— Долго же ты добирался, братик...
Антон застыл, как громом пораженный, потом рванулся, схватил в охапку женщину:
— Не верю, не верю...
Людмила, отстранившись, рассмеялась, уж больно комичный вид был у брата.
— Ты??? Что с тобой??? Что??? — задавал бесконечные вопросы парень, разглядывая её в холодном свете яркой луны.
Перед ним стояла сестра, нет, его СТАРШАЯ сестра. В черной копне волос уже пробивались седые пряди, на лице приметой возраста обозначились морщинки. Но, как не странно, Людмила почти не изменилась...
...Антон помнил, как удивлялись знакомые родителей, видевшие их вместе. Он — синеглазый светловолосый крепыш с вечно разбитыми коленками, ничем не выделяющийся из ватаги таких же, как он сорванцов, и сестра — его полная противоположность. Людмила-краса — длинные волосы цвета воронова крыла, которые она предпочитала носить распущенными, темные, цвета горького шоколада, глаза, вечная улыбка на ярких губах.
Любимая внучка их суровой бабушки, которая души не чаяла в ней.
Однажды Антон услышал их разговор — бабушка объясняла девочке смысл ее имени, которое сама же и дала внучке:
— Любимая, милая, мягкая, податливая, а посредине — твердое "Д", как удар головой о стенку. Это — стальной стержень, твердая опора, которая не даст согнуться, не даст пропасть в любой ситуации. Имя обязывает носящего его, рано или поздно оно себя проявит.
— А значение моего знаешь, ба? — непрошено влез в беседу любопытный мальчишка.
Бабушка поморщилась. Не то, чтобы она не любила внука, но относилась к нему довольно-таки холодно:
— Человек, Антон, просто человек.... И когда приходит время — этот человек вступает в бой.... У каждого из нас своя судьба, и имя играет в ней не последнюю роль ...
Он заулыбался тогда — объяснение его вполне устроило и даже слегка польстило. Он и, правда, всегда был изрядным задирой.
Единственно, что роднило брата и сестру — высокий рост и большие, широко расставленные, глаза...
...почти. Сейчас Людмила утратила очарование юности, но обрела нечто большее — красоту зрелой женщины. Ее низкий голос звучал властно и, как ни странно, завораживающе.
— Удивлен? А я ведь тебя, почитай, двадцать лет дожидаюсь. Зеркало-то с характером оказалось, расшвыряло нас как хотело.... Проходи, не бойся, — и добавила насмешливо: — выходи не плачь.
Антон поежился, отчего-то ему стало слегка не по себе. Пройдя тесные сени, он попал в длинный коридор, где друг напротив друга располагались закрытые двери. Миновав их, заглянул в открытый проем — открывшаяся взгляду комната очень напоминала спальню сестры.
— И не только здесь, — улыбаясь, сказала сестра, шедшая сзади. — Ностальгия, проклятая, поначалу сильно мучила, пока не разобралась, что здесь к чему.
Чуть дальше коридор делал поворот. Антон не удержался, толкнул приоткрытую створку:
— Ого! У тебя здесь и ванна, и прочие излишества. Неплохо устроилась.
— И баня за домом... Ну, я ведь чародейка, да не из слабых. С лесным народом дружу, хоть они людей и не жалуют. Водяной мне сюда персональный родничок пробил, отплатил таким способом за небольшую услугу. Только, Антон, запомни, я сюда никого, кроме Птаха, не пускаю, оттого и охранное кольцо вокруг дома, и маска-сторож, и избушка-морок.
— Забор бы поставила... Повыше.
— Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором... Да? — протянула нараспев Людмила. — Глупо, ограда ни от нечисти, ни от врагов не защитит, только нежелательный интерес вызовет. И так все, что во дворе моем происходит, снаружи не видно.
— Отзыв у сторожа больно знакомый, — проворчал про себя Антон.
— Ну, брат, каков вопрос — таков ответ, — все-таки услышала его Людмила.
— А ты сильно изменилась, жестче стала...
— Это для тебя, братец, все только вчера было, а я, кажется, всю жизнь здесь живу, — грустно сказала сестра.
ГЛАВА 2
Людмиле повезло гораздо меньше, чем брату.
Она вошла в комнату как раз в тот момент, когда черный смерч затягивал Антона в смертельную спираль. Девушка закричала изо всех сил и кинулась на помощь. Она успела схватить брата за ноги, остальное уже исчезало во взбесившейся круговерти. Ярчайшая вспышка на секунду сделала все вокруг черно-белым, а потом осталось только черное, и Людмила от боли потеряла сознание...
...Очнулась она тоже от боли — суставы и мышцы выворачивало жесткой судорогой, казалось, тело пропускают через гигантскую мясорубку.
— Антон, что случилось? — еле слышно простонала Людмила. Сил подняться не нашлось, ужасающая слабость накатывалась волнами в промежутках между болезненными корчами.
Превозмогая боль, девушка развернулась на живот, с трудом встала на четвереньки и поползла к ближайшему дереву, села, оперлась спиной о его шершавый ствол и в изнеможении закрыла глаза, снова рухнув в блаженное небытие.
Переход от забытья был резким, как прыжок в ледяную воду. Людмила заполошно вскочила на ноги, поскользнулась на влажной траве, едва удержалась на ногах. В голове панически стучало: — "Блин, опять проспала! Утро начнется с очередной морали — какая молодежь бестолковая пошла, не то что мы... И как не надоедает только?" — протерла глаза и застыла от осознания того, что торопиться-то никуда и не надо. Совсем...
— Да что ж это такое? — скорее просипела, чем произнесла она. Воды бы глоток, да откуда? — Что делать-то, а?
Ответа не дождалась — вокруг только высоченные сосны, у подножия которых буйно кустится молодая поросль, густо переплетенная ползучими растениями. И тишина, слегка разбавленная бормотанием ветра в кронах деревьев, да поскрипыванием нависших над головой ветвей. Хоть волком вой, пока не свалишься замертво от усердия...
Однако благодаря своим увлечениям Людмила точно знала, что смерть в столь юном возрасте ей не грозит. Или? Она посмотрела на свою ладонь — линия жизни никак не изменилась и тянулась почти до запястья, стало быть, особого повода для пессимизма нет: — "Как минимум лет сто ещё проживу, так чего зря дрожать? Выбираться надо. К людям...".
Девушка подняла голову, зачем-то глянула на небо, безмятежно синеющее вверху. Были б крылья, полетела, а так — пешком придется, по бездорожью. Она с сомнением посмотрела на босые ноги, выглядывающие из-под коротковатого подола нелепого платья, пошевелила пальцами, полюбовалась розовыми накрашенными ноготками, и до того ей стало себя жалко, что Людмила свалилась в траву и горько зарыдала. Однако плачь — не плачь, а идти-то все равно придется, не будешь же сидеть на одном месте, и ждать неизвестно чего. Хорошо хоть боль отступила, а то неизвестно чем бы все кончилось.
"Главное, не паниковать, — уговаривала она сама себя, осторожно ступая по колкому хвойному опаду, опасаясь изранить босые ступни о сучья валежника, — вон Робинзон вообще на необитаемый остров попал и ничего, выжил.... А тут всего-навсего лес... А вдруг здесь водятся хищники? Или еще что похуже?".
Придумать, что может быть хуже хищников, с ходу не смогла. Старательно отгоняя мрачные мысли, чтобы не терять сил на напрасные переживания, побрела дальше по лесу.
Вскоре заметила, что начало темнеть. Конца-края лесу не было видно и надежда, которая, как известно, умирает последней, доживала последние минуты. Только тупое упрямство, которым Людмила отличалась с детских лет, заставляло ее еще как-то передвигать ноги.
ВСЕ! Девушка устало опустилась у подножия ели с необычайно густой кроной и буквально на минутку прикрыла глаза...
Проснулась она много часов спустя, когда в лесу уже давно царила ночь, но странная ночь — темная, тихая, неживая. Все застыло в молчании, и даже свет звезд, пробиваясь сквозь кроны деревьев, казался искусственной подсветкой в этой нелепой декорации, созданной, казалось, специально для нее — для Людмилы.
Вдруг перед девушкой возник высокий изможденный старик. Он злобно уставился на неё. Лицо его кривилось от едва сдерживаемого гнева, глубоко запавшие глаза полыхали ярко-красными угольями. Плащ, скрепленный у горла сверкающей брошью, внезапно колыхнулся от неожиданного порыва ветра. Старик наклонился над лежащей девушкой, внимательно всмотрелся в ее лицо, потом, указав на нее длинным костлявым пальцем, воскликнул: — "Ты! Наконец-то...", оглушительно захохотал и исчез.
Испуганно вздрогнув, Людмила пробудилась окончательно. Обхватила плечи руками и задумалась. Откуда в её сновидении взялся этот старик, которого она никогда в жизни не видела? Насколько ей помнилось, приснившееся отражает только то, что когда-то виделось в реальной жизни, а такого колоритного старикана Людмила обязательно запомнила бы, даже увидев мельком.
"Кошмарный старик, — она зябко поежилась, — ладно, куда ночь, туда и сон...". Провела рукой перед лицом, будто снимала с него невидимую пелену, подула на раскрытую ладонь, отпуская свое видение прочь, и только потом сообразила, что ночь-то совсем не кончилась, просто слегка светились стволы деревьев — безжизненным, фосфоресцирующим светом, отчего казалось, что уже светает.
Тревожный сон облегчения не принес, стало еще хуже, чем было раньше, хотя куда уж пакостнее. Болезненно разнылись содранные о выступающие корни и сухие ветки ступни. Широченное платье с дурацкой вышивкой по подолу то и дело норовило сползти с плеч, выставив наружу небольшую девичью грудь, упрямо не желавшую расти до вожделенного третьего размера. До спазмов в желудке хотелось есть, а еще больше пить.
И было очень страшно сидеть в одиночестве неизвестно где. Очень...
Людмила машинально принялась крутить на пальце кольцо, доставшееся ей в наследство от бабушки, которая обожала внучку, похожую на нее, как две капли воды. Старинное серебряное кольцо, а точнее перстень с необычно ограненным аметистом не имел большой ценности, но Людмила, примерив его, никогда больше бабушкин подарок не снимала. К тому же она заметила, что частенько, напряженно думая над замысловатым вопросом, крутит и поглаживает кольцо и решение приходит само собой.
Глядя невидящим взглядом в темноту, девушка почувствовала, что кольцо стало теплее. Она опустила глаза, рассматривая его. Вокруг камня появился бледно-сиреневый ореол: — "Ещё посижу здесь чуток, и мне все вокруг будет светиться". Тоска сжала сердце, а в носу внезапно защипало...
Сморгнув слезу, Людмила опять стала смотреть на окружающие её деревья, стараясь ни о чем не думать, чтобы не впасть в панику. Неожиданно лес подмигнул ей теплым, живым, чуть дрожащим огоньком. Не веря себе, девушка вскочила на ноги и, забыв про боль, кинулась напролом через кусты к спасительному маячку. Она не допускала даже мысли о том, что это может быть ловушкой или там может таится какая-то опасность.
Нет! Людмила бежала, как ни бегала никогда в жизни, ухитряясь при этом огибать деревья.
Больше всего она боялась, что огонек погаснет или потеряется из виду, а она опять станет блуждать в темном лесу, пока голод, холод и, самое главное, страх не сведут ее с ума окончательно.
Растрепанная, потная, исцарапанная колючими ветками кустарников, через которые Людмила прорубалась, как вездеход, она выскочила на полянку, окруженную кустами боярышника и дикого шиповника, и увидела деревянную избушку, которая наполовину вросла в землю. Не помня себя от радости, она рванулась к ней из последних сил и у самого порога потеряла сознание.
Пришла Людмила в себя, как оказалось, много дней спустя. Блуждание по лесу закончилось нервным срывом, осложненным какой-то особо коварной простудой. Но об этом девушка узнала гораздо позже, а сейчас она с интересом разглядывала комнату, в которой очутилась.
Беглый взгляд охватил почти все, благо светелка была мала. Низкий потолок, сплошь увешанные пучками трав бревенчатые стены. На них низко прибиты полочки с глиняными кружками и тарелками, скалящий остатки зубов человеческий череп (ой!) на столе, длинная лавка вдоль одной стены, маленькие окошки с отбеленными занавесками, вышитыми непривычным для глаз черно-красным узором. "Да, именно светелка. Тщательная стилизация под русскую старину, — сделала вывод Людмила, — весьма удачная".
Рядом с постелью дремала небольшая сухонькая старушка, свесив голову на грудь и слегка всхрапывая во сне.
Девушка неловко повернулась и старушка, услышав шорох, тут же проснулась.
— Наконец-то очнулась, — ласково сказала она, — я уж думала не выхожу тебя, что только ни делала.
— Кто вы? — хриплым от долгого молчания голосом спросила Людмила. — И где я?
— Кто я? — повторила старушка, поднимаясь с низкой табуретки. — А я, девонька, местная ведьма. Вышла поутру на крылечко, а у меня гостья во дворе лежит, безмолвная, тихая. Повезло тебе, что ко мне попала. Не знаю, откуда ты взялась, но ничего из того, что ты в бреду говорила, я и слыхом не слыхивала. Как зовут тебя, а, красавица?
— Людмила, — сказала девушка, напряженно думая, как же ее сюда (узнать бы еще куда) занесло.
— Людям, значит, милая, — проговорила ведьма, — хорошее имя, доброе. Не опозорь теперь, — неожиданно закончила она.
Ничего не поняв, девушка неопределенно пожала плечами.
— И никому без особой на то надобности имя свое не называй, — заметив ее жест, продолжила ведьма, — ибо знающий сокровенное получит власть над твоей жизнью и смертью и легко подчинит тебя своей воле, сделав игрушкой в чужих руках. И даже кольцо тебе не поможет.
Она резко протянула скрюченные пальцы к кольцу, но дотронуться до него не решилась, потому что камень вдруг налился изнутри угрожающим фиолетовым сиянием и начал как-то странно потрескивать.
Испуганная Людмила отдернула руку и спрятала её под лоскутное одеяло, решив вообще ничего о себе не рассказывать, но старая ведьма, казалось, сама все знала.
— Часть силы для борьбы кольцо тебе даст, часть в тебе самой сокрыта... — Она задумчиво пожевала губами и добавила. — От той, что кольцо подарила, досталась. А разгадка твоя, девонька, в Черном замке. Сама только не вздумай туда соваться, в одночасье погибнешь, никак тебе нельзя туда. А пока помощь не придет, живи здесь, я оберегу, насколько смогу.
