Проект Повелитель

— Стой!

Поднял глаза и увидел Сережку-Шустрого, очень напуганного Сережку, перепачканного в грязи Сережку, с большими круглыми глазами, в которых вот-вот готовы были навернуться слезы. Ты, что? — Хотел я сказать ему, но язык не хотел мне подчиняться.

— Какого хрена?! — выдавил я.

— Ты один ...один из них! — заикался Шустрый.

Наши подпирали забор, сидели прямо в грязи. Их было подозрительно мало. Так, начал считать я: Роза, моя красавица здесь, Хаймович, что ему сделается, Луиза с младенцем — отрадно. И всё? Всё? Я помотал головой, наводя резкость в глазах. А вот и Косой хромает по дороге. Однако.

— Перестань Сергей, это же Толстый, — устало махнул Шустрому Хаймович.

О-па! Что-то новенькое, дед первый раз в жизни меня по кличке назвал. Сережка, нервно обернувшись на деда, меня пропустил, но ствол не опускал. Ковыляя, подошел Федор и обреченно сказал:

— Они утащили их ...

Он устало привалился к забору рядом с Луизой. И продолжил:

— И какой хрен нам пользы от твоих уколов дед, если нас все равно убивают. Вечная жизнь, бессмертие — Туфта!

— А я никогда не говорил, что меня нельзя убить, — отозвался дед,— но польза несомненна.

Ты посмотри на свои раны?

Косой нехотя откинул рваный мокрый рукав и мельком взглянул на грязную руку со свежим розовым рубцом.

— Угу,....— кивнул он вяло, без эмоций.

— А с этим, что делать будем? — кивок в мою сторону.

И столько в его тоне было отчужденности, что мне стало не по себе. Я сразу вспомнил, что голый. Мурашки пробежали по коже, поднимая волоски дыбом.

— А разве с ним что-то нужно делать? — спросил в свою очередь Хаймович.— Толстый, он и есть Толстый. С его талантом видеть невидимое, ты мирился. Вот в нем открылся и ещё

Один. И ещё более полезный...Я так думаю, что инъекция препарата дает способность к метаморфозе. Небезызвестный вам Муха, пользовался этим даром время от времени..

— А ты старый чего...?

— Видимо потому, что именно старый. Мало иметь склонность, нужно иметь ещё желание эту склонность реализовать.

Роза подошла ко мне и стала обтирать мое лицо сухой тряпочкой. На её руке розовели пятнышки от зубов. Она протянула мне смену одежды, вынутую из рюкзака, клетчатую рубаху и джинсы. Не люблю я их, стеснено себя чувствую. Но мой любимый камуфляж канул в неизвестность. Пришлось напяливать, что есть.

— А они, ...зверьё это...Не собаки, гадом буду, не собаки..

— Хм, — хмыкнул Хаймович, — возможно, но только что они тогда?

— А мы что ни одного не подстрелили? — Спросил я, застегивая рубаху.

Федор с Хаймовичем переглянулись.

— Ты что же ничего не помнишь?

* * *

-Лохмотья одежды брызнули от тебя в разные стороны. Издав громкий злобный рык, рванул на встречу псам, сметая их на своем пути, раскидывал лапами направо и налево. Того, который посмел вцепиться Розе в руку, оно.., то есть ты порвал на две части и раскидал куски в разные стороны. Собаки отбежали в сторону. Они перегруппировались. И пока ты...,— Хаймович замялся, — словом, они утащили всех...

-Как утащили?

— Вцепились с двух сторон в руки и волоком ...,— ответил Косой.

— А ты что делал? — Спросил я у него.

— В песочнице игрался, — рявкнул Федор,— Отбивался тоже, как мог.

— А я?

— Тут вылетел громадный черный, вожак видимо. Вот с ним ты сцепился серьезно. И покатились вы с ним вдоль по улице. Назад ты один пришел.

— А трупы то где?

— Того, что ты порвал,...глянь за забор. Остальных они утащили.

— А на фига?

— Не думаю, что для того чтобы съесть, — сказал Хаймович,— Они прибрали своих раненых и убитых с поля боя как люди.

* * *

Руслан шел, почти не разбирая дороги. Он лишь прислушивался к звукам леса, привычно и бездумно фиксируя окружающее. Мысли его были заняты другим. Нет, он ни за что не возьмет Настю, чуждую ему по духу, приставучую, как живица, и приторную словно солодка. Мучится с ней всю жизнь? Да, ни за что! И позора изгнания он тоже не хотел...Лучше уйти самому. Прихватив свои незамысловатые пожитки, Руслан пошел куда глаза глядят. Он знал, что есть и другие общины, и им нет числа. Отец основатель славно потрудился за свой долгий век. И дети его рассеялись по всему необозримому и бескрайнему лесу. Повезет, думал Руслан, его примет другая община. А не повезет, так не повезет. Дальше он не загадывал. Что будет, то и будет.

Однако уйти далеко он не успел, как почувствовал, что его догоняет кто-то. Встревожено затрещали спугнутые сороки. Руслан сошел с тропы и, вернувшись чуть назад, замер за большой корявой сосной, обильно истекающей янтарным соком. Запах его теперь точно не учуют. Через мгновение на тропе появился Лис, бегущий по его следу. Рус свистнул.

— А вот ты где!— Обрадовался Лис.— А я гадаю, успею, не успею.

Руслан вышел из-за дерева навстречу Лису.

— Прощай друг, — сказал он, протягивая руку, — Я навсегда ухожу. Нет мне места в общине.

— Я так и думал, — оскалился Лис, — вот гостинец тебе прихватил.

И он достал из-за пазухи тонкую рукопись в зеленой как листья обложке. Рус ахнул.

— Да, ты! Ты понимаешь, что натворил?! Теперь меня вором считать будут! Меня?!

И без размаха, съездил Лису в ухо, тот рухнул как подкошенный. Правда, тут же вскочил, держась за ухо.

— Почему тебя? Я же спер?

— Да потому, — скрипнул зубами Рус,— что я ушел, и книжица пропала. Ежу понятно, кто украл! Ты вернешься, а я нет. Значит, на меня думать будут!

— А кто тебе сказал, что я вернусь?

— Ты дурака не валяй, через год имя получишь и женишься. Заживешь как все.

— На ком? На Наське? И даром не нать. Я все обдумал Рус, мне шансов нет, с тобой иду.

— Ты это серьезно?

— А ты? Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что невеста у нас одна. И пока её староста не сбагрит кому-нибудь, других не предвидится. А остальные девки малы ещё.

Их ждать до седой бороды можно.

Руслан почесал короткую бородку. Такая очевидная мысль не приходила ему в голову.

А значит, его женитьба на Насте была предрешена старостой заранее, и он сам дал ему повод. Отсюда следует, что кража рукописи не воровство, а наказание подлого старосты.

Такой расклад Руслану понравился. Он повеселел и, хотел в порыве чувств, хлопнуть Лиса по плечу, но тот ожидал другого, поэтому отпрыгнул метра на два.

— Ты чего?

— Правильно, все правильно ты сказал и сделал. Надо было старосту наказать! Давай сюда книжицу, почитаю на досуге.

От перемены в друге Лис опешил и, не вполне доверяя, опасливо протянул рукопись.

— Ты серьезно?

— А когда я шутил?

— И то верно, шутник из тебя как из ежика птица.

— А разве ежи не летают?

— Ну, это если пнешь,— рассмеялся Лис, — Куда подадимся то?

— Людей искать, давай прямо до старой дороги. Она куда-нибудь да выведет.

Лис выразительно покрутил у виска.

— Кто на неё ступал, назад не возвращался.

— Так мы назад и не собираемся, — усмехнулся Руслан, — А что с людьми на ней происходит. Там видно будет. Может и ничего страшно. Как знать.

— Может, — пожал плечами Лис.

— Да, вот ещё, чуть не забыл, — сказал он, доставая хрустящий тонкий мешок, — это для книжицы. Он воду не пропускает.

— Знаю.

Руслан сунул рукопись в мешочек и, завернув, отправил за пазуху. И друзья неторопливо, но, постепенно наращивая ход, двинулись по лесу. Привычка двигаться почти бегом приобреталась с детства. Зверье от поселения людей уходило все дальше. И нужно было успеть дичь добыть и засветло вернуться. Редко, кто из охотников отваживался ночевать не в своем доме. Спать привязанным к дереву не у всех получалось, и не всегда спасало.

Не спасало это ни от топтыгина, ни от рыси. А большой змей так подкрадывался во тьме, что, проснувшись в его объятиях, и вскрикнуть, не успевали. Он сдавливал, ломал кости, поломанные ребра протыкали легкие, и вместо крика человек пускал только кровавые пузыри.

* * *

Шустрый держал в руках то, что осталось от моего ботинка. Кожа лопнула по швам и лепестками держалась на подошве, тоже между прочим, лопнувшей. Хаймович откашлялся.

— Печально я гляжу на наше поколение, его грядущее или пусто, иль темно,...Что теперь с тобой босоногим делать? — Спросил он у меня.

Ввиду отсутствия ответа, я пожал плечами. Ногам было зябко, и они подмерзали. Сбитый ноготь на большом правом пальце кровил, теперь там у меня билось сердце. Другой

обувки не было, и не предвиделась. Расклад выходил грустный, как теперь шлепать по грязи? Не скажу, что ноги мои нежные и холеные. Об пятки впору было ножик править. Однако к холоду они не привычные.

— Ну, вот что, предлагаю пошарить по дачным домикам. Дачники народ запасливый. Какие-никакие сапоги найти можно.

Не теряя времени, мы и двинули по ближайшим подворьям. Обуви оказалось валом. Дырявые кроссовки, резиновые шлепанцы, которые Хаймович именовал сланцы, были и простые тапочки со стоптанными пятками. Я присмотрел себе пару таких тесноватых и спадающих с ног. Если дырки проделать и на шнурки взять, продержаться можно. Как вдруг Косой издал окающий возглас и извлек на свет божий некие говнодавы необъятных размеров. Говнодавы были тоже целиком резиновые, черные и поднимались выше колена.

— Замечательная обувка рыбака и охотника! — обрадовался старый,— Ну, кА, Максим примерь на ногу!

— Чего мерить и так видно, что большие.

— Это и хорошо, в другой раз может, не порвутся...

— Другого раза не будет.

-Ой! Не зарекайся! Эта твоя способность очень для выживания полезная. Ты же теперь с Мухой почти наравне. Тоже можешь крылья отрастить.

— Дед, ты же помню, говорил, что не было у Мухи никаких присосок, и летать он не мог?

— Каждому знанию, своё время,— вздохнул дед, — скажи я тебе тогда, что он на самом деле мог, разве поверил бы? А если и поверил, то опять таки, начал бы ненужные вопросы задавать?

— Ненужных вопросов не бывает, — ответил за меня Федор, — лучше знать раньше, чем поздно.

Но его выпад старый проигнорировал и продолжил:

— А теперь Максим, давай поучу я тебя портянки мотать. Вот и обрывки твоих штанов пригодятся.

Пока дед пеленал мне ногу как младенца. Закололо в висках. Быстро и пронзительно, словно Розина швейная машинка иголкой застучала. Я зажмурил глаза и увидел красные точки, приближающиеся со всех сторон.

— Они возвращаются...

Все разом оглянулись. Ещё одной встречи нам не пережить.

— Быстро в дом! — скомандовал Хаймович.

Мы и без его команды влетели в домик, в котором Косой нашел болотные сапоги. Вторую ногу я наспех сунул в сапог и мельком глянул на дом. Домик был добротный из серого силикатного кирпича, крытый железной черепицей. Не было бы в нем окон, цены б ему не было. Но вот, мы уже в домике и переворачиваем кровать. Матрац падает на пол, мыши разбегаются с него с писком и возмущением. Два пинка и спинки отлетают, панцирной сеткой к окну. Древний кухонный стол подпирает сооружение. Остается ещё одно окно и кровать поменьше. Но, немного подумав, решили её не трогать. Правда, есть веранда с длинным стеклянным окном, там нам не продержаться. Поэтому отступили мы сразу во вторую комнату. Нас шестеро, а комнатка явно на двоих. Тесно. Мы бестолково топчемся.

Ревет Максим младший. Вот досталось пацану с детства. Никакого покоя. Луиза затравленно оглядывается в поисках безопасного места. Я сметаю половик с пола. Нога задевает за большое металлическое кольцо. Крышку на себя. Так и есть! Погреб. Черная яма дохнула на нас застарелым гнильем и мышиным пометом. Покрытые белой плесенью, мохнатые ступеньки.

— Роза, Луиза, давайте вниз!

— Шустрый! Ты с ними, — махнул головой Федор.

Сережка не успел взъерепениться, как я схватил его за плечи и, шепнув на ухо: "Ты последний защитник. Если, что ...". Отправил его следом. Обеденный стол перевернули и прикрыли крышку погреба. Вот и готовы. Хаймович притулился спиной к панцирной

сетке, прикрывающей оконный проем. В его руках появилась тонкая сигаретка, которую он покрутил в пальцах, и наконец, прикурил.

— Ну, пожалуй, и всё хлопцы. Зря вы меня послушали, дурака старого. В пригороде может ещё прожили бы...

— Чему быть, того не миновать, — мрачно сказал Косой, под завязку набивая магазин.

— Всё обойдется, — заявил я, сам ещё не веря своим словам и предчувствиям. Но все, же следуя примеру Федора, давил патроны один за другим.

— Может это не они? Ты не обознался?

— Они. Но я думаю, обойдется. Вы здесь посидите,...я сам к ним выйду.

— Максим, даже Мишкой косолапым, ты не справишься с ними один.

— Кем?

— Медведем, как ты давеча превращался.

Вот оно, что! А они скрывали, мямлили что-то? Себя-то со стороны я не видел.

Проблеск гордости и некоего самоуважения мелькнули в сознании. Неплохо. Этим собакам стоило меня уважать и бояться. Хотя не собаки они, прав Косой, не собаки.

— Попробую договориться. Только вы не...Словом. Если шума не будет. Не стреляйте.

— Максим, — испытующе посмотрел на меня Хаймович, — Ты зря не геройствуй. Это тебе не рой с коллективным разумом, а дикие собаки.

— Попытка не пытка, — сказал я и, чтобы больше не оттягивать неизбежное, с бьющимся сердцем переступил порог комнаты, прикрывая за собой дверь. Так же тихо и нежно открыл входную дверь и, выйдя на крыльцо, присел на корточки. Так удобней им в глаза смотреть. Пятеро псов сидели полукругом передо мной. Десять глаз тяжело, не моргая, уставились на меня. Они ловили каждое моё движение. И хоть сидели они вполне свободно, хвосты были вытянуты по струнке. Я знал, что набросятся они мгновенно, если что...

Поэтому сидя на корточках, я вполне мог их обдурить. Как далеко я могу прыгнуть из этого положения, они понятия не имеют. И прием этот на других собаках проверен и испытан не раз. Ну, что ж пора с ними потолковать. Настроившись на более крупного кобеля в центре, я мысленно спросил:

— Зачем пришли? Кроме смерти вы ничего здесь не найдете.

-Ты один. Зачем грозишь.— Недовольное ворчание. Верхняя губа приподнялась, обнажая клыки.

-Я не один и ты это знаешь. Незачем врать.

— Людям моего племени не свойственно вранье...Мы не то, что презренные ...

( непонятное определение, видимо относящееся к нам, двуногим)

— Вы пришли за добычей? Вам мало?

— Нет. Но мы не успокоимся пока не убьем всех..

— Вы голодны?

Кобель фыркнул.

-Вы наши враги изначально.

— Так о чем ты хотел поговорить?

— Ты не такой как они...ты перевертыш, и кроме того ты в честном бою убил вожака. Можешь уйти.

-О, как? Только они моё племя и я их не брошу. И, кроме того, — я оскалился, тоже показывая зубы, — убивший вожака сам становится вожаком!

Тут я как говориться попал в десятку. Псы оживились и даже попытались привстать.