— Не извольте беспокоиться. Сей момент, — просто удивительно как быстро и в то же время неторопливо отправился этот мужик выполнять моё распоряжение: вроде идёт... да не идёт — следует вполне солидно и неспешно, но всё равно как-то молниеносно, что ли...

Ну и Алёшка прибыл соответственно. Минут через пять.

Блин! Сил нет никаких общаться с парнем, который тебя откровенно боготворит. Просто "пожирал глазами". Ну, чисто солдат перед генералом. Честно говоря — раздражает. Но "приказа" так не делать за всё время придумать не удалось.

— Добрый день, Алексей Сергеевич. Простите, что вас побеспокоил, но вы, наверное, уже знаете, что я скоро уеду.

Соков-младший молча кивнул.

— Хочу оставить вам своё снаряжение для подводной охоты. Мне оно в ближайшее время будет без надобности, а вы, я вижу, этим делом увлеклись.

— Премного благодарен, Вадим Фёдорович...

— Алексей, давайте просто по именам, ладно? Ведь мы уже почти родственники.

— Вообще-то да, — улыбнулся парень, — я попробую. Только я ведь тоже скоро уеду. Причём тоже в Петербург. В Дворянский полк. Уже пора. Отец именно об этом говорил со мной в тот вечер, когда вы с Настей пошли гулять, а меня с собой не взяли.

Так что у меня осталась парочка охот под водой, а потом я последую за вами.

— Понятно. А в какие войска собираетесь?

— Вероятно в пехоту. Пока ещё не решил. Да и решать не я буду. А вы куда посоветуете?

— Действительно решать не вам, но, если для вас что-то значит моё мнение, — или в артиллерию, или в пионеры. Если получится.

Алексей слегка прибалдел:

— В пионеры? Зачем?

Ну да. Мальчишка всё-таки. Хорошо, что ещё не гусаром себя представляет... Но тогда бы речь шла о Дворянском эскадроне.

— Понимаете, Алексей, артиллеристы и пионеры, как правило, самые образованные из офицеров. Хоть и не самые "блестящие" по внешнему облику. Сами посудите: насколько больше нужно знать, чтобы правильно наводить пушку или строить укрепление. Я желаю вам стать не "блестящим", а именно образованным. Понимаете?

— Не совсем понимаю. Но верю вам.

Вот мать-перемать! Верит он, видишь ли... Христа, понимаешь, нашёл!

— Не надо мне верить, надо понять. Офицер пехоты или кавалерии, несомненно, очень уважаемая должность. Но он только военный. А ведь России нужны не только те люди, которые её защищают, но и те, которые нечто созидают, верно?

— Не думал об этом, но, пожалуй, вы правы.

— Так вот: пионер может не только редуты строить, но и дома. Так?

Мне уже давно понравилась идея заканчивать ответ на вопрос вопросом. Если не ошибаюсь, в "Семнадцати мгновеньях весны" мелькнула. С тех пор эффективно пользуюсь.

— Я подумаю, Вадим Фёдорович...

— Подумайте, Алексей, — я вдруг решил пойти дальше. — А ещё подумайте, что выигрывать генеральные сражения — мечта генералов. Но вы ведь им не скоро станете. Так ведь? А ещё подумайте о том, что если на поле этого самого сражения прибудет несколько меньше солдат противника, чем могло прибыть. Или там будет несколько больше наших солдат, чем рассчитывал враг. Как считаете, это скажется на результатах?

— Скажется, конечно, — на лице юноши отражалась явное напряжение — уже хорошо. — Но ведь пехота...

— Пехота всегда и везде решит исход любого сражения, — прервал я Алексея. — Это не обсуждается. Но ей, пехоте, нужно подготовить победу. И не дать её разгромить в отступлении, и дать ей возможность беспрепятственно наступать. А кто это сделает? Совершенно скромные и "незаметные" пионеры наведут мосты. Построят укрепления, разрушат пути отступления врагу.

А артиллеристы расстроят колонны наступающего противника, добьют отступающего... Но это неярко, не геройски. А ведь стоит атаки пехотного полка. Не так ли?

— Вадим Фёдорович... Я не знаю, вы так убедительны, но...

— Прекрасно вас понимаю, Алексей: вы мечтаете ворваться во вражеский строй, или первым взобраться на стену крепости. В храбрости вам не откажешь. Но война, это не поединок. И война, это не самоутверждение. Не возможность показать свою храбрость. Война — это смерть. Никакой романтики в ней нет. И задача офицера, которым вы собираетесь стать, не погибнуть геройски, а нанести противнику максимальный урон, и, при этом, остаться живым. Чтобы завтра снова убить или помочь убить врага. И снова выжить. А потом, когда закончится война, построить заново тот самый мост, что вы взорвали, препятствуя неприятелю.

Теперь вы меня понимаете?

— Теперь, кажется, да, — у парня явно зашевелились извилины в нужном направлении.

— И ладно. У вас будет время подумать. А пока... Я всё-таки оставляю своё подводное снаряжение вам, ладно?

— Почту за честь. Может быть, ещё нырну разок-другой...

Бороздин прибыл через два дня. Демонстрация новой пули произвела на генерала "сногсшибающее" впечатление, а когда он узнал, что я ещё и "афигенный химик"... Просто стал коситься на меня как на инопланетянина.

И тут трудно его не понять: столько изобретений и открытий от одной "морды лица", в смысле "личности"... Кого угодно заставит задуматься.

Тихона, как и договаривались, отправили к доктору вместе с кухней. И вот она — последняя моя ночь в этой усадьбе. Последняя рядом с моей невестой, с которой я даже ни разу ещё не поцеловался...

А на самом деле, хотелось не столько поцеловаться, сколько обнять. Прижать к себе нечто родное и любимое перед расставанием. Просто прижать и кожей, через одежду ощутить, что кому-то нужен и необходим.

Терпеть не могу прощаться а уж тем более описывать это. С Настей тяжело простились вечером, я её даже попросил не вставать утром, чтобы лишний раз не видеть слёз — куда там, пришлось ещё лишних полчаса убеждать, что люблю и не хочу поскорее избавиться. Дурдом какой-то!

В общем всё. Поехали мы с генералом сначала за Бородкиным, а потом...

Кстати Сергей Васильевич мне ещё и Афину отвалил с барского плеча. Теперь у меня, кроме крепостного Тихона ещё и лошадка имеется. Так глядишь вообще помещиком-мироедом в этом мире заделаюсь. Да уж...

К барьеру!

Бороздин, с первых же минут стал выспрашивать по поводу нашего с доктором "открытия".

— Ну, как вам объяснить, Михаил Михайлович, это видеть надо. Йод на вас вряд ли впечатление произведёт, да и времени у нас нет, чтобы в лаборатории Филиппа Степановича развлекаться. А вот этот металл — я протянул Бороздину алюминиевую вилку, вас может и удивит.

Далее уже стандартное удивление и расспросы. И мои, зачастую неуклюжие, попытки прекратить обсуждение этой темы.

— Понимаете, я этот металл привёз из Китая, но современной науке мало иметь образец, нужно описание процесса его получения. И чтобы по этому описанию, тот же результат получился у других учёных.

Я почти уверен, что знаю, как получить это вещество из обычной глины...

— Как из глины???

— Именно из глины. Глина — руда этого металла. Я уверен. Но, чтобы доказать это, мне нужна хорошая лаборатория. Надеюсь, что Академия Наук таковую предоставит.

Через полчасика подсадили доктора с его скарбом, ну и... Поехали, в общем.

Как там было у Макаревича: "Вагонные споры — обычное дело, когда уже нечего пить...". "Пить" у нас, само собой, было, но не заниматься же этим сразу. Да и не очень удобно. А пока — разговоры, разговоры, разговоры...

Генерал практически сразу определил тему как самый старший из присутствующих: война с турками. Не возражать же! Мне бы было интереснее пообщаться с Бородкиным на предмет наших дальнейших планов в науке, но приходилось считаться с реалиями данной поездки и чином генерал-лейтенанта.

Мне-то ведь, по большому счёту, совершенно по барабану, что там творится на Дунае и в его окрестностях. Не могло моё появление в этом мире что-нибудь всерьёз изменить. Война продолжится ещё полтора года, скоро вроде должен заболеть и умереть Каменский, ему на смену придёт Кутузов и поимеет турок в своём обычном стиле: с минимальными потерями. Могу слегка ошибаться, но что-то в этом плане. У истории чудовищная инерция и раздавленная в рассказе Брэдбери "И грянул гром..." бабочка, на самом деле не могла всерьёз на ход этой самой истории повлиять. Я могу. Но в перспективе. Если хотя бы один из нас троих доедет до Петербурга, то сброшенный мной камешек наверняка стронет лавину. Это вам не "бабочка". Но пока ещё ничего не изменилось. Пока я ещё только еду в столицу...

Вспомнилось: "Штирлиц ехал в Берлин, он ехал работать..." Ну, чисто про меня. А ведь работы ещё...

Кстати: а вы ездили на комфортабельных туристических автобусах в туристические путешествия? Мягкие кресла, ровный, в основном асфальт... На котором часу раздражать начинает? На втором? На четвёртом? И это ещё, как минимум, с музыкой, а то и с видеофильмами.

А тут, понимаешь, только собеседники. И карета, хоть и рессорная, но уж совсем не мягкое кресло международного автобуса, летящего по магистрали...

Ну, то есть ягодицам не очень комфортно. А я ещё представил про "верхом"...

Представьте себе как Д"Артаньян в свои пятьдесят скакал от Бретани до Парижа? Кошмар! Я в карете уже умучался.

Начало темнеть, мы давненько обогнали Тихона с кухней и, на благо, постоялый двор всё-таки встретился.

Так себе "зданьице". Но всё можно переночевать в горизонтальном положении. Да и горячего на ночь глядя поесть.

Внутри достаточно пусто, но парочка молодых мужчин в статских мундирах имелась. И уже явно успела поддать.

Мы заняли отдельный от присутствующих стол, наскоро перекусили и генерал с доктором отправились к себе в комнаты. Чёрт меня дёрнул задержаться. Захотелось ещё с коньячком покейфовать придурку... Да и Тихона нужно было дождаться.

— Рад приветствовать в местном клоповнике благородного человека! — подошёл ко мне один из посетителей постоялого двора. Я молча кивнул, и пришлось сделать приглашающий жест в сторону стула присутствующего за данным столом.

— Разрешите представиться: Кнуров Сергей Аполлонович. Местный помещик. С кем имею честь?

Я представился.

— Какими судьбами в наших краях? Я, извините, о вас не слышал.

Пришлось опять лепетать про Америку и путешествие через полглобуса. Сглотнул. Но тут же, как водится, стал интересоваться по поводу всевозможных заграниц. Когда прозвучало о том, что я был гостем Сокова, лицо моего собеседника слегка напряглось. Или мне показалось?

— Не желаете партию в фараон? При дорожной скуке ведь хочется развлечься? — ух ты как глазки хищно разгорелись!

Фигушки! В преферанс я бы вас ещё "раздел", а во всякие непонятные игры — увольте. Нет, "преф" — это вещь. А я прошёл очень неплохую школу: работал в военном училище и играл с офицерами. Это фирма! Потом научные сотрудники, когда мы садились играть, слушая про то, что моими партнёрами раньше были "звёзднопогонники", покровительственно ухмылялись... Но расплачивались исправно. Хоть и удивлялись. Сильно удивлялись.

Про фараон я помню только: "Тройка, семёрка, туз". Не более. Не буду.

— Благодарю за приглашение, но в карты не играю. Вообще предпочитаю надеяться только на себя самого, а не на удачу. Извините. К тому же уже и спать хочется.

— Не уделите нам с господином Рыльским, — мой собеседник указал рукой на своего товарища, — ещё несколько минут? По бокалу вина хотя бы. Оно удивительно неплохое для такой придорожной дыры...

Ну что же. Крепче спать буду...

— Благодарю вас. С удовольствием.

Хотя никакого удовольствия, находясь в данной компании я, честно говоря, не испытывал. Не знаю почему. Оба "собутыльника" были типичными холёными дворянчиками, оба выглядели в высшей степени аристократически, может даже слишком. Не исключено, что именно эта нарочитая, вычурная их "дворянскость" и производила несколько неприятное впечатление. А ещё "букет" из запахов парфюма и пота. Было им лет по двадцать пять-тридцать, практически ровесники, но в причёске Кнурова уже прорезались заметные залысины. Хотя женщинам такое зачастую нравится. К тому же, повторюсь, в облике обоих совершенно конкретно чувствовалась ПОРОДА. Таких хоть в сермягу одень — без ошибки узнаешь человека высшего света.

— Как погостили у Соковых? — начал разговор Кнуров.

— Благодарю вас, замечательно провёл время.

— Странно, я слышал о подполковнике и его семье весьма нелицеприятные высказывания. Особенно по поводу "гостеприимства" его имения.

— Сергей Аполлонович, — постарался быть вежливым я, — если вы хотите, чтобы наша беседа протекала с взаимным уважением, то попрошу вас высказываться о хозяевах дома, который дал мне приют только в хорошем смысле. Тем более, что вы сейчас говорили в смысле дурном о моём будущем тесте.

Ну и кто меня за язык тянул? Идиот — он и в девятнадцатом веке идиот. Я сразу понял, что накачал себе на голову проблемы. И немалые.

Тут как бы следовало написать: "Ни один мускул на его лице не дрогнул, но в глазах сверкнула ненависть...". Не бывает так. Ненависть не может "сверкать в глазах", чувства передаёт всё-таки мимика лица, мгновенная, "долесекундная", но именно она.

Лицо Кнурова осталось невозмутимым, но ненавистью и злобой от него полыхнуло вполне однозначно...

— Тогда за вашу невесту! — поднял бокал уже вполне захмелевший Рыльский.

— Я бы не стал на твоём месте поздравлять господина Демидова с такой партией, Александр Игнатьевич, — этот самый "Аполлоныч" обращался к другу, а смотрел в глаза мне. Я и отреагировал соответственно:

— Простите, я не очень хорошо пока разбираюсь в правилах хорошего тона российского дворянства, но вы позволили себе высказаться в пренебрежительном тоне относительно девушки, которую я люблю. И которая согласилась стать моей женой. Потрудитесь либо объясниться, сударь, либо взять свои слова обратно.

Я понял, что проиграл. Я сделал именно то, чего от меня и добивались. Непонятно только зачем это было нужно данному лощеному дворянчику. Жить ему, что ли скучно?

Этот мерзавец, которому я уже был готов вколотить его мерзкие слова в глотку вместе с зубами, выразил на своём лице полное удовлетворение и начал вещать:

— Я, сударь, всегда отвечаю за свои слова, и всегда готов привести доказательства им. Но когда меня об этом просят вежливо. Вы стали не просить, а требовать. Требовать от меня ничего нельзя. Поэтому вы должны извиниться за ваш повышенный тон в обращении ко мне. Тогда, вероятно, останетесь живы. Так что?

— Я сформулировал свою просьбу предельно вежливо, так что вы или приведёте доказательства своих слов, либо...

— Милостивый государь, — этот господин стал общаться со мной предельно официально. — Вы, как я понимаю, обвинили меня во лжи. Так что будьте любезны либо принести извинения, либо приготовьтесь к тому, что наши разногласия будут разрешены металлом.