— Баюн, ты что?
— Я не могу, не могу, коты не летают, словно птицы, — заблажил страдалец, разворачиваясь, чтобы окончательно дать деру.
— Стой, трусишка, — ведьма дала хорошего пенделя ступе, пришпорив её словно нерадивого скакуна, и в мгновение ока догнала беглеца. — Нет, так не пойдет! — Ведьма ухватила Баюна обеими руками за шкуру и, пробормотав "ишь, отъелся, обжора!", напряглась изо всех сил и затянула его вовнутрь, хотя тот и пытался вырваться. Сообразив, что сбежать не выйдет, котофей прикрыл голову лапами и постарался стать тише воды и ниже травы.
— Капитан приветствует вас на борту нашего корабля. Первая минута — полет нормальный, — отрапортовала Людмила, когда ступа со свистом начала набирать высоту, и услышав в ответ безнадежное:
— Ох, ох, ох, что ж я маленьким не сдох, — наклонилась к своему пассажиру, оказать тому психологическую поддержку.
Внезапно ступа дернулась, на минуту зависла неподвижно в воздухе и начала стремительно терять высоту. Кот опять заорал дурным голосом. Людмила пару раз бестолково махнула помелом, пытаясь избежать падения, и, наконец, догадалась глянуть вниз.
— Брось немедленно! — закричала она. — Мы же разобьемся!
Леший проворно отдернул руку, которой тянул ступу к себе.
— Ты что думаешь, если ты можешь выше деревьев становиться, так и мы такие же? — ведьма изо всех сил старалась удержать непослушный аппарат на лету. Грохнуться вниз с такой высоты ей совсем не улыбалось. Ступа рыскала из стороны в сторону, но держалась, лишь над самой землей взбрыкнула и, ломая ветки, с размаху грохнулась оземь. Женщина отлетела в сторону, следом прикатился пушистый воющий ком, тяжело плюхнулся сверху и затих. Сердито отпихнув разлегшегося на ней кота, Людмила, недолго думая, кинулась с кулаками на Лешего, вернувшемуся к своей обычной величине.
— Да я вам кричал — стой... А вы не слышали. Как вас ещё вернуть было?
— Ты что, не знаешь, что возвращаться плохая примета... — колошматила лесовика ведьма.
— Это да, — покладисто соглашался тот, уворачиваясь от наиболее чувствительных ударов, — это я был неправ...
Наконец Людмила выдохлась, остановилась перевести дыхание.
— Что ещё случилось такого важного, что без нас не обойтись было? Дорогу, что ли, узнал?
— Нет.
— Так какого черта? — опять взъярилась ведьма.
— Я хотел сказать, что могу проводить вас до границы леса. Оттуда до Кащея рукой подать.
— И сколько туда идти?
— Три дня.
— Я не намерена идти пешком, когда есть на чем ехать.
— Неа, — счастливо промурлыкал Баюн. Жизнь для него становилась прекраснее с каждым мгновением. — Не на чем...
Он вольготно развалился на спине, раскинув лапы и опрометчиво выставив на общее обозрение упитанное брюшко. Весь его вид говорил о том, что нет ничего лучше твердой земли под ногами, то бишь, лапами.
— Как не на чем? А это что? — Людмила подошла к ступе и охнула. Поперек днища шла сквозная трещина. — Ну, вот, угробили, а она мне столько лет верой и правдой служила.
— Тогда не страшно, — обрадовался Леший, — она свой век отслужила. — Больше всего ему не хотелось, чтобы ведьма обвинила его в намеренной порче чужого имущества.
— Хорошо хоть помело цело осталось.
Против помела кот не возражал, оно все равно одноместное.
— Ну, что ж, повезло тебе... Вставай, лентяй, пойдем пешком. — Баба-яга собрала разбросанные котомки, проверила, не разбилось ли чего. Да вроде все в порядке. — Ну, куда теперь?
Леший махнул рукой в сторону замшелого дерева и скрылся за ним.
— Не так быстро, — кинулись за ним потерпевшие ступокрушение страдальцы. Кот впереди, Людмила за ним. Занесло их хоть и недалеко, да неизвестно куда. Вокруг стоял непроходимый лес — без проводника вряд ли выберешься.
* * *
*
Лесовик несся так, что путники едва поспевали за ним.
Вокруг от земли и до неба плотной стеной вставали непролазные дебри еловых боров. На каждом шагу, рядом с молодой порослью, попадались деревья, приговоренные к смерти, а рядом валялись уже окончательно сгнившие и покрытые, как гробовой доской, моховым покровом. Древесные стволы терлись один о другой и скрипели так агрессивно, что под сердцем возникала острая, ноющая боль. Всякий звук пугал до дрожи во всем теле, рождая чувство тягостного одиночества.
Три дня... Лешачьих...
Да что ему — порой головой вровень с верхушками самых высоких деревьев становится, зараз семимильные шаги отмеряет по тропкам не раз хоженым. Ветер буйный за хозяином все следы заметает, попробуй разберись, куда в очередной раз скрылся поводырь. Он легких путей не ищет: где мышью-полевкой обернется, нырнет в непролазные кусты, где сорокой пестрой ввысь взлетит и трещит издевательски, наблюдая сверху, как вязнет в буераках непролазных ведьма. Ему, лесному хозяину, что за дело?
Лишь кот успевает за ним. Гибкой тенью стелется над землей, поспешая за провожатым. И как умудряется только, по раменьям пробираясь, таким холеным оставаться — шерсть черная волосок к волоску лежит, аж лоснится, будто на княжий прием гостем зван. И не скажешь, что без передыху за Лешим мчится, только бока ходуном, как у загнанного жеребца, ходят, но молчит, не возмущается, как обычно. Проникся, видно, важностью спасения "пропавшей искпедиции".
А вот чародейке туже всех приходится. Отставать никак нельзя, потому и продирается она через заросли напрямую, скрипя зубами от злости. На коротких привалах без сил падает, проклинает все на свете, от усталости забывая, какую силу слова имеют. Кот терпеливо ждет, пока придет в себя ведьма, прижимается к ней теплым шелковистым боком, урчит деловито. И опять бесконечный "марш-бросок" через настороженно притихший лес.
На второй день, к вечеру, Людмила упала навзничь на траву, от росы уже мокрую, подняла глаза к небу и закричала птицей подраненной:
— Хозяин, сделай одолжение, остановись...
Леший вернулся на опушку, обернулся неказистым мужичком, каким привыкла ведьма всегда его видеть:
— Что, мать Яга, стряслось? Да ты совсем никудышная...
— Угу, — женщина попыталась подняться, но опять свалилась на землю. Глаза закрывались сами собой, и, уплывая в дрему, она жалобно попросила: — Отдохнуть мне надо, сил набраться. Меня не только Кащей, меня сейчас кто угодно плевком перешибет.
— Спи, спи, палку свою только брось, вцепилась в нее.
— Палку? Ладно, — счастливо прошептала Людмила, отключаясь.
Проснулась от негромкого разговора рядом. Потянулась, разминая затекшие мышцы, и прислушалась.
— Забавно... И что было дальше?
— Потом Дубыня захохотал, да так, что у меня шерсть стала дыбом, проговорил: — "Это я не могу стать кем угодно?" и превратился в маленькую мышку. Я мгновенно придавил её лапой, чтобы не убежала, глянул на посеревшего от страха Ванюшку и в один момент проглотил простодушного великана-людоеда. Так мой хозяин и стал владельцем Дубыниной крепости, любимым зятем царя, а я получил в подарок самые быстрые сапоги-скороходы. С тех пор хожу по свету, ищу, кому ещё моя помощь понадобится.
— А сейчас что без сапог? Все одно легче было бы по лесу шастать, — с уважением проговорил Леший.
— Прохудились слегка, чеботарю в починку отдал... — не моргнув глазом, выкрутился кот.
Тут уже Людмила не стала таиться, расхохоталась во весь голос, в очередной раз поражаясь умению Баюна выкручиваться из любой ситуации. Интересно, о чем он ещё поведал простодушному Лесовику?
— Проснулась ведьма наша, — Леший оглянулся, — давно пора, светает уже. Как спалось?
— Как дома, — она выбралась из вороха сухого душистого мха, которым была укутана, как праздничная елка мишурой. — Благодарю тебя, лесовик, за заботу и ласку.
— За ласку зверя своего благодари, это он всю ночь тебя теплом своим грел.
— Баюнчик, чтоб я без тебя делала, — Людмила обняла за шею довольно сощурившего глаза кота. У нее всю усталость как рукой сняло, будто и не было накануне бешеной гонки по лесу.
— Как теперь пёхом пойдешь? — озаботился Леший, глядя, как ведьма достает из котомки (спасибо котофею, все сберег, до капельки, ничего не потерял!) бутылочку с мазью, втирает в ссадины и порезы. Она пожала плечами и охнула:
— Я ж обо всем на свете забыла, когда за тобой вдогонку помчались. Ступа треснула, но помело-то со мной, — Людмила полезла в кучу кукушкиного льна, которым укрывал её лесовик, покопалась там и, обескураженная, вернулась к Лешему.
— Ты о нем? — тот протянул ведьме ободранную палку с несколькими облезлыми прутиками. — Уж так вцепилась в него, так вцепилась, еле из рук вырвал...
— Так это ты превратил мою метлу невесть во что? — разозлилась Людмила. — Что я теперь делать буду?
— Ну... — потупил глаза лесовик, — не так уж и много я выдрал, там и выдирать было нечего. Ладно, если виноват, так мне и ответ держать. — Он скрылся за ближайшим деревом.
— Чего ты к нему прицепилась, — возмутился кот, — ты же сама свою метлу в качестве клюки использовала. Как мы теперь отсюда без него выберемся? — Внезапно кот прыгнул к Людмиле, прижался к ней всем телом, едва не завалив ее назад. Ведьма не поняла в чем дело, а когда увидела среди кустов вязника ощеренную медвежью морду, мигом ослабла в ногах. Бежать? Куда? Вокруг только деревья, а на них быстро не влезть.
Баюн скользнул ей за спину, уклоняясь от вероятной стычки. Впрочем, кота можно понять — махнет воевода звериный разок когтистой лапой и все, никто уже больше не услышит сказок котофеевых.
Пальцы левой руки сплелись в привычном жесте, немеющие от напряжения губы чуть слышно проговорили слова давно заученного заклинания обездвиживания. Считанные мгновения остались до того, пока наберет силу льдистый шарик "заморозки" в конвульсивно сжатом кулаке правой. Но и их хватит, а потом... Влепит ледышку в медвежий лоб прицельно и хОду, хОду, не останавливаясь. Пока оттает ледяная статуя, далеко умотать можно.
Зверь шумно нюхает воздух, вбирает чутким носом непривычные запахи, выискивает проход в зарослях. С треском обламывается ненароком задетая сухая ветка. Никуда не торопится — знает, кто здесь право имеет, а кто тварь дрожащая.
Людмиле показалось — время остановилось: туша зверя качнулась замедленно вправо, влево, приближаясь, перед решающим прыжком перекатились бугры мышц под клокастой грязно-коричневой шкурой, раскрылась ужасная пасть...
" ...в неё... сгусток истинной зябы... чтобы наверняка... чтобы все нутро ледяными иглами разорвало..."
— Нееет, — проревел лесной хозяин. Он уже ничего не мог сделать, зато ведьма успела изменить угол атаки — в последний момент — увидела, как знакомо сверкнули ярко-зеленые огоньки в глубоких впадинах глазниц.
— Ну, ты даешь, — вякнул из-за спины кот, — чуть лесовика не угробила.
Все трое молча посмотрели на ближайшую ель, принявшую на себя удар заклятия. Промерзший ствол просвечивался насквозь, будто стеклянный. Тяжелые, провисшие до самой земли, еловые лапы окутались тончайшим кружевом искристого инея, а на верхушке, как рождественская звезда, навек замер не вовремя присевший передохнуть сыч.
Медведь передернулся, представив, что с ним могло быть. Баюн живо перевел:
— Никогда не буду связываться с ведьмой, я к ней со всей душой, а она вон как на добро отвечает.
— Ты помалкивай лучше, толмач, — парировала Людмила. Не до него... Редко она действует вот так, импульсивно. Это лес вокруг повинен — он давит на нее: промозглым полумраком, тяжелым запахом гниющих на корню деревьев с повисшими на них бородами лишайников, отсутствием привычных шорохов и птичьих трелей, но больше всего не хватает солнца. Ощущение ничтожества и бессилия захлестывает с головой. Что она, Баба-яга, леса не видела? Да нет, видела, конечно... Только дома он светлый, прозрачный, пронизан солнечными лучами насквозь. Сосны верхушками упираются в дымчато-синее небо, у их подножья ветер играет листьями подрастающих осинок, клонятся к земле усыпанные ягодами тонкие ветки малинника. Недалеко совсем, кажется рукой подать, зеленой стеной встает дубрава, где полно и белок, и зайцев, и прочей лесной мелочи. Но, самое главное, в тех лесах жизни полно, а здесь... словно усыпальница.
— Куда это мы забрели? — поинтересовалась ведьма.
Обидевшийся кот демонстративно отвернулся. Ну и ладно, все равно он не знает.
— Влееезааай, — прорычал лесной хозяин, — довезуууу до места, меееедлееенно, но веееерно... Неее бойся... — он толкнул Людмилу лобастой головой, легонько прикусил зубами ей руку. Затаив дыхание, ведьма коснулась мощного выпуклого загривка. Топтыгин опустился на передние лапы.
Женщина аккуратно влезла на медвежью спину: — "А вдруг передумает?". Её качнуло назад, когда зверь рывком поднялся. Ведьма ухватилась внезапно повлажневшими ладонями за длинную спутанную шерсть.
"Никогда не думала, что медведи так быстро бегают. Считала, что они неторопливые увальни. А все-таки лучше плохо ехать, чем хорошо идти", — беззаботно подумала чуть позже, когда освоила навык езды на "беговом" медведе и перестала трястись от страха. Косолапый, оказывается, развивал приличную скорость, а сидеть на широкой спине было так же удобно, как в кресле-качалке. Краем глаза Людмила видела поспешающего за лесным хозяином Баюна. Вопреки обыкновению, кот не заскакивал вперед, не отставал, отвлекаясь на свои кошачьи дела, а бежал впритирку с Лешим. Видно, и ему лес не внушал доверия, тем более теперь, когда все вокруг затягивала сумрачная тьма.
Медведь остановился, рыкнул. Баюн мигом замер, навострил уши. Топтыгин глухо заворчал. Кот понимающе кивнул и запрыгнул на спину зверя позади Бабы-яги.
— Ты куда? — возмутилась Людмила, — здесь одной места мало.
— Лесовик сказал — без остановок пойдет, а присматривать ещё и за мной его сил не хватит.
