тут подумать надо... Потом разберемся... — и едва не упал от удивления, когда перед честной компанией появился Птах. Черти этому много повидавшему мужчине не являлись ещё ни разу.

    — О, — Леший изо всех сил хлопнул бесенка по плечу. Тот слегка пошатнулся. — Порядок... Все в сборе.

    — Баюна нет, — грустно сказала чародейка.

    — Появится, куда он денется... Не впервой...

    Постепенно общая компания разбилась на небольшие кучки: Глеб с Птахом о чем-то негромко беседовали, Леший гусарил перед Лерой (судя по сдавленному хихиканью Тимофея, вполне успешно), Людмила напряженно размышляла в одиночестве.

    Антон подобрался к сестре, толкнул её под руку:

    — Слышала, что отец Тимкин пообещал?

    — Что? — вышла из забытья чародейка.

    — Подумать, как домой нас отправить...

    — Нас? А я никуда не собираюсь...

    — Ты разве не хочешь вернуться?

    — Антон, ты вообще обалдел, что ли? Ты хорошо подумал над тем, что сказал? — неожиданно для него рассмеялась Людмила. — Посмотри на меня, мне уже хорошо за сорок... — Парень помрачнел. Не согласиться с этим нельзя: седину в волосах ничем не скроешь, да и выглядит сестра, в общем-то, не очень, особенно после возвращения. Впрочем, кто из них сейчас красавец? Даже Тимка с лица спал... — Что я там забыла, в нашей прошлой жизни? Да и как я все это брошу? — она обвела рукой вокруг. — Лешего, Птаха, Баюна? Это моя семья, это мой дом... Да и кому я нужна со своим умением в нашем сплошь материальном мире, где чудеса остались только в сказках? Мое место здесь, Антон.

    — Значит, нет, — констатировал факт парень.

    — А разве ты сомневался?

    — Ну, как хочешь, а мне до чертиков надоели все эти приключения, сражения с нечистой силой, твои колдовские штучки. Я хочу домой...

    — А жалеть потом не станешь? — лукаво улыбнувшись, словно ведала о чем-то неведомом Антону, поинтересовалась чародейка. — Ведь обратного пути уже не будет?

    — Нет, — отрезал он, ни на йоту не сомневаясь в своем решении.

    — А то хочешь — к нам... Глянешь, каким мир станет... — предложил Тимофей.

    — Тим, не увлекайся, несанкционированные путешествия во времени строго запрещены, знаешь ведь, — обернулся к нему отец.

    Мальчишка сокрушенно развел руками. Ну, нет, так нет... О том, что его самого ожидает дома за своеволие, он старался не думать.

    Расставались уже в полной темноте. Тонкий серп месяца напрасно тщился разогнать мрак, и даже многочисленные яркие звезды, сияющие в прорехах сосновой хвои, ничем не могли помочь ему.

    — Тима мы забираем. Вы не против? — Глеб вопросительно глянул на чародейку и насупившегося Антона.

    — А может пусть у нас останется. Пока... — Людмила не закончила, её перебила Лера:

    — У нас база в лесу. Она хорошо скрыта. Тим о ней не знал, потому и не смог сразу выбраться. К тому же мы ещё несколько дней здесь побудем — обещания надо выполнять, верно, Глеб? — Тот нехотя кивнул, но куда деваться... — Знаешь, Людмила, ты нас удивила. Когда нам сказали, что найденная нами избушка — жилище Бабы-Яги, мы не поверили, к тому же представляли лесную ведьму совсем другой.

    — Можешь не говорить как... знаю...

    — К тому же все эти существа, что встретились нам — они необычны. Раньше я думала, что такое возможно только в преданиях, а воочию увидеть... уму непостижимо... — Лера покачала головой.

    — Вы же жизнь людей исследовали, а они нечисти лесной, как огня боятся, да и она к ним не мешается лишний раз. Зачем? Когда можно мирно жить, почти не пересекаясь. Славичи лес не трогают, лесные жители — к ним не лезут без особой на то необходимости. Мирное сосуществование...

    — Понятно, — Лера улыбнулась, — но мне кажется, мы многое упустили. Впрочем, теперь это неважно. Этот отрезок времени наверняка закроют для исследований из-за Тимкиного своевольства. Но другу твоему, — она сердито глянула на сына, — мы постараемся помочь. Завтра точнее скажем... До встречи!

    Леший, до этого внимательно слушающий женщину, оживился (наконец, все эти нудные разговоры закончились) и попытался поцеловать ей руки. Лера со смехом отмахивалась от него, косясь на нахмурившегося мужа, пока ведьма не прикрикнула на расшалившегося лесовика:

    — Хватит! И где это ты таких манер набрался? У людей, что ли? Не зазорно?

    Ветром дунуло в лицо, и через миг на поляне вместо Лешего сидел большой филин с ярко-зелеными глазами. Лера испуганно ойкнула. Птица повернула голову, гулко ухнула и, с усилием взлетев, скрылась в лесу.

    — Проводник не нужен? — спросила чародейка, порядком уставшая и не чаявшая уже спровадить гостей восвояси. — Не заблудитесь?

    — Не должны...

    — Ну, Тимка, держись, — Антон приобнял пацана за плечи, — сейчас тебе кащеевы подземелья раем небесным покажутся. Батя у тебя суровый...

    — Нормально, сдюжим... — Тимофей побежал догонять родителей. Они уже вышли за пределы морока и не могли надивиться ведьминой способности прятать жилище. Глеб решил вернуться, чтоб глянуть ещё раз, как оно все работает, но охранный круг полыхнул предупреждающе слабым огоньком. Глеб отпрянул назад. — Пока... — мальчишка обернулся, махнул рукой, прощаясь. — Объясню им секрет, пока дел не натворили, да и о прочем поведаю...

    — Люд, а, может, передумаешь все-таки? — Антону казалось нечестным возвращаться одному, и он не оставлял надежды уговорить сестру.

    — Нет! — На кончиках волос взбешенной его приставаниями ведьмы засверкали сиреневые искорки. — Слова мои крепки и грозны, я что говорю, то и делаю, а кто не слушает меня — беда тому!

    — Ну, как хочешь... — покладисто сказал парень. Похоже, сестра здесь и впрямь на своем месте.

   

    __________________________________ 1.

   В древней Руси существовали специальные узлы — "наузы". Наузы передавали волшебную силу, охраняли от несчастий, лечили больных. Над ними читали наговоры, в них завязывали лечебные и магические корешки и веточки, бумажки с заклинаниями, всякие чудодейственные предметы вроде сушеного крыла летучей мыши и змеиной кожи.

   

   

Эпилог

   

    Дважды щелкнул, поворачиваясь в замке, ключ. Антон замер, настороженно вслушиваясь в звуки подъезда. Где-то шумела вода, слышалось приглушенное бормотание телевизора — в общем, обычный фон обычного жилого дома. А чего он ожидал? Что выскочат соседи и поинтересуются — что он здесь забыл? Парень облегченно выдохнул и толкнул тяжелую дверь. Та протяжно заскрипела. Он опять застыл на месте, не решаясь войти. Никогда не входил Антон в эту квартиру без хозяев, точнее, хозяек. Всегда кто-то был дома — сначала бабушка, потом Людмила. А теперь... Но деваться некуда, он и так оттягивал этот момент сколько мог.

    От слегка спертого воздуха покинутого жилья защемило в груди. Надо же, всего несколько дней прошло, а такое ощущение, что здесь не живут уже сто лет. Дверь сама собой, словно живая, поехала назад, и плотно захлопнулась, отсекая от парня все звуки плотно населенного мегаполиса. В тонких лучах света, проникающих из комнаты в темный коридор, плясали верткие пылинки. И чего он испугался? Белый день на дворе, солнце вовсю светит, но ощущение чужого присутствия не оставило Антона даже тогда, когда он прошел на кухню. Парень тоскливо глянул на турку с высохшими остатками молотой арабики. Нет здесь никого, и не было с того самого вечера, как они с Людмилой так странно покинули эту квартиру.

    Зачем он пришел, ведь понятно, что делать здесь абсолютно нечего? Антон пятерней пригладил волосы. За прошедшие несколько месяцев они отросли почти до плеч, но стричься он не спешил, да и смысла не было. Впрочем, как и во всем остальном, к чему он так стремился вернуться из "царства Кащеева"...

   

* * *

*

   

    ...Тимка не обманул. Не успело солнце разогнать ночной туман, как пацан уже сидел на полянке перед домом Бабы-Яги, терпеливо ожидая, пока проснутся его обитатели. Ближе к избушке он не рискнул подойти, опасаясь без приглашения натолкнуться на охранный круг.

    — Ты чего так рано приперся? — выйдя к мальчишке, хриплым после сна голосом поинтересовался Антон. Его разбудило нытьё Кимри, остерегшейся подымать ведьму с утра пораньше. — Не спится тебе, что ли?

    — Нет, — отрицательно качнул головой Тимофей, — отец такую взбучку устроил, не до сна, зато вот, глянь... — он потряс перед парнем рукой. На запястье слабо светился браслет-трансформер. — Зарядил...

    — А зачем?

    — Как зачем? — возмутился мальчишка, — мне он нужен позарез...

    — Что ты ещё придумал?

    — Да так... — смутился Тимофей.

    — Родители хоть в курсе, что ты к нам пошел?

    — Да они спят ещё...

    — Доиграешься, точно ремня получишь.

    — Ерунда, — мальчишка отмахнулся от его предупреждения. — Антон, отец вчера сказал привести тебя на базу. Посмотрит, что можно сделать с твоим перемещением назад. Вот я и не стал зря время терять...

    — Ты о чем это? — подозрительно поинтересовалась неслышно подошедшая к ним Людмила.

    — В гости приглашают, — Антону очень хотелось ещё раз спросить сестру о возвращении, но, помня её бурную реакцию, решил не рисковать понапрасну, да и о Тимкином предложении правду пока говорить не хотелось. Неизвестно ещё, получится ли, а сестру лишний раз обижать неохота. — Пойду, гляну что там, интересно мне.

    Лицо чародейки словно окаменело:

    — Ну, сходи, коли интересно...

    — Пошли прямо сейчас, — предложил мальчишка, — чего время терять, пока дойдем, как раз родители проснутся.

    Он отскочил в сторону — легкое колебание воздуха и перед людьми возник умильно свесивший голову набок матерый волк. До хортов далеко, конечно, но выглядит внушительно.

    — Кудесник... — проворчала ведьма, — а чего так?

    — Далеко слишком, — рыкнул волк, — да и дорогу плохо знаю...

    — Хоть поешьте...

    — В гостях накормят... — Антону не терпелось глянуть на базу. — Пока... К вечеру буду...

    — Не будешь... — В темно-карих глазах чародейки застыла непонятная тоска. Она развернулась и, не сказав больше ни слова, пошла прочь.

    Парень глянул на ожидающего его волка, досадливо пожал плечами:

    — А куда я денусь? — и поспешил вслед за метнувшимся сквозь густые заросли малины Тимофеем. — Не торопись ты так, у меня ж только две ноги... — мысленно чертыхаясь на колючие ветки, так и норовившие впиться в тело, и высокую, почти по бедра, лиственную поросль, в которую он угодил, едва выбрался из малинника. Штаны сразу же промокли от обильной росы и теперь неприятно холодили ноги.

    Волк рыскал по лесу кругами, неожиданно выскакивая то слева, то справа, отчего Антона то и дело бросало в пот. Научен, научен уже горьким опытом блуждания по чащобе... В очередной раз увязнув в непролазных зарослях, парень не выдержал:

    — Тимка, хватит уже носиться, как ненормальный, оборачивайся и иди рядом, я уже замаялся гадать, куда мне сворачивать...

    — Я дорогу ищу, по запаху, а так ни за что не найду... — откликнулся волк, выскакивая впереди.

    — А далеко ещё? — Солнце поднялось уже высоко, жарило вовсю, над головой роились, надоедливо жужжа, мелкие мошки и с превеликим удовольствием залазили Антону под мокрую от пота рубаху. От их укусов кожа неимоверно зудела, стоило большого труда удержаться от бесконечных почесываний.

    — Почти пришли... — Тимофей стоял, дожидаясь отставшего друга, под высокой сосной и теребил в руках шишку.

    — Славно... — увидев мальчишку снова человеком, Антон тут же опустился на землю, поросшую коричневым мохом, и с наслаждением растянулся во весь рост. — Умотал ты меня совсем... дай передохнуть.

    — Да тут всего ничего, вон на ту горушку взобраться...

    Парень приподнялся, ища взглядом "горушку". Деревья закрывали обзор, ничего не увидишь, но он слегка успокоился — была б возвышенность стоящая, увидел бы обязательно. По высоким горам лазить не хотелось, да и откуда в лесу горы? Так, холмы, не больше... Он успокоено откинулся на спину и уставился в небо. Неужели и вправду получится вернуться домой? Даже сейчас в это верилось с трудом... Знал бы кто, как он соскучился по цивилизации... И ни одной минуты жалеть не будет, что бы там сестра не говорила...

    После отдыха идти стало значительно легче, тем более что Тимка шагал рядом. Моховая подстилка, усыпанная пожелтевшими хвоинками, мягко пружинила под ногами, да и сосны, кажется, слегка расступились. От смолистого запаха ветра, вольно гуляющего среди могучих стволов, на душе стало легко и беззаботно, словно все тревоги вымело из головы его теплым дуновением, но ощущение праздника оказалось недолгим. Антон потерял дар речи, когда лес раздвинулся, и перед ним, всего-то в паре шагов от крайних деревьев возник отвесный склон холма, поросший какой-то кудрявой травкой с мелкими сиреневыми цветочками.

    — И как мы наверх полезем, а, он же словно ножом срезан? — отмер парень через несколько минут.

    Тимофей ухмыльнулся, достал небольшую коробочку, не больше сигаретной пачки, и показал Антону.

    — И что?

    — И все... — Он махнул коробочкой в сторону склона. Внутри холма что-то негромко щелкнуло, участок косогора медленно поехал в сторону. Перед друзьями распахнулось овальное отверстие.

    — Пульт дистанционного управления... — разочарованно протянул Антон. — Я-то думал...

    — А необъяснимые чудеса закончились, — очень серьезно пояснил Тимофей. — Добро пожаловать в мир научно-технического прогресса в последней стадии его развития... — в конце своей напыщенной речи он не выдержал и прыснул, зажимая ладошкой рот. Вид у Антона был ещё тот...

    В люке показалась Лера:

    — Тим, к счастью... Я тебя уже разыскивать собралась... Ты куда делся? Отец от вчерашнего ещё не отошел... Здравствуйте, Антон, — она взглянула на парня и опять повернулась к сыну. — Не мог предупредить, что ли? Заходите оба, быстро, нечего тут мелькать...

    Антон скрипнул зубами — лезть под землю ужасно не хотелось, но надо. Пожалуй, клаустрофобия ему обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Шагнув следом за Тимофеем, он малодушно закрыл глаза, когда услышал под ногами легкое гудение заработавшего механизма, и створка люка отсекла от него солнечный свет. Не ожидал он от себя такого, не ожидал...

    Признаться честно, база "временнЫх" этнологов Антона не впечатлила. Главное, красиво назвать — База: тесный, едва вдвоем поместились, "предбанник" с раздвижными дверями: одна наглухо закрыта, в другую видна квадратная полупустая комната, через третью они попали сюда.

    — Проходи, — подтолкнул его мальчишка.

    Парень перешагнул через невысокий порожек. Белые стены без окон, две молочного цвета откидные полки одна над другой, как в поезде, отделенная невысокой пластиковой ширмой узкая ниша (Тимофей шепнул на ухо — "Удобства"), раскладные, как шезлонги, кресла. От избытка белого захотелось завыть — Антон почувствовал себя неизлечимо больным, словно попал в лазарет, но никого, кроме него, это кажется, не напрягало. Глеб приветливо улыбнулся, пожал протянутую парнем руку и не стал терять зря время:

    — Ну, что, начнем, пожалуй... — из стены бесшумно выползли две плоские горизонтальные панели, над которыми засветились голографические экраны. Антон им обрадовался, как ребенок, хоть какое-то разнообразие в "снежном" царстве. Лера и Глеб уселись перед релятивистическими дисплеями, Тимофей полулежа устроился на полке, предложив парню оставшееся свободным кресло.

    Дальше начался настоящий кошмар — Антону казалось, что своими вопросами этнологи выворачивают его наизнанку, заставляя припоминать мельчайшие подробности его прежней жизни, приметы его времени, снова и снова возвращаясь к уже сказанному. При этом они непрестанно заносили в память своих суперкомпьютеров (в том, что они "супер" парень не сомневался, даже клавиатура была сенсорной, беззвучной, казалось, что этнологи просто бессознательно касаются поверхности панелей), отвлекаясь лишь на краткие мгновения, чтобы уточнить ту или иную подробность. Пытка продолжалась, по его ощущениям, не первый час. Антон не один раз уже пожалел, что так редко обращал внимание на всякие несущественные, на его взгляд, мелочи, бегая по родному городу.

    — Ну, вроде все, — откинулся на спинку кресла Глеб, — должно сработать. Лер, у тебя как?

    — Согласна... — отозвалась она, считывая показания с экрана. — Ввожу информацию для обработки и вычисления пространственно-временных координат перемещения.

    — Ну, что, готов? — повернулся Глеб к Антону. — Запускаем машину...

    — Как, прямо так сразу?

    — А когда? — удивился этнолог, — мы данные на сейчас готовили, плюс-минус полчаса...

    — Ты что, не рад? — кинулся к другу Тимофей. — Ты ж так домой рвался...

    — А Людмила? Я с ней даже не попрощался... — растерялся Антон, — к тому же я хотел...

    — А мы ничего нового о будущем мира тебе не расскажем, — предвосхитил его любопытство Глеб, — Тим и так чересчур много наболтал лишнего...

    — Пап... — укоризненно протянул мальчишка.

    — Не спорь, знаю. Видишь ли, Антон, люди вашего времени слишком часто совершают необдуманные поступки, а потом жалеют о них, но сделанного уже не вернуть, а у нас своя этика. Не думаю, что ты долго сможешь хранить молчание, твой секрет все равно прорвется наружу и не факт, что он не станет очередной сенсацией, на которые так падки твои современники.

    Парень виновато молчал. Как ни крути, а Глеб по-своему прав... и возразить тут нечего...

    — Есть... — Лера, не принимавшая участия в разговоре, оторвалась от компьютера, — можно начинать.

    — Пошли, путешественник...

    Антон крепко стиснул в объятиях Тимку, за это время ставшего ему роднее брата. В носу предательски защипало и чтобы не показать своей предательской слабости, он поторопился выйти вслед за Глебом.

    Машина времени скрывалась за той самой наглухо закрытой дверью — тесная каморка, похожая на кабинку рентгеновского аппарата. Ассоциации с больницей упорно не желали покидать голову парня. Может быть, поэтому он храбро вошел в кабинку, будучи твердо уверен, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет и машина времени просто-напросто не сработает. Массивная створка, закрываясь, плавно двинулась вправо. Глеб ободряюще подмигнул парню перед тем, как пневмодверь, хищно чавкнув напоследок, отрезала его от Антона. Тусклый свет мигнул и неожиданно погас. "Все отменяется? Перебои с электричеством?" — удивился парень и тут почувствовал под ногами бездонную пустоту. Он вскрикнул, машинально сгруппировался, как при прыжке в воду, и, ощутимо ударившись пятками о твердую поверхность, кубарем покатился по мокрой земле.

    То, что перемещение все-таки удалось, Антон понял только после долгих скитаний. Он брел по раскисшему бесконечному полю, постепенно зверея от нудно моросящего дождя, оскальзываясь в неровностях почвы и проклиная свою доверчивость. Увидев свет далеко впереди, кинулся к нему, а когда услышал шум мотора приближающегося автомобиля и чуть позже через глубокий кювет выбрался на асфальт, то завопил во все горло, надеясь, что водитель его услышит, но машина уже скрылась вдали. И к счастью...

    Как оказалось, выбросило его далеко за городом в тот же самый день, а, точнее, ночь, когда Людмила позвала его к себе. Наверное, Лера, задавая координаты перемещения, слегка подстраховалась — появление Антона в несколько странном виде посреди белого дня в людном месте могло вызвать немало ненужных вопросов. Домой он добрался только поздним вечером, пересидев светлое время в густых кустах, и долго шлепал пешком, не рискуя садиться в общественный транспорт. Шагалось легко, благо было о чем подумать, да и по лесу он погулял достаточно, привык уже много ходить на своих двоих. Уже подойдя к дому, Антон сообразил, что ключей у него нет — опять пришлось сидеть во дворе и ждать, пока не погаснет свет в окнах соседей и осторожно лезть на свой балкон, радуясь, что квартира всего лишь на третьем этаже.

    Пожалуй, эта радость оказалась последней после его возвращения. Проблемы навалились сразу же, как только он принял ванну, сбрил отросшую бородку и глянул на себя в зеркало. В таком виде идти на фирму никак нельзя... Как он объяснит друзьям и начальству, почему так радикально изменился всего за пару дней? Менять работу он не собирался, поэтому с самого утра, сказавшись больным, попросил отпуск без содержания, всего на пару недель. Потом позвонил старинному приятелю, с которым они работали вместе уже не первый год:

    — Витек, привет...

    — Тоха, ты мудак, — с ходу оторвался на него Витька, — ты нам такой контракт запорол, мы из-за тебя на кучу бабок влетели... Тебе это даром не пройдет, нашел время в загул уходить...

    Не до конца выслушав стоны коллеги о сорванном контракте, досадливо швырнул телефонную трубку на рычаг, отключил звонки, и с удовольствием завалился на любимый диван, который Людмила частенько называла "твой четвероногий друг". С самого начала все пошло не так... А чего он ожидал? Что все будет по-прежнему, лишь только он окажется дома? Да вот только эти месяцы просто так из памяти не выкинешь...

    Провалявшись несколько дней дома и насмотревшись до тошноты телевизора, Антон рискнул отправиться в магазин, не опасаясь нарваться на любопытные взгляды соседей. По пути в супермаркет он поймал себя на мысли, что покупка продуктов только повод выйти на улицу. На самом деле он до боли в глазах всматривается в лица прохожих, надеясь отыскать в суетном мелькании чужих обличий знакомые черты — Тимки, Людмилы.

    — Исходи весь город поперек и вдоль, не умолкнет сердце, не утихнет боль. В чьих-то узких окнах стынет звон и свет, а со мною рядом больше друга нет... — послышался позади него срывающийся девичий голос.

    Парень оглянулся — глядя перед собой отсутствующим взглядом, прямо на него шла встрепанная девушка-тинейджер:

    — Сколько не досказано самых нежных слов, сколько недосмотрено самых нужных слов, если б сил хватило, можно закричать...

    — Вы мне? — растерялся Антон и только тогда заметил полускрытую распущенными волосами гарнитуру "hands free" и услышал торжествующее:

    — Вау, ты слышала? Сашка так меня любит, что даже стихи написал, офигеть...

    — Девушка, это не ваш Сашка, это совсем другой человек написал...

    — Много ты понимаешь, козел, — прошипела современная "Джульетта" и прибавила шаг, обгоняя ухмыляющегося Антона.

    "Исходи весь город поперек и вдоль... — бесконечным рефреном звучало в такт шагам бесцельно бредущего парня, пока в голове не оформилась четкая мысль: — Ну я и дуб... Вдруг Людмила тоже вернулась, а я даже не удосужился проверить?" — Он круто развернулся и заторопился к дому сестры.

    Несколько раз нажав на кнопку звонка и выслушав истошные соловьиные трели, Антон убедился, что квартира пуста, но не факт, что в ней никого нет. Если сестра все же вернулась, то наверняка прячется от чужих глаз и просто-напросто не открывает дверь. Он достал связку разнокалиберных ключей, забренчал ими, выбирая нужный — когда-то давным-давно, потеряв уже третий ключ от бабушкиной квартиры, сестра тожественно вручила ему запасной, на всякий случай, — вот сейчас как раз такой случай и настал...

   

* * *

*

   

    Из кухни Антон прошел в комнату, пытаясь отыскать малейшие изменения в обстановке. Нет, все так же, как и в тот роковой для них вечер, даже на письменном столе лежит злополучное каменное зеркало.

    Он уселся в кресло, прикрыл устало глаза. Сколько же он километров сегодня отмотал, пока сообразил зайти к Людмиле? Много, очень много, если судить по тому, как ноют уставшие ноги. Нет, расслабиться толком не удается, ощущение чужого присутствия не оставляет ни на миг. "Надо уходить, — решил Антон, — выяснил, что хотел и достаточно. Ты хотел в свой мир, так получи и распишись...". Он встал и ознобливо поежился под осуждающим взглядом — глаза в глаза со старинного портрета на него смотрела немолодая черноокая дама в пышном платье с кринолином и веером в руках, которым она слегка прикрывала сильно декольтированную грудь. "Неужели ты уйдешь просто так? — прозвучал в голове насмешливый женский голос, — я думала, мужчины вашего рода более пытливы и не оставляют за собой неразгаданных загадок..." Ну, вот, уже и глюки пошли... Пора убираться отсюда подобру-поздорову... Делать тут больше нечего... А загадка здесь только одна, для него, Антона, по крайней мере, — как это чертово зеркальце смогло зашвырнуть их черт знает куда без всякого на то согласия?

    Парень скептически посмотрел на темный полированный кругляш.

    КАК ЭТО ЗЕРКАЛО ЧЕРНО,

    ПУСТЬ БУДЕТ ЧЕРНЫМ ВСЕ ВОКРУГ.

    И ПУСТЬ ЗАМКНЕТСЯ ЭТОТ КРУГ,

    КОГДА СУДЬБОЙ ПРЕДРЕШЕНО!

    В ОДИН СОЛЬЮТСЯ ТРИ ПУТИ...

    КОГДА ЕДИНЫ СТАНУТ ТРОЕ,

    РАЗБИТО БУДЕТ СЕРДЦЕ ЗЛОЕ

    СОЮЗОМ ДРУЖБЫ И ЛЮБВИ.

    Надо же, не забыл, помнит до сих пор. А ведь все именно так и получилось: Людмила с Баюном, он с Тимофеем и недостающий элемент каждой тройки — Птах, но бесенок вообще темная личность, не поддающаяся никакому логическому осмыслению. Впрочем, Антон многое из случившегося не постиг, настолько все это лежало за пределами его понимания. Чертовшина, одним словом... Чертовщина? А вдруг?

    Антон метнулся к столу, взял в руки зеркало, надеясь на повторение чуда. Нет, ничего — только мертвый холод камня обжигает ладони. Парень разочарованно положил на стол зеркало. Все уже пройдено, возврата не будет...

    Тихий стон диванных пружин прозвучал громче громового раската. Сердце дернулось в груди и ухнуло вниз, ища приюта в пятках. Антон замер, не рискуя обернуться. Несколько мгновений тишины убедили его, что всё же ему померещилось. Он медленно, очень медленно, стараясь не делать лишних телодвижений, повернул голову назад и едва не заорал — на диване, вальяжно растянувшись во весь рост, лежал угольно-черный кот. Физиономия Баюна расплывалась в самой ехиднейшей из его улыбок:

    — Вот, решил глянуть, как у тебя дела, — мурлыкнул он, слегка прищурив хитрые желтые глаза, и отпрянул от Антона, кинувшегося к нему. — Э, нет, ты зенками-то гляди, а руками не замай. Много вас желающих, а я один такой...

    — Уникальный... — закончил фразу парень и, с трудом сдерживая эмоции, вполне по-светски осведомился, хотя веселье переполняло его через край: — Как вы там поживаете? Живы-здоровы?

    — Беда у нас, Антон, без тебя никак...

   

   

   

   

   

   

   

   

   

Продолжение называется "Каждый выбирает по себе"