— А правда, что Ландеронд пытался тебя убить? — без всяких обиняков спросил мальчик.
— Нет, — коротко ответил шевалье.
— А правда, что ты хочешь его убить? — с прежней настойчивостью поинтересовался Анри.
— Нет, — так же коротко произнес Жорж-Мишель. — Я просто хочу с ним поговорить. Только и всего.
— Правда?! — малыш просиял и чуть было не бросился на шею двоюродному брату, уверяя, будто всегда знал, что тот самый лучший. — А Гиз с Анжу говорят, будто принцам можно все. Это что, правда?
Молодой человек задумался. Пока был жив шевалье де Броссар, у них не было случая поговорить о правах принцев, а потом он об этом и вовсе не задумывался. Впрочем опыт прошедших трех недель напомнил юноше, что у каждого действия есть свои последствия.
— Мне кажется, — задумчиво проговорил Жорж-Мишель, — что человеку, не только принцу, можно все, вопрос в последствиях.
— Каких? — в глазах Генриха де Бурбона зажглось любопытство.
— Да разных. Вот вы с Гизом подрались — вас и высекли, — шутливо добавил шевалье.
— Чепуха! Просто мы еще учимся в школе, — встрял в разговор Генрих де Гиз. — А когда вырастим, сможем делать все, что захотим — и никаких последствий!
— Господин де Виллекье тоже так говорит, — согласился с кузеном Генрих де Валуа. — А еще господин де Виллекье говорит, принцы стоят так высоко над остальными смертными, что не должны вызывать ничего, кроме преклонения и любви.
— Ну, любовь — это не обязательно, — пренебрежительно фыркнул Гиз. — Достаточно, чтобы нас боялись.
— Я не хочу, чтобы меня боялись, — возразил Генрих де Бурбон.
— А вот это, Анри, от тебя не зависит, — вздохнул Жорж-Мишель. — Станешь королем — будут бояться. Так устроен мир.
— И что в этом плохого? — удивился юный герцог. — Когда людей не бояться, с ними не считаются. Ну, ничего. Я научу себя бояться.
— Научишь, не научишь... — фыркнул дофин. — Разве дело в этом? Вот мне не надо никого пугать — меня и так все любят.
Анри де Лоррен покраснел, побледнел, набрал в грудь побольше воздуха, словно хотел сказать что-то резкое, но вместо этого только махнул рукой.
— Развели диспуты как в школе, — проворчал тринадцатилетний герцог. — Сорбонны им мало. Послушай, Жорж, здесь хоть есть где играть в мяч?
— Правда! — обрадовались Беарн и Валуа. — Пошли играть в мяч!
Когда четверо мальчишек с шумом и гамом помчались на площадку для игры в мяч, комендант было нахмурился, но потом улыбнулся. Его юные офицеры более не принимали участия в развлечениях принцев, держались поодаль, по уставу положив руки на эфесы шпаг. Правда, граф де Лош пару раз пытался затащить венсеннских приятелей в общую кампанию, однако молодые люди только почтительно кланялись и не сдвигались с места. В конце концов Жорж-Мишель оставил офицеров в покое, а Генрих де Гиз проворчал, будто они слишком глупы, чтобы разделить общество принцев.
Вечером, когда мальчишки вдоволь наигрались и наговорились, кузены, зевая, расстались с другом и родственником до утра. А утром шевалье Жорж-Мишель был свободен и с тяжким вздохом сожаления прощался со своей гостеприимной камерой, хорошенькими девицами и их отцом. Как показалось юному графу, при расставании с ним девушки смахнули с ресниц слезы, а комендант радостно улыбнулся. Впрочем, когда юноша обернулся, он заметил только почтительные реверансы обеих девиц и не менее почтительный поклон полковника.
Великолепие двора, болтовня придворных, ржание лошадей и лай собак оказали на молодого человека свое обычное действие, так что нехитрые развлечения шевалье в Венсеннской крепости более не казались Жоржу-Мишелю столь же привлекательными, как каких-нибудь полчаса назад. Граф де Лош преклонил колено перед тринадцатилетним королем, почтительно поцеловал его руку, горячо поблагодарил сюзерена за приглашение на охоту, наконец, весело оглядел смеющихся фрейлин и неожиданно вспомнил, что уже две недели не видел "свою Анжелику". К величайшему сожалению юноши среди охотниц Жанны не было, но, зная застенчивость дамы сердца, Жорж-Мишель почти не сомневался в этом. С нетерпением ожидая того момента, когда Карл IX примет из рук главного ловчего эстортуэр*, граф де Лош думал о своей любви и рассеяно внимал Ликуру и Ланглере, которые со всевозможными извинениями признавались, что так и не смогли найти Ландеронда.
* Жезл, позволяющий королю раздвигать ветви деревьев.
— В следующий раз найдете, — бросил через плечо Жорж-Мишель, когда главный ловчий, наконец, поднялся с колен, а король дал шпоры коню. Лица офицеров просветлели. Не то, чтобы молодые люди жаждали искать надоевшего им мерзавца, однако словосочетание "в следующий раз" убедило офицеров, что в ближайшее будущее им не грозит ссылка в провинцию.
Граф де Лош пригнулся к шее своего гнедого, не желая отставать от скакавшего впереди короля. Звонкий лай собак разносился далеко по лесу, Карл IX что-то азартно кричал и через четверть часа Жорж-Мишель забыл о Ликуре, Ланглере, Ландеронде и даже о красавице Жанне.
В преследовании оленя часы летели как мгновения, но когда свора неожиданно сбилась со следа, тринадцатилетний Карл с досадой отшвырнул эстортуэр и в ярости заметался по поляне, без всякой на то причины то давая шпоры коню, то, напротив, так сильно натягивая поводья, что с губ серого клочьями полетела кровавая пена. Юнец безжалостно терзал рот и бока своего скакуна и на чем свет стоит клял собак, псарей, егерей, главного ловчего, оленей, придворных и даже саму охоту. Жорж-Мишель поморщился и отъехал прочь, как делал всегда, когда коронованный мальчишка начинал беситься. Нельзя сказать, будто граф де Лош боялся короля — все-таки он был Лорреном, а не каким-нибудь псарем или ловчим — но наблюдать за приступами кузена было неприятно. Жорж-Мишель слишком любил все красивое, чтобы смотреть, как глаза помазанника Божьего наливаются кровью и лезут из орбит, как по его перекошенному лицу градом катит пот, а волосы встают дыбом. Молодой человек постарался отъехать как можно дальше, не желая не только видеть, но и слышать Карла. Как справедливо рассудил его сиятельство, он всегда сможет услышать звук рога, когда свора, наконец-то, отыщет след, и всегда сможет догнать его величество, когда гон возобновится. Однако вместо звука рога шевалье услышал стук копыт последовавшего за ним коня. Почтительное покашливание заставило Жоржа-Мишеля обернуться.
Как всегда господин де Виллекье был любезен и, как всегда, неоригинален. Подобно большинству людей, не знающих, с чего начать важный разговор, воспитатель дофина заговорил о погоде, об открывающемся им виде, а затем поинтересовался, каким его сиятельство нашел двор после своего отсутствия.
— Не правда ли, граф, иногда приятно отдохнуть от придворной жизни? И, кстати, ваше сиятельство, ваши люди очень старались все это время, — многозначительно добавил Виллекье. — Никогда прежде я не замечал в них подобного рвения.
— Еще бы, — самодовольно улыбнулся Жорж-Мишель. — Я принял для этого все меры.
— Однако мне кажется, шевалье, вы оказали мерзавцу слишком много чести, — как бы между прочим добавил воспитатель дофина.
— Какому мерзавцу? — искренне удивился юноша.
Почтенный дворянин прикусил язык и мысленно пожурил себя за неделикатность.
— Конечно, ваше сиятельство, к чему называть имена... Вы совершенно правы... — после краткой паузы согласился шевалье. Некогда господин де Виллекье дал себе клятву весьма схожую с клятвой господ де Ликура и Ланглере, но будучи значительно старше молодых людей сделал к ней существенное добавление. Воспитатель принца поклялся не только ни в чем не препятствовать дофину, не спорить с ним и ни коем образом ему не противоречить, но также и потакать всем его капризам, прихотям и желаниям. Шевалье готов был из кожи вон лезть, лишь бы стать незаменимым, и потому всячески угождал принцу, его друзьям и даже собачкам. Поскольку по всем наблюдениям Виллекье граф де Лош числился среди самых близких друзей дофина, определенная доля забот воспитателя приходилась и на него.
— Да, ваше сиятельство, вы правы. Однако чтобы уладить такое пустяковое дело вовсе не требовалось прибегать к услугам благородных людей. Поверьте, в Париже многие живут этим. Берут звонкой монетой и возвращают кровью. Я мог бы порекомендовать вам некого Ле Нуази. Весьма полезный человек и стоит недорого.
Потрясенный знакомством Виллекье с одним из "мэтров", шевалье Жорж-Мишель во все глаза уставился на воспитателя дофина.
— И он... согласится? — наивно поинтересовался юноша, припомнив какой страх гнилозубый убийца нагнал на него и на Себастьена Мало.
— Боже, молодой человек, да куда он денется? — в голосе воспитателя промелькнула снисходительность. — Если этот оборванец окажется настолько глуп, что заупрямится, вы всегда сможете отправить его на колесо. Достаточно шепнуть слово страже — и бездельник пойдет в Шатле, а потом на эшафот. Эти душегубы знают, кто их хозяин.
— Но они же не на службе, — пролепетал Жорж-Мишель. — Они сами по себе.
Воспитатель дофина улыбнулся наивности графа.
— Лесные твари, должно быть, также пребывают в уверенности, будто не имеют хозяина. Однако за волками, оленями и кабанами надзирают егеря и господин главный ловчий, да и жить им позволено лишь до того дня, когда травля доставит наибольшее удовольствие его величеству и придворным.
Жорж-Мишель вспомнил рассуждения Мало о веселой и свободной жизни браво и неожиданно для себя пожалел бедного наивного Себастьена.
— Знаете, ваше сиятельство, — продолжал меж тем Виллекье, — временами браво способны порадовать благородного человека гораздо больше самого матерого волка или же кабана. И поверьте, не все дворяне, что оправляются в Париж, прикрыв лицо маской, спешат на свидание с возлюбленной — чаще всего они хотят раз и навсегда избавиться от досаждающего им врага.
— А Фоканберж? — быстро спросил граф де Лош. Он вдруг вспомнил, как Мало снимал с лица убитого маску. И наткнулся он на мерзавца не так уж и далеко от "Жареного кабана". — Фоканберж тоже нанимал этих браво?
Забыв о всякой почтительности, Виллекье расхохотался.
— Бог мой, шевалье, да с чего вы взяли?! Провинциал был слишком прост, чтобы додуматься до подобного. И потом, зачем бы ему это было нужно?
Жорж-Мишель смутился.
— Говорят, будто его видели вечером... и в маске...
Наставник дофина пожал плечами.
— Наверняка бедняга спешил к исповеди — каяться в грехах, при чем мысленных. Поверите ли, граф, но у этого простофили не было ни любовницы, ни карточных долгов...
— Так не бывает, — недоверчиво покачал головой молодой человек.
— Однако же это так. Ума не приложу — в чем бы бедняга каялся в старости?!
— Но мне говорили, будто он был способен на любую пакость, — продолжал настаивать Жорж-Мишель.
Виллекье хмыкнул.
— Да разве ваше сиятельство не знает двор? Достаточно прирезать какого-нибудь бедолагу, как о нем начинают болтать всякий вздор. Я сам слышал неделю назад, будто Фоканберж не любил женщин, хотя это совершеннейшая чепуха. Года три назад... или четыре? — задумался воспитатель, — а, впрочем, какая разница! Фоканберж тогда был пажом. Так вот, этот провинциал поклонялся Жанне де Пьенн. Просто сох от любви, как последний болван.
Граф де Лош насторожился. "Конечно, — вспомнил молодой человек, — моя Анжелика рассказывала, как мерзавца нанял коннетабль де Монморанси... И все для того, чтобы скомпрометировать бедную женщину..." Последнюю фразу шевалье, забывшись, произнес вслух.
Виллекье расхохотался.
— Разве можно скомпрометировать бывшую фрейлину "летучего отряда"? О них и так все известно. А Фоканберж поклонялся ей словно образцу добродетели. Да если бы простофиля просто задрал ей юбку, она бы уже давно лежала в его алькове!
— Не может быть! — с горячностью воскликнул шевалье Жорж-Мишель, лихорадочно соображая, какую из своих перчаток швырнуть в лицо господину де Виллекье. — Она... старая... — уже более спокойно добавил юноша, когда до него дошло, что своей несдержанностью он чуть было не скомпрометировал даму сердца. При этом молодой человек мысленно попросил прощение у красавицы и за свою горячность, и за вовсе не подходящее к ней слово, и с радостью увидел, что достойный придворный не заметил охвативших его чувств.
— Эге, — протянул Виллекье, — наши красотки успели наговорить, Бог знает что. Конечно, малышки почувствовали соперницу. И что еще они наболтали?
— Что она старая, — с некоторым смущением повторил юноша. — И что у нее молитвенные экстазы.
— Понятно, — кивнул многоопытный придворный. — Чертовки завидуют. Не удивительно, графине двадцать восемь лет и это чудесный возраст. И о наслаждении она знает больше всех этих четырнадцатилетних девчонок вместе взятых.
Юноша молча сжал кулаки, неожиданно сообразив, что Виллекье также пользовался благосклонностью "его Анжелики". И, может быть, совсем недавно. Возможно, даже одновременно с ним.
— Что до молитвенных экстазов, — продолжал воспитатель, — так Жанна де Пьенн одного поля ягода с нашим милейшим Ла Молем. По количеству заказанных ими за день месс двор всегда сможет определить, сколько раз они за день согрешили.
Граф де Лош стиснул зубы, припомнив, сколько часов выстоял на коленях во время своих свиданий с графиней.
— Да, молодой человек, какая жалость, что красотка уехала, — меланхолично проговорил Виллекье. В потрясении Жорж-Мишель чуть было не выронил повод. — Я понимаю, горожанки бывают весьма и весьма милы, но если бы вы знали Жанну — держу пари, шевалье, вы познали бы такое наслаждение, о котором прежде даже не подозревали.
В попытке скрыть краску на щеках Жорж-Мишель нагнулся, делая вид, будто старается поправить путлище. Мысли шевалье пребывали в полном беспорядке и он не мог отделаться от ощущения, будто упустил в речах Виллекье что-то важное.
— Нет, решено, — тряхнул головой придворный, — в следующий приезд красотки ко двору я непременно вас ей представлю. Смерть Христова, граф, Жанна де Пьенн — идеальная любовница. Это сочетание неприступности, сладострастия, благочестия и любовного самозабвения кого угодно способно довести до безумия.
Юный граф оставил в покое левое путлище и принялся поправлять правое. По-крайней мере, решил молодой человек, Виллекье не удивится его пунцовым щекам, вспомнив, как много времени он провел согнувшись.
— Однако же с ней стоит проявить осторожность, — наставительно предупредил придворный. — Иначе вы и опомниться не успеете, как пойдете с ней к алтарю. Или же ввяжетесь в какую-нибудь смертельно опасную авантюру. Знаете, ваше сиятельство, она как мальчишку провела маршала де Монморанси. Она довела до погибели Жерсея. И она обожает ссорить любовников.
Жорж-Мишель резко выпрямился, но вовсе не потому, что вспомнил, как предлагал графине де Пьенн руку и сердце. Только теперь молодой человек понял, что так взволновало его в рассказе Виллекье. Три или четыре года назад граф де Фоканберж был влюблен в Жанну. А каких-то две недели назад как безумный набросился на него невдалеке от "Жареного кабана". Что, если Фоканберж также был любовником Жанны — в конце концов, ведь о его связях с красоткой не догадался никто? И что, если Жанна повторила Фоканбержу все те гадости, которые говорила ему о Фоканберже?
