Лис вынул из кармана комок воска и, разделив его пальцами на две половинки, скатал две горошины и заткнул ими уши. Руслан подобрал две ветки покрепче, обломал и протянул одну Лису. Уши свои он тоже запечатал. Но тошнотворный вводящий в стопор писк все, же приглушенно доносился через воск. Правда, не настолько, чтоб это стало опасно. Главное тут не останавливаться и успевать отмахиваться. В темноте попасть тяжело, поэтому лучшее средство, чем быстрые ноги не придумаешь. Но и бежать по лесу в потемках, без глаза остаться и ногу подвернуть плевое дело. Хорошо, что Луна из-за тучи вылезла и смотрит волчьим оком. Большая поляна подвернулась очень кстати. И друзья припустили со всех ног, тяжело пробивая ногами густую траву. В лесную чащу, они уже ворвались, запыхавшись и нацепляв репейников на полы курток.

— Прогулялись! Мать твоя волчица!— В сердцах выругался Руслан. Лис все равно не слышит. Вроде оторвались. Друзья остановились, выковыривая из ушей воск.

— Чуешь? Дымком тянет. Деревня близко. — Потянул носом Лис.

-Верно. Не время расслабляться. Пошли!— Махнул рукой Руслан.

Вскоре они уже вышли к деревне и, не прощаясь, разошлись по своим домам.

* * *

Староста сидел за столом и шевелил губами читая тонкую книжицу в зеленой и тонкой как лист дерева обложке. На вошедшего Руслана он среагировал не сразу и нехотя.

— А ...здравствуй Руслан.

— Здравствуй и ты Михаил Александров сын, — чуть качнулся Руслан в поклоне.

— С чем пришел?

Староста с сожалением отложил книжицу в сторону, и прикрыл её толстым домовым законом, шитым из оленьих шкур.

-Добычу принес.

— Так отдай хозяйке.

— Отдал, — Руслан засунул руки в карманы, и замялся, не зная как начать разговор про то, зачем пришел.

Староста с седой окладистой бородой и ясным взором голубых глаз был человек не глупый. К нему часто приходили, и поспорить, и посоветоваться. Прикинув, по виду Руслана и зная, кто он такой, он предположил, о чем, тот мнется и начал разговор сам.

— Женится хочешь? Не знаешь к кому посвататься?

— С чего это ты решил? — Опешил Руслан.

— Да вижу, вон шары гоняешь, — кивнул с улыбкой староста.

Руслан быстро извлек руки из карманов.

— Да, я собственно не по этому делу...

— А по какому? Если книжку заветную почитать, так не дам. Я сам там не все понимаю.

А ты тем более не дозрел. Начнешь потом, как блаженный ахинею всякую нести и народ смущать.

— Ябеду я потерял,— выдал, наконец, Руслан.

— Ябеда не ребенок найдется.

— Да не просто так получилось...

— Не томи, рассказывай.

И Руслан без утайки, сначала сбиваясь и путаясь, а потом уже осмелев выдал все, что приключилось за прошедшие сутки. По мере его рассказа староста менялся на глазах. Добродушие, каким светились глаза пропало, густые седые брови нависли над ними, да и глаза оказались уже не голубыми, а карими. И когда Руслан закончил рассказ, Михаил Александров сын был уже явно не в духе.

— Значит, на Чертово поле ходили? Быть Лису ещё год безымянным! Перекинулся, говоришь? То случай особый. Бранить я за это не буду. Ты жизни спас друзей бестолковых, и свою бестолковую.

— Чего это бестолковую? — Осмелел Руслан.

— А то, что здоровый лоб, а в парубка играешь. В дупле живешь. Избу свою рубить не хочешь? Жениться не хочешь? Да? Заботами себя обременять? Да какая от тебя общине польза?

— Я охотник! — вспылил Руслан. Уши и щёки его пылали как угольки в костре.

— Охотник ты на чужих баб заглядываться. Ну не приглянулся ты ей, так что теперь бобылем век прожить? Охотников у нас почитай каждый. Кожемяк двое. Кузнец один, но у него сын есть. А я гончар один! И каждый горшок и крынка в общине моими руками сделаны. Вот помру я, все горшки побьете. Кто их делать будет? Так, что дело твое немедля жениться на Насте Николая дочке и состряпать мне замену. Вот иди и без нее не возвращайся. Или женись, или иди в лес к ворлокам жить! Время тебе на раздумье до завтрашнего утра!

— А...?

— Я всё сказал, — рявкнул на Руслана староста и хлопнул ладонью по столу, давая понять, что разговор окончен. Дубовый стол загудел и зашатался.

Руслан с красным лицом опрометью кинулся в двери и выскочил из избы как ужаленный.

Дверь взвыла от грубого обращения и захлопнулась. И Руслан уже не видел разительных перемен в облике старца....

Михаил Александров сын расплылся в улыбке. Он давно ломал голову, как пристроить засидевшуюся в девках Настю и приблизить к себе смышленого и способного к грамоте Руслана. Но все повода не было, а теперь он был. Староста причесал и разгладил пальцами бороду. Он не сомневался, что завтра поутру, община будет гулять свадьбу.

Надо к бортнику наведаться, как там у нас с медовухой, подумал он. Не теряя время попусту, староста, любивший предвосхищать события, отправился в путь. Кивнув своей хозяйке, что отправился по делам, он направился к пасеке. Бортник Семен жил на окраине

деревни, у большой поляны с густым разнотравьем. Одуревающий запах цветущих растений теплым ветерком дыхнуло навстречу. Михаил поднял глаза к восходящему красному солнцу. День будет жаркий, подумал он, отгоняя назойливую мошкару сорванной веточкой. Семен сидел на земле, оперевшись спиной на улей и прикрыв глаза. Пчелы сновали мимо него туда-сюда, казалось и не замечая его присутствия. Некоторые все же садились на него и ползали по голой груди с вьющимися кучерявыми волосами. И не одна же не укусит, с завистью подумал староста. Семен пребывал в своем извечном состоянии, то ли после вчерашнего, то ли уже после сегодняшнего. Сам Семен относился к своей жизни философски. Он утверждал, что его хмельным мама родила. Уговоры и запреты на него не действовали. Меда в общине было с избытком и даже больше. Вот это больше Семен на изготовление хмельного напитка и использовал. Староста сам ему под это дело больших крынок налепил. А теперь иногда в этом раскаивался и все грозился часть горшков перебить. Но на свои изделия, рука не поднималась

— Эх, Семен, Семен,— с укоризной начал староста, — опять напился до одури!

— Дури у меня хватает своей, а водку я пью для запаха, — изрек Семен, приоткрыв левый глаз.

— Чтобы пчелы не кусали, — пояснил Семен,— они меня за своего держат.

— Я вот, что пришел ,— приступил к делу Михаил Александров сын,— как у нас с запасами хмельного?

— Полно. А что?— Оживился бортник и попытался встать. Но встать у него не получилось.

И он уставшее махнул рукой в сторону погреба.

— Сходи сам, утомился я.

Староста покачал головой и, ничего не ответив, пошел к погребу, где в прохладе стояли душистые ароматные крынки с хмельным медом. У избы жена Семена, Марфа стирала детские портки в большой долбленой лохани. И когда он детей делает, если не просыхает? Пьет ведь так, что ни одним членом пошевелить не может. Или все-таки может? Дивились в деревне. Но дети рождались нормальные, здоровые, и все как один походили на кузнеца Гришку.

* * *

...трудностей. Никогда не думал, что мне придется осваивать многое из того, что я знал понаслышке. Гончар, кузнец, ткач...и многое, многое другое без чего не обойтись.

Без чего, человек — всего лишь дикарь в шкурах и с дубиной на плече. Мне, прежде всего не хотелось вернуться в каменный век, а к этому шло. Может, и не очень удачный из меня получился гончар, не умелый кузнец, неважный ткач, но у меня было время на совершенствование. И времени было достаточно...

Сн.............Ошибки. Нет! Это не укладывалось в голове. Хотя поначалу я был слишком занят, и не сильно обращал внимание на то, что процесс поглощения следов предыдущей цивилизации слишком интенсивен. Но сам факт того, я не нашел никаких следов города. Его попросту не было! Теперь спустя много лет я понял, что и не могло быть. Но что-то срочно нужно было предпринимать с этой язвой, катаклизма. ...Поскольку последствия....

* * *

День выдался серый и промозглый. Такие дни хорошо проводить у печки, за спокойной дружеской беседой с кружкой горячего чая, или ещё чего более горячего. Неплохо и просто поспать, зарывшись с головой под одеяло, или уткнувшись в ароматные, пахнущие ромашкой волосы. Даже почитать непонятную книгу, и то лучше, чем идти по грязи.

Когда разъезжаются ноги. Когда холодная моросящая взвесь стоит в воздухе, и дышишь этой водой, и холод проникает в тебя из нутрии. И просачивается сквозь одежду, впитывается телом через поры. И нет от него спасения. Одежда мокрым грузом виснет на тебе, притягивая к земле. Ну, как ту не упасть, не врюхаться в грязь? И поднимаясь, покрытым коркой грязи, не отпустить пару крепких слов в адрес неизвестно чьей матери?

Мы шли нехотя. Я с тревогой думал о том моменте, когда за спиной окажется последний

заброшенный дом, а впереди будет только неизвестность. Стоит ли идти? Что ждет нас там? И с каждым шагом я чувствовал это общее настроение, заражался им. Мы искоса все время бросали взгляд на реку. Не появился ли камыш? Нет ли зарослей кувшинок и лилий на воде? Сам я их никогда не видел, но старый Хаймович объяснил, что это такое. И сердце тревожно билось. А вдруг сейчас за поворотом, на излучине реки мелькнет что-то зеленое и придется лезть в холодную темную воду. А на том берегу тебя никто не встретит с полотенцем и теплой печкой. Меня уже била дрожь, когда мы подошли к последнему полу обрушенному дому с покатой крышей поросшей травой. Казалось, он врос в землю. А может, земля поднялась до подоконников? Тем не менее, перекошенные ставни плотно стояли на земле. Как я и предполагал, мы невольно остановились. Женщины откровенно оглядывались назад. Но я уже знал, что бы не случилось, мы не вернемся. Это было предопределено изначально, даже если нам предстоит сгинуть в пути, но мы не повернем.

Только страх неизвестности пугал нас. Время было раннее ближе к полудню и предлога, чтобы оттянуть неизбежное, и переночевать в этих развалинах, не было. Город обрывался внезапно, слева и справа ещё были видны останки жилья. Но впереди возвышались покатые и частые холмы. Им не было числа, и тянулись они, кажется до самого горизонта.

Сережка быстро поднялся на ближайший холмик, и крикнул:

— Там дальше ещё дома. И деревьев много!

Все облегченно вздохнули. Да же Хаймович повеселел.

— Это дачный поселок,— пояснил он, — там думаю много фруктовых деревьев.

Перевалившись через холмы, оказавшихся городской свалкой, мы подошли к маленьким дачным домикам. Деревья и вправду были усыпаны мелкими красными яблочками рыхлыми и сытными. Мы принялись рвать их целыми горстями и рассовывать по карманам.

Дед Моисей радостно описывал, как они полезны для здоровья и полны витаминами особо ценными для кормящих мам и девушек в положении. Девушки принялись энергично уписывать витамины за обе щеки. Вдруг Марта зашлась кашлем и стала отплевываться.

Струйка крови побежала у неё в уголке губ. Я обмер. Мне на миг показалось, что она умирает.

— Что? Что это за горечь? — возмущенно и перепугано вскрикнула Марта.

— Это деточка, называется — Калина. Она всегда горькая. Обычно её собирают после первого морозца. Нынче морозов нет. Но должен честно сказать, что и после мороза она слаще не становилась.

— Дед! Ты можешь быстро сказать, её жрать можно? — Прервал Хаймовича Миша.

— В яблоках много железа, в калине витамина Ц., Что собственно способствует...

— Дед!— Наступил на него Мишка, — Я тебя русским языком спрашиваю! Мы от неё с катушек не слетим, и ласты не склеим?

— Да не бойся ты Миша, она хоть и не мед. И хоть люди и не врут, от неё бывает, мрут. Но какие выживают, те до старости живут.

Видя как бледнеет, лицо Марты и Мишки — Ангела, Хаймович не выдержал и гомерически рассмеялся. Просто загнулся от смеха.

— Съедобная она...,— выдал он через смех, утирая слезы, — пошутил я...

Обстановка разрядилась. Хотя смеялся только дед. Все как-то осторожнее стали относиться к тому, что висит на ветках, и спрашивать у старого, прежде чем отправить себе в рот.

Но я Марту такой и запомнил. В память врезалась именно эта картинка. Когда в уголке рта сбегает тонкая струйка крови. Почему мне никогда не нравились её бледно-голубые глаза? Наверное, потому, что именно такими они и остались, застывшими стеклянными глазами смерти. Случилось всё, когда мы уже прошли большую часть дачного поселка. Зверьё было со всех. Много зверья. Зайцы прыгали по дачным зарослям, и по их недоуменным взглядам было видно, что людей они никогда не встречали. Встречалась и более крупная дичь. Она пряталась по кустам и, как правило, разбегалась задолго до нашего появления. Чувство опасности притупилось. Наверное, потому, что мы чувствовали

себя детьми, попавшими в страну изобилия, в рай, поправил бы меня Хаймович. Меж тем количество зверья резко уменьшилось. Нужно было насторожиться, но я не сразу обратил на это внимание. А когда они стали сжимать кольцо, было уже поздно. Собаки появились сразу со всех сторон. Прижав женщин к добротному высокому забору, оставив их за спиной, мы ощетинились автоматами. Странные были собаки. Здоровенные серые псы с черной полосой вдоль хребта. Они не боялись ни нас, ни нашего оружия. Молча, без лая и рычания они перекрыли узкую дорогу спереди и сзади, перекрывая нам пути отступления. Косой дал очередь. Пес чуть увернулся и прыгнул вперед. И вдруг в страшном молчании они рванули на нас одновременно со всех сторон. Мы палили без остановки. Кажется, удалось сбить одного или двух. Когда сзади закричали женщины. Я обернулся и увидел, как невесть откуда взявшийся пес, сбил с ног Марту и одним махом вырвал ей горло. Кровь брызнула во все стороны. Мишка, боясь зацепить Марту выстрелом, бросил никчемный автомат и, зарычав, с ножом прыгнул на пса. Они покатились по дорожке грязным комом. Я, взявшись за горячий ствол, принялся орудовать им как дубиной, круша головы и спины с черной полосой посередине. Все время старался не упускать Розу из виду, но все, же прозевал. Зажмурив глаза, она щёлкала разряженным пистолетом, а в руку ей впился зубами пес. Тут сознание моё померкло. Пришел в себя я в незнакомом месте.

Весь в крови и грязи, и абсолютно голый. Я стоял на четвереньках и тяжело дышал. Напротив меня стоял черный пес. Он тоже дышал, на боку его зияла открытая рана, через которую вываливались кишки. Мы смотрели друг другу в глаза. Он отвел взгляд и вдруг развернувшись, бросился бежать, волоча по грязи кишки. В одном прыжке я настиг его и рывком сломал ему шею. Развернувшись, я увидел в конце улочки наших, и побежал к ним. Точнее поплелся, бежать не было сил. Всё было кончено. Я подошёл и уперся взглядом в ствол направленный мне в брюхо.